Инкубатор сцены из школьной жизни

Повесть основана на реальных событиях, авторский вымысел заключён лишь в нескольких эпизодах и фамилиях. Всё, что описано имело место в советских школах-интернатах и, к сожалению, продолжает иметь место в нашей действительности, может быть, в ещё более извращённом виде. Автор ни в коем случае не отрицает положительных моментов советской школы. Кроме того, из двух зол - интернатовская или прошлая семейная действительность, выбирает, всё же, интернатовскую, которая, хоть в какой-то мере, позволяет реализоваться некоторым индивидам и занять достойное место в обществе. Однако, несомненно, что и к опыту больших семей (родные и приёмные дети) надо относиться с настороженностью и (или) держать такие семьи на контроле,т.к. это всё равно уменьшенная копия интернатов. Равно как и малых, в которых по одному или два ребёнка. Всё-таки, это необычные дети, и найти с ними общий язык может только человек с добрым сердцем.  В идеале, конечно же, надо работать с настоящими родителями, призывать их к совести, или оставлять с родственниками, какого бы они возраста не были - это большая отдушина для таких детей.
 




Посвящается всем выпускникам детских домов и интернатов.



 

 - 1 -
В кабинете директора школы – интерната сидит пожилая женщина вместе с мальчиком лет семи. Рядом стоит тридцатилетний мужчина, переминаясь с ноги на ногу и шаря глазами по сторонам. Происходящее его мало интересует.

- У ребёнка есть мать? – спрашивает директор, перебирая бумаги.
- Да, она живёт сейчас в Уфе со своим новым мужем. С первым мужем жизнь не сложилась... нервный он какой-то, всем был недоволен, часто пил, скандалил, иногда и руку прикладывал. Намучалась она с ним – только приживётся к одному месту, как надо съезжать- муж уже на работе с начальством поругался. Она у меня терпеливая, письмами успокаивала, что всё хорошо, а я то всё равно чувствую, что нет. Какая-же жизнь в постоянных переездах?! Решила посмотреть своими глазами – приехала, она в декретном тогда с ребёнком сидела, худю-ющая! этот же фашист всё до копеечки пропивал! в комнате холодно, ребёнок кричит голодный. Я первым делом в магазин побежала, купила муки – блинов напекла… ЯВЛЯЕТСЯ…хозяин, чтоб его черти побрали. Сразу с порога: «Что, мамаша, учить приехали? Лучше бы своих сынов- идиотов смотрели!». У ребёнка блин из рук выхватил. Я ей – собирайся! поедем домой - там подашь на розвод! Потом, оказалось, что она вторым уже была беременна...

- Почему же дети живут сейчас не с матерью?
- Второй раз дочка моя замуж выходить не хотела – я её заставила! Знаете, товарищ директор, и у меня жизнь была не сахар – хозяйство дома всё на мне. Муж работает скотником в совхозе, тоже пьяница хороший! Сильно избили его как-то, я узнала только, когда из больницы позвонили. Приезжаю – голова вся в бинтах обвязана, так он первый вопрос: выпить привезла? До операции на голову был дурной – ни одна свадьба в деревне без его драки не проходила, а после операции так ещё хуже стал... вот и дети тоже в него пошли...

Женщина кивнула головой в сторону стоящего мужчины.

- Это мой старший сын. Эпилепсия у него, инвалидность пожизненная. Пенсию хорошую получает, да только я её в глаза не вижу. Поначалу отдавал, потом всю до копеечки с кулаками и вытягивал на самогонку. Младший ему в этом помогал. Вот я дочку и уговорила уехать, здесь всё равно жизни никакой, а там с новым мужем что-нибудь и получиться. Мужчина он видный, любит её сильно. А детей я присмотрю, так мы и договорились.

- Второй ребёнок с вами живёт?

- Юрочка сейчас в санатории для маленьких. Манту положительную у него обнаружили в детском садике, вот и направили в санаторий... У меня сердце кровью обливается, товарищ директор... если бы дома были условия, разве бы я их сюда повезла?

Директор внимательно посмотрел на мальчика. Тот сидел спокойно, потупив глаза, почти неподвижно, как вещь, про которую забыли. Мальчик всё слышал и всё понимал. Он уже ДАВНО ВСЁ ПОНИМАЛ.

- Бесплатное содержание у нас только круглых сирот или детей, имеющих родителей, находящихся в местах заключения или лишённые родительских прав. Для детей из многодетных семей с одним родителем, а также находящихся на попечении у пожилых людей действуют льготы при наличии подтверждающих документов. В этом квартале вы оплатите полную стоимость содержания, а после того, как представите необходимые справки, можно будет говорить о снижении оплаты. Полную информацию получите у бухгалтера.

 - 2-

В классе воспитательница читала детям сказку про лисицу и журавля. Вошёл директор вместе с мальчиком.
- Ядвига Станиславовна, у нас пополнение – принимайте! Славик Шкотов.
И ушёл. Дети с любопытством рассматривали новичка. От такого большого количества глаз, устремлённых на него, Славик покраснел и опустил голову, нервно покусывая нижнюю губу.
- Садись, Славик, за последнюю парту к Лене - вы подружитесь! Итак, на чём мы остановились? Ага! На другой день приходит лиса к журавлю, а он приготовил окрошку…
Воспитательница не понравилась Славику. Может быть, из-за больших очков в чёрной оправе, в которых глаза казались тоже большими и напоминали волка из мультфильма про Красную Шапочку, а может быть, из-за голоса, и сказка у неё получалась не такой интересной, как у мамы. У мамы голос ласковый, певучий, а у воспитательницы – глухой, строгий. И имя- отчество её трудно выговорить.
На смену пришла другая воспитательница – Валентина Николаевна. Дети оживились.
- У нас новенький?! - заметила она сразу.
- Да, недавно поступил,- ответила Ядвига Станиславовна, протирая очки.- Документы ещё у директора.

 - 3 -

В первую ночь Славик не мог уснуть. Вся обстановка в интернате напоминала детский садик. Только из детского садика дети приходят домой,они могут смотреть телевизор, когда захотят, или покататься на улице на велосипеде, сходить с папой в зоопарк или на рыбалку, да много чего можно дома делать, а здесь… Здесь всё по распорядку, без разрешения никуда отлучаться нельзя - могут наказать.
Вспомнил, как расставались с братом… Какая-то толстая женщина в белом халате пыталась отцепить его от бабушки, но это было не так-то просто. Он так крепко схватил бабушку за юбку, казалось, вот-вот - и она порвётся. Оглушительный крик не переставал ни на минуту. Никакие обещания бабушки, что она завтра приедет и заберёт его – не действовали. С красным соплявым лицом он не сдавался: «Я не хочу, не хочу… не хочу…» - и, чувствуя силу, с которой эта тётенька пытается его отцепить, ещё крепче сжимал юбку. Наконец, она порвалась - и санитарка, воспользовавшись моментом, схватила его на руки и утащила за дверь.

К горлу подкатил ком. Вся нижняя губа была искусана до крови. Плакал Славик редко. Дети обычно плачут, когда хотят обратить на себя внимание, выразить несогласие, неудовольствие, когда хотят получить что-нибудь от взрослых. Все эти приёмы в Славкиной семье не проходили и шантажировать кого – нибудь было бесполезно, на него редко обращали внимание – бабушка была занята хозяйством, чтобы хоть как-то прокормить большую семью, дядьки пьянствовали, дед весь день на работе. Поэтому Славик был предоставлен сам себе и всё время проводил на улице. Там он узнал все матерные слова и что они означают, там он подружился с девочкой Леной и мальчиком Серёжей. У Лены и у Серёжи были мама и папа, и, когда они спрашивали: «Где твой папа?», Славик отвечал: «С сабакам сена косiць!» Так его научила бабушка. Правда иногда, ему самому было интересно узнать, как же он сено косит, если на улице снег, тогда бабушка отвечала: «Вырастешь большой – узнаешь!». Но Славик узнал всё на улице. У него есть отец, он живёт далеко. Отец любил маму очень сильно, и мама его любила, но бабушка помешала им жить вместе. Так говорили люди. А ещё люди говорили, что бабушка у него чокнутая, поэтому и дед у него чокнутый, и дядьки. Иногда на улице Славику приходилось терпеть унижения. Мальчишки постарше крутили ему уши, зажимали голову между ног, давали подзатыльники: «Иди, посмотри на своего дядьку – вон он на дороге валяется обосцаный!» Славику было обидно до слёз, но он ничего не мог поделать – за него некому было заступиться. У НЕГО НЕ БЫЛО ОТЦА!
… Ему хотелось плакать, потому что сейчас у него не было никого. Мальчик, накрывшись с головой казённым одеялом, тихо заплакал. Потом ему стало легче. Он уснул.

 - 4 -

- Шкотов! Не вертись! Запоминай, что я говорю – опять в тетради будешь мазюкать!
Ядвига Станиславовна проводила урок чистописания. Славику с трудом давались эти закорючки, палочки, кружочки. Сначала получалось вроде бы неплохо, но к концу строчки кружочки и закорючки становились либо слишком большие, либо слишком маленькие, и к тому же у него постоянно протекал стержень, от чего в тетради оставались жирные точки. Ядвига Станиславовна подходила к каждому и, просматривая тетради, делала замечания:
- Аккуратнее, Кривцов, не заходи за поля! Андреева, не сутулься – сядь прямее! Молодчина, Танечка, молодчина!

Молодчиной была Танечка Сманцер, худенькая девочка с бледным лицом. Она очень нравилась Славику. Он хотел говорить с ней, ходить вместе, играть. В классе и в столовой он смотрел на неё, не отрывая глаз. Однажды предложил:
- Хочешь, я покажу тебе, как я умею лазить по деревьям? Я могу залезть на самую верхушку!
- Нет, не хочу! По деревьям лазят только обезъяны!
- А хочешь я залезу на турник и провишу вниз головой много времени?
- Дурак! У тебя же вся кровь в голову перетечёт!
- Не перетечёт, я уже пробовал. А ещё я могу спрыгнуть вон с той крыши,- и он показал на козырёк школьного корпуса.
- Хвастун! Там же высоко!
- А если я спрыгну – ты будешь со мной дружить?
- Я с плохими мальчиками не дружу!

Ей нравился Саша Хорошко. Саша был самый большой мальчик в классе. Ему воспитательница давала самые разные поручения, его она назначала старшим, когда отлучалась. У Саши мама сидела в тюрьме, а отца он никогда не видел. Об этом он никому не говорил, кроме Славика, с которым сразу подружился. Кровати их находились рядом, и они могли тихо, чтобы не услышала нянечка, переговариваться после отбоя. Разговаривали на самые разные темы, иногда разговор перерастал в трудно сдерживаемый смех, и тогда нянечка наказывала обоих длительным стоянием в углу.

Вечером после ужина детей выводили на площадку играть. Тогда можно было воспользоваться отсутствием внимания со стороны взрослых, и на короткое время улизнуть с площадки, что Славик и проделывал не раз, рискуя попасть на глаза директору. Он обошёл всю территорию вдоль и поперёк. К школьному корпусу примыкала аллея Героев Отечественной войны, переходящая в яблоневый сад и луг. Рядом стояло старое здание, в котором квартировались сотрудники, чуть далее футбольное поле и хозяйственные постройки, за ними поле и лес. В лесу находились захоронения мирных жителей, погибшиих от рук фашистов во время войны. Людей убивали, сбрасывали в огромные траншеи в несколько рядов и засыпали землёй. «После этого, - рассказывала Валентина Николаевна, - ещё долго были слышны стоны раненых из-под земли», и эти слова врезались в память Славика.

Валентину Николаевну дети очень любили. Она была молодой, бодрой, весёлой, в меру строгой, когда это было необходимо. От неё Славик узнал очень много интересного и, если воспитательница заболевала, начинались тягостные дни ожидания.
Однажды в бане Славику достались штаны, которые оказались ему велики в талии. Это доставляло ему большие неудобства, потому что всё время приходилось их подтягивать. На площадке произошёл конфуз – прыгая со скакалкой, Славик обнаружил, что они у него совсем упали, и это здорово всех рассмешило. Тогда Валентина Николаевна подозвала его к себе и, улыбаясь сказала: «Что же ты в бане штаны не по себе взял? Нужно было с Сашей Хорошко обменяться, ему бы они пришлись в пору. Пойдём я тебе их ушью!»

Ядвигу Станиславовну дети не любили. На занятиях она требовала абсолютной тишины, провинившихся била указкой по рукам и голове, употребляя слова «дэбил», «грязнуля», «оборванец». Нарушителей тихого часа, чаще всего мальчиков, она наказывала тем, что заставляла стоять на полу, а если это не действовало – приводила в спальню к девочкам и снимала с них пижаму. А если кто-нибудь оказывал сопротивление - призывала на помощь других мальчиков. Все эти издевательства были направлены, по-видимому, на вызывание сильного чувства стыда у провинившегося, которое должно было породить другое чувство – СТРАХА, ещё более сильного.

Однажды у Кирилла, племянника завуча школы, пропали шоколадные конфеты, привезённые им из дому. Его каждую субботу на побывку забирал из школы отец на собственной машине и привозил в воскресенье вечером, снабдив всякими домашними вкусностями. Конфеты находились в классе в шкафу, где все дети хранили свои вещи. Ещё в воскресенье была целая коробка, через день её стало втрое меньше, ещё через день - меньше половины, а вчера Кирилл обнаружил, что коробка пуста. Этот факт привёл его в крайнее беспокойство, и он пожаловался воспитательнице. Ядвига Станиславовна с усердием взялась за дело. Дети были оставлены без прогулки, они сидели смирно в классе и ожидали, что им скажет воспитательница.

- Дети! В нашем классе произошёл возмутительный случай: кто-то, кто сидит сейчас здесь среди вас, взял вещь, принадлежавшую Кириллу, а именно – шоколадные конфеты. Тот, кто это сделал, поступил плохо не только по отношению к Кириллу, а ко всем вам, потому что вместо того, чтобы пойти играть на площадку, вы будете сидеть в классе, пока этот кто-то не признается в своём мерзком поступке. Итак, я жду…

И она внимательно посмотрела на каждого. Все как один сидели словно застывшие и ждали. Ядвига Станиславовна молча прошлась между рядами, потом села за стол.
- Я подожду – у меня времени много.
Молчание.
- Может быть, кто-то что-нибудь видел или слышал? Кто-то кого-то угощал конфетами?
Молчание.
- Сегодня он взял вещь у Кирилла, завтра возьмёт ещё у кого-нибудь - мы должны остановить воришку, иначе всем нам будет плохо.
Бегло пробежала взглядом по лицам, пытаясь обнаружить хоть какую-то тень смятения - безрезультатно. Посмотрела на часы.
- Если тот, кто это сделал, сейчас же не признается – класс останется сегодня без ужина! Я жду!
Шум отодвигаемого стула обратил на себя внимание класса.
- Шко-отов! Я так и думала! Ты знал, что воровать – самый отвратительный поступок? (с криком) Знал?
Резко встала из-за стола. Взялась за указку.
- Не слышу! Громче отвечай – знал?
Славик покраснел от стыда, его трясло от страха перед неминуемым наказанием. Еле выцедил:
- Зн…ал.
- Знал и продолжал воровать!
- Ядвига Станиславовна! Я тоже… брал конфеты…
Это внезапное признание Саши Хорошко обескуражило воспитательницу:
- И ты… Значит, и ты с ним заодно? От тебя, Хорошко, я меньше всего этого ожидала!
- Кирилл – жмот! Колбасу ночью под одеялом топчет, как крыса - вот мы его и проучили!
Потом выяснилось, что почти весь класс попробовал конфеты. Приехавший в очередной раз отец Кирилла, сильно отругал сына за то, что не поделился с ребятами и пригрозил ему тем, что перестанет забирать его на побывку домой.

 - 5 -

- Ребята, живее! Живее! Девочки не отставайте!
Геннадий Николаевич проводил урок физкультуры. Он возглавлял колонну бегущих ребят. Небольшая пробежка, затем лёгкая разминка и игра с мячами. Славик постоянно думал о нём. ЭТО БЫЛ ЕГО ИДЕАЛ ОТЦА! Вот если бы Геннадий Николаевич был его отцом! Маме бы он бязательно понравился – красивый, сильный, и в обиду бы никого не дал. Все бы Славику завидовали, что у него такой отец.

Славик очень хотел понравиться учителю. Вот и сейчас он в колонне бежит первым после Геннадия Николаевича, хотя держать темп очень трудно, и Сашка Хорошко так и норовит его обогнать.
- Молодец, Шкотов, молодец! Кривцов подтянись – тебя уже девочки обогнали, докажи, что ты мужчина!
Aндрюше Кривцову, полненькому мальчику, трудно было бегать, и он почти всегда был последним. Зато в учёбе ему не было равных – он быстро всё схватывал, правда был немножко неряшлив, поэтому в пример всегда ставили Танечку Сманцер, а не его. Но это его мало огорчало - он был очень добрый.

В конце октября первоклашек принимали в октябрята. Вся школа выстроилась в спортивном зале. Звучали гимны, вносили и выносили знамя дружины, звучали бесчисленные доклады, поздравления. Всё это было очень утомительно, особенно для малышей. Их выставили в центр зала в две линейки, где они вынуждены были стоять и ожидать момента, когда старшеклассники приколят к их пиджачкам и платьицам звёздочки с изображением маленького Ленина. Было очень душно от скопления большого количества людей, и Славик вдруг почувствовал, что сейчас потеряет сознание. Сама мысль, что это может произойти здесь, на виду у всей школы, приводила его в замешательство. Он силился держаться, сколько можно. Вот Танечка Сманцер зачитывает наизусть клятву октябрёнка, а все ребята за ней повторяют: «торжественно клянусь!... как завещал великий Лениии…»

Славик очнулся на руках учителя физкультуры. Геннадий Николаевич уносил его из зала по длинному коридору. Это мгновение было самым прекрасным в его ещё мало прожитой жизни. Это был сон, за которым следует пробуждение, приносящее разочарование.

 - 6 -

В последние декабрьские дни вся школа жила ожиданием новогоднего праздника. В клубе рабочие установили ель, и теперь электрики, матерясь, возились с гирляндами. Славик на переменке заскочил в клуб и увидел зелёную красавицу, величественно возвышающуюся к потолку. По полу валялись обрезанные ветки. Славик поднял одну и провёл пальцами по ходу иголочек, потом поднёс к носу и втянул в себя ёлочный аромат.
- Отойди, пацан, не мешай! – прикрикнул на него электрик. - Держись подальше от проводов! Ну что, Михалыч, включаю?
- Включай! – дал команду Михалыч.
И ёлка заиграла разноцветными огнями! Славик был зачарован этим зрелищем и даже не заметил, как прозвенел звонок на урок…

В его семье никогда не отмечали праздников. Это объяснялось тем, что каждый праздник был поводом к пьянке, а пьянка всегда заканчивалась дракой между дядьками или их собутыльниками. Дед после того, как старший сын откусил ему ухо, в драку не вмешивался - да и куда ему было с ними тягаться! Бабушка уводила внуков к одинокой бабе Наде, там она изливала своё горе. Иногда сидели в сарайчике, дожидаясь, пока сморенные самогоном дядьки не успокоятся сном. Возвращались домой далеко за полночь, тихо, прислушиваясь, проходили в комнату. Бабушка укладывала внуков на диван, сама садилась рядом и так, покачиваясь корпусом вперёд-назад, проводила ночь. Славик засыпал плохо.
- Ба! Ты почему не ложишься?
- Скоро нужно скотине готовить – я только подремлю маленечко, а ты спи, спи…
Дрожащий голос её выдал – она плакала.
- Ба! Ты плачешь?
- Голова у меня, внучек, болит – потому и плачу.
- А ты доктора попроси – он тебя вылечит!
Бабушка виновато вытирала глаза кончиками платка.
- Нету, внучек такого доктора, чтобы меня вылечил.
- Когда я вырасту большим – стану доктором и тебя вылечу!
- Конечно, конечно, - улыбаясь, говорила бабушка, - ты меня вылечишь, а теперь засыпай! Кто спит – тот быстрее растёт! Спи!

Когда в совхозном клубе проходил новогодний утреник, Славик наблюдал за происходящим через огромное окно с улицы. Ему очень хотелось попасть внутрь, но туда детей без родителей не пускали.
Теперь он с нетерпением ожидал праздника. В классе ребята разучивали песни, стихотворения, мастерили снежинки, гирлянды. Каждый выбрал себе маскарадный костюм из того, что имелось в школьной костюмерной.

 - 7 -

В школьном клубе царила сказочная атмосфера. Поток света ударялся о крутящийся зеркальный шар, подвешенный к потолку, и рассыпался на мириады зайчиков, разбегающихся в разные стороны. Преображённая ёлка красовалась своими игрушками, мишурой, мерцающими гирляндами. Из больших динамиков, установленных по бокам сцены, звучала песенка танцующих утят, и все дети в такт песенки приплясывали вместе с Дедом Морозом и Снегурочкой. Ничто в этот день не могло помешать весёлому празднику – ни козни ворчливой Бабы Яги, ни проделки Лешего, ни ужасы и страхи всесильного Кощея Бессмертного, потому что нет такой силы, которая смогла бы противостоять светлому, искреннему и доброму детскому смеху. Парад стихов и песенок принимал главнокомандующий праздника Дед Мороз, а награждала сладостями и игрушками его внучка Снегурочка. Счастливые и уставшие дети возвращались в классы. Каждый держал в руках увесистый подарок.

Зимние каникулы Славик провёл дома. Там он снова увиделся с братом. Бабушка забрала Юру из санатория, несмотря на угрозы медицинского персонала. «Сердце моё не выдержало, - рассказывала она потом бабе Наде, - когда я его снова увидела: одет в какие-то оборванные колготки, тапочки разного размера, весь грязный. Я к воспитателю, а она мне: «А что вы хотите, у меня столько детей – вы думаете легко усмотреть за каждым?» Прихожу к директору, говорю: я его забираю! Он: «Вы не имеете право – ребёнок должен находиться на профилактическом лечении! Вы отдаёте себе отчёт? А если у него разовьётся туберкулёз?» Сразу они мне его не отдали, так я их потом обманула – попросила разрешить мне с ним погулять, переодела его в своё и увезла. Письма мне потом слали, да я на них чхать хотела – это мой ребёнок! Вон у Авдеевых, у Серёжки, тоже Манту обнаружили. Так мать его не повезла в этот санаторий, и ничего – учиться ребёнок, а я, по глупости своей, поддалась, так теперь жалею. Куда ж это маленького ребёнка в санаторий?! Только одно название, что санаторий, а на деле - так хуже детдома! На следующий год поедет к Славику - вместе им будет веселей, старший присмотрит за младшим, а пока побудет дома, хоть и нет здесь жизни никакой, всё же моему сердцу будет спокойней, что Юрочка рядом».

К Новому году бабушка получила посылку от дочки с подарками для детей. Когда открывали, Славик сразу обратил внимание на какой-то свёрток, и когда он развернул его, то увидел... мишку! Того самого олимпийского мишку, которого показывали по телевизору. Только там он был огромный, высоко поднимающийся на больших шарах в небо, а этот был намного меньше и сделан из глины. Это была первая игрушка, которую ему подарили. Это была ЕГО игрушка, и он был бесконечно счастлив. Вечером бабушка взяла с собой детей и отправилась к соседке. Бабушка была малограмотной, читала плохо, а писать совсем не умела, поэтому все письма прочитывала ей соседская дочка Ирочка, учившаяся в техникуме, она же потом отписывала ответ под диктовку. Иногда случались курьёзы. Бабушка, диктуя письмо, теряла логическую цепь событий, застревая на каком-нибудь незначительном факте или забывая что-то пояснить. Тогда измученная Ирочка с укором ей говорила: «Ну что же вы, тёть Аня? Снова переписывать всё это я не смогу!» И бабушка соглашалась с тем, что было написано.
Славику трудно было понять характер письменных взаимоотношений бабушки и мамы, потому что значения очень многих слов он не понимал, но интуитивно чувствовал, что бабушка чем-то недовольна. Позже он узнал, что у них с Юрой будет братик.

Когда мама с отчимом приезжали к бабушке, в семье происходило оживление. Бабушка пыталась во всём угодить зятю. Для него зарезали телёнка, чтобы порадовать его любимыми блюдами.
- Ты у меня за лето так поправишься, что не влезешь в самолёт – в Белоруссии останешься! – шутила она. Тот, выпивая двухлитровую банку молока, только цокал языком и кивал головой в знак согласия. К детям своей жены он относился равнодушно, несмотря на их влечение к нему. Однажды случайно Славик подслушал, как отчим выговаривал маме: «Ну какой я им папа? Зина, ну скажи им, что у них есть отец! Рано или поздно – всё равно ведь узнают!» После этого случая Славик никогда не называл отчима папой, а всегда - дядя Коля. Дядя Коля был единственный сын своей мамы, которая его боготворила. Может быть по её совету, а может по собственному малодушию, но отчим не захотел воспитывать чужих детей, поэтому Славик и Юра остались с бабушкой.

Возвращение в интернат было тягостным. Двоякое чувство испытывал Славик: дома было плохо, но домой всё равно хотелось. Может быть, с возвращением в школу терялось так любимое им ощущение свободы, а может, не отпускала давняя привязанность к друзьям, с которыми приходилось расставаться. Славик вспомнил Серёжку и Ленку, как они все вместе летом ходили купаться на речку Волмянку. Славик и Серёжка соревновались друг с другом, кто больше продержится под водой без воздуха. Судила Ленка, она сидела на берегу и подавала команду к погружению. Славику здорово тогда досталось от бабушки, которая догадалась обо всём по мокрым штанам.

Новая четверть началась с появления в классе новенькой. Её звали Аллой. Аллочка сразу заявила о себе с плохой стороны. Она в кровь расшибла нос одному мальчику, который её всё время передразнивал. Больше никто из мальчиков к ней не приставал. Девочки её сторонились, поэтому Алла всегда держалась одиночкой.
Больше всего хлопот эта девочка доставила Ядвиге Станиславовне. Никакие меры устрашения на Аллу не действовали. Воспитательнице она дерзила, а однажды, в ходе словесной перепалки, даже вцепилась ей в волосы и долго не отпускала. Обычная в таких делах валерьянка Ядвиге Станиславовне не помогла. На другой день воспитательница на работу не вышла. Не вышла она на работу и через неделю, и через месяц. Класс ликовал!
Ядвигу Станиславовну заменил новый воспитатель, Дмитрий Сергеевич, высокий пожилой мужчина. Говорил он спокойно, ровно, расставляя акценты на важных для него словах, очень много рассказывал о птицах, которых очень любил, приносил звукозаписи, фотоальбомы. Вместе с ним ребята совершали прогулки в лес, там долго задерживались у муравейника, и Дмитрий Сергеевич рассказывал об очень разумной и организованной жизни муравьёв. «Если бы люди так же проявляли заботу, помогали друг другу, были бы такими же сплочёнными, как муравьи, то на земле меньше было бы бед и несчастий, и все были бы счастливы!» - заключил Дмитрий Сергеевич свой рассказ.
Как-то вечером, проходя мимо детского гардероба, Валентина Николаевна услышала чей-то плач. Она открыла дверь в гардероб и увидела Танечку Сманцер, приютившуюся в углу на скамеечке. Девочка, увидев воспитательницу, стыдливо прикрыла лицо ладошками. Валентина Николаевна села рядом.
- Что случилось, Танечка? Тебя кто-то обидел?
Девочка не смогла ничего ответить, только кивнула головой. Валентина Николаевна достала из кармана пиджака платок.
- Давай свой носик… так, так… хорошо! Ну, рассказывай, что произошло?
- Это… это Шко-отов! – выдохнула Танечка. – Он… он схватил меня сильно за руку и ущипнул! Вот! – и она оголила плечо, на котором растянулся огромный синяк.
- Пойдём, я приложу тебе пузырь со льдом на синяк, а потом ты пойдёшь и отдохнёшь в спальне! Хорошо? А со Славиком я поговорю, обязательно поговорю!
В классе воспитательница подозвала к себе Славика.
- Славик, сегодня ты поступил очень плохо, потому что обидел слабую и беззащитную девочку! Мальчики должны защищать девочек, а не обижать! Обижать слабых – очень некрасиво, и этому нет никакого оправдания! Поэтому ты сейчас пойдёшь и попросишь у Танечки прощения! Иди!
В спальне было темно, и только в тусклом свете уличных фонарей были едва различимы ряды детских кроваток. Славик тихо прикрыл дверь. Танечка лежала на своей кроватке, свернувшись калачиком и накинув на себя покрывало. Он нерешительно подошёл к ней и сел на соседнюю кровать. Девочка отвернулась.
- Таня… - Славику трудно давались слова, - ну прости меня, пожалуйста - я больше никогда так не поступлю, честное слово! Ну, пожалуйста, прости…
Наверное, его слова показались ей искренними, она повернула голову в его сторону.
- Я тебе верю, - тихо сказала она и снова отвернулась.
Уходя, Славик прикрыл за собой двери и не пошёл в класс. Ему хотелось побыть одному.
-8-

 Школа жила своей повседневной, размеренной жизнью. Утром подъём, обязательная физическая зарядка, умывание, приведение спального помещения в порядок, затем завтрак в общей столовой.
 Чтобы обслужить такую ораву детей персонала не хватало, поэтому к работе привлекались сами воспитанники, начиная со старших классов. Чистили картошку, разносили пищу, мыли посуду, отвозили отходы. Работать в интернатовской столовой было занятием, привлекательным во всех отношениях, не только для большой когорты поваров, диетсестёр, кладовщиков и посудомойщиц, всегда возвращающихся домой не с пустыми руками, но и для самих воспитанников, имеющих возможность хоть два раза в неделю сытно поесть.

В первой половине дня проводились занятия, а после обеда все воспитанники обязаны были заниматься полезным трудом. Малыши задействовались в уборке территории, чуть постарше работали в теплице или на грядках, а старшие помогали работникам на хоздворе или на каком-нибудь строительстве, начавшемся ещё при царе горохе. Вечером три часа отводилось на самоподготовку к занятиям, потом ужин и небольшая прогулка перед отбоем.

 Летом устраивался трудовой лагерь: ребята работали на огородах, в саду, а затем были предоставлены отдыху. Проводилась масса развлекательных конкурсов, концертов, дискотек, походов. Осенью школа помогала близлежащим колхозам в уборке овощей, пышно праздновали День урожая. Зимой заливали каток и проводили хоккейные матчи между классами, лыжные соревнования. Весну встречали с масленицей. Когда становилось суше, выезжали в колхозы на сбор камней. Труд исправлял, помогал, преображал воспитанников.

 Уходили в новую жизнь полные надежд выпускники, им на смену подрастали малыши. Конвейер детей, обделённых родительским вниманием, не прекращался. Тысячи судеб проходили на глазах учителей и воспитателей. Кто-то из выпускников обретал своё место в жизни: получал образование, заводил семью, воспитывал детей, отдавая им то, что когда-то не получил сам, а кто-то не смог преодолеть суровые жизненные испытания, поддавался слабостям и повторял путь своих родителей.

 Между тем в школьном холле начала наблюдаться странная картина: в красном углу, там, где размещались государственные флаги и были вывешены портреты государственных деятелей, начали появляться портреты с чёрной ленточкой. Сначала портрет человека с густыми бровями, затем человека со строгим взглядом в тёмных очках и зачёсанными назад волосами, его сменил седовласый с пухлым лицом и узкими глазами. Потом всё прекратилось, и на стенде лица поменялись местами: на самом видном месте появился человек с крупным пятном на лбу, очень похожим на очертания какого-то материка. Этого человека часто можно было увидеть на экране телевизора, речи его были пространны, тягучи, изобиловали словами «гласность», «перестройка», «новое мышление», он путался в ударениях и сильно жестикулировал. Первые полосы газет пестрели событиями о визитах генерального секретаря за рубеж. Страна находилась в ожидании перемен. И «перемены» наступили…
 
-9-
 В пыльной и душной школьной котельной сидел за столом кочегар дядя Вася, немолодой мужчина с багровым лицом и седой бородкой. Нахлобучив на нос очки, в чёрной тяжёлой оправе, перевязанной изолентой, дядя Вася читал газету, изредка прерываясь для того, чтобы посмотреть на показания манометров. Рядом на столе в пол-литровой банке настаивался чай. Повеяло сквознячком, и на пороге появился паренёк, лет семнадцати, громко сбивая с обуви снег. Кочегар встретил его как старого знакомого:
 - А-а! Сашка! Проходи, проходи, дорогой! Давненько тебя не видно было – болел, что ли?
 - Да не, дядь Вась, к мамане ездил на свиданку!
 Мужчина открыл верхнюю шуфлядку стола, сложил туда газету с очками, потом, нагнувшись и пошарив, достал коробку с рафинадом:
 - Чай будешь? А, чего спрашивать – конечно, будешь! То, что дают в вашей столовой и чаем-то трудно назвать... Да-а, а вот попробуй моего крепкого! Так ты говоришь, на свиданку ездил… И давно мать сидит?
 - Давно, ещё когда был маленьким. К выпуску моему должна освободиться!
 - К выпуску это хорошо, да… ну и чем займёшься после выпуска?
 - Мы с маманей к дядьке решили ехать в Свердловск, а там поглядим, может, учиться пойду…
 - Это верно, Сашка, это ты верно говоришь. Учиться надо, обязательно надо – без корочки ты никто, а с корочкой – человек! Вот возьми меня, хотя бы… Закончил институт в Ленинграде, работал на кафедре физики, считался перспективным учёным. Да… Женщины ко мне липли, как мухи на сахар, а всё почему? А всё потому, что деньги всегда водились, хорошие деньги, Сашка! И было бы всё неплохо, да чёрт меня попутал – сам не заметил, как оказался во власти Бахуса, да… И полетело всё к чертям: и работа, и семья, и дети! Вот она, какая жизнь бывает, Сашка! И хотел бы – да уже не поправишь. А у тебя жизнь только начинается. Вон ты, какой крепкий! – Дядя Вася похлопал паренька по плечу. – Уже девчонки глазами постреливают? А? Ха-ха! Да… «Где мои семнадцать лет? На Большом Каретном …». Жизнь у тебя, Сашка, интересная начинается! В стране грядут перемены! К лучшему или худшему – потом увидим! Одно знаю точно – холява для всех закончилась, да… С коммунизмом промашка вышла – сейчас будем строить социализм с человеческим лицом, да, как в Швеции! Они там, оказывается, его уже построили, теперь мы у них будем перенимать опыт. Вот только сможем ли, с нашим-то совковым распиз..вом? Вот такая вот политика, Сашка! Да… А ты чего пришёл, дело какое есть?
 - Дядь Вась, там… за дверью ребята стоят – помочь хотят, им много не надо – по две сигареты на рыло.
Кочегар озадаченно постучал коробком спичек по столу.
 - И сколько их там?
 - Трое.
 - А ты, Сашка, шустрый парень, как я погляжу. В прошлый раз было двое, сейчас трое – да у меня на всех вас не то, что сигарет – работы не хватит, да и директор, если узнает – ни мне, ни вам мало не покажется.
 - Да ты не волнуйся, дядь Вась - я уже всё продумал, справимся быстро – один будет на дворе уголь отбивать и грузить, второй на тачке отвозить, а третий в топку загружать.
Дядя Вася усмехнулся. Видно было, что Сашкина инициатива ему понравилась.
 - Ну а ты, значит, за организатора будешь?
 - Вроде того. Ну что – по рукам?
 - Ох, Сашка, доведёшь ты меня до статьи со своими идеями, да, выгонят меня, старого козла, с позором - куда я потом подамся? Ну да ладно – зови свою банду!
 Сашка свистнул. На пороге появились трое мальчиков, скукоженные от мороза, сразу начали растирать себе руки и нос. Возрастом они были поменьше Сашки, да и комплекцией послабее.
 - Ну, ребятки, вы пока отогрейтесь, да, а потом третью топку загрузите – я думаю на ночь угля должно хватить.
 Работали по плану. Сложнее всего было отбивать замёрзший уголь, и мальчик, которому было отведена эта работа, не справлялся. Сашка подошёл к нему.
 - Ну, чё, Корнила – дрёбаная жила, это тебе не кашу дармовую в столовой трескать – здесь курево надо заработать! Лом, что ли в руках никогда не держал? Дай сюда!
Лом в руках Сашки заработал, как родной. Сильными размашистыми движениями он обвалил огромную глыбу угля и передал лом Корниле:
 - Держи, «трудяга»! В следующий раз хрен возьму тебя с собой, нах… мне сдались такие дистрофики! Как курить – так самые первые, а как работать – так Сашка помоги!
 По окончании работы делили пачку сигарет. Сашка взял себе половину, остальную половину отдал ребятам. Завтра Корнила за сигарету будет застилать ЕМУ постель, в столовой будет приносить добавку для НЕГО, уносить за НИМ посуду, да и вообще делать всё, что пожелает ОН. Никто не смеет ЕМУ возражать в разговоре, даже если ОН говорит откровенную чушь. Каждая ЕГО шутка должна восприниматься, как самая искромётная, клички, которые ОН раздаёт налево и направо – это, скорее, как знак особого расположения, нежели насмешка. Это право на превосходство было выстрадано им годами.
 День, когда все воспитанники разъезжались домой на каникулы, был самым грустным для Сашки, потому что приходилось коротать дни в интернате одному, но со временем он свыкся с этим. Паренёк стал незаменимым помощником у работников интерната и, в благодарность от них, всегда находил доброе слово и понимание. Кто-то брал мальчика на пару дней к себе домой, кто-то помогал деньгами или продуктами – так расширялся круг его общения, так, хотя бы на время, пропадало ощущение отчуждения.

 Будучи старше своих одноклассников, мальчик часто привлекал к себе внимание старшеклассников, те любыми способами пытались его унизить. Но эти унижения не сломили, скорее наоборот – закалили его характер. Со временем он начал противопоставлять себя другим: они все имеют хоть какую-то поддержку от родных – ему приходиться рассчитывать на самого себя. Обладая физическим преимуществом, ему не составляло большого труда подчинить себе других – и в классе Хорошко стал неформальным лидером.
 Вечером после отбоя в спальне никто не спал. Мися (от фамилии Мисюра), взгромоздившись на прикроватную тумбочку и накрывшись одеялом, травил анекдоты. Живой и весёлый по своей натуре, он часами мог рассказывать о похождениях Василия Ивановича и Петьки, о приключениях русского, немца и американца, о любознательности и смышлёности Вовочки, и ни разу при этом не повториться. Мися хоть и был маленького роста, но любому обидчику мог запросто дать сдачи. Самое страшное было попасть ему на острый язык – тогда пощады не жди, до самого выпуска не отмоешься – за это его все и боялись.
 - Мися! Мися! Расскажи ещё раз про Вовочку, ну тот, что с вопросом про аиста… – доносится откуда-то с конца спальни голос Корнилы.
 - Да ну, задолбал ты со своим аистом – пусть расскажет про кошку и горчицу! – перебивает его Бык.
 - Ладно, ладно… - пытается примирить конфликтующие стороны Мися, - расскажу про Вовочку. Этот анекдот я ещё не рассказывал – премьерный рассказ, так сказать… Короче, вызывает учительница литературы Вовочку к доске.
- Вовочка, ты Пушкина знаешь?
- Нет.
- А Лермонтова знаешь?
- Нет.
- А Некрасова знаешь?
- Нет.
- Тогда садись, двойка, и пусть родители завтра зайдут в школу.
После уроков Вовочка останавливает учительницу и говорит:
- Ты Федьку Долговязова знаешь?
- Нет.
- А Тольку - Вырви Глаз?
- Нет.
- А Кольку Окурка?
- Нет.
- Так зачем ты на уроке меня своей бандой пугала?
 Спальня сотрясалась громким смехом. Более всех заходился от смеха Корнила – этому только палец покажи! Но общее веселье было повергнуто голосом Сашки:
 - Пасти все завалили – спать хочу! Эй, Райкин! – это обращение относилось к Мисе, – давай сворачивай свой концерт, языком трепать – не яму копать!
 - Уан момент, май диа френдз! Последний анекдот – спешели фо ю:
Вовочке на уроке задают вопрос на сообразительность:
- Чем отличаются куст от преступника?
Вовочка подумал-подумал, потом отвечает:
- Куст сначала посадят, а потом он вырастет. А преступник сначала вырастет, а потом его посадят.
 Кто был отцом Сашки, не знала в достоверности даже его мать, во всяком случае, этот вопрос в своих письмах из колонии к сыну она умышленно обходила стороной. Обстоятельства её заключения в колонию тоже были туманны: работала в магазине продавцом, попалась с продуктами обэхээсникам в ходе очередного рейда. Когда Сашка на свиданке, впервые за много лет, увидел свою мать, он не узнал её – так она отличалась от той миловидной женщины с фотографии, бережно хранящейся у него в кармане - волосы были подёрнуты сединой, лицо бледное с желтизной, в уголках губ и глаз испещрённое морщинками, худая, немного сутуловатая, фигура. Некоторое время они просто сидели и смотрели друг на друга, потом жёлтыми от сигарет пальцами она легонько коснулась его лица, запустила в его густую шевелюру, и, прижав его голову к своей груди, долго целовала макушку, орошая слезами волосы…
 Часто перед сном он много раз прокручивал одну и ту же картинку: они вместе с матерью едут домой, в Свердловск. Там их встретит дядя Володя, вначале поживут у него какое-то время, мать устроится на работу, Сашка пойдёт учиться – и заживут они все вместе нормальной человеческой жизнью! Эх, побыстрей бы только выпуск!..

-10-

 Учительница иностранных языков Эмма Владимировна, в свои неполные сорок лет, выглядела как двадцатилетняя: изящная фигура, модная причёска, со вкусом подобранный макияж, стильная одежда – всё это как-то не укладывалось в классический образ советской учительницы. Каким образом оказалась в суровом здешнем климате эта «заморская птичка» – одному богу известно, однако это не помешало Эмме Владимировне проработать в интернате почти десять лет, и не быть замеченной в каких-либо конфликтных ситуациях с воспитанниками. Со всеми она держалась ровно – никого не нахваливая и никого не ругая. В работе всегда придерживалась такого принципа: захочет ребёнок что-нибудь знать – постарается выучить, не захочет – любые наказания не только не помогут, а, наоборот, навредят. Нарушителей спокойствия хладнокровно выставляла за дверь, впрочем, двойки ставила редко. Говорила она с придыханием в голосе, всё время покручивая у себя на пальце огромный перстень. Прохаживаясь между рядами, низко наклонялась над какой-нибудь тетрадью, при этом из просторного выреза её блузки на груди показывалась ложбинка. Любимыми предметами её гардероба были короткие кожаные юбки, перетянутые в талии ремнём с огромной блестящей пряжкой. Когда Эмма Владимировна присаживалась за учительский стол, то сидящие за первой партой справа могли очень хорошо рассмотреть некоторые подробности её женского туалета. Это неожиданное открытие побудило Славика Шкотова поделиться своим наблюдением со своим приятелем, Сашкой Хорошко, а у того, по понятным причинам, тоже возникло желание увидеть всё своими глазами.
 Когда однажды Эмма Владимировна вошла в класс и увидела за первой партой Сашу, то у неё резонно возник вопрос, почему он сидит не на своём месте. На это у Саши был припасён вполне резонный ответ: в последнее время у него ухудшилось зрение, и они со Шкотовым решили пока поменяться местами.
 Мотивы этой внезапной рокировки Эмма Владимировна поняла позже, когда во время аудирования взгляд Сашки был направлен совсем не в ту сторону, куда следовало бы. Хорошко с позором был выслан на последнюю парту, а Эмма Владимировна, сделав для себя определённые выводы, уже не была так легкомысленна в выборе собственного гардероба.
 Интерес к женскому полу у Саши проснулся намного раньше своих одноклассников. В тайнике у Больших Камней хранились засаленные, сделанные кустарным способом, фотографии обнажённых женщин, служившие ему вдохновением в сексуальной саморазрядке. Мысль попробовать и ощутить всё своими руками приходила к нему всё чаще, и теперь он терялся в выборе объекта.
 Как-то у себя на парте он обнаружил тетрадный листок, сложенный в четвертинку. В нём было всего лишь три слова: «Ты мне нравишься!» Автора этой записки не пришлось долго искать – им оказалась Людочка Малышева. Её взгляд на себе Сашка постоянно ловил на занятиях. Девушка была со скромными внешними данными, но для него это не имело большого значения. И в тот же день Людочка получила такой же лаконичный ответ: «Сегодня после ужина в подвале».
 Подвальное помещение было почти идеальным местом для уединений - вряд ли кому из воспитателей взбрело бы в голову заглянуть сюда вечером. Вход в подвал находился под лестницей внутри здания. Дверь не закрывалась, и, щёлкнув выключателем у входа, можно было видеть длинный проход, разделяющий два ряда комнат, приспособленные под складские помещения. Сашка сидел на скамейке и курил в ожидании, терзаясь в сомнениях – придёт или не придёт. С одной стороны его предложение могло показаться ей слишком поспешным и пугающим, с другой стороны то любопытство, которое испытывал к Людочке Сашка, наверное, испытывала и она к нему, а любопытство у девушек превалирует над чувством предосторожности. И в этом он убедился вполне, когда услышал хлопанье двери и приближающиеся нерешительные шаги. Она подошла и как-то съёжилась, не зная, как ей поступить дальше.
 - Садись, – сказал ей Сашка, указав на место рядом с собой. Она послушно села. – Хочешь конфет?
 - Хочу! – ответила кокетливым тоном Людочка.
 - Вот - бери! – и он достал из кармана джинсовой куртки несколько шоколадных конфет.
 - У-у, шоколадные? – удивилась она. – Спасибо!
 Она развернула обёртку и надкусила конфетку. Он смотрел на неё, не отрываясь.
 - Не смотри на меня так! – засмущалась Людочка.
 - Как? – спросил Сашка.
 - Ну, вот так… – она не нашлась, что сказать.
 - У тебя красивые курчавые волосы!
 - Это у меня от папы, хочешь потрогать?
 - Да. – И он медленно провёл своими руками по волосам от макушки до самых плеч, потом привлёк её голову к своему лицу – она не противилась – и поцеловал её просто, по-детски, в губы, потом в подбородок, шею, давая полную свободу рукам.
 - Подожди! Мы, что, так договаривались?..
 - Тебе что-то не нравиться или я что-то сделал не то? – спросил в свою очередь Сашка.
 - Ты слишком торопишься, забывая, что у меня к тебе тоже есть интерес… – и Людочка ухмыльнулась - Какой интерес? – непонимающе переспросил Сашка.
 - Вот какой! – она расстегнула пуговицу его брюк, скользнула молнией и рассмеялась, оставив Сашку в самом нелепом положении, потом повернулась и направилась к выходу, оглядываясь и дразня его своим хихиканьем.
 - Дура! – бросил он ей вдогонку. – Какая же ты дура! – Достал сигарету и закурил.

-11-

 Три часа, отведённые на самоподготовку к занятиям, каждый проводил по-своему. Кто-то, полистав без интереса толстый учебник по биологии, принимался за более приятное чтиво, разложив у себя на коленях книжку с фантастическими или приключенческими рассказами, кто-то сооружал спичечный домик, кто-то мастерил из медной проволоки цепочку с помощью специально изобретённого для этого ручного станка – каждый находил себе занятие по интересам. Готовились к занятиям только хорошисты и отличники: их не успокаивала перспектива поступить в ПТУ, для чего, само собой разумеется, не требовалось подготовки – достаточно было сдать документы в комиссию и ждать зачисления. Они, отличники, мечтали об институте, который давал гораздо больше возможностей в жизни.
 Контролировали процесс подготовки воспитатели, но и они не всегда ответственно подходили к своим обязанностям, занимаясь разгадыванием кроссвордов или зачитываясь произведениями ранее запрещённых авторов. Всё это не относилось к Анне Ивановне, преподавателю русской литературы и языка. Эту женщину боялись не только учащиеся, но и преподаватели. Анна Ивановна была парторгом школы, и следить за моральным состоянием, как воспитанников, так и воспитателей было её прерогативой. Вот и сейчас, просматривая тетради с диктантами, она мельком наблюдает за классом, время от времени, делая замечания:
 - Мисюра! Мисюра, ты меня слышишь? Достань из-под парты свою книжку и немедленно положи мне на стол!
 - Что вы, Анна Ивановна, нет у меня никакой книжки, вот посмотрите! – Мися уже изловчился и спрятал книгу в стол.
 - Мисюра! Ты хочешь, чтобы я встала и сама забрала её у тебя? Так или нет? Так вот хочу тебе сказать, если мне самой придётся это сделать, то книги ты больше не увидишь – и абонемент твой в библиотеке будет закрыт. Ты этого хочешь? Ты ЭТОГО хочешь? Отвечай, когда с тобой разговаривает учитель!
 - Не-ет, – промычал Мися.
 - Если нет - не заставляй меня долго ждать!
Мися неохотно положил книгу на учительский стол.
 - Что это – фантастика? Фантастика это хорошо, как дополнение, но не стоит забывать, что есть ещё классика. Классику нужно читать, Мисюра, классику! Садись! Хорошко, подойди ко мне!
Сашка вдруг опешил от неожиданного обращения воспитателя:
 - Я? А что я? Я ничего не делал!
 - Вот именно, что сидишь и ничего не делаешь – подойди ко мне!
Сашка подошёл к столу и стал в стойку футболиста на пенальти.
 - Вот посмотри! – продолжала Анна Ивановна, указывая на Сашкину работу, всю исчёрканную красным стержнем. – Что это?
 - Как что? Диктант!
 - Я и сама вижу, что диктант – мне интересно знать, чем ты занимался всю четверть, если допустил столько ошибок в диктанте? Причём самые простые, которые не допустимы для старшеклассника! Хорошко, ведь скоро выпускные экзамены, а ты элементарного не знаешь! Элементарного! – и Анна Ивановна сделала акцент на последнем слове. Потом посмотрела в его ничего невыражающее лицо и закрыла тетрадь. – Сделаешь работу над ошибками – в конце самоподготовки мне покажешь!
Сашка протянул руку, для того, чтобы забрать тетрадь, но голос воспитательницы его остановил:
 - Постой, постой! А, ну-ка, покажи мне свою руку – это что? Татуировки? Кто тебе их сделал?
 - Сам, – ответил Сашка и спрятал руку за спину.
 - Яблоко от яблоньки недалеко падает, – выразилась Анна Ивановна иносказательно, подразумевая под яблонькой, вероятно, Сашкину мать, отбывающую срок в колонии. – Уже готовишь себя для криминальных подвигов? Не терпится попасть туда же, где сейчас твоя мать? – голос воспитательницы с каждым предложением нарастал, но здесь её прервал Сашка:
 - Вы не смеете… Слышите, вы не имеете права так говорить о моей матери – она вам ничего плохого не сделала! – и тут же скукожился от мысли, что впервые позволил себе прекословить самой Анне Ивановне. Он уже приготовился к жёсткой атаке воспитательницы, но та продолжила спокойно:
 - Для меня, может быть, она ничего плохого не сделала, а вот для государства сделала, так, что приходиться заниматься такими оболтусами, как ты! Иди – садись и делай работу над ошибками!
Сашка работу делать не стал – он демонстративно бросил тетрадь на стол и продолжал сидеть, подперев голову рукой, в нём кипела обида, обида за мать. Воспитательница заметила это, и тут же последовал вопрос:
 - Ты так и дальше собираешься сидеть и ничего не делать? Хорошко?
Вопрос был проигнорирован, и в голосе Анны Ивановны послышались железные нотки:
 - Я, кажется, к тебе обращаюсь, Хорошко! Встань!
Сашка продолжал сидеть.
 - Ну, что ж, решил показать свой характер – хорошо! Тогда поступим по-другому: из-за одной паршивой овцы будут страдать все остальные. Всем встать! И теперь все будут стоять до тех пор, пока этот новоявленный карбонарий не приступит к работе! а я подожду... – и она села за стол.
Прошло полчаса томительного ожидания разрешения ситуации, заложниками которой невольно оказались все ребята. Сашка, чувствуя свою вину перед ними, тоже встал. Но это не удовлетворило воспитательницу, она на какое-то время вышла из класса и вернулась уже вместе с директором. Тот с красным лицом, пыхтя, молча подошёл к Сашке, взял его сильными руками за шиворот и выволок из класса.
 - Все садитесь! - удовлетворённо сказала Анна Ивановна. - Продолжайте готовиться!
Но мирный ход подготовки к занятиям сохранился ненадолго. В классе снова появился директор, он толкнул впереди себя Сашку и, задыхаясь, весь вспотевший, с тем же красным лицом прохрипел:
 - На колени! На колени, я сказал, чёртов сучонок! – и ткнул Сашку лицом вниз. – Вот так! Теперь проси прощение! Проси прощение, гадёныш! Громче, чтобы все слышали! И чтобы я больше жалоб на тебя от воспитателей не слышал, ты понял меня? понял, я спрашиваю? теперь иди и готовься!
 - Продолжаем подготовку! – сказала Анна Ивановна после ухода директора, и в классе снова стало спокойно, как будто ничего и не произошло.

-12-

 В столовой за ужином происходило нечто странное. Корнила как-то похвастался перед всеми, что может в один присест съесть столько порций блинов, сколько возможно будет их для него достать.
 И ребята, не без участия, конечно, Саши Хорошко, решили отказаться от ужина, чтобы посмотреть на это зрелище. Стол, за которым сидел Корнила, был весь уставлен тарелками с блинами, и сам виновник представления, жадно поглощая очередную порцию, пугливо посматривал на всё прибывающие и прибывающие тарелки.
 - Мися! Налей ему ещё чая! – приказал Сашка, куражась. – Ну, как, Корнила, штаны ещё не жмут? – Корнила с набитым ртом покачал головой. – Тогда давай, давай! Быстрее двигай челюстями – ужин скоро закончиться!
Наверное, Корнила переоценил возможности своего желудка или не ожидал такого жертвенного поступка со стороны своих одноклассников, но через какое-то время он почувствовал, что всё, что съел, вот-вот выйдет обратно. Долго пережёвывая и делая над собой усилие, проглотить, Корнила выкатывал глаза, и от этого лицо его принимало придурковатое выражение.
 - Ну что, едок, твою мать?.. Подставляй свой лоб – наказывать буду, чтоб в следующий раз зазря не хвастал! – и Сашка отвесил ему звонкий щелбан. То же самое за ним повторили и другие ребята.
 - Сашка! – в окошке для приёма посуды показалась голова Вальки-посудомойщицы, красивой дородной девицы с пышными грудями. – Зайди ко мне через часок-другой – покормлю, у меня ещё тефтели от обеда остались!

 Валька была матерью-одиночкой. Муж её, по непонятным причинам, повесился сразу после рождения ребёнка, и Валька понемногу пристрастилась к вину. Дома у неё стали появляться мужчины, которых она меняла так часто, что путала их имена, навлекая на себя справедливую ревность своих "кавалеров", выражавшуюся в периодических избиениях. Маленькая девочка вынуждена была наблюдать всё это своими глазами, пока в ход событий не вмешалась мать Вали, решившая забрать ребёнка к себе. Валя прошла принудительное лечение, после чего была устроена на работу в интернат посудомойщицей, опять же, принудительно. Здесь она приметила высокого, симпатичного парнишку, узнала о его жизни, и, по-женски сочувствуя, стала подкармливать его, зазывая к себе после ужина. Работницы столовой, шутя, поговаривали, уж не решила ли Валька завести себе молодого кавалера. На что Валька, тоже шутя, отвечала: «А что? Высокий, плечистый, сильный – чем не жених?!», и, обнимая Сашку, задорно спрашивала: « Ну, как, Сашка? Возьмёшь меня замуж?» – Тот, услышав такой неожиданный вопрос, краснел и давился едой.

 Сегодня она предложила ему проводить её. Валя жила в городе, в трёх километрах от интерната. Автобус ходил редко, поэтому работники почти всегда добирались домой пешком. Стоял тёплый майский вечер. Дорогой разговаривали о том-о сём. Валя всё больше рассказывала о себе: о том, как она любит свою дочку, какая она у неё умница и красавица, и что скоро она непременно заберёт её к себе. Когда проходили через лес, Валя взяла Сашку за руку и повернула куда-то в сторону. Он попытался спросить, но она лишь крепче сжимала его руку и настойчиво уводила за собой. Выйдя на поляну, привлекла к себе и впилась в него своими губами. Сашка стоял как вкопанный, не зная, как ему поступить. Валька быстро расстегнула его рубашку и принялась ласкать языком соски, скользя руками по его мускулистой спине. Он почувствовал прилив крови внизу и задрожал. «Не бойся!» - шепнула Валя. – Я тебя не съем. Ты же ведь хочешь стать настоящим мужчиной? - А мальчика мужчиной делает женщина! – и она, сбросив платье и расстелив его на траве, легла и поманила к себе.
…То, что произошло, было похоже на сон – яркий, насыщенный и короткий. Всё случилось так быстро, что осталось лишь чувство какой-то незавершённости... Сашка сидел понурый, отвернувшись в сторону, ожидая, пока Валя оденется, и нервно курил. Она села рядом, потрепала его роскошную шевелюру и, улыбаясь, сказала: «Не волнуйся! Так бывает в первый раз у всех, бывает даже у взрослых мужчин – всё придёт с опытом!» – и поцеловала его в губы.


-13-

 Преподаватель алгебры и геометрии Владимир Борисович закончил записывать на доске задания контрольной работы, вытер от мела пальцы и сел за стол.
- Напоминаю, – сказал он, – что времени у вас на всё про всё сорок пять минут – не больше, ни меньше, поэтому сосредоточьтесь, внимательно просмотрите задания и приступайте! Кто закончит первым, может сдать свою работу мне на проверку и узнать оценку по окончании занятия.
Первым обычно заканчивал Андрюха Кривцов, но он не спешил сразу сдавать свою работу, а приступал к решению другого задания, чтобы помочь своему соседу по парте Мисе, который далеко не блистал своими математическими знаниями и, ко всему прочему, был ленив. Мися, добросовестно переписав контрольную, передавал эстафету другим, и всё могло бы закончиться благополучно, если бы эту уловку не заметил преподаватель:
 - Кривцов! Ты закончил работу?
 - Я?.. Нет!
 - А вот я уверен, что уже закончил, и теперь оказываешь другим медвежью услугу, выполняя за них работу – я ведь всё вижу и прекрасно понимаю, кто и на что способен! Андрей, подойди ко мне, пожалуйста... Тетрадь свою захвати, чтобы у других не появился соблазн ею воспользоваться! – Владимир Борисович отложил принесённую тетрадь. – Думаю... что имеет смысл предложить тебе олимпиадовские задачи, - продолжил он, доставая из папки отпечатанные на машинке листы бумаги. – Вот возьми, порешаешь на досуге! Скоро городская олимпиада по математике, и ты примешь в ней участие! При хорошей подготовке – у тебя есть все шансы занять первое место! Постарайся, дружочек, не подведи, ведь за тебя будет болеть вся школа!
Андрюша Кривцов был от природы болезненным мальчиком. Ещё с детства он терпел насмешки от своих одноклассников по поводу энуреза и заикания. С возрастом присоединился зловонный насморк, имеющий у врачей название «озена». Это обстоятельство доставляло большие неудобства не только самому Андрею, но и всем окружающим. Однако это его не озлобило против всех, напротив, он оставался открытым для общения и всегда старался помочь каждому, кто нуждался в его помощи, и часто его наивностью и доверчивостью пользовались другие. Так, одалживая кому-нибудь деньги, которые регулярно высылала ему мать, он стеснялся напомнить их вернуть, полагаясь на честность своих товарищей. Но больше всего Андрей страдал от зависти других к его успехам в учёбе. Были среди завистников те, которые умышленно указывали на все его физические недостатки каждый раз, как только Андрей удостаивался похвалы от преподавателей, и среди них более всех выделялся Шкотов.

 Славик Шкотов был пионерским вожаком, и потому находился в привилегированном положении. В то время, когда его одноклассники, замерзая на холоде, грузили привезённые для преподавателей торфяные брикеты или корчились под тяжестью навозных пластов, очищая скотный хлев, Славик, ссылаясь на какие-то неотложные дела, отсиживался в тёплой пионерской комнате. Имея отличную успеваемость почти по всем предметам, он всё-таки не обладал той способностью быстро и рационально решать любые задачи по математике, какая была у Кривцова - и это его злило. Он во всём хотел быть первым.
 Шкотов организовал самую настоящую травлю – везде, где появлялся Кривцов, его преследовали злобные насмешки. Андрей стал избегать коллектива, подолгу засиживаясь в школьной библиотеке, но это не спасало – ведь в интернате никуда не скроешься. Но всеобщие насмешки очень скоро сменились стыдливым сочувствием, и это оказалось не в пользу Шкотова. В классе начали говорить, что он просто-напросто завидует Кривцову. Издевательства приобрели ещё более жестокий и унизительный характер. Бедный Андрюша не находил себе места, он стал хуже учиться. И тогда за Андрея заступилась Таня Сманцер, подруга Славика. Однажды, во время очередного публичного издевательства, она подошла и задала Шкотову громкую затрещину. В этот день Славик Шкотов навсегда потерял любимого человека.


-14-

- Дружина! Равняйсь! Смирно! Товарищ директор школы! Пионерская организация имени Алексея Архиповича Леонова на торжественную линейку, посвящённую открытию летнего трудового лагеря, построена и готова! Председатель совета дружины Шкотов Вячеслав.
Отрапортовав директору, Славик сделал шаг в сторону, повернулся и подал команду:
 - Знамя дружины внести!
Под гулкую дробь барабанов, знаменосец, облачённый в красную пилотку с кисточкой, в белых перчатках и с перетянутой через плечо красной атласной лентой, в сопровождении двух ассистентов, промаршеровал перед строем пионеров, завернул на площадку и встал по левую руку от директора.
 - Уважаемый преподавательский состав! Воспитанники! – директор окинул взглядом собравшихся. – Сегодня я хотел бы всех поздравить с успешным окончанием учебного года и объявить об открытии ежегодного летнего трудового лагеря. – Речь директора была прервана дружными аплодисментами. – Для вас запланированы масса интересных мероприятий – вечера художественной самодеятельности, конкурсы, походы, военно-патриотическая игра «Зарница», экскурсионные поездки... Наш лагерь называется «трудовой», а это значит, что каждый воспитанник интерната, должен внести свой посильный трудовой вклад в обновление школьной базы. Кто-то будет заниматься ремонтом учебных помещений, кто-то будет задействован в строительстве бассейна, ну, а кому-то найдётся работа на огороде и хоздворе. Думаю и надеюсь, что время вы проведёте с пользой для себя и для школы.
 Потом директор сделал небольшую паузу, и, подчёркивая важность момента, громко произнёс:
 - Летний трудовой лагерь объявляю открытым!
Далее должен был последовать Гимн СССР, но он почему-то не прозвучал. Все обратили внимание, что сотрудник, занимающийся подзвучкой, как-то странно засуетился у проигрывателя, выставленном в открытом окне, и, после безуспешных попыток что-либо исправить, развёл руками. Линейка была сорвана.
 Потом обнаружилось, что провод, идущий к большому динамику, подвешенному над козырьком спального корпуса, был обрезан. Расследованием этого происшествия занялся сам директор.
 Вечером, несколькими днями позже, Славик Шкотов был вызван к директору. Подойдя ближе к двери кабинета, он услышал орущий голос директора. Перед тем, как войти, Славик постучал и, к своему удивлению, нашёл дверь запертой. Клацнул ключ в замке, и директор, с багровым, лоснящимся от пота лицом, бросил ему с порога:
 - Заходи!
Славик вошёл и увидел… Сашку Хорошко. Он стоял, согнувшись, обхватив рукой живот, и корчился от боли.
- Дверь закрой на ключ! – громко приказал директор, задыхаясь, ухватил Сашу за волосы и задрал его голову вверх. – Он находился на козырьке спального корпуса после отбоя накануне линейки?
Славик понял, что вопрос имеет отношение к происшедшему на линейке, но он терялся в догадках, почему директор вызвал именно его, ведь о том, что Сашка регулярно делает вылазки покурить на козырёк, знали все. Был ли это хитрый конёк директора, который, рассчитывая на пионерскую сознательность Славика, предполагал, что он не мог не знать, что произошло, или кто-то уже давно донёс директору, и теперь он хотел сверить показания – трудно было сказать, во всяком случае, для Славика наступил момент истины. Сашка был его другом с младших классов, и, хотя со временем их отношения претерпели некоторые изменения, они по-прежнему доверяли друг другу. Сказать директору правду означало потерять это доверие.
 - Не знаю… я не видел…– Славик попытался юлить.
 - Я спрашиваю – он? – директор был настойчив.
 - Я спал, я…
 - Он? – крикнул директор, бешено выпучив глаза и брызгая слюной, в его руке затряслась голова Сашки.
 - Он… – выдохнул Славик и понял, что сейчас предал друга.
 - Иди! – уже спокойно и удовлетворённо сказал директор.
Славик ожидал Сашку в коридоре – он хотел объяснить ему, что не знает, как так получилось, что, наверное, кто-то его подставил, но где-то глубоко в душе понимал, что теперь это не имеет никакого значения. «Я тебя научу уважать и любить государство, которому ты обязан! – доносилось из директорского кабинета. – Ты кем себя здесь возомнил – паханом? Смотри мне в глаза!.. в глаза, я сказал!.. Так я тебе специнтернат могу устроить! Будешь там пахать в три пота и баланду жрать!..»
Опять клацнул ключ в замке и из кабинета директора вывалился Сашка, рубашка на нём была расстегнута, волосы взъерошены, под глазами красные круги.
 - Иди – приведи себя в порядок! Больше я с тобой церемониться не буду! Ещё один эксцесс – и пойдёшь по этапу! Ты меня понял? Не слышу?!
 - Понял… – буркнул Сашка, заправляя рубашку в штаны – пуговицы на ней были изорваны.
Директор хлопнул дверью.
 - Сашка!.. – Славик окликнул друга. – Сашка!!
Тот шёл по коридору, не оборачиваясь.
 - Сашка, прости меня! Я не знаю, как так получилось… меня кто-то…
Сашка резко остановился, обернулся и посмотрел взглядом, полным презрения:
 - Да пошёл ты… – выцедил он сквозь зубы и брезгливо сплюнул.

-15-

 В этот вечер Сашка решил бежать. Он ещё толком не знал куда, главное, думал он, бежать отсюда подальше, а там видно будет. После ужина попрощался с ребятами, взял у Вальки кое-какой провиант и пошёл пешком в направлении трассы. Попутками добрался до Минска. В столице, думал он, легко будет затеряться. Нужно было подумать о деньгах. Можно было подработать на вокзале, разгружая вагоны, деньги там платят неплохие – вполне хватило бы, чтобы побывать у матери, а там определиться, куда ехать дальше. Но на вокзале было полно милиционеров, и он решил отказаться то этого варианта. Долго скитаясь по городу и опустошив все запасы съестного, Сашка заглянул в магазин. Тех денег, которые ему удалось выклянчить у прохожих, хватило лишь на газировку и коржик. В магазине он решил оценить обстановку и, если представиться возможность, воспользоваться невнимательностью продавщицы и припрятать что-нибудь за пазуху. Проще всего было стащить батон и пакет молока. Эти продукты были самыми доступными в торговом зале, главное – спокойно пройти через кассу. Но, проходя мимо кассы, он неудачно увернулся – и пакет с молоком грохнулся на пол. Растёкшееся молоко принялась слизывать неизвестно откуда взявшаяся собака. Сашка бросился к выходу. Ему вдогонку что-то кричала разгневанная продавщица.
 Ночь он провёл в подъезде какого-то дома, сидя на корточках, дремал, обхватив руками колени и положив на них голову. Рано утром его разбудил мужской голос:
 - Эй, парень, ты, случайно, не заблудился?
Сашка поднял глаза. На него смотрел высокий мужчина, на нём был серый в полоску костюм, белая сорочка, галстук цвета морской волны и лакированные туфли. Он поставил дипломат на пол и присел, чтобы разговаривать лицом к лицу. Теперь Сашка мог его лучше рассмотреть: большой мясистый нос, тонко очерченные губы, из-за очков в золотистой оправе выглядывали глубоко посаженные серые глаза. От него исходил тонкий аромат мужского дезодоранта.
 - Парень, у тебя проблемы? – и его рот показал ряд некрасивых зубов.
Сашка напряжённо сжался, он подозрительно посмотрел на незнакомца и соврал:
 - Нет.
 - Послушай, я – предприниматель. У меня на рынке несколько лотков, и мне нужны быстрые смышлёные парни, которые присмотрели бы за товаром, разгрузили-загрузили и всё в таком роде… Ты, я вижу, парень сбитый, как раз подойдёшь для такой работы, поживёшь пока у меня день-другой – потом что-нибудь придумаем. Ну, как – по рукам?
 И он протянул руку – ухоженную, с кольцом в форме печатки.
 - По рукам… – ответил Сашка, пожимая руку незнакомца.
Они сели в машину. По дороге незнакомец, который представился Петром, рассказал о своём деле. Товар у него разный – от жевательных резинок до джинсовок, дело прибыльное, но и желающих поживиться за чужой счёт тоже хватает. «Гляди в оба – если сунется кто из нагловатых молодцов – бей вот этим… - Петр достал из-под сиденья бейсбольную биту. – Надёжная штука – проверено! За последствия не беспокойся – с милицией я всё улажу!» Сашка повертел её в руках: «Такая, наверное, до мозга череп проломает!..»
- Ты всё-таки голову оставь на потом, - осадил его Пётр, - в самом крайнем случае… будем всё-таки надеяться, что эта штука не пригодиться. Да… товаром занимаются женщины… поможешь им, в чём будет надобность! И… - здесь Пётр сделал паузу, как бы обозначая важность последующего, – если заметишь в их действиях что-либо подозрительное – потом доложишь. Сейчас никому нельзя доверять – даже собственной жене! Да совсем забыл… – Пётр достал из бумажника пять рублей. – Вот возьми – купишь себе что-нибудь поесть! Вечером заеду за тобой!
Продавец оказалась женщиной говорливой. По секрету она сообщила, что Пётр сын партийного работника, сам он тоже какая-то шишка, а по совместительству занимается предпринимательством. «Сейчас только дураки этим не занимаются, - говорила она, - я вот тоже работала в госторговле, а теперь здесь – и получаю в два раза больше. Сын в институте учиться в Москве – нужно помогать. Вообще–то работа нормальная – жить можно!»
Между тем подходили люди, смотрели товар, кто-то покупал, кто-то торговался, кто-то говорил, что дорого. Продавец доставала из сумочки, подвешенной у неё на поясе, разменные деньги, крупные складывала отдельно в специально нашитый внутренний карман. Вечером она сверила сумму со своими записями в журнале, перевязала пачку резинкой. Приехал хозяин, пересчитал деньги и бросил пачку в дипломат.
- Ну, что… с боевым крещением! – сказал он, обнимая Сашку. – Садись в машину!
Сашка вместе с работниками загружал в машину товар:
- Сейчас… помогу загрузить…
- Сами справятся! – перебил его Пётр. – Поехали!
По дороге они заехали в какой-то клуб. Пётр попросил посидеть в машине, пока он вернётся, открыл бардачок – достал пистолет, сунул его за спину в брюки, захватил с собой дипломат и ушёл. Сашка был поражён увиденным – никогда ещё в своей жизни он не видел пистолет вот так, вблизи. «Опасная работа у этого Петра, если приходиться брать с собой оружие, – думал он. – Интересно, откуда оно у него, ведь он, вроде бы не милиционер?» Пётр возвратился довольный, бросил дипломат на заднее сиденье, вытянул из брюк пистолет, намереваясь положить его обратно в бардачок.
 - Можно подержать в руках? – попросил Сашка.
Пётр посмотрел на него искоса:
 - Вообще-то нет. Это не игрушка, парень – может и выстрелить! – Потом посмотрел, как у Сашки загорелись глаза, и сдался. – Ладно, держи, только осторожно...
Сашка взял его в руку:
 - Тяжёлый... Он заряжен?
 - А ты, как думаешь? Только с ним и чувствуешь себя спокойно – он никогда не подведёт. На нашу милицию надеяться не приходится. Всё сейчас продаётся, парень, и всё покупается – и милиция тоже. Такое время наступает – если не ты, то тебя! Ну да ладно, подрастёшь – узнаешь!
 - Почти как у нас... в инкубаторе...
 - В каком инкубаторе? – переспросил Пётр.
 - Да это мы так интернат называем.
 - Гм... Так ты, значит, в бегах?
 - Как вы догадались?
 - Догадаться было несложно – достаточно было увидеть тебя сегодня утром спящим в подъезде. Так, что же тебя заставило покинуть родные пенаты?
 - Да есть одна история...
 - Какая, если не секрет?
 - Достали...
 - Понятно. Ну и что, же ты собираешься сейчас делать?
 - Не знаю, но туда я больше не вернусь!
 - Тебя как зовут?
 - Сашка.
 - Поживёшь какое-то время у меня, Сашка! Да и мне одному не скучно будет! – Пётр слащаво улыбнулся и нежно погладил Сашкино бедро.
Квартира Петра находилась на четвёртом этаже уже знакомого Сашке дома. Она состояла из двух больших комнат с высокими потолками и довольно просторной кухней. В комнаты вела небольшая прихожая. В зале возвышался массивный книжный шкаф, рядом диван, стены были увешаны множеством фотографий и картин. В углу располагался телевизор с видеомагнитофоном и подставкой для кассет. Напротив два мягких кресла и журнальный столик. Пол устилал большой цветастый узбекский ковёр.
 - Располагайся и чувствуй себя, как дома! – сказал Пётр, проходя в комнату. – Я приготовлю поесть, а ты пока, не спеша, можешь принять ванну. Всё необходимое найдёшь там.
Пока Сашка нежился в ванной, Пётр проследовал в другую комнату и спрятал в стенном сейфе всю дневную выручку. Потом он прошёл на кухню, нарезал кусочками ветчину, зажарил её с яичницей на сковороде, выложил на тарелку, украсив веточками сельдерея. Сашка, разнеженный и утомлённый, задремал в ванне и не расслышал сразу, как Пётр постучал:
- Эй, парень, с тобой всё в порядке?
 - Да! – ответил Сашка, наскоро вытираясь.
 - Можешь накинуть мой халат. Проходи на кухню – ужин уже готов!
Сашка жадно поедал всё приготовленное, а Пётр смотрел на него и улыбался:
 - Ну что, беглец, может, выпьем за знакомство?! У меня есть прекрасное грузинское вино – бокал вина, я думаю, тебе сегодня не помешает! Пойдём в зал!
Они прошли в зал. Пётр достал из бара бутылку, и вино заиграло в бокалах рубиновым цветом.
- За знакомство!
Чокнулись. Сашка как-то непривычно чувствовал себя в этой квартире, в этом мягком кресле и в этом махровом халате. Пётр заметил это:
 - Хочешь видик посмотреть? – Прекрасная вещь! У меня и кассеты есть на любой вкус – мультики, комедии, ужастики, боевики, ну и кое-что поострее... – Пётр снова наполнил бокал. – Ты парень взрослый – знаешь уже, что к чему... А? – и он прижал его к себе, – Ха – ха – ха!
В телевизоре замелькали кадры боевика. Маленький мускулистый азиат выписывал ногами самые изощрённые пируэты, повергая противников за доли секунды. Всё это сопровождалось звучным хрустом костей и приводило в ужас и восторг. А Пётр всё подливал и подливал в бокалы. В какой-то момент Сашка почувствовал, что всё перед глазами поплыло...
Он очнулся оттого, что кто-то колючим подбородком елозит ему грудь... И сквозь хмельную пелену он увидел, что этот кто-то был... Пётр. Сашка попытался устраниться, но тот ещё сильнее схватил его... «Не бойся! - хрипел Пётр, - я не сделаю тебе ничего плохого, - только лежи тихо, прошу тебя!» Сашка, охваченный страхом и отвращением, оттолкнул его ногой, быстро оделся и попытался убежать, но Пётр уже стоял в дверном проёме с пистолетом в руке.
- Стой, щенок! – он задыхался от волнения, глаза горели маниакальным блеском. – Стоять! Теперь ты будешь делать, что я скажу! – Раздевайся! Быстро!
 Сашка попятился назад. Позади него была балконная дверь. Мысли скакали в голове, как черти, и ни одна не могла привести к правильному решению. Оставался один выход. Он судорожно дёрнул дверь и выскочил на балкон. Глотая свежий воздух, осмотрелся по сторонам – не за что зацепиться, вниз – можно, раскачиваясь, запрыгнуть на соседний балкон – но он слишком низко расположен, раздумывать было некогда, и Сашка решил попытаться.
 - Ку – у – да! – ревел Пётр, выскакивая на балкон. – Сто-ой! – и, перегнувшись через перила, увидел на земле распластанное тело Сашки. Мёртвое лицо было искажено ужасной гримасой...
Над городом растекалось красное зарево уходящего солнца.


2006г