Бабье царствие

“Итак,  наша  экскурсия  подошла  к  концу”,   -  сказала  милая  скромная  улыбчивая  девушка  -  наш гид. “ Свободное  время.  Можете  погулять  по  территории монастыря. Через  час  жду  у  автобуса.    Не  опаздывайте! “
 
 Нашей группе  повезло  с  экскурсоводом  и  маршрутом.    Маленький русский городок  с  тысячелетней  историей.  Яблони  и груши за  каждым  забором.  На  окнах  наличники  резные друг перед  другом  -  кто  краше.  В  палисадниках цветы.
 
 А  церквей  и  церквушек  старинных… От  каждой  церковки  видны величественные  купола  двух  других.   Древние  монастыри  через дорогу друг  от  друга:  мужской  и женский.   Несуетность   и   неспешность,  величественное  достоинство.  Всё,    что индустриальная   Россия  матушка  растеряла   по  дороге,  пока развёрстывалась  до  Тихого  океана.

На  монастырском  дворе    тихо.       Паломники  и  туристы  разошлись:  кто  набрать  воды  из  освящённого  источника,  кто  в лавку  -  увезти  на память с собой  хоть частичку  памяти  о безмятежной   радости отпуска,   кто  торопился  сделать  снимки,   кто присел на скамейки   отдохнуть.

Я  не слишком  разбираюсь  в  архитектуре, скажу  откровенно,  и  в вопросах  веры  не силён. Но могу  оценить  старательность и  порядок  в  делах.   Каждый  уголочек  монастыря  был  прибран,  в  весёлых  цветниках -  ни  соринки,  ни  травинки.        Из   трапезной  доносился   заманчивый запах  съестного.  Слышался  стук  -  это  работали  реставраторы. Опрятные  монахини  тихо скользили  по двору,   вероятно  на  послушания.   Мимо надгробий  восемнадцатого  века  шёл,  почтительно  ведомый  двумя  чернецами под  руки,    седой  согбенный   старец.   Недалеко  от выхода  интеллигентного  вида  человек  в  очках  продавал  буклеты :  тысячелетняя  история  города  на  восьми  красочных  страницах. Я  купил  буклет  с  подписью  автора. Бегло просмотрел.

Ни  слова о  килограммах  золота,  ушедших  на  купола,  ни  о  тоннах цемента, потраченных на  реставрацию надвратной  церкви,   ни  о  квадратных  метрах,  занимаемых  монастырём. Земля  процветшая  храмами…  Да  уж…  Что  имеем  -  не храним…

Хоть  я  черствоват  по  натуре,  не иду  на  поводу  у  впечатлений,  отсюда    не  хотелось  уходить. Честно!    Остаться  бы  здесь  навсегда!   Купаться  в  благостном  спокойствии!    Смотреть  на  уходящие  в  небо  купола1   Дышать  воздухом,  в котором разлиты  умиротворённость и благоухание цветов.  В  душе расцветала   благодарность  монахам,   подарившим  толику  вечного  покоя,  устроившим  маленький  рай  на земле.

Так  размечтался  я,  сидя  на  скамье  у  деревянного  сруба  храма,  хотя  чувствую  неловкость,  когда даю  волю эмоциям. Тут  за  спиной   у  меня  раздался  глухой  стук.  По  асфальту  к моим  ногам  подкатилась  бутылочка  с  минеральной  водой.
- Извините… ,  -  произнесла  женщина  лет  пятидесяти,    стараясь   догнать   откатившуюся   бутылку.   Ей  было  нехорошо.   Видно  от  жары.  Я  быстро  поймал  беглянку  и  вернул  хозяйке.

-Спасибо,  -  прошептала  она белыми губами,  села,  откинувшись  на  спинку  скамейки.  Отпила  чуть  - чуть   и  забылась,  перемогая  дурноту.
 
- Давление, -   виновато  произнесла  она через  некоторое  время,  смущаясь,  что  наделала  хлопот.
 
Скамейки  быстро  опустели  - одна из групп  паломников   заторопилась  на  выход  к автобусу.
Я  остался  один на  один  с  проблемой.  Ситуацию  приходилось  контролировать.
 
-Вы  с  группой,  или  одна?

-Одна.

-Совсем?

-Совсем.

-Вы  дойдёте  до дому?

-Я приезжая.  Снимаю  комнату.

Новый  приступ  нездоровья  заставил  её  закрыть  глаза,  опустить  голову  на руки.

-Вам  плохо?  -   наклонилась  над  ней  молодая монахиня.
Она  что- то  несла  на  разносе,  прикрытом  расписным  полотенцем.
Поставив  ношу на скамью,  присела,    стараясь заглянуть  в  лицо  больной.

-Вам  помочь?

-Нет  -  нет.  Уже  всё…

Девушка,  поколебавшись,  ушла.

-Я  могу  позвонить  вашим  родственникам…

Женщина  не ответила.

-У  вас  есть  муж? Он  с  Вами?

-
Сын?
-
Дочь?

-
Перелившись  через  плотины мёртвых  век, выкатилась  струя,  медленно  поползла  по белой  щеке,  растеклась  по  бесчувственным  губам.

-Аллё!   Что  с  Вами?

Она долго  молчала.

-Я дочь  ищу…

-Вы  потерялись?

-Да.

-Мобильный  с собой?

-

-Где  потерялись?   Когда?

-Десять  лет  назад.

-Маленькая  девочка?

-Девятнадцать.

Память    заподозрила  похожие  нехорошие  истории.

Почувствовав во мне  внезапную  перемену, женщина,  как  бы  оправдываясь,  торопливо  произнесла:

-Это  не  то,  что  вы подумали.   Это  хуже.

Комкая   беспокойно    концы  шарфа, не  глядя мне  в  глаза,  как  если бы небу, поведала  она мне историю,  которую  перескажу  вам,  как  могу.  Покажется  она  вам  страшной,  может  и  нет,  может  имеющей  место случаться  иногда  или  часто.  Житель  я  не  сельский,    что –то  не  так  скажу,  уж  простите…   Первому  встречному  легче  поплакаться,  чем  своему.  Выслушал чужой,  по  приличию поохал -  уехал  и  забыл.

-Я дочку  одна  растила.  Для  себя  родила. Может  грешно  это,  но  засиделась  в  девках:  не  брал  никто.    Баба  Дуся  всё  говорила:  “Незавидная  ты  невеста,   Нюра.”

-Что  так?

-Изба  у  тебя  ветхая,  корову не держишь,  зарплата  курам  на смех.  А  мужик,  он  хват  пошёл. Любит,  чтоб  баба  в  дом тащила. На  готовое  норовит...

-И  вправду  - незавидная  я.  Неразворотистая,  забитая.  Мышка.  Какая  зарплата  у  бухгалтерши  на заготзерне  тогда  была.  А  одной – корова  не нужна. Куплю литр молока  у  той же  бабы Дуси.

-А  отец  ребёнка…

-Он  в роддом  в  район  за  мной  не  приехал даже.    Завернули  мне  Юленьку  в  казённое  одеяльце,  сёстры  поохали,  проводили  до дверей,  просили  только с  оказией   одеяло с  простынкой   назад прислать.   На  подотчёте  у  них  одеяла  и  простыни.  Деньги  я  самому  на  детское  приданое оставляла.  Не  покупала  наперёд.  Боялась.  Позднородящая.

Ну,  ничего!    Добрались  мы  с  дочкой  домой  на  поезде.  А мороз  -  жуткий!    Подхожу  к  дому...

Дорожки  метель  заровняла,  ни  следа - следочка.    Калитку  по вертушку занесло. А я  слабая  ещё  - роды  трудные.  Кое  -  как по дровнице  через  забор  с дочкой  перебралась. Сумку  на улице  бросила:    cил  не  оставалось.   Дочку  на  снег не  хотела  класть.  Открываю  дверь  -  изба  замороженная  стоит. Вода  в  чайнике  вспучилась. В  избе лютее,  чем  на  улице. На  столе записка.  В изморози  уже.  Читаю:   “ Эта  поездка  на север  для тебя с  Юлечкой.” Денег  не  было.  Пелёнок  не  было.
 
 Спасибо, хоть  имечко  дочке   оставил.

- На  север  не  поехал,  конечно?

-В  областном  центре его  видели  с  новой сожительницей.  Хорошо  устроился.  Квартира.  Баба  новая  в  общепите  работает.  Сыт  всегда.  У меня  изба  ветхая,  говорю.
 
 Свекровь  со  мной не  здоровалась. Попадётся   на  встречу -  то  в  сторону,  то назад  норовит  свернуть.  На  алименты я подавать не стала.  Пусть!  Проживу…

Выкарабкалась  я  из дому.  Юлечка заворочалась,  запищала.  Переменить  -  покормить  -  негде.   Одеяльце  казённое  тоненькое.  Замёрзнет доченька  до  смерти,  думаю.  О  Боге  я  не  думала  тогда.  Молодая  была.  Да  и  какой тогда  разговор  о  Боге  был.  Страшно  мне  стало за  дочку.  Сама  -   ладно.  Как -  нибудь.  Стою,  плачу.    Не  молилась я никогда,  а  тут   в  небо  шепчу:  “Господи,  помоги!  Господи,  помоги!  Откуда  слово- то это ко  мне  пришло?

Смотрю, учительница  наша ,  математику  в  школе  вела,  идёт -  торопится.  Нюра,  говорит,  пойдём  пока  ко  мне.  У  меня  корова, будет  дочке  молоко.  С мужем договорилась я.
А  у  самой  -  трое  детей!   Помогла  мне  Таисия  Фёдоровна  на  первое время.    Царствия  ей  небесного!
 А  там  жизнь  устроилась  помаленьку.  Трудно  было.  Очень.  Нехватки.  Напоить  -  накормить  - выучить.

Дочка  со  мной  -  и  тяжести  с  плеч  долой.  Я  - простая.  Не  очень  то  и  грамотная.  Деревня.  Но  своё  дело  я  знаю до  тонкостей.  Замечаний  мне  от  руководства  не  было.  Вечерами  -  отчёты.
   
Юлечка  в  школу  пошла.  Легко  училась. Учителя  её  хвалили. На  собрание  в  школу  приду -  свечусь  от  счастья.   Способная  девочка.  Без  моей  помощи  успевала.   Я  её  уроки  не  проверяла.  Ума  не  хватало.  В  кого  такая?  Ответственная.   Далеко девчонка пойдёт,  говорили.  Завидовали  мне.  Спокойная  росла  она,  нестроптивая. Кто  с  детьми  мучается,  а  мне что  ни  день  - то  радость.
 
Выросла  доченька.  В шестнадцать  лет  школу  закончила.  С  шести отдала её.  Торопилась.  Каждый  год  погоняла. Поднять успеть. Помру  - сирота без помощи.
 
Повезла  я  её  поступать.  В  медицинский.  Одну  не отпустила.  Кто  со  второго  раза,  кто  с  третьего  поступают  туда.  Кто  после  армии,  после  медучилища -  взрослые  уже. А  моя  -  моложе  всех.  С  первого  раза  поступила.  В  общежитие  я  её  еле  устроила осенью.  Домой  одна без  дочки вернулась.  Стою на  платформе  -  плачу.  В ночь  перед  отъездом  мне  сон  приснился:   чешу  я  гребнем  косы.  А  они  -  длинные  -  длинные.  Гребешок  пустой  тяну  -  до  концов  рука  не  достаёт.  Не  к пустой  ли  затее,  думаю.  Не  к  слезам ли  долгим.
 
Так  и  оказалось.

Сначала  всё хорошо.   Учение  шло  неплохо.  В  медицине память  хорошую  надо иметь.
Запоминать  латынь  трудно.   Лекарства  всякие.  Химия.   Ничего -  справилась.

Подружки неплохие.  Комната  одна.  Родители,  кто  покрепче,  продукты  везли. А  я  не  могла  много  дать.  Ездила в  город  часто.  Сердце  так  и  сожмёт  -  скоро  дочку  увижу.  Радость  несказанная.   Может,  кто  скажет,  баба  я  неразвитая.  Знаю  мало  -  понимаю  ничего. Баба  я.  Обыкновенная.

Мне  бы  миленький  с  пилой  под  окошком,  да  детка  в люльке. Да  лад  в  семье... Вот  и  радость  вся. Много  ли  мне надо,  Господи!

В  девяностые  перестали  зарплату  платить.  То  по  полгода нет,  то по четыре  месяца,  то  по три. То талоны…  Доехать  не  на  что.  Везти  нечего.  Сухари  сушила,  на верхней  полке  в общем вагоне  перебивалась  -  последние  деньги за  пазуху  зашивала,  как  к дочке  ехала..   Сумку  в  руках  сожму,  чтоб  не  выхватили. Дочке велю  из  института  -  сразу  домой.  Да  она  и  не  охотница  была  до  гульбы.  Всё  книжки… Новшества  какие  -  то  в  медицине,  будто…  Если бы  я что  понимала…
 
Приезжаю  как  - то.   Жду, когда  студенты  вернутся. Смотрю,  у  комендантши  Ирина  мама  слёзы  льёт. Ира  - девочка из  соседней комнаты.  Хорошая девочка -  с  красным  дипломом поступала.  Я на  неё  смотрю  -  может  беда  какая…

Мама  Ирина  меня  к  себе  рукой  манит.  Ужас какой  у  неё на лице.  Шёпотом  говорит:  Ира пропала.
 
-Как  пропала?   В  милицию ходили?

-Милиция  не  поможет.  В секте  она.

-Какая  такая  секта.   Что  такое секта?

Не  знаю.  Не  пускают  меня туда.   Какая – то  психологическая.

-И что  она там  делает?

-Их  учат,  что  они в  секте умные,  а  остальные  -  неудачники. Родители -  никто.  И  гипноз  у  них  там.

-Кто  вам  сказал?

-Подружки Ирины.

-Учиться перестала,  что – то  не  то  продают,  не – то  распространяют. Деньги  нужны -  за  жильё  платить,  а  у  нас плавками зарплату  выдают.

Ничего  я  не  поняла  тогда.  Подумала,  что  Ирина  мама  больная  на голову.  Или  Ирина  заженихалась,  а  маме стыдно за  дочку.  Вот  на  секту  и  валит.

Юлечка приезжала  на  праздники - одежду  менять.  На седьмое  ноября. Забирала зимнее пальто  и  сапоги.  Гостила  и  уезжала.  Весело  нам  было.  И  в  этот  раз  вынимаю  я  пальто  её из шкафа,  чтоб отвиселось,  сапоги зимние достаю…

Жду.  Вот пятое  проходит,  вот  шестое,  вот седьмое  - нет дочки.  А  телефонов мобильных  тогда  не было.  Из  посёлка   не дозвонишься.

Хорошо  праздники,  не  отпрашиваться с  работы  -  еду  в город.  На последние.  Поезд  еле ползёт.  Троллейбус  -  не  торопится.  Люди  в дверях  толкуться.   Дверь  общежития  тяну  -  еле  открыла.  Руки  не держат. Ноги  не  идут.  В общежитии  -  тишина.
 
- Все  по  домам разъехалась,  -комендант говорит. На  третьем этаже  пара женатая  осталась.  Может они  знают  где  дочка  ваша.  А  сама  усмехается.

Поползла  я  по ступенькам.  Каждую  считаю. По  перилам  руками  перебираю. Юленька  где  моя…   Доченька,  где  моя…

Стучусь.
 
Открывают.
- Не  видели,  ребята,  Юлю мою?

-Видели,  -  отвечают.  - Ещё  четвёртого  числа.  На  остановке. С сумкой. Вроде,  домой  собиралась. На  вокзал спешила.

Тут я  по  стеночке и  съехала.

 На  вокзал  вернулась.  Поезда  нет.  Нашла  такси  попутное.  Шофёр  музыку  включил  весёлую.

-Выключи, - говорю,- мужик,  песни  свои…

-Что  так?

-На  похороны,  видно,  еду…

-Кто  помер, - спрашивает.

-Дочь.

Рассказала ему.

-Брось,  мать,  горевать раньше  времени.  Кавалера,  поди,  нашла…

-Не  нашла.   Не  такая.  В  лесополосе,  видать,  её  головушка. Время  такое…
Может  с  поезда шла…  Может  в поезде  где…  Пять дней,  как  уехала. И  нет.

Шофёр затуманился. Денег взял половину.  Видит.  Последние они  у  меня.

-Бери.   Они  мне  теперь  к  чему. На  платье копила.  Дочке.  Земля  итак  примет.

Приехала  -  ноги  к  дому  не  несут.

Пусто там.

Пальто  Юлечкино  висит.

Сапожки стоят.

А  снегу  нападало…

Вытает,  чай,  к  весне,  подснежничком…

Останусь дома -  руки  на  себя  наложу.

Под  поезд -  невиновного  человека овиновачу.

Сами  мои  ноженьки  меня  понесли.  Не  знаю  куда.  Ничего  не  вижу  -  ничего  не  понимаю.
Ночь,  наверное,   прошла.  Я  время  не  понимала. Бродила. Где  - не  помню.    Боль  одна.    Нет  Юленьки.   Нет моей  доченьки.  Чую,  споткнулась  я.  Упала   я.

Глядь, церковь  наполовину  отстроенная. Первый  этаж только. Темно.  Толь  к вечерней  заре,  толи  к  утренней. Доползла кое – как.  Сторожиха  вышла.  Что  да что,  спрашивает.

-Дочка  пропала.  Юленька.

Подняла меня  сторожиха. Ничего не  спросила. В  сторожку завела. Под икону  поставила.  Божьей  матери. В  руки книгу  даёт.  Читай, -  говорит, -  молитвы.
 
А  я еле  - еле  языком  свинцовым  ворочаю.  Не понимаю толком,  что  вижу,  не  разумею,  что  слышу.  Начала  читать. Ночь  ли,  день  ли – читаю.  Закончила - на  ново  начала. Потом,  вроде  как  утро.  Батюшка пришёл.  Да  повара.  Дали  мне рыбу чистить.  Книги носить.  Пол  мести.     Спасибо  им,   помогли  они мне.

Службу  отстояла я  -себя  не  помнила.  Качалась  -  упасть  валилась.
Вижу, под  иконой Богородицы на  лавочке   сидит мужичок  в драном  ватнике.   Ножки  коротенькие – до пола  не  достают.  Шапчонка  потёртая. А ватник  драный  - драный.  Из  рванины  - грязная вата  торчит.

Сидит  мужичок – по  книге читает. Хорошо -  по  церковному  ладно. И  светлый  такой,  весёлый...

 Подхожу  -  спрашиваю:  “  Что читаешь  ты?”

-Псалтирь,-  говорит.

-Дай,  посушаю.Читай, читай ,  -  говорю.

Читает он.

-Кто  так  научил  хорошо?

-Тётка  научила.  Мы  с ней, как жива  была,  по  деревням  читали.

-А    не  гонят  тебя?  Не  мыт давно…

-Нет.    Не  гонят.

-Я  дам  тебе  рубль.  Хочешь?

У  меня  рубль  был  в  кармане.  А тогда  деньги  другие  были.  Тысячи  и  миллионы  пустые.

Мужичок слез  с лавки  взял  рубль  и  пропал.

Как  он  вышел,  не  заметила  я. Был  и  нет.

Тут  ко мне  сторожиха  подходит.

- Где  живёшь,  -спрашивает.

-Я  домой  не  пойду,  говорю.

-Из  какой  деревни  ты?

-А где  я?

Назвала.

-Я  - тутошная.  Забрела. Правления  телефон  назвала.

Сторожиха  вышла, слышно было,  как  она  звонила,  долго  с  кем – то  разговаривала.

Я не  прислушивалась.  Зачем?

Чую, тронула  меня  за  плечо.

-Не  пойду, - говорю.

-Вот  что,   бабонька.    Иди – ка  ты  домой.  Соседка  сказала  - телеграмма  тебе.

-Вы  неправду  говорите.

-Пришла  телеграмма.  От  дочери.

Вышла  я  за  двери.  Ноги  ватные. Гляжу,  на  окраине  я.  Забрела,  видать,  в  беспамятстве.

Дорогу  домой нашла.  Соседка  мне через  двор  телеграмму  несёт.

Читаю:  “Везите   срочно  пальто  и сапоги. И деньги.”   Без  подписи.

Думаю, это  неделю назад  отправлено  - сейчас  дошло.

-Посмотри,  когда  отправлена.

-Вчера.
 
Сама  брать  в  руки боюсь.
 
-Ты  меня обманываешь.

-Сама смотри.

-Смотрю -  вчера.

-Это  на  почте  числа  перепутали.

-Собирай,  Нюра,  Юлькины   вещи  -  езжай. Собаку  накормлю.

Я связала  вещи  в узел.
А  телеграмма  врала  у  меня  в кармане.

Я  ехала в  поезде.
А  телеграмма  врала.

Я  добиралась  в  троллейбусе  до  общежития.
А  телеграмма  врала.

Зачем она  смеялась надо  мной…

Двери  открыла  девушка.

Она   была  похожа на  Юлю.

Но  это  была не  она.  Другая.  Жёсткая.  Глаза холодные.

-Вот  и пальто  приехало.  Сапоги  здесь?

-Почему  не  приехала  сама?  - спросила  я  девушку.

-А  я  и  не  собиралась  приезжать. – холодно  отрезала она. - И  не  собиралась.  У  меня  дела.

-Какие  дела?

-Деньги  привезла?

Это была  не  моя дочь.  О деньгах  у  нас  разговоров не  вели.

-Телеграмму можно было  дать,  задерживаюсь…

-Зачем?

-Я  ждала…

-Собрание  было… Лекции.

-Какое  собрание?

-Ты  не  поймёшь.  Сейчас  придёт  руководитель.

Какой  руководитель?

-Гуру. 

-Какая  гуру.

Не поймёшь  ты. Я деньги  не  внесла.  Не  позорь меня.

-Какие  деньги?

-В  корпорацию.  За  общагу  платить  надо.  Зарабатывать  надо.

-Какую корп…

Раздался  звонок.

-Помни,  о чём  я  тебя  просила.  Надо  уметь  себя  вести  с людьми  Мне  стыдно  за тебя.

В комнату  зашёл  молодой  человек.    Похож  на иностранца.  Как  с  Америки  приехал.

Как  из конторы,  и голос…    Требовал истерично  сквозь  зубы. На  меня  не  обратил

внимания. Пустое место я.

-Ты знаешь  правила. Не  реализовавший  вовремя  товар,  не  сдавший …

-И  про  проценты  и очки какие - то, про  общак  и  корпорацию. Где  хочешь бери,  как  хочешь достань  - а  деньги  вноси. Кому -то нести их надо,  который  главнее.  Все боятся  его.

Я очнулась.  Я  нерешительная  и  боязливая.  Кровь  увижу  -  плохо.
 
Если  б   стол  ли  стул  поднять -  на  него  бы  всё.

Если  б  руки   сильны - в   комок   сплющила .

Поднялася  я...

-Что за  тётка,  спрашивает.

Молчит  Юля  моя.

-А  не  тётка  я...

А  не  тятька  я.

Мать  я.

Понял  ты?

Подбери свой  портфель  -  да  и  вон  пошел!

-По  какому  праву...

По  такому,  гад.

Как  своё барахло  -  так  про  цену  ты.

Не  клепал  -  не  тачал.  С  рук норовишь...

Моё  говоришь... Всё  своё - так расчёл.  До  копеечки -  до  грошика.

А  в  чужом  дому  - так  командуешь?

Ты  дитё  любил - вылюбил?

Ты  дитё  носил - выносил?

Ты  дитё кормил  -  выкормил?

Ты  дитё  учил  -  выучил?   Не ел  - не спал  -  на  ноги  поднял...

Мать  я.
 
Встань  перед  матерью!

Не  дошло  -  уразумлю  тебя,  как  семью  сиротить!

На  своих  весах  ты  слёзы  мои  взвешивал?

Не  гневи  руку  мою...

Не  знаю,  откуда что  пришло...

Вы  сами - отец.  Поймёте  меня.

У  плиты стоял обтрёпанный  веник.  Рывком  я  схватила  его,  перевернула  и  тяжёлой  плетёной  ручкой то со всей  силы  оходила    урода.  Лупила  по  чему  придётся.  Била,  по  чём попадя.  По  морде  -  по  морде!  По башке  -  так  по  башке!  По  спине  повдоль протянула. Что  кричала  -  не  помню.  Он  дитё  моё гнобит – а  я  с  ним  по  барски  лопочи…    Без  мужика  прожила  -  без  защитника.  Сама  с  бесом  разделаюсь.  Скалкой  - так  скалкой.  Мешалкой -  так мешалкой.

-Сгинь,  Сатана.  Ещё  тебя  увижу здесь,  или  подойдёшь -  приблизишься,  не  жить  тебе.  Я -  сяду,   ты  -  ляжешь. А может  и  наоборот.  Мне  всё  равно.  Мне  всё равно,  чей  ты сын  и брат.  Вот  тебе  за  Иру!  Вот  тебе  за  Юлю!  А  это  от  меня,  на  память! От  матери.

Гуру  выскочил  из  комнаты,  как ошпаренный.  Мат  такой  у  шофёров  в  каптёрке  не  слыхивала.

Юля  просыпаться начала...

Вы  не  устали слушать?  А  то  я  всё  говорю,  говорю…


-Говорите!

-Юля  закончила  институт,    стала  врачом.  По участку  в  районе  бегает.  Вышла  замуж.  У  меня  внучка  есть.  Зять  хороший.

-А  вы  говорите -  потерялась…

-Только  с тех  пор бывает, кажется мне,  будто это  вторая  моя  жизнь.  В первой -  потеряла  я доченьку. Тем  жизнь  моя  и  кончилась. И  что  это  не  та  прежняя  Юля. А  вторая  -  с  виду  на  мою  Юлю  похожая. Что  телеграмма  соврала тогда.  И  вижу  я  мужичка  в  драном  ватнике.  И слышу,  как он  читает Псалтирь под  иконой  Богородицы.
 
Ноги  носят  меня по  святым  местам.  Душа  с  ногами  -  руками     разздоровалась.
 
Пока  я  в  церкви,  или монастыре  каком  - ещё  могу  жить.  Как  выйду  за ограду  -  бреду  по  снегу  и плачу:  Юленька…   Доченька…  Вот и  езжу:  из  монастыря  в  монастырь,  из  церкви  в церковь.  Молюсь.

Не  для  бабы  с  дитём  мир  этот  выстроен. Сколько  нас  таких... Что  ни  бабонька  -  то  бедой  -  беда.  Что  ни  бабонька  -  по  детям  слёзушки  долгие.

Она  заплакала.
 
Нас  позвала  гид.
 
Я  кивнул  ей  и  пошёл  к  выходу.