Несостоявшаяся дуэль с Балшем

Александр Пушкин своими поступками умел  бесить молдаван, один из которых был Балш, с которым  он водил знакомство в Кишиневе. Он был из князей, член Государственного совета, по-молдавски – «ворник».
 
Его  красивой жене было  лет под тридцать и звали её Мария. Она хорошо  владела французским языком, что давало ей возможность вести себя с другими  с некоторой претенциозностью. Она была  живой и острой  на язык, и, как все женщины, словоохотлива. На этой почве они и сблизились с Пушкиным, который   и  сам не прочь  был поболтать.

Некоторое время  он увлекался только  ею одной. В своих беседах они доходили  до свободных и откровенных речей, и это  ей  нравилось.

 Вначале она очень интересовала поэта и некоторое время  было все хорошо. Но вот в обществе  появилась  другая женщина, Альбрехтша, как прозвали её в Кишиневе   И, хоть она  была старше Марии года на два-три, была еще красивее  той. Мало того, обладала европейскими манерами, была начитанна, многоопытна…

  Манерами  она победила Балш -  Мария очутилась  на втором плане. С Пушкиным Альбрехтша  сразу нашла общий язык – умела поддержать салонный разговор.  Но в Кишиневе о ней распевали за глаза такие нравящиеся Пушкину куплеты:

Альбрехтша! Ты всем давала...
Женской скромности пример.
У тебя для генерала
Не был презрен офицер!

В феврале месяце 1822 года, находясь в доме вице-губернатора,Крупянского, Мария приревновала поэта к Альбрехтше, и, когда она недовольно намекнула на  его новое увлечение, с колкостями, Александр Сергеевич подлил масла в огонь:

 - Она – женщина  историческая и в пылкой страсти… м-м-м...

Ставшая неприятной от злости, Балш  оттолкнула  поэта от себя. И сам он стал с ней холоден. Чтобы уязвить обозленную женщину еще больше, Пушкин  стал любезничать  даже с её двенадцатилетней дочерью  Аникой, которая от матери не отставала – была такой же острой на язычок.

Оскорбленное самолюбие матери, – Мария приняла показное ухаживание  Пушкина за желание уколоть её  взрослой почти дочерью, - привело к тому, что стала  совсем неуправляемой в словах: придиралась к нему, что бы он ни сказал.
 
  В  кишинёвском обществе  как раз в это время  все  только и говорили о какой-то ссоре двух молдаван, которые, "ну, никак  не  хотят драться". То есть, не стрелялись на дуэли.

Липранди, который присутствовал здесь же, проронил:
- Это же молдаване! Чего ты хочешь от них! У них в обычае нанять несколько человек да их руками отдубасить противника.

 Пушкин  расхохотался громко, говоря:
 - Меня очень забавляет такой легкий способ отмщения. - Посмотрел на Марию  с усмешкой  и произнес, -  экая тоска! Хоть бы кто нанял подраться за себя!

Молдаванка вспыхнула и почти крикнула:

 - Да вы деритесь лучше за себя!

 - Да с кем же?

 - Вот хоть со Старовым; вы с ним, кажется, не очень хорошо кончили.

Пушкин, красный, как мак, бросил сквозь зубы:

- Если бы на вашем месте был  муж, то я сумел бы поговорить с ним. Потому ничего более не остается, как узнать, так ли и он думает! - И  прямо от нее  отправился к карточному столу, за которым сидел ее муж, Тодор Балш. – Пойдемте, - обратился  к нему, еле сдерживаясь, - я вам должен кое-что сказать… - И объяснил, что у него произошло с его женой, закончив такими словами: - А так как я с женщинами не дерусь, то удовлетворения требую от вас.

Тодор Балш  вскипел и пошел  расспросить жену, но та  его уверила, что, наоборот, это Пушкин наговорил ей дерзостей.

Молдаванин вернулся к поэту и, сверкая черными глазами, потребовал:

- Как же вы требуете у меня удовлетворения, когда  сами позволяете себе оскорблять мою жену?

Слова эти были произнесены толстым  молдаванином с таким высокомерием, что Пушкин  этого не стерпел - тут же схватив подсвечник и замахнулся им на Балша.  Но его     приятель  Алексеев, с которым он квартировал,  успел перехватить его руку.

Балш в это время, совсем  рассвирепев, стал кричать, что он трус, ссылочный мерзавец…

Поэт не оставался в долгу и тоже кричал оскорбления и пытался  достать его, изворачиваясь из рук Алексеева...
  Мать Марии Балш, которая присутствовала здесь же, упала в обморок. С беременной вице-губернаторшей, в доме которой все это происходило, тоже приключилась истерика. Испуганные  гости разбрелись по углам и отовсюду глядели на происходящее молча. Люди вице-губернатора кинулись помогать лекарю, который тотчас явился со спиртами и каплями для матери Марии и губернаторши.  Все  стали ждать  еще большей, ужаснейшей, развязки.

 Противников, глядящих с ненавистью друг на друга, кое-как развели - генерал Пущин, который командовал дивизией во время  отсутствия  Орлова, схватив Пушкина, увез с собой.
 
Однако о  случившемся  немедленно донесли наместнику Бессарабии, генералу Инзову, и он  срочно пригласил к себе вице-губернатора и Пущина - для дачи объяснений. Затем, выслушав их, велел помирить  поссорившихся и ни в коем случае не допустить дуэли.

На другой день, по настоянию Крупянского  и  Пущина,  Балш согласился извиниться перед Пушкиным, которого нарочно до этого заманили  в дом к губернатору.
 
 Но спесивый молдаванин, вместо извинения, начал:
 - Меня упросили извиниться перед вами. Какого извинения вам нужно?

 Не говоря ни слова, Пушкин подскочил к нему и дал пощечину,  вслед за этим вытаскивая пистолет.

И Балш, вынужденный назначить ему время для поединка, ушел. Пушкин тут же  помчался на квартиру к Пущину, бледный как полотно, но  улыбающийся...
 
Инзов, однако, не дал состояться и этой очередной дуэли - посадил беспокойного подчиненного  под домашний  арест - на две недели.

Продолжения дуэли не было, но еще долго после этого Пушкин говорил, что не решается ходить без оружия и, доставая пистолет, с хохотом показывал его на улице встречным знакомым.