10- Капризы памяти

8

Ту ночь мне предстояло провести в одиночестве: Антипов отправил Лёню на буровую документировать какие-то дурацкие керны. Я, конечно, знаю, что такое керн, но намеренно говорю «какие-то» да ещё и «дурацкие»: мне не нравится, что из-за этого я должна спать одна. В темноте! А на дворе август, ночи заметно удлинились. И я уже говорила, что до помутнения сознания боюсь темноты. Все страхи, какие только могут существовать, приползают ко мне, вызывая липкий пот и мелкую дрожь во всём теле. Мне стыдно говорить о своих страхах, иначе я попросила бы кого-нибудь, хоть ту же Ритку, переночевать в моей палатке.
Я решила лечь засветло, чтобы обмануть эти страхи: когда человек спит, он же не думает о том, что вокруг него происходит, и видит сны, будто из другого времени, из другой жизни. Мне часто снятся интересные и даже содержательные сны. Я их не всегда запоминаю, иногда в памяти всплывают лишь отрывки, но остаётся ощущение красивой сказки или праздника.
Например, недавно приснился такой сон.
Я как бабочка, а может, как Дюймовочка, чувствуя за спиной трепетное взмахивание невесомых прозрачных крылышек, порхаю-вытанцовываю по клавишам хрустально светящейся печатной машинки. Машинка старинная, со странно высокими ножками-клавишами, пропускающими изнутри загадочное перламутровое свечение. Где-то далеко от меня мерцает экран телевизора. Перед телевизором огромная линза, наполненная водой, она увеличивает маленький экран и сквозь неё видны фигуры людей, много фигур, тоже порхающих по клавишам. С каждым движением клавиш, с каждым моим взлётом, линза приближается, увеличивая экран и меняя в нём картинку. Вот край линзы ушёл из поля зрения, экран – уже не экран, а живая действительность, в которой я не зритель, а действующее лицо. И – о, чудо! – оказывается, у каждой клавиши своя функция, своя картинка. Это что же, зная назначение каждой из клавиш, можно – подумать только! – посмотреть, что делается не только в той телевизионной студии, а в другой точке земного шара? Я, ни разу не была в Эрмитаже. Вот бы посмотреть! Или хвалёный Лувр. Эти мысли не связаны с моей волей, будто рождаются они в другой голове, в другой субстанции, а я лишь со стороны отмечаю их явление, и удивляюсь, и восторгаюсь, будто чудо это мне преподносит кто-то на тёплой ладони. Между тем, крылышки не дают стоять на месте, и с новым касанием клавиш этот Кто-то с добрыми тёплыми ладонями открывает новое чудо: я оказываюсь в библиотеке старинного замка. Темно, потому что ночь, но по всему периметру огромного зала явственно просматриваются стеллажи с книгами, видимо этому способствует перламутровое свечение клавиш, которые то утопают, не смотря на то, что я едва касаюсь их ногами-ножками – ведь я Дюймовочка, то, выбрасывая пучок света, взлетают вслед за мной. В каждой стене зала среди стеллажей угадываются двери, и я понимаю, что это лабиринт, в котором можно заблудиться, но мне нисколько не страшно, потому что в волшебной печатной машинке с перламутровым свечением изнутри есть рычажок, который может вернуть меня в действительность. А пока я с упоением вытанцовываю, открывая новые чудеса. Стеллажи не ограничиваются потолком, они тянутся в бездонную высь, но я могу заглянуть в любую книгу, и не только заглянуть, но и прочитать. И – ах! – текст уже занимает всё пространство вокруг меня, и я не порхаю над клавишами, я сижу за печатной машинкой. Порхают мои руки. Пальцы, как у заправской машинистки, быстро-быстро стучат по клавишам, я даже слышу этот хрустальный звук, и текст видоизменяется. Передо мной уже не просто набор букв, я создаю текст сама. Не могу осознать его смысл, но вижу, как он то выстраивается в колонки, как в газете, то красиво обволакивает какую-то картинку. Картинка расплывается, не успеваю понять, что на ней изображено, всплывают какие-то фрагменты… И вдруг новое чудо, моя рука улавливает какой-то рычажок… Где же он? Да вот же, у меня в руке! Я сжимаю его, из-под руки выходит что-то непонятное, но моё! Вот это Что-то обретает очертания. И я вижу блюдце. Голубое блюдечко. С золотой каёмочкой. И яблоко. Оно большое, красивое и… Живое, Думающее. Я жду: сейчас оно побежит по кругу и будет показывать волшебные картинки по моему желанию. Но в этот момент я просыпаюсь. Ну почему сны всегда обрываются в самом интересном месте? Я продолжаю додумывать сон, соображаю, какой ещё рычажок найти в машинке, какую клавишу тронуть, пока не просыпаюсь окончательно. Темнота кромешная. Но мне совсем не страшно. Сон разбудил красивую фантазию, и все страхи уползли. Мне даже не хочется зажигать свечку, чтобы взглянуть на часы.
Сон этот потом повторялся не раз. И в разных вариациях. Родился он не на пустом месте. Во-первых, я давно мечтала о печатной машинке. Не знаю, зачем она была нужна. Может, вместо плюшевого мишки, безносого и безглазого, но любимого, которого Лёня без моего ведома выбросил на помойку. Кроме того, я тайно сочиняла стихи, записывая их собственным выдуманным шифром в толстой – общей тетради, и мне хотелось сделать из них настоящую, не рукописную книжку. Во-вторых, видения, которые выдавала печатная машинка из моего сна, объяснить на бодрствующий разум тоже было просто.
Однажды у вечернего костра мы наблюдали полёт спутника земли. Возник разговор о том, как на глазах одного поколения далеко шагнула техника. Давно ли мы, детвора, глядя вслед четырёхкрылой деревянной «Аннушке» на бегу гурьбой кричали: «Эроплан, эроплан, посади меня в карман, а в кармане пусто, выросла капуста». Какой бум вызвал полёт Чкалова на Северный полюс, вся страна переживала. И вот мы уже в космосе. Что там спутники? Человек! Наш, россиянин – ослепительно улыбчивый Юрий Гагарин обогнул землю в космическом пространстве и вернулся живым. Доказали мы, что не лыком шиты, утёрли нос американцам! Или казалось бы, совсем недавно роскошью было радио – большая чёрная картонная тарелка, а уже к началу шестидесятых в некоторых домах появились телевизоры. Правда, огромные, на наших скромных жилых метрах места много занимали, к тому же экран – размером чуть больше записной книжки и смотреть такой телевизор надо через двояковыпуклую стеклянную линзу, наполненную дистиллированной водой. Ставилась эта линза перед телевизором, то есть тоже отнимала часть дефицитного жилого метража. Шестьдесят первый, Гагаринский, год, отмечен событием, важным не только для всей страны, но и для конкретного человека: появились телевизоры «Рекорд» с экраном в тетрадный листок. И без линзы. Прогресс был налицо, и оценить его мог самый что ни на есть рядовой гражданин. Правда, из нашей компании, философствующей у костра на возвышенные темы, обладателем телевизора был единственный человек – наш Антипыч. И мы смотрели на него с большим уважением: он начальник, ему сам Бог велел жить с телевизором, и даже с таким, который можно смотреть без линзы, потому что экран с целый тетрадный листок.
Тогда-то, у вечернего костра и случилось то, что дало повод для моего удивительного фантастического сна.
Рафаэль уверенно заявил – он всегда во всём уверен – что скоро почти в каждом доме, а может, и в каждой семье будут телевизоры. Тася – она у нас мечтательница – произнесла фразу, от которой в наших головах заполыхала буйная фантазия:
– А представляете, – сказала она, – когда-нибудь изобретут универсальные телевизоры, по которым можно будет смотреть не только передачи из студии или фильмы. Телевизоры-роботы, будут выполнять любые запросы человека. Надоело передачу смотреть, р-раз – нажал нужную кнопочку и оказался в Париже или в Испании, нажал другую – перед тобой жизнь океана или космоса.
Парней и вовсе в заоблачные выси потянуло. Размечтались о персональной рации, не надо в ночь-полночь бежать в телефонную будку-автомат, тратить две копейки, в любой момент свяжешься по рации с нужным человеком. Телефон? Ну, для телефона нужно провода тянуть. Хлопотное удовольствие и не всегда удобное. А вот рация – удобная штука. Женщины дружно возмутились: кому это надо такую тяжесть на себе таскать? У Рафки и тут ответ готов: «Почему тяжесть? Левши на Руси не перевелись. Правда, они все к рукам прибраны, но когда-нибудь органы обожрутся и с нами поделятся». При слове «органы» Аркадий, бросив короткий взгляд на Маргариту, направив в сторону Рафаэля колечко из большого и указательного пальцев, предостерегающе кхеркнул. Мне это показалось странным. В конспирацию какую-то играют что ли? – подумала я. Мы были сыты фильмами о военных разведчиках, потому такие осторожные жесты в любой житейской ситуации не могли не привлечь внимание. У Рафаэля реакция мгновенная: «Картинка из жизни, – вкрадчивым голосом заговорил он, глянув на Маргариту, – гуляет наша Каверина по Невскому и достаёт из своего супермодного ридикюля футлярчик с помадой. Сами понимаете, красить губы на публике неприлично, дружинники могут «привлечь» не признав своего человека, но Каверина приставляет футлярчик к ушку и говорит «Любимый, я соскучилась». Раздался дружный хохот, настолько образ, нарисованный Рафкой не соответствовал действительности. Кто мог заподозрить неадекватную реакцию Маргариты? Самое разумное в такой ситуации посмеяться вместе со всеми, но Ритка, видимо, была накачана до предела: она вдруг разразилась громкими рыданиями и как-то кривобоко поковыляла вниз, к речке. Никто не кинулся за ней. Наступило тягостное молчание. Лишь Рафка, хлопая глазами, растерянно пролепетал: «А что я такого сказал?». Но я думаю, он хотел именно такой Риткиной реакции. Я прожужжала в ответ: «Ты сказал, что дружинники её своим человеком считают». Он заотнекивался, мол и самого в дружинники запрягали. Хитрец! Уж кто-кто, а он-то знал цену коллективному высмеиванью. «Смех – самое сильное оружие» считали комсомольские вожаки, ответственные за выпуски «Сатирических окон» и «Комсомольских прожекторов», а он – Пильщиков все институтские годы был таким вожаком на курсе.
Журавлёв решил разрядить обстановку:
– Рафыч, по-моему, ты неровно дышишь к Марго.
Рафка, получив бумерангом по носу, выпучил глаза, а вся компания снова взорвалась хохотом. Казалось, стороны были квиты, но мне почему-то стало жалко Рафку: а вдруг у него и вправду чувства, и он, сам того не осознавая, как ребёнок, образно говоря, дёргает девочку за косички?
Интересная тема о космических шагах технического прогресса уплыла, но, осев в моей «подкорке» преподнесла замечательный сон с волшебной печатной машинкой.

Кто из нас мог тогда предположить, что пройдёт совсем немного времени по историческим меркам, и наши мечты реализуются в жизни ещё более фантастически. Кое-как пережив со страной сомнамбулически застойное время, мы окажемся свидетелями ослепительного фейерверка технических новшеств. В девяносто первом первый президент России привезёт из заграничной поездки компьютер в подарок внуку. И мы воспримем это так же, как в шестьдесят первом телевизор у Антипова: «Он начальник, ему сам Бог велит». А уже в конце девяностых без компьютера жизнь не мыслима. Наша мечта о персональных рациях реализована в сотовых телефонах. Прогресс коснулся и людей, обделённых природой. Бедный глухой Бетховен, лишённый возможности слышать свои гениальные творения, мог ли он мечтать о почти микроскопическом слуховом аппарате?
Дай Бог людям с умом пользоваться благами цивилизации, уметь ценить их и не переставать удивляться им, дай Бог не обратить их во вред. И поклоняться памяти движителей прогресса. И помнить, и знать: по злому умыслу, или по невежеству, или по глупости, или по халатности все эти блага, и мы с ними, и Земля наша могут превратиться – избави, Бог! – в чёрную дыру.

Заикнувшись о появлении в нашей жизни телевизоров, как не вспомнить первые просмотры телевизионных передач?
Тысяча девятьсот пятьдесят седьмой год. В нашем подъезде у соседей, живущих напротив нас, Волковых Михаила и Марии появился телевизор. Были они не богаче и не беднее остальных, имели в обиходе плошки, рукомойник, поганое ведро и корыто, висевшее, как и полагается на большом гвозде в общем коридоре. Правда, некрашеный пол не знал «голика», не застилался половиками, как у других соседей, и был серого цвета. Но зато были Волковы богаты детьми. К тому времени в крохотной железной кроватке, собственноручно сваренной Михаилом, копошился их младшенький, полугодовалый рыженький Серёжка. Славилась эта семья ещё и тем, что из их комнаты всегда несло запахом кислых щей с квашеной капустой, сваренных на свином сале. Вместо пряников Мария чуть ли не каждый день покупала полную сетку – слово «авоська» ещё не прижилось – жареных пирожков с повидлом. Волков работал на заводе и, видимо, его заработок позволял такие расходы, остальные соседки стряпали сами.
Так вот, именно у многодетных Волковых появился первый телевизор. Вечерами весь подъезд собирался у них, каждый приходил со своим стулом. Рассаживались рядами, как в кинотеатре. Хозяевам доставалось место у порога. Всё происходящее на экране громко и дружно комментировалось всеми. Как нравился фильм «Кубанские казаки»! Все верили в то, что есть такие богатые колхозы, такая прекрасная жизнь. Песня из этого фильма стала застольной.
Продолжение:    http://www.proza.ru/2013/02/11/1635