Армас

 
Олежка  долго не мог уснуть, все думал о завтрашнем дне, все-таки, как-никак День рожденья, тринадцать лет, почти возраст Христа, только очень юный. Это ему так сказал дядя Женя. А он такой классный, ему Олежка верил на все сто процентов. Он так и сказал:
-      Олежка, вот стукнет тебе юный возраст Христа, и ты получишь самый главный подарок в своей жизни!
-       Ну, клево! – радостно поднял на него глаза Олежка. - А что это будет, дядя Женя?
-       Это секрет! Это будет только завтра! Терпи, ты же мужик!
И Олежка терпел, хоть и трудное это дело. Ворочался с боку на бок, сопел, мама несколько раз подходила послушать, спит сынок или притворился.
 Олежка притворился, конечно, но чтобы мама не поняла, притворился хорошо, качественно, затих и сколько так пролежал, даже не помнил. А думал он о том, что ему завтра подарят. Он очень хотел щенка, так, что скулы сводило, но мама не разрешала. Однажды, когда он с улицы принес голодную маленькую собачку, мама так долго кричала и, чтобы не повадно было - она так сказала - побила и его, и собачку. Осенью это было, холод стоял, снег валил и дождь, все вместе. Но мама сказала, чтобы унес он эту псину с ее глаз и больше никогда не показывал, а то, она ее чем-нибудь тяжелым стукнет. Олежка тогда еще долго сидел с Диной (так он назвал собачку) в чужом подъезде, и они оба плакали. Тихонько, чтобы никто не видел. Олежке нельзя – он же мужик! А Дине можно.
        «Но на собаку мама не согласится, факт. Так почему же дядя Женя сказал так? А! – осенило мальчика, - он же просто не знает, что я хочу! Жалко! А то он бы смог сделать чудо! Наверное…» Перед его глазами вдруг встал дяди Женин пес, Армас. Он встал по другую сторону Олежкиного сна, высунул язык и смотрел очень серьезно. Долго-долго, пока их глаза не встретились. И Олежке так захотелось пить, что он чуть не заскулил. От этого даже вздрогнул.
 -      Армас! – на каком-то незнакомом языке, сказал  Олежка, - ты подожди,  я сейчас принесу тебе воды. Пес слегка кивнул своей серой головой, похожей на волчью, и приготовился ждать. Ему-то с места сходить было никак нельзя – он работал. Дядя Женя иногда оставлял его нянчиться с младшей сестренкой Катюшкой. И пока она сидела в садике в песочнице, Армас сторожил. Если Катюшка уходила от песочницы далеко, пес тащил ее за платье обратно. А потом дядя Женя возвращался, и они все вместе шли домой. Постороннему подойти к Катюшке было нельзя - Армас не подпускал. Олежка вернулся с маленьким ведерком воды, поставил перед собакой. Тот долго и жадно лакал, потом снова посмотрел своему спасителю в глаза и сказал : «спасибо». Олежка вздрогнул, потому что, он отчетливо это расслышал. А может, понял.  Трудно определить. Но тут он отвлекся - увидел соседа Костю. Его Олежка дядей не называл, хотя возраст их с дядей Женей почти одинаковый. И стало происходить то, на что раньше мальчик никогда не обращал внимания. От Кости до них оставалось метров пятнадцать, как Армас ощетинился и зарычал, принял защитную позу. Олежка внезапно увидел, что из Кости вышли черные сгустки и поползли в сторону Катюшки, уже закрыли ее ножки, но продолжали ползти, окутывать ее всю, осталась только голова на поверхности. А если сгустки съедят голову, Катюшки ведь не будет! Олежке эта мысль показалась очень страшной, но пока он раздумывал, Армас сорвался с места и схватил зубами Костину штанину. Тот заорал так, что кое-где повылазили соседи из окон. Он дрыгал ногой и страшно ругался. Но Олежка-то знал – он орет не от боли - от страха! Однако пес не отпускал и рычал все злее. Катюшка заплакала, сбежались какие-то люди, откуда-то появился дядя Женя.
-     Фу! Армас! Ко мне!
 Только тогда верный сторож отпустил, успокоился и сел рядом с хозяином. Костя багровый от злости продолжал вопить. Теперь уже на хозяина собаки.
-      Ты мне за это заплатишь, гад! Распустил своего зверя! Расселились, сволочи, везде! Людям пройти негде! Я убью твою собаку! Слышь, ты, паскуда! – теперь от него стала отделяться малиновая  туча, но не красивая, как ягода, а какая-то страшная, и пошла в сторону Жени, Армаса и Катюшки. Олежка хотел сказать, что они сейчас утонут в этой лавине, но Армас снова дернулся и бросился на Костю, передними лапами встал прямо на грудь. Открыл пасть и оскалился, но кусать не стал – сильно невкусно. Олежка невольно почувствовал, какой Костя горький, можно даже сказать, тухлый. Он сразу вспомнил этот запах, так протухает рыба! Во, как вонял, оказывается, их сосед!
       Потом Олежка повернулся на другой бок и увидел, что все уже разошлись по домам, на улице стало темно. Он подложил ладошки под голову и уснул прямо в песочнице. Очнулся от страшного звука, который разорвался у него в ушах, и в груди стало очень больно. Так не было, даже когда ставили укол, и когда он разбивал коленку. В его грудь впились сотни мелких шипов и разрывали тело на части. Последнее, что он успел увидеть, это себя. Он, Олежка, бежал к себе навстречу, тянул руки и горько плакал. А потом не стало ничего, ни боли, ни света, ни Олежки.
      Мальчик резко вскочил с кровати, ничего не понимая, потер кулаками глаза. Дома вкусно пахло пирогами. Мама ушла на работу, спекла пирогов и оставила на столе красивую открытку. Написала, что подарок принесет с собой, когда вернется. Но Олежке было почему-то очень плохо, он даже не обрадовался. И пока до школы оставалось несколько часов,  решил сходить на улицу. Собрался, вышел из квартиры, засунул в замочную скважину ключ. По лестнице послышались шаги. Это тетя Маринка, с пятого этажа.
-     Здравствуйте, тетя Марина! – он повернулся и попятился – рядом  с ней трясся желтый, противный кисель, извивался, как жирная пиявка, и все норовил укусить Олежку в голову.
-      Здравствуй, - удивленно протянула она, увидев, как мальчик шарахнулся от нее в угол. В этот момент по лестнице спускалась с седьмого этажа Светка, старая дева. Ее все так звали, не только дети. Она поджала губы и боком прошмыгнула мимо Марины. Но Маринина «пиявка» настигла и, смешавшись с ее  «черным колесом», пошла, точить ему бока. Светка чуть не упала, запнувшись об собственную ногу.
       Слава Богу, больше никто по подъезду не шел, и Олежка благополучно спустился во двор. «Наверно, я опять спал на животе, - сообразил именинник, - если вижу галлюцинации наяву!» Во дворе его словно громом стукнуло и, ведомый, какой-то неизвестной силой, он побежал в гаражи, к пустырю. Сердце жутко колотилось, будто кто-то тянул его невидимой резинкой и сматывал ее со скоростью звука.  За гаражами по траве тянулся красный след. Олежка обмер, ему показалось, что это кровь. «Так оно и есть! Кровь!» - он присел на корточки и сунул в след палец. Потом встал, огляделся и вскоре увидел груду веток и еще какого-то мусора, из-под которого торчали серые лапы. Олежка закричал, что было мочи – он узнал лапы!
-     Армас! Армасик, миленький, - слезы катились из глаз, он ничего толком не мог сделать, а надо было разгрести кучу и достать оттуда собаку. Наконец, пыхтя и размазывая по щекам грязные капли, он справился с ветками и увидел то, что было для него страшней всего на свете – любимого пса! Мертвого! С дырой в груди, из которой еще сочилась алая жидкость. «Значит, это был не сон!» - застонал мальчик и упал рядом с собакой, впадая в забытье. Ему виделся живой Армас. Он стоял над Олежкой, облизывал его мокрые щеки и говорил:
-     Теперь мы с тобой всегда будем вместе. Не плачь! Я жив, потому что жив ты!
-      Я знаю, кто тебя убил! Когда я вырасту, я тоже его убью!
-      Олежка! Не надо убивать! Люди почти все жестокие, кто больше, кто меньше! И нам, собакам, очень тяжело видеть их настоящие лица. Скоро ты сам это поймешь. Я буду подсказывать, кого надо обходить, с кем вовсе лучше не разговаривать, а кто вообще чудовище. Но, ты знаешь, им ведь именно от злости и не везет!
И чем больше в них черного или малинового цвета, тем ужаснее у них судьба! Вот ты говоришь, убьешь Костю, а он через год сам попадет в катастрофу и останется от него половина – без ног. В такой форме уж лучше и не жить! Но Костя обязан жить, чтобы собственную жестокость испытать на себе.
Я стану тебе говорить, что людям делать, чтобы их судьба не была такой глупой. А ты будешь переводить мою речь, и подсказывать им. Вот, например, Маринка, ты уже успел увидеть, болеет завистью и злым языком. Если б она перестала обливать людей грязью, к ней бы вернулся муж. Ты ей как-нибудь аккуратно скажи.
А Света, хочет быть счастливой так сильно, что готова вырвать кусок из чужих зубов. А зубы-то у людей не то, что у нас – у них резцы по всей пасти, как у акул.
Так, что это даже хорошо, что я теперь неживой! Не буду так волноваться!
-      Чего же хорошего, Армас, - всхлипнул мальчик. - Ты же мне только снишься!
-       Совсем нет! Вот моя лапа, потрогай! – Армас протянул мальчику свою  конечность, не поворачивая морды, заглянул в глаза и грустно улыбнулся. Теперь ему можно было все – двигаться не вставая, разговаривать, не открывая пасти. Теперь он жил в другом мире.
 Олежка лежал подле собаки, обняв его серую спину, и не мог шевельнуться. Он боялся идти к людям. Вдруг чей-то голос окликнул его:
-     Эй, ты чего валяешься возле дохлятины! Ну-ка иди отсюда, пока я не вызвала милицию.
Мальчик разлепил набухшие веки. Стояла их дворничиха, большая шумная тетя, которая всегда и на всех ругалась басом.
-      Иди-иди! Нашел место! Поди, от школы прячешься. А мать, поди сбилась, разыскивать! Ишь, бродяга!
Олежка встал и побрел прочь, лишь тихонько вздрагивали его худенькие плечи. Но плакать было нельзя – он же, мужик!
     Домой он пришел в сумерки. Мама открыла дверь, заслышав по подъезду  шаги.
-     Ну, слава Богу! Мой руки, садись к столу, именинник, я сейчас подарок принесу. И вытащила из комнаты большую мягкую игрушку – собаку.
-      Можешь на нем спать! Его даже вместо подушки можно использовать!
-       Спасибо, мамочка! – прошептал ребенок, боясь сорваться и зареветь, - можно, я сразу пойду спать?!
-       А пироги, Олежка!
-        Я не хочу, мам. – Не говорить же матери, что теперь он даже жить не хочет.
       Он прошел в спальню, упал головой на игрушку и вымочил ее всю слезами. А рядом с ним сидел Армас и лизал его щеки. Все-таки, дядя Женя был прав. Самый главный подарок в его жизни – этот пес! И теперь, когда они ни за что не расстанутся, не важно, наяву Армас или во сне!