Жизнь книги

Нет, нет, да,  услышишь:- «Отмирает книга».
 Следует понимать, что сказавший такое, в виду имел печатные издания. Потому что следует пояснение: – «На смену книге, как «носителю информации» идут другие «носители».
Поприветствуем новую эру. Сказанное умным человеком сомнению не подлежит. И скучно становиться.
Что там не говори – мы выросли на книгах.
Культуру, тягу к общению с книгой привила мне мать.
Мне легко устанавливать время тех или иных событий собственной жизни. Я сильно болел. Выходил меня, по словам матери, врач Михневич. Известный по тем временам в Коломне врач. Память проснулась в момент, когда врач уже уходил. Он, блестя стёклами (пенцне) и улыбаясь, пытался пройти боком в приоткрытую дверь, мимо матери, которая пыталась вручить ему деньги (слова: «пенцне» и «деньги» я узнал позднее). Когда, спустя время, я рассказывал подробности посещения врача, мать сказала, что мне было «три года». Значит «память проснулась», когда мне было три года. Точка отсчёта была поставлена.
 Далее ещё проще. Память сохраняет события «До» и «После». События до начала Войны и события после начала Войны, и события после окончания Войны.
Вот одно из событий до начала Войны. (Таких событий, отражённых в солнечном свете, было множество. Может быть тогда дни был длиннее?).
Мать брала книги в библиотеке заводского «Дома культуры». Когда она шла в библиотеку, я шёл с ней. Библиотекарь (мне кажется, что я помню её и теперь) почему – то отличала меня и проводила за стойку к стеллажам с книгами.
И вот тут … запах книг действовал на меня так, что в животе у меня взрывалось, и я бежал в поисках туалет, рискуя не успеть.
Это не значит, что я рано пристрастился к чтению. Мать мне много читала, а сам читать ленился, но слушать мог, пока читали. Мать же заставляла меня читать, задавая урок, прочесть столько то страниц, а потом пересказать «своими словами». Это было уже потом, в эвакуации. Книга называлась «Павлик Морозов» (кажется). Читать, никак не хотелось! (мне было обещано, что если я выполню урок, то мне потом почитают). Я, схитрил! (Это был первый, так сказать «литературный урок»). Я прочитал начало, заданной главы, понял, о чём пойдёт речь, и прочитал конец главы. Пересказывал в том же порядке. Начало и конец дословно, а остальное кое – как своими словами. Помню, как мать была довольна.
Оттого, что мне читали, я не только стал различать «что мне нравилось, а что не нравилось», но и чувствовать какой – то глубинный смысл, того, что мне читали. А, «нравилось, не нравилось» зависело от того, как звучало, то, что я слышал.    
И не только это. Было ещё нечто. Теперь я могу определить одним словом это «нечто» – понимание. Понимание людей, их мыслей, настроений.   
 Мать учила аккуратно относиться к книгам, чистить обувь, убирать игрушки. И вот, что характерно. Я буквально восставал, если видел, что кто –то загибает угол страницы, или ставит на книгу чайник. Чистить обувь и убирать игрушки – это делалось (если делалось) «для них», как говорила мать – «из – под палки».
В дальнейшем, невозможность выйти из дома в нечищеной обуви «вдолбили» в меня уже в армии, а походная жизнь выработала привычку следить постоянно за состоянием вещей и, чтобы каждая вещь находилась в определённом месте. В походе вещей немного, но потеря, утрата одной из необходимых вещей может обернуться бедой.






И в палатке вещи находятся так, что по тревоге, спросонья, в полной темноте я мог захватить всё необходимое и значимое – документы, оружие, одежду.

Ещё меня донимали требованием «не читать лёжа». Эта привычка отошла сама собой, когда я понял, что соперником дивана может быть кресло.
Сразу после войны в аптеке, куда мы наведывались за гематогеном, продавались трофейные очки для раненых. Мне очень хотелось иметь такие (!). Деньги не позволяли.
Очки предназначались для человека, который может находиться только в горизонтальном положении. Вместо плоских линз – трёхгранные, такие применяются в биноклях. Раскрытая книга лежит на груди человека и человек, неподвижно лежащий, может читать.      

Мнения об «отмирании» книг, ходят наравне с разговорами о «конце света».

Однажды молодая учительница очень эмоционально вела урок и воскликнула: - «Вы можете представить, что в один момент все книги исчезнут!?».
Когда я рассказал это Юрочке Горбунову, тот встал в позу молодого Пушкина (с известной картины из учебника по литературе), с пафосом продекламировал : -  «Книг не будет, но зато – останется кино, вино и домино». И деликатно уточнил – «слова народные».
 
А, спрошу я Боба, что сказал бы он?
Ах, язвительный Боря! Глядя сверху вниз, слегка заикаясь, он издевательски цедит: - «читайте книги, книга убьёт ваш досуг и вы не будете задаваться идиотскими вопросами». И ждёт ответа, менторски грозя мундштуком с сигаретой.   
- Боря, «книга – «источник знаний».
- «Книга сиречь БИБЛИЯ! Читайте Библию! Библия – источник  знаний! Да, за такие слова, да товарища писателя, да по тем временам, да к стенке его!».

Вот ещё одно рассуждение. Книг не будет в обиходе, книги останутся в музеях. Человечество пережило замену глиняных таблиц на пергамент и бумагу. А стол с «лампой под зелёным абажуром» можно себе организовать, было бы место в «домашней клетке».
Естественно, тут было замечено, что книги занимают целые шкафы (!), а «новые носители» позволят «все книги иметь у себя в кармане».   
  Вовремя вспомнили Поэта. Поэт говаривал: - « Книга раскрывается в руках человеческих».
С первого класса шла борьба «за чистоту речи».
 Помниться, бытовал такой стишок – «библиотека (ударение – на «е») – для человека, а библиотека (ударение – на «о») – для идиотиков».
- «Чтобы вы ……. наконец, запомнили!» (Слова учительницы) 
Всё трудно, всё не просто

А я подумал о том, что, да, книга несёт знания.
Но знания, долго не применяемые, забываются. Таковы свойства организма.
А вот, культура, которую впитывает человек от общения с книгами, остаётся навсегда.
Если остаётся.





Читать или не читать (данную книжку).

Чтение – серьёзное дело
Осваивая дело, ты вырабатываешь и приемы. 

При знакомстве с книгой, когда она у тебя в руках и через руки уже, задаёшься вопросом  – читать или не читать эту книгу?
И в это же время множество деталей говорят тебе об этой книге. И обложка, и состояние корешка, и обрез книги, и шрифт, и год издания, и даже – стоит  ли на обложке цена.
И тайком книгу понюхаешь.
Как на слух звучит имея автора, и как звучит название книги? И кто автор мужчина или женщина?
Открываешь книгу – титульный лист, форзац, поля.
Заглядываешь в «содержание».
Можно прочитать начало книги, но ни в коем случае нельзя заглядывать в конец книги!
Теперь самое главное, или самое первое. Открываешь книгу в любом месте и прочитываешь несколько строк. Буквально – «пару строчек». Затем в другом месте, в третьем. И если, то, что я читаю (ни разу!) «не режет мне слух» – эту книгу я читать буду. По крайней мере, не отложу сразу.      

Но эти приёмы и принципы действуют тогда, когда ты стоишь среди книжных полок (библиотеки, книжного магазина, у развала).

  Множество книг, это, как множество людей, что живут на земле.

Книги на твоей полке, это, как близкие люди.
Тебе известно, как изменчив мир и мир людей! Эти познания вселяют неуверенность и тревогу, но корешки, тесно стоящих на твоих полках книг, как друзья, утверждают уверенность и мир.
Это, как люди, с которыми сработался, с которыми можно общаться телепатически, не затрудняясь словами.

Я не увлекаюсь кроссвордами, и, кажется, в те времена не было такого массового увлечения. Может быть, я ошибаюсь.
У меня подобное увлечение выглядело иначе. Если, мне попадался какой – никакой рассказ, я, читая, начинал этот рассказ редактировать. Сокращать предложения, заменять слова, выбрасывать длинноты, но так, чтобы смысл рассказа не менялся.
Всякая встреча с книгой – событие. Однажды добрался я до аэропорта. Это было в Якутии, а добирался я с прииска. Аэропорт – громко сказано. На железной дороге это называлось бы полустанком, у которого проходящие поезда останавливается два раза в сутки. Кое – как уместился среди таких же ожидающих и вдруг обнаружил кем – то брошенный журнал «Театр»! Найти такой журнал, в таком месте это равно тому, как на маршруте в тайге найти бутылку пива.






Я убеждён, что гениальность литературного произведения определяется его внутренним музыкальным настроем, звучанием этого произведения.
В этом звучании и кроется причина того, что тебе хочется перечитывать иных авторов, чтобы вновь услышать эту музыку.


«На отшибе в тишине».

Окончен полевой сезон.      
 Время – конец августа, начало сентября. Ночью сумерки сгущаются, но полярный день еще не кончился. В природе благодать – гнус исчез. Тишина наступает. Геологи спешат домой. Они местные, из Воркуты. У меня до возвращения в Москву есть время. Я остался один, охранять экспедиционное имущество, в ожидании вертолёта.
 Шёл пятый год, как скончался «Вождь народов». Лагерники разъехались и кажется, что гниющие бараки засасывает тундра. И уже не предупреждают, что следует опасаться беглых. Никто не бежит, и нечего опасаться нападения.
 Место под палатку – отличное. В палатке светло и чисто. На земле войлочные кошмы, оленьи шкуры, спальные мешки. У входа мешок с сухарями, рядом ящик масла, сбоку въючники с личными вещами отбывших геологов, там же книги.
Навожу ревизию. Зигмунд и Ганзелка, «От Аргентины до Мексики». И еще Зигмунд и Ганзелка, «Вини-Пух и другие». Достоевский, «Идиот».
- «На неделю хватит».
«И самые лучшие книги, они в рюкзаках хранят». Однако, надо понимать и так – «лучшие  книги», те, которые еще не написаны. Может быть лучше будет, если их вообще не напишут». 
Мысли спокойны и неторопливы. Никуда не сворачивают с круга. Как придонная растительность.
  Приёмничек молчит, батарейки «покончались».
Когда ещё, вот так остаешься один на отшибе, в тишине?
И, главное, ни каких забот, и ни каких мыслей о тех, кто далеко.
В такой чудесной момент жизни, я читал Достоевского!
Происходило это так. Утренний туалет занимал минимум времени. Сорвал черемши, потер зубы (черемшой), водички плеснул на лицо. Заходишь в палатку. От входа бросаешься на ложе из шкур и спальных мешков, успевая при этом выхватить из мешка сухарь, и уже в полёте, провести этим сухарём по маслу … и читаешь! (Эх, эх наживу я себе завистников).
Когда и как я дочитал роман, того не помню, как не смог вспомнить ни одного имени, ни одного действия, ни единой сцены, но, закрыв книгу и вылезая из палатки, мне казалось, что я в соборе, где звучит невероятный орган и звуки этого органа уходят в открывшееся небо.   

Я переплётчик.

Я хорошо помню, как я впервые обиделся! Мне было от роду уже года четыре. Мне купили велосипед. Двухколёсный. Мать выносит велосипед во двор, удерживает его, пока я взгромождаюсь на седле и, когда я начинаю давить на педали, бежит сзади, держась за седло. Потом отпускает седло, я какое – то расстояние проезжаю. Останавливаюсь или падаю. И всё повторяется.





В какой – то раз, свалившись, я стал звать мать на помощь, увидел, что отъехал далеко, и как устало мать махнула рукой.
И тут я обиделся! Или разозлился?
Нет, я обиделся не на мать (я видел, как она устала), не на велосипед, который показался мне очень тяжёлым, не на себя даже. Я разозлился на то, что «она не едет»!
Вспышка была дикая. Я схватил велосипед, сел в седло, оттолкнулся ногой и поехал. Может быть не совсем по прямой, но поехал!
В этот раз произошло нечто подобное.
Мне досталась книга. Виппер, « Иван Грозный и его оппоненты». Книга редкая. И изрядно потрепанная. И я отдал эту книгу переплётчику. Переплётчик книгу отремонтировал, а чтобы предать ей «товарный вид» обрубил поля «под самый корешок», под самый текст! Тем самым он испортил книгу!
Это меня расстроило. Мне испортили праздник!
И, на кого обижаться? На переплётчика? Он книг не читает. Ему бы денег заработать. 
«Сам не сделаешь – никто не сделает», и решил я освоить переплётное дело.
Тут должно остановиться. Освоение ремесла вещь увлекательная! Если же я начну с того – сколько  существует чудесных старинных наставлений по переплётному мастерству, и по другим ремёслам, изданным и Сытиным и другими издателями, то не скоро закончу.
Дело я освоил. Даже денежку заработал! Но, как говорится, главное в другом. Ко мне пришли совершенно редкие, уникальные издания по истории, географии, церковные книги. Отчёты о кругосветных путешествиях голландских и испанских моряков, изданные на русском языке по распоряжению Петра 1.
Но дело приняло совершенно неожиданный оборот!
Моё увлечение переплётным делом по времени совпало с расцветом «Самиздата». Существовали списки запрещённых произведений и авторов, которые и которых не то, что читать, но держать у себя в доме было нельзя. Кары могли последовать устрашающие.
Любой запрет подобен плотине на реке. Любой запрет приводит к результатам прямо противоположным и естественно, «запрещённая литература» издавалась и распространялась подпольно: переписывалась, перефотографировалась, перепечатывалась и передавалась из рук в руки.
Когда стало известно, что «объявился переплётчик», то друзья стали мне приносить многое из того, что считалось запретным. С друзей денег я не требовал. Условие моё было – переплету, верну, когда прочту.
Со временем запреты «отодвинулись» и всё запрещённое стало «разрешённым»
(«по умолчанию»), и оказалось, что всё, или почти все прежде запрещённое, я уже читал.   
Никогда не знаешь, начиная дело, как оно повернётся.


О вреде бессистемного чтения.

Перед каждым новым поколением стоят «не разрешимые вопросы».
«Сегодняшние» ищут ответы на эти вопросы, или спасаются от них в «вертуальном мире», «вчерашние» в чтении книг. Чтение книг также уводило «от реального мира». Бытовало выражение «книжный запой».




Вывести человека из этого состояния могут чуткие педагоги и тонкие психологи. Такое могут Бабушки и Дедушки. К сожалению, им отводится иная роль.
По официальному определению «полная семья состоит из отца, матери и ребёнка», Дедушки и Бабушки отнесены к разряду «пенсионеров на дожитии».
Совершенно естественно – родители должны работать. В этом плане ребенок им помеха и решать его проблемы родителям некогда, к тому же, зачастую родители и их дети говорят на разных языках. Такое положение существовало всегда, решалось по разному. Исследователи северных народов пишут, что когда молодые уходили на охоту, добывать мясо для всего стойбища, младенцев оставляли пожилым женщинам, которые знали секреты, как вызвать у себя грудное молоко.
  Когда, наконец, я начал читать самостоятельно, оказалось, что существует масса дел,  которые, я обязан делать. Начались «конфликты», доходившие до истерик. Я начал убегать из дома. Спасение я находил у Бабушки. Она успокаивала меня, приговаривая.
- Ты же умный мальчик, ты знаешь, «что муж и жена два сатана».
- Ба, «одна сатана».
- Я и говорю….
Мне стало бесконечно весело. Это было начало внутреннего примирения с родителями.

 Жизнь книги.

Перебирал книги, что собирать начинали ещё будучи студентами.  В те времена книги были в  б а л ь ш о м  дефиците. Хорошие книги достать было очень и очень не просто. В столице можно было достать (купить) любую книгу, но за деньги и деньги немалые, но взять почитать книгу, почти невозможно. Знакомые прятали книги от гостей.
Мы привозили книги из дальних экспедиций. Благодаря нашей распределительной системе, где – то в захолустном сельпо продавец с радостью отдавал тебе и Булгакова и Высоцкого, как товар залежалый, не имевший спроса. Обворовывались библиотеки. Букинисты вывешивали объявления, что книги с печатями библиотеки на комиссию не принимаются. Имелись списки «редких книг», корешки которых украшали полки «известных домов» и были спекулянты, что могли  полным списком «поставить» вам эти книги. Но не о них речь.
Книг скопилось столько, что пришлось перевезти их на дачу.
Во мне сохранилось неистребимое желание, если у меня появлялась хорошая книга и я встречал человека мне понравившегося, мне хотелось дать эту книгу этому человеку.
С сожалением должен заметить, что далеко  не все считали своим долгом вернуть книгу.
Ещё я подумал, что о книгах можно говорить бесконечно и решил «остановиться»,  вспомнив одну знакомую. Живая была старушка, а было ей уже за 80.Так вот, очень она горевала, что «всех книг прочесть не успеет».
 Но тут мне вспомнились ещё истории, о которых не сказать никак не возможно.       
Наш общий знакомый Юра Белов одно время снимал жильё в знаменитом Доме писателей, что в Лаврушинском переулке. Ток вот в вестибюле этого элитного дома поставили стандартный ящик, какие стояли по всем помойкам всей страны. Этакий ящик с крышкой, сколоченный из досок. Ящик обычно зелёного цветаю
Юра Белов, проходя мимо этого места, рылся в содержимом и то, что его интересовало, тащил к себе домой.   
В частности однажды он принес 12 номеров журнала «Соловецкие острова», за 1937 год. Издание типографии при известном лагере заключённых.




На титульном листе портрет Сталина. Дальше идут рассказы, как чудесно живётся советским заключённым и в лагере и по дороге в лагерь, и какие ангельски справедливые надзиратели в этих лагерях. На последней странице – юмор. У Козьмы Пруткова: – «идёшь, иди». Юмор лагерный: – «сидишь, сиди».   
От книг освобождаются и теперь, но уже по другой причине. Высвобождают считанные квадратные метры. Обычно книги выносят в подъезды и жильцы дома, проходя мимо, потихоньку разбирают, то, что для других уже  не представляет ценность. 
Я дважды видел выброшенные таким образом полные собрание сочинений Стейнбека, но в обеих случаях отсутствовал том с романом «Зима тревоги нашей».
И последнее. Третьего дня, проходя мимо мусорки (раньше называлась – помойка) я разглядел выброшенные книги. Оказалось – полное  собрание сочинений Пикуля.