A Light Novel - Глава 008 - Октофэйлия

Глава 8
Октофэйлия

1.
Проблемы, упавшие на голову, были одна несущественней другой.

Значит, так.
Утро вытекало в день довольно торопливо, но вместе с тем – чересчур вальяжно и невзначай, чтобы проснуться окончательно. Песочный калейдоскоп предрассветных видений, одно причудливей другого. Или прозаичней? Она уже не помнила.

Лесная опушка в сердце массива Дзюкай манила сладостной негой, дремотной истомой, весомой надеждой о том, что милая весенняя погодка продержится, как минимум, до конца следующей недели. Четыре дня назад начался праздник сакуры (Дзюкай славен необычными деревьями, роняющими трепетные розовые сердечки на протяжении всего месяца косин) природа была готова до ветреной хрипоты спорить сама с собой, то подчеркивая, то опровергая тезис об остановившемся прекрасном мгновении.

Никто даже подумать не мог, что самая ленивая и нерасторопная, самая медлительная и мечтательная из четырех подружаек – Цугаса Хиибуки (прозвище – Бамбино) – придет самая первая, приготовит котацу, накроет его тонким футоном, поверх футона расстелит скатерть, разложит пироженки и даже заварит ароматный пуэр.

Девушку все еще клонило в сон, но поперек сна взгромаздилось необъяснимое возбуждение, словно край длинной одежды зацепился за острый выступ – еще одна десятая неловкого движения – и случится катастрофа.

На этом все остановилось. «Баум-кухен», припасенный для чайной церемонии, переходящей в чаепитие с тортиками, оказался черствым, как дрова. Котацу, работающий от АКБ по принципу «прикуривателя», оказался почти разряжен, внутрь залетело несколько лепестков сакуры, – девушке мнилось, они  лежат вразрез с теплопроводимостью. Днем, когда солнышко пригреет, котацу можно отключить, но ближе к вечеру его теплая энергия придет добрым знамением, мол, еще одно воскресенье подошло к концу, и прощай, Дзюкай, до свидания, милые подружайки, до скорого свидания, всего лишь через шесть дней, они снова…

- Доброе-доброе утро, Кампино-ня! – громко поприветствовала лидершу самая ухоженная нежная красавица Рими по прозвищу Аркобалено (кулончик на шее изображал радужный хвост кометы, летящей вслед за шестиконечной звездой). Она явилась последней, подружайки не только уже насладились «танцем чаинок» в прозрачном заварнике, но даже успели поговорить на политические темы (политика, как и несуществующие отношения с несуществующими мальчиками, считалась темой «некавайной», из разряда тех, что на чаепитии не приветствовались) и ущипнуть втихомолку несколько мятных мармеладок из большой зеленой салатницы, расположенной ровно посередение футона –в самом центре лесного массива Дзюкай. – Доброе утро, мусумички-ня!
- Охаё, - сладко причмокнула лидер подружаек Юита Хизуми. – Мило, что все, наконец, в сборе. Пора уже забыть про все эти Шикотаны, амбассадоры, президенты, их нелепые указы.
- Мне одной кажется, - подняла головку четвертая из девушек - Мию Такияма (прозвище – Scarface), – что взрослые дяденьки тааак сильно хотят любви, внимания и ласки – тааак сильно, что готовы стать анимешными злодеями. В сааамом плохом смысле!

…Дежурная по столу – Бамбино, – сладко зевая, словно котенок, наблюдала: через белоснежный передничек влажно распускается цветок пролитого чая… и здесь в череде ничтожных проблем – нежданность. Обрыв!

Возбуждение стукнуло по вкусовым рецепторам, на мгновение девушка почувствовала, как чай, находясь во рту, превращается в абсент, охраченный пламенем Преисподней.

- Я видела! Я их видела! – воскликнула она (чай разбрызгивался дальше по периметру). – Мой предрассветный сон! Я их вспомнила!
- Кого их ты вспомнила? – недовольно проговорила Кампино (поверх височной впадины – шустрая треугольная жилка). – Говори, и – закрываем эту тему!
- Мы кавайные девочки-ня, - сообщила Аркобалено. – Вспоминать сны – это грустьняшки-ня, мнё не нра…
- Плохое у меня предчувствие, - Scarface убрала непокорную прядку волос за ушко. – Тебе опяяять снились демоны?
- Двое! – пискнула Бамбино (розовые бантики в волосах – ходуном). – Один – большой, другой – … маленький! Мне страшно! Они – живые! Оба – жирные!!

2.
- Ну и что теперь, а?

Антон Кепчак, недалекого года рождения, – на полпути из стремительного обморока. На берегу реки, в тисках дубовой рощи. Сам – мокрый, абсолютно голый. Зябкий. Жалкий. Грязный.

Апостол, сопровождавший его на всем пути от финального уровня «Junkie Tower», как-то закончился, словно из его личной вселенной, где костяные зубы меняют на золотые, а уже потом, годы спустя, или одним годом ранее (совсем неважно!) некие твари, восставшие из прибрежной пены на далеком российско-японском острове корабельно-авиационного мусора, убивают всех сослуживцев, кроме диковатого переводчика с русского на японо-саамский, - словно из всего этого вытащили штепсель. И экран почернел: дико-злобное мутированное черепашище раздавило притихший Сент-Клэр.

- Прикройся, парень, - говорит Базукер и кидает ему свой комбинезон. – Мне жаль, что так вышло. Девчонка убила тебя. А у меня нет времени закапывать труп. Заворачивайся давай.

Это был человек-скала, человек-бескомпромиссность. Гигантский полутрётль, предводитель секьюрити из «Дома Тысячи Озер». Поверх бритого черепа-глыбы – цветная черепашья татуировка. Тот самый, что схлестнулся в неравном бою с девочкой в розовом платьице и (очевидно-невероятно!) получивший от нее неиллюзорных улюлей.

- Базукер!!! – проорал Антон имя главного босса «Junkie Tower» в третий раз и почувствовал, как тысячелетнее оцепенение слетает, чтобы никогда-навсегда не вернуться. – Так это правда?? Я – то есть, мы – умерли? Кто мы? Где? Когда? Зачем? Почему? И… что потом?
- А ничего, - человек-гора Базукер сгреб заданные вопросы в охапку, лениво сощурил глаз, как бумеранг. – Так вышло. Она убила тебя. Не со зла, нет. Просто попался под руку. Как и те, остальные…
- А вас, Базукер? Вы здесь, со мной, значит, она и вас…
- В общем, так, - Базукер стряхивал слова, словно перхоть. – Число тату – это число укусов. Пять штук и больше – не спасет даже главврач Президентского Госпиталя. У тебя – больше двадцати. На лбу, на щеках, на жопе, на правом яйце и на письке – прямо цветочная клубма какая-то, человечье удобрение… гумуссапиенс!

Нет, не грязь покрывала припухлого нагого Антона – то были татуировки чайно-гибридных роз. Розы, розы кругом! В самых банальных – и в самых неожиданных местах. Пылали. Саднили. Чесались.

Двадцать три татухи. Двадцать три укуса. Фаталити.

В деснице Базукера из дурно пахнущего «ничто» выросла секира гулба. Хотя, нет: человекообразный черепахер легким мановением извилины создал ее из обрывка серебристой цепочки, обмотанного вокруг запястья. Четко. Брависсимо.

- Послушай, Трупак, - этот Базукер уже близко, секира – над головой. – Не будь извращенцем, возвращайся. Мое почтение предкам. И отцу – тоже. Привет передавай.
- Noooooooo!! – заголосил голый Антон. Отползал, путался в лиловой ткани комбинезона, будто в трясине. Вода где-то сзади, совсем далеко, неблизко, а секира летит, рассеченный воздух брызжет ветром, словно кровью.

Лязг и грохот! Секира гулба – напополам! Героический меч паладдина спас ему жизнь (после смерти). Приоткрыл глаза – и обомлел слюняво.

Юная, стройная, как виноградная лоза, дева-воительница в сексуальной кожаной сбруе-бикини – с яростным нимбом над головой и крыльями за спиной – она не смотрела на него. Она смотрела на Базукера. Смотрела – как на говно!

3.
- А знаешь, Цугаса, - Аркобалено нарушила тягостное молчание. – Ня-ня, я тебе завидую. Демоны – это лучшее, что космос-ня мог создать. «Дэй-мо-Но» - те, кто дарит надежду. Я бы тоже хотела надеяться… и верить. И знать, что все это когда-то…
- Няшенька, прости! – Бамбино шмыгнула носиком, ее огромные глаза заблестели, как озера; ветерок крутил лепестки сакуры, краса ханами отражались в полноводной глади слез, которым запрещено падать. – Я буду хорошей девочкой, и напишу тебе сладкий карамельный хит о том, как прекрасна летняя сэйлор-фуку, кавайи! Только не надо, прошу тебя…
- Эй, девчонки, еще не время для драм! – воскликнула Scarface, торопливо поправляя налобную повязку. – Песня про летнюю одежду у нас есть. Сочиним же хвалебную оду о донатсах с ванильным крееемом! Я со «слабой доли» выстукиваю ритм, вот так, тык, вот так…
- Хватит уже дурью маяться, начинайте! – приказала Кампино.

Четыре подружайки, скорчив, умилительные рожицы, обратились к лесному массиву:

Кавайи но хару хи,
Кавайи но хару дэс…

Из-за передней линии обороны рассыпающих весну деревьев сакуры, на них, не отвлекаясь на моргание, взирало Двухметровое Автономное Глазояблоко.

4.
- М-м-м, какой ты молодой, адвентюрист! – восклицала дева-воительница, коккетливая и неугомонная, словно солнечный зайчик в лесном ручейке.

Она тараторила без умолку, крутилась и поглаживала по крутым бокам нагого Базукера (его руки профессионально связаны на жопе резинкой от вечных трусов), и Антона, все еще пускающего серебристые цепочки слюней. Честно говоря, подросток отошел от шока меньше, чем за пару минут, и уже расправил сутулые плечи, пригладил спутанные волосы, почесал каждую татуировку-розу.

Он искоса пялился на упругий зад спасительницы, ее волнистые сиреневые локоны, нисходящие до середины спины, мимолетом оценил кавайное личико, но избегал взглядов глаза-в-глаза, глаза-в-сиськи и глаза-в-животик.

- Я знала! Я всегда знала, что случится именно так, - красавица искрилась счастьем бытия. – Я знала, что стану чемпионкой по лесному ориентированию, отыщу на карте все локации «деревьев-мостов» и тебя, о Избранный!

Последние слова обладательница стройной фигуры и двуручного паладинского меча произнесла с неэстетичным надрывом и, осознав оплошность, резво умолкла.

Антон поднялся на ноги – четыре татуировки на левой ноге, от щиколотки и выше, три – на правой. Лиловая куртка от комбинезона была столь велика, что свисала наподобие царской мантии. Кстати, это идея!

- Гутен таг, либе фройляйн, - воскликнул он неожиданным громогласным тенором. – Я святейший князь Бронислав Посумкин-Минотаврический. А это мой слуга-шизофреник, Бобик его фамилия. Тут вообще есть где что перекусить?
- Ты мне еще за Базукера не ответил, Бредослав хренов, - процедил человек-гора, багровея нутром и лицом (резинка от вечных трусов хорошо знала свое дело). – Адвертюрист хренов! Сейчас встану, и получишь у меня Мери Кристмас по всей морде!
- Ну вот, - разочарованно подвел Антон. – Опять он за свое. Смекаешь, фройляйн, этот шизофреник считает, что он – черепаховый дракон с последнего уровня «Junkie Tower». Бежит такой, крыльями машет, кричит, мол, эй, ты, спецназовец, где твое верное копье? Как урою, как урою, да так врежу, мол!
- Ррррррррр! – рычал Базукер, багровел лицом, скрипел зубами. Его безразмерное двухметровое тело превратилось в сплошной комок мышц и сухожилий. Мышцы пучились, росли на глазах, как дрожжи. Антону стало реально страшно.

Теперь амазонка в ангельских крыльях не обращала на Базукера ни малейшего внимания. Она сосредоточенно кривила мордашку, пару раз притопнула ножкой, почесала височную впадину, протянула вперед ладонь правой руки, подула на нее – ПОМ! – и на ладони объявилось аппетитное кондитерское изделие, похожее то ли на ракушку, то ли на гусеницу.

- Шоколадный рогалик!!! – воскликнули хором Антон и Базукер.

ПОМ! – резинка от вечных трусов, выполнив хорошую работу, лопнула и скрылась с глаз долой.

Два демона – большой и маленький, оба – жирные, оба падают на колени. Два восхищенных взгляда. Два водопада слюней.

Височная впадина девы-воительницы украсилась большой каплей пота.

5.
Трое девушек обменялись взглядами и застыли, словно собираясь поймать по синице в облаках, озаренных дыханием тысячи солнц. Из невесомого ступора их вывели восьмибитные аркадные звуки. Четвертая подружайка, Мию Такияма (Scarface), уже сидела за котацу, погружившись ногами в складки футона, а головой – в PVP-консольку. Она мастерски изображала увлеченность расчленением духов, монстров и алхимиков, лишь изредко напряженно шмыгала носиком и стряживала с лица прядку непослушных волос – и тем же самым жестом пунктирно указывала девушкам занять места за котацу.

Тут и Кампино вернула самообладание. Нежно улыбнувшись, она хлопнула ресницми и лихо крутанула головой, разбрасывая по сторонам ослепительные темно-синие локоны. Бамбино и Аркобалено хихикнули, наполнили друг дружке пиалы. Аркобалено пила медленно, испытывая на верность каждую капельку пуэра, Бамбино выпила чай стремительно, едва не опалила глотку, в наслаждении и неге прикрыла все еще мокрые глаза и принялась лепетать какую-то прекрасную чушь на тему того, что если смешать абрикосовое варенье со сливовым, можно получить в итоге нечто, на вкус походящее на фейхоа и перезревший лайм (подобно тому, как можно заполучить зеленый цвет, смешивая синюю краску с желтой).

- Давайте загадаем желания! – воскликнула Кампино. – Какие бы подарки вы хотели получить на Танабату? И что найти бы в каминном чулочке на Курисумасу? На Новый год? Или давайте репетировать «Бон одори»! Только не сидим на месте! Смелей, смелее, к новой жизни!

Бамбино громко зарыдала. Ее миниатюрный подбородок озарился тусклым светом, который испускал небольшой шрам кристаллообразной формы. Следом за ней возгорелся шрам Аркобалено (хвостатая комета в области виска), и девушка уткнулась лицом в ладошки, правратив их в ложе бурлящего потока слез. Лидерша группы, Кампино, не дав никому опомниться, тотчас же рванулась к лесу и нанесла Двухметровому Автономному Глазояблоку мощнейший удар, расколовший его на восемь неравных частей. И завопила от боли – раскаленный шрам на левой щеке, выполненный в виде морской звезды, агонизировал, словно рабское клеймо.

Scarface осталась подпирать ногами котацу. Трудно было понять, что испытывала самая стойкая и смелая из подружаек.

Наконец она встала, подняла лицо к солнцу, сдернула налобную повязку, обнажив самый крупный шрам из четырех – огненную саламандру в центре лба.

Далеко на восточной границе массива Дзюкай располагался родной город подружаек – Харухито. Словно некрасивое пятно от пролитого чая, по лазурному небу разрастался исполинский цветок смерти, сотканный из клубящейся пыли и радиоактивного излучения. 

6.
- Так что, что же было дальше? – не унимался Базукер. Оба его маленьких глаза, казалось бы, увеличились вдвое и горели нездоровым фанатским блеском.
- Ты что, не досмотрел четвертый сезон «Lucky Scars»? – изумился Антон Кепчак. – Ну и лошара! Там оставалась всего одна серия!
- Мальчики, - вмешалась Конфэтти. – Давайте тише. Мы уже почти вышли к тому месту.

Девушку-ангела звали Конфэтти. Вернее, она так представилась. Навряд ли у ангелов такие имена – Антон был свято уверен, что крылатая амазонка, спасшая его от Базукера, – это всего лишь ширма, прикрытие. Но от чего и зачем? Обойму вопросов, адресованную Базукеру еще до появления воительницы, повторять было по меньшей мере глупо. Оба спутника, несомненно, знали куда больше несчастного подростка, оторванного от любимой игры, приведенного в саамский бар, брутально вырубленного бронебойной девчачьей ножкой и еще брутальней нашпигованного стальными чайно-гибридными розами (о чем ему сообщил Базукер). Ситуация осложнялась тем, что Антон не мог ни на шаг отступить ни от девушки-ангела не от верховного секьюрити. Слишком чудными казались ему ощущения в здешней атмосфере. Новое тело, такое же некрасивое, как и прежнее, ощущалось не менее непривычно. Совершенно случайно, а может – из чистой придури Антон споткнулся о корень великанской сакуры, совершил тройной кульбит с переворотом – и остался на ногах. Хохотнул, победно оглядывая девушку в кожаном бикини и бритого полутрётля, получивего назад всю одежду, кроме комбинезона (ныне – парадно-выходной робы святейшего Посумкина-Минотаврического). Еще раз хохотнул, еще раз оглядел спутников, но без толку.

Базукер шел молча, покачивая половинками разрубленной секиры. Не доходя нескольких метров до обрыва, ведущего к реке, он внезапно наклонился к земле и поднял золотистый предмет, напоминающий миниатюрную княжескую корону.

- Чужая, - выдавил Базукер выдавил отрыжку из нутра, по-турецки присел на траву, покрытую тончайшим слоем лепестков сакуры, и вытряхнул из поясного мешочка перед собой шесть похожих, как две капли воды, предметов. Это были крупные пулеметные гильзы, отливающие червонной позолотой.
- Эй, Базукер, - проговорил Антон, робко косясь на мимолетом хмурую Конфэтти. – Ты это что? Стрелял холодным оружием?
- «The Girl And The Robot», «Принцесса», - человек-гора торопливо и шепеляво читал микроскопические надписи, отпечатанные на позолоченных гильзах. – «Хитоми», «Тетрафобия», «Влюбленные психи», «Мост в Йотабитию»… хм-м… а это что?

Взор троицы путешественников приковала седьмая гильза, найденная у тропы. Действительно, отличается, если очень приглядеться. Не позолота, а чистое золото. Антон, подрабатывающий ювелиром, по стопам матери, был готов дать на это любой из золотых зубов апостола дядя Всеволода. Нет, ну правда!

Разрыв гильзы прошел по середине, из-за чего она не откинула конусообразный кончик, а ощетинилась вышеупомянутой короной. Кажется, на ней также имелась надпись, но целиком прочесть ее было решительно невозможно.

- Ноко, - прошешестел Базукер толстыми губами. Конфэтти вздрогнула, как от дурной вести. Ее взгляд упал на извилистую тропу, ведущую к изношенному горбатому мостику из белого камня.

Вблизи моста возвышалось без единых признаков жизни огромное белое дерево, одна из веток которого – особенно выдающаяся и толстая – нависала над горбатой белокаменной спиной – как раз по середине реки. На самым центром моста с ветки свисал-колыхался на ветру обрывок серебристой цепочки.

Антона нигде не было.

7.
Их было четверо. Подруги с первого класса начальной школы, или просто подружайки. Фигурные шрамы, украшавшие их лица, казалось бы, просто декоративного типа, на самом деле, снабжали девочек силой и выдержкой, присущими едва ли только у лучших мира сего. Невиданная энергетика шрамов позволила подружайкам быть лучшими в классе, первыми по всем предметам, не только в родном краю, но и по всей стране. А уж как гордился юными очаровашами город Харухито, где они жили и на благо которого трудились, не покладая маленьких заботливых рук!

Никто не ждал беды, когда на лбу любимого учителя японского языка – Юсуке Онидати – не проявился черный «октокорп», символ расы Наблюдателей, о которых никто ничего не знал, но судачили и называли бездушными приспешниками Сатаны (а те, кто увлекался научными трактовками космогонии, – бездушными космическими негодяями). Вскоре Онидати-сенсей был найден мертвым, с выжженными глазницами и вырванным сердцем, а к самой маленькой из подружаек – Бамбиночке – во сне стали являться демоны из других миров: клыкастые, хвостатые и очень много знающие. Эти демоны и стали теми, кто помог наладить шаткое равновесие между миром Людей и обителью Наблюдателей.

Четверо подружаек (или, как их называла местная пресса – «раки сказу») превралились в оберег Харухито. По словам верховного демона, девочкам было строго-настрого запрещено плакать и даже грустить – что бы ни происходило с их друзьями и близкими. Каждую неделю подружайкам было велено устраивать праздничное чаепитие, обсуждать школьные новости, мангу, аниме и консольные игры, а также в обязательном порядке играть легкую музыку.

Каждая слезинка или даже грустинка подружаек воздавалась городу сторицей: если где-то всплывал черный «октокорп», на стене дома, на человеческом теле либо на лобовом стекле трамвая – милосердия от злых неведомых сил ждать не приходилось. Выжившим горожанам оставалось только молиться богам, чтобы легкая музыка подружаек лилась весенними потокам, их улыбки и звонкий смех не смолкали ни на минуту, а «октокорпы» не расползались по стране и миру (верховный демон считал, что это более, чем вероятно).

Подружайки понимали всю важность возложенной на них миссии и яростно хранили обет безгрустия. Встречаться решено было лишь по воскресеньям, когда за градусом веселья и кавая из-за кромки передних деревьев следило неустанное Двухметровое Автономное Глазояблоко. На протяжении всех четырех сезонов они умеючи каваились и развлекали не только Наблюдателей, но и телезрителей (даже начальные серии аниме, транслируемые по HNK TV, собирали рекордную аудиторию). Пока в один день, отмеченный сразу несколькими черными «октокорпами», двое подружаек не получили самые страшные вести за всю свою недолгую жизнь…

- Охаё, - приветствовала их еще ничего не знающая Юита Хизуми, лидер группы, которую девчата называли Кампино в знак ее любви к португальским ковбоям, немецкому панк-року и немецким же йогуртовым карамелькам. – Сегодня у нас «баум-кухен» и миндальные пироженки! Споем же о весне и вечной радости!

# # # # # # # #
Когда Базукер и Конфэтти вбежали на белокаменный мостик, противоположный берег реки накрыло ядовитым туманным облаком. Посреди едких паров и миазмов неопрятно шатался сутулый подростковый силуэт. До ушей человека-горы и ангела-воительницы доносились тонкие дребезжащие всхлипывания.

Сбросив минутное оцепенение в реку, Базукер и Конфэтти устремились в туман.

…Антон Кепчак недалекого года рождения, он же – святейший князь Бронислав Посумкин-Минотаврический рыдал, качаясь в объятиях призрачных облаков. Издалека лилась бескнечно прекрасная, бесконечно печальная стародавняя музыка. Томящие, сжимающие сердце звуки, заслышав которые еще с другого берега, Антон был больше не в силах себя удержать. Наплевав на осторожность и полное незнание чего бы то ни было об этом мире, он устремился через мост – прямо в туманные объятия Заповедной Чащобы.

Но даже не музыка заставляла его выть и скулить, раскачиваясь и сиротливо сжимаясь. Антон понял то, чего не должен понимать ни один смертный. Никогда и нигде, даже если ему доведется попасть в самую удаленную часть изнанки сомнисферы, известной как страна Йотабития.

Миллиарды миллиардов человеческих ликов: обезличенных, перемешанных, скособоченных, извергали беззучную агонию – невообразимое страдание, нечеловеческое истязание, катастрофическая мука далеко-далеко за пределами Бога и дьявола.

Человеческие лики, рвущиеся из всех сил, раскаленных сухожилий – из земли и травы, из древесной коры, из мифических туманных переплетений, они еще не были разрушены, но уже не могли считаться целыми. Застывшие в клоаке взаимных наложений и переплетений, они застыли в сердцевине потери самости, на пике надлома личности, на острие лишения имени и остатков памяти, на полпути к абсолютному безумию, в глубине первозданного отчаяния.

Антон почувствовала, как точка в середине лба, куда пришелся удар каблучком девочки в розовом платье, пробудилась припадком неудержимой пульсации. Смрад тумана, яд откровения – они прошли слишком глубоко в мозг.

- Так вот он какой, настоящий ад, - прошелестел Антон губами и рухнул в объятия подоспевших.