Безоглядно

Он  имел  сложное погоняло: Мерзло-Козло-Калоша.
А чаще, Мерзукина звали просто по фамилии или по одному из вариантов...И никогда - по имени. Оригинальная внешность: светло-голубые глаза, чёрные волосы, правильный овал лица. Калошу можно было назвать красавчиком, если бы не огромный с горбинкой нос над припухлыми губами .Нос был похож на одногорбого верблюда - одинокого и печального.
 Не любили его - порывистого, угловатого и нескладного, в неизменном клетчатом пиджаке при пёстром галстуке, в надраенных до блеска коричневых ботинках и укороченных узких брючках "а-ля стиляги". Но, более всего, отталкивал не клоуский прикид, а наигранно-деловой  стиль поведения.
Он не входил в класс - влетал стремительно, озабоченно глядя на наручные часы. Не садился за парту, а обустраивался, как депутат на приёме, потирая возбуждённо руки "нуте'с, начнём!". Подтянут, бодр и резв, не замечая язвительных насмешек. Садился всегда за первую парту...Возможно это была бессознательная тяга к первенству, желание выделиться любой ценой, вырваться из насмешливого круга.
Любил отвечать у доски, тянул руку не зная материала..."плавал"...нёс ахинею, потешая класс. А мне было за него ужасно стыдно!  Я была единственной, кто не подкалывал его открыто. Просто смотрела с некоторой жалостью, как смотрят на ущербных и "недалёких" людей. Вероятно, моё лояльное отношение послужило ему толчком к более возвышенным чувствам...Он влюбился! Нелепо, странно и так мучительно для меня.

 Ухаживал Мерзло своеобразно. Ни разу не помог мне нести портфель, не дарил цветы, не писал глупые записочки. Провожая меня, он шёл впереди и постоянно оглядывался.
Создавалось впечатление, что это я иду за ним.
Тошнее всего было то, что он начал выворачивать на меня шею, сидя за первой партой. Смотрел, тараща белёсые глаза. Без всякого выражения, подолгу, задумавшись, засыпал взглядом, пока не получал замечания от учителя.  Тень его потешной славы упала и на меня. За спиной я слышала смешки, шушуканья:
"Во, глянь, в кого Калоша втюрился!" Жизнь стала невыносимой.

Ранняя  весна уже робко делала  свои  шаги. По  утрам  хрустела на лужах  прозрачная слюда  льда. Задорно чирикали воробьи  пережившие  суровую  зиму "жив! жив!" 
Днём уже припекало  солнце и барабанила  по подоконникам  весёлая капель. 
Наша  последняя  школьная  весна. Она не радовала  меня. Мерзло  отравил  мне радость жизни, одним своим  существованием. Я его тихо ненавидела, до зубной боли, до потемнения в глазах.
Когда, в очередной раз, он шёл впереди меня, оглядываясь и поскальзываясь на размазанной  по дороге грязи, я не выдержала...и сорвалась - побежала за ним! Догнать, хлопнуть с размаха по спине портфелем! Пнуть со всей силы, чтобы упал в эту жирную грязюку! И пинать, пинать ногами - к чёрту внегласные правила!
Я бежала  за ним с красным  от  гнева лицом, не заботясь о том, как я сейчас выгляжу.
Под улюлюканье, смех и свист!
Мерзло припустил от меня на своих длинных ногах, не разбирая дороги, разбрызгивая лужи, пугая встречных прохожих. Догнать его было невозможно. Скоро запал перегорел. Мы перешли на шаг, тяжело дыша - грязные, мокрые и глубоко несчастные. Он уже не оглядывался, я смотрела под ноги.
Это было его последнее "провожание".
В школе, на следующий день, Мерзукин вёл себя подозрительно тихо. Молча, спокойно вошёл в класс...и сел за последнюю парту. Меня так и подмывало оглянуться "как он там?". Было тревожно и душно, как перед грозой.
И она грянула!

Утром в выходной день так сладко спится...Бабушка уже шепчет молитву, бьёт поклоны. Слышно бряканье рукомойника, запах керосина и горячих оладушек.
Нежусь в полудрёме...Сквозь ресницы тихонько пробирается в меня новый день.
Как раскат грома - осторожный стук в окно. Вылезаю, с сонной физиономией "кто там в такую рань"? Вовка - одноклассник, живёт в одном дворе с Мерзло...?!...Остро сжалось сердце, в предчувствии беды! Вовка бледный, взъерошенный машет  руками "давай быстрее!". Наспех одевшись, на ходу заплетая косу, выскакиваю на улицу! Запрыгиваю на раму Вовкиного велосипеда. Боюсь спросить, что случилось.
"Всё из-за тебя. Он там закрылся в сарае. Вены будет резать.  Записку оставил!"
Только бы успеть...В голове набатом слова из утренней молитвы: "И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого."
 
У сарая собралась небольшая толпа: мать Мерзукина - полная, суетливая женщина и парочка любопытных старушек. Под ногами крутились дворовые собаки, предчувствуя какое-то действо.  Когда мы подъехали, все уставились на меня, настороженно, с опаской...даже собаки.
Мать Мерзукина сунула мне в руки помятый листок: "Не читай пока...иди...тебя послушает" - слегка подталкивая меня в спину, сказала она.
Я пошла на ватных ногах  к этому страшному сараю, от которого несло хлоркой, чем-то ржавым и нежилым.
"Как же его зовут?" - я вдруг поняла, что забыла его имя, а может и вообще не знала.
"Лёша, сынок...она  здесь,"- пискнуло тоненьким голоском  за спиной.
За дверью притаилась тишина...словно готовилась к прыжку. Секунды стучали молотом! Шорох, скрип... Живой! Дверь открылась. Он вышел, не глядя ни на кого, подошёл ко мне, вытащил из руки записку, побрёл медленно в сторону дома, оставляя за собой мелкие белые клочки...Чего? Признания? Боли? Отчаянья?
Толпа размылась навернувшимися  слезами...Не помню, как пришла домой.

Жизнь шла своим чередом. В школе над Мерзукиным больше не смеялись. Звали исключительно по имени.
На выпускной вечер он не пришёл.

Спустя три года, мы встретились весной. Моросил лёгкий дождь.
Я его не сразу узнала - высокий, уверенный в себе после армии. Рядом  жалась, висла на руке шустрая девица.
Закуривая, он пропустил меня вперёд, лишь слегка скосив глаза в мою сторону. Спутница что-то щебетала вместе с воробьями, смотрела  восторженными глазами на его рельефный профиль. Странно, его нос не напоминал мне уже одинокого  верблюда, скорее - гордого орла.
Я шла, поскальзываясь на весенней распутице, и мне ужасно хотелось...оглянуться.