Роман мой дивный род глава4, 4

Пока до бурьяна дошли,
Осталось тело без «души».
От голода желудок ныл,
Собрав остаток своих сил,
Анюта стала рвать бурьян,
В глазах явился враз  туман.
Он ни на шаг не отступал.
Работать чётко не давал.
И захотелось Анне спать,
Согнулась и не может встать
Очнулась только лишь тогда,
Когда попала в рот вода.
Горячий чай ей силы дал.
Со снега кто-то приподнял,
Стал руки щёки ей тереть
И заставлял не спать, смотреть.
Потом все дружно подсобили,
Бурьян в вязанку уложили
Осталось только донести.
И снег стал хлопьями идти.
Шагать было совсем не  вмочь.
И некому было помочь.
Брели по пояс все в снегу,
А тут и волки – на беду,
С небес как будто опустились,
Откуда только появились?
И стали жутко, громко выть
 И ни на шаг не отходить.

Последней в группе Анна шла.
И первой жертвой стать могла.
Варвара Ратушна упала
И во весь голос завизжала
Их визг на миг остановил
Вожак пронзительно завыл.
Тогда все бабы завизжали
Да снежками их забросали.
Тут волки сразу отошли
И дружно на совхоз пошли.
А женщины передохнув,
Не в ту сторонку повернув,
От дома дальше уходили
Под бурей вовсе заблудили.
И, потеряв остаток сил,
Вдруг смело кто-то предложил:
«Давайте, здесь все заночуем.
Вот сердце точно моё чует,
Что ни в ту сторону идём.
Так до утра мы не дойдём».
Все дружно тотчас согласились.
Вязанки шалашом сложились,
Внутри уселись все кружком,
Да и заснули крепким сном.
Метель их сверху принакрыла
И до рассвета не будила.

А утром перестал буран.
Случайно их нашёл чабан.
От дома были в двух верстах.
До дому ехали в санях.
И с той поры уж никогда
Ни с кем  в степь Аннушка не шла.
Всё то, что – с дерева, шло в печь.
В квартире – не присесть, не лечь.
Не стало стульев и стола,
В огонь и тумбочка ушла,
Сундук, шкатулки и корзины
И даже всякие картины.
Так Анна с дочкой выживала
И каждый день повестки ждала.
Возможно, сжалились над ней,
Ведь оставалась дочка с ней,
Да беспрестанно всё хворала.
Ей витаминов не хватало;
Да тощая – один скелет,
Как будто в теле жизни нет.
Ещё курьёзы с ней  случались,
Потом над нею все смеялись.
К примеру: вышла погулять,
Весною дивной подышать,
Побегать вдоволь, порезвиться…
И надо же беде случиться:
Ей захотелось сильно пить
И стала в дом к себе спешить.
Гость, что к соседям прискакал,
Коня снаружи привязал.
Конь гонористым был и злым:
Копытами подряд всех бил.
В минуту эту Тома шла,
Да на беду и набрела,
С такою силой её бил,
Что чуть до смерти не убил.
Мужик случайно проходил,
Коня кнутищем усмирил.
С тех пор коней она боялась,
Повсюду их остерегалась.

В другой раз вышла погулять,
Решила Настя покатать
На велосипеде лихо,
Сказала Томе тихо:
«Кататься,  хочешь? Прокачу».
И та ответила: «Хочу».
«Садись тогда скорей сюда,
Пока дороженька пуста.
Мы с ветерком с тобой промчимся
И также быстро возвратимся».
Сидеть на раме нелегко
И даже очень тяжело.
От страха тело задрожало,
Нога меж спицами застряла,
И полилась из раны кровь.
Превозмогая страшну боль,
И слёзы горьки, утирая,
Пришла домой она хромая.
Оставил шрам свой чёткий след
На память ей на много лет.

Мать в поле часто выезжала.
Сначала овощи сажала,
Потом полола весь сорняк.
Взять дочь нельзя было никак.
И у соседки оставляла,
По возвращенью, забирала.
А у соседки сыновья
Постарше были, чем она.
Когда их мать была в отлучке,
Ей крепко связывали ручки,
Спускали в погреб головой:
«Кричи погромче «Я – герой!»,
А коль не будешь так кричать,
То будешь в погребе и спать».
За обе ноженьки держали
И вверх, и вниз её качали;
А то кружили за одну,
Потом швыряли в высоту,
Да налету её ловили,
Нечаянно о стенку били.
Вся приходила в синяках,
В царапинах, да и в слезах.
Над нею жутко измывались,
Они считали, что игрались.
А ей внушали, как всегда:
«Придут фашисты, вот тогда
Узнаешь, пытки, ещё хлещи ,
Тебя замесят, словно в тесте.
Но, чтоб не делали они,
Нас не сломать. Герои – мы».
 
Шла к ним частенько молодёжь
И в снег и в оттепель, и дождь
Решать проблемы о войне
И как помочь своей стране.
Газету часто вслух читали,
Героев многих называли:
Тараном тот врага разбил
И вместе с ним в бою погиб;   
 Другой направил самолёт,
Последний совершив полёт,
В идущий поезда состав,
Пройти, вперёд врагу не дав;
Не пропустить смертельну пулю,
Морозов лёг на амбразуру.
Героев знали имена.
На Волге шла уже война,
И немцев кое-кто здесь ждал,
Вредил: конюшни поджигал,
Солому сено для скота;
Травил огромные стада;
Машины с строя выводил,
Где только мог там и вредил.
Сгорел, как порох, за ночь клуб,
Потом контора, Юный дуб,
С любовью кто-то посадил
До метров двух уже взрастил,
Теперь до корешка сгорел.
Ничто враг в жизни не жалел.
Когда конюшня воспылала,
Трагедия огромна стала.
Убит был конюх – старожил,
Коней для фронта разводил.
Бежали кони, как стрела,
Те, что спаслися от огня,
Всё, сокрушая на бегу…
Задохлись многие в дыму,
Сгорели заживо  дотла 
Директор поседел тогда.

Урон огромный нёс совхоз.
А тут ещё и бомбовоз
По небу мимо пролетал,
На всех он ужаса нагнал.
Летел как будто осторожно,
И как набат, гудел тревожно.
Кто тихо плакал, кто кричал,
А кто фашистов проклинал.
Рук для работы не хватало,
И техники не доставало.
На плечи женские тяглом
Ложился тяжкий труд кругом.
На месяц Анна уезжала,
В степи со всеми ночевала,
А дочь в детсадике была,
Там круглосуточно жила.
Уход был жалким, как везде:
Не хочешь есть – возьму себе.
И пищу няни доедали,
Хотя их всех предупреждали:
«Ребёнок должен сытым быть
Иметь здоровый внешний вид».
На деле было всё иначе:
Контроль отсутствовал тем паче.
Сейчас проблема лишь одна –
Засеять во время поля,
Чтоб накормить потом народ,
И весь, что есть в совхозе, скот.

О мамах дети тосковали.
Недоедали , плохо спали.
Ранима детская душа
Смериться с этим не могла
И тело хворью наделяла,
Хотя потом сама страдала.
Переболели детки все,
Но оставалось, как во сне,
Одна лишь девочка Тамара. 
Об этом мать её не знала.
Вернувшись с вахты трудовой,
Анюта не пошла домой,
А в детский садик побежала.
Ей санитарка прошептала:
«А ваша дочь не ест, не пьёт,
Да только плачет, вас зовёт».
У Анны дух перехватило,
Сердечко враз её заныло,
От страха руки затряслись,
И слёзы градом полились.

Настолько дочка исхудала,
Что Анна даже не узнала.
Не ела девочка три дня:
Во рту у ней цинга была.
Дал доктор медный купорос:
«Вот это – всё, что я принёс.
Ты разотри весь в порошок,
Насыпь на марлю с пятачок
И пусть тебе не будет в лень,
Три этим дёсны каждый день».
И Анна тёрла до крови.
У дочки, «мокрыми» штаны
От боли каждый раз бывали.
А раны всё не заживали.
Ей витамины бы принять,
Да только негде было взять.
Хлеб стали печь с одной мякины,
Как будто испечён был с глины,
А в магазине, хоть шаром…
Лежали тряпки лишь кругом.
И Анна в поле уходила,
Со ржи колосья находила,
Порой изгнившую свеклу,
Картошку – слякоть лишь одну.
С колосьев зёрна добывала
И их в картофель добавляла,
Потом лепёшки с них пекла,
Казалась вкусною еда.
Порою зёрнышки сушила
И кашу на воде варила.
Такая вкусная была!
Что вмиг съедалась вся до дна.
Потом немного легче стало:
Редиска появляться стала,
Укроп, зелёненький лучок
И репа чёрна с кулачок.

Продолжение следует.