Острог

              Вам первопроходцам
              Земли Забайкальской,
      Посвящается:

  Мы едем меж зелёных гор,
Дорога, что лиса петляет
С натугой трудится мотор
Он дня и отдыха не знает.
Везёт он нас, к тебе мой прадед
Славный город Селенгинск,
Ты здесь когда-то балом правил,
Теперь же нет: ни стен, не лиц.
   А мы к тебе с поклоном едем,
Чтоб нашим предкам честь отдать,
Тебя во очие увидеть,
В твоих руинах постоять.
Дорога словно «рыжая» петляет,
То вниз нырнёт, то вверх взбегает;
То твёрдым каменьем лежит,
А то златым песком сверкает.
Она мелькает меж кустов,
Меж сосен стройных пробегает,
На ямке взбодрит ото снов,
То вновь под облака взлетает.
А то крутым уж виражом
По кручам до реки сбегает
И тут ударившись в скалу,
На брег пустынный выбегает,
Затем опять нырнёт в кусты,
В песчаных дюнах поиграет
И разорвав мои мечты,
В долину вечности бросает.
Как будто с голоду зверёк
Крутые склоны поизбегав,
Она ведёт в зелёный лог,
Чтоб тайны мысли по изведать.
Вот отступил сосновый лес,
Пред нами дол широкий вдруг,
В объятьях утренних небес
Представил нам блестящий луг.
  А на лугу, Светила первые лучи,
Росы хрустальной не испили,
Они как златые ключи
Врата небесные открыли.
Ни что безмолвной тишины
Долины сей не нарушает,
Лишь солнце с ясной вышины
Собора стены освещает.
Чрез сень румяных облаков,
Лучи как божеские длани,
Его осветили с боков
И приподняли над лугами.
А стены светятся в лучах,
Как крылья ангела святого,
И вот уж храм парит в лугах,
К восторгу грешника земного.
  Дыханьем легкий ветерок
Траву забвения качает,
Ему совсем и не вдомёк,
Она ведь прошлого не знает.
А я бреду по сей траве,
Мне росы ноги намочили,
И мысли бродят в голове,
они бы душу мне промыли.
  Наверное также по росе,
Шагал мой прадед и как все,
Оставил след на той стезе,
И так ушёл он в небытие.
Он может здесь в седле скакал,
На дикой лошади монгольской,
Он с нею отдыха не знал,
В степях с посылкою посольской.
Лишь только к гриве прислонясь,
Он в степь летит стрелой
И вместе с лошадью слиясь,
В траве скрывается густой.
Их степь укроет с головой,
Она их примет как детей,
Беда минует стороной,
А кров найдёт он у людей.
Казак и лошадь неразлучны,
Она, и жизнь, и верный друг,
В лихом бою они созвучны,
И крик бойца, и ржанья звук.
Вот конь летит быстрее ветра
И грива вьётся на ветру,
Ведь им же надо до рассвета,
Доставить почту ко двору.
Глуха Рождественская ночь,
Луна за облако нырнула,
Дорога спрятаться не прочь,
Но вот луна  с небес взглянула.
А конь как вкопанный стоит,
Его трясутся, сильны ноги,
Дорога искрами блестит
И уши прядают в тревоге.
Раздуты ноздри, конь храпит
И вдаль идти ни как не хочет,
Сова на дереве сидит,
И филин в зарослях хохочет.
Подняты уши, конь храпит;
В лучах луны уж блещут очи,
Наперерез к ним волк бежит,
По перепутью тёмной ночи.
О, конь, ты мой. О, конь ретивый;
О, «брат», ты мой, и верный друг;
Уж выручай - нас милый!
И в мыле твой вспотевший круп.
Вы от погони той ушли
И почту в руки передали,
А утром снова вы в пути,
Вас дома дети поджидали.
И в холод, в зной ли вы скакали,
Осенью, иль раннею весной,
Вы ценный груз сопровождали,
Иль вести славы боевой.

  Восходит ясное светило,
Свои лучи на землю шлёт,
Сквозь облака струями опустило;
И степь, их с упоением пьёт.
Её цветное покрывало
Под  светом солнечным горит,
В его лучах краса предстала
И вдаль безбрежную, бежит.
Она дорогою ложится
Под резвы ноги скакуна,
Она на встречу к ним стремится,
И скачет с прытью стригуна.
О, степь моя, о степь ты наша!
Ты грудью мощною вскормила
И мой народ и братьев меньших,
Ты своим соком нас поила.
Вон там в дали, за тем холмом,
Курится дымкою струя
И там стоит мой отчий дом,
И юрта круглая моя.
А в юрте той жена хлопочет,
По плечам косы распустив,
Над очагом котёл клокочет,
С мангиром мясо заварив.
Хозяйки  круглое лицо,
Что в небе полная луна,
Всё лучезарное оно
И счастьем светятся глаза.
Из - под бровей, как лук загнутых,
Сверкнут как радужный алмаз;
Две бусинки, из перлов черных,
В разрезе узких тёмных глаз.
Её дэгэл в узор расшитый,
Сапожки с загнутым носком,
Мелькнут в двери, в рулон завитой;
То вновь у очага, пред казаном.
То в степь глядит из - под руки,
На ночлег отару поджидая,
И взглядом зорким у реки,
Увидит всадника родного.
А конь летит во весь опор
И пыль копытами вздымая,
Стремясь домой, лавиной с гор,
Траву на своём пути сминая.
Здесь всё родное, всё своё,
И шум отары благозвучный,
Здесь тоонто лежит моё,
Оно с историей созвучно.
И этот край я защищаю
Совместно с братом из Руси,
И всем соседям объясняю,
Со злом, ты в гости не ходи.
Бурят и русский не делимы;
Мировой заключивши союз,
И потомки их карымы,
Не разорвут родных уж уз.
Здесь часто русский и бурят,
Без акцента говорят;
нам вместе строить, созидать,
И в дружбе жить, детей рожать.

В нетерпеливом ожидании,
Душа уж мечется во мне,
И сердце бьётся с трепетаньем,
Себя я чувствую в огне.
Я весь горю в порыве нежном;
К твоему, Творца, созданию,
К его руинам белоснежным,
Рук человеческих созиданию.
К тебе спешу я на свидание,
А сам смотрю по сторонам,
И с благодарностью в молчании,
Я жертву памятью воздам.
Я постою в твоих руинах
И с непокрытой головой,
Я прошепчу молитву, Сыну!
Что в небесах, о ОТЧЕ мой.
Я встану низко на колени,
Челом коснуся до земли;
Чтоб в тех ушедших поколениях,
Меня услышать бы могли.
К тебе мой Бог, воздену руки,
И крест осеня сотворю:
Я здесь, совсем не ради скуки,
Я здесь, молитву совершу.
Во имя тех, минувших поколений,
Что прахом у стены лежат,
Во имя тех, что службы бремя,
Несли как ссыльный и солдат.
В твои порушенные стены,
Вовнутрь вошёл я чрез притвор,
О, что я вижу: кости бренны,
повсюду бит кирпич, раствор.
Нет! Не человек здесь пировал,
И не христианин православный,
Здесь пляску Виттову справлял,
Злодей и варвар окаянный.
Он разводил, палил огонь;
Зверьков и голубей стрелял,
А Божий лик просил: «не тронь»!
И со стены глазами умолял.
В святых пределах, что без сводов,
Где связи пооборваны давно,
Ещё пока без видимых расходов
Их соединить потомкам суждено.
А в алтаре - «о Боже»! Что я вижу:
На фресках лики; их  глаза, их взгляд,
И с купола, из-под небес, о диво!
Глаза с унынием глядят.
И тут же пал я на колени,
Крестом себя я осенил,
И клятву дал, глядя на стены,
Что не забуду ни когда,
Твои страдальческие очи;
Твой взгляд, твои глаза, глаза, глаза!
Они мне снятся среди ночи,
Со взглядом вечной красоты,
И мне не кажется. Во отчие -
Все наши сбудутся мечты.
Когда из храма выходил,
Глаза смотрели мне вослед
И я в себе не находил,
Не оправданий, не ответ.
«Но как, же так уж получилось,
Порушен храм, отцов в нём нет»?
А мне молчанием в ответ:
«Людской здесь  веры, тоже нет».
И  этой ношей угнетённый,
Я не прикаянный бреду,
Но у часовни, вдохновлённый,
К священнику на исповедь пойду.
Я направляюся к часовне,
Животворящего креста,
Ведь там готовят литургию
В честь городского торжества.
Здесь окна, двери все открыты;
Отцы готовятся служить,
А в глубине ещё сокрыты:
Хоругви, свечи, службы нить.
Вдруг в небе солнышко взыграло,
Какая Божья благодать,
По всей округе тихо стало
И благочинный стал читать:
Икосы, проповедь, кондаки,
Народ, с поклонами молясь,
И в ряд, построившись, казаки
В строю с поклонами крестясь,
Дань своим предкам воздают
И память в душах создают.

  Всем тем, кто много лет назад,
Здесь, где сливаяся бурлят
Две своенравные реки,
Объединясь как две руки,
Родные будто брат с сестрой
Селенга и брат Чикой
Соединясь в один поток,
Несут уж воды на восток.
А чуть по ниже – верстах в пяти,
Где даже следа не найти,
Прицелясь прямо на мысок
Уткнулся парусник в песок.
В нем казаки рядком сидели
И песни удальские пели.
Их два десятника казачьих
Исполняя приказные задачи:
Осип Васильев и Гавриила Ловцов,
На берег ссадили своих молодцов.

  Ах, Селенга, ты Селенга,
Круты твои, скалистые берега,
В своём стремительном течении,
Ты подмываешь  дерева.
Ты их несёшь волной играя,
Минуя плёсы, острова,
Ни сна, не отдыха не зная,
Такая уж твоя судьба.
С волненьем бьёшься ты о скалы,
Их пеной, с брызгами смоча,
В отчаянии ты русло сжала
С остервенением урча.
Во время шторма, иль розлива,
Ты так буйна, ты так строптива,
Что даже воин, или зверь,
Тебя преодолеть рискнёт теперь.
Не только вплавь и даже в лодье,
Тебя не покарить по не погоде.
А как прекрасна Селенга;
В лучах заката, поутру,
Когда раскрашена в цвета;
Июльского неба, что в пылу.
О, Селенги, суровый край,
Ты душу мне, назад отдай!
Я сам не знаю; что к чему,
За что, я так тебя люблю!

  Их девятнадцать всего - то и было,
На край света в лодках плыло.
Здесь в пустынном месте,
С молитвой и задорною песней,
Столетние сосны на склонах рубили,
Из них на века возводили:
Крепи и стены острога.
Чтоб  здесь пролегала дорога,
В направлении Пекинском,
И назвали тебя Селенгинском.
Чтоб дорога бежала бы дальше на юг,
Через Монгольские степи,
До центра из войлочных юрт.
Чтоб связи росли да и крепли,
Российских границ, пребывала земля,
Для посольских же лиц, работа была.
Цинской династии, чтоб не обидеть,
И на границах их больше не видеть,
ДиП отношения с ними наладить,
А границы обустроить, изладить.
Но не всегда удавалось решить,
Распри, чтобы в мире нам жить,
Между князьями из дикой орды,
И людом, что жил под защитой стены.
В остроге тогда служилые жили,
С ясачным народом дружбу водили,
После ордынских опасных набегов,
Унижений и страхов изведав.
Русский казак и бурятский арат,
Организовали заграды отряд,
Вместе походом в степи ходили,
Орду укрощали, границы хранили.
Так и крепла между народами дружба,
А в остроге государева служба.
Здесь ссыльный люд срок отбывал;
И он здесь и жил, и воевал,
И гетман Диятьев к острогу приписан,
Поклонный крест его рукой расписан
И Многогрешный службу нёс,
Удар смертельный он нанёс;
По диким ордам, тактикой военной,
На горе, на Убиенной.
Для всех в округе поселений,
Он мир и славу преподнёс,
Затем в монахи подстриженный,
Он в монастырь свой дар унёс.
Теперь же в память тех событий,
На горе поклонный крест стоит
И хода крестного прибытий
Нам святой колокол звонит.
Его натужный мощный звон,
По всей округе извещает:
«Что свято, место, пусто не бывает»!

  Набеги продолжались в течение века,
Пока не прислали в острог человека,
Бригадира и коменданта Якоби,
Он изменил отношения в корне;
С монгольскими ордами дружбу завёл,
И к востоку продвинул престол.
К китайцам ключик подобрал
И чайных дней расцвет настал,
Здесь торговали соболями,
Да и заморскими дарами.
За чашу фимиама и меру елея,
Купец много даст ни чего не жалея;
Товаров разных везли из Китая,
Торговля бурлила, во всю процветая.
Цвела и вера в Иисуса Христа,
Строили церкви во имя креста.
Здесь Иннокентие подвизался,
И в памяти у народа на веки остался;
Он здесь в поселье жил
И верой  Господу служил.
Разрешения на въезд ожидая,
Он, веру во Христа насаждая,
Весточку ждал из Китая.
Живя на заимке в чертоге,
Он, весточки оттуда не дождался
И уже в Иркутском остроге,
До кончины своей подвизался.

  Весь Селенгинск тогда был,
Из отборных брёвен срублен,
Он крепостью слыл,
Но не раз был  загублен.
Но не при штурме жестоким врагом,
А коварным безжалостным огнём.
Ему в городище простор обеспечен,
Горожанин порой, настолько беспечен,
Металлы грел, хлеба он пёк,
И вот смотри, уже поджёг,
Торговую лавку, или дом;
И вот уж паника кругом.
Горят заборы, прочий хлам;
А там уж улица и храм,
И люди бегают вокруг,
Кричат: «спасите», если вдруг,
Немощный люд в домах сидит;
С отчаянием старуха голосит.
Горели дома и церкви горели,
Детей, да иконы спасти и сумели,
И было на сходе тогда решено,
Первым из камня, построить дано,
Не дом, или лавку во всём городище,
А у Спасской церкви на пепелище;
Где первый кирпич был затворён,
И здесь на месте сооружён.
Собор, во имя Господа Христа,
Во славу Вечного Креста.
И засиял, на берегу у Селенги,
Чуть пониже от излучины реки,
На фоне близ лежащих гор,
Наш белокаменный собор.
Его, народ всем миром строил,
Пока уж всех не успокоил,
Чрез: долгих, трудных; пяти лет,
Когда на хлопоты в ответ.
Своим набатным много тоным,
По всей округе звоном томным;
От туда, сверху, с под небес:
Не грянул громко Благовест.
На всю округу извещая;
Что службу строго соблюдая,
Ведёт уж старенький епископ,
Ему сослуживают, низко,
В поклоне голову склоня;
Христолюбивая братия.
Он службу вел, держась за посох,
И крест, держа перед собой;
Он весь сверкал, как будто в росах,
Украшен;  митрой, с паногой.
Вот служба уж к концу пошла,
Ещё гудят колокола,
Умолк лишь певчих хор,
Как люди двинулись во двор.
Вокруг собора крестный ход,
Вперёд  хоругви несёт.
За ними следует епископ;
Возле него совсем уж близко,
Два дюжих диакона несут,
Со святой водой большой сосуд.
Игумена седая борода,
Была как трость его, бела,
И с ней сравниться только мог,
Слонова бивня, кости рог;
Что  левой дланию сжимал,
В другой кропило он держал.
На стены храма воду брызжет,
Затем уж паузу он выждет,
И вновь; и храм, и люд кропит,
Народ в смирении стоит.
Он с нетерпеньем  благодати ждёт,
Молитвы Богу воздаёт.
А храм весь в солнечных лучах,
И отражается в людских глазах,
Величием своим сверкая
И тем самым вызывая,
В сердцах людей смирение,
А в душах грешников смятение.
Ты долго Господу служил,
Торговля шла и город жил,
Когда ты был в расцвете сил
Посадский люд к тебе спешил.
С тобой молитву он творил
И тихо с Богом говорил.
Своим набатом многотонным,
Ты хворь, болезни отгонял,
А нежным звоном колокольным,
Ты с ними к Господу взывал.
И твой же звон по всей округе,
Весь  мирный люд предупреждал,
О приближении недругов,
Народ в укрытие сзывал.


  А город  статус свой терял,
И к Кяхте больше проявлял;
Торговый люд свой интерес,
Пока твой статус не исчез.
Судьба тебе не улыбалась,
Она к тебе уже осталась,
Своею тёмной стороной,
И ты не строил не одной;
Торговой лавки или дом,
И стал обычным ты селом.
Ты стал болеть, ты стал страдать,
Ты стал тихонько умирать,
Уже не видно миссии здесь,
Они английские, но есть,
Уже на левом берегу,
Меж гор, у кромки на лугу,
Раскинулось их поселение,
Но мало у них народонаселение.

Опять на сходе поставлен вопрос,
Чтоб город центр свой перенёс,
Уже на  левый берег Селенги,
Что бы посадские смогли.
Освоить; земли, ремесло,
А там уж дальше бы пошло;
Освоение пастбищ и лугов,
А из овец, верблюдов, да и коров,
Паслись бы тучные стада.
А ты на долгие года
Остался в памяти людской,
В скрижалях записи земской,
За твой мирской и ратный труд.
Тебе потомки воздадут,
В своих поэмах и стихах,
А так же в памятных местах,
Ту память, что живёт в веках.
Живёт она и в нас поныне,
О людях тех, что здесь служили,
Со всей уж матушки Руси,
Сюда ссылали, сюда шли.
Все не угодные царю,
И я их всех благодарю,
За их не лёгкий сельский быт,
Из них ни кто и не забыт.
Порой по божьей воле,
А больше в кандалах, в неволе,
И в грязь, ступая тяжело, шли.
За ними след кровавый, несли:
В руках, не хитрый скарб и цепи,
Что натирали; ноги, руки. Крепи,
Издают лишь мерный звон,
А из груди, протяжный стон.
И шли в ненастье, в непогоду,
И в лютый холод и в жару;
Им наказанием невзгоды,
И тело в хвори, и пылу.
Им тяжким бременем легло,
На их бунтарское чело,
Охрана городов, границ,
А так же всех гражданских лиц.
И жизнь тебе уж посвятили,
Провинциальный город мой,
И мы преклоним пред тобой.
Своё пречистое чело
Но нам уж видеть, не дано,
Твоих посадов и церквей
И не стоять нам перед ней,
На древней улице твоей.
Не любоваться красотой,
Твоих людей и жизнью той.
Здесь ни чего уж нет в помине,
Тут  только ветер и поныне,
Гуляет вольницей своей,
Здесь не видать уже церквей.
Лишь только гордо, одинок,
Стоит здесь строго на восток,
Красавец  каменный собор,
В кайме из вечно зелёных гор.
Уж нет ограды и ворот,
Порушен двор, церковный свод,
И не курится  под ним,
Кадила благовонный дым.
Не слышно пения на хорах,
А так же эхом уж в горах;
Не льётся колокольный звон,
Он не летит со всех сторон,
По долине эхом преумножен.
Не прянет ухом осторожным,
В горах испуганно марал,
Он тут соперника искал
А успокоясь в тишине …
Он в лес спокойно убежал.
Стоишь ты, всеми позаброшен
На берегу у Селенги,
И из твоих разбитых окон
Не видно пламени свечи.
В твоих стенах она не светит
Для вновь заблудших душ,
Лишь иногда она забрезжит,
В помин давно ушедших уж.
У древних стен твоих в покое
Надгробий каменья лежат,
И это нам нечто иное
Как образ в памяти - печать.
И вот, стоишь, ты одинок,
А легкий с поля ветерок,
Сметает пыль с могильных плит,
С которых, надпись говорит,
О славе прошлой и о том,
Что жизнь кипела здесь кругом:
Венчался, жил и умирал
Простолюдин и генерал.
Тебя взорвать не раз пытались,
Но ты им спуску не даёшь,
Они в забвении остались;
А ты же крест, до сих несёшь.
Они лишь маковку взорвали,
Иконостас весь разнесли;
Колокола на земь бросали
И их к антихристу несли.
Теперь же вновь к тебе в поклоне,
Идёт, крестясь Христовой люд;
И тут уж с батюшкой, иконе
Псалмы во славие поют.
Настанет время, разнесётся над водою;
Твой звон, могучий Благовест,
Мой Бог останется со мною,
Вот моя радостная весть.
Ведь наш визит тому порука,
Что даже в память, днесь;
На склоне гор, под заступ стука,
Возложен камень здесь.
И вновь, в твоих стенах засветит,
Свеча в помин, за здравие
И наш осветит правый путь;
В твоё, Господь, во славие!
И над долиной Селенги,
Ко мне со вех сторон,
И над просторами реки,
Взлетит твой колокольный звон.
Он полетит по всей округе,
Неся нам радостную весть,
И мы возрадуемся други,
Что вера в Господа, в нас есть!
А город нам не возродить
И может это ни к чему?
Нам надо память сохранить
И низко кланяться ему!
2010.