Сон потребителя

Кресло было весьма удобным и даже уютным. Мягкое кожаное сиденье, спинка анатомической формы, резные деревянные подлокотники, будто бы струйками воды спадающие на пол, созданные так, чтобы было куда положить руку и забыть о ней. Впрочем, последнее мне не удалось. 
Но кресло — всего лишь кресло. Куда интереснее комната, в которой я нахожусь. Туман вокруг или стены столь призрачны, понять невозможно, но то, что появлялось из молока, в котором я плыл, заставило меня забыть обо всех мыслях. 

Из волнующейся белизны вышел пожилой уже человек среднего роста с тонко выточенным лицом, короткими волосами, обладатель круглых очков и неповторимой мягкой улыбки. Мудрый, добрый волшебник, нашедший в своё время моё сердце. Страдавший от собственных глаз, видевших чуть дальше, чем у других, он не смог молчать и каждое слово вырезал на бумаге со своими юными читателями всех возрастов.
Подойдя ко мне, Герман Гессе присел возле кресла. 
— Устал?
— Похоже на то. Ты был прав, мне вовсе не хочется сидеть здесь, кожаные сиденья меня злят. Но куда мне идти? Не видно же ни зги. 
Я поёжился. Рука намокла и было холодно.
Послышался смех, не очень громкий, но весёлый и радостный.
— Ну а чего бы ты хотел? Ясной дороги? Да пожалуйста!
Под взмахом руки туман расступился и стали видны циферблаты, раскиданные по пути, лица людей, плавающие в воздухе и ярко блестящие указатели. 
Я укоризненно взглянул на писателя, старательно давя смешок.
— Так же нечестно. Да, я понял, это действительно был бы худший из вариантов, но ведь из-за тебя туда я не пойду уже ни при каких обстоятельствах! 
Блеснувшие очки сообщили мне, что это был маленький подарок — указанный путь был скучным, так что на него в любом случае не стоило ступать. 
— Мне пора. И ко мне в своё время приходили мои друзья, погибшие до того, как я родился, так что можешь считать это визитом вежливости. Очень надеюсь, что ты запомнишь это место.
Человек поднялся и в один шаг растворился, оставив после себя цвета, вписавшиеся в картину комнаты.

Не успел я обдумать визит, как услышал шаги сзади. Вывернув голову, я расхохотался в голос. Мой мозг не стал выдумывать сложности и выдал мне Эйнштейна во всей красе: лохматого, чуть пьяного и с высунутым языком. Он быстро опомнился и смутился, приняв нормальный вид профессора; я тоже взял себя в руки и вежливо извинился. Попытался подать ему руку, но мне не удалось оторвать её от подлокотника, и я вновь попросил прощения. Учёный кивнул, принимая извинения, и, сложив на груди руки, спросил, действительно ли я занимаюсь тем, чем должен.
— Разумеется! — Вскочить мне также не удалось. — В чём я уверен, так это в том, что разделяю вашу страсть врываться в глубочайшие тайны, в самые основы мироздания!
Такой энтузиазм явно обрадовал моего гостя — или же здесь был гостем я? Так или иначе, он вновь кивнул и сообщил, сохраняя серьёзное лицо:
— Ну знаешь ли, я вообще-то знаменитый скрипач! Наука — это так, развлечение на досуге и заработок.
Я сказал, что знаю эту шутку, и учёный рассмеялся. 
— Неужели она так известна! Ладно, я вряд ли смогу помочь, тут лишь твой труд имеет значение. 
Он прислушался, и я различил какой-то шум.
— Оставляю вас наедине. Удачи.

Сначала я принял тень лохматого мальчишки за какого-то случайно запомнившегося человека. Но тёмные волосы, лицо с детскими чертами и печатью терпения невыносимой боли не оставили мне возможности обмануться. 
— Сашка!
Я дёрнулся вперёд, рванув руку и в первое мгновение не заметил, как шляпка гвоздя порвала мою ладонь, оставив кусочек её прибитым к подлокотнику мягкого кресла. Кровью брызнуло на моё лицо и на свитер гостя. Александр Башлачёв сочувственно на меня взглянул, но я схватил его за предплечье.   
— Саша… Ты должен знать. Всё будет плохо, но это никого не остановит. Твои слова будут помнить. 
Он же единственный из моих визитёров не имел представления о том, какие вещи он писал! 
Моё тяжёлое дыхание замерло, когда я услышал знакомый голос:
— Всё будет хорошо. Стоит только расхотеть.