Реинкарнация-14

       


          Р Е И Н К А Р Н А Ц И Я  14



--Существует  ли  такая  вещь, как реинкарнация? Сколько у  меня  было жизней в прошлом? Кем я тогда был? «Кармический долг» -- это реальность? Трудно поверить в то, что по этому поводу все еще возникает вопрос, Я с трудом  могу себе это  представить. Было  так много сообщений  о вспоминании прошлых  жизней  из  исключительно  надежных   источников.   Некоторые  люди поразительным  образом воскресили в  памяти  подробные  описания событий,  и доказано, что при этом была исключена всякая возможность того, что они могли каким-то   образом   выдумать   или   изобрести   что-то,   чтобы   обмануть исследователей или своих близких.
--У тебя было  647 прошлых жизней, раз уж ты настаиваешь на точной цифре. Это  твоя  648-я. В  других ты был  всем. Королем, королевой, рабом.  Учителем, учеником, мастером.  Мужчиной, женщиной. Воином, пацифистом. Героем, трусом. Убийцей, спасителем. Мудрецом, глупцом. А сейчас детективом и будешь им долго, полка самому не надоест. Всем этим ты был!
 --Я иногда  чувствую себя экстрасенситивом. Существует ли вообще такая вещь,  как «ясновидение»? Есть  ли  оно  у меня?  Находятся ли люди, которые называют себя экстрасенсами, «в сговоре с дьяволом»?
--Да, такая вещь, как ясновидение, существует. У тебя оно есть. Оно  есть у каждого. Нет человека, у которого не  было  бы  способностей,  которые  ты называешь экстрасенситивными, есть только люди, которые их не используют.  Применять ясновидение и другие подобные способности -- это не более чем пользоваться шестым чувством. Очевидно, что это не означает  «быть  в сговоре с дьяволом», иначе я бы не дал тебе это чувство.  И  конечно,  нет никакого дьявола, с которым можно было бы сговориться.
                (Уолш. «Беседы с Богом»)


    
--Поскольку  существующий  ныне стимул  для достижения величия  связан  с накопительством  ценностей, предлагаемых  миром, все вы постоянно находитесь на разных стадиях  борьбы. Огромная часть человечества до сих пор борется за элементарное  физическое  выживание.  Каждый  день  наполнен  беспокойством, отчаянными попытками  чего-то  добиться. Ум  озабочен  основными  вопросами жизни.  Хватит ли  еды? Есть  ли  крыша над  головой?  Будет  ли нам  тепло?
Огромное количество людей все еще ежедневно продолжают беспокоиться об этом. Каждый месяц лишь по причине недоедания умирают тысячи людей. Меньшее количество людей  способны довольствоваться в своей жизни самым необходимым  для выживания, но и  они  борются за  то, чтобы обеспечить себя чем-то большим -- чтобы  была хотя бы минимальная  обеспеченность; скромный, но приличный  дом; чтобы завтра было лучше, чем вчера. Они  упорно работают, они беспокоятся о том, будут ли когда-нибудь «процветать» и как это сделать.
Ум озабочен неотложными и тревожными вопросами. Гораздо меньшее количество людей имеют все, чего  они когда-либо хотели добиться, --  фактически,  все, за что борются сейчас две другие группы.  Но интересно  то,  что многие из  этой  последней группы  все еще хотят чего-то большего. Их умы озабочены тем, как удержать то, что они приобрели, и приумножить свои владения.
Но, кроме этих трех групп, есть еще и четвертая. Самая немногочисленная  из всех. По существу, она совсем маленькая. Эта группа уже переросла потребность  в накоплении материальных  вещей. Она озабочена духовной истиной, духовной реальностью, духовным опытом. Люди в этой группе  воспринимают жизнь как  встречу  с духовным--как путешествие души. Они реагируют  на  все события  человеческой  жизни в этом контексте. Они рассматривают весь человеческий опыт в рамках этой парадигмы. Их борьба связана с поисками Бога, реализацией Себя, выражением истины. По  мере  их  эволюции  эта  борьба  вовсе  перестает  быть  борьбой  и становится процессом. Это процесс Самоопределения (а не самопознания). Роста (а не обучения), Бытия (а не делания).
Побудительным  мотивом  для  устремления,  приложения  усилий,  поиска, желания добиваться  успеха становится совершенно  иной мотив. Меняется мотив любых  действий,   а  с  ним  также  меняется  и  тот,  кто  их   совершает. Побудительный мотив становится процессом, а тот, кто делает, становится тем, кто просто есть. Если  раньше мотивом  для  того,  чтобы добиваться,  прилагать  усилия, усердно работать всю жизнь, -- было желание обеспечить себя  всем житейским, то сейчас этот мотив -- испытать Божественное.
Если раньше  основными  заботами были заботы тела, то теперь  заботы --это в основном заботы души. Все переместилось, все передвинулось. Изменилась цель жизни, как и сама жизнь. «Побуждение к величию» изменилось, а с ним исчезла и потребность сильно желать чего-то, приобретать, защищать и приумножать мирское имущество. Величие  не  будет  больше  измеряться  тем,  сколько  человек накопил. Мировые  ресурсы  справедливо  будут восприниматься как то, что  принадлежит всем  людям  мира.  В  благословенном  мире,  где  достаточно  всего,  чтобы удовлетворить    основные   потребности   всех,   эти   потребности    будут удовлетворены.
Все захотят,  чтобы было так. Не будет нужды заставлять кого-то платить налоги в принудительном  порядке.  Вы  все  добровольно захотите  отдать  10 процентов ваших  доходов на  программы,  поддерживающие  тех,  у кого  доход меньше.  Уже невозможно будет  тысячам  людей  просто стоять и смотреть, как тысячи  других  людей  умирают  от  голода  не из-за  нехватки  пищи,  а  от недостатка  человеческой  воли  создать  простой  политический  механизм,  с помощью которого у людей будет еда.
 Это   моральное  бесстыдство,   столь  привычное   вашему  примитивному обществу, будет навсегда  стерто с  лица земли в  тот самый  день,  когда вы измените побудительный мотив к величию и то, как вы его понимаете.Твой новый  побудительный мотив: стать  тем, кем  Я создал тебя,  чтобы быть физическим выражением -- отображением -- Самого Божества. Когда вы выбираете быть теми,  Кто Вы Есть  в Действительности -- в ком Бог себя проявляет, -- вы уже никогда больше не будете  поступать так, чтобы вам было стыдно перед  Богом. Никогда больше  Вам не придется просить лепить на бампер своей машины наклейку:
БОЖЕ, СПАСИ МЕНЯ ОТ ТВОИХ ПОСЛЕДОВАТЕЛЕЙ.
--Посмотрим,  все  ли у  меня  отложилось.  Кажется, здесь прослеживается взгляд на мир  равенства и спокойствия,  где  все  нации  подчиняются одному мировому правительству, все мировые богатства делятся между людьми.
--Запомни, что, говоря о равенстве, мы имеем в виду равные возможности, а не равенство по факту. «Равенство» в полном смысле слова никогда не будет достигнуто, и это во благо.
--Почему?
--Потому что равенство--это одинаковость, а  одинаковость--последнее, что нужно миру. Нет, Я ратую здесь не за то,  чтобы мир стал миром роботов,  где каждый получает  одинаковые  доли  от  Центрального Правительства,  диктующего свои условия на правах старшего. Я говорю здесь о мире, в котором гарантированы две вещи:
1. Удовлетворение основных потребностей.
2. Возможность подняться выше.
При всех ваших ресурсах во всем мире, при всем изобилии  вам не удались эти две элементарные вещи. Вместо  этого вы загнали в ловушку миллионы  тех, кто  находится  на самом последнем месте по  уровню социально-экономического развития, и выдумали общественное  мнение, которое  методично удерживает  их там.  Вы  позволяете тысячам людей умирать ежегодно  из-за  нехватки  самого элементарного.
     При  всем   великолепии  мира  вы   не  нашли  способ  быть  достаточно великолепными, чтобы  покончить с тем,  что  люди умирают  от голода, и  еще меньше сделали для того,  чтобы люди не  убивали друг друга. Фактически,  вы допускаете, чтобы на ваших глазах  от голода умирали  дети. На самом деле  вы даже убиваете людей за то, что они с вами не согласны. Вы примитивны.
-- А мы думали, что мы такие продвинутые
-- Первый признак  примитивного  общества  в  том,  что  оно  считает себя передовым. Первый признак примитивного сознания  в том, что оно считает себя просветленным.
--Давай  подведем  итог. Способ добраться  до первой ступени на лестнице, где каждому предоставлены эти две основные гарантии...
--Связан  с  двумя сдвигами,  двумя  изменениями -- одно в системе  ваших политических взглядов, другое в вашей духовности. Движение к единому мировому правительству будет включать всемирный суд, наделенный большими  полномочиями для решения международных споров, и войска по поддержанию  мира,  чтобы вводить  в силу законы, с  помощью  которых  вы выбираете управлять собой. Мировое   правительство  будет  включать  Конгресс  Наций -- по  два представителя  от  каждой  нации  на  Земле  -- и  Народную Ассамблею--с представительством, пропорциональным количес твенному составу каждой нации.
Именно так устроено  правительство  США  --  с двумя  палатами,  одна с пропорциональным представительством,  в другой  обеспечено равное количество голосов для всех штатов.
--Да.
--Конституция США была Боговдохновенной.Тот  же  баланс  сил  должен  быть   предопределен  в  новой  Всемирной конституции. В ней  также  будут  исполнительная власть,  законодательная  власть  и судебная власть. Каждое  государство  будет  поддерживать  свою  внутреннюю  политику по сохранению  мира, но все национальные армии  будут расформированы  -- именно так,  как все ваши штаты по отдельности расформировали свои  войска и флот в пользу  создания федеральных сил по поддержанию мира,  которые  служат  всем штатам как единому объединению, называемому вами нацией.
Нации  сохранят  право формировать и  делать призывы в свои полицейские войска по первому требованию, точно так же, как каждый из ваших штатов имеет конституционное право сохранять и активизировать свою полицию. У  каждого из 160  государств  (как  это сейчас у  ваших штатов)  будет основанное на голосе народа  право выйти из  союза (но Мне трудно понять,  с какой стати они должны хотеть этого, если учесть, что  люди будут обеспечены большей безопасностью и достатком, чем когда-либо прежде).
-- Еще  раз  для тех из нас, кто  не  так  быстро  схватывает:  эта единая всемирная федерация даст..
1.Конец  войнам  между  нациями  и улаживанию  конфликтов  с  помощью убийств.
2. Конец жалкому существованию, смерти от голода, массовой эксплуатации людей и ресурсов теми, кто у власти.
3.Конец систематическому разрушению окружающей среды на Земле.
 4.Спасение от бесконечной борьбы за то,  чтобы  иметь  больше, лучше, чаще.
5.Возможность для всех-- действительно равная  -- подняться до самого высокого уровня выражения Себя.
6.Конец  всем  ограничениям и дискриминациям, сдерживающим рост людей,--  будь  это  жилищные  условия, рабочие  места, политическая  система  или сексуальные личные взаимоотношения.
Твой новый мировой порядок потребует перераспределения богатств?
--Он  ничего  не  потребует.  Он   добровольно  и  автоматически  создаст перераспределение ресурсов. Всем  людям  будет предоставлено должное  образование,  например.  Всем людям будет  открыта  возможность  использовать  это  образование  на  своем рабочем  месте,  чтобы  достигать  профессионализма  в  той  сфере,  которая доставляет радость.
Всем людям будет обеспечен доступ к здравоохранению, когда бы и в какой степени это ни требовалось. Всем людям будет гарантировано, что  они  не будут  голодать  до  самой смерти,  им не придется  жить без  нужной  одежды  иди не иметь необходимого жилья.
У всех людей  будет элементарное чувство  собственного  достоинства,  и выживание уже никогда вновь не будет вопросом жизни,  а необходимые удобства и элементарное уважение будет обеспечено всем людям.
--Даже если они этого не заслуживают?
--Твоя  мысль о том,  что эти веши надо заслужить, лежит в  основе  вашей идеи, что ты должен заслужить свой путь в рай.  Но тебе не нужно заслуживать свой путь к милости Божьей, потому что ты уже там. Это  то, что ты не можешь принять, ведь  это то, чего ты не можешь  дать.  Когда ты научишься отдавать бескорыстно (бескорыстно  любить,  так сказать), ты научишься принимать  без всяких условий.
Жизнь была  создана как средство, с помощью которого  вам позволено все это пережить на опыте. Постарайся вникнуть в эту идею:  всех людей есть право на элементарное выживание. Даже если они ничего не делают. Даже если они не сделали никакого вклада. Выживание с достоинством--одно  из основных прав жизни. Я дал вам достаточно ресурсов, чтобы это можно было гарантировать  всем. Все, что  вам нужно делать, -- делиться.
--Тогда  что  остановит  людей от  того,  чтобы  их  жизнь  стала  просто напрасной, от безделья, накапливания всяких «преимуществ»?
--Во-первых, не тебе судить, что значит напрасно потраченная жизнь. Можно ли считать, что жизнь потрачена зря, если человек ничего не делал, а лишь 70 лет придумывал стишки,  а  затем вдруг  сочинил единственный  сонет, который открыл дверь к пониманию и озарению для тысяч людей? Напрасна ли жизнь, если человек всю  свою  жизнь лжет, мошенничает, плетет  интриги,  наносит ущерб, манипулирует и обижает других, а затем вдруг в результате вспоминает  что-то из своей подлинной природы (возможно, он  вспоминает то,  на что он потратил целую жизнь, стараясь вспомнить), -- и тем самым  он наконец  поднимается на следующий уровень развития? Разве эта жизнь «напрасна»?
Не  тебе судить путь души другого человека. Тебе решать, кто ты есть, а не кем был или не был другой человек. Итак,  ты  спрашиваешь,  что  позволит  людям  не  сделать  свою  жизнь напрасной, полной  безделья, накапливания всяких «преимуществ»? Ответ таков: ничто.
--Ты действительно думаешь,  что это будет работать? А Ты не думаешь, что те, кто трудятся во благо, начнут возмущаться теми, кто этого не делает?
--Да,  будут,  если  они  не  просветленные. Но просветленные  люди будут смотреть на тех, кто не трудится на общее благо, с большим сочувствием, а не с возмущением.
--С сочувствием?
--Да, потому что те, кто вносит свой вклад, поймут,  что те, кто этого не делают,  упускают  величайшую  возможность   и  великую  славу:  возможность создавать   и  славу  испытать  величайшую  версию   того,  Кто  Ты  Есть  в Действительности. Те, кто вносит свой вклад, будут понимать, что это само по себе наказание за  их  день, если даже в наказании есть необходимость (а  ее нет).
--А разве те,  кто действительно вносит свой  вклад,  не будут сердиться, если у них заберут плоды их труда и отдадут тем, кто ленив?
--Ты  не  слушаешь.  Всем будут даны  минимальные доли,  необходимые  для выживания.  Тем,  кто  обладает  большим,  будет  предоставлена  возможность вносить 10 процентов от своего дохода, чтобы это стало возможным. А в отношении того,  как будут распределяться доходы, открытая рыночная система  определит  объем вклада каждого, как это сейчас  происходит в вашей стране.
--Но  тогда  у  нас  будут  «богатые»  и  «бедные»,  как  сейчас! Это --неравенство.
-- Но  это  равные  возможности.  У  каждого  будет  возможность  жить  на элементарном  уровне,  не тревожась  о  выживании.  Всем будут  даны  равные возможности  получить знания, развить навыки и применять  свои  прирожденные таланты на Месте Радости.
--На Месте Радости?
--Так потом будут называть «место работы».
-- А будет ли тогда зависть?
--Да, зависть будет.  Не будет ревности. Зависть  -- естественная эмоция, которая  побуждает  тебя к  стремлению быть больше, чем ты  есть. Возьмем, к примеру,  двухлетнюю девочку, которая стремится  и изо  всех  сил  старается достать кнопку звонка на двери, до которой уже дотягивается ее старший брат. В этом нет ничего плохого. В зависти нет ничего плохого.  Это мотиватор. Это чистое желание. Она рождает величие.
С  другой   стороны,  ревность--это  побуждаемая  страхом  эмоция, заставляющая  кого-то  желать,  чтобы у  другого  было  меньше. Это  эмоция, которая часто основана на горечи. Она возникает в гневе и приводит в гнев. И она  убивает.  Ревность  может  убить.  Любой,  кто  оказывался  в  любовном треугольнике, это знает.
--Ревность убивает, зависть рождает.
--Тем,  кто  завидуют,  будут даны все  возможности, чтобы  они  добились успеха по-своему. Ни у кого  не будет никаких экономических, политических  и социальных  барьеров.  Ни  по  причине  расовой  принадлежности,   пола  или сексуальной  ориентации. Ни  по  происхождению, классовой принадлежности или возрасту. Вообще ни по какой причине. Просто  совсем не  будет дискриминации ни по одной из причин.
 Да,  «богатые»  и  «бедные»  все  еще  могут  быть.  Но «голодающих»  и «нуждающихся» больше не будет. Видишь  ли, нельзя убрать из  жизни побудительный мотив... можно только отчаяние.
--А где гарантия, что  «вкладывающих» будет  достаточно, чтобы «тащить на себе» тех, кто этого не делает?
--Величие человеческого духа.
--Как?
--Вопреки  твоим  явно  мрачным  прогнозам,  средний   человек  не  будет удовлетворен только прожиточным минимумом. Кроме того, побудительный мотив к величию полностью изменится, когда произойдет второй сдвиг в системе понятий -- духовный сдвиг.
--Что будет причиной такого сдвига? Этого не случилось на протяжении 2000 лет истории в так называемую новую эру...
--Возьми два миллиарда лет истории...
--...планеты. Почему это должно произойти сейчас?
-- Потому что  с  уходом  от  материального  выживания-- с  исключением потребности обязательно преуспеть, чтобы добиться элементарной уверенности в завтрашнем дне, --  не будет  другой причины,  чтобы  достигать, добиваться, становиться великим, кроме той, чтобы пережить на опыте само величие!
--И это будет достаточной мотивацией?
--Человеческий  дух  поднимается.  Он  не  падает  перед  лицом  истинной возможности. Душа стремится пережить свой высший  опыт, а не низший. Всякий, кто испытал настоящее великолепие хоть на миг, знает это.
--А  как насчет власти? При такой особой перестройке все еще  будут те, в чьих руках окажутся необычайные богатства и власть.
--Вознаграждения в виде выплаты денег будут ограничены.
--Эй, слушай, вот до чего мы договорились. Может, Ты объяснишь, как такое может работать, пока я не объяснил, почему Это невозможно?
--Да. Если будут нижние пределы на доход, то будут  и верхние. Во-первых, почти  все  будут   платить   10   процентов   от  своего  дохода   мировому правительству.  Это добровольный  десятипроцентный  взнос, о  котором  Я уже говорил.
--Да... давно известное предложение о «равном налоге».
--В нынешнее  время и  в вашем нынешнем обществе  он должен принять форму налога, потому что вы недостаточно просветленные, чтобы считать добровольный взнос на всеобщее благо самым высшим  благом  для себя. Но когда  произойдет сдвиг  в  сознании,  который  я  уже  описывал,   то  открытое,  заботливое, бескорыстное вычитание из ваших доходов  будет восприниматься вами как нечто само собой разумеющееся.
--Я должен сказать Тебе кое-что. Не возражаешь, если я прерву Тебя?
--Нет, продолжай.
--Этот разговор кажется мне очень  странным. Я  никогда  не думал,  что у меня будет беседа  с  Богом,  в которой Он будет  рекомендовать политические шаги.  Это  действительно  так.  Как  мне  убедить  людей,  что  Бог-- за единообразный налог!
--Ну,  Я  вижу, ты продолжаешь воспринимать это как «налог».  Но  Мне это понятно,  потому что  идея просто  поделиться  10  процентами своего  дохода кажется  вам  чуждой. Тем не  менее  почему  ты считаешь,  что  очень трудно поверить в то, что у Меня есть идея по этому поводу?
--Я думал,  что Бог не склонен судить, иметь Свое мнение и что Его  такие вещи не беспокоят.
-- Подожди,  давай  разберемся.  В  нашей последней беседе Я отвечал на всякие вопросы.  На вопросы о  том, как складываются взаимоотношения. На вопросы о достойных заработках. Даже на вопросы о диете. Что же сейчас изменилось?
--Не   знаю.  Просто  выглядит  по-другому.   Я  имею  в  виду,   у  Тебя действительно есть Своя точка зрения на политику? Ты типичный республиканец? Ну и придем же мы к истине в этой книге! Бог -- республиканец.
--А тебе надо, чтобы Я был демократом? Хорош Бог!
--Остроумно. Нет, по мне лучше, чтобы Ты был вне политики.
-- Я вне политики. У Меня вообще нет никакой политической точки зрения.
--Вроде как у Билла Клинтона.
--Эй, неплохо! Теперь ты остришь! Я люблю юмор, а ты?
--Мне кажется, я не ожидал, что Бог окажется юмористом или политиком. И вообще чем-то человеческим, а?
--Ладно,  позволь  Мне  еще  раз  для  тебя  поместить обе  эти  книги  в определенный контекст. У Меня нет предпочтений  относительно  того,  как  ты  проживаешь  свою жизнь.  Мое  единственное желание  -- чтобы ты  полностью  осознал себя  как существо творящее, чтобы  тем  самым  ты мог  познать, Кто Ты  Действительно Есть.
--Хорошо. Я это понимаю. Пока все понятно.
--Каждый вопрос, на который Я здесь ответил, и каждый вопрос,  на который Я отвечал в Книге 1, был услышан и  получил реакцию в контексте того, кем вы как существа творящие  пытаетесь  быть  и  что вы  стараетесь делать, как вы говорите. Например, в Книге 1 ты задавал Мне много вопросов о том, что нужно сделать, чтобы отношения в конце концов складывались гладко. Ты помнишь?
--Да, конечно.
--Ты считаешь Мои ответы проблематичными? Ты думаешь, что трудно поверить в то, что у Меня есть на этот счет точка зрения?
--Я никогда не задумывался об этом. Я просто читал ответы.
--Но, видишь ли,  Я давал Свои ответы,  исходя из твоих вопросов. То есть учитывая  ваше желание быть тем-то и тем-то, делать то-то и  то-то и  как  к этому подойти. И Я указал вам путь.
--Да, это так.
--Здесь Я делаю то же самое.
--Просто... даже не знаю... труднее поверить,  что Бог может говорить  об этих вещах, чем тогда, когда Бог говорил о другом.
-- А  ты  считаешь,  что с некоторыми  из тех  вещей,  о которых  Я  здесь говорил, труднее согласиться?
--Ну...
--Если «да», -- то «да». Это нормально.
--Разве?
--Ну конечно.
--Разве нормально не соглашаться с Богом?
--Разумеется.  Ты  думаешь,  что  Я  с тобой  сделаю,  --  пришлепну, как насекомое?
-- На самом деле я до такого не додумался.
--Только посмотри,  мир  не  соглашался со Мной с  самого начала. Едва ли хоть кто-нибудь поступал по-Моему, с тех самых пор, как все началось.
--Думаю, так и было.
--Будь  уверен,  что  все было именно так.  Если бы  люди  следовали моим наставлениям, которые тысячелетиями доходили до вас через сотни учителей, то мир бы  был совсем  иным. Поэтому, если  ты намерен не согласиться со Мной и сейчас, то -- пожалуйста. Кроме того, Я могу ошибаться.
--Что?
--Я  сказал, «кроме того Я могу ошибаться».  О  силы  небесные...  уж не воспринимаешь ли ты все это как евангелие, а?
--Ты  хочешь  сказать, что  я  не должен  относиться к  этому  диалогу  с доверием?
--Ого, не торопись. Я думаю,  ты многое упустил. Давай вернемся к тому, с чего мы начали. Ты все это придумываешь сам?
--О, какое  облегчение. На  какое-то время мне в самом деле казалось, что мною действительно руководят.
--Следуй  зову своего сердца, -- вот руководство, которое  ты  получаешь. Слушай  свою душу. Услышь себя. Даже если  Я  даю тебе  право  выбора, идею, точку  зрения,  то ты  не  обязан  принимать это  как  свое  собственное. Не согласен,--значит,  не соглашайся.  Вот  в  чем весь  смысл  развивающей практики. Замысел был не в том, чтобы заменить  твою зависимость от  кого-то или чего-то зависимостью от этой книги.  Идея состояла в том, чтобы побудить вас думать. Думать самим.  Это то,  кто Я Есть  прямо сейчас. Я --  это  ты, думающий. Я -- это ты, мыслящий вслух.
--Ты имеешь в виду, что этот материал происходит не из Высшего Источника?
--Конечно оттуда! Только  есть одна  вещь,  которую ты  никак  не  можешь попять: вы и есть этот Высший Источник. Здесь  есть одна вещь, которую ты до сих пор не  уловил:  вы  все это создаете -- всю свою жизнь -- прямо  здесь, прямо сейчас. Вы... ВЫ... создаете это. Не Я. ВЫ.
Так...  есть  ли  какие-то  чисто  политические вопросы, которые вам не нравятся? Тогда измените их. Сделайте  это. Сейчас. До того, как вы услышите это в виде евангелия. Пока вы не дали им осуществиться. Пока  вы  не начнете называть вашу  последнюю идею  о  чем-то  более важной, более  обоснованной, более верной, чем ваша следующая мысль.
Запомни,  твою  реальность  всегда  создает именно  твоя  новая  мысль. Всегда. Итак, есть ли что-то в нашей  дискуссии о политике,  что  ты  хотел  бы изменить?
--На самом деле -- нет.  Получается, что  я из  тех,  кто соглашается с Тобой. Просто я не знал, как всем этим воспользоваться.
--Делай, что хочешь. Разве ты не  понимаешь? Именно это ты и делаешь  всю свою жизнь!
--Ладно,  хорошо...  Думаю, я понял.  Я  бы хотел продолжить беседу.  Вот только надо вспомнить, на чем мы остановились.
--Замечательно, Давай продолжим.
--Ты хотел сказать...
--Я хотел сказать, что в других обществах -- в просветленных обществах --накопление определенной суммы из того, что каждый получает (вы называете это «доход»),  на использование во благо  всему обществу -- это довольно обычное дело. При  той  системе, которую мы рассматривали для  вашего  общества, все будут   ежегодно  зарабатывать,  сколько  могут,-- и   будут  удерживать определенную сумму заработанного.
--Какую?
--Ее выбирают произвольно, чтобы все были согласны.
--А то, что сверх установленного лимита?
--Это будет вноситься во всемирный благотворительный фонд кредитования на имя вкладчика, чтобы мир знал своих благодетелей. Благодетели  будут  иметь  право  напрямую  контролировать  расходы  60 процентов  своих пожертвований, и их желания вкладывать большую часть  своих средств именно туда, куда они хотят, будут удовлетворены.
Другие 40 процентов  будут предназначены на программы, осуществляемые в рамках закона всемирной федерацией и под ее руководством. 
--Если люди будут знать,  что  все,  что  свыше установленного  лимита на доход, у  них будет отбираться, то какой же  побудительный мотив заставит их продолжать  работать?  Что  побудит  их не  останавливаться на  полпути, как только они достигнут своего доходного «лимита»?
--Некоторые остановятся. Ну  и что с того? Пусть. Не нужно будет работать в обязательном  порядке  сверх лимита  на  доход,  делая  взносы  в  мировой благотворительный  фонд.  Денег,  сэкономленные  от  сворачивания  массового производства вооружений,  будет достаточно, чтобы удовлетворить элементарные потребности всех. А  10  процентов от всех заработанных  в мире  денег сверх этих сбережений поднимут уровень достоинства и достатка всего общества, а не только некоторых избранных.  Вклад заработанных средств свыше установленного лимита создаст  такие широкие возможности и  удовлетворенность для  каждого, что ревность и социальный гнев фактически исчезнут.
     Поэтому некоторые перестанут  работать -- особенно те, кто воспринимали свою  активность в жизни как настоящую  работу. А  те,  кто воспринимал свою деятельность как абсолютную радость, не остановятся никогда.
--Не у каждого может быть такая работа.
--Неправда. У каждого. Радость  на рабочем  месте  не  имеет никакого  отношения к  исполнению функций и полностью связана с целью. Это совершенно понятно матери, которая просыпается в 4 часа утра, чтобы сменить пеленки своему малышу. Она воркует и напевает своему младенцу, и для всего мира то, чем она занимается, вовсе не выглядит  как  работа. Именно ее отношение  к тому,  что  она  делает,  именно  ее  намерение, именно цель ее действий делают ее активность настоящей радостью.
Я раньше уже приводил этот пример материнства, потому что любовь матери к своему ребенку -- самый подходящий пример для того,  чтобы ты смог понять, о чем я говорю в этой книге и в других тоже.
--И все-таки,  какова была бы  цель устранения «безграничных возможностей заработать»?  Разве  это  не  лишило  бы  человеческий опыт одной  из  своих величайших возможностей, одного из своих славных приключений?
--У  вас  все  еще будет  возможность и риск заработать немыслимую  сумму денег. Верхний  предел на удерживаемый доход  будет очень высоким – гораздо больше, чем нужно среднему  человеку, --  даже  десяти. И весь объем дохода, который вы можете заработать, не будет ограничен, -- лишь сумма,  которую вы выберете, чтобы оставить на личное пользование. Все остальное (скажем, свыше 25 миллионов  долларов в  год,  хотя я называю  очень  условную цифру, чтобы обратить на  это внимание) будет  потрачено  на программы и услуги,  которые приносят пользу всему человечеству. А что касается причины, то есть почему...
--Верхний предел на удерживаемый доход будет отражением сдвига в сознании на планете;  осознания того, что высшая  цель жизни --  не  накопление самых больших богатств,  а  сотворение  величайшего  блага;  неизбежного осознания того,  что на самом  деле концентрация богатств, а  не их  разделение – это самый большой из  всех факторов  в создании самых  постоянных и злободневных социальных и политических дилемм. Возможность   накопить   богатство-- неограниченное  богатство  --краеугольный   камень   капиталистической   системы,   системы    свободного предпринимательства  и открытой конкуренции,  которая создала  самое великое общество, когда-либо известное миру.
--Проблема в том, что ты действительно этому веришь.
--Нет, я не верю. Я сказал это только лишь от имени тех, кто в самом деле верят.
--Те, кто действительно этому  верят, -- страшно заблуждаются  и не видят ничего в нынешней действительности на вашей планете. В  Соединенных  Штатах  полтора  процента «верхушки»  удерживают больше богатств, чем 90 процентов «низов».  Чистый доход, приходящийся  на долю 834 000 самых  богатых людей, почти  на квинтильон долларов больше, чем у  самых бедных 84 миллионов людей вместе взятых.
--И что? Они это заработали.
--Вы, американцы, стараетесь воспринимать положение в социуме как функцию индивидуальных усилий.  Кому-то удалось  «преуспеть»,  и вы думаете, что это может каждый. Это упрощенная и наивная точка зрения. Она предполагает, что у каждого есть равные возможности, хотя фактически в Америке, как и в Мексике, богатые  и влиятельные стремятся и ухитряются удерживать свои  деньги,  свою власть и приумножать их.
--Ну и что? Что в этом плохого?
--Они  делают  это  за  счет   систематического  устранения  конкуренции, планомерно  сводя к  минимуму истинные возможности множества людей и  сообща контролируя поток и рост богатств. Они  добиваются  этого  самыми  разными  способами  --  от   нечестного использования  труда, эксплуатируя бедных  во  всем  мире, до  использования личных связей и знакомств, которые сводят к минимуму (почти разрушают) шансы новичков войти в круг преуспевающих.
А   еще   они   пытаются   контролировать  государственную  политику  и правительственные  программы  по  всему  миру,  чтобы  и  впредь  обеспечить порядок, при котором массы людей остаются под контролем, ими управляют и они находятся в подчинении.
--Я не верю, что богатые этим занимаются. Не большинство из них. Я думаю, может и есть кучка заговорщиков....
--В  большинстве  случаев  это  делают  не  богатые  люди  как  отдельные личности, а общественные системы и  институты, которые они представляют. Эти системы и  институты  были  созданы богатыми и влиятельными людьми,  которые продолжают их поддерживать. Прикрываясь такими  общественными системами, отдельные личности умывают руки, не желая нести  персональную ответственность  за условия, при  которых возможно  угнетение  народа   и  которые  благоприятствуют  лишь  богатым  и влиятельным.
Вернемся, например,  к разговору  о здравоохранении в Америке. Миллионы бедных людей  в Америке не имеют доступа  к  профилактическому  медицинскому обслуживанию. Никто не может указать на конкретного врача и сказать, что это «дело его рук, это его вина». В самой богатой стране на земле миллионы людей не  могут  обратиться  к  врачу,  пока  не  окажутся  в  положении, когда им необходима экстренная помощь. Ни одного медика в отдельности нельзя за это винить, но всем врачам это выгодно. Вся медицинская братия и  все связанные  с ними подразделения  этой отрасли  имеют  беспрецедентные  доходы  от  системы по  обслуживанию родов, которая   узаконила  дискриминацию  в   отношении   работающей   бедноты   и безработных.
Это лишь один пример, показывающий, как в  «системе» богатые продолжают оставаться богатыми, а бедные -- бедными. Все  дело в том, что именно богатые и влиятельные поддерживают подобные общественные структуры и упорно  сопротивляются любой действительной попытке изменить их.  Они  выступают  против любого политического или экономического подхода,  который  направлен  на  предоставление  истинных   возможностей  и подлинного достоинства всем людям.
Конечно, многие  из  богатых и  влиятельных,  если  смотреть на  них по отдельности,--довольно милые  люди, у которых  столько  же  сострадания и сочувствия, как и у любого другого. Но заговорите о такой угрожающей для них концепции, как ограничение ежегодных доходов (даже таких немыслимо огромных, как 25  миллионов долларов ежегодно), и они начинают негодовать на узурпацию прав отдельных граждан,  на разрушение  «американского образа  жизни»  и  на «утрату стимулов».
А как же насчет права всех людей жить  в минимально приличных условиях, иметь достаточно  еды,  чтобы  не голодать,  и  достаточно  одежды, чтобы не чувствовать холода?  Как насчет права людей повсюду пользоваться медицинским обслуживанием на достойном  уровне--права, при  котором никто  не  должен страдать или умирать  от недостаточных услуг по сравнению  с теми  услугами, которые  оказывают  людям  с денежным  достатком, стоит им  лишь  шевельнуть пальцем?
 Ресурсы вашей планеты, -- включая плоды  труда  больших масс необычайно бедных  людей,  которых   постоянно  и   систематически   эксплуатируют,--принадлежат  народу всего  мира, а  не  только  тем,  кто  богат  и обладают властью, чтобы эксплуа тировать. Вот как действует эксплуатация: ваши  богатые  промышленники приходят в деревню, или в ту местность, где совсем нет работы, где люди нуждаются и где крайняя нищета. Богатые строят там свою фабрику, предоставляя бедным работу,-- иногда с 10-, 12-, 14-часовым рабочим днем, -- за низкую, если не сказать нечеловеческую,  зарплату.  Обратите  внимание,  они  не  делают  так, чтобы рабочие покинули свои наводненные  крысами  деревни, -- они просто позволяют им жить, как и прежде, с той лишь разницей, что раньше им было нечего есть и не было крыши над головой.
 А когда их  об этом спрашивают, то эти  капиталисты говорят: «Да ну, им живется лучше,  чем раньше,--разве не так?  Мы улучшили  их жизнь! У людей есть работа, разве не так? Мы дали им возможности! Это мы рискуем всем!»
 Но в чем же здесь  риск, когда людям платят по доллару в час  за то, что они делают  кроссовки,  которые  потом будут распроданы по  125 долларов  за пару? Это рискованное действие или просто настоящая эксплуатация? Такая  система  бесстыдства высших  слоев  может существовать  только в мире, которым движет  жадность, где во внимание принимается в первую очередь размер прибыли, а нечеловеческое достоинство.Те, кто говорят,  что «по сравнению с условиями жизни в их обществе эти крестьяне живут  прекрасно!»,--лицемеры в высшей  степени.  Они  бросают тонущему  веревку,  но  отказываются  тянуть  его  к берегу.  А потом  будут хвастаться, что веревка лучше, чем камень.
Вместо  того  чтобы  возвышать  людей  до  истинного  достоинства,  эти «имущие» дают «неимущим»  ровно столько, чтобы сделать их зависимыми,-- но недостаточно для того,  чтобы  когда-либо сделать их действительно сильными. Потому что люди, у которых есть настоящая сила, сами  способны  влиять, а не просто испытывать влияние «этой системы». А это последнее, чего могут хотеть создатели этой системы! Поэтому заговор продолжается. Для большинства богатых и влиятельных это не заговор в действии, а заговор в молчании. Так  продолжайте,  идите своим  путем  и  ни в коем случае  не говорите ничего о непристойности социально-экономической системы, которая  награждает руководство монополии денежными премиями в размере 70 миллионов долларов  за увеличение продаж безалкогольных напитков, в то время как 70 миллионов людей не  могут позволить  себе  роскошь  их  пить, а  еще в  меньшей  степени --достаточно есть, чтобы оставаться здоровыми.
Продолжайте  не  замечать  этого бесстыд ства.  Называйте это  свободной рыночной экономикой и говорите всем, как вы этим гордитесь.
--Я  редко  видел   Тебя  таким  возмущенным.  Бог  не  возмущается.  Это доказывает, что Ты -- не Бог. Бог--все, и  Бог может стать чем угодно.
--Нет ничего, чем  Бог бы  не был,  и все, что Бог испытывает  Сам, Бог испытывает в тебе, как ты  и через тебя. Именно свое возмущение ты ощущаешь.
--Ты прав. Просто я согласен со всем, что Ты сказал.
--Знай,  что  каждую мысль, которую  Я  посылаю тебе, ты  получаешь через фильтр  своего собственного опыта,  через свое собственное  понимание, через свои  собственные решения,  выборы, утверждения о том, Кто Ты Есть и Кем  Ты выбираешь  Быть. По-другому  ты и  не  можешь получить. По-другому ты  и  не должен.
--Ну, вот до чего  мы здесь договорились. Ты хочешь сказать, что эти идеи и  чувства  не  являются Твоими  и что вся  книга может  быть  неверной?  Ты говоришь мне, что весь  этот  опыт  моих  бесед с  Тобой не может быть ничем другим, как выражением моих собственных мыслей и чувств?
--Обдумай такую  возможность,  что  это  Я даю  тебе твои мысли и чувства (откуда же, по-твоему, все  это  берется?) что Я вместе с тобой создаю твой опыт;  что  Я--часть  твоих  решений,  выборов  и  утверждений.  Обдумай возможность, что Я выбрал тебя, как и многих других, быть Моими посланниками задолго до того, как появилась эта книга.
-- Мне трудно в это поверить.
--Да,  мы  беседовали  обо всем этом в Книге 1. Но Я буду говорить с этим миром разными способами, в том числе через моих учителей и моих посланников.В  этой книге  Я расскажу вашему  миру, что его экономические, политические, общественные  и  религиозные  системы  примитивны.  Я  наблюдаю,  что  вы  с коллективным  высокомерием предпочитаете считать,  что  они  самые лучшие. Я вижу,  что  в большинстве  своем вы  сопротивляетесь  любому  изменению  или улучшению, которое  что-то у вас отбирает  --  и  при этом для  вас не имеет значения, что кому-то это может помочь.
Я снова  говорю, что вашей планете необходим массовый сдвиг в сознании. Изменения  в  осознанности.  Рост  уважения ко всей  жизни и более  глубокое понимание внутренней связи во всем.
--Ну, Ты же -- Бог. Если Ты не хочешь, чтобы вещи были такими, какие  они есть, то почему Ты их не изменишь?
--Как Я уже объяснял тебе раньше. Моим решением с самого начала было дать тебе свободу  творить свою жизнь -- а значит, и  Себя -- так, как ты хочешь. Ты не можешь  познать Себя в качестве Создателя, если Я  буду говорить тебе, что создавать, как создавать, а  потом заставлять,  требовать  или побуждать тебя сделать так. Если Я буду этим заниматься, то Моя цель пропала.  А теперь просто давай уделим  внимание тому, что было  создано на вашей планете, и посмотрим, не станешь ли ты при этом немного возмущаться.
 Давай  просмотрим  четыре  страницы  какой-нибудь   крупной  ежедневной газеты. Возьмем сегодняшнюю газету.
--Хорошо. Сегодня суббота, 9 апреля  1994 года, и я смотрю «Сан-Франциско кроникл».
--Хорошо. Открой любую страницу.
--Ладно. Вот страница А-7.
--Замечательно. Что ты там видишь?
--Заголовок: «РАЗВИВАЮЩИЕСЯ СТРАНЫ ОБСУЖДАЮТ ПРАВО НА ТРУД».
--Отлично. Продолжай.
--В  статье рассказывается  о  «старом расколе», как это  названо  здесь, между  промышленно  развитыми  государствами  и  развивающимися  странами по поводу прав на труд. В  ней говорится,  что  лидеры  некоторых развивающихся стран «опасаются, что  кампания по  расширению прав на  труд  может создать закулисные способы устранить товары, производимые  дешевой  рабочей силой, с потребительских рынков богатых стран».
Далее в ней говорится, что участники переговоров из Бразилии, Малайзии, Индии,  Сингапура  и  других  развивающихся  стран  отказались  организовать постоянно действующий комитет Всемирной  Организации по Торговле, на которую была бы возложена ответственность составить проект закона о правах на труд.
--О каких правах говорится в статье?
--Она  рассказывает  об  «элементарных правах  для рабочих»,  таких,  как запрет  на принудительный  труд, установление норм  безопасности  на рабочих местах и о гарантиях коллективных соглашений.
--А  почему развивающиеся  страны не хотят,  чтобы эти права  были частью международного  соглашения?  Я скажу  тебе  почему. Но вначале  давай  четко уясним,  что  не  рабочие  в этих  странах  сопротивляются таким  правам. Те «переговорщики» от  развивающихся стран --  не связаны  ли  они с  теми, кто владеют   и  руководят  производствами?   Другими  словами, --богатые   и влиятельные?
Как это  было  в  Америке  до  движения  профсоюзов,  эти  люди  сейчас извлекают выгоду из массовой эксплуатации рабочих. Ты можешь быть уверен в том, что им без шума помогают большие деньги из Соединенных Штатов или других богатых государств, где промышленники, которые не  могут  нечестным  путем  эксплуатировать  рабочих  в  своих  собственных странах, заключают договоры с владельцами предприятий  в  этих развивающихся странах  (или  строят  там   собственные   заводы),   чтобы  эксплуатировать иностранных  рабочих, которые  до сих пор не защищены от использования этими владельцами для увеличения своих и так непомерных доходов.
--Но  в статье  говорится,  что именно  наше правительство --  теперешняя администрация -- всячески  способствует  тому,  чтобы это постановление было принято и чтобы права рабочих были частью всемирного торгового соглашения.
--Ваш  нынешний  президент--это человек, который верит в элементарные права рабочих даже  тогда, когда могущественные промышленники с этим  не  согласны. Он мужественно  борется против  крупных капиталовложений заинтересованных  кругов.  Других американских президентов  и  руководителей других стран по всему миру убивали за меньшее.
--Ты хочешь сказать, что президента могут убить?
--Скажем, будут предприниматься  огромные усилия, чтобы устранить его  от должности. Они вынуждены этим заниматься,  так же как  им пришлось устранить Джона Кеннеди 30 лет назад.  Как и Кеннеди до него,  он делает то,  что ненавидит крупный капитал. Он  не только выступает  за права  трудящихся во  всем мире,  но  и встает на сторону «маленького человека» в связи с нарушениями практически по всем социальным вопросам.
 Ваш президент считает, например, что  каждый  человек  должен  получать адекватное  медицинское обслуживание независимо от  того, в состоянии ли  он оплатить непомерные  счета и денежные вознаграждения, к которым  медицинская братия уже привыкла.  Он сказал,  что эти расходы должны уменьшиться. Это не добавило ему  популярности  и  у другого  контингента богатых  и влиятельных людей   Америки -- от   фармакологических   предприятий   до   страховых конгломератов, от предприятий по производству медицинского  оборудования  до бизнесменов, которые должны предоставить достойные условия своим работникам.
А это большое количество людей, которые сейчас  зарабатывают большие деньги, по  которым предстоит  зарабатывать чуть меньше, если бедным людям в Америке будет предоставлено всеобщее медицинское обслуживание. Это не делает господина президента самым популярным человеком. По крайней мере, среди определенных  кругов, которые  уже доказали в этом столетии, что они могут отстранить президента от должности.
--Ты говоришь...
--Я говорю, что борьба между «имущими» и «неимущими» продолжалась вечно и стала  на  вашей планете эпидемией. Так  будет  всегда, пока главной заботой человека будут экономические, а не гуманистические интересы.
--Да, я думаю, ты  прав.  На странице А-14 в этой  же  газете  заголовок: «ЭКОНОМИЧЕСКИЙ  СПАД ПОРОЖДАЕТ ГНЕВ В ГЕРМАНИИ». В подзаголовке  читаем:  «С ростом  безработицы в  послевоенный  период увеличивается  расслоение  между богатыми и бедными».
--Да. О чем пишется в этой статье?
--В  ней  говорится, что среди  уволенных инженеров, профессоров, ученых, рабочих  заводов,  плотников,  поваров   в  этой  стране  возникает  сильное напряжение.  В   ней  говорится,  что   страна   столкнулась  с   некоторыми экономическими неудачами и что существует «распространенное мнение, что  эти трудности получили размах из-за несправедливости».
--Это верно. А здесь что-нибудь говорится о том, откуда взялось так много безработных?
--Да. В ней говорится,  что  рассерженные работники --  это «рабочие, чьи работодатели уехали в страны, где труд стоит дешевле».
--Ага. Интересно,  многие  ли  из  тех,  кто читает  вашу  «Сан-Франциско кроникл» видит связь между заметками на странице А-7 и А-14.
--В заметке также  говорится, что,  когда наступает  безработица,  женщин увольняют в первую очередь. В ней говорится, что  «женщины составляют больше половины безработных по всей стране и почти две третьих на востоке».
--Конечно. Но я продолжаю подчеркивать, хотя многие из вас не хотят этого замечать   или  не  признают,   что  ваш   социально-экономический  механизм систематически   дискриминирует   народ.   Вы   не   предоставляете   равных возможностей,  хотя и громко  заявляете,  что делаете  это.  Вам  приходится верить в  ваши вымыслы, чтобы сохранить  хорошее впечатление о самих себе, и вы обычно  негодуете,  когда  кто-то  открывает  вам  правду. Все вы  будете отвергать очевидное, даже когда оно на поверхности. Ваше  общество--общество  страусов.  Так,  о  чем еще  пишет  газета сегодня?
--На  странице  А-4  есть  заметка, которая  называется  «НОВОЕ  ДАВЛЕНИЕ ФЕДЕРАЛЬНЫХ  ВЛАСТЕЙ  С  ЦЕЛЬЮ  ПОКОНЧИТЬ  С  НЕСПРАВЕДЛИВОСТЬЮ  В  ЖИЛИЩНЫХ ВОПРОСАХ».  В   ней  говорится,  что  «федеральные   служащие,  занимающиеся вопросами  жилья, разрабатывают  план,  который  усилит...  самые  серьезные попытки, предпринимавшиеся до сих пор, покончить с расовой  дискриминацией в жилищных вопросах».
--Вы должны спросить  себя вот о  чем:  почему такие попытки должны  быть усилены?
--У нас есть закон о справедливом предоставлении жилья, который запрещает дискриминацию   по   признакам    расовой   принадлежности,   цвету    кожи, вероисповедания,   сексуальной   ориентации,   национальности,    физических недостатков или семейного положения.
--Но в то же время местные ведомства мало сделали для того, чтобы устранить подобные предубеждения. Многие люди в этой стране все еще чувствуют, что человек должен быть вправе распоряжаться своей частной собственностью так, как он хочет, в том числе сдавать или не сдавать внаем.
-- Но если бы  каждому, кто владеет сдаваемой  внаем собственностью,  было разрешено  выбирать и если бы эти выборы отражали групповое сознание и общее отношение к  определенным  категориям и  сословиям общества, то  целые  слои населения  могли  бы  быть систематически лишены возможности подыскать  себе подходящее  жилье. А в отсутствии  доступного жилья владельцы земли и трущоб могли   бы  запросить  непомерные   цены  за  ужасные  условия   проживания, обеспечивая дома  плохим ремонтом, а то  и вовсе никаким. 
--И снова богатые и влиятельные эксплуатируют народ, на сей раз под видом «прав собственности».
--Но у владельцев собственности должны быть какие-то права.
--А если права меньшинства посягают на права большинства?
--Этот вопрос всегда  был и  остается вопросом,  с  которым  сталкивалось любое цивилизованное общество.
--Наступит ли время, когда высшее благо для всех заменит  права отдельных граждан? Есть ли у общества ответственность перед самим собой?
--Ваши законы по жилищным вопросам -- это ваш способ ответить «да». Все провалившиеся попытки исполнять и проводить в  жизнь  эти законы --это способ богатых и влиятельных сказать: «Нет. В расчет берутся только наши права». И вновь: ваш  нынешний президент и его  администрация уделяют усиленное внимание этому вопросу.  Не все американские  президенты имели такое желание вступать  в конфронтацию  с  богатыми и  влиятельными  на еще  одном участке борьбы.
--Я знаю это. В газетной статье говорится, что чиновники из администрации президента, занимающиеся жилищными проблемами, за  короткий срок пребывания на службе инициировали больше расследований  по жилищной  дискриминации, чем их было проведено за предыдущие десять лет.
--И поэтому  нынешний президент  наживает  себе еще больше  врагов  среди богатых  и влиятельных: промышленники и  предприниматели,  фармакологические компании  и  страховые  фирмы,  врачи  и  медицинские  конгломераты, крупные владельцы собственности. Вспомни, как президенту было нелегко находиться па своем посту.
--Даже когда сейчас пишут  о нем  давление  на него растет со страшной силой.
--Этот номер газеты от говорит  ли тебе что-нибудь еще о человеческой расе?
--Вот, вернемся  на  страницу  А-14. Здесь  есть фотография,  на  которой русский  политический лидер  размахивает  кулаками.  Под  фотографией  новая статья, озаглавленная «ЖИРИНОВСКИЙ ОСКОРБЛЯЕТ КОЛЛЕГ В ПАРЛАМЕНТЕ». В статье говорится, что Владимир Жириновский «ввязался в еще одну потасовку, избивал политического  оппонента и кричал ему в лицо: «Ты у меня сгниешь в тюрьме! Я выщиплю твою бороду по волоску!».
--И ты еще удивляешься, почему страны прибегают к оружию? Здесь говорится о крупном  лидере широкого политического движения, и он в  залах  парламента доказывает свою силу, избивая своих оппонентов. Ваша раса очень примитивна, вы  признаете только силу. На вашей планете нет настоящего закона. Истинный  Закон—это Естественный Закон, -- его не надо объяснять и ему не надо учить. Он очевиден. Истинный закон --  это такой закон, которому люди согласны  подчиняться добровольно, ведь он управляет ими естественным образом. Поэтому их согласие-- не столько согласие, сколько взаимное признание того, что Так Есть.
Такие законы не надо  проводить в жизнь. Они просто исполняются, потому что неопровержимые последствия делают их целесообразными. Позволь  Мне привести  пример.  Высокоразвитые  существа  не бьют  себя молотком по  голове, потому  что это больно. По  той же причине они также не бьют никого другого. Высокоразвитые существа заметили, что если ударить кого-то молотком  по голове, то  можно причинить боль. Если все еще продолжать это делать, то тот человек  начинает сердиться. Если сердить его и  дальше, то  он  найдет свой молоток и в конце концов ударит  тебя в ответ.  Поэтому люди развитые знают, что, ударяя молотком кого-то другого, ты ударяешь молотком себя. И не важно, что у тебя больше молотков или  что твой молоток больше по размеру. Рано или поздно тебя ударят. Результат налицо.
Люди,  не  достигшие  определенного  уровня  развития,--примитивные существа, -- наблюдают то же самое. Но их это не беспокоит. Развитые существа не хотят играть в игру «у кого самый большой молоток, тот и выигрывает». Примитивные существа ни во что другое не играют.Между  прочим,  это в  основном  мужская  игра. Даже  у вас лишь  очень немногие женщины хотят играть  в игру с молотками.  Женщины  играют в другую игру. Они говорят:  «Если  бы у меня  был  молоток, то с его  помощью  я  бы «выбила» справедливость, наладила отношения любви  между своими  братьями  и сестрами, и по всей земле». Так ты говоришь, что женщины более развиты, чем мужчины?
--Я  не  делаю  никаких  определенных суждений  на  этот счет.  Я  просто наблюдаю.
--Видишь ли, правда -- как и естественный закон -- очевидна. Но  любой неестественный закон --  не очев иден,  и поэтому вам его нужно объяснить. Растолковывать, почему этот закон нужен для вашей же  собственной пользы. Вам надо продемон стрировать это. Это не так просто, потому  что если нечто вам полезно -- это самоочевидно. А вам нужно объяснять еще и то, что не самоочевидно.
Требуется  очень необычный  и уверенный человек, чтобы  убедить людей в том, что не самоочевидно. Для этой цеди вы придумали политиков.
--И священников.
--Ученые  много  не  говорят. Обычно  они  немногословны.  Им  это  и  не требуется. Если  они  проводят  эксперимент и достигают  успеха, они  просто показывают вам, что  они  сделали. Результат  говорит сам  за себя.  Поэтому ученые обычно тихие  люди, которые много не говорят. Это  и  не обязательно.
Цель их работы самоочевидна. Более того,  если они пытаются сделать что-то и у них это не получается, им просто нечего сказать. С политиками все по-другому. Если они потерпели неудачу -- они говорят. В действительности, чем больше неудача, тем больше они говорят.
--То  же самое со священниками.  Чем  большая неудача  их  постигла,  тем больше они говорят.
--Но Я говорю тебе вот что. Истина и Бог находятся в одном месте -- в тишине. Когда ты нашел Бога и когда ты нашел истину, нет необходимости говорить об этом. Это самоочевидно. Если ты  очень много говоришь о Боге, вероятнее всего,  ты  делаешь это потому, что все еще ищешь. Но это нормально. Просто знай, где ты находишься.
--Но учителя  все время  говорят о Боге.  В этой книге  мы тоже все время говорим о Боге.
--Ты учишь тому, чему ты решил научиться. Да, в этой книге мы говорим обо Мне и о жизни.  И эта  книга помогает тебе в твоих поисках.  Ты участвуешь в
написании этой книги, потому что ты все еще ищешь. Да?
--Именно так. И это же верно для тех, кто ее читает. Но мы обсуждали творение.
--В начале этой главы ты спросил Меня, почему Я не изменил ситуацию на Земле, если она Мне не нравится? Но Я не сужу то, что  вы делаете. Я просто наблюдаю и время от  времени описываю это, как делаю, например, в этой книге. Но сейчас Я должен спросить  тебя -- забудь Мои наблюдения и забудь Мои
слова, -- что ты сам чувствуешь, наблюдая ситуацию на вашей планете? Ты взял статьи лишь из одной газеты и ты уже обнаружил вот что:
Рабочим в разных странах отказывают  в предоставлении  основных прав.
Богатые богатеют --а бедные беднеют на фоне экономического спада.
Правительство   вынуждено   заставлять   владельцев   частной собственности  подчиняться  законам  о справедливом  предоставлении  жилья в Соединенных Штатах.
Известный политический лидер говорит своим оппонентам:  «Я сгною тебя в  тюрьме! Я выщиплю твою бороду  по  волоску!», --  и  трясет кулаками перед его лицом в зале российского парламента.
Есть что-то еще в этой газете о вашем «цивилизованном» обществе?
--Ну,  на странице А-13 есть статья, озаглавленная «В ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЕ В АНГОЛЕ БОЛЬШЕ ВСЕГО СТРАДАЮТ МИРНЫЕ ЖИТЕЛИ». В одном из абзацев говорится: «В районах, охваченных восстанием, военная верхушка  живет в роскоши, в то время как тысячи людей голодают».
--Достаточно. Картина ясна. И это лишь одна газета?
--Один раздел одной газеты. Я даже не вышел из раздела «А».
--И поэтому Я снова  скажу тебе:  ваши мировые системы --  экономическая, политическая, социальная и религиозная--примитивны. Я ничего  не сделаю, чтобы их изменить по причинам, о которых я  уже говорил. У тебя должна  быть свобода выбора и свобода  воли в этих вопросах для того, чтобы ты пережил на опыте Мою наивысшую цель для тебя -- познать себя как Творца.
И  до  сих  пор  после  всех  этих  тысячелетий  --  вот  насколько  вы продвинулись, вот что вы создали.
Разве это вас не возмущает? Но все-таки  одно  благое  дело  вы  сделали.  Вы обратились  ко мне за советом.
 Раз за разом ваша «цивилизация» обращалась  к Богу, спрашивая:  «Где мы сбились с пути?  Как все поправить?»  Хотя вы  постоянно  пренебрегали Моими
советами, Я не  перестал предлагать  их вновь  и вновь. Как хороший отец,  Я всегда охотно предлагаю вам в помощь Свои наблюдения, когда вы  спрашиваете. И,  как  хороший  отец,  Я  продолжаю  любить  вас,  даже  тогда,  когда  вы игнорируете Меня. Поэтому  Я описываю  все  как есть.  И Я объясняю  вам,  как можно жить лучше. Я делаю  это так,  чтобы заставить вас чувствовать возмущение, потому что хочу привлечь ваше внимание. И Мне это удалось.
--Что  может  быть  причиной  изменения  в  сознании  масс, о котором  Ты постоянно говорил в этой книге?
--Все  потихонечку налаживается. Мы постепенно обтесываем гранитную глыбу человеческого опыта, как скульптор ваяет прекрасное творение, отбрасывая все ненужное.
--«Мы?»
--Ты и Я с помощью этих книг, а также многие другие посланники. Писатели, художники,   теле-  и  кинорежиссеры.  Музыканты,  певцы,  актеры,  танцоры, учителя, шаманы,  гуру.  Политики, правители (да, и  среди  них  есть  очень хорошие  и  очень  искренние  люди),  врачи,  адвокаты  (и  среди  них  тоже встречаются очень хорошие и искренние люди!), мамы и папы, бабушки и дедушки в Америке и по всему миру. Вы--первопроходцы и предвестники. И сознание  многих людей  меняется. Благодаря вам.
-- Потребуется  ли  для этого всемирное  бедствие,  катастрофа  невиданных размеров, как  некоторые считают? Должна ли Земля перевернуться, столкнуться с  кометой,  полностью  поглотить  свои  континенты,  чтобы заставить  людей прислушаться? Должны ли  нас навестить пришельцы  из Космоса и напугать  нас так, чтобы у нас хватило ума осознать, что все  мы  есть Одно? Не надо ли до смерти испугать нас, чтобы мы построили новую жизнь?
--В таких драматических событиях нет нужды, но они могут произойти.
--Они произойдут?
--Ты  считаешь, что будущее  предсказуемо-- даже  Богом?  Говорю  тебе--будущее создаваемо. Создавайте его таким, каким захотите.
--Но  до  этого Ты  говорил,  что  истинная  природа времени  в  том, что «будущего» нет; что все происходит в один Момент -- Вечный Момент Сейчас.
--Это так.
--Значит,   эти   землетрясения,  наводнения,  столкновения  с   кометами происходят «прямо сейчас»? И не говори мне, что Ты, Бог, не знаешь этого.
--А ты хочешь, чтобы это случилось?
--Конечно, нет.  Но  Ты  сказал,  что  все,  что  должно  произойти,  уже произошло -- происходит сейчас.
--Это  так.  Но Вечный  Момент Сейчас постоянно меняется. Он как мозаика, которая всегда есть, но постоянно меняется.  Не  успеешь и глазом  моргнуть,
как она уже другая. Наблюдай! Смотри! Понимаешь? Я ПОСТОЯННО МЕНЯЮСЬ.
--Что заставляет Тебя меняться?
--Твое представление  обо Мне! Твои мысли обо всем  на  свете --  вот что заставляет Все меняться -- мгновенно. Иногда изменение  во Всем почти неуловимо.  Это зависит  от  силы твоей мысли. Но когда мысль  сильна, или  это коллективная мысль,  тогда возникают огромные последствия, невероятный эффект. Все меняется.
--Так случится  ли  нечто подобное всемирной  катастрофе,  о  которой  Ты говорил?
Я не знаю. Случится ли? Тебе решать. Помни, ты выбираешь свою реальность прямо сейчас.
-- Я выбираю, чтобы этого не произошло.
--Тогда этого не произойдет. Если не произойдет.
--Ну вот, опять.
--Да.  Ты  должен научиться  жить в условиях  противоречий. И  ты  должен понять самую большую истину: ничто не имеет значения.
-- Ничто не имеет значения?
--Я объясню это в Книге 3.
--Ну... ладно. Хотя мне не хотелось бы ждать.
-- Тебе еще так много предстоит узнать. Дай себе немного времени. Дай себе немного пространства.
--Разве  мы  уже расстаемся?  Я  чувствую,  что  Ты  уходишь.  Ты  всегда начинаешь так говорить, когда собираешься уходить. Я бы хотел поговорить еще кое о чем... например, об инопланетянах -- они существуют?
--На самом деле об этом мы тоже поговорим в третьей книге.
-- Ну дай мне хотя бы намек.
--Ты хочешь знать, есть ли разумная жизнь где-нибудь еще во Вселенной?
--Да. Конечно. Они так же примитивны, как и мы?
--Некоторые формы жизни более примитивны, некоторые-- менее. А некоторые ушли гораздо дальше.
--Инопланетяне нас когда-нибудь посещали?
--Да. Много раз.
--С какой целью?
--Чтобы узнать. А в некоторых случаях, чтобы ненавязчиво помочь.
--А как они помогают?
--Время  от времени они вас поддерживают. Например, тебе хорошо известно, что  за последние 75  лет вы совершили больший  технический прогресс, чем за всю историю человечества до этого.
--Да, я полагаю, что это так.
--Ты  воображаешь,  что  все,   начиная  от  компьютерной  томографии   и сверхзвуковых полетов  до микрочипов,  которые  вы  вживляете в тело,  чтобы регулировать  сердечную  деятельность,  --  все  было  создано  человеческим разумом?
--Ну... да!
--Тогда почему же человек не додумался до этого тысячи лет назад?
--Не знаю.  Я  думаю, что не было технологий. Я  хочу  сказать, что  одно вытекает из другого. Просто тогда не было подходящих технологий, пока они не появились. Это все процесс эволюции.
--Тебе  не кажется странным,  что  за  процесс  эволюции  в миллиарды лет где-то 75--100 лет назад произошел огромный «взрыв в постижении»? Ты не  видишь ничего из ряда вон выходящего в том, что  многие  люди на планете увидели  за  свою  жизнь развитие всего --  от  радио  до  радара  и радиоэлектроники?
 До  тебя не доходит, что  все, что  здесь произошло, представляет собой количественный скачок? Шаг вперед такой величины  и таких размеров,  который противоречит здравому смыслу?
--О чем Ты говоришь?
--Я говорю: обдумай возможность того, что вам помогли.
--Если  нам  «помогают» технически,  то почему нам  не  помогают духовно? Почему нам не помогают с этим «сдвигом в сознании»?
--Тебе помогают.
--Мне?
--Думаешь, для чего эта книга?
--Хммм.
--Кроме  того,  каждый  день вам предъявляются новые  идеи, новые  мысли, новые понятия. Процесс  изменения  сознания,  расширения  духовного осознания  по всей планете-- медленный  процесс. Для этого нужно время и терпение.  Не  одна жизнь. Поколения. Но  вы  медленно  приходите  в  себя.  Понемногу  меняетесь. Потихоньку происходят перемены.
--И Ты говоришь, что пришельцы из Космоса помогают нам в этом?
--Конечно. Они сейчас среди вас, многие из них. И они помогали годами.
-- Почему же мы ничего  о них не  знаем? Почему они себя не  обнаруживают? Разве это не удвоило бы их влияние?
--Их цель -- помочь  в тех изменениях, которые  они наблюдают  и  которых большинство из вас хотят, а не создать их. Способствовать, а не принуждать. Если бы они обнаружили себя, то вы были бы вынуждены одной только силой их  присутствия оказывать  им  великую честь  и придавать их словам огромный вес.  Предпочтительно, чтобы  массы  людей  сами пришли  к  своей  мудрости.
Истину, которая идет изнутри,  не так легко отвергнуть, как истину,  которая приходит от другого. Вы гораздо сильнее держитесь за то, что вы создали, чем за то, что вам сказали.
--Мы  их  когда-нибудь увидим? Узнаем ли мы когда-нибудь этих космических пришельцев такими, какие они есть на самом деле?
--О,  да. Придет  время, когда возрастет ваше сознание,  утихнет страх, и они обнаружат вам себя. Некоторые из них уже сделали это -- в отношении горстки людей.
--Как  насчет  теории, которая становится все более и более популярной, о том, что эти существа на самом  деле очень злобные? Есть ли среди них такие, которые хотели бы причинить нам вред?
--А есть люди, которые хотят причинить вам вред?
--Да, конечно.
--Некоторые существа -- менее развитые -- могут осуждаться вами таким  же образом.  Но  помни  мое  наставление.  Не  суди.  Никто  не  делает  ничего неуместного, если учитывать его модель Вселенной. Некоторые  существа ушли вперед  в своем техническом прогрессе, но не в своем мышлении. Такова и ваша раса.
--Но если  эти космические существа так далеко продвинулись в технике, то они могут нас уничтожить. Что может их остановить?
--Вы защищены.
--Защищены?
--Да. Вам дана возможность прожить собственную  судьбу. Ваше  собственное сознание создаст результат.
-- Что это значит?
--Это значит, что в этом отношении, как и во всех остальных вещах: что ты думаешь -- то ты и получишь. Чего ты боишься -- то ты к себе и притянешь. Чему ты сопротивляешься --то упорно остается. То,  что ты  ищешь,  -- исчезает,  давая тебе  шанс еще  и  еще раз все создавать заново, если ты хочешь, или навсегда изгнать это из твоего опыта. Что ты выбираешь, то и испытываешь,
--В моей жизни все выглядит как-то по-другому.
--Потому что ты подвергаешь сомнению силу. Ты сомневаешься во Мне.
--Вероятно, не стоит этого делать.
--Конечно, не стоит.
--Почему люди сомневаются в Тебе?
--Потому что люди сомневаются в себе.
-- А почему они сомневаются в себе?
--Потому что им так велели. Их так учили.
--Кто?
--Люди, которые утверждали, что говорили от Моего имени.
--Не понимаю. Почему?
--Потому что  это  был единственный  способ и  есть  единственный  способ контролировать  людей.  Ты  должен  сомневаться в  себе,  иначе  ты  мог  бы потребовать все  свое могущество.  А это недопустимо.  Этого вовсе не  стоит делать. Это не для тех людей, в чьих руках сейчас власть. Они держат власть, которая принадлежит тебе,--и они об этом  знают. И единственный способ ее удержать  -- это предотвратить  мировое движение, направленное на то,  чтобы увидеть, а потом решить две самые большие проблемы в человеческом опыте.
--Какие?
--Ну, мы  обсуждали  их в этой книге вновь и вновь. Значит, надо подвести итог. Большинство -- если  не все  --  мировые проблемы и конфликты, а  также ваши  проблемы  и  конфликты  как  отдельных  личностей  были  бы  решены  и устранены, если бы вы, как общество, выполнили следующее:
1. Отказались от концепции Разобщенности.
2. Приняли концепцию Открытости.
Никогда больше не воспринимайте  себя отдельно друг  от друга и никогда не воспринимайте себя отдельно от Меня. Никогда и никому не говорите ничего, кроме правды, и никогда больше не принимайте  меньшего, чем  вашу величайшую истину обо Мне.
Первый выбор породит  второй, потому что, когда ты видишь  и понимаешь, что  ты  Един со  Всеми, ты не можешь говорить неправду или утаивать  важные данные, или  быть с другими  каким-то другим, кроме как полностью  открытым, потому что тебе будет ясно, что делать так -- в твоих лучших интересах. Но для такого изменения в системе понятий потребуется большая мудрость, большое  мужество, огромная  решительность.  Потому  что  в сердцевину  этих понятий ударит Страх и назовет их ложными. Страх  будет разъедать  суть этих замечательных  истин,  и  в  них образуется пустота.  Страх будет  искажать, пренебрегать, разрушать. И Страх будет твоим самым сильным врагом.
У вас никогда не будет и вы никогда не сможете создать такого общества, к  которому  вы всегда стремились,  о  котором вы всегда мечтали, пока вы со всей ясностью и мудростью не поймете элементарную истину: то, что ты делаешь другим,  -- ты делаешь себе. Чужая боль -- твоя боль и чужая радость – твоя радость. Когда ты  отрекаешься от какой-либо части этого --  отрекаешься  от части себя. Пришла пора меняться к лучшему.  Пришла пора снова  воспринимать себя  таким,  какой  Ты  Есть  в  Действительности, и  таким  образом  снова становиться открытым. Потому что, когда ты и твои истинные отношения с Богом становятся открытыми, Мы--нераздельны. И ничто  никогда не разъединит Нас вновь.
 --И хотя  ты  еще будешь жить  с иллюзией разобщенности, используя ее как инструмент, чтобы вновь создать Себя, с этого  времени ты будешь воплощаться с  просветленностью,  понимая  иллюзорность  того,  что есть, пользуясь этим игриво и радостно, чтобы испытать любой аспект того, Кто Мы Есть, -- и  тебе это доставляет удовольствие, -- но ты уже никогда не будешь воспринимать это как реальность.  Тебе  никогда  больше  не  придется  использовать  механизм забвения,  чтобы заново воссоздавать Себя, ты  будешь осознанно использовать Разобщенность, просто выбирая и исследуя. Что Означает Разобщенность в связи с конкретным поводом, для конкретной цели.
Таким образом,  когда ты станешь  полностью  просветленным  -- то  есть вновь наполненным светом, --ты даже можешь выбрать напоминание  другим как конкретную  причину для  того, чтобы снова вернуться к  физической жизни. Ты можешь избрать вернуться в физическую жизнь  не для того, чтобы  создать или испытать какой-то новый  аспект  Себя,  а  чтобы  привнести  свет  истины  в пространство  иллюзий,   чтобы  другие  смогли  увидеть.  Тогда   ты  будешь «светоносцем».  Тогда ты  будешь частью  Пробуждения. 
--Есть другие, кто  уже сделали это. Они пришли сюда, чтобы помочь нам узнать, Кто Мы Есть.
-- Да. Это  просветленные души, которые достигли совершенства.  Они больше не стремятся  испытать высший опыт. Они уже имели  высший  опыт.  Сейчас они только хотят донести до вас весть о том опыте. Они несут вам «благую весть». Они покажут  вам путь и жизнь Бога. Они скажут: «Я есть путь и жизнь. Следуй за мной». Потом они создадут тебе образ того, что значит жить в вечной славе сознательного единения с Богом, которое называется Богосознанием. Мы всегда  едины, -- ты и Я. Мы  не можем не  быть этим  единством. Это просто  невозможно.  Сейчас  ты  живешь,  имея  бессознательный  опыт  этого единения. Но можно жить в  физическом  теле в  осознанном союзе  со Всем Что Есть;  осознавая  элементарную  истину;  сознательно  выражая, Кто Вы Есть в Действительности. Когда вы так делаете, вы служите образцом для всех других, кто еще живет в забвении. Вы становитесь живым напоминанием.  И тем самым вы спасаете других, чтобы они совсем не затерялись в своем забвении.
Совсем затеряться в  забвении -- это ад.  Но Я этого не  позволю.  Я не позволю ни одной овце отбиться от стада, но пошлю... пастыря.  Да, многих пастырей Я пошлю, и ты  можешь выбрать быть одним из  них. И когда  души, разбуженные  тобой от сна,  снова вспомнят, Кто  Они Есть,  все ангелы на небесах порадуются за  эти души. Ведь,  потерянные  когда-то,  они снова нашлись.
--Сейчас на нашей планете есть такие люди, святые существа? Не в прошлом, а прямо сейчас?
--Да. Всегда  были.  И всегда  будут.  Я  не оставлю вас  без учителей. Я никогда не брошу  стадо и всегда  пошлю присмотреть за  ним  Моих  пастухов. Прямо сейчас на вашей планете таких много, как и в  других частях Вселенной. А  в  некоторых уголках  Вселенной  эти существа  живут вместе в  неизменной общности и постоянном выражении высшей правды. Это просветленные общества, о которых Я уже говорил. Они существуют, они реальны, и они прислали вам своих эмиссаров.
--Ты хочешь  сказать,  что  Будда,  Кришна,  Иисус  были  пришельцами  из Космоса?
--Это сказал ты, а не Я. Это верно? Ты слышишь об этом впервые?
--Нет. Но это правда? Ты думаешь, что эти Мастера существовали где-то до того, как они пришли на Землю, и вернулись снова в то место после смерти, как вы это называете?
--Да. Я так думаю.
--А думаешь, где это место?
--Я  всегда считал,  что это то,  что мы  называем «раем». Я  думаю,  они пришли с небес.
--А ты думаешь, где этот рай?
--Не знаю. Я полагаю, это какая-то другая действительность. Другой мир?
--Да... О, я понимаю. Я  бы назвал это духовным миром, а не другим миром, как мы это знаем, -- не другой планетой. Это и есть духовный мир. Но что заставляет тебя думать, что эти духи --Святые Духи --  не могут или не выбрали бы жить в каком-то  другом  месте во Вселенной, как это было, когда они пришли в ваш мир?
--Думаю,  что я просто никогда об этом  не  задумывался. Раньше  мне  это никогда не приходило в голову. Значит, Иисус был пришельцем!
--Я такого не говорил.
--Так был или не был?
--Терпение, дитя Мое. Ты слишком  забегаешь вперед.  Есть еще многое. Так много всего. Нам надо написать еще одну книгу.
--Ты хочешь сказать, что мне придется подождать Книгу 3?
--Я  говорил  тебе, Я обещал  с самого начала.  Я сказал,  что  будет три книги. Первая говорит о правде жизни и превратностях судьбы отдельно взятого человека. Вторая книга будет обсуждать правду жизни всех жителей планеты как единой семьи. А  третья,  как я  говорил,  затронет  самые  большие  истины, которые  имеют  отношение к  вечным  вопросам.  В  ней будут  раскрыты тайны Вселенной. Если только будут.
--Эй,  слушай. Я не знаю, сколько еще  я выдержу. То есть я хочу сказать, что   я  действительно  устал  «жить   в  противоречиях»,   как  Ты   всегда подчеркиваешь это. Я хочу, чтобы все было именно так.
--Значит, так и будет.
--Если только будет.
-- Вот  именно!  Вот именно! Ты ПОНЯЛ это!  Теперь ты  понимаешь Священную Дихотомию. Теперь ты видишь всю картину. Теперь тебе понятен замысел. Все--все,--что  когда-либо  было,  есть и  когда-нибудь  будет, существует прямо сейчас. И поэтому все, что есть... ЕСТЬ. Но  все, что Есть, постоянно  меняется, ведь жизнь-- непрерывный процесс творения. Поэтому, в подлинном смысле, То, Что Есть... Не Есть. БЫТИЕ НИКОГДА НЕ БЫВАЕТ ТЕМ ЖЕ САМЫМ. Это значит, что БЫТИЯ -- НЕТ.
-- Ну, извини  меня, но Боже ж  Ты  мой! Как  тогда  вообще что-нибудь может означать что-нибудь?
--И не означает. Но ты снова забегаешь вперед! Всему свое время, сын Мой. Всему  свое время. Ты постигнешь эту и другие  большие тайны, когда прочтешь Книгу 3, Если только... а ну-ка, скажем вместе...
ЕСЛИ ТОЛЬКО ПОСТИГНЕМ.
Именно так.
--Хорошо, хорошо... согласен.  Но  в промежутке  времени  между сейчас  и потом -- раз  уж об этом  заговорили, ведь  не все люди  могут прочитать эти книги,--какие возможности  могут  быть использованы прямо  здесь,  прямо сейчас,  чтобы вернуться к мудрости, вернуться  к ясности, вернуться к Богу? Нам нужно обратиться к религии? Это и есть недостающее звено?
--Обратитесь к духовности. Забудьте религию.
--Это заявление разгневает многих людей.
--Люди с гневом отреагируют на всю книгу... если отреагируют.
--Почему Ты говоришь, что надо забыть религию
-- Потому что  она тебе не во благо. Пойми, чтобы  организованная  религия имела успех, ей  надо заставить людей поверить в то, что она нужна им. Чтобы люди были склонны  верить во что-то другое, вначале они должны потерять веру в себя. Второе необходимо для того, чтобы заставить тебя увидеть, что у  нее есть ответы, которых нет у тебя. А третья, самая важная задача, -- заставить тебя принять эти ответы без всяких вопросов.
 Если ты задаешь вопросы, значит, ты начинаешь думать! Если  ты  думаешь--ты начинаешь возвращаться к Источнику Внутри. Религии не рассчитывают  на то, что ты сделаешь это, ведь у тебя может появиться другой ответ, а не тот, который придумала религия. Поэтому религия должна заставить тебя сомневаться в  Себе.  Она должна  заставить тебя сомневаться в твоей способности мыслить здраво.
 Проблема религии в том, что очень часто это оборачивается против нее же самой,--потому  что  если ты  не  можешь  без  сомнений  принимать  свои собственные мысли, то как же ты тогда можешь не сомневаться в  новых идеях о Боге, которые преподала тебе религия? Очень скоро ты даже начнешь сомневаться в Моем существовании,-- в чем ты никогда раньше не сомневался. Если бы ты жил интуицией, то тебе совсем не пришлось бы Меня постигать, -- ты точно знал бы, что Я существую!
Именно религия создала агностиков. Любой здравомыслящий  человек должен предположить,  что в религии  Бога нет, когда  он  смотрит  на  то, что натворила  религия!  Потому что  именно религия  наполнила  сердца людей страхом перед Богом,  хотя когда-то человек любил Все Как Есть во всем великолепии. Именно религия  велела людям  преклоняться перед  Богом, хотя  когда-то человек радовался в полный рост. Именно  религия обременила человека идеей  Божьей  кары, хотя  когда-то человек искал Бога, чтобы облегчить свое бремя!
Именно  религия  велела человеку  стыдиться  своего  тела и  его  самых естественных  функций,  хотя  когда-то человек  воспринимал  эти функции как величайшие дары жизни!  Именно религия научила  тебя, что,  чтобы достичь  Бога,  у тебя должен быть посредник,  хотя когда-то ты считал, что ты достигаешь Бога только лишь тем, что живешь свою жизнь с добром и с верой. Именно религия приказала людям обожать Бога, хотя когда-то люди обожали Бога, потому что не делать этого было невозможно!
Всюду,  где  побывала  религия, она создала  разобщенность,  --  а  это противоположное Богу.  Религия отделила человека  от Бога,  человека от человека,  мужчину  от женщины -- некоторые религии даже наставляют мужчину, что он выше женщины, и
даже утверждают, что Бог над мужчиной,  -- тем самым устанавливая  почву для самых   больших  искажений,  которые  когда-либо   были  навязаны   половине человеческой расы.
Я говорю тебе: Бог не над мужчиной, а  мужчина не над  женщиной, -- это не «естественный порядок вещей».  Те, у кого сила (то есть  мужчины), хотели бы, чтобы было так, когда они создавали религии, почитающие мужчин, исключая при редактировании конкретный материал из своих  последних версий «священных Писаний» и  переделывая остальное так, чтобы это  соответствовало их мужской модели мира.
Именно религия до сегодняшнего дня настаивает, что женщины в  некотором смысле менее значимые, в некотором  смысле второсортные в духовном отношении граждане. Они  в некотором смысле  не «подходят», чтобы учить Слову Божьему, проповедовать Слово Божье или быть священниками. Вы,  как дети,  спорите  о том, какому полу Я предопределил быть  Моими священниками! Я говорю вам: вы все священники. Каждый из вас.  Нет  человека  или категории людей, которые  бы больше «подходили»  для выполнения Моей работы, чем любые другие.
 Но многие из ваших мужчин подобны вашим странам. Они  жаждут власти. Им не нравится делить власть, -- они предпочитают  лишь  пользоваться ею. И они выдумали такого же Бога. Бога, который жаждет власти. Бога, который не любит разделять власть, --  а  лишь  пользоваться ею. Но Я  говорю: величайший дар Бога -- разделение Божьей власти. Мне нужно, чтобы вы были как Я.
--Но мы не можем быть такими, как Ты! Это было бы богохульством.
--Богохульство в том, что вас научили  подобным вещам. Я говорю: Вы  были созданы по Образу и Подобию Бога,--это и есть та судьба, которую вы пришли исполнить. Вы пришли сюда  не  для того,  чтобы стремиться, бороться  и никогда не «попасть туда». И Я не посылал вас с миссией, которую невозможно выполнить. Верьте в великодушие  Бога и верьте в великодушие Божьего творения – в свою собственную святость.
--Раньше  в  этой книге  Ты  сказал то,  что  меня  заинтриговало. Мне бы хотелось вернуться к разговору об этом  сейчас, когда  мы заканчиваем ее. Ты сказал: «Абсолютная Власть не требует абсолютно ничего». Это в природе Бога?
--Теперь ты понял. Я сказал:  «Бог -- это все, и  Бог становится всем. Нет ничего, чем Бог бы не был,  и все, что Бог  испытывает Сам, Бог  испытывает в вас, как вы  и через вас». В Моем чистом виде Я -- Абсолют. Я -- Абсолютно Все, и поэтому Я не нуждаюсь, не хочу и не требую абсолютно ничего. Из этой абсолютно чистой формы Я такой, каким вы Меня делаете. Как если бы вы наконец увидели Бога и  сказали: «Ну и как это понимать?».Но как бы вы Меня ни представляли, Я не забываю Свою Чистейшую Форму и всегда возвращаюсь в Нее. Все остальное-- вымысел. Это то, что вы придумываете.
Находятся те, кто хотел бы сделать Меня ревнивым Богом. Но  кто стал бы ревнивым, если бы у него было все и он был бы всем? Находятся  те,  кто хотел бы сделать  Меня гневным  Богом. Но что может привести Меня в гнев, если Меня нельзя  ничем обидеть или причинить мне хоть какой-то ущерб. Находятся те,  кто хотел бы сделать Меня мстительным Богом. Но на ком Я стал бы вымещать месть, если все, что существует, -- это Я? И с какой стати Я стал бы наказывать Себя просто за творение? Или, если вы должны думать о нас как о чем-то существующем по отдельности, то зачем бы Я создал вас, дал вам силу творить, дал вам свободу выбора создавать то, что вы хотите  испытать,  а  потом  бы  наказывал  вас  за то,  что  вы  сделали «неправильный» выбор?
 Я говорю:  Я бы  не стал  делать ничего подобного,--и в этой истине лежит твоя свобода от тирании Бога. На самом деле никакой тирании нет, за исключением твоего воображения. Ты можешь вернуться домой, когда захочешь.  Мы снова можем быть вместе, когда  пожелаешь.  Экстаз твоего единения со Мной --  твой, и ты  снова  его познаешь. Обязательно. В ощущении ветерка на твоем лице. В пении сверчка под сияющим небом летним вечером. В первой  радуге и в первом  крике  только  что  родившегося ребенка. В последнем  луче  восхитительного  заката и в последнем  дыхании удивительной жизни. Я всегда с тобой, во веки веков.  Ты в полном  единении со Мной  -- так было всегда, так есть всегда и так будет всегда.
Ты и Я -- Едины, -- сейчас и навсегда. Продолжай, сделай свою жизнь утверждением этой истины. Пусть твои  дни и  ночи будут отражением высочайшей идеи  внутри  тебя. Позволь  твоим мгновениям  Сейчас  быть наполненными восхитительным экстазом Бога, явленного через  тебя.  Делай это, выражая свою вечную и  бескорыстную Любовь ко всем, с кем ты соприкасаешься по жизни. Будь светом во тьме и не проклинай ее. Будь светоносцем. Ты такой и есть. Так будь им.










                Глава 1

«Понимаешь, Стив, у меня нет никаких доказательств против этой женщины--даже в министерстве иностранных дел их нет, но я не желаю, чтобы моя дочь общалась с ней».
«Ну что ж, вполне справедливо»,--насмешливо подумал Стив  Беллоуз. Ему не было нужды перечитывать письмо, лежавшее в кармане,--он знал его почти наизусть.
«Луиза вылетает из Лондона в тот же день,
когда ты возвращаешься в Женеву из Парижа. Прежде чем отправиться на виллу этой женщины, она проведет одну ночь в Женеве в отеле «Хилтон». Во имя нашей старой дружбы прошу тебя встретиться с Луизой и и уговорить ее не ехать туда».
«Во имя старой дружбы ...»--каково, а? Хотя нагружать  меня грязной работой--вполне типично для него.
В восьмом часу вечера Стив Беллоуз выехал из аэропорта Женевы. На таможне его не досматривали, так как там его уже хорошо знали, и просто махнули ему рукой. Окликнув такси, он на мгновение заколебался. Особой спешки не было, так что вполне можно было успеть завезти чемодан домой, прежде чем отправиться на встречу с Луизой.
--Месье?--напомнил о себе водитель такси.
--Набережная Суворова, дом 8,--сказал Стив, забрасывая в машину свой небольшой чемодан.--Нет, погодите!--добавил он на прекрасном французском.
--Месье?
--Поедем в другое место: отель «Хилтон», Большая моская.
Водитель такси солидно, словно дипломат в ООН, пожал плечами, со стуком захлопнул дверцу и опустил металлический флажок. Ясным днем по дороге из женевского аэропорта на блед-
но-голубом фоне неба вырисовываются призрачные очертания белых вершин расположенных неподалеку Альп, но сегодня вечером их не было видно. Стояло начало августа, и жаркий предгрозовой воздух, насыщенный тяжелыми тучами, казалось, толстым слоем давил на разум и настроение. Минут через двадцать стало темнеть и показались окраины
серовато-белого города, выросшего вокруг озера.
Трамваи с грохотом проносились по более современной и всегда суматошной части Женевы, однако с озера не доносилось ни ветерка; даже брызги, разбрасываемые единственным фонтаном среди огромного водного пространства, казались
неподвижными, а южный берег озера, видневшийся позади всех мостов и набережных Старого города, выглядел полупустынным, а потому немного зловещим.
Стив Беллоуз сидел на заднем сиденье, положив черную фетровую шляпу на колени. Черт бы побрал эту его сознательность! Но такой уж он
был человек А может быть, он испытывал к Луизе Коллинз больше интереса, чем сам себе признавался в этом?
Стив был высоким худощавым сорокашестилетним мужчиной с едва заметной сединой в жестких рыжих волосах. На-
деленный от природы легким покладистым характером и богатым воображением, сочетавшимися с несколько язвительным чувством юмора, он напоминал дипломата в общепринятом по-
нимании этого слова. Правда, чувство юмора выручало далеко не всегда. На са-
мом деле он был успешным художником, принадлежавшим к так называемой традиционной школе изобразительного искусства, однако сам Стив очень не любил подобной терминологии. Будучи уроженцем Шотландии, он принадлежал к той международной группе людей, которые жили за
границей, сохраняя британское подданство. Такими же беспокойными и неугомонными были большинство из них!
Женева служила им сборным пунктом, местом сосредоточения. «Не будь то Женева,--подумал Стив,-- эта ситуация и вовсе могла бы не возникнутъ». Джон Коллинз, который с помощью различных мани-
пуляций все же сохранял то, что осталось от его когда-то огромного состояния, вынужден был жить в Лондоне, и ему, как правило, удавалось удерживать дочь рядом с собой. Коллинз редко выходил из себя и никогда не терял головы. И вот теперь тревога сквозила в каждой строке его письма.

«Дело в том, Стив, что тебе известна правда о Елизавете Холмс и ее последнем любовнике, с которым она познакомилась в Германии как раз перед самой войной. Я об этом не знаю. Од-
нако, какой бы неприглядной ни была эта история ...».
Неприглядной? Пожалуй, да.
« ...прошу тебя рассказать ее Луизе. Она уже не ребенок--ей скоро тридцать, поэтому пора иметь чувство ответственности. Похоже, ты единственный, кто имеет на нее какое-то влияние».
«Простите великодушно,--подумал получатель письма,--если здесь я громко рассмеюсь».
Стив отвлекся от своих мыслей и огляделся. Такси мчалось по тихой сумеречной Большой морской. Фонари еще не горели. Слева промелькнул строго симметричный английский сад; справа-- административные здания, выстроенные во французском стиле в этой французской части
Швейцарии. На пересечении с итальянским стилем показалось солидное здание девяностых годов девятнадцатого века, отделанное снаружи массивным камнем, с интерьерами, украшенными
красным плюшем.
--Отель <Хилтон»,--как-то торжественно произнес водитель.--Прикажете подождать?
--Нет, не надо,--ответил Стив, выбираясь из такси.--Боже милостивый!--тихо добавил он.
Едва он успел надеть шляпу и расплатиться с шофером, как произошла совершенно ошеломившая его вещь: из дверей отеля вырвался маленький холодный вихрь и, стуча высокими каблуками, помчался прямо на него.
--Что, в конце концов, все это значит?-- задыхаясь, воскликнул знакомый нежный голос.-- Ты приехал слишком рано! Ты все испортишь. А хуже всего ...
--Добрый вечер, Луиза,--исключительно вежливым тоном произнес Стив.--Ты ждала кого-то еще?
--Да уж, конечно!--произнесла Луиза Коллинз и внезапно замолчала. Было заметно, что она довольно тщательно и продуманно оделась к обеду: на ней было белое вечернее платье с большим
вырезом, обнажавшее красивые, крепкие плечи. Хотя лицо Луизы оставалось в тени, неяркий свет из фойе отеля выхватил из темноты ее тяжелые блестящие темно-каштановые волосы. Как всегда в моменты волнения, она казалась воплощением совершенно противоречивых качеств: бесстрастности и в то же время хрупкости, самообладания и нерешительности.
Луиза чуть отступила в сторону, невинно и простодушно глядя на Стива своими удлиненными, чуть раскосыми голубыми глазами с длинными черными ресницами, и в этом взгляде не было ни тени гнева или тревоги. В руках Луиза держала дамскую сумочку и короткую накидку, которую уже
начала нервно пощипывать пальцами.
--Ну конечно!--выдохнула она.--Такая неожиданная честь – Стив Беллоуз собственной персоной! Могу я узнать, что ты здесь делаешь?
--Конечно можешь. Я здесь живу.
Здесь?--Взгляд ее упал на чемодан.--В этом отеле?
--Нет, не в этом отеле. Я имею в виду--здесь, в Женеве. Надеюсь, ты этого не забыла?
--Забыла или нет,--ответила Луиза дрожащим голосом,--но я думаю, что это уже слишком,--я сыта по горло! Я приехала сюда на несколько дней--всего лишь на несколько дней, чтобы навестить подругу, которая живет на вилле по эту сторону французской границы.
--Да, я слышал.
--Вот-вот. Я так и поняла. Значит, это он послал тебя.
--Кто?
--Мой отец. Он послал тебя шпионить за мной.
Стив рассмеялся:
--Это вряд ли, юная леди. Я редко беру с собой чемодан, когда собираюсь шпионить, и, пожалуйста, не надо всех этих трагических жестов.--Вдруг он сменил тон.--Но мне действительно необходимо поговорить с тобой о твоей подруге Елизавете Холмс-- бывшей кинозвезде с вымышленной фамилией.
--Ее настоящее имя–Елизавета Пуанкаре,--запротестовала Луиза,--мисс Елизавета Пуанкаре. В любом случае у нее было право взять какое угодно имя. Под этим именем она снималась в
кино, и многие звали ее именно так.--Вдруг Луиза затопала ногами.--Ах ты, рыжий гоблин! С каким удовольствием я бы вырвала твое гнусное сердце!
--Было бы очень жаль.
--Я в этом не уверена. Если бы ты хоть раз захотел отнестись ко мне серьезно, многое между нами могло бы быть совсем по-другому. Но как же, нет! Ты считаешь меня дурочкой и обращаешься как с ребенком--что бы я ни сказала и ни сделала. Я так зла на тебя, что готова убить!
--Послушай меня, Луиза.
Их голоса звучали все громче на темнеюшей улице. Плотный, жаркий воздух буквально давил. В этот тихий предобеденный час откуда-то издалека, наперебой со звоном трамваев, доносились автомобильные гудки.
--Во-первых, Луиза, я вовсе не считаю тебя глупой.
--Неужели?
--Безусловно не считаю. И во-вторых, раз твой отец хочет, чтобы я отговорил тебя ехать в дом этой женщины ...
--Тебе не кажется, что на этот раз он слишком далеко зашел?
--Вообще-то я с тобой согласен, однако не думай, что мне доставляет удовольствие находиться здесь. И все же, поскольку мне дано такое поручение, я расскажу тебе о том, что просил твой отец, и тогда поступай так, как сочтешь нужным. Может
быть, мы присядем минут на пять и выпьем чего-нибудь?
--Даже если бы я и хотела посидеть и выпить с вами, мистер Стив Беллоуз, уже слишком поздно. Кое-кто пригласил меня на обед и будет здесь с минуты на минуту.
--Ты его не пропустишь--мы можем подождать в баре.
--О нет, не сможем! В этом отеле нет бара.
--Но черт побери, должно же здесь быть какое-то место для отдыха?
--Даже если и есть, о чем нам с тобой говорить? Ах да, о Елизавете! Большое спасибо, я уже слышала все эти старые сплетни.
--Что именно?
Луиза взмахнула сумочкой:
--К примеру, перед самой войной, когда Елизавета была знаменитой кинозвездой, она говорила о том, что хорошо относится к Гитлеру и нацистам. Но послушай, в то время так говорили
многие, к тому же с тех пор прошло время. Они
были не правы и признали это, в том числе и Елизавета. Разве не об этом ты хотел говорить?
--Нет, это лишь часть того, что я собирался тебе рассказать.
-- А что еще? Ее любовную историю?
--Нет--разве что косвенно.
--Тогда в чем ты, в конце концов, ее обвиняешь?
--Я ни в чем ее не обвиняю. Возможно, эта женщина ни в чем не виновата. С другой стороны ... --сомнение и нерешительность мелькнули на его лице; к тому же Луиза Коллинз была так привлекательна,--с другой стороны, если то, что произошло в тридцать девятом году, не было несчастным случаем, она виновна в ловко задуманном и исполненном убийстве.
--Убийстве?
--Вот именно--убийстве. Она убила Виктора Баренса из-за денег; это могла сделать только она. Эта очаровательная блондинка была такой же безопасной любовницей, как королевская кобра.
--Я не верю. Ты просто шутишь.
--Что угодно, только не шучу--уверяю тебя. Идем со мной.
В этот момент вспыхнули уличные фонари. Они засияли белым светом на фоне деревьев английского сада и превратили в сверкающее ожерелье Большую морскую на всем ее протяжении до самой площади Роны, откуда доносился приглушенный шум дорожного движения. Сжав сумочку, Луиза откинула назад тяжелые блестящие волосы, волнами спускавшиеся почти до самых плеч. Она смотрела на Стива, чуть приоткрыв рот, и выражение недоверия
на ее лице сменилось каким-то новым, к которому надо было присмотреться повнимательнее.
--Не говори глупостей, Стив! Никогда не слышала ...
--Ты и не могла слышать. Идем.
«Хилтон» был роскошным отелем, хотя не самым роскошным и далеко не самым современным. Войдя через парадную дверь, Стив повел свою спутницу налево через маленькое фойе мимо лифта, напоминавшего гроб красного дерева, в салон с высоким потолком и большими окнами, выхо-
дящими на набережную и озеро. Ничто не нарушало царившую здесь гнетущую атмосферу. Тусклый свет из углов освещал ядовито-зеленую мебель,
обильную позолоту и обнаженных богинь, вырезанных и написанных на штукатурке стен. Бросив на стол сумочку и накидку, Луиза села напротив Стива; по ее настроению было видно, как любопытство боролось в ней с вызовом.
--Луиза, где и когда ты встретилась с этой женщиной?
--О господи, какое это имеет значение?
--Может быть, и никакого, но будет лучше, если мы точно восстановим все факты. Где и когда ты встретилась с этой женщиной?
--Я встретилась с ней прошлой зимой в Лондоне. Она была там вместе с мужем; они ходили по всем театрам. Ее муж –Эдвард Пуанкаре,--кстати, ты знаешь, кто он?
--Да, мне известно, кто он, так же как и то, что они поженились во время войны.
--Не могу сказать, что я с самого сначала знала все это. Кажется, когда-то мистер Пуанкаре был не менее знаменит на драматической сцене, чем Елизавета в кино. Хотя боюсь, что никогда даже
не слышала о нем--просто смутно припоминаю что-то ...
--Ничего удивительного. Эдвин Пуанкаре был выдающимся актером--лучшего Отеллo и Макбета сцена не знала. Ты слишком молода для того, чтобы помнить его.
--Молода! Молода! Молода!
--Тем не менее это правда, моя дорогая. Тебе-- двадцать семь, но ты кажешься намного моложе; мне-- сорок шесть, а выгляжу я старше, и это--как ни жаль-- неоспоримая истина.
Снаружи послышался шум про ехавшей машины, и тусклые огни дрогнули. Луиза быстро подошла к одному из окон и выглянула, но машина не остановилась, и девушка вернулась к столу.
--По-моему, Елизавета и Эдвин Пуанкаре не очень ладят друг с другом. Они оба уже не работают, и это им очень не нравится. Ну так вот,--Луиза приподняла плечо,--я рассказывала о том,
как встретилась с Елизаветой. Она очень привязалась ко мне и пригласила приезжать к ней в любое время, как только я захочу. Позже стала писать мне, а три недели назад назначила определенную дату. Вот и все.
--Она пригласила тебя на виллу, а ты устроилась в отеле?
--Конечно! Естественно!
--Что-то я тебя не вполне понимаю.
--Дело в том, что она организует нечто вроде приема; будут и другие гости. Он состоится завтра, но, зная, как мой отец шпионит за мной, я, естественно тайком, воспользовалась возможностью иметь в своем распоряжении двадцать четыре часа, но тут Филипп позвонил мне и пригласил пообедать, и я,
конечно, согласилась.
--Филипп?
--Филипп Пуанкаре.--Нежный голос зазвучал громче.—Это--сын Эдмонда Пуанкаре от предыдущего брака. Я познакомилась с ним тоже в Лондоне, если тебе так хочется знать. Он--очень серьезный человек и не смеется надо мной, к тому же он очень
милый и довольно волнующий.
--Тем лучше для Филиппа.
Снаружи снова раздался шум мотора, и Луиза обернулась.
--Я вижу, ты нервничаешь, ожидая его приезда?
--Да, нервничаю! Послушай, Стив, к чему все эти расспросы?
--Ничего особенного, просто я пытался найти какую-нибудь связь, которой, может быть, и не существует, между виллой в холмах и тем, что произошло в июле тридцать девятого.
--Где!--воскликнула Луиза.
--В знаменитом «Орлином гнезде» Гитлера в горах юго-восточной оконечности Баварских Альп.
Там кое у кого закружилась голова; именно там умер Виктор Баренс.
Ни Стив, ни Луиза не присели. Хотя он и нажал на звонок, чтобы вызвать официанта, тот не появился; только обнаженные богини томились, глядя на них с потолка, словно бы сожалея о своем заточении. Стив сделал недоуменный жест.
--Я могу очень коротко рассказать тебе о том, что произошло,--сказал он.--Однако это мало что даст, если ты не поймешь состояние духа, атмосферу, условия того времени: это невероятное количество микрофонов, флагов и знамен; толпы людей, в исступлении скандирующих: «Зиг хайль!». Но даже это не поможет, если не знать человеческие мотивы поведения этой женщины. Что толкнуло ее на этот шаг? О чем она думала, когда совершала это? Тут-то я и застрял. Твоя подруга Елизавета была тогда не старше, чем ты сейчас, и находилась на самом пике своей довольно успешной карьеры в Голливуде. В начале июня она приехала в Германию и сразу
же стала направо и налево расхваливать «новый порядок».
Лидерам «нового порядка» она тоже нравилась. Помимо того что Елизавета была великолепно сложенной блондинкой, она прекрасно говорила по-немецки для англичанки. Немцы и мечтать не могли о такой пропаганде. Чего только они для нее
не делали: она была во всех газетах, кинохронике, журналах. Елизавета и шагу не делала, чтобы ее не сфотографировали под руку с каким-нибудь высокопоставленным нацистским деятелем.
Рекламный трюк? Может быть. Но некоторые сомневаются в этом. Во-первых, это никоим образом не способствовало ее карьере за пределами Германии. Во-вторых, я думаю, что в частной
жизни она изо всех сил старалась быть похожей на персонажей, которых обычно играла на сцене и на экране: шикарной, чувственной, пресыщенной удовольствиями и тому подобное. Если не принимать во внимание соображения рекламы, она никогда не шла на то, чтобы провозглашать, что место женщи-
ны--дома и что мужчина имеет право лишать ее возможности самой зарабатывать себе известность.-- Стив замялся и, оглянувшись, спросил.--Ты встречалась с ней, Луиза. На твой взгляд, это справедливая оценка?
--Нет, не вполне. С такой оценкой она может показаться воплощением притворства и неестественности.
--А разве это не так?
--Как сказать ... может быть. А разве это так важно?--Луиза отвела взгляд.
--Это может быть ключом к разгадке истории с Виктором Баренсом. Во время всех этих событий и криков «Хайль!» Елизавета совершала тур по Фатерлянду, и Виктор Баренс отправился вместе с ней. Не могу сказать о нем ничего, кроме того, что есть в официальных отчетах. Это был довольно хитрый и практичный пятидесятидевятилетний холостяк родом из Йоркшира, добившийся успеха своими собственными силами. В отношении
еды у него был особый заскок: он никогда не завтракал и очень любил говорить на эту тему.
Хозяева посмеивались над ним, покровительственно похлопывая по плечу, и благоволили к нему. Его котелок можно увидеть с краю каждой фотографии. Когда Елизавете дарили букет цветов или священный флаг, он всегда нес их вместо нее, а если какой-нибудь коричнево- или чернорубашечник начинал уделять ей слишком много внимания, Виктор был тут как тут. Он был самым преданным из ее поклонников... и самым богатым. Известно, что он сопровождал Елизавету в Германию по ее просьбе. Однако мало кому известно, что перед отъездом из Англии он составил завещание в ее пользу ...
Луиза отступила от стола.
--Завещание? Ты намекаешь... 
--Нет, я просто говорю о том, что произошло. В Мюнхене, где заканчивался их тур, мисс Елизавета объявила, что она и мистер Баренс обручились и собираются пожениться. Хотя хозяева, вероятно, были не очень довольны, все же они похлопали ее по плечу и поздравили с этим событием. Собираются ли они объявить об этом? «Пока нет!»,--ответи-
ла она: они с мистером Баренсом пока решили не афишировать это. Ну что же! Кстати, она оказала «новому порядку» большую услугу; не могут ли ей в таком случае преподнести в качестве подарка какой-нибудь контракт или выразить свою благодарность каким-то другим способом?
Ну конечно, пожалуйста! Тогда она сказала, что существует самый лучший на свете подарок: нельзя ли предоставить ей и мистеру Баренсу возможность лично выразить свое почтение фюреру? Они находились в Мюнхене, то есть совсем недалеко от него. Нельзя ли посетить фюрера в его резиденции
в Берхтесгадене?
И это устроили. Чрезвычайно польщенный, Гитлер пригласил их на обед. Четырнадцать человек в сопровождении шарфюрера Георга Мюллера входили в эту группу. Кроме будущих молодоженов и двоих приглашенных (оба--британцы, которые были вы-
нуждены войти в эту группу), имена остальных десяти гостей значения не имеют, так как все они работали в нацистской службе безопасности и впоследствии умерли насильственной смертью. Их можно представить себе однообразной массой с
притворно веселыми улыбками.
И все же мы можем в деталях восстановить все, что тогда происходило. Колонна автомобилей доставила их в  дом для гостей Гитлера, находившийся по пути в его горную резиденцию. Там они провели ночь, а на следующее утро по извилистой дороге поехали в Вендеплатте. Поднявшись в «Орлиное гнездо» на знаменитом подъемнике, постро-
енном прямо в горе, они обнаружили, что в это время года там не было холодно. Яркий солнечный свет, пьянящий горный воздух, сбегающие вниз по склону деревья--представляешь?
Все, кроме Виктора Баренса, пребывали в прекрасном настроении; он же, казалось, страдал от разреженного горного воздуха. Фотокамера  за-
печатлела очень высокого человека с редкими развевающимися волосами и печальным взглядом. Но какое это имело значение--все равно всем было весело! Пока гости ждали неподражаемого Адольфа в большой комнате, из которой была видна часть террасы, мисс Холмс, взяв за руку жениха, потащила его на эту самую террасу полюбоваться прекрасным видом. Кроме них, там никого не было--кто-то
из свидетелей говорил, что их было видно из комнаты, кто-то отрицал это. Будущие молодожены стояли у довольно низкого парапета над отвесным обрывом.
Вдруг кто-то вскрикнул--возможно, женщина, а может быть, и сам Баренс, когда перевернулся. Он опрокинулся вниз головой и разбился насмерть о со-
сну, росшую внизу в тридцати с лишним метрах. Выбежавшие на террасу, глянув вниз, увидели то, что от него осталось. Шарфюрер Мюллер поддерживал мисс Холмс, прислонившуюся к парапету и пребывавшую в полуобморочном состоянии. Один из свидетелей, не симпатизировавший нацистам
и, строго говоря, не обожавший и саму леди, все же склонен думать, что ее шок и ужас были довольно искренними. В этот момент она не притворялась, или, по крайней мере, так казалось.
«Я не знала,--твердила она.--Господи, я не знала. Все дело в высоте. Он почувствовал дурноту, побледнел, и я ничем не могла ему помочь. Господи боже мой, это все из-за высоты!»
Шарфюрер Мюллер с необыкновенно важным и в то же время заботливым видом сказал, что это, безусловно, произошло из-за высоты, что этот несчастный случай достоин самого глубокого сожаления и что он лично видел, как все произошло. Еще два свидетеля в один голос подтвердили, что видели то же самое. Мисс Холмс без чувств упала на руки шарфюрера Мюллера, и на террасе замерли все, кроме красного флага с черной свастикой, развевающегося над ними и отбрасывающего тени. Вот и все.
--Все?--словно эхо прозвучал шепот Луиза.--Все?
--По официальной версии--да.
--Но это все, что произошло, не так ли? Я хочу сказать, что это, что реально произошло?
--Дай, пожалуйста, определение реально произошедшего события.
--Стив Беллоуз, не будь циничным и не выводи меня из терпения. Ты прекрасно понимаешь, о чем я веду речь. Эти три свидетеля видели, как этот бедняга упал?
--Нет, они лгали. Никто из них даже не смотрел в его сторону.
--Но ...
Стив тряхнул головой, словно для того, чтобы как-то прояснигь ее, и стоящая перед глазами картина исчезла. Он снова был в салоне, устланном толстым ковром, душном, несмотря на распахнутые настежь высокие окна за кружевными занавесками и пыльными зелеными бархатными шторами. Теперь это снова был 1956 год, и его волновало фи-
зическое присутствие Луизы Коллинз, как, должно быть, когда-то Виктора Баренса волновала юная Елизавета Холмс.
Луиза стояла у стола, касаясь руками фарфоровой пепельницы. Она казалась такой невинной--даже слишком невинной, что моментами невольно наводило на мысль о ее распущенности. Не выдержав прямого и пристального взгляда
Стива, она отвела глаза.
--Послушай,--настаивал Стив,--я не утверждаю, что это не был несчастный случай. Я лишь сказал, что они не видели, как все произошло. Никто этого не видел.
--Тогда зачем же они говорили?
--Не могу этого сказать. С медицинской точки зрения представляется очень маловероятным, чтобы человек, на какое-то мгновение потеряв сознание, мог упасть, перекинувшись через парапет высотой ему по грудь. Маловероятно, но все же возможно. С другой стороны, если он потерял сознание и она лишь ловко подтолкнула его ...
Фарфоровая пепельница с грохотом пролетела через весь стол.
--В любом случае,--продолжал он,--будет лучше, если ты послушаешь, чем кончилось дело.
--Ее арестовали или что-нибудь в этом роде?
--Ну что ты, как можно! В прессе была опубликована официальная версия: английский турист мистер Виктор Баренс погиб в результате несчастного случая во время восхождения в
горах Баварии. Ни о Елизавете Холмс, ни, естественно, об «Орлином гнезде» даже не упоминалось. Но поскольку мистер Баренс был известен как «друг» Елизаветы, к тому же у него не было живых
родственников, ей позволили вывезти морем его тело на родину. Это--самое малое, что она могла для него сделать,--в конце концов, она была единственной наследницей его состояния.
Луиза открыла было рот, чтобы что-то сказать, но промолчала. Ее собеседник стал мерить шагами салон.
--После этого,--продолжал он,--началась война, которая никого не оставила в стороне. Всякий интерес к делу Виктора Баренса пропал. В Голливуд Елизавета Холмс больше не вернулась, а ее контракт с кинокомпанией не был возобновлен, о чем она, вероятно, знала еще до поездки в Германию. С финансовой точки зрения это значения не имело. Как только завещание Баренс вступило в силу, Елизавета унаследовала все его имущество, за исключением некоторой части, предназначенной на благотворительность.
Неожиданно Луиза заговорила полным отчаяния голосом:
--Послушай, это просто ужасно и отвратительно. Раньше мне такое и в голову не приходило, но все равно это ужасно!
--Однако это лишь поразительное стечение обстоятельств.
--Вообще-то все это ничего не значит! ..
--Нет. Успокойтесь, юная леди. И все же я вполне могу понять, почему твой отец не хочет, чтобы ты ехала к ней.
--А ты бы к ней поехал?
--Конечно, с удовольствием! Добродетельные люди никогда меня не интересовали, тогда как другие-- всегда.
Луиза обернулась и взглянула на него; странный блеск промелькнул в ее необычных раскосых глазах и тут же исчез, а может быть, это была просто игра света на ее обнаженных плечах.
--Стив, что известно моему отцу? И если так случится, что тебе придется ему это рассказать, как ты сможешь повторить все это? Ты что, был там? Ты лично видел, как все произошло?
--Вряд ли. В 1939 году я был молодым художником, еще только пробивавшимся в жизни и значившим для окружающих гораздо меньше, чем сейчас. Рассказав тебе всю эту историю, я в каком-то смысле нарушил слово, но чувствую, что
должен был сделать это. Да, меня там не было, но там был мой большой друг: Дональд Хоккинс.
Луиза неожиданно вскрикнула.
--В чем дело?--испугался Стив.
--Сэр Дональд Хоккинс? Директор какой-то галереи?
--Да, к тому же и замечательный художник Я знаком с ним уже много лет. Правда, какое-то время мы не виделись.
--Тогда у тебя есть возможность встретиться с ним гораздо раньше, чем ты думаешь. Он здесь.
--Здесь?
--Да нет, не здесь, в отеле, и даже не в Женеве! Но завтра он будет здесь. Елизавета Холмс его тоже пригласила.
Потрясенный, Стив остановился у окна и обернулся к Луизе.
--Но этого не может быть, Луиза! Нет, погоди, послушай,--невероятно разумным тоном продолжил он.--Любопытство уже однажды подвело Хоккинса, когда он был приглашен на обед к Гитлеру в Берхтесгаден. Он очень стыдился этого; до
последнего времени даже скрывал этот факт и рассказал о нем только мне, так как мы много беседовали с ним о разных преступлениях и детективных историях. Даже если у твоей подру-
ги Елизаветы хватило духу пригласить его, он ни за что не согласится приехать. Ты, должно быть, ошибаешься.
--Я говорю т-тебе лишь то,--воскликнула Луиза, которая в моменты особого волнения начинала слегка заикаться,--о чем Елизавета написала мне в последнем письме: сэр Дональд Хоккинс охотно принял приглашение! Думаешь, она написала одно
имя, а имела в виду совсем другое?
--Полагаю, что нет.
--Понимаешь, в этом может не быть ничего особенно таинственного. Может быть, как и в случае с обедом у Гитлера, все дело в его любопытстве?
--И тебя нисколько не смущают эти ужасные намеки, не так ли?
--А что, разве такого не может быть?
--Конечно, может. А может быть, так оно и есть на самом деле. И все же мне хотелось бы больше знать о мотивации поступков этой леди.--Пристально глядя в открытое окно, Стив едва замечал уличные фонари и упорядоченный покой Большой набережной.--Погоди, Луиза! Сколько человек
должны приехать на этот прием?
--На самом деле это не обычный прием в загородном доме, когда гостей приглашают на несколько дней. Будет приглашен только еще один человекю
--Только один человек? И кто же это?
--Не знаю. Елизавета не говорила.
--Нет, я что-то ничего не понимаю. Не могу объяснить это внятно, но ситуация мне что-то не нравится. Почему бы тебе не послушаться отца и не вернуться в Лондон на ближайшем самолете?
--Послушаться? Опять слушаться! Ты что, будешь пытаться остановить меня, если я поеду к Елтзавете?
-- Нет, я не стану этого делать,--едва сдерживая гнев, вежливо проговорил Стив.--Тебе уже больше двадцати одного года, ты вольна поступать по своему усмотрению.
--Благодарю за разъяснения. В таком случае мне хотелось бы сказать тебе ...

Но Луиза так и не смогла закончить фразу, если она вообще собиралась ее заканчивать. Свет передних фар стремительно подъехавшего автомобиля ярко осветил кружевные занавески и бархатные шторы, и
двухместный «бенгли» остановился у отеля. Глубоко вздохнув, Луиза подбежала к окну и встала рядом со Стивом, но больше уже не смотрела на своего собеседника--она словно забыла о нем. Из машины вышел темноволосый молодой человек в белом смокинге и без шляпы. Луиза резко отдернула занавеску:
--Филипп! Филипп, дорогой!
Молодой человек, который был не кем иным, как сыном Эдмонта  Пуанкаре, резко остановился.
--Я здесь,--сказала Луиза и это было совершенно излишне.--Я жду тебя! Я здесь!
--Да-да, я тебя вижу. Кто это с тобой?--В голосе, хотя и довольно приятном, неожиданно послышались нотки враждебности и подозрительности. Луиза попыталась улыбнуться. Она по-прежнему не смот- рела на Стива, но он буквально физически почувствовал, как поднялись ее брови.
--О, Филипп, не надо так. Мне он никто! Совершенно никто!--Стив не сказал ничего.
--Филипп, я хочу сказать,--громко говорила Луиза, выворачивая запястье,--что тебе совершенно не стоит о нем думать. Это всего лишь старый друг нашего дома, Стив  Беллоуз, и я не знаю, зачем ...--Она снова замолчала.

Произнесенное имя Стива оказало довольно любопытный эффект на кое-кого на этой тихой улице.
Филиппу Пуанкаре оно ни о чем не говорило; он просто кивнул и вошел в отель. Однако для кое-кого другого это имя имело вполне определенное значение. На противоположной стороне улицы, в тени английского сада, по тротуару шел невысокий
коротконогий и толстый человек, погруженный в собственные мысли, и словно разговаривал с самим собой. Вдруг он остановился, огляделся и, пересекая улицу, направился к отелю «Хилтон».
--Ага!--выдохнул толстяк.
У него было довольно примечательное лицо, обрамленное коротко остриженной, с проседью бородой и шляпой с остроконечным верхом, очень похожей на ту, в которой обычно изображают американского актёра, играющего переселенцев на дикий Запад. Поношенная темная шляпа контрастировала с парадным вечерним костюмом.
Последние вспышки вечерней зарницы тускло озаряли небо над озером. Луиза, казалось бы поглощенная собственными мыслями, все же не могла не обратить внимание на этого
человека.
--Стив, взгляни, какой странный человек в шляпе! Кажется, он направляется прямо сюда!
--Да, ты права, хотя этот, как ты сказала, странный человек вовсе не такой уж и странный; он всегда отдает себе отчет в том, что делает. Это-- Дональд Хоккинс.
--Сэр Дональд Хоккинс?
--Собственной персоной.
--Но что ему здесь нужно? Что он делает в Женеве так рано?
--Понятия не имею. Хотя ... помнишь, я говорил тебе, что на знаменитом обеде в Берхтесгадене помимо Елизаветы Холмс и Виктора Баренса было еще двое гостей из Англии?
--Да, ну и что?
--Одним из них был Хоккинс, а второй--некая журналистка по имени Бетти Стоуридж. Когда ты упомянула о Хоккинсе, я подумал, не повторяется ли история заново и не появится ли Бетти Стоуридж тоже.
Новая вспышка зарницы осветила неподвижные деревья, но нашим героям было не до того, чтобы заметить ее. За дверью раздался голос, и в салон энергичным, широким шагом вошел молодой человек в белом смокинге. Это был Филипп Пуанкаре. Стив отметил, что Пуанкаре-младший не похож на отца. Ле-
гендарный Джон Пуанкаре был таким же высоким и худощавым, как сам Стив; он отличался громовым голосом и, к сожалению, легкомысленными и даже несколько фривольными манерами. Его же двадцатичетырехлетний сын казался слишком серьезным, на грани напыщенности, да и ростом был
пониже, однако от всей удивительно красивой внешности Филиппа--начиная с темных вьющихся волос и заканчивая классическим профилем с широко вырезанными ноздрями--веяло
кипучей энергией и большой жизненной силой.
Луиза так и устремилась к нему:
--Мистер Пуанкаре, позвольте вам представить мистера Беллоуза.
Единственный внимательный взгляд, брошенный на Стива, убедил Филиппа, что ему не стоит опасаться соперника, и его враждебность тут же исчезла.
--Как поживаете?--спросил он.--Э-э-э ... Луиза и я обедаем в ресторане, а потом идем в ночной клуб. Вы не против, если мы пойдем?
--Да, конечно, не против.
--Благодарю вас. Мы очень опаздываем.--Он с облегчением выдохнул через широкие ноздри.-- Луиза, извини меня за опоздание. Наши два гения снова демонстрировали свой буйный нрав.
-- Филипп, прошу тебя, не говори так. Это нехорошо.--Филипп прикусил губу.
--Может быть, и так--не знаю. Я обожаю моего старика, да и Елизавету тоже, но тебе не следует нянчиться с ними.
Нечто совершенно новое, очень человечное и внушающее симпатию послышалось в словах, прозвучавших из уст этого напыщенного на вид молодого человека. Какая-то тревога, словно аура, окружала Филиппа Пуанкаре.
--Беда в том,--продолжал он,--что никогда нельзя понять, что есть на самом деле, а чего нет. Ни тот ни другой не могут толком объяснить, да, пожалуй, и не знают. Ох уж эти люди театра и кино! А вы, случайно, не связаны с театром или кино, сэр?
--Никоим образом,--усмехнулся Стив.--А что, я по-
хож на одного из них?
--Вообще-то нет,--с серьезным видом ответил Филипп,--но в вас что-то такое есть, а что--не пойму.Так вот,--он повернулся к Луизе,--сейчас оба они пишут мемуары, пытаясь перещеголять друг друга перед издателем, откуда-то вытаскивают подшивки из газетных вырезок, в которых о них упоми-
нается хоть словом,--просто сумасшествие какое-то!
--Д-думаю, это так,--согласилась Луиза.
--Не сомневайся! «Видите, что такой-то написал обо мне в 1934 году?»--«Что-то не припомню: это не тот ли старик, который играл лорда Портеса в фильме   1936-го?»--«Да, этот старик--крупная личность, прекрасный человек, и все мы очень любим его, но,
между нами говоря, он самый отвратительный актер в мире». Ох уж эти актеры!
Стив, продолжавший прислушиваться к приближавшемуся по фойе сэру Дональду Хоккинсу, оглянулся. Луиза облизала губы.
--Филипп, ты хочешь сказать, что тебе это не нравится?
--Мне это никогда не нравилось. Я знаю, что это огорчает и раздражает меня.
--Почему ты мне об этом рассказываешь? Что-то произошло, не так ли?
--В том-то и дело, девочка моя, что в действительности никогда ничего не происходит!
--Тогда в чем же дело?
--Ты ведь собираешься приехать к нам, Луиза. Так вот, если старик скажет тебе, что Елизавета пытается его отравить, постарайся не воспринимать это всерьез. А теперь идем немного пере-
кусим.

Звук шагов эхом отзывался в фойе, вымощенном мрамором; гудел лифт. Внезапно шаги замерли.
--Мистер Пуанкре! Одну минуточку!--резко попросил Стив.
--В чем дело?
Филипп уже взял накидку Луизы со стола и держал ее в руках. Луиза, как никогда яркая, женственная и привлекательная, подняла руку, словно для того, чтобы отразить удар.
--Ваш отец на самом деле считает, что мисс Холмс пытается отравить его? Чем? Мышьяком, стрихнином или чем-нибудь в этом роде?
--Нет. Нет. Вовсе нет! Вот я и говорю: избави меня бог от этих истеричных людей! Поэтому-то я и здесь.-- Филипп явно пытался подобрать слова.--Я хотел предупредить Луи ...
- О чем?
--В последнее время это - любимая шутка старика, да и Елизаветы тоже. Он начинает рассказывать, как она якобы хотела отравить, до смерти напугать или зарезать его, и описывает все это с кажущейся серьезностью. Пару раз и Елизавета отомсти-
ла ему тем же. Если не знать, что оба они просто развлекаются таким образом, то волосы могут встать дыбом. Одна женщина-репортер  была настолько шокирована, что мне пришлось потом целый час беседовать с ней в аэропорту. Но вообще-то это вовсе не забавно, по крайней мере для меня. Вы что, не можете понять всего этого?
--Я--то могу понять это, мистер Пуанкаре, но хотел бы знать, понимают ли они.
--Что вы имеете в виду?
В голове Стива мелькнули догадки ... Краем глаза он наблюдал за дверью, открывавшей неболь-
шой проход в фойе, тоже вымощенное мрамором. Света там не было, но благодаря зеркалам Стив видел отражение манжета рукава, плеча и полей шляпы. Дональд Хоккинс, этот безупречный человек, стоял в фойе и откровенно, если не сказать нагло, подслушивал. Снаружи просигналила машина.
--Мистер Пуанкаре, не могли бы вы ответить мне на один вопрос?
--Да, если сумею.
--Помимо Луизы к вам приглашены еще два гостя. Один из них--сэр Дональд Хоккинс. Вы не знаете, кто второй?
--Конечно знаю. Правда, я никогда не встречался с ней ...
--С ней?
--Да. А что тут особенного? Она--какая-то журналистка, говорят, большая шишка. Пишет книги о знаменитостях с которыми ей доводится встречаться, и обещала помочь Елизавете с ее мемуарами.
--Ее зовут не Бетти Стоуридж?
--Да, но оставим в покое Бетти  Стоуридж. Мы говорили с вами о Елизавете и старике. Они--артисты, а я не понимаю артистов. Но они также, слава богу, и человеческие существа. Что бы они ни говорили и что бы ни изображали, в реальной жизни они не делают того, что те люди, которых они играют в пьесах.
--Вы в этом уверены? Разве, к примеру, мисс Холмс никогда не была замешана в деле, связанном с насильственной смертью при подозрительных обстоятельствах?
--Нет, конечно нет. Никогда.
--А если, предположим, была? Предположим, что для подтверждения этого я здесь и сейчас предоставлю вам свидетеля? Что вы тогда скажете?
--Не верю ни единому вашему слову.--Филипп аж задохнулся от возмущения.--Вы говорите о моем отце и о порядочной женщине, на которой он женат уже много лет.
--Никто не имеет ничего против вашего отца. Наоборот! Мне будет очень неприятно, если с ним тоже произойдет «несчастный случай». А как быть с Луизой?
--Луиза?
--Ни вы, ни она не подумали об этом, поэтому я прошу, вас сделать это сейчас.--Говорил спокойно и уверенно, глядя прямо в глаза молодому человеку.-- Предыдущий жених Елизаветы Холмс разбился насмерть, упав с террасы дома в Альпах, на которой он в тот момент находился вдвоем с невестой. Мисс Стоуридж и Дональд Хоккинс находились в со-
седней комнате, когда все это произошло. И вот теперь, по прошествии многих лет, она приглашает их обоих на виллу на холмах юго-западнее Женевы. Мы не знаем, почему она послала эти приглашения; возможно, они тоже.
Но главное, что и Луиза, которая была лишь ребенком в то время, когда погиб Виктор Баренс, также приглашена туда. Для чего? Это, как и все остальные факты, можно посчитать подозрительными обстоятельствами, которые буквально «кричат», требуя объяснений. Каким образом Луиза вписывается в эту схему? Неужели вы так рады видеть ее там?
--Послушайте ...--начал было Филипп.
--Минуточку!
Стало так тихо, что было слышно, как тикают часы Филиппа.
--После смерти Баренса Елизавета Холмс унаследовала его состояние. Если это не был настоящий несчастный случай, тогда это часть тщательно разработанного убийства. Хоккинс
и мисс Стоуридж могут быть здесь не случайно. Луиза тоже. Если мне удастся вас в этом убедить, вы позволите ей остаться здесь и увидеть то, что произойдет? Что вы сделаете?
--Можно мне сказать?!--воскликнула Луиза.
--Нет, нельзя. Мистер Пуанкаре, так что вы тогда сделаете?
--Я отправлю ее домой,--ответил Филипп,--и, черт возьми, сделаю это как можно быстрее.
--Тогда будет лучше начать ее готовить к этому уже сейчас. Свидетель, которого я могу вам представить, находится за дверью. Хоккинс!
Во время этой внезапно возникшей паузы Филипп бросил накидку Луизы на стол. Этот очень серьезный, даже величественный молодой человек с чрезмерным чувством собственного достоинства, как верно заметил Стив, был глубоко и
искренне влюблен в Луизу Коллинз, а Луиза, по крайней мере, тогда ему так показалось, была готова выполнить любую просьбу Филиппа Пуанкаре.
И даже когда Стив думал об этом и когда звал своего свидетеля, он заметил то самое загадочное выражение ее голубых глаз, которое снова поразило и озадачило его.
--Хоккинс!
Никто не ответил. Стив подошел к двери в фойе, но увидел лишь собственное отражение в зеркалах: мраморный пол продолжался дальше вправо. Но обещанного свидетеля и там не было.


















                Глава 2

 Примерно двумя часами позже в модернистском баре совершенно другого отеля--на северном, а не на южном берегу озера--за столиком у двери на террасу, лицом друг к другу сидели двое мужчин. Они уже пообедали  и перешли в бар. Их стаканы с бренди давно опустели; осадок холодного кофе застыл в маленьких чашечках. Однако хороший обед не принес
мира и не прекратил горячего спора.
--Говоришь, спрятался в телефонной будке?-- спросил Стив Беллоуз.
--Фактически,--признался Дональд Хоккинс, вынимая сигару изо рта,--фактически да.
--Так-так! И долго ты там сидел?
--До тех пор, пока молодые люди не поругались с тобой и не ушли, а потом--помнишь?--я встал, открыл дверь и сказал: «Добрый вечер».
--Получилось довольно необычно,--едва сдерживаясь, отозвался Стив.--Это-то я помню.
--Да ладно ужl И не надо ...
--Нет, надо, обязательно надо. Оригинальность,-- продолжал Стив,--прекрасная вещь, но в данном случае тебе, по- моему, не очень удалось ею блеснуть. Если ты не хотел быть моим свидетелем, мог бы придумать какой-нибудь более интересный ход--к примеру, таинственно исчезнуть из «Хилтона», изменив внешность приставным носом или париком из гофрированной бумаги.
Коротконогий толстяк Хоккинс вскочил со стула.
--Сделай одолжение,--запальчиво произнес он,-- воздержись от этого детского сарказма. Нам сейчас не до развлечений.
--Я тоже так думаю. Вот слушаю тебя--и ты все больше и больше напоминаешь мне твоего друга Винцента Боугарта.
--Винцента? Нет, чепуха! Ему не очень хорошо удается разгадывать таинственные преступления. У меня это получается лучше. Но какое отношение ко всему этому имеет Винцент Боугарт? Не мог бы ты объяснить все свои фокусы-покусы?
--Конечно. Он уже наверное в Англии и вскоре прибудет сюда.
Где-то вдалеке часы на храме пробили четверть одиннадцатого. Огромный и в то же время элегантный отель «дю Ронэ»--весь из стекла и хромированного металла, возвышавшийся над Башенным мостом на набережной Туреттини,--казался сонным, как и этот простой, без излишней роскоши бар.
--Дорогой мой! ..--начал Хоккинс.
Он достал большие часы и, взглянув на циферблат, внимательно оглядел зал, в котором, за исключением их двоих и молодого бармена в белом, дремавшего у стены, уставленной бутылками с яркими наклейками, никого не было. Боковое освещение придавало лысой голове Хоккинса с коротко остриженной бородой и усами какой -то призрачный вид. Его островерхая шляпа и старый кожаный портфель лежали рядом. Нахмурившись, он загасил окурок сигары в пепельнице. Затем сэр Дональд Хоккинс--модный художник-портретист, дамский угодник и криминалист-любитель--окинул Стива
взглядом, в котором одновременно сочетались и дружеский цинизм, и крайняя поглошенность собственным увлечением.
--Дорогой мой, прости, что из-за меня ты попал в затруднительное положение, особенно,--он немного злобно подмигнул,--в присутствии мисс Луизы Коллинз но ты сам виноват.
--Это как же?
--А вот так. Ты не должен был отговаривать ее ехать на эту чертову виллу миссис Холмс. Ты слишком самодовольно и очень многословно запрещал ей там появляться, даже не
признаваясь самому себе в том, что лично заинтересован в этом. Так вот, теперь, если в ближайшую неделю с ней что-нибудь произойдег, ты будешь нести ответственность.
Стив стукнул кулаком по столу. Бармен открыл заспанные глаза, но не сдвинулся с места.
--Послушай меня!--тоже стукнув по столу, сказал Хоккинс.--Мы имеем дело с таинственным убийством, гораздо более загадочным, чем думаем, и с женщиной гораздо более умной, чем она кажется.
--Елизаветой Холмс?
--Предпочитаю называть ее миссис Пуанкаре.
--Называй ее как тебе угодно. Ты уже определился, убила или не убила она Виктора Баренса в Берхтесгадене?
--Ну конечно, она убила его, только не так, как мы думали.
--Не так, как мы думали? Если это было преднамеренное убийство, она, должно быть, каким-то образом подтолкнула или опрокинула его, когда ему стало дурно?
--Нет. Она опрокинула его, не при касаясь к нему.
--О чем, черт побери, ты толкуешь? И кто теперь из нас говорит как Винцент Боугарт?
--Ага,--пробормотал Хоккинс,--сам поймешь. А что касается того, что я приехал сюда на день раньше, остановился именно в этом отеле и разработал, ты простишь меня за это, план, который самодовольно оцениваю довольно высоко...--Тут Хоккинс снова посмотрел на часы и на дверь, ведущую в
такое большое и высокое фойе, что голоса, раздававшиеся в нем, звучали приглушенно.--Кстати,-- внезапно добавил он,--ты как-то говорил, что никогда не встречался с миссис Пуанкаре и видел ее только в фильмах. А не доводилось ли тебе видеть
ее на сцене еще до того, как она начала сниматься в кино?
--Нет. А что, она хорошо играла?
--О да, эта леди была очень профессиональной актрисой, особенно по части эмоций. Это ни о чем не говорит: каждая молодая многообещающая актриса Королевской академии драматического искусства мечтает сыграть в пьесах Ибсена и Чехова. И все надеются получить роль пленительной падшей
женщины с сотней любовников и загадочной, никем не понятой душой. Господи Иисусе! Как же все они это любят! И любая женщина в зрительном зале, пусть даже среди самой респектабельной публики, тоже потенциально представляет себя именно в такой роли ...
--Ну и что тут плохого?
--Я не говорю, что это плохо. Я только хочу сказать, что в душе миссис Пуанкаре--вполне респектабельная женщина, которая, тем не менее, не станет долго раздумывать над тем, стоит ли совершать убийство, если это будет необходимо для до-
стижения ее цели, и это--самый опасный тип женщин.
--Но послушай, ты что, изменил свое мнение с момента нашего последнего разговора об этом деле?
-- Да, это так,--признался Хоккинс.--Ровно четыре недели назад она неожиданно прислала мне письмо на клуб. Я не взял его с собой; возможно, когда-нибудь оно понадобится, но я могу точно передать тебе его содержание.
Это письмо--крик ужаса. Миссис Пуанкаре писала, что недавно в Женеве до нее дошел слух, настолько потрясший ее, что она не поверила своим ушам. Каким-то людям нашептали, будто смерть несчастного мистера Баренса в Берхтесгадене в
1939 году не была несчастным случаем и в этом грязном деле подозревают именно ее. Она никогда не думала, что по прошествии семнадцати лет такое может случиться.
Стив уставился на Хоккинса:
--Она так и написала?
--Да!
--Что даже не думала об этом?
--Полагаешь, нет? Хотелось бы знать. А теперь сделай одолжение,--он нервно взмахнул пухлыми руками,--позволь мне рассказать историю, изложенную ею в письме. В тот ужасный день, я цитирую ее собственные слов, она стояла, как минимум, в трех с половиной метрах от мистера Баренса, когда он вскрикнул и упал. Шарфюрер Мюллер и еще два человека тут же сказали, что видели, как все произошло. Ей и в голову не приходило, что могли возникнуть какие-то
подозрения! Ведь все было именно так.
Теперь это в прошлом, и кому-то может даже показаться смешным, что ее волнуют появившиеся слухи. Тем не менее она написала письмо «той милой девушке» мисс Бетти Стоуридж на адрес ее издателя и вот спрашивает меня, не могу ли я ее успокоить и рассказать, как запомнилось мне это несчастье. Далее энергичный росчерк пера--«Искренне ваша Елизавета Пуанкаре».
Наступила пауза. Хоккинс скорчил гримасу и развел руками:
--Так вот, я ничего не могу сказать по этому поводу. И сомневаюсь, может ли что-либо рассказать мисс Стоуридж. Так я и ответил миссис Пуанкаре.
--И что потом?
--От нее авиапочтой пришло второе письмо, написанное в более резком тоне. Она сообщила, что оказалась в ужасном положении и на карту может быть поставлено ее доброе имя. И спрашивала: не удастся ли мне приехать к ней на недельку,
начиная с пятницы, 10 августа, чтобы обговорить проблему? А она постарается пригласить и мисс Стоуридж.
На сей раз я сообщил ей, что принимаю ее предложение, а кто бы не принял, воздержавшись от упоминания некоторых очевидных вещей. Когда ты являешься гостем буйного нациста, а вокруг тебя--его бандиты и он объявляет о том, что кто-то случайно свалился через парапет, самое благоразумное-- молчать. Не станешь же ты говорить: «Дорогой шарфюрер, вы только не волнуйтесь, но кто-то из вас чудовищно врет». Во всяком случае, я этого не сказал. Не стал я также спрашивать миссис Пуанкаре о том, что нам предстоит обговорить, однако предпринял некоторые действия.
--Да? И какие же?
--Что значит--какие, черт побери!--резко откликнулся Хоккинс.--Постарался связаться с тобой! Кстати, я пытался сделать это сразу же после первого письма, но тебя не оказалось в Женеве.
--Я был в Париже.
--Ну да, вскоре я это выяснил. Так вот, вопрос в том, кто же пустил слух о том, что она замешана в убийстве? Я отнюдь не горжусь тем, что был тогда в Берхтесгадене, и никому, кроме тебя, об этом не рассказывал. Выходит, это сделал кто-то другой. Скажи, скольким людям ты поведал эту историю?
--Только Луизе Коллинз. Причем лишь сегодня вечером, по настоянию ее отца.
--Ты в этом уверен?
--Абсолютно. И то ...
--И то, полагаю, рассказал ей ее только потому, что влюблен в эту юную леди?
Стив улыбнулся, пытаясь скрыть свои чувства.
-- Это не имеет значения.
--Неужели? Ну и сила духа!
--Я хочу сказать--это не имеет значения, даже если бы было правдой. Луиза по уши влюблена в кое-кого другого.
--В юного Филиппа?--Хоккинс стукнул пальцем по столу.--Так поэтому ты совершенно не тревожишься о ее безопасности?
--Для этого нет реальной причины. Письма миссис Пуанкаре к тебе могут быть посланиями невиновной женщины, пытающейся защититься от клеветы и злословия. А Луизу она приглашала к себе еще прошлой зимой. Это--всего лишь случайное приглашение случайной подруги, а примерно месяц назад она его уточнила, назначив ту же дату ...--Стив внезапно замолчал.
--Случайное приглашение, да? И миссис Пуанкаре подтвердила его месяц назад, когда не могла думать ни о чем другом, кроме как только о слухах с ее причастностью к убийству? И
ты не находишь в этом ничего подозрительного? Не смеши меня!
Сутуловатый Хоккинс, похожий на вопросительный знак с лысой головой на его конце, вскочил из-за стола. Стив быстро поднялся вслед за ним. В наступившей тягостной тишине они грустно уставились друг на друга; было слышно, как щел-
кнула минутная стрелка на больших электронных часах. Хоккинс взял свою шляпу и портфель.
--Идем,--позвал он.--Идем, пора!
--Куда мы идем?
--Не задавай вопросов. Если ты не собираешься защищать мисс Коллинз, то я намерен сделать это. Мне надо еще получить кое-какую информацию, и тогда мы обойдем Винцента Боугарта в его игре.
--Ты, наконец, скажешь мне,--уже не сдерживаясь, спросил Стив, - зачем ты впутываешь во все это Боугарта? Он ведь не в курсе этого дела, не так ли? Или Елизавета Пуанкаре пригласила и его приятно провести недельку на ее вилле?
--Нет,--коротко ответил Хоккинс,--это сделал Эдвард Пуанкаре. И Боугарт прямо с корабля на бал, в буквальном смысле, вынужден по приглашению этого актёра, прибыть сюда.
Стулья шаркнули по эбонитовому полу.
--Представь себе,--продолжил Хоккинс, нахлобучивая свою островерхую шляпу и тут же снова стаскивая ее.--Все обстоит именно так, как я сказал: Эдвард действительно пригласил Боугарта. Он шепнул об этом своему другу. Сегодня в полдень Боугарт  уже находился в гостинице«Розалинда». А теперь оплати счет и иди за мной.
Стив положил на стол банкнот, проделав это медленно, чтобы выиграть время на раздумье. Сквозь открытые двустворчатые двери, выходящие на террасу и набережную Туреттини, был слышен шум волн Роны, пенящихся в самой узкой ее части, где она огибала мост, соединявший набережную с островом. Этот шум, совершенно неслышный днем, громко звучал в эти тихие вечерние часы. Стив вслед за Хоккинсом направился в фойе.
Немногочисленные постояльцы отеля уже вернулись--кто из театра, кто из ресторана или ночного клуба. Ресторан еще работал. Хромированная стрелка на часах над регистрационной стойкой в фойе отсвечивала кремово-оранжевым и черным цветами, приближаясь к половине одиннадцатого. Хоккинс потащил своего спутника к лифтам.
--Скоро мы убедимся,--объявил он,--что лучше: мое тщательное планирование или рассеянный ум Винцента Боугарта. Кстати, тебе когда-нибудь доводилось встречаться с мисс Бетти Стоуридж?
--Нет.
--Но может быть, ты видел ее фотографию?
--Насколько помню, нет.
--Ага! Так вот, если ты посмотришь туда, куда я тебе показываю,--вон туда!--то тебя ждет сюрприз.
Один из лифтов резко спустился вниз, его зеленая дверь открылась, и Стив от неожиданности даже остановился. Хоккинс был прав: Стив предполагал, что журналистка, объездившая чуть ли не весь свет, должна быть сильно накрашенной
самовлюбленной дамой крепкого телосложения, с заученными жестами и резким голосом, потому, увидев Бетти Стоуридж, был просто потрясен. Из лифта вышла скромная, благообразная черноволосая девушка; ее высокая и стройная, с немного округлыми формами фигура и манера держаться производили
очень приятное впечатление. Ее скорее можно было назвать девушкой, чем дамой, хотя, судя по всему, ей должно было быть около тридцати. Бетти нельзя было назвать красавицей, но цвет лица и большие глаза делали ее очень привлекательной.
Если бы не модная одежда, ее можно было бы принять за дочь приходского священника, приехавшую на каникулы. Девушка поспешила к Хоккинсу, на ходу укладывая в сумочку ключ от номера.
--Я опоздала, сэр Дональд?
--Нет, что вы, напротив, милая леди, вы пришли на пять минут раньше. Но прежде всего я хочу принести вам мои извинения.
--Но послушайте, вы не должны этого делать. Вы такой известный и занятой человек, я же не привыкла к такому большому вниманию.
Хоккинс аж затряс бородой от галантности:
--Милая леди, было вообще неприлично вытаскивать вас сюда из Стокгольма, не объясняя ни слова, потом пригласить вас на обед и звонком отменять его... Это все из-за негодника Беллоуза! ..
Дружески улыбнувшись, Бетти протянула Стиву руку:
--Мистер Беллоуз? Очень приятно. Сэр Дональд никак не мог вас найти.
--У него дома,--недовольно продолжил Хоккинс,-- мне сказали, что он должен вернуться семичасовым самолетом. Когда в восемь его по-прежнему не было, я был вне себя и просто не мог находиться среди людей; тогда я отправился бродить по улицам, чтобы спустить пары. Но даже и тогда, когда я совершенно случайно встретил его у отеля «Хилтон», он заставил ждать себя еще полчаса, так как ему по-
надобилось сменить костюм.
Стив кивнул.
--Сэр Дональд совершенно прав, мисс Стоуридж. Советую вам никогда не доверять импульсивным людям.
--Простите, я ... я ...
--Остерегайтесь художников! Они постоянно заставляют себя ждать, то переодеваясь, то когда прячутся в телефонных будках ... И вообще, им нельзя верить ни на грош!
--О, вы преувеличиваете--я уверена в этом. Я ...
Внезапно Бетти  словно бы очнулась; то же произошло и с Стивом. В этот момент он держал ее руку в своей. Ее большие сверкающие карие глаза смотрели прямо в его, буд-то она стремилась уловить каждое слово, и в то же время Стиву показалось, что она его не слышит. За вежливостыо Бетти скрывала какие-то чувства, которые он скорее угадывал, но не мог определить. Хоккинс тоже почувствовал это.
Между ними словно пробежала искра, и галантность мгновенно исчезла.
--Что такое, дорогая?--спросил сэр Дональд. В этот момент он был похож на взволнованного заботливого дядюшку.--Что случилось? В чем дело?
--Ничего. Я просто задумалась--вот и все! О Берхтесгадене. Неужели с тех пор прошло уже семнадцать лет?
--Даже больше семнадцати. Тогда вас называли «юным чудом», помните?
--Да, именно об этом я и подумала. Боже мой!—Криво улыбнувшись, Бетти слегка вздрогнула и отступила назад.--В тридцать девятом,--продолжила она,--я опубликовала мой первый дневник путешествий. Он был полон просто
ужасных описаний и псевдоинтеллектуальных мыслей о политике--теперь я краснею, вспоминая об этом. Интересно, с тех пор кто-нибудь из нас действительно повзрослел?
--Мне тоже хотелось бы это знать,--резко отозвался Хоккинс.--Вам известно, почему я здесь?
--Конечно.
--Ну что ж, тогда давайте поговорим о миссис Пуанкаре. Она не просила вас подтвердить ее алиби в деле об убийстве Виктора Баренса?
--Не стоит обсуждать это здесь,--после некоторой паузы произнесла Бетти.--Идемте со мной, прошу вас.
--Может быть, в бар?.
--Нет, только не в бар. Для меня это будет уже слишком. Идемте сюда.
Перед фойе, выходившим прямо на набережную, сквозь открытую стеклянную дверь были видны группы смеющихся людей, возвращающихся в отель. Справа от главного входа, на две ступеньки ниже, за газетным киоском на мраморном полу стояло несколько мягких кресел: это пространство чем-то напоминало салон. Бетти повела их именно туда.
--Видите ли, сэр Дональд, боюсь, что я приехала сюда из Стокгольма не только из-за вашего знаменитого имени. Мне было необходимо увидеть вас до того, как вы встретитесь с Елизаветой.
--Слушаю вас, милая леди.
--Юное чудо  было страшно глупым, но в чем-

то очень счастливым существом. Наверное, у меня был ангел-хранитель или врожденное чувство приличия, а может быть, что-нибудь еще, что теперь утеряно.--Бетти выпрямилась.--Когда этот самый Баренс упал вниз головой через парапет, а
Елизавета вскрикнула, мне случившееся не показалось поводом для газетной сенсации. Я не сделала того, что вы, боюсь, собираетесь сделать теперь. Я не могла бы оскорбить ее подозрением.
Не понимаете? Я видела, как все произошло.
--Вы видели, как она толкнула его?
--Она его не толкала. Она даже не стояла рядом с ним.
--Ага!
Они стояли в окружении кожаных кресел; свою шляпу и портфель Хоккинс осторожно положил на диван. Из фойе доносился шум голосов.
--Я видела это в окно; другие--те толстые офицеры, которые не отрываясь смотрели на нее влюбленными глазами--я даже ревновала!--они, может быть, тоже видели, а может быть, и нет. Не знаю. Я смотрела в окно на террасу. Вы что, не
понимаете, о чем я говорю? Я видела, как все произошло!
--А что же произошло?
--Елизавета не делала этого--вот и все. Она находилась метрах в четырех-пяти от того места, откуда он упал. По-моему, она его позвала. Дул легкий ветер. Она лишь перегнулась через
парапет и, слегка повернувшись налево, указала ему на что-то внизу, на холме.
--Ага!--произнес Хоккинс.
Это его многократно повторяемое «Ага!» могло показаться даже комичным, если бы не неожиданно прорвавшаяся нотка просветления. Бетти Стоуридж неподвижно стояла рядом. Стеклянные витрины с роскошными товарами, расположенные вдоль стен и освещавшиеся маленькими лампочками,
вмонтированными внутри их, отражали ее стройный, женственный силуэт, отбрасывая свет на темные волосы.
--Юное чудо, сэр Дональд, говорит вам правду, только правду и ничего, кроме правды. Вы не верите?
--Милая леди! Конечно верю! В том смысле, что это могло выглядеть так.
--Могло выглядеть?
--Милая леди! Если я допускаю несправедливость по отношению к нашей подруге...
--Ой, да перестаньте!
--Миссис Пуанкаре не было необходимости дотрагиваться до своей жертвы. Ей было достаточно просто внимательно посмотреть на нее. Я допускаю, что Баренс потерял сознание, но отнюдь не от большой высоты. Теперь же я совершенно убеж-
ден, что она отравила его либо наркотиком, либо ядом, и, кажется, знаю, как она это сделала.
Оглядев сбоку в витрине свою бороду и усы, Хоккинс, торжествующе и несколько вызывающе шагнул вперед, чтобы расстегнуть портфель.
--У меня здесь альбом с фотографиями--сообщил он,--которые, возможно, убедят вас обоих. Виктор Баренс был очень высокого роста: если точно, то один метр девяносто сантиметров. Низкий парапет мог оказаться для него смертельной ловушкой. А если к тому времени он был отравлен, то, указав ему куда-то вдаль и вниз, можно было заставить его наклониться к парапету.
--Стоп!--Вдохнув, Стив хотел что-то возразить.
Однако Хоккинс не собирался ничего слушать. Достав из портфеля большой потрепанный старый альбом с фотографиями, он протянул его ему.
--Полагаю, вы видели такое раньше? Заводить подобные альбомы--противная провинциальная привычка. Не рекомендую этим заниматься--разве что для научного, исключительно научного изучения преступления.
--Ты говоришь «научного»?
--Именно так.
--А что еще?
--Все фотографии, находящиеся в этом альбоме, за исключением первой, были сделаны сотрудниками министерства пропаганды в Германии. Не обращайте внимания на первый снимок--он для нас не представляет интереса.
Но это было не так.
--Хоккинс, можно мне сказать кое-что о тебе самом?
Стив с такой силой рванул альбом, что чуть не разодрал его. Альбом раскрылся именно на первой странице, и на них с большой черно-белой фотографии глянуло сияющее, словно живое,
прекрасное лицо Елизаветы Пуанкаре.--Взгляни на это!--сказал он.--Взгляни на нее, а потом послушай, что ты несешь.
--Ну и что?
--Если не знать тебя, то можно подумать, что ты--просто отъявленный негодяй, питающий личную неприязнь к миссис Пуанкаре. Но ведь на самом деле это не так ты исключительно добрый человек:
--«Отъявленный негодяй»!--раздраженно повторил Хоккинс.--Какие высокопарные выражения!-- Выдохнув, он швырнул альбом на диван.--И вообще, не стой здесь и не бухти! Это невыносимо! Не желаю больше слушать!
--Ладно. Пусть я зануда и выражаюсь высокопарно, но должен же кто-то сказать тебе это. Мы не полицейские, а в тюремном архиве не хранится дело на миссис Пуанкаре. Ты, кажется, забываешь об этом. Я и сам находился в некотором заблуждении до тех пор, пока мисс Стоуридж не рассказала нам о том,
что она видела.
--Благодарю вас!--прошептала Бетти, шагнув к нему.--Благодарю!
Хоккинс, обежав диван, остановился за его спинкой напротив собеседников, словно защищаясь от возможной физической атаки.
--Нет дела на миссис Пуанкаре? И это говоришь ты, Беллоуз?
--Именно так, и твои разговоры о наркотиках ...
--Ну и ну! Позволь напомнить тебе то, что ты слышал собственными ушами сегодня вечером в отеле «Хилтон». Эдвард Пуанкре считает, что жена пытается его отравить!--И снова разговор вернулся в прежнее неприятное русло.—Отравить--вот ключевое слово. Я нечаянно услышал его, находясь за дверью, и не отрицаю этого. Поэтому-то и не
стал вмешиваться, а «спрятался» , как ты насмешливо заметил. Мне необходимо было время, чтобы все обдумать. И мне пришлось сделать это в телефонной будке--потому что надо было отменить приглашение пообедать здесь вот с этой леди. Это имеет отношение к делу--не думай, что все обстоит иначе. Между прочим, я с большим удовольствием скажу об
этом и самой миссис Пуанкаре.
--Не сомневаюсь, что вы сделаете это, сэр Дональд,--проговорила Бетти.--Только я считаю, что вы должны прислушаться: в этом нет ни слова правды.
--Мадемуазель, ваше мнение ...
--Это не мое мнение. Пожалуйста, я могу предоставить вам доказательства; я не прошу вас принимать ни мои, ни чьи-либо еще слова на веру.
--Так что же? О каких доказательствах идет речь?
--Вы ведь находились вместе с нами, будучи среди тех, кто провел ночь в гостевом домике, а на следующий день поехал в резиденцию Гитлера на обед, на котором в итоге нам всем так и не удалось побывать. Если бы Елизавета напоила Баренса нарко-
тиком или ядом, как она могла бы проделать все это у нас на глазах?
--Именно для того, чтобы определить это, мы и собрались здесь, мадемуазель!
--И все же я не могу согласиться. Каким образом она могла это сделать? И где?--Бетти поднесла дрожащую руку к глазам, словно пытаясь прикрыть их от света.--Не ожидала такого от мистера Пуанкаре!--воскликнула она.--Даже подумать не могла о чем-то подобном! Но что бы он ни говорил, это
следует воспринимать как шутку. Как же глупы люди! В их глазах мистер Пуанкаре всегда невольно ассоциируется с героями Шекспира. Если бы вы видели его в «Цезаре и Клеопатре»
или в роли Хиггинса в «Пигмалионе», то поняли бы: он --прекрасный комедийный актер и играет так естественно, словно это его реальная жизнь. Постойте, я понимаю, что вы хотите спросить. Да, я не очень хорошо его знаю, хотя мне довелось
нередко встречаться с ним, но, по рассказам Елизаветы, он именно такой, да и от других я это слышала.
--Продолжайте, милая леди,--неожиданно и подчеркнуто вежливо попросил Хоккинс.--Продолжайте эту интересную беседу между мной и собой.
--Погодите, пожалуйста! Я думала...-- Встревоженными блестящими глазами Бетти смотрела мимо Стива, словно разглядывая что-то в фойе, но на самом деле не видела ни этого фойе с мраморным полом, ни кремовых, оранжевых и черных
красок, которыми оно было расцвечено, ни блестящих стеклянныx дверей, выходящих на улицу.--«Берлинер ахтунг»--вот как назывался домик для гостей, или отель, или не знаю, как это называлось, где наша группа провела ночь. Помните?
--Да, прекрасно помню. У меня даже есть фотография ...
--Да бог с ней, с фотографией! На следующее утро мы четверо из нашей специальной группы--вы, Елизавета, мистер Баренс и я--завтракали за одним столом. Кроме нас, за столом больше никого не было. Это происходило ровно в восемь часов утра, верно?
--Совершенно справедливо!
--Мистер Баренс не съел ни кусочка и не выпил ни капли--он заявил, что никогда не завтракает. Вы тогда еще сказали, что у него настоящий пунктик насчет еды, и стали уговаривать его выпить хотя бы чашечку кофе, так как раньше половины второго ленча не предвиделось. Правильно?
--Не отрицаю ...
--С этого момента мы все четверо держались вместе тесной группой, что было вполне естественно,--из нас только одна Елизавета говорила по-немецки. Мы все вместе сидели на террасе в ожидании машины, а в «Орлиное гнездо» ехали в одном автомобиле. С восьми часов и по крайней мере до чет-
верти второго мы все были рядом. Вы согласны?
Хоккинс стоял неподвижно, изучая взглядом собеседницу.
--Вы согласны со мной, сэр Дональд?
--Искренне и чистосердечно: все верно. Да!
--В четверть второго, сразу же после того, как мы приехали в «Орлиное гнездо», Елизавета и мистер Баренс вышли на балкон-террасу, не так ли? И буквально секунд через тридцать-сорок раздался крик Елизаветы. Вы киваете в знак согласия, да? Тогда где
и когда мог быть отравлен этот бедняга?
--Должен напомнить вам, милая леди, что около часу дня у жертвы начали проявляться признаки горной болезни--головокружение. Если ему всыпали дозу до восьми часов утра ...
--За пять часов?--выдохнула Бетти.--Вы серьезно думаете, что это можно было сделать за пять часов? Поверьте, мне довелось знать немало детективов-любителей--такие есть в каждой газете. Скажите, а вы можете назвать какой-нибудь яд или лекарственный препарат настолько медленно действующие, что они никак не проявляются в организме в течение
пяти часов?
--Нет, признаю: такого не бывает.--Быстрыми шагами Хоккинс вышел из-за дивана.--Но погодите! Я допускаю, что между восемью утра и часом с четвертью дня жертва ничего не ела и не пила. Кроме того, поскольку мы все это время нахолились рядом, у убийцы не было возможности сделать ей ка-
кую-либо подкожную инъекцию. Точно так же нам следует исключить губку, пропитанную хлороформом, или что-нибудь подобное. Совершенно согласен с вами, что ни один из этих способов не представляется мне возможным, и все же ...
--И все же?
Альбом с фотографиями, брошенный на диван, по-прежнему был открыт на первой странице, откуда на них с большой фотографии смотрела Елизавета Пуанкаре. Указав на нее, Хоккинс, сердито глядя на Стива, произнес:
--Минуту назад ты призывал меня посмотреть на это лицо. Ну что ж, мой славный друг, теперь ты посмотри на него.
-- Смотрю. Ну и что?
--А то,--провозгласил Хоккинс,--что между восемью и четвертью второго эта женщина убила Виктора Баренса.
--Но как? Ты можешь нам сказать, как она это сделала?
--Ей-богу,--каким-то гортанным голосом произнес Хоккинс,--я смогу это объяснить.
--И собираешься кому-то это сообщить?
--Да, в нужное время я сделаю и это.
Он продолжал указывать на фотографию, и ни Стив, ни Бетти не могли отвести от нее глаз. Стив почти забыл поразительную красоту этой женщины. От снимка исходил какой-то невидимый на первый взгляд свет. Густые светлые волосы, уложенные по моде тридцатых годов, обрамляли лицо Елизаветы Пуанкаре, которое нельзя было назвать классически правильным из-за широко поставленных глаз с тяжелыми веками, полных губ и маленького носа. Могло показаться, что рот выражает насмешливость или жестокость его обладательницы, но с таким же успехом это могло быть и лишь игрой его воображения. Была ли Елизавета Пуанкаре на
самом деле чувственной натурой или нет, трудно сказать, однако немногие женщины способны лучше ее выразить это одним взглядом, а ведь на снимке она даже не улыбалась.
--Понимаешь?--спросил Хоккинс.
--Что понимаю?--начал было Стив, но тут же замолчал, не давая вовлечь себя в дискуссию. Хоккенс же ликовал, чего нельзя было сказать об остальных. С другого конца фойе из столовой донеслись звуки оркестра, заигравшего популярную мелодию, но наши собеседники едва ли ее слышали.
За какие-то десять секунд Стив, мысли которого всё ещё были заняты разговором вокруг фотографии, вдруг обостренно осознал совершенно очевидные вещи и краски, окружавшие его в это мгновение: Хоккинс в официальном вечернем костюме с мятой манишкой, тогда как ни Бетти, ни он
сам не позаботились о соответствующих случаю нарядах, огромные окна, выходящие на набережную Туреттини, ночного портье, подзывавшего снаружи такси. Однако наряду со всем этим его особенно поразила перемена, произошедшая с Бетти Стоуридж.
Она стояла так близко, что даже слегка касалась его плеча, но неожиданно отпрянула назад с таким выражением лица, которое отнюдь нельзя было назвать «кротким лицом дочери священника».
--Я, конечно, не могу заставить вас говорить, мистер Дональд,--ведь я всего лишь скромный представитель прессы.
-- С вашей стороны очень разумно признать этот факт, милая леди.
--Но вы ведь не станете возражать, что не существует таких документов, из которых можно было бы почерпнуть об этом какую-то информацию. Проводилось ли вскрытие трупа мистера Баренса?
--Если проводилось, мисс Стоуридж ...
--Что значит «если»! Разве по законам Германии, пусть нацистской, в случае насильственной смерти вскрытие не было обязательным? И если мистер Баренс был отравлен, то это должно было быть обнаружено.
--Именно это я и имею в виду. Они ни за что не опубликовали бы результаты вскрытия, так что можете делать собственные выводы.
--Тогда что это был за яд? Или вы все это выдумали? И вообще, за что вы так ненавидите Елизавету?
Хоккинс побледнел, отчего его усы и борода стали выделяться еще больше.
--Я ничего не выдумываю,--отчетливо произнес он.--Вы, как и Беллоуз, можете считать, что я сую свой нос в чужие дела, но я не подлец и не лгун и никогда никого не вожу за нос. Если это журналистская уловка, с помощью которой вы хотите заставить меня говорить ...
--Нет, что вы! Клянусь, это не так!
--Ненавижу миссис Пуанкаре? Я вовсе не ненавижу ее! Кажется, по-вашему, тот факт, что эта незаурядная женщина столь удачно унаследовала огромное состояние после смерти Баренса, заслуживает самого доброжелательного отношения?
--Да, я считаю именно так. Кстати, сейчас у нее вовсе не такое уж «огромное состояние»: она и мистер Пуанкаре разорены вчистую, но дело не в этом. Вы хорошо знаете Елизавету? Когда вы
беседовали с ней в последний раз?
--Беседовал с ней?
--Да! Скажите мне, пожалуйста!
--Милая юная леди, я семнадцать лет в глаза не видел миссис Пуанкаре. В последний раз я разговаривал с ней в Берхтесгадене, именно в тот день, о котором мы сейчас ведем речь.
Бетти прошептала какое-то проклятие. Однако разговора больше не продолжила, а стала смотреть мимо Хоккинса в сторону входа в отель. Хоккинс и Стив обернулись, следуя за ее взглядом. Поприветствовав посетителя, ночной портье открыл ог-
ромную стеклянную дверь, и в фойе, окутанная облаком аромата духов, стремительно вошла женщина в сверкающем серебристо-голубом вечернем платье, плотно облегающем ее великолепную фигуру. У порога она остановилась с высоко поднятой головой; ее плавные жесты были очень естественны и исполнены невероятной грации. Если бы она посмотрела налево, то увидела бы Бетти, Хоккинса и Стива, но она глядела прямо перед собой,
в направлении ресторана, находившегося в противоположной от входа стороне. Даже не разглядывая ее лица, было ясно, что она с трудом сдерживает гнев или страх.
Вдруг Дональд Хоккинс бросил недоверчивый взгляд на фотографию в раскрытом альбоме, затем снова взглянул на женщину.
--Это не... ,
--Тише!--прошептал Стив.
Поведя плечами, женщина в серебристо-голубом обхватила пальцами с ярко накрашенными ногтями сумочку и поспешила в ресторан. У входа она остановилась и стала о чем-то спрашивать метрдотеля, а затем все с той же бессознательной,
если не сказать несколько преувеличенной грацией пошла через фойе в направлении наших трех героев.Что заставило ее поднять взгляд, так и осталось загадкой, но она снова остано-
вилась.
Стрелки часов показывали без двадцати одиннадцать.
--Ну ...--словно чревовещатель произнесла Бетти,-- теперь нам не избежать встречи с ней. Что скажете, сэр Дональд? Вы собираетесь сейчас предъявить ей ваши обвинения в убийстве?
Хоккинс ничего не ответил.
--Ну что?--прошептала Бетти, подергивая его за рукав.--Или, как говорит мистер Беллоуз, это дело полиции, а не ваше?
Ответа снова не последовало. Застигнутая врасплох, Елизавета Пуанкаре смотрела на них с не-
скрываемым испугом и тревогой, но ее приход явно был связан не с ними. Яркий свет высвечивал каждую черточку ее лица. Вряд ли можно было назвать трагедией то, что когда-то знаменитое на весь свет своей красотой лицо больше не походило на улыбающийся облик двадцатилетней давности,--
так считают только излишне романтические особы. И все же для них стало шоком ныне дряблое и опустошенное лицо. И она это явно понимала.
Миссис Пуанкаре по-прежнему была очаровательна или, по крайней мере, казалась такой, когда брала себя в руки; ее тело осталось все таким же красивым--разве что чуть-чуть рас-
полнело, да и вообще в целом она выглядела очень даже привлекательно. Однако Стив подумал, что появилось нечто, не имеющее отношения к дамскому салону и не поддающееся определению, что портило это лицо, искажая его черты. Возможно, трагедия заключалась в неспособности этой женщины
с достаточной выдержкой воспринимать реальность.
Мгновенное замешательство прошло. Придя в себя, Елизавета улыбнулась и устремилась вперед с почти убедительной легкостью:
--Бетти, дорогая! Как очень славно снова встретиться с вами! Это ужасно мило с вашей стороны после того, как у меня хватило глупости написать то письмо.
--Это вовсе не глупо,--ответила Бетти, быстро поднимаясь по двум мраморным ступенькам навстречу Елизавете.--Кому понравится, когда о нем болтают столько вздора и нелепостей,--
любому это было бы неприятно!
--Да, именно так я себя чувствую--тут я полностью согласна с вами, но ничего не могу с этим поделать. Как это ни покажется странным,--ее красивый голос зазвенел,--но все обстоит именно так. Однако очень славно встретиться с вами. Или я уже это говорила? А это, кажется, мистер Хоккинс? О, прошу прощения! Я хочу сказать--сэр Дональд, не так ли?
--К вашим услугам, мадам,--произнес он. Лицо его по-прежнему было бледным.
Елизавета, стоявшая на ступеньках, застыла в нерешительности.
--Надеюсь, я могу на вас положиться,-- неожиданно спросила она, обратившись к Бетти.
--Безусловно, и вы это знаете!
--Да, конечно. Дорогой сэр Дональд!--Блеск и сияние исходили от слишком светлых волос Елизаветы, а когда она протянула к нему руки, голос ее зазвучал вполне искренне.--Наша
последняя встреча была омрачена страшно неприятным событием. Мне не хотелось бы снова волновать вас. Знаете что, давайте не будем больше вспоминать о тех днях, договорились? Надеюсь, вы не собираетесь утверждать, что я кого-то
отравила, не так ли?
--А почему вы решили, что я могу это сделать, мадам?--спросил Хоккинс, внимательно глядя на нее.
«Спокойно»--подумал Стив.
--Ну, другие-то делают,--смеясь, произнесла Елизавета и, оглянувшись, обвела глазами фойе.--Я ... я пришла сюда, чтобы найти Эдварда. Так глупо и нелепо быть влюбленной в собственного мужа после стольких лет совместной жизни, правда? Наверное, это ужасная дикость, но это так. Вы меня пони-
маете, Бетти?
--Думаю, да.
--Вот что я хотела сказать. Я намерена быть очень серьезной, сэр Дональд,--объявила Елизавета,-- и очень скоро вы сможете в этом убедиться. Мне вовсе не хотелось прерывать вашу беседу; кстати, я, кажется, никогда раньше не встречала здесь
этого джентльмена.--Елизавета посмотрела на Стива, и попутно ее взгляд упал на диван, где лежал раскрытый альбом. Он с ужасом взглянул туда же, но, к счастью, обнаружил, что альбом закрыт,--очевидно, Бетти незаметно успела это сделать. Стив представился:
--Я--друг отца Луизы Коллинз, миссис Пуанкаре.
--Луизы? Ах да ... Слышала, что и она была здесь. Этому-то я не удивляюсь, а вот встретить здесь всех вас...--Улыбка Елизаветы была поистине магнетической, но все остальное--расцветка
платья, макияж и целый ряд других неудачных деталей--казалось совершенно неуместным для женщины, которая, как считалось, обладала хорошим вкусом.--Ну ладно, а теперь серьезно. Я не стану спрашивать, что вы делаете в этом отеле, но
спрошу вот что: вы пренебрегаете мной? Вы все пренебрегаете мной? Вы все же решили не ехать ко мне на виллу?
--Вы обращаетесь ко мне, мадам?
--Если вам угодно--да.
--Миссис Пуанкаре, вопрос заключается в том, по-прежнему ли вы хотите, чтобы мы туда приехали? Мисс Стоуридж старается помочь вам, я же--нет.
--А с чего это вы должны мне помогать? Я на это и не рассчитывала, но иногда нам может что-то понадобиться друг от друга, не так ли?
--Ну, если вы так ставите вопрос!--пожал плечами Хоккинс.
--Именно так. Вам хочется поиграть в детектива, я же хочу уничтожить эти старые слухи, причем уничтожить навсегда!--заявила Елизавета, словно бы пристально вглядываясь в прошлое.--Я много страдала, и вы это знаете. После того как
я закончу книгу, которую пишу сейчас, для меня может начаться новая жизнь; я даже смогу вернуться на сцену, причем с триумфом! Так невыразимо приятно думать об этом! Однако все это может не состояться, если кто-то по-прежнему будет называть меня убийцей и полусумасшедшей. Вы все трое
остановились в «Хилтоне»?
--Мы с мисс Стоуридж остановились здесь.
--Вам обязательно это делать? Нельзя оставить номера за собой и поехать на мою виллу? Прямо сейчас, сегодня ночью? Если вы, конечно, не боитесь.
--Ну, что касается последнего, то едва ли, дорогая миссис Пуанкаре ...
Елизавета кивнула. Бросив на Хоккинса быстрый неприязненный взгляд, она грациозно присела на обитый кожей диван рядом с портфелем и альбомом.
--Полагаю, это ваш,--сказала она, взяв в руки портфель с вытисненными на нн нём буквами «Д» и «Х».--И это тоже.--Она полистала альбом.--Дорогой друг, скажите мне, ради бога,--совершенно другим тоном продолжала она,--неужели вы и в
самом деле думаете, что я отравила Виктора Баренса наркотиком или ядом?--И хотя Елизавета произнесла эти слова негромко, судя по всему, они ее напугали, она неожиданно резко выпрямила спину.--Прошу прощения, сэр Дональд, это непростительная жестокость с моей стороны, но вы же видите: я в отча-
янии. Ведь речь идет о моем счастье. Вы действительно так думаете?
--Да, но что заставило вас говорить, что я думаю именно так?
--Но ведь это очевидно, не так ли?
--Не вполне очевидно. Нет, нет и нет! Большинство считает, что вы преднамеренно столкнули Виктора Баренса, когда у него закружилась голова, но, коль скоро вы задали мне прямой вопрос, я даю вам прямой ответ.
Елизавета закрыла глаза.
--Вы должны были знать об этом, миссис Пуанкаре,--это ясно из ваших писем. Почему вы заговорили об отравлении наркотиком или ядом? Лично мне это пришло в голову только после вашего письма, полученного месяц назад.
--Только тогда?
--Только тогда. А где и когда вы услышали это предположение?
--Семнадцать лет назад,--просто ответила Елизавета. Положив альбом на диван, она встала.--От немецкого хирурга, который производил вскрытие тела бедного Виктора.
Бетти Стоуридж отвернулась, но затем повернулась обратно.
--Мне и в голову не приходило,--продолжала Елизавета,--что эти нацистские чиновники могут заподозрить меня. Никогда! Но они подозревали всех и вся, охраняя своего драгоценного фюрера. Там находились представители службы безопасности. Когда они конфиденциально сообщили мне, что будет произведено вскрытие, я по своей наивности спросила: «Зачем?». Доктор рассмеялся и сказал, что это всего лишь формальность. «Понимаеге, мы должны сделать пробы на яд».--И все вдруг словно бы увидели лицо доктора и услышали его
голос в умелой имитации Елизаветы.--Семнадцать лет! Я не вспоминала об этом до тех пор, пока не поползли эти гнусные слухи насчет моего содействия падению Виктора за парапет. А может быть, произошло что-то еще? Господи! Почему все такие злые? Почему мешают другим быть счастливыми?
--Елизавета!--воскликнула Бетти.--Вы должны прекратить думать об этом. Эти волнения убьют вас. Так больше не может продолжаться.
--Очень боюсь, миссис Пуанкаре,--резко проговорил Хоккинс,--что вам все же придется продолжить думать об этом. Вы ведь не сказали, что было произведено вскрытие.
--Но я только что сказала именно это!
--Вряд ли его проводил какой-нибудь признанный хирург.
--О нет, это делал очень уважаемый хирург-- доктор Фуллер. По-моему, он ваш друг? По крайней мере, он так говорил.
--Он действительно мой друг и очень надежный человек. Откуда вам все это известно?
--Я написала ему. Так вот, в теле несчастного Виктра не было следов ни наркотиков, ни яда.
За стеклянными стенами отеля, делавшими его похожим на огромный аквариум, жаркий ночной воздух впервые зашевелился от бриза. Со стороны озера донесся слабый раскат грома. Только Стив, взглянувший туда, увидел, как сверкнула входная стеклянная дверь,--единственное, что он ус-
пел заметить в тот момент.
--Мадам,--воскликнул Хоккинс,--это невозможно!
--Здесь у меня,--сказала Елизавета, открывая сумочку,--письмо от доктора Феллера. Вот его адрес: Бремен, Угоштрассе, 14, есть и номер телефона.
--И что из этого?
--Прочтите, пожалуйста, что пишет доктор Фуллер. Письмо переведено на английский. Если вы по прежнему считаете, что я веду какую-то игру, можете позвонить ему лично за мой счет.--Дос-
тавая письмо из сумочки, Елизавета обнаружила кое-что, что ее очень удивило: на вид это был флакон для духов из дымчатого стекла на пару унций с обвитой вокруг него золоченой этикеткой, на которой выделялась надпись, сделанная рельефными крас-
ными буквами: «Запах леванды», Чуть дрожащей рукой Елизаветы перевернула его и произнесла.-- Надо же, я не клала это в сумочку. Зачем его сюда положили? Похоже, у меня действительно совсем плохо с памятью. Ну да бог с ним!..--И она
сделала неопределенный жест рукой.
Позади нее, поднявшись на две мраморные ступеньки, появился высокий мужчина, буквально мгновение назад вошедший в отель. Его щегольская фигура в мягкой черной шляпе и небрежном темном пиджачном костюме внезапно возникла на
фоне окрашенных в светлые тона стен. Мужчина был явно старше среднего возраста, но неизбежно обращал на себя внимание своим особым видом, какой-то непредсказуемой живостью и энергией, словно спираль стальной пружины.
--В любом случае,--продолжала Елизавета,-- вскрытие было произведено вскоре после смерти, так что следы препарата, от которого Виктор мог нетвердо стоять на ногах, должны были остаться, однако ничего подобного не обнаружили. Вы прочтете это, сэр Дональд?
--Как вам угодно, мадам.
Той же рукой, в которой Елизавета держала флакон, она протянула Хоккинсу письмо, и тот взял его.
--Я хочу, чтобы все мы были друзьями,--сказала Елизавета.--Очень хочу! Хочу, чтобы сегодня вечером вы приехали к нам домой, прямо сегодня вечером, и мы все обсудили бы. Никакого яда нет и никогда не было!
За спиной Елизаветы, взойдя на мраморные ступеньки, высокий мужчина остановился. Стив снова взглянул на него. Бетти, стоявшая к Стиву так близко, что касалась плечом его левой руки, тоже по-
смотрела на вошедшего. Стив оглядел шляпу, плечи и осанку человека, стоявшего перед ним, и неожиданно ему на ум пришло объяснение одной части проблемы, но сейчас у него не было времени за-
думываться над этим.
--Мадам, это письмо ...
--Вы должны ему верить! Мне часто приходилось играть убийц--это довольно занятно и волнительно. Однако теперь не тот случай. Бетти и я не лжем. Мы не можем просто так выдумать, что человек умер от несчастного случая, но с бедным Виктором произошло именно это. Будем друзьями! Разве это
невозможно?
И тут Эдвард Пуанкаре, стоявший позади нее, заговорил:
--Эй, черные полуночные ведьмы, чем заняты вы?
Елизавета не вскрикнула, однако под слоем макияжа лицо ее приобрело землистый оттенок Маленький флакон духов выпал из ее протянутой руки и разбился на три куска о мраморный
пол у самых ног Хоккинса. Выругавшись, тот неуклюже отпрыгнул в сторону. Содержимое флакона с шипением и едким запахом вылилось наружу, и многочисленные мелкие пузырьки мгновенно выжгли на полу разрастающееся черное пятно. Подхватив Бетти на руки, Стив перенес ее в сторону, пока зловещая жидкость не добралась до ее ног.
--Бросьте туда журналы, пока никто не видел,--сказал он.—Это--купоросное масло, или, иными словами, серная кислота.















           ГЛАВА 3

Белое вечернее платье Луизы Коллинз, ее руки и плечи были видны даже сквозь висевшее облако дыма. Столик, за которым она сидела, находился рядом с местом, освещенным прожекторами. Музыканты играли танго, мелодия которого у Стива всегда ассоциировалась с Парижем.
Он все еще продолжал ругать себя. Не стоило так злиться на Луизу за то, что она говорила прошлым вечером. Даже несмотря на то, что ему «повезло» влюбиться в девушку на двадцать лет моложе его, это не давало ему никакого права вести себя так. Но желание свернуть ей шею ...
Ночной клуб под названием «Зелёный обруч», который находился рядом с «Па-де-Кале», архитектурным стилем  очень напоминал последний, размещался в Старом городе, на втором этаже одного из домов, стоящего на крутой узкой улочке, поднимающейся к собору.
Часы пробили без четверти полночь, и Стив с удивлением осознал, что инцидент с разлитой серной кислотой, послуживший предупреждением об опасности, произошел всего час назад. Музыка обрушилась на него, перебивая гул голосов. Со
всех сторон натертой до блеска танцплощадки были видны лица зрителей, а над длинной стойкой бара возвышалась пирамида, созданная из многочисленных фотографий спиртных напитков.
--Месье, свободных мест нет. Следующее шоу начнется ...
Банкнот в пятьдесят швейцарских франков, который Стив, достал тут же разрешил эту проблему. Пятна яркого сета высвечивали на сверкающем полу пару танцоров, исполнявших свой номер под оглушительные радостные вопли публики. Жар и пары алкоголя висели над толпой, в которую, словно кролики в норку, ловко ныряли официанты.
--Пожалуйста! Будьте любезны!
И снова  только стофранковый банкнот остановил одного из официантов.
--Видите вон того темноволосого молодого человека с молодой леди в белом платье? Они сидят за средним столиком у самой танцплощадки.
--Вон за тем?
--Да-да. Скажите ему, что его просят к телефону и что телефон находится здесь, у бара. Ещё скажите, что это очень важно и что ему звонят из дома.
Официант что-то крикнул в знак согласия и снова нырнул в толпу. На танцплощадке высокая блондинка, тело которой было прикрыто лишь слоем пудры и ленточками бикини, с партнером несоразмерно маленького роста, одетым в какой-то зловещий бандитский наряд--кепку, кашне и клетчатый костюм,--
изображали под барабанную дробь пародию на танец апашей. Блондинка, бросая своего партнера через всю танцплощадку, проделывала с ним то, что обычно устраивают апаши с девушками. Апаш снова рухнул на пол с таким грохотом, что задребезжали ведерки со льдом для шампанского и поднялась пыль.

Толпа завопила. Блондинка с бесстрастным лицом подобрала партнера, и они продолжили свой танец. В следующий раз апаш чуть не упал на стол, за которым сидела упитанная пожилая пара в вечерних костюмах.
Филипп Пуанкаре, в слегка помятом белом смокинге, пробирался сквозь толпу.
--Никакого телефонного звонка не было,--остановил его Стив, взяв за руку.--Мне надо поговорить с вами наедине.
--Но послушайте! Луиза там осталась одна!
--Ну и что такого? Это же вполне респектабельное заведение.
- Может быть, и так,--резко ответил Филипп, поправляя галстук,--но это не то место, куда приводят свою девушку,--разве только если она настаивает. А вдруг кто-нибудь подумает, что она участница шоу, и предложит ей поехать к нему домой?.
--Вот об этом не стоит беспокоиться.
--Послушайте, а что, собственно, случилось? В чем дело?
--Дело--хуже некуда,-- ответил Стив.
--Почему?
--Убийство.--Последнее слово ему пришлось прокричать, потому что в этот момент апаш упал физиономией вниз, умудрившись опрокинуть полдюжины стаканов.
Жара, сомнение, неуверенность--все сплелось с ритмом музыки.--Нет, пока еще никого не убили,--поспешил добавить Стив,--но готовятся, и я не знаю, кто станет жертвой. Бетти Стоуридж и
Дональда Хоккинса убедили или, точнее, им бросили вызов, предложив сегодня же ночью переехать из отеля на виллу «Роэалинда». Я же хочу попросить вас о большом одолжении: извинитесь перед Луизой  и скажите, что вас срочно вызвали. Мне хотелось бы, чтобы вы ушли отсюда прямо сейчас и по-
зволили мне проводить Луизу обратно в отель.
--А вам не кажется, что вы, черт побери, хотите слишком многого, а?
--Да, вы правы. И тем не менее, если вы, как мне показалось, дорожите этой чертовой ненормальной девчонкой, то согласитесь.
--Послушайте, но я не могу оставить ее здесь, даже если бы захотел. Если это так важно, я могу пойти вместе с вами!
--Нет, это невозможно. Я хотел бы поговорить с ней наедине.
Филипп покачался, словно бы раздавливая что-то подошвами туфель.
--Знаете что,--начал он,--если бы я не знал, что вы одного возраста с отцом Луизы ...
--Ну, видите ли, это не совсем так.--Стив почувствовал, что произнес эти слова излишне громко.--Давайте отойдем, вы не против?
Чуть в стороне от общего шума можно было говорить спокойнее. Стив пригласил своего собеседника пройти дальше вдоль стойки бара, где зрители, стоя на перекладипах высоких табуретов, смотрели на представление через головы других
зрителей. Остановившись в конце стойки между ее углом и окном с тяжелыми шторами, выходившим на улицу, Стив продолжил:
--В любое другое время я, может быть, и посоперничал бы с вами, но не теперь. Сейчас Луиза интересует меня не больше, чем ... чем Бетти Стоуридж.
И зачем он произнес последние слова?
--Так вы хотите, чтобы я прямо сейчас попрощался с Луизой?—спросил Филипп.
--Я хочу, чтобы вы ушли, даже не прощаясь. Позвольте мне это сделать за вас, так будет даже солиднее. Когда вы поймете причину происходящего, то вы убедитесь, что это жизненно важно не только для вас, но и для Луизы. Если вы ее любите, то
уйдете.
Стив замолчал и огляделся, затем присмотрелся повнимательнее. Так и есть, в плохо освещенном углу рядом со стойкой бара сидел--доктор Винцент Боугарт.  Он прокашлялся так громко, что его стало слышно даже здесь. Боугарт держал в руках большую стеклянную кружку пива «Карлсберг», но лицо его было сосредоточенным и выражало напряженное вни-
мание.
--Сэр,--вежливо обратился он к Филиппу,--насто-
ятельно прошу вас поступить так, как просит Беллоуз.
--Будь он неладен!--сердито выдохнул Филипп, рванув себя за воротник.--Можно ли этому верить?
--Можно,--сказал Стив,--и вы это знаете. Когда заканчивается первое шоу?
--С минуты на минуту. Мы собирались после него уйти. Счет...
--Я оплачу счет. Постарайтесь понять: от того, что вы сейчас отправитесь домой, не задавая вопросов, может зависеть будущее Луизы. Вы сможете позвонить ей позже, или она сама позвонит вам. Договорились?
Состояние лёгкой истерии распространилось по ночному клубу. Потрясенный Филипп, считавший себя человеком героического склада, бросил последний взгляд в сторону Луизы и, проталкиваясь сквозь толпу, пошел прочь. Боугарт, вся фигура которого выражала уныние, держал в руках стеклянную кружку, словно могучий и впечатляющий рекламный персонаж.
--Сэр,-- прозвучал его исполненный достоинства голос,--в силу сложившихся обстоятельств я готов
воздержаться от лишних вопросов, и все же не могли бы вы одним словом объяснить все это?
--Одним словом--серная кислота.
-- О, ...
--Объяснение состоит не из одного слова, но не менее важное. Не станете же вы шутки ради наливать ее во флакон из-под духов.
Боугарт бросил взгляд в сторону:
--Согласен, это необычно. Однако я нахожу слова «серная кислота» менее интересными, чем ...--Он громко прочистил горло.--Не имеет значения! Отправляйтесь к юной леди!
С танцплощадки, которую теперь не было видно, донесся глухой звук от удара и крики, от которых зашатался дом: оказывается, апаша швырнули вперед ногами в самую гущу какой-то компании. Проталкиваясь сквозь толпу, Стив до- брался до края площадки. И тут же его ослепил свет юпитера. Стив остановился в облаке косметической пудры и табачного дыма, прикрыв глаза рукой, и с очень противоречивым чувством посмотрел на
Луизу и ее стол, стоявший у самой кромки танцплощадки.
Не было никаких сомнений, что она развлекалась с огромным удовольствием. Несмотря на некоторую нервозность, Луиза, наклонившись
вперед, с радостью и восхищением наблюдала, как танцовщики, топая ногами, готовились к финальному вращению. Отойдя от площадки, Стив остановился у стола Луизы и склонился над ней.
--О!--воскликнула она так, словно увидела привидение.
--Еще раз добрый вечер,--произнес Стив, усаживаясь напротив нее.
--Вот как! А что ты здесь делаешь?
--Ищу тебя.
--И как же ты нас разыскал?
--Филипп сказал, что вы собираетесь пообедать в этом ресторане и потом отправитесь в ночной клуб, а их здесь не так уж много.
--Я хотела спросить,--на щеках Луизы запылали два красных пятна,--что ты здесь делаешь? Что тебе от меня нужно?
--Мне надо кое-что тебе сказать.
-- Неужели?
--Ты не поедешь к Елизавете Пуанкаре ни сегодня, ни когда-либо в другое время, а завтра утром я отправлю тебя самолетом в Лондон.
--Ах вот как!--воскликнула пораженная Луиза.-- А что, если я этого не сделаю, мистер Стив Беллоуз? Что, если не стану тебе подчиняться? Как ты поступишь в этом случае?
На заднем плане апаш на ощупь искал свою партнершу, и высокая блондинка, закатив ему звонкую пощечину, так пихнула беднягу, что тот растянулся на полу и ноги его разъехались в разные стороны. Раздался последний высокий музы-
кальный аккорд. Стив указал на выступавших.
--По-моему, ты заслуживаешь большего, чем это.
Тяжело дыша, танцовщики, закончившие номер, стали раскланиваться перед зрителями. Зал взорвался бурей аплодисментов, которые, несомненно, заглушили бы слова, произнесенные Луизой. Однако она не сказала ни слова, а сев прямо,
вытянувшись в струнку, посмотрела Стиву в глаза. Танцовщики, продолжая кланяться, взбежали на сцену и скрылись за сомкнувшимся занавесом. В зале погасли все огни, что должно было означать окончание первого шоу. Луиза наконец что-то проговорила, но Стив ее не расслышал.
За длинной барабанной дробью последовал шум двигающихся стульев, шаркающих подошв, гомон голосов. Секунд через десять под расписным потолком зажегся мягкий свет. Луиза встала; на столе между ней и Стивом стояло серебряное ведерко с бутылкой шампанского.
--Как только Филипп поговорит по телефону и вернется,--крикнула она,--мы уйдем отсюда!
--Ты так думаешь?
--Конечно!
--Он не вернется.
--Не знаю, о чем ты думаешь и что хочешь сказать, но, в конце концов, это не имеет значения: я уйду одна.
-- О нет, не уйдешь. Садись.
Луиза села.
--Нам с тобой,--продолжал Стив, доставая бутылку
шампанского изо льда и рассматривая ее,--надо прояснить кое-какие вещи. Здесь и сейчас.--Из бутылки вылилось совсем немного шампанского.-- Влюбленные пьют немного, не так ли?
--Что ты хочешь этим сказать?
--А ты не понимаешь?
--Конечно не понимаю. Ты ... Ты говоришь, что Филипп не вернется. Почему?
--Потому что я убедил его не встречаться сейчас с тобой; сказал, что от этого может зависеть твое будущее, и это правда. Он любит тебя.
--Тогда как ты--нет. Не так ли?
--Конечно нет. А почему ты решила, что я могу быть до такой степени ненормальным, чтобы в тебя влюбиться?
--О!--воскликнула Луиза, сжимая кулаки. В это мгновение она показалась Стиву как никогда привлекательной и желанной.--Ты же не запрещал мне ехать к Елизавете, когда мы разговаривали сегодня вечером. Почему же запрещаешь сейчас?
--Я назову всего лишь одну из множества причин.
--Только одну?
--Послушай меня.--И он коротко, но очень живо описал ей встречу с Хоккинсом и Бетти Стоуридж, объяснил, почему Баренс не мог быть отравлен в Берхтесгадене, рассказал о приходе Елизаветы Пуанкаре, появлении флакона из-под духов с сер-
ной кислотой и письме от немецкого хирурга.
--Серная кислота?--отозвалась Луиза.--Это которой преступники плещут в лицо?
--Известны и такие случаи.
--Но ведь мистера Баренса не могли убить таким способом?
--Конечно нет. Подумай над тем, что я тебе сообщил.--Барабаня пальцами по столу, Стив заговорил на манер театрального режиссера.--Гремит гром, сверкает молния. Полный энергии и слегка навеселе, входит Эдвард Пуанкаре. Как только он произносит фразу из «Макбета», флакон падает из руки его супруги и--случайно или нарочно-- разбивается вдребезги.
--Нарочно?
--Да. Здесь вполне мог присутствовать элемент постановки; его могла придумать сама Елизавета. Поэтому-то я и не знаю, откуда чего ждать.
--А тебе не кажется, что у тебя--ужасный склад ума?
--Возможно. Все мы грешны. Теперь слушай, что было дальше. Никто, кроме нас, не видел, как все это произошло. Мы попросили ночного портье не предавать этот случай огласке и убрать следы. Миссис Пуанкаре воспользовалась этим инцидентом как поводом для того, чтобы мистер Хоккинс и
мисс Стоуридж покинули отель со всем багажом и отправились к ней на виллу. Похоже, они недолго думая согласились. Затем она предложила при везти к ней и тебя.
Луиза подняла бокал с шампанским, однако даже не пригубила его.
--Но ведь Елизавета Пуанкаре не знала, что я приехала в Женеву на день раньше! Помнишь? Филипп не говорил им об этом.
--И все же миссис Пуанкаре это стало известно. Она сказала, что слышала о твоем приезде и удивлена. Ты говорила о нем кому-нибудь, кроме Филиппа?
--Нет.
--Ты уверена, Луиза?
--Конечно уверена!
Стив внимательно посмотрел на нее. Большой зал, из которого уже вышли зрители первого шоу, снова заполнялся народом. С места для оркестра доносились пронзительные звуки настраиваемых инструментов. За столом позади Луизы, в полном одиночестве и со страшно виноватым видом, расположился Винцент Боугарт. Перед ним стояли шесть бутылок пива. Официанты осторожно обходили его.
--Конечно уверена!--громко повторила Луиза.--А что миссис Пуанкаре делала в отеле?
--Искала своего мужа.
--А мистер Пуанкаре?
--Он не сказал. Какая разница!--Стив, казалось, упустил мысль.--Так вот, нас там было пятеро--настоящее столпотворение. Миссис Пуанкаре, повторяю, хотела, чтобы ты тоже немедленно поехала с ними. Как только Хоккинс заговорил о
том, что ты остановилась в «Хилтоне», я перебил его и сказал, что вы с Филиппом пошли обедать, а о том, куда направитесь после этого и когда вернетесь обратно, понятия не имею.
--И что дальше?
--Дальше они уехали в одной машине и такси, прихватив с собой с полтонны багажа. Перед отъездом миссис Пуанкаре, как минимум, дважды позвонила в «Хилтон». Сейчас они, должно
быть, уже добрались до виллы, и она снова звонит в твой отель.
--Но зачем ей это надо?
Свет в зале стал медленно гаснуть. Подняв руку, Стив обратился к несущемуся мимо официанту.
--Еще шампанского,--попросил он по-французски.--Мне показалось,--вежливо обратился он к Луизе,--что ты не прочь посмотреть шоу еще раз? Обычно у них бывает восемь или десять номеров, и иногда очень неплохие.
--Если ты думаешь, что можешь заставить меня делать что-то против моей воли, то лучше сразу откажись от этого!--воскликнула Луиза.--А номера действительно хорошие, даже если и не очень красивые. Правда, мой отец вряд ли бы их одобрил.
Я ... я просто не ожидала увидеть здесь что-либо подобное: обычно Женева ассоциировалась у меня с Жаном Кальвином! и добродетельностью.
--Это--французская часть Швейцарии. Здесь люди стремятся забыть об этом. Послушай, Луиза, неужели ты всерьез считаешь, что влюблена в молодого Филиппа Пуанкаре?
Наступила пауза. Синие глаза Луизы раскрылись еще шире.
--Совершенно уверена, что влюблена,--со всей искренностью ответила она,--потому что это правда! Разве есть причины, вызывающие недоверие к этому?
--Могу привести целый ряд причин, подтверждающих, что твое поведение можно назвать своеобразным, если считать, что ты влюблена в Филиппа.
--Тогда назови, пожалуйста, хотя бы одну из них.
--С удовольствием. Когда сегодня вечером я вернулся из Парижа, то, не заезжая к себе на квартиру, отправился на такси прямо в твой отель.
--Неужели? Не может быть! Как это мило с твоей стороны! Но я уже сказала ...
--Луиза, помнишь, что ты говорила тогда? Помолчи и подумай. Когда я расплачивался за такси, ты вышла из отеля и обрушилась на меня с обвинениями. Ты была страшно рассержена и находилась на грани паники. Прежде чем ты поняла,
что приняла меня за кого-то другого, ты спросила, что все это значит, и сказала, что я приехал слишком рано и все испорчу.
--Ну и что из этого?
--А то,--резко произнес Стив, не повышая голоса,-- что ты, конечно, ждала Филиппа Пуанкаре, чтобы пойти с ним обедать. Однако любая женщина, получившая приглашение даже от самого лучшего друга, ждет его в фойе или же в своем номере до
тех пор, пока ей не позвонят от регистрационной стойки и не сообщат, что ее ожидают внизу. Она не поступает так, как поступила ты, и не говорит того, что сказала ты.
--Я только ...
--Помолчи!--Он постучал по столу костяшками пальцев.--Все дело в том, что ты приняла меня за Филиппа Пуанкаре, не так ли?
-- Конечно! Именно так и произошло!
--Ну уж нет! Этого не могло произойти! Мой рост больше метра восьмидесяти, к тому же меня никак нельзя назвать тяжеловесом, а Филипп на полголовы ниже меня и коренастый. Тебе же был виден только силуэт высокого поджарого типа в фетровой шляпе, который расплачивался с таксистом на полутемной улице. Однако этого было достаточно, чтобы страшно
тебя расстроить.--Стив внимательно посмотрел на Луизу. Несмотря на меркнущий свет, было видно, что гнев на ее лице сменился глубокой и отчаянной тревогой.--Может, ты приняла меня за кого-то другого? Например, за Эдварда Пуанкаре, приехавшего в отель на несколько часов раньше, чем ты его
ожидала? И если это так, можешь ли ты с чистой совестью утверждать, что испытываешь большую любовь к его сыну?
В зале погасли все огни. К звукам тамтама добавились какие-то новые, выбивающие варварский ритм. В его шуме, доросшем до настоящего грома, голос Стива совсем потонул. В абсолютной темно-
те не стало видно даже белоснежного платья Луизы. Круги света от двух юпитеров, прыгавшие по обеим сторонам натертой до блеска танцплощадки, сошлись на закрытом занавесе сцены. Их рассеянный свет коснулся темных волос Луизы  и ее лица, похожего на маску. Стив не смог прочитать на нем ничего.
Секунд через десять удары тамтама уже так начали бить по нервам, что Луиза стала похлопывать по столу рукой, как взвинченная женщина или ребенок в приступе раздражения.
--О Господи! Спаси нас, грешных, и в первую очередь тебя! Ты думаешь, что у меня какие-то отношения с мистером Пуанкаре, не так ли?
--Даже если это так, то это не имеет значения.
--Не имеет значения! Еще как имеет! Ведь именно об этом ты подумал?
--Да.
--А поскольку в руках у тебя был портфель, ты решил, что ...
--Мы не придем ни к чему, если ты будешь уклоняться от ответов на вопросы. Так ты ждала в отеле Эдварда Пуанкаре? Он действительно должен был появиться там сегодня поздно вечером в назначенное время?
--Да, ждала, да, должен был. Только не по тем причинам, о которых ты думаешь. И если ты скажешь Филиппу хоть слово об этом или о моем согласии встретиться с ним ...
--Не собираюсь говорить об этом никому, но я слишком хорошо к тебе отношусь, чтобы спокойно наблюдать за тем, как тебя вовлекают в самую гущу ситуации, развивающейся прямиком к новому убийству.
--Стив, уведи меня отсюда. Я не вернусь в отель, если ты боишься, что они снова станут мне звонить и выманивать меня оттуда,--клянусь, не вернусь. А теперь уведи меня, пожалуйста, отсюда!
Стив встал, доставая бумажник. В то же мгновение рядом с ним появился официант и что-то сказал, но что именно--он не разобрал в грохоте барабанов. Занавес распахнулся, и шесть в высшей степени неодетых юных леди, по три с каждой стороны сцены, спустились по ступенькам и двинулись к зрителям.
--Луиза! Погоди!
Но Луиза, которая ненавидела этот ночной клуб так же сильно, как незадолго до этого любила его, остановилась только тогда, когда Стив схватил ее за руку. И в этот момент они оба увидели Эдварда Пуанкаре. Он их не заметил--по крайней мере, им так показалось. Пробравшись сквозь толпу, Пуанкаре остановился у столика, стоящего у самой кромки танцплощадки, и попытался зажечь спичку, чтобы прикурить сигарету. Головной убор он, по-видимому, поднявшись наверх, оставил в гардеробе, что сделал и Стив со своей черной фетровой шляпой. Пламя от спички осветило его выразительное лицо с тяжелыми веками, впалыми щеками, орлиным носом и насмешливо искривленной линией губ. Если не считать морщин горечи или досады на лбу и вокруг рта, которые Стив заметил  на лице Эдварда ещё раньше, было не так уж много при знаков преклонного возраста.
К тому же его темные взъерошенные волосы были едва тронуты сединой. Несмотря на быстро погасшее пламя спички, было ясно
видно, что глаза Эдварда Пуанкаре устремлены на брюнетку с великолепными формами, выступающую впереди танцовщиц.
--Стив, ну что ты остановился?
--А ты не видишь?
--Конечно, вижу. Ну и что?
--Думаю, это о чем-то говорит. В последний раз я видел его уезжающим домой со всей остальной компанией, так что возникает несколько вопросов.
--Нет, Стив! Ты не посмеешь!
--Почему это, черт возьми, я не посмею? И какие это у него особые привилегии?
Позади послышались сердитые голоса, потребовавшие от них либо сесть, либо выйти вон. Стив посмотрел в глаза Луизы, и ему стало ясно, что он совершенно не понимает, насколько правдиво все то, о чем она ему говорила, и насколько он может ей верить.  Луиза повернулась и быстро зашагала прочь сквозь толпу расступившихся перед ней людей; Стив пошел следом, но не по причине собственной нерешительности, а из-за жеста, который сделал Эдвард Пуанкаре. Тот, накачавшийся виски
еще больше, чем час назад, делал знаки кому-то, находившемуся на противоположной стороне танцплощадки, а именно Винценту Боугарту.
Тем временем Луиза ... Выйдя из зала, Стив почувствовал большое облегчение для легких и мозга. Он взял в гардеробе свою шляпу и сбежал
вниз по лестнице. Шум затих, и мысли его успокоились тоже. Внизу у лестницы было длинное, узкое, растянувшееся до самой двери, выходящей на улицу, наполовину освещенное помещение нижнего бара, уставленное такими же стульями и
хромированными столами с черной поверхностью.
Раскрасневшаяся Луиза, с накидкой, свисающей с плеча, ждала его, стоя у одного из этих столов. Никого больше не было видно.
--Ну ладно,--автоматически громко произнес Стив, но тут же понизил голос:
--Куда бы ты хотела пойти? Моя маши-
на за углом со стороны Новой площади.
--Твоя машина?
--Ты все еще не вспомнила, что я живу здесь метрах в двухстах от отеля? Так куда ты хочешь пойти?
--Никуда я не хочу идти, но мне надо было уйти из этой духоты, пока я не потеряла сознание. А не могли бы мы ... не могли бы мы посидеть здесь? Ты не против?
Стив едва сдержался, чтобы не закричать на нее.
--Где тебе будет угодно, Луиза, только прекрати мне лгать и объясни, зачем твой большой друг Эдврд Пуанкаре собирался навестить тебя в «Хилтоне» сегодня ночью? Кстати, ты все еще собираешься туда?
--Мистер Пуанкаре--вовсе не мой большой друг, и я на самом деле не лгала тебе,--отозвалась Луиза,-- хотя и не могла рассказать обо всем, потому что обещала этого не делать. --Взгляд ее сверкающих глаз как-то странно застыл.--Стив, я думаю ...
--Что ты думаешь?
Она шагнула назад, мимо него. Ему показалось, что Луиза собирается пройти через арку и снова подняться наверх; но вместо этого она села в углу у перегородки, отделявшей арочный проход, напротив которой стоял стол с черной крышкой и где над головой висела реклама чинзано.
--Так что ты думаешь,--повторил Стив,--и что ты имеешь в виду, утверждая, что говорила правду?
--Мистер Пуанкаре хотел поговорить со мной о Елизавете! Вот все, что было.
--Все?
--Все, что имеет значение. Я уже объяснила тебе в отеле: мой отец держит меня под таким возмутительным и оскорбительным надзором, что иногда мне хочется выть. Вот мне и захотелось иметь здесь в своем распоряжении хотя бы двадцать четыре часа. Просто побыть свободной. Ты можешь это
понять или нет?
--Не имеет значения. И что произошло?
--Я даже не была уверена, что хочу встретиться с Филиппом. В одном из писем я сообщила ему, что, возможно, приеду на день раньше. Не утверждала, что обязательно приеду,--просто написала, что, возможно, приеду и где в таком случае собираюсь остановиться. Мой самолет прибыл в аэропорт во второй половине дня, и там меня встречал мистер Пуанкаре.
--Эдвард Пуанкаре?
--Да!--Луиза очень тщательно выговаривала каждое слово.--Ни ему, ни Филиппу я не сообщала о своем приезде, однако он был там. Сказал, что ему нужно обсудить со мной что-то ужасно серьезное, имеющее отношение к Елизавете. Еще он говорил,
что, к сожалению, будет занят до самого позднего вечера, но что здесь, в отличие от Лондона, не принято делать дела в раннее время и что не мог бы ... не мог бы он попросить меня о любезности разрешить ему зайти ко мне в отель в полночь и пригласить немного выпить.
--В полночь?
--Стив, это правда!
--А разве я отрицаю?
--Ну так вот.--Луиза раскинула руки.--Он такой знаменитый, такой изысканный; он умеет настоять на своем и умеет произвести такое ошеломляющее впечатление! Я просто не знала, что сказать, и сказала «да».
--Однажды, девочка моя, это может стать твоей эпитафией.
--Боже сохрани, Стив. Но ты когда-нибудь будешь воспринимать меня всерьез? Это было совершенно неопасно, разве не так? Ну так вот, не прошло и получаса после того, как я устроилась в отеле, как вдруг позвонил Филипп, чтобы узнать, не приехала ли я, и пригласил меня на обед. Не могла же я ему
отказать, правда?
--Нет, разумеется, не могла,--немного сдержанно проговорил Стив.--Но ты, конечно, сообщила ему, что позже собираешься встретиться с его отцом?
--Нет, не сообщила, и ты это знаешь. В этом не было ничего плохого. Мистер Пуанкаре не сделал ничего предосудительного. Просто ... в общем, он ничего такого не сделал. А что, если бы у Филиппа создалось неверное впечатление? В общем, по те-
лефону я попросила Филаиппа после обеда отвести меня в какой-нибудь ночной клуб или еще куда-нибудь, и, если бы он согласился, тогда я смогла бы изменить мои планы и не встречаться с мистером Пуанкаре.
Стив выдвинул стул и сел напротив Луизы. Сверху доносился такой шум, хотя и ослабленный, что казалось, будто весь дом ходит ходуном.
--Ну и что такого сказал или сделал мистер Эдвард Пуанкаре, что могло бы быть неверно истолковано?
--А тебя это волнует? На самом деле волнует?
На столе стояла пепельница тоже с рекламой чинзано, и Стив едва удержался от желания схватить ее и разбить вдребезги об пол.
--Ты похож на мистера Эдварда Пуанкаре,-- сказала Луиза,--очень во многом, только не знаешь об этом и никогда не узнаешь. Естественно, я испугалась, когда подумала, что это он выходит из такси!
--Но это оказался не актер, исполняющий роль героя-любовника,--это был я. Наверное, когда ты успокоилась, то была разочарована?
Луиза тяжело вздохнула:
--Разочарована? Упоминание о Эдварде Пуанкаре явно приводит тебя в бешенство, не так ли?
--Я этого не говорил.
--А я это утверждаю. О Филиппе ты что-то не вспоминаешь. Филипп тебе нравится. Хочешь скажу почему?
Стив взял в руки пепельницу, но тут же поставил ее на место.
 --Филипп--славный,--горячо продолжила Луиза,-- он ужасно симпатичный, всегда действует только из лучших побуждений и страшно добрый, но все же, согласно твоим стандартам, немного глуповатый. Ты ничего не имеешь против него. А вот мистер Пуанкаре умен, а умный человек раздражает тебя, потому что ты сам умен ... Ты не посмеешь ударить меня!
--Я и не собираюсь этого делать. Однако мы здесь не для того, чтобы обсуждать мои недостатки.
--Конечно нет. По-моему, мы обсуждаем мои недостатки. Ну да ладно! Итак, ты приехал в отель «Хилтон» и рассказал, что Елизавету обвиняют в убийстве, якобы совершенном ею в Берхтесгадене; затем я слышу рассказ о «шутке мистера Пуанкаре» -- если это была шутка--о том, что Елизавета хочет его отравить. За обедом ...
--Продолжай!
--За обедом,--на глаза Луиза навернулись слезы,--Филипп сообщил. мне о неожиданном госте, при ехавшем к ним домой в полдень. Он немного знал об этом человеке, но я о нем слышала. Его зовут Винцент Боугарт.
--Ну, кажется, наконец-то появились признаки здравого смысла. Ты видела Боугарта, не так ли?
--Видела его? Господи, да где же я могла его видеть?
--Прямо сейчас, наверху. Он сидел за столом рядом с нами. Мне даже показалось, что он наблюдает за тобой.
Наступила пауза.
--Неужели ты хочешь сказать, что это тот самый ужасный, человек с прядью, закрывающей глаз? Он
показался мне таким рассеянным, что, по-моему, даже не понимал, где находится. Неужели это Боугарт?
--Да, это он.
--Но ...
--Он действительно очень рассеян, Луиза.  В отличие от Дональда Хоккинса, который никогда ничего не делает случайно, Винцент Боугарт редко делает что-либо намеренно. С другой стороны, его
присутствие в ночном клубе вещь слишком невероятная, разве что кто-то попросил его понаблюдать за тобой.
Луизе показалось, что ее ухватила за горло абсолютная несправедливость.
--Но почему? Я ... я ведь не имею никакого отношения к этому ужасному делу--каким бы оно не было!
--Конечно не имеешь, и никто не собирается этого утверждать, поэтому завтра ты летишь обратно в Лондон.--Стив замолчал и посмотрел направо.--Слышишь?
Луиза начала что-то говорить, но потом тоже прислушалась. Рев голосов и шум аплодисментов, постепенно затихая, сменился тишиной, свидетельствовавшей о том, что номер с джунглями закончился. В этом довольно мрачном баре на первом
этаже с фотографиями в рамках, развешанными вдоль стен, тоже было тихо.

И тогда со стороны лестницы донеслись звуки, похожие на то, будто по ней спускается тяжеленный слон с палкой. Затем послышался голос, который не спутаешь ни с каким другим,--голос Эдварда Пуанкаре, замечательный не только своей веселостью и мощью, но чистой и прекрасной дикцией.
--Сэр, это не по-джентльменски--сообщать моей дорогой жене, что у нее не все дома.
--Кха, кха ...
--Однако должен вам заметить, что мы движемся прямиком к опасности.--Голос умолк.--Черт побери, друг мой, вы что, не видите, куда идете? У вас совершенно неподходящая фигура для переговоров на лестнице ночного клуба.
--Сэр,--отозвался голос Боугарта,--моя фигура во-
обще не годится для ночных клубов, особенно если учесть, что я не знаю, для чего здесь нахожусь.
--Вы оказываете услугу старому другу.
--Какую именно? Если ваш сын и мисс Коллинз собираются пожениться ...
Подчеркнуто насмешливо, словно Мефистофель, Эдвард Пуанкаре ответил:
--Ах, но ведь мы не знаем, что они решили. Внимательное  изучение письма мисс Коллинз к моему сыну, попавшее в мои руки без его ведома, позволяет мне предположить, что это скоро произойдет. В любом случае, надеюсь, это состоится.
-- И почему же?
--Потому что это помешает совершиться кое-чему очень неприятному,--пояснил Эдвард Пуанкаре.--Это помешает моей дорогой жене отравить мисс Коллинз, отравить себя или меня.
--Сэр, но это ...
--Несерьезно? Вы тоже так считаете? Мой дорогой Боугарт! Остановитесь там, где сейчас стоите! Стойте там, у подножия лестницы!
Громыхание шагов прекратилось. Окурок еще не докуренной сигареты, зажатый между большим и указательным пальцами, вылетел из-за арки и, продолжая тлеть, упал на пол посреди бара.
--Моя дорогая жена твердо уверена, что я положил глаз на Луизу Коллинз, но, что еще хуже, Луиза Коллинз влюблена в меня больше, чем в Филиппа. В перспективе возможен развод, а затем--
новый брак.--Тут актер, видимо, задумался.
Стив, выглянув из-за перегородки, увидел его высоко поднятые брови и длинный указательный палец, направленный на Боугарта.
--К вашему сведению, первая часть,--продолжил Эдвард Пуанкаре,--не так уж глупа по сравнению с некоторыми идеями моей дорогой жены. Девушка очень соблазнительна. Строго между нами: я ничего не имел бы против такой попытки. Однако, полагаю, в отношении невесты сына должны быть соблюдены приличия. У нее есть деньги, а Филиппу они нужны.
В конце концов ревность моей дорогой жены ко всем женщинам вместе и к каждой в отдельности достигла такой точки, когда все, чего я хочу,--это хоть немного мира и покоя.
--Гм ...--произнес Боугарт.
--Вы мне не верите?
--Сэр, я жду ...
Мгновенная улыбка мелькнула в полутьме за аркой.
--Теперь рассмотрим упомянутые три возможности в обратном порядке. Первая: Елизавета отравит меня. Это вполне возможно, и на то воля Аллаха. Я могу позаботиться о себе сам.
Вторая: Елизавета отравит себя.
--Кха-кха! И как вы себе это представляете?
--Это тоже вполне возможно; моя дорогая жена довольно часто грозится так сделать. Однако сделает это не иначе, как найдя возможность взвалить вину за свою смерть на Луизу Коллинз.
Оркестр наверху заиграл веселую мелодию. Побледневшая Луиза, бросившись через стол, схватила за руку Стива, собравшегося вскочить. Пепельница сдвинулась к самому краю стола
--И третья,--продолжал Эдвард Пуанкаре.--Третья: она убьет Луизу Коллинз. Если честно, я не вполне это себе представляю, и все же такое тоже возможно.
 --И какова же моя роль во всем этом?
--Что бы ни решила предпринять моя дорогая жена,--очень четко произнес Пуанкаре,--вы должны узнать об этом и остановить ее. Вы обратили внимание, в каком патологическом состоянии она сейчас находится? Я же рассказывал вам, что
она закончила тем, что сегодня вечером принесла серную кислоту во флаконе из-под духов. Сегодня мне удалось все устроить так, что весь вечер рядом с Луизой Коллинз находились Филипп и вы, но это не может продолжаться вечно.
--Уважаемый сэр, а так ли это необходимо? Разве не было бы проще предупредить мисс Коллинз и отправить ее домой?
--Я собирался сделать это сегодня ночью: хотел предупредить ее. Но должен ли я разрушать женитьбу моего сына, если моя дорогая жена просто блефует?-- В тоне Эдварда Пуанкаре больше не было слышно насмешки.—Дорогой Боугарт, мы с Елизаветой
разорены. Моя дорогая жена думает, что может с триумфом вернуться на сцену, но она не сможет этого сделать. С ней все кончено. Да и сам я, после стольких лет простоя, нахожусь в незавидном положении. Кураж ушел, да и кости стали мягче.
Поверьте, мне в голову приходят мысли, о которых вам было бы не очень приятно услышать.
--Я в этом не сомневаюсь, сэр,--заметил Боугарт.
--Что вы хотите этим сказать?
Выброшенный окурок сигареты, валявшийся на полу, погас сам собой. Было слышно долгое громкое сопение Боугарта. Внезапно он оказался совсем
близко от перегородки, за которой скрывались Стив и
Луиза. Однако, про бормотав что-то себе под нос, неожиданно повернул обратно и направился к двери продолговатого бара. Подойдя к ней, остановился, одной рукой взялся за ручку, а другой помахал палкой. Эдард Пуанкаре двинулся к нему.
-Итак, сэр?--вопросил он.--Потрудитесь высказать
ваше мнение!
Распахнув обе створки двери, выходящей прямо на улицу, Боугарт  произнес что-то невнятное, а затем повернул к собеседнику покрасневшее лицо, задрав свой подбородок.
--Мое мнение, сэр, в настоящий момент скрыто за таким количеством фактов, что кажется почти бесполезным. А вот что касается мисс Коллинз... Скажите, вашему сыну известно о том, что произошло в Берхтесгадене семнадцать лет назад?
--До сегодняшнего вечера он этого не знал. Мы с Елизаветой были очень осторожны. Но я вам уже говорил: если учесть, что в городе неожиданно появились все эти люди—Дональд Хоккинс, моя дражайшая Стоуридж и этот парень по фамилии
Беллоуз,--то он, конечно, уже оповещен. Не сомневаюсь, что и Луиза Коллинз тоже.
--Да. Уж будьте уверены.
--Так отвечайте мне, сэр! «Трясешь кровавыми кудрями ты напрасно!».
--А на что я должен отвечать?
Стоя спиной к Стиву и Луизе, скрывавшимися в углу, Пуанкаре сделал циничный жест, словно насмехаясь над самим собой.
--Давайте будем честными до конца! Я прекрасно могу сыграть самые лучшие характерные роли. К счастью, большинство людей не знает, что это--самое легкое для профессионального актера. Но роль героя в идеальном о нем представлении--не для меня, разве что если надо подыграть женщине. Для семьи
я человек конченый, к тому же обычно не мучаюсь угрызениями совести, и это меня тревожит.--Его глубокий голос зазвучал иначе:
--Не совершил ли я ошибки, предупредив малышку Коллинз?
-- Возможно, нет.
--Возможно?
--Во всяком случае, по моему скромному мнению, мисс Коллинз не угрожает опасность. Но черт возьми! Совершенно необходимо предупредить кое-кого другого!
--Неужели? Кого же?
Боугарт назвал имя, но Стив и Луиза не услышали его: оно затерялось за его плечами на Новой площади в тени бастионов, когда-то укреплявших крепостные стены, защищавшие Женеву. Эдвард Пуанкаре вышел следом за Боугартом. Створки двери со скрипом захлопнул поднявшийся ветер.
Несколько секунд после их ухода Луиза сидела неподвижно; необычный блеск ее глаз привел Стива в замешательство и встревожил его. В следующее мгновение Луиза вскочила из-за стола и побежала к двери. Но около нее остановилась. Стив поспешил за ней.
--Так-так!--прошептала она.--Кто же это, господи? Кого надо предупредить?
--Я не расслышал. Кого-то помимо тебя. А тебе-то не все равно?
--Да, но ...
--Тебе-то что до этого? Ты же больше не собираешься присоединиться к их веселой вечеринке? Или я должен всю ночь сидеть рядом с тобой в отеле и стеречь тебя до самого самолета?
--Нет. Нет, клянусь! Ты не должен делать этого!
--Ты снова лжешь мне! ..
Луиза повернула к нему бледное лицо, подняла глаза и полным искренности голосом произнесла:
-- О,Стив! Неужели ты думаешь, что я так глупа? Я ни за что на свете не поеду туда. Я все сделаю так, как ты хочешь: при первой же возможности куплю билет на самолет в Лондон и улечу туда завтра утром или позже. Обещаю.



Луиза н6е сдержала своего обещания. Эти события произошли ночью в четверг, 8 сентября. В восемь часов утра следующего дня, Стиву удалось поспать всего лишь три часа, в его спальне раздался телефонный звонок. То, что он услышал, вскочив с постели, сбросило пелену с его глаз и разума, заставило помчаться вниз, к машине, и погнать ее прочь из Женевы по рю де Лион и трассе к французс- кой границе. Только часом позже он понял, как любит Луизу, несмотря на ее ложь, выходки и все остальное. А в тот момент у него не было времени даже проклинать ее. Страшная угроза окутала виллу супругов Пуанкаре. Смертельная ловушка в конце
концов захлопнулась


 
            ГЛАВА 4

Дверной звонок не работал--или, по крайней мере, ему так показалось.
--Есть кто-нибудь?--крикнул Стив и, открыв дверь в
холл, постучал в нее с внутренней стороны.
Ответа не последовало. Он оглянулся на свой автомобиль--побитый «моррис-гараж», оставленный им перед воротами виллы. В доме царила
тишина. А небо было сплошь покрыто мрачными грозовыми тучами, которые, казалось, так и будут висеть весь оставшийся день над землей. Как только Стив, миновав пригороды Женевы, свернул
направо на трассу, холмы сменились крутыми известняковыми хребтами, очень похожими на горы.
До французской границы, если он не ошибался, было километров шесть или восемь.
--Вилла Пуанкаре, месье?--прокричал в ответ на
его вопрос встречный велосипедист.--Конечно, знаю эту виллу.
--Это далеко?
--Нет, недалеко.
--А как ее найти?
--Да она сама найдется! Такой невысокий белый дом с фронтоном и оврагом позади.
Сейчас, стоя перед виллой--скромным, ничем не примечательным двухэтажным домом комнат на четырнадцать,--он слышал, как поднимающийся ветер рыщет в кронах деревьев. Фронтон или, скорее, его очертания виднелись над несомненно парадной дверью, над которой выделялось яркое и
нарядное круглое слуховое окно из разноцветного стекла.
Ветер крепчал. Слева от виллы находился открытый и пустой навес для двух машин. Воспоминания о прошлой ночи, особенно о нескольких последних часах, проведенных с Луизой,
неожиданно ожили вновь. Во втором часу ночи он привез ее обратно в отель «Хилтон». Приостановившись в дверях, Луиза протянула ему руку и произнесла:
--Спокойной ночи, Стив.
--Спокойной ночи.
--Ты ... ты выглядишь подавленным.
--Есть немного.
Внезапно, вместо того чтобы пожать протянутую руку, ему страшно захотелось обнять ее, и это желание было таким сильным, что даже напугало его. Может быть, интуитивно Луиза почувствовала это, а может быть, и нет, но взгляд ее из-
менился.
--Что с тобой? Ты по-прежнему думаешь, что мистер Пуанкаре и я ...
--Нет, не думаю,--почти прорычал он в ответ.--Это было идиотское заблуждение.
--Стив, если мне позвонит кто-нибудь с виллы, я не стану отвечать. И вообще, я не стану отвечать на
телефонные звонки.
--Нет, этого делать не стоит. Я хотел бы, чтобы ты позвонила Филиппу,--я ему обещал.
--Позвонить Филиппу?--Луиза замерла в тускло освещенном дверном проеме.--Стив! Ты не говорил ему, что подумал, будто мистер Пуанкаре и я ...
--Черт побери, Луиза! Какой же свиньей ты меня считаешь! Конечно нет! Просто скажи ему, что у меня, как и у всех несносных импульсивных людей, не все дома; скажи, что ты летишь в Лондон и напишешь ему оттуда. Только слышишь: ни с кем другим из этого дома не разговаривай, особенно с мадам Елизаветой. Договорились?
--Стив, и все-таки что с тобой?
--Договорились?
--Да.--Ее губы дрогнули.--Да, да, да! Спокойной ночи!
Обратный путь Стива домой проходил под визг и скрежет тормозов, что вполне соответствовало его настроению. Позже, сидя в гостиной своей небольшой квартиры на шестом этаже нового дома, выходившей на Рону, он, уставившись в окно, курил сигарету за сигаретой. Без снотворного было не уснуть. Сквозь открытое окно слышался шум зеленых волн реки, бившихся о набережную; ночной город был тих, как Помпеи. В голову снова полезли мысли об убийстве или попытке убийства, пока, наконец, не
подействовало лекарство. О Луизе он уже не думал, по крайней мере  так, как тогда, у отеля.
Его сон нарушил настойчивый пронзительный звук телефонного звонка. Спотыкаясь обо что-то, Стив бросился в соседнюю комнату и секунд двадцать прислушивался к взволнованному голосу, прежде чем понял смысл того, что говорила ему Луиза.
--Минутку! Повтори еще раз!
--Стив, не сердись, ради бога! Я только хочу сказать ...
--Где, где ты сейчас? Неужели ты все-таки поехала на эту виллу?
--Я не собиралась! Клянусь, не собиралась!
--И давно ты там?
--С ночи. Примерно через час после того, как мы расстались, я уже оказалась здесь.
Часы на низком книжном шкафу в комнате с отштукатуренными стенами кремового цвета показывали восемь утра.
--Ты что, поговорила со своим другом, и он посоветовал тебе ...
--Нет, я с Филиппом не разговаривала. Мне сказали, что будет лучше, если я ...
--Кто сказал?
--Стив, прости меня! Я говорила с Елизаветой. И ... и мистер Пуанкаре пригласил меня поехать с ним на «роллс-ройсе».
Когда худшие подозрения, оказавшись в реальности еще мрачнее и мучительнее, чем представлялись раньше, возвращаются, на душе становится еще тяжелее, потому что пони-
маешь, что тебе отвели роль дурака.
--Ну что же, юная леди,--произнес Стив, ощутив легкую тошноту.--Ты сделала свой выбор. А теперь выбирайся из этого сама, как сумеешь.
--Стив, ты что, собираешься бросить меня?
Он чуть было не швырнул трубку. Но, глянув на шторы, надувшиеся от ветра словно паруса, попытался встряхнуть затуманенный барбитуратами мозг.
--Луиза, ты еще ночью знала, что сделаешь это?
--Нет, нет, нет! Не сердись! О нет, пожалуйста, только не сердись! Если ты меня бросишь ...
--Никто тебя не бросает. У тебя есть замечательный друг, на которого, как мне показалось, ты можешь рассчитывать. Или ...
--Он уехал в Женеву. Он работает там в банке и сейчас здесь никого нет.
--Совсем никого? В восемь утра?
--То есть нет никого, кому я могу доверять. Ты должен приехатъ и забрать меня отсюда. Кажется, я совершила ужасную глупость. Я ... Я не думала, что это окажется хоть сколько-нибудь опасным, ей-богу! Но она сошла с ума! Пожалуйста, ну пожалуйста, не оставляй меня с ней!
На востоке, отбрасывая тени, сгустились грозовые тучи. Стив не отрываясь смотрел на телефон.
--Стив, пожалуйста! Ты меня слышишь?
--Клади трубку,--ответил он.--Я буду у тебя сразу же, как только смогу.
Итак, без четверти девять он уже стоял у одинокого белого дома на скале, со слуховым окном из разноцветного стекла над входом. Стив спустился на несколько ступенек вниз, чтобы лучше разглядеть фасад, но это ничего не дало: снаружи были видны лишь ящики с цветами и узкая полоса кирпич-
ной террасы перед открытой дверью. Или же ...
--Эй, есть кто-нибудь?--снова прокричал Стив и вошел в холл.
Там царил легкий беспорядок, несмотря на блеск отполированного пола и чистые шторы на окнах. Открытые двери комнат слева и справа выходили в широкий арочный проход, соединявший с центральным холлом, у левой стены которого находилась лестница. В глаза бросились ярко раскрашенные часы, висевшие на стене словно для того, чтобы подчеркнуть несколько наивный стиль украшения интерьера. Их покачивающийся маятник был сделан в виде фигурки де- вушки на качелях.
Часы громко тикали, и фигурка девушки, прикрепленная за одно плечо, двигалась взад и вперед.
Неожиданно чей-то голос произнес:
--Слушаю вас!
На противоположной стене, отделанной полированными панелями, открылась дверь, и к Стиву быстро направилась женщина средних лет, показавшаяся ему чем-то взволнованной. Очевидно, она была швейцаркой, хотя обратилась к нему
на прекрасном английском.
--Слушаю вас! Что вам угодно?
--Доброе утро,--пытаясь сдержать расходившиеся нервы, произнес Стив.--Мне показалось ...
--Простите, это я виновата. Так что вам угодно?
--Мисс Луиза Коллинз. Где она?
--Мисс Луизы Коллинз нет с нами.
Тик-так--стучали часы; качели с девушкой проделали две дуги, прежде чем до Стива дошло, что он ошибся, вложив в произнесенные слова страшный смысл.
--Простите!--слегка улыбнувшись, сказала женщина, взгляд которой по-прежнему оставался встревоженным.--Я хотела сказать, что мисс Коллинз ушла. Она отправилась на прогулку.
--На прогулку? Когда она ушла? В каком она была состоянии?
--Это было примерно полчаса назад. Настроение у нее было хорошее. Я слышала, как она напевала.
Веселый маятник часов качнулся еще несколько раз, пока Стив пытался совладать с собой. Если эта маленькая чертовка решила вытащить его сюда по какой-нибудь нелепой лживой причине или вовсе без причины, он покончит с этим раз и навсегда. Все! Хватит! Она должна ... Стив решительно отбросил эти мысли.
--Я--друг мистера Пуанкаре и миссис Пуанкаре,-- сказал он, отдавая себе отчет, что эти слова тоже с натяжкой можно назвать правдивыми.
Женщина изобразила нечто среднее между поклоном и реверансом.
--Однако я понял ... Где все?
--Сегодня у нас полный беспорядок.
--Понимаю. Так где же все?
--Миссис Пуанкае занята; мистер Пуанкаре и мисс Стоуридж еще не встали. Джентльмен с титулом уехал на хозяйском «роллс-ройсе» в Женеву, а другой джентльмен ... Ах да! По-моему, он в подвале!
Слегка вздрогнувшей женщине не было необходимости объяснять, что означает ее последняя фраза, ибо в этот момент послышался грохот тяжелых шагов, поднимавшихся по невидимой лестнице. Дверь в противоположной стене вела в проход, куда выхо-
дили комнаты задней половины дома. Стив смог увидеть это, когда Винцент Боугарт, в черном костюме из альпаки, с галстуком-ленточкой и неопрятной «паутинкой» по всему воротнику, появился в проходе позади женщины. Сопя и тяжело дыша, Боугарт, как-то сманеврировав, боком вышел в холл. Он был глубоко погружен в собственные мысли, так что не заметил ни Стива, ни кого-либо вообще.
--Флакон!--четко произнес он.--Флакон!
--Меня зовут Мария,--громко произнесла женщина, пытаясь как-то разрядить обстановку.--Ну, я пойду.--И она поспешно скрылась за дверью в стене с полированными панелями.
Боугарт стоял в холле, опершись на трость, наморщив широкий лоб под сильно поседевшей шевелюрой, и, казалось, даже не слышал, что кто-то только что произнес какие-то слова. Но вдруг на его лице мелькнули проблески узнавания.
--Дорогой Беллоуз!--про гремел он голосом, в котором слышались тревожные и извиняющиеся нотки.--Как поживаете? Какая неожиданность! Для меня большое удовольствие встретить вас в этой непростой ситуации. Эээ-э ... могу я чем-нибудь
помочь вам?
--Возможно. Кто эта женщина, которая только что ушла?
--Простите, а что, отсюда сейчас вышла какая-то женщина? Фу-ты! Опишите ее!--попросил Боугат и, видимо окончательно придя в себя, пока Стив ее описывал, объявил:
--Да, точно. Это была Мария, служанка.
--Вы хотите сказать--домоправительница?
--Нет, мне было объяснено, что служанка, причем единственная. Что такое? Кажется, мое сообщение вас встревожило?
Стив огляделся.
--В каком-то смысле--да. Боугарт, вы видели, какие машины в этом доме? «Роллс-ройс» и «бенгли», и на все про все--только одна служанка?
--Сэр, я не очень хорошо осведомлен о правилах ведения хозяйства в Швейцарии.
--Я тоже, но ...
--Послушайте!--прогремел Боугарт с яростью, за
которой скрывалась попытка справиться с дурными предчувствиями и опасениями.--Это очень симпатичная и высокоцивилизованная страна. Я тут впервые. Полагаю, здесь самый низкий процент убийств в мире. Одним из самых знаменитых
было дело об убийстве некоей женщины в 1898 году. К сожалению, помимо этого факта, мое знание страны ограничивается неверными представлениями, полученными в мюзик-холле. Моя фигура не приспособлена для подъема в горы; я не
любитель слушать тирольские песни на улицах--и по сей день пренебрегаю этим. Все, что я знаю,--это то, что проблема слуг может стоять здесь так же остро, как и в любом другом месте. Все и так ясно--на этом я закончу.
--Я имел в виду не проблему слуг вообще, и вы тоже.
--Ох, кха-кха!--закряхтел и забормотал Боугарт, неожиданно перестав защищаться.--Ох, кха! Да, это очевидно. Идемте со мной.--И повел Стива в гостиную, расположенную справа.--Прошлой ночью,--продолжил он,--здесь было столько теоретизирований и разговоров об убийстве--у меня просто мурашки по коже бегали. Черт побери, какими же цивилизованными мы стали!
--И Луиза Коллинз тоже?
--О ... кхм! Особенно Луиза Коллинз.
«Луиза еще не стала вполне цивилизованной»,-- подумал Стив, но тут же постарался изгнать эти мысли из своего сознания.
Рядом с гостиной находилась столовая, где на столе в беспорядке валялись остатки чьих-то завтраков. Сама гостиная была очень удобная, но слишком забитая мебелью в белых чехлах. Два ее огромных окна выходили на сторону фасада.
Еще из двух окон в восточной стене открывался вид на обширное пространство, где на месте выкорчеванных деревьев был разбит английский сад, протянувшийся вплоть до каменной стены, которая отгораживала виллу от оврага, находящегося с ее тыльной стороны.
Между этими двумя окнами, над выложенным из камня камином, висел поясной портрет Эдварда Пуанкаре в роли Гамлета. Над портретом горела единственная в комнате маленькая желтая лампа. В ее свете играли яркие краски на лице Пуанкаре.
И хотя подпись художника была очень неразборчивой, дату все же можно было разобрать: 1926. На столе у камина, рядом с открытым портфелем и альбомом с фотографиями, лежала островерхая шляпа сэра Дональда Хоккинса. Все эти предметы, даже в отсутствие связанных с ними людей, делали комнату
взрывоопасной.
--О да!--произнес Боугарт, проследив за взглядом
Стива.--Если вы подумали о вашем друге Хоккинсе ...
--Кстати, где он?
--Думаю, в Женеве. Он уехал туда на одной из машин, но вчера он всю ночь спорил тут со мной.
--И что же он говорил? Ему удалось объяснить, как был отравлен Виктор Баренс, притом что никакой возможности дать ему лекарство или яд не было?
Боугарт возвел глаза к небу и постучал металлическим наконечником трости об пол.
--Чтобы не кончить в сумасшедшем доме, мы должны поверить слову компетентного и уважаемого немецкого хирурга, который поклялся, что не было следов ни наркотика, ни яда. Мы звонили ему в Штутгарт и даже разбудили его.
--Ладно, давайте пользоваться терминологией, которая вас устроит. Хоккинс объяснил, как можно заставить человека прыгнуть с балкона с помощью колдовства или черной магии?
--Нет, не объяснил. Он, главным образом, пытался определить движущие силы--так сказать, факторы проблемы. И все же, мне кажется, он не прав в отношении одного из них.
--На ваш взгляд, этого нельзя было сделать?
--Да, я так считаю, но не знаю. Я не знаю!--Тут Боугарт, проявив похвальную сдержанность, поднял трость, но удержался от того, чтобы стукнуть
ею по шляпе Хоккинса.--Позвольте напомнить вам,--сказал он,--о такой добродетели, как скромность. Примерно к двум часам ночи я пришел к убеждению: если против кого-либо в этом доме и замышляется убийство, то предполагаемой жертвой может быть только один человек
--Да? И кто же это?
--Безусловно, Елизавета Пуанкаре.
--Почему «безусловно»?
--Не стану докучать вам,--с чувством собственного достоинства произнес Боугарт,--изложением своих доводов. В целом я считаю их вескими.--Он
явно волновался.--Тем не менее, когда кому-то удалось каким-то образом убедить мисс Луизу Коллинз присоединиться к нам после часу ночи, мои прежние опасения ожили вновь. До этого момента я не осознавал, что миссис Пуанкаре ненавидит ее.
Стив молчал. Из окон доносился шум волнующихся крон деревьев, покрывавших огромные пространства обрывистых холмов.
--Вчера ночью...--начал он.--Вчера ночью вы клялись, что Луизе не угрожает опасность.
--Я не клялся. Я просто сказал. А откуда вы знаете, что я это говорил?
--Мы с Луизой нечаянно слышали ваш разговор, но это не имеет значения. Примерно час назад Луиза позвонила мне домой .
-- И что же?
--Вначале я подумал, что это какая-то игра, но потом испугался. Луиза умоляла меня увезти ее отсюда; она сказала, что миссис Пуанкаре совсем обезумела.
Рот Боугарта под усами стал медленно
открываться; выражение его лица изменилось. Между тем Стив чуть ли не кричал.
--Но когда я приехал сюда, то увидел, что в конечном итоге это оказалось игрой,--по крайней мере, мне так показалось. Луиза ведь пошла прогуляться, не так ли?
--По-моему, да. Мне Мария так сказала.
--Вы видели, как она уходила?
--Нет, не видел.
--А где миссис Пуанкаре?
Боугарт глубоко вздохнул:
--Не стоит так беспокоиться, сэр! Миссис Пуанкаре находится в комнате, которую здесь называют кабинетом, и, скорее всего, она там одна. Похоже, леди захвачена идеей написать мему-
ары. Она объявила, что не может начать «новую жизнь», не закончив книгу, в которой собирается «рассказать все». Так что, повторяю...--Тут Боугарт внезапно остановился, словно в голову ему пришла другая мысль.
--Где находится ее кабинет?
--Наверху, в противоположной стороне дома.
--Боугарт, а там, случайно, нет балкона?
Осторожно, чрезвычайно осторожно Боугарт положил свою трость рядом с портфелем и альбомом.
--Послушайте меня!--обратился он к Стиву.--Если вы думаете, что история может повториться, выбросьте это из головы. Возможно, именно проблеск надежды, которая есть у меня, так раздражает Хоккинс. Но даже если в случае неблаго-
приятного развития событий он окажется прав, не стоит боятья повторения того, что уже произошло раньше.
--И все же, есть ли там балкон?
--Наверху, на противоположной стороне дома, находятся три комнаты, которые выходят на один балкон; дверь кабинета--посередине.
--Думаю, нам лучше подняться туда.
--Идите, если хотите. Я уже много раз попадал в дурацкое положение. Балкон не имеет отношения к делу. Мне приходила в голову эта мысль, но ее следует отбросить. Она неверна.
-- Может быть, и так. И все же я поднимусь.
--О боже! Ну надо же! «Расскааатъ все». Миссис
Пуанкаре прячется там и никому не позволяет к ней входить.
Но Стив уже не слышал этих слов. Он направился к лестнице. У нее было шестнадцать ступенек, не покрытых ковром и выкрашенных в коричневый цвет. Шагая через две ступеньки,
он поднимался почти бесшумно. Наверху он увидел перед собой три закрытые двери, но тут шаги его так громко застучали по твердой древесине, что он остановился.
Все вокруг выглядело очень обычным: пылесос, стоявший рядом со шкафом для белья у входа на лестницу, тут же--швабра... Наверное, ничего страшного не произойдет, если он постучится. Быстро подойдя к двери кабинета, Стив поднял руку и ... замер.
--Ты его не получишь!--услышал он голос Елизаветы Пуанкаре. После всех прожитых лет ... Ты его не получишь!
Из-за закрытой  двери голос звучал негромко, но чувствовалось, что-то тут не так.
--Я даже не смотрела на него!--узнал Стив голос
Луизы.--Никогда даже не думала о нем!
--Не лги мне. В дневнике все написано. Я видела его вчера вечером. Ты изображала одно, а делала совсем другое.
Стив схватился за ручку двери и попытался повернуть ее, но дверь оказалась запертой изнутри на замок и на задвижку. Он что-то прокричал, теперь уже не помнит, что именно, а потом стал колотить в дверь кулаком. Ответа не было. Звук шагов стал удаляться в сторону окна. Все ночные кошмары, во время которых ощущаешь свое полное бессилие, словно объединились, образовав перед Стивом Беллоузом непреодолимую стену. Он еще дважды с силой ударил по двери кулаком и понял, что голоса перешли на ше-
пот. Затем, оглядевшись по сторонам, бросился к двери справа.
Она не была заперта. Распахнув ее, Стив оказался в спальне с двумя окнами до самого пола, выходящими на задний балкон, который он искал. Прежде чем сделать пять шагов, отделявших его от ближайшего к кабинету окна, Стив увидел открытый и наполовину упакованный женской одеждой небольшой чемодан, лежащий на стуле в ногах кровати. Однако это прошло мимо его внимания, Очутившись у окна, он почувствовал на лице дуновение влажного ветра. Снаружи был виден очень большой, если не сказать фундаменталь-
ный балкон с перилами и решеткой, выкрашенными зеленой краской. Деревянные ступеньки спускались с него на узкую террасу, под которой за каменной стеной находился глубокий овраг, беспорядочно поросший массой деревьев.
Елизавета и Луиза стояли на балконе. Одна из них не долго оставалась там ...
--Луиза!
Но она не слышала Стива. Обе женщины стояли к нему спиной; их силуэты вырисовывались на фоне бесконечного мрачного неба. Нельзя сказать, что Елизавета нападала на Луизу--скорее это выглядело наоборот--если бы на самом деле кто-то вообще дотрагивался до Елизаветы. Луиза, находящаяся ближе  Стиву, вскинула руку, словно взывая к нему, а Елизавета, довольно нелепо выглядевшая в жел-
той домашней куртке, черных слаксах и туфлях на высоких каблуках, неожиданно бросилась к перилам.
Именно в тот момент, когда Стив оказался рядом с Луизой, Елизавета выбросила руки вперед, будто пытаясь ухватиться за что-то в воздухе. Вспышка молнии прочертила в небе ломаную линию, и в это мгновение Елизавета бросилась головой вперед, держась руками за горло. Если даже она и кричала, то ее все равно не было слышно из-за раскатов грома.
Когда ее тело, пролетевшее мимо низкой каменной стены, подхватили и поглотили кроны деревьев метрах в двадцати внизу, никакого шума не послышалось. Только раскаты грома эхом отозвались над холмами. На балконе остались лишь Стив и Луиза.
Минут через двадцать Стив, все еще потрясенный произошедшим, вышел из кабинета. Когда он иытался открыть дверь кабинета, запертую на за-
мок и задвижку, сильная боль пронзила его руку. Обдирая руки и одежду, весь перепачканный, он спустился в овраг, чтобы осмотреть деревья. Во время подъема обратно к вилле у него заболели сердце и легкие. Только физическая боль была не самым страшным.
Ложь, которую он собирался сказать, чтобы выйти из сложившейся ситуации, уже была придумана. Остановившись в дверях кабинета, он оглядел его в последний раз.
«Нет ли здесь какого-то противоречия?--в отчаянии подумал он.--Неужели нет абсолютно ничего, что может сбивать меня с толку? Нет!».
Гроза еще не разразилась. В открытые окна за блестящим зеленым балконом были видны зигзаги молнии; небо сотрясалось от раскатов грома. В кабинете со стенами цвета зеленого яблока, заполненном множеством книг и картин, ничего не было тронуто, все оставалось по-прежнему. На письменном столе между хрустальной пепельницей и вазой с розами хромированная настольная
лампа освещала желтым светом довольно странный ворох листков, исписанных темно-синими чернилами; рядом лежала авторучка Елизаветы со снятым колпачком.
От сильного сквозняка из-за открытой двери белые шторы на окнах раздулись колоколом. Несколько листов рукописи слетели на ковер.
--Сейчас не до них,--решил Стив и
взглянул на часы, стоявшие на каминной полке. Было двадцать минут десятого. Закрыв за собой дверь, он подошел к лестнице.
--Боугарт!--отчетливо произнес он.--Боугарт!-- Голос был каким-то нетвердым. Стив прокашлялся.
Однако в ответ про звучали лишь раскаты грома.
В холле наверху было почти совсем темно. Стив попы-
тался из того, что он слышал и видел, разобраться с расположением комнат на этом этаже, чтобы выяснить, кто где спал, или не спал. Со стороны фасада находились две спальни, разделенные
огромной ванной с тем самым слуховым окном с разноцветными стеклами. Одна из них принадлежала Елизавете Пуанкаре, другая--ее супругу. Мысли Стива путались, и он никак не мог сообразить, где чья комната.
Дальше шел вытянутый в длину холл еще с двумя спальнями: одной--слева, другой--справа. Там должны были спать Филипп Пуанкаре и Бетти Стоуридж. Еще дальше находился поперечный проход с маленькими ванными комнатами по обеим его сторонам, а затем-- комната Дональда Хоккинса слева, посередине-- кабинет и спальня Луизы Коллинз--справа.
«Боугарт, --вспомнил он,--спал на первом этаже».
Наверху стало слышно, как задрожал от грохота пол из твердой древесины, крытый блеклым лаком.
--Боугарт!
--Да?
--Не могли бы вы подняться сюда?--Стив отошел от лестницы.
Неожиданно прямо перед его лицом распахнулась дверь, и появилась Бетти Стоуридж с всклокоченными волосами, в плотно облегающем фигуру шелковом пеньюаре. В руках у нее было полотенце и мешочек с банными принадлежностями. То, что в свою очередь увидела она,--смертельно блед-
ное лицо и стиснутые зубы--заставило ее вначале броситься вперед, а затем, вздрогнув, отпрянуть назад.
--Вы не Эдвард. Вы вовсе не Эдвард! Кто вы?
--Мисс Стоуридж, пожалуйста, вернитесь в свою комнату.
--Ну конечно, я знаю! Вы—Стив Беллоуз.--Глаза ее широко раскрылись.--Что это? У вас на руках кровь!
--Кровь на руках кого-то другого. Не вмешивайтесь в это.
Бетти  была потрясена. Она не заслуживала такого обращения. Однако, несмотря на вежливые манеры, была ничуть не меньшей феминисткой, чем Луиза.
--Я не буду вмешиваться в это и не стану задавать вопросов, но только если вы промоете эти ссадины и смажете их йодом.
--Мисс Стоуридж, ради бога!
Ванная в конце прохода находилась шагах в десяти от них. Горячая вода полилась в раковину, но йода в аптечке не оказалось. Тогда Бетти взяла склянку с антисептиком и вылила половину ее содержимого на руки Стива. И тут заскрипела,
затрещала, заходила ходуном лестница--это Боугарт начал подниматься по ней на второй этаж. Бетти мельком оглянулась на шум, потом снова повернулась к Стиву.
--Ну пожалуйста! Что случилось?
Стив вышел из ванной, громко захлопнув за собой дверь; Бетти швырнула полотенце и сумочку на край ванны. В ожидании Боугарта Стив вынул ключ из скважины изнутри кабинета, запер дверь снаружи и положил его в карман. Тем временем Боугарт прошёл в спальню Хоккинса, находившуюся слева от кабинета, если стоять к нему спиной.
Еще раз хлопнула дверь, и ее стук громовым эхом отозвался снаружи. Даже такой не слишком наблюдательный человек, как Винцент Боугарт, взглянув на лицо Стива, понял все.
--Миссис Пуанкаре мертва. Она упала отсюда с балкона,--произнес Стив,--и очень сильно разбилась-- такое я видел только во время Второй мировой войны. Я хочу рассказать вам, как все произошло. Я полностью доверюсь вам, но предупреждаю: полиции я намерен говорить любую разумную ложь, которая придет мне в голову.
Боугарт стоял опустив голову и чувствовал нечто между недоверием, скепсисом и смятением. Открыв рот, он собрался было заорать, но Стив остановил его:
--Погодите!
--Но, дорогой сэр ...
--Погодите! Это было убийство. Они захотят услышать, что это было убийство. Эта проклятая и несчастная женщина--я хочу сказать, что она была проклятой и несчастной во многих отношениях,--так вот, она еще дышала, когда я ее нашел.
Такое невозможно забыть.
--Тогда зачем вам лгать?
--Я расскажу вам все, что видел и слышал, когда прибежал сюда.
И Стив рассказал все, начиная с первого сомнамбулического возгласа  «Ты его не получишь!» и до падения вперед головой и вытянутой руки Луизы, стоявшей на вполне досягаемом расстоянии от Елизаветы Пуанкаре. И снова перед ним словно бы
возникла спина Елизаветы и ее руки, когда она падала вниз. Кровать в спальне Хоккинса еще не была убрана; над ней висело большое распятие из слоновой кости. Тяжело сопя, Боугарт опустился на кровать:
--Значит, мисс Коллинз не выходила на прогулку?
--Нет, выходила, но вернулась обратно минут за пять до моего приезда сюда. Она была слишком напугана, чтобы оставаться в доме, но, выйдя, испугалась еще больше.
--Сэр, вы полагаете, что кто-нибудь этому поверит?
--Нет, они не поверят ни единому ее слову, поэтому ... --Стив замолчал.
--Но кто-нибудь видел, как она вернулась? Мария видела ее?
-- Никто не видел. Взгляните сюда!--Он подошел к закрытым окнам, отпер и поднял одно из них.
Мощный поток воздуха ворвался в комнату, развеяв стоявший здесь затхлый и немного сладковатый запах. Боугарт, у которого, судя по всему, шок уже прошел, так как его легкая мысль уже была готова обдумывать это страшное происшествие, с трудом поднялся с кровати и подошел к Стиву.
Тот указал ему на балкон, проведя рукой вдоль него до дальней спальни, а также на зеленые деревянные ступени, ведущие с балкона на террасу, расположенную ниже.
--Насколько я понял, Луиза приехала сюда еще до двух часов ночи. Эдвард Пуанкаре привез ее на «роллс-ройсе», а миссис Пуанкаре предоставила ей эту спальню.
--Мне это известно, сэр.
Гнев буквально пронзил Стива, как боль от раненой руки и вывихнутого плеча.
--Это не утверждения, это--вопросы. Опять же, насколько я понимаю, вы впятером позавтракали в половине восьмого. Вы и Луиза не могли уснуть; у Хоккинса возникло какое-то дело в Женеве; Филиппу надо было ехать на работу, а Елизавете-- писать книгу, на которой она помешалась в последнее время
и которая должна «рассказать все». Верно?
--Совершенно верно.
--Слушайте дальше!--потребовал Стив.-- В восемь
часов Луиза позвонила мне по параллелыюму аппарату, который находится в этой спальне. Приехав сюда, она до смерти испугалась, почувствовав изменение в отношении к ней миссис Пуанкаре.
--Минуточку.--Очень мягко, словно бы колеблясь и
едва дыша, Боугарт дотронулся до руки Стива.--
Значит, до приезда сюда мисс Коллинз не боялась миссис Пуанкаре?
--Нет, она боялась ее и раньше.--Стив посмотрел Боугарту в глаза.--Это началось еще в ночном клубе, когда мы услышали, как Эдвард Пуанкаре сказал вам ...
И Стив рассказал обо всем, включая и то, о чем Луиза поведала ему в ночном баре.
--Зачем же тогда она согласилась приехать сюда?
--Не знаю.
--Мисс Коллинз отказалась объяснить это?
--Нет, не отказалась, но несколько минут назад она пребывала в такой истерике, что вряд ли имело смысл спрашивать ее об этом.--Стив помолчал.--Вы, безусловно, можете сказать, что у нее была интрижка с Эдвардом Пуанкаре, что она не смогла устоять против него и, как только он свистнул, тут же
помчалась к нему, хотя обещала мне, что не станет этого делать. Именно так все и будут говорить.
--Спокойно! Успокойтесь!
Стив сжал кулак и почувствовал, как между пальцами сочится кровь, в нос ударил запах антисептика.
--Луиза категорически отрицает,--продолжал он,-- что между ней и Эдврдом Пуанкаре и любым другим что-то было.
--Вы в это верите?
--Да, верю.
--Тогда причина, заставившая ее приехать сюда, вероятно, была очень важной?
--Да, наверное. Я тоже так полагаю.--Стив уставился перед собой застывшим взглядом. Погруженный в собственные мысли, Боугарт сделал ему ободряющий жест, и он снова заговорил.
--И так, в восемь часов она была здесь, в этой
спальне. Луиза знала, что миссис Пуанкаре--в кабинете и неистово работает над книгой, которая «расскажет все». Луиза говорила, что буквально ощущала ее присутствие и не могла
находиться рядом. Видите вон те ступеньки снаружи?
--Да, вижу.
--Так вот, Луи за надела туфли на толстой каучуковой подошве, вышла из комнаты и спустилась по ступенькам. она рассказывала, что двигалась буквально по миллиметру, чтобы ее не было слышно. Добравшись до террасы, расположенной
ниже, она повела себя демонстративно, чтобы не подумали, что она убегает. Кажется, стала что-то мурлыкать или напевать--она точно не помнит; ну, это как если бы вы или я стали насвистывать что-то на кладбище. Наверное, именно это и имела в виду Мария, когда говорила, что Луиза что-то пела.
Короче говоря, она убежала с виллы и пошла прогуляться по трассе в юго-западном направлении в сторону французской границы и Верхней Савойи. Но Луиза не могла отсутствовать долго, потому что ожидала моего приезда. В то же время, вернувшись обратно, не могла сопротивляться пугающему обаянию от присутствия миссис Пуанкаре. Она не могла противиться потребности терроризировать саму себя, как мы с вами иногда нажимаем на больной зуб, делая боль еще сильнее. Она снова вернулась на балкон, крадучись прошла по нему, стара-
ясь оставаться незамеченной, но миссис Пуанкаре ее увидела.
--Увидела,--повторил Боугарт.

Дымчатые тяжелые тучи плыли на сером горизонте над волнующимися кронами деревьев. Стив неотрывно смотрел на балкон, мысленно представляя там Луизу в коричневом твидовом костюме, желтовато-коричневых чулках и туфлях на каучуковой подошве; видел ее глаза и губы... Он тяжело вздохнул.
--Увидела ее,--бормотал Боугарт, погруженный в
собственные мысли и, казалось, находившийся за многие мили отсюда.
--В это время миссис Пуанкаре писала свою книгу. Глянув в окно, она заметила Луизу, накричала на нее и силой затащила в кабинет. Я вмешался в тот момент, когда эта сумасшедшая сцена еще продолжалась. Услышав мой стук в дверь и крик,
Луиза побежала к балкону, а миссис Пуанкаре бросилась за ней следом.
--А потом?
--Позвольте мне передать вам это словами Луизы. «Я даже не дотрагивалась до нее. Произошло так, будто ее поразила молния; она выбросила вперед руки и упала вниз». Вот такой конец. Так умерла Елизавета Пуанкаре. Или если вам угодно—Елизавета Холмс.
--А где сейчас мисс Коллинз?
--Она уехала. Я отправил ее.
--И куда же вы ее отослали?
--Послушайте, Луиза была не в том состоянии, чтобы разговаривать с кем бы то ни было, не говоря уж о полиции. Она сказала,  что ей не поверят, да и мне--тоже. Думаю, она совершенно права.
--Сэр,--Боугарт стукнул металлическим наконечником трости по полу,--они не поверят ей, верно, но сейчас не это важно. Куда вы ее отправили?
--Ко мне на квартиру. Я дал ей ключи. По пути она должна заехать в отель «Хилтон».
--Заехать в «Хилтон»?
--Да, и на то есть причины: когда Эдвард Пуанкаре заехал за ней в отель, она не отказалась от своего номера. Там остался ее багаж: все, кроме небольшого чемодана, который сейчас нахо-
дится в этой спальне. Она сказала, что собирается вернуться ...
--Вернуться? А юная леди не объяснила, почему она сделала это?
--Нет. Не фыркайте! Это избавило меня от необходимости придумывать для нее историю.
Боугарт ждал. Стив отошел от окна и закрыл гла-
за. Открыв их снова, продолжил рассказ:
--Отношение Елизаветы Пуанкаре к Луизе изменилось с момента ее приезда сюда. Луиза была напугана, и все это видели. Так ведь?
--А если и так?
--А то, что, по ее версии, она удрала отсюда чуть позже восьми утра. Есть свидетели того, как она уходила, но никто не видел ее возвращения, или, по крайней мере, мы так полагаем. Формально она вообще не заходила в этот кабинет. Она
не станет отрицать, что у Елизаветы Пуанкаре  была масса сумасшедших идей, потому что ее будут расспрашивать об этом. По версии Луизы, она убежала отсюда до того, как все произошло, а я под-
твержу, что миссис Пуанкаре была в кабинете одна.
--Одна?
--Да ..
--Но вы ведь слышали, как женщины ссорились там. Именно поэтому вы стали колотить в дверь и побежали на балкон через спальню. Как вы собираетесь объяснить свое поведение?
--А вы не догадываетесь? Моя версия будет такой: миссис Пуанкаре разговаривала сама с собой, причем довольно громко и бурно--я не смог разобрать ни слова,--а когда постучал в дверь, она не отозвалась. Тогда я побежал к ней через соседнюю комнату, но не успел и увидел ее в момент падения.
--Ага! Предположим, полицейские спросят: как
кто-то мог столкнуть ее с балкона, если она была там одна?
--Боугарт, никто ее и не сталкивал!
--И все же предположим, что они спросят об этом или подумают, что вы сами напали на нее.
-- Если они до этого додумаются, тогда конец. На самом деле этого не было. Эту женщину отравили, причем именно тем же таинственным образом, что и Виктора Баренса в Берхтесгадене семнадцать лет назад! Если провести честное расследование--а в этой стране его проведут,--то истина будет установлена.
--Только в том случае, если обнаружится, что был использован какой-то наркотик или яд? И что тогда?
--Бог его знает!--Отозвался Стив после некоторой паузы.--Поймите! Это не лицемерная ложь. Я абсолютно уверен, что все произошло именно так .А теперь давайте! Читайте мне мораль, называйте меня эгоистичной и бесчувственной свиньей ... Если вы решите все рассказать полиции и выдать меня, я
не смогу помешать вам и даже вас упрекнуть. Вот так-то.
Потрясенный, Боугарт повернулся к нему и буквально «Встал на дыбы».
--Рассказать полиции? Выдать вас?
--Да.
Боугарт смерил Стива взглядом и с безупречной
вежливостью объявил.
-- Сэр, вac можно назвать по-разному, причем гораздо более нелицеприятно, чем вы полагаете, но только не эгоистичным и не бесчувственным. Неужели вы действительно считаете меня таким лицемерным ханжой?
--Я только сказал ...
--Послушайте,--прервал его Боугарт.--Неужели формальное соблюдение закона--такой сильный и эффективный ритуал? Неужели утверждение статуса старшего брата важнее, чем защита безрассудного или невиновного? В этой жизни сильные люди, к примеру Дональд Хоккинс, могут сами позаботиться о себе, а вот слабые—Луиза Коллинз или Эдвард Пуанкаре...
--Пуанкаре? И вы называете его слабым?
--Клянусь--это так! Но я обещал ему помочь. Для этого, по моему скромному мнению, лучше всего
будет скрыть от него местопребывание мисс Коллинз. А теперь нам лучше осмотреть кабинет.
--Боугарт, мы больше не можем оставлять ее там лежать. Надо звонить в полицию!
--Конечно, и мы очень скоро сделаем это. Между тем, поскольку мы настаиваем на даче ложных показаний, не стоит действовать безрассудно. Показывайте дорогу.
Стив тут же шагнул через открытое окно; его собеседник осторожно двинулся следом. Хотя еще не упало ни капли дождя, непрерывно грохотали
раскаты грома и эхом отзывались по всему небу. На балконе сохранять равновесие было сложнее. Ветер бил в лицо и трепал ленточку, висевшую сбоку очков Боугарта, пока тот добирался до окон кабинета.
--Так где же все это произошло? Откуда упала миссис Пуанкаре?
--Отсюда,--ответил Стив, встав примерно в метре левее более удаленного окна, лицом к перилам,--где я сейчас стою, только она стояла повернувшись спиной.
--Повернувшись спиной к мисс Коллинз?
--Да.
--Вы видели ее лицо?
--Нет, не все время.
--Осторожно!--воскликнул Боугарт, хватаясь за пе- рила.--Эта балюстрада довольно неустойчивая: неожиданный толчок--и любой может упасть вниз, а миссис Пуанкаре была женщиной высокой. Черт побери! Перила были ей по меньшей мере по грудь?
--Я вам уже говорил, что она была в туфлях на высоких каблуках.
--И в слаксах? Разве это обычная одежда для женщин?
--Вообще-то нет, но если речь идет о человеке с нестандартным образом мыслей... Насколько нам известно, миссис Пуанкаре была именно такой.
--Насколько нам известно! Насколько нам известно! Ох ... А теперь будьте добры рассказать еще раз, как все произошло.
Пока Стив повторял свой рассказ, Боугарт разгля-
дывал в окно кабинет. Сначала его внимание привлек большой письменный стол, стоявший с восточной стороны, или, иначе говоря, у левой стены, на котором хромированная настольная лампа освещала груду листов бумаги, исписанных синими чернилами; затем взгляд его переместился к западной стене и каминной стенке, где часы с белым циферблатом показывали без двадцати десять, и, наконец, на запертую
дверь напротив окон.
И вдруг в одно ужасное мгновение все его оценки сместились. На лице Боугарта появилось выражение такого явного и полного смятения, что у Стива, внутри все похолодело.
--Что случилось? Что с вами?
--Сэр, я очень боюсь...--начал Боугарт. Казалось, у него перехватило горло.--Некоторое время назад вы, как я полагаю,--произнес он немного резко,--вы заперли эту дверь, а ключ положили к себе в карман? Не могли бы вы отпереть дверь? Отоприте ее!
--Отпереть дверь? Почему?
--Потому, что я боюсь,--повторил Боугарт,--что страшно ошибался, а Хоккинс был ужасно прав. Нравится нам это или нет, но мисс Коллинз не может быть исключена из этого дела.
--Что вы говорите?
--Говорю то, что думаю,--ни больше ни меньше. Вы только что назвали фактор, меняющий все. Вы не можете представить полиции ту версию, которую собирались.--Взрыв его эмоций был подобен раскату грома, по тут он увидел лицо Стив.--Во имя Господа всемогущего,--произнес Боугарт голосом, который у него бывал довольно редко,--постарайтесь поверить мне ради мисс Коллинз. Вы не должны отрицать, что она была здесь и видела, как миссис Пуанкаре упала,
разбилась. Если вы станете это отрицать, то направите девушку прямо в ловушку, тогда как сейчас вы делаете все возможное, чтобы этого избежать. Поверьте моему слову!
--Нет, не могу. Когда так много нестыковок, которые надо фальсифицировать ...
--Наоборот! Никаких! Только вам следует отказаться от вашей версии, которая может привести к аресту мисс Коллинз, тогда как я могу предложить вам другую. Послушайте меня!
Его свирепый тон заставил Стива замолчать.
-- Что является единственным реальным пунктом обвинения против мисс Коллинз? Это--очевидная ссора с Елизаветой Пуанкаре, обвинение в том, что она отбивала у миссис Пуанкаре мужа,--
то есть ряд, завершившийся насилием. Этого ни за что не следует говорить; это ни в коем случае не должно обнаружиться, потому что только введет в заблуждение.
--В последний раз ...
--Вы будете слушать?--Металлический наконечник трости стукнул о пол балкона.—Елизавета Пуанкаре,--продолжал Боугарт,--не предъявляла мисс Коллинз своих обвинений в присутствии других людей. Однако всем известно, что мисс Коллинз была
напугана, поэтому она позвонила вам в восемь утра--это ведь вам нетрудно будет принять? Ну что, мне продолжать дальше?
--Продолжайте.
--Вы приехали, чтобы забрать ее отсюда, поговорили со мной, и я вам сказал, где находится ее комната. Вы поднялись наверх и тихонько постучали в ту дверь. Ответа не последовало, и вы вошли. Мисс Коллинз стояла у окна и с ужасом смотрела влево. Вы подбежали к ней, и в этот момент вы оба увидели, как упала миссис Пуанкаре.
Тогда не будет нужды в этой неубедительной истории о женщине, «разговаривавшей с самой собой» в кабинете, а вместо этого у вас и мисс Коллинз появится алиби, которое, если вы будете его придерживаться, не сможет поколебать ни один допрос. Разве это не лучше того, что предлагаете вы?
Прошло секунд десять. Гром продолжал атаковать балкон.--Да, вы правы, эта версия лучше.-- На Стива снова нахлынуло печально-ироническое настроение.--Конечно, у вас больше опыта. Но Луиза убежала! Я велел ей сделать этоl
--О нет! Это я велел ей!
--Вы?
--Девушка испытала потрясение; она была в истерике, и от нее не было никакого толку, поэтому я предложил ей уехать, пока мы с вами займемся расследованием. Я немного знаком с  начальником здешней полиции,--он раз шесть приезжал в Амстердам. Вы согласны поверить мне так,
как другие верили мне раньше?
--Что касается веры в вас, тут--никаких сомнений! Боугарт, а вы действительно можете объяснить произошедшее?
--Думаю, в какой-то степени--да.
--Так расскажите мне!
--Хорошо. Как только мы, оказавшись вне подозрений, уедем отсюда, я должен спросить кое-что у мисс Коллинз, и тогда вы узнаете правду. Я не смог бы скрыть ее от вас, даже если бы хотел. Все узнают правду меньше чем через двадцать четыре часа. Если вы согласны, я смогу защитить девушку, которую
вы, совершенно очевидно, очень любите. А если откажетесь ...
--Боже правый, как я могу отказаться? Но вот Луиза ...
--Мисс Коллинз должна согласиться с этой вер-
сией.--Боугарт тяжело засопел и повел плечами.--Вы
говорили, что она вышла отсюда примерно в двадцать минут десятого? Расскажите точно, что вы велели ей делать?
--Луиза не умеет водить машину, иначе она могла бы воспользоваться моей. Но отсюда до окрестностей Женевы всего три километра. Она должна была дойти туда пешком или пой-
мать такси.
--Нам необходимо поговорить с ней до того, как это сделает полиция. Вы понимаете?
--Это просто. Она должна быть еще недалеко отсюда, так что я могу сесть в машину и ...
--Нет! Любое наше перемещение позже будет тщательно проверено. Не стоит гоняться за свидетельницей после того, как вы разрешили ей уйти ввиду ее полной бесполезности. Кто-нибудь сообщит об этом, и полицейские захотят узнать детали. По этой же причине мы не сможем оставить ей сооб-
щение в отеле «Хилтон» или позвонить домой. Вы пре-
дупредили ее, чтобы она ни с кем не разговаривала до тех пор, пока вы не встретитесь с ней?
--Да!
--Тогда этого должно быть достаточно. Надеюсь она так и сделает. Надеюсь, что так.Тогда
И все же Брайан, которого доктор пригласил пройти в кабинет, все еще путался в сетях неуверенности.
--Кха-кха,--закряхтел Боугарт.--Если вы и
говорите, что это дело вам не по вкусу, это лишь свидетельствует о том, что ваше чувство сильнее моего,--произнес он с какой-то болезненной яростью.-- Мне, к несчастью, не удалось предотвратить одну трагедию. Вторая не должна произойти. А теперь отоприте дверь, пока нас не заподозрили в
конспирации. И если, к несчастью, нам придется расследовать связь мисс Коллинз с неким актером ...
Конспираторы.
Новая трагедия.
Связь мисс Коллинз с неким актером.
Девушка, которую вы, совершенно очевидно, очень любите...
Да, все верно: он действительно любил ее и не мог отрицать того перед самим собой, хотя. теперь должен был делать это перед другими. Образ Луизы никогда не покидал его.
Свет хромированной настольной лампы падал на рукопись, оставляя большую часть кабинета в тени. Подойдя к двери, Стив стал доставать из кармана ключ, и в тот момент, когда он отпирал дверь, раздался удар грома такой силы, что
задрожали хрустальная пепельница и ваза с розами, стоявшие на столе, и все картины на стенах.
За дверью, подняв кулак, чтобы постучать в неё, стоял Эдвард Пуанкаре.





















                ГЛАВА 5

Эдвард Пуанкаре.
Он был в пижаме, шлёпанцах и парчовом халате. Высокий, небритый, с взъерошенными волосами, Эдврд выглядел на свои пятьдесят восемь с точностью до минуты. И всё же его кипучая энергия давала себя знать, несмотря на то что вальяжные манеры и улыбка исчезли.
Он был в пижаме, шлепанцах и парчовом халате. Высокий,
небригый, с взъерошенными волосами, Десмонд выглядел на
все свои пятьдесят восемь с точностью до минуты. И все же
его кипучая энергия давала себя знать, несмотря на то что ва-
льяжные манеры и улыбка исчезли.
Пуанкаре стоял с поднятой рукой, но выражение егo глаз было таким, словно он ожидал и рассчитывал услышать то, чего очень боялся.Раскаты грома затихли. Боугарт, страшно расстроенный случившейся бедой, стоял спиной к окну. Увидев Эдварда, он шагнул ему навстречу.
--Сэр,--печально произнес он.--Я должен сообщить
вам новость, которая будет для вас очень неприятным потрясением. Однако ее нельзя назвать неожиданной. Как видите, вашей жены здесь нет.
Кадык заходил на длинной шее Пункаре. На мгновение его взгляд стал каким-то пристальным и даже злобным, но он тут же сумел скрыть его под привычной маской.
--Прошлой ночью,--продолжил Боугарт,--вы гово-
рили, что миссис Пуанкаре может попытаться убить Луизу Коллинз, или себя, или вас. Если помните, я предположил, что опасность угрожает самой миссис Пуанкаре.
Знаменитый голос прозвучал немного фальшиво:
--Елизавета--славная старушка и всегда была такой. Так что же случилось?
--И все же мои предупреждения не могут служить оправданием того, что я не уследил ...
-- Да бог с вами! Что произошло?
--Нет-- воскликнул Боугарт, когда Эдвард сделал шаг вперед.--Вам сюда нельзя. Давайте спустимся в гостиную, и я все вам расскажу.
--Мистер Беллоуз!
--Слушаю вас?--коротко откликнулся Стив, глядя на Пуанкаре. Стоило ему представить Луизу Коллинз в объятиях этого человека, как яд ревности отравил его сознание, так же как и яд самобичевания отравлял Боугарта. И все же, непонятно почему, в нем не было ненависти к Эдварда Пуанкаре. Внезапно он заметил кое-кого еще.
В холле, метрах в полутора от них, стояла Бетти Стоуридж с выражением ужаса и сострадания на лице. Она уже переоделась и теперь стояла, сложив руки с ярко-красными ногтями, словно для мольбы.
--Мистер Беллоуз,--пророкотал Боугарт,--в комнате мисс Коллинз есть параллельный телефонный аппарат. Будьте так любезны связаться с управлением полиции Женевы; попросите пригласить к телефону мистера Людвика Монтана и
скажите, что у вас есть сообщение от меня. Какие бы затруднения ни возникли, не разговаривайте ни с кем, кроме него, а мистеру Монтану сообщите ровно то, что вы сочтете нужным.
--Боже милостивый!--воскликнул Эдвард Пуанкаре глубоким голосом.--Вы считаете, что стоит делать это?
--Да!--резко ответил Боугарт.--Вы обратились ко
мне за помощью, и вы ее получите, но все должно быть в рамках закона.--Он взял себя в руки.--Мистер Беллоуз!
--Слушаю вас!
--Пожалуйста, после того, как поговорите с мистером Монтаном, присоединяйтесь к нам в гостиной.
Потоки эмоций, как и налетевшая буря, тяжело давили на всех. Шагая наверх, Стив неожиданно обратил внимание на свою перепачканную одежду и растрепанный вид. Войдя в комнату Луизы, а точнее, в ту, что называли комнатой Луизы, он закрыл за собой дверь. Именно здесь, запинаясь и заикаясь, Луиза рассказала ему, как все случилось. Небольшой чемодан, который она привезла с собой,--по-прежнему открытый и до конца не упакованный,--лежал там же, где он увидел его в первый раз, на стуле
в ногах кровати.
Луиза не совершала убийства--в этом нет сомнений, и эта мысль должна была радовать его, но все было не так. Телефон стоял на маленьком столике в изголовье кровати. Потянувшись за трубкой, чтобы взять ее и набрать «ноль», Стив заколебался. В его сознании, словно джин, выпущенный из бутылки, пронеслась череда образов: он живо ощутил
присутствие Луизы, взгляд Бетти Стоуридж и измученный вид Елизаветы Пуанкаре; в его памяти возникла неубранная кровать в комнате Хоккинса, с распятием из слоновой кости над ней, и любо-
пытно было то, что все это давало ему сильнейшее ощущение надвигающейся беды, источника которой он не видел--он только чувствовал его.
Стоп, хватит! Надо использовать время. Мадам Тревилон должна была прийти к девяти тридцати к нему на квартиру на набережной Туреттини, чтобы приготовить завтрак. Завтрак, мадам Тревилон... Мадам Тревилон, эта храбрая и сердечная пожилая женщина, преданная как бультерьер, которой можно было полностью доверять.
Стив присел на кровать и набрал номер своей квартиры. Не успели раздаться несколько гудков, как мадам Тревилон ответила:
--Это вы, месье?
--Да, я, мадам. Нет-нет, я не приеду домой! Но послушайте: к вам приедет молодая леди, правда, не могу точно сказать, как скоро. Не могли бы вы, если возникнет необходимость, дождаться ее? И еще: не могли бы вы передать ей очень важное сообщение?-- Едва ли ему нужны были доказательства
мгновенного внимания и трепетные заверения.--Передайте ей следующее: «Дорогая, наши планы изменились. И еще скажите, чтобы она ни с кем не разговаривала по телефону и не открывала дверь, если кто-нибудь позвонит». Мадам Тревилон! Когда вы сами будете уходить, оставьте, пожалуйста, ваш
ключ в почтовом ящике внизу. Бы поняли меня?
Хотя мадам Тревилон буквально сгорала от любопытства, ее ровный голос ничем не выдал этого.
--Я все прекрасно поняла, месье! Это все?
--Еще кое-что: если кто-нибудь когда-нибудь спросит вас об этой юной леди, вы никогда ее не видели и никогда о ней не слышали. Теперь все, благодарю вас.
Стив немного расслабился. Его следующий звонок в полицию занял на удивление
мало времени. После недолгого ожидания он поговорил с обладателем исключительно интеллигентного голоса, вкрадчивость и учтивость которого сменились озабоченностью. Затем Стив поспешил вниз. То, что он услышал, еще не
видя говорящих, заставило его остановиться на середине лестницы.
--...таково, сэр,--произнес голос Боугарта,--свиде-
тельство мисс Коллинз и мистера Беллоуза--то, что они видели из окна спальни.
Эдвард Пуанкаре, хоть и потрясенный услышанным, все же не удержался от богохульства:
--Вот это да! Ну прямо как старик Виктор--или как его там?--в Берхтесгадене!
--По-видимому.--Я подчеркиваю, по-видимому,-- тот же случай.
--Елизавета была одна?
-- В определённом смысле--да.
--Так, значит, бедная старушка совершила самоубийство? Бросилась с балкона?
--На первый взгляд--еще раз подчеркиваю--на первый взгляд--ваша жена, вероятно, по кончила с собой именно таким образом.
--Тогда почему вы собираетесь допрашивать меня? В любом случае я не могу ничего рассказать о сегодняшнем утре. Я крепко спал, пока Бетти не постучала в дверь и не сказала, что ей показалось, будто здесь что-то случилось.
--Это правда,--подтвердила Бетти Стоуридж.
--Сэр,--прорычал Боугарт,--меня не очень волнует
то, что происходило вчера ночью или сегодня утром. Мне важно знать о некоторых событиях второй половины вчерашнего дня. Кроме того, интересно было бы услышать об увлечениях, вежливо назовем это делами сердечными, целого ряда людей.
Наступила мертвая тишина.
В гостиной стоял полумрак; единственная лампа горела над портретом Эдварда Пуанкаре в роли Гамлета, и это привносило в атмосферу нечто дикое, созвучное тем грозовым облакам, что плыли за окнами на восток. Нервозный и едва владеющий собой Эдвард Пуанкаре стоял под портретом спиной к камину; рядом с ним--Бетти. Боугарт восседал в мягком кресле, обтянутом белым чехлом
и выделявшемся в темноте; его лицо частично было обращено к ним. В руках Боугарт держал альбом с фотографиями. На каминной доске лежала островерхая шляпа сэра Дональда Хоккинса.
Громко и отчетливо прозвучали шаги Стива, вошедшего в гостиную. Не оборачиваясь, Боугарт  обратился к нему:
--Вам удалось связаться с Монтаном?
--Да. Месье Монтан передал вам самые изысканные приветствия и обещал быть через полчаса.
Пункаре резко вынул руки из карманов парчового халата.
--Через полчаса? Они что, действительно собираются ...
--Почему бы и нет?--сказал Стив. - Кстати, вам он также передал самые изысканные изъявления своего почтения и соболезнования в связи со смертью ... и все такое прочее.
--Я, конечно, подлец, и признаю это,--заявил Пуанкаре, глядя на Стиваа,--однако не стоит так явно подчеркивать это.
--Никто и не подчеркивает. Никто этого даже не говорит.
--Хотите выпить?
--Благодарю вас, не сейчас.
Тут в разговор вступил Боугарт:
--Итак, вернемся к миссис Пуанкаре, к делам любовным и к тому, что привело к вспышке. У нас всего лишь полчаса на то, чтобы откровенно поговорить друг с другом.
--Ну ладно, если вы так настаиваете.--Пуанкаре достал из кармана халата пачку сигарет.--А это действительно так важно?
--Так важно? Ну и ну! Дорогой сэр, вы ведь умный человек и понимаете, насколько это важно.
-- Итак?
--По отрывочной информации,--начал Боугарт,-- полученной из того, что было сказано лично мне или другим, а также из того, что мне довелось увидеть собственными глазами, я попытался составить картину того, что произошло вчера. В деталях я не нуждаюсь, и все же многое мне по-прежнему
не ясно.
Так что будьте снисходительны! Я приехал в этот дом примерно в полдень. Вы, ваша жена и я, то есть мы втроем, великолепно пообедали в половине второго. Тогда ваша жена пребывала в очень радостном расположении духа. Она про-
сто сияла. Помните?
Пуанкаре  кивнул, достал сигарету, но закуривать не стал.
--Через некоторое время вы извинились и, не объясняя, куда направляетесь, уехали на большой машине. Полагаю,--Боугарт приподнял брови,--вы отправились в аэропорт и встретили Луизу Коллинз?
--Да.
--Вы также спросили у нее, можете ли заехать поздно вечером в отель, где собиралась остановиться
мисс Коллинз, чтобы поговорить с ней о вашей жене?
--Да.--Достав из кармана зажигалку, Эдвард Пуанкаре поднес ее к сигарете и с наслаждением затянулся. Вспышка пламени на мгновение осветила его лицо под освещенным портретом.
--Вы действительно хотели предупредить мисс Коллинз об опасной ревности к ней миссис Пуанкаре?
--Да.
Бетти в лимонно-желтом платье контрастировавшем с ее на удивление холодным выражением лица, перешла на другую сторону комнаты и села на диван напротив Боугарта. Пуанкаре, казалось, ее не замечал.
--И все же ваше полуночное свидание не состоялось? И вы не предупредили мисс Коллинз?
--Нет. Но черт побери, вы же прекрасно знаете, чем я занимался. В полночь я был с вами и обо всем вам рассказал.
--Хорошо!--отреагировал Боугарт.--Остальное вре-
мя вчерашнего дня,--мягко продолжил он,--я провел здесь, в гостиной, с миссис Пуанкаре. Она была в прекрасном настроении и принесла подшивки газетных вырезок, одна из которых находится сейчас тут.
Вы приехали домой около шести часов. К тому времени ваш сын Филипп уже вернулся из банка. Теоретически ни вы, ни ваша жена не должны были знать о планах Филиппа пригласить мисс Коллинз пообедать с ним. Однако миссис Пуанкаре это стало известно: она рассказала мне это вечером, причем с большим удовольствием и даже некоторым
лукавством. Вы это знали?
--Дружище, дорогой,--широко улыбаясь, произнес Пуанкаре--я с трудом понимаю, какое это имеет значение?
--Тогда позвольте освежить вашу память. Я веду вас к кульминации.
Огонек сигареты Пуанкаре мерцал в полумраке гостиной.
--Представим себе,--и Боугарт пристально посмот-
рел на Пуанкаре,--что сейчас--вечер вчерашнего дня; время--около семи. Филипп поднимается наверх переодеться. Вы, миссис Пуанкаре и я не делаем этого --нам это ни к чему, мы ведь обедаем дома. Мы сидим в гостиной; нас по-прежнему трое. Вы с миссис Пуанкаре пьете коктейль, я--шерри ...
--Кстати ...
-- Нет!--Боугарт поднял руку, останавливая Пуанкаре, направившегося было к буфету, стоявшему между двумя окнами в сторону фасада.
Тот остался на месте, продолжая улыбаться.
--Больше не стану употреблять настоящее время,-- продолжил Боугарт.--Вдруг вы поставили бокал с коктейлем вон на тот кофейный столик и сказали жене: «Дорогая, я только что вспомнил, что мне надо уехать». Она воскликнула: «Ты собираешься уехать до обеда?»--«Увы,--ответили вы,--я должен ехать как раз на обед».
А дальше я вынужден извиниться за то, что мне придется описать приведший меня в смущение семейный скандал. Вас обвинили в том, что вы оставляете своего гостя; мои искренние протесты не возымели действия. Филипп, еще не успевший отправиться в отель «Хилтон», попытался было вмешаться, но ему посоветовали уехать, что он и сделал на своем «бентли». Ваша жена катего-
рично спросила, куда вы направляетесь. Вы улыбнулись так же, как и сейчас, и сказали, что собираетесь обедать в одиночестве. И вот теперь вы едете в «роллс-ройсе»... Кстати, куда вы тогда поехали?
Пуанкаре глубоко затянулся сигаретой и ответил:
--Я обедал один.
-- Где?
--Боюсь, что не вспомню. Кстати, Винцент, это тогда я решил убить мою жену?
--О нет.--Боугарт откинулся на спинку кресла.--
Если мы примем шутливый тон, сэр, остальные решат, что мы чрезвычайно серьезны. Мы оба понимаем это, не так ли?
--Конечно.
--Тогда ваша жена еще не разозлилась. Она еще не была в ярости, но уже была на пути к этому. Это неизбежно должно было произойти. Когда мы с миссис Пуанкаре принялись за великолепный
обед, приготовлепный ее служанкой, она уже пребывала в серьезном нервном напряжении, но не более того. Прошу заметить, что на самом деле миссис Пункаре ни к кому не испытывала ненависти, в том числе и к мисс Коллинз,
Она сомневалась, размышляла--все это я мог прочитать в ее глазах. Когда после обеда мы пили здесь кофе--я сидел в этом кресле, а она--на диване, где сейчас сидит мисс Стоуридж. С ней что-то произошло: вдруг вскочила с места и, не говоряни слова, вышла из комнаты.
Меня это не встревожило. Жизнь актеров бывает такой необычной и захватывающей ... Сколько прошло времени, пока я сидел и раздумывал в своей манере, сказать трудно: может быть, час, а может быть, и намного больше, как неожиданно послышался стук высоких каблуков, спускающихся по лестнице,
тогда как наверх поднимались в туфлях на низких каблуках. Я взглянул в сторону холла. Надо лиговорить, что я увидел?
Тут одновременно заговорили два голоса.
Бетти Стоуридж сказала:
--Нет, это говорить необязательно.
--Бетти, солнышко, вам не стоит беспокоиться. Вы можете сами не понимать, что говорите.
--О, думаю, я знаю, что говорю!--Бетти, стройная и изящная, характер которой явно проявлялся в пристальном взгляде ее глаз цвета ореха, встала с дивана и, обращаясь к Боугарту, сказала:
--Вы увидели страшно рассерженную Елизавету, не так ли? На ней было голубое с серебром платье, и от нее очень сильно пахло духами, как это бывало обычно. Возможно, она, не говоря вам ни слова, позвонила и заказала такси. Такси подъехало; Елизавета выбежала за дверь и уехала. Все было так?
Боугарт  наклонился вперед.
--Ну и ну! Прямо в яблочко! Так что же, может быть, вы изложите и дальнейшие ваши умозаклю чения из фактов?
--Был поздний вечер-- объявила Бетти все с тем же неподвижным взглядом человека, настойчиво вспоминающего что-то.--Был поздний вечер, около половины одиннадцатого, не так ли? Елизавета села в такси и поехала прямо в отель, где мы и встретились с ней.
--Отлично! В отеле меня не было, но не сомне-
ваюсь, что вы правы, Что-нибудь еще?
--Елизавета сделала это потому, что кое о чем подумала или, что еще более вероятно, получила доказательства чего-то такого, что привело ее в ярость. Ну конечно! Прошлой ночью мы могли бы все это понять, если бы не были так сильно заняты
спором о том, как могло быть совершено убийство в Берхтесгадене!
--Ладно, ладно, ладно,--проговорил Эдвард Пуанкаре, бросая сигарету в камин.--Не останавливайтесь на этом, дорогуша. Теперь не поворачивайте назад. Сделайте еще один
маленький шаг вперед, Бетти, и вы доставите мне еще больше таких неприятностей, перед которыми все бедствия, обрушившиеся на Иова, покажутся ерундой.
Бетти от неожиданности отступила назад:
--Господи, о чем вы говорите? Неприятности? Но каким образом?
--Спросите у Боугарта.
--Сэр,--произиес Боугарт в не котором замешательстве,--все это не доставляет мне удовольствия.
--Спросите его, Бетти!
-- Да? О чем идет речь?
-- Не успела миссис Пуанкаре уехать на такси,-- произнес Боугарт,-- как на «ролдс-ройсе» вернулся ее муж,--они разминулись буквально на минуту. Должно быть, их автомобили встретились недалеко от виллы. И снова я столкнулся с сюрпризами и новыми впечатлениями от артистического темперамента.
--В каком смысле?
--Когда я рассказал мистеру Пуанкаре о том, что произошло, он тоже страшно разозлился и настоял на том, чтобы немедленно вернуться в Женеву, причем вместе со мной. Он не желал отвечать ни на какие вопросы и не принимал никаких замечаний.
Он сказал, что мисс Коллинз находилась в ночном клубе недалеко от Новой площади. Оставив меня там, чтобы следить за ней, сам последовал за своей женой в отель.
Бетти широко раскрыла глаза, потом прищурилась:
-- Но это же абсурд!
--Что вы называете абсурдом?--спросил Пуанкаре.
--Существуют вещи, которые кажутся такими очевидными, что на них даже не обращаешь внимания, хотя потом очень удивляешься
этому. Попробуйте задать себе некоторые вопросы, с которыми обрушатся на меня полицейские.--После очень непродолжительного потрясения он явно начал получать актерское удовольствие от своего нынешнего положения.--Откуда мне было знать, что Елизавета отправится в отель? Это один вопрос. Второй--что такое Елизавета обнаружила в моей спальне, что
заставило ее ехать вслед за мной в этот отель? Что же касается всего остального, если бы я действительно думал, что Елизавета могла попытаться убить Луизу Коллинз потому, что между мной и Луизой что-то было, то разве позволил бы я девушке приехать в
этот дом прошлой ночью?
За окнами гостиной над английским садом небо потемнело настолько, что стало почти невозможно увидеть лица друг друга в свете единственной лампы над портретом. Пласт грозового воздуха пригвоздил жару к земле, не давая пролиться дождю. Бетти обхватила лицо руками:
--Луиза Коллинз?
--Не притворяйтесь такой глупой, Бетти.
--Я вовсе не глупа--ни намеренно, ни как-либо иначе. Я только спрашиваю ...
--у полицейских,--горько произнес Эдвард Пуанкаре,--может быть только один ответ; убийство. Елизавета думала--или говорила, что думает,-- продолжил он с задумчивым взглядом,--что я пытался обойти собственного сына и сам собирался жениться на Луизе. Таким образом, получается, что мы
с ней вместе решили прикончить Елизавету,--такое случалось в этом мире пару раз. Как вы думаете, Боугарт, может су- ществовать подобная версия?
--Ох... кха-кха! Да. Очень боюсь, но у полиции вполне могут возникнуть подобные понятия.
Бетти облизала губы.
--Но вы ... вы же этого не делали, правда? Господи, вы же не делали этого?
--Нет, не делал. Черт побери, не было ничего подобного. Что я должен отвечать полицейским, когда они скажут, что я сделал это?
--Но у вас ... у вас не было связи с ней? С Луизой Коллинз? Этой слишком впечатлительной и слишком романтической юной леди, которая настолько помешана на Стиве Беллоузе, что позволила убедить себя приехать сюда в надежде, что он
немедленно последует за ней, чтобы увезти ее обратно.
Секунд десять все молчали. Боугарт, откинувшись на спинку кресла, затаив дыхание, смотрел на Эдварда Пуанкаре. Улыбка Пуанкаре стала еще
шире и еще зловещее. Стив, с трудом различавший в темноте своих собеседников, шагнул к Бетти, повернувшейся к нему лицом.
--Что скажете, мистер Беллоуз?
--Что? Что вы сказали?
--Что я сказала? А разве вы, будучи человеком разумным и цивилизованным, не ведете себя сейчас как глупец? Вы же знаете, что девушка поступала именно так. Каждое слово, которое она о вас говорила, и, думаю, каждое слово, которое она говори-
ла вам, делали это совершенно очевидным для всех. Когда сегодня утром она позвонила и попросила увезти ее отсюда, неужели вы об этом не догадались? Так, значит, вы не догадались об этом?--еще громче и
настойчивее повторила Бетти. Казалось, она разговаривала скорее не с ним, а сама с собой, одинокой странной фигурой, силуэт которой вырисовывалея на фоне высокого окна. Бетти спокойно встретилась со Стивом взглядом.--Про-
стите, если это прозвучало немного грубо. Но дело в том, что это--правда. Женщины, подобные Луизе Коллинз, могут влюбиться только в мужчин старше себя, которым они придают романтический ореол. В такого, как вы, или как Эдврд Пуанкаре, который находит все происходящее очень забавным. Неужели это никогда не приходило вам в голову--я
имею в виду то, что касается вас?
--Да, приходило,--честно признался Стив,--и не раз. Я надеялся, что все было именно так, да и сейчас надеюсь. Однако мне кажется, что человеком более всего пострадавшим в этом скверном деле является Филипп Пуанкаре.
Эдвард Пуанкаре рассмеялся:
--Никогда не старайтесь быть джентльменом, дружище. Хватайте, что можете, и благодарите оудьбу за это.--А затем совершенно другим тоном добавил.--Хотя женитьба--совершенно другое дело. Мы должны предостеречь вас от женитьбы на ней.
--Вы полагаете, что можете сделать это?
--Полагаю, что могу попытаться.
Поскольку Бетти считала совершенно безнадежными мужчин с возбужденным самолюбием и тщеславием, она решила перейти к вещам, гораздо больше ее волновавшим.
--Эдвард, прекратите! Если бедная Елизавета думала, что вы добиваетесь Луизы Коллинз, тогда это объясняет многое из того, что я не могла понять--я не понимала, отчего девушка так напугана, почему Елизавета была так мила и ласкова с ней до того мо-
мента, как Луиза перешагнула порог этого дома. Но прошу вас--довольно притворства! В конце концов, это совсем не смешно.
--Притворства, да? Вы полагаете, что я нахожу это смешным?
--По крайней мере, это так выглядит.
--Тогда поразмыслите еще, ангелочек. Я смеюсь, как вы выразились, потому, что моя история чертовски глупа и каждое слово в ней--правда. Мне приходилось играть подобную роль, но я никогда не ожидал, что такое произойдет со мной в реальной жизни. Спросите меня почему?
--Эдвард, я ...
--Давайте, Бетти! Ваши большие глаза никого не обманут. Вначале вы выпытываете суждения у людей, которые даже не подозревают, насколько опрометчиво они поступают до тех пор, пока не увидят свои слова процитированными на первой странице. Ну что ж, давайте, оттачивайте свое мастерство на мне!
--Эдвард, я не могу! Не сейчас.
--Тогда кто-то другой должен сделать это, чтобы все узнали, как я веду себя.--Пуанкре повернул свирепое лицо к Стиву.-- Может быть, вы, дружище? Не хотите ли задать мне несколько вопросов?
--Только об этом и мечтаю.
--Тогда вперед! Разве что если Боугарт ...
Но Боугарт погруженный в свои мысли, со-
средоточенный и немного испуганный, он переводил взгляд с Пуанкаре на Бетти и снова на Пуанкаре. Это сильно потрясло Бетти, тогда как на Эдварда Пуанкаре не произвело никакого впечатления. Фигура Пуанкаре в парчовом халате царила, словно Отелло
на сцене.
--Оракул и авгур безмолвствуют. Из него ничего не вытянешь. Фон готов, можно смешивать краски, только поменьше дилетантства. Это я к тому, что вы, надеюсь, умеете допрашивать свидетеля.
--Постараюсь,--торопливо и сердито буркнул Стив.
Опрос он начал очень неуверенно, но с самого начала.--Состояли или не состояли вы в любовной связи с Луизой?
--Хо! Это единственное, о чем он может думать!
--Так состояли или нет?
--Нет, не состоял. Что-нибудь еще?
--Да. Мистер Пуанкаре, вы ведете дневник?
Тишина наступила так внезапно, как удар гонга. Бетти быстро взглянула на Пуанкаре; глаза Боугарта забегали.
--Да, я веду дневник. Я вел его двадцать лет. А почему вы об этом спрашиваете?
--Готовы ли вы передать этот дневник полиции?
--Нет, конечно нет. Не больше, чем хотел бы опубликовать его в континентальном издании «Дейли мейл». А кто бы на такое согласился?
--Вчера вы уехали из дому около семи часов вечера и не возвращались до половины одиннадцатого. Куда вы ездили?
--Как я уже говорил Боугарту, я обедал один, если это можно назвать обедом.
--Где это происходило?
--В «Ущелье призраков».
--«Ущелье призраков»? Что это такое?
--О нет! Я согласился только отвечать на вопросы, дружище, а не обучать вас тому, что вы уже давно должны были сами знать.
--Почему вы так внезапно решили ехать обедать в одиночестве?
--Потому что больше не мог выдерживать притворства моей дорогой жены, а может быть, ее болтовни. Кроме того, мне хотелось кое-что обдумать.
Бетти, сжав руки, тихо вздохнула, почувствовав в поведении Эдварда Пуанкаре одну лишь безнадежность, повернулась и быстро пошла к буфету, стоявшему между двумя окнами, в
сторону фасада. Протянув руку к графину с бренди, она вдруг замерла, так и не дотронувшись до него.
Пуанкаре смотрел на Стив с застывшей приятной улыбкой.
--В половине одиннадцатого, узнав, что миссис Пуанкаре уехала на такси, вы поехали прямо в отель. Ответьте, пожалуйста, на ваш собственный вопрос: откуда вы узнали, что она поехала туда?
--Я не знал.
--Неужели?
--Но это было вполне естественное предположение,--быстро возразил Пуанкаре.--Мне сказали, что Елизавета отправилась пообедать. Сам я часто обедал там, как и все вы. Для нее было
вполне естественным искать меня там.
--А вам искать ее? После того, как она уже пообедала у себя дома?
--А почему бы и нет?
--Вы только по этой причине направились в тот отель?
--Да!
--Очень хорошо. Если вы полагали, что Луизе угрожает опасность, то почему позволили ей приехать сюда?
--Потому что я был почти уверен, что моя дорогая жена блефует и что реальной опасности нет. Луиза и сама так не думала. Спросите ее!
-- Откуда вам известно, что думала Луиза?
--Говорю вам, спросите ее! Ну ладно, мы оба ошибались: моя жена покончила с собой, попытавшись возложить вину на Луизу. У Елизаветы не было никакого повода для подозрений, однако она считала наоборот.--И снова у Пуанкаре появился застывший пристальный взгляд.--Так называемое убийство было самоубийством. Это единственное преступление, которое смогут обнаружить копы.
Стив, терзаемый сомнениями, никак не мог составить собственного мнения.
--По сравнению с малым из Дунсинана в пьесе о Макбете, который от страха стал белее сметаны,-- негромко воскликнул Пуанкаре, щелкнув пальцами,--я довольно успешно справился с объяснениями! Можете напускать на меня полицию.
Бетти, стоявшая у буфета, резко обернулась и воскликнула:
--Эдвард, ради бога! Будьте осторожны!
--Говорю вам, напускайте!
--Послушайте,--заговорил Боугарт,--пора остано-
виться.--Резкость этого благоразумного голоса на фоне взвинченных нервов принесла тишину, но не мир. Медленно, с невероятными усилиями Боугарт встал с кресла.--Сэр,--нешуточно грозно произнес он,-- было бы лучше, если бы вы посмотрели в лицо тому факту, что смерть вашей жены была убийством. Ни я, ни кто-либо другой не сможет помочь вам, если вы заставите нас слушать ложь. У вас еще есть что
сказать мне?
--Нет.
--Тогда позвольте еще раз напомнить,--очень взволнованно и даже гневно проговорил Боугарт,-- вашу жену убили.
--Боже всемогущий!--вздохнул Пуанкаре.-- Я не хотел, чтобы она умирала!--На мгновение он потерял контроль над собой. На глазах Бетти Стоуридж выступили слезы. Затем Пуанкаре взял себя в руки и снова стал, как всегда, любезным, учтивым.
--Вашу жену убили.
--Вы что, так и будете без конца повторять это?
--Боюсь, что так. Для начала скажу, что полиция для вас опасна, если вы дорожите своей шкурой. И не только она.
--Кто же еще?
--Сэр Дональд Хоккинс, По крайней мере, мне он угрожает. Я почти уверен, что ему известно, как было совершено преступление. А вам это известно?
--Нет. Я придумаю какую-нибудь версию в более подходящее время. Кстати, что имеет против меня Хоккинс? До прошлой ночи я никогда в жизни не встречал этого типа.
--Вовсе не обязательно, что у него есть что-то против вас. Но если он может выставить меня глупцом и тупицей, каковым я, несомненно, являюсь ...
--Боугарт, а вы уверены в том, что он не блефует? Взгляните сюда!
Отойдя от камина, Пуанкаре огляделся и отыскал взглядом стол, служивший своего рода защитным экраном для камина. Передвинув его на прежнее место, Пуанкаре взял из рук Боугарта альбом с фотографиями и положил его на стол. На
полу, рядом с другим креслом, лежала толстая подшивка газетных вырезок, которую он поднял и тоже положил на стол. Сдернув шляпу Хоккинса с каминной полки, бросил ее рядом с двумя другими предметами.
--Этот Хоккинс--настоящий нахал, не правда ли? Вчера до трех часов ночи стоял здесь и читал нам лекцию, как учитель перед классом.
--Мне можете не напоминать,--буркнул Боугарт.
--Он совершенно хладнокровно обвинял Елизавету в отравлении ее богатого любовника, Виктора Баренса, полагая при этом,
что она не вышвырнет его из дома за такие слова. И надо отдать ему должное--оказался прав.--Пуанкаре прикусил верхнюю губу.--Так вы говорите, что согласны с ним?
--В чем?--резко спросил Боугарт.
--Он упомянул все способы, с помощью которых Виктор не мог быть отравлен: он не мог проглотить яд, поскольку ничего не ел и не пил; ему не могли сделать инъекцию яда, так как все время рядом с ним сидели и стояли свидетели; наконец, Виктор не мог вдохнуть яд, потому что в таком случае это затронуло бы других. Короче говоря, ни одного способа не ос-
тавалось.
--Похоже, что так.
--И тем не менее, если мы считаем смерть Баренса убийством, то должны предложить и обосновать и другие доводы.
--Сэр, вы хотите заняться очевидными вещами? Да, представьте себе, нам придется делать именно это!--И Эдвард Пуанкаре указал пальцем на Боугарта, словно Мефистофель на Фауста.-- Итак, вы полагаете, что, по их мнению, я--убийца моей жены? В таком случае не опасайтесь за мою шкуру. Они не настолько проницательны и не смогут увидеть того, чего не было. Меня не было в Берхтесгадене в
1939 году.
--Ну что вы, в самом деле! Убийца вашей жены необязательно должен был находиться в Берхтесгадене, и вам это так же хорошо известно, как и мне.
--Что значит «хорошо известно»? Что вы хотите этим сказать?--Кровь прилила к лицу Эдварда Пуанкаре, на его лбу набухли вены.--Если бы я и убил Елизавету, то сделал бы это только ради Луизы Коллинз. Таким образом, я свидетельствую против
себя. Прошу всех вас не заблуждаться,--он взглянул на Стива,--насчет этого симпатичного дома, легкомысленного образа жизни и двух дорогих машин в гараже. Дом куплен в кредит, «роллс-ройс»-- тоже в кредит, «бентли»--мой, но его я купил еще тогда, когда играл Гамлета в Королевском театре
в 1926 году. Поэтому ...--Он внезапно замолчал.
Боугарт, с таким выражением лица, словно его ударили сзади по голове тяжелой дубиной, неподвижно смотрел в угол потолка.
--Мотоциклы,--прошептал он загробным голосом.-- Мотоциклы! Час за часом погружаясь в интеллектуальные глубины, я безрезультатно искал какие-то помещения или хотя бы
подвал, и все потому, что совершенно упускал из виду мотоциклы.--Тут Боугарт, прочнее закрепив на носу очки, посмотрел на Стива и забормотал какие-то бессвязные слова благодарности, извинений.-- Простите меня за то, что не
понял вашего намека. Вы же сегодня уже напоминали мне о мотоциклах. Когда-то, как это ни покажется вам невероятным, у меня тоже был автомобиль. Я его даже водил. Возможно, я не разбирался в его устройстве, тем не менее ездил.
--Это должно что-то означать?--спросил явно ничего не понимающий Эдвард Пуанкаре.--Было бы гораздо интереснее разобраться, что вы держите в голове.
Настроение Боугарта тут же изменилось.
--Ради бога, так как это касается вас. Черт побери, вы ведь понимаете, что время уходит. Мы не можем больше ждать.
--Чего?
--Хотя бы какой-то откровенности с вашей стороны. Прежде всего, посмотрите на Хоккинса не только с одной стороны. Действительно, он устроил нам публичную лекцию. Кроме того, вы, несомненно, заметили, что у него было что-то вроде конфиденциального обмена мнениями с миссис Пуанкаре ...
--С Елизаветой? Когда?
--Незадолго до того, как все мы отправились спать. Они сидели в столовой и вели очень серьезный разговор--чуть не подрались. Ну, помните? Вы же, конечно, обратили на это внимание?
--Я не заметил. Тогда я очень прилично выпил.
--Честно говоря, я тоже, а вот Хоккинс и миссис Пуанкаре оставались трезвыми как стеклышко. Я очень подозреваю, что целью поездки Хоккинса в Женеву сегодня утром являются какие-то дела на телеграфе. Видимо, он пытается получить ин-
формацию, которую мне дали в Лондоне перед отъездом.
Бетти Стоуридж, пребывающая в явном замешательстве и безумно испуганная, стояла выпрямившись, прислонясь к буфету. Но на Пуанкаре эти слова произвели еще большее впечат-
ление.
--О, дьявол! --произнес он молитвенным тоном.-- Я ездил в Лондон, после вашего прибытия на параходе, специально для того, чтобы встретиться с вами. Я сообщил вам кое-какие конфиденциальные сведе-
ния, когда просил вас приехать сюда. И вы передали их полиции?
--Нет. Никто вас не предал. Но может быть, было бы лучше, если бы кто-то это сделал.
--Я спрашиваю!..
--Так вот, тогда вы рассказали мне очень мало.Только поведали историю в Берхтесгадене и намекнули на то, что ваша жена может попытаться вас отравить. Вы не были откровенны так же, как и сейчас.
--Интересно, в чем?
--Я и намерен говорить об этом. Сэр, вы никогда не опасались того, что ваша жена отравит вас. Это было по-детски, как и все остальное. Не было никакой необходимости защищать миссис Пуанкаре тем, что на первый взгляд может показаться обвинением. Точно так же, как и не стоило чернить себя для того, чтобы обелить других.
Пуанкаре поднял глаза к небу и возопил:
--Бетти, вы понимаете, о чем говорит этот маньяк?
--Нет. А вы?
--Думаю, понимает,--возразил Боугарт, взглянув на Пуанкаре.--Вы утверждали минуту назад, что у вас был замысел относительно мисс Коллинз из-за денег ее отца--не столько детский, сколько гротескный. Ваша репутация--давайте смотреть правде в глаза--не только печально известна, но и заслуженна.
Вы можете перерезать глотку актеру или актрисе, которые покусятся на вашу роль или испортят сцену. Вы охотно броситесь на любую женщину от пятнадцати до пятидесяти лет и посчитаете это в порядке вещей. Но жениться из-за денег вы ни за что
не станете.
--Вы хотите обвинить меня в добродетельности? Что все это значит?
Боугарт говорил резко, что никак не вязалось с его страшно взволнованным и встревоженным видом.
--Мисс Стоуридж,--заявил он.--Довольно притво-
ряться. Спускайтесь на грешную землю, иначе вы угодите в тюрьму и пробудете там до конца ваших дней.
--Идите вы все к черту! Отстаньте от меня!-- огрызнулся Пуанкаре, направляясь к арочному проходу, ведущему в холл.
--Тогда еще один, последний вопрос! Информация, полученная от полиции, не имеет никакого отношения ни к преступлению, ни к преступникам. Хоккинс оказался прав еще в
одном: ключ к этой загадке следует искать в личности вашей покойной жены. Почему вы не сказали мне, что, прежде чем выйти за вас замуж в 1943 году, она уже дважды была замужем?
И снова у Стива возникло ощущение, что у него что-то не в порядке с головой и он никак не может разумно осмыслить происходящее. Совершенно невинный и даже не вполне уместный на
первый взгляд вопрос заставил Пуанкаре замереть прямо в проходе.
--Почему я должен был говорить вам об этом?-- резко обернувшись, спросил он.--Эти факты общеизвестны, да и какая, собственно, разница?
--Так вы по-прежнему не желаете говорить об этом?
--Это то же самое, что желать высказать свое мнение о погоде. Мне и в голову не приходило ...
--Зато кое-кому другому пришло. У заместителя начальника полиции Лондона есть некоторые замечания на этот счет.
--Например?
--Что касается первого мужа миссис Пуанкаре, с которым она развелась в 1936 году, то о нем я узнал не так давно. Однако существовала одна очень важная причина, по которой ей не следовало сообщать о своем обручениае с Виктором Баренсом  три года спустя.
--Почему же?
--Потому что ее второй муж, за которого она вышла в 1937-м, был еще жив и они еще были женаты. В начале войны он стал летчиком-истребителем Королевских ВВС и в 1940 году погиб. Похоже, это не было общеизвестно, а потому, естественно, ни-
как не повлияло на завещание Баренса.
Некоторое время было так тихо, что стало слышно, как маятник часов в холле со светловолосой куклой, по-идиотски бодро покачивающейся из стороны в сторону, громко отсчитывал секунды. Бетти подошла к Пуанкаре и, дотронувшись до его руки, повернулась к Боугарту.
--Опять вы со своими обвинениями? Вы снова хотите доказать, что бедная Елизавета каким-то образом убила мистера Баренс?--воскликнула она.
--Спросите у мистера Пуанкаре.
--Я не поверю ...
--Спросите у мистера Пуанкаре. Спросите его, что это может означать.
--Бетти,--сказал Пуанкаре и затем произнес слова, которые редко услышишь в изысканном обществе: «Держитесь подальше от этого!»
--Мисс Стоуридж должна держаться подальше от этого. Ох! Вы тоже. Если тюремное заключение или не справедливое обвинение для вас ничего не значат, тогда вообще о чем говорить?
Дернув плечом, Пуанкаре сбросил руку Бетти и прикрыл глаза длинными пальцами.
--Господь свидетель--я не хочу больше неприятностей. Но ведь уже больше нет угрозы от ...
--От чего? Вы в этом уверены?--прорычал Боугарт. --Я изо всех сил пытался проявлять осторожность; Хоккинс этого делать не станет.
-- Не знаю,--протянул Пуанкаре,--не знаю. Дайте мне пять минут, всего пять минут, чтобы все обдумать!
Боугарт шагнул к нему, а следом за ним и Стив. И вдруг все трое услышали шум мотоциклов, повернувших на вымощенную гравием дорогу и поднимающихся к вилле. Служанка Мария, желая предупредить хозяина, быстро вошла в гостиную и объявила:
--Мистер Пуанкре, полиция.




























             ГЛАВА 6



В восемь часов вечера начало темнеть. Стив надеялся встретиться с Луизой еще несколько часов
назад. А теперь, не обращая внимания на скользкую после дождя дорогу, гнал свою машину в сторону пригородов Женевы. Ему нередко приходило в голову, что людям, которым значительную часть своей жизни приходится проводить В поездках, больше всего на свете хочется повесить, или застрелить,
или еще каким-то образом уничтожить всех, кто занимает какое-то официальное положение. Хотя это было совершенно несправедливо.
Чиновники тут ни при чем. И если цель многих современных правительств состоит в том, чтобы максимально усложнить жизнь остальных людей и привнести в нее как можно больше раздражающих факторов, то он, несомненно, должен был быть благодарен швейцарской системе, позволяющей
поступать как тебе заблагорассудится до тех пор, пока ты не ущемляешь прав другого.
Нет ничего более вежливого и тактичного, чем полицейский допрос; однако ничто не длится так долго -- почти десять часов. Стив не знал, что говорили другие свидетели. Они находились в отдельных комнатах, как в разных отсеках. В половине второго неутомимая Мария принесла свидетелям поесть. Гроза, разразившаяся ливнем сразу же после прибы-
тия полиции, явилась фоном, вполне совпадавшим с настроением Стива.
Он понимал, что источник его беспокойства заключался совсем в другом. «Как всегда, я пытался быть слишком умным,--с горечью думал он,--и, как всегда, действовал во вред себе».
Когда Стив давал показания, никто не усомнился в его рассказе, что они с Луизой были вместе и видели, как Елизавета Пуанкаре упала с балкона. И сообщение, что Луизу отослали с виллы потому, что она страшно расстроилась от перенесенного потрясения, ни у кого не вызвало ни удивления, ни гнева.
Вежливый и учтивый месье Монтан, говорящий на трех языках--французском, английском и, как понял Стив, немецком,--в ответ на это просто кивнул:
--Ведь это так естественно, мистер Беллоуз.
--Вы собираетесь допросить ее?
--Вполне возможно. Однако сейчас у нас есть чем заняться.
--Я рассказал вам все, что знал, и уже пересказал это дважды. Можно мне теперь уехать отсюда?
--В свое время, мистер Беллоуз. Для наибольшей полноты информации нам необходимо уточнить еще кое-что. Вы, наверное ... э-э-э ... беспокоитесь о юной леди?
--Да, беспокоюсь.
--Где она сейчас?
--Точно не знаю; она может быть в нескольких местах.
--Ну что ж, все очень просто: позвоните в одно из этих мест, где она, как вы предполагаете, может находиться, и скажите, что вы задерживаетесь.
А вот этого-то он как раз и не мог сделать! Во-первых, потому, что не должен был рисковать и разговаривать с Луизой до тех пор, пока, встретившись с нею, не договорится о версии, кото-
рой они оба должны придерживаться. Так что это великодушное предложение полицейского могло стать ловушкой. А во-вторых, если Луиза получила его сообщение, переданное через мадам Треволон, то даже не ответит на телефонный звонок.
О каких только возможностях пообщаться с Луизой не думал Стив, но все они оказывались неприемлемыми. К тому же из головы не выходили последние слова Боугарта, сказанные им перед самым приездом полиции. Мысли о необходимости встретиться с Луизой, которые он не менее умело, чем месье Монтан, скрывал за вежливостью
и учтивостью, за время их разлуки превратились в нечто вроде мании. А еще Стив ждал объяснений Боугарта. Тот обещал сопровождать его в Женеву и после разговора с Луизой рассказать, как произошло убийство.
Однако Боугарт не смог с ним поехать.
--Сэр, это невозможно! Я пока не могу уехать отсюда.
--Почему?
--Поверьте мне на слово, что это невозможно. Я постараюсь присоединиться к вам позже.
--Какие-то новые трудности?
--Надеюсь, не со стороны властей. Хочется верить, что и с другой стороны их не будет.
И вот теперь, в восемь вечера, Стив мчался на огромной скорости сквозь заново омытый и еще влажный мир с мокрой листвой. Позади остался горный хребет из песчаника, а впереди уже маячили огни Женевы. Красноватые лучи закатного солнца, отсвечивающие от мелькавших мимо деревьев, обещали на завтра прекрасный день, но это обещание относилось только к погоде. Люди не станут поступать так, как должны. «Но по крайней мере,--думал он, притормаживая у дорожных знаков согласно правилам движения и, наконец, поворачивая на набережную Туреттини,--наконец-то состоится встреча с Луизой».
Но состоится ли? От каменного фасада его довольно современного многоквартирного дома, как всегда, веяло величием и дремотой. Вытянув шею, Стив увидел свет в двух окнах на шестом
этаже. Он оставил машину на небольшой поперечной улице, неподалеку от дома, рядом со знаком, категорически запрещающим там парковку транспорта. В темном тамбуре у входа в дом едва поблескивали желтые металлические дверцы почто-
вых ящиков.
Свой ключ от квартиры Стив отдал Луизе, а мадам Треволон попросил оставить ее ключ в почтовом ящике. Дрожащими пальцами он достал из кармана крошечный ключик от ящика. Но если там ключа не окажется ... Но он оказался на месте.
Войдя в лифт, Стив стал подниматься мимо площадок этажей, где тусклые лампочки освещали грубо отштукатуренные темно-серые стены и где царила мертвая тишина. Луиза тоже была на месте. Не успел он открыть входную дверь в квартиру, как раздался ее крик: «Кто там?» Она стояла в маленькой прихожей--очевидно, собиралась выйти, но,
услышав звук ключа в замочной скважине, отпрянула назад. Они уставились друг на друга.
Инстинктивно Луиза бросилась к нему, но Стив не сделал ни шагу ей навстречу. Подбежав, она остановилась в смущении, которое почувствовал и он сам. Они смотрели друг другу в глаза, и каждый понимал, что в этот момент чувствует другой. И тотчас оба сделали вид, будто ничего особенного не про-
исходит.
--Не волнуйся,--резко проговорил Стив.--Тебе ничто не угрожает.
--Я думала наоборот.
--И откуда, по-твоему, эта опасность?
--От нее.
--От кого?
--Сам знаешь. От Елизаветы. Или от ... - Тут Луиза замолчала, широко раскрыв глаза.
--Нет, минуточку, погоди! Кажется, у тебя с нервами хуже, чем я предполагал. Елизавета мертва.
--Я знаю, но всякий раз, когда кто-то проходил мимо двери, я слышала её. Что случилось? Где ты был целый день?
--Я не мог приехать раньше.
--А что происходит на вилле? Наверное, все думают, что это сделала я?
--Нет, никто так не думает, и вообще выбрось это из головы раз и навсегда! Кстати, ты встретилась с мадам Треволон? И еще, ты ела хоть что-нибудь?
--Да, да, да! В холодильнике полно еды. Я не могла много есть, но мадам Треволон так настаивала, что мне пришлось.
--В таком случае сейчас ты немного выпьешь, а потом, после того, как я объясню тебе, что следует говорить полиции, когда они станут тебя допрашивать, мы отсюда на некоторое время уедем.
Помимо маленькой прихожей, кухни и ванной в квартире было всего две маленькие комнатки, а также гостиная и спальня. Работал Стив в студии.
Присутствие Луизы в квартире, которая могла служить настоящим символом неустроенной холостяцкой жизни, только еще больше это подчеркивало. Луиза вернулась в небольшую гостиную, где лампы освеща-
ли кремовые отштукатуренные стены. Подойдя к шкафу с переносным баром, Стив еще раз посмотрел на нее. На Луизе были все тот же твидовый костюм, коричневые чулки и туфли на толстой каучуковой подошве.
--Похоже, ты добралась до города еще до дождя?
--Да,--ответила Луиза, взглянув на него.--А ты, кажется, умылся и причесался после того, как спускался посмотреть...посмотреть, что с ней случилось.
--Да, с любезного разрешения полиции.
-- Что они говорят? Что думают?
--Хотелось бы мне знать. Вот так-то.
Стив налил виски с содовой и подал бокал Луизе. Между двумя окнами над низкими книжными полками висел черно-белый набросок Луизы, который он нарисовал по памяти. Всякий раз, когда Стив обращался к ней, она старательно избегала смотреть на рисунок.
--... Так вот, все выводы Боугарта--какими бы они
ни были--с самого начала основывались на информации, полученной им в полиции Лондона еще до того, как он приехал из сюда.
--Значит, Елизавета,--недоверчиво спросила Луиза,--уже дважды побывала замужем, прежде чем выйти за мистера Пуанкаре?
--Кажется, тебя это удивляет?
--По правде говоря, да. Я ... я не знаю почему.
--Не имеет значения. Можешь вспомнить, что ты, как предполагается, должна была говорить и делать сегодня утром? Можешь повторить все, чтобы тебя не уличили в не точностях?
--Ну конечно, могу. За это время я уже должна была привыкнуть ко лжи и обману. А теперь, когда ты рядом, и вовсе не боюсь.
Она глотнула бренди с содовой. На ее лице чувство горечи смешалось с чем-то еще, чего Стив не мог объяснить. Потом Луиза поставила бокал на полку.
--Я не разговаривала с Елизаветой и вообще не входила в кабинет. Правильно?
--Совершенно верно.
--После завтрака в половине восьмого я пошла в свою комнату. Я была напугана Елизаветой; позвонила тебе и после этого отправилась на прогулку. Вернувшись, опять прошла прямо в
свою комнату по внешней лестнице. Находясь там, выглянула на балкон и обнаружила, что Елизавета выбежала туда. Тут ты присоединился ко мне, и мы оба увидели, как она упала вниз. Господи боже мой! Все это могло быть именно так! Но ...
--Но--что?
Луиза сделала недоуменный жест.
--Знаешь, я много думала о Елизавете. Скажи, почему такое большое значение придается ее второму мужу?
--Я этого не знаю.
--Но ведь Боугарт наверняка сказал нечто такое, что должно указывать ...--Она замолчала.
--Нет, Боугарт не рассказывал никаких подробностей о втором муже Елизаветы, за исключением того, что этот парень был убит на войне. Он даже не упомянул его имени. Хотя ... погоди
минутку! Как раз перед тем, как вошел месье Монтан, Боугарт добавил, что второй муж, кажется, был самой большой любовью в жизни Елизаветы Холмс.
Глаза Луизы изменились так, что Стиву показалось, будто она снова собирается сбежать. Положив ключ от квартиры в переносной бар, Стив налил себе виски и вдрут засомневался.
--Луиза, ты много разговаривала с Елизаветой о том, чего я не слышал. Есть ли еще что-нибудь такое, о чем ты мне не говорила?
--Нет, правда нет!
--Ты уверена?
--Совершенно. Но мне все же хотелось бы знать ... возможно ли такое, что этот самый второй муж до сих пор жив?
Стив досчитал до десяти, прежде чем ответил.
--Нет, это невозможно, как невозможно и то, что сама Елизавета жива. Она упала, ударилась головой и умерла буквально через несколько секунд после того, как я ее нашел. Ты же не находишься в гипнотической власти мрачных фантазий, не так ли? Или тебе кажется, что Елизавета может прийти за тобой и постучать в дверь?
--Нет! Нет! Стив, ты должен выслушать меня!
Самым странным выводом из всего сумбурного разговора с Луизой было то, что она, кажется, здорово повзрослела за это утро. Стив не мог определить смысла этой зрелости, не мог понять, прав он или нет, но чувствовал, что так произошло, хотя по клясться в этом не мог.
--Я только хотела знать,--Луиза, казалось, на ощупь выбирала разрозненные впечатления,--не могла ли я неправильно понять то, что она мне говорила?
--Каким образом?
--Ты говорил о гипнотической власти... призраков или чего-то там еще. Знаешь, о чем я вначале подумала, когда Елизавета стала кричать на меня? Мне показалось, что она была загипнотизирована,--именно так она тогда выглядела и говорила.
--Не хочешь ли ты ко всему тому, что мы обнаружили, добавить убийство с помощью гипноза?
--Хотела бы я это знать.
--Вокруг этого дела и так уже создалась какая-то таинственная атмосфера, так что, поверь мне, не стоит добавлять еще. Давай забудем об этом, а?
--Но послушай, Стив. Когда ты только что произнес слова «убийство с помощью гипноза», не добавив ничего, то это, конечно, прозвучало глупо. Но это еще не все.--Луиза выпрямилась.--Ты знаешь, что я была очень глупа и вела себя совершенно по-дурацки. Доставила тебе массу ужасных неприятно-
стей, потому что пыталась что-то доказать себе самой и тебе тоже. И все же есть кое-что, что ты должен понять, несмотря на то что может произойти, пока мы оба живы. Между мной и Эдвардом Пуанкаре никогда не было никаких--абсолютно никаких!--отношений.--Голос ее зазвенел.--О, я знаю!--добавила она, прежде чем он успел начать говорить.--Я знаю, что
ты сейчас скажешь. Раньше ты мне уже говорил, что не имеет значения, даже если что-то и было. Ты так часто это повторял, что я уже почти поверила, что для тебя это действительно не имеет никакого значения ...
--Луиза, прекрати это чертово кокетство! Для меня это значит все на свете, что тебе прекрасно известно. Я люблю тебя уже много лет.
--Нет, не подходи ко мне! Не дотрагивайся до меня. Не сейчас! У меня еще остались какие-то остатки гордости, хотя кому-то в это невозможно поверить.
--Я и не собирался до тебя дотрагиваться--по крайней мере, пока не закончится это дело. А уж потом, черт побери, возьмусь за тебя так, как никто этого не делал в твоей жизниl
--Ну что ж, я надеюсь на это. Но неужели ты не можешь просто с-сказать, что любишь меня,-- закричала на него Луиза,--а не ругаться и не смотреть на меня так, будто хочешь задушить!
--Нет, не могу. Это ты так действуешь на людей.
--Ну хорошо, я не против. Мне это нравится. Но ты сказал «людей», и я тоже имела это в виду. Я хочу доказать тебе, что никого другого никогда не было. Так ты будешь слушать?
Через какое-то мгновение накал эмоций мог выйти из-под контроля. Стив выпил виски и с громким стуком поставил стакан на крышку бара.
--Я весь внимание, мадам, как это сформулировал бы Хоккинс.
--Ты снова надо мной смеешься?
--Можешь ты понять своей милой хорошенькой головкой, дорогая моя, что никто над тобой не смеется? И даже не собирается? Ты--дьявол в юбке, тридцатилетний суккуб, выдающий себя за девятнадцатилетнюю девушку.
--То, что ты сказал, звучит не очень симпатично, как ты считаешь?
--А стоит ли стараться говорить симпатичные вещи? Мы уже это проходили. Я люблю тебя. Я искал тебя всю мою жизнь. А теперь говори, что ты хотела рассказать о смерти Елизаветы Пуанкаре?
Слово «смерть» упало между ними и осталось.
Раскрасневшаяся Луиза отвернулась от Стива, затем повернулась к нему вновь.
--Елизавета кричала мне, что я ... я украла у нее кого-то. Естественно, я думала, что она имела в виду своего нынешнего мужа. Однако имени она ни разу не назвала. Многое из того, что она говорила, не имело большого смысла. А если предположить, что она имела в виду своего предыдущего мужа?
--Того, который умер?
--Предположительно умер. Кроме того, по твоим словам, был еще и первый муж. Что узнал о нем Боугарт?
--Не так уж много. Можешь у него спросить.--Стив задумался.--Предположить можно все, что угодно. По мнению Боугарта, самое важное--второй муж. Пуанкаре считает так же, хотя ни тот ни другой не пожелали объяснить почему. А поскольку Боугарт помогает Пуанкаре, так же как и тебе ...
--Стив, почему Боугарт решил помогать мне?
--Потому что он не хочет, чтобы тебя арестовали за то, чего ты не делала. Он так захотел. Если говорить об убийстве, то слабость гипотезы о первом или втором муже состоит в том, что Елизавету разозлило то, что она прочитала в дневнике.
--Интересно, что это могло быть? Я вела дневник. Как, думаю, и многие другие в том доме. В дневнике пишут самые разные вещи, и это необязателыю какие-то признания о себе самом. Мистер Пуанкаре мог написать о ком-то другом.
--Включая и тебя? Помнишь, написанное касалось именно тебя?
Луиза побледнела:
--Так, значит, ты думаешь, что в конечном итоге это я ее убила?
--Ничего подобного я не думаю!
--И что мы с мистером Пуанкаре, б-безусловно ...
--Ну хватит болтать ерунду, ей-богу!
--Если ты так не считаешь,--неожиданно сказала Луиза,--то остается только одна возможность.--На нее словно сошло вдохновение.--Может быть, я смогу тебе помочь? Может быть, я смогу оправдаться?
Стив обнял Луизу за плечи, но, предупрежденный истеричным, однако решительным взглядом, вспомнил о ее нервном состоянии и отпустил, взглянув на тикающие часы на книжной полке.
--Тебе нет нужды оправдываться. Ты просто устала; мы оба устали. Знаешь, сколько времени?
--Б-без двенадцати девять? Или что-то около этого?
--Недалеко отсюда, на улице Свободы, есть тихий ресторанчик, где очень хорошо готовят. Пойдем туда и постараемся хоть ненадолго забыть об убийстве.
--Да, ты прав. Извини меня.
--Тогда готовься. После хорошего обеда с хорошим вином мы будем в состоянии рационально обдумать проблему, которая сейчас, как кажется, не имеет значения. И кстати, забросим твой чемодан в «Хилтон».
--Чемодан?
--Ты что, забыла, что оставила в своей комнате на вилле наполовину упакованный чемодан? Я привез его с собой. Он сейчас внизу, в машине.
--Но, Стив ...
--Что-то не так?
--Нет, конечно нет. Только я не могу больше вернуться в «Хилтон»: по крайней мере, не хочу этого. Это будет ужасно смешно.
--Почему же? Разве номер еще не числится за тобой?
--Уже нет. Когда ты отправил меня сюда сегодня утром, я была страшно растеряна. Думала, что ты хочешь спрятать меня до тех пор, пока я не смогу уехать из страны, поэтому отказалась от номера и велела переслать остальной мой багаж в
аэропорт. А теперь я не хочу уезжать. Вдруг полиция подумает, что я сбежала?
--Ты не можешь сбежать, дорогая моя. А вот чемодан тебе пригодится. Лучше спущусь и принесу его сюда.
--Стив, дорогой, я не могу остаться здесь, с тобой Я хочу сказать ...
Он не отреагировал на мисс Коллинз, как не отреагировал бы на подобные слова и любой другой женщины на свете. Стив был страшно серьезен--такой уж это был человек Даже не улыбнулся.
--Да, я понимаю, что ты имеешь в виду. И это может быть единственным способом предупредить еще большие неприятности. И все же при любом раскладе тебе нужен чемодан. Подожди минутку!
Наружная дверь захлопнулась за ним. Он спустился на лифте вниз. Однако и тридцати секунд не чувствовал себя свободным от ощущения, что кто-то преследует его. Дом Стива находился почти в тени моста Крушения--серо-белого сооружения из семи мостов на Роне. На фоне прекрасного ясного вечера, правда не очень теплого, его огни от-
ражались в стремительных водах реки. Однако маленькая боковая улица почти не освещалась.
В свете уличного фонаря на набережной Стив увидел, как какая-то едва заметная тень открыла заднюю дверцу его машины и, кажется, уселась на заднее сиденье. Он набросился на незваного гостя, схватил его за запястье, вытащил из машины и поволок на свет.
--Какого черта!--завопил знакомый скрипучий голос.--Ты соображаешь, что делаешь?
Стив отпустил руку, выругавшись от разочарования, а маленькая, коренастая, бочко образная фигура закачалась и чуть было не упала наземь. В свете фонаря он увидел Дональда Хоккинса  без шляпы, злобно уставившегося на него.
--Итак, друг мой? Что ты, по-твоему, здесь делаешь?
-- Нет, это что ты здесь, по-твоему, делаешь, если уж об этом зашла речь?
--Ты что, живешь здесь, а? И это твоя машина, да?
--Отвечаю «да» на оба твои вопроса. Откуда ты так много знаешь?
--Я знаю, что ты живешь в одной из этих квартир, --бойко пояснил Хоккинс,--потому что звонил сюда вчера вечером. Какая-то мадам Треволон или Треволле, которая, как она сказала, «открывала» для тебя квартиру, сообщила, что ты должен приехать из Парижа. Я знаю, что это твоя машина, потому
что утром, еще до того, как не смог позвонить тебе и остановить, увидел, как ты на ней уехал. Или мои глаза меня обманывают?
--То есть?
--Неужели это ультраконсервативный и важный мистер Стив Беллоуз? Ведешь себя так, будто за каждым углом видишь гангстера. Полагаю, это из-за той девушки?
--Да, думаю, что так. А как насчет коварного и трусливого сэра Дональда Хоккинса...
Только чувство собственного достоинства Хоккинса удержало его от того, чтобы изобразить на мостовой нечто вроде танца.
--Ах ты, рыжий идиот!--заорал он.--Я собирался подождать тебя здесь, потому что я--человек очень деликатный. Ты же, конечно, повел ее к себе.
Эти слова не требовали ответа, потому что прозвучали не как вопрос, а как утверждение. Стив воспринял их как нападение.
--Почему ты решил, что она здесь?
--Не уклоняйся от ответа, друг мой! В «Хилтоне» ее нет; на вилле--тоже. Больше ей негде быть.
--Снова дедукция? Хоккинс, так зачем ты меня ждал?
--Чтобы предупредить об одной вещи. Если ты влюбился в эту девушку, будь осторожен. Ты видел вечерние газеты?
--Нет.
В кармане Хоккинса лежала сложенная в несколько раз газета. Он достал ее и помахал ею, но Стив не мог видеть ничего, Кроме силуэта его лысой головы и ощетинившейся бороды.
--Расписано во всех газетах. Похоже, что пресса здесь так же несдержанна, как во Франции,--с горечью заметил он.
--Я все еще ничего не понимаю ...
--Де Джон  Коллинз тоже мой друг. Он попросил тебя позаботиться о его дочери и не допустить, чтобы ее преследовала полиция. Когда эти новости долетят до Лондона, отцу будет не очень-то приятно о них узнать.
--Неужели имя Луизы Коллинз упомянуто в газетах?
--Неужели? Взгляни сюдаl И это не все. Не очень-то верь Боугарту. Согласно отчетам, которые публикуются чуть ли не во всех газетах, он говорит только загадками, скрывая очень важную информацию.
--Тогда как человек по имени Хоккинс никогда не делает этого, да? И забудь о том, что пишут в газетах. Что говорят на вилле?
-- Не знаю, что говорят на вилле. Я там не был.
--С какого времени?
--С раннего утра.
--Так кто после этого чокнутый, Хоккинс? Ты хочешь, чтобы тебя тоже разыскивала полиция?
Собеседник Стив выпрямился, вздрогнув от волнения. Его высокий, резкий голос победно зазвучал.
--Я обошёл Боугарта! Я обошёл его по всем статьям! Часть этого дела может объясняться одной субстанцией—серной кислотой; другая часть объясняется другой субстанцией—маслом горького миндаля.
--Маслом горького миндаля? Что это такое?
--Яд, которым убили миссис Пуанкарее. Иди сюда.


Непредсказуемый, охваченный каким-то смешанным чувством между триумфомом и смутным страхом, Хоккинс бросился через дорогу к парапету набережной. Стив последовал за ним. Хоккинс останвился перед фонарём.
--Если ты прочтёшь, что здесь написано,--начал он с горячностью.
--Не хочу я ничего читать! Скажи лучше, что такое масло горького миндаля?
--То же смое, что нитробензол.
--Звучит как производное синильной кислоты. Я не прав?
--Фу-ты! Твоё невежество просто преступно. Хочу отметить, что Боугарт лгал.
--Что ты имеешь в виду?
--Если бы ты был на вилле вчера поздно ночью, то слышал бы, как он говорил, что впервые узнал о смерти Виктора Баренса от Эдварда Пуанкаре совсем недавно в Лондоне.
--А что не так?
--Он узнал об этом от меня, причём несколько лет тому назад, в Клубе расследования убийств.
--Какое это имееет значение?
--Клуб расследования убийств—отчётливо произнося каждое слово, продолжил Хоккинс,--это группа людей, собирающихся, чтобы обсудить
разные проблемы. Однажды я присутствовал там в качестве гостя. Когда я попытался заинтересовать Боугарта с историей Виктора Баренса, он сделал вид, что его это мало волнует
--Так что, твое самолюбие было уязвлено?
--Молодой человек, вы меня обижаете.
--Спасибо за «молодого». И это все, что произошло?
--Я не намерен выслушивать оскорбления. Вот так-то!--Хоккинс громко сглотнул.--Разве мог я предположить, что миссис Пуанкаре убьют сегодня утром? Вряд ли. Даже самый проницательный из живущих не мог бы предвидеть это. Поэтому ...
--А теперь послушай,--с ощущением безнадежности перебил его Стив и кивнул в сторону своего дома.--Луиза там одна. Я должен вернуться. Ты пришел ко мне, чтобы подстраховаться,--так я постараюсь подстраховать тебя. А теперь говори, что у тебя на уме?
--Сегодня утром я отправил
телеграмму из отеля.
--Нет, я не понимаю твоей мысли.
--В Клубе убийств прекрасно знали, что Пуанкаре советовался с Боугартом, и если бы Боугарту понадобились дополнительные факты о миссис Пуанкаре или о ком-нибудь еще, то куда бы он обратился? В Скотленд-Ярд! Каждый дурак об
этом догадается. Я почти уверен, что он разговаривал с заместителем начальника полиции Лондона. Согласен?
--Да, он разговаривал с ним.
--Что ты говоришь?! Боугарт признался в этом?
--Ничего особенного. Он сам сказал нам об этом сегодня утром.
--Неужели? Со мной они были не так любезны. Для меня было разумнее подождать, пока Боугарт оказался здесь, в Женеве, а потом послать заместителю начальника полиции телеграмму с запросом за подписью Боугарта.
--О господи! Час от часу не легче! Ты что, послал в Лондон поддельную телеграмму?
--Одну телеграмму. Только одну! В отеле я мог бы проследить за получением ответа. Конечно, какой-то элемент риска предполагался.
--Держу пари, что риск был, потому что подделка вышла довольно неважной.
--Ох уж этот твой детский сарказм! ..
--Хоккинс, я тебя не осуждаю. Все мы--лжецы в одной лодке. Но если ты опасаешься последствий ...
--Хоккинс изумленно взглянул на Стива.
--Последствий? Ну и ну! Думаешь, я стал бы связываться с таким рискованным предприятием? Нет, нет и нет! Я составил послание в самых общих словах: «Располагаете ли вы дополнительной информацией, касающейся обсуждаемого объекта?».
Боугарт мог не видеться с заместителем начальника полиции, или тот мог не ответить,
даже если бы был оплачен ответ на сто слов. В конце концов, он мог ответить по официальным каналам. Риск!
--Так, значит, он не ответил?
--О нет, ответил.--Хоккинс схватил газету двумя руками.--Очевидно, они с Боугартом обсуждали двух первых мужей леди. Я знал об этих двух мужьях уже давно, но тогда не обратил на них внимания, потому что ни от одного из этих бедолаг она не унаследовала ни пенни. С моей стороны это было ошибкой.
--Значит, ответ полицейского касался ее второго мужа? Летчика-истребителя Королевских ВВС?
Хоккинс оглядел Стива с ног до головы:
--Откуда моему славному другу это известно?
--Не имеет значения! Так это касалось ее второго мужа, не так ли?
--Нет. Там речь шла о первом муже. Я уже знал, что это был очень молодой и нервический химик-аналитик, работавший в фармалогической компании. В марте 1936-го они разошлись, а через месяц он покончил с собой, приняв яд под названием нитробензол. Эта информация и была в телеграмме. Может ли теперь кто-то сомневаться в том, что, где бы
ни появлялась эта женщина, там происходило самоубийство или убийство?
Стив отвернулся. Дома на набережной Туреттини стояли словно темно-серые столпы, освещенные светом уличных фонарей и восходящей луны. Стив взглянул на огни отеля. Он колебался; затем, обернувшись, снова внимательно посмотрел в лицо человека, стоявшего перед ним.
--Смеешься над моими умозаключениями? Смейся! --сказал Хоккинс.--Они были верными во всех отношениях.
--Я не смеюсь. С помощью этого нитробензола, или масла горького миндаля, миссис Пуанкаре и покончила с собой?
--Да, и вскрытие это подтвердит.
--В таком случае почему ты здесь?
Теперь смутился Хоккинс.
--Не понимаю,--произнес он.
--Думаю, понимаешь. Почему ты не поехал на виллу, чтобы отпраздновать победу над Боугартом и полицией? Почему остался здесь и трясешься, будто боишься их вопросов?
--Дело в том, дорогой друг ...
--Так в чем же?
--Дело в том, дорогой друг,--громко повторил Хоккинс,--что я не хочу, чтобы они задавали мне вопросы. Вот так! Я могу доказать каждую деталь способа, с помощью которого была убита миссис Пуанкаре, однако не могу объяснить способ, исполь-
зованный в случае с Виктором Баренсом.
--Баренсом? Баренсом в Берхтесгадене? Ты ведь говорил, что можешь объяснить именно этот случай! Кричал об этом всем и каждому прошлой ночью!
--Я был слишком оптимистичен. Я могу объяснить все, кроме одной очень маленькой детали. Мне не нравится, когда кто-то сомневается или насмехается надо мной. Короче говоря ...
--Короче говоря, ты умышленно лгал?
Хоккинс швырнул смятую газету через парапет в реку. Даже его лысая голова выражала нешуточную злобу.
--Я не лгал,--отрезал он,--не терплю, когда меня называют лгуном.
--Тогда как это называется? Нитробензол, очевидно, оставляет следы в теле жертвы?
--Естественно.
--Значит, на самом деле не существует никакой тайны о способе, которым была убита миссис Пуанкаре? Он отличался от того, который использовали в случае с Баренсом?
--Нет тайны? Другой способ?--Хоккинс перевел дыхание, чтобы не задохнуться от собственной честности.--Думаю, тебе следовало бы знать, мой славный друг, что в обоих случаях применялся один и тот же способ. Сегодня утром я завтракал в
обществе миссис Пуанкаре, так вот она ничего не ела и не пила, точно так же, как и Баренс в свое время. Инъекции с ядом ей тоже не делали, и никто не подходил к ней с ядом. Тайна, если ты желаешь это так называть, по-прежнему остается.
--Значит, ты не можешь объяснить эти две смерти? Брось курить, отвечай! Почему ты не можешь объяснить эти смерти?
--Потому что ...--Хоккинс снова замолчал, но уже по другой причине.
Вначале он просто смотрел в сторону отеля, но
затем его взгляд стал внимательнее. К отелю подъехала полицейская машина и остановилась у входа. Из нее вышли Филипп Пуанкаре, месье Людвик Монтан и Боугарт. Стив понял, что последние двое приехали, чтобы допросить Хоккинса, а это означало, что очень скоро очередь дойдет и до Луизы. Он непроизвольно поднял глаза, чтобы увидеть све-
тящиеся окна своей гостиной на шестом этаже дома, стоящего напротив.
Однако окна гостиной были темны, как и все остальные окна его квартиры. Стива охватила тихая паника. Пересчитав все окна вдоль и поперек, он убедился, что не ошибся: это была его квартира и
его окна. Он сам на мгновение погрузился в подобную пустоту. Хоккинс, протянув к нему руку, протараторил какой-то вопрос, но Стив его не слышал. Не замечая ничего вокруг и не отрывая взгляда от окон, он побежал через улицу наперерез какой-то машине, которая подала оглушительный сигнал, прежде чем его пропустить.
Вбежав в дом и уже добравшись до лифта, Стив вдруг вспомнил вопрос, который с самого утра собирался задать Хоккинсу, но конечно же забыл это сделать. Однако теперь было не до него. К беспокойству об Луизе добавилось еще одно: уже находясь в коридоре шестого этажа,
он засунул руку в карман, чтобы достать ключ от наружной двери квартиры, и с ужасом обнаружил, что его там нет.
--Дурак! Идиот!
Стив вспомнил, что положил ключ для мадам Треволон на переносной бар и не удосужился взять его оттуда. А когда спустился вниз за чемоданом Луизы, о котором, кстати, снова забыл в суматохе встречи с Хоккинсом, автоматический замок захлопнулся, и теперь, если с Луизой что-то случилось ...
 Он стоял в знакомом коридоре, в котором
витали ароматы самых разных блюд; вокруг ощущалось присутствие людей, хотя он ни разу ни с кем из них не встречался. Из некоторых квартир доносились приглушенные звуки работающего телевизора.--Стив знал, что это был именно
телевизор, а не радио, по более резкому и тяжелому звуку.
Если что-то случилось с Луизой...
--Чушь!--громко произнес он.
Он нажал на дверной звонок и не отпускал палец несколько секунд, прислушиваясь к шуму внутри. Затем позвал Луизу по имени, но не уловил ни звука голоса, ни шума шагов. Первая мысль, что Елизавета Пуанкаре могла вернуться и забрать с собой во тьму Луизу, была просто патологической и совершенно ему несвойственной. Взявшись за ручку двери, он стал вертеть и толкать ее. И дверь неожиданно поддалась. Стив буквально влетел в темную прихожую.
Дверь была заперта, но не на задвижку, пружинка осталась в открытом положении. Очевидно, это сделала сама Луиза, которая могла незаметно выйти из дома, пока он разговаривал с Хоккинсом. Стив заметался по квартире, зажигая повсюду
свет и постепенно убеждаясь, что, скорее всего, так все и произошло. А войдя в ванную, нашел там подтверждающее тему сообщение, написанное губной помадой на зеркале туалетного столика: «Я тоже тебя люблю. Прости меня, пожалуйста, за то, что я собираюсь сделать».
В открытые окна квартиры доносилась какофония из пронзительных звуков ночного города и шума стремительных вод реки. Стив вернулся в гостиную. Здесь все оставалось по-прежнему, в том числе и стаканы, из которых они пили вместе с Луизой, но вдруг безумный взгляд Стив остановился на телефоне. Хотя на первый взгляд могло показаться, что аппарат стоял на старом месте,
все же маленький блокнот рядом с ним был чуть сдвинут в сторону.
В блокноте не было никаких записей и пометок, но когда Стив поднес его к лампе и немного наклонил, то проступили очертания слов, написанных твердым карандашом на оторванном тонком листке. Он взял со стола тупой карандаш с мягким грифелем и,
положив блокнот на стол, легкими движениями стал заштриховывать поверхность листа до тех пор, пока не проявилась запись: «Эдвард Пуанкаре. Эдвард Пуанкаре. Эдвард Пункаре».
Должно быть, Луиза трижды написала это имя, сидя у телефона, излив на бумагу то, что было у нее на уме. Он почти явственно видел, как она писала это, ожидая ответа оттуда, куда звонила. Серая штриховка спускалась вниз по листу, и вдруг посе-
редине страницы появился твердо написанный адрес, который ей, вероятно, сообщили по телефону. Все слова были подчеркнуты:
«Ущелье призраков».
Больше на листке ничего не было.
«Ущелье призраков» ... Ущелье призраков» ... И вдруг Стив вспомнил, где уже слышал это название.
Он вырвал листок и положил его в карман. Взглянув на черно-белый набросок Луизы Коллинз, печально смотревшей на него со стены между двумя окнами, Стив не стал ее бранить за импульсивность, но и восхищаться стремлением взглянуть в лицо
опасности, даже испытывая при этом смертельный страх, тоже не мог. В памяти всплыло предупреждение Боугарта:
«Мне, к несчастью, не удалось предотвратить одну трагедию. Вторая не должна произойтиь.
Именно в этот момент раздался требовательный звонок в дверь, пробившийся сквозь мысли Стива и заставивший его подпрыгнуть со стула, на котором он сидел. Это могла быть только полиция. Если бы в квартире был запасный выход, он заперся бы из-
нутри. Нет, они не смогут помешать ему встретиться с Луизой. С другой стороны, они не должны узнать адреса до тех пор, пока он сам не разберется, что Луиза собиралась сделать.
Звонок продолжал пронзительно звенеть, действуя на нервы. Вероятно, Боугарт и месье Монтан заметили его, так же как и он их. Теперь ему вряд ли можно сделать вид, что его нет дома, и нет никакого другого способа выйти от- сюда, как только через эту дребезжащую дверь. Однако, открыв ее, Стив обнаружил, что это вовсе не полиция, а Бетти Стоуридж, казавшаяся сегодня чуть менее бла-
гожелательной и симпатичной, чем обычно. Мгновение постояв в нерешительности у входа, она безо всякого приглашения энергично шагнула в прихожую, оттеснив Стива.
--Простите мне это вторжение, мистер Беллоуз,--произнесла Бетти, меряя шагами прихожую.--Мне очень жаль, но я должна встретиться с ней. Где она?
--Если вы имеете в виду Луизу ...
--Пожалуйста, прошу вас! Ну конечно же я имею в виду Луизу! Только не говорите мне, что ее здесь нет. Ей больше некуда было деться.
--Так решил бы всякий,--с горечью проговорил Стив,--но на самом деле все обстоит иначе: она действительно была здесь, но ушла.
--Куда?
--Не знаю. К сожалению, мне тоже надо идти, причем немедленно. Не хочу показаться негостеприимным, но вы извините меня?
--Нет, я не могу извинить вас. Убийство не шутка; среди нас психически больной человек; полиция уже близка к аресту.
--По-вашему, я этого не знаю? В любом случае, что вам нужно от Луизы?
--Мистер Беллоуз, зачем она совсем недавно звонила Эдварду Пуанкаре?
Стив взглянул на часы, стоявшие на книжной полке. Было уже почти десять минут десятого--намного больше, чем он ожидал.
--Совершенно случайно,--продолжала Бетти,--я сняла трубку параллельного аппарата и услышала их разговор. Это так просто: на вилле много параллельных аппаратов. Конечно, я тут же положила трубку. Но зачем она звонила ему? Почему Эдвард уехал?
Бетти, по крайней мере, не представляла опасности. Часы тикали все более настойчиво. Наконец Стив решился:
--Я могу сказать вам то, что думаю сам, но в ответ вы тоже должны мне сказать кое-что.
--Все, что угодно, поверьте мне! О, все, что угодно!
--Что на самом деле представляет собой  «Ущелье призракоа»? Пуанкаре действительно обедал там прошлой ночью?
--Я ... я ... простите?
--Пуанкре говорил, что обедал там, хотя и добавил: «Если это можно назвать обедом», Не похоже, чтобы это было название ресторана. Кроме того, он считал, что я почему-то должен тоже знать это место.
--«Ущелье призраков»?--встревоженно произнесла Бетти.--Так это они туда отправились с Луизой?
--Ответьте, пожалуйста, на мой вопрос.
--«Ущелье призраков»! Это на улице Жанвье, следом за той, на которой находится ратуша в старом городе. Поэтому Эдвард и сказал, что вы должны знать это место. Он пошутил.
--Верьте не верьте, но я сыт по горло подобными замечаниями Эдварда Пуанкаре, которые он считает шутками.
--Так вот послушайте!--резко потребовала Бетти.--
В восмидесятые и девяностые годы девятнадцатого века здесь, в Женеве, жил художник, взявший себе псевдоним Жан Жанвье, Я как-то писала о нем статью. Вы когда-нибудь слышали о нем?
--Нет.
--Говорят, он был не очень хорошим художником, но его работы отличались ярким колоритом. Он специализировался на колдовстве, черной магии, вампиризме и всяких садистских ужасах. Его творчеством увлекались многие люди. В начале
двадцатого века был создан небольшой музей его картин, но, говорят, они были непристойными, и вскоре интерес к ним угас: картины Жанвье стали на рынке не ходким товаром.
После Второй мировой войны кому-то в голову пришла новая идея. Некий человек  купил несколько сенсационных холстов и открыл на улице, где когда-то жил Жан Жанвье, заведение, сочетавшее в себе ресторан и ночной клуб. Это довольно эксцентричный ночной клуб, хотя вечерами там можно и поесть. А кроме того ... там есть развлечения.
--Какие развлечения?
Бетти проигнорировала этот вопрос:
--Не имеет значения! Просто многих посетителей трясет от восторга от зрелища официанток и прочей обслуги с великолепными фигурами и черепами из папье-маше на головах. Вообще-то, конечно, это грубо, но кого-то иногда пугает.
-- И в этом--суть этого заведения?
--Да, что-то вроде усложненной версии «поезда-призрака» или «мельницы с привидениями» в парках развлечений.--В выразительных глазах Бетти появились искорки чувства, близкого к страху.-- Пожалуйста, скажите, Эдвард повел Луизу туда?
--Не знаю. Честное слово, не могу вам сказать. Меня здесь не было, когда она звонила ему. А почему он должен повести ее туда?
--Вот этого-то я и не знаю! Понимаете ...
--Продолжайте!
--Это было любимое место Елизаветы. Там даже сделали маску с ее лица. Мистер Беллоуз, вы кому-нибудь об этом говорили?
--Нет, я только что об этом узнал. Все произошло меньше чем за полчаса.
--Тогда никому не говорите! Обещаете?
--Почему?
--Я не могу сказать, в каком настроении может быть Эдвард. Ваша Луиза Коллинз кажется довольно приятной девушкой. Я уверена, что это так, и знаю, что вы ее очень любите,--тут Бетти заговорила громче,--но именно из-за нее произошло много бед, и, может быть, Эдвард пытается ... пытается наказать её решив немного попугать.
--Так вот оно что! Это тоже из разряда его шуток? --В словах Стива прозвучало скрытое оскорбление, что было словно пощечина Бетти. На этот раз такая чуткая и хрупкая Бетти, столь чувствительная к реакции других людей, видимо, недооценила эффекта, который желала произвести. Она вдруг рванулась
вперед:
--Погодите! Куда вы?
--Вы знаете куда.
--Нет, вы не должны. Я вам не позволю!
Наружная дверь в квартиру все еще оставалась открытой настежь, и сквозь нее проникали запахи пищи. Издалека доносились приглушенные звуки работающего телевизора. Подбежав к двери, Бетти с грохотом захлопнула ее и присловилась к ней спиной.
--Стив, я прошу, я умоляю вас! Вы всего не понимаете!
--Я ничего не понимаю! Отойдите от двери!
--Полиция ...
--Меня не волнует полиция. Прошлой ночью, когда на пол разлили серную кислоту, я поднял вас на руки и перенес в сторону. Мне повторить это сейчас? Отойдите от двери!
--Я очень не хотела этого говорить, поверьте, пожалуйста, я действительно очень не хотела, но вас должна волновать полиция, после того как вы и Боугарт рассказали обыкновенную неправду--иного слова не подберу!--об Луизе Коллинз,
--Что вы имеете в виду?
--Вы забыли, что в то утро на вилле я тоже была наверху--очень даже живая и проснувшаяся,--в то время как вы с Боугартом находились в комнате сэра Дональда Хоккинса? И тогда вы рассказали ему по секрету то, что на самом деле произошло в кабинете перед тем, как Елизавета разбилась насмерть. Если
полиция узнает о том, что было и что Елизавета говорила Луизой, то не отправится ли Луиза прямиком в тюрьму, где она, возможно, и должна находиться?





рячностью.
- Не хочу я ничего читать! Скажи лучше, что такое масло
горького миндаля?
- То же самое, что нитробензол.
- Звучит как производное синильной кислоты. Я не прав?
- Фу-ты! Твое невежество просто преступно! Прочти кни-

гу Мьюрелла о ядах. Хотел бы отметить, - провозгласил да-
лее Хатауэй, поднимая газету, как статуя Свободы - факел, -
что Гидеон Фелл лгал.
- Что ты имеешь в виду?
- Если бы ты был на вилле вчера поздно ночью, то слышал

бы, как он говорил (нет, скорее намекал!), что впервые узнал
о смерти Гектора Мэтьюза от Десмонда Ферье совсем недав-
но в Лондоне.
- А это не так?
- Он узнал об этом от меня, причем несколько лет тому на-
зад, в Клубе расследования убийств.
- Какое это имеет значение?
- Клуб расследования убийств, - отчетливо произнося

 



 
             ГЛАВА 7


От этих слов Стив замер на месте. Только это могло его остановить. Он смотрел на Бетти, внимательно изучая её. Словно бросая ему вызов, Бетти повернула ручку двери и
приоткрыла ее на несколько сантиметров, по-прежнему придерживая рукой, оставаясь на страже. Из коридора доносились знакомые звуки. Выражение лица Бетти стало еще более решительным.
--Вы, наверное, сочтете это шантажом, но я ничего не могу поделать. Да! Я подслушивала, стоя в то утро у комнаты сэра Дональда. Нет! Я не рассказала этого полиции, хотя совсем
недавно приехала в город в одной машине с месье Монтаном, Боугартом и Филиппом Пуанкаре. Называйте меня как хотите! Я сражаюсь за то, что мне очень дорого, и сделаю все, что в моих силах!
Стив молчал.
--Что это?--неожиданно спросила она.--Что вы де-
лаете?
По-прежнему не сказав ни слова,  Стив бросился в гостиную. Дверь в нее была широкой, и, кроме того, там был арочный проход, через который гостиная просматривалась от самого входа. Он почти физически ощущал, как неумолимо бежит время, как уходят в вечность минуты, а в этот момент в
какой-нибудь келье на улице Жанвье Луизу уже, может быть, «наказывают» и запугивают какими-нибудь уродливыми дешевыми эффектами. Сознание этого отнюдь не успокаивало его гнев.
Стив взял ключ мадам Треволон с переносного бара. у него было такое чувство, будто, выйдя отсюда, он сдался и проиграл игру.
Бетти повторила вопрос:
--Что вы делаете?
Стив положил ключ в карман и обернулся:
--Чуть раньше, выйдя отсюда, я забыл этот ключ. Теперь я снова собираюсь уйти.
--Вы этого не сделаете!
--Все, что я намереваюсь сделать,--отрезал он,-- это посетить общедоступный ресторан на общедоступной улице. Стоит ли использовать такие угрозы, чтобы попытаться остановить меня? 
--Да, простите, но стоит. Как будто вы не знаете, как много бед уже натворила ваша драгоценная мисс Луиза Коллинз. Видимо, она настолько изводила Эдварда угрозами, но у него не осталось другого выхода, как отвести ее туда.
--В «Ущелье призраков»?
--Луиза просила его об этом? Что еще?
--Дорогая Бетти, прекратите вы это! Ставлю десять против одного, что Луиза никогда даже не слышала об этом месте.
--Однако это она ему позвонила! Это из-за нее он, бледный как смерть, уехал с виллы! Говорю вам, я больше не позволю делать его несчастным! Он и так уже слишком много страдал!
--Страдал? Этот малый?
От этих пренебрежительных слов Бетти мгновенно вэвилась, словно от удара хлыста, потеряв над собой контроль:
--Господи! Ну какой же вы глупый! Как мало вы понимаете! С такой отъявленной нимфоманкой, как Елизавета ...
--Нимфоманкой?--Наступила мертвая тишина, которую снова нарушил Стив.--А вам не кажется, что ваш тон несколько изменился по сравнению с прошлой ночью? Не слишком ли серьезны эти изменения для женщины, которая была лучшей подругой и защитницей Елизаветы?
--Я и остаюсь ее подругой, и всегда ею была. Раньше Елизавета никогда—никогда--не была такой, пока не потеряла красоту.--Бетти стояла откинув голову и сцепив руки.--Вы когда-нибудь замечали, что действительно красивых женщин, а
зачастую и тех, кто особенно подчеркивает свою сексуальность, на самом деле секс не очень-то интересует? Они ничего собой не представляют в этом отношении, потому что слишком тщеславны и интересуются только собственной персоной. О господи, что я говорю?!
--Да уж, не скажешь, что это очень относится к делу. Так вы ответите на мой вопрос?
--Какой вопрос?
--Почему вы не хотите, чтобы я пошел в «Ущелье призраков»? И стараетесь, чтобы полиция тоже туда не попала?
--Я ...
--Потому что я могу задать кое-какие вопросы? И полиция, естественно, тоже? А потом обнаружить, что вчера вечером Пуанкаре там и близко не было?
--Да, это так, но это только часть правды. Вы не понимаете!
--Тогда скажите мне еще кое-что. Я собирался спросить об этом Хоккинса, но теперь сможете ответить мне вы. И так, ясно, что вчера вечером вы должны были обедать с Хоккинсом, но кто-
то отменил это мероприятие. Вы не виделись с ним до тех пор, пока не встретили его вместе со мной в отеле.
Верно я говорю?
--Конечно верно. Только я не понимаю ...
--Сейчас все поймете. Хоккинс сказал, что звонил вам в отель и договорился о времени обеда. Вы разговаривали с ним лично или он лишь оставил для вас сообщение?
--Он оставил сообщение. Меня не было в номере, я спускалась вниз купить сигарет.
--Вас не было в номере. А были ли вы в отеле?
--В ...
--Да! Не по той ли причине Эдвард Пуанкаре не смог отчитаться за несколько часов вчерашнего вечера, потому что в это время он находился с вами?
Кровь отлила от лица Бетти, а ее яркие глаза стали огромными. Дверь, приоткрывшаяся позади нее сантиметра на два, закачалась от легкого сквозняка.
--Мистер Беллоуз, это самое отвратительное и невыносимое, что мне доводилось когда-либо слышать! Вы что, обвиняете меня в ... в причастности к убийству Елизаветы?
--Нет,--прорычал Стив.
--Тогда что вы говорите?
--То, что вы--исключительно славная девушка с большой буквы. Вы попали в бешеный водоворот журналистики, но все, что вам нужно,--это муж и дом.
Бетти Скоуридж так побледнела, словно он обвинил ее в чем-то еще более тяжком, чем убийство. Она стояла выпрямившись и приоткрыв рот.
--Вы испытывали угрызения совести по отношению к Елизавете,--продолжал Стив.--Вполне возможно, что Пуанкаре любит вас. Иначе зачем ему надо было так галантно лгать о столь незначительном эпизоде его славной молодой жизни.
А теперь отойдите от двери. Я собираюсь найти его и разобраться с ним, если он вздумал попугать Луизу.
--О, тогда я спокойна. Думаете, вам это поможет?
--Почему бы и нет?
--Послушайте!--Отодвинувшись от двери, Бетти протянула руку и распахнула ее.
В коридоре за дверью, у стеклянной панели в дальнем его конце, раздался металлический скрежет лифта, поднимавшегося с первого этажа.
--Уходить уже слишком поздно,--проговорила Бетти.—Это--полиция.
Сделав широкий шаг, Стив очутился в проходе. Чуть правее, рядом с дверью лифта, была дверь на запасную лестницу. Медлительному «астматическому» лифту понадобится не меньше тридцати секунд, чтобы добраться до шестого эта-
жа. За это время он, никем не замеченный, сможет спокойно спуститься вниз.

Однако последние слова Бетти, сказанные исполненным боли и ненависти голосом, ненадолго остановили его.
--Если вы полагаете, что сможете причинить Эдварду боль или новые неприятности, я не думаю, что вам позволят сделать это. Это все равно не поможет, когда арестуют Луизу.
--Арестуют Луизу? Вы что, с ума сошли?
--О, я не думаю, что она сделала это! А вот Монтан так считает. Уверяю вас.
--Потому что опять подслушивали под дверью?
Это прозвучало еще более жестоко, чем его последняя атака, но Бетти не вздрогнула.
--Да, если хотите знать! У кого больше опыта по части методов полицейских допросов в любой стране-- у вас или у меня? Боугарт защищал Луизу изо всех сил. Он обеспечил ей алиби, сказав, что был с ней до завтрака сегодня утром.
--До завтрака сегодня утром? И что это дает?
--К сожалению, не имею ни малейшего представления. Хотя звучит не очень правдоподобно. Если вы хотите позаботиться о ней, вам лучше остаться и сделать это. Вам все равно
уже не удастся избежать разговора с Монтаном.
--Думаю, удастся,--резко возразил Стив и бегом бросился по переходу, а грохот лифта уже достиг такой громкости, что даже перекрывал глухие звуки работающего телевизора.
Добежав до тяжелой двери на запасную лестницу, он убедился, что за стеклянной панелью, сквозь которую можно было проследить прибытие лифта, света не было.
Оглянувшись через плечо в последний раз, Стив увидел Бетти, стоявшую в дверях его квартиры и прижимающую тыльную сторону ладони к зубам. Он многое бы отдал за то, чтобы взять обратно свои слова, потому что теперь его провожал обиженный, полный ненависти взгляд оскорбленной женщины, пребывающей в полном отчаянии. Этот образ так и стоял перед его глазами, пока он бежал по лестнице вниз.
Точно так же он не мог избавиться от мыслей о Хоккинсе; из головы не выходил его озадаченный вид и опущенные плечи, когда там, на набережной, до него дошло, что в реальной жизни убийство отличается от академического случая. Стив попытался прогнать от себя эти воспоминания. Он не мог сказать Бетти, что Боугарт делал все возможное, чтобы защитить Эдварда Пуанкаре и Луизу. Теперь облик Эдварда Пуанкаре в образе Мефистофеля с лихорадочно
горящими глазами вытеснил все другие, кроме Луизы.
Так, значит, этот элегантный и изысканный джентльмен «наказывает» Луизу? Наказывает так утонченно, используя фривольные приемы, в которых он преуспел, чтобы напугать ее? Шаги Стива по лестнице, представлявшей собой сооружение из бетона, в бетонном же каркасе, с армированными ме-
таллом ступенями, отдавались гулким эхом. Всякий раз, когда он пробегал мимо площадки очередного этажа, это эхо усиливалось. Гнев его сменился яростью.
И все же он не должен позволить этим образам затмить здравый смысл. Не должен ... Спокойствие.
Стив добежал до последней площадки, где находилась
массивная дверь с окошком на уровне глаз, которая вела в коридор на первом этаже и к выходу из дома. Он взялся за ручкy двери, собравшись ее открыть, и чуть было не столкнулся лицом к лицу с Людвиком Монтаном--начальником полиции Женевы.
Остальные, по-видимому, воспользовались лифтом, который они слышали с Бетти, решив, что это -- полиция. Однако на площадке первого этажа, напротив шахты лифта, стояли сэр Хоккинс, Филипп Пуанкаре, Боугарт и сам Монтан. Стив видел их в окошко и слышал их голоса, так как дверь
была снабжена пневматическим устройством, не позволявшим ей шумно захлопываться,--она оставалась чуть-чуть приоткрытой.
Монтан, седеющий человек в хорошо сшитом костюме, стоял позади всех и внимательно смотрел на окошко в двери, словно видел за ним Стива, но тот понимал, что полицейский, полностью поглощенный разговором, внимательно слушает остальных, что-то обдумывает и ждет.
--Сэр,--про гудел Боугарт, обращаясь к Хоккинсу,--
будем надеяться, что вы испытываете не больше неудобств, чем все остальные.
--Даже меньше,--тихо произнес Монтан.
--Вопрос,--повысив голос, продолжал Боугарт,-- исключительно важный и касается всех, кто присутствовал за завтраком сегодня утром. Вы, несомненно, должны понимать.
--Конечно понимаю,--холодно и с горечью ответил Хоккинс.
--Так вот, как столовая, так и гостиная распо-
ложены в восточной части виллы, окна из них выходят в сторону сада. Теперь вы должны помочь нам. Кто выходил в сад вскоре после семи утра?
--Я уже отвечал вам: сама миссис Пуанкаре. Она выходила прогуляться.
--Только миссис Пуанкаре, и больше никто?
--Я видел только ее,--ответил Хоккинс, глядя в сторону.--Вам это ни о чем не говорит?
- Сэр, нам хотелось бы, чтобы именно вы сказали нам что-нибудь.
--Что, например?
Атмосфера над этой группой на вид спокойных, словно на совещании, людей, стоявших у лифта, постепенно накалялась и уже была готова взорваться. У входа в дом стоял постовой полицейский. Стиву был виден его силуэт в свете уличного фонаря. В шахте лифта стало тихо: видимо, кабина остановилась на
одном из первых этажей. Боугарт шагнул вперед и нажал кнопку вызова. Раздалось жужжание и скрип начавшей спускаться кабины, но Боугарт-- взволнованный с красным лицом--настойчиво продолжал держать палец на кнопке, хотя в этом уже не было никакой необходимости.
--Итак,--напомнил Хоккинс.
--Прав ли я, предполагая, сэр Дональд, что вы сами были не на шутку взволнованы, когда сели в «роллс-ройс» и поехали в город после завтрака?
--Взволнован? Я? Фу-ты! Кто говорит, что я был взволнован?
Это было похоже на лай терьера. Боугарт внимательно посмотрел на него.
--Я лишь хотел упомянуть тот факт,--вежливо заметил он,--что вы даже забыли свою шляпу. Ее и до сих пор нет с вами. Если человек забывает такую великолепную вещь, как эта шляпа, с которой я вас поздравляю и даже немного завидую, это позволяет предположить, что он был расстроен не
меньше, чем, к примеру, миссис Пункаре, надевшая слаксы с туфлями на высоком каблуке.
--Неужели? И что вы хотите этим сказать?
--Кстати, верное замечание. Говорите!--вмешался Монтан.
--Прошу прощения, сэр!--горячо заговорил Боугарт, обращаясь к начальнику полиции.--Вы заставляли меня молчать весь день, и это было ваше право. Однако я не могу допрашивать ваших свидетелей. Я не могу служить и нашим и вашим, что, собственно, и приходилось мне делать сегодня.
--Да, друг мой,--ответил месье Монтан,--кажется, вам досталась именно эта участь.
Грохот лифта становился все громче. Филипп с запавшими глазами, пребывавший, как и Стив,
в состоянии полного отчаяния, сделал жест, как бы пытаясь остановить ускользающую кабину.
--Послушайте,--проговорил он,--поскольку Луиза имеет отношение ...
--Мы собираемся встретиться с мисс Коллинз,-- резко перебил его начальник полиции,--в нужное время. Это может подождать. Что же касается вас, друг мой,--продолжил он, обращаясь к Боугарту еще более жестким тоном,--то совершенно очевидно, что вы пытались руководить нами. Однако мне кажется, что вам тоже хотелось бы докопаться до истины, так что задавайте ваши вопросы.
Какое-то мгновение Боугарт колебался.
--На самом деле существуют только два самых важных вопроса, остальные--производные от них. Ну что ж, хорошо.--Боугарт взглянул на Хоккинса.-- Первый вопрос  я хотел бы задать вам.
--Агаl И он конечно же касается сегодняшнего утра?
--Нет,--ответил Боугарт, особо подчеркнув это сло-во.--Речь пойдет об альбоме с фотографиями, который находится у вас, и смерти Виктора Баренса семнадцать лет назад. Всякое упоминание о Викторе Баренсе действовало на Хоккинса как удар хлыста.
--Когда вы прошлой ночью читали нам лекцию,-- продолжал Боугарт,--вы перечислили способы, которыми этот человек не мог быть убит, размахивая при этом, словно талисманом, этим самым альбомом. Если он действительно так важен, то это должно означать, что на одной из фотографий, сделан-
ных в Берхтесгадене, вами, по-видимому, обнаружены доказательства. Я очень внимательно--чуть ли не до полного отупения--изучил весь альбом, но нигде не нашел никаких доказательств.
--Совершенно верно,--холодно заметил Хоккинс.--Их там и нет.
С грохотом, достигшим апогея, лифт остановился на первом этаже. Свет из его кабины осветил сквозь стеклянную панель лица стоявших на площадке
Боугарт, собравшийся было открыть дверь лифта, остановился, и она с шумом захлопнулась.
--Ага, так-так ... Значит, ваша знаменитая и до сей поры не объясненная теория основана не более чем на случайных догадках?
--Сделайте одолжение,--сердито произнес Хоккинс,--избавьте меня от оскорбительных замечаний. Моя теория основывается на других-- других!--фотографиях поездки миссис Пуанкаре в Германию. Если бы вы слушали меня много лет назад
в Клубе расследования убийств, то услышали бы об основной улике. Я и Стиву Беллоузу о ней говорил.
Месье Монтан, несмотря на свой безупречный английский, заговорил неожиданно резко и гортанно:
--Будьте так любезны, сэр Дональд, назвать нам ее сейчас!
--Остановитесь!--вмешался Боугарт.
--Друг мой,--возразил Монтан,--но ведь всякому терпению существует предел!
--Остановитесь, говорю вам,--прорычал Боугарт,
сощурив глаза.--Теперь я понял, что он имеет в виду, и это, возможно, расчистит почву у нас под ногами.-- Некоторое время Боугарт стоял не открывая глаз.--А теперь--второй, не менее важный вопрос,--он взглянул на Филиппа Пуанкаре,--и задам я его вам. Я настаиваю, я прошу вас крайне тщательно обдумать его.
Филипп, стоявший с опущенной головой, слегка кивнул. Весь вид этого совершенно безупречного молодого человека, в безупречном пиджаке и безупречно отутюженных брюках, с безупречно накрахмаленным воротничком, был глубоко трагич-
ным. С ним плохо обошлись, и он понимал это. Он сделал все, что мог, но этого оказалось недостаточно. И вот теперь твердо и решительно стремился понять происходящее.
--Послушайте!--произнес он.--Вы знаете, каким образом убили Елизавету?
--Да,--ответил Боугарт, переглянувшись с месье
Монтаном.--у нас есть все основания предполагать, что знаем.
--Я ни в коем случае не уклоняюсь от ответа на ваш вопрос,--горячо продолжал Филипп.--С тех пор как я вернулся из банка, мне пришлось ответить на целую их вереницу. Так вот что я думаю: из того, что вы оба говорили, следует, что Елизавета либо покончила с собой, либо была отравлена ядом?
--Верно, молодой человек,--подтвердил месье Монтан.--Мы почти уверены, что это был яд.
--Ага!--пробормотал сэр Дональд Хоккинс.
--То есть все это должно было произойти во время завтрака ...
--Или до завтрака,--вставил Боугарт.
--Так .. «или до завтрака»  Вы говорите, что докопались до сути дела,--закричал Филипп,--а сами утверждаете, что ее отравили либо во время завтрака, либо до него?
--В каком-то смысле,--спокойно согласился Боугарт,--это абсолютная правда.
--Но этого не могло быть. Это же полная чушь! Елизавета не завтракала. Она всегда сидела за столом во время завтрака, иногда могла выпить кофе с булочкой, но сегодня утром ничего не ела.
--В данном конкретном случае,--заметил Боугарт, --речь не идет о завтраке в привычном смысле. Это и есть предмет моего вопроса.
Несколько мгновений стояла мертвая, леденящая душу тишина. Хоккинс, опустив голову, неотрывно глядел в пол.
--Мы пятеро,--продолжал Боугарт,--спустились к
завтраку в разное время. В моем случае сказать «спустились» было бы неверным, поскольку я спал на первом этаже, кстати тоже в восточной части виллы. Так вот, позвольте продолжить.--Он секунду помолчал. --В какое бы время ни спустился каждый из нас--вы, сама миссис Пуанкаре, мисс Коллинз, сэр Дональд Хоккинс и я,--важно то, что все мы вышли из-за
стола в половине восьмого. По словам сэра Хоккинса, миссис Пуанкаре выходила прогуляться в сад вскоре после семи часов. Вы видели ее тогда?
--Нет, не видел, но уверен, что она выходила.
--Почему вы так уверены?
--Потому что она всегда так делала. Каждое утро с тех пор, как начала работать над книгой.
--Когда и где вы в первый раз увидели ее в это утро?
--Когда спускался вниз, примерно в четверть восьмого. Она выходила из кабинета.
--Из кабинета?--Боугарт повысил голос.--Из каби-
нета? Вы совершенно в этом уверены?
 
--Конечно уверен!--закричал Филипп с искренностью и отчаянием, в которых невозможно было усомниться.--Почему она не могла этого сделать? Она сказала, что посидит с нами и выкурит сигарету, прежде чем приступит к работе.
В мертвой тишине Стив, стоя за дверью, увидел, как двинулся силуэт полицейского, дежурившего у входа. Вначале послышался звук его шагов по плитке, а затем по бетонному полу коридора. Подойдя к месье Монтану, полицейский отдал честь
и сказал по-французски:
--Господин начальник, сигнал подан.
--Прекрасно!--произнес месье Монтан с легкой хитроватой усмешкой.--Можете идти. А вас прошу в лифт вместе с остальными. Теперь мы должны встретиться с мисс Коллинз.
--Но послушайте ... --начал Филипп.
--Прошу вас зайти в лифт! Думаю, как-нибудь поместимся все, хотя и будет немного тесновато. Мисс Коллинз наверху, сигнал подан. У нас очень мало времени.
Полицейский ушел, оставив Стиву путь открытым, однако даже после того, как вся группа зашла в лифт, он не мог сдвинуться с места. И стоял неподвижно до тех пор, пока не услышал сзади, со стороны лестницы, голос. Позже он припомнит, как был подан сигнал, давший волю другим силам, которые не остановились вплоть до той самой отвратительной сцены следующего утра.
В этот момент, когда его разум был готов взорваться от гнева и злости, на лестнице раздался голос Бетти Стоуридж. Она стояла в середине последнего пролета, держась рукой
за железные перила; электрическая лампочка над ее головой, забранная в металлическую сетку, отбрасывала резкие тени на ее нежное лицо. Стив никогда не забудет ее гибкую, стройную фигуру в желтом платье, в таких же, как и у Луизы, жел-
товато-коричневых туфлях и чулках. Бетти спустилась вниз, на площадку.
--Не думала, что догоню вас ...--Она замолчала.--Пожалуйста, простите меня за то, что я вам наговорила. Я ничего подобного не имела в виду! Если вы собираетесь в «Ущелье призраков», то я пойду с вами.
Стив разозлился еще больше, хотя ему было трудно устоять перед этим умоляющим голосом и поднятыми на него глазами.
--Не хотелось бы показаться негалантным, но у вас есть на это какие-то особые причины?
--Да! Все на свете причины!
--И все ради Эдврда Пуанкаре?
--И ради вас тоже. Я не была до конца откровенна с вами, да я и не могла. Возможно, и не смогу!--Ее умоляющий взгляд действовал на Стив почти гипнотически.--Можно мне пойти с вами?
--Если пообещаете не вмешиваться.
--Обещаю совершенно. ни во что не вмешиваться, --проговорила Бетти,--в том смысле, который вы имеете в виду. Только вы не представляете, что может случиться, если я не пойду. Вы не представляете, что может случиться,--она дотронулась до лацкана его пиджака,--в «Ущелье призраков».

В сиянии лунного света над низкими крышами домов, стоящих на самой вершине холма, севернее улицы Жана Жанвье выделялся темный силуэт «Отель де Рона».
--Вы как-то говорили о невероятных убийствах,-- раздался в темноте голос Бетти,--и в то же время не знаете имени Монтана?
--Вообще-то это имя мне немного знакомо. Я где-то уже слышал его.
--Должны были слышать. Держу пари, сэру Дональду Хоккинсу  оно известно.
--Хоккинсу известно все. А откуда ему знать именно об этом случае?
--Он произошел в Женеве,--ответила Бетти.--Убитая женщина продолжала идти.
Когда Стив попытался припарковать машину у глухой стены, где, кстати, этого не следовало делать, он услышал, что задние колеса прокручиваются в грязи. Стив попытался сделать еще одно усилие, но мотор взревел и заглох. Бетти, сидевшую рядом, наклонило к нему, она взглянула в его глаза.
Но что можно было увидеть в глазах, кроме легкого блеска?.. Куранты пробили десять. Если не считать доносившегося издалека лая собаки, улицы были такими тихими, что казались совершенно опустевшими. Стив вежливо наклонил
голову и спросил:
--Это была какая-то особенная мертвая женщина?
--Я вам серьезно говорю.
--Я тоже серьезно. Кстати, где находится эта «Ущелье призраков»?
--Бросьте камень--и попадете в нее.--Бетти прислонилась еще ближе.--Показать?
Стив вышел из машины, обошел вокруг нее, открыл дверцу и чуть ли не вытащил Бетти наружу.
--Ладно, показывайте, где жил этот Жан Жанвье. Раз уж мы собираемся в ночной клуб с таким названием, не стоит тащить туда призраков или шагающий труп.
--Жан Жанвье жил в другом месте, а сюда принесли самые лучшие его картины. Кстати, хотите верьте, хотите нет, но я расскажу вам правду об этой мертвой женщине. Это была императрица Елизавета Австрийская, жена императора Франца-Иосифа, а произошло это лет шестьдесят назад. Под «небесным оком» луны на маленькой, сбегавшей под
уклон уличке, освещенной тусклыми лампами на уровне земли, Стив приостановился, услышав это имя.
--Австрийская императрица,--продолжала Бетти,-- приплыла по озеру пароходом  и остановилась инкогнито в одном из отелей, выходивших на набережную Мон-Блан. На следующий день, когда она возвращалась пешком по набережной на пароход, молодой итальянец по фамилии Лукени
поднялся с лавочки и подбежал к ней.
Никто, включая и императрицу, не увидел в его руках оружия. Свидетелям показалось, что Лукени хотел украсть часы, висевшие на груди Елизаветы. Он ударил ее кулаком и убежал. Императрица сказала, что ничего не случилось, и продолжала идти к пароходу вместе с графиней Штерн. Теперь
припоминаете этот случай?
--Да.
--Императрица, сама того не зная, уже была мертва. Ей проткнули легкие и сердце ножом с таким тонким лезвием, что она даже не почувствовала, как началось внутреннее кровотечение, пока не упала.
--Еще один случай из вашего журналистского опыта? И к чему вы его упомянули?
--А вы не понимаете? Тогда комиссара полиции звали Монтан. Возможно, это простое совпадение имен, но в любом случае наш Монтан--начальник полиции.
--И это все? Вы только поэтому вспомнили тот случай?--Они стояли близко друг к другу. Бетти снова взглянула на Стива. То ли она забылась, охваченная каким-то непонятным волнением, от которого глаза ее засияли, а может быть, вспомнила о своей привлекательности и невольно разыграла роль соблазнительной сирены даже перед таким мужчиной, идеалом которого была Луиза Коллинз.
Где-то неподалеку раздавались негромкие высокие звуки аккордеона и слышались голоса. Вначале это был чуть слышный гул, но затем их звучание приобрело глубину и силу, а мелодия аккордеона взвилась вверх.
--Так это единственная причина?--снова спросил Стив.
--Вы сами знаете, что нет.
--Тогда что?
--Мы почти пришли. Вот ступеньки, которые ведут вниз, в «Ущелье».
--Вижу. Вы думаете, мы можем встретить здесь мертвую женщину?
--О, не говорите глупостей! Когда мы встретимся с Эдвардом Пуанкаре  и вашей юной подружкой--если мы, конечно, вообще найдем их,--вы позволите вначале поговорить мне? Позволите?
--Нет.
--Вы не очень-то хотите помочь мне, как я посмотрю?
--В том, чтобы Луизу арестовали за убийство?
--Ее не станут арестовывать. По крайней мере, обещайте, что не будете говорить до тех пор, пока я не скажу Эдварду одну вещь! Только одну! Нет, не отвечайте! Не отвечайте! Сюда.
Спотыкаясь, они спустились по ступеням мимо тяжелой двери, которую открыла Бетти, потом прошли по коридору; затем снова преодолели несколько ступеней вниз и повернули направо, а когда вошли в зал, их оглушили звуки аккордеона и гвалт голосов.
--Мадам и месье!--завопил по-французски визгливый женский голос.--Добро пожаловать! Очень рады приветствовать вас у себя.
Первым желанием Стива было расхохотаться при виде абсурдности происходящего, однако оно быстро прошло. Это было довольно просторное помещение, стилизованное под пещеру в скале, с гротами и толстыми столбами. Шесть или семь солидных пар танцевали под визгливые звуки аккордеона.
За исключением этих немногочисленных людей среднего возраста, основную массу посетителей заведения составляли полные энтузиазма молодые мужчины и женщины, очевидно завсегдатаи танцплощадок.
Стив оглядел убранство стен и, наконец, официантку. Приглушенный жутковатый ритм, смешиваясь с барабанным боем, звуками трубы и пианино, приводил в восторг танцующих. Причудливый и даже какой-то неестественный
эффект достигался через эмоции тех, кто смотрел на них. Танцующие пары двигались как зачарованные.
В тусклом свете ламп к ним «подплыла» официантка, выставленные напоказ прелести которой резко контрастировали с ее мертвенно-бледным лицом с широко раскрытым ртом и шрамом на шее от удара шпаги.
--Закажете столик? Столик для месье и мадам? Столик?
То, что на официантке была надета маска, можно было разглядеть, только находясь рядом с ней. Бетти, несмотря на легкомысленное настроение, страшно испугалась и отпрянула назад.
--Их здесь нет,--сказал Стив,--Луизы и вашего дружка. Их здесь нет.
--Они должны быть здесь!
Неприятный пронзительный смех, производимый специальной машиной, гримаса цивилизации, звучал громче музыки. У Стива создалось впечатление, к счастью всего лишь на мгновение, что присутствующие здесь вовсе не были челове-
ческими существами.
--Ладно, осмотритесь!--прокричал Стив сквозь шум.--Вам видно каждый ...
--Вот они! Под картиной с тремя вампирами и их жертвой!
-- Закажете столик?
--Да, столик.--Стив хотел было спросить, нельзя ли здесь что-нибудь перекусить, но передумал.--Вон тамl Нужен столик вон там!
Кто-то из посетителей, перебравший спиртного, упал прямо на один из столов, расставленных вокруг столбов и у стены. Луиза Коллинз и Эдвард Пуанкаре сидели напротив друг друга; головы их почти соприкасались. Луиза что-то энергично говорила, а ее собеседник, похоже, отрицал каждое ее слово.
--Погодите!--попросила Бетти.
Но Стив не стал ждать. Пройдя мимо официантки, он на- правился прямо к столику у стены. Он не мог слышать последних слов Луизы и восклицания Пуанкаре. Однако, когда Луиза взглянула на Стива, он увидел в ее глазах застывший ужас, да и выражение лица Эдварда Пуанкаре  было виноватым и тоже почти паническим, что он поспешно попытался скрыть. Вскочив со стула, отчего тот упал, Эдвард
прокричал во все горло какое-то слово, которое утонуло в музыкальном крещендо.
Музыка умолкла. Все до одной официантки--а их было шестеро, в разных масках и костюмах--необъяснимым образом исчезли, словно их и вовсе не было. Мягкий зеленоватый свет разлился и засиял под сводами гротов. Точно так же исчезли и все иллюзии. Если не считать своеобразных картин, которыми были увешаны все стены, пещера
превратилась в обычный ночной клуб, заполненный довольно немодно одетыми жителями пригорода, аплодирующими музыкантам и возвращающимися за свои столики, покрытые красно-белыми скатертями.
--Добрый вечер, дружище,--приветливо произнес Эдвард Пуанкаре.--Какой сюрприз--видеть вас здесь. Не желаете присесть ?
Стив, у которого то ли от жары, то ли по какой-то другой причине немного кружилась голова, ничего не ответил.
--Присаживайтесь, пожалуйста,--снова предложил Пуанкаре.--После десяти еду уже не подают, но у вас такой вид, что, кажется, сандвич вам не помешал бы. Заказать вам?
--Благодарю вас,--в том же тоне ответил Стив.
--Что-нибудь выпьете?
--Спасибо.
Однако эта хрупкая и нервозная вежливость могла оборваться от напряжения в любой момент; атмосфера была неподходящей. Не посетители, экономично потягивавшие весь вечер маленькую рюмочку бренди или кружку пива, и не металличес-кие пепельницы были главной достопримечатель ностью «Ущелья призраков» на улице Жана Жанвье, 16. Взгляд к себе прежде всего притягивали слегка подсвеченные картины, висящие на стенах.
Написаны они были скверно: краски были слишком мрачными, а детали--слишком замысловатыми, но все это вместе придавало им какую-то грубую силу, пробуждавшую в созна-
нии образы. На них были изображены юные ведьмы и старые карги, поклоняющиеся Сатане. Среди прочих один холст был с претензией на сюжет о Синей Бороде и его женах, который и позже долго не выходил из головы Стива.
--Присаживайтесь, пожалуйста,--уже очень громко повторил Пуанкаре.
--Нет, не думаю, что кому-то из нас следует садиться,--вмешалась Бетти.--Эдвард, так дальше продолжаться не может. Я разговаривала со Стивом.-- Она помолчала.--Он знает.
--Что знает?
--Сегодня утром,--высоким голосом напомнила Бетти,--ты велел мне не притворяться глупой. Надеюсь, ты тоже не будешь вести себя глупо. Если Стив догадался, то полиция тоже сделает это. Почему ты им не скажешь, что вчера вечером, по крайней мере между началом восьмого и началом одиннад-
цатого, ты был со мной в моем номере «Отель де Рони»?
Несколько секунд все молчали. Луиза Коллинз медленно встала. Бетти, заставившая себя
безо всякого смущения произнести эти слова, покраснела и замерла на месте. Однако Пуанкаре, вместо того чтобы по привычке отнестись к сказанному легко и препсбрежительно,
стал совершать движения человека, пробирающегося сквозь густой туман.
Его сухощавая фигура, в темном ворсистом костюме с черным галстуком, глубоко посаженными глазами, орлиным носом и большим ртом, выделялась на фоне картины с вампирами, висевшей позади него.
--Ты спрашиваешь, почему я не сказал им, да?-- произнес он.--Ты имеешь в виду вчерашний вечер? А почему бы мне не сказать им, что вчера вечером между--какими ты там говорила?--часами я находился в номере Луизы Коллинз в отеле «Хилтон»?
--Эдвард!--воскликнула Бетти.
--Я не скажу им этого,--громко продолжал Пуанкаре,--потому что это неправда--такая же неправда, как и твоя история с «Отель де Рони».
Бетти пристально посмотрела на него:
--Не стоит защищать ...
--А разве кто-то кого-то защищает?--спросил Пуанкаре, и в зеленом свете пещеры стало заметно, как лицо его исказила судорога и на лбу выступили капли пота.--В свое время мне доводилось играть во многих пьесах, но я никогда не участвовал в постельном фарсе. Можете вы, женщины, думать хоть о чем-нибудь другом?
--И все же,--вмешался Стив,--мы имеем то, что имеем. Совершено убийство--самое серьезное убийство на свете, и в то же время это--постельный фарс, потому что муж отсутствует.
--А вы-то о чем говорите? Какое вам-то до этого дело?
--Меня это совершенно не касается. Вы можете тащить в свою постель сколько угодно женщин. --Неожиданно Стив схватил Пуанкаре за шиворот, развернул его и отшвырнул к стене.--А теперь расскажите о том, как вы собирались «попу-
гать» Луизу.
Худыми плечами Эдвард Пуанкаре ударился о картину, сдвинув ее набок; бутылка, стоявшая на столе, перевернулась. Однако после этой короткой вспышки ярости некоторые зрители решили, что это была забавная немая сцена, и принялись аплодировать. Стиву и Эдварду Пуанкаре при-
шлось взять себя в руки.
Пуанкаре это удалось не сразу. Поправляя галстук, он произнес:
--Напугать Луизу? Вы что, спятили?
--Это я сказала,--крикнула Бетти,--но на самом деле я так не думала! Я имею в виду, что я не знала, что было на самом деле. То есть ...--Она замолчала, очевидно так и не зная, что же она имела в виду.
--Мистер Пуанкаре,--официальным тоном проговорил Стив, оттягивая собственный воротник,--я прошу у вас прощения. Похоже, мы ведем себя как не очень цивилизованные люди.
Неожиданно Пуанкаре разразился своим привычным громким смехом:
--Довольно справедливо, дружище! Я рад, что вы это сказали. Вообще-то для того, чтобы не уронить своей чести, я должен был бы нанести вам ответный удар, но я уже не молод, как когда-то.--Затем, все еще продолжая посмеиваться над собой, он заговорил совсем другим голосом. При этом осанка его совершенно изменилась. Теперь у него был вселя-
ющий трепет величавый, царственный вид; в тусклом свете было видно, как преобразилась каждая черточка его лица. Он прочитал какой-то монолог.
После этих слов голос Эдварда Пуанкаре зазвучал как обычно, развеяв иллюзию вихрем сарказма:
--Или, как, впрочем, не говорил Отелло, просто бедолага, который, кажется, нерасчетливо любил всех, кто попадался ему на глаза. Эх, вы, дурачок, я вовсе не пугал Луизу. Если на то пошло, это она пугала меня.
--Что вы имеете в виду?
Возглас Луизы:
--«Это не смешно!»--он тут же пресек:
--Согласен, не смешно, малышка.--Пуанкаре взглянул на Стива:--Она допрашивала меня, как Монтан и Боугарт, вместе взятые.
--Да, я задавала ему вопросы, - с отчаянием в голосе подтвердила Луиза,--однако в ответ услышала совсем немного, хотя была с ним совершенно откровенна и рассказала о том, что произошло сегодня утром.
И снова угроза надвигающейся беды расправила крылья. Была ли беда на самом деле?
--Ты рассказала ему ...
--Я рассказала ему о том, что была вместе с Елизаветой в кабинете; рассказала, что между нами произошел страшный скандал, что Елизавета обвинила меня в том, что я краду у нее мужа, хотя
теперь не уверена, что она имела в виду мистера Пуанкаре. Я рассказала ему, что она выбежала вслед за мной на балкон, и призналась, что в тот момент, когда Елизавета упала, с ней рядом была
только я.
Бетти ничего не сказала--в конце концов, она уже знала всю эту историю. На столе между Луизой и Эдвардом Пуанкаре лежали кое-какие остатки обеда и стояли две бутылки бургундского. Одна
из них--та, что перевернулась,--была пуста. Пуанкаре, взяв вторую и совершенно не заботясь о стакане, опрокинул ее и стал скорее не глотать, а вдыхать содержимое.
--Выпейте!--предложил он, шумно ставя бутылку на стол.--Кстати, Беллоуз, что сделают в этой стране с тем, кого обвинят в убийстве? Здесь ведь нет смертной казни?
--Пока нет.
--Что значит пока «нет»? Они что, хотят поменяться с Англией и ввести смертную казнь, вместо того чтобы отменить ее там?
--Не волнуйтесь! Дело в том, что ...
--Дело в том,--сказал Пуанкаре, который теперь был разумен и строг,--что сегодня утром я еще не понимал всей глубины моего горя. Если двенадцать часов назад против меня и Луизы уже выдвигалось гипотетическое обвинение, то теперь у меня
бегут мурашки по телу, когда я думаю о том, что будет, если Монтан и Боугарт узнают все остальное.
-- Боугарт знает.
--Что-что?
--Я сказал, что Боугарт знает. Он обещал помочь вам и мне тоже. Не жалуйтесь, вы--невероятно везучий человек.
--Значит, я--невероятно везучий человек, да? Я--невероятно везучий человек, говорит этот шутник! Да всего каких-то пять минут назад моя дражайшая Бетти, войдя сюда, разыграла какой-то балаган о сомнительном приключении в «Отель де Рони». Думаю, если меня обвинят в убийстве моей дорогой жены, то при вынесении приговора для присяжных не
будет иметь большого значения, произошло ли это из-за милой чаровницы, ожидавшей меня в отеле  «Хилтон», или же из-за другой милой чаровницы в «Отель де Рони».
Бетти, тяжело дыша, начала было говорить одно, но закончила совершенно другим:
--Ты думаешь только о себе, а я все это глупое романтическое время моего увлечения думала ...
--О чем же ты думала--быстро спросил Пуанкаре.
--На самом деле это не имеет значения.
--Будь справедлива, детка,--со страданием и иронией в голосе произнес Пуанкаре.—Я--твой абсолютный и преданный раб. Целую твои лодыжки и далее вверх!
--Довольно! Довольно! Довольно!
--О нет! Я никогда не обманывал тебя и никогда не стану этого делать. Однако я не вижу никакого выхода из этой неприятности, кроме как прямо в тюрьму. Кто, черт возьми, может теперь кому-то из нас помочь?
--Возможно, я смогу,--сказал Стив Беллоуз.
--Хо! Со всем уважением, приятель ...
«Итак, теперь,--размышлял Стив с некоторой иронией,--я благородно и великодушно собираюсь спасти человека, которого совсем недавно был готов растоптать обеими ногами--прямо как в мелодрамах, в которых он обычно играл».
Однако эти мысли никак не сказались на его поведении.
--Послушайте,--потребовал он.--Ситуация может сложиться не так плохо, как вам кажется. Луиза задавала вам какие-то вопросы, не так ли?
--Да! Ну и что?
--Так вот, если вы сейчас правдиво сообщите нам о некоторых вещах, а Луиза осознает необходимость рассказать о сегодняшнем завтраке ...
--О завтраке?
--Да, именно о завтраке. Так вот, если вы оба сделаете это, мы сможем схватить убийцу и без помощи полиции и даже Боугарта.
Бетти бросила быстрый взгляд на Стив; Луиза не отрываясь смотрела на стол. Пуанкаре снова взял бутылку, опустошил ее одним огромным глотком и, пронзив Стива тяжелым, подозрительным взглядом, поставил бутылку на стол.
Кажется, я предлагал вам выпить?--спросил он.--Нет, погодите. Нас не станут обслуживать до тех пор, пока не погасят свет и не вернутся ведьмы. Но послушайте: если вы берете на себя роль Великого Детектива, которую в последнее время выполнял сэр Дональд Хоккинс ...
--Я не беру на себя роль великого детектива. Я не могу на это претендовать.
--Действуйте по своему усмотрению, дружище. Теперь уже все равно! Только как вы собираетесь справиться с тем, что они могут арестовать Луизу за то, что она столкнула Елизавету с балкона?
--Луиза никого не сталкивала с балкона. Полиция теперь это знает. Мистер Пуанкаре, вашу жену отравили.
--Что?
--Повторяю: вашу жену отравили сегодня утром-- либо за завтраком, либо после него. Это выводит вас из круга подозреваемых, так как вы не спускались к завтраку, и Бетти тоже, потому что ее там не было. И наконец, если бы Луиза действительно отравила миссис Пуанкаре, стала бы она ходить следом за
ней и смотреть, действует ли яд, тем самым навлекая на себя подозрения?
Неожиданно в одном из гротов этого подобия пещеры машина издала пронзительное хриплое «ха-ха-ха!». Женщины тихо и с удовольствием взвизгнули. Луиза села за стол, прикрыв лицо руками.
--Так Елизавету отравили?--спросил Пуанкаре, доставая серебряный портсигар.--Откуда вы это знаете?
--Я слышал, как об этом говорили Монтан и Боугарт.
--Да? И как же ее отравили?
--Они не удостоили меня чести это объяснить. По крайней мере, существует одна возможность. Что вы думаете насчет сигареты, выкуренной за завтраком?

 



           ГЛАВА  8
 

--Сигареты?--недоверчиво переспросил Пуанкаре. Его взгляд невольно упал на собственный портсигар. Лихорадочным жестом он убрал его обратно в карман.
Как вы указали раньше, приятель, сегодня утром меня за завтраком не было; ни о какой сигарете я не слышал ни слова. Что вас натолкнуло на мысль, что все могло произойти именно так?
--Да вовсе не обязательно, что именно так. Может быть, и полиция так не считает. Яд могли подложить в завтрак. Просто Боугарт утверждал это, правда не так многословно. С другой стороны, он прямо указал на отравление ядом, так что теперь это наш единственный ключ к разгадке.--Если бы ногти у Стива были длиннее, то он, наверное, стал бы их грызть.--Правда, вполне возможно,--продолжил он,-- что у полиции есть какие-то козыри, которые они не раскры-
вают до тех пор, пока не раскопают все.
--Что вы имеете в виду, друг мой?
--То, что она могла вовсе и не быть отравлена.
--Но погодите!
--Миссис Пуанкаре вполне могли пронзить таким тонким лезвием, что кровь не проступила, и рану не обнаружили до тех пор, пока ее не осмотрел полицейский хирург.-- Как в случае с императрицей Австрийской. Сегодня утром Боугарт дал слово, что в течение двадцати четырех часов все узнают
правду.
«Ха-ха-ха!»--раздался из металлической глотки резкий демонический хохот, от которого задрожали столы и бутылки на них.
Бетти Стоуридж вздрогнула, но как-то слишком спокойно для испуганного человека.
--Нам это ничего не дает, да к тому же и доволыю глупое предположение. Потанцуешь со мной, Эдвард? Мне надо с тобой поговорить. Потанцуешь со мной?
--Мы не можем танцевать с тобой, солнышко, до тех пор, пока музыканты не заиграют, но это веселое «ха-ха» означает, что представление начинается: сейчас погасят свет, и музыканты заиграют в любую минуту. Кстати, кто эта императрица Австрийская? Что там с ней произошло?
--Ничего,--буркнул Стив.--Не стоит в это углублять-
ся, так как это может снова навести на мысль о виновности Луизы. Давайте рассуждать в более разумном направлении. Мистер Пуанкре, вы когда-нибудь слышали о яде под названием нитробензол?
Естественно, Пуанкаре слышал о нем. Он даже не стал пытаться уклоняться от ответа или отри-
цать. Наклонившись, чтобы поднять упавший стул, он стукнул по нему, и когда тот подскочил, то аккуратно поставил его на ножки.
--Да, я слышал о нем. Первый муж моей дорогой жены покончил с собой с помощью этого вещества. А вам рассказал об этом Монтан, не так ли?
--Монтан?
--Естественно.--В голосе Пуанкаре послышались нетерпеливые потки.--Они почти целый день обсуждали это в отдельной комнате, и Монтан постарался сделать так, чтобы я не услышал этого.
--Нет, мне сказал ...--Стив чуть было не назвал имя Хоккинс, но остановился. Уже гораздо позже, когда выяснилась вся правда, он вспоминал, как среагировали на этот вопрос темноволосая высокая Бетти Стоуридж в плотно облегающем фигуру желтом платье, стоявшая рядом с ним, и Луиза,
которая была пониже ростом, покруглее и одета в коричневый костюм с оранжевым свитером, сидевшая за столом и внезапно взглянувшая на него. Обе они заговорили почти одновременно.
--Ее первый муж?--спросила Луиза.
--Похоже, не только я подслушиваю под дверью,--заметила Бетти.
Пуанкаре сжал спинку стула.
--Минуту назад, приятель, вы что-то болтали насчет постельного фарса ...
--И отсутствующего мужа. Да.
--Неужели вы думаете, что с этим может быть связан один из мужей моей покойной жены?
--Думаю, что это может стать ключом к разгадке, если мы его найдем.
--Но это же черт знает что!--нараспев произнес Эдвард Пуанкаре с таким раскатистым «ч» словно он снова играл роль Отелло.--Ведь все эти типы уже давно мертвы. М-е-р-т-в-ы, мертвы, и не могут вернуться назад, так же как и сама Елизавета.
--Не говорите так!--крикнула Луиза.
--Позвольте мне все-таки спросить вас кое о чем, --обратился Стив к Пуанкаре, не отрывая от него взгляда.--Ваша жена курила, не так ли?
--Да, и довольно много.
--Мне тоже так показалось. В кабинете слева от рукописи, которую она писала какими-то красными чернилами, стояла большая хрустальная пепельница.
--А что с рукописью?--резко спросил Пуанкаре.
--Минуточку! Вы сами когда-нибудь работали в кабинете?
--Нет, никогда. Это были только владения Елизаветы, и никого другого.
--Но насколько я понял, вы тоже писали мемуары?
--Пытался.--Пуанкаре повел шеей.--Я начал писать, пытался, ей-богу! Уселся на террасе, помусолил карандаш а потом, когда оглянулся на то, что именуют великой театральной карьерой, на память пришли лишь забавные или непристойные
случаи.
Бетти вскинула глаза:
--Эдвард, прошу тебя! Сейчас не время ...
--Ничего не могу поделать, детка. Таков уж я есть. Всего лишь пара серьезных интервью, взятых когда-то журналистами, буквально забросавшими меня вопросами о моей собственной концепции характера Гамлета. «Мистер Пуанкаре, у нас сложилось впечатление, что нам удалось понять все проблемы
этой пьесы, за исключением одной. Мистер Пуанкаре, Гамлет соблазнил Офелию?». «В мое время,--ответил я,--однозначно».
--Эдвард!
--Говорю тебе, детка: я--такой, и ты не сможешь сделать меня другим. Не думаю, что мои мемуары могли бы добавить что-нибудь новое к уже существующим комментариям творчества Шекспира или намного улучшить мою собственную ре-
путацию.
--Эдвард, разве ты еще не достаточно оклеветал себя?
--Возможно, и,нет,--резко вмешался Стив, и взгляд Пуанкаре несколько изменился,--потому что теперь мы продолжим разговор об убийстве, потому что мой вопрос имеет отношение к убийству.
--Каким образом? Если моя дорогая жена совершила самоубийство или еще ... Послушайте, Беллоуз, а мог яд находиться в сигарете?
--Думаю, мог.
--Нитробензол?
--В отличие от Боугарта и Хоккинса, обладающих энциклопедическими познаниями, мне известны лишь один-два факта, связанные с этим ядом. Его широко применяют при изготовлении красок и ... и других вещей. Если пропитать сигаретный табак этим веществом, то запах, я думаю, можно каким-то образом скрыть, а вот курение такой сигареты может
стать смертельно опасным.
--Вы в этом уверены?
--Нет! Однако нам стоит обстоятельно обсудить это. Луиза!
Луиза выпрямилась:
--Да? Что такое?
Свет в «Ущелье призраков» стал постепенно тускнеть и гаснуть в пространствах между колоннами. Из-за соседних столиков донеслись восторженные возгласы, приветствующие наступление темноты. В конце концов освещенными остались только картины вроде той, что висела позади Эдварда Пуанкаре, изображавшая трех женщин-вампиров, выпивающих
кровь из, по-видимому, мертвой девушки на кладбище. Благодаря подсветке лица сидевших за столиками рядом с картинами также были видны.
--Ну вот, началось,--заметил Пуанкаре,--это делается для пущего эффекта от всех этих призраков и трупов.--Он отодвинул стул.--Кто-нибудь может ответить мне, отчего моя дорогая покойная жена так любила это место?
Луиза, с морщинками усталости под глазами, нервно повернула голову так, что волна блестящих каштановых волос накрыла ее щеки, и спросила:
--Уж не хотите ли вы сказать, мистер Пуанкаре, что не знаете этого?
--Именно так, детка!
--Даже если остальные сочтут меня глупой, я без труда могу объяснить вам это. Ей нравилось представлять себя... роковой женщиной, или женщиной-ведьмой, или любой другой, подобной тем, которых она играла в старых фильмах и
которые возрождались в ней вновь.
--Умница, умница, умница!--выдохнула Бетти из темноты.--Какая чуткость! Представить только, как вы заметили это!
--Большое спасибо, я очень многое замечаю,-- парировала Луиза.--Вы хотите сказать, что вам не нравится это место, мистер Пуанкаре?
--Нет, нравится. Как бы поэлегантней выразиться --ну и что из этого?--Голос Пуанкаре снова поднялся до крика.--Вы разговариваете точно таким же тоном, как те полицейские, которые сегодня днем загнали меня в угол в гостиной и поджаривали, как рыбу. Обедал ли я здесь вчера вечером? Не предпочитаю ли я обедать в «Ущелье призраков», когда приходится делать это вне дома? А кто еще предпочитает там обедать?
--И что ты им ответил?--полюбопытствовала Бетти, тоже повысив голос.
--Больше всего это место любила Елизавета, да. Мне тоже тут нравится--это правда, но я предпочитаю хорошую еду в другом ресторане. Филипп не любит «Ущелье призраков», он отдает предпочтение  «Отель де Рони». А вот ты, Бетти, любишь здесь бывать намного больше, чем решишься признаться в этом кому бы то ни было ...
--Но это же глупость!
--Ну ладно, ладно. Можешь снова назвать меня хамом. Это я так, болтал--ведь это не так просто, как отвечать на вопросы Беллоуза. Кстати, Беллоуз, что вы предполагали узнать от Луизы?
--Я собирался узнать, что происходило сегодня утром,--ответил Стив.--Конечно, если Луиза в состоянии это рассказать.
--Дорогой, я вовсе не такая хрупкая!-- воскликнула Луиза и взглянула ему прямо в глаза так пристально, что у него перевернулось сердце.-- Только я не понимаю, что еще я могу
тебе сообщить? Ведь ничего не происходило!
--Могло происходить очень многое. Подумай и вспомни. В какое время перед завтраком миссис Пуанкаре пошла на прогулку в сад?
--Елизавета? В сад?
«A вот змея,--провозгласил Пуанкаре,--что так нежна и так коварна средь тварей полевых, Богом сотворенных. И женщине сказал он ...»
--Пуанкаре!--завопил Стив.--Ради бога, помолчите! Луиза, ответь мне, пожалуйста. В какое время миссис Пуанкаре вышла на
прогулку в сад? 
Ничего не понимая, Луиза смотрела на Стива широко раскрытыми голубыми глазами.
--Стив, я не понимаю, о чем ты говоришь. Она этого не делала.
--Не делала чего?
--Она вообще не выходила в сад.
--Но ее там видели!
--Кто видел?
В дальнем углу «Ущелья» раздался долгий звук аккордеона, что означало начало танцев. В темноте задвигались стулья, но никто из четверых за столиком у стены не тронулся с места.
--Давайте разберемся!--настаивал Стив.--Насколько я понял, перед завтраком она обычно ходила в сад на прогулку.--Он взглянул на Пуанкаре.-- Это так?
--Да, она всегда ходила. Только ничего не спрашивайте у меня о сегодняшнем утре. Мы с Бетти еще не встали. В конце концов, как вы сами сказали ...
Луиза взглянула по очереди на каждого из них.
--Д -дорогой,--начав заикаться, обратилась она к Стиву,--я могу тебе рассказать, как все случилось.
--Слушаю тебя.
--Вниз я спустилась первой. В ту ночь я глаз не сомкнула. Боугарт п-постучал в мою дверь примерно без четверти семь. Я была уже одета, и мы в-вместе спустились. Служанка--кажется, Мария?--накрывала на стол ...
--Продолжай.
--Сэр Дональд присоединился к нам минут в пять восьмого; Елизавета пришла вместе с ним. Сэр Дональд спросил, может ли он воспользоваться «роллс-ройсом», чтобы съездить в Женеву. Елизавета разрешила. Она не хотела садиться за стол и смотрела на меня очень враждебно. Когда сэр Дональд поинтересовался, не хочет ли Елизавета съесть чего-нибудь, она отказалась, но сказала, что у нее в кабинете есть сигареты и ей хочется покурить.
Затем поднялась наверх. Я еще тогда подумала: «О господи, что она собирается сделать?»--выскочила и посмотрела наверх, но она просто вошла в кабинет, вышла оттуда с обычной пачкой сигарет и спустилась вниз в столовую. Потом выкурила одну сигарету, да. Но...--Луиза замолчала, будто что-то вспоминая. Наконец спросила.--Стив, почему ты думаешь, что это так ужасно важно? Я имею в виду ее прогул-
ку в саду.
--Это не я, это Боугарт так думает.
--Почему?
--Бог его знает! Послушай! Когда Елизавета поднялась в кабинет за сигаретами, не могла ли она спуститься вниз и уйти в сад по внешней лестнице? А потом подняться обратно в кабинет?
--Нет. У нее не хватило бы для этого времени. В любом случае, с восточной стороны между задней террасой и садом высокая каменная стена. Она не могла бы забраться на нее--не такая это женщина. Мне кажется более важным другое.--Луиза прокашлялась.--Я ... я ничего не понимаю в ядах и по-
добных вещах, но почти совершенно уверена, что она не могла отравиться той сигаретой.
Молчавшая до этого Бетти Скоуридж громко произнесла.
--Знаете, а ведь Луиза права.
--Помолчи, детка!--оборвал ее Пканкаре.
--Эдвард, пожалуйста, ну где твой здравый смысл? Могла ли бедвая Елизавета выкурить отравленную сигарету за столом, где сидели все остальные, без того, чтобы кто-нибудь еще не
вдохнул этот дым? Или, если она выкурила ее до половины восьмого, могло ли это сказаться только около девяти часов, то есть через довольно продолжительное время? Как и в случае с мистером Баренсом в Берхтесгадене?
Наступила тишина. И полное крушение версии. Все больше людей выходило на танцплощадку. К барабану и пианино присоединился аккордеон, однако механический хохот перекрывал звуки музыки. Из темноты к их столику подошла маска Смерти на женском теле в полупрозрачном
красном газовом платье, заставив Бетти невольно вздрогнуть, а Луизу--даже вскрикнуть, когда голова смерти наклонилась к ним.
Пуанкаре стал отдавать какие-то распоряжения, которых Стив не мог слышать. Бетти потащила его за руку.
--Эдвард, я хочу танцевать, и мне очень надо с тобой поговорить.
--Секундочку, секундочку! Погоди немногоl-- Пуанкаре повернулся к Стиву, опустившему от огорчения голову.--Я ведь был почти уверен, что вы разгадали. Но ведь должно быть
какое-то решение  этой загадки.
--Да, должно быть.
--Эдвард!--умоляла Бетти.
Неохотно, с натянутым выражением лица Пуанкаре взял руку Бетти, и они исчезли в темноте. Стив посмотрел на Луизу:
--Думаю, тебе не до танцев?
--Нет, с удовольствием,--мгновенно вскочив, откликнулась она.--Встань рядом, близко-близко, и больше не отходи далеко.
--В таком случае, надеюсь, и ты будешь помнить собственное признание. Если ты снова исчезнешь в синеве, как уже проделала дважды ...
--Стив, не будь таким злюкой! Я не исчезну. Как же ты нашел меня? А ты понимаешь, что мы впервые танцуем вместе? Впервые за все время ты снизошел до этого.
--Снизошел? Новые танцы--не моя стихия; мне лучше удаются фокстроты двадцатилетней давности. Но ведь это старомодный вальс, который умеют танцевать все.
Был ли это старомодный вальс или что-то другое, уже не имело никакого значения, так же как и сам дух, царивший в «Ущелье» раскачивавший и круживший их вместе с десятком других пар. Немного раскосые темно-голубые глаза Луизы неотрывно смотрели в глаза Стив. Случайно или намеренно,
они кружили слева направо по окружности зала--то, что называется «против часовой стрелки».
--Неверно!--пробормотал он.--Это мое решение совершенно неверно! И все же ...
--Нетl Я в это не верю! Помнишь, еще вечером я тебе говорила, что, когда Елизавета кричала на меня, у нее был такой голос, будто она находилась под гипнозом?
--Да?
--Если точнее, она была словно пьяная и как-то не твёрдо держалась на ногах. Поэтому и говорила всякую бессмыслицу. Видимо, она была отравлена; да, наверное, она была отравлена.
--Да, я думал об этом. Когда я, стоя за дверью, слышал ее голос, он был похож на голос сомнамбулы. Потом, когда Елизавета, как безумная, побежала к перилам балкона, она обхватила ру
ками горло, как будто яд уже начал действовать.
Стив почувствовал, как Луиза вздрогнула в его руках. Музыканты ускорили темп. В тусклом зеленоватом свете под арками и гротами танцевало немного пар, зато это был парад творений Жана Жанвье, изображавших уродство и смерть в
их самых преувеличенных проявлениях.
--Стив!
Глядя через его плечо, Луиза потеряла ритм; оба они чуть не споткнулись, затем снова вернулись к верному ритму и продолжили двигаться дальше, а он, обернувшись, автоматически посмотрел в том направлении, куда смотрела Луиза.
Бетти Стоуридж уходила из «Пещеры ведьм». Не было никаких сомнений в том, что это была Бетти.
Метрах в десяти, под следующей аркой, Стив видел пять ступенек, ведущих в коридор, через который они вошли. Несмотря на плохое освещение, было видно, что Бетти двигается уверенно. Она не пыталась делать это незаметно. Быстро пройдя по ступенькам, она исчезла.
--Ну конечно,--начал Стив,--она, наверное ...
--Если ты думаешь, что она пошла в дамскую комнату, то ошибаешься: комната в другом месте.
--А где Пуанкаре?
--Не знаю. Я его не вижу.
Шарканье ног, увлеченные лица танцующих пар, про носившихся мимо, превращали происходящее в какой-то ритуал, тогда как музыканты все больше и больше взвинчивали темп. Остававшийся слабым, свет постепенно погас, и наступила полная темнота, за исключением смутного фосфоресцирующего света вокруг картин.
Музыка взмыла к высоким звукам и смолкла под триумфальный бой барабанов. Никаких аплодисментов--только взволнованный вздох толпы танцующих и зрителей.
--Стив, мне это не нравится. Что происходит?
--Просто музыка закончилась, и люди, кажется, расходятся за столики. Нам тоже, по-моему, лучше пойти к нашему.
-- Но что это?
--Наверное, что-то вроде представления среди публики. Почти во всех ночных клубах бывают такие. Держись за мою руку.
И действительно, со стороны оркестра раздался грубый мужской голос, слова которого тут же заглушили барабанная дробь и приглушенный шум голосов под крышей. Держа Луизу за руку, Стив повел ее в другом направлении: к едва освещенной картине с вампирами рядом со столом у стены. Он не сомневался, что сейчас начнется представление. Об
этом свидетельствовали неясные силуэты, зрители, вставшие со своих мест и собравшиеся чуть впереди, вокруг хоровода колонн, и смотрящие на руководителя ансамбля--все это Стив примечал, пробираясь сквозь ряды к «убежищу»--их
столику.
Добравшись до цели, он обнаружил на столике открытую бутылку бренди и два чистых стакана. Однако Пуанкаре не было.
--Он придет,--заверил Стив Луизу,--по крайней мере, я надеюсь, что придет. В каком бы ночном клубе мы ни оказались, мы, кажется, обречены заканчивать выпивку, заказанную кем-то другим. Я вовсе не собирался пить. Я слишком голоден.
--Дорогой, ты действительно хочешь есть?
--Нет. По правде говоря, не хочу. Только одно утешает: слава богу, прекратился этот проклятый механический смех.

Механический смех действительно прекратился. Других оригинальных установок Стив не заметил, а Луиза никогда их и не знала. Вначале зажглись ряды ослепительных белых сияющих искусственных огней, а затем над самыми головами слушателей
раздались раскаты грома. В первый момент Стив забеспокоился, но затем даже рассердился на такое дурачество.
--Пуанкаре должен быть здесь,--сказал он.--Ему бы это понравилось: очень похоже на пещеру ведьм из четвертого акта «Макбета». Мне ни разу не довелось видеть знаменитого спектакля в Королевском театре--это было еще до меня. Но кипящего котла здесь, кажется, не будет, а вообще-то очень напоминает. «Мяукнул трижды пестрый кот...»
--Стив, давай уйдем отсюда.
--Все хорошо.
--Думаю, да, но все-таки давай уйдем. Очень напоминает сегодняшнее утро: над балконом точно так же гремел гром, когда Елизавета ...
Они стояли недалеко от прохода между колоннами, окруженными столами с красно-белыми скатертями. Стив снова заверил Луизу, что все в порядке. В то же время его мозг пронзила мысль, что он слишком уж разозлился на это театральное приспособление, а если ты так злишься на подобные
вещи, то, значит, к тебе тайком протягивает свои щупальца страх.
Вдруг Луиза вскрикнула. Вначале довольно долго, словно ледяное сияние, сверкал свет, а затем раздались оглушительные раскаты грома. Стив и Луиза стояли плотно прижавшись друг к другу. Неожи-
данно они одновременно увидели лицо Елизаветы, выглядывающее из-за одной из колонн.
Стив понимал, что это, безусловно, всего лишь маска. По крайней мере, он понял это сразу же после первого мгновения шока, однако не заметил, как чья-то рука в перчатке поднялась в их направлении. Раздались три выстрела из оружия очень мелкого калибра с расстояния трех метров. Даже Стив не слышал выстрелов, похожих на удары бича и потонувших в раскатах грома; никто другой их тоже не слышал.
Он не видел фигуры за колонной, потому что в «Ущелье» было темно, но в дьявольском освещении вокруг картины с вампирами увидел результат этих выстрелов. Луиза покачнулась и упала поперек стола. Пустая бутылка из-под вина, прокатившись с неприятным звуком, грохнула на пол.
Стиву Беллоузу снился сон. И снилось ему, что он не спит в своей собственной квартире на набережной Туреттини рано утром в субботу, 11 авгус-
та, что происходило на самом деле, а все еще находится в «Ущелье призраков» в тот момент, когда прозвучали выстрелы.  Может быть, было правильно, что этот сон удивительно походил на реальность, потому что той ночью в «Ущелье» реальность казалась сном.
В ночных кошмарах независимо от того, что происходит, никто ничему не удивляется. Ты сам можешь испытывать какие угодно чувства--от гнева до ужаса, но все окружающие остаются бесстрастными и даже не замечают происходящего. Ты стоишь в толпе рядом с девушкой, в которую влюблен. Банальные обстоятельства, довольно безвкусный ночной клуб,
в котором дают шоу, и ты прекрасно понимаешь, что это--шоу, но вдруг из-за прикосновения извне все это растворяется и превращается в нечто ужасное.
Реальное человеческое существо, в маске из резины или папье-маше, неожиданно меняет всю картину, пытаясь убить то ли тебя, то ли женщину, стоящую рядом с тобой. Никто не оглядывается, чтобы взглянуть на это, да и ты, хоть и чувствуешь холодок страха, пробежавший по спине, все же не удивлен. Может, потому, что подсознательно уже почти
знаешь, кто убийца?
Стив понимал, что ему снится сон, но от этого не было легче в эти мрачные утренние часы, когда сон так тонок и тело покрывается потом. Во сне кто-то вскрикнул. В испуге Стив проснулся и сел. Наверное, это было вчерашнее утро, потому что звонил телефон.
--Да?--произнес он вслух.
Стив обнаружил, что находится не в спальне, а лежит, согнув ноги и шею, на софе в маленькой гостиной с отштукатуренными кремовыми стенами. На нем халат, надетый поверх пижамы. А комната залита ясным солнечным светом, и на открытых окнах занавески колышутся от ветра.
Он сжал телефонную трубку так, словно собирался ее раздавить, но она молчала. Наконец на его «алло», произнесенное неуверенным голосом, в ответ раздалось покашливацие, в котором одновременно слышались волнение и угроза.
--Сэр,--произнес голос Боугарта.
--Тсс!--прошептал Стив.
--Что случилось?
--Тсс!
--Надеюсь,--заметил Боугарт,--вы в здравом рас- судке?--Стив представил себе выражение лица  на
другом конце провода: свирепое и сострадающее одновременно.--Да? Тогда могу я спросить, что произошло прошлой ночью с вами и мисс Коллинз? Мы с Монтаном звонили вам.
--Я знаю.
--Ага! Тогда вы, вероятно, помните, что дверь ва- шей квартиры была открыта настежь, но в ней никого не было. К тому же вы не оставили никакого сообщения.
--Возникли некоторые проблемы.
--Их может стать больше. Где вы были?
--Тсс!--Стив огляделся, заметив, что его одежда разбросана по стульям.--У меня нет времени рассказывать вам все это по телефону. В двух словах: мы с Бетти Стоуридж ходили в ночной клуб под названием «Ущелье призраков».
Когда Стив в общих чертах сообщил все остальное, в трубке послышалось еще более тяжелое и хриплое дыхание Боугарта.
--Это, конечно, не был ни призрак, ни труп миссис Пуанкаре. Это была омерзительная, словно живая, маска со светлыми волосами, выглянувшая из-за колонны и смотревшая в прорези для глаз. Фигуру мне совершенно не удалось разглядеть, особенно при том освещении.
--Кого-нибудь убили, ранили?
--Никого. Три пули, пройдя по диагонали, попали в картину над нашими головами. Следы от них очень маленькие, похожи на 22-й калибр.
--Но мисс Коллинз, вы сказали, упала?
--Просто Луиза очень ослабла, и не столько от страха, сколько от полного нервного истощения. Слава богу, ее не ранили. А общее впечатление было такое, будто смотришь фильм: видишь, как кто-то целит-
ся в направлении кого-то и спускает курок. Магичес-
ким оружием можно убить с любого расстояния, причем моментально, и при любом освещении. Здесь же было чуть сложнее этого ...
--Где теперь мисс Коллинз?
--Тссl Она спит; в моей спальне. Минуточку.
--Сэр ...
--Одну минуточку, черт побери!
Осторожно положив трубку,Стив надел на ощупь тапочки, взглянул на часы и на цыпочках прошел в небольшой коридор. Дверь в спальню, выкрашенная белой краской, была успокаивающе закрыта. В это чудное субботнее утро, в десять минут десятого, казалось, можно было пить искрящийся воздух. Он вернулся к телефону:
--Я отвечу на ваш следующий вопрос, Боугарт, хотя вы его еще не задали. Нет, я не закричал, чтобы ловили и держали того, кто стрелял. В тех обстоятельствах не было смысла это делать. Я поднял Луизу и унес ее оттуда.
Трубка молчала, видимо, Боугарт обдумывал что-то.
--Вы слышали, что я сказал?--спросил Стив.
--Слышал, сэр.
--Там даже никто не заметил, что произошло. Единственный, кто подошел, была официантка, которая весело произнесла: «Ой, бедняжка!»--и сказала, что на их восхитительных шоу люди постоянно падают в обморок. Что касается Бетти и Эдварда Пуанкаре ...
--Ага! Ну-ну?--притворно небрежно произнес голос
на другом конце про вода.
--К тому времени они уже ушли. Оба. Правда, мы видели, только как уходила Бетти. Когда мы с Луизой вернулись к столу, на нем стояли открытая бутылка бренди и два чистых стакана, а под бутылкой лежала записка от Пуанкаре, которую я заметил только после того, как Луиза упала на стол.
--Записка?
--Бетти была расстроена больше, чем она признавалась. В записке они просили нас их извинить, кроме того, написали, что за бренди уплачено и они надеются, что мы выпьем
его за них.
--А сейчас с мисс Коллинз все в порядке?
--Рад сообщить, что да. Но вчера все было не так хорошо, поэтому я не мог позволить ей провести ночь одной в отеле.--В сознании Стива, которое обычно не посещали никакие видения, вдруг возникло лицо за колонной.--В любом случае--верно или неверно--я сделал это. Дело сделано.
--Да, как вы сказали, сэр, дело сделано. А теперь скажите мне: стрелявший в маске, случайно, не использовал автоматический браунинг 22-го калибра, типа тех, что производят в Бельгии?
--Вполне возможно. Я его близко не рассматривал.
--А маска,--с глухой угрозой произнес Боугарт,-- не была ли той самой маской миссис Пуанкаре, которую изготовил для нее человек по имени Веллингтон, хозяин ночного клуба? Лицо Елизаветы в годы расцвета ее красоты?
--Бетти говорила мне, что такая маска существует, --это все, что я знаю. А где вы слышали о ней и о пистолете?
--Монтан нашел их вчера утром в кабинете, когда производил обыск. И маска, и пистолет принадлежали миссис Пуанкаре. И вчера же утром они были опознаны ее мужем.--Боугарт охнул.--Значит, кто-то их украл. Нам следовало бы уделить больше внимания «Ущелью призраков». И последнее: как вы узнали, что мисс Коллинз отправилась в этот необычный клуб?
Стив рассказал.
--Восстановили текст по вдавленным отпечаткам? На листке блокнота?--Дыхание Боугарта стало еще более затрудненным.--Вы сказали, что положили этот листок к себе в карман. Он и сейчас у вас там?
--Думаю, да. С чего бы ему ...
--Будьте любезны посмотреть и убедиться в этом.
Стив снова положил телефонную трубку. Пиджак костюма, который он надевал вчера, висел на спинке стула совсем рядом. Порывшись в боковом кармане и не обнаружив листка, он стал внимательно осматривать остальные карманы.
--Исчезла,--сообщил он в трубку.--Наверное, я его выронил, только не помню где и когда.
--Ох! Я так и знал, что вы его потеряли. А теперь
слушайте внимательно!--Голос в трубке звучал тяжело, но предельно четко.--Как вы уже, наверное, догадались, я нахожусь на вилле. Не могли бы вы приехать сюда в течение часа и привезти с собой мисс Коллинз?
--Конечно, если это необходимо.
--Это совершенно необходимо. Монтан собирается произвести арест. Эта новость о нападении прошлой ночью, несомненно, заставит его поторопиться. Между тем следует предупредить сэра Дональда Хоккинса, чтобы он не нарвался
на неприятности, потому что, боюсь, он намерен это сделать.
--Хоккинс? Уж не собирается ли он снова на кого-то напасть?
--О да. Очень даже собирается. Пожалуйста, позаботьтесь о мисс Коллинз, да и сами будьте очень осторожны. До конца сегодняшнего дня вы можете столкнуться с гораздо более неприятными вещами, чем думаете. Тогда до встречи!--И Боугарт отключился.
Стив положил трубку на место и так задумчиво на нее уставился, словно она могла рассказать ему все, что он хотел знать. От этого занятия его оторвал звонок в дверь, настырное дребезжание которого можно было охарактеризовать только словами: «Пришла еще одна неприятность».
Но это оказалась мадам Треволон--бодрая и приветливая, как всегда. Теперь у нее не было своего ключа, однако, будучи человеком пунктуальным, она явилась ровно в половине десятого. Стив открыл ей дверь, и мадам Треволон, поздоровавшись, еще на пороге поинтересовалась:
--А юная леди? Она еще здесь? И надеюсь, чувствует себя хорошо?
--Не очень, мадам. Пожалуйста, приготовьте чашку чаю и разбудите ее.
--А потом будет английский завтрак?
--Очень обильный английский завтрак, мадам. Я так голоден, что ...--Стив неожиданно замолчал. На лестничной клетке, метрах в трех от двери, стоял кто-то еще и смотрел на него. Конечно, нервы Стива были не в лучшем состоянии, потому что он едва удержался от того, чтобы не заорать: «Кто здесь?»--хотя в следующую секунду прекрасно понял, кто это.
Эдвард Пуанкаре во внешности которого не было ничего радостного, одетый в серые слаксы и клетчатую спортивную куртку, грозно шагнул к нему.
--Доброе утро, приятель. Да не удивляйтесь, вы так,--буркнул он.--Вы же знаете, что ваш адрес есть в телефонной книге.
--Могли бы предварительно позвонить. А если хотите увидеть кого-то еще ...
--Я хотел увидеться с вами. Вы не против, если я войду?
--Завтрак, мадам Треволон.
Стив подождал, пока мадам Треволон, сняв пальто и шляпу, прошла на маленькую кухню, затем жестом пригласил Пуанкаре войти и закрыл дверь. Пуанкаре, не очень убедительно изображая слегка развязный вид, прошел в гостиную.
-- Итак?--напомнил Стив.--У вас какие-то особые причины для того, чтобы находиться здесь?
--Только одна,--ответил Пуанкаре, вынимая руки из карманов.--Меня вышвырнули из собственного дома--или практически вышвырнули. Только подумать, ведь я сам просил Боугарта прояснить это дело!
Стив молча ждал продолжения.
--Я сам попросил его,--с горечью повторил Пуанкаре.--Я всем рассказывал о нем, причем говорил только хорошее; думал, что его присутствие в доме сможет предотвратить беду. Я...--Он помолчал.--А теперь Боугарт заодно с полицией и работает вместе с ними. Похоже, Монтан о нем еще более высокого мнения, чем я. Боугарт даже считается с этим
мелким хамом Хоккинсом, и все это начиная с ночи четверга.
--Хоккинс прав; просто он немного переоценивает себя--только и всего.
--Ах да! Я совсем забыл, что он и ваш друг.
Внезапно, ощетинившись, они посмотрели друг на друга.
--Ну и что из этого?--спросил Стив.--Вы пришли сюда, чтобы сказать мне это?
--Нет.
--Тогда зачем?
--Мне хотелось встретиться с вами,--повторил Пуанкаре после некоторой паузы, сделав слегка протестующий жест,--потому что об этом меня попросила Бетти.--И после этих слов произнес уже безо всякой настороженности.--Беллоуз, у меня серьезные чувства к ней, такие же серьезные, как у вас к Луизе.
--Серьезные?
--Ну почему я не могу прямо сказать об этом? Почему все мы, и вы в том числе, делаем вид, будто настоящие чувства ниже нашего достоинства? В двадцатые годы, когда я был еще совсем молодым актером, многие люди в театре стали насме-
хаться над старыми пьесами, посчитав, что все они уже смешны. Если ты получал роль, в которой был настоящий характер, если серьезно работал над ней и играл во всю свою мощь, они это тоже находили смешным. Тебя старались запугать словом
«бездарь», создать славу актера, бьющего на дешевый эффект. Но почему? Да потому, что они просто не умели играть настоящие характеры и предпочитали этого не делать.
Теперь, слава богу, театр изменился или, по крайней мере, меняется, но даже и сейчас я думаю: «К черту эту сладкоречивую ерунду! Или играй достойно, или не играй вовсе. Если
роль трудная, докажи свое умение выйти из этого положения». Я хочу сказать ...--Пуанкаре снова помолчал и спросил.--Послушайте, Беллоуз, вы понимаете, о чем я говорю, или нет?
--Да, понимаю.--Стив подумал, что всякий раз, когда он чувствовал неприязнь к этому человеку, его буквально обезоруживали и притягивали его откровенность и даже наивность.
--Это--реальная жизнь, приятель; это не сцена. Я пытаюсь сказать ...
--Вы пытаетесь сказать,--перебил его Стив--что на самом деле в четверг ночью в течение трех часов вы были с Бетти. Бетти не обманывает. Она и раньше не обманывала и не пыталась увести вас от Елизаветы, однако вам кажется, что если вы
об этом скажете, то это может показаться ужасно смешным.
--Вот именно!
--Но почему это должно казаться смешным?
--Потому что я действительно влюблен в эту чертову женщину, хотя я намного старше ее. Вы не можете этого понять, Беллоуз ...
--Это я-то не могу, да?
--Но дело не в этом. Вы думаете, что я был с ней. Вы говорили об этом полиции?
--Нет, я обещал ей, что не скажу, и сдержал свое обещание.
--А Хоккинсу говорили?
--Хоккинсу? Нет, ни слова. Хоккинс этого и не касался.
--А может быть, и не должен был, но он пытается использовать свое влияние. Прошлой ночью, когда мы оставили вас с Луизой в «Ущелье призраков», мы поехали прямо домой. Хоккинс вернулся на полчаса позже, и воодушевление было просто написано на его физиономии. Он начал расспрашивать Бетти.
Она, конечно, не скажет, что говорила ему, но мне это не нравится.
--Если вы беспокоитесь о себе ...
--Ради всего святого и все такое прочее,--воскликнул Пуанкаре, употребив одну из библейских клятв, которые стали частью его образа мыслей и речи,--неужели вы думаете, что я забочусь о себе? Разве я вообще когда-нибудь делал это?
Меня волнует только Бетти.
Снова зазвонил телефон. Воздействие этого звонка на нервы усилил внезапно раздавшийся на кухне свист закипевшего чайника. К этому еще
добавился и голос, который Стив услышал в трубке.
--Простите за беспокойство,--произнес он.-- Эдвард у вас? Он говорил, что собирается встретиться с вами. Можно мне ...
Этот голос, а может, и слова услышал Пуанкаре.
--Это Бетти, да?
--Да. Она хочет с вами поговорить.--Протянув Пуанкаре телефонную трубку, Стив отошел в сторону и выглянул в окно, подчеркивая таким образом свое нежелание слушать, о чем они беседуют.
В мягких лучах солнца Женева предстала перед ним в своих обычных пастельных серо-коричиево-белых тонах. Высунувшись из окна, он мог увидеть серо-голубые воды озера с редкими белыми пятнами парусов.
--Но ведь это было семнадцать лет назад,-- услышал Стив слова Пуанкаре.--Не понимаю, какая разница, что ты не могла ему тогда сказать! И не понимаю, какая теперь разница.
Дальше послышалось слабое жужжание голоса в трубке, а через полминуты Стив уже больше не мог делать вид, что разговор его не интересует.
--Загнал в угол? Что ты имеешь в виду, говоря, что он загнал тебя в угол?--Пуанкаре, на лице которого было написано сомнение и потрясение, выслушал ответ. Затем сказал.--Ладно, я приеду. Это мой дом, и они не могут выгнать меня оттуда. Я приеду.--И он разъединился.
--Что случилось?--спросил Стив.--В чем дело?
--Простите, приятель, но я должен торопиться.
Трудно было поверить, что человек, называвший себя стариком, может так быстро передвигаться. Его большие ноги тяжело протопали через гостиную к выходу, затем входная дверь открылась и захлопнулась.
Стив почувствовал надвигающуюся катастрофу, поэтому, когда тоже поспешил в коридор, ему потребовалось привести свои нервы в порядок, чтобы вспомнить французский.
--Мадам Треволон!--позвал он.--Пожалуйста, разбудите как можно скорее мисс Коллинз. Возможно, на завтрак не останется времени. Лучше ... И вдруг остановился.
Дверь в спальню была открыта. Мадам Треволон с подносом, на котором стояла огромная чашка с блюдцем, выходила оттуда. Фарфоровая посуда подрагивала на нем.
--Месье Беллоуз, я не могу ее разбудить. Юной леди там нет. Несколько секунд оба молчали. С набережной доносились крики и все усиливающийся шум транспорта.
--Месье Беллоуз!--воскликнула мадам Треволон, обратив внимание на его лицо.--Юная леди ушла. Я ничего не могу поделать, раз она ушла. Позаботьтесь о себе!
Стив оглядел спальню. Легкая, прозрачная ночная рубашка Луизы была брошена в ногах неубранной постели, а ее маленький чемоданчик, который он вчера ночью все-таки принес из машины, снова лежал открытым на стуле. На зер-
кале туалетного столика, словно в насмешку, остались слова, написанные Луизой губной помадой еще вчера. По-видимому, вместо тех, которые должны были бы быть написаны сегодня рано утром.
--Я тоже люблю тебя,--пробежал он глазами надпись.--Прости меня за то, что собираюсь сделать.
Относились ли эти слова к тому, что она собралась сделать сегодня утром? А может, Луиза просто забыла их стереть? Стив не мог этого понять. Но она ушла.
Телефонный звонок, назойливо зазвучавший в это мгновение, возродил исчезнувшие было надежды. Однако человеческая натура остается неизменной, поэтому, услышав этот внезапный звук, заставивший его подпрыгнуть, Стив первым делом выругался. Мадам Треволон, будучи женщиной практичной, имела правильные представления обо всем.
--Месье Беллоуз,--провозгласила она с холодным достоинством.—Это--дурной тон. Звонит телефон. Ответьте, пожалуйста. Стив подчинился. Голос Боугарта был настолько хриплым и взволнованным, что первые несколько слов он с трудом разобрал.
--Я очень боюсь,--прогудел он.
--Чего?
--Дело вышло из-под контроля.  Я и не предполагал, что человек может зайти так далеко и довести нас до такого безумного состояния. Мистер Эдвард Пуанкаре еще у вас?
--Нет. Вы могли бы об этом догадаться. Он ушел минуту- две назад. А где Луиза? У вас есть хоть какие-нибудь предположения о том, что с ней случилось?
--Ах! Я ... э-э-э ... только что узнал об этом. Если не говорить достаточно честно и достаточно точно, то можно сказать, что мисс Луиза арестована ...
--Арестована?!
--Поверьте мне на слово,--прорычал Боугарт,--что у вас очень мало оснований для беспокойства. Я очень прошу вас последовать за мистером Пуанкаре, догнать его и остановить, если сможете. А если нет, то приезжайте сами на виллу. Не спорьте со мной; остановите его!
--Погодите минуточку!
Но в трубке раздались короткие гудки. Мадам Треволон, опустив поднос с чайной посудой, вначале воззвала к Создателю, а потом расплакалась.







            ГЛАВА 9



Белое здание виллы, единственным украше-
нием которого были ящики с яркими цветами да круглое слуховое окно с цветными стеклами, смутно вырисовывалось вдали и в бледных лучах солнца казалось даже менее приятным местом, чем во мраке приближающейся грозы.
Окна с закрытыми ставнями напоминали пустые глазницы. Вилла казалась заброшенной, несмотря на многочисленные машины на подъездной аллее. Даже тишина и покой, царившие и здесь, и в окружающих лесах, и в глубоком овраге позади виллы, делали ее похожей на дом, населенный призраками, а может быть, именно эта тишина и была причиной
такого впечатления.
Чувства достигают слишком высокого накала; все заканчивается убийством. Когда уходит жизнь и тело разлагается, наступает черед других сил; они собираются вместе и нашептывают рассудку свои мысли. Стив не мог избавиться от фантазий. Погруженный в них, он, подъезжая к вилле, немного снизил скорость, но внезапно почувствовал, как сердце застучало у него в самом горле, одна-
ко произошло это совсем по другой причине. Он затормозил как раз вовремя, чтобы не врезаться в задний бампер «роллс-ройса».
«Роллс» невозможно обогнать на стареньком автомобиле, даже если обеим машинам будет мешать уличное движение и даже если, в отличие от соперника, вести автомобиль как не- нормальный.
«Роллс» стоял перед виллой, но в нем никого уже не было, так же как и в других машинах, находящихся рядом. Очевидно, Эдвард Пуанкарее уже зашел в дом. И все же ... Даже несмотря на то, что Стив был полностью поглощен судьбой Луизы, он не мог избавиться от ощущения, что эта вилла-- воплощение умершей женщины.
--Эй, кто-нибудь!--как и прошлым утром, крикнул Стив у входной двери и автоматически потянулся рукой к неработающему звонку.
Ответа не последовало.Открыв дверь, он прошел в нижний холл. Там было почти совсем темно; деревянные ставни на окнах в комнатах нижнего этажа по обеим сторонам дома были закрыты. Только тикали часы с маятником в виде девушки на
качелях, продолжающей без остановки качаться. Но тут Стив услышал, как у подножия лестницы кто-то пошевелился.
Это оказался Людвик Монтан, начальник полиции. Его худощавое, с резкими чертами лицо едва освещалось лучом света, пробивающимся сквозь щели в закрытых ставнях.
--Доброе утро, мистер Беллоуз. Поднимайтесь наверх, пожалуйста. Там вы встретите кое-кого из ваших друзей.
Эти слова, абсолютно правильно произнесенные Монтаном по-английски, были столь жеэмоциональны, как тикающие часы. Стив подошел к нему.
--Где Луиза Коллинз?
--Поднимайтесь наверх, мистер Беллоуз.
--Где Луиза Коллинз?
--Она здесь, но вы ее пока не увидите. Она задержана для ее же собственного блага.
--То есть вы хотите сказать--арестована?
--Арестована? Какая ерунда!--Было видно, как месье Монтан волосы и даже лицо которого казались седыми, нетерпеливо скривил губы.--Ее задержали в аэропорту сегодня рано утром.
Другая догадка, которая уже давно приходила Стиву в голову, заставила его перестроить мысли и воспоминания.
--Аэропорт. Аэропорт! Надеюсь, вы не думаете, что она собиралась покинуть страну? Вчера,--Стив старался говорить спокойно,--она отправила весь свой багаж в аэропорт, кроме маленького чемоданчика, который оставила в моей квартире. Так что если она и поехала сегодня утром в аэропорт, то только для того, чтобы забрать свой багаж обратно. Вот и все.
--Она говорила именно так.
--Но вы ей не верите?
--Поднимитесь наверх, мистер Беллоуз. Неужели меня так трудно понять или, может, вы совсем меня не понимаете? И все же, прежде чем вы уйдете ... --Месье Монтан поколебался, пристально глядя на Стива затем договорил.--Больше никто ничего не должен скрывать. Вы вместе с моим другом Боугартом проинструктировали мисс Коллинз, чтобы она солгала, что она и сделала, и не раз). Я требую,
чтобы этого больше не было! Мы убедили мисс Коллинз сказать правду о том, что она видела и слышала в кабинете вчера утром.
--Понятно. Боугарт тоже задержан? Я тоже один из обвиняемых?
--О нет!--Мрачный, и по-прежнему обходительный, сердитый, но все же справедливый начальник полиции протянул руку.--Боугарт был совершенно прав, избрав этот образ действий, так же как и вы, хотя у вас причиной были менее дальновидные мотивы. Если бы мы услышали правдивую историю мисс Коллинз в самом начале расследования, мы могли бы впасть в глубокое заблуждение. Мисс Бетти мы тоже убедили сказать правду.
--О чем?
--Обо всех разговорах с вами, с мисс Коллинз, с мистером Пуанкаре и другими. У нас есть все улики. Сэр Дональд Хоккинс  тоже слышал это.
--Но ...
--Думаю, все справедливо: и ставить ловушку, и плести веревку. Поднимитесь наверх, мистер Коллинз! У меня есть еще дела.
--Я хотел спросить: Эдвард Пуанкаре приехал передо мной?
--Он тоже задержан, правда по несколько другой причине. Его вы тоже не увидите. Сколько раз я должен повторять, чтобы вы поднялись наверх?!-- воскликнул месье Монтан.
Да, ловушка начала захлопываться. В холле наверху было так же темно, как и вчерашним ут-
ром, ибо свет проникал только через открытые двери двух ванных комнат, находящихся на концах поперечного прохода из одной части виллы в другую. Оказавшись на самом верху лестницы, Стив снова обнаружил перед собой три двери, две из которых--в спальни по обеим сторонам кабинета--были закрыты. У каждой из них неподвижно стоял полицейский. Только дверь в кабинет не охранялась и была чуть приоткрыта, словно бы приглашая войти. Из кабинета доносились голоса, один из которых принад-
лежал Дональду Хоккинсу, другой--Боугарту.
--... метод,--говорил Хоккинс,--бесспорно метод, использованный при совершении обоих убийств.
--Каких убийств?--спросил Боугарт.
--Что за глупость! Бросьте вы! Это просто глупость в худшем и самом несерьезном ее проявлении. Неужели вам надо объяснять, какие убийства я имею в виду?
--Думаю, будет лучше, если вы это сделаете.
Но в кабинете находились трое, и третьей оказалась Бетти Стуридж. Хоккинс и Боугарт были настолько увлечены разговором, что, казалось, не заметили вошедшего Стива. А его ждал еще один неприятный удар.
Хотя на больших окнах до самого пола, расположенных с тыльной стороны виллы и выходивших на север, где находился овраг и лесной массив, ставен не было и висели прозрачные белые шторы, солнце все равно не попадало в кабинет. Нельзя сказать, что в нем было темно,--просто немного мрачновато, что придавало некоторую неясность очертаниям предметов.
у восточной стены стоял большой письменный стол; хромированная лампа на нем не горела, но стояла так, что дол-жна была освещать ворох листков рукописи, лежавших под ней. У западной стены над камином тикали часы с белым циферблатом. Стены кабинета цвета зеленого яблока в местах,
не занятых книжными полками, были увешаны фотографиями в рамках. Все здесь было как вчера, и все-таки ...
В целом кабинет выглядел иначе. Боугарт сидел в большом мягком кресле спиной к окнам. На середину был выдвинут маленький круглый стол, ря-
дом с которым стоял Хоккинс. Бетти  Стоуридж, застывшая у камина, испуганно смотрела на два предмета, лежащие на столе: маленький автоматический пистолет и смятую цветную ре-
зиновую маску на голову и лицо, обрамленную натуральными светлыми волосами.
--Кто-то надевал ее,--произнес Хоккинс.--Кто-то надевал ее прошлой ночью. Вы мне так сказали.
--Совершенно верно,--ответил Боугарт.
Хоккинс взял маску и надел ее на тыльную сторону правой руки; маска приняла объемную форму, и над столом появилось лицо Елизаветы Пуанкаре.
--Кроме того, вы были так любезны сообщить мне, что кто-то проследовал за Луизой Коллинз в заведение под названием «Ущелье призраков». Эта маска ...
--Положите ее на место!--взмолилась Бетти Стоуридж.--Ради всего святого, положите ее!
Хоккинс быстро повернулся к ней:
--Прошу простить меня, милая леди, за доставленное волнение, но ложь, которую вы с ясным, невинным взором сообщили в четверг ночью, не оставляет мне выбора. Почему вы
тогда сказали, что не очень хорошо знаете мистера Эдварда Пуанкаре? А теперь заявили начальнику полиции, что многие годы были самой преданной его поклонницей?
--Да, это правда. Прошу, положите маску!
--Ага!--пробормотал Хоккинс.--Так, значит, в пятницу ночью кто-то надел маску в «Ущелье призраков», а потом рано утром положил ее обратно, на этот буфет рядом с камином. Я спрашиваю Боугарта: верно?
--Нет,--ответил Боугарт.
--Неверно? Но вы же сами говорили мне ...
--Маску и пистолет, совершенно очевидно, брали и вернули на место. Это верно.
-- И человек, взявший их, убийца?
--Ох! Мы можем это предположить, но почему вы
так уверены, что убийца последовал за Луизой Коллинз?
В бледном свете, пробивающемся из окна, было видно, как резко дерпулась лысая голова Хоккинса и все его лицо, с усами и коротко остриженной седой бородой, скорчилось в мучительной гримасе.
--Меня что, снова обманули? Мне обещали предоставить факты.
--Все верно. Поскольку вы настаиваете на собственной трактовке всего произошедшего, невзирая на чувства присутствующих здесь людей, Монтан разрешил предоставить вам факты, однако он не позволил вам делать неоправданные выводы из имеющихся доказательств.
--Чувства присутствующих людей? Ну-ну! Я всего лишь следую за истиной.
--Куда бы она нас ни привела?
--Вот именно!
--Сэр, мисс Коллинз не убили; ее даже не ранили. Блеск вашего интеллекта не сможет ослепить нас, если вы станете выдумывать то, чего на самом деле не происходило в «Ущелье призраков».--Боугарт даже чуть-чуть привстал.--Вы сказали «убийство» и «убийца». Единственным убийцей в данном
деле является тот, кто убил миссис Пуанкаре. Если в связи с этим у вас есть какое-то еще не обсуждавшееся нами объяснение, мы готовы выслушать его.
--Вы это серьезно?
--Да, черт побери!
--И именно поэтому,--воскликнул рассвирепевший Хоккинс, указывая куда-то своим коротким, словно обрубок, указательным пальцем,--вы скрываете от меня Луизу Коллинз? Если мне предстоит воссоздать картину преступления мне необходимо поговорить с тем, кто был в «Ущелье призраков» и видел все собственными глазами. Мне нужен хотя бы Беллоуз,
Где Беллоуз?
--Здесь,--ответил стоящий в дверях Стив.
--Ага!--торжествующе-радостно воскликнул Хоккинс.
Продолжая держать надетую на руку маску, он обернулся так, что ее лицо обратилось прямо на Бетти, и бросил на Стива взгляд, в котором сквозили одновременно беспокойство и насмешка.--Входи, дорогой друг! Входи!
--Только я попрошу вас не закрывать плотно дверь,--сказал Боугарт.--Оставьте ее чуть-чуть приоткрытой. Да-да, вот так.
В белесом свете все трое--Хоккинс, Боугарт и Бетти--внимательно рассматривали Стива.
--Дорогой друг,--по-отечески ласково обратился к нему Хоккинс,--ваша тайна раскрыта. Властям все известно. Им известно все, что происходило в этом кабинете во время ссоры мисс Коллинзс миссис Пуанкаре вчера утром.
--Тогда им известно больше, чем мне.
--Только, ради бога,--закричал Хоккинс, потрясая маской,--не уклоняйся от ответа! Обещаешь быть честным до конца?
--Если хочешь, чтобы я ответил на твои вопросы, задавай их, я готов.
Хоккинс кивнул и положил маску на стол рядом с маленьким блестящим автоматическим револьвером, затем быстрыми, суетливыми шагами подошел к письменному столу, но не остановился рядом с ним. Бросив беглый взгляд на аккурат-
ную стопку листов рукописи, лежавших у настольной лампы, он взял с книжной полки, висевшей чуть правее стола, две книги.
Все неподвижно следили за ним. Боугарт, казалось, дремал, откинувшись на спинку мягкого кресла, но на самом деле оп вовсе не спал. Он наблюдал. Хоккинс вернулся к столику в центре кабинета с двумя книгами в руках; одна была маленькой и тонкой, другая--большой, в красном переплете.
--Книга  о ядах,--провозгласил он, указывая
на тоненькую книжку,--а вторая--великолепная книга
тоже о ядах, но другого автора. Обе они принадлежали покойной миссис Пуанкаре, о чем свидетельствует ее имя, написанное на форзаце каждой из них. Однако я не удивился, обнаружив их здесь. А, мисс Стоуридж?
Бетти ничего не ответила. Хоккинс положил книги на стол и, взглянув на Стива,
втянул голову в плечи, отчего его борода выступила вперед.
--Милый юноша! Вчера примерно в девять часов утра ты поднялся в эту комнату. Если бы ты раньше рассказал мне все, что знал, только то, что ты знал, раскрыть это дело было бы еще проще, чем теперь. Совершенно очевидно, что преступник продумал сценарий убийства миссис Пуанкаре. Его целью было
создать видимость «магического убийства», то есть ситуации, невозможной в реальной жизни ...
--Нет,--словно выстрел пистолета прозвучал голос Боугарта.
Хоккинс обернулся:
--Вы это отрицаете, Боугарт? Вы отрицаете, что убийца попытался в точности воспроизвести то, что произошло в Берхтесгадене семнадцать лет назад?
--Я отрицаю это.
--И почему же? Объяснитесь!
--Сэр, не думаю, что это необходимо,--повысил голос Боугарт.
В первые за время расследования этого дела, он возмутился тем, что почувствовал пренебрежение эго аристократа к полицейскому. Ведь он также из благородного рода, но потогм продумав всю ситуацию до конца, улыбнулся, слаба Богу, что не в лице этому человеку.
--Некоторое время назад вы уже высказались
относительно метода, использованного убийцей миссис Пуанкаре, опередив меня с моими скромными умственными способностями ...
--Агаl Так вы сами признаете, что я вас опередил и обошел?
--Охотно.
--Что ж, это лестно. Да-да, очень лестно. Вы заблуждались с самого начала, дорогой Боугарт. Признание очень полезно для души. Кое-кому удалось даже большее.--И он, пожав плечами, указал на Стива. --Вот Беллоуз, несмотря на его дурные манеры и отсутствие наблюдательности, все-таки пару раз осенило, и он выдвинул предположение об от-
равленной сигарете, которое мисс Стоуридж сочла неверным и ошибочным. Однако оно было ближе к истине, чем прежние попытки разгадать это
Из книги,--Хоккинс взял  в руки одну из книг,-- мы можем узнать массу фактов использования нитробензола, широко известного также как масло горького миндаля, и бенаальдегида. Если вдыхать его пары в течение продолжительного времени даже на открытом воздухе, это может оказаться смертельно опасным, точно так же, как если проглотить его в жидком виде. Это пришло в голову даже Беллоузу,
так ведь, молодой человек?
Стараясь сдержать гнев, Стив ответил.
--Стоя за дверью этого кабинета и слушая разговор, я понял, что с миссис Пуанкаре что-то не в порядке, и это, насколько я понимаю, верно.
--Что значит чего-то не в «порядке»? Выражайся конкретнее!
--Она говорила как-то слишком бурно и нелепо. Мне даже показалось, что она ведет себя как сомнамбула; Луиза же говорила, что миссис Пуанкаре была словно под гипнозом. Перед тем как упасть, она подбежала к перилам балкона, держась руками за горло. Но каким образом она могла быть отравлена за
столом во время завтрака?
--Она не была отравлена во время завтрака. Твоя глупость ...
--Хоккинс, прекрати это свое хвастовство, черт побери!
--А я и не хвастаю. Я только констатирую факт. А теперь ты должен быть абсолютно откровенен со мной. Я совершенно не желаю слушать ни твое мнение, ни твои комментарии. На мои вопросы мне нужен только однозначный ответ: «да» или «нет». Ты готов?
--Даваый!
--У миссис Пуанкаре была привычка работать в этой комнате каждое утро, после завтрака, не так ли?
--Да!
--Больше никто не пользовался этой комнатой.Это была только ее территория?
--Именно это я тебе уже говорил.
--У нее была привычка запирать эту дверь в холл на задвижку, чтобы никто не мог ей помешать? Миссис Пуанкаре садилась за письменный стол, вот сюда, смотри, и писала авторучкой?
--Да, именно это она делала вчера утром, когда Луиза смотрела на нее в окно. Ага! Когда Луиза Коллинз смотрела на нее в окно! Вооб-
ще-то твои комментарии мне совершенно не нужны, но этот я принимаю. А когда Луиза Коллинз смотрела в окно, не могла ли миссис Пуанкаре к тому времени находиться за письменным столом уже примерно часа полтора?
--Да, но ...
--Никаких комментариев! Говорю только я! Что еще нам известно о леди? Она, как обычно, была слишком сильно надушена? Да мы и сами могли почувствовать это накануне ночью, в «Отель де Рони», за несколько метров до того, как она приблизилась к нам, не так ли? Не были ли это духи--очень насыщенная субстанция, которая в смеси с другим ароматом розы уничтожает более слабый запах? Да или нет?
--Да!
--В то же время,--продолжал Хоккинс,--не было ли тогда сильного ветра, дувшего в комнату через открытые окна, который мог рассеять любой другой запах роз, кроме того, который распространялся непосредственно над ними или рядом с ними?
--Распространялся над чем или рядом с чем?
--Ну и дурак!
--Это не ответ ...
--Дурак!--повторил Хоккинс, сверкая глазами.--Ну вспомни, что я рассказывал тебе о поездке Елизаветы Пуанкаре  в Германию в 1939 году. Когда она ездила вместе с Виктором Баренсом, им все время кое-что дарили. Помнишь?
--Да. Ты говорил ...
--Однако миссис Пуанкаре никогда не носила этот подарок сама, а всегда передавала его Баренсу. Он носил его для нее. А теперь вернемся в эту комнату на семнадцать лет позже. Оглянись и поищи ловушку. Неужели ты не понимаешь, мой
глупый шутник, что секрет убийства миссис Пуанкаре можно выразить двумя словами?
--Какими двумя словами?
--Сейчас покажу.
Бетти Стоуридж вскрикнула, отчаянно протестуя, однако Хоккинса это не остановило. Неловко подпрыгивая, он целенаправленно двинулся к большому письменному столу и, протянув руку, включил хромированную настольную лампу. В белесом воздухе кабинета появился яркий желтый свет. Несмотря на то что большая часть кабинета по-прежнему оставалась в полутьме, Стив отметил, что, как и вчера, этот свет оживил атмосферу. Слева от пресс-папье и пачки листов рукописи стояла хрустальная пепельница, а справа еще более
явно была видна ваза с розами.
--Какими двумя словами, спрашиваешь?--Воздух со свистом вырывался из ноздрей Хоккинса. Осторожно, дрожащими руками он взял вазу китайского фарфора с красными розами в ней. Так же осторожно, победоносно вернулся к столу, сто-
явшему в середине кабинета, и поставил на него вазу.
--Отравленные цветы,--объявил он.
--Эти цветы?--удивился Стив.
--О нет! Это--ни в чем не повинные розы. Они тоже из сада, что находится с восточной стороны дома. Полиция конечно же удалила те, что стояли здесь вчера. Они были необходимы для химического анализа. Все так, Боугарт?
--Да, все так.
--Полагаю, на них было достаточно нитробензола для убийства? Предполагалось, что жертва будет сидеть рядом с ними, вдыхая их запах ровно столько, сколько она будет дышать? Верно?
--Да, верно.
--Миссис Пуанкаре была отравлена, вдохнув запах нитробензола, замаскированный запахом роз из букета и ее собственных духов с ароматом розы. Это так?
--Да, так,--снова прозвучал голос Боугарта.
--То-то!--прошептал Хоккинс, после чего, словно кудесник взывающий ко всем духам, поднял короткопалую руку и щелкнул пальцами.--Ты спрашиваешь, мой славный друг,-- ядовито произнес он, обращаясь к Стиву,--насколько реален такой способ убийства? Могло ли такое произойти? Доро-
гой мой, это произошло.
В книге  на сто двадцать четвертой странице при-
веден случай, произошедший несколько лет назад с уличным торговцем в Стокгольме. Этот человек, продававший с тележки сирень и душистую лаванду, однажды стал вести себя так, словно был пьян или находился под воздействием наркотиков. Начал громко и странно говорить, потом толкать свою
тележку все быстрее и быстрее, пока не побежал вместе с ней, и в конце концов, покачнувшись, упал без сознания.
Вначале на тележку никто не обратил внимания: в ней лежали букеты лаванды и пахли: лавандой же, только запах был гораздо сильнее обычного. Прошло довольно много времени, прежде чем раскрыли секрет. К счастью, до этого времени в полиции не осматривали тележку. Торговца доставили в  больницу, где он и умер, а в его кармане врач обнару- жил флакон с нитробензолом.
Оказывается, торговец, не пожелав удовлетвориться естественным ароматом букетов лаванды, решил усилить его, чтобы привлечь покупателей. Он побрызгал цветы нитробен-
золом, который, кстати, используется в парфюмерии именно для этой цели, но перестарался. Нитробензола было слишком много, а поскольку торговец долгое время находился рядом со своей тележкой, вдыхая этот запах, тот беднягу и убил.
Это, безусловно, был несчастный случай, чего нельзя сказать о смерти миссис Пуанкаре. Книга  содержит полный и подробный план убийства. Этого-то вы не можете отрицать, Винцент Боугарт?
Боугарт, с большой пенковой трубкой в одной руке и толстым кисетом с табаком в другой, повернул голову в сторону Хоккинса:
--Я этого и не отрицаю, сэр. Подобные  легенды об отравленных цветах, распространенные в эпоху Средневековья, которые люди эпохи королевы Виктории считали просто сказками, на самом деле вовсе не были выдумкой. Напротив, их чертовски часто использовали на практике. Какая дата указа-
на в книге?
--Вы имеете в виду дату смерти уличного торговца? Откуда, черт побери, я могу ее знать?
--Сэр, я имел в виду не эту дату.
--А о чем же тогда вы ведете речь?
--Как вы уже упоминали, сэр, миссис Пуанкаре написала на форзаце этой книги свое имя; кроме того, она, как и многие люди, вероятно, написала дату ее покупки. Так какая там дата?
--14 января 1956 года. Похоже, книга куплена в Лондоне. Почему?
--Продолжайте,--без всякого выражения произнес Боугарт.
Побледневший от сосредоточенности, Хоккинс снова обратился к Стиву:
--Хочу напомнить тебе, Беллоуз, вопрос, заданный мной совсем недавно. Что всегда дарили Елизавете Пуанкаре, тогда--Елизавете Холмс,
во время ее поездки в Германию в 1939 году?
Стив облизнул губы.
--Не увиливай, приятель, отвечай!
--Букеты цветов,--ответил тот,--или памятные флажки. Баренс всегда носил их вместо нее.
--Говорил я тебе об этом, когда мы в первый раз обсуждали этот случай? Именно этими словами?
--Да, и я повторил их Луизе в четверг вечером.
--А я,--заявил Хоккинс,--говорил их Винценту Боугарту в Клубе расследования убийств. Ты, Беллоуз, видел альбом с фотографиями поездки леди в Германию. Там штук шесть снимков, на которых ей вручают букеты цветов, которые она затем
передавала Баренсу. Только глупец не может заметить, что в убийстве Елизаветы Пуанкаре в 1956 году и убийстве Виктора Баренсав 1939-м использован один и тот же метод.
--Отравленные цветы в Берхтесгадене? Но тогда у нее в руках не было букета. По крайней мере, нет ни одной такой фотографии.
--Ага!
--Ради бога, прекрати делать такое лицо и произносить свое «Ага!»,--взорвался Стив,--иначе здесь произойдет еще одно убийство!
--Ты меня очень обяжешь,--заявил Хоккинс,-- если воздержишься от подобных грубых шуточек. Уже давно, очень давно мне в голову пришла мысль об отравленных цветах, однако факты скрывали. Несмотря на мои протесты, самые
важные факты скрывали от меня, от тебя и ото всех. Если бы семнадцать лет назад я узнал то, что заставил сболтнуть прошлой ночью самого скрытного свидетеля, никакой тайны вообще не было бы.
--Прошлой ночью? И что такого ты узнал?
--Спроси у мисс Стоуридж.
Белые шторы на окнах шелохнулись; Бетти открыла было рот, но ничего не произнесла.
--Я знал разгадку все это время,--сообщил Хоккинс,--но она казалась мне невозможной. По крайней мере, лично я не видел, чтобы в Берхтесгадене миссис Пуанкаре вручали бу-
кет цветов.
--Так что же?
--Вчера утром, друг мой, я поехал в Женеву, чтобы дать телеграмму. Меня не было здесь, когда миссис Пуанкаре умерла от метода, который сама же и придумала. В вечерних газетах сообщили шокирующую новость о ее смерти. Я был в страшном
недоумении до тех пор, пока прошлой ночью Боугарт и месье Монтан не вызвали меня, чтобы допросить и безо всякого умысла рассказать, что на письменном столе, за которым сидела Елизавета Пуанкаре, стояла ваза с розами.
В розах должен был быть нитробензол. Должен, должен, должен! И Виктор Баренс должен был умереть по этой же причине. Но как? Как доказать это? Мисс Стоуридж была единственным из оставшихся в живых свидетелей того обеда в «Qрли-
ном гнезде» Гитлера. По ее собственному признацию, в тот момент, когда Баренс упал, мисс Стоуридж смотрела в окно на террасу «Орлиного гнезда». Расспросив ее подробнее, я убедился, что она увидела то, чего не удалось заметить мне, стоявшему в столовой, в толпе из четырнадцати гостей и шести
официантов. Непосредственно перед тем, как Елизавета Пуанкаре  стала торопить своего жениха выйти на террасу, кто-то преподнес ей букет белых лилий--безо всякой суматохи, без поз, без
фотосъемки.
Кто подарил ей эти лилии? Имеет ли это какое-то значение? То-то! Ты знаешь, что не имеет. Но мисс Стоуридж видела это. Букет был в руках Баренса, когда тот упал и разбился насмерть. Перед этим он страдал от горной болезни. Яд, находившийся в цветах, довершил эту работу. Ответьте мне, мисс
Стоуридж! Был ли этот букет?
--Да!--подтвердила Бетти.
--Почему вы никогда не упоминали о нем?
--А почему никто другой не упоминал о нем? Потому что я даже не предполагала, что это так важно. Но вы сейчас говорите, что ...
--Да, Елизавета Пуанкаре отравила тот букет. Именно так я считал всегда.
Бетти, стоявшая у камина, бросила на него взгляд, в котором смешались недоверие и ужас.
--Вы хотите сказать,--воскликнула она,--что Елизавета сделала это за несколько секунд до того, как вышла на террасу? И никто не видел, как она разбрызгивала яд? И этот яд подействовал на бедного Баренса в течение всего нескольких секунд?
--Конечно.
--Но как это могло случиться?
--Вы разочаровываете меня, милая леди. Баренсу было достаточно только вдохнуть этот запах, чтобы усугубить болезненное состояние. Именно поэтому хирург при вскрытии тела и не обнаружил никаких следов. Букет упал вместе с ним, и его никто не нашел. Таким образом было сотворено безуп-
речное убийство. А теперь точно такое же было предпринято в отношении уже самой миссис Пуанкаре.
--Но кто убил Елизавету? Кого вы обвиняете в этом?
--Милая леди,--вкрадчиво произнес Хоккинс,--я обвиняю вас.
Белые шторы на окнах по-прежнему колыхались от легкого ветерка, залетавшего в кабинет вместе со слабыми лучами солнца. Хромированная лампа освещала стол. Бетти вскрикнула, но тут же замолчала, обхватив лицо руками.
--Милая леди,--почти закричал Хоккинс,--Эдвард Пуанкаре женился бы на вас в ту же секунду, как только его жена ушла бы в мир иной. Теперь она не стоит у вас на пути. Вы либо сами сделали это, либо он был вашим сообщником. И это вы надевали маску вчера вечером,--тут он снова схватил ле-
жавшую на столе резиновую маску,--потому что вы страшно ревновали Луизу Коллинз. Именно любовная связь между вами и Эдвардом Пуанкре и является разгадкой этого убийства.--Про сунув руку вовнутрь маски так, что подвижное безглазое лицо стало смотреть прямо на Бетти, побледневший Хоккинс
стоял, трепеща и торжествуя.--Я человек гуманный, милая леди, и вовсе не хотел бы обвинять вас, но истина есть истина, а факты есть факты. Вы убили миссис Пуанкаре. Я поклялся найти ответ, и я нашел его. Я обещал объяснить смерть Баренса,
и я сделал это. Я поклялся самостоятельно довести дело до конца, и я довел его, а теперь могу уйти.
--О нет, не можете,--возразил Боугарт.
А затем в тишине, которая произвела еще больший эффект, чем удар грома, одновременно произошло сразу несколько вещей. Боугарт, набивший и раскуривший свою большую пенковую трубку, внезапно вынул ее изо рта. Опираясь на свою
трость с набалдашником, он встал, и его  фигура, ка-
залось, заполнила все пространство кабинета. Гнев, смущение, просьба о прощении и глубокая жалость прозвучали в его словах, которые он выдохнул, словно тепло из печи.
--Не расстраивайтесь, мисс Стоуридж. Поверьте, мы позаботимся о том, чтобы с вами не случилось ничего плохого. Считает ли мистер Хоккинс, что вы убили миссис Пуанкаре, или нет,--не имеет значения, больше никто не разделяет его мнения. Монтан!
Дверь кабинета открылась. Людовик Монтан с едва заметной улыбкой пересек кабинет,
подошел к окну И, потянув за шнур, висевший сбоку, раздвинул шторы вначале на одном, а затем и на другом окне. Свет ясного дня, в котором были видны выкрашенный в зеленый цвет балкон и лесной массив под ним, заполнил кабинет, осветив лица находившихся в нем людей.
--Да, черт побери!--произнес Боугарт.--Настало
время для света и воздуха!
--Настало время,--добавил начальник полиции,-- но не только для этого.--Он взглянул на Хоккинса.--У вас очень изобретательный ум, сэр Дональд. Примите мои поздравления.
Кулак Хоккинса с грохотом обрушился на стол, стоящий посреди кабинета.
--Я не позволю обращаться со мной ...--начал он.
--Сэр,--перебил его Боугарт,--как вы не позволите обращаться с собой? Уж не так ли, как вы обращались с мисс Стоуридж?
--Прекратите все это! Миссис Пуанкаре умерла именно так, как я сказал!
--Что касается последнего случая,--совершенно недвусмысленно сообщил Боугарт,--это верно. Вы можете быть довольны своим достижением.--Он бросил взгляд на Монтана.--Кажется, мы обсуждали с вашим полицейским хирургом возможность отравления Виктора Баренса подобным способом?
--Да, обсуждали.
--И он находит это возможным?--вежливо спросил Боугарт.
--По мнению немецкого хирурга, честность которого не подлежит сомнению, это было невозможно. Если бы он вдохнул хотя бы некоторое количество испарений нитробензола или подобного ему яда, это вызвало бы раздражение носовой полости и горла. Посмертное вскрытие этого не выявило.
Боугарт стукнул металлическим наконечником своей трости об пол.
--Таким образом, смерть Баренса была не более чем горьким и ужасающим несчастным случаем, в чем всегда клялась миссис Пуанкаре? Значит, нацистские чиновники, сами того не подозревая, по иронии судьбы говорили правду? А кто-то спу-
стя семнадцать лет использовал этот несчастный случай, чтобы убить миссис Пуанкаре?
--Я тоже так считаю,--согласился начальник полиции.
Бетти, вцепившись в край каминной стенки, перевела взгляд с Хоккинса на Боугарта.
«Использовал этот несчастный случай»,-- повторила она.--Сэр,--обратилась она к Боугарту,-- кто убил Елизавету?
--Об этом мы поговорим позже.
--Прошу прощения,--очень официальным тоном произнес Монтан и, оглядев кабинет с видом хозяина, желающего убедиться, что обеденный стол накрыт как следует, удалился в коридор.
«Внимание, будь бдителени»--предупредил себя Стив, словно бегун в конце дистанции.
Бетти с расширенными зрачками смотрела в сторону балкона.
--Елизавета,--произнесла она,--была совершенно невиновна. Она ни в чем не была виновата.
--О нет, была,--возразил Боугарт.
--Что вы имеете в виду? Вы же сами только что говорили ...
--Леди,--Боугарт повысил голос--не была виновна в убийстве. Она действительно ни разу в жизни не думала об убийстве, хотя и мечтала сыграть роль убийцы в каком-нибудь фильме. Но в последнее время она потеряла связь с действительностью. Но если она не совершала убийства, спросите себя: что она могла сделать?
--Ничего! Абсолютно ничего!
--А что скажете вы, сэр Дональд?
В свете дня стали видны щеголеватый удлиненный пиджак и тщательно подстриженные борода и усы Хоккинса.
--Я уже высказал мое мнение,--резко ответил он,--но, по-видимому  ошибся. Больше мне нечего до- бавить.
--Нет, есть кое-что, сэр. К примеру, вы можете рассказать нам, зачем вы лгали?
--Лгал? О чем?
--Это мы тоже обсудим позже.
Приподняв плечи, Хоккинс, словно черепаха, втянул шею и подбородок.
--Скажите, что вы имеете в виду! Я не стану ничего говорить! Мне это не нравится! В основных положениях моя версия верна, включая и тот факт, что убийца использовал сценарий смерти Баренса, чтобы картина смерти миссис Пуанкаре казалась такой же невероятной и сверхъестественной.
--Сэр,--вежливо произнес Боугарт,--не будьте
ослом.
Чумак почувстввал себя отомщённым, но почему-то не обрадовался этому факту.
--Что такое?
--Своего рода перефразирование вашего собственного вызывающего воинственного клича: не будьте ослом. Убийца использовал ту, другую смерть, но не для того, чтобы убийство показалось невероятным и сверхъестественным. Было слиш-
ком много пустых разговоров о «Воспроизведении невозможных ситуаций» и о том, что «заставляет людей прыгать с балконов» и так далее. Ничего такого не происходило и даже не замышлялось. Разве что если вы не думаете, что виновной является Луиза Коллинз,
Стив яростно запротестовал. Боугарт убрал выку-
ренную трубку в боковой карман и повернулся к Хоккинсу.
--Если вы не верите в это, значит, не существует никакой реальной параллели между смертью Виктора Баренса и убийством Елизаветы Пуанкаре. Позвольте зачитать вам несколько слов из заключения доктора Монти--полицейского хирурга, производившего вчера днем вскрытие тела миссис Пуанкаре и вчера же
ранним вечером предоставившего отчет об этом.
Пошарив во внутреннем нагрудном кармане, Боугарт извлек оттуда блокнот, такой же помятый и потертый, как его старый костюм из альпаки, и продолжил.
--«Нитробензол,--я цитирую Монти,--представляет собой светлую маслянистую жидкость, которую можно легко приобрести во Франции, особенно в приграничных районах, благодаря его широкому применению в самых различных областях. Умышленно распыленный в растворенном виде в цветах с выраженным запахом, он не может быть выявлен ни жертвой, ни кем-либо другим, подошедшим к цветам слишком близко или
слишком долго вдыхающим эти испарения».
--Но ведь все это я вам уже говорил!--рванул воротник Хоккинс.
--Да, говорили. «Маловероятно, чтобы, вдыхая испарения, жертва осознавала это,--я продолжаю цитировать доктора Монте.--Испарения действуют медленно и со временем производят эффект, сходный с алкогольным возбуждением».
-- И это я вам тоже говорил!
«Испарения действуют медленно--отнюдь не несколько секунд,--поэтому совершенно определенно нельзя провести параллель со смертью Виктора Баренса, последовавшей в результате несчастного случая».
--Ну ...
--Рассмотрим другие отличпя. Ни один убийца, отравивший букет роз вчера рано утром, не мог предвидеть приход Луизы Коллинз и то, что за этим последовало. Миссис Пуанкаре, как и тот уличный торговец из Стокгольма, надышавшаяся ядовитых испарений, повела себя так же, как и он. Она ругала мисс Коллинз, угрожала ей, пошла вслед за ней на балкон и при последнем спазме от яда подбежала прямо к перилам балкона. Если бы ни одна из этих вещей не произошла, вопрос балкона и не
возник бы. Думаю, это очевидно.
-- Конечно очевидно,--согласилась Бетти.--Но что хотел сделать убийца?
--Он хотел убить ее нитробензолом, и сделать это как можно более очевидно, чтобы никто не смог его заподозрить. Этот яд ассоциировался с ее, а не с его жизнью. Ее должны были найти мертвой, лежащей на полу. Доказательство смерти от вдыхания испарений нитробензола обнаружили бы через двадцать четыре часа, что и произошло на самом деле. Таким
образом, естественным предположением должно было стать то, что ее отравили тем же способом, которым, должно быть, отравили Баренса И никто никогда не раскрыл бы ...
--Не раскрыл бы что?
--Мотивы убийцы,--ответил Боугарт.--Ему при- шлось убить ее очень быстро, иначе она выдала бы его.
--Она выдала...--Бетти oстановилась.--Я не понимаю!
--А вы понимаете, сэр Дональд?
--Нет, не понимаю.
Боугарт закрыл глаза.
--Мой друг Монтан,--сказал он,--возложил на меня такую тяжкую обязанность, которую мне до сих пор не доводилось исполнять. Я должен сделать это, хотя и мог бы отказаться. Мне очень не хотелось бы срывать еще одну маску, чтобы показать неприятное лицо человека, которого вы сами наверняка когда-либо видели. Мисс Стоуридж, вы спрашивали, чего
хотел убийца. А вас когда-нибудь интересовало, чего хотела миссис Пуанкаре?
--Конечно нет! Или, по крайней мере ...
Бетти снова замолчала, контролируя себя, и в глазах ее снова мелькнул страх. Тут заговорил Стив, сражающийся с призраками.
--Она мечтала о новой жизни и постоянно об этом говорила. «Я много страдала, и вы это знаете. У меня может начаться новая жизнь; я даже смогу вернуться на сцену, причем с триумфом!» Наверное, никто из нас никогда не забудет, с каким восторгом она это говорила, и вообще ее настроение в ту ночь в «Отель де Рони».
Боугарт, неподвижно стоявший у стола в центре кабинета, открыл глаза и поднял свою трость с набалдашником.
--Вот именно,--произнес он с какой-то яростью.-- Черт побери, это уже теплее! Не забывайте об «Отель де Рони» и ее настроении во время нашей с ней встречи. Раз уж вы вспомнили об этом, делайте следующий шаг. Она могла бы начать новую жизнь, могла быть счастлива, с триумфом вернувшись
на сцену, и когда все это могло произойти?
--Она сказала, что когда закончит свою книгу и очистит себя от всех подозрений, связанных со смертью Баренса...
--Это все, чего она хотела? Это все, что было мечтой и блестящей иллюзией Елизаветы Пуанкаре?—Боугарт поднял руку, опережая реплику Стива.-- Прежде чем вы ответите, прошу вас подумать об этой женщине, какой она была на самом
деле, а не какой ее обычно изображают. Я прошу вас подумать о той Елизавете, которую вы увидели в «Отель де Рони» красота ее уже увяла, нервы были взвинчены до предела, она жила только в мире фантазий.
Вспомните, что произошло с ней перед этим. Елизавета бросилась прочь из собственного дома-- этого дома, вызвав такси. Буквально перед этим она читала чей-то дневник, после чего весь ее мир лопнул, словно мыльный пузырь, а иллюзии рассыпа-
лись в прах. В страхе и гневе покинула она свой дом. Почему?

Вы все трое видели ее в ту ночь четверга, без четверти одиннадцать, когда она ворвалась в отель. На меня произвели большое впечатление ваши такие разные описания этого события, которые вы дали полиции. Елизавета была одета в совершенно
неподходящее блестящее платье, словно она хотела завоевать чье-то расположение, и духами в этот раз от нее пахло намного больше, чем обычно. Она направилась прямо в ресторан «Отель де Рони». Почему?--Боугарт продолжал стоять, подняв руку.-- Может быть, еще не все потеряно,--думала
она, продолжая жить иллюзиями. Помните её слова: «Я хочу, чтобы все мы были друзьями!». Услышьте этот крик, которым она взывала ко всем вам, и вспомните, что Елизавета Пуанкаре, так же
как и любая женщина, пережившая крушение мечты, еще на что-то надеялась. Помня все это ...
--Помня все это,--резко перебил Боугарта Хоккинс, выпятив бороду,--мы, как вы считаете, должны сделать какие-то выводы?
--Да, должны, черт побери!--рявкнул Боугарт, на-
дувая щеки.--Елизавета Пуанкаре не совершала преступления, но она совершила то, что люди старой закалки до сих пор считают греховным проступком. А теперь в свете указанных фактов спросите себя: какой проступок совершила Елизавета Пуанкаре? И что она больше всего хотела сделать?
--Ну и что же?
--Она совершила прелюбодеяние, которое уже длилось некоторое время,--заявил Боугарт.--Она была полна решимости развестись с мужем и выйти замуж за человека, которого любила.
--Что за ерунда? Она любила своего мужа,-- прохрипел Хоккинс.
--Сэр,--ответил ему Боугарт,--вы в этом уверены?
--Она нам говорила ...
--О да. Если учесть, что ей с любовником надо было какое-то время поддерживать отношения, делая вид, что между ними ничего нет, ей приходилось это говорить. Вы ведь, по-моему, сами рассказывали о том, как сильно она была встревожена, когда вернулась из ресторана отеля, подошла к
вам троим и стала расспрашивать кое о ком?
--Она расспрашивала о своем муже!
--О нет,--возразил Боугарт.
И если Хоккинс по-прежнему ничего не понимал, то Бетти все прекрасно поняла. Страшно побледнев, она отвернулась, закрыв лицо руками.
--Я с почтением допускаю,--сказал Боугарт, бросив взгляд на приоткрытую дверь,--что все могло быть и не так. Если бы Елизавета действительно искала своего мужа, то ни за что не пошла бы прямо в «Отель де Рони». Я основываюсь на факте, который хорошо известен Стиву Беллоузу.--Теперь голос
Боугарта был хорошо слышен и за пределами кабинета.--Эдварда Пуанкаре трудно смутить, испугать или вывести из себя. Я пытался сделать это, но безрезультатно. Он испугался только вчера днем, когда Монтан слишком «нажал» на него. Тогда
Эдвард Пуанкаре случайно выдал, что место, где он любит и всегда предпочитает обедать,--ресторан «Берн». А дальше он совершил еще один промах, назвав имя человека, предпочитающего
«Отель де Рони». Это было большой ошибкой после его неистовых попыток защитить настоящего убийцу.-- Боугарт говорил так громко, будто адресовал свои слова тому, кто стоял внизу лестницы.--Нам больше не нужно продолжать расследование. В руках полиции дневник убийцы. Совершенно очевидно, что это не дневник Эдварда Пуанкаре, и, поскольку
еще только один человек живет на этой вилле, не надо быть слишком проницательным, чтобы понять ...
За дверью в холле прокричали команду на французском языке. Дверь в кабинет распахнулась, и кто-то быстро пробежал мимо Боугарта к левому высокому окну. Стол, стоящий посреди кабинета, с грохотом упал вместе со всеми веществен-
ными доказательствами. Показавшийся в дверях Людовик Монтан отдал другую команду, и двое полицейских, появившихся с обеих сторон бал-
кона, схватили человека, выбежавшего на балкон и пытавшегося спрыгнуть с него и, как Елизавета, разбиться насмерть. Позже Стив Беллоуз не любил вспоминать последовавшие затем кри-
ки и потасовку.
--Кажется, наша стратегия,--заметил начальник полиции, - в конце концов оправдала себя.
--Не называйте это нашей стратегией,-- взмолился Боугарт.--Ради бога, никогда не называйте это нашей стратегией.--Несколько мгновений он, тяжело дыша, смотрел на валявшиеся на полу кабинета обрывки резиновой маски, автома-
тический пистолет, две книги и разбившуюся вдребезги вазу с розами.--О да,--добавил он, обращаясь ко всем присутствовавшим.
--Убийца--Филипп Пуанкаре.

...Двумя ночами позже в ресторане под названием «Отель де Рони» четверо посетителей заканчивали обед. Они сидели в одном из тех укромных кабинетов ресторана, где так замечательно готовят цыплят прямо на открытом огне, а если вы к
тому же привилегированпый посетитель, да еще если и ночь довольно теплая, вас посадят близко к огню, отчего у вас просто закружится голова.
Однако ночью в понедельник, 13 августа, похолодало. Боугарт, Луиза Коллинз, Стив Беллоуз и сэр Дональд Хоккинс пребывали в подавленном настроении, под стать вечеру. На столе перед ними стояли кофе и бренди.
--Сэр Дональд, вы по-прежнему сqитаете,-- спросил Боугарт--что расследование криминальных случаев--приятное времяпрепровождение?
--Откровенно говоря,--раскуривая сигару, ответил Хоккинс, имевший сегодня не самый цветущий вид,-- откровенно говоря--нет.
Стив довольно нерешительно взглянул на Луизу.
--Но Филипп Пуанкаре?--недоверчиво произнес он. – Филипп Пуанкаре?!
--Думаете, он не мог этого сделать?--спросил Боугарт.—Он--сын Эдварда Пуанкаре. Поверьте мне, этот молодой человек, который жаловался на то, что не понимает артистов, в каком-то смысле оказался гораздо лучшим артистом, чем любой из вас.
--Что с ним будет?--поинтересовалась Луиза, не поднимая глаз.
--Пожизненное заключение,--отозвался Стив.-- Как я уже говорил его отцу, в кантоне Женева в настоящий момент нет смертной казни за убийство.
--Погодите!--раздраженно воскликнул Хоккинс.-- Я готов проглотить обиду, если вы так настаиваете, но хочу ясности. Его отец знал, что он виновен?
Боугарт приподнял голову над пенковой трубкой, которую раскуривал.
--Нет, черт возьми! Но его отец страшно боялся этого, и боялся с того самого момента, как начались отношения между его сыном и женой. Когда он наконец понял, что его сын--прирожденный убийца, было уже слишком поздно. Убийство
было совершено, а дело передано из любительских рук, которые Эдвард Пуанкаре мог контролировать, в руки полиции, и ему оставалось лишь постараться как-то его замять. Таким образом по невероятной иронии судьбы он вынужден был играть роль, которую ему
чаще всего приходилось исполнять на сцене, но это, разумеется, не доставляло ему совершенно никакого удовольствия.
На самом деле это еще мягко сказано. Бывали дни, когда Эдвард находился на грани помешательства. Если попытаться объяснить ...
Хоккинс легонько стукнул по столу рукой.
--Прошу вас, объясните!--попросил он.-- Объясните все с самого начала.
Отблески пламени плясали на потолке. Боугарт, лохматая фигура которого казалась странной и даже немного безумной, к своему удовлетворению наконец раскурил трубку и выдохнул дым, что-то бормоча про себя.
--Ну что ж, сначала так сначала,--согласился он.-- Эдвард Пуанкаре специально приехал в Лондон, что-
бы встретиться со мной, и попросил меня прибыть в Женеву. Он говорил, что страшно обеспокоен, рассказал мне историю, произошедшую с его женой в Берхтесгадене семнадцать лет назад, а потом в свойственном ему шутливом тоне намекнул на
то, что его жена якобы хочет его отравить.
--Но ведь на самом деле Пуанкаре так не думал, не так ли?--спросил Стив.--Помнится, вы прямо сказали ему, что он сам не верит в то, что говорит.
--Погодите!--остановил его Боугарт.--Если позволите, я продолжу последовательно излагать события, чтобы все стало ясно.--И он снова задумчиво затянулся трубкой.--Даже для таких слепых глаз и глухих ушей, как мои, было совершенно очевидно, что его волновала ситуация, сложившаяся в его семье. Он не говорил всей правды--по какой -то неведомой мне
причине явно кого-то защищал. Как вам известно, несколько лет назад я, благодаря информации сэра Дональда, изучал случай, произошедший в Берхтесгадене ...
--Вот еще!--откликнулся Хоккинс.
--Как стало известно позже, в то самое время, когда Эдвард Пуанкаре приезжал ко мне в Лондон, миссис Пуанкаре взялась доказывать свою невиновность в берхтесгаденском деле. Для
этого она пригласила к себе мисс Стоуридж и сэра Дональда. Но также пригласила и вас, мисс Коллинз,-- спрашивается, зачем? Итак, мне предстояло разобраться в этой непростой и странной истории, рассказанной Эдвардом Пуанкаре. Что именно так огорчало и тревожило его в собственной семье? Было
очевидно, что тот, кого он так стремится защитить, вовсе не миссис Пуанкаре. Наоборот, он намеренно намекал, что жена грозится его отравить, и даже не пытался скрыть какие-либо факты, касающиеся ее жизни, за исключением одного: он не сказал мне, что до брака с ним Елизавета Пуанкаре уже дважды была
замужем. А когда я обнаружил некоторые сведения об этих двух мужьях ...
Боугарт смущенно замолчал, и Луиза тут же набросилась на него с вопросами:
--Не могли бы вы объяснить, сэр, почему вы придаете такое большое значение этим двум мужьям? Не потому ли, что оба они умерли насильственной смертью?
--Нет,--ответил Боугарт.--Этот факт, безусловно,
важен, однако не менее важно показать, как развивались события. Красивые женщины, так сказать, профессиональные чаровницы, а особенно такого чрезмерно невротического типа, как Елизавета Пуанкаре, склонны привлекать подобных же мужчин. Им нравится существовать в атмосфере волнений, тревог и даже насилия.
С другой стороны, их не следует считать потенциальными убийцами. Елизавету Пуанкаре нельзя обвинить в том, что ее первый муж, химик-аналитик с неустойчивой психикой, покончил с
собой после их развода, а смерть в бою второго ее мужа, летчика-истребителя, была обычным военным эпизодом. В данном случае меня интересовал другой факт ...
--Какой другой факт?--настаивала Луиза.--Что именно вас интересовало?
--Каждый из двух предыдущих мужей Елизаветы, --ответил Боугарт,--был моложе ее.
--Моложе?
--Ох, да! Кстати, второй муж, который, как я слышал, был самой большой любовью в ее жизни, был намного моложе Евы.  Во второй раз она вышла замуж в 1937 году. В это время даже если она и была старше, чем утверждала, ей было лет двадцать пять- двадцать шесть. Через два года разразилась
война, и муж Елизаветы вступил в военно-воздушные силы Великобритании, стал летчиком-истребителем.
Обратите внимание: через два года. Я, может быть, и не стал бы так углубляться, если бы в дальнейшем не обнаружились реальные даты. Если бы «большая любовь» Елизаветы был одного с ней возраста или даже старше, то разве могли его
принять на службу и обучать специальности летчика-истребителя, то есть специальности, для которой двадцативосьмилетние люди считаются стариками?
Позже я узнал, что, когда они поженились, ему было девятнадцать. Если я хитрил и не рассказывал всего, что знал,--Боугарт взглянул на Стива,--то только потому, что мне приходилось с величайшей осторожностью расспрашивать Эдварда Пуанкаре в присутствии других людей.
--О первом муже Елизаветы вы тоже знали?-- спросил Стив.
--Да, знал собственно говоря, так же, как и вы.-- Боугарт взъерошил свою шевелюру.--Кстати, мне ста-
ло известно, что сэр Дональд послал от моего имени телеграмму заместителю командира лондонской полиции. Того не удивила просьба срочно предоставить информацию, за которой я уже обращал-ся к нему ранее.  Так что он снова сообщил все, что ему было известно об этом молодом человеке--
первом муже Елизаветы Пуанкаре.
Затем, приехав в полдень четверга в Женеву, я стал изучать те факты, о которых вы сами узнавали в различное время. Оказалось, что у Эдварда Пуанкаре, так обеспокоенного чем-то, есть сын двадцати четырех лет. Каждым своим словом этот человек давал понять, что он себе на уме. С отцом и ма-
чехой он поддерживал довольно странные отношения; они, в свою очередь, тоже относились к нему весьма своеобразно. Например ...--Тут Боугарт который до этого как бы обращался к Стиву, бросил беспокойный взгляд на Луизу, а затем снова на Стив.--Например, говорил вам Филипп Пуанкаре, что даже не подозревал, что Елизавета была замешана в опасном ин- циденте в Берхтесгадене в 1939 году?
--Да,--ответил Стив.--Он так и сказал в отеле «Хилтон», когда мы впервые встретились с ним.
--Кха ... кхм ... да! То же самое говорил он и мне. Но было ли это возможно на самом деле? Не-
ужели с тех пор, как Эдвард Пуанкаре и Ева в то время Ева Холмс поженились в 1943 году, он ни слова не слышал об этом? Более того, Эдвард Пуанкаре клятвенно заверил меня, что все эти годы они тщательно скрывали от сына этот факт. Он
сказал «они» и особенно настаивал на этом, когда я попытался задать ему прямой вопрос. И при всем при этом отец неожиданно занял довольно странную позицию в отношении возможной женитьбы сына на Луизе Коллинз. Может быть, он еще что-то скрывал, вызывая огонь на себя? О чем он дей-
ствительно хотел предупредить Луизу Колинз?
Прошу вас внимательно отнестись к каждому слову, сказанному Эдвардом Пуанкаре. Попытайтесь интерпретировать их, отойдя от поверхностного, видимого значения. Филипп Пуанкаре, как все мы знаем, действительно очень полюбил мисс
Коллинз. К тому же у нее есть деньги, так что она--то, что надо.
--Не заходите слишком далеко,--тихо попросила Луиза.--Говоря о Филиппе, не заходите слишком далеко!
-- Мне необходимо зайти даже немного дальше,-- серьезно возразил Боугарт,--но сейчас я хотел бы обратить ваше внимание на инцидент, произошедший на глазах кое-кого из вас, а также упомянуть о возможности, возникшей у меня вскоре после приезда сюда. В прошлом у Эдварда Пуанкаре было много любовных связей, о которых известно всем. И вот теперь он был почти готов к тому, чтобы позволить обвинить себя в умысле завести интрижку с юной леди Коллинз--девушкой значительно моложе его, что вполне свойственно человеческой натуре. И тогда
я подумал, что на самом деле все могло происходить с точностью наоборот, то есть его красавица жена имела виды на своего пасынка, который, естественно, гораздо моложе ее.
И как теперь нам стало известно из многочисленных деталей признания самого Филиппа Пуанкаре, произошло именно это. Однако с такими характерами, как у этой женщины и этого молодого человека, все могло закончиться только трагедией. Их связь началась примерно два года назад. Елизавета совершенно потеряла чувство реальности. Ей казалось, что в этом ладном, красивом и таком внешне очаровательном молодом человеке, но с большой внутренней твердостью, о которой, вероятно, подозревал только его отец, вновь возродилась ее «большая любовь»--юный летчик-истребитель, убитый на войне.
Филипп ей подыгрывал, потому что, как часто бывает, это льстило его самолюбию. Однако вскоре ему все стало надоедать, и чем больше он скучал, тем настойчивее становилась она. В январе нынешнего, 1956 года Эдвард Пуанкаре с женой ездили в Лондон; сын сопровождал их и встретился там с Луизой Коллинз. Мне очень жаль, что приходится говорить об
этом,--Боугарт взглянул на Луизу,--и что это будет обсуждаться в суде. Филипп--очень тщеславный и самодовольный молодой человек Если вы когда-нибудь замечали ...
--Я заметил,--подтвердил Стив,--но не очень обратил внимание на это мое впечатление.
Боугарт взглянул на него.
--Вы заметили это? Когда?
--В тот же четверг, когда Филипп приехал за Луизой, чтобы пойти с ней обедать. Манеры этого молодого человека выразились в четырех словах: «Кто это с тобой?». То, как он их произнес, сказало о нем многое. Он видел, что я стоял рядом с Луизой; он даже не знал, кто я, но в тот момент это стало очень
явным проявлением его натуры. Ну, довольно об этом, рассказывайте дальше о ... о признании.
--Я могу продолжать, миссКоллинз?
--Да! Да! Простите мои слова,--попросила Луиза, не поднимая глаз от стола,--потому что я тоже должна кое в чем признаться.
О! Итак, в январе прошлого года,--повторил Боугарт,--Филипп Пуанкаре встретил в Лондоне эту юную леди. Она ему очень понравилась. Он очень желал ее, и ему казалось, что она испытывает к нему те же чувства. Однако Филипп находился в незавидной связи с женщиной старше себя, которая постоянно была рядом и безумно его любила.
И он мгновенно нашел выход из трудного положения, как впоследствии признался начальнику полиции с воодушевлением, свойственным только настоящему потенциальному преступнику.
Елизавета, по-прежнему пребывавшая в мире грез и мечтаний, пыталась осмыслить происходящее. «Разве сможем мы когда-нибудь открыть нашу большую любовь?--говорила она нетерпеливому и доведенному до отчаяния молодому человеку.--Если даже мы решимся пожениться, что подумают
люди? Сможем ли мы когда-нибудь сделать это?».
Это и спровоцировало его на действия. «Конечно сможем»,--внушал он Елизавете и уверял, что на самом деле его абсолютно не интересует мисс Коллинз и что надо устроить все так,
чтобы для всех стало совершенно очевидным, что ею интересуется его отец, и если отец отобьет у него девушку, то путь будет свободен. Отец женится на молодой девушке, а сын, наоборот, будет счастлив найти утешение в объятиях Елизаветы.
Это стало основой интриги спектакля, в котором жили эти люди и в котором умерла Елизавета Пуанкаре. Она была прирожденной интриганкой, не видела в этом ничего странного. Елизавета была ос-
леплена, упивалась счастьем. Филипп «делал вид», что проявляет интерес к Луизе, и она даже «поощряла» его. В нужное время, когда они сбросят маски, Филипп проявит свою истинную любовь к Елизавете. Естественно, Филипп вовсе не собирался этого делать. Он знал, что, для того чтобы получить то, чего он действительно хотел, ему нужно убить свою мачеху.
Его отец, будучи человеком неглупым, начал догадываться, как могут дальше развиваться события. Конечно, он не мог предположить это во всех деталях или то, в какой форме произойдет взрыв. Ему только оставалось стоять в стороне, размышляя, чем он еще может помочь. Даже если никогда раньше вы не испытывали симпатии к Эдврду Пуанкаре, теперь я прошу вас быть к нему милосердными. Его многочисленные пресловутые любовные интрижки бу-
мерангом вернулись к нему в самой худшей форме.
Если он не прав и его поощрения лишь плод его собственного дьявольского ума, то может случиться скандал с обвинениями жены или сына, но если он прав и при этом продолжит молчать, то какая
катастрофа может произойти со всеми?--Боугарт замолчал. Трубка его погасла; покрасневшее лицо нахмурилось.--Да!--задумчиво добавил он.--В первые месяцы года развитие событий шло к неизбежному концу. Но здесь я позволю себе отказаться от печальной практики предвосхищать события.
Давайте забудем об этом и рассмотрим ситуацию в том виде, какой она пред стала передо мной, когда Пуанкаре приехал ко мне в Лондон, а потом я прибыл сюда и узнал все, что мог узнать.
Миссис Пуанкаре исступленно говорила о «новой жизни». То ли сама решила, то ли кто-то убедил ее в том, что она еще способна с триумфом вернуться на сцену. И первым шагом к этому станут ее мемуары, которые она должна писать в предназначенном только для нее кабинете. А тем временем кто-то стал
распространять слухи о том, что она якобы отравила Виктора Баренс. То ли сама она придумала, то ли опять же кто-то убедил ее продемонстрировать безмятежную невинность, пригласив к себе на виллу группу избранных людей.
Здорово! Я повторяю: здорово! Было бы неразумно предположить, что эти слухи распрос-
траняла она сама, да и ни один из ее поступков не был похож на прелюдию к чьему-то убийству. Если в этом доме и замышлялось какое-то грязное дело, то миссис Пуанкаре могла фигурировать в нем не возможной убийцей, а, скорее всего, жертвой.
К тому же на первый взгляд потенциальным убийцей мог бы показаться Эдвард Пуанкаре. Ведь он делал намеки о возможном отравлении, а я своей глупой башкой не мог этого понять. Не говоря о том, что, по существу, я знаю его как честного и добродушного человека, часто, как и все мы, слабого; он не мог дать Елизавете новую жизнь. Несмотря на все ее слова, реальность была такова: она заботилась о нем меньше, чем он о ней. Он никогда не советовал ей вернуться на сцену, да и она все равно не стала бы чувствовать себя такой счастливой, даже если бы он посоветовал это. Более того, поскольку Эдвард так много говорил об отравлении ядом и его жена умер-
ла именно от этого, тяжкие подозрения тут же должны были пасть на него. Это не было планом убийцы. Все его разговоры выглядели скорее как предупреждение кому-то другому, а не миссис Пуанкаре: «Не делай этого, откажись, измени свое решение, не будь глупым!».
Когда я исключил из списка потенциальных убийц этих двоих людей, у меня остался только один, я имею в виду семейный круг, подозреваемый. Помня, что это всего лишь предположение, я внимательно наблюдал за событиями, про исходившими в четверг вечером и ночью. На втором этаже виллы миссис Пуанкаре обнаружила нечто, разрушившее ее мир и заставившее немедленно отправиться прямо в «Отель де Рони», зная репутацию своего мужа, была
бы она так потрясена, узнав, что у него связь с другой женшиной?
Ну, о том, что произошло в отеле, вы хорошо знаете сами. Кто-то положил в ее сумочку флакон из-под духов, которыми она всегда пользовалась. Елизавета ничего не замечала до тех пор, пока, достав флакон из сумочки, не обратила внимание
на необычный цвет его содержимого. Она непременно должна была обнаружить это на публике. Но почему серная кислота? И откуда она появилась? И наконец, почему во флаконе из-под духов? Эдвард Пуанкаре, оставивший меня в ночном клубе на Новой площади, поспешил вернуться обратно, чтобы сообщить
мне эту новость, каждым своим словом обнажая тревожное состояние его души. Имя Луизы Коллинз упоминалось в связи с местью. Было ясно, что он беспокоится за сына, однако теперь Эдвард делал вид, будто его волнует безопасность мисс Коллинз. В каком-то смысле это было правдой, с той
лишь разницей, что угроза попытки отравления исходила не от Елизаветы Пуанкаре.
Я изложил ему свои подозрения и недвусмысленно дал понять, что, по моему мнению, опасность может угрожать его жене. Двое из вас могли убедиться--это ему не понравилось.
Сказав это, я совершил еще одну из грубейших ошибок в моей жизни.
Хоккинс не без удовлетворения втянул воздух сквозь зуб с дуплом.
--Да,--подтвердил он.--Я тоже все еще продолжаю считать, что вы совершили ошибку.
--Что вы имеете в виду?
Хоккинс вскипел от ярости, но решил воздержаться от того, чтобы назвать кого бы то ни было глупцом или идиотом.
--Много лет назад в Клубе расследования убийств, как я уже упоминал,--сообщил он,--я обрисовал в общих чертах берхтесгаденское дело и привел целый ряд свидетельств того,
что Баренс мог быть убит в результате отравления ядом букета цветов.
--Однако Баренса не отравили! Это был несчастный случай. Вы сами ничего не смогли доказать, потому что ни о каких цветах в Берхтесгадене и не было сказано ни слова, точно так же, как никто ничего не говорил о розах в кабинете виллы, пока мы не увидели их там!
Боугарт сдержал подступивший гнев.
--Такая возможность,--сказал он,--должна была рассматриваться. Поскольку у Филиппа Пуанкаре был план покушения на жизнь миссис Пуанкаре, я ожидал чего-то более грубого, к примеру серной кислоты, от которой смог бы защитить. Серная кислота действительно была применена, но как угроза, как предупреждение. Настоящей целью было привлечь
внимание к флакону из-под духов. Когда леди нашли бы мертвой, мы сразу же должны были бы подумать о розах и о духах с ароматом розы. Эта мысль мелькнула у меня в голове, но я отбросил ее. А поскольку Баренс не был отравлен, я окончательно отверг образ отравленных цветов.
Помните, в пятницу утром вы в панике покинули виллу? Я говорил тогда, что вам нечего бояться. Я уже упоминал о том, что имел смутное представление о подозрениях Хоккинса, но, поскольку мне не удалось обнаружить никаких доказательств, я чуть ли не с насмешкой отнесся к его идее.
--А потом? 
--Миссис Пуанкаре бросилась с балкона. Луиза Коллинз случайно оказалась в центре этого несчастья, и ее, несомненно, впутали бы в это, если бы мы не придумали легенду, чтобы защитить ее. Один взгляд на кабинет позволил мне увидеть,
что ваза с розами стояла рядом с тем местом, где обычно сидела миссис Пуанкаре. Каждый эпизод доказательств—Хоккинс это уже обрисовывал-- свидетельствовал о том, что отравление было осуществлено с помощью цветов. Поэтому для
того, чтобы защитить мисс Коллинз, нам было необходимо избрать другую линию.
Здесь, словно бы желая подчеркнуть всю дьявольскую сложность обстоятельств человеческой жизни, Боугарт обратился к Луизе.
--Вы помните это, не так ли? Беллоуз решил отрицать, что вы находились рядом с миссис Пуанкаре в тот момент, когда она упала и разбилась насмерть. Он хотел сказать, что вы в это время были далеко оттуда. Если бы вас заподозрили в том, что вы
столкнули Елизавету с балкона, идея убийства была бы превосходной. С другой стороны, поскольку ловушка с ядом была расставлена, такой ход событий мог быть фатальным.
Если бы эту ловушку расставили вы и Эдвард Пуанкаре вы сами не стали бы заходить в кабинет и наблюдать, как она сработает. Вы уехали бы куда-нибудь подальше. Следовательно, я не мог позволить Беллоузу или вам утверждать это. Мой лучший план состоял в том, чтобы настаивать на правде. Присутствие яда--или, точнее, нитробензола--должно
было быть установлено в течение двадцати четырех часов. Кстати, хотел спросить еще вот о чем: когда миссис Пуанкаре в исступлении кричала на вас, не сложилось ли у вас впечатления, что она говорила вовсе не о муже?
Луиза вздрогнула.
--Позже мне пришло это в голову,--ответила она,-- и я даже сказала об этом Стиву, но в тот момент--нет! Мы говорили не понимая друг друга: Елизавета имела в виду Филиппа, а я думала, что она говорит о своем муже. Правда, Елизавета ни разу не назвала его имени.
--Позже вы заподозрили, что это мог быть Филипп?
--Нет! Даже тогда, когда я поняла, что это мог быть кто-то другой, и пыталась разузнать, кто именно, у Эдвард Пуанкаре в «Ущелье пизраков». А до того времени ...
--До того времени,--пробормотал Боугарт,--это,
мягко говоря, непонимание между вами втянуло всех в неразбериху, которую я отчаялся распутать. Это было неизбежно. С самого начала каждая из вас вела
себя в соответствии с собственным темпераментом, притом что обе вы, как и очень многие женщины, довольно взбалмошны. Было бы несправедливо утверждать, что Елизавета Пуанкаре испытывала патологическую страсть к мужчинам, как, по словам
Беллоуза, кто-то о ней отзывался, точно так же, как несправедливо было бы считать Филиппа Пуанкаре законченным убийцей. Оба они были слишком респектабельны от рождения, чтобы дойти до уровня напыщенного ничтожества: мнение окружающих имело для них слишком большое значение.
у миссис Пуанкаре явно была страсть к мужчинам моложе ее. Сначала она пыталась преодолеть это чувство, объявив помолвку с человеком намного старше себя – Виктором Баренсом, а затем и выйдя замуж за такого же немолодого человека--Эдварда Пуанкаре. Если учесть, что у первого были деньги, а у второго--громкое имя, это было очень практично. Однако, похоже, не сработало ни в первом, ни во втором случае.
Филипп Пуанкаре, должно быть, таким образом выразил протест и до сих пор продолжает протестовать со слезами на глазах. Он вовсе не хотел убивать старушку. Однако его собственная практичность не помогла ему преодолеть эту ситуацию; его жизнь, его будущее, его грезы--все оказалось под угрозой; он слишком боялся ее; она не должна была жить, и он воспользовался случаем.
В прошлом году в Лондоне миссис Пуанкаре купила книгу под названием «Яды и отравители». Мы с Монтаном обнаружили эту книгу в ее кабинете в пятницу днем. Она помогла мне убедить Монтана. Хоккинс нашел ее позже. Как вы сказали, сэр Дональд, в ней изложен полный и подробный
план убийства. Прочитав ее, Елизавета с искренним ужасом поняла, что она могла убить Баренса в Берхтесгадене, хотя не сделала ничего подобного. Просто мужчины в возрасте Баренса очень чувстви-
тельны как к высоте, так и к сильным страстям. Однако она могла сделать это, потому что в свое время немецкий полицейский хирург упомянул о яде. Елизавета была одержима желанием доказать всем, что не делала этого, особенно после того, как Филипп, вдохновленный той же книгой, стал распускать о Елизаветее слухи и, кстати, задумал воспользоваться описанным в книге способом отравления.
Рассерженный Хоккинс, словно настойчивый призрак, слегка постучал по столу, привлекая к себе внимание.
--Вы хотите сказать,--произнес он,--что Елизавета была убита тем способом, о котором знала сама?
--Безусловно. Посмотрите медицинское заключение полицейского врача.
--И каким же образом?
--Как нам известно, действуя на жертву, яд вызывает расстройство рассудка, подобное алкогольной интоксикации, причем вредное воздействие начинается еще до того, как жертва начинает это осознавать. Сэр Дональд, с учетом чудовищной лжи, допущенной вами в пятницу вечером, вы, конечно, можете признать это?
Луиза, испытывающая глубокое почтение и даже трепет по отношению к сэру Дональду, с изумлением посмотрела на него.
--Сэр Дональд тоже говорил неправду?
--С ужасающими потерями для здравого смысла я понял,--резко проговорил Боугарт,--что никто не говорил правды, и ваш покорный слуга--не исключение. В пятницу ночью, желая допросить вас, мы с Монтаном позвонили в квартиру Беллоуза на набережной Туреттини; сэр Дональд и Филипп Пуанкаре были с нами. Запомните это, потому что в дальнейшем сей факт будет иметь важное значение.
--Но что ...
--К этому времени сэр Дональд, слышавший наш с Монтаном разговор, был уже совершенно уверен, что человеком, использовавшим яд, была сама миссис Пуанкаре. Он только не знал, как леди угодила в собственную ловушку. Ему было известно лишь то, что ядом были обработаны розы из сада, по-
этому он решил укрепить свою версию, заявив, что перед завтраком миссис Пуанкаре выходила в сад.
Но она туда не выходила, и это могут подтвердить другие свидетели, включая меня самого. Сэр Дональд пытался сделать свою версию слишком законченной и основательной. Позже, с криками и воплями, он выпытал нужное признание  у Бетти Стоуридж, а затем набросился на нее, объявив ее виновной. Если таким образом сэр Дональд хотел продемонст-
рировать свое согласие с известным высказыванием, в том, что постоянство в глупости--удел ограниченных, он не мог бы сделать это лучше.
--Я думал ...--горячо начал Хоккинс.
--Вы думали, что так будет лучше? Ох ! Остальные тоже так думали. Так вот, никто не выходил в сад в пятницу утром. База с розами стояла в кабинете с предыдущего дня. Филипп Пуанкаре, последним спустившийся к завтраку, разбрызгал яд перед тем, как присоединился к нам за столом.--
Тут Боугарт, безуспешно пытаясь раскурить свою труб-
ку, сделал нервный жест и сказал.--Фу-ты! Ну вот! Я снова предвосхищаю события. Давайте вернемся к утру пятницы, к тому моменту, когда стало известно о преступлении и когда я расспрашивал Эдварда Пуанкаре в гостиной виллы. Это происходило в присутствии Бетти Стоурдж и Стива Беллоуза, еще до прибытия полиции.
Никогда в жизни я не добивался столь малого результата. Все, что мне удалось узнать, был лишь ответ на один вопрос, имевший определенное значение: где преступник взял соляную кислоту? Как ни парадоксально--и об этом пишет полицейский доктор,--но купить нитробензол действительно довольно просто. Под самыми различными названиями--бензальдегида или синтетического масла горького миндаля--он широко применя-
ется в самых различных областях. Однако прийти в аптеку и попросить продать на шесть пенсов серной кислоты, не вызвав при этом любопытства, невозможно. Тем не менее я осмотрел всю виллу, чтобы найти какую-нибудь бутылку или
другую емкость, в которой могла бы храниться кислота, но мои поиски были безрезультатными до тех пор, пока я вдруг не услышал в гостиной замечание Беллоуза ...
--Мое замечание?--удивился Стив.--О чем?
--О мотоциклах,--ответил Боугарт.
--Вы хотите сказать, что Филипп взял кислоту?
--Он взял кислоту из аккумулятора заботливо сохраняемого старого мотоцикла двадцатых годов, которым, кстати, пользовался только он один. В современных аккумуляторах серная кислота защищена лучше. Мне вспомнилось, как на
заре туманной юности, когда я был стройнее, я тоже ездил на подобном транспорте. Однажды мой мотоцикл случайно перевернулся на аккумулятор, и я увидел, как из него, словно пиво из бутылки, вытекла серная кислота.
--Но какой толк в этой информации? Никакого!
--Тогда в гостиной я пытался заставить Эдварда Пуанкре рассказать все, что ему было известно. Я дал ему понять, что многое уже знаю. Однако, благодаря некоторым замечаниям Бетти Стоурдж, он со всей ясностью понял затруднительность своего и Луизы Коллинз положения. И тогда он отказался говорить.-- Боугарт вздохнул.--Я едва ли мог надеяться на то, что он выдаст собственного сына. Но дело не только в этом. Тут снова взыграл темперамент. Эдвард Пуанкаре обрел свою большую любовь; это – Бетти Стоуридж. Слишком большая откровенность с его стороны могла навлечь подозрения на мисс Стоуридж, как это и случилось впоследствии, когда сэр Дональд заподозрил ее. Кроме того, он не мог устоять перед соблазном сыграть благородную роль несправедливо обвиненного.
Бетти Стоурдж знала, что накануне ночью Эдвард Пуанкаре не был в «Ущелье призраков», как он утверждал. Она знала, что с начала восьмого до начала одиннадцати он находился с ней в
гостиничном номере, поэтому и попросила его прекратить играть. Но он по-прежнему отказался.
Черт побери! В такой ситуации у меня не оставалось другого выбора, как только при соединиться к полиции. Я еще мог защитить Луизу Коллинз, которая невольно была вовлечена в эту историю, но Эдварду Пуанкаре я уже не мог помочь. Даже я, человек известный своим умением обходить
закон, когда к делу примешиваются мои личные чувства Пуанкаре это тоже знал, поэтому с самого начала и примчался ко мне в Лондон, больше не мог надеяться защитить Филиппа. Безусловно, я не мог рисковать и допустить новой трагедии.
--Вы уже не первый раз говорите о какой-то новой трагедии,--напомнил Стив.--Что это за трагедия? С кем она могла произойти?
--Либо с вами, либо с Луизой Коллинз,--ответил Боугарт.--Факт тот, что только благодаря милости Божьей вам удалось отделаться лишь свистом пуль.
Боугарт--человек, тяжело переживавший свою вину, но в случае необходимости способный выдержать буквально все, никогда не читая проповедей,--взглянув на Луизу, покачал головой.
--Вот смотрите!--воскликнул он.--Возможность новых действий убийцы существовала уже начиная с ночи четверга. Пообещав Беллоузу ни за что на свете не подходить близко к вилле, вы, юная леди, позволили увести себя туда в надежде, что Стив последует за вами. Тот, кто видел вас ночью того четверга, мог легко догадаться, что вас ни ка-
пельки не заботил ни Филипп Пуанкаре, ни его отец. Думаю, это было из-за Стива?
--Да, и я это не отрицаю,--подтвердила Луиза, глядя ему в глаза.--Он ... он хочет, чтобы я вышла за него замуж.
-- Дорогая юная леди, вам не нужно извиняться. Я заметил это уже в четверг ночью на вилле, и Бетти Стоуридж тоже заметила и высказалась по этому поводу на следующий день. Вопрос состоял в том, заметил ли это Филипп? Если так, то
можно было ожидать каких угодно неприятностей.
--Так Филипп заметил это?
--Да. Заметил ли он это тогда или нет--не знаю, зато в пятницу ночью у него уже были причины не сомневаться в этом. Он узнал!
--Но откуда? И еще скажите, пожалуйста, о многом ли знала или догадывалась Бетти?
Боугарт посмотрел вниз и снова вздохнул.
--Чтобы ответить на оба этих вопроса сразу, нам надо размотать все дело.--Несколько секунд он сосредоточивадся, словно собирая воедино все нити, затем продолжил.--Из того, что Беллоуз рассказал мне вчера, в воскресенье, поведение Бетти Стоуридж можно проследить без труда. В пятницу утром она находилась на втором этаже виллы, подслушивая за
дверью спальни сэра Дональда Хоккинса наш с Беллоузом разговор, когда мы обсуждали, как лучше защитить вас. На самом деле она не верила, что у вас с Эдвардом Пуанкаре бурный роман, потому что знала, что сама нравится ему. С другой сторо-
ны, если закрадываются сомнения, то такое знание никогда не убеждает полностью ни одну женщину.

После этого, во время известного разговора в гостиной, когда Пуанкаре так закрутил против себя и вас дело, намекая на то, что вы оба и любовники, и убийцы, интерес Бетти усилился. В конце концов, когда той ночью вы позвонили Эдварду Пуанкаре 
на виллу, мисс Стоуридж взяла параллельную
трубку и под слушала разговор. Сразу же после этого Пуанкаре уехал из дома. Она знала, что у вас была назначена встреча, но не имела представления где. Тогда она попросила у Монтана разрешения поехать вместе с ним, со мной и Филиппом Пуанкаре в Жене-
ву, куда мы направлялись для того, чтобы допросить вначале Хоккинса, а затем и вас. Поскольку Бетти догадывалась, где вы прятались о чем рассказала позже Беллоузу, она ускользнула и, опередив нас, пришла к нему на квартиру, а там узнала, что
ваша встреча назначена в «Ущелье призраков».
Обратите внимание на одну вещь! В глубине сердца Бетти Стоуридж по- прежнему не верила ни в интрижку между вами, ни в то, что вы вместе с ним запланировали убийство. Нет. Насколько мне
стало известно, она подслушала разговор Монтана и вашего покорного слуги, когда мы совещались на вилле. То ли Эдвард Пуанкаре что-то ей сболтнул, то ли она своим гибким умом самостоятельно пришла к такому выводу, но в любом случае мисс Стокридж стала подозревать Филиппа.
Бетти, конечно, не могла показать этого--она слишком хорошо относилась к Эдварду Пуанкаре. И одновременно ей хотелось развеять сомнения насчет вас и Эдварда. Интуитивно она чувствовала, что проще всего это сделать так--заставить его открыто признаться в любви к ней, откровенно заявив, что
в четверг вечером он был с ней. Это, и только это было ее целью, когда она вместе с Беллоузом пришла в «Ущелье призраков».
Теперь на Боугарта насел Стив, не давший Луизе
возможности задагь вопрос.
--Минуточку! О чем вы тогда совещались с Монтаном? Вы пришли к выводу ...
--Мы поняли, кто совершил убийство и каким способом. Единственное, в чем меня можно было обвинить,--это в том, что я обеспечил алиби мисс Коллинз на критический период времени--перед завтраком, когда цветы были отравлены. Монтан не обратил на это внимания.
--А потом?
--Так вот, признание Эдварда Пуанкаре, что его сын предпочитает обедать в ресторане в «Отель де Рони», подтвердилось звонком в эти заведения. Елизавета Пуанкаре искала там Филиппа и спрашивала о нем, хотя именно в ночь четверга Филипп повел мисс Коллинз в «Женеву». Обнаруженный дневник стал решающей уликой.
В результате, когда мы с Монтаном и Бетти Стоуридж собрались в Женеву, мы убедили Филиппа по ехать с нами. С этого момента Монтан решил постоянно следить за ним.
--Следить?
--Конечно. Мы должны были предотвратить любую попытку нового убийства.
И снова перед Стивом возникла вереница воспоминаний.
--Вы стали следить за Филиппом с того момента, как все вместе с Монтаном пришли в дом, где я живу? Верно? Когда полицейский отрапортовал: «Господин начальник, сигнал подан», это означадо, что ваши люди были готовы следовать за ним, куда бы он ни пошел?
--Верно. Филипп, отношение которого как к вам, так и к юной леди, открыто расположившейся в вашей квартире, нельзя было назвать доброжелательным, вошел вместе с нами в лифт и поднялся наверх. Ни вас, ни мисс Коллинз в квартире не оказалось, однако входная дверь, как вы знаете, была распахну-
та настежь. После этого наша группа разделилась, а Филипп сделал находку, которая расстроила его еще больше ...
--Находку? Какую находку?
--Вы забыли об оторванном листке из блокнота? Листке бумаги, который вы потеряли?
Стив ничего не ответил.
--На нем был адрес ночного клуба,--терпеливо продолжил объяснять Боугарт,--который проступил после того, как вы заштриховали листок мягким карандашом,--след от записи, сделанной рукой мисс Коллинз. Вы еще не могли найти его на следующий день. Филипп тогда подобрал этот листок в вашей квартире. А тут еще эта яркая надпись губной помадой, тоже почерком Луизы, на зеркале в вашей спаль-
не, начинающаяся словами: «Я тебя тоже люблю...».
Боугарт замолчал, поглядывая сквозь стекла очков.
--И поэтому он отправился в «Ущелье призраков»? --спросил Стив.
--Да! Только после того, как, схватив такси,
вернулся на виллу, где взял автоматический пистолет и маску. Этот чрезвычайно замкнутый молодой человек впал в неистовство: его великолепный план провалился, блестящее и ужасное убийство было совершено напрасно, и теперь кто-то должен был заплатить за это. Он хотел заставить заплатить
вас обоих. К сожалению, полицейский «хвост» не заметил в  «Ущелье призраков» ничего опасного, да вы и сами говорили, что там никто ничего не заметил. И когда на следующий день мы с Монтаном узнали о попытке убийства, Монтан приготовился к наступлению. Он не мог больше ждать.
Мне было приказано... обсудить факты и дока-
зательства в кабинете, а в это время Монтан должен был задержать Филиппа за дверью, чтобы тот все слышал. Но я, черт побери, настоял, чтобы отец парня не видел, как будут арестовывать его сына. И снова недоразумение ...
--Эдвард Пуанкре вернулся на виллу?
--Да. Несмотря на многочисленные ругательства, его задержали в другой комнате, где он не мог ни видеть, ни слышать ничего. Затем посыпались ругательства со стороны Монтана, когда на вилле объявился другой неожиданный гость. Нельзя
сказать, что для мисс Коллинз арест Филиппа тоже был желанным событием. К сожалению, когда она направилась в аэропорт с не самой плохой целью-- забрать свой багаж, один из людей Монтана подумал, что она решила бежать из города. Он
задержал ее и торжественно отправил на виллу, где она должна была оставаться до тех пор, пока не опустится занавес.
Наступила долгая пауза.
---В заключение, дорогой сэр,--сказал Боугарт, взглянув на Хоккинса,--в заключение я дам вам маленький совет на случай, если у вас возникнет искушение попытаться снова вмешаться в разгадку какого-нибудь убийства.
--Неужели?
--Пригласив меня на виллу еще до того, как все случилось, Эдвард Пуанкаре надеялся, что мое присутствие остановит действия его сына, которые тот намеревался предпринять, однако это не дало никакого результата. Хотя по профессии Филипп и не был актером, в его жилах было больше артистической
крови, чем у его мачехи, и не меньше, чем у отца. Я хотел бы предупредить вас, сэр Дональд: как говорил сам Филипп Пуанкаре, нелегко иметь дело с актерами.
Положив сигару, Хоккинс ответил Боугарту, вложив в эти слова все свое раздражение:
--Меня больше не интересуют преступления.
--Да! Но если вам случится ...
-- К чему такие ограничения, Боугарт? Почему вы относите это только к людям такой благородной профессии, как актеры? Нелегко справиться с людьми--и точка. Ей-богу, я извлек урок из этого дела! Нелегко иметь дело с людьми.
 
На следующий день его провожали в аэрорту Хитроу Стив Беллоуз и Луиза Колинз. С остальными он простился ещё вчера. Влюблённая парочка, мило улыбаясь, совсем не обратила внимания, занятая только собой, что он прошёл регистрацию у стойки, его оформлялся рейс до Киева. И тем более, что он сел в микроавтобус, доставивший его к самолёту Международных Украинский авиалиний.