Олежек

                Окна отдела, где работала Ольга Олежкова, за глаза называвшаяся  коллегами Олежеком, были на одном уровне с окнами этажа   соседнего здания, где размещалась детская музыкальная школа. И  эти окна настолько были близки друг от друга, что   человек  в одном окне  мог держать скрипку, а второй из окна напротив  смело  играть на ней  смычком.  Ольгу это очень раздражало. Звуки, издаваемые  завтрашними юными  Шостаковичами и Ростроповичами,  мешали ей работать и выполнять план.  По этой причине  окна почти всегда  в их кабинете были  закрыты. Другие сотрудники  готовы были мириться с музыкальным соседством, но Ольга-никогда! Надо сказать, что  в отделе было около 40 человек и  у отдела был начальник - Борис Яковлевич, грузный мужчина лет  сорока, вечно отдувавшийся и вытиравший пот со лба и усов, придававших ему сходство с обитателем  лежбищ на морских берегах. Но все это было не в счет. Вся работа в этом отделе, да и большая часть в других отделах держалась на Ольге.
                Двух, только двух  вещей в жизни  не переносила Ольга  - телефона с  круглым диском и отверстиями для  набора пальцами номера  и любого  беспорядка. На ее столе были счеты, так  как калькуляторов к тому времени в СССР еще   не было,  остро отточенные карандаши средней   твердости, резинки, линейка,  зеркало на подставке, сметы и  разнарядки, лежавшие аккуратной толстой стопкой по хронологии в правом  углу. Иерархия   и месторасположение предметов на этом столе  соответствовали представлению Ольги об устройстве Вселенной в целом и  тому, как  надлежало  жить всем остальным ее  коллегам по  работе  в этом  отделе. 
                Приходя с отпуска, Ольга первым делом  окидывала взглядом свой стол и все остальные в этот момент с замиранием сердца следили за Ольгиной реакцией. "Фу-у-у-у!", - облегченно  переводили дух сотрудники и  все приходило в привычное русло. Если Ольга  была  в отпуске, то за ее стол, несмотря на то, что столов не хватало и многие сидели за одним столом по двое,  никто!   не   смел садиться. Ольга по путевкам "Интуриста" объездила  все страны соцлагеря и Варшавского Договора.  "Олежек, ты когда  ласточка моя в отпуск пойдешь в следующем году?", - интересовался  Борис Яковлевич. - Может в мае или в августе, а?".  "В месяце с буквами "бр-р-р-р-!  Надо в ГэДэЭр за дубленкой ехать. Как  дадут путевку, так и пойду. Спроси  мартышек  наших. Пусть они в августе  на море едут. Обсухумятся и обборжомятся  там с местными!,"    - отвечала  Ольга, при этом  так  громко, искренне и  заражающе   смеялась, что   даже  самые  обидчивые не посмели бы  на нее обидеться.
                Голос  и манеры у Олежека были особыми. Телефоном она не пользовалась, а если надо было решить какой-то вопрос она  кричала: "Верка! А ну набери мне  плановый..."  Вера, сидевшая в противоположном дальнем от  Ольги углу кабинета, набирала номер, потом протягивала  в сторону Ольги руку с  трубкой  и держала  ее  в вытянутой  руке,  а Ольга  кричала:  "Плановый?!  А где там  Козлов ваш?  А-а-а-..это ты. Если через 20 минут не будет сметы по арматуре М-5  ты  у меня подтяжки свои  съешь, понял меня, все... жду  ровно 20 минут!!". И Козлов приносил смету  минута в минуту. Начальнику Борису Яковлевичу,  через два кабинета она  кричала  в стенку, не выходя  из-за стола: "Борюсик, где ты  там,  хрен моржовый, все  усы  сжевал, иди   распишешься и в трест сегодня  отправим!"  И Борис Яковлевич  шел и за Ольгой можно было не проверять даже и не беспокоится, что его авторитет как начальника будет подорван в глазах подчиненных. Просто Ольга  была  вот такая...
                Окна в кабинете  открывались  только один раз в неделю , а именно в пятницу ровно в 16 часов. Сигналом к этому  служил отчаянно громкий что есть сил последний  щелчок  костяшек  на Ольгиных счетах. Этого  щелчка ее коллеги ждали с  томлением духа,  как Джульетта ждала своего  Ромео,  как дембель - ста дней до приказа,  как ледокол - конца  навигации. "Деф-ф-фки! Все, кончай писанину, финита-ля-работта!, " - своим  зычным голосом  вещала Ольга, откидывалась  на стуле и  с довольным видом  взирала на то, как девочки в  ее огромном  кабинете  повизгивая от удовольствия, начинали доставать  сырки "Дружба",  домашнюю грибную икру,  ставили чайник, открывали  банку "Глобуса". Горе тому, если  кто-то, согласно выработанному  графику, не покупал к тому дню  бутылек.  По Ольгиным понятиям это приравнивалось к Измене Родине. Случались, конечно,  оказии, но   редко, а почти - никогда.  Ольга  говорила : "Так... моржа нашего  зовите....и окно   открывайте, а то эти  наши малолетние  "струнодёры"  с "кишкодувами"  поди-ка  по нам уже соскучились!".  Окно открывали настежь,  курили, выпивали, Борис Яковлевич, как всегда приносил  традиционную мисочку с селедкой под шубой,  выпивал  рюмочку, пыхтел, обливался потом, вытирал  усы  платком и все время говорил: "Потише , девочки, потише!". Он смотрел на Ольгу и  все время думал про себя, а как бы  оно вообще было... ну  все это... вся  их жизнь...без Олежека... как?  И не мог никак себе этого представить.  В этот момент, кто-то  из  девчат включал радио. Мужской голос пел, девчата подхватывали, а  ребятишки  из  музыкальной школы напротив в этот момент, в знак  полной и безоговорочной капитуляции, побросав  свои  смычки и флейты и габои,  прильнув  к  своему  окну, во все  глаза  смотрели  на  окно  напротив, откуда  доносился  громкий   Олежека  голос : "...И Родина  щедро поила  меня березовым соком, березовым соком!".