Лето в Сенькине

                Трактористы

   На околице остановились три гусеничных трактора. Промасленные трактористы расстелили на траве газету, разложили огурцы, помидоры, варёные яйца, хлеб. Выставили зеленую бутылку «Московской», гранёные стаканы, сели-прилегли вокруг газеты, как охотники на картине Перова.
 
   Не успели выпить по второй, около тракторов уже вертелся круглоголовый, белоголовый Витик лет пяти-шести. Тракторы очень нравились Витику, особенно их тёплый вкусный запах - солярки и земли. Витик забирался на ребристые гусеницы, трогал теплое железо, потом подошёл к трактористам, встал, заложив, словно взрослый, руки за спину, и серьезно заявил:
   - Я тоже буду трактористом!
   - Ага, будешь, - прервав разговор, повернулся тракторист.
   - Как яйца вырастут, так и будешь, - сказал другой.
   Витик посмотрел на яичную скорлупу,
   - Какие яйца? – серьёзно спросил Витик.
   - Куриные, - засмеялись трактористы.

   Витик с мамой жили дачниками в тётианином доме с большим пали-садником, заросшим старыми сиренями. Сбоку, у крыльца стояла высокая старая ветла, видимая отовсюду. Витик и мама спали в комнате с маленькими окнами, а в бревенчатой низкой темной пристройке с окном совсем уж крохот-ным, выходившим в заросли  крапивы и купыря на задворках, жили другие дачники -  Потаповы, другой Витя, его бабушка и мама  с грудным ребёнком. У Потаповых в пристройке всегда пахло керосинкой, а в доме  - печкой.


                Спор               

   Витик застал маленького курносого Витю Потапова в огороде. Он осматривал молодую капусту. У каждой  раздвигал листья и что-то искал.
   - В капусте находят детей, - объяснил Витя Потапов, - Меня мама тоже нашла в капусте. Может быть и я найду кого-нибудь.
   - Нет, - возразил Витик, - детей вынимают из животиков, меня мама достала из животика.
   - Нет! Детей находят в капусте. Спроси у моей мамы!
   Заспорили. Пошли к мамам доказывать.
   Мамы, да ещё бабушка, как всегда, сидели на скамейке под сиренями и разговаривали неинтересные разговоры. Витику нравилось только непонятное божественное слово "Зарайск", которое то и дело произносили Потаповы: "Зарайска… Зарайском… Зарайске…" Этот  неведомый «Зарайск» представлялся Витику каким-то чудесным радостным раем.
   - Мам, правда, меня нашли в капусте?
   - Мам, правда, я вылез из животика?
   Мамы засмеялись:
   - Вот мазурики!
   Спорили-спорили, в конце концов все согласились на том, что оба правы. Витю Потапова нашли в капусте, а Витика вытащили из живота.


                Вечер

   Солнце окрасило траву-мураву золотым мягким светом. Послышалось далекое, а с приближением, всё более громкое мычание коров и хлопанье кнута. Мимо дома с блеяньем и мычаньем пропылило стадо. Пастух пронес на плече короткую деревянную ручку кнута. Сам кнут волочился за пастухом, как длинный-длинный хвост. Витик восхищался тем, как пастух ловко пускал по кнуту волну и, когда волна доходила до тонкого кончика из конского волоса, резко дергал. Хлопок был громким, как выстрел. Один раз Витик выпросил у пастуха попробовать хлопнуть, но тяжелый кнут не слушался. Тетя Аня, хозяйка, встретила свою корову и прежде, чем впустить в хлев, посыпала солью густую траву у забора. Сразу послышалось "хрум-хрум-хрум"

   .Пришёл седобородый дед в казацкой фуражке с красным околышем. Он жил со старухой в ветхой избушке, стоявшей не на улице, а за огородами.
    - Не видели мою бабку? Потерялась.
    Никто бабку не видел.
   - Где бабка? - Спрашивал дед у ребятишек, - Где?
   - У тебя на бороде, - смеялись оба Вити. Дед серьёзно ощупывал бороду.
   -  Нету! Где ж она?
   - Не на бороде, а на фуражке.
   Дед снимал фуражку, осматривал.
   - Нету!
   В ответ детский смех…
   Смешинки частенько попадали Витику в рот, и мама всегда говорила: "Смех – к слезам" или "Как бы не заплакать".

    После ужина у Витика заболел живот. Он лег в кровать, но живот все ныл.
    - Мам, пощипли спинку.
    Это всегда помогало. Мама щипала спину и приговаривала:
    - У кошки боли, у собаки боли, а у Витика подживи.
    Виктик засыпал под баюкающий шелест листьев сиреней за открытыми окнами.

                Утро

   Витика разбудили солнечные зайчики, проскакивающие сквозь листья сиреней и бегавшие по лицу и по подушке. Свет солнца и белой постели сразу ослепил, и пришлось сощуриться. Витик слышал, как мама и тётя Аня возились у печки. Сонный, с полузакрытыми глазами вошёл в кухню.
   - Иди, погрейся на солнышке, пока завтрак не готов, - сказала мама.

   Витик, съёжившись, сел на теплую ступеньку крыльца и стал в полудреме греться на солнышке. По деревне перекликались петухи. Около огородного тына звенела цепочкой Альма, привязанная к конуре. Напротив, через дорогу, у сарая-конюшни паслась стреноженная, со спутанными передними ногами лошадь и время от времени неуклюже перепрыгивала на другое место. За конюшней росла дикая яблоня только с двумя недозрелыми яблочками.  За яблоней крутой заросший склон резко падал вниз к пойме Пахры.

   - Витик, иди завтракать... Ну-ка, давай умоемся сначала.
   Рукомойник висел на столбике огородной калитки. Умываться на улице - будто купаться в речке, в нос вода попадает.
   В кухне залитой солнцем на столе урчал самовар, рядом стояла крынка топленого молока с коричневой корочкой, а под ней самое вкусное - толстая пенка. Мама достала из печи шипящую сковородку с поджаристыми оладьями и поставила перед Витиком алюминиевую миску с сочным омлетом.
   Витику стало так радостно, так весело! Было солнечное утро, а листья гераней на подоконнике светились на солнце будто фонарики, и рядом в теплой кухне  были мама и тётя Аня.
   В миске горкой лежали белоснежные варёные яйца.  Мама и тётя Аня кокали яйца об стол.
 Витик кивнул на миску с белоснежными яйцами и весело спросил:
   - Мам, а когда яйца вырастут?
   Рука тёти Ани, тянувшаяся за хлебом, остановилась в воздухе, а мама звякнула ложкой. Обе насторожились, и вопросительно взглянули друг на дружку.
   - Какие яйца? – Спросила мама.
   - Куриные, - показал Витик на миску с яйцами.
   Наступила молчаливая пауза.
   - Кто тебе так сказал, - спросила мама.
   - Трактористы. Вчера. Как яйца вырастут, так я стану трактористом.
   Мама с тётей Аней засмеялись.
   - Витик, ты так больше не говори. Они пошутили.






                Гусиное яйцо
 
   Деревни Сенькино и Сикерино стояли над широкой поймой рядом, на одной линии, и соединялись дорогой. Их разделял только небольшой овраг с зарослями черёмух. По дороге сновали колхозные полуторки, ГАЗ-51, телеги, туда-сюда гоняли коров и, если долго не было дождя, деревенская улица покрывалась толстым слоем белёсой пыли, по щиколотку. Как приятно было окунать босые ноги в теплую дорожную пыль! Нежная пыль ласкала ступни.
   Но дождь превращал пыль в глинистую массу. Она выдавливалась между  пальцами босых ног, как из тюбика. Подсыхая в канавах, грязь растрескивалась на мелкие кусочки с загнутыми колкими краями.
   А приятней всего после дождя ходить по теплым лужам с травой, по луговой траве, залитой водой. Мягко и чисто.

   Почти каждый день утром или вечером прогуливались к реке. Всякий раз решали, куда идти - к броду или на плёс. К броду надо было только спуститься и перейти луг. Рядом с бродом для пешеходов был протянут висячий мост на тросах - зыбкий, качающийся и привлекательный.

   Взрослые всегда ходили не торопясь,  все о чём-то разговаривали, разговаривали... Витик и один, сам, ходил к броду, верней к мосту, на котором захватывало дух. Ходил с опаской, потому что на лугу у реки паслись гуси, и говорили, что они могут защипать. Гуси тянули шеи и шипели, поэтому Витик старался поскорей проскочить мимо них.
   Один раз Витик нашёл в траве большое белое гусиное яйцо. Он не знал, можно ли есть гусиные яйца, ни ядовитые ли они? А яйцо было очень хорошее, белое,  тяжелое, в ладони не помещалось.
Мамы в сарафанах, как всегда перед ужином, сидели на скамейке под сиренями, и Витик опять услышал райское слово "Зарайск".
   - Мам, я нашел гусиное яйцо. Что с ним надо делать?
   - Ну, что делать? Ты не знаешь?...  Возьми да брось.
   Витик засомневался. Жалко было бросать. Неужели у гусей ядовитые яйца?
   - Ну, мам?
   - Говорю, брось.
   Все странно улыбались и он заподозрил шутку. Шутят или нет? Хотел бросить, но удержался, хотенье раздвоилось, очень хотелось попробовать гусиное яйцо, и он не знал, как поступить. Разрывался внутри.
   - Мам?
   - Брось, брось!
   Все засмеялись. И тут он понял, что над ним специально подшучивают, не понимая его страдание. Лицо Витика исказилось, и он с отчаянием, со всего размаха шмякнул яйцо о землю. Вот же вам!
   Мамы и бабка сразу перестали улыбаться.
   - Ой! Глупенький, разве ты не знаешь, что с ним делать? Есть!
   На земле блестело мокрое рваное желтоватое пятно с обломками скорлупы. Большое белое яйцо уже нельзя было вернуть. Во все горло Витик заревел.


                Часовня

   - Сегодня большой праздник, - сказала мама, - Тётианина мама откроет часовню, зажжёт свечки. Пойдёшь смотреть?
   Мать тёти Ани – совсем древняя сгорбленная сухая старуха, похожая на Бабу Ягу, жила где-то в другом конце деревни.
   - Мам, - удивлялся Витик, - как же так? Тетя Аня - бабушка, и у неё мама тоже бабушка? Обе бабушки...
   - Да, вот так бывает... Я сейчас соберусь. А ты пока подожди на улице.

   Вдоль улицы шёл молодой монтёр опоясанный широким серым ремнём со свисающей позвякивающей цепью и "кошками" в руках. У столба на углу палисадника он пристегнул "кошки" к ногам и быстро, как по лестнице, поднялся по гладкому столбу. Витик раскрыл рот от изумления. Не мог понять – почему ноги не соскальзывают со столба… Стоит ли говорить, что Витику сразу захотелось стать монтёром и лазить по столбам?

   В середине деревни, на пустырьке, куда вела тропинка, недалеко от голубого домика-колодца под вётлами, стояла, обычно запертая на висячий замок серенькая часовня. Мать тёти Ани раскрыла узкие высокие двери-створки и глазам предстал иной мир – сверкающий солнечной позолотой. Часовня оказалась такой маленькой, что в неё мог войти только тот, кто зажигал лампады и свечи.
               
   Сразу за дверьми стояли большие блестящие медные подсвечники, а за ними иконостас с разноцветными лампадками висящими на цепочках. На иконостасе были изображены лица и очень длинные узкие фигуры людей, каких Витик никогда не видел. Зогоревшиеся огоньки лампад и свечек переливались разноцветными бликами, а иконостас заблестел и засиял лучами и звёздами.

   Витик уже понимал, что значат слова "красота", "красиво". Он это понял в прошлом году,  когда у тёти Люси на этажерке в вазочке увидел модные тогда нежно раскрашенные во все цвета радуги сухие метелки ковыля. К тому же метелки были такие ласковые! Как пуховые пёрышки.
Но в часовне красота была совсем другая, не как у тёти Люси, а жи-вая, дышащая, отчего колебались язычки свечек.
   Он смотрел широко раскрытыми глазами и не мог насмотреться.




                Сухари

   Где-то в дальнем конце деревни бедствовала с тремя детьми безмужняя женщина-единоличница, упорно отказывавшаяся вступать в колхоз.
   Худые, оборванные, всегда тихие и печальные, дети побирались – кто что даст. Детей хозяйки кормили, а мать осуждали за упрямство.

   В жаркий день все попрятались от жары, как сонные мухи, а Витик с Витей Потаповым кидались колючими шариками репейника в тени на задворках. Там около пристройки с зарешёченным окном был уголок, заросший лопухами.
   Мама Витика увидела в окно идущего по улице старшего сына единоличницы, мальчика на год-два старше Витика, и позвала его в дом. Накормила, а с собой прямо в подол рубашки насыпала сухариков из белого хлеба. В деревенском магазине тогда белого хлеба не бывало. Держа подол рубашки с сухарями, мальчишка вышел из дома, улыбаясь самому себе.

   И тут навстречу - Витик с Потаповым, разгоряченные игрой. Витику почему-то не понравилась счастливая улыбка мальчишки. Что-то нехорошее, злое, шевельнулось у него внутри. Ему захотелось показать своё превосходство благополучного мальчика, напугать, увидеть как испугается беззащитный мальчишка и побежит. Тогда можно будет закричать вдогонку и засмеяться. С воинственным видом Витик преградил дорогу:
   - Стой! - Показал на сухари в подоле, - Брось!
   Улыбка сошла с лица мальчишки, он остановился, печально, но без страха посмотрел на Витика. Витик ждал – сейчас он заклянчит, захнычет "пусти!" А мальчишка молчал, не просил, не убегал. Это раззадорило Витика.
   - Брось, - закричал он угрожающе.
   Но мальчишка серьезно, молча смотрел на Витика и не шевелился. Болезненное, жуткое и в тоже время сладкое удовольствие почувствовал Витик,
крича почти в истерике:
   - Брось!
   Не изменившись в лице, не отводя взгляд, мальчишка медленно опустил руки, державшие края рубашки, и сухари, шурша, посыпались в дорожную пыль. А мальчишка, не взглянув на сухари, все так же молча, не по-детски печально, смотрел Витику в глаза.

   Витик растерялся, он не ожидал, не хотел, чтобы мальчишка и вправду бросил сухари, он думал, что мальчишка струсит и убежит...

   Сухари лежали в пыли, их уже невозможно было собрать. От жалости к мальчику, от того, что он натворил, Витик сам готов был разреветься. Они стояли над рассыпанными сухарями, глядя друг другу в глаза, мальчишка серьезно, а Витик растерянно.
   Что-то крича, из дома выскочила мама. Витик бросился бежать от испуга, отчаяния и стыда.