О разведчиках Великой войны

                (рассказ)

                Поведаю тебе, мой читатель, об очень хорошем человеке, сыне «врагов народа».., но храбром защитнике Родины, каких наш народ почитает и награждает самым высоким званием – ВОИН.               
                Сергей Яковлевич Коряков – лицо подлинное, уроженец г. Яранска Вятского края. Появился на свет в 1923 году. Дед его и отец – промышленники на Урале, имели дома в Яранске, Екатеринбурге, за что и сгинули бесследно в 20-х годах прошлого столетия. Мать поднимала сына в нищете, одна, учила четыре класса, что было уже хорошо для «врага народа». Не роптала, никого не кляла, будто знала, чувствовала, что тем спасает сына и спасёт…
                Встретилась я с ним в Сочи, когда приехала нянчить тяжело больную сестру. Они, земляки, были  не только соседями, но и настоящими друзьями, тем более, что – ровесники. После инсульта он с трудом передвигался по квартире, но ясный ум и нормальная речь подавали надежду, что всё ещё поправимо. А виной всему – осколок мины, застрявший около мозжечка…

-  Вот, Сергей, у нас гостья, твоя землячка. Знакомьтесь, беседуйте, а я пока на кухне стол
   накрою, – представила меня его супруга, Нина Григорьевна.
               
                Давно не был он в родных краях, тосковал по лесистым холмам да чистым вятским речкам, что вьются между холмами, увлекая за собой множество звонких прозрачных ключей, отчего полнеют, раздвигая свои берега, богатея щуками да всякой рыбьей мелочью, (рыбаков-то нет – места обезлюдели). Теперь, больной, он и вовсе потерял надежду побывать на родной земле. Пришлось обрисовать новую жизнь, свалившуюся на нас бог весть за что, в самых мягких красках, оберегая слушателя, чтобы не добавить ему немощи…

-  Рад вам. И знаете, почему? Нет, не догадаетесь. Вас мне Бог послал как последнее
   свидание с родиной, сам я уж не навещу её. И не слушайте про красоты черноморские –
   не  стоят они  наших вятских мест. Живу на юге пятьдесят лет, а душа обитает там,
   дома, где я подростком на лугах кувыркался в утренних июльских росах  да родниковой
   водой обливался. А небо – сама синь – манило летать. Мечтал стать лётчиком, да где
   там… Четыре класса учёбы. Без друзей: меня опасались как сына врагов народа. Да тут и
   война подоспела, растреклятая, – спешно начал Сергей своё повествование, словно боялся
   потерять слушателя.

-  Как же вы оказались у Чёрного моря, вдали от наших луговых рос да родников? – явно
   некстати вышел мой вопрос.

-  Когда с войны вернулся, военком напомнил мне, разведчику, что я ведь не совсем надёжный
   по родителям-то…  От горечи – куда подальше. А тут, в Адлере, был друг, настоящий, с
   кем всю войну вместе в разведку ходили.  Здесь и шоферил на Скорой помощи.

              Хозяйка позвала к столу. За обедом он не проронил ни слова, ел не спеша, как это было раньше принято в больших семьях, с особым трепетом отдавая ту дань уважения столу, что исстари живёт в крестьянской среде.
              Поблагодарив за обед, приготовилась уходить. Но Сергей повторил свой вопрос, как живётся-можется на родине при новой-то власти, да поподробнее. В безрадужных красках была вынуждена обрисовать плутоватые 90-е  годы, что катком придавили народ-труженик, да и вряд ли впредь что-то светит земле нашей…

-  Не мытьём, так катаньем, значит, взять нас решили. Всё верно, русских в боях не
   одолеть, так через предателей…  Я имею право это сказать – всю войну отвоевал за
   землю нашу. За что воевали? Чтобы сдать… врагам. Никогда не выступал, не хвалился,
   каким я был разведчиком. А теперь слушайте, мне уж немного осталось. Может, в газету
   какую … если дозволят.

              Сколько мною книг перечитано, кино пересмотрено о Великой войне… А чтобы
 беседовать с человеком, прошедшим огненный ад, – не приходилось. Наш-то отец погиб в конце 43-го, без вести … (жуткая формулировка меня всю жизнь подпугивала).
              И он начал свою исповедь.

-  На фронте оказался, когда мне едва восемнадцать стукнуло. Добровольцем. Осенью 1941
   года. До самой кончины буду помнить, как меня провожала мама. Упрятала в бельевой шов
   мой нательный крестик и просила так же делать при смене белья и всё приговаривала:
   « Только не потеряй его, с ним ты ко мне обязательно вернёшься, сынок. Давай, сынок,
   все обиды простим. Теперь не до обид. Погляди-ка, какая земля наша красивая, её и
   отстаивай. Я буду день и ночь Бога молить за всех…»  Слёзы – в два ручья по лицу,
   преждевременно постаревшему, но не причитает, не голосит, как другие матери, только
   дрожит вся… Такой я её и носил в сердце по фронтам да окопам. Стоило только сомкнуть
   глаза, задремать в минуты передышки – она передо мной. Всё про крестик напоминает.  И
   я помнил…
               Мне было всё равно, кем воевать: пехотинцем, артиллеристом или ещё кем…
   Впервые в жизни  почувствовал себя нужным, ЧЕ-ЛО-ВЕ-КОМ. А тут ещё попадаю в разведку.
   По-юношески ликовал в душе, ещё мало соображая, сколь опасно быть разведчиком, хотя
   вся война – горнило, из которого не всякому счастливится выйти.
   
-  Может, вам тяжело говорить так много, послушаю завтра, – осторожно произнесла я.

-  А если моё  «завтра» не наступит? Я уж договорю, слушайте. Надо отметить, что первые
   годы, послевоенные, я не смотрел кино про войну. Не поверите, страшно было. Хотя,
   скажу вам, никакое кино не способно рассказать о том, что в душе бойца , какие в
   голове и сердце во время боя шквалы силы  и страха, злости и надежды, решимости и
   усталости…  И всё подчинено одному – выстоять, выбить землю из-под вражьих ног.
                Разведка – начало всех операций на войне. Вот в этом  «начале» я и
   прошёл её. Друзей потеряно – не счесть, и все молодые, ловкие, храбрые. Поверьте,
   среди нас, в разведроте, не оказалось ни одного труса, предателя. А знали бы вы, как
   бывало страшно и как не хотелось тогда умирать…
                Однажды ( на Брянщине это было зимой) надо было обеспечить посадку
   ночного самолёта, чтобы вывезти раненых партизан. А зениток немец натыкал в тех
   местах, как стожков сена на июльском лугу… Так вот наша задача была – тихо убрать
   расчёты у немецких орудий и заминировать место.  Нас семеро, во главе капитан Петров.
   Глухая ночь.  Снег по пояс. Доползли до опушки леса, осмотрелись. Четыре орудия на
   небольшом расстоянии друг от друга. Залегли. Отдышались. Обычно наш капитан бывал
   краток,  быстр в  решениях, а тут чешет затылок, медлит.
-  Командир, что мешкаем? – почти шёпотом спросил Иван-сибиряк.
-  Видите, двое зенитчиков прохаживаются у орудий, другие, значит, вон в том грузовике
   дрыхнут.
                Я только тут заметил машину за елями, что от нас была метрах в
   пятидесяти. Внутри чуть мерцал огонёк. Значит, гады на передышке. И сколько их,
   предположить невозможно. Вдруг из машины вышли ещё двое и направились к орудиям.
   Теперь их там четверо – уже сложнее, думал я. Каков будет план командира?  Тихо.
   Только слышны хруст снега под ногами фрицев да обрывки «собачьего лая» (так нами
   звалась немецкая речь).

-  Самолёт наш появится через пятнадцать минут. К этому же моменту подвезут сюда раненых
   партизан. Площадку для посадки самолёта фонариками обозначим, как только завершим своё
   дело. Маловато нас, конечно, но, надеюсь, справимся, – чётко начал командир. – Сергей
-  со мной, на ликвидацию грузовика. Остальные – тихо снять тех, у орудий. Заложить мины.
   Успеть. И чтоб все были живы-здоровы, ребята. Как только вы уложите этих четверых, мы
   с Сергеем тряхнём машину-будочку.
                Ребята поползли, а я мысленно их крестил, помогая … маме. Не всякому
   дано постичь – просить Бога помочь убить людей, пусть и врагов, а я просил …  Вот они
   у цели. Без единого вскрика уложены зенитчики. Теперь наш момент. Кажется, в три
   прыжка  мы с капитаном были у машины. Он рванул дверцу – я прошёлся дважды очередью,
   их там штук  двадцать дремало…  Подхватили по паре их автоматов, поспешили к своим.
   Работа окончена.
                Послышался скрип саней – это партизаны. Через две минуты появился наш
   самолёт, приземлился. Несколько минуток на погрузку – и мы в воздухе… Потом  партизаны
   сообщили, что через пятнадцать минут, как мы взлетели, немцы подбросили на этот
   участок пополнение… наши мины сработали, разнеся ещё с десяток фрицев.

-  И ваш подвиг отметили… – осторожно вставила я слово.

-  Не подвиг, а работа. Тяжёлая работа. А кому было легче? Войне не знакомо слово
   "легко". Там дежурят слова: приказ, надо, победа, погиб…
                Наград у меня немало. А вот несу в сердце самую памятную награду,
   награду-ласку, когда из нас,  пятерых,  с задания вернулся я один… Восемнадцать лет –
   пацан, приволок «языка», ещё живого, да с пухлым портфелем, где были важные документы,
   план наступления немцев на нашем фронте. Генерал вызвал, глянул на меня, обнял и тихо
   произнёс: «Сынок, ты спас тысячи жизней этим портфелем. И помни, ты не просто солдат,
   ты – воин, защитник земли нашей, патриот». Последнее слово было мне незнакомо, а вот
   его объятие, по-отечески ласковое, ощущаю до сих пор.
                Сколько гибло нас, разведчиков… Группа – за группой, а задание не
   выполнено. Тогда командир формировал группу разведчиков  из  самых-самых, отчаянных и
   ловких. Не помню случая, чтоб меня туда не включили. Я уповал … на маму, её святое
   напутствие. В миг опасный  чувствовал её рядом – она меня выводила из пекла, помогая
   одолеть страх. Но самое главное – выполнить задачу. Ранение получил в апреле  45-го.
                Дождалась меня мама и после слёз радости промолвила: «Сынок, а крестик…»
   Я разжал ладонь… К этой святыне она припала губами…
                Как жуткую память о войне, полвека ношу в голове осколок.

-  Постараюсь о вас, ВОИН, рассказать молодым, – пообещала я.

-  Не обо мне – о нас, разведчиках Великой Отечественной, – уточнил Сергей.

                Не стало Сергея Яковлевича 24 июня 1997 года. Похоронен в Адлере. На его
 холмике небольшой беломраморный крест.


                10.02.2013 г.