старое - пародия

Три рюмки виски – есть. Две сигареты – есть. Чуть-чуть рома – есть. Последняя глубокая затяжка и - путь открыт, господа. Путь открыт. А, минуточку, кажется, шарф остался на вешалке. А нет, впрочем, он под стулом. Но без него нельзя – последний штрих. Ну вот, теперь можно и навестить маму.
На улице непереносимый холод. Просто жуть. Да, это отчетливо видно по лицам прохожих. У меня же есть спасательный круг. Я запил его ромом. Он не дает мне замерзнуть. Мимо проходит какая-то девчушка, совсем молоденькая, в красных чулочках и сером пальтишке. Я тихонько про себя хихикаю – наверное одна из тех, в кристально белых трусиках. Иду дальше. Прохожу овощную лавку. Что этот тип так на меня вытаращился? Ненормальный. Стоишь себе за прилавком ну и стой! Несчастный! Вот и остановка. О, а вот и мой автобус! Изумительно. Захожу, плюю на билеты, становлюсь в середине. Тронулись. Тишина. Тишина. Да что же это такое?! Поворачиваюсь влево – вроде нормально. Ладно, отворачиваюсь. Вдруг резкая острая боль в пояснице. Поворачиваюсь еще раз. Нет не все нормально! Я начинаю порывисто разглядывать людей. Женщина. За тридцать. Несчастна. С маленькой родинкой на щеке. Старик, в хилом кулачке сжимает трость в форме изогнутой змеи. Старушка с жиденькими серыми волосами в коричневом берете. Постукивает челюстью, плотно сжав тонкие размалеванные губы. Паренек с сестрой-девчушкой за ручку. Оба веснушчатые и испуганные. Да. Вроде бы все в порядке. Никто уж точно не жаждет меня убить. Они просто едут по своим делам. Может, кто-то едет купить тыкву к ужину. Это не мое дело… Странно, похоже на то, что у женщины родинка стала крупнее. Да нет, это я просто не заметил, она такая и была… Но не такая же огромная! Черт подери она, движется! Она растет! Что за… Оборачиваюсь на глухой щелкающий звук. Старушка щелкает челюстями. И смотрит на меня в упор. Губы сжаты, глаза сузились, зубы бьются друг об друга с такой силой, что вот-вот треснут. С учащенным дыханием оборачиваюсь на женщину. Теперь уже пятна, глубокие и темные, покрывают все ее лицо, а она смотрит в окошко, как будто ничего не происходит. Смотрю на детей. Черт бы меня побрал! Какие же они испуганные? Они смотрят на меня с дерзостью и даже с вызовом. Веснушки пылают, а девчушка ухмыляется. Отворачиваюсь, чтобы не видеть их, но тут передо мной вырисовывается старик. Его выцветшие глазенки зло улыбаются, а засохшие губы обнажают гнилые зубы. Я с ужасом смотрю, как на его плечо с тихим шипением ползет та самая деревянная змея, что была его тростью. Он делает шаг, и я поспешно отступаю, но наталкиваюсь на детей. Дверь сзади них. Когда же остановка?! Надо просто дотерпеть до остановки. Если не двигаться, они меня не тронут. Да. Самое верное решение. Просто не смотри на них. И они отстанут. Просто не смотри. Да, да, остановка, уже почти остановились и…
- Простите, вы уронили перчатку.
Я посмотрел на женщину. Она обращалась ко мне непосредственно. Ее лицо было белым, без единого следа темных пятен.
Я издал звук, напоминающий глухой стон и мигом вывалился в открытые двери, так и не подняв перчатку.
Да, я сделал это. Я это сделал. Они меня не тронули. Они проиграли. Теперь я здесь, на воздухе! Да, да, да! Ох черт, голова трещит. Надо выпить. Нельзя же навещать мать с такой головой.