Смерть Повелителя Снов. Глава 17. Начало
Будь ты проклят, пропади ты во тьме. Почему, почему именно сейчас… что ты забыл у него?!
Мои губы ещё саднило после его удара. Я оставил эту боль - напоминанием. За неё я был почти благодарен, я почти мог… сказать ему тогда правду… хотя бы часть её. Благодаренье Силам, что я способен сперва думать, а уж затем говорить.
Но если бы только я умел не ощущать ничего при виде него. Мои иллюзии могли спрятать чувства, затенить обычные, повседневные волны на бездонном озере моей души; но сейчас там бушевала буря. Ярость, какой ни разу за все девятнадцать лет этой жизни я не испытывал. Я сдерживал её, как мог; вытолкал себя на ассамблею, чтобы утишить эту бурю, сковать успокоительной фальшью улыбок, растворить в музыке, танце, в хрустально-звонких отражениях не моих зеркал. И всё напрасно. Столько глупых поступков, столько не сказанных вовремя слов… но что толку, ведь скажи я их - и ничего бы не изменилось.
Впрочем, нет. Могло бы стать хуже.
Разве не становилось хуже и хуже с каждым разом, когда я бился об эту стену, не желая сдаваться?
Но я даже не уверен сейчас, что было, а что приснилось, почудилось мне… пришло лживым эхом зеркал.
В одном я уверен: моя жалкая трусость, неумение себя и других контролировать, полностью владеть собою, всё это приковало меня к стене и держит здесь - когда моё место и моя душа там, возле первого в жизни, во всех вариантах жизни, друга. И он ждёт меня, а я не могу войти, потому что не сдержусь, если снова вынужден буду оказаться возле него. Лорда Льда.
Я слишком сильно хочу его убить. Где мне взять музыку, способную заглушить это желание?
К музыке я и вернулся, спустя час или около того, не дождавшись, пока они уйдут. Какой смысл дожидаться? Они оставят его погружённым в сон, я и сам поступил бы так. Что может каждый из нас сделать для него сейчас, кроме тяжёлого, тёмного сна исцеления?
Я мог бы больше. Подарить полное освобождение, красоту мелодий, иллюзию танца… не убрать совсем, но хотя бы заслонить от его сознания боль. Оставить лишь ветер, чувство полёта и звёзды.
Но не теперь, когда на его ауре стоит клеймо Первого Лорда. Не зная, зачем, не могу рисковать. Им - не могу.
Как мог я отпустить его?
Почти до рассвета отдаваясь магии танца, потом без сна лежа на растерзанной кровати, среди останков моих зеркал, я думал об этом снова и снова. Как я мог быть так слеп, где была моя память, как я мог его отпустить?!
И потом, когда Лорд Льда пришёл и сказал, к чему привело моё стремление забыть и что я должен сделать, гнева не было, и протеста тоже, и вообще ничего. Расплата, всё правильно, это просто моя расплата. Я заслужил.
Мы всегда пытались сбежать, сколько себя помню… сколько помню вариантов себя. Иногда попытки были почти успешны - если не считать того, что дальше нас всё равно убивали. Жители тех мест, где оказывался тот, кому удалось; как правило, их трудно было упрекать - они лишь защищались… но чаще друг друга убивали мы. И сейчас, пытаясь глядеть назад, я не мог во всём винить королеву, и даже - даже Госпожу… так грустно и так смешно - мы всякий раз сами убивали себя. Наши страсти, наша несдержанность, нежелание обуздывать свои порывы и задумываться над тем, к чему и какими тропами мы идём… и сколь тесно связаны наши судьбы.
А они были связаны - с самого начала. Хотя это случилось так давно, что всех деталей не помню даже я. Но судя по тем обрывкам, что остались, у меня меньше всего причин вспоминать, ведь тогда именно меня сломали первым. И первым заставили предать.
Не потому ли мне выпала, мучительным проклятьем, неснимаемыми ржавыми цепями, эта память…
Мы жили в богатом, мирном королевстве. И по тогдашним меркам, небольшом, но и его мне не довелось объехать - я не покидал столицы всю свою жизнь, а была она, видимо, совсем короткой. Выезжать мне полагалось лишь в единственном случае: по воле Принца. Но воли он не изъявлял - когда ему требовался спутник, он брал не меня, а того из нас четверых, кто с детства слыл его лучшим другом. Имя его стёрлось из моей памяти… как и двух остальных, как и моё. Всё-таки это было очень, очень давно.
Мы звались его Мечами - то был почётный титул, самый почётный в королевстве, и нося его уже почти пять лет, я был счастлив каждый миг своей жизни. И отец мой, и дед, и все мужчины нашего рода удостаивались звания Мечей Трона, и сделавшись им, будучи столь юным, я гордился безмерно… быть может, чересчур. А когда год назад принц оказал нашей семье особую честь, назвав Мечом и моего младшего брата, я почувствовал, что все мечты сбываются наяву, и просить мне у Сил отныне нечего - мне дано всё, и даже больше, чем стоит желать обычному человеку.
За всё надо платить. О да… но даже сейчас я не могу понять: неужто это и есть справедливая, подлинная цена нескольких лет счастья, неужто оно было настолько чрезмерно… или настолько не заслужено мной?
Какие эгоистичные мысли. Я был никем вообще в этой истории, и никакие мои чувства и желания не имели ровно никакого значения. Ни для Принца, ни для той леди - прекрасной и тогда, какой же прекрасной... ни, наверное, даже для меня самого.
Да я и не думал, что Мечу следует заботиться о собственных чувствах и желаниях, - я пребывал в уверенности, что важны лишь желания моего Принца. И честь, разумеется. Но здесь-то проблем не было: моя честь заключалась в достойном служении повелителю, а этим я и занимался. Правда, защищать его мне пока не доводилось: сам он не желал ни с кем воевать, а соседние страны давно не нападали - последний раз такое произошло незадолго до моего рождения, и о войнах я знал лишь со слов отца. Реальной угрозой оставались лишь разбойники, они-то никогда не переводились; да ещё разобиженные одиночки, неудачники, в своих бедах почему-то винившие Принца. Мне они казались сумасшедшими. Тем не менее, они вполне могли нанести удар, так что Мечи продолжали считаться необходимыми, как и прежде, и проводили дни в сражениях; правда, не с врагами, а всего лишь друг с другом да с гвардейцами - теми немногими, кто видел в нас товарищей, воинов, а не четвёрку избалованных бездельников, нашедших благодаря своему происхождению тёплое местечко у трона.
Но ими нас почти все и считали... хотя по-настоящему высокородным был всего один, дальний родич нашего Принца и даже не последний в списке возможных наследников короны. Но его такое отношение не злило, а забавляло. Брат мой бурно негодовал, обижался, пытался переубеждать; я же давно выучился принимать это как должное - обычная несправедливость, каких полным-полно в мире. Особенно если вспомнить, что старший из нас, признанный мастер клинка и, несмотря на молодость, наш наставник, был и вовсе не знатен - выходец из самой простой семьи; я не знал точно, но по слухам, был он сыном то ли фермера, то ли кузнеца, то ли вовсе неведомо чьим подкидышем из приюта. И хотя ему-то и стоило бы чувствовать себя задетым, но внешне он никак это не проявлял. Но он всегда оставался для меня примером редкого самообладания... кто знает, что скрывалось за его вечной маской прохладного, с ноткой иронии, покоя.
Наш принц готовился к свадьбе, а потом повстречал девушку. Банальнейшая из историй... я думал, что он ослеп или впал в некое подобие безумия, но вряд ли от меня стоило ждать объективности - его невеста казалась мне прекрасней всех женщин в мире, её иссиня-черные волосы и порывистые манеры напоминали горных соколов - стремительных опасных птиц, свободных, не дающихся в руки ловцам, не позволяющих себя приручить. Наверное, я был влюблен в неё немного. Или был бы, если бы мог себе позволить столь возмутительную вольность: влюбиться в невесту своего повелителя. Но это, конечно, было исключено. Я просто радовался, что могу на неё смотреть, склонять перед нею голову в поклоне и ловить её взгляд иногда, а скоро смогу видеть её намного чаще - и защищать, как защищаю моего принца. Её имя было названием драгоценного камня, и такой она и была - редкой, ослепительной драгоценностью... О да, думаю, мне оставался шаг до того, чтобы в неё влюбиться.
А та девушка была принцессой огромного королевства и говорили, что волшебницей... говорили так много разных глупостей, что я вообще старался ничего не слушать и тем более, не верить: например, что из двоих красавиц наш принц выбрал более кроткую, ту, что более склонна покорно им восхищаться; да и владения её куда богаче, и тайная сила... Меня сплетни раздражали. Всё это было не наше дело, меч нужен лишь затем, чтобы оберегать, а не обсуждать поступки и чувства хозяина. Но трое других и обсуждали, и высказывали мнения не очень лестные. Я молчал и огорчался. Я ведь любил их.
- Оставлять свою охрану бездельничать и таскаться за тридевять земель одному. Если тут есть логика, то я её постичь не в состоянии!
- Отправиться к возлюбленной без красавчика-Меча за спиной? - братишка рассмеялся. - По-моему, всё вполне логично. На их свидании ты определённо лишний!
- Не смешно, - хмыкнул Нер. - Это рискованно.
- Да перестань. Кому он нужен. Ему никто не угрожает.
Наш наставник задумчиво посмотрел на него поверх клинка, который уже второй час заботливо полировал.
- Тебе это не нравится? Требуется угроза?
Брат вспыхнул и слишком явно отвёл взгляд. Никакого самоконтроля. Свет, и чему я столько лет учу его.
- Боюсь, я согласен с его высочеством: это и впрямь неосторожно. Особенно сейчас.
Нер нахмурился.
- Никаких высочеств, я же просил. Так ты считаешь?..
- Эти его любовные истории. Когда в игру вмешиваются задетые чувства, оскорблённые женщины... нет, я на его месте без своих Мечей из дворца не вылезал бы.
- Она ничего ему не сделает! - не удержался я. И осёкся, прикусив губу, - не лучше маленького братца. Позорище. И в тщетной попытке спасти лицо прохладно добавил: - Эта леди не производит впечатления способной на месть.
- Кто знает женщин, - пробормотал Нер. И с привычным для меня странным блеском во взоре поглядел то ли в затянутое тучами небо, то ли в сферы совсем иные, в края своих грёз. - Но с виду всё так спокойно... и в то же время я чем-то... встревожен... И ты?
Наставник опустил ресницы и медленно кивнул. Братишка сдвинул брови и переводил взгляд с одного на другого, явно не понимая... как и я. Спокойно, о да... это был обычный, спокойный, сумрачный, слегка скучноватый день, и скрашивала его лишь красота цветов в дворцовом парке, где мы четверо проводили время тоже совершенно обычно: тренируясь, болтая и поджидая исчезнувшего ещё на рассвете повелителя. И я чувствовал лишь одну тревогу: за раненое сердце его бывшей невесты... искренне надеясь, что не так уж сильно оно ранено. Но не за него, и уж точно не за мир в королевстве.
И тут мир кончился.
Дальше всё смутно, и слишком ярко, слишком алое, слишком страшно. Мы не посрамили звание Мечей, это я знаю, мы сражались отчаянно... я помню лишь вспышки, обрывки картин. Наставник, похожий на воина из легенд, с двумя мечами, стальные молнии, вращаясь, образуют два сверкающих щита, сплошную защиту... для меня, уже на одном колене, с глазами, залитыми кровью из рассечённого лба. Нер с почти невозможной для хрупкого юноши силой раскручивает зазубренный серп на длинной цепи; я слышу режущий свист... и хруст костей, и кровь повсюду - на белом песке дорожек, на траве, на нежных лепестках цветов. Моя рапира впивается, рассекает тела, не думать, что это люди, живые, знакомые, о нет, зрение лжёт... холод, и камзол такой тяжёлый от крови. Мой повелитель, как хорошо, что вас тут нет. Как хорошо. Простите, из меня получился ни к чёрту не годный Меч... Друзья, учитель, да оставьте же меня, прорывайтесь наружу, уходите к нему... я просто бремя, я мешаю вам спастись!.. Нер подхватывает меня, отбрасывая бесполезный обрывок цепи - словно откушенный... да кто же они, чем они сражаются?! Но неважно... и удачно, что я могу биться левой рукой, когда от правой больше нет толку... Вот только наши враги были намного, намного сильнее. Последнее, что я помню, - брат одним прыжком вылетает вперед, прямо под сокрушительный удар, нацеленный на наставника, и слепящая вспышка пламени, и его хриплый, рваный, странно торжествующий крик: «Уходите, я задержу их!»
Потом была только тьма. И ещё боль. Багровая бесконечность боли. Но к этому я был готов. Главное, не кричать, не бросить тень на честь моего принца. Любая пытка заканчивается, довольно скоро, и ты умираешь, и всё.
Но я не умирал. И тьма отчасти рассеялась... о чём я пожалел. Я был прикован к стенам чего-то вроде клетки и видел других - как и я, в цепях, на коленях... глаза Нера сверкали бешенством, частью сознания я поражался, как ярость не плавит его цепей... лицо наставника было бесцветным, как снег, зато всё его тело словно окутывал алый плащ - кровью из множества ран... и отражением, словно пламя, алые слёзы на глазах моего брата, закушенные губы и решимость - не сдаться до конца... я гордился им. Такой красивый, такой отважный. И такой юный. Дети не должны так умирать... Я думал о друзьях, чтобы игнорировать боль. Брал их силу, чтобы молчать. Какое-то время у меня получалось.
Я не видел своих палачей, и никто ни о чём меня не спрашивал. Я считал удары, пытаясь отвлечься, но сбился на восьмом десятке... понимать, что братишка смотрит на это, что все они смотрят, было дополнительной пыткой, хотя эту тактику я понимал прекрасно: без особых усилий лишить мужества сразу всех четверых, пытать одного, выжидая, что один из невольных зрителей сломается и заговорит... Я мог бы сразу сказать им: здесь такое не пройдёт. Не заговорит ни один. Мечи Трона не ломаются.
И всё-таки, чего же им надо от нас... от меня? Лучше думать об этом, чем о том, скоро ли я не выдержу и закричу, опозорив честь Меча и унизив друзей, которые в меня, кажется, пока ещё верят. Когда на смену кнутам появился раскалённый металл, я и сам перестал верить в себя. Только в смерть - к счастью, она-то не подводит, особенно тех, кого готовили, подобно мне, переносить боль... и оборвать всё разом, если сил не остаётся. Но у меня не вышло ничего. Я не понимал, почему... моё сердце должно было остановиться, а я был жив... если это ещё могло зваться жизнью. Сквозь пелену слёз, сквозь боль, которой я не мог и вообразить, я смутно видел глаза брата... но не такие, как обычно, а пугающие до дрожи, полные бушующего огня. Крики резали слух... проваливаясь во тьму, я осознавал, что кричу я сам, и отчаянным усилием выдёргивал себя наружу, пытался молчать, но больше, чем на секунду-другую, меня уже не хватало. Мог я лишь одно: не молить. Да и это я бы делал... если бы не ясное осознание, что кто-то, чьё ледяное присутствие я постоянно ощущал, попросту наслаждается моей болью, и ни гордость, ни унижение, ни мольбы, ничто для него не имеет значения. Я мечтал лишиться чувств, но и этого мне не давали... я не знал, каким образом, но не сомневался: не будь воли этого существа, я был бы уже мёртв, и каждый мой вздох давно уже зависит только от него.
Ну что же… осталось понять, как разозлить его настолько, чтобы оно позволило мне умереть.
А после я увидел её. И бездна распахнулась мне навстречу… даже сейчас я помню миг, когда вспыхнуло и сгорело всё, выгорело дотла, осталось лишь серое, пустое, покрытое пеплом отчаяние. И не было смысла сражаться, стискивать зубы, терпеть… и жить, и заботиться о верности и чести. Ничего.
- Всё ещё слишком закрыт, - совсем чужим, с привкусом металла голосом обронила она... бывшая невеста моего принца, моя прекрасная зеленоглазая леди. - Слишком владеет собой. Займитесь его лицом. Оставьте глаза, он должен видеть.
От моих криков дрожал воздух… пока расплавленная сталь не прожгла щёку насквозь, и я просто не мог больше издавать звуки. И всё-таки оставался в сознании… и смотрел. На неё.
«Я любил тебя».
Не вслух, да и мысли блёкли, терялись, но она услышала. Или то, во что она превратилась, потому что ею, настоящей, это не было.
- Сопротивляется, - с ноткой раздражения произнёс её устами чужой голос. - Такой он мне бесполезен. Цепей и боли тут мало; примените насилие иного рода. А стены обратите зеркалами. Мне нравится его упорство. Тем сильнее будет то, что в нём пробудится.
А где-то далеко, на грани сознания я слышал - или это казалось мне… едва уловимо: «Я никогда не прощу тебя. Не прощу, что ты не сказал мне…»
Свидетельство о публикации №213021100913