рассказ Руки

                РУКИ

       Я ехал тогда на ленинградском поезде до Кирова, в командировку. Сидел в ресторане. Ужинал. Ко мне подсели два подвыпивших мужика. Один - мужик как мужик, полненький, с брюшком, алое здоровое лицо и чистые руки. А второй повыше. Худой. Лицо в морщинах, как кусок рогожи в клетку, нос большой длинный и тоже в клетку. Не бритый. Но меня поразили руки. На худой, тонкой руке уместился большущий кулак. Большие узлы фаланг на сгибах пальцев, бескровные черные ногти, и над ними, как бы - крышей - разместился большой палец с крупными грязными узлами суставов. Кулак заканчивался тонким запястьем с большим наростом. Все остальное пряталось в рукавах серой застиранной рубашки и мятого пиджака. Но самое интересное - кулаки были черными, и не сразу разберешь, перчатки это или натуральная чернота.
      - Отчего это у вас такие руки? - спросил я у него.
      - Эт-та-а, - начал он скороговоркой и растягивая последние слоги, - от работы. Видишь ли, мы валенки катам. А когда теребишь и каташь шерсть, там тако количество грязи, что и руки все почернеют. А ничего, за зиму отмоются, - заключил он.
Мы выпили. Разговорились. Обменялись адресами.
       Прошла зима. Я в отпуске и специально еду посмотреть еще раз на этого человека, на его руки. Меня беспокоит мысль: «Как он меня встретит? Узнает ли?». Ведь мы, русские, со своим открытым характером, наприглашаем гостей, а потом  не знаем, как и встретить, когда у нас экономика такая, что диву даешься: то деньги есть - товара нет, то товару завались - денег не дают. Я еду от некогда знаменитого города Макарьева то ли на север, то ли на юг - не знаю, карту не посмотрел. В автобусе народу много и тесно. Пьяненькие пацаны шутят со своим товарищем, который сдал экзамен на права шофера третьего класса. Парни шутками выбивают из него выпивку, а он всем в тон шутливо отвечает: «Поманеньку, поманеньку»
       Вновь испеченный шофер рассказал мне уже всю свою биографию на три раза: работал, служил, вернулся и вот сдал, с третьего захода, на права.
Я не разговаривал с ним о своем знакомом, я знал, что они знают того, к кому я еду, как и других здесь знают на сотни километров. Скажи - и начнутся расспросы. А что я знаю о Копанцеве, о его семье? Ровным счетом ничего. А что за гость, если  не знает ни чего о хозяине? Но когда мне сказали,  что следующая деревня моя, я вынужден был спросить: «Который здесь дом Копанцева?». Все в автобусе зашептались, зашипели, как будто открыли бутылку шампанского. «Так вон он к кому», - удивлялись и разочаровывались одновременно все присутствующие, удовлетворив свое любопытство, мучившее их всю дорогу от Макарьева. От этой реакции людей в автобусе и я получил информацию: «Невысок авторитет у Копанцева в деревне».
      - Геннадий, чо ли? - почти хором выдохнул народ.
      - Да.
      - Вот как въедешь, так первый дом направо - сразу.
      - А ты кем ему будешь? - сразу получил я прямой встречный вопрос, как удар.
      - Знакомый.
      - И не родственник?
      - А где познакомились?
      - В дороге
      - Во как! Гли-ко, - удивился народ, получив сверхнужную информацию, - не иначе, как по пьянке.
      Автобус остановился около самого дома Копанцева.
      - Принимай гостей, - кричали из автобуса, при этом каждый стремился первым словесно опубликовать новость стоящей у ворот женщине.
Хозяйка, невысокого роста, в платке и в сером переднике поверх телогрейки, в галошах, с загорелым курносым лицом, смотрела на меня внимательно и не недоуменно.
      - Чей будешь-то?
      - Из далека
      - Так, где с Геннадием-то познакомился?  Небось, по пьянке, иначе как? Дурной. Я вот стою, сына жду. Обещался приехать, да вот нет и нет. Так что стоишь, тащи котомку в сени.
      Рюкзак стоял на низкой пахучей ромашке. Капал какой-то непонятный редкий дождь. Я смотрел на эту женщину смущенно, терзался мыслью: «Приехал. Нахал. Создал проблему, чертов собутыльник».
      Автобус все еще стоял возле дома, а из него смотрели ухмыляющиеся лица.
     - Геннадия-то нет дома, он пасет коров, придет вечером, - сказала женщина, когда мы вошли во двор.
      Меня обрадовало такое сообщение, по крайней мере, я встречусь с человеком один на один.
      В доме было пусто: видно, что хозяин не нес в дом ничего не только лишнего, но и необходимого.
     Я вышел из дома. Деревня стояла на большой излучине реки. По выгнутому серпом косогору чернели домами другие деревни, одна за другой, пока видел глаз. Где-то у самого горизонта маячила колокольня заброшенной церкви. За рекой зеленел лес. Капал дождь. Я спустился по косогору, шлепая подошвами по чуть прибитой влагой пыли. Я шел на стадо коров. Это был дополнительный адрес Копанцева. Мальчик, который пас коров колхозников, откликнулся серьезно:
     - Это чо, Геннадий-то чо ли? Так вон он - на осушенном пастбище, вон ближе к реке, больше ему негде быть.
     Я пошел напрямик, по стоптанным зеленым кочкам. Пахло зеленью и навозом.
Копанцев заметил меня издалека. При встрече он смотрел на меня удивленно, как его жена.
    -Кто? - переспросил он меня, когда я ему представился. А-а! - протянул, то ли вспоминая, то ли делая вид, что узнает меня.
    - Эт-та-а, - начал он скороговоркой и растягивая последние слоги, - показывая на коров, которые, перестав жевать, уставились на нас с любопытным взором.
Я смотрел на Копанцева и тоже с трудом узнавал его. Он был все тот же, морщинистый, но не такой высокий на фоне широкого поля, поймы реки, окруживших нас буренок. Копанцев был бел и отмыт, на лице его не было ни грамма загара, старая солдатская гимнастерка, по-видимому, сыновья, была так же бела, выгорев на солнце, дождях и от кипячения в чугуне в русской печи. Я держал в своей руке его руку. Рукопожатие было слабое, на его суставах остались все те же наросты, но руки были белы, как у прачки или посудомойки, и кулак выглядел обычно, не было той привлекательности, той магической силы грязи. На руках не было ни одной мозоли. Руки Копанцева давно не держали топора или ручки лопаты, или косы. «Интеллигент», - подумал я.
      Вечером приехал их сын. Началась пьянка. В углу у печки стенала женщина: жена и мать этих двух мужиков: Да разве будет Русь богатой при такой-то пьянке. Копанцев все пытался рассказать, как катают валенки, но дальше вступительного «Эт-т-а» он двинуться не мог. Руки были умней головы. Руки кормили его, но кормили только сезонно - зимой, когда надо катать валенки.
      Утром я извинился перед хозяйкой и уехал на Волгу, на Рыбинское водохранилище.
                1975-1999 гг.