Еще о рыбалке и рыбаках. Часть вторая

Рыбу мне доводилось ловить во всяческих водоёмах, от северных морей до тропиков.
На Северном флоте служил у нас на корабле боцманом мичман Линенков Николай Евгеньевич. Службу он начал еще во время финской кампании, в 39-м году, прошёл всю Великую Отечественную. Начало войны застало его на полуострове Ханко (наша база на территории Финляндии). Бои там были жестокие, но не моя задача их описывать. Потом он служил на торпедных и бронекатерах, дошел до Берлина. Наград боевых на его парадной тужурке было столько, что адмиралы завидовали. Однажды, кстати, был свидетелем одной любопытной сцены. Были какие-то большие флотские учения, по окончании которых раздавались морякам заслуженные награды. И на это торжество приехал главком ВМФ адмирал Горшков. Очень большой начальник (маленького роста). Адмиралом он был с незапамятных времен (еще с войны). На флоте по этому поводу шутка ходила, что у Горшкова никакого роста – я, мол, прошел уже огромный путь от сперматозоида до лейтенанта, а он всё это время в адмиралах проходил. И вот идет главком со свитой вдоль строя нашей эскадры (стоящей по стойке «смирно» и пожирающей его глазами) – вдруг останавливается, близоруко прищуривается и рысью семенит к нашему экипажу. Начальство всё замерло от неожиданности (многие уже в душе с погонами попрощались), а он подбежал к нашему боцману и, подпрыгивая, пытался его поцеловать. Я стоял рядом, поэтому видел и слёзы у обоих и как они друг друга по именам называли – "Коля-Серёга". Чтобы мичман называл адмирала Флота Советского Союза - Серёгой!!! Дорогого стоит. В общем, посадил Горшков Николая Евгеньевича в свой бронированный лимузин и вернул только через пару дней. Оказывается, они вместе воевали на Дунайской флотилии и с тех пор ни разу не встречались. Ну, ладно, так я до сути и не доберусь, много еще можно вспомнить про боцмана.
 Евгеньевич хранил у себя вырезку из флотской газеты за 47-й или 48-й год, в которой была его фотография на фоне огромного палтуса, висящего на корабельной кран-балке и статья. Дословно, естественно, я её не помню, поэтому привожу по памяти.
«Командир гидрографического катера главный старшина Линенков в свободное от службы время увлекается рыбной ловлей и недавно ему удалось на удочку поймать гигантского палтуса весом более четырёхсот килограммов». Дальше корреспондент описывал как в выходной день, подготовившись к предстоящим политическим занятиям и выполнив свои обязанности по воспитанию личного состава катера, он на удочку поймал вышеупомянутого палтуса. Рядом с заметкой была фотография, запечатлевшая  рыбака на фоне «рыбки».
  На самом деле, конечно, всё было немного не так, а вернее, всё было совсем не так.  Шёл Евгеньевич на своём катере к острову Кильдин по какой-то служебной надобности и решил зайти в одно рыбное место, где он не раз ловил палтуса. Закинул свою «удочку» и потихоньку стал ходить кругами. А удочкой у него служила кран-балка с десятимилиметровым стальным тросиком, на конце которого висел кованый крючок с треской на пару кило в качестве наживки. И вот, рассказывает, клюнуло. Лебёдка кран-балки сначала медленно, а потом, с каждой секундой  всё быстрее стала разматываться. Морячок, который дремал рядом, быстро поставил лебёдку на тормоз, но он мало помог – трос всё равно уходил в студёные воды. В конце концов, с помощью лома и какой-то матери всем экипажем удалось застопорить бедный механизм. И тогда пошёл катер… Но, не туда, куда его направляла твёрдая рука, а кормой вперёд, да ещё и с тенденцией к погружению, аки подводная лодка по команде: «Срочное погружение!». Боцман, говорил, что сначала так и подумал, - зацепил подводную лодку. И уже лихорадочно вспоминал, где у него топор, чтобы отрубить тросик и смотаться, пока лодка не всплыла. Потом, по тому, какими кругами его таскали, он понял, что поймал царь-палтуса и с ним можно справиться.
 В общем, долго дело делается, да быстро сказка сказывается. Боролся боцман, его команда и многострадальный катер с этой рыбкой часов пять или шесть (в вахтенном журнале потом появилась запись, что ввиду встречного ветра, течения, тумана и штормовой погоды они не смогли выполнить своё задание). Вытащили палтуса с помощью всё той же лебёдки, принайтовили за жабры к мачте и вернулись в базу.
 А там как раз маялся нетрезвый корреспондент, которому осточертело высасывать из пальца материал об отличниках боевой и политической подготовки и фотографировать фотогеничных этих самых отличников в одних и тех же позах – склонился над конспектом или томиком Ленина-Сталина-Маркса, включает какой-то механизм, напряженно вглядывается в океанскую даль (ширь, глубину) в поисках происков империалистов и их пособников и т.д. Увидел он это чудище, размером с катер и тут же принялся фотографировать с разных ракурсов и расстояний всех участников событий (боцмана, палтуса, катер, команду катера). Потом всю ночь на береговой базе шла разгульная, но тихая пьянка – времена были еще сталинские, не очень разгуляешься. Палтус под море казённого спирта был съеден. Всю ночь камбузы на базе и катерах непрерывно жарили-варили огромные куски деликатесной рыбки, которые тут же шли на закуску. Корреспондент накатал огромную заметку, в которой расписал все перипетии поимки, но цензуру она не прошла и, в результате осталось только то, что я процитировал.

С боцманом мне довелось много всякой рыбы половить в морях-океанах. Мы с ним ловили и всяких экзотических, от которых корабельный доктор с ума сходил. Потом постановили – с чешуёй не ядовитые, без чешуи – ядовитые, но у всех обязательно срезать колючки. Попадались такие экземпляры, что ни в одном определителе тех времён невозможно было узнать родословную этих рыбок. Ловили и промысловых. Однажды пришлось нашему кораблю недели три торчать возле Фарерских островов. Так там мы вдвоём за вечер налавливали морского окуня килограммов по сто. Экипаж стонал. Во-первых, морякам приходилось их чистить-разделывать, а потом есть во всех видах. Помощник командира, который заведовал продовольствием, решил для экономии прочих продуктов и из-за отсутствия места в рефхранилищах, всю эту рыбу скармливать экипажу. Нам удовольствие, а всем остальным эти окуни поперёк горла стояли в прямом и переносном смысле.

Ещё у боцмана было хобби – производство сувениров из всяческих морских организмов. Банальные кораллы и ракушки его не интересовали, это каждый безрукий моряк может сделать. Да и толку от них. Постоят пару лет на шкафу-серванте-зеркале, покроются пылью и будут выброшены. А боцман творил шедевры. Для этого ему надо было всего две вещи – акула и красное или черное дерево. С деревом у него проблем не было. Мы тогда еще не знали ценность цветных металлов, а весь мир давно делал на этом бизнес. Боцман собирал бросовые (с нашей точки зрения) обрезки медных кабелей-проводов, выбрасываемые обычно за борт, старые вентили-трубы из латуни, бронзы и прочее. В любом африканском или арабском порту он выменивал это на всё, что угодно, в том числе и на доски разных цветов и оттенков. Оставалось дело за малым – поймать акулу.  Для лова этих хищников у нас за кормой практически постоянно болталась испытанная боцманская «удочка», на которую он когда-то поймал палтуса. Не всегда попадались акулы, очень часто цеплялась всякая мелочь вроде тунцов-макрелей и прочих хищных рыбок. Это всё отдавалось на камбуз, а вот если попадалась вожделенная акула, тут уже начиналось действо. На ют вызывалась вся боцманская команда (невзирая на время суток), они выстраивались с обеих сторон бьющейся на палубе акулы, с большим куском брезента (техника безопасности превыше всего). Боцман обозревал диспозицию, особо непонятливых еще раз инструктировал: «Держитесь от зубов подальше, не загубите мне материал своими руками-ногами!». Затем командовал: «Хватай!». Вся боцкоманда накрывала брезентом и своими телами акулу, и вся эта куча подпрыгивала вместе с акулой до тех пор, пока боцман ловким движением не разрезал ей горло острым кривым ножом «от уха и до уха». Командовал: «Всё, я её зарезал, можете ребятки перекурить». Если честно, то эта команда состояла из одного слова, которое рифмуется со словом «конец». После того, как акула прекращала трепетать в агонии, ждали еще минут десять-пятнадцать, потому что, как рассказывал боцман, были случаи, что она своим последним ударом калечила людей. Затем акула потрошилась и разделывалась. Тут уже все любопытные разбегались, потому что вонища стояла  невозможная – смесь рыборазделочной фабрики и привокзального общественного гальюна на этом фоне были бы ароматом от Шанель. Потроха акульи выбрасывались за борт для прикормки её же собратьев. Плавники шли на супчик, шкура обдиралась для изготовления наждачки (у акулы шкура очень шершавая, причём на животе она меленькая, как у наждачки мелкой, а ближе к спине очень крупная). А голова аккуратно отрубалась топором, потом варилась, в хлорке вымачивалась и в распятом состоянии приделывалась к полированным  дощечкам из красного или черного дерева.
Ну, ладно, если уж начал про боцмана – надо продолжить. Однажды стояли мы на Феодосийском полигоне, ждали своей очереди пострелять, или по другому какому поводу, неважно. Была суббота, с утра на корабле производится большая приборка (всем бы хозяйкам так надраивать свои жилища, как моряки). Боцман с утра набросал с бака (с носа – для сухопутных) свои донки (еще накануне хвастался, каких камбал бывало, ловил в эти местах) До окончания приборки времени проверить снасти у него не было, потому что большая приборка для боцмана – хлопотное дело. Надо выдать приборочный материал, проследить, чтобы палуба и надстройки блестели как у котов... В общем, – весь в беготне. До команды, которая дается за полчаса до окончания приборки: «Медь, железо драить, резину мелить, барашки расходить и смазать!» - ему не присесть. А пока он бегал, его же боцманята подняли одну удочку и привязали туда обрез (тазик или шайка на берегу). И вот перед обедом приходит боцман проверять улов. Вытаскивает одну камбалу, вторую. Надо сказать, что не очень уж и большие - килограмма на полтора, не больше. Доходит очередь до «заряженной» обрезом, все делают вид, что не смотрят (эка невидаль!). Потянув за лес-ку, Евгеньевич сразу стал кричать боцманятам, чтобы бегом несли сачок. «Камбала там, с меня ростом!», - кричит. Те беспрекословно побежали (ухмыляясь про себя), принесли. А обрез в глубине гуляет из стороны в сторону, боцман уже в предвкушении… Можете себе представить фонтан отборного (заслушаешься) флотского многоэтажного красноречия, который выдал боцман, увидев казенный обрез с красными буквами "БК" (боцманская команда)!
Впервые я близко познакомился и сошёлся с боцманом, когда впервые прибыл на корабль ещё курсантом, на стажировку. В те времена была очень продуманная система подготовки. При прохождении практики мы жили вместе с матросами срочной службы, вместе спали, питались, несли вахты, стояли в нарядах. Так же драили корабли во время приборок, прятались по всяким шхерам корабельным, чтобы втихаря поспать или покурить, то есть познавали службу с самых низов. А во время стажировки согласно Корабельному уставу курсанты пользовались правами старшин сверхсрочной службы (мичманов) и жили вместе с ними в каютах, вместе питались в кают-компании и несли службу уже не матросскую, а стояли на вахтах вместе с мичманами. Таким образом проходились все ступени флотской службы. Да, что-то я опять отвлекся от основной темы.
Так вот, прибыл я на стажировку в славный город-крепость Кронштадт на эскадренный миноносец «Спокойный». Кораблей в те времена в Кронштадте было столько, что им не хватало места для стоянки у пирсов. Многие корабли стояли на рейдах. Так вот и наш эсминец стоял на малом Кронштадтском рейде. Лето, белые ночи. Вечером чаще всего оставались мы с боцманом вдвоём (не считая вахты). Он по возрасту не испытывал особого желания ехать к семье в Питер, а мне некуда было податься. И мы ночи напролёт ловили уклейку, которой там было видимо-невидимо. В промышленных масштабах, можно сказать. Рыбка мелкая, но вкуснейшая. Гарсон мичманской кают-компании делал из неё великолепные шпроты, которым фабричные и в подмётки не годятся. За время моей стажировки мы с Николаем Евгеньевичем сдружились, многому он меня научил, про войну не любил вспоминать (как и все фронтовики), а вот жизни флотской научил, как вести себя со старшими и младшими и всё прочее. Низкий ему поклон.
Продолжение следует…