О евразийской судьбе России

(для "Лит.Газеты")
История любой страны часто бывает полна непредсказуемых парадоксов, которые, впрочем, потом находят для себя вполне логичные объяснения. Рывок к современной западной цивилизации, под знаком которого прошли 80-е и 90-е годы, обернулся все сильнее набирающей ход «азиатчиной», проникающей и в наш быт, и в систему политических институтов, и в общий нравственный климат нашего общества. Сегодня новое консервативное большинство, которое часто политкорректно называют «евразийским», диктует в стране политическую моду, на него опирается власть, а «русские европейцы» - городское либерально ориентированное меньшинство, продолжающее связывать свои надежды с интеграцией в западную цивилизацию, рассматривается властью и общественным большинством как неблагонадежный класс, ведущий страну к размыванию собственных традиций и идентичностей. Миграционное наступление на коренные российские регионы выходцев из дальней и ближней Азии дополняется политикой на укрепление Евразийского Союза, нравы и обычаи восточных диаспор скорее сами превращаются в норму жизни, чем адаптируются к русской культуре и к русским традициям. Хотели на Запад? Так получите же Восток по полной программе. Налицо картина, вполне укладывающаяся в известную теорию С. Хантингтона о войне цивилизаций, и, если судить по ее предварительным результатам, эту войну восточно-христианская русская цивилизация стремительно проигрывает азиатской, евразийской. Эти процессы стали предметом интересной дискуссии в «Русском журнале», инициированной статьей Александра Морозова «Дрейф в Евразию», и с большей частью ее выводов трудно не согласиться. Но все ли так просто и однозначно? Есть ли выход из исторической ловушки, в которой оказалась страна? Попробуем разобраться по отдельным пунктам.
Самое грозное и бросающееся в глаза обстоятельство – это, конечно, демографическое наступление диаспор. Наши исследования показывают, что это уже далеко не «гастарбайтеры», торгующие в городах цветами и овощами и чернорабочие на стройках.. Они во многом новые хозяева жизни, стремительно повышающие свой социальный и материальный статус, занимающие целые сферы бизнеса, лоббирующие свои интересы в структурах госуправления, это хорошо организованная за счет горизонтальных связей, давно утраченных атомизированными коренными россиянами, система, способная эффективно лоббировать свои интересы. До поры до времени это и надежная опора власти, согласно тем же исследованиям, члены диаспор всегда готовы проголосовать «как надо» (как им укажут их неформальные лидеры), и в целом лояльнее относятся к российским властям, чем сами коренные россияне. Но то, что сегодня кажется опорой, завтра может оказаться бомбой под новой русской государственностью.
Более спорной, неоднозначной тенденцией является тренд к «азиатизации» самого русского большинства. Представляется, что здесь имеют место две противоречащие друг другу и направленные в разные стороны социокультурные тенденции. То упрощение, вульгаризация социальных отношений, снижение массового уровня культуры, которые отчетливо проявляются в российском обществе последние 20 лет, некоторые связывают с  наступлением традиционализма на отношения модерна и постмодерна, своего рода сползанием в средневековье. Однако более внимательный анализ показывает, что все эти процессы являются следствием распада государства и социальных структур, и, как следствие» примитивной самоорганизации социума. Но новый традиционализм так возникнуть не может, для него просто не существует социальной базы в виде общины, неформальной традиционной иерархии со своими символами и мифами. Традиционное общество, как это показано во множестве исследований, обладает огромной потенциальной энергетикой, высвобождающейся при его разложении, что мы и наблюдали – в первой половине ХХ века в России, когда коммунистическое общество строилось именно руками вчерашних крестьян, переехавших в город, но во многом сохранивших ментальность и ценности традиционной общины. То же или почти то же самое мы сегодня наблюдаем в поведении диаспор, до поры до времени ведших тихую неприметную жизнь в своих «аулах», а сегодня, вырвавшись на «оперативный простор», превратившихся в грозную, неудержимую силу, с ее высокой витальностью, готовностью подчинить свои интересы общим целям, национальным или религиозным, готовностью жертвовать жизнью ради этих целей.
Совсем не похожи на них сегодняшние собственно россияне, русские из традиционно русских регионов страны. Говоря о них, обратимся к результатам исследования, проведенного в минувшем году Институтом социологии РАН «в поисках сегодняшней русской мечты». Это исследование показало, что нынешние россияне мечтают о спокойных, стабильных временах, образцом которых является отчасти современная, «путинская» Россия, отчасти (для консервативного большинства) – последние десятилетия советской власти. Даже современные российские «левые» не воспринимают как идеал эпоху революционных потрясений. И правда, на смену коммунистической идеологии еще в советские времена, в их последние десятилетия пришла идея, которая никогда не провозглашалась официально «идеологией большинства», но фактически именно такой и стала – это идея частной жизни; помним, сколько сил стали отдавать тогда еще советские граждане обустройству своих дачек, садовых участков, квартир, своего быта, и если посмотреть на реальные перемены, произошедшие с нами за последние два-три десятилетия, не через призму политики, а через призму быта, то отчетливо видно, как энергия преобразования страны, крупных строек, обороны, большой науки – вся растеклась по частным ручейкам. Отгородись ото всех забором, железными дверями, если есть средства – строй коттедж, нет – делай пристройку к веранде, вот эта стихия частного быта, которую классики марксизма непременно бы назвали мелкобуржуазной, сформировала то, что называется психологией общества массового потребления. Русская часть общества, хоть либеральная, хоть консервативная, в целом безусловно не готова к каким-либо жертвам во имя общего блага или общих целей, то есть никакая мобилизационная идеология, даже под популярными левыми лозунгами о социальной справедливости, не может рассчитывать на поддержку большинства, особенно это касается молодых и относительно молодых поколений россиян. 72% опрошенных социал-консерваторов, как и большинство других групп общества, полагают, что «важно лишь собственное благополучие и благополучие моей семьи»; и лишь 28% считают, что «жить стоит ради общей цели, которая бы нас всех объединяла». Эти показатели носят достаточно стабильный характер, так в ходе исследования 79% опрошенных отдали предпочтение «собственному благополучию» перед «жизнью ради общих целей» и 73% согласились с мнением, что личные интересы – это главное для человека. По своим реальным, то есть мотивирующим жизненным ценностям, наше общество достаточно однородно. Этой однородности не мешают даже всем известные социальные разрывы. Да странно было бы иначе, так как мы живем в обществе массового потребления, пьем из одной информационной кадушки, ходим в одни и те же супермаркеты, слушаем одну и ту же музыку и т.д. Современный мегаполис диктует нам систему ценностей и образа жизни гораздо навязчивее, чем любые книжные теории, религии и идеологии. Даже современная православная вера, скорее «на бумаге» охватившая около трех четвертей россиян, на практике, если посмотреть на нее незашоренным взглядом, оборачивается той же психологией массового потребителя: люди идут в Церковь (если идут) как в тот же супермаркет, рассчитывая за поставленную свечку или повешенную на капот машины иконку получить что-то выгодное для себя – уберечься от болезней и несчастий. Успешно сдать экзамены или получить повышение к зарплате. О жертвах, христианском подвиге никто или почти никто и не помышляет. Это уже даже не внуки, а скорее правнуки тех поколений россиян, которые исступленно «пахали» на стройках «новой жизни», гибли на войне и в лагерях, поднимали страну из послевоенной разрухи, отказывая себе во всем.
Можно предположить в высокой долей вероятности, что через те же два-три поколения во многом аналогичная участь постигнет и выходцев из нынешних диаспор, хотя европейский опыт способен заставить скептически отнестись к этой перспективе. Они адаптируются – нет, не к русскому миру, связи с которым теряют или уже почти потеряли и сами современные русские, а к унифицированному и почти вненациональному образу жизни человека эпохи массового «шопинга», присущая им пассионарность улетучится, а религиозные обычаи превратятся в ритуал, о котором вспоминают от случая к случаю, по большим праздникам. Повторяю, этот эксперимент еще не поставлен, и его результаты не предопределены, но подобное развитие событий кажется весьма вероятным.
В современной России государство перестало быть экзистенциальной ценностью, превратившись в сугубо инструментальную. Вот, например, как культуролог И. Г. Яковенко характеризует традиционное русское представление о государстве: «Традиционная культура осмысливает и переживает государство в категориях Власти.. Она – источник истины, всеблага и всемогуща. Социокультурный идеал традиционной культуры обращен в глубокое прошлое. Предельный образ социокультурного идеала реализует самый глубокий уровень культурного кода российской цивилизации». Собственно такая абсолютизация Власти, Государства является характерной чертой восточной ментальности. Но для современных россиян характерны прямо противоположные черты.
Вот, например, как относятся современные россияне к государству.
- «Государство олицетворяет высший смысл деятельности отдельных граждан. Жить ради государства, самозабвенно служить ему – нравственный идеал русского человека» 9%
- «Государство существует ради своих граждан. Оно должно быть сильным, чтобы эффективно защищать их интересы» 68%
- «В чрезмерно сильном государстве и мощном государственном аппарате я скорее вижу угрозу для личной инициативы граждан, моих прав и свобод» 14%.
Именно поэтому «западные фобии» в сегодняшней России далеко не во всем следует интерпретировать буквально. По своей социально-культурной составляющей, Россия является сегодня страной индивидуализированной и во многом вестернизированной. «Восток» с его культом «коллектива», подавлением личности, патриархальной семьей, в отличие от «Запада» и культурно, и социально чужд современному россиянину. И, думается, никакие политические и геополитические устремления на Восток этой реальности не отменят.
Нынешний политико-идеологический крен в «азиатчину», на мой взгляд, носит скорее конъюнктурный, политтехнологический характер, чем отражает какие-то более глубокие тенденции. В первую очередь, это ответ властей на кризис легитимности, с которым она столкнулась на рубеже 11-12 гг. Кроме простого и совершенно понятного стремления натравить одну часть общества на другую, «чтобы все не объединились против власти, а собачились бы друг с другом», просматриваются и несколько более высокие мотивы. .Возвращение в Кремль В. Путина по результатам известной «рокировочки», так скажем, совершенно невозможное в рамках западной политической системы, прекрасно вписывается в нормы восточной, азиатской политической системы, в рамках которой мы и на постветском пространстве видим несменяемых «отцов нации», иной раз – наследственные властные династии и т.д. Объяснять это лишь одним неутоленным властолюбием, наверное, было бы чересчур цинично, а вот выстраивание евразийского пространства, опора на русские ценности и традиции, благословение «на Царствие» со стороны руководства Церкви – все это призвано облагородить власть и укрепить пошатнувшуюся легитимность. Стоит ли в этой связи, как это делает Александр Морозов, слишком уж серьезно относиться к словам о. Всеволода Чаплина о «православном дресс-коде» и ужасаться тем, как Патриархия отреагировала на Пусси Райот и прочие «оскорбления». Действительно ли Церковь готовится жить в условиях дрейфа России на Восток? Если то правда, и о. Всеволод не пошутил, то это говорит лишь о печальном непонимании руководством РПЦ той страны, пастырями которой они себя считают.
Александр Морозов пишет о правовой системе, которая будет дальше подстраиваться под азиатский дрейф. Можно согласиться с тем, что, пожалуй, главным отличием правовой и политической системы России было и остается верховенство неписанных, нигде не зафиксированных законов и договоренностей над формальным правом. Это очень важно. .И сегодня является главным социокультурным барьером, преграждающим путь страны в сторону мировой цивилизации. Уже приходилось отмечать,  что наша политическая система так и осталась фактической квази-монархией, очень своеобразной, при которой должность монарха, «отца нации» передается по очень сложной, нигде не прописанной процедуре внутриэлитного торга, а республиканский строй с выборами, парламентами, разделением властей является если не во всем, то во многом некоторой бутафорией. Фактическими монархами становились и генсеки, и всенародно выбранный первый президент «свободной России», и его политические наследники. Значит, это не столько злая воля или неумеренное властолюбие наших правителей, сколько объективное требование системы. Впрочем, и здесь можно предположить, что дело тут не только и не столько в Востоке как таковом, сколько в самой конструкции чрезвычайно сложно устроенной и ассиметричной территориальной империи, которая просто не может управляться на основе общих и прозрачных правил, предусмотренных нормами современной западной демократии. Не случаен в этой связи настрой определенной части российских националистов, выступающих за демократическое национальное государство по образцу европейских стран. Их называют «кляйн-националистами», которые в отличие от «гросс-националистов» стремятся не увеличить территорию государства, а уменьшить, сведя до коренных русских областей. В чем-то они правы: в той стране, которой сегодня является РФ западной демократии в обозримом будущем не будет.
Коснемся еще двух составляющих евразийского дрейфа. Первое. Геополитика. Пока, хотя об этом можно скорее сожалеть, мало что указывает на то, что активно инициируемый Россией «Евразийский Союз»  станет не просто верхушечным образованием, призванным решать текущие экономические и военно-политические задачи, но и новым «общим домом» евразийских народов бывшего СССР. Второе. Культура. Пока – и это при всем огромной демографическом напоре Азии на Россию и Европу, происходит скорее обратный процесс тотальной экспансии европейской культуры на Восток, но не наоборот. Именно китайцы, японцы, корейцы побеждают на всех конкурсах классической музыки, активно и более успешно осваивая европейскую «высокую культуру», и в учителя себе все чаще выбирают русских профессоров. А вот продвижение в противоположную сторону культуры этих стран (кроме, м.б. японской) большой поддержки ни в России, ни в Европе не встречает. Английский, немецкий, русский языки гораздо востребованнее  на Востоке как языки межнационального общения чем восточные языки в той же России. Как видно, пока мы здесь еще держимся.
Моя полемика с А. Морозовым не является отрицанием того, что он пишет. Как я говорил в самом начале, очень во многом он прав. Однако хотелось показать неоднозначность, противоречивость, и в конечном счете – непредопределенность и процесса, и его конечного результата. Как говорится, поживем – увидим.