3 или 8?

               (Идея заимствована у Карела Чапека)

  В Москве часто происходят дорожно-транспортные происшествия. Одно такое происшествие  случилось на окраине, недалеко от автобусной остановки: машина с проблесковым сигналом выехала на встречную полосу и задела  жигуленок. Отлетев от "жигуленка",  автомобиль сбил с ног мужчину,  постоял секунд десять и скрылся, развив недозволенную скорость.
Старший  лейтенант, инспектор ГИБДД Анчуткин сидел в своей сине-белой полицейской машине с распахнутой дверцой и составлял  протокол дорожно-транспортного происшествия. Было жарко и сумрачно от надвинувшихся предгрозовых туч, на кончик носа предательски наползала капля, и он досадливо вытирал ее пальцем. В протоколе было отмечено, что пострадавший получил ушибы головы и рук, хотя серьезных повреждений, к счастью, у него не было. Пострадавшим оказался дядя Вася, водопроводчик ЖКХ. Его сразу увезла скорая помощь в больницу, но перед этим Анчуткин успел поговорить с ним, хотя толку от дяди Васи было мало – ничего не видел, ничего не помнил. Да и водочкой от него сильно попахивало.

Старший лейтенант закончил писать протокол. Выйдя из «жигуленка», он заметил на автобусной остановке худощавого гражданина в очках, который увлеченно записывал что-то в школьную общую тетрадь. Уверенной, неторопливой  походкой хозяина жизни Анчуткин подошел к гражданину, небрежно козырнул, представился, чтобы обратить на себя внимание.
— Гражданин,  не видел, как тут человека сбила машина?
Владелец тетради обиделся.
— А почему вы сразу на ты? Разве так у вас теперь принято?
Старший лейтенант улыбнулся, подсел к ершистому гражданину.

— Да ты не обижайся. Я за десять лет отвык от вежливости. С такими гражданами общаюсь, что…Ладно, буду тебя на вы называть. Так видел чего-нибудь? Тогда скажи...те.
— Тут произошло нечто экстраординарное…
—Чего, чего? А вот с этого места попроще  давай…те. Гляжу, вроде и нацарапал чего-то, а?
Гражданин в очках саркастически усмехнулся.
—Нацарапал!? Я стихотворение создал! Это было так волнительно, такое осталось  впечатление, что я его сразу выразил. Жалко, что такое редко случается.
Инспектор хмыкнул.
— Мы боремся, между прочим, за снижение аварийности. Чтобы пореже случалось.  Давай посмотрим, что ты там нацара… насочинял.
— Вы не поймете, почерк у меня неразборчивый, он такой от рождения.
— Тогда сам читай, а мы послушаем. Только к стихам у меня так же, как у тебя – почерк. И тоже от рождения. Давай.

Где режет Стрит  подругу  Авеню,
Расколотое солнышка осколки, 
И страж источника стал жертвой – полу ню,
И те, кто упрекали, приумолкли.
 
— Н-да, приятель. Тут, как говорится, без поллитра не поймешь. И никого здесь не зарезали, а машина сбила.  Причем, водопроводчика Васю.  Чё пишешь-то, поэт?
Потенциальный свидетель оскорбился.
— Язык поэзии это нечто особенное, необыкновенное, это искусство слова, позволяющее выразить тончайшие оттенки и сдвиги смысла, а не сухая справка полицейского протокола. И не каждому это дано. Это приходит откуда-то свыше… А полицейским любой может.
— Не скажи. Вот тебя бы не взяли. Портретик у тебя больно гладкий, интеллигентный, а интеллигентов  у нас не любят. Хитрые они очень.
—А я и не собираюсь. Каждому – свое.

— Вот именно. Кстати, а где тебя печатают? Небось, только в интернете?
Поэт смутился.
— Ну, почему же. И в журналах бумажных тоже, но редко. Это ж поэтическая мафия! Печатают только тех, кто в обойме! Истинному таланту не пробиться! Только за деньги!
— Назови себя, может, почитаю когда.
— Вообще-то я Константин Водолеев, но печатаюсь под псевдонимом – Амфибрахий.
— Так объясни, Амфибрахий, мне, которому не дано, но без сдвига смысла, по порядку,  что, где, когда случилось, только не надо сочинять, будто здесь зарезала кого-то ваша мафия!
— Никого не зарезала, не надо опошлять! Авеню — это улица, идет с юга на север, она здесь пересекает стрит, вон ту улицу, которая идет с востока. Пересекает, образно говоря, режет. Каждому…  гражданину понятно. Это же образность!

Инспектор был приятно удивлен.
— Хорошо, понятно, здесь никакого сдвига нету. Тогда, наверно, расколотое солнышко у тебя — это фары разбитые? Да? Подтверждаешь? Это еще лучше, явная улика. Ориентировочку дадим на все посты! Образно говоря, поедем дальше на поэтической кобыле! Что это за страж источника, который стал жертвой – полу ню? Сторож при фонтане, что на той стороне улицы, которую зарезали?
—Не надо издеваться, гражданин полицейский!  Страж источника это водопроводчик Вася, он же обслуживает источник водоснабжения! А полу ню – он был наполовину обнаженный, без рубашки, в одной майке. Ню означает, вы, конечно, не знаете,  обнаженную натуру. А упрекала его жена, такая же любительница выпить, как и он.
— Вот вижу — это  настоящий поэт, Амфитеатров.
—Амфибрахий!
—Я и говорю, что поэт с большой буквы «А». Поехали дальше.
Немного подвывая, поэт прочитал следующую строфу.

Трагедия под легкий полумрак,
Актеры поменялись — ход старинный.
Огнем горит кровавый древний знак,   
И бог спасения примчал под рык звериный.

Постовой почесал подбородок.
— Н-да. Первая строчка понятная, но она лишняя. И так ясно, что трагедия, а ведь в поэзии ни слова лишнего не должно быть, как и в нашем протоколе.
Теперь уже поэт удивился.
—То есть, вы решаетесь критиковать стихи? Откуда вы знаете, что надо, а что не надо?
— А в школе нам про это толковали, я запомнил немного, хоть и давно было.
— Ну, положим, я подумаю над строкой.
— Думать полезно. Актеры – это водители, угадал?
— Да, наверно, скорее всего, кто вел, пересел на место пассажира. У меня это и отразилось в своеобразном поэтическом отражении.

— Отразилось в отражении. Ну не будем придираться. Шеф подставляет подчиненного. Обычное дело. Правильно говоришь, ход старинный. Дай-ка дальше угадаю. Кровавый красный знак — это красный крест, а бог спасения —  машина скорой помощи? А рык звериный – сирена на машине с мигалкой. Так?
— Да, похоже, — поэту явно не понравилась сообразительность полицейского.
— У меня клиенты, знаешь, хитрые бывают, настоящие прохиндеи. Они тоже любят языком играть и туман наводить. Совсем как поэты. Дальше читаем.

И яркий символ приглашает в ад,   
Где  Люцифера вой, тепло и  чисто.
Беда и счастье, удивленье, кто-то рад, 
А эскулап торопит: cito, cito!

— Тут ты что-то завернул, товарищ дорогой. Хрень какая-то. Поясни свое завихрение. Тепло у нас летом везде, а тепло и чисто —  где? Может, в метро? Тогда это буква «М»?  Это у тебя номер лег на стих, Константин? Давай дальше расшифровывай! Удивленье, кто-то рад… Какое бывает удивление? У меня это « ух, ты», с добавлением, а у тебя?
Поэт нахмурился, наморщил лоб.
—Нет, мое удивление, это  «О-о-о»!
—Тогда, если тебя номер машины вдохновил, то получается МО. А цито, цито, получится МОЦ. —Так?
—Нет, cito пишется по-латыни, а первая буква похожа на русское «С».
Тогда, на номере ты видел МОС! Отлично!
— Я мог и ошибиться.
— Конечно, мог. Но будем считать, что у тебя глаз — алмаз.
Старший лейтенант внес запись в блокнот.
— Ну что поэт, твои стихи закончились, или еще что есть? Может, ты и цифры разглядел?
— Не знаю, я ничего не разглядывал, я стихи сочинял.
— Хорошие у тебя стихи, полезные. Читай!

Знак АпокАлипсиса, но его лишь часть, 
На снежном поле словно запятые.
О, женщин прелести, они над нами власть,
Особенно на пляже, если молодые.
 
— Поэт без женщин не может, как пьяница без водки. Знак этот апо…апо  лексус он какой, Константин?
— Не лексус никакой, не путайте с автомобилем. Апокалипсис. Это знак  666, но  только часть. Наверно, 66 или 99, скорей второе, так как девятки похожи на запятые.
—Хорошо! Проверим и то, и это. А «на снежном поле» — это по-любому — черные цифры на белом номере. Потому как летом снежных полей не бывает. Я скоро твои стихи стану с первого раза понимать!  Узнать бы третью цифру…
— Не видел никаких цифр. И эти две тоже придуманные!

— А вот прелести женщин, они что для тебя, как для мужика?
— Ну, это глаза, губы, уши, волосы.
— Да ладно, не темни. Что особенно, особенно что?
— Вы меня смущаете, товарищ полицейский!
— Так  что особенно возбуждает? Бедрышки аппетитные или грудь под тряпочкой. Просвечивает и трепыхается?
Щеки поэта пылали алым пламенем. Лоб вспотел.
— Вспомнил! —Закричал поэт, и собравшиеся на остановке граждане удивленно оглянулись. – Конечно, грудь! Когда женщина лежит на пляже, ее эти прелести похожи на цифру ТРИ!
— Или на ВОСЕМЬ, — живо возразил постовой, вспомнив свою далеко не хилую жену.

— Если женщина лежит на боку, — размышлял поэт, — а голова ее от вас слева, то абрис груди напоминает цифру «3»…
— А если слева от тебя ее ноги, то получается буква «Е», и дальше легко предположить, что линии округлостей замыкаются в центре, как наручники, и получается цифра «8»!
Они немного поспорили, но напористый Анчуткин настоял, что все-таки полноценная женская грудь похожа на цифру восемь.
— Она должна иметь объем, полные две окружности, а не хилые половинки, так, чтобы — берешь в руки, маешь вещь!
Сошлись на том, что полицейский проверит оба варианта.
 
— Молодец, конкретно помог! А дай телефончик. Может, что уточнить понадобится. 
Старший лейтенант позвонил в тот же вечер и сообщил поэту, что правильной оказалась цифра «8», что  нарушителя поймали, завели дело и что будет штраф, но реальной посадки не будет: трупа не хватает.
— А хочешь, — весело гремел по телефону немного нагловатый голос старшего лейтенанта, — хочешь, я позвоню в твою контору, в журнал, или как там называется ваша поэтическая законная группировка, куда скажешь. Так мол, и так,  благодарность, настоящий поэт-гражданин, как Некрасов, охотно сотрудничал с полицией! Дал ценную информацию! Скажу, что у тебя хорошие стихи, а есть даже полезные. Побольше бы таких поэтов!
Но Водолеев  от протекции решительно отказался.