Возвращение

Из института Склифосовского долго ехали в Ново-Косино, включая трехкилометровый тоннель. Когда ритуальный автобус въехал в него, Танька сразу и не поняла, куда они попали. Пока не почувствовала сильный запах выхлопных газов, наполнивших салон, и пока не померк уличный дневной свет. К тому же от грустных мыслей ее все время отвлекала одна из бывших сослуживиц Андрея Львовича. Чем, конечно же, вызывала недоуменные взгляды его жены, теперь уже вдовы. Но вспоминаемые той касавшиеся его забавные эпизоды оказались, как ни странно, весьма кстати и как бы потушили все больше охватывавшее Таньку беспокойство и даже страх перед предстоящей церемонией прощания. Да и долгое ожидание его внесло свою лепту. Так что к его началу Таньке удалось собраться с духом и сказать те слова, которые пришли ей в голову еще с вечера. Они, кажется, произвели впечатление на прощавшихся с Андреем Львовичем, а может, даже и на сотрудницу ритуальной службы, обряд которой Танька всегда считала варварством.
Обратная дорога была короче, и обошлось, слава богу, без того ненавистного тоннеля.
За столом в его квартире, которую Танька хорошо знала по своим, хотя и редким, посещениям, подруги жены произнесли теплые, возвышенные слова об Андрее Львовиче. А одна даже удивила Таньку, назвав его последним романтиком двадцатого века. Хотя, конечно, для самой Таньки это давно было очевидно. Но чтобы кто-то еще вот так вдруг взял да и назвал его…
Сама же Танька за столом, полным яств и окруженным многочисленными гостями, все больше слушала. Тем более что в ее интересах было как можно дольше оставаться для гостей с его стороны инкогнито, иначе мог произойти скандал. Ведь его жене о ней звонили ее сослуживцы, правда, более двадцати лет назад, но такие звонки, как известно, не забываются.
Но перед уходом Танька все-таки решила открыться и в удобный момент подошла к жене Андрея Львовича. К тому же та за столом, где они из-за тесноты оказались неожиданно рядом, уже спрашивала ее имя. После весьма своеобразной беседы, какая только может быть между особами такого рода, Танька поняла, что подругой этой престарелой седой женщины она вряд ли станет. Да и одна из ее подруг, видимо, наконец смекнув, кто такая эта еще довольно молодая особа, поспешила выпроводить ее из квартиры, указав на одинокую куртку на вешалке для гостей.
Наспех одевшись и выбежав из подъезда, Танька увидела группку удаляющихся пожилых уже знакомых женщин. «А вот и я», – сказала она, догнав их, и все они неожиданно приветливо заулыбались – как показалось Таньке, с пониманием и симпатией.
Попрощавшись с  ними, Танька пошла в сторону автомобильного моста, а далее по нему к железнодорожной станции. Она с детства побаивалась ходить по таким огромным мостам, но Андрей как-то успокоил ее, когда ей надо было возвращаться домой, и сейчас она шла, чувствуя душой его заботливую поддержку.
Подойдя к рынку, Танька увидела группу мужчин так называемой кавказской национальности, которые что-то живо обсуждали. На ее недоуменный взгляд один из них пояснил: «Здесь вчера человека убили». Таньке сразу же нарисовалась картина драки между торговцами или что-то в этом роде.
«А меня не убили», – хотелось сказать ей этим людям и поведать им о своем одиночестве и щекотливом положении за поминальным столом. «А меня не убили», – мысленно повторяла она, всходя по ступенькам на железнодорожный мост, ведущий к платформе.
Таньке еще долго потом вспоминались эти люди у рынка и эта фраза, сказанная мужчиной, и приветливые взгляды подруг жены Андрея Львовича. Как все, однако, нелепо переплетается в этой жизни! Андрей, его жена, ее подруги, его сослуживцы и она, Танька, героиня последнего романа последнего романтика двадцатого века. Романа, начатого еще в восьмидесятые годы двадцатого века, так надолго затянувшегося, а теперь кажущегося одним-единственным счастливым днем. Днем, с которого начинался отсчет ее безрадостным, без понимания и любви, будням.