Куда приводят мечты или уходя, уходи

Все уже давно очень плохо, все уже давно вокруг черным-черно. Самое печальное, что нет ни малейшего представления, как выбраться из этой темени. Что для этого нужно сделать. А есть только смутное, но не позволяющее двигаться дальше ощущение, предчувствие, что выхода нет никакого. Что придется жить в этой темноте всегда. Есть в этом аду на Земле один маленький лучик надежды - мой сын, мой Славка. Но пока он еще в том возрасте, что любит меня просто потому что я есть. А когда он станет старше, а когда он поймет, что я никогда не любил его мать, а когда мне нужно будет ему что-то рассказать, когда он поймет, что я упустил все шансы быть счастливым и тем самым лишаю счастья его самого. Как избавится от мысли, что лучше бы меня вообще не было. Как заглушите в себе осознание того, что я не сделал счастливым ни одного человека, а несчастными - многих. И что-то мне подсказывает, что я не рано подвожу итоги.

- Толян, а сколько твоему обормоту лет?
- 6, а что это ты вдруг о детях вспомнил?
- О-о-оо 6, 6 это хорошо, 6 это очень хорошо. А моему 15. Мать говорит, что влюбился он у нас. Сам не свой, учиться перестал. И говорит такой, слышь, «не лезьте в мою жизнь». Это мне-то с матерью, слышь, вот мы ему эту жизнь дали, а теперь в нее лезть нельзя, слышь, это парадокс. А ты че пьешь так много? Ты давай не части.
- А ты не пропускай давай. Ну и что ты собираешься ему говорить, на то, что он влюбился?
- Слышь, ну я же отец, что парню в 15 лет нужно, расскажу, как резинку натянуть, если он не знает еще. Хотя они продвинутые сейчас все. Вот выйдут в сеть и наберут "натянуть резинку" Га-Га-Га... И все им там покажет, отец не нужен.
- Сань, ну я знал, что ты тупой, но не такой же. Давай-ка ты иди к своему пацану, поверь мне, школьная любовь - это очень серьезно.
- Что в ней серьезного-то. Главное побольше девок попортить, давай наливай, за это и выпьем.
- Давай-ка я тебя лучше до дому до хаты провожу, первый час уже.

- Нина, принимай героя, он сегодня мужественно оборону держал.
- Ой, Толь не до героя мне сейчас. Не знаю, что с Денисом делать, злой, ошивается где-то, как подменили мне ребенка. Смотри, что творит...
- Э-э-ээ Ден, ты что? Иди-ка сюда, расскажу что, - сказал он, только глянув в глаза мальчишки, который собирался прошмыгнуть мимо взрослой компании, даже не поздоровавшись.
Они сели на кухне, в любимом Толином уголке. Ему нравилось бывать у Сашки, тепло здесь как-то и просто.

О том, что я люблю Свету знали все в моем классе. просто все: и Света, и ее подружки, и все пацаны. Все знали. Если бы ты мог себе представить, какой она была, да и сейчас есть, знаешь, такие девчонки не меняются.
- Что, самая красивая?
- Самая, но это, брат, не главное. Она была самая умная, и это всегда было моей большой бедой.
- И какие же, дядя Толя, тебе девушки нравились. неужели не как тетя Оля?
- Тетя Оля мне тоже нравилась, но совсем по-другому и потом, не дорос еще ты, чтобы про тетю Олю все понять.
- Слушай, а как это они все узнали, что ты влюбился в кого-то? Ты что, ей гулять предложил, а она тебя бортанула, да еще всем растрезвонила. Вот с...
- Ты поаккуратнее на поворотах. Ничего я ей не предлагал, духу тогда не хватило. Слишком она хороша была, просто мой идеал. Волосы белые, глаза зеленые, улыбалась, смеялась. Юбки короткие носила, как выйдет к доске, так и все... Я никогда не мог понять,
как в ее милой головке вся эта информация из учебников помещается. А меня еще все учителя как назло всегда после ее ответа спрашивали:
- Жидков, Вам есть, что дополнить?
Вот каждый раз после каждого ее ответа. Такая злость меня однажды взяла. Ну что можно дополнить, если она слово в слово все из учебника говорит, даже красивее, и быстро так. Но я решил ее поставить разок на место.
- Это как? Это зачем?
- А затем, Ден, чтобы она хотя бы увидела, кто я такой есть. Что я вообще есть, что я в этом классе существую, чтобы хоть одна мысль обо мне у нее в голове появилась, понимаешь ты?
- Понимаю, и как ты это сделал?
- Пришлось бороться с врагом на его территории. А ее территория - это была литература, книжки там всякие. Не было ей в этом равных. Сочинения ее вслух читали, ее дневник читателя весь класс перечитывал, она там придумала все произведения школьной программы пересказывать.
- Ну и что здесь такого-то. Сейчас вон все краткие содержания в сети можно найти, не проблема.
- Да она как-то интересно все писала, и все понятно сразу было.
- Ну и что же ты сделал? Как ты на ее территории?
- Нам задали как-то стихотворения учить, современных поэтов. Она, конечно, выучила какое-то, страницы на три. И я услышал, что ей очень нравится Асадов, знаешь поэта такого?
- Дядь Толь, ну давай реально, где поэты, а где сегодняшняя жизнь, мне этот Асадов явно не поможет девушку в клуб пригласить. Так что ты учудил-то?
- Я взял этого Асадова, неплохой кстати дядька оказался, и выучил самое длинное стихотворение. На двадцать страниц. "Баллада о ненависти и любви" Рассказывал я ее весь урок. Учительница наша Наталья Семеновна плакала. А я смотрел на нее прямо в глаза и говорил. Но фишка даже не в том, что это баллада безумно длинная была, а в том, что там прямо все было так сказано, как я ей сказать хотел. И она услышала, я это точно знаю.
- И что дальше?
- А дальше ничего. Полегчало сильно.
- Ну а она то, что?
- А что она должна была сделать.
Я потом в скорости в больницу загремел, лежу там, загораю, и вдруг смотрю, она стоит в двери. Пришла ко мне, проведать меня. Вот это была сила, вот это я был счастлив.
- Ну а потом что?
- Да ничего, потом школа закончилась, она медаль получила и в университет поступила, а я вот не очень хорошо учился, как ты, наверное, и не поступил никуда, куда мне до нее.
- А сейчас она где? Вот прямо сейчас?
- Вот прямо сейчас, думаю в Берлине или в Вене или в Женеве, за ней не угонишься.
- А она что может по-иностранному говорить?
- Она, Ден, все может. Ладно, бывай. Мать не расстраивай, ладно?
Где же ты сейчас, Светик мой.

Анатолий Жидков: 2:00 Ты где сейчас? о чем думаешь?
Светлана Первушина: 2:01 сплю уже, дома, что случилось?
Анатолий Жидков: 2:02 сладких снов
Светлана Первушина: 2:03 Ты как всегда, тебе тоже спокойной ночи.
Ну почему, ну почему я ничего тогда не сделал? ну почему. Все упустил, ну рядом же она была, просто рядом...Знал же, что не будет лучше. Что не будет лучше нее знал, а что вообще ничего без нее не будет, не знал...

Новочеркасск, май 2002 г.

Новочеркасское высшее военное училище связи было лучшим военным учебным заведением во всей Ростовской области. У курсантов была такая строевая подготовка, которой мог позавидовать даже кремлевский полк. Была в училище и женская рота, конкурс туда всегда огромный, девушки все как на подбор, отличницы и с длинными косами. Ходили, правда, про их женскую роту анекдоты типа:
7:00 в женской роте команда "подъем"
7:10 в женской роте команда "подъем", я сказал.
7:20 в женской роте команда "подъем", ну пожалуйста.
Интересно, какому проценту нашего населения будет понятен этот юмор. Думаю, небольшому, да и слава Богу. В 2002 году после очередного парада на Театральной площади в Ростове, который отшагали как всегда лучше всех, и снова слышали совершенно справедливое "РАУ - Слоны", Димка получил заслуженную увалу. Они, наконец, должны были встретиться с Толиком и пойти погулять. А то май на дворе, весна заканчивается, а он из-за этой подготовки к параду уже недель пять в увольнительной не был. Дима, конечно, вместе с другими, ругал всю ситуацию и отцов командиров, но точно знал, что его главная цель - стать офицером и служить как отец. И сегодня он достойно прошел, и вся коробка достойно прошла. И теперь в парк.
- Димон, здорово, ну как прошли? Как всегда? – спросил его друг.
- А то! Светка приходила, даже сфотаться с ней успели. Ей аксельбанты нравятся очень, как ребенок, чуть перед командиром не спалился, но разве ей откажешь? Обещала фотку прислать, потом покажу.
- Да ты что? Приходила? На тебя - обормота посмотреть? А фотал кто?
- Да муж ее. Классный парень, офицер уже, в Подмосковье служит. Раушник, правда, но нормальный пацан.
- Что?
- Толь, ну ты чего? Столько лет прошло, что ты?
- Выпьем давай.
- Да чего ты?
- Выпьем давай, да убери ты пиво это, водка есть у тебя?
Как же так? Как она могла выйти замуж, еще не доучившись. Светик мой, Светик, как же так, ты же говорила, ты же говорила всегда, что учеба самое главное. Да еще за обычного раушника. Я думал, ты только с иностранцами встречаться можешь, с дипломатами какими- то. Светик я же думал, я успею стать тебя достойным, я же думал, я тебя добьюсь, когда офицером буду. Как же так, Светик? А мне что теперь делать прикажешь? Все равно ведь мне теперь, что со мной будет. Совсем все равно. Я хотел тебя обнять в офицерской форме, когда буду кем-то. А то, кто ты и кто я. Я хотел назвать тебя своей и больше никого к тебе не подпускать никогда. Думать не могу о том, что ты замужем. А как же письмо, ведь есть письмо, ты же мне писала, я так мечтал. А вот оно.
" Привет, Толь. Димка сказал, что передаст письмо. Как ты там, как в этой казарме? Справляешься? Да у кого я спрашиваю, все мальчишки из нашего класса в военном учатся, в крови, видно, это у Вас. Слушай, ну и фотку ты мне подарил, ты на ней прямо Рембо. А девушки у Вас в женской роте просто красотки. Пиши. Да и Ростов не далеко…"
Ну и где я здесь прочитал, что она меня ждать будет. Три года уже это письмо читаю и ответ пишу. Ну где я увидел, что если я о ней каждый день думаю, то она обо мне хоть раз в полгода вспоминает. Ну и деревянный же я.

Миллерово, июль 2003 г.

Оля была обычной миллеровской девушкой (это на севере Ростовской области). Отличало ее от всех других девушек из этого города то, что они просто хотели выйти замуж за молодых офицеров из военного городка и зажить красивой жизнью в построенных немцами квартирах, которые отличались от всего, что было построено в Миллерово когда-либо, а Оля хотела выйти именно за Толю. Знала она его уже давно, познакомились они на дискотеке. И танцевать он ее приглашал, и коктейлями угощал, и все у них уже было, только не говорил он Оле никак, что он ее любит, ну никак не говорил. Но зато он говорил, что больше всего на свете ему нравятся белые волосы и зеленые глаза. Это же что-то значит. Пока Толя учился, Оля умудрилась познакомиться с его мамой и понравиться ей тем единственным своим качеством, которое могла оценить Татьяна Ивановна. Оля сумела ее убедить своими рассказами, своими мечтами, что она очень любит Толю и готова ехать с ним в самый дальний гарнизон. И нет в ее жизни ничего важнее этого. И как-то Татьяне Ивановне не показалось странным, что не нужно Оле особенно высшее образование получать, что не нужно ей из Миллерово уезжать, очень она хотела эту простую и домашнюю девочку себе в невестки. А Оля уж очень постарались, чтобы все слухи, которые ходили о ней до встречи с Толиком, до Татьяны Ивановны не дошли, а если и дойдут, чтобы она никогда в них не поверила. В общем любила она Толю и мечтала о нем несколько лет, все для него готова была сделать, когда он в отпуск приезжал, и никак не могла понять, чего ему не хватает. А понять хотела.
- Сынок, ну как ты в этот Улан-Удэ один без жены поедешь, как ты там у меня без присмотра и без заботы жить будешь, посмотри какая девочка хорошая, любит тебя очень. Женись, чтобы все по-человечески было. А мы уже все спланировали, через две недели можно.
- Да как же это, мама, по-человечески, если вы уже все решили, спланировали, не люблю я ее.
- Ну ты же с ней встречался, вы же были вместе, сыночек, я же знаю. Ну а кого же ты любишь у меня. Ох, опять злость эта, опять скулы сводишь, женись, прошу тебя.
- Женюсь, мам, все равно мне. Давай, как ты просишь, так и сделаю.
- Вот и отлично, скажи Оле, что ты ее любишь.
- Я, мама, ей что надо скажу, не переживай.
- Оль, я смотрю, ты с мамой моей общий язык нашла, ну что же. Давай жениться.
- Ты меня любишь, скажи.
- Оль, я сказал, что сказал. Ты меня знаешь, я длинных разговоров не люблю. Давай жениться.
- Хорошо
- Димон, свидетелем будешь у меня?
- А что Первушина развелась уже?
- Смешно очень. Что ты через две недели делаешь?
- Да на ком ты женишься?
- На Ольге.
- Что с ума сошел.
- Слушай, ты друг мне или кто?
- С ума не сходи, езжай служи.
- Как я в эту дыру один поеду, да и все равно мне, понимаешь, все равно.
- Буду я свидетелем, женишок...
Москва, август 2003 г.
- Дим, ну давай уже встречаться, - сказала Света своему другу по телефону, - весь твой отпуск не виделись, давай?
- Да давай, давай.
- Чего бурчишь-то, знаешь как тоскливо мне в этой Москве, нет у меня друзей, кроме тебя и Сереги, как в Миллерово съездил расскажешь.
- Ну как там дома, - спросила Света Диму. В огромной Москве так хотелось все точно и в подробностях знать, что происходит в городке, где живут родители.
- Все путем, Лось женился, я свидетелем был.
- Да ты что? На ком? Какое платье было? Все-все расскажи, хочу все подробно знать про него.
- Да иди ты Светка, вот все Вы такие.
- Серега, чего это он?
- Правда, Светка, иди ты...
- Вот дураки, целую неделю эту встречу ждала, а Вы как белены объелись.
- Ладно, прости, не помню я, какое платье было, как у тебя-то дела?
- Как это можно платье забыть. Это же самое главное. У меня очень хорошо, я наконец из этого автобусного туризма ушла, теперь буду заниматься международными выставками.
- Ха, ну мы-то ладно, но как ты в Миллерово это всем объяснять будешь. Международные выставки.

Борзя, Четинская область, 2007г

Как же надоел уже этот отдых, это ничего не делание. Уже почти три месяца отдыхаю. Так хочется обратно, зайти в мою аппаратную и работать, работать, как можно больше. Как я это люблю, как люблю звук моей К-10. Как мне нравится там быть, я там на своем месте, я там знаю, кто я, зачем я здесь, что я здесь делаю, что будет завтра. Мне хорошо там, лучше чем дома. Потом только самую хорошую вещь могли назвать этой замечательной буквой. К. Звезда моя. Скорее бы уже бросить чемоданы и бежать к ней, посмотреть, как моя ласточка меня дождалась.
- Ну кто закрыл, ну что за х..., я сейчас буду злой-презлой,
- Товарищ капитан, Вы всегда злой-презлой, но чтобы из отпуска таким возвращаться! Сейчас все будет, сейчас Ваш прапорщик придет, у Вас прапорщик новый.
- Ну вот, я всегда говорил, что нечего бабам в армии делать, ну вот у всех голова совсем не варит... Ну не у всех, но у подавляющего большинства.
- Здравья желаю, товарищ капитан, разрешите доложить, вот ключ, - и каким-то таким голосом это было сказано, что-то не то, но что, пока не понятно.
- Вы кто, осмелюсь спросить.
- Таня.
- Таня, ну не первый же год в армии, представьтесь, пожалуйста.
- Прапорщик Татьяна Шешанова. Назначена на должность старшего прапорщика по аппаратуре К-10.
- Ну и как же Таня на этой аппаратуре, например, связь установить с командным пунктом?
- Товарищ капитан, Вы сказали что-то такое умное, что я не поняла.
Что это, что это за ирония, которая чувствуется в уголках глаз, на уголках губ. Что это за глаза? Ну конечно, зеленые.
- Ладно, Таня, бросайте Вашу иронию, научу.
- Какая может быть ирония с таким мужчиной, только серьезный и самоотверженный подход к несению службы, разрешите идти?
- Идите
Черт побери, почему я ничего не ответил? что это за тон? и вроде не сказала ничего такого, смеялась надо мной? вроде нет, да кто она такая, вообще?
- Наташ, это что за чудо к нам в отдел, кто такая?
- Жена подполковника Шешанова из штаба армии, только приехали.
- Дети есть? Больничные брать будет?
- Есть, девочка, пять лет, кажется, думаю, больничные брать будет.
- Ладно, поглядим, как сработаемся, но если она мне не вовремя аппаратную закрывать будет, точно не сработаемся.
Он долго не мог понять, что с ним происходит, долго не мог понять, что это за химия, и только через пару недель понял, ведь не зря у древних сказано, что знание это припоминание. Он спустя пару недель припомнил, что это за химия. Но уже точно знал, что с этим делать.
Он учил ее работать на этой сложной аппаратур, которую он знал лучше всего в этом мире, знал каждую кнопку, каждую точку на экране, чувствовал ее. Она училась очень
быстро, некоторые офицеры после высшего училища связи так не втягиваются, как она. Она была очень серьезна во время обучения. Вопросы все конкретные и по делу и ничего не забывала. Если один раз ей что-то показать, она это уже четко умела делать. Ну бывают же способные люди!
- Тань, а Вы что, технарь в душе, - спросил он ее как-то во время перерыва.
- Совсем нет, просто если я что-то делаю, то делаю хорошо. Это же стыдно очень в своей работе не разбираться, - очень серьезно ответила она, а потом сразу, через секунду, совсем другим голосом, таким девчоночьим с задорными нотками:
- И потом, не могу же я разочаровать такого мужчину, - добавила она,- скажите, кстати, а вот когда сигнал хххх это значит заголовок или дата?
Мне что послышалось, что это был за голос, что за слова, что за интонация, что она хотела сказать? Что сказала?
- Что Вы сказали, Таня?
- Я спросила, вот сигнал хххх
- Нет, нет, до этого?
- До этого, ничего.
Да что же это за вынос мозга, что же это за взрыв башки, чего она от меня хочет, почему она такая красивая, самая красивая из тех, кого я видел, а голос у нее какой. А мне как-то все равно, чего она хочет, главное, чего хочу я, и никаких гвоздей.
- Я люблю тебя, Таня, ты меня просто с ума сводишь, ты будешь моей?
- А я уже твоя, пару недель уже.
Какое же это счастье. Все цветет вокруг, все поет, и не надо ничего больше. Она ушла от мужа, жила отдельно. Он был с ней почти все время, он летал, он парил, он любил. Но что-то мешало, что-то важное, о чем он почему-то забыл, уже на пару месяцев забыл.
Оля боролась со всем происходящим единственным способом, на который была способна: через его маму, которой все было преподнесено в красках:
- Если он в ближайшее время домой не вернется, Вы внука не увидите никогда, это я Вам гарантирую, а ему на сына наплевать, это и так понятно, - говорила она Татьяне Ивановне по телефону совсем чужим голосом, совсем не так, как они говорили в 2003, когда готовили свадьбу.
- Что Славке сказать, он спрашивает, где папа сегодня? - спрашивала она его железным тоном.
- Знаешь, Оль, давай на кладбище бугорок насыпим, и скажем, что я там, не приду я сегодня. Мой дом теперь в другом месте,- грубо, как будто с затуманенными мозгами говорил он, и не совсем понимал, что он говорил.
Славку он любил больше Тани, больше жизни, но не было у него ни слов, ни желания с Олей договариваться. Потом эти ее миллеровские приемы, эти звонки по ночам, шантаж этот грубый. Она все меньше и меньше вызывала у него чувство вины и все больше раздражение. Такое смутное желание, чтобы ее совсем не было. Нет, ни чтобы она умерла, ни чтобы с ней что-то случилось, а чтобы ее вообще не было, просто исчезла, и забыть о ней.
Таня получила развод, как то не очень ее муженек сопротивлялся.
Как можно такую женщину упустить, не удержать. Ну все, Танечка - Танюша, теперь мяч на моей стороне, ты будешь моей навсегда. Неужели я смогу быть счастливым, неужели буду бежать со службы домой, где она меня ждет?
Почти сразу после официального развода к Тане приехала мама. Она не предупреждала его заранее, знала, что пару нотаций ей прослушать придется.
- Мама, это мой Толя.
- Вижу я, что твой Толя, твой выбор, тебе жить, тебе дочке в глаза смотреть.
И как-то не так все красочно стало вдруг, нет не исчезло, но стало другим. Что-то не сломалось, но покосилось.
Мама осталась ночевать, Толя отправился домой. И правда, нельзя же просто исчезнуть. Есть же Славка.
- Привет, сынок.
И конечно именно в этот момент звонок из дома.
- Вы его совершенно случайно застали, поговорите, конечно, он здесь редкий гость.
- Сынок, да как же так, как же это так? Разве сын, которого я воспитала, может так поступить! Ты же предатель самый настоящий и трус. Как это можно сына бросить, как можно подумать об этом. Тебе не понять, тебя родные отец и мать воспитывали, холили тебя, лелеяли, чтобы ты эту подлость сделал. Не мой ты сын, если ребенка своего чужому дядьке отдашь, если меня внука лишишь. Ну что тебе Оля такого сделала.
- Мама, перестать, я решил уже все.
- Слова тебе больше не скажу.
Конечно, не эти мамины слова, не Олин взгляд победоносный, который так и кричал "Я то с сыном, дома, каждый день дома, а ты шляешься где ни попадя. Я права, а ты предатель, а я настолько хороша, что и простить тебя готова"
Он шел к своей Танечке после службы, не летел, а шел к ней по земле. Он ее любил, по-настоящему любил.
- Прости, Танюш, не могу я.
- Я знаю, - перебила она, - не за что мне тебя прощать, я счастлива была.
Она посмотрела на него таким родным, таким чутким взглядом.
- Неужели ты думаешь, что я не знала, как это закончится? Неужели ты думаешь, что я позволю тебе быть несчастным.
- Я все равно буду несчастным без тебя, от того, что разбил твою семью.
- Ты много на себя не бери, это решение я сама приняла, так что разбирайся со своей душой и обязательно будь счастлив. Тебя же увольняют, офицер ты мой родной, вот и езжай в центральный регион, где жизнь нормальная.

Новочеркасск, 2010 г

И он поехал. Конечно, он не смог расстаться с военной службой. Он стал курсовым офицером в своем родном училище, неплохим таким, его уважали за то, что он в реальной части служил, реальные боевые задачи выполнял, а не как многие преподаватели никуда дальше училищ них стен не выезжали. Он жил своей размеренной жизнью по распорядку.
Однажды летом ему позвонила Света и пригласила на встречу одноклассников.
Вот это да, я ее увижу, увижу какая она сейчас.
Все будут, так здорово, поеду.
- Счас, нет Толь, наслышаны мы про твоих одноклассников и одноклассниц. Никуда ты больше не поедешь, если не хочешь, чтобы я матери позвонила, и не зли меня и не заставляй припоминать.
- Слушай, знаешь, я ведь тебе ничем не обязан и с твоей воспаленной фантазией бороться не буду, ты получила, что хотела, не ушел я никуда. Но под твою дудку плясать не буду, я вообще не понимаю, как ты можешь жить с человеком, который тебя не любит, который тебе изменил, ну почему? Почему ты мне тогда развод не дала?
- Понимаешь, у моего отца мы не первая семья. У него жена первая была и два сына. Они маленькие были, когда он от них ушел, очень он в маму мою влюбился, по-настоящему, прямо как ты. А они подросли немного и повесились оба, в один день. И в записке этой написали "плохо живется без папы". Так что я Толь не собираюсь такие записки читать и никогда мы не разведемся, и само собой, никуда ты не поедешь. Не хочу больше сказки слушать про твою вечную школьную любовь.
- Не поеду
- Светик, не поеду я, не смогу
- Толь, ты что с ума сошел, такая возможность, загородной клуб, все будут, в кои то годы, ну как без тебя, ну...
- Не обижайся, без меня давайте.
- Я постараюсь не обижаться, но... Как скажешь, конечно.
Они встретились немного позже, в Москве он привез свой выпускной курс на преддипломную практику. Она показала ему Москву, какой она ее видела за эти восемь лет. Были выставки, концерты, клубы, друзья и много часов разговоров, обо всем, просто разговоры.
- Как же я люблю тебя, Света, только тебя, нет таких больше.
- Это точно, таких как я нет, не было и не надо. Я тоже тебя, Толь, люблю. Вот есть такие люди на земле, с которыми не важно, как давно ты не виделся, просто тепло от того, что знаешь, что они есть.
- И много у тебя таких, Свет?
- Толь, только ты, ты один, только ты. Все равно лучше не пропадай, ладно?
Он вернулся после Москвы домой, у него была масса впечатлений, которые он вспоминал и передумывал целыми днями. У него была фотография с ее улыбкой. Он понял, что он в ней так любит, чего никогда не было у него самого. Она умела быть счастливой и всех вокруг делала счастливыми, так хотелось хоть кусочек ее счастья.
- Толян, представь, Дэн нам с матерью вчера про какого-то слепого поэта рассказывал, который очень понятные и просты стихи пишет. Вот смотри, мой уже неделю какую-то балладу учит. Я думал, он и слов таких не знает, баллада. Что творится?
- Может такую.
Прости же за горечь, любимый мой! Всю жизнь за один, за один твой взгляд, Да я, как дура, пойду за тобой, Хоть к черту! Хоть в пекло! Хоть в самый ад! И были такими глаза ее, глаза, что любили и тосковали, Таким они светом сейчас сияли, Что он посмотрел в них и понял все! И, полузамерзший, полуживой, Он стал вдруг счастливейшим на планете. Ненависть, как ни сильна порой, Не самая сильная вещь на свете!
- Ну ты Толян, даешь, а ты откуда знаешь?
- Понимаешь, меня интересуют не только икспятые в журналах и мисс урюпинск, а еще кое-что
- Слушай, а ты куда написал, после увольнения куда поедешь жить, где хату брать будешь?
- Я в Подольске, в Подмосковье, а что?
- Да ты что? В этот бешеный сумасшедший город поедешь, и что ты там забыл?
- Скорее не забыл.