Тишина

Белые стены, белый пол, белый, льющийся с потолка свет. Холодная кровать с твёрдой, как камень, подушкой. Панель стола со стопкой чистых листов бумаги и карандашом. Ни одного окна, ни намёка на дверь. Замкнутое пространство. Кругом всё кристально-белое, режущее глаза, белое настолько, что, кажется, даже пылинка здесь будет выглядеть чудовищным безобразным пятном. И всё это погружено в тишину, зловещую, пугающую, не дающую успокоения. Даже сейчас, когда я пишу эти строки, звук трения грифеля карандаша о бумагу заглушён окружающим меня беззвучием.

Я — Джек Хопкинс. Как странно и нелепо прозвучало бы это имя! Больше от меня ничего не осталось. Кем я был? Где жил? Сколько мне лет? Кто мои родители? Ничего не помню. Ничего не знаю. Даже сколько я здесь нахожусь, в этой “камере тихого счастья”, даже это мне не известно.

Я решил вести дневник, записывать всё, что вспомню, всё, что смогу вспомнить…

Карандаш и бумага. Может быть, ОНИ оставили их, чтобы заключённый как можно медленнее и мучительнее сходил с ума? Это очень похоже на ИХ извращённое, больное воображение, на ИХ коварный ум.

Сколько ИХ? Не знаю. Может быть, сотни и тысячи, а может, только двое. Двое…

…Две пары рук крепко держат меня с двух сторон и ведут по длинному коридору. Я пытаюсь вырваться, кричу, падаю на колени… Но ОНИ рывком поднимают меня и продолжают идти вперёд. Я затихаю и иду, уже не сопротивляясь, гадая только, когда мы остановимся. Но ОНИ продолжают идти и идти, и я вынужден двигаться вместе с НИМИ!

Внезапно я понимаю, что в этом и состоит моё наказание: бесконечно идти, не останавливаясь, по этому коридору со светящимися потолками! Я так и умру, в движении!.. А ОНИ, не обратив на мою смерть никакого внимания, будут тащить по коридору моё безжизненное тело, пока оно не истлеет. Тогда ОНИ развернутся и пойдут в обратном направлении за следующей жертвой…

Но нет! Меня ожидала более ужасная участь: медленно умирать, сходя с ума, в этой жуткой комнате!..

…Мы внезапно остановились, меня развернули лицом к стене. И вдруг на моих глазах часть стены пришла в движение и стала подниматься вверх, всё выше и выше, пока полностью не скрылась в потолке. Тут один из НИХ, хлопнув меня по плечу, с силой толкнул в помещение, оказавшееся за стеной. Упав на пол, я не сразу пришёл в себя. А когда, приподнявшись, обернулся, то с ужасом понял, что меня оставляют здесь навсегда! Стена стремительно падала вниз.

…А-а-а!!! Я не хочу! Не хочу! Я умру здесь! Заклинаю вас, отпустите!!!

…Последние слова я кричал, уже неистово колотя в стену комнаты, плотно сжавшую свои челюсти, чтобы больше никогда их не разжимать.

Вначале я кричал, бил и царапал стену до тех пор, пока руки, ноги и плечи не были разбиты в кровь. Тогда, обессиленный, я упал на пол и истерически захохотал. Я так и заснул с перекошенной улыбкой на лице.
Не знаю, сколько я спал, но, проснувшись, я долго не решался открыть глаза, молясь про себя, чтобы всё, что со мной произошло, оказалось лишь сном, самым страшным сном, который когда-либо мне снился. Произнеся молитву, я медленно открыл глаза и с леденящим душу ужасом осознал, что комната — реальна!.. Меня бросило в дрожь, и я покрылся холодным потом. “Нет… Это невозможно. Это бред! — думал я, лихорадочно бросая взгляд то на кровать, то на пол, то на потолок. — Этого не может быть!.. Это сон! Галлюцинация!”

Я закрыл глаза. “Спокойно. Всё хорошо. Всё в порядке. Сейчас я встану, подойду к столу и дотронусь до него. Да, именно так, дотронусь. Чтобы убедиться, что всё, что я здесь вижу, является голограммой, нереальностью. Все эти вещи — ненастоящие. Кому-то понадобилось, чтобы я испугался и запаниковал. Но я спокоен. Я спокоен”.

С этими словами я снова осторожно огляделся и, поднявшись, медленно подошёл к столу. Каждый шаг, каждое движение причиняли мне боль, но я не обращал на это никакого внимания. Одна-единственная мысль пульсировала у меня в голове: “Это — мираж. Это — мираж”. Затаив дыхание, я дотронулся до стола. Он был реален.

“Не-е-ет!!! — закричал я. — Нет! Я сплю! Мне это снится! И стол, и кровать, и санузел в углу. Меня лихорадит”. Я посмотрел на свои разбитые в кровь руки. Они дрожали. “Да! — обрадовался я своей догадке. — Да, я просто приболел, и у меня лёгкий бред. Просто я слишком устал. Мне надо отдохнуть. Я болен”.

И я отчаянно ухватился за эту мысль, понимая, что если отброшу её, то сойду с ума. Силы мои были на исходе. Ноги дрогнули, я со стоном повалился на кровать и погрузился в вязкий, беспокойный сон.

Мне снилось, что я убегаю от кого-то по длинному извилистому коридору. Пытаюсь закричать, но крик застревает где-то в горле. Звук шагов моего преследователя сводит меня с ума. Вдруг коридор заканчивается, и я оказываюсь в тупике. Я слышу приближающиеся шаги и в ужасе вжимаюсь в стену. Внезапно, в самый последний момент, стена поддаётся и отодвигается. Я отступаю назад и попадаю в пустую комнату. “Я спасён!” — ликую я, наблюдая за тем, как стена стремительно двигается в обратном направлении, скрывая меня от преследователя. И тут я понимаю, что уже никто за мной не бежит! Что я попал в западню! Я пытаюсь, просунув пальцы в щель, отодвинуть стену обратно, но кто-то невидимый с силой отшвыривает меня. Я падаю на пол. Стена с приглушённым шипением плотно задвигается. Ш-ш-ш…

С тех пор этот сон снится мне каждую ночь.

Я закричал и проснулся. Ещё не до конца придя в себя, я стал оглядываться. Вдруг, заметив на столе тарелку с какой-то красно-бурой массой, ложку, кусок хлеба и стакан с водой, я всё вспомнил. В бешенстве я вскочил с кровати и стал всё крушить, рыча и выкрикивая: “Ублюдки! Сволочи! Я вас всех ненавижу!!! А-а-а! Ненавижу!!! Бог! Ты отвернулся от меня! Я Тебя ненавижу! Будь Ты проклят! Ты и вся Твоя чёртова демагогия! А-а-а!!! Ненавижу! Не-на-ви-жу-у!!!”

Так я кричал ещё очень долго, пока не сорвал голос. Тогда я зарыдал, осознав всё своё бессилие. А вскоре снова уснул.

Позже я заметил, что, порой, я засыпаю против своей воли. Это навело меня на мысль о том, что ОНИ меня специально усыпляют, скорее всего, каким-то газом, подавая его через скрытые отверстия в потолке, каждый раз, когда ИМ надо меня успокоить.

Проснувшись, я снова увидел хлеб, стакан с водой и тарелку с чем-то горячим и вкусно пахнущим. Вдруг я почувствовал сильный приступ голода, только теперь осознав, что я не ел уже очень давно. Давясь и обжигаясь от нетерпения, я набросился на красно-бурую массу, которая оказалась ни чем иным, как мясом с красным перцем и тушёными овощами. Я так был увлечён едой, что не сразу заметил в своей камере прежний порядок и чистоту.

Насытившись, я лёг на кровать и уставился в потолок. И только тут я заметил, как в камере тихо. Не слышно ни работающего кондиционера, ни тиканья часов, ни шума проезжающих машин: ничего из того, к чему так привыкает человек. Ни звука. Тишина. Мёртвая тишина.

С этого самого момента я стал со всё возрастающим ужасом ощущать давление, силу и мощь окружающего меня беззвучия. Вначале я пел песни, которые только мог вспомнить, читал по памяти стихи и прозу, ворошил бумагу, хлопал в ладоши и топал ногами, барабанил пальцами по столу, — короче, старался хоть как-то заглушить тишину. Глупец! Тогда я ещё не осознал, что стучать и кричать можно сколько угодно, но, рано или поздно, голос охрипнет и сорвётся, руки и ноги устанут, да и сам я устану бороться. А тишина — она будет здесь всегда. Величественная и властная, заполняющая собою всё вокруг, презрительно изгибающая тонкие холодные губы, которые с сотворения мира не проронили ни звука. Не нарушаемая никем и ничем, невыносимая до звона в ушах — тишина.

Меня снова клонит в сон.
***
Временами мне кажется, что я схожу с ума. Например, сегодня я подумал, что при желании мог бы стать Богом.

Нет, не тем Богом, который забыл обо мне, когда я так нуждался в Его помощи, в Его защите, в чуде, наконец!

Нет, я мог бы стать Богом другой Галактики или даже другой Вселенной. Я мог бы создать Свой Мир, Своё Небо, Свои Звёзды, Свои Планеты, Свои Пространство и Время, Свою Игру, в которой я был бы и участником и зрителем одновременно.

На Моих Планетах царили бы мир и покой. Они утопали бы в зелени; в кристально чистых водах рек плавали бы рыбы, а в ветвях деревьев пели бы птицы. Много прекрасных зверей жило бы на Моих Планетах. Солнцами я освещал бы и согревал Мои Планеты, дождями орошал бы их земли и звёздами других Галактик украшал бы их небосвод.

Но на Моих Планетах не было бы ни одного человека. Люди… Они не способны созидать и наслаждаться Прекрасным. Они могут только крушить, калечить и убивать. Люди по сути своей кровожадны и безжалостны. Они уничтожат Мои Планеты, как только окажутся на них. Они перебьют всех птиц и животных, выловят всю рыбу, спилят все деревья, отравят все реки и озёра, а когда уже нечего будет уничтожать, они примутся друг за друга. Это — бойня. Мир людей — бойня. Они никогда не станут другими, никогда. Поэтому на Моих Планетах не будет людей. В Моём Мире нет места убийцам!

…Да, я мог бы стать Богом и создать Свой Мир. Но вся загвоздка в том, что сейчас я человек. И я нахожусь там, откуда нет выхода. Мне кажется, я умру от этой мысли, если раньше не сойду с ума.

Тишина вновь обволакивает меня. Я хочу спать.
***
Тихо… Тихо как в аду. Да-да, я думаю, что в царстве Люцифера так же тихо, как в этой чёртовой камере. Каким же нужно быть извергом, чтобы назвать эту преисподнюю “Камерой Тихого Счастья”?! О-о, на это способны только ОНИ! ОНИ играют здесь роли Дьявола и Сатаны вместе взятых! ОНИ крутят ручку, управляя это адской машиной, имя которой “Тишина”. Да-да, ОНИ и только ОНИ так безжалостно и изобретательно издеваются не только надо мной, но, я подозреваю, и над другими, сотнями тысяч ни в чём не повинных людей. Издеваются и убивают. Убивают и издеваются. ОНИ. ОНИ везде и повсюду. ИХ пустые, ничего не выражающие глаза преследуют меня, видятся мне в каждом предмете, в каждом углу, в каждом фотоне света. ОНИ смотрят в меня, сквозь меня, ОНИ не видят меня! Не видят! ОНИ видят стены, пол, кровать, — всё что угодно, но только не меня. Я для НИХ ничто, пустое место, абстракция, я для НИХ не существую!

…ОНИ снова здесь! О, какая нестерпимая боль!

Не надо, прошу вас, не надо! Прекратите! Я не вынесу! Больно!..

Нет, это не по-настоящему! Надо только закрыть глаза и всё исчезнет!.. Надо только закрыть глаза… закрыть глаза…
***
Сегодня мне приснилось, будто я умер. Смерть была прекрасна. Она меня окутала спокойствием, и я впервые за всё это время расслабился. Мне было хорошо. Но самое главное, у смерти был звук. Смерть звучала! Это была очень тихая музыка, но я расслышал её. И я наслаждался мелодией смерти, я ловил каждую её ноту. Я был счастлив. Я и не думал, что смерть — это счастье. И когда я проснулся, я застонал, обхватив голову руками. Потому что я больше не слышал музыки смерти. Я не был счастлив, я не был мёртв.

О-о, как же я ИХ ненавижу! Ненавижу за то, что ОНИ меня усыпляют, а не убивают. ОНИ не позволяют мне умереть. ОНИ не дают мне услышать, услышать хоть что-нибудь!

Я вас ненавижу! Слышите, ублюдки, ненавижу! Мать вашу, убейте меня! Слышите, убейте!..

Тело немеет. ОНИ вновь решили меня усыпить. Мне трудно писать. Всё плывёт перед глазами. Может быть, мне снова приснится музыка… И я буду…
***
Снова всё тот же сон. Снова бегство, желание скрыться и ужас от того, куда я попал. Я ненавижу этот сон. После него болит голова и всё тело бьёт дрожь. Иногда мне кажется, что преследователем являюсь я сам, но я не могу быть им! Это всё ОНИ! Это ОНИ издеваются надо мной, сводят меня с ума! О, как же ВЫ трусливы, жалкие душонки! ВЫ прячетесь от меня. ВАМ страшно посмотреть мне в глаза?! О, ВЫ исчадия Ада! Как бы я хотел дотянуться до ВАШИХ шей, сжать их своими руками, почувствовать, как ВЫ сжимаетесь от страха за свои паршивые жизни, как бешено бьётся ВАШ пульс! О, как я ВАС ненавижу! С каким удовольствием я сдавливал бы свои руки всё сильнее и сильнее, чтобы услышать ВАШ предсмертный хрип. Я бы с наслаждением наблюдал ВАШИ конвульсии, ВАШУ предсмертную агонию. А потом, когда ВАШИ трупы ещё не успеют остынуть, я бы голыми руками стал бы ВАС расчленять, разрывать ВАШИ внутренности, поедать ВАШИ сердца!.. О, как бы я хотел добраться до ВАС!.. Как бы я хотел!..
***
Я вспомнил! Я вспомнил, что у меня есть семья! Близкие мне люди…

…Мне снился парк. Была весна. Ко мне бежала девочка и кричала: «Папа!» Это была моя дочка! Моя маленькая Сьюзи. Я вспомнил это и удивился, как мог это забыть! Я подхватил ее на руки и закружил. Я слышал её заливистый смех и смеялся сам. А рядом, совсем неподалеку, на нас смотрела красивая молодая женщина. Я посмотрел на неё и она мне улыбнулась. И тогда я вспомнил, что это моя жена Джен. «Джен! – воскликнул я. – Как я рад, что у меня есть ты и Сьюзи! Я вас так люблю!» А она, вновь улыбнувшись, подошла и поцеловала меня. О, как я был счастлив! Я слышал смех моей дочки, чувствовал теплое прикосновение руки моей Джен… Я готов был отдать всё на свете, лишь бы этот момент длился вечность. Но вдруг налетел сильный ветер и Джен с Сьюзи стали отдаляться от меня. «Папа! Папа! – заплакала Сьюзи. – Не покидай нас, папа!!!» А я ничего не мог сделать, мои ноги словно приросли к земле. Джен, обняв Сьюзи, тоже плакала, а через минуту отвернулась и стала уходить. Сверху, с неба стали опускаться большие белые бетонные плиты, образовав вокруг меня замкнутое пространство. И тут, через миг, я узнал свою камеру… Я только успел крикнуть: «Я вернусь к вам!» и проснулся.

Сейчас, записав всё это, я чувствую опустошение. Мне невыносима мысль о том, что я их потерял… Джен… Её тонкий запах чуть сладковатых духов и тёплый голос… Сьюзи… Её большие голубые глаза и смешные косички… Простите меня, но я не смогу сдержать обещание и вернуться к вам… Всё, больше не могу писать.
***
Снова всё тот же кошмар: побег, отчаяние, а за ним – пробуждение. Но мне всё равно. Я счастлив. Я знаю, что где-то живут мои драгоценные, мои любимые Джен и Сьюзи. Они свободны. Я чувствую, нет, я просто уверен в этом! Мысль об этом согревает меня. И пусть я нахожусь здесь, главное, что они – там, на свободе. Всё. Больше писать не могу – мешают слёзы.
***
ОНИ забрали! ОНИ забрали мои записи! Все мои записи! О, лучше бы я не засыпал! Я проснулся и… увидел, что все мои записи исчезли! Сначала я не хотел поверить в то, что ОНИ могли так поступить со мной. Я лихорадочно принялся за поиски, но продолжалось это не дольше пяти минут. Ни клочка, ни пылинки. Везде как всегда кристально чисто…

Я в отчаянии.
***
Настоящую боль нельзя описать, нельзя выразить в словах, действиях или крике. Но если ты хотя бы раз испытал, что такое настоящая боль, ты не забудешь её никогда.

Она пожирает тебя изнутри и разъедает снаружи. Она высушивает твои слёзы, так что ты не можешь рыдать, и становится горячим колючим комком в горле, так что ты не можешь кричать. Жарким диском она пульсирует в груди, и, сжимая всё сильнее и сильнее, как удав, свои кольца, она медленно выдавливает из тебя желание жить. Она заставляет тебя почувствовать самым жалким существом когда-либо жившим в этом мире.

Мне не понятно, зачем… зачем ОНИ это делают? Чем я заслужил такой конец?

Я больше не хочу жить. Я устал.

Я понял, что моё заключение бесконечно.

…Я больше никогда не увижу ни Джен, ни Сьюзи. Я больше никогда не прикоснусь к двери, ведущей в мой дом…

У меня больше нет никаких желаний.

Боль.

Одна сплошная боль.

И холод.

Вчера я умер.

Тишина всё-таки проиграла.

Мне тяжело дышать. Сердце колотится так, что ещё чуть-чуть и я оглохну. Карандаш еле держится в моей руке. Но я счастлив. Боже, как я счастлив.

Я умер. Значит, я свободен.
***
Белые стены, белый пол, белый, льющийся с потолка свет. Холодная кровать с твёрдой, как камень, подушкой. Панель стола со стопкой исписанных листов бумаги и карандашом. Ни одного окна, ни намёка на дверь. Замкнутое пространство. Кругом всё кристально-белое, режущее глаза, белое настолько, что, кажется, даже пылинка здесь будет выглядеть чудовищным безобразным пятном. За столом сидит человек. Кажется, что он просто уснул, облокотившись на стол и положив голову на руки. И всё это погружено в тишину. Зловещую. Пугающую. Не нарушаемую даже дыханием человека.
***
Солнечное утро воскресного дня. Молодая женщина срезает пионы, собирая их в букет. Чуть сладковатый запах её духов смешивается с благоуханием цветов. Она хороша собой, но две скорбные морщинки, что пролегли между бровей, делают её лицо строже и старше. Проходящий мимо мужчина с брюшком лет тридцати останавливается около калитки, ведущей в её маленький палисадник.

— Доброе утро, Джен.

— Доброе утро, Гарри.

— Сегодня замечательная погода, не правда ли?

— Да, замечательная.

— Как себя чувствует Сьюзи? Не болеет?

— Нет, Гарри, спасибо, всё хорошо.

Возникает неловкая пауза.

— Джен…

— Да?

— Если тебе или Сьюзи что-нибудь будет нужно, ты только скажи, я всё сделаю…

— Спасибо, Гарри. Ты хороший человек.

— Нет, я серьёзно… Если будет нужна какая-либо помощь, я с радостью…

— Я поняла, Гарри, спасибо.

Женщина посмотрела на темневшее вдалеке полуразрушившееся здание химического завода. Мужчина, проследив за её взглядом, осторожно спросил:

— От него так и не было вестей?

На миг ему показалось, что она сейчас заплачет, но женщина лишь чуть задержала дыхание и повернулась к нему.

— Нет, Гарри, не было. Я знаю, что в нашем городе его все считали сумасшедшим…

— Я…

— Но он не сумасшедший… Он просто был… просто был немного… странным…

— Джен, но прошло уже полгода… Здание обрушилось… А его так и не нашли… И только из-за него до сих пор не снесли этот завод…

— Я знаю, знаю… Но я уверена, что он всё ещё там… Он знал все секретные помещения, все тайные камеры в этом здании. Он вернётся. Он не мог нас вот так просто бросить!.. Не мог… — Она опустила голову и вдохнула запах цветов. — Он так нас любил…

— Э-э, Джен, я, наверное, пойду?

— Да, Гарри, иди.

Мужчина отошёл от калитки и направился на утреннюю службу. А женщина так и продолжала стоять на посыпанной белым песком дорожке, вдыхая аромат цветов.

11.02.06 г.