etс. рассказ

мою страсть к тебе надо лечить, как заболевание. она жжет меня изнутри, выворачивает внутренности, она не дает мне покоя ни ночью ни днем. природа ее носит вулканический характер. иногда она затихает, как бы уйдя в себя, успокоившись на время, и тогда я могу созерцать ее, как зеленоватый песок на морском дне в минуты штиля, когда солнце разбрызгивает по поверхности воды свое дрожащее золото. блаженные минуты... но чаще она бродит во мне, как перезрелое вино, грозя взорваться. тогда я беру в руки лист бумаги и плавлю ее в горячие слова. я научился это делать, инстинкт самосохранения подсказывает мне их. и когда ты прикасаешься беглым взглядом к этим строчкам, я содрогаюсь от боли и счастья, будто ты касаешься меня обнаженного, когда тело умирает от желания этих прикосновений.

я буду петь тебе дальше. я хочу, чтобы ты ощутила всю силу и глубину моей любви, безумной, запретной, которую не признают ни люди, ни боги, по крайней мере, тот ортодоксальный бог, которого так тщательно вскармливают в своих умах заложники собственных представлений о том, что хорошо, а что грех. и не какой-нибудь, а смертный. то есть, за который не будет пощады, за который придется расплачиваться так страшно и бесконечно, что даже представить себе нельзя. но если даже это действительно так, я с радостью пойду на Божий суд и предъявлю ему то, что он сотворил со мной с твоей помощью. и пусть мне потом предстоит самое жесткое возмездие за мою нежность, за все эти чудесные, полные волшебства, ночи, за то утро, когда ты прискакала ко мне в палатку, помнишь, холодная и мокрая, как лягушонок, разбив мои жаркие утренние сны, прижалась ко мне своим скользким от влаги телом и целовала меня, хохоча глазами, как я проваливался в их зеленовато-серую глубину и нырял в них, и плавал до изнеможения, как ты на озере, куда убежала от меня совсем рано...

иногда я спрашиваю себя: как такое могло случиться со мной, каким непостижимым образом душа воскресает после очередного крушения, казалось, полного и окончательного... та любовь выжала меня до основания, и я знаю, что ты, мой двойник, можешь подписаться под этими строчками, ибо мы зеркалим друг друга, наши жизни причудливо сплелись в том самом месте, до которого мы шли одинаково наощупь, и все наши взлеты и падения были до странности похожи.. ведь так? я не знаю того человека, который разбил твою жизнь, но я благодарен ему за то, что вся эта история вытолкнула тебя оттуда, из того мира (ты понимаешь, о чем я), в котором ты явно задыхался, который был мал тебе, как подростковые джинсы, как раковина не по размеру, в которую ты, странствующий рак-отшельник, честно пытался вписаться.

иногда я вижу в тебе не обворожительного андрогина в потрепанных коллинсах, с коротким мелированным ежиком на голове, а строгую сероглазую полячку с поджатыми губами, одетую в платье девятнадцатого столетия, с длинными светлорусыми косами, убранными вокруг  головы, и вижу, как в прозрачном зеркале, всю твою историю. седого нелюбимого мужа, какого-то польского генерала, и отчаянную страсть к 27-летнему поручику, красавцу и жуиру. да да, можешь фыркать и смеяться сколько угодно. а еще.. прости мне эту мысль... но если бы у твоего дивного благословенного сосуда было чуть более широкое горлышко, может быть, вся жизнь твоя сложилась бы иначе?

так хорошо и немного болезненно думать о тебе в этом домике на краю мертвой деревни, когда в окно, не переставая, стучит дождь, и собака спит, свернувшись, возле моего живота, уткнув свой теплый кожаный нос в мою ладонь. у нас тут резко похолодало после той баснословной жары, которая поразила весь мир, так, что мне пришлось вытащить старенький обогреватель из маминой комнаты и загромоздить им половину своей, зато теперь совсем уютно и блаженно, только спать немного хочется, время пять утра.. знаешь, о чем я хочу сказать еще? мне страшно. страшно потерять себя в тебе, раствориться без остатка в твоем сознании. стать ненужным придатком, архаизмом, о котором ты просто забудешь, а я не захочу тебя беспокоить. если ты сейчас читаешь это, то я вижу, как ты слегка сдвигаешь брови и между ними появляется морщинка, которую я так люблю целовать. так вот, этот страх. он хорошо знаком всем влюбленным. может, именно поэтому я не хочу приближаться к тебе слишком близко, становиться частью твоей обыденной жизни, оставляя за собой право исчезать и появляться, выскакивая табакерочным чертом, или плавно, загодя, как ты меня стала просить в последнее время, вписываясь в твои планы. моя сумасшедшая работа к тому располагает, поскольку она тоже - часть меня. я уже не могу жить без этих гастролей, которые взрывают мою жизнь новыми впечатлениями, лицами, именами людей, улиц, морей, гор, раскладываются дорожным веером воспоминаний, сценок, ситуаций, комичных или нелепых, которыми изобилует каждое из моих приключений. скажу тебе больше. я знаю, что этот страх обманчив, что он просто сторож у ворот счастья, трудного, мучительного, не каждому доступного, которое называется - семья. персональный рай на троих, включая твою крошечную шумную копию, которую я буду любить еще безнадежней. (к слову, а как же четвертый, папочка? ведь он наверняка захочет принять участие в воспитании. и я не буду против)

закрываю глаза. а что было потом, Господи? они таки поженились и любили друг друга до гроба? или же он растворился в своем поиске, улетучился, как нетерпеливый эфир, как слишком возвышенное и непостоянное вещество? или ей (ему) надоело ловить его на крыше и привязывать за веревку к карнизу, и в один не очень прекрасный день странник, вернувшись, обнаружил, что его место занято кем-то менее непоседливым? впрочем, зачем забегать вперед. какая, в сущности, разница, чем заканчивается тот или иной рассказ. так нежно и томительно длить это терпкое повествование, смаковать этот коктейль из страха и отчаяния, верности и надежды, смешанный неким сумасшедшим барменом, не лишенным, к тому же, чувства юмора.

последнее усилие быть услышанным. тсс... изучаю выпуклые венки на собачьих ушах. она сопит и всхрапывает, прижимает веки, не желая просыпаться. наверное, ей снится какой-нибудь вкусный сон. а я снова проваливаюсь в мягкую вату воспоминаний. июньский двор на окраине питера. разноцветные коврики, только что выхлопанные, лежат аккуратной стопкой на ярко-зеленой траве. мы играем в тарелку, такая пластиковая штуковина, забыла, как называется. пущенная чуть наискосок, она с пением делает волнообразные па в воздухе и плашмя ложится на траву, или катится желтым колесом в ближайшие кусты. собака игнорирует наши забавы, увлекшись какой-то страшной кудлатой дворняжкой. порой у меня получается кинуть ровно, и тогда ты кричишь, что я прирожденная спортсменка. я смеюсь. мне приятно. такая незамысловатая летняя картинка. главные персонажи бессмысленно и счастливо носятся по зеленому полю жизни, гоняясь за вьющейся и поющей желтой дугой, т. е. за счастьем. потом они засовывают его в пакет и уходят, обнявшись, куда-то по асфальтовой дорожке. один тягает у другого из кармана семечки. коврики остаются лежать на траве. когда-нибудь за ними вернутся.
               


2010 г.