Дай лапу, друг-бродяга!

 Это было хмурое морозное февральское утро. Несмотря на воскресный день, встать пришлось ещё затемно, поскольку предстояло отправиться на перевязку в стационар, откуда я недавно выписалась после операции. За окном лаяла собака. С самого начала появилось ощущение какой-то неправильности, тревожного беспокойства. Я ещё не понимала тогда, что именно так материализуется невидимая ниточка судьбы, которая свяжет меня с последующими событиями.

 В прихожей тяжело топтался Тарзан – кобель кавказской «национальности», всем своим видом показывая, что у него уже в ушах плещется. Его мамочка Тайга в позе египетского сфинкса и с таким же выражением на любимой морде невозмутимо возлежала в углу. Не собака, а памятник терпеливости. Я бессмысленно ходила из комнаты на кухню и обратно, пытаясь собраться на прогулку, и никак не могла сосредоточиться. Что-то всё время мешало. Наверное, этот лай за окном.

 Наконец мы на улице. Холодно, но барбосы довольны. Попутно изучаются все придорожные запахи. Мы выходим на дежурный маршрут мимо футбольного поля. Там, за ним – цепочка гаражей, и именно оттуда слышен этот странный лай: отрывистый, с равными долгими промежутками, как звуки метронома. Он не похож на привычный лай дворового пустобрёха и на озлобленный лай цепной собаки. Наверное, так на языке собак звучит сигнал SOS. Тогда я этого ещё не понимала, скорее, чувствовала интуитивно.

 По всем правилам я не должна была туда идти, но свернула, хотя знала, что псы мои на дух не переносят бродяжек как в собачьем, так и в человечьем обличии. Только-только начало светать, и мы цепочкой по тропинке пробирались к гаражам. Чем ближе мы подходили, тем больше напрягались мои барбосы, готовые в любой момент рвануть вперёд. Поворот, и уже невдалеке на фоне белого снега виден силуэт черной собаки, похожей на лабрадора или набольшую немецкую овчарку.

 Видимо она сидела  уже давно. Двадцатиградусный мороз вынуждал её поочерёдно поджимать то одну, то другую лапу. Подхожу ещё ближе и вижу в углублении на снегу какой-то мешок. Нет, не мешок это был человек, вернее женщина! Её не просто было бы заметить даже с небольшого расстояния.

 Мой десятилетний опыт работы с собаками подсказывал, что не каждая собака подпустит чужого человека к лежащему хозяину, даже если тому требуется посторонняя помощь. Ну что ж, голубушка, по доброй воле ты не уйдёшь, придётся тебя прогонять насильственно. И я, не снимая намордника, спускаю с поводка Тайгу, зная, что солидный вес и преклонный возраст не позволят ей догнать охранницу, а намордник на кавказце это только иллюзия безопасности, если всё-таки последует разборка. Тарзан готов был выпрыгнуть из шкуры от желания рвануть за мамкой вслед, но воспитание позволяло только глухо урчать и взрывать задними лапами фонтаны снега.

 Женщина лежала лицом вниз, вытянувшись во весь рост, подложив руки под голову. Русые с проседью волосы были плохой защитой от февральского мороза. Головного убора поблизости не наблюдалось. Я наклонилась, задала вопрос  и слегка потрясла её за плечо. Она ответила невнятным мычанием.  Если бы она была пьяной, то мои звери возмущенным лаем, как  бывало, сообщили бы мне об этом.

 Неподалёку стояла, уткнувшись носом в сугроб, машина с распахнутыми дверями, явно брошенная. Получалось, что женщина, прогуливаясь с собакой, была сбита. Дотащить её хотя бы до подъезда мне было не по силам, тем более после операции. Да и трогать её опасно: вдруг начнётся какое-нибудь кровотечение? Как на грех, я не захватила с собой телефон, и поблизости никого, кроме её верной собаки, которая неохотно отбежала на безопасное расстояние. Я подхватила своих волкодавов и заспешила домой. Дома вызвала милицию и скорую.

 Я уже совсем опаздывала на перевязку. Нервничала, глядя в окно, из которого были видны гаражи, зная, что там сейчас лежит совсем беспомощный человек и рядом такая же беспомощная собака, которая снова залаяла. Телефона стационара я не знала. Лечащий врач, закончив дежурство, вот-вот уйдёт, а я даже не смогу её предупредить, что опаздываю, потому что опять приходится кого-то спасать. Я уже приготовилась, прихватив пару одеял, вернуться на место происшествия, чтобы прикрыть от мороза бедолагу, когда  увидела милицейский уазик, подъезжающий к гаражам.  Обрадовалась, как ребёнок радуется Новому году или дню рождения! Всё! Свободна! Можно бежать по своим делам!

 Прошло около полугода. Было лето. Я так и не знаю, нашли ли тех негодяев, которые совершили это преступление и почти уже об этом не вспоминала. Случай вернул меня к тем событиям. У меня есть приятельница Вера, которая работает в регистратуре нашей поликлиники. Она часто составляет мне компанию на прогулке. Выдавая карточку больной, которая проходила курс реабилитационного лечения после стационара, случайно с ней разговорилась.

 Это была та самая женщина! Вера, конечно, знала  её историю, и рассказала ей про меня, а мне про неё. Я рада была узнать, что женщина поправляется. Но больше всего меня волновал, вопрос: с кем же всё-таки осталась собака, пока хозяйка находилась в больнице? Сразу с болью вспомнился «Белый Бим, чёрное ухо». Каково же было моё удивление, когда узнала, что собаки у неё никогда не было и быть не могло, так как собак она всегда боялась и животных вообще не любит. Никаких.
 
 Во всей этой истории моё участие было не так уж и существенно, если учесть, что я ни за что бы не полезла к тем гаражам, если бы не призывный лай собаки. Изредка я вижу ту чёрную бродяжку и, как истинный  друг всех собак, я хочу подойти и пожать её добрую маленькую лапу. Но ей на это по большому счёту наплевать, поэтому, увидев меня, она  убегает.

2010г.