Зимний каботаж. Предисловие

Умное, почти философское:

…- Нет, сейчас он совсем не такой! – пожимают плечами мои сегодняшние знакомые.
- Да он и тогда таким не был! – восклицают знакомые тех лет.
Только откуда вам знать, люди добрые -  такой, не такой…  Вы что, разумами со мной менялись, что ли? Стало быть, такой, раз написалось все это по горячим следам аж в далеком 1987 году и раз захотелось вернуться к этой писанине теперь, спустя столько лет.
Я мог бы с мужественной ностальгической слезой сказать, что то время осталось в памяти самым беззаботным и светлым периодом моей жизни, но глупый читатель немедленно подумает: зачем же тогда писать об этом именно так? а умный станет сочувствовать - ни фига ж себе у мужика жизнь была… Поэтому я так не скажу. Тем более что это было бы неправдой – случались в жизни времена светлее и интереснее. Но годы моей работы на торговом флоте тоже запечатлелись полосой доброй, хотя бы потому, что это были времена моей юности,  а в юности, как известно, у всех и трава зеленее, и море более мокрое, и люди не такие подлые, как сейчас. А еще запомнилась эта юность восхитительным, непередаваемым ощущением внутренней свободы, когда ни с кем не приходилось согласовывать - как говорить, что писать, к чему стремиться. Когда не требовались в жизни мерзкие, холуйские слова – лояльность, имидж, позиционирование… Да, конечно, заставляли и напрягали; но на все идеологические усилия внешнего мира было так замечательно наплевать!
Вот отдавая дань той свободе, я и не стал эстетически шерстить написавшийся тогда дневник. Не стал выбивать из него ненормативную лексику, животные устремления, дебильный максимализм и прочую чешую, из-за которой, возможно, весь мой опус теперь по совокупности покажется вам большой нехорошей пошлостью. Если покажется – ну, значит, так тому и быть, придется упасть в ваших глазах, хотя я, в общем-то, никогда и не нанимался быть для кого-то светочем культуры. Насиловать собственный текст, меняя искренность на приличия, я не могу. С души воротит.
Впрочем, однажды это попробовал сделать мой приятель, профессиональный литератор, который, собственно, и подтолкнул меня к мысли об издании сего произведения. «Честно проржав», по его словам, до ночи, он загорелся идеей хотя бы заменить мягкими эвфемизмами особо смущающие матюки. Бросил на пятой странице, ибо стало очевидным: с эвфемизмами текст переставал звучать. Превращался в искусственное, тягомоторное, выспренное болото…
И текст остался таким как есть. Грубым, зримым и живым. Каким он и должен был быть в моем понятии.
Если позволите, еще пару слов о пошлости… Много не буду, ибо вряд ли скажу лучше Ярослава Гашека, весьма доходчиво в свое время объяснившего ханжам и эстетам, чтО есть они, а чтО есть его «Приключения солдата Швейка». Жизнь правоту Гашека подтвердила: те поклонники высокого искусства уже давно могильный прах, а Швейка читали и читать будут… Так вот, о пошлости моего текста: ее там нет. Есть что угодно – грубость, глупость, скабрезность – а вот пошлости нету. Потому что честная, не приносящая никому вреда жизнь, простая и естественная, без заумных вывертов и псевдоинтеллигентского лицемерия, не может быть пошлой.
Пошлость – это все остальное.         
На том стоял и стоять буду.

Читать отважитесь? Тогда вот: http://www.proza.ru/2013/02/14/1131