Форточка

Детство моё осталось со мной. Оно не ушло.
Ничего из жизни не уходит, не исчезает бесследно. Всё остаётся!
Где-то внутри, в неизвестных науке местах. Как будто нажата клавиша «Запись» и всё-всё записывается «на цифру»: и слова, и краски, и запахи…
Когда мне исполнилось 4 года, отца перевели по службе в Восточную Сибирь, а нашу семью расквартировали в городской коммуналке, на первом этаже 4-х этажного кирпичного дома, вблизи железнодорожной станции.
В этом добротном кирпичном доме мы хранили зимой картошку в подвале, в больших деревянных коробах, укрытых ватным тряпьем: морозы были суровые!
В коммуналке жилось тесно и скандально: три семьи делили 4-х метровую кухню.
Комнатку рядом с кухней занимал на правах служебной площади дворник.
Эта комнатка и кухня выходили окнами на восток, в сторону нефтехимического комбината с «вечно горящими» факелами сопутствующего газа. Факелы были особенно заметны в ночное время. А в дневное время в небе расплывались «лисьи хвосты» из высоких труб азотнотукового завода и ощущался резкий запах сероводорода. В этой стороне промышленный пейзаж не оставлял сомнений в том, что маленький городок являлся придатком большой нефтехимии...

*****

Справа от входной двери была комната чуть побольше, чем «дворницкая», узкая и вытянутая. В этой комнате жила семья сослуживца отца. Семья была пьющей и бездетной.
Окна этой комнаты выходили на противоположную сторону дома, на просторный газон, посреди которого величественно возвышался массивный фонтан в форме каменного цветка. За все долгое время обитания в квартире я ни разу не заметил, чтобы «каменный цветочек» выдал хотя бы струйку воды для порядка: видно, построили фонтан для красоты, но денег «на воду» не запланировали!
Этот фонтан, да и весь молодой сибирский городок строили ленинградские архитекторы в романтически-футуристических традициях начала 50-х годов. Архитектурные излишества и ландшафтный дизайн в ту романтическую эпоху были, наверное, необходимы жителям, чтобы забыть ужасы и лишения военного времени.

Наша семья из 3-х человек поначалу занимала две смежные комнаты. Комната побольше окнами смотрела в торец рядом стоящего жилого дома. Здесь всегда было сумрачно и прохладно.
Вторая малюсенькая угловая смежная комнатушка 2х3 метра смотрела окошком на юго-запад. Здесь солнце появлялось из-за крыши соседнего дома только краешком, к вечеру.

Несхожесть характеров и интересов жильцов коммуналки была налицо!
Очередники желали разъехаться всеми фибрами льготных своих категорийных душ: по закону им были положены квадратные метры жилплощади за работу на вредном производстве и за службу в доблестных войсках.
Этим желаниям суждено было вскоре сбыться!
То ли властям надоели жалобы  и скандалы, то ли военным тогда действительно шли навстречу, то ли мамино начальство помогло (мама работала на крупном оборонном предприятии).
А скорее всего родители для улучшения своих жилищных условий предусмотрительно надумали завести второго ребенка, наверстывая упущенные из-за войны возможности,  и отстояли права на дополнительную площадь, вселив в коммуналку еще и своих родителей…
Короче говоря, когда через год коммунальной жизни родилась сестренка, то распеленали ее уже в отдельной квартире!

Произошло расселение. Молодого офицера с женой-скандалисткой переселили в благоустроенное общежитие нефтехимического комбината.  Дворника выгнали за прогулы и попросили освободить служебную площадь.
<Впрочем, дворник тут же нашел подходящую непыльную работу вахтера в фабрично-заводском училище неподалеку, где «был готов и стол, и кров»>
Теперь, после рождения сестрёнки и переезда с Украины  маминых родителей и маминой сестры-инвалида, наши жилищные условия невообразимо улучшились!
Четырехкомнатная квартира 46 кв. м на семь человек (Семь-Я)!
Это было торжество невиданного масштаба - торжество победителей!
Это была радость непомерная в тяжелых условиях нищего послевоенного времени…

Сестрёнкина детская кроватка была вплотную придвинута к широченной 2-х спальной кровати родителей из гарнитура далекой европейской страны.
(Румынский гарнитур  неведомым образом оказался за десять тысяч вёрст, в тайге!)
В отдельной родительской спальне воцарился развитой социализм: здесь уместилось даже буржуйское трюмо, где блаженствовала польская бижутерия в расписных лаковых шкатулках из папье-маше.
(Мама любила крупные бусы и расшивала бисером светлые блузки.)
 Блаженство и благополучие утвердились в отдельно взятой советской семье:  в этой краеугольной ячейке общества был решен квартирный вопрос!

Квартира располагалась в торце первого этажа и имела специфический адрес:
"107-14-1". Не по улице, а по кварталу!
Именно так - поквартально, ровными квадратами и прямоугольниками город был построен ленинградскими архитекторами.

*****
Город этот ***N и сейчас, через 60 лет, выглядит нестарым: широкие светлые улицы, новые микрорайоны, концертные залы и башенка почтамта с действующими курантами под шпилем.
Правда, экология по-прежнему страдает: теперь в городе химический комбинат стал еще и международным центром по переработке радиоактивных отходов!

*****
Итак, ура! Нам с сестрёнкой досталась отдельная 12-метровая комната. Когда я пошел в школу, мне поставили у окна массивный стол с выдвижными ящиками и толстым зеленоватым стеклом сверху.
Под стекло тогда было принято класть всякие-там расписания школьных занятий и красивые открытки.
На столе стояли стандартные аксессуары для успешной учебы: пузатая лампа под зеленым абажуром, чернильница (младшие школьники выводили прописи перьевыми ручками, формируя каллиграфический почерк, пока не появились авторучки !) и звонкий будильник. Скоро я стану прилежным школяром, а вслед за мной и сестра:  мы попеременно станем делать школьные уроки за этим столом.

Ура! У меня появилась, наконец, возможность проявить самостоятельность и независимость: теперь я спал на тахте в темной комнате, отдельно от родителей, и нисколько не боялся!
Со временем в детскую вселился музыкальный инструмент, ознаменовав своим появлением расцвет романтизма послевоенного периода.
Одновременно с общеобразовательной школой  я стал посещать музыкальную (тогда – единственную в городке) школу.
Выбрали подходящий инструмент: это была не скрипка и не какой-нибудь щипковый инструмент вроде домры. Это был даже не баян и не аккордеон! Хотя в походных условиях и  для «подработки» на свадьбах вполне подошел бы демократичный баян.
Для собственного удовольствия, для компанейских вечеринок и того проще: достаточно было освоить игру на 7-струнной «классической» гитаре по самоучителю. Даже 6-струнной гитары с простым аккомпанементом было бы предостаточно!
Но мама хотела видеть меня в роли вдохновенно музицирующего  солиста с полным составом симфонического оркестра!

Как раз прошел первый конкурс имени Петра Ильича Чайковского в здании московской консерватории. Весь мир рукоплескал игре молодого светлокудрого американского пианиста с растянутыми до невероятных размеров кистями рук. Ван Клайберн покорил сердца россиян в самый разгар «холодной» войны…
Собственно, без всякого преувеличения и сейчас, спустя полвека, можно смело утверждать о проникновенности и технической безупречности исполнения чужестранцем сольной партии Первого Концерта П.И. Чайковского. 
Нам удалось посмотреть телевизионную трансляцию конкурсного исполнения этого шедевра классической музыки. Смогли, потому что в 1958 году у нас дома уже работал черно-белый телевизор марки «Рекорд» (по-моему, недешевый!), а потом, уже в 70-х ему на смену пришел цветной телевизор «Темп». То-то было радости!
Да, Ван Клайберн ( диктор почему-то говорил «Клиберн») был великолепен!
И конечно же родители отдавали своих детей на обучение в музыкальную школу в надежде на скорое и гениальное исполнение ими классической музыки под грохот аплодисментов благодарной публики! Вот тогда можно было бы прослезиться от счастья и с чувством воскликнуть:
- Вот, исполнились наши заветные мечты! Мы верили в светлое будущее наших детей. Мы дожили до этого светлого будущего.
Вот, этот исторический момент настал: мы жили в голоде и холоде, тяжело трудились и сражались. А  наши дети теперь исполняют классическую музыку на благородном инструменте и зал аплодирует!  Значит, не зря трудились, не зря побеждали врага, не зря растили наших детей. Мечты стали реальностью: у наших детей теперь действительно прекрасное светлое будущее!

Да, свершилось! И мне удалось приобщиться к этому светлому будущему. И я играл для публики. И это были прекрасные минуты!
Но это – другая история…

*****

Большая комната в нашей ( теперь «отдельной»!) квартире стала называться «столовой».
Сохранились мои фотоснимки, сделанные в этой комнате на фоне гобелена советского производства с живописными парусниками, с отцом в военной форме – широчайшие галифе цвета индиго и китель с майорскими погонами.
Сохранилась и фотография, зафиксировавшая мой трудовой подвиг: я героически распиливаю дощечку, подставив по совету отца одно колено на табуретку для устойчивости.
Лицо мое пылает энтузиазмом - работа нравится!
Отец мой не умел прибить гвоздя. Хозяйственными делами и ремонтом занималась мама. Именно поэтому он так мечтал сделать из меня «мастера на все руки».
Впрочем, в программе КПСС буквально было записано:
«…сближение умственного и физического труда является одним из важнейших  условий правильного воспитания советского человека – строителя коммунизма».
В школе, на уроках труда, мальчики проходили столярное и слесарное дело, а девочки – домоводство.
У нас в школе «трудовиком» много лет работал Иван Никитич.
На левой руке у него 4 пальца были ампутированы (видно, еще до войны, по неосторожности). Иван Никитич был не вредным, но принципиально требовательным к ученикам.
Помню отчетливо, как отец надел парадный китель с планками орденов и медалей и повел меня в школу: поговорить с учителем труда. Представ перед трудовиком, отец произнес короткую, но пламенную речь.
- Я - кадровый офицер! К сожалению, руками ничего делать не научился: война помешала, – с горечью признал он, – именно поэтому я прошу Вас научить моего сына трудиться руками!

Иван Никитич не воевал. Он был ветераном тыла. Но призыв моего отца – боевого офицера, признавшегося в своей несостоятельности в области столярного и слесарного ремесла, возымел самые благоприятные последствия для меня.
Отныне я с удовольствием строгал, пилил и шкурил мелкой наждачной бумагой 5 см-доску («пятёрочку»). Потом вырезал  и сколачивал вырезанные детали. Изготовил, наконец, настоящую столешницу и по труду получил твердую пятёрку.
А главное, я полюбил мастерить своими руками и в жизни мне это пригодилось!

А в маленькой изолированной комнатке рядом с кухней теперь жили дедушка, бабушка и тетя Шура, которых на своё иждивение забрала мама с Украины…

Тётя Шура – мамина младшая сестра – из-за перенесенного  в детские годы инфекционного энцефалита не смогла выучиться и получить хорошую специальность. Левая сторона тела у нее была частично парализована.
После переезда в Сибирь пришлось ей, бедняжке, работать в киоске "Союзпечать". Тётин киоск монументально утвердился на главной улице города – проспекте Карла Маркса.
Лично  я, мальчишка, гордился тем, что моя тетя работает «у всех на виду»!
Кроме того, мне привалило счастье:  я читал запоем популярную периодику, а именно, свеженькие журналы:
-  "Вокруг света",
-  "Техника – молодежи",
-  "Знания – сила",
-  "Огонёк", вместе с приложением -  «Библиотекой Огонька».
И все - совершенно бесплатно, представляете?!
 
Тётя Шура приносила периодику домой, на одну ночь.
Вот, допоздна можно было читать все подряд - только читать надо было аккуратно, чтобы не испортить товарного вида «продукции»!
А утром тётя относила эти дефицитные издания в киоск, на продажу своим постоянным клиентам...

Спасибо тебе, дорогая тётя Шура! Спасибо не только за бесплатные журналы.
Спасибо и за то, что всегда по-доброму ко мне относилась.
У тебя не было своих детей, но ты была очень добра ко мне!
5 мая, в день твоего рождения ( совпадавший с Днем Печати!), мы до отвала наедались пирогами и расстегаями. Эту кулинарную вкуснятину умело испекал твой героический муж, Натан.
На войне он давил фашистов на своем танке, а в мирное время стал мастером фотоателье. Добрая память ему!

Но самое главное я понял не сразу, не тогда, а через много-много лет. Когда тебя уже не стало…
Что может быть хуже, чем ощущать себя с раннего возраста инвалидом?!
Всю жизнь находиться в состоянии беспомощности, зависимости, неполноценности?! Ведь это же так несправедливо!  Незаслуженно! Ужасно, безысходно, тоскливо!
Сейчас, на закате своей активной, насыщенной событиями жизни хорошо понимаю , что такое: быть один на один в борьбе с жизненными испытаниями,  с единственной надеждой только на милость свыше…

*****
  Перед тобой высокая-высокая стена. Ты карабкаешься , срываешься и лезешь
  вновь и вновь. И вот, наконец, ты наверху.
  Теперь надо достойно спуститься.Но спуск ничуть не легче: впереди –
  неизвестность!  Друзья, родные, близкие постепенно уходят от тебя,
  а ты уходишь от них …
  Вот теперь понимаю тётю Шуру! Каково это - сохранять человеческое
  достоинство в конце пути, в глухом одиночестве…
  Держись! Не падай духом, скалолаз, жизнь не прожита еще! Еще не вечер…

*****

Маленькая  4-х метровая кухня – неподходящее место для сбора всей семьи. Поэтому семейные обеды и праздничные застолья происходили у нас в большой комнате.
Кухня являлась местом задушевных разговоров « с глазу – на глаз».
Хотя и шёпотом, с оглядкой, крамольные политические анекдоты и сплетни рассказывались здесь, на кухне!
Советские времена не способствовали открытости. Еще свежи были в памяти сталинские «посадки», доносы соседей и лагеря, где бесследно исчезали известные личности.
Только-только умер в 53-м году "отец всех времен и народов".
Поэтому, получив отдельную жилплощадь, семья все равно предпочитала вести «интимные» разговоры на кухне.
Хорошо помню брежневские времена начала и середины 80-х, когда политические лидеры уже совершенно не владели ситуацией.  Наступил кризис власти: интеллигенция и диссиденты изгонялись из страны; работяги спивались; хозяйственники воровали вовсю; кэгэбэшники свирепствовали. Наступила эпоха Суслова, затем Андропова.
Но это уже было гораздо позже. Это уже – 80-е.
А тогда, в 60-е еще царила хрущевская оттепель, и люди могли на кухне рассказывать анекдоты  про «кукурузника Никиту». Все задушевные разговоры, все тусовки происходили на советских малогабаритных кухнях.

Вот и наша кухня была таким уютным местом междусобойчиков.
Хотя курить у нас было не принято, из-за кулинарных приготовлений и жара газовой плиты дым на кухне стоял густой, и приходилось открывать форточку.

На газовой плите всегда что-то готовилось: жарилось, парилось и т.д. В духовке мама выпекала коржи из сдобного теста для тортов. Потом ставила сметанный торт «для пропитки» в холодильник.
В летнее время в эмалированных тазиках варилось варенье.

Кулинарная страда разгоралась обычно в дни праздников всенародных, особенно под Новый Год : в магазинах ничего нельзя было купить из продуктов, но к празднику простым гражданам выдавали продукты из запасников и спецраспределителей в форме «заказов»!
И к праздничному столу готовились праздничные кушанья: обязательный салат оливье, селедочный форшмак, холодец с чесночком, украинский борщ с пампушками, - чего только не едали мы за праздничным столом! И вся кулинария всегда начиналась с маленькой кухни…
Окно на кухне закрывалось двойной рамой: сибирский климат суров, поэтому старались утепляться!
В те времена между оконными рамами укладывали толстый слой грубой медицинской ваты 2 сорта на зиму. А щели в старых усохших сосновых оконных рамах заклеивали бумажными лентами на крахмальном клею или медицинским пластырем , раскатанным из больших рулонов.
Рама задраивалась наглухо на всю долгую сибирскую суровую зиму. Поздней весной, перед майскими праздниками, окна «расклеивали».На вате между стекол оставалась сажа, а на жирно-белом глянце выбеленных оконных проемов - серая полоса от пластыря.
Не заклеивали только маленькую форточку.
Когда на кухне разгорались кулинарные страсти, настежь открывали форточку.
Какое же это было блаженство!
Сначала это проникновение извне холода было почти незаметно.
Струйки свежего морозного воздуха осторожно устремлялись вниз, завихряясь, клубясь и приятно щекоча коленки.
Затем теплый пар бодро устремлялся в небольшую щель между оконной рамой и притёртой внешней фрамугой форточки.
Угарный поток, пропитанный шипящими брызгами растительного масла, нашпигованный пикантными и острыми запахами приправ и бог знает чем еще,  вырывался из кухни наружу, на свободу так резко и целеустремленно, что мгновенно происходила цепная реакция: с треском захлопывалась кухонная дверь, вызывая истеричный дребезг посуды в кухонном шкафу. Затем залпом грохала дверь детской комнаты в конце коридора и открывалась настежь приоткрытая дверь в столовую. Наконец, канонада завершалась лязгом и визгом входной двери в подъезд.
То-то было шуму!
Маленькая форточка!
Стекла зимой промерзали насквозь, образовывался толстый слой серого льда, сквозь который тускло проникал дневной свет  и посверкивали  причудливые морозные разводы.
Ты одна давала глоток свежего воздуха. Только через тебя проникал яркий луч солнца, пробиваясь сквозь сажу, дымные выбросы высоких труб и мрачные детали промышленного пейзажа.
Как ты была мне нужна!
Как нужен глоток воздуха!
Как нужна надежда…