Ночь в Коломне

Петербург – это место, которое, по словам Самуила Лурье, кажется скорее театральной декорацией, чем пространством, в котором можно жить. Это «очень странное место», и странность его чувствуется, хотя и совсем по-разному, и в величественных холодных панорамах парадной части бывшей имперской столицы, и в её мещанских кварталах, и, может быть, более всего, в районе Коломны.

Коломна – когда-то окраина Петербурга – вероятно, самое «умышленное» место в этом «умышленном городе». Особенно явственно это ощущается ночью. Белой питерской ночью, когда трамвайные пути кажутся нарисованными; мосты повисают над туманной гладью каналов, словно бы паря в воздухе; кошки гуляют по мостовой с невозмутимым достоинством; анфилада проходных дворов кажется бесконечной, а люди – случайно заплутавшими в переулках еще с позапрошлого века.

Вот здесь жил молодой Пушкин, тут – Грибоедов, а еще подальше – Лермонтов… Это дом Блока – уже не серый, но «высокий, у морских ворот Невы», где за цепями Калинкина моста открывается глазу и душе необыкновенный простор. В безлюдье и тишине белой ночи обостряется «литературность» Коломны (или нашего ее восприятия?) и внятнее становится речь домов, тех самых, с которыми разговаривал герой Достоевского. А там, где над фантастическими изгибами каналов неожиданно стройно и чисто вырастает пронзительная колокольня Николы Морского, снова и снова встречаются Мечтатель и Настенька… И случайный прохожий начинает испытывать нечто вроде странного опасения: как будто бы он не сам идет по этим улицам, а  проходит путем, намеченным для него неведомым писателем, став персонажем чужого романа с неизвестным концом.

Угловатая и запутанная, слепленная из черных лестниц, коммуналок и проходных дворов, Коломна слишком неказиста, чтобы быть декорацией великих событий, и слишком неудобна, чтобы в ней жить. Но все же она обитаема, более того, густо населена – людьми и тенями. Её атмосфера – это плотный воздух культуры. Литературный миф. Им непросто дышать. Но, может быть,  именно в нем жизнь начинает обретать осмысленные формы.

И одинокий бомж, ночующий в скверике, становится культурным знаком в петербургском тексте, а случайно мелькнувшее или почудившееся женское лицо – душой Коломны.

Фото автора
Со всеми фотографиями можно посмотреть здесь