Fiat Justitia, кн. 2-я, 14

 14.Fumus patriae.
                Дым отечества  (лат.)

  Лена Горбунова ждала его на перроне. Она была экипирована так, будто собиралась покорить Джомолунгму. У ее ног стоял огромный рюкзак с бесчисленным количеством карманов и лямок, а видавшая виды штормовка, накинутая на плечи, наталкивала на мысль, что в Ростове Великом постоянно идут дожди. Настоящие горные ботинки на ее ногах, наоборот, опровергали утверждение географов о том, что этот старинный русский город находится в центральной части Восточно-Европейской равнины.

  - Не удивляйтесь моему виду, - сразу предупредила она. – Мой туризм – это туризм неожиданностей и экстрима, и до Ростова мы будем добираться окольными путями.

 Она достала из кармана изрядно потертую карту и ткнула в нее пальцем:
  - Вот досюда мы едем на электричке. Дальше идем пешком по чудесному лесу. Вы не волнуйтесь, все необходимое походное снаряжение для вас у меня здесь.
  Она пнула ногой свой раздутый рюкзак и улыбнулась:
  - Сами напросились…  Дальше мы выходим к речке, по которой  мой знакомый егерь на лодке вывезет нас прямо в центр славного города Ярославля. Здесь и закончится туризм незапланированных сюрпризов, и начнутся неожиданности, которые мы порой просто не замечаем…

  И тут он заметил, что Лена, не договорив начатую фразу, вся как-то странно напряглась и застыла, глядя в одну точку. Саня посмотрел по направлению ее взгляда и увидел, что к ним идет, сильно припадая на левую ногу, невысокий светловолосый человек.  Но во всем его облике было что-то мощное и уверенное,  позволявшее не обращать внимания на этот физический недостаток. Он подошел к ним с улыбкой на широком открытом лице и первым делом протянул руку Сане, коротко представившись:
  - Заур.
  После того, как Саня назвал свое имя,  он поцеловал Лену в щеку и весело сказал:
  - Ну что, туристы, снова вас ведут куда-то? Вы, Саня, еще не знаете, с кем связались. Когда комары будут допивать последний литр вашей крови, вы еще вспомните мои слова. Но будет поздно.

  И тут же перешел к другому, как Саня догадался по выражению Лениного лица, самому главному в их сегодняшней встрече:
  - Я уезжаю сегодня ночью. Позвони мне из Ярославля, я буду уже дома к тому времени.
  - Как Вовка? – спросила Лена, и в ее в голосе вдруг зазвучала тревога, а глаза ее по-прежнему смотрели в одну точку – в лицо Заура.
  - Плохо, - ответил он и отвел свой взгляд в сторону. – Врачи говорят, что нужна повторная операция. Но я знаю: он ее не выдержит.
  - А что думает Зина?
  - А Зина ничего не думает. Она  только  плачет и ходит по экстрасенсам. А потом сама говорит, что они прохиндеи.

  Он совсем отвернулся от них, скрывая то ли боль, то ли гнев.
  - Но ты не горюй, - сказал он затем, вновь обращая к ним свою застенчивую улыбку. – Все будет хорошо. В кои веки мы с тобой встретились, а приходится говорить о грустном.

   Лена тоже грустно улыбнулась, впервые за все время их разговора, а потом провела ладонью по щеке Заура и сказала:
  - Ладно,  ты иди. Наша электричка через две минуты.
Заур снова поцеловал ее в щеку, пожал руку Сане  и торопливо пошел к зданию вокзала.   Саня заметил, что теперь он хромает сильнее.
   
  Вагон электрички, в который они влетели перед самым ее отправлением, был совершенно пуст. Лена с недоумением оглядела свободные сиденья и сказала:
  - По-моему, после путча люди забыли, что в Подмосковье есть леса, а в них – грибы и ягоды.
  Они сели друг против друга в самой середине вагона, и Лена тут же достала из рюкзака пакет с пирожками.
  -  Съешьте на дорожку. Путешествие наше продлится долго, а начинаться оно должно с приятных ощущений.
  - Теперь я вижу, -  сказал Саня, надкусив пирожок, -  что в точности выполняете указания Бориса Ивановича. Он, наверное, отдельным пунктом упомянул в них, что пирожки с капустой мое любимое кушанье.
   Лена рассмеялась:
  - Нет, он забыл об этом сказать. Я сама догадалась по вашим глазам. И, вообще, я могу отгадать любое ваше желание. Не верите?  Сейчас вы, например, хотите, чтобы я перестала трещать, а вы будете смотреть в окно и решать загадку:  а кто такой Заур, с которым мы так мило целовались. Угадала?
  - Нет, - решительно ответил  он, хотя минуту назад он думал  именно об этом, - не угадали. Я хочу еще один пирожок и стаканчик чая из того термоса, что торчит у вас из рюкзака.
  - А вы скрытный человек, - грустно сказала Лена, наливая ему чай. – Очень талантливо можете разубедить человека в его догадках. Но ничего, я все равно расскажу вам на привале, кто такой для меня Заур.
  Она хотела добавить что-то еще, но тут в вагон вошли бродячие музыканты: молодой человек с флейтой, седой старик со скрипкой, похожий на цыгана, и очень красивая, бледная девушка в легком зеленоватом платье. Их сопровождал широкоплечий и узколобый парень со жвачкой во рту, видимо администратор и телохранитель труппы.
  Войдя в вагон, музыканты сразу заиграли, а девушка запела чрезвычайно красивым и тонким голос, какого Саня у уличных музыкантов никогда не слышал. При первых же звуках ее песни он вздрогнул от неожиданности и тут же почувствовал, как рука Лены сжала его запястье.
  Девушка пела песню Сольвейг Грига, и сразу уверила их, что она и есть та самая несчастная Сольвейг, а не русская девушка в летящем громыхающем вагоне. Она вырвала их из обыденной житейской печали, и  подарила им другую печаль, возвышенную и светлую, от которой не стыдно было и заплакать.
  Девушка закончила петь, и группа музыкантов застыла в ожидании, полном достоинства и уважения к слушателям. Лена достала из штормовки деньги и протянула их певице, но из-за ее спины возник телохранитель и двумя пальцами отправил купюры в кожаный  кошель, притороченный к поясу. Саня дал ему сто долларов, чему амбал очень удивился и долго рассматривал деньги на просвет.
  Они сошли на какой-то станции, названия которой он даже не успел запомнить, так как Лена сразу же устремилась по тропинке в близлежащий лес. У ручья она сбросила с себя  свой неподъемный рюкзак  и стала вытаскивать из него походную одежду для Сани. Вскоре он был экипирован, как заядлый турист, и Лена, оглядев его со стороны, удовлетворенно сказала:
   - Ну вот, это совсем другое дело. Пижонить мы будем в другом месте.
  Сане было неловко идти налегке, и он предложил ей понести рюкзак, на что услышал:
  - Еще натаскаетесь. А пока вашими обязанностями будут костер, вода и веселые истории   для поддержания моего духа…

  Она вела его через густой лес уверенно и быстро. Так быстро, что он даже без поклажи выдохся уже через час. Но Лена была опытной туристкой, и именно через этот час у нее был запланирован пятнадцатиминутный привал. После трех таких переходов они остановились на ночевку в заброшенной деревне, некогда стоявшей  посреди большой лесной поляны. Из этой деревни сохранился лишь один рубленый дом, в котором они и заночевали.
 Здесь, видимо, иногда останавливались туристы и охотники: рядом был заготовлен запас дров, на полках оставались кое-какие продукты, соль и спички. На ужин у них была тушонка с грибами, собранными по дороге,  и чай, настоенный  на лесных ягодах и травах.
  Несмотря на утомительный бросок по лесной тропе, спать им не хотелось, и они сидели у костра, беседуя по пустякам. Но потом Лена неожиданно попросила:
  - А теперь расскажите мне о своей жене. Что с ней  произошло, и как она оказалась на Тибете.
  Саня вкратце рассказал о болезни Лены и о своем друге и учителе Будур-Сине, который взялся излечить ее от этого страшного недуга.
  - Я верю ему, - заключил он свой рассказ. – В последнем телефонном разговоре Лена сказала, что она поднимается высоко в горы, когда здесь она порой и до кухни дойти не могла.
  Его провожатая задумалась, а потом спросила:
  - А Вовке ваш друг не сможет помочь?
  - Какому Вовке?
  - Сыну Заура.  Он уже год лежит в коме. Ушиб в горах позвоночник, произошло  ущемление какого-то там нерва, и ему неудачно сделали операцию. Теперь он находится в одной из московских клиник, а Заур по очереди со своей бывшей женой Зиной  месяцами дежурит у его постели.
  - Я сегодня же поговорю с Будур-Сином, - пообещал Саня.
  - Каким образом? – удивилась  Лена.
  - По спутниковому телефону, посредством которого я общаюсь с Леной, - объяснил Саня, хотя он собирался связаться с Учителем другим способом.


  Саня ожидал, что Лена Горбунова именно этим вечером откроет ему тайну своих взаимоотношений с Зауром, но она промолчала, а он не стал ни о чем ее спрашивать, стараясь не показаться излишне навязчивым и любопытным.

  Утром она разбудила его бодрым, веселым криком:
  - Кончайте спать,  господин  странствующий рыцарь! Жить – это значит двигаться и видеть! А что вы видите вокруг себя?
  - Вокруг себя я вижу неухоженную избу, а в окне – темный лес, по которому, судя по всему, нам еще топать и топать. А кто-то говорил мне: «Мы поедем с вами в Ростов Великий, где будем наслаждаться стариной и блинами». А я уже по запаху определил, что на завтрак у нас тушонка и грибы. А где же обещанная мне цивилизованная старина?
  - Мало того, что вы лощеный интеллигент, вы к тому же  еще и изрядный ворчун, - рассмеялась его спутница. – Не думала, что Борис Иванович может так ошибаться в людях.
  - Во мне он точно не ошибся, - на ее же ноте ответил ей Саня. – Он просто позавидовал моей молодости и силе и обрек меня на эти мучения, дав мне в проводники самую жестокую девушку Москвы и Подмосковья.
  После этой шуточной перепалки они с аппетитом позавтракали и двинулись дальше.   Они проходили мимо брошенных деревень и через села, где еще теплилась жизнь в образе древних стариков и старушек. Иногда вдруг они пересекали асфальтированную дорогу, в конце которой были видны вызывающе безвкусные замки «новых русских».
  При виде одной из таких цитаделей Лена грустно сказала:
  - Скоро в путеводителях по Росссии мы прочтем: «Карабиха. Здесь в начале ХХI-го века жил олигарх такой-то». Я уже заметила, что наши богачи любят строить свои роскошные виллы в местах, где некогда жили  наши великие. Недавно была в Пушкиногорье и за Михайловским увидела эти красные крыши… Пожалела, что я не артиллерист…
  К вечеру они вышли к речке. Она лениво выползла к ним навстречу и будто остановилась у их ног. У небольших мостков покачивалась на воде лодка-плоскодонка, выкрашенная в неброский зеленый цвет.
 -  Михеич! – крикнула Лена. – Ты где?
 - Здесь я, - раздалось из-за  камышей. – Не кричи, рыбу распугаешь.
  На тропинку, что бежала вдоль реки, вылез здоровый мужик в ватнике и соломенной шляпе. Лена критически оглядела его и вздохнула:
  - Уж  кто-кто, а рыбу ты сам распугал своим несуразным видом. Я же тебе в прошлом году привезла специальный костюм для рыбалки: легкий, теплый, непромокаемый. Где он?
  - На чердаке, где ж ему еще быть, - ворчливо ответил Михеич. – В таком костюме не то что рыба, медведь от тебя будет шарахаться. Бабы, те, правда, на него заглядываются: уж больно он красивый да цветастый для них. Но ты ж мне его не для того покупала, чтоб я в нем баб соблазнял?
  Лена рассмеялась и представила ему Саню:
  - Это мой друг, очень любит, когда его называют Сан Саныч. Мы у тебя сегодня переночуем, а на завтра нам в Ярославль надо. Отвезешь?
  - А чего ж не отвезти, - с охотой согласился егерь. - Плавсредство мое всегда на ходу. Спасибо твоему Юрке: такие детали мне выточил, что мотор уже второй год без остановки работает.
  Они углубились в лес, полный звуков и запахов.
   - Сан Саныч у нас  первый раз в таком лесу, - сказала Лена Михеичу, – так ты покажи ему свое царство, не скупись.
 - Мое царство на убыль идет, - тяжело вздохнул егерь. – Раньше тоже браконьерничали,  но бороться с этим еще можно было: народ был другой, совестливый, что ли. А сейчас браконьер нехороший пошел. На джипах приезжают, а эта машина, что твой танк. В любую глухомань забираются и стреляют кого попадя:  и лосих стельных, и малолеток,  и птицу в гнезде. Раньше браконьер в лес за мясом шел, а эти ради забавы пустой, даже шкуру со зверя снять ленятся. Одного я застукал пьяным у Прошкиной гати, привязал к осине, чтоб не сбёг, и допрос ему учинил.  «Что же ты, говорю, гад этакий, делаешь? Даже фашисты, говорю, беременных женщин жалели, а ты завалил лосиху с младенцем под сердцем и хочешь, чтобы тебя после этого человеком считали. Убью я вот тебя здесь и никто тебя не хватится и не пожалеет, что одной мразью на земле меньше стало». Испугался. В штаны наклал и стал мне деньги сулить. Денег я не взял, а вывел из лесу и хорошего пинка под зад ему дал. А недавно меня в суд вызвали. Он на меня жалобу подал за оскорбление словами и действием, как мне там зачитали. Сидит эта гнида на стуле, разодетый по последней моде, весь в золоте. Сидит и лыбится, ожидая, как меня в тюрьму в наручниках поведут. В лапу всем дал, кому только можно было дать. Спасибо, судья наш, Кирилла Андреич, еще человеком остался.  Спрашивает его: «А какими действиями оскорбил вас подсудимый?» А тот и говорит: «Он меня к березе привязал». А я защитнице моей, то есть, адвокату шепчу: «Отродясь не было, говорю, в нашем сосновом бору берез». Тогда она и говорит судье: «Ваша честь, говорит, пострадавший вводит суд в заблуждение. Требую провести дополнительный осмотр места преступления на предмет обнаружения в том месте хоть одной березы».   Мой потерпевший как заверещит: «Какая разница, кричит, береза это, дуб или осина?!» А Кирилла Андреич у нас человек с юмором, начитанный. «Большая разница, говорит, хотя бы в том, что на осине Иуда повесился». Вижу, гад этот намек понял, побледнел и успокоился.  А судья ему еще один вопрос задает: «Скажите, говорит, кто вас из лесу вывел? Вы ведь до встречи с подсудимым заблукали в нем». Этот лесной бандит сразу стушевался и показывает на меня глазами: он, мол, и вывел. Кирилла Андреич тогда ему и говорит: «А вот если бы он вас не вывел, то могло так случиться, что вы бы здесь  не сидели, а ваши косточки сейчас звери в лесу догладывали». Я тут осмелел и говорю: «Ваша честь, говорю, это еще что. Я ведь еще целый час его ждал, пока он  в реке портки свои застирает. Медвежья болезнь с ним случилась». Судья, конечно, сделал мне серьезное замечание за мои самовольные речи, но народ, который в суде был, в лежку лежал от смеха. А браконьер этот не знал, куда от стыда деться. Отказался он потом от своего обвинения, не захотел экспертизы.

  Всю эту историю Михеич обстоятельно рассказал, ведя их по прибрежной тропинке к своему дому и по пути проверяя свои рыболовные снасти.
 
  - Уха сегодня знатная будет, - сказал, поднимая над головой садок с уловом. – Тут тебе и щучка, и судак, и карасей тьма.

  Уха, действительно, удалась на славу. Сваренная на костре, с запахом дымка и лесных трав, которые, по словам Михеича, давал сто очков вперед  укропу и петрушке, он была съедена в один присест.

  Они долго сидели у костра, наслаждаясь тишиной и покоем векового леса.
  - Михеич, - неожиданно спросила Лена, - я что-то не пойму, а почему судили тебя, а не того типа.  Ведь он браконьер, он убил стельную лосиху.
  Михеич ухмыльнулся:
  - А ты поди докажи, что это он. Ружье он свое спьяну потерял, пока по лесу блукал,  свидетелей не было. Скажет: заблудился, мол, вот и вся недолга. Хотя мне он признался, что он зверя завалил. У меня еще один такой случай был.  Большая компания наехала к нам побраконьерничать. Внаглую. Три иномарки, рота охраны и собак дюжина. На мое предупреждение, что охота здесь запрещена – ноль внимания.  Тогда поймал я одного проходимца с поличным. Успел прямо к тому моменту, когда он марала подстрелил на берегу озера. Маралы у нас раньше не водились, их недавно завезли в наши леса для размножения.  Вдвойне мне стало за него обидно:  сколько трудов люди вложили, чтобы где-то в тайге отловить тех зверей, к нам на самолете доставить, следить за каждым их шагом, подкармливать. А тут этот наглец на джипе приехал и из иностранного карабина убил марала ни за здорово живешь. Тут мы на него и набежали. Со мной еще двое  было: участковый наш и капитан из соседней дивизии ВДВ.  Мужик, с которым лучше дружить, чем ссориться. Взял он за шкирку нарушителя и сказал ему пару теплых слов. Тот сразу в крик: «Вы знаете, кто я такой?!» - «Знаю, - отвечаю,  - ты отъявленный браконьер и мерзавец» - А он продолжает ерепениться: не докажите,  мол, говорит.  А  я ему спокойно объясняю: «Вот у тебя в руках карабин, вон  марал лежит застреленный, а в нем пулька из твоего оружия. Экспертиза все докажет». И представляете, берет он свой карабин за ствол и запуливает его в воду.  А озеро у нас глубокое, век его оттуда не достать. Я аж оторопел: ведь оружию тому цены не сложишь, дороже оно какой иномарки. Но не пожалел он его, однако, чтобы, значит, отвертеться. Но я его тут успокоил. «У меня, говорю, два свидетеля имеются, так что тебе от суда не уйти». Но, видно, он не зря кричал, что шишкой большой является. Через три дня приходит ко мне Петрович, участковый наш, и говорит: «Михеич, ты меня прости, только меня с тобой там не было, и я ничего не видел и не знаю».  И мне все стало ясно: либо запугали парня, либо купили. А с капитаном вообще непонятно что случилось. Не видел я его больше после того случая. Сказали мне после, что вызвали его в Москву, а потом перевели будто в другую часть. Вот такие-то дела… Ну, ладно, пора и на боковую, завтра рано вставать…  А ты, Алена, не бери это в голову. С тех самых пор, как наша земля пошла, завсегда на ней подлецы водились. А зачинались они всегда с верхушки, с протухшей головы нашей…
  Михеич ушел, а они еще остались посидеть у костра.
  - Вот и стало всеобщей людской заботой  - бороться с отморозками, - грустно сказала Лена. – А когда уйдет с этого света последний Михеич,  наш мир рухнет. В этом я уверена. Только от этой моей уверенности мне становится страшно. А чтобы мне  не было страшно, мне надо воспитать своих детей такими, как этот высокопоставленный браконьер или тетка с бананом, о которой Юрка рассказывал.
 В это время зазвонил его мобильный телефон. На связи был вездесущий Владимир Ильич:
  - Вы не смогли бы завтра подъехать на дачу к Дмитрию Алексеевичу. Он очень хотел видеть вас.
  Саню поразил  неофициальный тон,  каким разговаривал с ним первый помощник Президента Российской Федерации:  он просил (!) его приехать к Дмитрию Алексеевичу (!), да не куда-нибудь, а запросто, на дачу и всего лишь потому, что тот очень хотел его увидеть!
   - Боюсь, что не смогу, - вежливо, но холодно ответил Санников. – я сейчас нахожусь далеко от Москвы, и быть там завтра у меня нет возможности.
  - Хорошо, - ровным голосом сказал Владимир Ильич, - я доложу об этом Президенту. Вы не будете возражать, если он позвонит вам сам?
  Сане показалось, что в этих словах есть слабые признаки шантажа и произнес уже резче:
  - Возражать не буду,  только вряд ли это что-то изменит. Я нахожусь в таком месте, где нет ни железных, ни шоссейных дорог.
   Помощник Президента самонадеянно хмыкнул:
  - Вы забыли, что в нашем распоряжении есть еще вертолеты
  -  А вы забыли меня спросить, - взорвался Саня, - хочу ли я на  них летать.
  Он бросил телефон прямо на траву и увидел, что Лена смотрит на него с глубоким сочувствием.
  - Начальство? – спросила она.
  - Еще какое начальство! – зло бросил он, забыв о том, что она ничего не знает о его  «государственных» делах.
  Она хотела его еще о чем-то спросить, но в это время зазвонил другой его телефон, спутниковый.
  - Здравствуй, Лен! – радостно закричал он в трубку и краем глаза заметил, что его проводница  встала и ушла в темноту.
  - Здравствуй, - ответила она печально. – У нас утро, я уже сходила  на гору, сижу у монастыря и жду твоего звонка. Почему ты так долго  не звонил?
  - Замотался совсем, прости.
  - Когда Учитель покупал мне этот телефон, он боялся, что потратишь все свои деньги на разговоры со мной и даже продашь квартиру. А ты все не звонишь и не звонишь.
   - У меня осталось десять дней на все мои дела. Сейчас я отдохну немножко, вернусь в Москву и сразу же возьму билет на самолет.
  - А ты где сейчас?
  - Я сижу у костра на берегу речки, названия которой не знаю, в глухом-преглухом лесу. Позавчера я попал в переплет, в котором мне пришлось изрядно покувыркаться.  Приеду, расскажу. История долгая и способная испортить тебе настроение на весь день. Так что потерпи. А я убрался из Москвы и топаю по лесным тропам со своей знакомой, о которой я однажды тебе говорил, Леной Горбуновой.
  - Нет, ни о какой другой Лене ты мне не говорил, - обиженно сказала его Лена, напирая на слово «другой»
  - Значит, мне показалось, что говорил, - мирно ответил Саня, желая закончить неприятный для него разговор.
  Но Лена не считала их беседу оконченной и неожиданно спросила:
  - А она красивая?
  - Она очень красивая, - начиная раздражаться, отчеканил Саня, - а, кроме того, замужняя, и еще мать двоих детей и хорошая знакомая Бориса Ивановича, по его просьбе вытащившая меня в этот поход, чтобы я не сдох в Москве от жары и дурацких путчей.
  По голосу Лены, которым она ответила на его тираду, он догадался, что она улыбается:
  - Это здорово – сидеть ночью у костра в компании красивой девушки. Я не сержусь и не ревную. Звони.
  И тут он вспомнил, что должен был поговорить с Будур-Сином о сыне Заура.  Но вызвать он его не успел: у его ног запрыгал в траве мобильный телефон, с которым он обошелся так бесцеремонно из-за настойчивых попыток Владимира Ильича вернуть его в столичную жуть.
  - Куда вы запропали, Александр Александрович? - услышал он мягкий   голос Президента. – Я так хотел посоветоваться с вами по ряду вопросов, но мне сказали, что вы забрались в такую глушь, что туда даже вертолетом долететь нельзя.
  - Здравствуйте, Дмитрий Алексеевич, - ответил Саня, стараясь тоже смягчить тональность. – Я действительно   ушел в леса, подальше от мирской жизни. Поликарп Афанасьевич оказался слишком коварным, как и вся его система. Теперь мне надо хорошенько отдохнуть перед форумом. Ведь доклад у меня только в голове, и оратор из меня не ахти какой.  В Москве собираюсь быть дня через три. Тогда буду рад, если вы захотите со мной встретиться.
  - Хорошо, договорились, - как-то слишком неуверенно сказал Президент, видимо, ему действительно  был очень нужен  совет Санникова.  -  Ждем вашего  звонка.
  Теперь Саня мог вздохнуть с облегчением и поговорить с человеком, беседа с которым всегда доставляла ему удовольствие.
  Учитель долго молчал,  услышав просьбу Санникова, потом сказал:
  - Через неделю к тебе придет человек в костюме кришнаита. Познакомь его с отцом этого мальчика. Все остальное он сделает сам. На первых порах помоги ему обжиться в большом городе, он нигде, кроме нашего монастыря,  еще не был.
  - Хорошо, Учитель, - ответил Санников, которого всегда подкупала простота, с какой решал все проблемы Будур-Син. – Я сделаю все так, как Вы говорите.
  - Почаще звони Лене, - строго наказал ему Учитель. – Последнее время она стала много грустить. К нам идет зима, а  здесь это очень тяжелое время года.
   Закончив беседу, Саня взглянул на часы: время клонилось к полуночи. Из темноты вновь появилась Лена, присела рядом и поворошила затухающий костер.
  - Ну, что, - спросила она, - как  здоровье Лены?
  - Не знаю, - честно признался он. – Иногда мне кажется, что она совсем здорова, а порой я слышу в ее голосе такое  отчаяние, будто все ее лечение летит насмарку. Может быть, это просто хандра?
  - Это не хандра, - уверенно ответила Лена. – Это печаль, которая страшнее всех болезней: печаль по  дому и по любимым людям.  Вы бросайте здесь все свои дела и летите к ней как можно скорее. Этим вы спасете ее и от болезни и от отчаяния.
  Они помолчали минут пять, и тут Саня вспомнил свой «разговор» с Будур-Сином.
  - Я переговорил насчет сына Заура с моим тибетским другом, - сказал он и сразу увидел как, напряглась Лена при его словах. – Он согласился помочь ему. Через неделю в Москву прилетит его человек, а дальше мы с вами договоримся, где и как он сможет встретиться с Зауром.
  - Спасибо, - тихо сказала Лена. – Я всегда знала, что вы хороший человек. И в чем-то даже волшебник. Сейчас вы сделали меня совершенно счастливой, как Золушку из сказки. А я вам сейчас расскажу, кто такой Заур и что меня связывает с ним.
  Она замолчала, а через минуту произнесла слова, которые поразили его своей откровенностью и силой:
   - Заур – это человек, которого я люблю.