Это было недавно

Когда  в России начались девяностые  годы двадцатого столетия, я работал  в строительном тресте, который уверено дышал на ладан и должен был крякнуть.

Прошло несколько месяцев после того, как строители последний раз воочию видели деньги. Чтобы не забыть о том, что они есть, напоминали друг другу: "Если ты видишь на деньгах Георгия Победоносца - это российские деньги! Сейчас они не наши, потому что нам их не хотят платить за нашу работу. Всего делов - то, а так-то всё нормально, всё ровненько, как в Греции, но нам туда не надо".

На наш строительный объект привозили продукты. В то время очень продвинутые граждане это явление экономики, гордо называли << бартером>>, а кто-то и <<натуральным обменом>>, как при феодализме.

У нас кончились запасы продуктов, а на работе о деньгах даже и не вспоминали. Кое-кто из  конторских женщин, при слове – «деньги», закатывал глаза под лоб, а некоторые, особенно не стеснялись, говорили: «А что это такое и с чем это можно есть?»

- Саша, может ты съездил бы в редакцию какой-нибудь газеты, глядишь, твой рассказ какой-нибудь и напечатали, - предложила мне  жена.

Я  послушал её, потому что у нас закончилась даже соль, а холодильник был отключен: хранить там было нечего. Решил я направить стопы свои в одну из городских газет. Мне предстояло встретиться с самим редактором газеты! А это, извините, не хухры - мухры! Это уже – мухры - хухры! Так что, извольте любить и жаловать.

Моё сердце от волнения, когда я  подошёл к редакции, готово было выпрыгнуть из груди. «Мама мия! - в страхе и трепете думал я, - раньше даже мечтать не мог о том, что однажды мне доведётся разговаривать с редактором газеты! Мама, мия. Где мои тапочки?»

Две красивые молодые женщины с улыбками встретили меня в кабинете главного редактора. Если бы в это время американская кукла Барби по - щучьему велению стала земной красавицей и появилась здесь, я сказал бы, что эта заморская красавица «отдыхает» в сравнении с двумя молодыми, красивыми и очаровательными бизнес-леди.

Глядя на красавиц, вспомнил о том, что совсем не зря некоторые мужчины о длинноногих красотках говорят, что у них ноги из ушей растут! Именно так я и думал, волею судьбы, оказавшись в этом учреждении. Холодная и официальная красота его угнетала меня. Я не мог настроиться на разговор, потому что всё во мне бунтовало против меня же самого. «Чего ты сюда припёрся? - говорил мой внутренний голос, - думаешь, что эти длинноногие красавицы тебя поймут? Ты думаешь, они слышали о том, что в России в своё время жил поэт Кольцов? Тебя здесь не поймут! Иди лучше домой! Гуляй, Вася...»

***
- Здравствуйте, господин писатель, - ровным голосом произнесла редактор городской газеты и посмотрела на меня синими глазами. В глазах её засветился деловой интерес. - Вы присаживайтесь на стул, - она изящнейшим жестом своей  белой холёной руки указала мне на стул.

Я, в душе робея, но все же нашел, что ответить ей. Улыбаясь, проговорил: - Вы очень любезны, сударыня! Прошу прощения за то, что я изволил побеспокоить Вас! Думаю, что проявил дерзость, когда позвонил вам и попросил вас, как журналиста, оценить мой литературный опыт. Сейчас  думаю, что мой поступок был глупым. Разрешите откланяться?

- Ну, нельзя же так! Вы же нам позвонили и мы, - главный редактор кивнула в правую сторону, где на стуле сидела её сотрудница. - Мы, с Еленой Ивановной ждали вас, - она замолчала и взглянула на меня.

Я знал уже о том,  что мой разговор с этими двумя холёными женщинами волею судьбы оказавшимися выше на социальной лестнице, чем я, бесполезен для меня. В который уже раз в этот день  начал  ругать себя за то, что послушал жену и поехал в редакцию городской газеты, в которой две  размалёванные куклы решили устроить спектакль. Мне  в этом спектакле предстояла роль униженного и оскорблённого человека.

Конечно, причиной такого отчаянного поступка, заставившего меня приехать сюда, был произошедший утром случай. Жена утром сварила пшённую кашу на воде, а соли дома не оказалось ни грамма.

- Дожились! - сказала она и заплакала, когда увидела, что закончилась соль.

 А потом Вова, наш младший сын, которому недавно исполнилось два года, ел пшённую кашу и выплёвывал её на стол.

- Сынок, так делать нельзя, - заметил я ему.

 - Папа, я сейчас найду вкусную кашу, и не буду так делать,- говорил он, и продолжал выплёвывать кашу. Я смотрел на него и молчал. От отчаяния на глазах моих выступили слёзы. Как-то некстати пришли на память слова китайского мудреца: «Не приведи Бог жить в эпоху перемен». "Так за что же нам наказание такое - жить в эту самую эпоху, думал я.- блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые! Я бы своё блаженство отдал за то, чтобы никогда не видеть голодные глаза моего сына, но только здесь, на этой грешной земле, где царствует "Золотой Телец", моё блаженство никому не нужно."

***
Редакция газеты находилась на втором этаже городского Дворца Культуры. Из окна кабинета виднелись: площадь, ряды киосков, пятиэтажные панельные дома и асфальтированная дорога, по которой передвигались городские маршрутные автобусы и легковые автомобили.

- Мы с Еленой Ивановной думаем, что вы  нам что-нибудь почитаете, - отвлекла моё внимание от вида за окном редактор газеты.

Я улыбнулся: - Думаю, что вы это сделаете сами. Я вам оставлю рукопись минут на десять, а сам выйду ненадолго. Мне нужно знать мнение профессиональных журналистов о моём рассказе. Извините меня, мне нужно было бы обратиться к литературному редактору.

- Вы считаете, что мы  не сможем оценить ваш рассказ? - в голосе редактора звучала обида.

- Сможете. Но это будет простая трата времени.

- Вы в этом уверены? - она  усмехалась.

- Да, - я кивнул ей головой.

- Объясните.

 Мои слова задели самолюбие этой женщины, и она обиделась на меня так, что не могла скрыть от меня своих чувств. Движимый  к ней чувством жалости, я сказал о том, что думаю.

- У вас городская газета. Я не знаю ничего о том, что меня интересует - это ваше отношение  к культуре. Но главное - не ваше личное отношение к культуре!

- А в чём же тогда дело, - редактор делала вид, что я неправ.

- Скажите мне, в вашей газете предусмотрены расходы на культуру?

- Нет, - она отрицательно покачала головой. 

 - Так вот. Думаю : сейчас, вы, прочитаете мой небольшой рассказ "Льдинка". Я зайду в ваш кабинет за своей рукописью, минут через десять, - в это время я, положив рукопись на стол главного редактора, встал со стула. - И после того, как вернусь, вы подвергнете резкой критике мой рассказ и откажете мне. Мой рассказ так и не будет напечатан в вашей газете.    

 - Ваши рассуждения о том, что ещё не произошло - весьма оригинальны, - она усмехнулась, - вы объясните мне, почему произойдёт именно так, а не иначе?

- Я сказал об этой причине в начале нашего разговора, - я взялся за ручку двери кабинета, и прежде чем выйти из него сказал: - Причина-деньги!

***
- Извините меня, - главный редактор подала мне мою общую тетрадь, в которой был рассказ «Льдинка». - Вам ещё предстоит поработать над рассказом. Пробелы между абзацами должны быть больше. Вы сразу же в рассказе нарушаете внешний его каркас, а это не способствует правильному восприятию текста читателями.

- И вы извините меня, - повторил я машинально её слова. - Я дал почитать рассказ, который находится в рукописи. Надеюсь, вы смогли понять одно немаловажное обстоятельство : автор рассказа имеет представление о том, что такое абзац и никоим образом не перепутает это слово с другими словами, имеющими похожие окончания.

 - А с вами интересно вести беседу, - редактор улыбнулась. - Не стану вступать с вами в дискуссию. Кое в чём, пожалуй, я соглашусь с вами. Но это не означает того, что вы правы в нашем с вами диалоге.

- Помилуйте, - мне на какую-то долю секунды стало плохо от этих её слов. - Вы хотите мне сказать о том, что в моём тексте есть ошибки? Их не может быть уже потому, что в моём аттестате за десять классов и по-русскому языку, и по литературе - пять!

- Нет, - редактор как-то даже смутилась, объясняя мне то, что ей не понравилось. - Слишком уж прямолинейны вы в своём рассказе. Мне не нравится описание природы. Читаешь - белый, чистый снег, а потом сразу же - чёрная вода. Милостивый государь, такого быть не может!

 Я некоторое время пребывал в состоянии шока.

- Извините, - наконец-то смог проговорить я. - Если бы вы были внимательны при чтении рассказа, то помнили бы о том, что в это время мой герой находился в воде и старался вылезти на льдину. Река затягивала! Вполне естественно, что вода реки для моего героя в это время казалась чёрной.

- Хорошо, я соглашусь с вами, – на лице редактора появилась снисходительная улыбка, -  если не секрет, скажите мне, ваш герой - это вы сами?

- Нет,  - спокойно сказал я редактору.

- Зачем же тогда вы обманываете читателей? Я, представьте себе, вам даже поверила! А вы оказывается - хороший обманщик! Красивое лицо главного редактора от волнения раскраснелось. Я смотрел на неё и мне хотелось смеяться.

- Извините, - в который уже раз произнёс  это спасительное слово, - как автор художественного произведения, я имею право на воображение. Рассказ самым существенным образом отличается от того, что мы называем - мемуарами. Думаю, что вы знаете, что такое мемуары, и уверен, что согласитесь со мной.

- Вы мне определённо нравитесь, - на холёном лице главного редактора играла милостивая  улыбка.

Мне стало плохо, когда я посмотрел на её красивое лицо. «До чего же порой бывает безобразной красота!» - подумал  я и совсем не удивился пришедшим в мою голову мыслям.

- Извините. Разрешите откланяться, - я слегка кивнул редактору и её заместителю, которая смотрела на меня восторженными глазами.

 Я уже открыл  дверь кабинета, но остановил меня голос главного редактора. - У вас в рассказе нет изюминки. У одного автора я однажды прочитала «День прибавился на цыплячий писк». Согласитесь со мной - это так здорово!

Я кивнул головой.

- До свидания, -  сказал уже за дверью.
 
***
Пока я был в редакции газеты, прошел обильный дождь. На мокром от дождя асфальте блестели многочисленные лужи, в которых летнее солнце купало свои золотые лучи. Природа благоухала  свежестью. Дышалось легко.

 Мне было не до красот природы. Я тихо брел к своему дому. Возвращаться не хотелось, ведь дома меня ждали голодные жена и малолетний сын. Я не имел права возвращаться туда с пустыми руками. Раздумав идти домой,  направился  в свою строительную контору. И в конторе меня ожидало разочарование :  денег в кассе не было, но в ближайшее время обещали подтоварку, всё, естественно, по бартеру.

- Шурик, привет, - поздоровалась со мной бригадир штукатуров-маляров Надя Иванова, когда я подходил к гастроному. - Ты чего такой кислый?

- С чего же мне быть весёлым то? Только что из  конторы. В кассе, как всегда, денег нет! Заходил в бухгалтерию. Там обрадовали : обещают на следующей неделе подтоварку. А мне сейчас можно выть белугой, у меня дома даже соль кончилась! Я не имею права сейчас идти домой с пустыми руками.

Надя пригласила меня зайти с ней в гастроном. Она была на колыме, так называлась у нас подработка, поэтому деньги у неё были. Мы набрали с ней продуктов и вскоре вышли из  магазина.

- Вот тебе на расходы, - она подала мне несколько купюр. - Когда деньги будут - отдашь.

Она исчезла также внезапно и быстро, как и появилась.

Я испытывал состояние неимоверного облегчения. Мне казалось, что и природа разделяет со мной эту радость. В лесу, который находился за нашей девятиэтажкой, куковала кукушка, в луже, что находилась возле дорожки, по которой  шёл, отражались сосны и зелёные берёзки. Она золотилась и сверкала от падающих на неё солнечных лучей. Улыбался и сверкал в многоцветье красок, окружающий меня мир, а в окнах нашего дома отражался лес и зелёная трава, с ярко-жёлтыми одуванчиками.

Уже подходя к подъезду, я взглянул на окна третьего этажа, где была наша квартира и увидел  жену. Она держала на руках сына и смотрела на меня. Когда увидела, что  смотрю на неё, махнула мне рукой. Я непроизвольно остановился. Она плакала и рукой вытирала слёзы. Увидев это, я ускорил шаг, и скоро был уже дома.

Две сумки с продуктами я внес прямо на кухню. Мы молча смотрели на них, как на какое-то чудо. Потом жена обняла меня, уткнулась в плечо и расплакалась. Она плакала тихо, но слез было столько, что промокла рубашка. 

- Нас спас сегодня Господь, - шептала она, не переставая плакать, а я гладил её по голове, и все повторял: - Успокойся! Успокойся, родная. Жизнь продолжается!