Сель

 
   Пришпоривая коня, чабан с тревогой поглядывал в сторону пастбища, до которого оставалось каких- то несколько сотен метров. Горную долину всё сильнее и сильнее затягивало сплошной туманной пеленой. Окрестности просматривались не больше, чем на полсотни шагов, но Ильяс делал всё, чтобы ни одна овца не потерялась. Несмотря на дождь и промозглый ветер, мужчина не отчаивался оттого, что несколько часов подряд хлестал дождь. Погоду будто подменили. Уже не верилось, что минувшее утро выдалось ясным и практически безоблачным.

  С первыми лучами солнца  Ильяс выгнал отару на пастбище и помаленьку передвигался вслед за овцами, которые, щипая  траву, ушли от стойбища за пару километров. Где-то к обеду небо затянуло тучами, а ближе к вечеру вверх по ущельям хлынул туман. Мужчина решил пригнать животных поближе к юрте, закрыть их в загон и немного вздремнуть. Овцы послушно шли в сторону ночлега и вначале так же покорно заходили в то место, где им предстояло ночевать. Однако в то время, когда основная часть отары уже находилась за перегородкой  из длинных деревянных жердей, около сотни овец сбежали с горного пастбища и направились вниз по тропе в сторону родного предгорного  посёлка. Ильяс  долго мотался в поисках пропавших животных среди  кустарников и тянь-шаньских елей, прежде чем собрал непослушных овец  как можно кучнее и снова направился вместе с ними вверх по тропе, ведущей в сторону джайляу. Тропа местами шла вдоль небольшой говорливой речушки, потом выводила Ильяса  и его непокорных овечек на косогор, а перед самим джайляу виляла по ущелью с отвесными скалами. Там, где узкая полоска земли, вытоптанная с незапамятных времён  животными и туристами, выходила на горную долину, чабан удвоил внимание. Мужчина старался не забывать, что овцы уже преподнесли ему неплохой урок, и поэтому стремился перегонять животных так, чтобы они шли как можно ближе друг к другу. Он следил за тем, чтобы овцы не больно- то разбредались по сторонам от тропы, и чтобы животные,  идущие сзади, не отставали от тех, которые так и норовили вырваться вперёд. В эти трудные минуты пёс Табун   

старался верно, служить хозяину. Он постоянно носился вокруг того места, которое занимали животные, громко лаял в их сторону и овцы покорно шли в заданном направлении. Табун, как казалось в те минуты чабану, был, может быть, даже более активен, чем прежде. Наверное, потому, что, как и его хозяин,  вовремя не доглядел за отарой и теперь своим усердием  пытался хоть как-то искупить свою вину. Но не всё происходило так, как хотелось бы чабану.

   Туман по-прежнему заволакивал окрестности, и если мужчина передвигался восточнее отары, то он рисковал тем, что овцы, скрытые туманом, могут незаметно разбежаться по косогору, а если ему приходилось объезжать животных с противоположной стороны, то овцы норовили убежать в горную речушку, которая протекала по ущелью восточнее идущих впереди овец. Подставляя лицо и руки каплям дождя, и без конца переживая за то, что конь в любую минуту может вместе с ним рухнуть на осклизлой земле, чабан всё-таки смог  разыскать всех  овец, сбежавших из отары, и ближе к вечеру пригнал их на горное пастбище. Ильяс, конечно же, до нитки промок и успел хорошенько замёрзнуть. Настроение у него было, скажем прямо, отвратительное. Но ободряло то, что он нужен своим односельчанам, которые для него тоже сделали немало. Несколько часов назад, когда Ильяс выпасал овец, и когда нельзя даже было подумать, что погода может испортиться, к нему в гости наведались несколько мужчин из родного села. Они справились о здоровье Ильяса, а потом перенесли загон для животных в другое место. Время от времени это приходилось делать потому, что животные, оставаясь на ночлег в своём замкнутом пространстве, сильно вытаптывали под собой траву и земля, особенно после дождя, превращалась едва не в месиво. Не спать же животным в грязи. Вот поэтому загон и перенесли чуть восточнее того места, где он до этого находился.

   Загон представлял собой участок земли прямоугольной формы. Его площадь обычно составляла восемь или десять соток. Он был огорожен невысокими столбами, к которым крепились деревянные жерди в три ряда. Забор вокруг  загона можно было запросто разобрать и перенести в другое  место. Этим сегодня и были заняты односельчане Ильяса. Они сделали всё как положено. И столбы  вбили в землю как следует, и жерди к ним закрепили, и ворота, сделанные из  лёгких сосновых жердей,  установили. Одним словом, угодили чабану.  Его насторожило лишь то, что животным придётся ночевать неподалёку от лога, по которому протекает небольшая речушка, да то, что загон находился рядом с небольшим хвойным лесом, в котором насчитывалось около десятка невысоких тянь -  шаньских елей. Чабан почему-то считал, что овец лучше всего содержать подальше и от хвойного леса, и от  речушки, потому что в горах возможны и селевые потоки, и оползни, а деревья, по его представлениям, так и манят к себе снежных барсов и рысей. Но вместе с тем Ильяс не очень- то обижался на товарищей. Он понимал, что односельчане тоже допускали то, что погода может испортиться и по этой причине побоялись, что просто не успеют перенести и жерди, и столбы подальше и от лога, и от хвойного леса. В те минуты, когда овцы заходили в своё временное пристанище, чабан раздумывал над тем, что когда пройдёт дождь и погода улучшится, ему придётся перенести загон в какое-нибудь другое место.

   Всю жизнь Ильяс, как его деды и прадеды, выращивал домашних животных. Он родился и вырос в небольшом посёлке, который находился в предгорьях Заилийского Алатау. Его односельчане тоже разводили и коней, и крупный рогатый скот, и овец. В конце весны или в начале лета семьи собирали овец в одну отару и отправляли их на горное пастбище. Кто-то сдавал в отару десяток овец, кто-то два или три десятка. В результате этого набиралась отара численностью в шестьсот или в семьсот голов. Незадолго до этого односельчане договаривались  между собой о том, кто из них возьмётся овец выпасать. Несколько раз Ильяс подряжался быть чабаном. В этом году тоже согласился  всё лето жить на горном пастбище. Оно находилось среди хребтов и ущелий Заилийского Алатау, на высоте около двух с половиной тысяч метров над уровнем моря. Горная долина была величественной и просторной. Она огромным треугольником улеглась среди многочисленных хребтов и ущелий. Северная часть пастбища была закрыта от ветров невысоким взгорьем. Восточная – граничила с  оврагом, по которому протекала речушка. Юга - западная сторона  плавно переходила в небольшую возвышенность. Она примыкала к скалистому хребту.                               
Джайляу было большим и просторным. На нём хватало места для того, чтобы овцы могли насытиться свежей сочной травой. Восточная часть долины протянулась вдоль оврага с небольшой говорливой речушкой километра на три, северная, окаймлённая возвышенностью, распростёрлась километров на пять,  а юга - западная сторона была на пару километров больше, чем северная. На этой огромной площади Ильяс выпасал свою отару.
Весна в горах наступает гораздо позже, чем в степи. В начале мая возле горного пастбища по глубоким логам  и  ущельям ещё снег лежит. Но в это время на горной долине уже зеленеет трава, которая вполне годится для того, чтобы выпасать животных. Скотоводы стараются не упустить этой  возможности. Односельчане Ильяса обычно в начале или в середине мая собирают овец в одну отару и отправляют их на горное пастбище. В этом году всё было так же, как и в прошлые годы. В середине мая установилась хорошая погода, и Ильяс перекочевал на горное пастбище. В конце мая и почти весь июнь чабан радовался погожим дням и тёплому ветру, дующему со степей, но в конце июня, начале июля погода в горах внезапно ухудшилась.

   Дожди шли почти две недели подряд. Они досаждали едва не каждый день – затяжные и краткосрочные, ливневые и моросящие. Но Ильяс жил с надеждой на то, что рано или поздно погода в горах наладится и трудностей будет не столько, сколько их возникает в то время, когда постоянно хлещет дождь и всё вокруг затянуто     туманом.                Несмотря на дождь, туман и промозглый ветер, чабан всё-таки вернул в отару тех овец, которые убежали с пастбища. Когда он их пригнал на горную долину, его настроение, конечно, улучшилось. Он уже не больно- то унывал, оттого что хлещет дождь и оттого, что почти целые сутки ему в горах придётся коротать одному. Всё лето рядом с нашим героем на джайляу находились жена и  шестнадцатилетний  сынишка. Но сегодня они вместе с односельчанами, которые помогали Ильясу перенести загон с одного места на другое, ушли в родное село за продуктами, обещая на завтрашний день вернуться. Образ близких людей стоял перед глазами чабана и в те долгие часы, когда ему приходилось искать овец среди ёлок и кустарников, и в                те минуты, когда он, наконец- то вернул животных на горное               
пастбище и принялся загонять их в загон.               

    – Ну, пошли, пошли! – кричал Ильяс, подгоняя овец кнутом.          Подталкивая друг, друга овцы шли в загон, протискиваясь в него сквозь двустворчатые ворота. Большинство животных охотно покорялись хозяину и послушно заполняли участок земли, огороженный сосновыми  жердями. Однако некоторые овцы вели себя непослушно. Они бежали то в сторону пастбища, то в сторону лога, по которому протекала речушка. Ильяс тут же пытался вернуть непокорных овец к общему скоплению отары. Клубы тумана, нахлынувшие вдруг с новой силой на пастбище, просто проглатывали овец от пристального взгляда чабана. Ильяс без конца беспокоился о том, чтобы животные не исчезли из его поля зрения и все до одного вошли в загон. Когда основная масса овец уже находилась за перегородкой из длинных деревянных жердей, самые непослушные животные, которых, по представлениям нашего героя, было не больше полсотни, продолжали метаться вдоль изгороди загона, по правую и по левую сторону от ворот. Они делали всё,  чтобы не подчиниться чабану и жадно щипали траву за пределами своего временного  пристанища, в которое Ильяс решил их поместить на тёмное время суток.               

    – Ну, а вам…Чего…Особое приглашение требуется!- снова в сердцах кричал чабан.                Нервничая и изматывая коня, Ильяс метался то к левому, то к правому углу загона, чтобы направить овец в сторону ворот и снова взмахивал кнутом. Овцы, метавшиеся вдоль изгороди, разделились вдруг на две неравные части. Десятка полтора животных всё-таки послушно отправились к воротам и вошли в загон, а самые упрямые, которых, по представлениям нашего героя, было десятка  три- три с половиной, убежали- таки в левую сторону от загона, скрываясь в клубах тумана, нахлынувшего с новой силой на пастбище. Ильяс  отчаялся оттого, что животные не покорились, но решил вначале отправить в загон тех овец, которые решили всё-таки послушаться, закрыть за ними ворота, а после этого уже призвать к порядку самых непослушных. Те полтора десятка овец, которые были ближе к воротам, всё-таки подчинились человеку и вошли в загон, а остальные три или три
с половиной десятка вдруг побежали в разные стороны, и чабан                просто не успел с ними управиться. Табун пытался верно, служить хозяину.  Когда Ильясу стало ясно, что с упрямцами справиться  непросто, он призвал на помощь кобеля.               

    – Табун! Ату, их! Ату! Фьють! Фьють! Фьють! – свистал и кричал чабан. Пёс быстро сообразил, что от него требуется. Он, как обычно, намеревался пробежать по периметру того места, которое занимали овцы, чтобы сбить их поближе друг к другу и гнать их в сторону чабана. Кобель ревниво принялся исполнять свой долг, но животные разделились вдруг на три неравные части. Одни упрямо бежали вниз по косогору, направляясь к речушке, другие - норовили улизнуть левее, третьи – бежали вообще куда- то вправо. Пёс кидался то в одну сторону, то – в другую. Но если ему покорялись те животные, которые рвались вверх по течению реки, то те, которые находились ниже собаки, разбегались всё больше и больше. Табун не смог быстро справиться с поставленной задачей, и все овцы в считанные мгновения были уже у воды. Ильяс вначале с  отчаянием смотрел в сторону своих непокорных подопечных, но, видя, что те не разбредаются, а стоя у берега по очереди опускают морды и пьют  воду, помаленьку успокоился. Чабан рассчитывал, что овцы, утолив жажду, будут более  послушными, а поэтому хотел, чтобы и Табун их не тревожил.               

   – Табун! Фу!  - кричал чабан.                Кобель, к тому времени собравший половину сбежавших овец возле горной речушки, остановился и замер. Он, скорее всего, не понял дальнейших намерений чабана и, стоя на месте, пристально смотрел в его сторону.               

   – Ко мне, говорю, ко мне! – крикнул  чабан, ударяя ручкой кнута по голенищу правого сапога. Виляя хвостом, Табун быстро подошёл к хозяину. Он пытался заглянуть Ильясу в лицо, но тот делал  вид, что не замечает своего помощника, и кобель лениво поплёлся  прочь. Пользуясь тем, что животные, сбежавшие к речке, ведут себя более или менее спокойно, Ильяс закрыл в загон тех  овец, которые бродили поближе к воротам. Животные, улизнувшие из отары, вели  себя, по представлениям нашего героя, как-то непонятно. Вначале они делали всё, чтобы не идти
вместе со всеми в  загон, но, добившись того, чего хотели, какое- то время не проявляли никакой активности, как в те минуты, когда Ильяс пытался загнать их в загон. Они не спешили покидать русло реки. Одни животные продолжали пить воду, а  другие – щипали траву возле берега. Наблюдая за животными, чабан снова и снова пытался вникнуть в то, что происходит. В то время, когда  овцы сбежали с пастбища и тогда, когда чабан делал всё, чтобы вернуть их обратно, они, естественно, без конца щипали траву. Неужели той влаги, которой, казалось бы, вдоволь было на траве  в виде капелек росы, не хватило для утоления жажды животных. Вот и пойми этих баранов…   Много лет проработав с овцами, Ильяс снова и снова ловил себя на мысли, что  до сих  пор не смог до конца изучить натуру и повадки своих подопечных.               

    Набегавшись за день с животными, чабан вдруг почувствовал боль в пояснице. Ему хотелось сойти с седла, чтобы размяться, но где там…     До отдыха ли… В его практике случалось не раз такое, когда несколько овец, отбившись вот так же как сейчас от отары, исчезали, словно канув в воду, а потом их приходилось часами искать, мыкаясь под дождём или под палящими лучами солнца, проклиная себя, непогоду или жару. Наученный горьким  опытом чабан боялся ещё больше расслабиться и отправился к руслу реки.                – Табун, а ты тоже иди со  мной! – обращался к собаке Ильяс. Он не кричал, а, напротив, старался произносить каждое слово вежливо. Кобель тут же сообразил, что если в голосе хозяина нет приказного тона, то в настоящую минуту нет необходимости носиться за овцами, а нужно просто медленно следовать за хозяином. Кобель так и поступил. Он шёл вровень с конём, на котором ехал Ильяс, часто и прерывисто дыша. Видя, что овцы утолили жажду, чабан пришёл к выводу, что медлить больше нельзя, ведь близилось тёмное время суток. Он решил, что пора возвращать сбежавших овец в отару. В подобных ситуациях его, как вы догадались, выручал Табун. Вот и сейчас кобель вертелся едва не у ног коня, на котором оставался мужчина, ожидая, что хозяин вот-вот отдаст ему приказание. Но чабан на какое- то время забыл о своём помощнике. Однако, видя, что всё большее
и большее количество овец перебираются за бурлящую речушку, мужчина призвал на помощь кобеля.               
 
     - Табун, выручай ! – крикнул чабан. Кобель понимал, что обозначает этот призыв хозяина. Мы уже упоминали о том, что делал пёс в подобных ситуациях. Он обычно бежал по периметру той территории, которую занимали животные, громко лаял в их сторону и те, подчиняясь собаке, обычно тут же собирались в каком- то одном месте. А после этого Табун либо сам пытался пригнать овец к чабану, либо чабан, перенимая  инициативу у кобеля, сам гнал овец туда, куда необходимо. Сразу после того, как прозвучал голос Ильяса, Табун делал всё, чтобы животные собрались как можно кучнее. Видя, что кобель, верно, служит, чабан нервничал меньше, чем прежде. Он остановил коня, а Табун снова и снова носился  вокруг отбившихся от отары овец, продолжая сгонять их в одно место. Кобель вначале взялся собирать тех овец, которые перебрались за противоположный берег речушки и уже намеревались подниматься вверх по косогору. Ильяс ждал, что его верный помощник  вот-вот сделает всё, чтобы собрать всех овец, находящихся на противоположном берегу, как можно кучнее и погонит их через воду в сторону загона. Но пёс вдруг  остановился, после чего немного потоптался на месте, а ещё через мгновение бросил овец и перебрался на тот берег, на котором находился Ильяс, и принялся рычать в сторону воды. Чабан, естественно, не понял, в чём провинилась безобидная  речушка, пытался додуматься до этого, но у него ничего не выходило. А пёс тем временем взялся громко лаять в сторону овец и, прижимая хвост, засеменил в сторону хозяина. Овцы, находящиеся на противоположном берегу от Ильяса,  вдруг неожиданно вздрогнули и побежали в разные стороны. Чабан, естественно, был изумлён  поведением своего верного помощника и овец.
 
    - Табун! Ты, почему  бросил животных! О чём я тебя просил! – кричал чабан, но кобель не покорялся. Он жалобно скулил, и,  поджимая хвост, жался к ногам коня. Неспроста всё это, подумалось вдруг Ильясу.
   Кобель не принадлежал к породе тех собак, которых в народе называют волкодавами. Он был помесью простой дворняги и
овчарки, не имел каких- то особых навыков, характерных для дрессированных собак, но верно служил.  Табун не был приучен к тому, чтобы противостоять  хищникам, но за то вовремя давал знать о том, если где-то рядом с его домом в предгорном посёлке появлялись дикие собаки. В подобных ситуациях пёс вёл себя так же, как и  сейчас, протяжно и отчаянно лаял, скулил, рычал и искал защиты у хозяина. Вот и сейчас Ильяс невольно обратил внимание на то, что Табун стал каким- то беспокойным и трусливым. Мужчина хорошо знал, что здесь, в предгорьях Заилийского Алатау, волки не водятся, но за то обитают снежные барсы и рыси. Чабану почему-то _ подумалось, что и сейчас где-то рядом появились хищники. Но потом он отмёл эту мысль. Ильяс не помнил случая, чтобы рыси или снежные барсы очень близко  подходили к тому месту, где мужчина находился со своей отарой. Спустя какое- то время мужчину вдруг осенило, что не рыси и не снежные барсы являются причиной того, что кобель отказался  выполнять его приказ.  Но что тогда… Что случиться могло… Ильяс опять повторил свою команду, обозначающую то, что кобель должен призвать к порядку непослушных животных, но его верный помощник – ни с места. Предчувствие чего-то нехорошего овладело вдруг  мужчиной. Он посчитал, что медлить больше нельзя и решил сам отправиться на противоположный берег речки, чтобы вернуть в отару непослушных  овец. Ильяс пришпорил коня, но и тот -  ни с места. Жеребец едва не заплясал под седлом, отказываясь идти своим обычным размеренным шагом, как ожидал  Ильяс, а медленно передвигался к речушке, пятясь к ней боком.

    Овцы в это время уже давно покинули русло и потихоньку поднимались к хвойному лесу, который находился на противоположной стороне оврага. Чабан кое-как подъехал к руслу речушки и обратил внимание на то, что вода в нём почти исчезла. В районе горного пастбища, где Ильяс сейчас находился, речушка была мелководной. В хорошую погоду, когда за счёт дождей вода в неё не  добавлялась, речушка разливалась не больше, чем на метр- полтора и, едва журча, спокойно несла свои скромные воды, пряча их среди многочисленных камней. Во время дождя воды в речушке, естественно прибывало. Она нередко бурлила грязью, и разливалась по обе стороны на три или  на
 четыре метра, если позволяла ширина лога, по которому протекала речушка. Но сейчас, вопреки своим ожиданиям, чабан не увидел привычной картины. Несмотря на то, что дождь не прекращался, количество воды в речке не увеличивалось, а, наоборот, уменьшалось. И уж больно мутной вода показалась Ильясу. Вернее, в  те мгновения, когда он подобрался к руслу, перед ним была уже не вода, а едва не жижа, подкрашенная глиной и чернозёмом. Мужчину вначале бросило в жар, а потом он почувствовал, что почти по всему телу выступил пот. Ильяс понял, почему в русле реки появилась грязь – где-то неподалёку от того места, где стояла отара, в русло реки сошёл оползень, и с минуты на минуту может сойти селевой поток. Только теперь наш герой до конца понял, почему и кобель сбежал к нему с противоположного берега, а конь и вовсе отказался перебираться через воду. И конь, и кобель, скорее всего, почувствовали опасность и решили держаться подальше от речушки. Они побоялись, что стихия может в любое время отрезать путь на тот берег, на котором находилась юрта. Чабану нередко приходилось слышать, что животные каким- то непонятным для нас способом чувствуют приближение стихийного бедствия, пытаются своим необыкновенным поведением подсказать это человеку, но мы, к сожалению, не всегда понимаем животных.  Да, скорее всего, по руслу речушки вот-вот сойдёт селевой поток, подумалось снова Ильясу…  Он не хотел в это верить.

     Мужчина решил снова перебраться на противоположный берег, чтобы вернуть сбежавших овец в отару. Он считал, что в случае явной опасности  сможет вернуться на тот берег, возле которого находилась юрта. Однако чабан вдруг услышал, как где-то в верхней части ущелья, граничащего с  восточной частью пастбища, что- то уж больно громко ухнуло и по окрестностям разнеслось громкое, раскатистое эхо сильного удара чего- то тяжёлого о землю. Скорее всего где- то рядом рухнула огромная тянь-  шаньская ель, промелькнуло в мыслях Ильяса.  Он знал, что во время ливней на крутых склонах  вода иногда сильно подмывает корни ёлок и они, не выдерживая собственного веса, падают. Вот и сейчас, по мнению нашего героя, произошло  нечто подобное. Чабан пытался представить ту ужасную картину, которую снова сотворила природа, уничтожая красоту леса, но обратил внимание
на то, что вода в русле речушки начала прибывать. Чабан вовсе не хотел это связывать с тем, что где-то рядом в русло реки упала  ёлка, и сошёл оползень. То есть какая- то часть грунта, состоящего из почвы, дёрна, песка, глины и камней, напиталась дождевой водой настолько, что больше не смогла удерживаться на каком-то  крутом склоне и под собственным весом оторвалась от материнской породы, рухнула оползнем  вниз и перегородила овраг, по которому протекала речушка. В результате этого на пути течения воды  сама природа воздвигла препятствие чем-то напоминающее плотину. За какой- то определённый промежуток времени воды за этой, так называемой плотиной, скопилось   столько, что она не выдержала, рухнула под напором воды и вода смерчем понеслась вниз, увлекая за собой всё то, из чего состояла эта так называемая плотина:  глину, дёрн, камни, песок…
  Ильяс пытался представить всю эту ужасную картину и обратил внимание на то, что вода в речке начала прибывать. Речушка растекалась теперь не на метр – полтора, как обычно, а резко раздалась в обе стороны и расстояние от одного её берега до другого, было уже в два- два с половиной раза больше, чем обычно. Видя, что вода в речке сильно забурлила, конь снова попятился в сторону от русла, пытаясь встать на дыбы. Но Ильяс контролировал ситуацию. Чабан крепко- накрепко удерживал уздечку в правой руке и конь, захрапев,  прекратил пританцовывать.
  Чабан решил оставаться у берега. Он почему-то был уверен, что если возникнет явная опасность, то он успеет удалиться от речки, чтобы не пострадать. Табун тоже не уходил от хозяина. За то овцы очень активно отреагировали на то, что где-то рядом притаилась беда.  Те животные, которые находились на одном берегу с Ильясом, быстро выбрались из поймы речушки и уже паслись неподалёку от юрты. Сквозь редеющую пелену тумана нашему герою удалось разглядеть и тех упрямых овечек, которые перебрались на противоположный берег и теперь были отрезаны от чабана селевым потоком. Эти животные перед тем, как сошёл селевой поток, медленно поднимались по косогору, направляясь к ёлкам, растущим неподалёку от речушки. Но когда округа буквально загрохотала от летящих по логу камней и шума воды,
животные бросились вверх по косогору, намереваясь скрыться среди ёлок. Ильяс грустно смотрел в сторону овец, готовых в любую минуту исчезнуть из его поля зрения. Сколько их… Отрезанных селем… Чабану показалось, что не меньше трёх- трёх с половиной десятков…
  … А по логу, который примыкал к горному пастбищу, продолжал сходить селевой поток. Читатель, знающий о том, что такое сель, возможно, меня упрекнёт в том, что автор говорит о чём-то таком, что происходит в довольно- таки продолжительный промежуток времени и слова «продолжал сходить»  никак не могут относиться к селевому потоку. Ведь сель по идее сходит смерчем. Речка  бурлит всего несколько секунд, но эти секунды живому свидетелю кажутся весьма продолжительными. Ильяс тоже ловил себя на мысли, что стихийное бедствие, свидетелем которого он стал, продолжалось целую вечность. Но чабан не торопился покидать русла реки. По его представлениям стихия была не на столько мощной, чтобы принести существенный вред отаре овец. Берег реки уходил вверх от воды косогором, наклон которого составлял приблизительно треть прямого угла, а расстояние от края речки и до края лога было около сорока шагов. По представлениям чабана в горах, находящихся выше пастбища, никогда не соберётся столько селевой массы, чтобы она могла заполнить такой огромный лог и выйти из берегов.
   
    Ильяс считал, что такое было бы возможным, если бы речка брала своё начало где-нибудь возле ледников, а её протяжённость составляла бы с десяток или более километров. Только при таких условиях возможно сильное стихийное бедствие, внушал себе чабан. И мужчина, продолжая находиться у речки, считал, что ему сейчас никакая беда не грозит. Он знал, что речка берёт начало не возле ледников, а начинается всего в каких-нибудь пяти или шести километрах от пастбища, там, где у высокого каменистого хребта многочисленные мелкие родники стекаются в одно русло. Чабан был уверен, что с основной массой овец, которые находятся в загоне, ничего не случится. Конечно, где-то в глубине души таился страх, что овцы, испугавшись того, как загудело ущелье, разобьют изгородь загона, уйдут вглубь пастбища  и потом придётся потратить немало времени и сил, прежде чем он соберёт животных и приведёт в порядок загон. Но ещё больше
Ильяса беспокоило то, что теперь будет непросто вернуть в отару
те три или три с половиной десятка овец, оставшихся на противоположном берегу речушки, по которой прошел сель. Голова разламывалась от проблем, которых мужчина явно не ожидал. Он в какой- то миг даже немного растерялся. И это было в порядке вещей, потому что мимо Ильяса, выбравшегося в верхнюю часть лога, летели камни, продолжая  наполнять окрестности шумом, плыли стволы небольших тянь-шаньских елей и ветки кустарников. Всё это произошло так неожиданно и мгновенно, что чабан едва успел прийти в себя, как селевая масса в русле речки стала убывать. Её становилось всё меньше и меньше. Теперь камни лишь изредка катились по руслу речушки мимо чабана. Какое- то время по руслу шла тёмная масса, которая представляла собой растворённую в воде почву вперемешку с глиной, но и этой массы становилось всё меньше и меньше. После этого Ильяс обратил внимание на то, что по руслу реки течёт одна вода. Она была очень грязной, но постепенно за счёт новых и новых притоков свежей воды речка прочищалась.

    Вскоре он обратил внимание на то, что по руслу текла та же самая вода, которая обычно бывает в горах во время дождей - временами мутноватая, а временами почти чистая.
 
     Пёс вначале так же, как и его хозяин, внимательно смотрел в сторону русла реки, но потом,  немного вдруг поскулив, принялся рыть впереди себя землю передними лапами. Но и это ему, похоже, тоже быстро наскучило. Табун, прижимаясь к земле, несколько раз прошёлся туда- сюда перед Ильясом, затем сел чуть ниже своего хозяина и, склонив голову, жалобно посмотрел в лицо чабана.
  - Упустили мы с тобой овец- то, упустили!- вздыхал Ильяс,- что делать- то будем …
 
     Этот вопрос Ильяс, конечно же, задавал себе, а не Табуну. Ведь кобель, хочешь того или не хочешь, всё равно не ответит. Но вместе с тем мужчина чувствовал его взгляд, его участие, его готовность в любую минуту быть рядом и прийти на помощь. Но чем и как Табун мог сейчас помочь  своему хозяину …Кобель и так, по понятиям Ильяса, сделал всё, что зависело от него. Он пытался ведь как обычно, собрать овец поближе друг к другу, чтобы они сильно не разбредались по оврагу, но потом вдруг
неожиданно отказался от выполнения своего долга. Чабан не собирался в этом винить кобеля. Более того, Ильяс, наблюдая за животными, убедился, что они каким- то необыкновенным способом, работающим, может быть, только на уровне подсознания человека, улавливают приближение опасности. Ведь не рискнул же конь вслед за овцами перебраться на противоположный берег. И толку теперь от этого было бы мало, подумал Ильяс. Кобель теперь просто не смог бы перебраться обратно к своему  хозяину. Он едва ли кинулся бы вместе с непослушными овцами в лес, скорее всего, попытался бы вернуть животных к руслу реки, но и от этого толку было бы не больно- то много. Ведь с противоположного берега реки к тому месту, где сейчас находился Ильяс, просто так теперь не переберёшься. Если раньше, как мы уже упоминали, речушка несла свои воды, пряча их едва не повсюду под камнями, и растекалась не больше, чем на метр- полтора, то теперь сотворилось что-то невообразимое. Вместо привычной для глаза горной  речушки  перед глазами Ильяса был арык, шириной всего в полметра, не больше, по обеим сторонам от которого лежала селевая масса, уцепившаяся за камни. Это была всё та же жижа из песка и глины. Она протянулась по обеим сторонам от речки сплошными полосами, ширина каждой из которых, по меркам Ильяса, составляла от двух до трёх метров. Из всего этого чабан сделал вывод, что во время схода селевого потока речка растекалась до пяти, а то и до шести метров в ширину.

     Ильяс вначале внимательно и с отчаянием рассматривал непривычную для глаза картину, а после этого обратил внимание на тех овец, которые, сбежав из отары, не успели перебраться на противоположный берег. Несколько животных, незамеченных чабаном в тот момент, когда накануне схода селевого потока забеспокоился Табун, паслись на том же берегу, на котором продолжал оставаться Ильяс. Чем они были заняты всё то время, когда бесчинствовала стихия, чабан, естественно, не знал, потому что его внимание было  приковано к руслу реки. Но когда отбушевала стихия, мужчина опять  обратил внимание на тех овец, которые оставались с ним на одном берегу. Они выбрались из лога и  паслись на краю пастбища. Кобыла и жеребёнок тоже не больно- то испугались того, что сошёл селевой поток. Они по-прежнему находились неподалёку от края оврага. Ильяс слез с коня и решил пройтись вдоль русла реки, пытаясь понять – можно ли его преодолеть пешком.
 
   Пройдя с дюжину шагов вверх по течению, мужчина наступил в жижу, находящуюся возле воды, и его правый сапог  едва не полностью увяз в грязи. Учитывая то, что полоса из грязи и песка была не очень- то широкой, речку можно было преодолеть и на коне. Но Ильяс не решался отправляться за противоположный берег на своём четвероногом друге. Чабан боялся, что в любое время может сойти ещё один селевой поток и, если он окажется сильнее предыдущего, то тогда, возможно, возникнут проблемы с тем, чтобы переправить коня обратно на горное пастбище.
 
    Дождь мало- помалу утихал, а туман рассеивался. Несмотря на это мужчина был не уверен, что в ближайшее время установится хорошая погода. Ильяс грустно смотрел в сторону овец, пасущихся за речушкой, по которой только что прошёл селевой поток, и ловил себя на мысли, что медлить больше нельзя. В первую очередь он решил отправить в загон тех овец, которые остались с ним на одном берегу. Животным почему-то не хотелось уходить подальше от речки. Но чабан настойчиво гнал овец к воротам загона. Табун по- прежнему пытался всячески помочь хозяину. Он забегал то с одной стороны от овец, направляемых чабаном к загону, то с другой и не бросал своего хозяина до тех пор, пока Ильяс не закрыл непослушных  животных в загон.
 
    Чабан всегда нервничал, если с его отарой возникали проблемы. Во время окота овец он тщательно следил за тем, чтобы овцы были вовремя накормлены, а подстилка у овцематок с народившимися ягнятами  была сухой и свежей. Находясь на джайляу, мужчина старался животных вовремя напоить и выпасать так, чтобы у овец всегда был  сытный и сочный корм. Ильяс  считал, что в его работе нет мелочей. Все неотложные проблемы он старался решать незамедлительно. Ему почему-то тот час же захотелось вернуть в отару сбежавших овец. Вместе с тем чабан боялся, что сойдёт очередной селевой  поток, и поэтому он принял решение  оставить и коней, и собаку у юрты, и отправиться на противоположный берег. Чабан почему-то посчитал, что если стихия разразится снова, то он не сможет вернуть и коня, и кобеля на тот берег, на котором
находились и юрта, и основная часть его отары.   Кряхтя и хватаясь за поясницу, Ильяс спустился к речушке. Он всегда помнил, что овцы ведут себя непредсказуемо. Они могут часами топтаться на одном месте, а могут, наоборот, независимо от того, присматривает за ними человек или нет, разбежаться по сторонам, либо могут отправиться в неизвестном направлении. Он, конечно, утешал себя, что всё обойдётся, но, тем не менее, спешил.

    В то время, когда чабан спустился к воде, животные спокойно бродили по косогору. Но стоило мужчине перебраться через воду, как овцы тут же покинули противоположный берег и стали быстро подниматься вверх, прячась за кустами можжевельника. Несмотря на то, что Ильяс не хотел брать собаку с собой, Табун по своей инициативе перебрался через русло реки вслед за хозяином и не отставал от мужчины. Он то рвался вперёд, то вертелся едва не у ног чабана, время от времени даже мешая ему передвигаться.  Обычно кобель, верно, служил своему хозяину, но случалось и такое, что Табун капризничал, не желая помогать чабану. Это случалось редко и, как правило,  после того, как в непогоду приходилось подолгу гоняться за животными. Вот и сейчас Ильяс обратил внимание на то, что кобель, набегавшись вместе  с хозяином за овцами в то время, когда  односельчане помогали чабану обустраивать быт, пёс не скрывал, что хозяин может не больно- то надеяться на него. Уж каким- то вялым и ленивым Табун показался Ильясу в то время, когда чабан перебрался за русло реки. Видя и понимая, что из Табуна на настоящий момент помощник, мягко говоря, плохой, чабан прикрикнул на  него:
  - Иди...   Пошёл...  Иди к юрте! – строго кричал хозяин,-  всех овец перепугаешь!
 
    Табун жалобно глянул в сторону хозяина, протяжно заскулил и поплёлся в сторону юрты. Когда Ильяс перебрался через русло реки, овцы прибавили шаг и стали быстро подниматься по косогору. Их спины и задницы мелькали уже едва не у самых ёлок, находящихся в сотне шагов от речушки. Мужчина пытался, во что бы то ни стало вернуть непослушных животных. Он  старательно карабкался вверх по склону горы, цепляясь за мокрую траву руками. У самых ёлок склон был едва не  отвесным. Подошвы сапог без конца скользили по мокрой траве. За несколько метров до того места, где начинался хвойный лес, Ильяс  поскользнулся,
 потерял  равновесие и упал. Пару раз перевернувшись, мужчина всё-таки встал на ноги и на подошвах сапог скатился по склону. Он
намеревался затормозить, но так и не смог остановиться и быстро оказался едва не у самой воды.
 
   - Вот не везёт, так не везёт!  Уйдут ведь! Уйдут! – ругался Ильяс.
  Он вдруг ощутил, что заныла спина, саднило тыльную часть ладони правой руки, которую он оцарапал во время падения, но мужчина нашёл в себе силы  подняться, встать…   Надо идти… Надо идти… Надо идти во что бы то ни стало, приказывал себе чабан. Он переживал сейчас не только за тех непослушных овец, которые сбежали от него, но и за тех, которые оставались в загоне. Ильяс, конечно, исключал, что накануне наступления темноты, в этот дождливый и промозглый вечер, кто-то из туристов забредёт на джайляу, сломает юрту или угонит  его отару. Но всё- таки…   Вдруг что- то случится… Пёс, жеребец и кобыла с жеребёнком никогда от юрты далеко не уходили. А вот овцы…   Ах, эти овцы… Нет, не зря этих непокорных животных называют баранами. Ведь издревле люди заметили, что эти, в общем- то безобидные животные, которых держат ради овчины, мяса и шерсти, нередко совершают чудеса глупости. Ну, для чего, спрашивается было отбиваться от отары и бежать на этот косогор… А может быть, наоборот, последний сюрприз, который преподнесли подопечные Ильяса, вовсе не проявление глупости, а очередной каприз, показуха своей изворотливости и чванливости – ты, мол, побегай за нами, а мы вдоволь свежей сочной травки пожуём, думал чабан, наделяя овец едва не человеческим мышлением. Он  иногда задумывался, что же  движет животными, когда они подчиняются человеку или, наоборот, поступают вопреки его желаниям или настойчивой требовательности. Чем же таким особенным наделены  наши  четвероногие друзья –  инстинктом или у них всё-таки есть какая-то доля того, что мы называем мышлением, сознательным отношением к действительности. Чего только не приходило в голову  Ильясу…   Но о чём бы сейчас не думал наш герой, он оставался с прежней нерешённой проблемой – три с половиной десятка овец отбились от отары и их необходимо во что бы то ни стало вернуть к своим более послушным и менее капризным собратьям.

     …Ильяс всё-таки выбрался к ёлкам, и, цепляясь за их нижние ветки, вошёл под кроны деревьев. Молодые тянь-
шаньские ели стояли настолько густо, что пространство между ними просматривалось не больше, чем на полсотни шагов. Вечерний полумрак уже скрадывал корни деревьев, которые торчали из-под земли сквозь редкую травку на лесной подстилке. Несмотря на темноту, чабан видел, что среди лесной подстилки кое-где выделялись вмятины от копыт исчезнувших животных, и он уверенно шёл по следу. Чабан уже не карабкался на гору, не скользил вниз по лесной подстилке, а шёл по следу овец, которые недавно пересекли лес в горизонтальном направлении. Это придавало сил и уверенности. У него заметно поднялось настроение, когда услышал впереди себя блеяние овец.

     - Вон вы где, мои непослушные!- приговаривал Ильяс, и это придавало ему сил всё больше и больше. Он ускорял шаг, и вместе с тем ему казалось, что овцы от него уходят всё дальше и дальше. Его настораживало, конечно, что тёмное время суток почти не полностью проглотило окружающий  мир. Под ногами были уже едва видны корни ёлок, находящиеся на поверхности земли, а отпечатки копыт строптивых животных с трудом различались не только среди мелкой травы, но и на твёрдой сырой земле, свободной от растительности. Несмотря на это, мужчина внушал себе, что он всё равно  отыщет беглецов, хотя сделать это уже непросто. После нескольких минут ходьбы,  Ильяс остановился и замер. Он пристально вслушивался в тишину леса. И хоть бы шорох – ни цоканья белок, ни криков горных козлов, ни ударов дятла по дереву. Голоса животных и птиц, оживляющие лес в светлое время суток, поглотила надвигающаяся ночь. Всё шло своим чередом. В эту тьму, сырость и слякоть диким животным просто не хотелось себя обнаруживать. В голове невольно возникал образ белки, свернувшейся где-нибудь в дупле дерева клубочком, и барсука, спрятавшегося от тёмного времени суток и непогоды в норе. Интересно, как проведут эту ночь мои шалунишки, если их не удастся найти, думалось в те минуты  Ильясу. Он пытался представить, что непослушные овцы будут ночевать где-то возле ствола упавшей ёлки или в непролазных кустах можжевельника. Но где бы они не провели ночь,  им будет уютно и спокойно. Они сами выбрали место для ночлега. Они  добились того, чего хотели, вырвались на свободу, а как быть мне, мучалась душа человека. Кто-то другой на месте Ильяса давно бы вернулся в юрту, зажёг бы свечу, напился бы горячего чаю и улегся в постель. Наш герой не мог себе этого позволить. До сна ли, когда исчезло сразу около трёх с половиной десятков овец… Чабан верил в чудеса…   Но здравый смысл брал верх над эмоциями.

    Он надеялся, что утром, во что бы то ни стало,  обнаружит животных. А как же иначе …  Не будут ведь сбежавшие овцы  без конца бродить под этими ёлками. Здесь ведь и поесть толком нечего. Они рано или поздно выберутся из-под деревьев. А потом будут пастись на том склоне горы, с которого им удалось убежать. Вот тогда- то он их волей- неволей обнаружит. Только бы погода наладилась. Да, да овцы обязательно вернутся к небольшой речушке возле пастбища, чтобы напиться…    Ведь, кроме этой единственной речки, поблизости просто негде утолить жажду. Они обязательно придут…   Вот тут- то я их и цап- царап, бодрился Ильяс. Воображение рисовало овец, пасущихся ранним солнечным утром  на косогоре, который находился за речкой, чуть восточнее юрты. Он верил, что овцы сами себя обнаружат. И с этой верой чабан решил отправиться обратно.

     Ильясу не раз приходилось бывать в тех ёлках, среди которых затерялись овцы. Казалось, каждый корень дерева, находящийся на поверхности земли, был ему знаком. В сторону юрты он шёл  едва не на ощупь,- и тьма ему ни по чём,- подчиняясь больше не своему зрению, а какому- то шестому чувству, вот здесь корень ёлки, выпячивающийся из- под земли, а вот здесь тоже надо быть поосторожнее, дождевая и весенняя талая вода вымыла в стороне от могучей тянь- шаньской ели небольшое углубление в почве. .. Ноги уверенно нащупывали то яму, то кочку, но как бы хорошо чабан не ориентировался в окрестностях горного пастбища, он всё-таки пару раз оступился и  растянулся едва не на ровном месте. Он без конца нервничал, переживал за овец, исчезнувших в лесу, но как бы то ни было мужчина мало- помалу успокоился, когда спустился к речушке и выбрался по косогору к своей юрте. В те минуты пастбище окончательно погрузилось в ночную кромешную тьму. Несмотря на препятствия, которые чинило тёмное время суток, мужчина, в общем- то благополучно добрался
до своего временного пристанища. Возле юрты спокойно бродили гнедой жеребец и кобель. Возвращаясь к отаре из леса, Ильяс верил, что всё так и должно было быть. Конь никогда не подводил хозяина. Он ведь ни овца, чтобы вопреки природному инстинкту прятаться или бежать от того, кто желает тебе добра и может в любую минуту о тебе позаботиться. Едва мужчина подумал об этом, как под ногами завертелся пёс. В темноте, перемешанной с туманом и каплями моросящего дождя, чабан, конечно же, не мог толком разглядеть глаза кобеля, но всё-таки различал фигуру своего помощника. Ему в голову почему-то вдруг пришла народная мудрость, говорящая о том, что в плохую погоду хороший хозяин собаку из дома не выгоняет. Раздумывая над этим, Ильяс не собирался журить кобеля, несмотря на то, что тот накануне провинился. Ему, наоборот, было жаль своего четвероногого друга, промокшего насквозь.
 
    - Эх, Табун, Табун!... Что же мы с тобой натворили. Упустили сразу столько много овец! - приговаривал чабан, глядя в сторону силуэта собаки. В темноте он всё – таки смог разглядеть, что пёс раздвинул челюсти, свесил язык, глубоко и учащённо дышал, но потом снова закрыл челюсть,- зеваешь… Спать хочется… Мне бы тоже уснуть… Но разве теперь уснёшь… Столько овец проворонили…
 
    Кобель стоял молча. Но потом Ильяс услышал, как клацнули зубы, и как  раздался жалобный голос собаки, похожий не то на зевоту, не то на то, чтобы лишний раз напомнить о себе.
  - Зеваешь,- тоскливо молвил чабан,- знаю, ты и кушать хочешь, и уснуть бы тебе не мешало. Эх, жизнь…
  Ильяс готов был сколько угодно рассуждать о том, что и ему, и кобелю не мешало бы и поесть, и как следует выспаться. Вместе с тем он то жалел кобеля, то намеревался ругать его за  беспечность, но при всём при этом хорошо понимал, что как бы он сейчас не относился к собаке - одним этим всех проблем не решишь. Животное – есть животное. И как бы тебе не хотелось – оно не способно мыслить по- человечески и совершать сознательные поступки, на которые способен человек, наделённый в отличие от любого другого животного интеллектом. Утешая себя этим, Ильяс снова глянул в сторону силуэта собаки.
 
    - Тебя, наверное, надо всё-таки накормить,- с этими словами  чабан отправился в юрту. Войдя в неё, он первым делом порылся в мешке с вещами и зажёг припасённую с вечера свечу, стоящую на столике, сколоченном из досок. Пламя свечи на глазах увеличивалось и чабану казалось, что вместе с его светом в жилище входят  тепло, уют и ещё что-то такое  необъяснимо приятное, согревающее душу. Нет, всё-таки здорово, что я сейчас не один, размышлял Ильяс, вот и Табун вертится рядом.
 
    Односельчане, помогавшие чабану обустраивать быт на новом месте, перед тем, как отправиться в свой родной посёлок, поужинали. Ильяс достал из мешка куски недоеденного хлеба, клубни отваренного картофеля и всё это положил перед мордой кобеля. Пёс, конечно, церемониться не собирался. Он так же, как и его хозяин проголодался, и тут же набросился на еду. Глядя на то, как Табун двигает челюстями, поедая пищу, Ильяс тоже почувствовал обильное слюноотделение во рту. Поесть бы… Да, почему-то не хочется… В животе заурчало, но странное дело – аппетит не приходил. . . Эх, я… Эх, мы с Табуном… Овец прозевали ! Эти мысли не давали покоя чабану. А кобель, доев остатки хлеба и картошку, сел напротив хозяина. Мужчине вдруг показалось, что выражение глаз кобеля, вся морда, подобранные под себя лапы – весь внешний вид Табуна говорили о том, что пёс вот- вот что- то скажет, поделится чем- то своим  наболевшим. Но так, увы, бывает только в сказке. Чабан хорошо понимал, что его пёс не наделён человеческим голосом, но вместе с тем он хорошо знал, что Табун здесь, что он повинился за свои ошибки и снова готов прийти своему хозяину на помощь. О чём бы сейчас не размышлял Ильяс – пёс продолжал молчать. Мужчине, признаться, тоже было не до словоизлияний. Ему вдруг захотелось расслабиться, и он улёгся на топчан, не расстилая постели и не снимая одежды и обуви.
 
    - Эх, Табун, Табун! – с отчаянием проговорил Ильяс. Что ему оставалось…   Он хорошо понимал, что только время всё расставит на свои места. Да, завтра тоже будет нелегко и ему надо расслабиться, хоть немного поспать. Он пытался уснуть, но никак не мог. Лёжа на топчане, который стоял прямо у входа, мужчина кутался в старый тулуп из овчины, пытался отвлечься от грустных мыслей о том, что не доглядел за овцами, вспоминая всё хорошее и
плохое, что произошло с ним за последнее время, но сон не шёл.               

    Отчаявшись, чабан смотрел в сторону дрожащего пламени свечи и прислушивался к струям ливня, которые ударяли по юрте. Какое- то шестое чувство подсказывало Ильясу, что его жилище затоплено. Он понял, что от сна придётся отказываться, несмотря на сильное искушение. Мужчина поднялся, присел, опустил ноги с топчана и ощутил, что правый сапог угодил прямо в лужу. Он тут же обратил внимание на то, что за пределами его временного пристанища поднялся сильный ветер. Холодные потоки воздуха, хлынувшие с ледников в сторону степей, мощным ураганом проносились по пастбищу, раскачивая юрту и срывая с неё кошму, которой было закрыто жилище Ильяса. Прислушиваясь к ветру, мужчина пытался представить себя на месте животных. Перед глазами вставали образы мокрых от дождя овец, трясущихся от холода. Ох, не сладко, однако, им.

     Он надел дождевик, зажёг факел и вышел на улицу. Ильяс сразу обратил внимание на то, что дождь почти прекратился, но пламя факела отчётливо высвечивало вокруг мужчины определённое пространство. Со стороны он больше напоминал первобытного человека, а не представителя современной цивилизации. Ильяс давно понял, что факел является лучшим средством для получения света в любых условиях. Пользуясь факелом, чабан обратил внимание на то, что пламя, исходящее от пакли, намотанной на конец сухой сосновой ветки и покрытой овечьим жиром, не гаснет во время моросящего дождя и не затухает под порывами ветра. Вот и сейчас, когда наш герой вышел из юрты, его окружила кромешная тьма. Пламя факела едва потрескивало за счёт того, что на него со всех сторон падали капельки густого тумана, но, несмотря на это оно освещало небольшое пространство вокруг нашего героя. В десятке метров от юрты Ильяс обнаружил коня. Его верный помощник спокойно стоял,  понурив голову и покорно подставляя спину атмосферным осадкам. Он никак не отреагировал на то, что рядом с ним появился хозяин, освещённый ореолом горящего факела. За то Табун быстро обратил внимание на то, что чабан решил прогуляться возле жеребца. Кобель вначале взялся энергично приплясывать возле Ильяса, а потом, присев на задницу, попытался подать мужчине то правую, то левую переднюю лапу. Но чабану было не до любезностей.

    - Табун, фу!- вежливо, но настойчиво произнёс чабан. Кобель покорно поплёлся прочь. Что ему оставалось делать, если хозяину было не до любезностей. Глядя в сторону удаляющейся фигуры собаки, чабан вдруг почувствовал, что в душе стало больно. Какое- то необъяснимое чувство вины заполнило всё его существо. Уж больно строг я был сегодняшним вечером с Табуном, подумалось в те минуты мужчине. Да, он помнил, что в критические минуты кобель не сослужил верную службу. Но это ведь не человек, а животное, которым иногда больше движет инстинкт самосохранения, а не сознательное отношение к  действительности. Это человек может бросаться в горящий дом, чтобы спасти себе подобного, рискуя жизнью. Животное в такой ситуации чаще всего заботится о спасении своего существа... И ничего не поделаешь. Такими и нас, и животных сотворила природа…

     Всматриваясь в ночную тьму, находящуюся за пределами того пространства, которое высвечивалось пламенем факела, Ильяс пытался себе внушить, что не с ним, не с его верными помощниками ничего не случится. Он обошёл загон, в котором находились овцы, убедился, что забор из длинных деревянных жердей вокруг него цел и вернулся в своё жилище. Вслед за хозяином в юрту вошёл Табун. Мужчина был не против того, чтобы кобель находился с ним рядом. Ему от всей души было жалко и овец, и жеребца, и кобылу с жеребёнком. Он был бы рад собрать всех вокруг себя в своём жилище и спасти от этих ужасов непогоды. Вместе с тем угнетало одиночество. Ему   хотелось, чтобы в эти минуты рядом с ним находилась хоть какая- то живая душа. .. И вот она…  Хоть и безмолвная, за то – живая. Чабан затушил факел, присел на топчан и ощутил на себе чей- то взгляд. Это, конечно, был Табун. Повернув голову, Ильяс сосредоточил внимание на паре больших чёрных глаз, устремлённых на него. Табун сидел внутри юрты, у входа, опираясь на передние лапы и задние подобрав под себя. У чабана в душе снова что-то шевельнулось. Жалко животных. Но как быть и что делать. Обычно в середине лета в горах устанавливалась ясная погода. Но в нынешнем году в эти июльские дни небесная  канцелярия не скупилась на осадки. Мужчина понимал, что и псу, и жеребцу, и кобыле с жеребёнком не сладко под этим противным
дождём. И ему вдруг захотелось побыть рядом со своими четвероногими друзьями.
 
    Кроме овец в хозяйстве Ильяса были крупный рогатый скот и кони. Высокая шестилетняя кобыла принесла в прошлом году такого же, как сама, чёрного- пречёрного жеребёнка. За зимние и весенние месяцы детёныш окреп и подрос, и уже в мае во всю щипал,  свежую, сочную траву возле дома. Чабан был уверен, что к лету жеребёнок стал вполне самостоятельным и взял его вместе с мамашей на горное пастбище.
 
    В то время, пока мужчина находился в юрте, образы животных долго стояли перед его глазами, и ему вдруг захотелось побыть рядом со своими четвероногими  друзьями. Он вышел на улицу и быстро обнаружил гнедого жеребца. Конь стоял неподалёку от юрты, понурив голову и закрыв глаза. Чувство жалости снова заполонило всё существо нашего героя. Душу бередили два вечных вопроса: как быть и что  делать. Ему ничего не оставалось, как ждать наступления утра и надеяться на то, что закончится дождь. Но закончится ли он вообще. Конечно же закончится, внушал себе Ильяс, ощущая как на правую ладонь оседают капли моросящего дождя. Дождь, естественно, рано или поздно закончится, но когда это наступит. Когда всё это прекратится. Не  бывает же такого, чтобы дождь шёл целую вечность. В природе есть место всему и дождю, и солнцу…    Но вот только когда наступит хорошая погода… Попробуйте теперь представить себя на месте Ильяса и вы согласитесь, что волей- неволей будешь задаваться подобными вопросами, если и сегодня, и завтра, и послезавтра хлещет дождь. Размышляя  о погоде, чабан вдруг ощутил, что дождь усилился и едва не перешёл в ливень. Ильяс вошел в юрту и завалился на топчан. Он пытался отвлечься от гнетущих мыслей о том, что не досмотрел за овцами, но в голове почему- то возникли образы близких…  Вот жена, а вот шестнадцатилетний сынишка… Завтра они обещали вернуться на джайляу из родного села. Как будут добираться, если дождь не закончится…

     Лёжа на топчане, Ильяс закрыл глаза, и тут же почувствовал, что в юрте он не один. Чабан открыл глаза и снова увидел Табуна, вошедшего вслед за ним.  Когда  мужчина находился на улице, пёс какое- то время ходил едва не по пятам, однакопотом куда- то исчез. Но стоило Ильясу вернуться в юрту – и Табун тут как тут.
 
   Пёс, естественно, не хотел оставаться под дождём. Но не только это тянуло собаку в жилище хозяина. Мужчине казалось, что собака своим присутствием намерена хоть как-то загладить свою вину за потерявшихся овец…Чабан, как-то машинально вскинул глазами. А потом, поднимая голову и брови, он уставился в сторону Табуна. Пёс тоже отреагировал на этот участливый жест хозяина. Он склонил голову вправо и поднял правую переднюю лапу перед собой. Ильяс хорошо знал, что значит этот жест кобеля. Так пёс делал всегда, когда хотел обратить на себя внимание и получить ласку от хозяина. В такие минуты чабан обычно брал своей ладонью лапу кобеля и приговаривал при этом  хороший, хороший   или  молодец,  молодец…  Видимо и сейчас Табун рассчитывал на ласку хозяина, но Ильяс оставил  добрый жест кобеля без ответа. Однако пёс решил настоять на том, чтобы его приласкали. Он протяжно зевнул, обнажил крупные, жёлтые зубы, подошёл поближе  к сидящему на топчане хозяину и положил на его правое колено свою переднюю левую лапу.

     - Табун, фу ! – строжился мужчина, - ишь, ты, ластишься. Натворили мы с тобой…
  Почувствовав к себе не очень доброжелательное отношение, кобель снял лапу с колена хозяина, но не сводил с него глаз. А чабан, глядя на выпачканные брюки, продолжал общаться со своим верным помощником так же строго и бесцеремонно.      

     - Фу, тебе, говорят !- продолжал строжиться мужчина, стряхивая с колена кусочки глины и травы, прилипшие к брюкам в результате добродушного жеста кобеля. Пёс, естественно, покорно отошёл в сторону, снова сел у входа в юрту, вытянул морду в сторону кошмы, которой был завешан вход в жилище чабана. Табун пару раз тявкнул, затем приподнял голову и принялся громко скулить. Ильясу вдруг подумалось, что собака просится на улицу. В такие минуты пёс иногда сам отодвигал в сторону кошму, занавешивающую вход в юрту, и сам выходил прочь. Но случалось и так, что Табун иногда капризничал и выходил только после того, как перед ним отодвинут кошму, занавешивающую вход в юрту. Ильяс  подумал, что настроение кобеля испортилось
оттого, что он не пожал лапу своего верного помощника и Ильяс решил Табуну услужить. Мужчина встал с топчана, поднял кошму, занавешивающую вход в юрту, приговаривая:

  - Ну, иди, иди, на улицу, если хочешь ещё раз намокнуть !
  Пёс не спешил покидать юрту. Он подошёл к хозяину, потёрся возле его колен и снова жалобно заскулил в сторону выхода.
  - Дождь, сыро, противно, приговаривал Ильяс, - ну, ничего… Погода обязательно наладится…    А я всё сделаю и для тебя, Табун, и для овец… Ты бы только за животными получше присматривал… А хорошая погода будет… Вот увидишь…
  Последние слова чабан, скорее всего, произнёс не для того, чтобы утешить пса, а для того, чтобы самому поверить, что всё будет хорошо. Он убеждал себя в том, что этот кошмар, связанный с непогодой, рано или поздно закончится, что наступят ясные, тёплые дни и не ему, не животным больше не нужно будет мучиться от этого промозглого тумана…   С этими мыслями Ильяс улёгся на топчан. Он опять закрыл глаза, пытаясь хоть немного забыться, но не мог. Табун, не покидая пределов юрты, снова вдруг принялся скулить и взялся рыть землю у входа в жилище.
 - Я, тебе ! – строжился чабан.

  Пёс перестал капризничать, но тут же за пределами юрты раздалось жалобное, протяжное ржание. Затем до слуха Ильяса донеслись удары копыт о землю, а голоса кобылы и жеребёнка переместились с одного места на другое. Мужчина обратил внимание на то, что кони тоже почему-то забеспокоились. Они метались с места на место неподалёку от жилища чабана. Ильясу вдруг захотелось побыть рядом с животными. Он вышел на улицу. Ливень не  прекратился. На горном  пастбище творилось что-то невообразимое. Дождь срывался с неба не каплями, а едва не струями. Ильясу вдруг померещилось, что вот-вот наступит всемирный потоп. Вокруг юрты стояла едва не кромешная тьма. Но чабану всё-таки удалось рассмотреть силуэты кобылы и жеребёнка. Мужчина подошёл к мамаше и принялся гладить ладонью её нижнюю челюсть. Животное вдруг вздрогнуло от неожиданной ласки, но тут же успокоилось.  Ильяс хотел положить свою правую ладонь на шею кобыле, но она воспротивилась ласке. Вертя мордой и продолжая жалобно ржать, она вдруг принялась рыть землю передним левым копытом. Чабану вдруг подумалось, что неспроста беспокоятся животные. Нечто подобное происходит с конями, овцами  и теми же собаками перед тем, как возникает что- то такое, что может угрожать жизни и здоровью четвероногих друзей человека. Ему не раз приходилось обращать внимание на то, что животные беспокоились и в предгорном посёлке, где жил наш герой, незадолго до того, как где- то рядом появлялись хищники. Ильяс хорошо помнил один из последних мартовских вечеров, когда животные в его сарае сбивались то в один угол, то в другой, а после этого где- то ближе к полуночи, прямо под стенами сарая  раздавались жалобные, протяжные звуки, чем- то напоминающие плач маленького ребёнка. Он то возникал, то исчезал, то появлялся снова и прекратился лишь с восходом солнца. Всё это говорило о том, что где- то возле посёлка бродила рысь. Именно её голос, по словам горных жителей, напоминает плач маленького ребёнка. Ничего подобного с Ильясом  в районе горного пастбища не происходило, хотя чабан хорошо знал, что в окрестностях джайляу можно встретить и рысей, и снежных барсов. Но эти хищники никогда не трогали животных Ильяса, который, как мы уже упоминали, много лет подряд с весны и до осени находился в горах.

  Ильяс исключал, что сейчас где-то рядом находились хищники. Но почему тогда вдруг забеспокоились животные, может быть, запоздалого путника учуяли.  Чабану в это не хотелось верить. Кто отважится идти в район высокогорного пастбища в такой ливень да ещё ночью … Хотя из правил бывают исключения. Чабану просто мерещилось, что вот-вот в кромешной тьме возникнет один силуэт или сразу несколько силуэтов запоздалых путников. Но как бы пристально Ильяс не всматривался в темноту, никакого подозрительного или неожиданного силуэта человеческой фигуры он рассмотреть так и не смог. У мужчины вдруг отпало желание наблюдать за кобылой и жеребёнком. Ничего особенного в их поведении он больше не заметил. Однако с новой силой у чабана появилось желание проверить тех животных, ради которых он, собственно говоря, находился в горах, ради которых приходилось терпеть этот кошмар, дождь, промозглую сырость, туман, слякоть в юрте, июльский горный ветер, обжигающий холодом лицо… Да,
Да, обжигающий холодом лицо… Абсурдно как- то звучит. С чего бы это ветер в летнюю пору холодом лицо обжигал… Но это есть. Ильяс вдруг почувствовал, что как- то сильно холодит левую щёку и попытался прятать её за правую полу капюшона своего дождевика. Пытаясь хоть чуть- чуть защитить себя от суровых капризов непогоды, мужчина отправился в сторону загона, в котором находились овцы. Он был расположен неподалёку от юрты. Грустные мысли одолевали всё его существо. Он с отчаянием думал о том, что с приходом завтрашнего дня придётся изрядно помучиться, прежде чем он сможет найти убежавших из отары овец. Чтобы отвлечься от всего, что тяготило душу, Ильяс пробовал думать о чём-то хорошем. Он вспоминал жену, сына, соседей, с которыми бок о бок дружно прожил в своём посёлке.

  Чабан нёс горящий факел сзади себя так, чтобы капли моросящего дождя не больно- то заливали пламя, но вместе с тем старался, чтобы огонь высвечивал определённое пространство впереди своего тела. Направляясь к загону с овцами, он чувствовал, как кирзовые сапоги чавкали по воде. Она была повсюду. И возле юрты, и на пути к загону – везде были мелкие и большие лужи. Пастбище лишь со стороны казалось ровным, как ладонь. Но на самом деле по всей протяжённости горной долины встречались небольшие ямки и выбоины от копыт животных. Время, от времени попадая то правой, то левой ногой в небольшие углубления  и едва не запинаясь за кочки, Ильяс не шёл, а крался в сторону того места, где за деревянными жердями были закрыты овцы. Мужчина пару раз едва не растянулся на склизкой траве, но всё-таки добрался до загона. Факел отчётливо высвечивал длинные сосновые жерди, закреплённые на столбах. Перед глазами мужчины предстала привычная картина:  всё те же жерди, всё те же столбы… Но что это, ёкнуло сердце мужчины, когда он обнаружил, что овцы покинули ту часть загона, которая была ближе к юрте. Свет факела сильно рассеивался в тумане, который с новой силой вдруг снова нахлынул на пастбище, и освещал пространство впереди Ильяса не больше, чем на десяток шагов. Лёгкий испуг, связанный с тем, что овцы исчезли из загона, быстро сменился уверенностью в том, что животные сбились в противоположной части загона, подальше от той стены, которая была расположена поближе к юрте. К чему бы это… Что могло произойти?   Ильяс непроизвольно повернулся в сторону юрты. Она плохо просматривалась в темноте сквозь капли дождя и туманную пелену. Лишь силуэт белого купола  незатейливого чабанского жилища сиротливо маячил едва не в кромешной тьме. Именно в тот момент, когда наш герой пытался разглядеть своё жилище,  до его слуха донёсся отчётливый топот копыт гнедого жеребца. Он появился, откуда- то слева, мелькнул своей тёмной спиной и побежал в сторону лога. После этого топот копыт прекратился. Но чуть левее юрты знать о себе дала кобыла. Её тихое, протяжное ржание Ильяс воспринимал как призыв о помощи накануне того, что вот- вот возникнет опасность. Кони вели себя беспокойно, но утешало то, что они далеко от юрты не уходили. Утешая себя тем, что животные рядом, чабан попытался успокоиться. Но в голове вдруг появилась незатейливая мысль, почему в жизни у человека проблем либо вообще не бывает, либо они сваливаются на нашу голову одна за другой. Как будто в подтверждение этому, после того, как успокоились кони, снова завыл Табун.

   Чабан хорошо  представлял себе пса в той позе, в которой он недавно сидел перед ним в юрте. В те минуты перед глазами мужчины стоял образ его верного помощника, сидящего перед ним на задних лапах, опираясь на передние и задрав голову кверху. В такой позе кобель сидел перед своим хозяином совсем недавно в юрте. Животные беспокоились, но вместе с тем их поведение само за себя говорило о том, что ни кобель, ни кони, ни тем более овцы вовсе не собираются покидать человека. Это и настораживало, и утешало. Ильяс не чувствовал себя одиноким, несмотря на то, что рядом с ним не было  ни одной человеческой души. Да, да, он не один в этих горах, среди промозглого ветра и  дождя, бьющего холодными беспощадными  каплями в лицо. Внушая себе то, что ничего особенного не произошло, чабан прошёлся вдоль изгороди из сосновых жердей и обратил внимание на то, что овцы сбились в той части загона, которая была расположена на наибольшем расстоянии от юрты. Некоторые животные подавали жалобные, протяжные голоса, но большинство овец стояли молча, покорно подставляя струям дождя свои спины, на которых едва отросла шерсть после весенней стрижки. Идя вокруг загона, чабану вдруг захотелось проверить надёжность изгороди. Все столбы, на которых крепились сосновые жерди, были хорошо вбиты в землю и почти не качались. И лишь в одном месте чабану удалось обнаружить небольшой изъян. В верхней части загона, расположенной с противоположной стороны от юрты, куда сейчас приналегли животные, пара секций находилась над землёй уж больно высоко за потому, что под ними было небольшое углубление. За счёт этого между нижней жердью и поверхностью почвы оставалось достаточно большое пространство. Ильясу вдруг показалось, что овцы смогут просунуть голову под изгородь, приподнять нижнюю жердь и покинуть пределы загона. Подобного, слава богу, пока не случалось. Ильяс вспоминал, что и раньше, когда приходилось вот  так же, как и сегодня, в спешном порядке переносить загон с одного места на другое, то нередко случалось такое, что нижнюю жердь закрепляли над землёй выше, чем обычно. В результате этого  овцы могли запросто убежать через образовавшееся под жердью пространство, но животные почему- то не пользовались подобными лазейками. Хотя со стороны могло показаться, что за счет того, что под изгородью есть довольно- таки внушительное пространство, вся отара может просто разбежаться.

  Чабан, конечно, был недоволен, что изгородь вокруг загона была сделана не так, как хотелось бы, но ведь  его односельчанам приходилось спешить, потому что мешал дождь. Ильяс рассчитывал, что завтра, сразу после того, как отыщет овец, он обязательно поправит ошибки товарищей и внушал себе, что из- за них с овцами ничего не случится. Конечно, можно, несмотря на темноту и непогоду, взять лопату, кувалду и едва не в темноте перенести несколько секций   загона чуть подальше. Всего- то для этого надо переставить с одного места на другое шесть или восемь столбов да закрепить к ним жерди. Но лучше всего это оставить до утра. В конце концов овцы уже однажды как следует, приналегли  на изгородь, но столбы выдержали натиск животных, не упали, значит и дальше с загоном ничего не случится. И всё- таки…  Вдруг овцы сильнее обычного приналягут на изгородь…  Ильяс воображал себе, что изгородь загона упала, не выдержав натиска животных, и он в темноте бегает вдоль лога, пытаясь отогнать овец вглубь пастбища… Но потом он отбросил эту мысль… А… Пустое, думалось в те минуты Ильясу. И почему это я вбиваю себе в
голову, что овцы могут разбежаться.… Неужели старею…  Неужели начинаю противопоставлять себя тем, кто помоложе… Ведь беспечность, как правило, старые люди связывают с молодостью… Что ж это я… Едва пятый десяток разменял и уже стал таким придирчивым да щепетильным. И с чего это вдруг я взялся себе внушать, что только из- за того, что несколько  секций загона находятся над землёй выше, чем обычно, должно непременно что- то произойти… Но что… К чему вся моя мнительность, соседствующая с суеверием… Прочь ненужные мысли, утешал себя Ильяс, но в это время услышал, как где- то возле юрты чьи- то копыта с силой ударили о землю. По этим звукам чабан определил, что где-то рядом находится жеребец. Да, да, это он бьёт копытами о землю…  И чего ему не стоится на месте…

   Нет, чего это вдруг вы все, словно с ума сошли… И кони ржут, носятся, как угорелые, и пёс не прекращает скулить, и овцы теснятся в той части загона, которая подальше от юрты… Ильяс уже не удивлялся всему, что рядом с ним происходит, а злился… Всё, довольно… Он отбросил грустные мысли, вернулся от воображаемых проблем, которые, по его представлениям, могли вот-вот возникнуть, к реальной действительности, и ощутил, что плащ сильно промок и больше обычного оттягивал плечи. Чабан решил вернуться в юрту. У входа в своё жилище наш герой обнаружил кобылу. Понурив голову и закрыв глаза, она спокойно стояла под дождём, лишь изредка раздувая ноздри. Ильяс отчётливо видел, как после каждого вздоха животного, возле его морды появляется пар… Холодно в горах всё- таки… Сыро…  Промозгло… Середина лета называется… В степи в это время года бывало живой травинки не найдешь – всё от солнечного зноя выгорает, а здесь, в горах, всё по- другому… Ильяс много раз бывал и в степи, и в горах, поэтому мог делать сравнения…

    Чабан всматривался в темень возле кобылы с таким предчувствием, что вот- вот откуда- то с верхотуры неба, затянутой вначале туманом, а затем кромешной тьмой, сорвутся снежинки… Да, да, в середине лета и такое бывает в горах. Он беспокоился всё больше и больше, но вместе с тем, утешало то, что жеребёнок, в отличие от кобылы, вёл себя более оживлённо. Оказавшись в лучах               
света, который исходил от пламени факела, он вытянул голову в сторону человека и с каким- то безразличием помахивал хвостиком.

    Чабан решил хоть чуть-чуть отдохнуть от непогоды и вошёл в юрту. Он потоптался у входа, чтобы дождевая вода хоть немного с одежды стекла, скинул плащ, и, не снимая сапог, улёгся на топчан. Не вставая с постели, мужчина потушил факел и зажёг свечу. Чабан снова пытался отвлечься от реальности, от тех проблем, которые свалились на него и могли свалиться ещё, но не мог. О том, чтобы хоть немного уснуть, и вовсе речи быть не могло. Перед глазами стояли овцы, сбившиеся в западную часть загона, кобыла с жеребёнком, гнедой жеребец, Табун и те непослушные овцы, которые сбежали из отары… Его никак не покидало чувство вины перед своими четвероногими друзьями…  Но в чём, в чём он- то виноват, если в горах зарядили дожди… Но в конце концов что теперь… Подумаешь, дождь… Ну, что дождь… Ведь всё равно перестанет…  Мужчина внушал себе, что обязательно наступят хорошие солнечные дни, что он обязательно найдёт овец, сбежавших за противоположный берег горной речушки, и мало- помалу успокоился…

   В памяти опять всплывали образы родных. Жена… Сынишка…  И руки матери, которыми она частенько наливала чай и ставила пиалу перед Ильясом. Эх, вы, родные мои… Мужчина всё- таки забылся во сне, но спал не долго… Да и можно ли назвать сном его какое- то полузабывчатое состояние, которое никак не сменялось полным забытьём… Он то впадал в дрёму, то выходил из неё… В памяти снова всплывали события последнего вечера, затем  опять послышались голос кобеля и топот копыт коня. Да, да, именно коня, а не коней. Это не на шутку растревожило Ильяса. Он узнавал Гнедого по топоту копыт и был почему- то уверен, что в эти минуты беспокоится именно жеребец, но почему тогда не даёт знать о себе кобыла с жеребёнком… По его представлениям беспокоиться должны были все… Но почему нервничает только один жеребец… Неужели кобыла с жеребёнком ушли куда-нибудь подальше от юрты… Вслед за этим чабан обратил внимание на то, что возникла ещё одна проблема…    Он отчётливо слышал, что на горном пастбище поднялся сильный ветер. Чабан встал с топчана, снова потушил свечу, зажег факел и вышел на улицу. Картина была той же самой  кромешная тьма, едва различимый туман в свете
факела и крупные капли усиливающегося дождя, которые на глазах чабана хлестали откуда- то с верхотуры едва не сплошными струями…  И ветер… Нет, не ветер, а  какие- то ужасно сильные воздушные потоки, под воздействием которых струи дождя летели почти в горизонтальном направлении. Ущелье, начинающееся чуть выше пастбища, не то гудело, не то рокотало от урагана. За счёт этих непонятных звуков создавалось такое впечатление, как будто на пути ветра кто-то поставил огромный свисток…

   …У ног Ильяса вдруг появился Табун. Пытаясь разглядеть его верные глаза, чабан старался внушить себе, что и  жеребец, и кобыла с жеребёнком, вот так же, как и кобель, находятся где- нибудь рядом с юртой. Жалобные глаза Табуна наводили на грустные мысли, но вместе с тем успокаивали…   Всё будет хорошо, в который раз повторил себе наш герой. Он подумал, что не стоит лишний раз мокнуть под дождём, и решил вернуться в юрту…

   - Идём, замёрз ведь…  Пошли,- приказывал чабан кобелю и Табун послушно отправился в юрту. Ильяс вошёл вслед за ним. Он снова потушил факел, зажёг свечу и опустился на топчан. Перед ним тут же уселся Табун, склонив голову вправо и как-то необыкновенно преданно заглядывая человеку в глаза. В них и грусть, и верность, и покаяние,  и ещё что-то такое необъяснимое, что томило душу и располагало к общению. Мужчине казалось, что перед ним сейчас не животное, а такое же мыслящее существо, как и он, которое понимает его не меньше, чем любой человек, но не может выразить на понятном нам языке  то, что скопилось внутри…
  - Всё будет нормально, успокойся,- утешал кобеля Ильяс и прилёг на топчан. Табун тут же перебрался к его изголовью. Кобель, видимо, обратил внимание на то, что хозяин закрыл глаза. Его явно не устраивало, что человек ограничивал общение, и кобель громко тявкнул. Лёжа на топчане, Ильяс протянул руку в сторону собаки и принялся перебирать руками густую шерсть между ушами пса. Табун, добившись внимания и ласки, успокоился, но не надолго…

   За юртой  снова послышались удары копыт о землю. Чабан узнавал своих животных по топоту копыт и отчётливо различил, что мимо его жилища бродит лишь один жеребец. Но где кобыла с жеребёнком…  Неужели мамаша с детёнышем, чего доброго,               
махнули вглубь пастбища или спустились в лог, по которому текла горная речушка.     Ильяс хотел себя утешить тем, что мамаша с детёнышем бродят где-то возле загона с овцами, и на миг забылся во сне…

  Спал мужчина недолго… Вернее, не спал, а находился в том состоянии, о котором мы уже пытались упомянуть:  сон- не сон, явь- не явь…  Перед глазами опять вставали образы жены, сынишки, жеребца, пса, овец… Но где кобыла с жеребёнком, вновь забеспокоился он, когда услышал, как откуда- то из глубины земли раздался вначале один толчок, потом другой, третий и топчан, на котором лежал чабан, вдруг качнулся… Да, да, качнулся, вслед за тем, как из- под земли донёсся вначале один толчок, потом другой, третий… Ильяс вначале считал толчки, но потом сбился со счёта… А топчан продолжало раскачивать и из- под земли по- прежнему доносились толчки… С мужчиной происходило нечто похожее на то, как если бы он ехал на бричке по каменистой дороге и его слегка встряхивало от того, что колёса подбрасывало то на одном камне, то на другом…  Он быстро пришёл в себя и с тревогой наблюдал, как едва заметно покачивало стол и дрожало пламя свечи… Что это… Сон… Явь… Землетрясение… Чабану стало жутковато…  В последние годы ходили слухи, что в окрестностях Заилийского Алатау вот- вот должно произойти землетрясение… Мужчина вначале подумал именно об этом… Он не паниковал, не метался по юрте, а решил вначале оценить ситуацию. Ильяс поднялся, потоптался у топчана, и потом опять опустился на него. Он снова принялся считать толчки, доносящиеся из-под земли. Один толчок, второй, третий… Десятый… Двадцать пятый… Уж больно много толчков, промелькнуло в сознании Ильяса… В памяти невольно всплывало всё, что он знал о землетрясениях…

  Мужчина не то где- то слышал, не то где- то вычитал, что землетрясение не длится весьма продолжительно. Подземные разрушительные толчки, от которых города превращаются в руины, продолжаются какие- то секунды. Так, что мысль о том, что сейчас в горах произошло землетрясение, отпала сама собой. Ведь всё, что происходило за пределами юрты – эти толчки, доносящиеся, откуда-то из-под земли, Ильяс уже слушал на протяжении нескольких минут. Он отдавал себе отчёт в том, что всё
происходящее с ним, не сон,  пусть даже самый страшный и фантастический, в который, может быть, трудно поверить, а явь.  Да, да, явь.  И этой явью, скорее всего, является не землетрясение, а селевой поток…

    Чабан не спешил выходить на улицу. Ливень не прекращался, и он отчётливо слышал, что откуда-то из глубины земли уже,  по меньшей мере, несколько минут подряд доносились подземные толчки…  Да, да, по руслу горной речушки, за которую улизнули непослушные овцы, сходил селевой поток. Эх, молодо- зелено… Ильяс опять вспоминал тех ребят, которые помогали ему устраивать быт на горном пастбище. Он понимал, что у парней из-за непогоды просто не было возможности поставить юрту и сделать загон для животных где-нибудь  подальше от речки, например, за полкилометра от лога, по которому пробегала эта самая, казалось бы, безобидная речушка. Но это вовсе не значило, что и загон, и юрту надо было лепить едва не у самой воды. Мы уже рассказывали о том, что в том месте, где обосновался Ильяс, край пастбища уходил косогором вниз и плавно соединялся с руслом речушки. А до воды было, каких- нибудь два или три десятка метров. Склон, по которому можно было спуститься к речке, был не крутым, а, в общем- то достаточно доступным для того, чтобы животные могли нормально спуститься на водопой. Юрта же находилась метрах в тридцати от того места, где ровный участок пастбища плавно переходил в некрутой склон. Загон для овец находился приблизительно в тридцати метрах западнее юрты. Ильяс пытался уверить себя в том, что если снова сошёл селевой поток, то ни с юртой, ни тем более с загоном, в котором находились овцы, ничего не случится. Но даже если бы овцам и угрожала явная опасность, чабан был готов в любое время открыть загон для того, чтобы овцы могли уйти на пастбище, подальше от речки. Мужчина пытался в это поверить и ловил себя на мысли, что  всё может произойти по-другому. Ведь время от времени куда-то исчезает же кобыла с жеребёнком. Быть может она, первая учуяла опасность и ушла в глубь пастбища, но почему тогда жеребец и пёс не покидали территории джайляу, близко примыкавшей к юрте. Но овцы, скорее всего, хотели покинуть загон. Ведь они принялись собираться возле западной стенки загона, возле той самой, которая была подальше от речки.

  Ильяс пытался внушить себе, что всё будет хорошо, но вместе с тем из головы никак не выходили те непослушные овцы, которые сбежали с пастбища. Да, чабану и раньше приходилось слышать, что животные накануне стихийного бедствия ведут себя как- то по- особенному. Они при помощи своего необыкновенного поведения делают всё, чтобы мы поняли, что надвигается опасность. Нам надо только научиться понимать о том, о чём тот же пёс или конь пытается нас предупредить. Нет, не случайно перед тем, как сошёл селевой поток, жеребец грёб копытом землю и носился возле юрты как угорелый. А Табун … Он вначале по сути дела устранился от того, чтобы помочь  своему хозяину вернуть сбежавших упрямцев в загон, а после этого пытался рыть землю у входа в юрту и скрёб передними лапами кошму, занавешивающую вход в жилище чабана. Казалось бы, что животные сделали всё, чтобы предупредить человека об опасности. Но попробуй, пойми, о чём именно они хотели сказать…  Нет, животные всё знают наперёд, но только ничего нам об этом сказать не могут, пытался уверить себя Ильяс и вспомнил о том, что ему не раз приходилось слышать, что крысы бегут с тонущего корабля. Им- то, несмышленым на первый взгляд, откуда, сидя в трюме, знать, что корабль вот-вот уйдёт на дно… Да, в природе много непонятного и, скорее всего, есть какие-то необъяснимые связующие нити между всем живым… Узнать бы вот только что они из себя представляют… 

  Мужчина теперь начинал понимать, что ему чуть раньше, когда жеребец начал носиться возле юрты, надо было подумать, что вот-вот должно что-то произойти. Но то, что должно было произойти, о чём его пытались предупредить животные, уже случилось – по горной речушке, которая ещё вечером никакой опасности не могла  представлять, сошёл селевой поток. Ему бы к овцам, убедиться, что они на месте и с ними ничего не случилось… Или отправиться на поиски кобылы… Но где там… Он сам не знал чего хотел… В конце концов чабан решил отправиться к тому месту, где ещё вечером пробегала безобидная речушка. С одной стороны он чего- то побаивался, а с другой стороны не хотел лишний раз мокнуть под дождём… Ильяс медлил… Однако рано или поздно
любопытство взяло верх. И ещё через какое- то время мужчина надел промокший до нитки брезентовый плащ, зажёг факел и вышел на улицу. Вокруг него была та же кромешная тьма и промозглый ветер... Ветер, едва не сбивающий с ног и крупные капли дождя, беспощадно бьющие в лицо…

  Ильяс пытался прятать факел от ветра за своим туловищем, но вместе с тем делал всё, чтобы поток света, исходящий от потрескивающего пламени, освещал хоть какое-то пространство перед собой. Он уверенно шёл в сторону русла реки. Вспоминая рельеф пастбища восточнее юрты, чабан прикидывал, что до края горного плата оставалось шагов двадцать, пятнадцать…  А вот и невысокий кустик можжевельника. Ильяс хорошо помнил, что он рос буквально в нескольких метрах от того места, где начинался плавный спуск к реке. Но что это…   Пройдя ещё несколько метров, мужчина остановился. Факел отчётливо высвечивал не плавный спуск к речке, к которому привык чабан, а край обрыва, из нижней части которого отчётливо доносился шум воды и удары камней друг о друга, летящих по ходу воды. Ильяс не ошибся. По руслу речушки сошёл сель. Он основательно размыл лог и теперь вместо плавного спуска к реке был обрыв…

  Чабан много раз слышал про сель, но ни разу не был свидетелем этого стихийного бедствия. Но вместе с тем наш герой был наслышан о тех причинах, по которым в горах сходит селевой поток. В летнюю пору селевые потоки случаются в результате того, что продолжительное время идут обильные дожди. После ливней земля на крутых склонах сильно пропитывается влагой и под своим чрезмерно увеличенным весом сходит к основанию лога оплывиной, перегораживая его. Через какое- то время место, отгороженное оползнем, набирается водой. Рано или поздно то препятствие, которое природа учинила воде, не выдерживает напора реки или ручья, несмотря на то, что в нём много камней и дёрна, и даже поваленных деревьев. Стихия прорывает воздвигнутую собой же плотину и вода устремляется вниз, разрушая на своём пути всё, потому что камни, дёрн, кустарники и деревья накручиваются как снежный ком и вместе с водой сходят вниз с сумасшедшей скоростью, разбивая берега небольших оврагов и даже ущелий…

  Ильяс зримо представлял себе то, как образуется сель, потому что ему не раз приходилось видеть оголённые участки земли на крутых склонах, с которых к основанию ущелья оползнем сошла почва
 вместе с растущими на ней кустарниками, деревьями и травой. Но ни ему, ни его товарищам, которые тоже нередко пропадали в горах, ни разу не приходилось быть свидетелями того, как зарождается и начинается селевой поток. По стечению обстоятельств, как неоднократно слышал наш герой, сель обычно сходит ночью. Но из правил бывают исключения. Кто знает, может быть, не Ильяс, а другие чабаны или туристы были свидетелями того, как зарождается сель. Ведь съехала же тянь-шаньская ель в речку, едва не на глазах у Ильяса, когда он решил сходить в юрту, чтобы переодеться и переобуться…

  Ильяс знал многих мужчин, которые, как и он, выпасали  домашних животных в горах. Например, в соседнем предгорном посёлке жил школьный товарищ нашего героя Аманжол. Он, как и Ильяс, в летнюю пору кочевал с овцами по горным пастбищам. Как-то прошедшей зимой Аманжол, встретив товарища, рассказал ему, что в окрестностях горного пастбища, где он выпасал овец, после обильных ливней сошёл сель. Ильяс тогда не придал этому значения. Но сейчас серьёзно отнёсся ко всему, о чём рассказывал Аманжол, потому что всё, что произошло на джайляу с Ильясом, могло случиться и с другим человеком. И  как теперь не верить рассказам других, если едва не у самых ног нашего героя начинался крутой обрыв…
 
  Ливень прекратился, но вокруг чабана сыпались капли моросящего дождя. Он уже не забивал пламя, как несколько минут назад. Пользуясь этим, чабан то поднимал факел над собой, то отводил его в сторону, то переходил с места на место, пытаясь сделать всё, чтобы как можно больше осветить край пропасти, образовавшейся в результате схода селевого потока, но речку, бегущую где-то внизу, так и не увидел. Она текла где-то под покровом кромешной тьмы, по самому низу углублённого оврага. Так вот что такое сель, думалось в те минуты Ильясу. Много лет назад ему приходилось бывать в низовьях той безобидной речушки, текущей сейчас где-то в глубокой пропасти, у края которой он сейчас находился. Речка выбегала с горного пастбища и дальше
текла по ущелью с отвесными берегами. По склонам косогоров, образующих ущелье, высились тянь-шаньские ели и росли многолетние кустарники. Ёлки местами стояли сплошной непроглядной стеной. По мере того, как вам удосужится спуститься с горного пастбища на тот участок горного плата, где высота не превышает полутора тысяч метров над уровнем моря, пояс хвойного леса заканчивался и постепенно сменялся лиственным лесом: осина, боярышник, рябина, тополь, клён и некоторые другие породы лиственных деревьев. Они росли по склонам косогоров, образующих ущелье. Но затем хребты, образующие ущелье, становились всё ниже и ниже, в конце концов сходили на нет и перед вами открывалось небольшое горное плато, на котором вы, кроме берёзы, ничего не обнаружите. В юношеские годы Ильясу не раз приходилось бывать в этих берёзовых рощах. Здесь повсюду  глухомань – ни одного населённого пункта. Бродя по берёзовым рощам, Ильяс обращал внимание на большие валуны, которые то здесь, то там встречались между деревьями и на полянах. Некоторые глыбы были до трёх- четырёх метров в поперечнике, а камни – величиной с хорошую бочку, в которой мы на зиму солим помидоры и квасим капусту. Ильяса, естественно, интересовало, откуда среди деревьев взялись камни. Многочисленные туристы и жители из близлежащих посёлков рассказывали нашему герою, что много лет назад по тому ущелью, у самой верхней части которого сейчас находился Ильяс, тоже сошёл селевой поток.

  Многочисленные камни стихия притащила в берёзовую рощу либо из района горного пастбища, либо вывернула из грунта на пути к берёзовой роще. Наш герой не хотел верить тому, что люди рассказывали, но теперь приходил к выводу, что был не прав. Это какой же величины были камни, летящие не так давно вниз по ущелью, если юрта и топчан, на котором лежал чабан, ходили ходуном, думалось в те минуты Ильясу. Мужчина теперь вполне допускал, что валуны в берёзовой роще появились потому, что много лет назад по ущелью сошёл селевой поток.

  В эти минуты чабану ничего не оставалось, как поверить в то, что ему когда-то люди рассказывали и смириться с тем положением, в которое он попал по стечению обстоятельств. Он отдавал себе
отчёт в том, что не всякое стихийное бедствие можно предотвратить. Например, можно сделать всё, чтобы не случился пожар. Достаточно соблюдать правила пожарной безопасности и беды не случится. Можно горящий дом залить струями воды. Но как противостоять той стихии, которая по иронии судьбы, разыгралась неподалёку от горного пастбища, мужчина не знал. Он теперь отдавал себе отчёт в том, что не стоит делать загон для животных неподалёку от речки. Но кто знал, кто мог предугадать, что сегодняшней ночью сойдёт сель. Ильяс пока не видел явной опасности, которая могла угрожать ему и его животным в ближайшее время. Он считал, что самое страшное уже позади. Но мужчина допускал, что возможен ещё один, а может быть и не один сход селевого потока, ведь дождь не прекращался. Но вместе с тем чабан был уверен, что с его отарой ничего не случится. Он не допускал того, что селевым потоком за ночь разобьёт тот участок грунта, который разделяет юрту и обрыв. Но даже если он был бы убеждён, что такое возможно, он считал, что у него хватит сил в темноте, по дождю, разобрать своё временное жильё и перенести его вместе  с имеющимися в нём пожитками подальше от обрыва.

   Дождь не прекращался. Воображение Ильяса рисовало одну картину страшнее другой. К ущелью, по которому совсем недавно протекала безобидная речушка, примыкало несколько логов. В любую минуту в каком-то из них мог сойти оползень, и тогда всё могло повториться. Но как быть…  И всё-таки, что будет, если сель сойдёт во второй, в третий и даже в четвёртый раз…  А ничего страшного, пытался внушить себе Ильяс. До наступления светлого времени суток  ни один, даже самый сильный селевой поток, не успеет размыть участок земли, находящийся между юртой и краем обрыва. Но если овцам всё-таки будет угрожать опасность, чабан был готов  в любую минуту выпустить животных из загона, чтобы они ушли подальше от стихии на пастбище. Мужчина был почему-то уверен, что ни овцы, ни кони, ни тем более пёс, ни за что не ринутся в пропасть, а, наоборот, уйдут в западную часть пастбища. А там уже наверняка найдётся место для того, чтобы переждать эти тяжёлые удары стихии. Ведь на все стороны света от юрты, за исключением восточной, распростёрлось горное пастбище. Эх, и всё-таки…   

  Всё-таки что стоило нашим мужчинам и юрту, и загон для                животных  разместить хотя бы на две-три сотни метров западнее того лога, где они сейчас находились. Ильяс и упрекал мужиков, и пытался войти в их положение. Кому лишний раз хочется мокнуть под дождём…  Но стоит эти проблемы списывать на природу и на чью- то беспечность…

  Ильяс не думал, что животные проголодались. И всё-таки он хотел, чтобы как можно скорее наступила хорошая погода. Ведь без неё овцы не смогут полноценно питаться подножным кормом. Да, проще всего указывать на чужие ошибки. Но попробуй по-настоящему оценить ситуацию, когда в короткое время приходится из двух зол выбирать одну. Ильяс перестал вдруг упрекать мужиков, установивших, по его понятиям, и загон для овец, и юрту, не там, где хотелось бы, и снова пришёл к тому же выводу, к которому уже неоднократно приходил: в его ситуации ничего не изменишь. Надо лишь быть готовым ко всему, что может преподнести непредсказуемая стихия.

  Чабан долго бродил вдоль обрыва, который образовался в восточной части пастбища после того, как сошёл сель, под напором которого обрушились берега. Всюду зияли пропасти. О том, чтобы перебраться через них вблизи юрты, не могло быть и речи. Задумываясь над этим, он приходил к выводу, что ему всё равно будет необходимо, во что бы то ни стало перебраться на противоположный край пропасти. Ведь туда, как мы уже рассказывали, с вечера улизнули непослушные овцы. Их надо разыскать и вернуть в отару. Но как это сделать… Ильяс утешал себя тем, что где-нибудь в верхней части русла, поближе к тому месту, где зародился сель, ему всё-таки удастся найти такое место, где берега размыты селем не так сильно, как возле юрты, и он сможет перейти на противоположный берег.

  Вдоволь набродившись вдоль обрыва, образовавшегося на месте плавного спуска в неглубокий овраг, с довольно-таки пологими берегами, по которым животные раньше могли запросто спуститься на водопой, чабан решил вернуться в юрту. В ней, конечно, не обогреешься, но есть возможность скоротать время, находясь под крышей, защищавшей хотя бы от дождя, и это уже что-то значило в его положении. Шагая в сторону юрты, мужчина вдруг услышал чуть левее себя тихое жалобное ржание.

  Он огляделся вокруг, но в кромешной тьме, конечно, ничего не смог разглядеть. Однако сердце подсказывало, что где-то рядом находится кобыла с жеребёнком. Чабан знал и верил: исчезнувшие животные дадут знать о себе. Они где-то рядом и обязательно найдутся.

  Ильяс никогда не держал коней на привязи. С окончанием лета чабан переселялся в свой предгорный посёлок и здесь обычно жил до окончания весны. Всё это время, пока земля была под зимним одеянием, кони Ильяса стояли в сарае, где для них был оборудован небольшой специальный загон. Но когда снег начинал только-только сходить, чабан выпускал коней на улицу и они паслись неподалёку от предгорного посёлка. Кони никогда не уходили далеко от места своего обитания. На горном пастбище они вели себя обычно точно так же, как и в своём посёлке. Кони обычно паслись в стороне от овец, но держались ближе к человеку, ведь сразу за юртой на джайляу был обильный травостой. Ильяс не мог припомнить случая, чтобы кони уходили далеко. Вот и сейчас чабану подумалось, что кобыла с жеребёнком находятся где-то рядом. Услышав призывный голос животного, чабан уверенно отправился чуть правее от юрты, туда, где, по его представлениям, могли находиться кобыла с жеребёнком. Своих четвероногих друзей мужчина обнаружил в полусотне метров от юрты. Кобыла стояла в той позе, в которой Ильяс ожидал её увидеть – понурив голову и подставляя спину дождю. Жеребёнок же, едва заметив, что в его сторону приближается человек, тут же отправился навстречу. Детёныш кобылы подошёл к хозяину едва не вплотную.
  - Промокли,- сочувствовал животным Ильяс,- что ж поделаешь… Непросто эта дождливая погода и вам, и мне достаётся…

    Протянуть бы ладонь, приласкать как обычно, но в руках – горящий факел. Ильяс пытался ещё что-то сказать жеребёнку, но потом поймал себя на мысли, что уж больно часто в эту ночь пытается разговаривать с животными на обычном человеческом языке. Он отдавал себе отчёт в том, что ни кони, ни овцы, ни собаки в буквальном смысле не понимают то, о чём с ними говорит человек. Но, вместе с тем чабан был уверен, что на подсознательном уровне животные чувствуют доброе к себе отношение и для них важны не сами слова, а тот тон, которым к ним обращается человек. Ильяс был готов выложить свою душу, излить всё, что в ней накипело и накопилось. Но как подобрать нужные слова.    Слов нет, одни эмоции. Он чувствовал себя сейчас маленькой частицей огромного мира, которым называется наша Земля, Вселенная. Такой же маленькой, как конь или овца, и, глядя со стороны, можно было спросить, кто больше сейчас нуждается в поддержке, он – или животные. Да, чабан готов был сделать всё, чтобы сохранить своих четвероногих друзей. Но ведь и они его в каком-то смысле поддерживали – спокойно вели себя в эти тревожные часы и были покорными, если не считать того, что сотворили непослушные овцы, исчезнувшие перед закатом солнца.

  Да, он мог в каком- то смысле  защитить своих четвероногих друзей. Но, кто защитит его в эту беспокойную ночь… Кто поймёт, кто оценит… Уже, может быть, завтра, если будет ясный солнечный день, группа туристов, появившись на горном пастбище, как это нередко бывает в тёплую погоду, проходя мимо, станет равнодушно взирать в сторону его одинокой фигуры. Но, хуже всего, если среди этой толпы зевак найдётся  самый рассудительный  и обязательно скажет, что баранов может и дурак пасти.  А быть может это действительно так. А быть может, действительно не нужна вся эта щепетильность и головная боль. Но, тогда как вести себя в критический момент, когда животным угрожает опасность? Сесть в юрте и ждать. Но чего ждать. Но с другой стороны, какой прок оттого, что Ильяс несколько часов подряд мок под дождём. Где результат. Наш герой задавал себе много вопросов и не находил на них ответа. И, на самом деле, что изменилось бы, если бы чабан с самого вечера и до сих пор сидел в юрте, а хуже того, если бы спал непробудным сном, несмотря на то, что за пределами жилища не прекращался ливень, а неподалёку с загоном, где находились овцы, прошёл селевой поток. Кто ответит на эти вопросы, если не он сам…  Согреться бы… Прикорнуть бы на топчане… А что, если за это время … Но что, собственно, может произойти… Ещё один натиск стихии… Можно ждать чего угодно.     Ноги не поворачивались в сторону юрты. И всё-таки живая плоть просила хоть небольшого перерыва от излишнего напряжения мышц и мозга, от этой нескончаемой ходьбы по грязи и сырости, и он отправился в юрту. Войдя в неё, Ильяс потушил факел и зажёг свечу. Глядя на её мерцающее пламя, чабан пытался отвлечься от гнетущих мыслей.

   В памяти снова всплывали родной посёлок, лица близких людей…  Но о чём бы не вспоминал чабан, мысли волей-неволей возвращались к событиям минувшего вечера и ночи. Исчезнувшие овцы…  Ах, эти упрямцы… Ах, эти промокшие животные  и он сам, вымотавшийся не меньше, чем его четвероногие друзья… Как медленно тянется время… Как быстро стемнело и как долго тянется эта кошмарная ночь… Но чабан чувствовал, что близится тот момент, когда начнёт заниматься новый день. Ильяс любил в погожие дни наблюдать рассветы в горах. Ему нравилось, как из-за хребтов, находящихся восточнее пастбища, занимается заря, как первые лучи солнца ударяют в скалы и вечные снега. Эту прелесть невозможно описать. Её нужно увидеть, чтобы в полной мере насладиться рождением нового дня в горах. Но каков рассвет в горах в тот момент, когда небо затянуто тучами, и без конца хлещет дождь, Ильяс не обращал внимания. Чабан встал и протянул руку к стулу, на котором висел его пиджак. В его внутреннем кармане лежали наручные часы. Мужчина достал их. Стрелки циферблата показывали без четверти четыре. Интересно, а в какое время начался весь этот кошмар?

  На какой- то миг он потерял счёт времени. Да, и на самом деле, какая разница который сейчас час, если одна проблема наваливалась на другую. Вначале досаждал дождь, который, кстати, не прекращался до сих пор, потом улизнули из отары непослушные овцы, и, наконец, сошёл сель…    Какая разница во сколько всё это началось и во сколько закончилось… И закончится ли это всё вообще… Ильясу сейчас было понятно одно:  в настоящее время, когда в районе горного пастбища по-прежнему сыро, промозгло, а самое проблематичное то, что до сих пор темно, ничего изменить невозможно. Он мог бы, конечно, несмотря на кромешную тьму, отправиться на поиски тех овец, которые так искусно сбежали из отары. Чабан был уверен, что для этого у него сейчас ещё и сил, и выносливости хватило бы. Но вместе с тем он видел уже своими глазами, что лог, через который необходимо
перебраться, прежде чем можно приступить к поиску овец, сильно размыло и на противоположную сторону в районе юрты уже не перейти.  Ильяс помнил, что чуть выше того места, где он сейчас находился, лог был не очень глубоким, а его нижняя часть была
каменистой. В таком месте селевой поток не должен был сильно разбить ущелье. Именно там чабан и намеревался перебраться на противоположную сторону лога, чтобы вернуть сбежавших овец. Но всё это он, конечно, рассчитывал сделать не сейчас. Для этого надо дождаться светлого времени суток.

  Чабан в эти минуты чувствовал всё, что угодно  и отчаяние, и холод, но, странное дело, сил не убавлялось, напротив, какой- то необыкновенный приток энергии входил в него. Накануне грядущего дня, когда темнота ночи начала переходить в утренний полумрак, чабан потушил свечу и вышел на улицу.
   Дождь наконец-то закончился. Омытое нескончаемым потоком воды, хлынувшей с небес, пастбище сверкало мириадами капелек росы. Она была всюду  на нежных листьях травы, на лопухах, на шерсти овец, начинающей едва отрастать после весенней стрижки. Конь, кобыла, жеребёнок, на удивление Ильяса, уже не проявляли признаков беспокойства и агрессивности. Они больше не стремились быть поближе к юрте, а ушли подальше от загона, где находились овцы и удалились где-то на сотню метров от юрты. Силуэты их фигур, сквозь утренний полумрак сразу бросились в глаза Ильясу. Едва чабан обнаружил коней, как перед ним появился пёс. Табун пока не норовил искать ласки у хозяина, а медленно брёл вслед за человеком, когда тот направился в сторону загона. Подойдя к изгороди из длинных деревянных жердей, чабан обратил внимание на то, что овцы тоже не проявляли никакой активности. Несмотря на то, что было сыро и промозгло, одни животные лежали на земле, но их было меньшинство, а другие бродили, пытаясь щипать изрядно потоптанную за ночь траву под ногами.

  Чабан вначале внимательно смотрел в сторону овец, но потом перевёл взгляд в сторону Табуна, внезапно появившегося возле него. Пёс, некоторое время бродивший неподалёку от юрты, всё-таки решил подойти к своему хозяину. Вертя хвостом, кобель то топтался впереди Ильяса, то пытался рыть землю, то задирал морду 
и смотрел на мужчину. Чабан помнил, что пёс иногда так поступал, когда чувствовал за собой вину.
- Ну, ладно, ладно, что поделаешь, если мы с тобой овечек прохлопали,- приговаривал Ильяс.

    Мужчина положил левую ладонь на голову пса и Табун замер. В эту минуту Ильяс чувствовал и верность, и покаяние животного, и готов был простить кобелю всё…  Но, собственно говоря, что он должен был прощать кобелю. То, что овец на противоположную сторону оврага упустил. Но опять-таки, думалось Ильясу, не пёс, а я сам в этом виноват. Вы, наверное, помните, как мужчина боялся, что кобель спугнёт овец, убежавших в лог, и те побегут неизвестно куда. Но, кто его знает, может быть, наоборот, надо было в те минуты призвать на помощь пса и ещё неизвестно, допустил бы Табун то, что овцы спокойно бродили по реке или помог бы их вернуть к общему скоплению своих собратьев. В конце концов,  я сам оплошал, нечего было спокойно сидеть, когда овцы находились рядом и спокойно опускали морды в воду. Он, наверное, уже забыл, что у него в то время и ноги болели, и поясницу ломило. Но, всё- таки, видел же, что овцы напились воды и надо было отправить их в сторону загона, упрекал себя Ильяс. Какие только мысли не лезли в те минуты в голову мужчины. Но самое главное, в том, что овцы убежали на противоположную сторону лога, он винил только себя, но не в коем случае не кобеля. С этими мыслями он решил обойти загон по периметру. Ильяс медленно шёл вдоль забора и, как вы догадались, остановился в том месте, где изгородь в западной части загона почти на тридцать сантиметров провисала над небольшим углублением в почве. Два столба, удерживающих изгородь, уже не очень надёжно сидели в земле, а почти висели на жердях. Животные, сбившиеся в западную часть загона, перед тем, как сошёл сель, видимо, надавили на изгородь и столбы теперь были едва не полностью вывернуты из земли. Ильяс тут же пришёл к выводу, что надо, во что бы то ни стало поправить изгородь загона. Он отправился к юрте, взял кувалду и принялся при помощи неё забивать в землю шатающиеся столбы, на которых жерди провисали над небольшим углублением в почве.

  Деревянные колья входили в землю как в масло. Но мужчина тут же обратил внимание на то, что, по мере того, как столбы, удерживающие жерди, провисающие над углублением, входят в
землю, то те столбы, которые находятся за пределами небольшого ложка, напротив, приподнимаются из неё. Он тут же отказался от своей затеи. Жерди были довольно- таки сильно закреплены на столбах и за счёт этого после каждого удара кувалды ослабевали те
столбы, которые находились рядом. Всё, казалось бы, встало на свои места, но мужчина на этом не успокоился. Он не переставал переживать за то, что загон в том месте, где жерди провисают над небольшим углублением, не надёжен. Если случится ещё один удар селевого потока, а овцы, как в минувшую ночь будут тесниться в западной части загона, и как следует, приналягут на жерди, то изгородь не выдержит, упадёт на землю, и тогда животные  разбредутся по горному пастбищу. Хорошо, если чабан в это время будет находиться рядом с отарой, а если он будет занят чем-то другим… Сможет ли он собрать всех овец, если они разбредутся. Он бы не переживал за свой не совсем надёжный загон, если бы животные находились подальше от речки. А здесь, неподалёку от оврага, по которому только что сошёл селевой поток, можно ждать чего угодно. Воображение рисовало одну картину страшнее другой…   Вот прошёл второй поток селя… Вот овцы испугались и сбились в западной части загона… Вот изгородь рухнула… Вот овцы разбрелись… Вот половина из них каким- то образом оказалась там же, где бродят сбежавшие овцы, то есть на противоположной стороне лога, по которому прошёл сель. Нет, что ж это я, упрекал себя Ильяс…    Ведь сбежавшие упрямцы ни за что не смогут перебраться к отаре… Значит, и вся отара не сможет возле них оказаться. Это просто невозможно. Ведь сбежавших  овец  от основного пастбища отделяет большой лог с довольно- таки отвесными берегами. Но, с чего бы это вдруг голову переполняют мысли одна тревожнее другой…  Нет, не дьявол в меня вселился, а сам бог велит оставить основную часть отары и идти выручать тех безумцев, за которыми я не смог усмотреть.

  Ильяс искал помощи , заботы, поддержки, наконец, утешения…  Но кто поддержит, утешит, защитит, и тем более поможет ему. В эти минуты, когда вот-вот в очередной раз разразится ливень. Погода вначале  была не предсказуема, а потом небесная канцелярия давала знать о том, что вот-вот разразится ливень. В западной части неба, тучи на какое- то время разорвались, и показалась кристально-чистая синева. В эти минуты у мужчины от души отлегло. Но, со стороны нижней части ущелья вновь хлынули тёплые потоки воздуха, тучи сомкнулись и в западной части неба вновь забурлили огромные тёмные клубы – туман стелился едва не по всему горному пастбищу. Увеличение облачности, по понятиям Ильяса, говорило о приближении дождя. Ему просто мерещились струи ливня. Он не мог успокоиться. Надо что-то предпринять. Надо действовать.

   Он волей-неволей вспомнил, что в логу, по которому прошёл сель, чуть выше юрты есть одно необычное место. Нижняя часть лога там была каменистой и она, скорее всего, не поддалась селю. Да, да, лог в том месте, скорее всего, не размыло. Там-то и можно будет переправить сбежавших вчера из отары овец на горное пастбище. Он тревожно бросал глазами в сторону противоположной части лога, где высились тянь-шаньские ели. Но сбежавших овец  Ильяс на ней не обнаружил. И всё-таки чабан был уверен, что упрямцы находятся там, где он их вчера вечером упустил - среди ёлок. Да, да, они там, надо действовать. Но вначале надо найти то место, где овец можно переправить на пастбище, а потом уже идти на поиски сбежавших из отары упрямцев. По-другому просто нельзя поступить. У Ильяса поднялось настроение, но вслед за этим он пал духом. А вдруг я ошибся, что где-то рядом находится то место в логе, где есть каменистое дно…  И что делать, если такого места, по которому можно будет переправить овец на пастбище, поблизости нет… 

   Ильяс пытался не допускать этих тревожных мыслей, но они почему-то без конца лезли в голову. Нет, надо искать такое место, где в логе каменистое дно и не очень крутые берега. Чабан пытался внушить себе, что всё будет хорошо, и отправился в юрту за инструментами, при помощи которых он надеялся сделать тропинку по краю обрыва, чтобы можно было спуститься в лог. Взяв ломик и лопату, Ильяс медленно побрёл вверх вдоль обрыва. Он, конечно, снова обратил внимание на то, что той ёлки, которая вчера вечером съехала с обрыва, перегородив своими корнями лог, уже не было. Её, скорее всего, унесло первым, самым сильным натиском селя, в то время, когда Ильяс лежал на топчане, раскачивающемся из стороны в сторону. Но за то на том склоне, по которому вчера овцы сбежали из оврага, лежали сразу четыре могучих тянь-шаньских ели, вывернутые с корнем из земли. Макушки этих ёлок лежали на той стороне лога, на которой находилась юрта, а корни на противоположной стороне. Это давало надежду на то, что мужчина сможет в любое время перебраться на противоположную сторону лога и вернуться обратно. Правда, Ильяс не очень-то на это надеялся.

   Он с трудом представлял, что сможет при помощи этих ёлок переправить овец на пастбище. Да, можно связать животным ноги, и по одному перенести их в мешке, пользуясь ёлками, лежащими через лог. Но не всё так просто. На это он рассчитывал, в крайнем случае, если не сможет найти в логе то необычное место, где каменистое дно не размыто селем и берега не очень круты. Но где это самое заветное место в логе с каменистым дном и некрутыми берегами… Где то самое место в логе, которое, по представлениям Ильяса, не должно было сильно размыто селем…  Чабан шёл вверх по краю пастбища и поражался тому, как всего за одну ночь, вернее всего, за какие-то минуты, изменился рельеф местности. Слева от него находился крутой обрыв, возникший оттого, что берега размыло водой и разбило ударами  валунов. Смотришь вниз, - и  голова невольно начинает кругом идти. По обрыву всюду валялись огромные оголённые камни. Они торчали из самого обрыва, свисая над кручей. Большими валунами было уложено и само ущелье, размытое селем. То там, то здесь по всей протяженности лога валялись деревья, в основном ёлки, разной величины. Здесь были и маленькие ёлочки, величина которых не превышала двух-трёх метров, и могучие тянь-шаньские ели. Ветки на деревьях, как правило, были сломаны, или вовсе отсутствовали. Стволы ёлок довольно-таки основательно отшлифовало и отесало, когда упавшие деревья несло вниз по логу вместе со всей селевой массой.

   Вдоль русла и в самой воде лежали искромсанные кусты можжевельника и разных других кустарников, породу которых теперь было невозможно определить, настолько они были изуродованы стихией. Пройдя вдоль оврага сотню или полторы сотни шагов, Ильяс нашёл то, что искал. По середине лога находилась разрушенная временем скала, оказавшаяся вместе с тем неподвластной недавней стихии. Берега в этом месте расширялись,
и расстояние от одного берега до другого, по представлениям нашего героя, было что-то около сотни метров. Чуть выше по течению речушки  берега расширялись и оказались такими невысокими, что мужчина смог запросто спрыгнуть в русло. Речушка сейчас, конечно, была совсем безобидной. Она была не такой, как ночью, когда бурлила селем. Сразу за скалой дно было каменистым, и по нему можно было запросто перебраться на противоположный берег. В этом месте не было сплошного русла. Метрах в тридцати от Ильяса, где начиналось каменистое дно, вода разделялась на многочисленные ручейки, через которые можно было запросто перешагнуть, текла по скалистому дну, а чуть ниже снова соединялась в одно русло. Чабан немного побродил по воде и снова вернулся к берегу. Перед ним был невысокий обрывчик, доходящий ему лишь до плеча. С противоположной стороны лога природа сотворила нечто подобное. Ильяс прикинул, что если по обрывчику наискось прокопать небольшую тропинку, которая бы соединяла его нижнюю и верхнюю части, то по ней можно будет запросто переправлять овец с одного берега на другой. А если они побоятся своим ходом перебираться по круче, то Ильяс надеялся на свои силы и рассчитывал перенести овец на себе. Оценив масштабы предстоящей задачи, мужчина принялся лихорадочно работать лопатой, которую прихватил с собой, отправляясь из юрты. Верхняя часть грунта поддавалась легко. Лопата запросто входила в землю едва не на штык. Ильяс энергично скапывал землю и швырял её в русло реки. Он радовался тому, что дело, в общем-то, продвигалось неплохо.

   Чабан работал и работал лопатой, не наблюдая за временем. Да, первые полметра грунта, в котором не было камней, поддавались легко. Но после этого дело продвигалось сложнее. Лопата время от времени упиралась в камни. Ильяс их старательно выворачивал ломиком. Единственно чего сейчас боялся чабан, так это того, что в грунте попадётся большой валун, с которым он не справится. И тогда придётся выбирать новое место для того, чтобы сделать более или менее подходящий спуск к руслу речки. Но Ильясу, видимо, повезло. Во время работы ему попались только пару больших камней, с которыми наш герой быстро справился. Он трудился и трудился, не придавая значения тому, сколько понадобится времени, чтобы добиться поставленной цели.               
Уже через каких-нибудь полчаса, может, чуть больше, чабан скопал грунт настолько, что к речке образовался довольно-таки подходящий спуск.

    Со стороны он был похож на тропу, пересекающую обрывчик. Мужчина посчитал, что овцы, так же, как и он, свободно смогут в этом месте выбраться из русла речки, или, наоборот, спуститься к воде. Найти бы их только…        Эх, овцы, овцы…  Недаром их в народе баранами называют. Ильяс редко, лишь в исключительных случаях, употреблял по отношению к животным, которых он выпасал, такое негативное слово, как  «бараны». Ведь слово «баран», в его понимании, как и в понимании многих из нас, часто ассоциируется с каким- то упрямым существом, лишённым мозга, и подчиняющемуся не здравому смыслу, а чему-то непонятному, что не идёт на пользу не себе, не другим. А вот овцы, по его представлениям, являются нормальными и покорными животными, которые обычно покорно пасутся на пастбище, не совершая опрометчивых поступков и выполняющих всё, что от них хочет человек. Именно такими и были чаще всего овцы в отаре Ильяса. Но из правил бывают исключения. И этим исключением вчера вечером для нашего героя явились те непослушные овцы, ради которых, собственно говоря, приходилось теперь потеть и ждать неизвестности – найдутся они или нет.
 
   Он несколько раз спустился к речке и выбрался обратно по той тропе, которую только что сделал своими руками при помощи лопаты и ломика, и отметил про себя, что наконец-то справился с первой половиной дела, которое ему предстояло выполнить. После этого он собрал инструменты и отправился на противоположную часть русла. Здесь было то же самое, что и на том берегу, возле которого только что Ильяс хорошенько потрудился. Мужчина остановился перед невысоким обрывчиком, доходящим ему всего лишь до пояса. Он положил ломик и лопату на берег, а после этого сам выбрался из русла. Медлить было нельзя. Ильяс обратил внимание на то, что туман, не так давно показавшийся у западной части пастбища, всё больше и больше заволакивает горную долину.
   Больше всего мужчина боялся не того, что всё вокруг будет затянуто непроглядной пеленой  « он днём и ночью, в любую               
погоду, хорошо ориентировался на местности, в том числе и в окрестностях горного пастбища, ведь не первый раз тут находился»,  а того, что снова пойдёт дождь, хуже того-ливень, и тогда, возможно, сойдёт очередной селевой поток. В результате этого сложнее будет присматривать за основной частью отары, и искать исчезнувших животных. Поэтому, долго не раздумывая, Ильяс принялся за работу. На восточном берегу русла грунт поддавался ломику и лопате труднее, чем на западном. Хотя почву у края обрыва чабан убрал, в общем-то, без особых проблем. Здесь лопата входила в землю, как в масло.  Но после этого начались сложности. Больших камней, конечно, не попадалось, но за то штык лопаты постоянно нащупывал мелкий галечник, перемешанный с глиной.
 
 Камни, конечно, раскопать проще. Не составит труда и галечник раскидать. Проще простого разрыхлить самую уплотнённую почву. Но когда в грунте, состоящем преимущественно из глины, попадается галечник, возникает проблема. Невозможно работать ни ломиком, ни лопатой. Лопата, вонзаясь в землю, не входит на необходимую тебе глубину, без конца останавливаясь даже перед мелкими камешками. А ломик после себя оставляет лишь отверстия, равные его толщине. Только при помощи ломика с грунтом не справишься. Но Ильяс не унывал. Он уверенно брал в руки то ломик, то лопату, и дело, хоть с трудом, но продвигалось. Конечно, всё шло не так, как хотелось бы. Однако чабан убирал грунта всё больше и больше, оставляя после себя новые и новые сантиметры тропинки, при помощи которой он рассчитывал вывести животных из речки. Раньше мужчина и предположить бы не смог, что, работая чабаном, ему придётся вот таким, не совсем обычным способом, прокладывать дорогу для своих непослушных овечек.
 
   Всякое случалось с Ильясом за долгие годы его нелёгкой чабанской жизни. Нередко приходилось блуждать с овцами по горным хребтам, прежде чем удавалось вдоволь напоить животных, случалось, что ранней весной отара в степи в снежную пургу попадала. Не раз бывало и такое, что по нескольку часов подряд приходилось мыкаться с овцами под проливным дождём. Но вот о том, что возле горного пастбища сойдёт сель, который тоже, оказывается, может преподнести свои сюрпризы, чабан даже не помышлял, и не был готов к этому. Что поделаешь…     От жизни
можно ждать чего угодно, и даже самых неожиданных поворотов судьбы не в лучшую сторону…
 
   Нет, он вовсе не отчаялся оттого, что ради того, что необходимо переправить овец с одного берега на другой, ему придётся хорошенько попотеть с ломиком и лопатой в руках. Мужчину это не останавливало. Начиная копать землю, чабан чувствовал, как болят ноги в коленях и ноет поясница, но сейчас, разогревшись от работы, он больше не чувствовал ни боли, ни усталости. Ильяс по-прежнему за временем не наблюдал. Второй спуск к реке давался труднее, чем первый. Но мужчина не позволял себе передышек, и разогнулся лишь тогда, когда второй спуск к речке был полностью готов. Ильяс вначале обрадовался тому, что нашёл выход из трудной ситуации, но когда дело было сделано, он отчаялся. Да, он неплохо постарался и теперь, как ему казалось, и человек, и животные могли запросто спуститься к реке и выбраться на берег. Но ведь самая главная цель не достигнута. Овцы пока не найдены. И ещё не известно, сколько ему придётся мыкаться по ущельям и косогорам, прежде чем удастся разыскать непослушных сбежавших животных. Ильяс хотел верить, что найдёт их. В памяти волей-неволей всплывали события вчерашнего вечера, случившиеся с ним накануне наступления полной темноты. Вот овцы сбежали на косогор…  Вот он входит под кроны ёлок… Вот он гонится за овцами и они скрываются в вечернем полумраке… А что, если я не смогу отыскать тех упрямцев, которые отбились от отары и убежали неизвестно куда… Тогда ради чего вся эта суета… Ради чего эта бессонная ночь и всё прочее…
   Нет, как глупо всё получилось… К чему было вчера вечером сидеть и наблюдать за теми упрямцами, которые вначале спокойно пили воду, а потом убежали… Надо было вовремя их вернуть в отару и всё было бы нормально. Всё это лень, но больше всего жалость…  Хотелось напоить этих упрямых, непослушных овечек.  А те овцы, которые уже находились в загоне… Разве они пить не хотели…  Задаваясь всё новыми и новыми вопросами, Ильяс вспоминал маршрут, по которому возвращал овец на горное пастбище. Овцы не раз переходили вброд ту речушку, по которой сошёл сель, и чабан давал животным возможность, чтобы они могли утолить жажду. Хотя о какой жажде можно было речь заводить - ведь в то время, когда овцы возвращались на пастбище, дождь то прекращался, то начинался снова.
   Животные на пути к месту своего ночлега без конца хватали влажную траву, и жажда их, по представлениям чабана, вовсе не мучила. Так что и те непослушные животные, которые сбежали с горного пастбища, не столько хотели пить, сколько хотели показать свою капризную натуру, потому что для этого появилась возможность. Нет, для чего он уступил овцам…  Но что теперь… Укоряй себя -_не укоряй, упрекай - не упрекай, хочешь- не хочешь, будешь считаться с тем, что произошло. В конце концов можно было и смириться с тем, что пропали какие-то три с лишним десятка овец, вдруг подумалось Ильясу… Подумаешь, не найду… Люди поймут, простят пропажу… Стихийное бедствие - не тяп- ляп. Ну, а если не простят и не поймут…  Придётся возмещать недостачу. Это тоже труда не составит. У него свои овцы не только с собой на горном пастбище. Кроме них в предгорном посёлке осталось четыре десятка голов, за которыми присматривают престарелые родители. Одним словом, он запросто возместит своим односельчанам убыток. Но проблема вовсе не в этом. Ильяс хорошо понимал, что килограмм мяса, шерсти и овчина имеют на рынке свой денежный эквивалент. Но как с его помощью выразить бессонные ночи во время окота овец, если, почти, не смыкая глаз, приходится принимать пополнение. Как соотнести с деньгами бессонные ночи, промозглый ветер, дождь, сырость, грязь, слякоть… 
 
  Стоит ли столько мучиться, выращивая овцу, а потом потерять её только по той причине, что ты вовремя её в загон не закрыл. Нет, всё-таки интересно, сколько сейчас стоит килограмм баранины… Цены постоянно менялись, а наш герой давненько не был на рынке. Он вдруг поймал себя на мысли, что не вовремя занялся подсчётом убытков. В нём вдруг возобладал здравый смысл. Да, овец в народе считают глупыми животными, но всё-таки животными, то есть живыми существами. И ещё неизвестно, хорошо ли себя сейчас чувствуют те овцы, которые вчера убежали из отары… Да, каждое живое существо, в том числе и человек, хотят быть свободными, когда никто не будет указывать, куда идти, что есть и что пить. Но что лучше для овец, подчиняться чабану, и быть сытыми да напоенными или бродить неизвестно где, подвергая себя опасности.    
   
   Ильяс не припомнил случая, чтобы специально морил голодом овец или не позволил им напиться, когда они испытывали жажду. А вдруг там, куда сбежали животные, и травы мало, и напиться негде. С утолением жажды у его сбежавших овец проблем, скорее всего, не возникнет. Ведь после сильного дождя - всюду влажная трава. А она в каком-то смысле компенсирует то количество воды, которое необходимо овце. Ильяс больше переживал о том, что есть ли хорошая трава в том месте, куда сбежали овцы. Он знал, что среди тех ёлок, в которые сбежали овцы, есть большие поляны с обильным травостоем. И всё-таки…
   Мужчина пытался поставить себя на место овец. Он пробовал представить себе такую ситуацию, когда человек ушёл из дома неизвестно куда, потому что рядом не оказалось человека, который бы наставил на путь истинный. А Ильяс ведь и был для овец ни кем иным, а именно тем человеком, который должен был вовремя проследить за упрямцами. Что ж, не смог вчера повести овец куда следует, так пусть теперь меня ведёт провидение, а может быть кривая…    Говорят же, будь, что будет, куда кривая выведет…  «Кривой»  в нашем случае для Ильяса был его внутренний голос, который подсказывал, что надо идти и искать исчезнувших вчера вечером овец, а за это время с отарой ничего не случится. Наш герой не был суеверным человеком…   Но кто из нас в критической ситуации не скажет, о, господи, или, ну, и дьявол с тобой…
 
    Как неумолимо быстро летит время. Чабану казалось, что он, делая спуск к речке, затратил на это всего-то ничего, каких-нибудь несколько минут. Но на самом деле прошло часа полтора. Наручные часы, хранящиеся во внутреннем кармане пиджака, показывали без четверти семь. К тому времени окончательно рассвело. Окрестности довольно-таки хорошо просматривались, если не считать того, что со стороны западной части пастбища всё больше и больше надвигались тёмные, свинцовые тучи. Они ползли в сторону юрты Ильяса. Ничего хорошего погода не предвещала. Чабан всем своим существом готов был воспротивиться непогоде, но небесной канцелярии не прикажешь… Снова будет дождь, возможно, даже ливень… В хорошую погоду в это время на горном пастбище обычно уже появляются туристы, или, наоборот, просыпались путешественники, оставшиеся здесь с ночёвкой. Но сегодня, как, впрочем, за всю последнюю неделю, в горах шаром
покати. Люди не торопились выбираться на природу. В ближайшие дни на джайляу тоже, скорее всего, никто не появится, подумалось в те минуты чабану. Ведь ещё не известно, что сель натворил в его предгорном посёлке и в тех населённых пунктах, по которым протекает речушка. Воображение чабана рисовало развороченные селевым потоком мосты, затопленные дома, которых было немало у самого русла реки. Эх, непогода.  Ильяс жалел себя, своих животных и всех тех, кто, по его представлениям, мог пострадать от селя. Но, что он мог изменить? Чем помочь? Задумываясь над этим, он возвращался к своей проблеме. Надо идти и сделать всё, чтобы найти потерявшихся овец. Ильяс забросил на плечо ломик и лопату, и медленно побрёл в сторону юрты.
 
    Ещё вчера чабан с трудом бы поверил в то, что произошло с ним и с его отарой за прошедший вечер и ночь. Но что бы не случилось, наш герой готовил себя к новым испытаниям. Он постоянно наблюдал за туманом, который надвигался с западной части пастбища. Тучи, упавшие вдруг с неба, уже были всего в двух или трёх сотнях метров от загона. С грустью, глядя в их сторону, чабан подошёл к юрте, поставил возле неё ломик и лопату, и отправился осматривать загон с овцами. Он волей-неволей посмотрел в сторону коней, находящихся неподалёку от его жилища. Гнедой жеребец, кобыла и жеребёнок по-прежнему паслись ниже юрты. Табун не преследовал хозяина, когда тот отправился к реке, чтобы сделать тропинки к воде. Всё это время он бродил где-то возле загона с овцами. Но когда чабан вернулся к юрте, пёс тут же завертелся возле него.
 
   -Ну, иди, иди ко мне, - приговаривал чабан. Он заглянул собаке в глаза,- ничего, скоро и для тебя работа найдётся,-  Ильяс протянул впереди себя правую руку, а Табун, в свою очередь, поднял свою правую лапу, и положил её в ладонь своего хозяина.

   - Ну, а теперь иди, иди,- ласково произнёс мужчина.
 
   Ильяс оставил пса и отправился в сторону загона с овцами. Табун вначале медленно побрёл вслед за хозяином, но, убедившись в том, что в его помощи пока не нуждаются, снова опустил голову, и, принюхиваясь к земле, словно ищет след исчезнувшего животного или человека, удалился за юрту. Переживает, промелькнуло в голове человека, когда он провожал взглядом своего верного помощника. Ничего, то ли ещё будет, подумалось
вдруг Ильясу, когда он отправился к загону, в котором находились овцы.
   
   Чабан, в общем-то, не был суеверным человеком. Да, он пытался верить в народные приметы, пробовал разобраться в них, но ничего полезного из этого для себя, увы, не извлёк. Он слышал про народную мудрость, в которой говорится, что если по ясному небу начинают плыть лёгкие перистые облака, вытянутые в более или менее различимые линии, то жди непогоды. Ильяс обращал внимание, что вслед за этим иногда действительно начинался дождь. Но испортившуюся погоду мужчина никогда не связывал с народной приметой, а считал её просто совпадением. Но вместе с тем случалось так, что какое-то недоброе предчувствие вселялось в нашего героя, и вслед за этим действительно происходило что-то из ряда вон выходящее. Если вы помните, Ильяс минувшей ночью обратил внимание на то, что и кони, и пёс, и овцы излишне, по его мнению, беспокоились. Перед тем, как сошёл селевой поток, Табун то принимался рыть землю, то протяжно скулил, кони носились, как угорелые, а овцы собрались в кучу возле западной стенки загона. Ильясу тогда казалось, что всё это не спроста. И вот тебе результат… Сель сошёл во второй раз. Неужели он сойдет в третий раз, и в четвёртый? Но не это теперь пугало чабана. Возникновение какой-то новой проблемы  Ильяс начал связывать с ёлками, стоящими сразу за северной частью загона. Нет, всё-таки неудачно мужики выбрали место для ночлега овец. Ведь можно же было его сделать чуть подальше от хвойных деревьев. А то установили загон прямо возле леса.
 
   Возле того места, где Ильяс провёл минувшую ночь, росло чуть больше дюжины невысоких тянь-шаньских елей. Их высота не превышала десяти-пятнадцати метров. Кроме этого, в восьми или десяти метрах от изгороди загона  стояла большая одинокая тянь-шаньская ель. Диаметр её ствола у основания, по меркам чабана, составлял около метра. На высоте семи или восьми метров ствол разделялся надвое, неся на себе сразу две макушки, вымахавших метров на пятнадцать. Ёлки и овцы казались нашему герою несовместимыми вещами. Овцы, считал Ильяс, по своему происхождению, по своей сути являются степными животными. А в степи, как известно, ёлки не растут. И только по стечению обстоятельств, только потому, что рядом с предгорным посёлком
травы не хватает, овец приходится на лето отправлять на горное пастбище. Ильяс, конечно, выпасал овец неподалёку от хвойного леса. Это было выгодно, потому что рядом с ёлками, как правило, много сочной и питательной травы. Но это вовсе не значит, что животные должны укладываться на ночлег рядом с ёлками. Итак, это, во-первых. Во-вторых, Ильяса не устраивало соседство загона с ёлками по той простой причине, что в горах водятся снежные барсы и рыси. Да, мы уже упоминали о том, что эти хищники пока не создавали проблем для нашего героя. И всё-таки чабан был наслышан о том, что рыси и снежные барсы иногда забираются на деревья, ждут жертву, а когда она появляется под кроной, прыгают на неё сверху и умертвляют её.
 
   В какие-то минуты Ильясу мерещилось, что на том месте, где у большой ёлки ствол разделяется на две макушки, притаилась рысь, выжидающая момент, чтобы напасть на овцу. И, наконец, третьей причиной, по которой чабану не нравилось то место, где находился загон, являлось то, что рядом была речка. Мужчина был далёк от мысли, что селевая масса затопит овец, закрытых возле юрты за деревянными жердями. Он боялся, что если снова сойдёт селевой поток, то овцы опять собьются к западной части изгороди. Потом сильно на неё приналягут, и она упадёт, а после этого животные разбредутся по пастбищу, и попробуй их собери, когда всюду туман. Чабан снова и снова приходил к выводу, что загон необходимо переносить в другое место. Если бы овцы не исчезли, чабан был готов этим заняться прямо сейчас. По представлениям Ильяса это большого труда не составляло. Он мог бы выпустить животных, отогнать их как можно дальше от речки, а после этого бы делом занялся. Ведь и раньше ему приходилось одному переносить загон с места на место.
 
   Ильяс внушал себе, что в ближайшее время с овцами, находящимися в загоне, ничего не случится. Он, конечно, с грустью смотрел на животных, огороженных деревянными жердями. За минувшую ночь и за утро, которое только-только начиналось, они практически уничтожили траву под своими копытами, и есть животным было практически нечего. Но чабан всё-таки надеялся, что в ближайшее время найдёт овец, сбежавших из отары. С этой надеждой он решил отправиться на поиски животных. Он верил, что в этом ему поможет Табун и гнедой жеребец.
 
    Ильяс оседлал коня, взобрался в седло и медленно отправился в сторону тропы, которую он сегодня при помощи ломика и лопаты сделал для того, чтобы можно было перебраться на противоположную часть лога. Вначале он ехал вдоль обрыва, поторапливая коня тем, что иногда легонько прикасался каблуками сапог к бокам животного. Конь охотно подчинялся хозяину. Он вдоволь насытился свежей травой, находясь со вчерашнего вечера без работы. Поэтому жеребец даже не пытался наклонить голову, чтобы ущипнуть траву. Конь покорно шёл вдоль обрыва, образовавшегося после схода селевого потока, изредка похрапывая и вскидывая головой. Табун вначале бежал вровень с жеребцом, но потом немного отстал и принялся рыть землю. Он время от времени тыкал мордой то в какую-то ямку, то в какую-то кочку. Ильяс не придавал значения тому, что пёс без конца отстаёт. Он был уверен, что Табун в любое время догонит его и если надо будет, то обязательно сослужит верную службу.
 
   Ильяс всё больше и больше удалялся от юрты. Какой-то сиротливой и одинокой она казалась ему в эти минуты. Мужчина много раз оставался один со своей отарой в горах. Его не пугало то, что он остался один на один с природой, с овцами, с этим небом, затянутым сейчас тучами. Не само одиночество раздражало мужчину, не то, что рядом нет человеческой души. Ильяс нормально чувствовал себя в горах, если рядом не было ни жены, ни сына. Ему было терпимо, если не заглядывали туристы, отважившиеся подняться на горное пастбище. В данные минуты Ильяса больше всего пугала неизвестность. Что будет дальше?  Какой сюрприз природа ещё преподнесёт?  Смилостивится ли она или будет по-прежнему такой же коварной, как вчерашним вечером и минувшей ночью.
   Ильяс обычно не очень-то беспокоился, если пастбище заволакивало туманом. Но сейчас, оглянувшись в сторону юрты, чабан не на шутку забеспокоился. Клубы тумана, надвигавшиеся с западной окраины пастбища, вплотную подошли к месту обитания нашего героя. Они вначале как будто проглотили загон с овцами, затем юрту, а после этого в клубах белого тумана со свинцовым оттенком исчезла кобыла с жеребёнком, пасущаяся возле жилища чабана. Туманом заволокло край пастбища, у которого мужчина сидел вчера вечером, когда сильно болела поясница, но надо было, во что бы то ни стало спуститься к речке и
вернуть овец, сбежавших их отары. Он уже пожалел о том, что, может быть, проявил излишнюю жалость к овцам, позволив им напиться. Не стоило вообще отпускать их к реке. Ну, что стоило ему не отпускать коня и не «на своих двоих», а при помощи гнедого жеребца собрать вовремя всех овец и закрыть их в загоне. Теперь ищи их, свищи…   Ах, эта вечная жалость к животному существу…  Ильяс и корил себя, и ругал, но что теперь…  Что было-то было…  Заварил кашу-расхлёбывай…
 
    Осторожно ступая, конь спустился к речке, по той дорожке, которую чабан сделал сегодняшним утром. С такой же осторожностью, петляя между всюду торчащими камнями, гнедой жеребец  преодолел скалистое основание русла, и вынес своего хозяина на противоположный берег. Ильяс обратил внимание на то, что небольшая пойма реки была всюду устелена слоем грязи, выброшенной селевым потоком. Везде валялись камни, размером с хорошую тыкву. Кое-где встречались и валуны, за которые могла бы запросто спрятаться овца. Виляя между камнями, конь, утопая в грязи, перенёс чабана на противоположный берег. Табун, бегущий вслед за конём, тоже перебрался на косогор, по которому сейчас поднимался Ильяс. Кобель вначале шёл медленно, озираясь на свои лапы, вымазанные грязью. Но потом, видимо, смирился со сложившейся ситуацией и, обогнав хозяина, побежал в сторону леса. Ёлки росли в полусотне шагов от реки. Войдя в них, кобель остановился, ожидая Ильяса. Вслед за этим конь вынес чабана к ельнику и, петляя между хвойных деревьев, медленно поднимался по косогору. Мужчина неплохо ориентировался в здешнем лесу.    

   Он вначале решил пересечь его с запада на восток. Проехав в этом направлении сотню, другую метров, Ильяс остановил коня, давая ему отдышаться. Рассматривая ели, растущие по косогору, чабан ловил себя на мысли, что каким-то угрюмым и унылым казался ему сейчас этот привычный безмолвный лес. В это время года обычно в горах повсюду слышались птичьи голоса. Но сейчас стояла какая-то необыкновенная тишина. Ни карканья ворон, ни говора сорок, ни ударов дятла по дереву… Горные животные тоже не давали знать о себе. В хорошую погоду в эти ёлки нередко заходили теки, спускаясь со скал. Но сейчас не было даже признаков того, что эти козлы, обитающие в высокогорьях Заилийского Алатау, появлялись здесь.
 
  Всё, как будто притаилось или вымерло. Ильяса эта тишина настораживала. Нет, не случайно птицы и дикие животные держатся подальше от ущелья, по которому уже дважды за последние сутки сошёл селевой поток. Неужели всё-таки возможен ещё один, а, может быть, и не один удар беспощадной стихии. Весь этот безмолвный лес, вся эта настораживающая тишина говорили о приближении непогоды и новых испытаний. Ильяс тронул коня каблуками сапог под бока, и отправился дальше. Перед его глазами открывалась местность, свободная от хвойного леса. Деревья, как будто раздвинулись перед мужчиной, а впереди него распростёрлась огромная поляна, поросшая разнотравьем да мелким кустарником. Продвигаясь по ней, Ильяс постоянно опускал глаза к земле, надеясь увидеть овечий помёт или истоптанную траву. Но ему, к сожалению, не удалось обнаружить даже признаков того, что здесь вчерашним вечером или сегодняшним утром появлялись овцы. Но где они могут быть?  Ильясу почему-то казалось, что сбежавшие овцы будут находиться именно здесь, в той части леса, которая находится восточнее юрты. Но он ошибался.
   
  И всё-таки чабан решил осмотреть ту часть склона, напротив которого находилась юрта. Конь послушно отправился вниз по косогору. Скользя передними копытами по мокрой траве, конь осторожно передвигался между высохшими кустами можжевельника, спуская своего всадника всё ниже и ниже. Проехав метров четыреста или пятьсот, чабан оказался напротив юрты. Здесь была совершенно иная картина. Под копытами коня всюду валялся овечий помёт. Ильяс вначале обрадовался, что наконец-то вышел на след своих исчезнувших животных. Но спустя минуту, другую приуныл, овечий помёт был не свежим. Животные здесь были вчера, сразу после того, как сбежали из отары. Чабан пришёл к такому выводу, когда обратил внимание на то, что испражнения животных сильно раздроблены каплями дождя. Мужчина не рассчитывал, что овцы уйдут ещё ниже, и поэтому решил возвратиться в лес. Он снова поднимался в сторону ельника и оживился, что нашёл способ, при помощи которого можно обнаружить животных. Но не долго чабан наслаждался приподнятым настроением.   
 
   
   Он снова упал духом, когда обратил внимание на то, что юрта, которая хорошо просматривалась с горы, исчезла в клубах тумана. Неужели снова хлынет ливень и опять сойдёт селевой поток… Обычно плохая погода не страшила чабана. Вот и сейчас, несмотря на то, что промокла рубашка, и брюки от влаги буквально прилипали к ногам, Ильяс не унывал. Всё происходящее с ним он воспринимал как должное. Мужчина боялся лишь того, что снова обрушится ливень и где-нибудь в горах сойдёт оползень, который может стать причиной очередного селевого потока. В этом случае возникнет ещё одна проблема. Необходимо будет не только самому перебираться через затопленный лог, но и найти способ, чтобы переправить коня на пастбище. А овцы найдутся… Куда им деваться… Утешая себя этим, чабан вместе с тем беспокоился. Он с трудом представлял себе, что сможет переправить коня на пастбище через лог, если по нему снова сойдёт селевой поток. Нет, надо спешить. Нельзя расслабляться. Чабан тронул коня каблуками сапог под бока и отправился дальше. Перед нашим героем открывалась почти та же самая картина. Под ногами коня была такая же мелкая трава, как возле юрты, а вокруг высились тянь-шаньские ели.
   
   Пересекая лес и петляя между кустами можжевельника, Ильяс вслушивался в безмолвие леса. Его настораживала и пугала, царящая вокруг тишина. Он раньше не придавал значения тому, что в этом захолустном и довольно-таки диком уголке природы бывает такая необыкновенная тишина. Мы уже говорили, что чабан много лет подряд находился на горном пастбище. Однажды он с женой и сынишкой отправился за дикой малиной, которая поспевает здесь лишь в конце лета или начале осени. Они долго петляли поблизости с ёлками, прежде чем наполнили свои крохотные корзинки ягодами. Во время передышек чабан и его близкие обращали внимание на то, что тут же над их головами появлялись сороки. Эти беспокойные птицы без конца верещали, перепрыгивая с дерева на дерево. Обращая внимание на это, Ильяс пришёл к выводу, что если где-то рядом беспокоятся эти неугомонные птицы, то с вами по соседству находятся либо люди, либо животные. Он нередко наблюдал за тем, что если над макушкой ёлки кричали сороки, то тут же из-под неё появлялся дикий козёл или стая птиц. При помощи этих неугомонных белобоких птиц Ильясу иногда удавалось отыскивать овец. Сороки нередко верещали именно там, где паслись животные, отбившиеся от стада. Это происходило в
любую погоду. Вот и сейчас чабан постоянно вслушивался в тишину леса, но ни сороки, ни что-то другое не подсказывало ему то, что где-то рядом находятся овцы.
 
   Раньше Ильяс с трудом поверил бы в то, что ему придётся бродить по этим крутым косогорам со столь необычной целью. Разыскивая животных, он и раньше нередко попадал в более сложные ситуации. Однажды весной он потерял овец прямо возле своего посёлка. Как-то в середине марта наступила сильная оттепель. На некоторых солнцепёках земля, оттаявшая от снега ещё в конце февраля, обильно зеленела молоденькой травой. Чабан выгнал своих овец за пределы своего приусадебного участка. Животные почти до полудня щипали траву, и ничего не предвещало беды. Но вдруг поднялся сильный ветер, со стороны посёлка, в котором жил Ильяс налетел туман, а вслед за этим поднялась пурга. Ветер едва не сбивал с ног. Овцы жались друг к другу, а снег мёл, как в январе. Туман застелил окрестности, и даже по солнцу было трудно ориентироваться. Его ярко-белая точка едва не тонула в свинцово-серых облаках, застилавших небо. Ильяс долго блуждал возле своего посёлка, прежде чем вернулся с овцами домой.

   Конечно, если человек привыкает к горам, то в них проще ориентироваться, чем в степи. Сообразить, казалось бы, проще простого. Например, если ты ушёл от своей юрты вверх по косогору, то возвращаться к ней нужно, передвигаясь вниз. Чабан с молодых лет зарубил себе это неписанное правило, как в народе говорят, «на носу». И всё-таки он боялся заблудиться. Мужчина опять забеспокоился, когда клубы тумана, заволакивающие пастбище, юрту и загон с овцами, хлынули по косогорам, на которых высились тянь-шаньские ели. Он то подгонял коня, то останавливал его, и снова прислушивался к безмолвному лесу. А гнедой жеребец то выносил его на невысокий хребет, то опускал в небольшое ущелье. Перевалив три или четыре хребта, Ильяс остановил коня, давая ему перевести дыхание. Он чувствовал, как у жеребца подрагивают мышцы ног и живота, но конь, отдохнувший за ночь, вёл себя, в общем-то, покорно. За то Табун никак не мог угомониться. Он то забегал вперёд чабана, то отставал,  то принимался лаять в сторону нижней части косогора.
   
   В какой-то момент чабан призвал кобеля к порядку, прислушался к безмолвному лесу и … Опять никаких результатов. Вокруг - ни звука. Овцы, как будто канули в воду. Нет, нет, нет, чабан не
допускал мысли о том, что овцы исчезли навсегда, и не прекращал поиски. Наступали минуты, когда Идьяс, пытаясь отвлечься от грустных мыслей, вспоминал прошлое. Так, вспоминая о былом, мужчина спустился ещё в один лог, и обнаружил на земле ствол полусопревшей тянь-шаньской ели. Она лежала макушкой вниз по ходу ущелья. Ветки на стволе давно сопрели, но за то вокруг погибшей лесной красавицы выросло множество лоз дикой малины. Здесь были как молодая поросль, так и прошлогодние лозы, на которых ягоды едва достигли размера спичечной головки, несмотря на то, что стояла вторая половина лета. Где-то в низовьях малина давно отошла, а здесь, высоко в горах, ещё и спеть не начинала. В районе пастбища она созревает в конце августа или в начале сентября. Вот тогда-то можно будет пройтись по этому лесу не только ради спортивного интереса, думалось в те минуты Ильясу. Он надеялся, что сходит за малиной в этот лес вместе с женой и сынишкой, а зимой, как обычно, на его столе будет малиновое варенье…  Не мешало бы и сейчас ложечку проглотить… Вкусно… Ароматно…

 
   От воспоминаний о малиновом варенье началось обильное слюноотделение во рту, и заурчало в желудке. Он со вчерашнего дня ничего не ел. Но голод почему-то не одолевал его. Всякое воспоминание о пище и отдыхе тут же исчезало, едва перед глазами вставали образы исчезнувших овец…  Но где они могут быть, беспокоился Ильяс. С того времени, как он отправился на поиски овец, прошло с полчаса, а ему казалось, что прошла целая вечность… Не зря говорят, что хуже всего ждать и догонять. Чабан снова и снова убеждался, что народная мудрость права. Наступали моменты, когда ему просто мерещилось, что за кустами и деревьями мелькают спины овец. Но когда он подъезжал к этим деревьям и кустарникам, то убеждался, что овец рядом с ними нет. Обманчивое видение иногда мешало мыслить и принимать правильное решение.
 
    Лес по-прежнему был окутан туманом. Окрестности просматривались только на сотню-полторы сотни шагов. По мере того, как Ильяс всё больше и больше углублялся в лес, видимость, по его представлениям, ухудшалась. Только бы не сломаться, только бы обнаружить овец. Эта заветная цель постоянно преследовала чабана. Мысли волей-неволей сосредоточивались на одном и том же. Но, ему внезапно пришлось остановиться оттого, что не давало покоя. Ильяс обратил внимание, что на правом рукаве плаща появились свежие капли дождя. Погода снова закапризничала. Небо, затянутое непроглядной туманной пеленой, опять расщедрилось на осадки…  И когда всему этому будет конец…  Или снова придётся мокнуть… Это же сколько надо терпения и выносливости…  И зачем вчера вечером отпустил коня раньше времени… Для чего, спрашивается, овец к реке отпустил…

   Они ведь в общем-то пить не хотели… Нет, довольно жалеть этого жеребца и кобылу. На то они и кони, чтобы на них ездили. В конце концов, зачем взял с собой два коня. А для того, чтобы на одном ездить, а другой в это время пусть отдыхает…  Сколько раз чабан пытался поступать так, как пробовал сейчас себе внушать. Но всякий раз, когда появлялась возможность обойтись без коня, он отпускал его. Такая практика ухода за животными давала, по представлениям Ильяса, свои результаты. Кони успевали хорошо отдохнуть, и в любую минуту были готовы к большому переходу отары, выручая хозяина в трудной ситуации. Но вчера, похоже, был не тот случай, когда надо было отказаться от услуг того же гнедого жеребца…  Чабан и клял себя, и корил уже в который раз, но что было-то было…  Теперь ничего не изменишь.
 
    Слякоть, сырость, грязь, то прекращающийся, то начинающийся дождь,- всё это однообразие, словно, усыпляло сознание  и притупляло чувствительность. Ильяс ловил себя на мысли, что какое-то безразличие одолевает его. Наступали моменты, когда хотелось на всё махнуть рукой и вернуться в юрту. Но вместе с тем что-то останавливало от этого опрометчивого шага. Нет, он должен, он просто обязан найти исчезнувших овец. Сил и уверенности, наверное, прибавлялось, когда он обращал внимание, что погода ещё больше испортится. Всё говорило только об ухудшении погоды - и моросящий дождь, и туман, и холодный ветер, которым тянуло вверх по ущельям. А, может быть, чабану просто мерещилась непогода. Ведь ветер, дующий со степей, обычно приносит в горы тепло. Но сегодня, по мнению чабана, всё было наоборот. Неужели Ильяс воспринимает окружающий мир не так, как раньше…  А может быть и в нижней части гор воздух настолько остыл от обильных дождей, что в горы он, кроме тумана
и дождя, больше ничего не приносит. В голову лезло только плохое. А что хорошего может прийти на ум в его положении.
Передние ноги коня, несмотря на хорошие подковы, вдруг разъехались в стороны, и жеребец напрягся всем телом, оседая на задние ноги. Чтобы не упасть вместе с конём, Ильяс потянул уздечку на себя, а затем правый гуж вожжей потянул на себя сильнее левого.
   
  Конь вначале остановился, но потом, повинуясь хозяину, взял чуть вправо и прекратил спускаться по косогору. Когда жеребец успокоился, мужчина прислушался. Тишина… И ничего, кроме неё… Лишь макушки дикой рябины, которая то здесь, то там появлялась между ёлок, раскачивало от внезапно нахлынувшего ветра. Конь неожиданно дрогнул ушами, а пёс, сидя на задних лапах впереди чабана на мокрой траве, вдруг повёл мордой в сторону нижней части ущелья. Затем он довольно-таки громко тявкнул несколько раз, и повернулся в сторону хозяина. Молчание пса насторожило Ильяса. Он тоже стал вслушиваться в тишину. И вдруг ему не то показалось, не то померещилось, что откуда-то из нижней части ущелья донеслось едва уловимое для слуха блеяние овец. Вот они… Да… Да… Они там… Эх, вы, мои беглецы… Ильяс верил и не верил своему слуху. Но теперь почему-то больше доверял не глазам и ушам, а своей интуиции, которая редко подводила его. Метрах в тридцати от мужчины высилась могучая тянь-шаньская ель. Её нижние ветки свисали почти до самой земли.

    Что-то звало и подсказывало, что надо обязательно побывать под кроной этого дерева. Ильяс подъехал поближе, сошёл на землю и отправился под ёлку. Здесь лесная подстилка была всюду усыпана свежим овечьим помётом. Чабан услышал своё учащённое сердцебиение, и ощутил, как в такт ему запульсировала вена на правом виске. Порывы нахлынувшего ветра снова и снова доносили блеяние овец… Они… Они… Точно… Это мои овцы, обрадовался мужчина. Угораздило же их занести в эту глухомань. Здесь ведь даже негде напиться. По небольшим ущельям, которые преодолел Ильяс, ни одного родника… Да овцы, по понятиям чабана, в настоящее время и не нуждались в воде. Её хватало в виде росы на траве. Мы уже об этом говорили. Но тогда что их занесло в такую глухомань… Свежая и сочная трава… Но чем она хуже на пастбище…  Нет, скорее всего, человеку ни за что не понять, почему овцы отбиваются от отары.

   Ильяс вышел из-под ёлки, сел в седло и направил коня вниз. Он оживился, когда спустился по косогору ещё на сотню, другую метров, и увидел, что возле кустов дикой рябины пасутся овцы.  Нет, надо же, а… Для чего ушли в такую даль… И чего им на пастбище не хватало… Чабан задавал себе одни и те же вопросы. Ильяс почувствовал себя уже не жалким просителем, что он готов на всё лишь бы овцы нашлись, а хозяином положения. Объехав раскидистые ветки рябины, чабан едва не вплотную подобрался к животным. Они бродили рядом с кустами рябины и смачно щипали траву.
   
   - Табун, ату их, ату!- кричал чабан. Пёс в тот же миг быстро пустился вниз. Виляя между ёлок, он принялся за своё привычное дело. Кобель старался собрать овец где-нибудь в одном месте. Чабан тоже не оставался в стороне. Он направил коня правее, проехал пару десятков метров и решил спуститься вниз по косогору. Где-то в нижней части ущелья раздался громкий лай Табуна. Чабан был уверен, что кобель спустился в самую нижнюю часть косогора и уже едва не наполовину обогнул ту площадь, по которой паслись овцы. Пёс без конца лаял в сторону непослушных животных, и они, подчиняясь собаке, послушно шли навстречу Ильясу. Это и радовало мужчину, и вместе с тем угнетало, потому что ветер усиливался, а капли дождя всё сильнее и сильнее ударяли в лицо. Чабан, несмотря на то, что доверял кобелю, всё-таки решил спуститься в нижнюю часть косогора, откуда доносился лай его верного помощника. Он знал, он верил, что Табун постарается не оставить в этой глухомани ни одной овцы, но всё-таки… Животное есть животное… Вдруг что-то не доглядит.
 
   Ильяс решил вслед за Табуном проехать по периметру того места, по которому разбрелись овцы.  Иногда чабану казалось, что раньше ему не приходилось насиловать коня так, как в эти минуты. Гнедой то скатывался, почти падая на передние ноги, то, опускаясь на задние, едва не скользил крупом по мокрой траве. Ильяс мысленно жалел и поддерживал своего верного помощника. В его голове было только одно, выручай и вынеси. Он просил об этом и коня, и не прекращал молиться, вскидывая голову к небесам, и всевышний, наверное, услышал человека. Чабан добился того, чего хотел. Он всё-таки спустился в ту нижнюю часть косогора, куда, по его представлениям, могли уйти овцы. Но ни одного животного здесь не обнаружил. Молодец, Табун. Всех собрал до одного, ликовал Ильяс и принялся подниматься вверх. Жеребец теперь шёл с большей уверенностью, несмотря на то, что ему приходилось не спускаться, а идти на подъём. Ильяс опять почувствовал, как стучит в висках и учащается сердцебиение. Но это состояние охватывало человека не оттого, что проблема, наконец, решена. Он понимал, что предстоит сделать ещё немало, прежде чем непослушные овцы окажутся на месте. Но всё же то главное, к чему стремился чабан, было сделано. Он нашёл овец.
 
    Ветер то затихал, то усиливался. Капли непрекращающегося дождя уже хлестали в спину, а не в лицо. Петляя между ёлками, чабан следил за тем, чтобы овцы все до единой поднимались вверх по косогору. Лай кобеля доносился то справа, то слева от чабана.
    
 
   -Табун, так их, так !- кричал чабан вслед за тем, как впереди него появлялись овцы, которых кобель выгонял из-под ёлок. Видя, что Табун служит старательно, чабан радовался, вчерашние грехи несчастный отрабатывает. И тут же задавался вопросом, а какой, собственно говоря, у него грех передо мной? Тот, что овцы вчера сбежали. Ну, давай всё теперь валить на кобеля, на коня, на погоду, на селевой поток. Ильяс всё больше и больше приходил к выводу, что сам во всём виноват. И в том, что вовремя не переобулся, и в том, что не воспользовался услугами своего коня, и в том, что вовремя не закрыл животных в загон. И на самом деле… Для чего я взялся пасти овец после того, как мои помощники уехали. Надо было сразу овец в загон закрывать… И точка… Ведь ясно же было, что погода испортится… Нет же… Надо было убедиться, что возникнут проблемы… И вот, пожалуйста… Чабан решил больше не рисковать животными, как это он сделал вчера. В эти минуты он обратил внимание на то, что овцы, идущие впереди своих собратьев, достигли того места, где всех животных надо поворачивать вправо…   Да, да, именно здесь надо разворачивать овец. Вон та самая ель со сломанной макушкой, возле которой я поворачивал вниз, когда забеспокоился Табун, и я услышал где-то внизу блеяние исчезнувших овец.

     Ильяс направил коня влево, обогнал животных, поднимающихся вверх, и через пару минут животные шли уже не вверх по косогору, а брели на запад, в ту сторону, где находилась юрта.  Ильяс не хотел, чтобы в это непогожее утро у него возникали новые проблемы с животными. Ухаживая за животными, можно сказать, всю жизнь, чабан частенько угадывал, когда могут возникнуть проблемы, и пытался их предотвратить. Правда, интуиция иногда подводила Ильяса. Например, вчера вечером наш герой не смог предположить, что из-за какого-то незначительного упущения ему придётся лихорадочно работать лопатой и дважды мотаться по лесу в поисках овец. Сейчас он тоже боялся, чтобы животные не разбежались. Поэтому внимательно сопровождал своих подопечных.
    Они послушно шли всё дальше и дальше на запад, то, спускаясь в лог, то выбирались из него по крутому косогору, и выходили на очередной хребёт. Незадолго до того, как Ильясу оставалось преодолеть всего два небольших лога, снова налетел шквал сильного ветра. Вслед за этим повторилось то же самое, что произошло вчера вечером, когда чабан вошёл в юрту, чтобы переодеться. Где-то в стороне от него вначале что-то сильно хрустнуло, потом что-то громко затрещало и, наконец, раздался сильный удар чего-то тяжёлого о землю. Чабан вздрогнул всем телом оттого, что не ожидал этого громкого звука. Животные тоже отреагировали на этот неожиданный грохот. Табун принялся лаять, конь с усилием дёрнул головой, едва не вырывая из рук мужчины уздечку, а овцы бросились бежать в разные стороны. Ильяс предполагал, что произошло. По его представлениям где-то недалеко от юрты рухнула макушка ёлки. Именно макушку оторвало от ствола, а не целое дерево упало, уверял себя чабан. Неспроста окрестности наполнились звуком, напоминающим о том, что сломалась древесина. Вот бы видеть всё это, машинально подумал Ильяс. Да, он втайне мечтал увидеть, как падают ёлки и ломаются их макушки, не выдерживая натиска стихии. Но потом вдруг отметал эту мысль, считая, что уж пусть лучше растут лесные красавицы и радуют глаз всех тех, кто поднимается в горы.
 
    Кобель, оживлённый весьма неожиданным громким эхом ломающейся древесины, быстро забегал то с одной стороны передвигающихся впереди хозяина овец, то с другой, и чабану оставалось лишь не упустить из вида самых непослушных. Объезжая невысокие ёлки и проезжая под кронами больших лесных красавиц, Ильяс пытался делать всё, чтобы ни одна овца не осталась в этой глухомани. Животные, подгоняемые чабаном и
собакой, послушно шли в сторону пастбища. Мужчина помаленьку приходил в себя и пристально смотрел по сторонам. Метрах в тридцати от него, чуть ниже того места, где сейчас шли овцы, было огромное поваленное дерево. За многие годы и кора, и ветки у ёлки давно сопрели, а ствол покрылся мхом. Толщина ствола у основания поваленного дерева была около одного метра. А расстояние от макушки до корня составляло около тридцати метров. Таких ёлок, уничтоженных стихией в горах Заилийского Алатау, Ильясу приходилось видеть немало. Вспоминая о них, наш герой постоянно размышлял о той несправедливости, которая не даёт покоя каждому человеку.
    Он вспоминал то время, когда был мальчишкой. В те далёкие годы Ильяс жил в небольшом степном посёлке, где, кроме высоких карагачей да саксаула, ничего не росло. Когда с дровами возникали проблемы, он вместе с отцом и старшим братом частенько бродил по кустам, вдоль берега небольшой степной реки, собирая хворост и высохший саксаул. А здесь, в горах, много дров, и они никому не нужны. Попробуй, доберись в эту глухомань за дровами, думалось в те минуты Ильясу. От этих поваленных ёлок, находящихся недалеко от горного пастбища, для чабана проку не было почти никакого. Польза была лишь в том, что вокруг поваленных ёлок с годами вырастает много дикой малины. Вот и возле той ёлки, мимо которой сейчас проезжал Ильяс, росла молодая поросль и прошлогодние лозы малины. Чабан нередко вспоминал, как пару лет назад он вместе с женой и сынишкой отправился в лес за ягодами, и они не вернулись с пустыми руками.
 
    Воспоминания о близких людях бередили душу и отвлекали от тех проблем, которые свалились на чабана вчера и сегодня. Но как бы далеко не находился Ильяс от своих родных, он чувствовал их внимание, любовь и поддержку. Это придавало сил и уверенности. Вот бы только выдержки хватило, и природа была бы не такой жестокой по отношению к нему. Но какие бы мысли и чувства не бередили бы душу нашего героя, он всё больше и больше приближался к месту своего обитания. Овцы, наконец, выбрались из последнего лога, а потом он вместе с ними поднялся на тот хребёт, с которого в ясную погоду хорошо просматривалась юрта. Но так было в хорошую погоду.

   Сегодня Ильяс ориентировался по ёлкам чисто интуитивно – всё вокруг было затянуто туманной пеленой. Окрестности просматривалась лишь на несколько десятков шагов. Но и этого было достаточно, чтобы не упустить ни одного животного. Подъезжая к руслу реки всё ближе и ближе, чабан видел, как овцы начали спускаться к воде по той тропе, которую он сегодня утром отвоевал у правого берега. После этого они смело вышли на каменистое дно, где речка разделялась на множество ручейков. В эти минуты Ильяс уже не торопил ни себя, ни овец. До юрты оставалось каких-то три или четыре сотни метров. И эта близость живого очага прибавляла сил и уверенности.
 
   Ильяс не торопил овец. Но животные вчера его проучили, и чабан не позволял им долго задерживаться в русле. Мужчина не давал овцам расслабиться у воды, и старался как можно быстрее переправить их на горное пастбище. Тесня друг друга, овцы выбирались на край пастбища из русла реки по той дорожке, которую он старательно сделал сегодня утром при помощи ломика и лопаты.
   
   -Ну, пошли, пошли… Я вам… Хватит, вы меня вчера научили… Напоил я вас вчера… Хватит… Разрешил повольничать… Довольно!- кричал без конца Ильяс. Он строжился до тех пор, пока последняя овца не выбралась из русла реки. После этого чабан делал всё, чтобы животные шли к месту своего обитания подальше от берега реки. Вернее, не от берега, а от края обрыва, образовавшегося за счёт того, что минувшей ночью сошёл сильный селевой поток. Теряясь в тумане, животные покорялись человеку и шли в том направлении, куда их направлял Ильяс. Видя, что животные послушны, чем когда бы то ни было, чабан был  ими доволен. Нет, не правы те, кто считает, что власть портит человека. Может быть это действительно так. Только не в моей ситуации, считал мужчина. Нет, я уж, пожалуй, больше не оставлю овец на произвол судьбы, как вчера на водопое…  Хватит расхлябанности… Теперь-то я им не позволю бродить по реке столько, сколько захочется…  Но едва Ильяс подумал об этом, как что-то огромное и беспощадное сжало его крохотное существо…

   Господи, о чём это я, взмолился чабан. Сам себя по живому режу.  Они-то здесь, при чём…  Бараны есть бараны.  Не досмотрел, вот они и разбежались. Это меня надо сечь, меня…  Кнутом да вдоль спины…  Им-то что…  Лишь бы вырваться на свободу…  Нет, что
стоило мне вчера вместо того, чтобы рот раскрывать, быть внимательнее.  А при чём тут животные…  Он снова упрекал то  себя, то овец, то эту разбушевавшуюся стихию.  Но потом приходил к выводу, что надо самому быть внимательнее.  Не стоит лишний раз расслабляться.  Но о чём бы в эти минуты не думал чабан, он отдавал себе отчёт в том, что даже если с сегодняшнего дня установится хорошая погода, то перед ним встанет ещё одна проблема. Волей-неволей придётся кочевать вместе с отарой и своими пожитками на новое место...  Ведь край оврага сильно размыло и животным просто негде будет спуститься на водопой к реке, как это они могли сделать раньше.
   
   Ильяс понимал, что за счёт того узкого прохода, который он сделал сегодня к реке, всю отару не напоишь. Но где выбрать место, чтобы установить юрту и сделать новый загон для животных, ломал голову наш герой. Он пытался вспомнить русло реки в её верхней части и терялся…  Интересно, в каком именно месте зародился сель? Какое расстояние до его исходной точки?  Может, два километра вверх по течению, может, три?   И крутые ли там берега?  И нет ли обрывов?  Ильяс напрягал память и приходил к выводу, что непросто ему будет теперь выпасать овец в районе этого пастбища. Да, да, возможно юрту придётся устанавливать в верхней части реки, где она зарождается за счёт того, что несколько родников стекаются вместе. Но ведь это место находится километрах в пяти от юрты, и оно не самое подходящее для стоянки…  Там река выходит из ущелья с отвесными берегами, а рядом скалы…  Ему не хотелось находиться по соседству с рысями и снежными барсами…  Нет, это не выход…  Скорее бы погода наладилась…  Скорее бы жена и сынишка пришли…

    Ильяс надеялся, что они вернутся из посёлка не сегодня, так завтра. С их помощью он рассчитывал решить свою проблему. В первую очередь чабан хотел отправить сынишку обратно в посёлок, чтобы он рассказал местным жителям о том, что произошло в районе горного пастбища. Может, мужики соберутся и сделают хорошую дорогу к речке, по которой овцы смогут спускаться на водопой. А может его односельчане поставят вопрос о том, чтобы вообще отказаться от этого пастбища. А может местные жители захотят, чтобы Ильяс перекочевал со своей отарой за хребет, окаймляющий джайляу с южной стороны…  За ним тоже привольное пастбище, но и там речка…  А вдруг и по ней сель сошёл…  Ильяс неплохо знал свои горы. От его стоянки горная долина на семь или восемь километров простиралась к западной части гор. За противоположной частью джайляу тоже протекала речка. Интересно, а по ней прошёл селевой поток или нет.   
   
   Чабан не хотел этого допускать, но считал, что это вполне возможно.  Ведь вдоль реки крутые берега и возможно, что по ним сошли оползни.  Нет, что ж это я преждевременно голову себе забиваю всякими проблемами.  Решить бы сегодняшние…  Мне бы благополучно пригнать своих непослушных овец к юрте да закрыть их в загон…  После этого надо немного передохнуть, а потом, несмотря на непогоду, всё-таки придётся выпустить всю отару, чтобы животные хоть немного подкрепились. Ильяса сейчас больше беспокоило не то, что овцы проголодались. Возникала ещё одна проблема.  Несмотря на дождливую погоду, животные  нуждаются в воде. Но теперь их, как прежде не напоишь. К речке не просто подойти. И сколько всё это будет продолжаться, ещё не известно. Он не рисковал отправлять всех овец на водопой по той тропе, которую ему удалось сегодня сделать к реке при помощи ломика и лопаты. Но вместе с тем мужчина был уверен, что если овцы будут пастись, то они утолят жажду. Потому что вода после обильных дождей всё равно влажная.

     Клубы тумана с новой силой хлынули навстречу Ильясу. За каких-то три или четыре минуты всё вокруг заволокло так, что окрестности просматривались не больше, чем на тридцать или сорок шагов. Чабан делал всё, чтобы овцы близко не подходили к обрыву. Мужчина не беспокоился за кобылу с жеребёнком, и считал, что они в пропасть не угодят. Кони привыкли самостоятельно бродить в окрестностях пастбища, и с ними ничего страшного не происходило. В прошлом году гнедой жеребец и кобыла много раз паслись в тех ёлках, в которые сегодня убежали овцы. И с конями ничего особенного не происходило. А вот если овец оставить без присмотра, то они могут и со скалы упасть, и в пропасть свалиться. Ах, эти овцы…  Чабану приходилось слышать, что если одного барана сбросить со скалы, то все остальные могут за ним броситься. Но  с овцами из его отары, слава богу, пока ничего подобного не случалось. И мало ли о чём могут рассказать другие… 
 
    Когда до юрты оставалось около сотни шагов, клубы тумана неожиданно раздвинулись. В этом пространстве, находящемся возле юрты, чабан увидел не три десятка, а сотню, может быть, даже две сотни овец…  Бред какой-то, испугался чабан. Откуда их столько?  Ведь вчера сбежало только три с половиной десятка. Но в какую бы сторону Ильяс не сворачивал, он в тумане обнаруживал всё новых и новых овец. Да, вначале мужчине казалось, что он бредит. Потом ему подумалось, что он вертится вокруг своих беглецов на одном и том же месте. Но когда клубы тумана снова раздвинулись перед Ильясом, он понял, что всё, что с ним сейчас происходит, вовсе не сон и не бред. Рядом с ним действительно бродило около двух сотен овец. Да, да, именно такое количество овец, по представлениям чабана, выхватывали его глаза из туманной пелены. Ильяс не допускал, что на пастбище в эту непогоду мог появиться другой чабан со своей отарой. Это всё мои овцы, стучало сердце нашего героя. Это вся моя отара разбежалась. Но почему?  От одной мысли об этом сердце ёкнуло. Как быть, что делать и что произошло.  Почему овцы вышли из загона?  Кто их выпустил?  Да, он боялся, что ночью овцы разобьют изгородь и разбегутся, испугавшись того, как гремят камни, летящие по ущелью вслед селевому потоку. Но что сейчас могло произойти?

   Ильяс подумал, что дождевой водой могло подмыть те столбы, на которых закреплялись деревянные жерди, и изгородь загона упала. Он верил в это и не верил. Однако мужчина первым делом направился именно туда, где, по его понятиям, изгородь была не в порядке. Чабан не сразу понял, что произошло, потому что окрестности были затянуты туманом. Ильяс осмотрел почти всю изгородь вокруг загона, добрался до юрты, и настроение вовсе упало. Перед его глазами была такая картина, которую он рассчитывал увидеть меньше всего. Мы уже рассказывали, что рядом с загоном находилось несколько небольших тянь-шаньских елей и одна огромная ель с двумя макушками. Во время урагана, который поднялся тогда, когда чабан возвращал беглецов в отару, мощными потоками воздуха сорвало одну макушку и бросило её на изгородь. В результате этого жерди, которые удерживали животных в загоне, оборвались и упали на землю. С одной стороны от обломанной макушки лежало сразу пять столбов с закреплёнными на них жердями, а с другой стороны сразу шесть.
 
   С обеих сторон по три пролёта изгороди были плотно прижаты к земле. По этой причине вместо изгороди образовалось довольно-таки широкое пространство, через которое овцы вышли из загона. Неприятности ожидали Ильяса вовсе не те, которых он ожидал. Теперь-то он понял, почему возник хруст ломающегося дерева, который он слышал ещё на горе, когда пытался вернуть сбежавших овец на пастбище. В то время шквалом ветра сломало одну из макушек ёлки. В голове мужчины возникла та же самая нелепая мысль. Он никогда не видел, как падают ёлки. Посмотреть бы.  Глупо…  Нелепо…  Он тут же отмёл эту мысль. Но как быть?  Что делать?   Он считал, что новая проблема, свалившаяся на него, разрешима. Вот бы дождь только прекратился. Но погода не хотела щадить чабана. Ильяс обратил внимание, что на рукавах плаща снова возникли следы от капель дождя.
 
    Ильяс тронул коня каблуками сапог под бока и тот понёс его к обрыву. Он ехал к тому месту, где вчера решил овец напоить. В эту сторону пастбища всё больше и больше разбредались овцы.
 
    -Пошли, пошли ! Фьють! Фьють! Фьють! – кричал чабан. Он взмахивал ручкой кнута, а затем резко опускал её. В результате этого длинная гужевая бечева резко поднималась, пролетала по воздуху извивающейся змеёй и опускалась вниз. Табун, тряся промокшей шерстью, бежал вровень с конём чабана. Видя, что собака принялась верно, служить, Ильяс одобрил её самостоятельность.

     -Молодец, Табун, молодец! Так их, так! Фьють! Фьють! Фьють! – свистел чабан, подгоняя коня тем, что многократно трогал его каблуками сапог под бока. Он знал, что стремена в это время не причиняют боли его верному помощнику, а лишь дают ему понять, что он вместе с хозяином сейчас делает доброе дело. Ильяс промчался около сотни метров вдоль края обрыва, образовавшегося минувшей ночью за счёт того, что сошёл селевой поток. В результате этого овцы убежали от края пропасти на полсотни шагов. После этого он повернул обратно, и делал всё, чтобы животные ушли на пастбище как можно дальше от обрыва. Туман по-прежнему заволакивал окрестности. Вначале из поля зрения чабана исчезла юрта, а потом и загон. Ильяс посчитал, что он обезопасил овец от того, чтобы они не упали в обрыв. Мужчина
больше не расслаблялся, давая понять овцам, что с ними больше никто церемониться не будет. На пастбище постоянно звучал грубый и настойчивый голос чабана, и по округе разносились звуки взвивающейся плети да лай кобеля.

  Ильясу приходилось в разных условиях ухаживать за животными. Для него не составляло труда переправить отару с одного места на другое в такую же погоду как сейчас, когда постоянно шёл дождь и стоял туман. Но в такой чрезвычайной ситуации, какая возникла минувшей ночью и сегодняшним утром, мужчина работал впервые. Частенько какое-то неведомое чувство подсказывало Ильясу о том, что все овцы на месте. Но сейчас он решил полагаться не на интуицию, а на свои глаза и уши. Чабан по нескольку раз просматривал одно и то же место, затянутое туманом. Он внимательно следил, чтобы ни одна овца не потерялась. Овцы, собранные как можно плотнее друг к другу, покорно шли впереди чабана. В тумане плохо просматривались те животные, которые находились в передней части отары. Из-за плотной белой пелены Ильяс не мог охватить взглядом всех животных, но он чувствовал, что не все овцы были на месте. И если бы сейчас мужчина принялся пересчитывать животных, то голов сто, а, может быть и больше, он бы не досчитал. Такова грустная арифметика. По крайней мере, сейчас не хватает тех овец, которых он с большим трудом вернул с противоположного берега реки. Что ж теперь? Надо хорошенько попотеть, прежде чем жизнь войдёт в нормальную колею. Только бы погода восстановилась.  Это было сейчас самое заветное желание чабана. Мужчина взывал к небесам, но они оставались безмолвны. Природа не очень-то миловала его. Чабан снова потерял счёт времени, но не только времени, но и овцам… 
 
   Оставив животных в паре километров от юрты, Ильяс возвратился к тому месту, где он не так давно переправлял овец-беглецов с противоположного берега оврага. Проехавшись вдоль обрыва, чабан обратил внимание, что ему действительно не удалось собрать  всех овец и угнать в безопасное место. В туманной пелене он то здесь, то там обнаруживал фигуры животных…  Но сколько же их, отбившихся от стада…  Сотня…  Может больше, может меньше… 
 
               
В те минуты, когда Ильяс переправил беглецов через реку, и ехал в сторону юрты, он хотел закрыть овец в загоне и немного
передохнуть. Но теперь ему было не до отдыха. Необходимо было присмотреть и за основным стадом, находящимся на пастбище, и отремонтировать загон и, конечно же, собрать тех овец, которые то здесь, то там бродили вдоль обрыва…  Но с чего начать…  Ильяс почему-то боялся, что овцы опять убегут за речку через тот проход, который он так старательно делал сегодня утром при помощи ломика и лопаты. А, может быть,  часть овец уже сбежали туда, откуда он их сегодня вернул, затратив немало труда и времени. Чабан решил спуститься в речку, выбраться на противоположный косогор и тщательно осмотреть его.

   Много лет подряд Ильяс проводил лето на горном пастбище. В день по несколько раз ему приходилось объезжать горную долину и её окрестности. До недавнего времени ему казалось, что он достаточно хорошо изучил и само пастбище, и лога, и косогоры, и хребты, прилегающие к нему. Но сегодня, столкнувшись лицом к лицу с проблемой, о которой он знал только понаслышке, чабан, честно говоря, растерялся. Наступали моменты, когда он чувствовал себя человеком, заблудившимся в трёх соснах. В те минуты, когда Ильяс угнал овец подальше от юрты, он не знал чем заняться в первую очередь. Ему хотелось всё успеть. С одной стороны он боялся, что овцы разбредутся по пастбищу. С другой стороны необходимо было найти беглецов и, конечно же, отремонтировать загон. Работы, казалось бы, немало. Но необходимо ещё распилить ножовкой макушку ёлки, сломавшую изгородь загона и убрать её к юрте. И дела, казалось бы, пустяковые, которые он мог сделать сам, без помощи посторонних, но проблема в том, что на всё нужно время. Если заняться восстановлением загона, то овцы, отбившиеся от основной отары, уйдут неизвестно куда. А если искать овец, сбежавших за речку, то разбегутся те, которые находятся на пастбище.
 
   По-прежнему моросил дождь. Ильяс боялся, что по руслу реки сойдёт очередной селевой поток. Если овцы сбежали за речку, то их потом трудно будет вернуть…  Сказано-сделано. Ильяс привык придерживаться этого правила. И приучал к этому других. Но сегодня это он мог сказать только себе. Вот и сейчас он себе
постоянно повторял, я здесь нахожусь для того, чтобы овцы были в целости и сохранности. Ильяс решил тщательно прочесать территорию, прилегающую к обрыву, по которой прошёл сель. Он тронул коня каблуками сапог под бока, и тот перешёл с медленного шага на лёгкую рысь. Вначале чабан ехал вдоль обрыва. Но когда юрта скрылась в туманной пелене, чабан снова поторопил коня.

  Жеребец перешёл с быстрой рыси на лёгкий галоп. То, подъезжая к обрыву, то, удаляясь от него, Ильяс пристально осматривал пастбище, прилегающее к руслу реки. Рукотворная спасательная тропа находилась в трёх или четырёх сотнях метров от юрты. Осмотрев половину местности, где, по представлениям чабана могли находиться овцы, Ильяс остался при своих интересах. Но когда он приблизился к своей рукотворной тропе метров на сто-сто пятьдесят, то в туманной пелене стала появляться то одна фигура потерявшейся овцы, то другая. Чабан не торопился собирать животных и гнать в сторону юрты. Ильясу вначале хотелось понять, сколько овец находилось на окраине горного пастбища, и сколько могло перебраться за речку. Шестое чувство подсказывало, что какая-то часть овец находилась за речкой, и, если, не дай бог, в ближайшее время сойдёт сель, то он снова столкнётся с той же проблемой, которая возникла вчера. То есть, возможно, придётся ломиком и лопатой скапывать обрушенные селем берега, делая с обеих сторон от юрты спуск к реке. После этого необходимо будет искать овец среди ёлок, и возвращать их обратно. Сами события, развивающиеся независимо от воли Ильяса, подсказывали, что надо понять, сколько потерявшихся овец находится на окраине пастбища. После этого необходимо предположить, сколько животных могло убежать на противоположный берег, и только после этого можно отправляться на поиски беглецов.

    Ильяс долго петлял в тумане вдоль берега реки, превратившегося в обрыв. То там, то здесь перед его глазами в тумане появлялись фигуры овец. Всего он насчитал около сотни животных. После этого он поднялся выше той территории, на которой, по его представлениям могли находиться овцы. Затем объехал эту территорию с западной стороны, и снова подобрался к пропасти чуть выше своей юрты. Нет, не ошибся Ильяс. На окраине пастбища находилось около полсотни овец. Следовательно, столько же могло перебраться за противоположный берег. Волей-неволей
придётся его осмотреть. Эх, лишь бы снова сель не сошёл и ливень не начался…  Уверенность в себе и отчаяние боролись в эти минуты в душе нашего героя… 
 
  Чабан долго бродил вдоль края обрыва. Он то поднимался вдоль его, то спускался обратно. Глаза чабана обнаруживали в тумане то одну фигуру овцы, то другую…  Ильяс отчаянно взмахивал кнутом и животные с неохотой, как ему казалось, брели в ту сторону, где находилась юрта. Табун старался не отставать от своего хозяина. Кобель норовил бежать впереди чабана и гнал навстречу хозяина потерявшихся овец. Он то лаял на них, то легонько хватал животных пастью за бедро или за ногу.
  - Так их, так! – подбадривал пса Ильяс,- будут знать, как бегать куда попало!

    Табун старался верно, служить, несмотря на то, что он, как и его хозяин, сильно вымок и вымотался за последние сутки. Но выбора не было. Необходимо было трудиться, и трудиться…   Ильяс верил, что этот кошмар, связанный с непогодой, рано или поздно закончится. Но только когда наступит этот долгожданный конец. Сегодня, завтра?  А, может быть, всё это растянется ещё на несколько суток. Что тогда. Ильяс теперь жалел только об одном. Не стоило ему в горах оставаться одному. Надо было с собой хотя бы сынишку оставить. Эх, был бы рядом сынок.  А, может быть, бог специально послал чабану это испытание, чтобы на его примере научить других, что не стоит быть очень самоуверенным. Ну, что теперь гадать.   Невозможно всё предусмотреть. Чабан хорошо понимал, что ту кашу, которую он вчера заварил, пока придётся расхлёбывать одному.
 
   Овцы шли в сторону юрты с большой неохотой. Они так и норовили то где-нибудь задержаться, то шарахались в сторону, чтобы сбежать на пастбище. Однако Ильяс настаивал на своём. Но потом животные, скорее всего, устали от настойчивости хозяина, и капризничали всё меньше и меньше. Они уже не шли влево, чтобы скрыться в тумане, и сбежать на пастбище. Животные собрались плотно друг к другу и шли впереди чабана. Табуну уже почти не приходилось забегать то вправо, то влево от овец. Чабан пытался пересчитать животных. По его подсчётам их было около пятидесяти. Скорее всего, столько же находится за противоположным берегом. Эх, голова моя, головушка, снова и
снова упрекал себя Ильяс. Он клял себя, непогоду, этот противный, моросящий дождь и всё прочее.  Но, в каком бы настроении он сейчас не находился, дела сдвинулись, как ему казалось, с мёртвой точки.  Вначале среди тумана показался купол юрты и часть изгороди загона. Потом чуть севернее юрты стали просматриваться фигуры кобылы и жеребёнка. Нет, почему одни животные очень покорны, а другие на удивление упрямы и своенравны. Да, всё-таки не зря люди назвали овец баранами.  Ну, кто может быть упрямее…  Упрямый, как баран…  Ильяс пытался рассуждать над тем оскорбительным, на первый взгляд, эпитетом, который в виде ярлыка люди навешали на овцу. Это, в каком-то смысле, отвлекало от постоянного ощущения холода и сырости, но не меняло сути возникшей проблемы…

    Ильяс оставил овец возле юрты и решил отправиться на противоположный берег речки за сбежавшими животными. На этот раз он решил не допускать той оплошности, которую мужчина позволил себе сегодня утром. Лучше ещё раз ломиком и лопатой поработать и уничтожить спуск к реке. После этого не придётся жалеть о том, что овцы сбежали на противоположную часть лога по той тропе, которую он сам для этого приспособил.
 
  Ломик холодил кисти рук, а лопата, время от времени выскальзывала из ладоней. Придерживая инструменты впереди себя на седле, чабан снова почувствовал, что во время дождей на горном пастбище достаточно прохладно. Ильяс отчётливо улавливал, как из ноздрей коня иногда вырываются едва заметные струйки пара.  И это в середине июля…  Чабан не видел в этом ничего удивительного. Здесь, на высоте более двух с половиной тысяч метров над уровнем моря, в середине лета и такое возможно. Он вполне допускал, что на горных вершинах, затянутых сейчас туманом, выпал снег. Ведь их макушки находятся на гораздо большей высоте. Чабану приходилось видеть карту окрестных вершин и хребтов. Перед его глазами пестрели четырёхзначные цифры, вначале которых неизменно стояли четвёрки.  Это со стороны может показаться, что в тех условиях, в которых сегодня находился Ильяс, нет ничего особенного. Подумаешь, появился какой-то чабан на высоте двух с половиной тысяч метров над уровнем моря, улыбнётся кто-нибудь из альпинистов, читая эти строки. Ему бы с автором этих строк на какую-нибудь
вершину в Гималаях подняться…  Да, там, конечно, рассуждать будешь по-другому. Но не следует забывать, что чабан отправился в горы не для того, чтобы устанавливать рекорды восхождения. Он будет два или три месяца жить и работать на этой высоте. И это, в каком-то смысле, тоже рекорд.
 
   Конь больше не скрывал, что ему больше не доставляет удовольствия бродить по этой сырости, слякоти и грязи. Гнедой время от времени капризничал, с усилием взмахивая головой и подбрасывая седока широким крупом. Но Ильяс крепче натягивал уздечку на себя и плотнее прижимал каблуки сапог к бокам своего верного помощника. Оставив ломик и лопату на краю пастбища у спуска к речке, чабан преодолел водное препятствие и выбрался на противоположный берег.

    Вдоль русла речки, там, где мужчина выбрал место для переправы на противоположный берег, узкой полоской тянулась небольшая равнина. Она всюду была устелена слоем глины, гравия и песка, которые принесло селем. То там, то здесь валялись небольшие, величиной с тыкву, камни да коряги всяких деревьев и кустарников. Сквозь туман хорошо просматривались пару стволов небольших тянь-шаньских елей, которые принесло селем откуда-то с верхней части ущелья. Ёлки были небольшими. Длинна стволов составляла не больше дюжины метров, а их диаметр у основания был около тридцати пяти-сорока сантиметров. Ветвей на деревьях почти не было. Стволы бросались в глаза своей едва не отшлифованной поверхностью. Это сколько же силы надо затратить на то, чтобы вывернуть с корнем такие, казалось бы, небольшие деревья, ободрать с них ветки с корой, и унести на определённое расстояние. Жалко, что люди не научились использовать силу стихии. Столько энергии пропадает…

    Ильяс преодолел полосу грязи и щебня, вытянувшуюся вдоль берега, и направил коня в сторону косогора. Учащённо дыша, и время, от времени похрапывая обеими ноздрями, конь послушно взбирался на гору, не скрывая, что очередное путешествие за противоположный берег не доставляет ему удовольствия. Чабан угадывал настроение своего верного помощника и приговаривал:
  -Ничего…  Бог милостив…   Вот соберём всех вместе овец, а потом отпущу тебя, и вдоволь наешься. Отдохнёшь ещё…
 

  Последние слова Ильяса были обращены, скорее всего, не к коню, а к себе. По-прежнему ныла спина от непрерывного нахождения в седле. Эх, погода…  И когда она установится, вздыхал чабан.
 
Возле русла реки росли невысокие тянь-шаньские ели, а чуть выше по косогору, стояли могучие хвойные деревья. Ильяс объехал с десяток огромных зелёных крон, и оказался возле затяжного подъёма, в сотню или полторы сотни метров. На нём не было ни деревьев, ни кустарников. Лишь где-то в конце этого затяжного подъёма, заканчивающегося гребнем хребта, стояли невысокие тянь-шаньские ели.    Ильяс быстро обнаружил беглецов. Овцы не успели далеко убежать. Несмотря на туман, который то расходился, то сгущался перед чабаном, мужчина увидел часть животных, сбежавших из отары. Они паслись у самого гребня хребта. До овец было рукой подать.  Ильяса и его непослушных подопечных разделяли около сотни метров.

 -Вот вы где, мои непослушные!- кричал чабан. В его голосе было и отчаяние, и радость оттого, что, наконец-то, вернёт беглецов на пастбище.   Нет, уж, хватит.  Больше глаз не спущу с отары.
  Овцы, маячившие перед глазами, придавали сил и уверенности в себе. Чабан отправился чуть левее животных, и решил осмотреть всю площадь, которую они занимали. Около десятка самых отчаянных овец находились возле гребня хребта…  Ничего, и до вас доберусь, приговаривал Ильяс, поднимаясь по горе всё выше и выше.

   -Вот я вам покажу!  И, что с вами делать!- приговаривал мужчина.
 
 Чабану много времени приходилось оставаться с отарой наедине. Часами и сутками, днём и ночью, а иногда и неделями Ильяс находился возле отары один, без помощников и членов своей семьи. Всё это время мысли усиленно работали, и он начинал обращаться к животным человеческим голосом, без конца упрекая себя в том, что, может быть, зря это делает. Но снова и снова разговаривал то с овцами, то с конями, то сам с собой…  Потребность в общении не исчезала, и он самым естественным способом выплёскивал скопившиеся эмоции.
  Объехав то место, по которому бродили сбежавшие овцы, Ильяс, наконец-то, выбрался на самую верхнюю точку хребта. На его противоположной стороне росли невысокие тянь-шаньские ели.
               
Хвойные деревья стояли не очень густо, и местность возле них хорошо просматривалась.  Ильяс не обнаружил возле этих ёлок сбежавших овец, и облегчённо вздохнул, оттого что животные не сбежали так далеко. Но что-то внутри чабана заговорило и звало в этот глубокий лог. А вдруг одна или другая овца всё-таки пасётся где-нибудь внизу...   Ильяс хорошо знал, что тот лог, в который он хотел спуститься, соединяется с тем ущельем, где вчера вечером и сегодня ночью сошёл сель...  Интересно, а не по этому ли самому логу сошёл оползень, перегородивший ущелье...  Интересно, как лог выглядит после оползня...
 
   Петляя между ёлок, Ильяс всё ниже и ниже спускался в лог. Дождь не прекращался, а усиливался. Чабан переживал и за себя, и за овец, но больше всего беспокоился о коне. Он понимал, что тому достаётся немало. Но гнедой жеребец не подводил хозяина, наоборот, не скрывал свою силу, выносливость и ловкость. Осторожно переступая копытами, конь всё ниже и ниже спускал своего наездника. Лог до сих пор не просматривался. По представлениям Ильяса до его нижней части оставалось метров шестьдесят или семьдесят. В нормальную погоду чабану на коне ничего не стоило преодолеть это расстояние. Но сейчас, в тумане, когда местность всё хуже и хуже просматривалась, а копыта коня постоянно скользили по раскисшей земле, приходилось волей-неволей осторожничать. Заглядывая то за одну ёлку, то за другую, чабан пытался обнаружить овец. Но ни одного животного, к счастью, здесь не оказалось. Это радовало Ильяса. Он решил побывать в самой нижней части лога. Конь вначале покорно шёл в том направлении, которое ему задавал человек, но потом завертел крупом, вздёрнул головой и отказался идти дальше. Чабан изо всех сил ударил жеребца каблуками сапог под бока. Конь покорился, но не скрывал, что идти тем маршрутом, который ему указали, для него не доставляет удовольствия. Вслед за тем, как конь взялся капризничать, за деревьями что-то ухнуло...  После этого что-то затрещало...  А потом Ильяс отчётливо слышал, как о землю что-то сильно ударило. Вслед за этим раздались звуки, говорящие о том, что где-то рядом камни ударяют друг о друга. Эти удары явно отличались от другого шума. Они раздавались то в верхней части лога, то в нижней, то прямо напротив чабана...  Оползень...  Да, да, только что сошёл оползень, догадался Ильяс. 

  Он, скорее всего, перекроет ущелье, по которому уже дважды сошёл селевой поток. И этот селевой поток, скорее всего, сойдёт в третий раз, подумалось в те минуты чабану. Он понимал, что пора возвращаться. Но эта неугомонная сила влечения...  Эта необъяснимая страсть...  Любопытство...  Он никогда не видел, чтобы на его глазах падали ёлки...  Он никогда не видел, как зарождается сель...  Успею...  Хоть одним глазом посмотрю...  Но к чему этот риск и ради чего...  Чабан понимал, что ему, возможно, придётся оставить овец, сбежавших из отары. Ведь он, скорее всего, не успеет переправить их на пастбище...  Но...  В лог бы посмотреть...  Хоть одним глазком бы увидеть, что там сотворилось...
 
   Где-то внизу, гораздо левее лога, по которому только что сошёл оползень, раздался громкий и протяжный лай...  Служит Табун, стучало в висках у Ильяса. Бедняга пытается чем-то помочь. Пёс, оставшись с основной частью сбежавших овец, не понял, что от него хочет чабан, и не знает, как с овцами поступить...  Куда их гнать...  А, может быть, животных надо просто собрать в одном месте...  Да, будь, что будет, уже не думал, а бурчал себе под нос наш герой.  Он спустился чуть дальше, и выбрался за пределы ёлок. Перед Ильясом была ужасная, но довольно-таки впечатлительная картина. Он увидел, что в логу только что сошёл оползень. В результате этого лог превратился в большой обрыв. Почва, вместе с растущими на ней деревьями, кустарниками и травой напиталась дождевой водой настолько, что не удержалась больше на склоне, и под давлением своего же веса сошла вниз. Перед Ильясом была оголённая от растительности полоса. Её средняя ширина, по мнению нашего героя, в среднем составляла от четырёх до пяти метров. Оголённый обрыв протянулся от основания лога и до своей верхней части метров на пятнадцать.  А где-то внизу, за лёгким занавесом тумана, глаза Ильяса нашарили только что образовавшуюся плотину из дёрна, камней и глины, которая только что перегородила лог. Бурля, речушка всё больше и больше наполняла водой препятствие, возникшее в результате сошедшего оползня.

  Чабан знал, чем всё это закончится. Почти восьмиметровую плотину, воздвигнутую самой природой, рано или поздно прорвёт, и вслед за этим сойдёт сель...  Медлить больше               
нельзя...  Да, чабан понимал, что он просто не успеет собрать овец и пригнать их на пастбище. Наверное, лучше будет, если он оставит беглецов здесь. Возвращать их на пастбище, возможно, придётся  совсем не так, как чабан возвращал тех овец, которые сбежали вчера. Ещё неизвестно, что сотворит тот селевой поток, который вот-вот должен сойти. Но Ильяса утешало то, что он может представить масштабы предстоящего стихийного бедствия, и знает, как поступить. После того, как сойдёт сель, ему придётся подняться чуть выше того места, где зародилась стихия, и объехать обрыв сверху. Потом надо будет разыскать овец и возвращать их на пастбище в обратном порядке. Хотя кто знает, как придётся поступить...  Какое-то внутреннее чутьё подсказывало Ильясу, что надо оставить сбежавших овец...  Ведь он и без того немало времени потерял...  Надо спешить...  Чабан выбрался из лога на гребень хребта и, подгоняя коня, отправился вниз. Жеребец мелкой рысью нёс хозяина по косогору, всё ближе и ближе к руслу реки...  Вот осталось до неё метров семьдесят, вот осталось шестьдесят, вот этих самых метров оставалось всё меньше и меньше...  откуда-то сверху выбежал Табун. Он с каким-то испугом посмотрел в сторону хозяина и принялся лаять. Овцы, видя чабана, не обратившего на них внимания, шарахнулись в сторону. А Ильяс делал всё, чтобы как можно быстрее спуститься к реке...  Вот он добрался до нижней части косогора, на котором он обнаружил часть сбежавших овец...  Вот он въезжает в ёлки...  Вот он покидает территорию, занятую хвойными деревьями, и приближается к речке...  Что-то непонятное и страшное творилось в её русле...  Несчастная речушка...  Она не успела еще отойти от первых двух селевых потоков, как вот-вот по ней сойдёт третий...  В ней текла очень мутная вода. Её было не больше, чем в погожие дни.

   Конь с большой неохотой шагнул в эту муть и быстро направился к противоположному берегу. Но едва его копыта нащупали твёрдую породу, как он стал идти осторожнее, потихоньку ступая среди торчащих повсюду острых камней...  Перебравшись через русло речки, Ильяс выехал на окраину горного пастбища и вздохнул с облегчением. Он, конечно же, глянул в сторону лома и лопаты, находящейся  неподалёку от края обрыва...  Ещё совсем недавно чабан их оставил здесь для того, чтобы обрушить спуск к реке, сделанный им же самим. Но теперь начинал понимать, что инструменты могут ему пригодиться совсем с другой    
целью. Возможно, снова придётся рыть землю, выворачивая из неё камни, чтобы восстановить эти два спуска к реке...  Ещё немного, и сойдёт селевой поток...  Он и без участия Ильяса уничтожит тропинки, по которым можно было перебраться с одного берега на другой. Сейчас сойдёт селевой поток...  Ещё немного и...  Мужчина ждал, что на его глазах разразится ещё один удар стихии. Но вода в речке, увы, не прибывала. Её, наоборот, становилось всё меньше и меньше. Когда мужчина обратил на это внимание, в верхней части ущелья что-то громко ухнуло. Всё...  Началось...  Не то сошёл ещё один оползень, не то прорвало ту плотину, которую совсем недавно Ильяс видел своими глазами.

  Он спрыгнул с коня и на всякий случай отнёс ломик и лопату подальше от берега...  Сейчас...  Вот-вот, и началось. Но где же Табун...  Где мой пёс, подумалось чабану. Мужчина на какое-то время растерялся. А потом вдруг обратил внимание, что Табун бродит на пастбище, подальше от обрыва, принюхиваясь к земле в том месте, где его хозяин только что оставил инструменты. Но как он там оказался. Ильяс поймал себя на мысли, что действительно не видел, как кобель оставил овец, как  перебрался вслед за ним через речку, и как оказался на пастбище.
 

  В эти минуты где-то вверху снова что-то ухнуло. Вслед за этим гулким эхом разнеслись звуки ломающейся древесины, и удары камней друг о друга. Ущелье забурлило, загрохотало...  На глазах Ильяса уже в который раз сотворилось что-то невероятное. Вода в речке заметно прибавилась. Но её было не столько, чтобы она вышла из берегов. В том месте, где чабан обычно переправлялся на противоположный берег, русло было достаточно широким. А поэтому не вода, не селевая масса, хлынувшая вслед за водой, не достигли берегов. Ущелье ревело и клокотало от очередного селевого потока, мчавшегося мимо Ильяса. Конь иногда вздрагивал всем телом, прядал ушами, так и, норовя повернуться и уйти подальше от обрыва. Но любопытство пересиливало этот инстинкт самосохранения, и чабан продолжал наблюдать, как сходит селевой поток. Ещё вчера мужчина бы и подумать не мог, что на его глазах  сотворится это невероятное стихийное бедствие. Раньше он видел последствия селя, но ему никогда не приходилось наблюдать, как зарождается, и как сходит селевой поток. Ещё недавно чабану казалось, что за всем этим стоит  магическая сила.  Но сегодня он
убедился, что ничего сверхъестественного за этой страшной, разрушительной стихией нет. Всё, оказывается, достаточно буднично и прозаично...  Нет, если бы не овцы, он, скорее всего, набрался бы терпения, и постарался бы от начала и до конца понаблюдать за тем, как стихия зарождается, как достигает своей кульминации, и как заканчивается. А так...  А так лишь сильнее обычного работало человеческое воображение. Вот сошёл оползень...  Вот он перегородил ущелье...  Вот вода наполнила плотину, возникшую в результате оползня...  Вот её прорвало...  И летят, летят по ущелью камни, наполняя его гулким эхом.
 
   Селевая масса внезапно появилась в русле горной речушки. Затем её количество резко увеличилось до такой степени, что со стороны было видно, как  речка вышла из берегов. Она затопила прилегающую территорию с обеих сторон на два-три метра, а после этого количество селевой массы резко пошло на убыль. Мимо Ильяса какое-то время летели камни, и проносились ветки сломанных деревьев и кустарников. Но весь этот кошмар закончился так же внезапно, как и появился. Селевая масса в русле вдруг совсем исчезла, и вместо  неё хлынула грязная вода. Она тоже заливала прилегающую к речке территорию, расширяясь с обеих сторон на пару шагов. Подставляя плащ крупным каплям непрекращающегося дождя, Ильяс продолжал сидеть в седле, наблюдая за тем, что сотворила стихия. Нет, будет всему этому конец, или всё это бесконечно...  Неужели и следующий день придётся блуждать на коне по этой грязи, слякоти и сырости...  Ильяс взывал к небу, к всевышнему, просил у него погоды, и в который раз винил себя...  Зачем, зачем он допустил, чтобы овцы отправились пить в эту злосчастную речку. Почему он так долго сидел и наблюдал, как овцы пьют воду...  Мало ли капризов может появиться у животных...  Нет, почему он спуск к речке не уничтожил ещё утром, сразу после того, как возвратил первую партию овец на пастбище с противоположного берега этой капризной речушки...  Для чего, для чего он согласился, чтобы его молодые односельчане сделали загон для овец возле ёлки...  Конечно, ошибки проще проанализировать после того, как они допущены. Но разве мог чабан предположить, что сойдёт сель и
поднимется сильный ветер.

  Много лет подряд Ильяс кочевал по горам. За это время он ни разу не попадал в такую критическую ситуацию, в которую попал ещё вчера. Он и юрту, и загон ставил у речки, и животные нередко ночевали под самыми ёлками, но ни чего особенного с ним не случалось...  И сель ему не угрожал, и ёлки не падали на изгородь загона...  Так, что никто этого кошмара не смог бы предусмотреть. Ни сам чабан, ни его коллеги, ни их помощники, которые приезжают в горы специально для того, чтобы в чём-то помогать чабану. И всё-таки, Ильяс продолжал вспоминать каждый свой шаг, и всё думал и думал над тем, что же он всё-таки сделал не так. Но о чём бы сейчас не думал Ильяс, в голове волей-неволей появлялись совсем иные мысли. По чьей бы вине не заварилась эта каша, ему ничего не остаётся, как её расхлёбывать.

    Горная долина была по-прежнему затянута туманом. Окрестности просматривались метров на шестьдесят, от силы на семьдесят. Где-то там, за клубами этого беспощадного, остывшего пара, находилась основная часть отары Ильяса. Но чабан не очень-то за неё переживал. В такую погоду, как говорится, хороший хозяин собаку из дома не выгоняет. И едва  ли, кто-нибудь из туристов в горы сунется. Поэтому чабан исключал, что кто-то может расхитить его овец. Рыси и снежные барсы, как мы уже говорили, тоже на пастбище не спускались. Ильяс боялся только того, что овцы, находящиеся на пастбище, сильно разбредутся, и ему придётся долго бродить по туману, прежде чем он сможет собрать животных. Об этом он думал до тех пор, пока не подъехал к юрте. У входа в неё чабан  спрыгнул на землю, разнуздал коня, привязал уздечку к седлу, расслабил подпруги седла и отпустил своего верного помощника. Жеребец тут же принялся хватать пастью траву. Ильяс понимал, что коню надо немного подкрепиться. Пусть часок, другой попасётся. Ещё неизвестно, сколько времени сегодня придётся мыкаться по дождю и туману, прежде чем чабан решит при помощи коня свои проблемы. Отпустив коня, чабан вошёл в юрту. Первым делом глаза пытались нашарить ножовку и топор. С их помощью мужчина хотел разделить на части макушку ёлки, упавшую от утреннего урагана на изгородь загона. Он решил взяться за дело, но в юрте появился Табун. Ильяс не видел, как пёс вошёл в его жилище. Чабан хотел первым делом взять ножовку и топор, но вдруг почувствовал, что в юрте кто-то присутствует. Оглянувшись, он увидел кобеля. Тот сидел прямо у входа.

  В обычной ситуации мужчина, может быть, и не глянул в сторону собаки, но сейчас просто не мог не уделить внимания своему верному помощнику. Но  пёс этого заслуживал.  Кто делал всё, чтобы вчера вечером собрать овец на противоположном от юрты склоне оврага и вернуть их обратно...  Табун. Кто сегодня утром помог собрать сбежавших овец и пригнать их на пастбище...  Табун. Кто постоянно находился рядом и во всём поддерживал его... Снова Табун. Нет, кто он без него...  Кто Ильяса сейчас понимает больше всего...  Опять Табун. И как после этого пройти мимо взгляда собаки...  Мимо этих не моргающих глаз, устремлённых на него. Нельзя, нельзя пройти мимо этого взгляда. И чабан решил уделить собаке хоть немного внимания.
  -Намыкался, бедняга,- приговаривал Ильяс, заглядывая в глаза кобелю,-  Что ж теперь...  С этими непутёвыми овцами я совсем забыл тебя накормить...

    Ильяс вспомнил, что давно не давал собаке ничего съестного. Чабан приподнял крышку сундука, в котором хранились продукты, и достал булку хлеба. Он отломил от неё небольшой кусок и положил перед собакой. Табун с жадностью принялся есть. Обратив внимание на то, что у собаки разыгрался аппетит, чабан тоже почувствовал слюноотделение во рту. В животе невольно заурчало. Ильяс тоже не ел со вчерашнего вечера. Будь, что будет. Не лишать же себя еды из-за этих непутёвых овец. Мужчина тоже отломил от буханки кусок.
 
   Чабану много раз приходилось заготавливать дрова. Ещё в детстве, когда он жил со своими родителями в таком же небольшом посёлке, как сейчас, они вместе с отцом отправлялись на речку. Там они бродили между камышей и собирали сухие сучья. А потом возвращались и топили печку. Здесь, в горах, возможностей для заготовки дров, конечно, больше, чем в степи. Летом, в то время, когда Ильяс со своей отарой находился на горном пастбище, он тоже занимался заготовкой дров. На тех косогорах, где сейчас блуждали овцы, отбившиеся от отары, было немало упавших елей, обломанных макушек от хвойных деревьев и сухого рябинника. Всё это Ильяс припасал для того, чтобы готовить пищу и греть воду для повседневных нужд. Так что рубить сучья с поваленных деревьев
для мужчины было таким же привычным делом, как набирать воду в горной речушке.
 
   Мы уже говорили о том, что односельчане, помогавшие Ильясу обустраивать быт на горном пастбище, выбрали для юрты и загона не совсем подходящее место. Они установили их возле большой тянь-шаньской ели. И вот теперь, в то время, когда  чабан возвращал сбежавших овец, одну из макушек ёлки во время урагана сломало. Она упала и сломала  часть изгороди загона. Оторванные от столбов жерди были прижаты к земле ветками макушки. По этой причине овцы вышли из загона и разбрелись по пастбищу. Чабан старательно рубил сучки макушки  в том месте, где они прижимали сосновые жерди к земле. Ильяс невольно обратил внимание на то, что многие ветки были без хвои. Они давно высохли и начали преть. Убирая сучья, чабан задавался вопросом, почему в горах ёлки сохнут. Ему не раз приходилось видеть высоко в горах высохшие тянь-шаньские ели. Он не раз интересовался причиной гибели ёлок у своих односельчан, которые были старше его. По их мнению, это происходит, потому что тянь-шаньская ель, по своим биологическим особенностям, не приспособлена нормально расти на высоте двух с половиной тысяч метров над уровнем моря. Пояс тянь-шаньских елей в местных горах находится намного ниже, где воздух не так разряжен. А здесь, возле пастбища, хвойные деревья испытывают кислородное голодание и в результате этого сохнут на корню. Спрашивается, почему они растут там, где для них нет нормальных условий. Попробуй, ответь на эти вопросы. У природы много загадок. Задумываясь над этим, Ильяс махал и махал топором. Он рубил все ветки подряд, но складывал их отдельно. Те, которые были с хвоёй, мужчина складывал в одну кучку. А те, с которых высохшая хвоя осыпалась - в другую. И те, и другие годились на дрова. Вот бы только в хорошую погоду их немного ветерком продуло, и можно костёр разводить...  Очистив макушку от веток, Ильяс разделил её на четыре части и убрал с поломанной изгороди. Затем он снова отправился к юрте, и принёс ломик с кувалдой. А ещё через несколько минут мужчина вытащил из земли все столбы изгороди, которые вместе с сосновыми жердями уронил               
ураган. Но как быть дальше... Стоит ли изгородь восстанавливать на том же месте...  А может весь загон перенести подальше от
ёлки... 
 
   Ильяс понимал, что и для того, и для другого дела нужно время...  Но его сейчас явно не хватало...  Для того чтобы перенести загон в другое место, времени уйдёт много. Его он потратит гораздо больше, по сравнению с тем, если возьмётся восстанавливать изгородь на том же месте. Но в первом случае больше не будет угрозы того, что в результате  очередного сильного ветра с ёлки обломит вторую макушку, и из-за этого снова будет сломана изгородь. А если восстанавливать изгородь на том же месте, то во время ещё одного урагана может сломать вторую макушку ёлки, и изгородь снова будет повреждена, и овцы опять разбегутся. Ильяс на минутку задумался, и принялся оценивать масштабы предстоящей работы.
 
   Мы уже говорили о том, что на попечении чабана в горах было около шестисот овец. Для такого количества животных на пастбище был оборудован достаточно вместительный загон. Ильяса не пугало, что для того, чтобы перенести загон с места на место, ему придётся потратить немало времени и сил. Но это не пугало нашего героя. Он в спешном порядке принялся убирать со столбов прикреплённые к ним жерди и выдёргивать столбы из земли...

    Чабан трудился, не покладая рук, несмотря на то, что и руки, и ноги, и поясница просили отдыха. Но как быть...  Надо прямо сейчас исправить ошибку, которую он допустил вчера. Нет, что стоило ему предупредить односельчан, чтобы они сделали загон подальше от ёлок. Но кто мог предположить...  Да, Ильяс жалел всё живое, в том числе и растительный мир. Но, встречая в лесу упавшие тянь-шаньские ели, он мечтал о том, чтобы увидеть, как сильный ветер выворачивает их с корнем...  Для чего...  К чему эта наивная, полусмешная и какая-то детская мечта. Конечно, плохо, что лес гибнет от урагана, но куда денешься от искушения...  Провидение, видимо, всё-таки есть...  Оно услышало просьбу Ильяса...  За тот период, когда он находился на горном пастбище, во время ураганов наломало много ёлок. Но последняя сломанная ель ничего хорошего нашему герою не принесла.

   Ильяс считал себя человеком, вообще-то не суеверным. И всё-таки теперь, выбирая место для нового загона, он заботился не только о том, чтобы рядом не было деревьев. Но и о том, чтобы то место, на котором будут ночевать животные, было более или менее ровным. Он пытался устанавливать столбы таким образом, чтобы жерди, которые были прибиты к ним, не провисали над всякими ямками. Или, наоборот, не упирались своей нижней частью в невысокие кочки.
 
   Пастбище, за счёт своих необъятных размеров, только со стороны казалось ровным, как стол. Но на самом деле оно имело небольшой уклон с южной стороны в сторону северной. Поэтому дождевая вода постоянно стекала с него в речку, оставляя после себя всякие ямки и арыки.
 
   Ильяс старательно снимал со столбов жерди и выдёргивал столбы из земли. Всё это мужчина переносил подальше от небольшого ельника. Потом он снова устанавливал столбы и крепил к ним жерди. Чабан махал и махал кувалдой до тех пор, пока не сделал загон в другом месте...

    Наверное, всякому мастеру нравится полюбоваться тем, что он сделал. Но Ильяс не собирался разглядывать новый загон. Работая, он сразу заботился о том, чтобы загон был надёжным и более вместительным для овец. Закончив своё дело, мужчина собрал инструменты и отправился к юрте. Шагая к своему жилью, Ильяс снова и снова задумывался над одним и тем же вопросом. Почему одни животные кажутся слишком глупыми, а другие, наоборот, могут запросто понимать человека, подчиняться ему и даже знать, какое у нас настроение. Перед его глазами стояли глаза Табуна...  Они не давали ему покоя со вчерашней ночи. Вы, наверное, помните, что сразу после того, как сошёл второй, самый мощный селевой поток, превративший берега русла реки в огромный обрыв, кобель сидел перед хозяином, слегка наклонив голову и устремив взгляд на него. Да, да в этом взгляде, считал Ильяс, было всё. И тоска, и сочувствие, и готовность в любую минуту прийти на помощь...  И кобель, за последние сутки, как никогда раньше, подтвердил свою верность...  А гнедой жеребец...  А кобыла с жеребёнком...  Нет, почему мамаша с детёнышем пасутся неподалёку от юрты...  Вот и жеребец далеко не уходит...  Он тоже рядом...  Ильяс смотрел в сторону коней, пасущихся в полусотне шагов от юрты, и снова задавался одним и тем же вопросом. Почему кони и собака не бегут от него, а овцы, напротив, постоянно ищут возможность, чтобы куда-нибудь убежать... 
 
  Наверное, в каждом животном что-то заложено от рождения...  Это как у человека...  Говорят же, что один человек работящий, а другой ленивый. Но при этом неизменно упоминают, что и тот, и другой в отца...  Или, в мать...  Но у одного отец работящий, а у другого лодырь... Так, наверное, и у животных...  И, наверное, многое зависит и от породы, и от вида наших четвероногих друзей. И, скорее всего, от Табуна  родится такой же преданный пёс, способный сослужить ему верную службу. А вот от барана родится баран...  Ильясу не хотелось называть подопечных овцами. Это более ласковое название сейчас его подопечным не подходило...  Они не овцы, а именно «бараны», кричало всё существо чабана. Тупые, безмозглые...  И всё-таки, куда без них...  Вся жизнь...  Все лучшие годы...  Нет, Ильяс не жалел, что многие годы ухаживал за овцами. С одной стороны он считал, что этим кто-то должен заниматься...  А с другой стороны видел в своём занятии немало романтичного. Ведь не всегда возникают проблемы...  В хорошую погоду с овцами, в общем-то, проще. Выгнал отару на пастбище и паси...  Частенько можно расслабиться. В солнечную погоду можно лечь на траву и отдыхать, наблюдая со стороны, как овцы пасутся. Нет, не всё так плохо, как кажется. А то, что произошло вчера и сегодня, преходяще. Временно. Да, да, временно. Всё перетрётся, перемелется, и жизнь войдёт в нормальную колею. Чабан в это верил. Верил с надеждой на лучшее. И с трудом верил вовсё то, что с ним сотворилось за последние сутки. Но что было, то было. И никуда от случившегося не денешься. Ильяс оставил инструменты возле юрты, и пришёл к тому же выводу, к которому уже приходил накануне. Не стоит торопиться возвращать овец, находящихся в ёлках и отрезаных от пастбища селем. Лучше найти животных, находящихся на пастбище за сплошной пеленой тумана. Ещё неизвестно, какой сюрприз они могут преподнести.

    Ильяс с трудом вспоминал бы те дни и часы, когда ему приходилось использовать коня столько, сколько он его использовал вчера и сегодня. Время едва перевалило за полдень, а чабану казалось, что он уже много суток не покидает седла. И все эти томительные часы рядом с ним был Табун. Вот и теперь пёс послушно бежал вслед за своим хозяином, а вот конь не скрывал, что ему доставляет не много удовольствия то, что он снова находится под седлом. Он и отдыхал-то только тогда, когда Ильяс
разделывался с упавшей на изгородь загона макушкой ели да переносил загон с одного места на другое. Жеребец время от времени задирал голову, подбрасывая крупом, но чабан сильнее натягивал узду на себя, и с большим усилием прижимал ступни ног, находящиеся в стременах, к бокам своего верного помощника.

    Туман быстро проглотил место расположения нового загона для овец, ёлку, с оставшейся на ней единственной макушкой, и юрту, не говоря уже о том, что от взгляда чабана исчезли кобыла и жеребёнок. На все стороны света вокруг Ильяса распростёрлась непроглядная туманная пелена. И, кроме неизвестности, вокруг ничего нет...  Куда ни глянь - везде непроглядная матовая муть да склизкая трава под ногами. Всё вокруг однообразно и весьма прозаично. Неискушённому человеку заблудиться пара пустяков.
Но чабану на пастбище каждая кочка и ямка знакома.  После нескольких  минут езды, Ильяс обратил внимание, что чуть левее от него было небольшое углубление, окаймлённое земляным валом, высота которого не превышала сорока-пятидесяти сантиметров. Из рассказов отца, который, так же, как и Ильяс был чабаном и тоже выпасал овец на том же самом пастбище, Ильяс знал, откуда взялись эти небольшие углубления. Как-то раз, много-много лет назад, на пастбище появились геологи. Они привезли сюда буровую установку и взяли пробы грунта. Полезных ископаемых, говорят, не обнаружили, но лето было таким же дождливым, как и нынешнее, и члены экспедиции обнеси свою палатку невысоким земляным валом. Уезжая, геологи палатку, естественно, свернули, а вот земляной вал, вокруг неё, не сравняли с поверхностью пастбища. С годами его затянуло травой, а со стороны место пребывания геологов выглядело как ямка. Выпасая овец, Ильяс обратил внимание, что отметка, сделанная геологами, находится приблизительно в семистах метрах южнее юрты. Вот так и ориентировался чабан на горном пастбище...  Вот здесь, на горной долине углубление...  А вон там разбросана груда камней...  Её собрал какой-то другой чабан, который провёл лето на этом же пастбище вместе с Ильясом...  Чуть южнее этих камней находились кусты можжевельника.
 
   Чабан тоже неплохо запомнил расположение этих кустов. Раньше, когда мужчина находился на джайляу, эти кусты тоже постоянно бросались в глаза. На самом горном пастбище можжевельник почти не рос. Но его было много
на хребтах и косогорах, находящихся возле горной долины. Но вот на самом джайляу можжевельник рос только в одном месте. Его Ильяс тоже неплохо запомнил. Юрта и загон для овец находились приблизительно в двух километрах от того злополучного лога, по которому сошёл сель. Но вот овец приходилось поить именно там, где находилась юрта. Когда животные находились на водопое, чабан часто рассматривал горную долину. Его взгляд невольно останавливался на одиноких кустах можжевельника, растущих едва не по середине джайляу. Глядя в их сторону, чабан постоянно задавался вопросом, почему они выросли именно на этом месте, а не на другом. Хотя, по его представлениям, можжевельник вовсе не должен расти на горной долине. Пусть бы рос себе на косогорах и горных хребтах...  Нет, вырос же на самом пастбище, едва не на его центре. Одним словом, Ильяс хорошо себе представлял, в каком именно месте по отношению к юрте находились кусты можжевельника. Достаточно было переместиться пару километров на восток, а потом подняться чуть правее, и можно оказаться там, где животных удобнее всего напоить в горной реке. Почти каждая пядь земли была чабану приметна на горной долине.
 
  Он в любую погоду, в любое время суток по своим приметам ориентировался на джайляу. Вот и сейчас, несмотря на туман, мужчина был уверен, что не заблудится. Но найти бы только животных поскорее. Ему вдруг показалось, что удача отвернулась от него. Каких-то пятнадцать минут назад он покинул то место, где находилась юрта. Но пока не обнаружил даже признаков того, что где-то рядом бродят его полтысячи с лишним овец. Шутка ли, полтысячи с лишним...  Это же не иголка в стоге сена, которую можно запросто потерять...  Эх, была бы погода...  В ясный день он бы не бродил такое продолжительное время, как среди этого тумана. И не вспоминал бы, что вот эта ямка связана с таким-то событием из его жизни, а вот эта кочка с таким-то. Эх, глаза бы мне всевидящие да уши всеслышащие... Ильяс мечтал стать героем сказки, который мог проходить сквозь стену, и видеть в любую тьму...  Но результат был тот же. А всякий сверхъестественный феномен оставался недостигаемым. Потому что сквозь стену видят только в сказках, и только в сказках слышат за тысячу вёрст, прикладывая голову ухом к земле.

  Да, в отличие от некоторых, верующих во всякое сверхъестественное, чабан был до мозга костей материалистичным. Но вместе с тем он не хотел верить в то, что мало зависело от нашего, так сказать, материалистического восприятия действительности. Его в этом снова и снова убедило вчерашнее поведение животных перед селевым потоком. Ведь чувствовал он, что Табун неспроста роет землю и скребёт кусок кошмы, который занавешивал вход в юрту. А потом вдруг поднялся сильный ветер, и всё началось...  Нет, есть какая-то необъяснимая взаимосвязь между всем происходящим. Она ничего общего со сверхъестественными явлениями  не имеет, напротив, у неё есть вполне материалистическое объяснение. Может быть, в то время, когда сходит оползень, почва становится похожей на какой-то токопроводящий элемент, по которому распространяются сигналы, распространяемые с места возникновения стихийного бедствия. А потом, наверное, эти сигналы улавливаются животными...  Кто знает...  Мысли путались. От размышлений о каких-то глобальных законах бытия, Ильяс вернулся к своей вполне понятной земной проблеме. Вот знал бы сейчас Гнедой то место, где находятся овцы. А потом взял бы да привёз хозяина именно туда...  Вот тогда-то чабан и поверил бы в это сверхъестественное...

   Разные мысли будоражили существо этого маленького человека, который находился в одиночестве на этой огромной горной долине. И цель у него была одна, найти бы поскорее овец. И средство достижения одно, конь да пёс. Едва чабан вспомнил о кобеле, как ему тут же захотелось увидеть Табуна...  Но где он...  Ещё пару минут назад Ильяс  несколько раз подряд оглядывался, и видел, что Табун плетётся чуть сзади коня. Сейчас он тоже повернулся, но кобеля не обнаружил. Нет, мужчина не паниковал оттого, что пёс вдруг исчез. Просто было как-то непривычно без него среди этого тумана и сырости.
  - Табун! Табун! Табун! Фьють! Фьють! Фьють!-  разносился по
 пастбищу голос Ильяса. Мужчина прислушивался к окружающей его тишине, но не услышал ни звука. Это не то, чтобы расстроило мужчину, а просто вывело его из терпения,- овцы разбежались...  Осталось только собаку потерять...  Тогда садись и волком вой...  Да, завоешь тут волком...
 
               
 Чабан растерялся, но взял себя в руки. Он знал, он был уверен, что Табун где-то рядом, за этой туманной пеленой. И настроение поднялось оттого, что Ильяс, проехав ещё с полсотни шагов, увидел перед собой можжевельник, а чуть в стороне от этих кустов в глаза нашему герою бросился свежий помёт. Овцы...  Есть...  Вот они, родимые...   Теперь-то я до вас доберусь...  Хватит...  Набегался за вами по этому туману...

    Ильяс повернул чуть севернее кустов можжевельника, проехал ещё с полсотни метров, и перед ним сквозь туманную пелену вначале появилась вначале одна овечья фигура, потом вторая, а потом все остальные...  Он ещё немного проехал в том же направлении, и перед ним уже бродило едва не сотня овец. Чабан был уверен, что это были овцы именно из его отары. Они не имели каких-то особых примет. Овцы как овцы, со своим естественным видом и чуть-чуть отросшей после весенней стрижки шерстью. Ильяс не метил своих животных. Он не надрезал своим овцам уши и не красил бока животных, как это делали другие чабаны. Конечно, некоторые другие овцеводы тоже не метили своих овец. Но сейчас наш герой  ни за что бы не перепутал своих овец с чьими-то другими непомеченными овцами. Ильяс был просто уверен, что, кроме его овец, на пастбище никаких других животных просто нет и быть не могло. Последние дни не прекращались дожди и сюда, на джайляу, никто другой не смог бы переправить своих овец.

    Из-за тумана пастбище по-прежнему плохо просматривалось. Несмотря на это, чабан хорошо знал то место, где сейчас находились овцы. А поэтому он понимал, в каком именно направлении надо перегонять животных, чтобы они вышли к своему загону. Ильяс позволил коню немного передохнуть, и отправился дальше. Всюду были овцы. Они паслись то там, то здесь...  Одни бродили по одиночке, а другие – группами  по десять, пятнадцать голов. Где же заканчивается то место на горной долине, за пределы которого животные ещё не ушли...  Ильяс направлял коня то вправо, то влево, и всё больше, и больше удалялся в западном направлении. С одной стороны он был доволен тем, что быстро обнаружил исчезнувших овец. Но вместе с тем чабан был обеспокоен, что животные сильно разбрелись. И теперь придётся потратить немало времени и сил, прежде чем он сможет собрать
овец хотя бы в пределах видимости. А видимость в этой непроглядной туманной  пелене оставалась прежней. Окрестности просматривались только на пятьдесят-шестьдесят шагов. Туман рассеивался только на какие-то мгновения. И тогда Ильясу
удавалось убедиться, что животные сильно разбрелись. Некоторые овцы находились от чабана на расстоянии трёх или четырёх сотен метров. Всё это и радовало чабана, и огорчало. Радовало то, что он, наконец-то, избавился от той неизвестности, которая ещё совсем недавно одолевала его. Но с другой стороны мужчине необходимо было, как следует помыкаться по этой слякоти и туману, прежде чем жизнь войдёт в нормальную колею.

    Чабан снова пришпорил коня. Он всё больше и больше углублялся в туман, направляясь к западной границе того места, по которому разбрелись овцы. Сделана была только половина дела. И ему будет трудно без помощи Табуна. Но где же кобель, беспокоился Ильяс. Обычно пёс бежал вслед за чабаном, но сейчас наш герой снова не мог обнаружить собаку где-нибудь поблизости.

    -Табун! Табун! Табун! Фьють! Фьють! Фьють!- изо всей силы кричал мужчина. Но вокруг - тишина. Даже признака никакого, что где-то рядом находится его верный помощник. Что же могло произойти...  Где он...  Чабан был, в общем-то, уравновешенным человеком. Но в критической ситуации он, бывало, терялся, и в нём исчезала надежда на всё. И на себя, и на коня, и на погоду. В те минуты Ильяс почему-то подумал, что Табун изменил ему. Мужчина помнил, что у кобеля была привычка, найдя нору, принюхиваться к ней, хуже того - рыться в этой норе. Несмотря на то, что не было признаков того, что в этой норе есть какое-то живое существо...  Ни сурка, ни барсука, ни тем более лисицы Табун до сих пор не помог чабану добыть... 

    С отчаянием, выкрикивая кличку кобеля, Ильяс без конца трогал коня каблуками сапог под бока. Пытаясь рассечь туманную пелену, он мчался и мчался по пастбищу, сворачивая то в одну сторону, то в другую. Слыша топот коня и крики своего хозяина, овцы бежали в нужном для человека направлении. Ильяс радовался этому. Но вместе с тем огорчался, что проблемы не кончаются. Топот копыт, блеяние овец и шум дождя...  Одна и та же обстановка угнетала до тех пор, пока он не услышал лай Табуна...  Да, да, это был  Табун... 

Он появился откуда-то с восточной стороны пастбища и мчался прямо на Ильяса.
  -Табун! Табун!- снова кричал чабан. Кобель внезапно появился из туманной пелены, и через некоторое время уже вертелся у ног жеребца,- Табун! Почему ты бросил меня! – кричал мужчина.
Пришпоривая коня, Ильяс мчался по периметру того места, которое занимали овцы. Кобель вначале бежал за жеребцом. Но потом он обогнал хозяина, сидящего в седле, и снова верно служил. Из туманной пелены едва не на перерез чабану, бежали овцы, напуганные лаем Табуна...
  - Господи, помоги же ты нам!- молился Ильяс, - о, аллах, о, небо! О, солнце!
  В эти минуты чабан был готов произнести любую молитву, лишь бы поскорее закончился весь этот кошмар. Но где он, этот конец... 
 
   Копыта коня без конца чавкали то по грязи, то по лужам, то утопали в мокрой траве едва не по самые щиколотки. А непослушные овцы волей-неволей покорялись человеку и его верным помощникам...  Жеребец и Табун...  Табун и жеребец...  И как бы Ильяс не ругал иногда коня и пса, он хорошо понимал, что он без них никто...  Чабану иногда приходилось пасти овец в пешем порядке, без помощи жеребца и собаки. Но это было  совершенно в других условиях и с небольшим количеством животных...
 
   Подгоняя овец, которые  норовили то убежать в сторону от маршрута, который им указывал чабан, то отстать от основной массы своих собратьев, мужчина пытался себе внушить, что всё будет хорошо. Он верил, что его проблема сегодня решится. Надо только пригнать овец к юрте да закрыть их в загон. А после этого необходимо сделать всё, чтобы вернуть в отару сбежавших овец, отрезанных селем...  И всё...  И всё кончится...  И что всё это значит по сравнению с тем, чтобы пару лет выращивать овцу, а потом её по халатности потерять...  Потерять только потому, что пастбище затянуто тучами, и сошёл какой-то селевой поток...  Но что будет дальше...  Ильяс внушал себе, что выдержит, что вынесет все испытания, и это придавало ему сил и уверенности в себе...  Вот бы только погода наладилась...  Вот бы только не пенять на погоду...


  ...Чабан без конца подгонял коня и поворачивал его чуть вправо, туда, куда, по его представлениям могли завернуть овцы. Табун, вначале отставший от хозяина, видя, что Ильяс поменял
направление, бросился вперёд коня, наперерез животным, и громко лаял в их сторону. Овцы, идущие впереди основной массы своих собратьев, тут же отправились чуть левее...  Всё шло своим чередом...  Ильяс не падал духом. Его верные помощники тоже старались не подводить...  Но, несмотря на оптимизм человека, природа диктовала свои условия...  Туман по-прежнему не рассеивался, а моросящий дождь то прекращался, то начинался снова.
 
  Ильяс возвращался к юрте не тем путём, которым он отправился на поиски овец. Его подопечные передвигались теперь чуть севернее своего загона. Но и здесь едва не каждая кочка и каждая ямка были знакомы чабану. Поэтому наш герой неплохо ориентировался в условиях плохой видимости...  Достигнув того места, где находился загон, Ильяс вначале обрадовался, но потом сдержал положительные эмоции, потому что была сделана только половина дела. Пришпоривая коня, он собрал отстающих овец и отправился в переднюю часть отары. Мужчина не хотел допускать того, чтобы хотя бы небольшая часть овец  оказалась у края пропасти, образовавшейся за счёт схода селевого потока. Он до сих пор не верил в рассказы людей о том, что если хотя бы одна овца сорвётся в пропасть, то вслед за ней на явную погибель бросятся все остальные. Но всё-таки бережёного -  бог бережёт. Чабан встал наперерез овцам, бегущим в сторону юрты. Овцы оказались возле мужчины не сразу. Лишь через пару минут  животные, идущие в передней части группы, стали заходить в загон. И только тогда на душе стало легче. Ильяс волей-неволей вспоминал тот урок, который ему вчера преподнесли овцы, сбежавшие за речку...  Нет, теперь я коня и собаку раньше времени не отпущу...
 
   Многому научила чабанская жизнь Ильяса. Он обычно угадывал, в каких случаях можно обойтись без коня и собаки, а в каких случаях, наоборот, без верных помощников будет плохо. Но иногда интуиция подводила чабана. Например, вчера Ильяс решил пожалеть коня, а потом сам пожалел об этом. Что ж сегодня он просто не должен допустить, чтобы хоть одна овца сбежала. Мужчина то мчался к воротам, следя за тем, чтобы овцы не сбежали к обрыву, то подгонял животных, идущих в загон. Овцам ничего не оставалось, как подчиняться чабану. Табун, верно, служил хозяину до тех пор, пока все животные не зашли в загон.
   
   - Вот и сделано главное дело!- потирал руки Ильяс, спрыгивая с коня. Чабан понимал, что расслабляться не стоит. И ещё неизвестно, сделал ли он своё главное дело. А, может быть, только какую-то часть его. Но вместе с тем Ильяс понимал, что надо ещё немало потрудиться. Однако ноги от непрерывного нахождения в седле затекли, и чабан уже не мог без разминки.
 
    Прохаживаясь взад и вперёд вдоль закрытых ворот загона, за которыми находились овцы, Ильяс пытался привести мысли в порядок. Он никак не мог успокоиться. Мужчина весь был на нервах. Кто бы мог подумать, что за такой короткий промежуток времени случится столько непредвиденного...
 
   Обслуживая овец, Ильясу  приходилось быть не только пастухом, но и лесорубом, и акушером, и строителем. Он своими руками заготавливал дрова, строил кошары и принимал у овцематок только что вышедших из утробы ягнят. Мы уже об этом рассказывали. Но Ильяс не мог припомнить случая, чтобы ему, спасая овец, пришлось бы перекопать столько земли, сколько он перешвырял её сегодня утром, делая спуск к руслу реки. И неизвестно, сколько ещё придётся работать ломиком и лопатой, прежде чем он раскопает берега, размытые селем. Надо снова сделать всё, чтобы можно было запросто спуститься к реке. А со стороны может показаться, что работа чабана полна романтики.
    Это только тот, кто не попадал в такие ситуации, в которые попадал Ильяс, может сказать, что и дурак сможет баранов пасти...  Мы уже на эту тему рассуждали. Но давайте вдумаемся в эти обывательские рассуждения и зададимся вопросом, а сможет ли дурак баранов пасти...  Да разве человек «без царя в голове», у которого руки, как говорят в народе, «не из того места выросли», сможет найти выход из таких ситуаций, в какие попадал наш герой...  Я бы спорил и спорил. Нет, настоящему чабану, такому, как Ильяс, не обойтись без трудолюбия, высокого интеллекта, выносливости и смекалки. Потому что жизнь иногда такое преподносит, что выход приходится искать на ходу. Вот и думай после этого, нужен ли человеку, пасущему баранов, «царь в голове»...
 
   ... Ах, этот непутёвый лог...  Ах, этот непутёвый обрыв...  Глаза бы на него не смотрели...  Но как быть, что делать...  Ильяс то поднимал верхний конец лома до уровня головы, то опускал его.
Грунт послушно обрушивался. Когда камни при помощи ломика не нащупывались, мужчина брал в руки лопату, нажимал правым сапогом на штык, и комья земли летели и летели, падая в русло. Чабан знал, чабан чувствовал, что эти два прохода к руслу реки, которые он старательно делал второй раз, скорее всего, больше ему не пригодятся. По крайней мере, Ильяс пытался всё просчитать вперёд, и сделать сейчас всё, чтобы возвратить сбежавших овец на пастбище. Но кто знает, что ждёт каждого из нас через минуту, через час, через день...
 
   В жизни столько непредсказуемого. В конце концов, чабан хотел сделать всё, чтобы овцы снова не сбежали за речку. По крайней мере, мужчина решил, что после того, как он вернёт беглецов на джайляу, так сразу закроет их вместе со всей отарой в загон. А потом попытается содержать их там хотя бы до того времени, пока не установится хорошая погода. А если вся эта сырость, слякоть и грязь будут досаждать ещё сутки, двое, трое...  Конечно же, овец придётся отпускать на пастбище, чтобы они хоть немного набрали сил. Но если это придётся сделать, то Ильяс попытается сделать всё, чтобы овцы не сбежали за речку.
 
    И всё-таки...  И всё-таки вдруг в ближайшее время, сразу после того, как он вернёт непослушных овец в отару, возникнет необходимость отправиться за русло реки. Нет, те два спуска к реке, которые чабан сейчас так старательно делал, ни в коем случае нельзя уничтожать после того, как он вернёт в отару овец. Мало ли что...  А ведь утром наш герой хотел оба спуска к реке уничтожить. Но не пришлось. Очередной селевой поток за него постарался. Эх, кто бы мог подумать...
 
   Ильяс старательно поработал ломиком и лопатой, после чего оба спуска к реке были готовы. Со стороны они смотрелись, как небольшие тропинки, перечёркивающие обрывы под углом приблизительно сорок пять градусов. Прежде чем отправиться к юрте, чабан несколько раз поднялся и спустился по этим тропинкам к реке. А после этого отправился ловить коня. Ломик и лопату Ильяс оставил на краю обрыва, в том месте, где он намеревался переправлять овец на пастбище...  Мало ли что...
 
   Жеребёнок, которого кобыла принесла в прошлом году, уже подрос, и мог обходиться без материнской опеки. И мамаша достаточно окрепла. Она не носила в брюхе очередного детёныша, и готова была помогать хозяину. Но чабан не спешил её седлать.
Ильяс считал, что тех передышек, которые он позволяет жеребцу, вполне достаточно для того, чтобы в очередной раз отправиться на нём за овцами. Поэтому чабан снова поймал жеребца, а кобылу оставил в покое. Тот вовсе этому не противился. Конь позволил хозяину сесть в седло и покорно отправился туда, куда его направили.
 
    Ильяс любил лес в любое время года. И в хорошую погоду, и во время дождя он мог увидеть в нём что-то необыкновенное. В жару, когда овцы находились на пастбище, чабан частенько ложился в тень ёлки, возле которой находилась муравьиная кочка. А потом он наблюдал, как муравьи-трудяги переносили на себе тяжести, превышающие их собственный вес во много раз...  Ильясу приходилось бывать в горах и зимой. Ему нравилось, когда перед закатом солнца безоблачное небо отражалось синевой на снегу. А снег от этого казался таким, как будто его синькой присыпали. В дождливую погоду чабан любовался малюсенькими капельками дождя. Ими были облеплены и каждая травинка, и каждая иголочка на ёлке...  Но сейчас ему было не до прелестей природы, хотя ими можно было любоваться и в ненастье...  Его не привлекали даже огоньки, стоявшие неподалёку от ёлок, с поникшими, промокшими цветами. Он был безразличен и к мелким кустикам чабреца, привлекающего к себе неповторимым ароматом...  Ильяс весь был в себе, в своей проблеме... 

     Перебравшись через речку, мужчина направился в ельник, по которому он совсем недавно блуждал. Но тогда овцы бродили в лесу неподалёку от воды, и лишь какая-то незначительная часть животных ушла за перевал. Чабан осмотрел затяжной подъём, который заканчивался гребнем хребта. Потом спустился к логу, где сошёл оползень, и вслед за этим зародился сель, но овец, увы, не обнаружил...  Где же они...  Что с ними...  Шутка ли, около полусотни овец, как будто в воду канули...  Это Ильяса  опять насторожило. Мозг продолжал непрерывно работать. Где овцы, куда могли подеваться, стучало в висках чабана. Они, наверное, как конь и кобыла с жеребёнком, почуяли что-то неладное. Скорее всего, ушли в безопасное место, как кобыла с жеребёнком, перед сходом селевого потока...  Ильясу вдруг стало интересно, а могут ли овцы предчувствовать приближающуюся беду...  Как ответить на этот вопрос...  Он считал, что животные, в каком-то смысле,
 «видят наперёд», и как-то необычно себя проявляют. Ещё вчера чабан не думал, что сойдёт сель. Но кони и собака накануне стихийного бедствия вели себя беспокойно.
   
   Кобель выл, не переставая, скрёб кошму, занавешивающую вход в юрту. А кони носились возле жилища чабана, как угорелые, и тоже рыли землю...  Но, вот овцы...  Их действительно не понять.  Когда овцы находились в загоне, то незадолго до первого натиска стихии, они сбились в тот уголок загона, который находился подальше от лога...  Одним словом, с одной стороны чабан верил, что животные перед стихийным бедствием как-то необычно себя проявляют. Но вместе с тем, Ильясу было кое-что непонятно. Вчера вечером тоже сошёл небольшой селевой поток. Но овцы, буквально перед этим, отправились в речку, готовую вот-вот разразиться стихией. Странно всё как-то получается. Может быть, овцы в одном случае вообще не реагируют на таинственные сигнала, которые  им подаёт природа перед стихийным бедствием. А в другом случае они могут предчувствовать беду...  Чушь, бред...

   Мужчина не хотел  верить в то, что постоянно преследует суеверных людей. Он пытался себе внушить, что миром правит его величество случай, а ни какая-то там судьба. Или нечто такое, как считают некоторые, предопределённое  «сверху». Ильяс был верующим человеком. Он мог в чём-то сомневаться и ошибаться. В конце концов, мужчина приходил к выводу, что у любого из нас проблемы возникают потому, что мы делаем что-то неправильно.
  Он принялся искать овец. В первую очередь мужчина осматривал то место, где их сегодня пришлось оставить. Какое-то внутреннее чутьё подсказывало чабану, что животных рядом нет. Они просто ушли оттуда, где сошёл оползень и зародился селевой поток. Несмотря на то, что Ильяс явно убедился, что овец по близости нет, и не может быть, мужчину почему-то тянуло в то место, где сошёл оползень. Чабан не сумел преодолеть собственного любопытства и направил коня по крутому склону вниз...
 
   Лишь спустя некоторое время мужчина понял, что выбрал для спуска в лог вовсе не тот маршрут, по которому он отправился сюда же накануне. В том месте, где раньше спускался Ильяс, ёлки были большими, и трава под ними встречалась лишь кое-где. А там, где чабан сейчас хотел спуститься вниз по косогору, ёлки были пониже, и между ними находились достаточно привольные
лужайки, поросшие травой. Но как бы то ни было, едва наш герой начал спускаться вниз, как перед ним открылась весьма жуткая и непривлекательная картина. Лог протянулся от речки и до вершины хребта метров на двести. Повсюду, вдоль лога, сверху и донизу, стояли тянь-шаньские ели, маленькие и большие. Кое-где просматривались кусты можжевельника. Но всю эту красоту теперь перечёркивал обрыв. Он начинался у самой речки, а потом тянулся вверх по логу метров на шестьдесят. Ильяс находился в самом верху обрыва. Ширина обрыва составляла метров шесть или восемь.
   Мужчина пытался представить себе, что всё это оголённое место занимал грунт с растущими на нём деревьями и кустарниками. А теперь он съехал в речку, не выдержав собственной тяжести в результате переувлажнения. По всей протяжённости обрыва из грунта торчали небольшие камни и огромные валуны. А по его краям свисали оборванные корни травы, деревьев и кустарников.
 
   Жутко, страшно, опасно...  И чего только стихия не сотворит...  Ильясу не хотелось долго оставаться у этого, прямо скажем, опасного места. Он покинул его, поднявшись на гребень хребта. Чабан догадывался, что если отправиться вверх по этому самому гребню хребта, то можно максимально приблизиться к тому месту, где зародился ещё один оползень. Он понимал, что нельзя терять драгоценного времени. Сейчас каждая минута дорога. За эту минуту исчезнувшие овцы могут пройти, и пять, и десять, и пятнадцать шагов. И их, естественно, будет труднее найти. Но вместе с тем ему вдруг захотелось побывать там, где зародился ещё один оползень. Ильяс пришпорил коня, и направил его вверх по гребню хребта. Перед ним была та же самая картина, которая сопутствовала ему на протяжении всего того времени, на протяжении которого он искал овец.

   Всюду росли невысокие ёлки, стоящие друг от друга на весьма приличном расстоянии, достаточном для того, чтобы увидеть овец. Но чабан тут животных не обнаружил. А они так и мерещились, так и будоражили воображение...  Ильяс понял, овцы ушли вовсе не туда, куда он отправился. И трава здесь не помята, и овечьего помёта нет...  И всё-таки мужчина поднялся на верхнюю часть хребта, спустился в лог, и оказался в том месте, где зародился ещё один оползень.
    

   Здесь не было чего-то особенного. Чабан увидел обыкновенный обрыв, на края которого свисала трава и ветки кустарников. Кое-где с края обрыва стекали струйки воды. В глаза бросались оголённые ветки и камни. А ещё Ильяс обратил внимание на то, что на крутых склонах в местных горах практически отсутствует чернозём. Взгляд улавливал только лишь чуть заметную, толщиной в два-три сантиметра прослойку чёрной земли между растительностью и глиной. Он понимал, что чернозём создаёт основную питательную среду для растений. А его здесь практически нет. За счёт чего же тогда растут эти могучие тянь-шаньские ели, если из-под них дождевая и талая вода без конца вымывает питательную основу...  За счёт чего деревья вырастают до огромных размеров...   Да, до огромных, задумывался  Ильяс, по сравнению с теми возможностями, которые даёт этим ёлкам, кустам можжевельника, и всему прочему природа...
    Это какая же жизненная сила должна быть у всех этих ёлок, кустов можжевельника и всего прочего, если они могут расти там, где, по нашим представлениям, ничего расти не должно. И всё это создала природа. Создала и тут же забрала. Одним взмахом, словно волшебной палочкой, доставшейся стихии, способной в миг уничтожить то, что создаётся десятилетиями, а, может быть, веками... 

   Чабан знал, что чернозём образуется за счёт того, что на землю попадают органические вещества, которые за счёт бактерий превращаются в почву. И за год толщина этой почвы в нормальных условиях увеличивается приблизительно на один миллиметр. Нет, всё-таки как несправедлива природа по отношению к себе. Она ценой больших усилий, за очень продолжительный промежуток времени создаёт такую бесценную вещь, как чернозём. А потом сама же эту бесценную вещь за один миг уничтожает...  Ильяс почему-то подумал о вечности...  Это со стороны может показаться, что горы Заилийского Алатау, в которых он жил, и десять, и двадцать, и тридцать лет назад выглядели одинаково. Что вечно здесь были ущелья и хребты, по которым стоял непроглядный лес из тянь-шаньских елей. Но на самом деле в этом реликтовом лесу природа иногда сотворяет такое, чего человек себе бы и представить не мог.

   Он поймал себя на мысли, что отвлёкся от главного. Но сложившаяся обстановка диктовала свои условия. Надо во что бы
то ни стало найти овец. Ильяс решил продолжить поиски. Не выходя из своего романтического настроения, чабан отвернул коня от обрыва. Он решил подняться на хребёт по тому логу, в нижней части которого сошёл оползень...

    С трудом, переставляя ноги, конь медленно шёл на подъём. Копыта иногда соскальзывали с перекатывающихся под ними камней. Но жеребец, храпя и учащённо дыша, без конца взмахивая гривой, продолжал нести наездника к верхней части лога...  Ильяс больше не торопил своего верного помощника. Он понимал, что коню и без того нелегко в эти минуты приходится. А жеребец, в свою очередь, делал всё, чтобы угодить своему наезднику. Он по-прежнему старался идти, как можно быстрее, твёрдо печатая шаг и тряся гривой. Но, пройдя три или четыре десятка шагов, остановился, и повёл мордой влево.

    Ильяс тут же отреагировал на лёгкий каприз животного, тронул его каблуками сапог под бока, и отправился дальше. Жеребец свернул чуть левее, сделал ещё пару десятков шагов и опять остановился. И только после этого чабан понял, почему его верный помощник изменил маршрут. Чуть выше того места, где конь остановился, мужчина увидел то, что он много раз встречал в горах, и чему не придавал значения. Перед ним было небольшое углубление в виде трещины в земле. Она пересекала всю ширину лога, протянувшись с одной стороны до другой. У трещины были довольно-таки внушительные размеры. В некоторых местах её ширина составляла сантиметров тридцать-тридцать пять. А глубина доходила сантиметров до восьмидесяти. И весь этот разлом в почве протянулся от одного куста можжевельника до другого метров не шесть или на восемь. Ильяс тут же сообразил, почему образовалась эта трещина. Ему и раньше приходилось встречать в горах нечто подобное. То там, то здесь на крутых и не очень крутых склонах, ему встречались углубления в почве в виде трещин и траншей. Они были свежими и старыми, поросшими травой и оголёнными.

   Раньше чабан не придавал этим сюрпризам природы никакого значения. Но теперь он догадался, что подобная трещина-это предвестник оползня. То есть определённая часть почвы, не выдержав своего постоянно увеличивающегося за счёт переувлажнения веса, отрывается от материнской основы грунта и медленно ползёт вниз, разрывая монолит почвы. Только в одном случае почва, оторвавшись от монолита, по каким-то причинам
задерживается на месте. А в другом случае огромный пласт земли сходит оползнем, перегораживая лога и ущелья и создавая возможность для образования селевого потока. Ильяс пришёл к выводу, что возле его юрты снова забушует стихия. Ведь теперь
для этого имеются все предпосылки. Он снова растерялся на миг. И опять в голове эти вечные вопросы. Как быть и что делать...  Может быть, пока не искать овец и вернуться на пастбище...  Нет, он так поступать не собирался...  Столько сил и времени потрачено...  Но что же тогда предпринять, если снова сойдёт оползень и возникнет угроза селя... 

   Вывод напрашивался сам собой. В этом случае придётся обрыв объехать сверху, и спуститься к речке в том месте, где зародился оползень. Для этого необходимо будет потратить немало времени, но другого выхода не было. Но о чём бы не думал мужчина, сейчас он решил уйти от греха подальше. Чабан пришпорил коня, повернул чуть левее, подъехал к ёлкам, между хвойных деревьев поднялся на гребень хребта и устремился к верхней его части.
 
   Покачивая наездника в седле, конь шёл быстрым шагом, едва не переходя на рысь. Виляя между кустами, тропа бежала всё выше и выше. Затяжной, но довольно-таки лёгкий подъём, жеребец преодолевал, не напрягаясь и не очень-то торопясь. Ильяс был доволен своим верным помощником. Он его не подгонял и не останавливал, а лишь изредка бросал глазами в сторону кобеля, бегущего вровень с конём чуть левее тропы. В то время, когда мужчина рассматривал обрыв, образовавшийся за счёт того, что сошёл оползень, Табуна рядом не было. Он, скорее всего, как это нередко случалось, опустив морду к земле, бегал где-то рядом в кустах, пытаясь уловить запахи следов от диких животных. Но теперь Табун опять находился рядом с хозяином. Какое-то время Ильяс молча смотрел в сторону кобеля. Но, испытывая постоянную потребность общения с живым существом, Ильяс повернулся в сторону Табуна и буркнул:
 
    - Сдрейфил, наверное, когда я решил обрыв посмотреть! Испугался!
 
   Пёс абсолютно не отреагировал на иронию хозяина и продолжал молча бежать вровень с конём.
 
   Кому пожалуешься, кому выложишь всё, что в душе накопилось. Вот и Табун не обращает на меня никакого внимания, подумалось в
те минуты Ильясу. Да, он отдавал себе отчёт в том, что собака никогда не заговорит, что она никогда в буквальном смысле не поймёт человеческих слов. Но вместе с тем мужчина считал, что в те минуты, когда он обращался к своему верному помощнику с какими-то словами, то тот его всё равно в каком-то смысле
понимал. Да, странным каким-то казался со стороны Ильяс, когда обращался к животному обыкновенным человеческим языком.

   Многие считают, что оно никогда не поймёт того, о чём ему говорят. Спрашивается, для чего заводить разговор, если знаешь, что тебя не поймут. Но давайте представим себя на месте чабана, у которого несколько дней подряд рядом никого нет, кроме животных. В такой ситуации мозг без конца работает, а мысли почему-то сами приобретают словесную оболочку. Тут не только с животными заговоришь, но и сам с собой разговаривать будешь!
 
   Петляя между ёлок по тропе, чабан преодолел затяжной подъём, и оказался на самой верхней части хребта. С этого места хорошо просматривалось соседнее ущелье. Ильяс допускал, что овцы могли в него спуститься. Ведь с тех пор как они исчезли, прошло немало времени. Но стоит ли осматривать это ущелье? В душу закрадывалось сомнение, но вместе с тем, ему хотелось убедиться, что животных внизу действительно нет.
 
   Чабан знал, что до нижней части ущелья метров шестьсот или восемьсот. Неужели овцы рискнули уйти вниз по этому отвесному склону, задумывался чабан, глядя в сторону нижней части ущелья. Просто так, ради спортивного интереса, он бы ни за что не отправился вниз: до того крутым показался ему предстоящий путь. Нет, прежде чем решиться на весьма непростое дело, наш герой решил найти хотя бы признаки того, что здесь были овцы. Ильяс старался ехать медленнее, чем обычно.

   Он внимательно смотрел по сторонам, и под ноги коня, пытаясь обнаружить следы животных или овечий помёт. Но ничего подобного на глаза не попадалось. И всё-таки Ильяс посчитал, что ему всё-таки придётся спуститься в ущелье. Отсутствие следов и помёта ещё ни о чём не говорило. Овцы могли спуститься вниз совсем не тем путём, какой хотел выбрать чабан для того, чтобы добраться до нижней части ущелья. Ильяс вначале с большой неохотой отправился вниз по косогору, но потом оживился: овцы, скорее всего там, внизу. Где же им ещё быть? Ничего страшного нет, если ещё пару километров отмотаю, утешал себя мужчина. В конце концов, из нижней части ущелья можно попасть в любую сторону. Можно объехать хребет с южной стороны, и оказаться на пастбище, где раньше был водопой для животных. А можно выбраться на пастбище там, где находится юрта. Ну, что ж...

     В голове возникала то одна идея, то другая. Читатель, скорее всего, не сможет разобраться, как лучше Ильясу поступить. Это только наш герой умеет хорошо ориентироваться на местности.   
Нам с вами до конца, естественно, не понять, куда отправился чабан, и в каком направлении ему лучше ехать, чтобы найти овец. Но, тем не менее, давайте отправимся с нашим героем. Конечно, не для того, чтобы изучать окрестности джайляу. А хотя бы для того, чтобы понять, что из себя может представлять  труд чабана. Для того чтобы понять, что человеку, выпасающему овец, приходится тратить немало времени и сил. И душевных, и физических. И только тогда отара будет в полном составе.               

   Поворачивая коня то влево, то вправо, Ильяс осторожно спускался по косогору. Он не рисковал направлять своего верного помощника просто вниз, потому что, во-первых, косогор был, в общем-то, крутым. А, во-вторых, несмотря на то, что конь был довольно опытным, чабан боялся, что его верный помощник всё равно может споткнуться и, не дай бог, повредит себе ноги.
  Чабан чувствовал, что, несмотря на трудности, животные вели себя покорно. Они, как будто понимали, что надо довести до конца всё, что затеял хозяин. Но поведение кобеля через некоторое время изменилось. Когда Ильяс добрался до того косогора, по которому можно было спуститься в нижнюю часть ущелья, Табун повёл себя беспокойно. Он то останавливался и подолгу лаял, то начинал рыть землю едва не под ногами коня. Чабан не понял, что произошло. Не то мышиные норы его привлекают, не то что-то неладное почувствовал, думалось в те минуты Ильясу. Видя, что пёс ведёт себя беспокойно, мужчина насторожился. Ещё вчера, пытаясь найти овец едва не в кромешной тьме, чабан обратил внимание, что лес был абсолютно безмолвным: ни крика горных козлов, ни уханья филинов, ни ударов дятла по дереву... Утром он пытался списать всю эту тишину на то, что живность притаилась накануне опасности. Она, как будто чуяла, что сойдёт селевой поток.

   Вспоминая спокойствие вчерашнего леса, Ильяс опять вслушивался в окружающую тишину, и невольно молился. О, аллах! Неужели ты решил послать мне ещё одно испытание? Но сколько можно, сколько можно меня испытывать?  Да, грешник я...  Грешник...  Что ж теперь? Да, я вчера, перед тем, как был это сель, не взял в помощники коня...  Вот ты и наказал меня за это. Наказал за то, что я решил собрать овец при помощи собаки да при помощи своих ног. Но теперь, теперь-то, что я сделал не так, взмолился чабан, обращаясь к всевышнему. Он хотел получить ответ, но ответа не было. Ильяс надеялся, что ответ появится в его голове сам собой, в виде каких-то случайно возникших мыслей. Но, никаких новых мыслей в голове, увы, не возникало. И, до каких же пор я буду оставаться один в этом безмолвном лесу, разрывалась душа чабана. Его явно не устраивало, что вокруг тихо, безмолвно и пустынно...  О, аллах, сколько же мне ещё бродить по этому лесу, взмолился чабан. И, не то в жизни бывают совпадения, не то аллах действительно услышал нашего героя, что он не доволен одиночеством, тишина была тут же нарушена. Из-под зелёных лап могучей тянь-шаньской ели, находящейся от Ильяса чуть левее, в полусотне шагов, раздался не то рёв, не то рык...  Эти странные звуки кому-то могли сказать о том, что где-то рядом появился какой-то грозный зверь.

  Ильяс тоже вздрогнул...  Но вовсе не оттого, что испугался. А оттого, что эти звуки неожиданно отвлекли его от бурлящих в голове мыслей. Он то был уверен, что никаких львов, тигров и других подобных зверей в здешних горах не водится. Но вздрогнул из-за своего обычного недостатка. Ты, дорогой читатель, конечно же, запомнил, что чабану нередко приходится оставаться в одиночестве. Мы уже об этом не раз говорили. И всё это время у мужчины в голове без конца то возникают, то исчезают какие-то мысли. Ильяс иногда настолько уходит в себя, что когда возникают какие-то посторонние звуки, то он непроизвольно вздрагивает всем телом, возвращаясь к реальности. Хотя ничего особенного рядом не происходит.

  Вот и сейчас, вздрогнув всем телом, чабан поймал себя на мысли, что ничего сверхъестественного рядом не произошло. А таким неожиданно грозным звуком напомнило о себе безобидное, в общем-то, существо – горный елик. Это невысокий дикий козёл с рыжей спиной и белым задом, обитающий в предгорьях Заилийского Алатау. Но, тем не менее, чабан непроизвольно
вскинул голову в сторону деревьев и с удовольствием наблюдал,  как через какое-то мгновение дикое животное выскочило из-под нижних веток могучей тянь-шаньской ели и, очертя голову, понеслось вверх по косогору. Табун кинулся вслед. Но едва пёс пробежал за животным несколько метров, как Ильяс остановил его:
 
  - Нельзя, Табун, ко мне!- крикнул чабан.
   
  Кобель тут же остановился и, свесив язык, потихоньку стал возвращаться к хозяину. Табун ждал, что чабан снова будет
отчитывать его за опрометчивый поступок, но мужчине было не до него. Ильяс был захвачен совсем не тем, чем был обеспокоен кобель. В чабана всё больше и больше вселялась уверенность в том, что всё будет хорошо. А как же иначе? Вот и дикие животные дают знать о себе. Значит не всё так плохо, как мне казалось раньше, внушал себе Ильяс. С этой уверенностью он петлял между ёлок, спускаясь всё ниже и ниже по косогору. Через небольшой промежуток времени он добрался до склона горы, на котором не росли тянь-шаньские ели. Спустившись чуть ниже хвойных деревьев, наш герой оказался в верхней части небольшого лога, разделявшего косогор на две равные части. Этот лог тянулся от середины косогора и до самого низа ущелья.
    Где-то внизу, метрах в двухстах от себя, среди невысоких скал и кустарников, чабан увидел фигуры овец. Вот они, братцы-кролики...  Братцы-тунеядцы...  Добрался я всё-таки до вас...  Ну, теперь я вам покажу...  И чего вам неймётся...  Паслись бы да паслись на пастбище...  Ну, что, здесь...  Трава лучше что ли, думалось в те минуты Ильясу. По мнению чабана, трава на джайляу была нисколько не хуже, чем здесь. Но попробуй, пойми этих животных...  Что им не хватало, что заставило уйти в такую даль, вслух возмутился мужчина. Вслед за этим он снова поймал себя на том же, о чём мы уже неоднократно рассуждали. В голове без конца роились мысли, возбуждая воображение и всё его существо. А потом они снова выплёскивались наружу, приобретая определённую словесную оболочку. Ильяс опять начинал выбрасывать эмоции в виде обыкновенной человеческой речи, хотя хорошо понимал, что сейчас его никто не услышит и не поймёт. Он часто упрекал себя в том, что зря сам с собой разговаривает, но никак не мог от этого избавиться.
 
   Мужчина был, конечно, не доволен своим положением. Любому терпению приходит конец. Но вместе с тем он понимал, что начатое дело надо доводить до конца. Поэтому чабан настойчиво спускался всё ниже и ниже по косогору. До нижней части ущелья, по его представлениям оставалось метров триста-четыреста. Ему не очень-то хотелось спускаться в самый низ. Но как быть, если животные, разбредаясь по логу, не учитывают того, к чему стремится человек.
 
    Если честно признаться, то Ильясу не хотелось перебираться на северную сторону лога. Но сделать это пришлось, потому что туда ушли около полутора десятка овец. Ильяс направил коня чуть левее, спустился в лог, и стал медленно спускаться всё ниже и ниже. Он сразу обратил внимание на то, что трава здесь гораздо выше, чем в лесу. Она доходила даже до ступней ног чабана, находящихся в стременах. Но это нисколько не мешало коню передвигаться.
 
   Овцы по-прежнему оставались там же, где их обнаружил Ильяс. Они спокойно паслись, не обращая никакого внимания на то, что появился чабан. И это ещё больше его раздражало. Где ваша совесть, кричало в душе нашего героя. Нет, должны они понимать или нет, что не стоит отбиваться от отары и уходить в такую даль. Но что с них возьмёшь...  Мужчина не хотел лишний раз называть животных, за которыми он ухаживал, баранами. Но это унизительно-оскорбительное определение само срывалось с языка. Всё его существо кричало от досады и непонимания животных: бараны вы, а не овцы! Не овцы, а бараны! Безмозглые существа, которым всё равно, что ты из-за них всю ночь не спишь, переживаешь, как идиот, мечешься, как дурак, под дождём...  А они пасутся неизвестно где, как ни в чём не бывало...  Нет! Всё! Хватит! Довольно! 
 
    Чабан спустился в самую нижнюю часть той территории, по которой разбрелись овцы, и крикнул изо всех сил:
 
   -Табун! Ату их, ату! Фас!
 
  Вы, наверное, обратили внимание, что чабан, находясь на пастбище, частенько пользовался услугами собаки, но очень редко отдавал ему команду, которая только что невольно сорвалась с его губ. Команда  «фас», по мнению Ильяса, да, наверное, по мнению, многих других, отдаётся собаке только в исключительных случаях.
Она необходима только тогда, когда для человека или его животных возникает какая-то явная опасность и эту опасность можно отвести только при помощи собаки. Никакой подобной опасности сейчас, как видите, не было. И, тем не менее, грозная команда прозвучала...  Это до какой же степени надо отчаяться, вымотаться и выйти из себя, чтобы травить овец, как будто врагов...  Но, с другой стороны, как относиться к животным, если они,
несмотря на трудности, которых и так предостаточно, создают всё новые и новые проблемы...
 
   Табун, естественно, понимал, что те крайние меры, на которые шёл его хозяин, говорили вовсе не о том, что возникла угроза какой-то опасности, а появился какой-то ответственный момент. Что овцы уже, как говорится, достали, и что не стоит с ними церемониться. Он весьма щепетильно принялся выполнять просьбу чабана. Кобель тут же спустился в самую нижнюю часть той территории, которую занимали овцы, долго и громко лаял, рычал, хватал особо непослушных пастью то за одну из задних ног, то за бедро. И животные под его напором бежали и бежали вверх по косогору. Ильяс был доволен тем, как служит кобель. Он вслед за собакой тоже осмотрел всю нижнюю часть той территории, где, по его мнению, могли находиться овцы. Но мужчина убедился, что Табун сделал всё, чтобы животные отправились вверх. И только после этого чабан повернул коня на сто восемьдесят градусов и пришпорил его.
    Жеребец не скрывал, что ему не доставляет удовольствия без конца мыкаться среди этой мокрой травы, где под ногами практически ничего не видно, где можно в любое время оступиться, споткнуться и упасть. Но, продолжал идти и идти, иногда вскидывая голову и подбрасывая Ильяса крупом. Чабан понимал, что всему есть предел. Он чувствовал, что и конь уже устал без конца бродить по этому едва пригодному для верховой езды бездорожью, но просил выдержки у коня. Обращаясь с молитвой то к богу, то к небу, мужчина ловил себя на том, что навстречу ему как будто никто не идёт, что помощи он ни от кого не дождётся, и всё придётся преодолевать самому. Но, потом его мысли почему-то начинали работать в противоположном направлении. Нет, всё-таки есть на свете что-то святое. Как бы трудно мне не было, слава богу, ни разу не упал, и с конём ничего не случилось. Это, скорее всего, и есть помощь всевышнего.

   Мои проблемы, наверное, ничто иное, как испытание, которое аллах мне послал за мою нерасторопность, за мою халатность и беспечность. Ведь сам же во всём виноват. Ну, что мне стоило не отпускать коня, а собрать овец вчера вечером с его помощью. Он продолжал вспоминать всё то, что с ним произошло накануне, и всё больше и больше убеждал себя в том, что во всём сам виноват. И это тоже придавало ему сил, уверенности в себе, и он продолжал гнать овец всё выше и выше, всё больше и больше приближаясь к самой верхней части хребта.
 
   Овцы послушно поднимались вверх по косогору. Они уже не пытались убежать ни вправо, ни влево от того направления, которое для них выбрал чабан. Ильяс, с одной стороны, оставался, доволен, что овцы стали покорны. Но, чем ближе мужчина подбирался к самой верхней части хребта, тем всё больше и больше он сомневался в том, что ему удалось собрать всех овец, сбежавших из отары. Наш герой был почему-то уверен, что с теми животными, которых он сейчас гнал, ничего не случится. И что-то нашёптывало ему, что не стоит пока переваливать за хребет, а нужно вернуться, ещё раз осмотреть косогор и лишний раз убедиться, что он обнаружил всех овец в этом мрачном ущелье. Ильяс решил сделать это без помощи Табуна. Поэтому он не стал беспокоить собаку. Чабан оставил группу овец, которая, по его представлениям, сама поднимется ещё выше, повернул коня в обратную сторону и снова отправился вниз по косогору. Шаг за шагом, уверенно преодолевая крутой спуск, конь всё ближе и ближе подходил к тому месту, где косогор разделялся надвое и начинался обрыв. В памяти непроизвольно всплывало всё, что произошло с ним недавно накануне того, как он обнаружил овец. Вот здесь из-под нижних лап ёлки выскочил козёл, и Табун попытался догнать его...  А там, за кустами рябины, дикое животное исчезло...  А здесь конь остановился, потому что спускаться стало труднее из-за высокой травы...  Он снова потянул поводья на себя – конь встал, как вкопанный, а чабан прислушался. Тишь да глушь...  Только из глубины лога едва доносился говор ручья, рождённого родником...  Лёгкий шелест травы...  И лишь через пару минут Ильяс уловил едва доносившееся до его слуха блеяние...  Может быть, показалось?  Да, да, скорее всего, показалось...

    Чабан хотел внушить себе, что голос овцы ему померещился, но потом вспомнил, что и по одиночке животные отбивались от стада, и он снова прислушался...  Блеяние повторилось...  Ах, ты, непослушная...  Перед глазами вставал образ овцы, отбившейся от отары. Ильяс посчитал, что она сейчас находится где-то в сотне метров. Именно на таком расстоянии, по представлениям чабана, от него стоял куст рябины, растущий на правой стороне косогора, из-за которого доносилось блеяние. Нет, зря я всё-таки не взял с собой Табуна, пожалел в эти минуты Ильяс. Кобель сейчас прочесал бы все закоулки и выгнал бы заблудившееся животное из кустов. Но что теперь? Придётся отправляться вниз. Чабан тронул коня каблуками сапог под бока и направился вниз по косогору. Пройдя пару десятков шагов, жеребец остановился, дёрнул головой и протяжно захрапел. Чабана возмутила непокорность животного, и мужчина сделал всё, чтобы подъехать к кусту рябины. Но конь стоял как вкопанный...

  Он храпел, пытался ударить правым передним копытом о землю и, виляя крупом, давал Ильясу понять, что у него нет желания спускаться в эту пропасть...  У чабана эта пропасть почему-то ассоциировалась с ручьём, бегущим где-то в нижней части лога, но она была ближе, и конь её уже видел воочию...  Тут же её увидел и мужчина. Буквально в пяти метрах от коня часть грунта отошла от материнской породы и сползла вниз. В результате этого на земле образовалась трещина. По представлениям Ильяса, её ширина составляла около тридцати сантиметров, а длинна – около дюжины шагов.
 
    Мужчина не думал, что наступит день, когда едва не на каждом шагу ему придётся сталкиваться со стихийным бедствием, его последствиями или с его предпосылками. Да, ему иногда хотелось своими глазами увидеть, как сходит в горах селевой поток. Но, он никогда не думал, что всё это для людей, находящихся рядом, всегда сопряжено с риском, с дополнительными и непредсказуемыми трудностями. Пытаясь посмотреть на себя со стороны, Ильяс  почему-то не задумывался о самом главном: уйдя от пастбища на довольно-таки приличное расстояние, он подвергает риску и себя, и отару. Ещё неизвестно, что может случиться с овцами, находящимися в загоне на пастбище, и с теми, которых он оставил на перевале. Ещё неизвестно, что может случиться с ним самим в этой глухомани, где люди, по его представлениям, не появляются и день, и месяц, а, может, и целый
год. Конечно, где-то в глубине души затаился страх, но он пока не просыпался – чабан верил, что с ним ничего не случится...
 
   Поворачивая коня то вправо, то влево, мужчина спускался всё ниже и ниже. Он остановился от куста рябины буквально в дюжине шагов, и стал прислушиваться к тишине. Но снова тот же самый результат: вокруг – ни звука, ни шороха. Ильяс попытался удвоить внимание, но и это ничего не дало. Неужели померещилось? Неужели здесь нет никакой овцы, беспокоился он?  За свою
долгую чабанскую жизнь мужчина иногда попадал в подобную ситуацию. Случалось, что он терял овец и во время их поиска голоса животных мерещились ему. В результате этого приходилось напрасно терять немало драгоценного времени. Простояв у
 рябины минуту, другую, чабан хотел отправиться под ёлки, которые находились в десятке метров от него, но в это время, наконец, произошло то, чего он сейчас ожидал больше всего. Слух мужчины снова уловил едва доносившееся до него блеяние овцы. Но на этот раз оно раздавалось с противоположной части лога. Одна овца, по представлениям Ильяса, давала знать о себе справа, а другая –  слева. Неужели сразу две овцы заблудилось, подумалось в те минуты нашему герою.
    Он решил не перебираться на противоположную часть лога, а хотел отправиться за те ёлки, которые стояли неподалёку от рябины. Конь быстро преодолел  расстояние, отделявшее чабана от хвойных деревьев, и наш герой оказался под ёлками. Здесь было темно и сыро. Хвоя и в ясную погоду плохо пропускает дневной свет, а во время тумана под ней и вовсе как в полумраке. Но, нижние ветки деревьев свешивались не до самой земли, и за счёт этого всё вокруг неплохо просматривалось. Перед Ильясом распростёрся косогор, поросший разнотравьем, с восточной стороны от которого высились могучие тянь-шаньские ели. Рядом с ними чабан увидел сразу пятерых овец...  О, аллах, сколько же их ещё потерялось и отбилось от стада...  Сколько же ещё придётся бродить под этими деревьями, пока все овцы не будут на джайляу...  Как надоели эти дожди...  Эх, если бы хорошая погода...  Да, если бы сынишка был рядом со мной...
     Ильяс пытался оправдать себя в том, что произошло. И во всём теперь винил не себя, а ситуацию...  И бог для него не милостив, и госпожа фортуна отвернулась, и одиночество съело...  Его настроение время от времени менялось. Меньше всего он
теперь винил себя в том, что вчера раньше времени отпустил коня...  Но, теперь ничего не изменишь. Расхлёбывать-то самому...  Но, не разорваться же надвое... 
 
   По восточному склону лога, где  сейчас находился чабан, подниматься было труднее. Косогор был гораздо круче, чем западная сторона ущелья. Здесь росло много деревьев и кустарников – немудрено снова овец потерять. Поэтому Ильяс
решил отправиться на западную часть лога, осмотреть её, а потом вернуться за теми овцами, которых ему сейчас удалось обнаружить.
  Он не торопился подниматься на хребет. Чабан думал, что, кроме тех овец, которых ему удалось обнаружить, в ущелье есть ещё животные, спрятавшиеся за кустами и высокой травой. Мужчина не допускал того, что овцы спустились в самый низ, где протекал ручей. Ведь влаги и на траве было в избытке. Её вполне хватало для того, чтобы утолить жажду. Но, несмотря на это, Ильяс решил спуститься между ёлок ещё ниже и добраться до ручья. И только потом хотел перебраться на противоположный косогор.

    Мужчина направил коня в сторону нижней части лога. Животное снова не скрывало, что ему не доставляет удовольствия брести вниз по сырой траве, доходящей до нижней части брюха. Но деваться некуда – и жеребец брёл среди этой высокой травы и камней, иногда останавливаясь и опуская морду к земле. Несмотря на то, что наш герой не переставал переживать за себя и за своего верного помощника, конь сравнительно легко шёл вниз по косогору. Чабан быстро спустился вдоль ёлок, объехал заросли рябинника и оказался в самой нижней части лога. Ущелье, уходящее вверх и вниз от него, неплохо просматривалось. В его нижней части Ильяс увидел скалу. Она едва не свешивалась всей своей тёмно-коричневой громадиной к ручью. Сверху скалы росли невысокие берёзы.

    Здесь, высоко в горах, эти деревья выглядят не так, как на равнине. Из-за недостатка света и разряжённого воздуха листья на берёзах очень мелкие, а стволы искривлённые. Но, не это бросилось в глаза Идьясу. Прямо на скале, под берёзами, паслись овцы...  О, аллах, и куда вас только не занесёт, взмолился чабан. Острый слух и какое-то необыкновенное чутьё, выработанное годами, снова выручили его. Но как теперь быть...  Не разорваться же...  Одну овцу, конечно же, проще пригнать к тем пятерым, которых он не так давно обнаружил, но как её спустить со скалы?
Ильяс решил вернуться к тем пяти овцам, которых он не так давно обнаружил, и пригнать их к логу. И только потом он решил заняться этой одной, самой эгоистичной овцой...  А, может, всё-таки не одной...  Может, за той скалой, на которую забралась эта настырная животина, есть ещё заблудившиеся животные? Ильяс не знал чем заняться в первую очередь. Он то хотел снять эту строптивую овцу со скалы, то, наоборот, хотел тех пятерых пригнать к этой строптивице. Но, мужчина занялся вовсе не тем, к чему стремился.

  Чабан решил немного подняться вверх по ручью, и только потом рассчитывал отправиться к тем пятерым упрямцам. Вопреки ожиданиям чабана, подняться для него вверх по ручью оказалось проще простого. Конь уверенно шагал по замшелому грунту, над которым то там, то здесь виднелись мелкие камни. Ильяс внимательно смотрел по сторонам и прислушивался к шуму воды. Где-то в верхней части ущелья находился родник. Чабану приходилось бывать у этого необыкновенного источника хрустально-чистой воды. В другой ситуации наш герой обязательно поднялся бы туда, где из-под земли появлялась вода, чтобы насладиться прелестью природы. Но сейчас было не до этого. Он проехал вверх по ущелью, но овец больше не обнаружил. Здесь не было признаков того, что сюда заходили овцы – ни овечьего помёта, ни помятой травы. Ильяс не стал подниматься в самый тупик ущелья, а решил вернуться к тем животным, которых ему удалось обнаружить.
 
    На удивление мрачным и каким-то унылым ему показалось ущелье. Когда Ильяс из него выбирался, то обратил внимание на то, что повсюду лежали стволы упавших тянь-шаньских елей. Оказывается, не только возле пастбища, но и здесь, вдали от него, стихия не щадила красоты наших гор. Стволы ёлок, упавших много лет назад, уже затянуло мхом. Обычно возле таких, лежащих на земле ёлок, росли грибы и малина. Но здесь из-за избытка влаги и недостатка солнечных лучей, как казалось Ильясу, грибов и малины не было. Ему, конечно, сейчас было не до рыжиков, сыроежек и опят, которых можно насобирать в хорошую погоду сразу после дождя в окрестностях пастбища. Но, всё-таки мужчине, неплохо изучившему горы, казалось любопытным, что в этом глухом ущелье трудно обнаружить что-то съестное. Туристы редко забредали сюда. Здесь не было признаков того, что когда-то сюда
заходили люди. А, может, это и к лучшему, невольно подумалось Ильясу. Иначе природа просто не сохранится в своём первозданном виде...
 
   Пробравшись между стволов могучих тянь-шаньских елей, наш герой наконец-то выехал на ту часть косогора, с которой он увидел своих исчезнувших животных. За то время, пока Ильяс пытался убедиться, что в верхней части косогора нет заблудившихся овец, пятеро упрямцев, оставленных на произвол судьбы, ушли метров за триста от рябинника. Мужчине казалось, что животные в эти минуты вели себя беспокойно. В то время, когда чабан обнаружил овец, они спокойно паслись, передвигаясь лишь по мере того, как попадалась более или менее подходящая для употребления в пищу трава. Но теперь наш герой видел совсем иную картину. Животные не стояли на месте. Они без конца старались изменить своё расположение, смещаясь всё больше и больше к ёлкам. Чабан по-своему отреагировал на это странное поведение его подопечных. Он расценил его как каприз. По представлениям Ильяса овцы давали ему понять, что они не хотят возвращаться к своим собратьям в отару. Но, чего бы они не хотели, я всё равно должен призвать их к порядку, решил чабан.

   Он пришпорил коня и направился к животным. Услышав удары копыт приближающегося коня, овцы прекратили щипать траву, подняли морды от земли и замерли. Простояв в таком положении несколько секунд, животные вдруг сорвались с места и рванулись вверх по косогору. Они бежали и не теснили друг друга, как это часто случалось, а бросились врассыпную, прячась за камнями и низкими кустарниками. Ильяс ничего хорошего от этого не ожидал.


     - Гоняйся снова за вами! Эх, был бы рядом Табун! – в сердцах кричал чабан, уже в который раз пожалев о том, что рядом нет кобеля. Он верил, он знал, что пёс быстро бы решил ту проблему, которая сейчас возникла, и гораздо быстрее собрал бы разбежавшихся овец. Но, Табуна рядом не было. Ильяс понимал, что никто его проблем не решит. Он снова направил коня вверх по косогору. Жеребец твёрдой поступью шёл в сторону скалы, за которой только что исчезли овцы, а чабан всё больше и больше думал о том, что непросто будет вернуть этих упрямцев в отару. Овцы вдруг замерли, повели ушами, а затем, подбрасывая зады, кинулись вверх по косогору, прячась в кустах таволожки. Но,
Ильясу было уже не до каприза животных. Чуть выше него, за ёлками, где оставался тот самый лог, по которому чабан спустился в ущелье, что-то не то хрустнуло, не то треснуло. Мужчина отчётливо услышал странные громкие звуки ломающейся древесины. Затем по ущелью гулким эхом разнеслись тупые, но очень громкие удары чего-то тяжёлого о землю. А ещё через мгновение начался камнепад.

    Чабан отчётливо слышал, как где-то рядом летели камни. Всё это происходило за теми самыми ёлками, рядом с которыми находился наш герой, когда обнаружил овец. Ильяс догадывался, что могло произойти в эти минуты. Скорее всего, сошёл оползень, подумалось чабану. Мы уже не однократно рассуждали об этом: где-то на косогоре почва не выдержала переувлажнения и под весом собственной тяжести съехала в ущелье. Это произошло в том логу, по которому мужчина спускался к роднику...  Да, да, именно там для этого были все предпосылки... Перед глазами вставало то, что с ним произошло совсем недавно: конь внезапно остановился, захрапел и не захотел идти дальше, а его путь пересекла трещина на поверхности почвы, до дюжины метров длинной и около тридцати сантиметров в ширину. Ему вдруг захотелось побывать на месте свершившегося природного катаклизма.

   Оползень, скорее всего, сойдя вниз, всей своей массой перегородил лог, создавая все предпосылки для схода селевого потока, ведь по ущелью тёк ручеёк...  На первый взгляд это была совсем безобидная струйка воды. Но и она рано или поздно наполнит плотину, воздвигнутую на её пути. А потом вода прорвёт её и вместе со скопившейся глиной, почвой и камнями хлынет вниз, разрушая нижнюю часть склонов ущелья...  Ильяс считал, что селевая масса остановится далеко внизу, где-то в десятке километров от пастбища, там, где хребты снижаются и сходят на нет. Там, где вместо хвойного леса предгорное плато покрывает берёзовая роща...  Мы уже рассказывали о том, что нашему герою приходилось бывать в тех местах. Он видел в той берёзовой роще много огромных валунов и больших камней, среди которых туристы ставили палатки. Но сейчас мужчина вовсе не переживал за тех, кто любит отдыхать на природе. Он был просто уверен, что сегодня, в дождливую погоду, как обычно, не будет желающих провести свой досуг на природе. И всё-таки...  И всё-таки за счёт этого селевого потока может исчезнуть много подходящих мест возле речки, где можно было поставить палатки и наслаждаться красотой леса.
 
   Ильяс оставался на месте до тех пор, пока шум, доносившийся из лога, не прекратился. Он пытался зримо представить себе все последствия оползня: оголённый участок почвы в виде обрыва, селевая масса, скопившаяся где-нибудь в нижней части ущелья и овцы...  Мужчина был далёк от мысли, что та овца, которую он увидел на вершине скалы среди невысоких кустарников, так и осталась на своём месте. Ильяс не хотел верить, что животное
сорвалось со скалы и разбилось. Ведь овцы по-своему чувствуют опасность и всегда пытаются уйти от неё. Поэтому чабан посчитал, что и с этой одинокой и бесстыжей овцой ничего не случилось. Она просто исчезла. Хорошо, если овца одна осталась за противоположной частью лога. А если чуть дальше скалы, на которую она забралась, ещё были овцы? Ильяс беспокоился об этом, потому что как следует, не осмотрел противоположную часть лога.
 
    Всё дальнейшее представлялось нашему герою  в сослагательном наклонении, с разными нежелательными для него в данное время последствиями. Если всё-таки сошёл оползень, то ему непросто будет отправиться на поиски одинокой упрямой овцы...  Для этого, по крайней мере, необходимо будет подняться до того места, где в почве образовалась большая щель, перед которой даже конь остановился. По представлениям Ильяса, именно там зародился оползень. А как быть, если возникнет необходимость подниматься выше? Если я брошу те пять овец, которых мне удалось недавно обнаружить? Если брошу всех овец? Скорее всего, односельчане простят...  Ведь стихийное бедствие...  Нет, нет и ещё раз нет...  Ильяс не мог себе такое позволить. Это не в его правилах. Решено, значит, надо делать. Надо спасать всех овец, решил чабан и направил коня в сторону северной части лога.
 
   Нет, сколько можно...  До каких же пор всё это будет продолжаться? Сколько же надо сил, терпения и настойчивости? Когда, когда всему этому будет конец? Когда наступит конец этим скитаниям по лесу, когда не знаешь, какой сюрприз тебе преподнесёт судьба спустя час, полчаса или спустя минуту...  Эх, эти напряжённые часы и минуты ожидания...  Прилечь бы...  Вздремнуть...  Высушить бы одежду, размечтался мужчина. Он
вдруг снова почувствовал, что брезентовый плащ на нём очень сильно потяжелел от дождя... 
 
   Да, он в каком-то смысле пытался противиться всем своим существом этому промозглому ветру, едва заметному моросящему дождю и туману, хлынувшему с новой силой вверх по ущелью. Но противься – не противься, погоду не переделаешь. Она человеку не подвластна. И с ней приходится считаться...  Вот и наш герой, несмотря на ненастье, пересёк косогор, с которого только что сбежали непослушные овцы, и отправился в ёлки, растущие вдоль
лога. Проехав хвойный лес, Ильяс увидел ту страшную картину, которая несколько минут назад просто мерещилась ему. Да, действительно, там, где  мужчина недавно обнаружил большую трещину на поверхности почвы, сошёл оползень. В нижнюю часть ущелья сошёл огромный участок почвы. От нижней части ущелья и едва не до верха, вместо травы и мелких кустарников, теперь был сплошной обрыв, протяжённостью около полусотни метров.

   Грунт, сошедший в виде лавины, перегородил ущелье. Высота плотины, которую недавно воздвигла стихия на пути течения воды, по меркам Ильяса, составляла около шести или восьми метров. Чабан видел, как в том месте, где природа учинила препятствие безобидному ручейку, постепенно скапливалась вода. Он понимал, что рано или поздно плотину прорвёт и снова сойдёт селевой поток. Ильяс пытался представить масштабы неотвратимой катастрофы, но утешал себя тем, что вдоль нижней части русла реки нет населённых пунктов, а туристов в плохую погоду возле речки просто не бывает.
 
   Нет, сколько можно...  До каких пор природа сама себя будет истязать? Перед глазами мужчины сейчас стоял не только тот обрыв, перед которым он находился, но и та пропасть, которая образовалась возле пастбища. Ему просто мерещилось бесчисленное количество деревьев, поваленных во время урагана. Сколько сил, времени и терпения уходит у нашей матушки природы для того, чтобы создать всю эту красоту, думал он в те минуты, глядя на сплошной зелёный частокол из тянь-шаньских елей, стоящий по обеим сторонам ущелья. И почему природа допускает, чтобы эта красота могла исчезнуть? Эти мысли теперь всё больше и больше беспокоили чабана. Но он не собирался замыкаться на том, что природа занимается самобичеванием...  От
каких-то общефилософских, глобальных проблем бытия Ильяс быстро возвратился к реальности. Он умел оценивать ситуацию, и понимал, что прошедшего не вернёшь; и сколько бы человек не переживал о том, что природа сама себя истязает, его проблема от этого не решается... 

   Раздумывая над этим, чабан растерялся. Он, во-первых, убедился, что в нижней части ущелья, кроме тех пяти животных, которых ему удалось обнаружить, больше не оказалось овец, отбившихся от отары. А во-вторых, мужчина сожалел, что не забрал одинокую овцу со скалы, и не пригнал её к тем пяти овцам, которые скрылись за кустами таволожки. И теперь эту овцу просто так не вернёшь. А, может быть, бог с ней...  Подумаешь, овца...  Односельчане поймут, простят, войдут в положение, попытаются себя поставить на его место, думал Ильяс, когда представлял себе, что рано или поздно за потерявшихся овец придётся перед односельчанами отчитываться. И тут же в голове появлялись мысли, далёкие от чисто материальных представлений.

   Овцы, по его понятиям, такие же живые существа, как кони, коровы или курицы...  И все они в этом смысле чем-то сродни человеку. И даже если они безмозглы и упрямы, то всё равно чувствуют боль, и ждут, что их тоже пожалеют.
 Чабан пытался представить себя на месте заблудившихся животных, и не хотел допускать мысли о том, что и ему в трудную минуту никто не придёт на помощь...  Нет, нет, не стоит унывать, замыкаться на своих проблемах, на том, что сейчас трудно только  тебе...  Надо спешить...  Надо во что бы то ни стало вернуть всех овец на пастбище, а там уж, что бог даст...  Смогу, так отправлюсь за этой одинокой овцой, а не смогу – бог рассудит, решил в те минуты Ильяс. Он потянул левый гуж уздечки на себя, и конь послушно повернул влево. Решение принять было нелегко. С одной стороны, не хотелось бросать всего одну овцу...  А с другой стороны, чабан не мог больше рисковать теми овцами, которые остались с Табуном на хребте. Но, больше всего наш герой переживал за основную часть отары, находившуюся на пастбище в загоне.

  Он не допускал, что с ней что-нибудь сделают туристы, случайно появившиеся в горах. Подобного, слава аллаху, пока не случалось. Да, и едва ли в такую скверную погоду кто-то появится на джайляу. Но на душе было как-то неспокойно оттого, что Ильяс не знал, что его ждёт впереди. Поторапливая коня, мужчина всё
выше и выше поднимался по косогору. Тех овец, которые скрылись в кустах таволожки за скальником, он обнаружил быстро. Все пять беглецов, вопреки ожиданиям чабана, вели себя послушно. Они больше не норовили разбредаться по сторонам, а покорно шли впереди чабана. Овцы уже не пользовались теми лазейками, которые то там, то здесь были приготовлены для них в виде раскидистых деревьев и кустов. Они охотно покорялись человеку, как будто чувствовали, что капризничать больше не стоит, что в любом случае их вернут в отару и поставят на место. С одной стороны, Ильяс был этим доволен, но с другой стороны боялся, что и его терпение может кончиться...  И что же тогда, спросите вы?  Этим же вопросом задавался в те минуты чабан, но не находил ответа. А действительно, что...  Да, его терпение иногда было на пределе...  Да, он часто был в таком состоянии, что вот-вот выйдет из себя...  Да, он часто, разозлившись, пытался сказать: «Ну, всё!»  И это «Ну, всё!»  частенько было обращено к овцам...

   Мужчина нередко попадал в такие ситуации, когда терпению наступал, казалось бы, конец. Но, невольно, после грозных, беспощадных слов «Ну, всё!», в нём пробуждалось смирение. Разум брал верх над эмоциями, и ему ничего не оставалось, как терпеть, терпеть и терпеть...  Вот и сейчас мужчина терпеливо гнал пять непослушных овец вверх по косогору. Петляя между кустарников, ёлок и осин, он, спустя несколько минут, оказался вместе с животными на гребне хребта. Здесь, в небольшом лиственном лесу, его встретил Табун. Заметив хозяина, кобель вначале пустился навстречу ему, а потом побежал вдоль гребня хребта. Тех овец, которых мужчина оставил на попечение кобелю, на месте, естественно, не оказалось. Они разбрелись на все стороны света. Ильясу пришлось потратить немало времени и сил, прежде чем животные были собраны в одну более или менее сплочённую группу, которую было бы удобно перегонять в сторону пастбища. Чабан присоединил к ним пять непослушных овец, и со всеми животными отправился дальше.
 
  Овцы послушно шли вверх вдоль тропы. Табун принялся верно, служить своему хозяину. Он бежал то вправо, то влево, заходя за пределы той территории, которую занимали идущие животные, благодаря чему Ильясу не приходилось лишний раз осматривать ёлки и кусты, чтобы найти овец, пытавшихся отстать от всех остальных. За него это делал Табун.
   
  Чабан обратил внимание на то, что до самой верхней части хребта ему оставалось подняться каких-нибудь полсотни шагов. К тому времени овцы, идущие впереди группы, уже находились на верхней части хребта и даже перевалили за его противоположную сторону. Ильяс не хотел, чтобы животные, перевалив хребет, сами для себя выбирали дальнейший маршрут. Если их не контролировать, то они уйдут как раз к тому логу, где зародился селевой поток. Мы уже рассказывали о том, что Ильясу удалось побывать там, где вчерашним вечером и минувшей ночью сошёл оползень, и вслед за этим возле пастбища разразилась стихия. Чабан не хотел, чтобы овцы оказались вблизи у обрыва. Поэтому, поторапливая коня, мужчина выгнал с десяток овец, отставших от всей группы, на самый верх хребта. А после этого чабан сделал всё, чтобы животные спускались в сторону реки по более безопасному маршруту.

  И всё-таки какая-то неведомая сила призывала его побывать в том логе, где сошёл оползень, а потом зародился селевой поток, сошедший минувшей ночью. Но, здравый смысл возобладал над эмоциями, и чабан отказался от искушения.
 
   Ильяс был доволен, что овец больше подгонять не приходилось. Они сами по себе шли вниз по гребню хребта, и чабан лишь иногда сворачивал то влево, то вправо от той территории, которую занимали животные. Некоторые из них иногда всё-таки норовили задержаться в кустах, чтобы опустить морду и хоть немного поесть травы. Это снова раздражало нашего героя:
 
   - Нет, вы только гляньте, какие они непокорные! Им никак нельзя волю давать! – кричал Ильяс, вспоминая о том, как он мыкался по косогорам, чтобы разыскать своих непослушных животных. В голове невольно вставал образ одинокой овцы. И к чему она на эту скалу запёрлась, думалось в те минуты чабану. Всех перещеголяла своим упрямством...  Зря, зря я  сразу её не заставил спуститься к скале и присоединиться к тем овцам, которых я обнаружил возле ёлок. Ищи теперь её, свищи...

    Чабан понимал, что найти эту одинокую овцу теперь будет непросто. Для этого придётся второй раз спуститься в ущелье вдоль лога, по которому сошёл сель, но только по его северной стороне. Ильяс пожалел о своей грубой ошибке. Но, утешало то, что он
нашёл всех остальных потерявшихся овец, и худо ли, бедно ли, но гонит их на пастбище. Когда животные останавливались, чабан резко поднимал кнутовище и так же резко опускал его. Двухметровый гуж, используемый в качестве бичивы, издавал громкий хлопок в воздухе, от чего животные сбивались в одну группу и, тесня друг друга, бежали вниз по косогору. Теперь мужчина, наоборот, был доволен, что животные ему покорялись. Они больше не пытались задерживаться в кустах, и Ильяс вместе со всеми овцами  быстро спускался всё ближе и ближе к реке. Чабан видел, как животные, идущие впереди своего небольшого стада, находились уже едва не у самой воды. Она хорошо просматривалась с тех ёлок, среди которых сейчас находился мужчина. Животные быстро сориентировались у обрыва. Они одна за другой стали спускаться к речке по тому проходу, который сегодня утром чабан сделал при помощи ломика и лопаты.
 
    Неужели всё...  Неужели всё...  Неужели заканчиваются испытания, ниспосланные аллахом? Ильясу верилось в это и не верилось. Ещё недавно ему казалось, что всем его проблемам, бесконечной езде и мытарствам по этим логам и косогорам не будет конца. Но больше всего ему не верилось в то, что рано или поздно восстановится погода, и можно будет, наконец, спокойно выпасать овец на джайляу, подставляя лучам июльского солнца спину и плечи для загара...  Но, когда это будет, когда...  И будет ли вообще...  Ильяс предполагал, что это ненастье, эта грязь, сырость и холод продлятся, скорее всего, до утра. Погода так и шептала, так и давала знать о том, что могут возникнуть новые трудности. Клубы тумана с новой силой нахлынули на горное пастбище. На этот раз они пришли не со стороны западной части гор, как это бывало обычно, а откуда-то снизу. Находясь в горах, Ильяс неоднократно сталкивался с тем, что непогода приходила откуда-то с севера, со стороны нижней части гор, куда, возможно, тучи пригоняло со степей.

     Чабан пристально всматривался в туманную пелену, окружающую его со всех сторон. Он, безусловно, был расстроен тем, что видимость вдруг ограничилась. Окрестности просматривались не больше, чем на сотню шагов. Но, и этого хватало для того, чтобы не потерять ни одной овцы. Мужчина оставался, доволен, когда видел, как животные, строго следуя его приказаниям, одно за другим спускались в русло реки и, преодолевая его, покорно выбирались на противоположный берег. Видя, что овцы успокоились и больше не норовят исчезнуть с пастбища, Ильяс успокоился и почему-то вдруг вспомнил своё детство. Когда наш герой подрастал, и ему ещё не приходилось самостоятельно ухаживать за животными, он нередко задумывался над тем, что не грех овец потерять зимой в пургу или в такой туман, какой сейчас окутал всё горное пастбище. Попробуй, разгляди каждую овцу, если снег швыряет в глаза, а белая туманная пелена до предела ограничивает видимость. Но, подрастая, мальчик прислушивался к взрослым.

   Они часто утверждали, что в непогоду проблемы с животными возникают не из-за тумана и снежной пурги, а потому что люди за ними плохо присматривают. Вот и сейчас, когда все испытания, как ему казалось, были уже позади, Ильяс  по-прежнему приходил к выводу, что во всех проблемах, возникших у него вчера и сегодня, он виноват сам... В голове снова и снова всплывали все ошибки, совершённые им за последнее время. Ведь не стоило вчера отпускать коня раньше времени. Надо было воспользоваться его услугами и тогда овцы не сбежали бы за речку. А какую глупость я допустил, когда оставил овцу на скале...  И, наконец, не нужно было допускать, чтобы мои помощники сделали загон почти у самой реки. Но, кто знал, кто мог предвидеть, что такое случится, раздумывал мужчина.
 
    Ильяс внимательно следил за тем, чтобы все до единой овцы перебрались через русло реки, и вышли на пастбище. Его уже не пугало, что туман застилает глаза. Он делал всё, чтобы животные близко не подходили к обрыву, образовавшемуся за счёт того, что сошёл селевой поток. Но, вместе с тем, чабан внимательно следил за тем, чтобы самые непослушные животные не сбежали на пастбище...  Нет, хватит...  Он уже однажды прозевал и достаточно намыкался...  Довольно... Надо во что бы то ни стало всех до единой овцы пригнать на пастбище и закрыть их в загоне со всей отарой. Пусть стоят себе там до лучших времён...
 
   Овцы послушно шли вниз, направляясь в сторону того места, где стояла юрта чабана. Когда в тумане появился её купол, Ильяс пришпорил коня, и повернул овец чуть левее, ведь загон для животных теперь находился западнее его жилища. Клубы
тумана, который никак не рассеивался, просто проглатывали от взгляда чабана то одну фигуру животного, то другую. Но, мужчина делал всё, чтобы из-за ограниченной видимости ни одна овца не потерялась.
 
    Чувство исполненного долга всё больше и больше наполняло душу чабана. Наверное, любому из нас хотя бы один раз в жизни приходилось попадать в такую ситуацию, когда и час, и два, и гораздо больший промежуток времени приходится жить на нервах. В такие часы, кажется, что абсолютно всё настроено против тебя, и ты пытаешься, во что бы то ни стало что-то изменить, как-то повлиять на ситуацию, но у тебя ничего не получается...  Ты нервничаешь...  Переживаешь...  Но, потом вдруг находишь в себе силы преодолеть себя, сделать всё возможное, и проблема всё-таки решается...  А вслед за этим хочется расслабиться. Например, появляется желание просто лечь на диван, ни о чём не думать, а просто лежать, наслаждаясь чувством исполненного долга. У Ильяса сейчас было именно такое настроение. Он закрыл овец в загон и отпустил коня. Чабан не торопился снимать седло со своего верного помощника. С одной стороны, мужчина боялся, что конь, находясь под седлом, сильно вспотел и теперь без защиты от потника может просто переохладиться. А это чревато...  А с другой стороны, чабан считал, что в любой момент может возникнуть  какая-либо проблема и конь, самым неожиданным образом, может пригодиться.
 
   Конь быстро присоединился к своим собратьям. Он, как ни в чём не бывало, пасся рядом с кобылой и жеребёнком, размахивая длинным хвостом. Ильяс вначале внимательно наблюдал за этой неразлучной троицей, а после этого вошёл в юрту и развалился на топчане. Он лежал с закрытыми глазами, пытаясь расслабиться и выйти из нервного напряжения, в котором ему пришлось находиться со вчерашнего вечера. Чабан мечтал вздремнуть и уйти в забытьё. Его уже не очень-то удручало, что вокруг по-прежнему сыро, промозгло и холодно. Ильяс, конечно, мог встать и развести костёр.  Но, ему хотелось полежать, хотелось понежиться, хотелось расслабиться, но о чём бы хорошем не пытался размышлять чабан, у него возникали всё новые и новые вопросы.  Всех ли овец он собрал?  А вдруг на пастбище остались овцы?  А вдруг животные затерялись в тумане?

   Он помнил всё, что с ним произошло. Когда
упавшая макушка повредила изгородь загона, глаза застилала непроглядная молочная занавесь...  А вдруг не всех овец удалось собрать в том далёком ущелье, где едва не на его глазах сошёл оползень...  И что вообще ждёт его? Что делать дальше? Погода рано или поздно, конечно же, наладится. Овец можно будет выпасать не этой горной долине, но как быть с водопоем? Ведь после дождей в горах может наступить жаркая погода. Животные будут постоянно нуждаться в воде, а у чабана нет возможности вдоволь напоить овец в том месте, где они могли раньше запросто спуститься к воде. Мы уже рассказывали о том, что речка, возле которой находилась отара Ильяса, зарождалась у каменистого хребта. Он хорошо просматривался с пастбища, и находился приблизительно в пяти километрах от джайляу. Истоками речки являлись многочисленные родники, бьющие у подножья горы.

    Ильяс был обеспокоен тем, что берега русла реки полностью размыты селем, и к нему не подступишься. Из этой ситуации, по мнению чабана, был только один выход. Отару придётся переводить на противоположную, западную часть пастбища, по краю которой протекает ещё одна горная речушка. И, скорее всего, овец лучше будет содержать возле неё...  А как быть, если и по руслу той далёкой горной речушки тоже сошёл селевой поток...  Как быть, если и там к воде не подступишься? Возможно, тогда придётся кочевать за тот самый каменистый хребёт, возле которого зарождается горная речушка, протекающая теперь возле пастбища по глубокому обрыву. Ильяс знал, что там есть привольные пастбища с обильным и сочным травостоем. Но, чтобы перевести отару на новое место, нужно время, и чья-то помощь. Он не сможет один перекочевать. Одному человеку просто невозможно перегонять отару и одновременно с этим перевозить имущество...  Нет, всё-таки, сколько проблем возникло из-за этого селя...  Кто бы мог подумать, что безобидная горная речушка так разбушуется, что теперь из неё запросто воды не напьёшься, потому что берега размыты. Рассуждать, конечно, можно о многом. А у Ильяса, тем временем, были конкретные проблемы. И как ему теперь поступить? Что делать? Забегая вперёд, скажем, чабан действительно пришёл к выводу, что ему со своей отарой на прежнем месте оставаться не стоит.
   
  Он долго брёл вверх вдоль русла реки, прежде чем убедился, что поблизости нет более или менее подходящего места для водопоя животных. Но всё это произошло на следующий день... И на следующий же день чабан перекочевал со своей отарой к речке, бегущей у западной окраины пастбища. Природа смилостивилась перед Ильясом – по горной речушке, находящейся у западной стороны пастбища, сель не сошёл. А сегодня, после того, как рассеялся туман, и установилась хорошая погода, на джайляу появились жена и сынишка чабана. Они пришли в ужас оттого, что произошло возле горного пастбища. Но, Ильяс просил не унывать своих близких родственников. Всё это было спустя некоторое время. А пока он решил отправиться в то далёкое ущелье, где сошёл оползень.

  Мужчина боялся, что в нём остались овцы. Чабан долго блукал на коне с левой стороны лога, по которому сошёл сель. Он прочесал все ёлки, прилегающие к тому месту, где разразилась стихия, и нашёл одну овцу. Скорее всего, это было то самое животное, которое забралось на скалу, а потом исчезло в неизвестном направлении. Кроме этой упрямицы, овец в том далёком логу обнаружить не удалось, и чабан, успокоив душу, вернулся с потерявшимся животным на пастбище. После этого Ильяс отправился в западную часть пастбища, и вернулся с радостной вестью, что туда можно смело перекочевать. Всё это было на следующий день. Но, накануне всего этого чабан, едва пригнав овец на джайляу, лежал в юрте, и ломал голову над теми проблемами, которые одна за другой сваливались на него.

    Ильяс несколько минут лежал на спине, уставившись в потолок. Всё, что с ним произошло, невольно будоражило душу. И это могло длиться бесконечно. Но, мужчина вдруг ощутил, что в юрте он не один. Чабан машинально повернул голову влево и увидел Табуна. Он сидел у входа в жилище. Кобель вёл себя вначале спокойно, но когда понял, что хозяин обратил на него внимание, поднял правую переднюю лапу вверх, и на какое-то время замер в таком положении. Ильясу было понятно, что обозначает этот жест. Табун ждёт, что хозяин возьмёт его лапу в руку, и в знак дружелюбия потрясёт её. Но, мужчина не спешил это делать. Хозяин лишь поднялся с топчана, а потом присел на него.

   - Что будем делать, Табун? – спрашивал Ильяс, обращая свой вопрос, скорее всего, к себе, а не к собаке,- овец теперь напоить, не сможем...  Сель всю речку размыл...  К воде не доберёшься...
 
   Что мог ответить кобель...  Естественно, ничего...  Он лишь протяжно зевнул, оголяя пожелтевшие зубы и закрыв глаза.
 
   Ильяс опять решил расслабиться и приляг. Веки невольно сомкнулись, и страшно тянуло спать. С одной стороны, ему хотелось расслабиться, но вместе с тем, необходимо было что-то предпринять, чтобы сделать что-то для животных, попавших, как и он, в непростую ситуацию. Но, что чабан мог сделать сейчас? Конечно, спустя какое-то время, хочешь или хочешь, а придётся выгонять животных на пастбище. Они ведь рано или поздно вытопчут всю траву под ногами в загоне, и захотят, есть, пить...  Пить...  Пить...  Пить...  Перед глазами Ильяса вдруг вставал образ человека, изнемогающего от жажды в пустыне. Вот он от бессилия закрывает глаза...   Потом он в предсмертных судорогах размыкает потрескавшиеся от жажды губы...  После этого он снова раскрывает веки, и перед его взором речка, озеро, океан...  Но, бессильные, потрескавшиеся губы тщетно пытаются уловить хотя бы каплю воды...  Жажда...  Сушь...

    Прямо перед лицом Ильяса воображение рисует пасть овцы, пасущейся на скале...  Вот она, несмотря на то, что льёт и льёт непрекращающийся дождь, раскрывает от жажды пасть...  Пить, пить, пить...  Животное мучается от жажды, несмотря на то, что идёт дождь, нет, не дождь, а настоящий ливень...  Есть...   Пить...  И, всё-таки, всё-таки, что произошло с той одинокой овцой, отбившейся от отары и оставшейся на скале за хребтом? Были моменты, когда Ильяс хотел откреститься от животного...  Один голос в нём так и нашёптывал: пропади она пропадом, эта безмозглая барашка. Односельчане войдут в положение. Они всё поймут и простят. Но, другой голос звал в далёкое ущелье...  Нет, надо, во что бы то ни стало разыскать эту упрямую овцу, и вернуть её в отару. Он не боялся, что если односельчане не войдут в его положение, то овцу придётся возмещать. Да, он мог выплатить деньги за утраченное животное, а мог расплатиться натурой. У Ильяса были свои овцы. Но, не денег, не собственной овцы жалко было чабану.
 
   Он пытался себя представить на месте одинокого
животного, которое могло и со скалы сорваться, а могло и уйти в горы, подальше от пастбища, и стать добычей для рысей или
снежных барсов. Чабан хорошо знал, что хищники на горную долину не спускаются, но они обитают возле ледников, до которых туристы проложили тропы. Что-то сидело в нём сейчас такое
особенное, что звало его в далёкое ущелье за тем, чтобы, во что бы то ни стало найти там потерявшуюся одинокую овцу, и вернуть её в отару. Да, Ильяс понимал, на что ему надо пойти. Он отдавал себе отчёт в том, что если он отправится на поиски одинокой овцы, то всю отару придётся оставить на попечение госпоже фортуне. Но, вместе с тем, чабан почему-то верил, что сегодня на пастбище никто не появится, ведь погода никак не хотела восстанавливаться.

  Небо по-прежнему было затянуто тучами, и помаленьку накрапывал дождь. Нормального человека в такую погоду в горы не выгонишь, а ненормального – тем более...  Поймав коня и прихватив с собой Табуна, мужчина отправился на поиски одинокой овцы. Он не допускал, что, кроме неё, в ущелье остались ещё другие животные. Но, перебираясь через речку и поднимаясь вверх по косогору в сторону верхней части хребта, Ильяс всё-таки прислушивался к тишине, и пристально всматривался в туман. Мужчина надеялся обнаружить хоть какие-то признаки того, что здесь совсем недавно могла появиться одинокая овца, исчезнувшая потом в неизвестном направлении. Прислушиваясь к безмолвному лесу, Ильяс почему-то подумал, что та одинокая овца, которая осталась с противоположной стороны хребта, просто не могла бы за то время, пока он пригнал на пастбище основную часть отбившихся овец, появится здесь. Ведь для этого необходимо было ей подняться вверх по косогору и, как минимум, спуститься вниз по гребню хребта. Но, всё-таки чабан допускал малую вероятность того, что животное могло само отправиться в сторону горного пастбища.

   Он заезжал то за одну ёлку, стоящую вдоль тропы, то за другую, но животного не было. Нет, неужели ей нравится одной оставаться в этом сыром, неуютном лесу. Чабан пытался хоть как-то понять отбившуюся от отары овцу, но не находил на свои вопросы ответов. Ильяс всю жизнь держал домашних животных, и всякое случалось на его веку. И коровы, и кони, и овцы иногда оставались где-нибудь в горах на большом расстоянии от дома, но всегда возвращались к родному очагу. То же самое нередко
случалось и на горном пастбище. В летнюю пору вместе с овцами на джайляу паслись и кони, и коровы Ильяса. Но, если овец в конце
дня приходилось собирать в загон специально, то кони и коровы, которые паслись очень далеко от юрты, сами возвращались на ночлег. Нет, почему всё так происходило? Почему одни животные
всегда стремятся быть поближе к человеку, а другие, наоборот, бегут от него?  Что не хватало той овце, которая неизвестно для чего забралась на небольшую скалистую горку. Ведь на ней и травы-то толком не было, несмотря на обилие дождей. И вообще, что хотели доказать овцы, отбившиеся от отары.

  Чабан хоть как-то пытался понять овец, покинувших загон сразу после того, как упавшая макушка ели повредила изгородь. В то время животные, наверное, чувствовали, что в любую минуту может сойти селевой поток. Но, какую опасность могла предвидеть та овца, которая неизвестно для чего забралась на скалу? Может быть, она, так сказать, «предвидела», что вот-вот сойдёт оползень? Но, неужели для того, чтобы сохранить свою жизнь, ей, по её представлениям, необходимо было забираться так высоко? Да, в те минуты он пытался понять ту одинокую овцу, пытавшуюся незадолго до оползня подняться повыше от поверхности земли. Но, тогда почему остальные овцы, отбившиеся от отары, спокойно паслись с противоположной части лога, где в то же самое время разбушевалась стихия? Если ты, дорогой читатель, помнишь, то оползень сошёл едва не на глазах у Ильяса.

   Вначале мужчина, находясь на косогоре, обнаружил, как небольшой участок грунта оторвался от своей основы и начал медленно съезжать вниз. Если помните, то он видел, что между основной частью грунта верхней части лога и той частью грунта, которая должна была вот-вот сойти в виде оползня, образовалась трещина, чем-то напоминающая траншею. Ильяс посчитал, что это явный признак того, что вот-вот сойдёт оползень. Но, если человек может видеть явные признаки надвигающегося стихийного бедствия, может их предчувствовать, то почему не все животные способны реагировать на это? Он снова вспоминал, как вчера вечером, накануне схода селевого потока, беспокоились кони и его верный пёс. И овцы тоже себя проявили.

  Перед его глазами стояла незабываемая картина, когда ночью, во время ливня, вся основная часть отары, находящаяся в загоне, сбилась к западной части изгороди. А вслед за этим разразился мощный селевой поток, изуродовавший лог до неузнаваемости. Только сейчас чабан начинал понимать до конца, почему животные
ночью вели себя беспокойно. Но, одновременно с этим, Ильяс никак не мог разобраться в том, почему перед сходом оползня
одинокая овца не убежала со скалы...

   Чабан любил иногда пофилософствовать. Он пытался одну и ту же ситуацию проанализировать то с одной точки зрения, то с другой. Но, в любом случае мужчина ловил себя на той же самой назойливой мысли: как бы не чувствовали себя животные перед сходом селевого потока или сразу после него, страдать приходится ему. Это только он думает и переживает за каждую овцу, как за самого себя, а овцам – всё безразлично. Они не ломают голову над тем, как им придётся спускаться на водопой, если сель основательно разрушил речные берега. А для него, куда не кинь – всюду клин.
 
   Ильяс не боялся работы. Его не пугало, что отару в срочном порядке придётся переводить на другое место горного пастбища, или, может быть, появится возможность остаться на прежнем месте, но в этом случае необходимо будет много трудиться, прежде чем животные смогут свободно спуститься к воде. Больше всего Ильяса пугала неизвестность. До каких пор будет плохая погода? Сколько времени продержится туман? Когда, наконец, он избавится от этой сырости и холода? Нет, наступит всё-таки то время, когда человек не будет так сильно зависеть от природы, как сейчас. Чабан иногда пытался фантазировать: вот бы мне волшебную палочку...  Вот бы взмахнуть ею – и тучи разбежались...  Он был далёк от мысли, что это когда-нибудь произойдёт. Но, согласитесь, в голове невольно появляются мысли одна нелепее другой, когда, может быть, не всё, что хотелось бы, зависит от тебя. А ты и час, и два, и три часа мечешься, хочешь чем-то повлиять на ситуацию, но всё вокруг как будто настроено против тебя...
 
   Любой человек, наверное, чувствует себя более или менее нормально, когда он трудится и видит результаты своего труда, или у него есть возможность предвидеть, что он обязательно добьётся поставленной цели. Многим из вас, дорогие читатели, наверное, приходилось пилить дрова. Представьте себе, что перед вами брёвнышко толщиной всего десять сантиметров. Если у вас хорошо наточенный инструмент, а древесина не очень тверда, то вы с полной уверенностью можете рассчитывать, что вы распилите полено за короткий промежуток времени. И, если вы действительно
старались, то не пройдёт и пары минут, как ваше брёвнышко будет разделено пополам...  В отличие от этого труд чабана
непредсказуем. Можно потратить уйму времени и сил, прежде чем вы чего-нибудь добьётесь, а может, вовсе не добьётесь ничего. Вот в таком же положении сейчас находился и наш герой. Прошли целые сутки с тех пор, как он остался с овцами один. Чего мужчина добился за это время? А чего он мог бы достичь, если бы стояла нормальная солнечная погода? И на самом деле, чем бы занимался чабан, если бы не стоял туман, не лил дождь, и не сошёл селевой поток?

  Скорее всего, он бы спокойно выпасал отару до вечера, а с утра пораньше снова бы выгнал её на пастбище. И всегда следил бы за тем, чтобы животные сильно не разбредались и вовремя были напоены. Добросовестному человеку всегда работа найдётся. Это лодырь – и в дождь не работает, и в солнечную погоду – не больно-то разбежится. Это лодырь не ломал бы голову над тем, что овец придётся на противоположную сторону пастбища переводить, потому что на прежнем месте теперь нет нормальных условий для водопоя. А Ильясу до всего есть дело. Он в любую погоду без работы не сидел. Он и в солнечный день беспокоился бы за отару...  И опять бы нервничал, и опять бы переживал...  Так стоит ли рассуждать о его состоянии души? Она в любое время чего-то ищет и не может успокоиться.

   Нет, какому нормальному человеку придёт в голову ради какой-то одинокой овцы бросить всю отару, перевалить за соседний хребёт, и внимательно осматривать территорию возле лога, по которому недавно сошёл оползень. А вот Ильяс на это отважился. Его действительно ошеломило то, что вместо привычного для взгляда лога, поросшего травой, теперь был обрыв, образовавшийся за счёт того, что грунт сошёл оползнем в овраг. Всюду по краям обрыва висели оборванные корни травы, деревьев и кустарников. Во многих местах с краёв обрыва капала вода. Она потом собиралась в ручей и продолжала размывать обрыв. Чабан с грустью смотрел на то, как природа сама себя истязала. Что ему оставалось... 

   Мужчина продолжал ехать с левой стороны от обрыва, и спускался всё ниже и ниже. Конь осторожно обошёл заросли можжевельника, после этого миновал кусты дикой рябины. И
только затем взгляду чабана открылась та одинокая скала, на которой он не так давно видел овцу. Ильяс внимательно осматривал замшелые каменные глыбы, но животного не обнаружил. Если честно признаться, то чабан не очень-то был уверен в том, что застанет овцу именно в том месте, где он видел её накануне того, как сошёл оползень. Но что теперь? Конечно, надо, во что бы то ни стало продолжить поиски. Но где искать?  В каком направлении могла уйти упрямая овца? Он почему-то считал, что животное не стало спускаться в ущелье, по которому вслед за оползнем сошёл сель, и направил коня чуть в сторону от скалы. Ильяс пересёк косогор и оказался в ёлках. Остановившись, чабан прислушался. В окружавшей его тишине, мужчина хотел уловить хотя бы один звук, говорящий о том, что где-то рядом находится животное...  Но, нет, нет, нет...  Ни звука, ни шороха...  Ни одного признака...  Сквозь ветки ёлок по-прежнему просматривалось небо, затянутое тучами...  Ильяс бросил взглядом вверх, и снова немного понаблюдал, как из тёмно-матовой бездны летели и летели капли дождя...

   О, аллах, в чём я прогневался?  А, может, не аллах виноват в том, что чабан мучается, а его совесть? Согласитесь, для бессовестного человека всё проще. Но, где граница между тем, что мы называем совестью, и её отсутствием? Где граница между ответственностью и отсутствием этой ответственности? Да, в тех условиях, в которых сейчас находился Ильяс, он поставил перед собой, казалось бы, неразрешимую задачу: во что бы то ни стало вернуть в отару всех до единой овцы. Цель, естественно, благая...  Но, вот средства её достижения...  Стоит ли ради одной овцы рисковать всей отарой, ведь в течение того времени, пока его нет на пастбище, с животными может произойти всё, что угодно. Это тоже не выходило из головы нашего героя. Но, он утешал себя тем, что в плохую погоду на джайляу никто не появится.

    Ильяс на минуту, другую задержался под кронами елей, а потом тронул коня каблуками сапог под бока. Жеребец послушно отправился вверх, туда, куда направил его чабан. Проехав хвойные деревья, наш герой оказался возле лога, в нижней части которого он обнаружил овцу...  Вот ты где...  Непослушная...  Да, чтоб тебе...  Да, я ради тебя...  Ильяс щупал штаны, прилипающие к его коленям холодной мокротой, и разрывался от возмущения. Да, он был весьма разгневан, что из-за какой-то одной овцы пришлось снова
блудить по этим логам и косогорам, мокнуть под дождём и переживать. Что делать? Такова чабанская доля.
Для него не составило особого труда, чтобы управиться с животным. Но, мужчина пока не торопился. Он оставил коня, и некоторое время смотрел в сторону обнаруженной им овцы. Животное продолжало щипать траву, понемногу переходя с места на место. Ильяс понимал, что медлить нельзя. Ведь, кроме этой овцы, на пастбище остаются ещё шесть сотен таких же, как она, может быть, непутёвых, но, в конце концов, тоже живых существ, за которых он тоже в ответе. И сейчас ему, по представлениям многих из нас, надо бы схватить упрямицу, и тащить её на джайляу. Но, чабан не спешил. Отпустив поводья и позволив коню щипать траву, мужчина смотрел вокруг себя, стараясь запечатлеть в своей памяти всё то, что едва не на его глазах ещё пару часов назад сотворила стихия.

   Мы уже рассказывали о том, что приблизительно в том же месте, где Ильяс обнаружил овец, сошёл оползень. Чабан слышал, как из-за ёлок, отделявших от него лог, доносился шум сходящего оползня и грохот перекатывающихся с места на место камней. Сразу после того, как природа в очередной раз сама над собой надругалась, мужчина не рискнул отправляться к логу, по которому сошёл оползень. Он боялся потерять овец, которых ему потом удалось вернуть в отару. И только теперь, добившись, наконец, того, к чему он стремился, то есть, отыскав овцу, наш герой решил немного расслабиться и посмотреть, что же натворил ещё один оползень, сошедший в горах. Перед ним была та же самая ужасная картина, которую ему уже приходилось видеть за последние сутки не раз. Вместо привычного для взгляда лога, поросшего травой и кустарником, перед Ильясом  был обрыв. По его краям всюду свисали корни травы и деревьев.

   Обрыв протянулся от основания лога и до своей верхней части, метров на сорок, а его ширина в некоторых местах достигала шести и даже восьми метров. Сквозь пелену тумана наш герой пытался рассмотреть нижнюю часть ущелья, куда он спуститься не отважился. Но, бледно-мутная пелена, окутывающая пространство, временами расходилась в стороны, и тогда взгляд чабана выхватывал картину не менее ужасную, чем ту, которую он уже видел. Как мужчина и предполагал, оползень вначале перегородил ущелье. А после этого ту плотину, которую сама же природа  воздвигла на пути текущей по логу воды, уже давным-давно прорвало, и по логу сошёл сель. Он, по представлениям чабана, не уступал тому стихийному бедствию, которое произошло минувшей ночью возле пастбища.

    Работая чабаном, Ильяс испытал немало. Мы уже неоднократно рассуждали об этом. Да и читатель, следя за нашим героем вместе с автором этих строк, наверное, неоднократно убедился, что человеку, выпасающему животных в горах, жизнь может преподнести самый неожиданный сюрприз. И мужчина всегда был готов к любым испытаниям. Но, теперь, найдя, наконец, последнюю из потерявшихся овцу, он решил доставить её на пастбище не в пешем порядке, а верхом на коне. Ему не хотелось без конца метаться за идущим впереди него животным, то в одну, то в другую сторону. Мало ли куда она решит завернуть. И поэтому Ильяс связал овце по отдельности задние и передние ноги, сел в седло, положил овцу поперёк седла впереди себя, и стал медленно подниматься с ней вверх по косогору. Жеребец не испытывал удовольствия оттого, что его ноша стала где-то в полтора раза больше, чем прежде, и не скрывал этого. Он натружено храпел, с силой ударял копытами о землю, иногда пытался вскидывать задом, но упорно шёл вверх, наискось косогора, обходя то одни ёлки, то другие.

   Прислушиваясь к резкому, учащённому дыханию коня, мужчина, напротив, вздыхал с облегчением. Вот и закончились, наконец, его мытарства...  Вот и он, наконец, сможет расслабиться и почувствовать себя свободнее...  И на самом деле, не может же всё это продолжаться бесконечно – дождь, сырость, туман...  Должна же фортуна в его сторону повернуться. Не зря же восточная мудрость гласит: только идущий осилит дорогу. Разве он не идущий? Разве он мало приложил усилий для того, чтобы спасти себя и свою отару. Разве мало он сделал за минувшие сутки. Конечно, дорогой читатель, может быть, с твоей точки зрения наш герой допустил много ошибок. А потом страдал, потому что рассчитывался за собственные грехи? Но, разве кто-нибудь знает, что случится с нами в будущем? Кто мог предвидеть, что рядом с пастбищем сойдёт селевой поток? Ведь такое, поверьте, очень редко происходит. Например, по мнению Ильяса, то, что произошло рядом с джайляу, случается один раз за
полвека. К такому выводу наш герой придёт, когда послушает старых людей, живущих в предгорных посёлках.

  И надо же было такому случиться, что именно он, Ильяс, а не кто-то другой, стал сильно зависим от этого, не очень часто повторяющегося стихийного бедствия...
 
   Петляя между ёлок, чабан всё выше и выше поднимался по косогору. Он старался не заезжать под кроны хвойных деревьев, потому что их ветки почти всюду опускались до самой земли, и чтобы пересечь ту территорию, которую занимали ёлки, необходимо было бы поднимать ветки. Но, вместе с тем, наш герой старался держаться поближе к хвойному лесу, потому что возле него трава была ниже, и коню было легче передвигаться. И только один раз чабан нарушил своё правило. Ему, по стечению обстоятельств, пришлось подняться к такому месту, где рядом с могучими тянь-шаньскими елями высились скалы. Чабан сразу сообразил, что между скалой и хвойными деревьями ему не пробраться. Здесь крутой склон был усыпан камнями. Ильяс боялся, что на осыпи конь не сможет удержаться на ногах, и направил его под кроны хвойных деревьев. Но, и тут перед мужчиной возникло препятствие: из-под нижних зелёных лап всюду торчали ветки рябины. Чабан не раз обращал внимание, что это дерево, с едва не чёрными стволами и красными поспевающими ягодами, выбирает место для себя каким-то необычным образом. Рябину мужчина встречал как на восточных склонах, так и на западных. Она вырастала особняком от других деревьев и кустарников, но случалось так, что рябина росла едва не под самыми ёлками. Ильяс нередко задавался вопросом, какие же условия больше подходят для её нормального роста и развития?

   Она и на солнце растёт, и в тени других деревьев неплохо приживается, и где бы рябина не росла – всегда на ней ягоды...  Да, наш герой любил поразмышлять. В каком-то смысле, у него была романтическая натура. Но, сейчас ему, похоже, было не до романтики. Спустя некоторое время, Ильяс пожалел, что поленился объехать эти злополучные ёлки. Но, незадолго до этого, мужчина осторожно отодвинул ветки тянь-шаньской ели, и въехал под её крону. Навстречу ему растопырились ветки рябинника. Чабан пытался отодвинуть их в сторону, и одновременно с этим тронул коня каблуками сапог под бока.
   Жеребец сделал пять или шесть шагов и споткнулся. Одновременно с этим ветка ёлки, которую мужчина пытался отвести от себя, выскользнула из его руки и ударила Ильяса в лицо. На какой-то миг чабан растерялся и выпустил из рук овцу, лежащую впереди него посреди седла. Падая, он ощутил, что и конь тоже не удержался на ногах. Наверное, только по велению судьбы все трое после падения оказались порознь друг от друга. Связанная овца рухнула вперёд всех и выкатилась за пределы нижних веток ёлки, свисающих чуть ли не до земли. Ильяс, после падения, оказался чуть выше неё. А конь, не удержав равновесия, рухнул последним. В подобных ситуациях конь обычно не мешкал.

   Он энергично двигал всем корпусом, поворачивался с бока на живот, и тут же, опираясь на передние ноги, вставал. В эти мгновения жеребец пытался сделать то же самое. Мужчина видел, как его верный помощник усиленно двигал крупом, но его тело не слушалось. Ильяс не сразу оценил то, что произошло. Мужчина лежал чуть ниже коня, и его правая стопа была зажата боком животного. Чабан пытался высвободиться, но сил не хватало. Ощущение боли усиливалось оттого, что тело его верного помощника сползало всё ниже и ниже. На какой-то миг потемнело в глазах и мужчина начал прощаться...  С небом...  С землёй...  С родными...  Но потом он вдруг посчитал себя смешным, хотя было не до смеха.

   О, аллах, столько всего пришлось преодолеть, а тут, из-за какой-то чепухи...  Выкарабкаться бы...  Но, как? Почему конь не встаёт? В эти секунды мужчина оценил всю критичность сложившейся ситуации. Но, конь вдруг вздрогнул мышцами всего своего тела и, храпя, скатился чуть левее Ильяса, освобождая его ногу. Мужчина, превозмогая боль, встал и обнаружил, что поводья животного натянуты как струна. А один из обломленных стволов рябины, торчащий над поверхностью земли, удерживал коня, пройдя между верхней подпругой и животом. Чабан понимал, что его верный помощник не сможет сам по себе высвободиться из ловушки. Мужчина редко попадал в такие критические ситуации, когда ему во что бы то ни стало, требовался нож. Сейчас ему без острого лезвия тоже бы туго пришлось.

  У мужчины не хватало сил освободить поводья и подпругу седла. Складишок у Ильяса постоянно находился в левом кармане брюк вместе с носовым платком. Он тут же схватил нож, перерезал подпругу и уздечку, и конь тут же сполз чуть ниже, перевернулся
на другой бок через спину и встал на ноги. Первые секунды жеребец казался неуправляемым. Он быстрым шагом удалился от хозяина на несколько метров, но потом тряхнул гривой, протяжно заржал, и как ни в чём не бывало, принялся щипать траву. А овца продолжала неподвижно лежать. Она лишь время от времени приподнимала веко правого глаза, вздыхая, глубоко и натружено. Что ей оставалось делать... Ильяс почему-то был уверен, что с ней в результате падения ничего не случилось. Чабан не спешил предпринимать каких-то решительных мер для того, чтобы как можно быстрее добраться до пастбища. Он вначале бродил возле нижних веток ёлки, свесившихся едва не до самой земли, а потом вошёл под крону дерева, пытаясь понять причину, по которой конь не удержался на ногах.
 
   Вы, дорогие читатели, уже поняли, что нашему герою часто приходилось находиться в горах. Его жеребец уже привык самостоятельно выбирать себе путь по бездорожью. Коню чаще всего было нипочём, если перед ним были кустарники, высокая трава, кочки или камни. Животное, как правило, свободно преодолевало любые препятствия, в том числе, запросто заходя под ёлки и выходя из-под них. Скорее всего, потому что предчувствовало опасность и могло её обойти. Но, почему на этот раз природный инстинкт вовремя не проснулся в жеребце и не предупредил об опасности. Ильяс это понял лишь только после того, когда увидел, что небольшая нижняя часть ствола у ёлки была едва заметно обуглена. И только после этого чабан вспомнил, что на том косогоре, где он сейчас находился, несколько лет назад случился пожар. Лето было жарким и засушливым. В течение августа и сентября – ни одного дождя. Трава на косогоре между кустарниками в буквальном смысле слова выгорела под палящими лучами солнца.

  Горожане, как это часто случается в хорошую погоду, хлынули на природу. Скорее всего, кто-то из них бросил непотушенный окурок, спичку или костёр. Косогор занялся огнём...  Рабочие лесхоза потушили пожар лишь на третьи сутки. После этого пожара десятки гектаров земли зияли чёрным пепелищем. Больше всего досталось тем ёлкам, в которых сейчас находился Ильяс. Огонь часто становился неуправляемым. Рабочие лесхоза делали всё, чтобы пожар не подобрался к хвойному лесу, но пламя всё-таки добралось до ёлок, и тогда они вспыхивали, как свечи... 
Но, не только этим опасен огонь в лесу.

  За многие годы возле деревьев скапливается лесная подстилка из мелких веточек и постоянно опадающей хвои. Её толщина в некоторых местах достигает пятидесяти и даже семидесяти сантиметров. Страшнее всего, если лесная подстилка начинает тлеть. Огонь может на несколько суток затаиться в земле, и способен в любое время выйти на поверхность. Там, где сейчас находился мужчина, скорее всего, произошло то же самое. Лесная подстилка долгое время тлела,  но потом огонь выбрался наружу, пытаясь уничтожить ёлку. Она лишь чудом уцелела. В тот миг, когда дерево загорелось, не то рабочие лесхоза подоспели, не то огонь сам по себе погас...

  Ёлка чудом уцелела от полной погибели. И лесная подстилка, видимо, тут же тлеть перестала. Но, в ней, скорее всего, образовалась пустота, после того, как подземные, скрытые от глаза слои из мелких веточек и хвои истлели. Вот в такую подобную, невидимую пустоту, конь Ильяса, скорее всего, и угодил правой, передней ногой. Конечно, чабану оставалось только гадать о том, что же всё-таки могло произойти такое, в результате чего конь рухнул на землю. Но, чего бы не случилось, выбираясь на хребёт, мужчина старался держаться подальше и от скал, и от хвойного леса...

   Погода по-прежнему не хотела учитывать интересы и потребности человека. Да, ему наскучило едва не целые сутки метаться одному между этими кустарниками, скалами и ёлками в поисках непослушных овец. Но, с другой стороны, Ильяс иногда чуть не боготворил эту сплошную матово-белую пелену тумана, застилавшую окрестности. В такое ненастье едва ли кто-нибудь из туристов сунется в район горного пастбища, и он пытался внушить себе, что за время его отсутствия с отарой, оставшейся на джайляу без присмотра, ничего не случится.

   ...Конь то уверенно ступал по тропе, то осторожно ставил передние копыта, едва заметно скользя, когда приходилось идти по бездорожью. Благодаря тому, что жеребец обладал каким-то необыкновенным чутьём, наш герой благополучно преодолел перевал и спустился к реке. Больше всего чабан боялся, что усилится дождь, и что в верховьях реки сойдёт ещё один оползень. Это грозило сходом очередного селевого потока, который мог бы отрезать нашему герою путь, по которому можно вернуться к отаре.
Но, всё обошлось. Чабан благополучно добрался до юрты, а потом всё лето спокойно выпасал овец на горном пастбище.

   Читателю, скорее всего, наскучило вместе с моим беспокойным героем без конца мотаться по горам в поисках овец... Что ж...  Может быть, и так...  Но, согласитесь, из этих, порой, нескончаемых мытарств, бесконечных скитаний и просто спокойной обстановки, когда человек уверен, что с отарой ничего не случится, и состоит труд настоящего чабана, каким является Ильяс. Он и ночь не доспит, и куска не доест, но сделает всё, чтобы ни одна овца не потерялась, и чтобы все животные были сыты и напоены.
 
   Намыкавшись под дождём, мужчина благополучно добрался до своей стоянки. Прибыв на пастбище, чабан отпустил коня, закрыл последнюю из потерявшихся овец в загон к своим собратьям и вошёл в юрту.
 
  Он пытался вздремнуть, но не мог. Лёжа с закрытыми глазами, Ильяс снова и снова вспоминал всё то, что с ним произошло за последние сутки...  Вот он гонит овец на пастбище...  Вот непослушные овцы бегут в лог, и вслед за этим сходит селевой поток...  Вот он бесконечно, казалось бы, бродит по лесу в поисках одинокой овцы...  В памяти шаг за шагом, словно кадры кинохроники, прокручиваются события последних двух дней...  Всё, что произошло, кажется нескончаемой полосой неудач...  Нет, я больше не могу...  Он открыл глаза и обратил внимание на то, что в юрте стало как будто уютнее и теплее...  Да, да, уютнее и теплее, потому что из-за куска кошмы, занавешивающего вход в жилище чабана, проникал солнечный свет... Долгожданный, многообещающий...  Ильяс тут же встал и вышел на улицу.

    Часы показывали половину четвёртого. Тучи на западе раздвинулись, и между ними отчётливо просматривалась небесная голубизна...  И небесное светило...  Солнце...  Солнце...  Долгожданное дневное светило! Трава парила, играя бесконечным количеством капелек искрящейся росы. Мужчина лишь несколько секунд любовался всей этой прелестью природы, а потом снова вошёл в юрту. За сундуком, в котором хранились продукты, лежали сухие дрова. Ильяс набрал охапку, развёл костёр и закрепил чайник над огнём. Когда языки пламени едва не полностью объяли бока металлической посудины, мужчина отправился туда, откуда ему
пришлось убирать загон для овец. Он принялся энергично обламывать ветки, с той самой макушки ёлки, которая упала на сосновые жерди и повредила загон, в результате чего
животные разбрелись по пастбищу. Вспоминая о том, как он мыкался в поисках животных, Ильяс утешал себя тем, что пока нет необходимости специально готовить дрова...
 
 ... Он сидел у костра в ожидании того, что вот-вот закипит чайник. Когда множество пузырьков, отрываясь от горячего дна, начали бурлить по поверхности воды, Ильяс как-то непроизвольно оторвал взгляд от костра и посмотрел в ту сторону, где тропа из ущелья выходила на пастбище. По ней шли двое. Это была женщина, одетая в красную куртку и синие джинсы, и парень, на котором костюм защитного цвета плотно прилегал к его стройной фигуре. Наш герой, естественно, ещё издалека распознал сына и жену. Наконец-то он не один. (Конец).









 
   Пришпоривая коня, чабан с тревогой поглядывал в сторону пастбища, до которого оставалось каких- то несколько сотен метров. Горную долину всё сильнее и сильнее затягивало сплошной туманной пеленой. Окрестности просматривались не больше, чем на полсотни шагов, но Ильяс делал всё, чтобы ни одна овца не потерялась. Несмотря на дождь и промозглый ветер, мужчина не отчаивался оттого, что несколько часов подряд хлестал дождь. Погоду будто подменили. Уже не верилось, что минувшее утро выдалось ясным и практически безоблачным.

  С первыми лучами солнца  Ильяс выгнал отару на пастбище и помаленьку передвигался вслед за овцами, которые, щипая  траву, ушли от стойбища за пару километров. Где-то к обеду небо затянуло тучами, а ближе к вечеру вверх по ущельям хлынул туман. Мужчина решил пригнать животных поближе к юрте, закрыть их в загон и немного вздремнуть. Овцы послушно шли в сторону ночлега и вначале так же покорно заходили в то место, где им предстояло ночевать. Однако в то время, когда основная часть отары уже находилась за перегородкой  из длинных деревянных жердей, около сотни овец сбежали с горного пастбища и направились вниз по тропе в сторону родного предгорного  посёлка. Ильяс  долго мотался в поисках пропавших животных среди  кустарников и тянь-шаньских елей, прежде чем собрал непослушных овец  как можно кучнее и снова направился вместе с ними вверх по тропе, ведущей в сторону джайляу. Тропа местами шла вдоль небольшой говорливой речушки, потом выводила Ильяса  и его непокорных овечек на косогор, а перед самим джайляу виляла по ущелью с отвесными скалами. Там, где узкая полоска земли, вытоптанная с незапамятных времён  животными и туристами, выходила на горную долину, чабан удвоил внимание. Мужчина старался не забывать, что овцы уже преподнесли ему неплохой урок, и поэтому стремился перегонять животных так, чтобы они шли как можно ближе друг к другу. Он следил за тем, чтобы овцы не больно- то разбредались по сторонам от тропы, и чтобы животные,  идущие сзади, не отставали от тех, которые так и норовили вырваться вперёд. В эти трудные минуты пёс Табун   

старался верно, служить хозяину. Он постоянно носился вокруг того места, которое занимали животные, громко лаял в их сторону и овцы покорно шли в заданном направлении. Табун, как казалось в те минуты чабану, был, может быть, даже более активен, чем прежде. Наверное, потому, что, как и его хозяин,  вовремя не доглядел за отарой и теперь своим усердием  пытался хоть как-то искупить свою вину. Но не всё происходило так, как хотелось бы чабану.

   Туман по-прежнему заволакивал окрестности, и если мужчина передвигался восточнее отары, то он рисковал тем, что овцы, скрытые туманом, могут незаметно разбежаться по косогору, а если ему приходилось объезжать животных с противоположной стороны, то овцы норовили убежать в горную речушку, которая протекала по ущелью восточнее идущих впереди овец. Подставляя лицо и руки каплям дождя, и без конца переживая за то, что конь в любую минуту может вместе с ним рухнуть на осклизлой земле, чабан всё-таки смог  разыскать всех  овец, сбежавших из отары, и ближе к вечеру пригнал их на горное пастбище. Ильяс, конечно же, до нитки промок и успел хорошенько замёрзнуть. Настроение у него было, скажем прямо, отвратительное. Но ободряло то, что он нужен своим односельчанам, которые для него тоже сделали немало. Несколько часов назад, когда Ильяс выпасал овец, и когда нельзя даже было подумать, что погода может испортиться, к нему в гости наведались несколько мужчин из родного села. Они справились о здоровье Ильяса, а потом перенесли загон для животных в другое место. Время от времени это приходилось делать потому, что животные, оставаясь на ночлег в своём замкнутом пространстве, сильно вытаптывали под собой траву и земля, особенно после дождя, превращалась едва не в месиво. Не спать же животным в грязи. Вот поэтому загон и перенесли чуть восточнее того места, где он до этого находился.

   Загон представлял собой участок земли прямоугольной формы. Его площадь обычно составляла восемь или десять соток. Он был огорожен невысокими столбами, к которым крепились деревянные жерди в три ряда. Забор вокруг  загона можно было запросто разобрать и перенести в другое  место. Этим сегодня и были заняты односельчане Ильяса. Они сделали всё как положено. И столбы  вбили в землю как следует, и жерди к ним закрепили, и ворота, сделанные из  лёгких сосновых жердей,  установили. Одним словом, угодили чабану.  Его насторожило лишь то, что животным придётся ночевать неподалёку от лога, по которому протекает небольшая речушка, да то, что загон находился рядом с небольшим хвойным лесом, в котором насчитывалось около десятка невысоких тянь -  шаньских елей. Чабан почему-то считал, что овец лучше всего содержать подальше и от хвойного леса, и от  речушки, потому что в горах возможны и селевые потоки, и оползни, а деревья, по его представлениям, так и манят к себе снежных барсов и рысей. Но вместе с тем Ильяс не очень- то обижался на товарищей. Он понимал, что односельчане тоже допускали то, что погода может испортиться и по этой причине побоялись, что просто не успеют перенести и жерди, и столбы подальше и от лога, и от хвойного леса. В те минуты, когда овцы заходили в своё временное пристанище, чабан раздумывал над тем, что когда пройдёт дождь и погода улучшится, ему придётся перенести загон в какое-нибудь другое место.

   Всю жизнь Ильяс, как его деды и прадеды, выращивал домашних животных. Он родился и вырос в небольшом посёлке, который находился в предгорьях Заилийского Алатау. Его односельчане тоже разводили и коней, и крупный рогатый скот, и овец. В конце весны или в начале лета семьи собирали овец в одну отару и отправляли их на горное пастбище. Кто-то сдавал в отару десяток овец, кто-то два или три десятка. В результате этого набиралась отара численностью в шестьсот или в семьсот голов. Незадолго до этого односельчане договаривались  между собой о том, кто из них возьмётся овец выпасать. Несколько раз Ильяс подряжался быть чабаном. В этом году тоже согласился  всё лето жить на горном пастбище. Оно находилось среди хребтов и ущелий Заилийского Алатау, на высоте около двух с половиной тысяч метров над уровнем моря. Горная долина была величественной и просторной. Она огромным треугольником улеглась среди многочисленных хребтов и ущелий. Северная часть пастбища была закрыта от ветров невысоким взгорьем. Восточная – граничила с  оврагом, по которому протекала речушка. Юга - западная сторона  плавно переходила в небольшую возвышенность. Она примыкала к скалистому хребту.                               
Джайляу было большим и просторным. На нём хватало места для того, чтобы овцы могли насытиться свежей сочной травой. Восточная часть долины протянулась вдоль оврага с небольшой говорливой речушкой километра на три, северная, окаймлённая возвышенностью, распростёрлась километров на пять,  а юга - западная сторона была на пару километров больше, чем северная. На этой огромной площади Ильяс выпасал свою отару.
Весна в горах наступает гораздо позже, чем в степи. В начале мая возле горного пастбища по глубоким логам  и  ущельям ещё снег лежит. Но в это время на горной долине уже зеленеет трава, которая вполне годится для того, чтобы выпасать животных. Скотоводы стараются не упустить этой  возможности. Односельчане Ильяса обычно в начале или в середине мая собирают овец в одну отару и отправляют их на горное пастбище. В этом году всё было так же, как и в прошлые годы. В середине мая установилась хорошая погода, и Ильяс перекочевал на горное пастбище. В конце мая и почти весь июнь чабан радовался погожим дням и тёплому ветру, дующему со степей, но в конце июня, начале июля погода в горах внезапно ухудшилась.

   Дожди шли почти две недели подряд. Они досаждали едва не каждый день – затяжные и краткосрочные, ливневые и моросящие. Но Ильяс жил с надеждой на то, что рано или поздно погода в горах наладится и трудностей будет не столько, сколько их возникает в то время, когда постоянно хлещет дождь и всё вокруг затянуто     туманом.                Несмотря на дождь, туман и промозглый ветер, чабан всё-таки вернул в отару тех овец, которые убежали с пастбища. Когда он их пригнал на горную долину, его настроение, конечно, улучшилось. Он уже не больно- то унывал, оттого что хлещет дождь и оттого, что почти целые сутки ему в горах придётся коротать одному. Всё лето рядом с нашим героем на джайляу находились жена и  шестнадцатилетний  сынишка. Но сегодня они вместе с односельчанами, которые помогали Ильясу перенести загон с одного места на другое, ушли в родное село за продуктами, обещая на завтрашний день вернуться. Образ близких людей стоял перед глазами чабана и в те долгие часы, когда ему приходилось искать овец среди ёлок и кустарников, и в                те минуты, когда он, наконец- то вернул животных на горное               
пастбище и принялся загонять их в загон.               

    – Ну, пошли, пошли! – кричал Ильяс, подгоняя овец кнутом.          Подталкивая друг, друга овцы шли в загон, протискиваясь в него сквозь двустворчатые ворота. Большинство животных охотно покорялись хозяину и послушно заполняли участок земли, огороженный сосновыми  жердями. Однако некоторые овцы вели себя непослушно. Они бежали то в сторону пастбища, то в сторону лога, по которому протекала речушка. Ильяс тут же пытался вернуть непокорных овец к общему скоплению отары. Клубы тумана, нахлынувшие вдруг с новой силой на пастбище, просто проглатывали овец от пристального взгляда чабана. Ильяс без конца беспокоился о том, чтобы животные не исчезли из его поля зрения и все до одного вошли в загон. Когда основная масса овец уже находилась за перегородкой из длинных деревянных жердей, самые непослушные животные, которых, по представлениям нашего героя, было не больше полсотни, продолжали метаться вдоль изгороди загона, по правую и по левую сторону от ворот. Они делали всё,  чтобы не подчиниться чабану и жадно щипали траву за пределами своего временного  пристанища, в которое Ильяс решил их поместить на тёмное время суток.               

    – Ну, а вам…Чего…Особое приглашение требуется!- снова в сердцах кричал чабан.                Нервничая и изматывая коня, Ильяс метался то к левому, то к правому углу загона, чтобы направить овец в сторону ворот и снова взмахивал кнутом. Овцы, метавшиеся вдоль изгороди, разделились вдруг на две неравные части. Десятка полтора животных всё-таки послушно отправились к воротам и вошли в загон, а самые упрямые, которых, по представлениям нашего героя, было десятка  три- три с половиной, убежали- таки в левую сторону от загона, скрываясь в клубах тумана, нахлынувшего с новой силой на пастбище. Ильяс  отчаялся оттого, что животные не покорились, но решил вначале отправить в загон тех овец, которые решили всё-таки послушаться, закрыть за ними ворота, а после этого уже призвать к порядку самых непослушных. Те полтора десятка овец, которые были ближе к воротам, всё-таки подчинились человеку и вошли в загон, а остальные три или три
с половиной десятка вдруг побежали в разные стороны, и чабан                просто не успел с ними управиться. Табун пытался верно, служить хозяину.  Когда Ильясу стало ясно, что с упрямцами справиться  непросто, он призвал на помощь кобеля.               

    – Табун! Ату, их! Ату! Фьють! Фьють! Фьють! – свистал и кричал чабан. Пёс быстро сообразил, что от него требуется. Он, как обычно, намеревался пробежать по периметру того места, которое занимали овцы, чтобы сбить их поближе друг к другу и гнать их в сторону чабана. Кобель ревниво принялся исполнять свой долг, но животные разделились вдруг на три неравные части. Одни упрямо бежали вниз по косогору, направляясь к речушке, другие - норовили улизнуть левее, третьи – бежали вообще куда- то вправо. Пёс кидался то в одну сторону, то – в другую. Но если ему покорялись те животные, которые рвались вверх по течению реки, то те, которые находились ниже собаки, разбегались всё больше и больше. Табун не смог быстро справиться с поставленной задачей, и все овцы в считанные мгновения были уже у воды. Ильяс вначале с  отчаянием смотрел в сторону своих непокорных подопечных, но, видя, что те не разбредаются, а стоя у берега по очереди опускают морды и пьют  воду, помаленьку успокоился. Чабан рассчитывал, что овцы, утолив жажду, будут более  послушными, а поэтому хотел, чтобы и Табун их не тревожил.               

   – Табун! Фу!  - кричал чабан.                Кобель, к тому времени собравший половину сбежавших овец возле горной речушки, остановился и замер. Он, скорее всего, не понял дальнейших намерений чабана и, стоя на месте, пристально смотрел в его сторону.               

   – Ко мне, говорю, ко мне! – крикнул  чабан, ударяя ручкой кнута по голенищу правого сапога. Виляя хвостом, Табун быстро подошёл к хозяину. Он пытался заглянуть Ильясу в лицо, но тот делал  вид, что не замечает своего помощника, и кобель лениво поплёлся  прочь. Пользуясь тем, что животные, сбежавшие к речке, ведут себя более или менее спокойно, Ильяс закрыл в загон тех  овец, которые бродили поближе к воротам. Животные, улизнувшие из отары, вели  себя, по представлениям нашего героя, как-то непонятно. Вначале они делали всё, чтобы не идти
вместе со всеми в  загон, но, добившись того, чего хотели, какое- то время не проявляли никакой активности, как в те минуты, когда Ильяс пытался загнать их в загон. Они не спешили покидать русло реки. Одни животные продолжали пить воду, а  другие – щипали траву возле берега. Наблюдая за животными, чабан снова и снова пытался вникнуть в то, что происходит. В то время, когда  овцы сбежали с пастбища и тогда, когда чабан делал всё, чтобы вернуть их обратно, они, естественно, без конца щипали траву. Неужели той влаги, которой, казалось бы, вдоволь было на траве  в виде капелек росы, не хватило для утоления жажды животных. Вот и пойми этих баранов…   Много лет проработав с овцами, Ильяс снова и снова ловил себя на мысли, что  до сих  пор не смог до конца изучить натуру и повадки своих подопечных.               

    Набегавшись за день с животными, чабан вдруг почувствовал боль в пояснице. Ему хотелось сойти с седла, чтобы размяться, но где там…     До отдыха ли… В его практике случалось не раз такое, когда несколько овец, отбившись вот так же как сейчас от отары, исчезали, словно канув в воду, а потом их приходилось часами искать, мыкаясь под дождём или под палящими лучами солнца, проклиная себя, непогоду или жару. Наученный горьким  опытом чабан боялся ещё больше расслабиться и отправился к руслу реки.                – Табун, а ты тоже иди со  мной! – обращался к собаке Ильяс. Он не кричал, а, напротив, старался произносить каждое слово вежливо. Кобель тут же сообразил, что если в голосе хозяина нет приказного тона, то в настоящую минуту нет необходимости носиться за овцами, а нужно просто медленно следовать за хозяином. Кобель так и поступил. Он шёл вровень с конём, на котором ехал Ильяс, часто и прерывисто дыша. Видя, что овцы утолили жажду, чабан пришёл к выводу, что медлить больше нельзя, ведь близилось тёмное время суток. Он решил, что пора возвращать сбежавших овец в отару. В подобных ситуациях его, как вы догадались, выручал Табун. Вот и сейчас кобель вертелся едва не у ног коня, на котором оставался мужчина, ожидая, что хозяин вот-вот отдаст ему приказание. Но чабан на какое- то время забыл о своём помощнике. Однако, видя, что всё большее
и большее количество овец перебираются за бурлящую речушку, мужчина призвал на помощь кобеля.               
 
     - Табун, выручай ! – крикнул чабан. Кобель понимал, что обозначает этот призыв хозяина. Мы уже упоминали о том, что делал пёс в подобных ситуациях. Он обычно бежал по периметру той территории, которую занимали животные, громко лаял в их сторону и те, подчиняясь собаке, обычно тут же собирались в каком- то одном месте. А после этого Табун либо сам пытался пригнать овец к чабану, либо чабан, перенимая  инициативу у кобеля, сам гнал овец туда, куда необходимо. Сразу после того, как прозвучал голос Ильяса, Табун делал всё, чтобы животные собрались как можно кучнее. Видя, что кобель, верно, служит, чабан нервничал меньше, чем прежде. Он остановил коня, а Табун снова и снова носился  вокруг отбившихся от отары овец, продолжая сгонять их в одно место. Кобель вначале взялся собирать тех овец, которые перебрались за противоположный берег речушки и уже намеревались подниматься вверх по косогору. Ильяс ждал, что его верный помощник  вот-вот сделает всё, чтобы собрать всех овец, находящихся на противоположном берегу, как можно кучнее и погонит их через воду в сторону загона. Но пёс вдруг  остановился, после чего немного потоптался на месте, а ещё через мгновение бросил овец и перебрался на тот берег, на котором находился Ильяс, и принялся рычать в сторону воды. Чабан, естественно, не понял, в чём провинилась безобидная  речушка, пытался додуматься до этого, но у него ничего не выходило. А пёс тем временем взялся громко лаять в сторону овец и, прижимая хвост, засеменил в сторону хозяина. Овцы, находящиеся на противоположном берегу от Ильяса,  вдруг неожиданно вздрогнули и побежали в разные стороны. Чабан, естественно, был изумлён  поведением своего верного помощника и овец.
 
    - Табун! Ты, почему  бросил животных! О чём я тебя просил! – кричал чабан, но кобель не покорялся. Он жалобно скулил, и,  поджимая хвост, жался к ногам коня. Неспроста всё это, подумалось вдруг Ильясу.
   Кобель не принадлежал к породе тех собак, которых в народе называют волкодавами. Он был помесью простой дворняги и
овчарки, не имел каких- то особых навыков, характерных для дрессированных собак, но верно служил.  Табун не был приучен к тому, чтобы противостоять  хищникам, но за то вовремя давал знать о том, если где-то рядом с его домом в предгорном посёлке появлялись дикие собаки. В подобных ситуациях пёс вёл себя так же, как и  сейчас, протяжно и отчаянно лаял, скулил, рычал и искал защиты у хозяина. Вот и сейчас Ильяс невольно обратил внимание на то, что Табун стал каким- то беспокойным и трусливым. Мужчина хорошо знал, что здесь, в предгорьях Заилийского Алатау, волки не водятся, но за то обитают снежные барсы и рыси. Чабану почему-то _ подумалось, что и сейчас где-то рядом появились хищники. Но потом он отмёл эту мысль. Ильяс не помнил случая, чтобы рыси или снежные барсы очень близко  подходили к тому месту, где мужчина находился со своей отарой. Спустя какое- то время мужчину вдруг осенило, что не рыси и не снежные барсы являются причиной того, что кобель отказался  выполнять его приказ.  Но что тогда… Что случиться могло… Ильяс опять повторил свою команду, обозначающую то, что кобель должен призвать к порядку непослушных животных, но его верный помощник – ни с места. Предчувствие чего-то нехорошего овладело вдруг  мужчиной. Он посчитал, что медлить больше нельзя и решил сам отправиться на противоположный берег речки, чтобы вернуть в отару непослушных  овец. Ильяс пришпорил коня, но и тот -  ни с места. Жеребец едва не заплясал под седлом, отказываясь идти своим обычным размеренным шагом, как ожидал  Ильяс, а медленно передвигался к речушке, пятясь к ней боком.

    Овцы в это время уже давно покинули русло и потихоньку поднимались к хвойному лесу, который находился на противоположной стороне оврага. Чабан кое-как подъехал к руслу речушки и обратил внимание на то, что вода в нём почти исчезла. В районе горного пастбища, где Ильяс сейчас находился, речушка была мелководной. В хорошую погоду, когда за счёт дождей вода в неё не  добавлялась, речушка разливалась не больше, чем на метр- полтора и, едва журча, спокойно несла свои скромные воды, пряча их среди многочисленных камней. Во время дождя воды в речушке, естественно прибывало. Она нередко бурлила грязью, и разливалась по обе стороны на три или  на
 четыре метра, если позволяла ширина лога, по которому протекала речушка. Но сейчас, вопреки своим ожиданиям, чабан не увидел привычной картины. Несмотря на то, что дождь не прекращался, количество воды в речке не увеличивалось, а, наоборот, уменьшалось. И уж больно мутной вода показалась Ильясу. Вернее, в  те мгновения, когда он подобрался к руслу, перед ним была уже не вода, а едва не жижа, подкрашенная глиной и чернозёмом. Мужчину вначале бросило в жар, а потом он почувствовал, что почти по всему телу выступил пот. Ильяс понял, почему в русле реки появилась грязь – где-то неподалёку от того места, где стояла отара, в русло реки сошёл оползень, и с минуты на минуту может сойти селевой поток. Только теперь наш герой до конца понял, почему и кобель сбежал к нему с противоположного берега, а конь и вовсе отказался перебираться через воду. И конь, и кобель, скорее всего, почувствовали опасность и решили держаться подальше от речушки. Они побоялись, что стихия может в любое время отрезать путь на тот берег, на котором находилась юрта. Чабану нередко приходилось слышать, что животные каким- то непонятным для нас способом чувствуют приближение стихийного бедствия, пытаются своим необыкновенным поведением подсказать это человеку, но мы, к сожалению, не всегда понимаем животных.  Да, скорее всего, по руслу речушки вот-вот сойдёт селевой поток, подумалось снова Ильясу…  Он не хотел в это верить.

     Мужчина решил снова перебраться на противоположный берег, чтобы вернуть сбежавших овец в отару. Он считал, что в случае явной опасности  сможет вернуться на тот берег, возле которого находилась юрта. Однако чабан вдруг услышал, как где-то в верхней части ущелья, граничащего с  восточной частью пастбища, что- то уж больно громко ухнуло и по окрестностям разнеслось громкое, раскатистое эхо сильного удара чего- то тяжёлого о землю. Скорее всего где- то рядом рухнула огромная тянь-  шаньская ель, промелькнуло в мыслях Ильяса.  Он знал, что во время ливней на крутых склонах  вода иногда сильно подмывает корни ёлок и они, не выдерживая собственного веса, падают. Вот и сейчас, по мнению нашего героя, произошло  нечто подобное. Чабан пытался представить ту ужасную картину, которую снова сотворила природа, уничтожая красоту леса, но обратил внимание
на то, что вода в русле речушки начала прибывать. Чабан вовсе не хотел это связывать с тем, что где-то рядом в русло реки упала  ёлка, и сошёл оползень. То есть какая- то часть грунта, состоящего из почвы, дёрна, песка, глины и камней, напиталась дождевой водой настолько, что больше не смогла удерживаться на каком-то  крутом склоне и под собственным весом оторвалась от материнской породы, рухнула оползнем  вниз и перегородила овраг, по которому протекала речушка. В результате этого на пути течения воды  сама природа воздвигла препятствие чем-то напоминающее плотину. За какой- то определённый промежуток времени воды за этой, так называемой плотиной, скопилось   столько, что она не выдержала, рухнула под напором воды и вода смерчем понеслась вниз, увлекая за собой всё то, из чего состояла эта так называемая плотина:  глину, дёрн, камни, песок…
  Ильяс пытался представить всю эту ужасную картину и обратил внимание на то, что вода в речке начала прибывать. Речушка растекалась теперь не на метр – полтора, как обычно, а резко раздалась в обе стороны и расстояние от одного её берега до другого, было уже в два- два с половиной раза больше, чем обычно. Видя, что вода в речке сильно забурлила, конь снова попятился в сторону от русла, пытаясь встать на дыбы. Но Ильяс контролировал ситуацию. Чабан крепко- накрепко удерживал уздечку в правой руке и конь, захрапев,  прекратил пританцовывать.
  Чабан решил оставаться у берега. Он почему-то был уверен, что если возникнет явная опасность, то он успеет удалиться от речки, чтобы не пострадать. Табун тоже не уходил от хозяина. За то овцы очень активно отреагировали на то, что где-то рядом притаилась беда.  Те животные, которые находились на одном берегу с Ильясом, быстро выбрались из поймы речушки и уже паслись неподалёку от юрты. Сквозь редеющую пелену тумана нашему герою удалось разглядеть и тех упрямых овечек, которые перебрались на противоположный берег и теперь были отрезаны от чабана селевым потоком. Эти животные перед тем, как сошёл селевой поток, медленно поднимались по косогору, направляясь к ёлкам, растущим неподалёку от речушки. Но когда округа буквально загрохотала от летящих по логу камней и шума воды,
животные бросились вверх по косогору, намереваясь скрыться среди ёлок. Ильяс грустно смотрел в сторону овец, готовых в любую минуту исчезнуть из его поля зрения. Сколько их… Отрезанных селем… Чабану показалось, что не меньше трёх- трёх с половиной десятков…
  … А по логу, который примыкал к горному пастбищу, продолжал сходить селевой поток. Читатель, знающий о том, что такое сель, возможно, меня упрекнёт в том, что автор говорит о чём-то таком, что происходит в довольно- таки продолжительный промежуток времени и слова «продолжал сходить»  никак не могут относиться к селевому потоку. Ведь сель по идее сходит смерчем. Речка  бурлит всего несколько секунд, но эти секунды живому свидетелю кажутся весьма продолжительными. Ильяс тоже ловил себя на мысли, что стихийное бедствие, свидетелем которого он стал, продолжалось целую вечность. Но чабан не торопился покидать русла реки. По его представлениям стихия была не на столько мощной, чтобы принести существенный вред отаре овец. Берег реки уходил вверх от воды косогором, наклон которого составлял приблизительно треть прямого угла, а расстояние от края речки и до края лога было около сорока шагов. По представлениям чабана в горах, находящихся выше пастбища, никогда не соберётся столько селевой массы, чтобы она могла заполнить такой огромный лог и выйти из берегов.
   
    Ильяс считал, что такое было бы возможным, если бы речка брала своё начало где-нибудь возле ледников, а её протяжённость составляла бы с десяток или более километров. Только при таких условиях возможно сильное стихийное бедствие, внушал себе чабан. И мужчина, продолжая находиться у речки, считал, что ему сейчас никакая беда не грозит. Он знал, что речка берёт начало не возле ледников, а начинается всего в каких-нибудь пяти или шести километрах от пастбища, там, где у высокого каменистого хребта многочисленные мелкие родники стекаются в одно русло. Чабан был уверен, что с основной массой овец, которые находятся в загоне, ничего не случится. Конечно, где-то в глубине души таился страх, что овцы, испугавшись того, как загудело ущелье, разобьют изгородь загона, уйдут вглубь пастбища  и потом придётся потратить немало времени и сил, прежде чем он соберёт животных и приведёт в порядок загон. Но ещё больше
Ильяса беспокоило то, что теперь будет непросто вернуть в отару
те три или три с половиной десятка овец, оставшихся на противоположном берегу речушки, по которой прошел сель. Голова разламывалась от проблем, которых мужчина явно не ожидал. Он в какой- то миг даже немного растерялся. И это было в порядке вещей, потому что мимо Ильяса, выбравшегося в верхнюю часть лога, летели камни, продолжая  наполнять окрестности шумом, плыли стволы небольших тянь-шаньских елей и ветки кустарников. Всё это произошло так неожиданно и мгновенно, что чабан едва успел прийти в себя, как селевая масса в русле речки стала убывать. Её становилось всё меньше и меньше. Теперь камни лишь изредка катились по руслу речушки мимо чабана. Какое- то время по руслу шла тёмная масса, которая представляла собой растворённую в воде почву вперемешку с глиной, но и этой массы становилось всё меньше и меньше. После этого Ильяс обратил внимание на то, что по руслу реки течёт одна вода. Она была очень грязной, но постепенно за счёт новых и новых притоков свежей воды речка прочищалась.

    Вскоре он обратил внимание на то, что по руслу текла та же самая вода, которая обычно бывает в горах во время дождей - временами мутноватая, а временами почти чистая.
 
     Пёс вначале так же, как и его хозяин, внимательно смотрел в сторону русла реки, но потом,  немного вдруг поскулив, принялся рыть впереди себя землю передними лапами. Но и это ему, похоже, тоже быстро наскучило. Табун, прижимаясь к земле, несколько раз прошёлся туда- сюда перед Ильясом, затем сел чуть ниже своего хозяина и, склонив голову, жалобно посмотрел в лицо чабана.
  - Упустили мы с тобой овец- то, упустили!- вздыхал Ильяс,- что делать- то будем …
 
     Этот вопрос Ильяс, конечно же, задавал себе, а не Табуну. Ведь кобель, хочешь того или не хочешь, всё равно не ответит. Но вместе с тем мужчина чувствовал его взгляд, его участие, его готовность в любую минуту быть рядом и прийти на помощь. Но чем и как Табун мог сейчас помочь  своему хозяину …Кобель и так, по понятиям Ильяса, сделал всё, что зависело от него. Он пытался ведь как обычно, собрать овец поближе друг к другу, чтобы они сильно не разбредались по оврагу, но потом вдруг
неожиданно отказался от выполнения своего долга. Чабан не собирался в этом винить кобеля. Более того, Ильяс, наблюдая за животными, убедился, что они каким- то необыкновенным способом, работающим, может быть, только на уровне подсознания человека, улавливают приближение опасности. Ведь не рискнул же конь вслед за овцами перебраться на противоположный берег. И толку теперь от этого было бы мало, подумал Ильяс. Кобель теперь просто не смог бы перебраться обратно к своему  хозяину. Он едва ли кинулся бы вместе с непослушными овцами в лес, скорее всего, попытался бы вернуть животных к руслу реки, но и от этого толку было бы не больно- то много. Ведь с противоположного берега реки к тому месту, где сейчас находился Ильяс, просто так теперь не переберёшься. Если раньше, как мы уже упоминали, речушка несла свои воды, пряча их едва не повсюду под камнями, и растекалась не больше, чем на метр- полтора, то теперь сотворилось что-то невообразимое. Вместо привычной для глаза горной  речушки  перед глазами Ильяса был арык, шириной всего в полметра, не больше, по обеим сторонам от которого лежала селевая масса, уцепившаяся за камни. Это была всё та же жижа из песка и глины. Она протянулась по обеим сторонам от речки сплошными полосами, ширина каждой из которых, по меркам Ильяса, составляла от двух до трёх метров. Из всего этого чабан сделал вывод, что во время схода селевого потока речка растекалась до пяти, а то и до шести метров в ширину.

     Ильяс вначале внимательно и с отчаянием рассматривал непривычную для глаза картину, а после этого обратил внимание на тех овец, которые, сбежав из отары, не успели перебраться на противоположный берег. Несколько животных, незамеченных чабаном в тот момент, когда накануне схода селевого потока забеспокоился Табун, паслись на том же берегу, на котором продолжал оставаться Ильяс. Чем они были заняты всё то время, когда бесчинствовала стихия, чабан, естественно, не знал, потому что его внимание было  приковано к руслу реки. Но когда отбушевала стихия, мужчина опять  обратил внимание на тех овец, которые оставались с ним на одном берегу. Они выбрались из лога и  паслись на краю пастбища. Кобыла и жеребёнок тоже не больно- то испугались того, что сошёл селевой поток. Они по-прежнему находились неподалёку от края оврага. Ильяс слез с коня и решил пройтись вдоль русла реки, пытаясь понять – можно ли его преодолеть пешком.
 
   Пройдя с дюжину шагов вверх по течению, мужчина наступил в жижу, находящуюся возле воды, и его правый сапог  едва не полностью увяз в грязи. Учитывая то, что полоса из грязи и песка была не очень- то широкой, речку можно было преодолеть и на коне. Но Ильяс не решался отправляться за противоположный берег на своём четвероногом друге. Чабан боялся, что в любое время может сойти ещё один селевой поток и, если он окажется сильнее предыдущего, то тогда, возможно, возникнут проблемы с тем, чтобы переправить коня обратно на горное пастбище.
 
    Дождь мало- помалу утихал, а туман рассеивался. Несмотря на это мужчина был не уверен, что в ближайшее время установится хорошая погода. Ильяс грустно смотрел в сторону овец, пасущихся за речушкой, по которой только что прошёл селевой поток, и ловил себя на мысли, что медлить больше нельзя. В первую очередь он решил отправить в загон тех овец, которые остались с ним на одном берегу. Животным почему-то не хотелось уходить подальше от речки. Но чабан настойчиво гнал овец к воротам загона. Табун по- прежнему пытался всячески помочь хозяину. Он забегал то с одной стороны от овец, направляемых чабаном к загону, то с другой и не бросал своего хозяина до тех пор, пока Ильяс не закрыл непослушных  животных в загон.
 
    Чабан всегда нервничал, если с его отарой возникали проблемы. Во время окота овец он тщательно следил за тем, чтобы овцы были вовремя накормлены, а подстилка у овцематок с народившимися ягнятами  была сухой и свежей. Находясь на джайляу, мужчина старался животных вовремя напоить и выпасать так, чтобы у овец всегда был  сытный и сочный корм. Ильяс  считал, что в его работе нет мелочей. Все неотложные проблемы он старался решать незамедлительно. Ему почему-то тот час же захотелось вернуть в отару сбежавших овец. Вместе с тем чабан боялся, что сойдёт очередной селевой  поток, и поэтому он принял решение  оставить и коней, и собаку у юрты, и отправиться на противоположный берег. Чабан почему-то посчитал, что если стихия разразится снова, то он не сможет вернуть и коня, и кобеля на тот берег, на котором
находились и юрта, и основная часть его отары.   Кряхтя и хватаясь за поясницу, Ильяс спустился к речушке. Он всегда помнил, что овцы ведут себя непредсказуемо. Они могут часами топтаться на одном месте, а могут, наоборот, независимо от того, присматривает за ними человек или нет, разбежаться по сторонам, либо могут отправиться в неизвестном направлении. Он, конечно, утешал себя, что всё обойдётся, но, тем не менее, спешил.

    В то время, когда чабан спустился к воде, животные спокойно бродили по косогору. Но стоило мужчине перебраться через воду, как овцы тут же покинули противоположный берег и стали быстро подниматься вверх, прячась за кустами можжевельника. Несмотря на то, что Ильяс не хотел брать собаку с собой, Табун по своей инициативе перебрался через русло реки вслед за хозяином и не отставал от мужчины. Он то рвался вперёд, то вертелся едва не у ног чабана, время от времени даже мешая ему передвигаться.  Обычно кобель, верно, служил своему хозяину, но случалось и такое, что Табун капризничал, не желая помогать чабану. Это случалось редко и, как правило,  после того, как в непогоду приходилось подолгу гоняться за животными. Вот и сейчас Ильяс обратил внимание на то, что кобель, набегавшись вместе  с хозяином за овцами в то время, когда  односельчане помогали чабану обустраивать быт, пёс не скрывал, что хозяин может не больно- то надеяться на него. Уж каким- то вялым и ленивым Табун показался Ильясу в то время, когда чабан перебрался за русло реки. Видя и понимая, что из Табуна на настоящий момент помощник, мягко говоря, плохой, чабан прикрикнул на  него:
  - Иди...   Пошёл...  Иди к юрте! – строго кричал хозяин,-  всех овец перепугаешь!
 
    Табун жалобно глянул в сторону хозяина, протяжно заскулил и поплёлся в сторону юрты. Когда Ильяс перебрался через русло реки, овцы прибавили шаг и стали быстро подниматься по косогору. Их спины и задницы мелькали уже едва не у самых ёлок, находящихся в сотне шагов от речушки. Мужчина пытался, во что бы то ни стало вернуть непослушных животных. Он  старательно карабкался вверх по склону горы, цепляясь за мокрую траву руками. У самых ёлок склон был едва не  отвесным. Подошвы сапог без конца скользили по мокрой траве. За несколько метров до того места, где начинался хвойный лес, Ильяс  поскользнулся,
 потерял  равновесие и упал. Пару раз перевернувшись, мужчина всё-таки встал на ноги и на подошвах сапог скатился по склону. Он
намеревался затормозить, но так и не смог остановиться и быстро оказался едва не у самой воды.
 
   - Вот не везёт, так не везёт!  Уйдут ведь! Уйдут! – ругался Ильяс.
  Он вдруг ощутил, что заныла спина, саднило тыльную часть ладони правой руки, которую он оцарапал во время падения, но мужчина нашёл в себе силы  подняться, встать…   Надо идти… Надо идти… Надо идти во что бы то ни стало, приказывал себе чабан. Он переживал сейчас не только за тех непослушных овец, которые сбежали от него, но и за тех, которые оставались в загоне. Ильяс, конечно, исключал, что накануне наступления темноты, в этот дождливый и промозглый вечер, кто-то из туристов забредёт на джайляу, сломает юрту или угонит  его отару. Но всё- таки…   Вдруг что- то случится… Пёс, жеребец и кобыла с жеребёнком никогда от юрты далеко не уходили. А вот овцы…   Ах, эти овцы… Нет, не зря этих непокорных животных называют баранами. Ведь издревле люди заметили, что эти, в общем- то безобидные животные, которых держат ради овчины, мяса и шерсти, нередко совершают чудеса глупости. Ну, для чего, спрашивается было отбиваться от отары и бежать на этот косогор… А может быть, наоборот, последний сюрприз, который преподнесли подопечные Ильяса, вовсе не проявление глупости, а очередной каприз, показуха своей изворотливости и чванливости – ты, мол, побегай за нами, а мы вдоволь свежей сочной травки пожуём, думал чабан, наделяя овец едва не человеческим мышлением. Он  иногда задумывался, что же  движет животными, когда они подчиняются человеку или, наоборот, поступают вопреки его желаниям или настойчивой требовательности. Чем же таким особенным наделены  наши  четвероногие друзья –  инстинктом или у них всё-таки есть какая-то доля того, что мы называем мышлением, сознательным отношением к действительности. Чего только не приходило в голову  Ильясу…   Но о чём бы сейчас не думал наш герой, он оставался с прежней нерешённой проблемой – три с половиной десятка овец отбились от отары и их необходимо во что бы то ни стало вернуть к своим более послушным и менее капризным собратьям.

     …Ильяс всё-таки выбрался к ёлкам, и, цепляясь за их нижние ветки, вошёл под кроны деревьев. Молодые тянь-
шаньские ели стояли настолько густо, что пространство между ними просматривалось не больше, чем на полсотни шагов. Вечерний полумрак уже скрадывал корни деревьев, которые торчали из-под земли сквозь редкую травку на лесной подстилке. Несмотря на темноту, чабан видел, что среди лесной подстилки кое-где выделялись вмятины от копыт исчезнувших животных, и он уверенно шёл по следу. Чабан уже не карабкался на гору, не скользил вниз по лесной подстилке, а шёл по следу овец, которые недавно пересекли лес в горизонтальном направлении. Это придавало сил и уверенности. У него заметно поднялось настроение, когда услышал впереди себя блеяние овец.

     - Вон вы где, мои непослушные!- приговаривал Ильяс, и это придавало ему сил всё больше и больше. Он ускорял шаг, и вместе с тем ему казалось, что овцы от него уходят всё дальше и дальше. Его настораживало, конечно, что тёмное время суток почти не полностью проглотило окружающий  мир. Под ногами были уже едва видны корни ёлок, находящиеся на поверхности земли, а отпечатки копыт строптивых животных с трудом различались не только среди мелкой травы, но и на твёрдой сырой земле, свободной от растительности. Несмотря на это, мужчина внушал себе, что он всё равно  отыщет беглецов, хотя сделать это уже непросто. После нескольких минут ходьбы,  Ильяс остановился и замер. Он пристально вслушивался в тишину леса. И хоть бы шорох – ни цоканья белок, ни криков горных козлов, ни ударов дятла по дереву. Голоса животных и птиц, оживляющие лес в светлое время суток, поглотила надвигающаяся ночь. Всё шло своим чередом. В эту тьму, сырость и слякоть диким животным просто не хотелось себя обнаруживать. В голове невольно возникал образ белки, свернувшейся где-нибудь в дупле дерева клубочком, и барсука, спрятавшегося от тёмного времени суток и непогоды в норе. Интересно, как проведут эту ночь мои шалунишки, если их не удастся найти, думалось в те минуты  Ильясу. Он пытался представить, что непослушные овцы будут ночевать где-то возле ствола упавшей ёлки или в непролазных кустах можжевельника. Но где бы они не провели ночь,  им будет уютно и спокойно. Они сами выбрали место для ночлега. Они  добились того, чего хотели, вырвались на свободу, а как быть мне, мучалась душа человека. Кто-то другой на месте Ильяса давно бы вернулся в юрту, зажёг бы свечу, напился бы горячего чаю и улегся в постель. Наш герой не мог себе этого позволить. До сна ли, когда исчезло сразу около трёх с половиной десятков овец… Чабан верил в чудеса…   Но здравый смысл брал верх над эмоциями.

    Он надеялся, что утром, во что бы то ни стало,  обнаружит животных. А как же иначе …  Не будут ведь сбежавшие овцы  без конца бродить под этими ёлками. Здесь ведь и поесть толком нечего. Они рано или поздно выберутся из-под деревьев. А потом будут пастись на том склоне горы, с которого им удалось убежать. Вот тогда- то он их волей- неволей обнаружит. Только бы погода наладилась. Да, да овцы обязательно вернутся к небольшой речушке возле пастбища, чтобы напиться…    Ведь, кроме этой единственной речки, поблизости просто негде утолить жажду. Они обязательно придут…   Вот тут- то я их и цап- царап, бодрился Ильяс. Воображение рисовало овец, пасущихся ранним солнечным утром  на косогоре, который находился за речкой, чуть восточнее юрты. Он верил, что овцы сами себя обнаружат. И с этой верой чабан решил отправиться обратно.

     Ильясу не раз приходилось бывать в тех ёлках, среди которых затерялись овцы. Казалось, каждый корень дерева, находящийся на поверхности земли, был ему знаком. В сторону юрты он шёл  едва не на ощупь,- и тьма ему ни по чём,- подчиняясь больше не своему зрению, а какому- то шестому чувству, вот здесь корень ёлки, выпячивающийся из- под земли, а вот здесь тоже надо быть поосторожнее, дождевая и весенняя талая вода вымыла в стороне от могучей тянь- шаньской ели небольшое углубление в почве. .. Ноги уверенно нащупывали то яму, то кочку, но как бы хорошо чабан не ориентировался в окрестностях горного пастбища, он всё-таки пару раз оступился и  растянулся едва не на ровном месте. Он без конца нервничал, переживал за овец, исчезнувших в лесу, но как бы то ни было мужчина мало- помалу успокоился, когда спустился к речушке и выбрался по косогору к своей юрте. В те минуты пастбище окончательно погрузилось в ночную кромешную тьму. Несмотря на препятствия, которые чинило тёмное время суток, мужчина, в общем- то благополучно добрался
до своего временного пристанища. Возле юрты спокойно бродили гнедой жеребец и кобель. Возвращаясь к отаре из леса, Ильяс верил, что всё так и должно было быть. Конь никогда не подводил хозяина. Он ведь ни овца, чтобы вопреки природному инстинкту прятаться или бежать от того, кто желает тебе добра и может в любую минуту о тебе позаботиться. Едва мужчина подумал об этом, как под ногами завертелся пёс. В темноте, перемешанной с туманом и каплями моросящего дождя, чабан, конечно же, не мог толком разглядеть глаза кобеля, но всё-таки различал фигуру своего помощника. Ему в голову почему-то вдруг пришла народная мудрость, говорящая о том, что в плохую погоду хороший хозяин собаку из дома не выгоняет. Раздумывая над этим, Ильяс не собирался журить кобеля, несмотря на то, что тот накануне провинился. Ему, наоборот, было жаль своего четвероногого друга, промокшего насквозь.
 
    - Эх, Табун, Табун!... Что же мы с тобой натворили. Упустили сразу столько много овец! - приговаривал чабан, глядя в сторону силуэта собаки. В темноте он всё – таки смог разглядеть, что пёс раздвинул челюсти, свесил язык, глубоко и учащённо дышал, но потом снова закрыл челюсть,- зеваешь… Спать хочется… Мне бы тоже уснуть… Но разве теперь уснёшь… Столько овец проворонили…
 
    Кобель стоял молча. Но потом Ильяс услышал, как клацнули зубы, и как  раздался жалобный голос собаки, похожий не то на зевоту, не то на то, чтобы лишний раз напомнить о себе.
  - Зеваешь,- тоскливо молвил чабан,- знаю, ты и кушать хочешь, и уснуть бы тебе не мешало. Эх, жизнь…
  Ильяс готов был сколько угодно рассуждать о том, что и ему, и кобелю не мешало бы и поесть, и как следует выспаться. Вместе с тем он то жалел кобеля, то намеревался ругать его за  беспечность, но при всём при этом хорошо понимал, что как бы он сейчас не относился к собаке - одним этим всех проблем не решишь. Животное – есть животное. И как бы тебе не хотелось – оно не способно мыслить по- человечески и совершать сознательные поступки, на которые способен человек, наделённый в отличие от любого другого животного интеллектом. Утешая себя этим, Ильяс снова глянул в сторону силуэта собаки.
 
    - Тебя, наверное, надо всё-таки накормить,- с этими словами  чабан отправился в юрту. Войдя в неё, он первым делом порылся в мешке с вещами и зажёг припасённую с вечера свечу, стоящую на столике, сколоченном из досок. Пламя свечи на глазах увеличивалось и чабану казалось, что вместе с его светом в жилище входят  тепло, уют и ещё что-то такое  необъяснимо приятное, согревающее душу. Нет, всё-таки здорово, что я сейчас не один, размышлял Ильяс, вот и Табун вертится рядом.
 
    Односельчане, помогавшие чабану обустраивать быт на новом месте, перед тем, как отправиться в свой родной посёлок, поужинали. Ильяс достал из мешка куски недоеденного хлеба, клубни отваренного картофеля и всё это положил перед мордой кобеля. Пёс, конечно, церемониться не собирался. Он так же, как и его хозяин проголодался, и тут же набросился на еду. Глядя на то, как Табун двигает челюстями, поедая пищу, Ильяс тоже почувствовал обильное слюноотделение во рту. Поесть бы… Да, почему-то не хочется… В животе заурчало, но странное дело – аппетит не приходил. . . Эх, я… Эх, мы с Табуном… Овец прозевали ! Эти мысли не давали покоя чабану. А кобель, доев остатки хлеба и картошку, сел напротив хозяина. Мужчине вдруг показалось, что выражение глаз кобеля, вся морда, подобранные под себя лапы – весь внешний вид Табуна говорили о том, что пёс вот- вот что- то скажет, поделится чем- то своим  наболевшим. Но так, увы, бывает только в сказке. Чабан хорошо понимал, что его пёс не наделён человеческим голосом, но вместе с тем он хорошо знал, что Табун здесь, что он повинился за свои ошибки и снова готов прийти своему хозяину на помощь. О чём бы сейчас не размышлял Ильяс – пёс продолжал молчать. Мужчине, признаться, тоже было не до словоизлияний. Ему вдруг захотелось расслабиться, и он улёгся на топчан, не расстилая постели и не снимая одежды и обуви.
 
    - Эх, Табун, Табун! – с отчаянием проговорил Ильяс. Что ему оставалось…   Он хорошо понимал, что только время всё расставит на свои места. Да, завтра тоже будет нелегко и ему надо расслабиться, хоть немного поспать. Он пытался уснуть, но никак не мог. Лёжа на топчане, который стоял прямо у входа, мужчина кутался в старый тулуп из овчины, пытался отвлечься от грустных мыслей о том, что не доглядел за овцами, вспоминая всё хорошее и
плохое, что произошло с ним за последнее время, но сон не шёл.               

    Отчаявшись, чабан смотрел в сторону дрожащего пламени свечи и прислушивался к струям ливня, которые ударяли по юрте. Какое- то шестое чувство подсказывало Ильясу, что его жилище затоплено. Он понял, что от сна придётся отказываться, несмотря на сильное искушение. Мужчина поднялся, присел, опустил ноги с топчана и ощутил, что правый сапог угодил прямо в лужу. Он тут же обратил внимание на то, что за пределами его временного пристанища поднялся сильный ветер. Холодные потоки воздуха, хлынувшие с ледников в сторону степей, мощным ураганом проносились по пастбищу, раскачивая юрту и срывая с неё кошму, которой было закрыто жилище Ильяса. Прислушиваясь к ветру, мужчина пытался представить себя на месте животных. Перед глазами вставали образы мокрых от дождя овец, трясущихся от холода. Ох, не сладко, однако, им.

     Он надел дождевик, зажёг факел и вышел на улицу. Ильяс сразу обратил внимание на то, что дождь почти прекратился, но пламя факела отчётливо высвечивало вокруг мужчины определённое пространство. Со стороны он больше напоминал первобытного человека, а не представителя современной цивилизации. Ильяс давно понял, что факел является лучшим средством для получения света в любых условиях. Пользуясь факелом, чабан обратил внимание на то, что пламя, исходящее от пакли, намотанной на конец сухой сосновой ветки и покрытой овечьим жиром, не гаснет во время моросящего дождя и не затухает под порывами ветра. Вот и сейчас, когда наш герой вышел из юрты, его окружила кромешная тьма. Пламя факела едва потрескивало за счёт того, что на него со всех сторон падали капельки густого тумана, но, несмотря на это оно освещало небольшое пространство вокруг нашего героя. В десятке метров от юрты Ильяс обнаружил коня. Его верный помощник спокойно стоял,  понурив голову и покорно подставляя спину атмосферным осадкам. Он никак не отреагировал на то, что рядом с ним появился хозяин, освещённый ореолом горящего факела. За то Табун быстро обратил внимание на то, что чабан решил прогуляться возле жеребца. Кобель вначале взялся энергично приплясывать возле Ильяса, а потом, присев на задницу, попытался подать мужчине то правую, то левую переднюю лапу. Но чабану было не до любезностей.

    - Табун, фу!- вежливо, но настойчиво произнёс чабан. Кобель покорно поплёлся прочь. Что ему оставалось делать, если хозяину было не до любезностей. Глядя в сторону удаляющейся фигуры собаки, чабан вдруг почувствовал, что в душе стало больно. Какое- то необъяснимое чувство вины заполнило всё его существо. Уж больно строг я был сегодняшним вечером с Табуном, подумалось в те минуты мужчине. Да, он помнил, что в критические минуты кобель не сослужил верную службу. Но это ведь не человек, а животное, которым иногда больше движет инстинкт самосохранения, а не сознательное отношение к  действительности. Это человек может бросаться в горящий дом, чтобы спасти себе подобного, рискуя жизнью. Животное в такой ситуации чаще всего заботится о спасении своего существа... И ничего не поделаешь. Такими и нас, и животных сотворила природа…

     Всматриваясь в ночную тьму, находящуюся за пределами того пространства, которое высвечивалось пламенем факела, Ильяс пытался себе внушить, что не с ним, не с его верными помощниками ничего не случится. Он обошёл загон, в котором находились овцы, убедился, что забор из длинных деревянных жердей вокруг него цел и вернулся в своё жилище. Вслед за хозяином в юрту вошёл Табун. Мужчина был не против того, чтобы кобель находился с ним рядом. Ему от всей души было жалко и овец, и жеребца, и кобылу с жеребёнком. Он был бы рад собрать всех вокруг себя в своём жилище и спасти от этих ужасов непогоды. Вместе с тем угнетало одиночество. Ему   хотелось, чтобы в эти минуты рядом с ним находилась хоть какая- то живая душа. .. И вот она…  Хоть и безмолвная, за то – живая. Чабан затушил факел, присел на топчан и ощутил на себе чей- то взгляд. Это, конечно, был Табун. Повернув голову, Ильяс сосредоточил внимание на паре больших чёрных глаз, устремлённых на него. Табун сидел внутри юрты, у входа, опираясь на передние лапы и задние подобрав под себя. У чабана в душе снова что-то шевельнулось. Жалко животных. Но как быть и что делать. Обычно в середине лета в горах устанавливалась ясная погода. Но в нынешнем году в эти июльские дни небесная  канцелярия не скупилась на осадки. Мужчина понимал, что и псу, и жеребцу, и кобыле с жеребёнком не сладко под этим противным
дождём. И ему вдруг захотелось побыть рядом со своими четвероногими друзьями.
 
    Кроме овец в хозяйстве Ильяса были крупный рогатый скот и кони. Высокая шестилетняя кобыла принесла в прошлом году такого же, как сама, чёрного- пречёрного жеребёнка. За зимние и весенние месяцы детёныш окреп и подрос, и уже в мае во всю щипал,  свежую, сочную траву возле дома. Чабан был уверен, что к лету жеребёнок стал вполне самостоятельным и взял его вместе с мамашей на горное пастбище.
 
    В то время, пока мужчина находился в юрте, образы животных долго стояли перед его глазами, и ему вдруг захотелось побыть рядом со своими четвероногими  друзьями. Он вышел на улицу и быстро обнаружил гнедого жеребца. Конь стоял неподалёку от юрты, понурив голову и закрыв глаза. Чувство жалости снова заполонило всё существо нашего героя. Душу бередили два вечных вопроса: как быть и что  делать. Ему ничего не оставалось, как ждать наступления утра и надеяться на то, что закончится дождь. Но закончится ли он вообще. Конечно же закончится, внушал себе Ильяс, ощущая как на правую ладонь оседают капли моросящего дождя. Дождь, естественно, рано или поздно закончится, но когда это наступит. Когда всё это прекратится. Не  бывает же такого, чтобы дождь шёл целую вечность. В природе есть место всему и дождю, и солнцу…    Но вот только когда наступит хорошая погода… Попробуйте теперь представить себя на месте Ильяса и вы согласитесь, что волей- неволей будешь задаваться подобными вопросами, если и сегодня, и завтра, и послезавтра хлещет дождь. Размышляя  о погоде, чабан вдруг ощутил, что дождь усилился и едва не перешёл в ливень. Ильяс вошел в юрту и завалился на топчан. Он пытался отвлечься от гнетущих мыслей о том, что не досмотрел за овцами, но в голове почему- то возникли образы близких…  Вот жена, а вот шестнадцатилетний сынишка… Завтра они обещали вернуться на джайляу из родного села. Как будут добираться, если дождь не закончится…

     Лёжа на топчане, Ильяс закрыл глаза, и тут же почувствовал, что в юрте он не один. Чабан открыл глаза и снова увидел Табуна, вошедшего вслед за ним.  Когда  мужчина находился на улице, пёс какое- то время ходил едва не по пятам, однакопотом куда- то исчез. Но стоило Ильясу вернуться в юрту – и Табун тут как тут.
 
   Пёс, естественно, не хотел оставаться под дождём. Но не только это тянуло собаку в жилище хозяина. Мужчине казалось, что собака своим присутствием намерена хоть как-то загладить свою вину за потерявшихся овец…Чабан, как-то машинально вскинул глазами. А потом, поднимая голову и брови, он уставился в сторону Табуна. Пёс тоже отреагировал на этот участливый жест хозяина. Он склонил голову вправо и поднял правую переднюю лапу перед собой. Ильяс хорошо знал, что значит этот жест кобеля. Так пёс делал всегда, когда хотел обратить на себя внимание и получить ласку от хозяина. В такие минуты чабан обычно брал своей ладонью лапу кобеля и приговаривал при этом  хороший, хороший   или  молодец,  молодец…  Видимо и сейчас Табун рассчитывал на ласку хозяина, но Ильяс оставил  добрый жест кобеля без ответа. Однако пёс решил настоять на том, чтобы его приласкали. Он протяжно зевнул, обнажил крупные, жёлтые зубы, подошёл поближе  к сидящему на топчане хозяину и положил на его правое колено свою переднюю левую лапу.

     - Табун, фу ! – строжился мужчина, - ишь, ты, ластишься. Натворили мы с тобой…
  Почувствовав к себе не очень доброжелательное отношение, кобель снял лапу с колена хозяина, но не сводил с него глаз. А чабан, глядя на выпачканные брюки, продолжал общаться со своим верным помощником так же строго и бесцеремонно.      

     - Фу, тебе, говорят !- продолжал строжиться мужчина, стряхивая с колена кусочки глины и травы, прилипшие к брюкам в результате добродушного жеста кобеля. Пёс, естественно, покорно отошёл в сторону, снова сел у входа в юрту, вытянул морду в сторону кошмы, которой был завешан вход в жилище чабана. Табун пару раз тявкнул, затем приподнял голову и принялся громко скулить. Ильясу вдруг подумалось, что собака просится на улицу. В такие минуты пёс иногда сам отодвигал в сторону кошму, занавешивающую вход в юрту, и сам выходил прочь. Но случалось и так, что Табун иногда капризничал и выходил только после того, как перед ним отодвинут кошму, занавешивающую вход в юрту. Ильяс  подумал, что настроение кобеля испортилось
оттого, что он не пожал лапу своего верного помощника и Ильяс решил Табуну услужить. Мужчина встал с топчана, поднял кошму, занавешивающую вход в юрту, приговаривая:

  - Ну, иди, иди, на улицу, если хочешь ещё раз намокнуть !
  Пёс не спешил покидать юрту. Он подошёл к хозяину, потёрся возле его колен и снова жалобно заскулил в сторону выхода.
  - Дождь, сыро, противно, приговаривал Ильяс, - ну, ничего… Погода обязательно наладится…    А я всё сделаю и для тебя, Табун, и для овец… Ты бы только за животными получше присматривал… А хорошая погода будет… Вот увидишь…
  Последние слова чабан, скорее всего, произнёс не для того, чтобы утешить пса, а для того, чтобы самому поверить, что всё будет хорошо. Он убеждал себя в том, что этот кошмар, связанный с непогодой, рано или поздно закончится, что наступят ясные, тёплые дни и не ему, не животным больше не нужно будет мучиться от этого промозглого тумана…   С этими мыслями Ильяс улёгся на топчан. Он опять закрыл глаза, пытаясь хоть немного забыться, но не мог. Табун, не покидая пределов юрты, снова вдруг принялся скулить и взялся рыть землю у входа в жилище.
 - Я, тебе ! – строжился чабан.

  Пёс перестал капризничать, но тут же за пределами юрты раздалось жалобное, протяжное ржание. Затем до слуха Ильяса донеслись удары копыт о землю, а голоса кобылы и жеребёнка переместились с одного места на другое. Мужчина обратил внимание на то, что кони тоже почему-то забеспокоились. Они метались с места на место неподалёку от жилища чабана. Ильясу вдруг захотелось побыть рядом с животными. Он вышел на улицу. Ливень не  прекратился. На горном  пастбище творилось что-то невообразимое. Дождь срывался с неба не каплями, а едва не струями. Ильясу вдруг померещилось, что вот-вот наступит всемирный потоп. Вокруг юрты стояла едва не кромешная тьма. Но чабану всё-таки удалось рассмотреть силуэты кобылы и жеребёнка. Мужчина подошёл к мамаше и принялся гладить ладонью её нижнюю челюсть. Животное вдруг вздрогнуло от неожиданной ласки, но тут же успокоилось.  Ильяс хотел положить свою правую ладонь на шею кобыле, но она воспротивилась ласке. Вертя мордой и продолжая жалобно ржать, она вдруг принялась рыть землю передним левым копытом. Чабану вдруг подумалось, что неспроста беспокоятся животные. Нечто подобное происходит с конями, овцами  и теми же собаками перед тем, как возникает что- то такое, что может угрожать жизни и здоровью четвероногих друзей человека. Ему не раз приходилось обращать внимание на то, что животные беспокоились и в предгорном посёлке, где жил наш герой, незадолго до того, как где- то рядом появлялись хищники. Ильяс хорошо помнил один из последних мартовских вечеров, когда животные в его сарае сбивались то в один угол, то в другой, а после этого где- то ближе к полуночи, прямо под стенами сарая  раздавались жалобные, протяжные звуки, чем- то напоминающие плач маленького ребёнка. Он то возникал, то исчезал, то появлялся снова и прекратился лишь с восходом солнца. Всё это говорило о том, что где- то возле посёлка бродила рысь. Именно её голос, по словам горных жителей, напоминает плач маленького ребёнка. Ничего подобного с Ильясом  в районе горного пастбища не происходило, хотя чабан хорошо знал, что в окрестностях джайляу можно встретить и рысей, и снежных барсов. Но эти хищники никогда не трогали животных Ильяса, который, как мы уже упоминали, много лет подряд с весны и до осени находился в горах.

  Ильяс исключал, что сейчас где-то рядом находились хищники. Но почему тогда вдруг забеспокоились животные, может быть, запоздалого путника учуяли.  Чабану в это не хотелось верить. Кто отважится идти в район высокогорного пастбища в такой ливень да ещё ночью … Хотя из правил бывают исключения. Чабану просто мерещилось, что вот-вот в кромешной тьме возникнет один силуэт или сразу несколько силуэтов запоздалых путников. Но как бы пристально Ильяс не всматривался в темноту, никакого подозрительного или неожиданного силуэта человеческой фигуры он рассмотреть так и не смог. У мужчины вдруг отпало желание наблюдать за кобылой и жеребёнком. Ничего особенного в их поведении он больше не заметил. Однако с новой силой у чабана появилось желание проверить тех животных, ради которых он, собственно говоря, находился в горах, ради которых приходилось терпеть этот кошмар, дождь, промозглую сырость, туман, слякоть в юрте, июльский горный ветер, обжигающий холодом лицо… Да,
Да, обжигающий холодом лицо… Абсурдно как- то звучит. С чего бы это ветер в летнюю пору холодом лицо обжигал… Но это есть. Ильяс вдруг почувствовал, что как- то сильно холодит левую щёку и попытался прятать её за правую полу капюшона своего дождевика. Пытаясь хоть чуть- чуть защитить себя от суровых капризов непогоды, мужчина отправился в сторону загона, в котором находились овцы. Он был расположен неподалёку от юрты. Грустные мысли одолевали всё его существо. Он с отчаянием думал о том, что с приходом завтрашнего дня придётся изрядно помучиться, прежде чем он сможет найти убежавших из отары овец. Чтобы отвлечься от всего, что тяготило душу, Ильяс пробовал думать о чём-то хорошем. Он вспоминал жену, сына, соседей, с которыми бок о бок дружно прожил в своём посёлке.

  Чабан нёс горящий факел сзади себя так, чтобы капли моросящего дождя не больно- то заливали пламя, но вместе с тем старался, чтобы огонь высвечивал определённое пространство впереди своего тела. Направляясь к загону с овцами, он чувствовал, как кирзовые сапоги чавкали по воде. Она была повсюду. И возле юрты, и на пути к загону – везде были мелкие и большие лужи. Пастбище лишь со стороны казалось ровным, как ладонь. Но на самом деле по всей протяжённости горной долины встречались небольшие ямки и выбоины от копыт животных. Время, от времени попадая то правой, то левой ногой в небольшие углубления  и едва не запинаясь за кочки, Ильяс не шёл, а крался в сторону того места, где за деревянными жердями были закрыты овцы. Мужчина пару раз едва не растянулся на склизкой траве, но всё-таки добрался до загона. Факел отчётливо высвечивал длинные сосновые жерди, закреплённые на столбах. Перед глазами мужчины предстала привычная картина:  всё те же жерди, всё те же столбы… Но что это, ёкнуло сердце мужчины, когда он обнаружил, что овцы покинули ту часть загона, которая была ближе к юрте. Свет факела сильно рассеивался в тумане, который с новой силой вдруг снова нахлынул на пастбище, и освещал пространство впереди Ильяса не больше, чем на десяток шагов. Лёгкий испуг, связанный с тем, что овцы исчезли из загона, быстро сменился уверенностью в том, что животные сбились в противоположной части загона, подальше от той стены, которая была расположена поближе к юрте. К чему бы это… Что могло произойти?   Ильяс непроизвольно повернулся в сторону юрты. Она плохо просматривалась в темноте сквозь капли дождя и туманную пелену. Лишь силуэт белого купола  незатейливого чабанского жилища сиротливо маячил едва не в кромешной тьме. Именно в тот момент, когда наш герой пытался разглядеть своё жилище,  до его слуха донёсся отчётливый топот копыт гнедого жеребца. Он появился, откуда- то слева, мелькнул своей тёмной спиной и побежал в сторону лога. После этого топот копыт прекратился. Но чуть левее юрты знать о себе дала кобыла. Её тихое, протяжное ржание Ильяс воспринимал как призыв о помощи накануне того, что вот- вот возникнет опасность. Кони вели себя беспокойно, но утешало то, что они далеко от юрты не уходили. Утешая себя тем, что животные рядом, чабан попытался успокоиться. Но в голове вдруг появилась незатейливая мысль, почему в жизни у человека проблем либо вообще не бывает, либо они сваливаются на нашу голову одна за другой. Как будто в подтверждение этому, после того, как успокоились кони, снова завыл Табун.

   Чабан хорошо  представлял себе пса в той позе, в которой он недавно сидел перед ним в юрте. В те минуты перед глазами мужчины стоял образ его верного помощника, сидящего перед ним на задних лапах, опираясь на передние и задрав голову кверху. В такой позе кобель сидел перед своим хозяином совсем недавно в юрте. Животные беспокоились, но вместе с тем их поведение само за себя говорило о том, что ни кобель, ни кони, ни тем более овцы вовсе не собираются покидать человека. Это и настораживало, и утешало. Ильяс не чувствовал себя одиноким, несмотря на то, что рядом с ним не было  ни одной человеческой души. Да, да, он не один в этих горах, среди промозглого ветра и  дождя, бьющего холодными беспощадными  каплями в лицо. Внушая себе то, что ничего особенного не произошло, чабан прошёлся вдоль изгороди из сосновых жердей и обратил внимание на то, что овцы сбились в той части загона, которая была расположена на наибольшем расстоянии от юрты. Некоторые животные подавали жалобные, протяжные голоса, но большинство овец стояли молча, покорно подставляя струям дождя свои спины, на которых едва отросла шерсть после весенней стрижки. Идя вокруг загона, чабану вдруг захотелось проверить надёжность изгороди. Все столбы, на которых крепились сосновые жерди, были хорошо вбиты в землю и почти не качались. И лишь в одном месте чабану удалось обнаружить небольшой изъян. В верхней части загона, расположенной с противоположной стороны от юрты, куда сейчас приналегли животные, пара секций находилась над землёй уж больно высоко за потому, что под ними было небольшое углубление. За счёт этого между нижней жердью и поверхностью почвы оставалось достаточно большое пространство. Ильясу вдруг показалось, что овцы смогут просунуть голову под изгородь, приподнять нижнюю жердь и покинуть пределы загона. Подобного, слава богу, пока не случалось. Ильяс вспоминал, что и раньше, когда приходилось вот  так же, как и сегодня, в спешном порядке переносить загон с одного места на другое, то нередко случалось такое, что нижнюю жердь закрепляли над землёй выше, чем обычно. В результате этого  овцы могли запросто убежать через образовавшееся под жердью пространство, но животные почему- то не пользовались подобными лазейками. Хотя со стороны могло показаться, что за счет того, что под изгородью есть довольно- таки внушительное пространство, вся отара может просто разбежаться.

  Чабан, конечно, был недоволен, что изгородь вокруг загона была сделана не так, как хотелось бы, но ведь  его односельчанам приходилось спешить, потому что мешал дождь. Ильяс рассчитывал, что завтра, сразу после того, как отыщет овец, он обязательно поправит ошибки товарищей и внушал себе, что из- за них с овцами ничего не случится. Конечно, можно, несмотря на темноту и непогоду, взять лопату, кувалду и едва не в темноте перенести несколько секций   загона чуть подальше. Всего- то для этого надо переставить с одного места на другое шесть или восемь столбов да закрепить к ним жерди. Но лучше всего это оставить до утра. В конце концов овцы уже однажды как следует, приналегли  на изгородь, но столбы выдержали натиск животных, не упали, значит и дальше с загоном ничего не случится. И всё- таки…  Вдруг овцы сильнее обычного приналягут на изгородь…  Ильяс воображал себе, что изгородь загона упала, не выдержав натиска животных, и он в темноте бегает вдоль лога, пытаясь отогнать овец вглубь пастбища… Но потом он отбросил эту мысль… А… Пустое, думалось в те минуты Ильясу. И почему это я вбиваю себе в
голову, что овцы могут разбежаться.… Неужели старею…  Неужели начинаю противопоставлять себя тем, кто помоложе… Ведь беспечность, как правило, старые люди связывают с молодостью… Что ж это я… Едва пятый десяток разменял и уже стал таким придирчивым да щепетильным. И с чего это вдруг я взялся себе внушать, что только из- за того, что несколько  секций загона находятся над землёй выше, чем обычно, должно непременно что- то произойти… Но что… К чему вся моя мнительность, соседствующая с суеверием… Прочь ненужные мысли, утешал себя Ильяс, но в это время услышал, как где- то возле юрты чьи- то копыта с силой ударили о землю. По этим звукам чабан определил, что где-то рядом находится жеребец. Да, да, это он бьёт копытами о землю…  И чего ему не стоится на месте…

   Нет, чего это вдруг вы все, словно с ума сошли… И кони ржут, носятся, как угорелые, и пёс не прекращает скулить, и овцы теснятся в той части загона, которая подальше от юрты… Ильяс уже не удивлялся всему, что рядом с ним происходит, а злился… Всё, довольно… Он отбросил грустные мысли, вернулся от воображаемых проблем, которые, по его представлениям, могли вот-вот возникнуть, к реальной действительности, и ощутил, что плащ сильно промок и больше обычного оттягивал плечи. Чабан решил вернуться в юрту. У входа в своё жилище наш герой обнаружил кобылу. Понурив голову и закрыв глаза, она спокойно стояла под дождём, лишь изредка раздувая ноздри. Ильяс отчётливо видел, как после каждого вздоха животного, возле его морды появляется пар… Холодно в горах всё- таки… Сыро…  Промозгло… Середина лета называется… В степи в это время года бывало живой травинки не найдешь – всё от солнечного зноя выгорает, а здесь, в горах, всё по- другому… Ильяс много раз бывал и в степи, и в горах, поэтому мог делать сравнения…

    Чабан всматривался в темень возле кобылы с таким предчувствием, что вот- вот откуда- то с верхотуры неба, затянутой вначале туманом, а затем кромешной тьмой, сорвутся снежинки… Да, да, в середине лета и такое бывает в горах. Он беспокоился всё больше и больше, но вместе с тем, утешало то, что жеребёнок, в отличие от кобылы, вёл себя более оживлённо. Оказавшись в лучах               
света, который исходил от пламени факела, он вытянул голову в сторону человека и с каким- то безразличием помахивал хвостиком.

    Чабан решил хоть чуть-чуть отдохнуть от непогоды и вошёл в юрту. Он потоптался у входа, чтобы дождевая вода хоть немного с одежды стекла, скинул плащ, и, не снимая сапог, улёгся на топчан. Не вставая с постели, мужчина потушил факел и зажёг свечу. Чабан снова пытался отвлечься от реальности, от тех проблем, которые свалились на него и могли свалиться ещё, но не мог. О том, чтобы хоть немного уснуть, и вовсе речи быть не могло. Перед глазами стояли овцы, сбившиеся в западную часть загона, кобыла с жеребёнком, гнедой жеребец, Табун и те непослушные овцы, которые сбежали из отары… Его никак не покидало чувство вины перед своими четвероногими друзьями…  Но в чём, в чём он- то виноват, если в горах зарядили дожди… Но в конце концов что теперь… Подумаешь, дождь… Ну, что дождь… Ведь всё равно перестанет…  Мужчина внушал себе, что обязательно наступят хорошие солнечные дни, что он обязательно найдёт овец, сбежавших за противоположный берег горной речушки, и мало- помалу успокоился…

   В памяти опять всплывали образы родных. Жена… Сынишка…  И руки матери, которыми она частенько наливала чай и ставила пиалу перед Ильясом. Эх, вы, родные мои… Мужчина всё- таки забылся во сне, но спал не долго… Да и можно ли назвать сном его какое- то полузабывчатое состояние, которое никак не сменялось полным забытьём… Он то впадал в дрёму, то выходил из неё… В памяти снова всплывали события последнего вечера, затем  опять послышались голос кобеля и топот копыт коня. Да, да, именно коня, а не коней. Это не на шутку растревожило Ильяса. Он узнавал Гнедого по топоту копыт и был почему- то уверен, что в эти минуты беспокоится именно жеребец, но почему тогда не даёт знать о себе кобыла с жеребёнком… По его представлениям беспокоиться должны были все… Но почему нервничает только один жеребец… Неужели кобыла с жеребёнком ушли куда-нибудь подальше от юрты… Вслед за этим чабан обратил внимание на то, что возникла ещё одна проблема…    Он отчётливо слышал, что на горном пастбище поднялся сильный ветер. Чабан встал с топчана, снова потушил свечу, зажег факел и вышел на улицу. Картина была той же самой  кромешная тьма, едва различимый туман в свете
факела и крупные капли усиливающегося дождя, которые на глазах чабана хлестали откуда- то с верхотуры едва не сплошными струями…  И ветер… Нет, не ветер, а  какие- то ужасно сильные воздушные потоки, под воздействием которых струи дождя летели почти в горизонтальном направлении. Ущелье, начинающееся чуть выше пастбища, не то гудело, не то рокотало от урагана. За счёт этих непонятных звуков создавалось такое впечатление, как будто на пути ветра кто-то поставил огромный свисток…

   …У ног Ильяса вдруг появился Табун. Пытаясь разглядеть его верные глаза, чабан старался внушить себе, что и  жеребец, и кобыла с жеребёнком, вот так же, как и кобель, находятся где- нибудь рядом с юртой. Жалобные глаза Табуна наводили на грустные мысли, но вместе с тем успокаивали…   Всё будет хорошо, в который раз повторил себе наш герой. Он подумал, что не стоит лишний раз мокнуть под дождём, и решил вернуться в юрту…

   - Идём, замёрз ведь…  Пошли,- приказывал чабан кобелю и Табун послушно отправился в юрту. Ильяс вошёл вслед за ним. Он снова потушил факел, зажёг свечу и опустился на топчан. Перед ним тут же уселся Табун, склонив голову вправо и как-то необыкновенно преданно заглядывая человеку в глаза. В них и грусть, и верность, и покаяние,  и ещё что-то такое необъяснимое, что томило душу и располагало к общению. Мужчине казалось, что перед ним сейчас не животное, а такое же мыслящее существо, как и он, которое понимает его не меньше, чем любой человек, но не может выразить на понятном нам языке  то, что скопилось внутри…
  - Всё будет нормально, успокойся,- утешал кобеля Ильяс и прилёг на топчан. Табун тут же перебрался к его изголовью. Кобель, видимо, обратил внимание на то, что хозяин закрыл глаза. Его явно не устраивало, что человек ограничивал общение, и кобель громко тявкнул. Лёжа на топчане, Ильяс протянул руку в сторону собаки и принялся перебирать руками густую шерсть между ушами пса. Табун, добившись внимания и ласки, успокоился, но не надолго…

   За юртой  снова послышались удары копыт о землю. Чабан узнавал своих животных по топоту копыт и отчётливо различил, что мимо его жилища бродит лишь один жеребец. Но где кобыла с жеребёнком…  Неужели мамаша с детёнышем, чего доброго,               
махнули вглубь пастбища или спустились в лог, по которому текла горная речушка.     Ильяс хотел себя утешить тем, что мамаша с детёнышем бродят где-то возле загона с овцами, и на миг забылся во сне…

  Спал мужчина недолго… Вернее, не спал, а находился в том состоянии, о котором мы уже пытались упомянуть:  сон- не сон, явь- не явь…  Перед глазами опять вставали образы жены, сынишки, жеребца, пса, овец… Но где кобыла с жеребёнком, вновь забеспокоился он, когда услышал, как откуда- то из глубины земли раздался вначале один толчок, потом другой, третий и топчан, на котором лежал чабан, вдруг качнулся… Да, да, качнулся, вслед за тем, как из- под земли донёсся вначале один толчок, потом другой, третий… Ильяс вначале считал толчки, но потом сбился со счёта… А топчан продолжало раскачивать и из- под земли по- прежнему доносились толчки… С мужчиной происходило нечто похожее на то, как если бы он ехал на бричке по каменистой дороге и его слегка встряхивало от того, что колёса подбрасывало то на одном камне, то на другом…  Он быстро пришёл в себя и с тревогой наблюдал, как едва заметно покачивало стол и дрожало пламя свечи… Что это… Сон… Явь… Землетрясение… Чабану стало жутковато…  В последние годы ходили слухи, что в окрестностях Заилийского Алатау вот- вот должно произойти землетрясение… Мужчина вначале подумал именно об этом… Он не паниковал, не метался по юрте, а решил вначале оценить ситуацию. Ильяс поднялся, потоптался у топчана, и потом опять опустился на него. Он снова принялся считать толчки, доносящиеся из-под земли. Один толчок, второй, третий… Десятый… Двадцать пятый… Уж больно много толчков, промелькнуло в сознании Ильяса… В памяти невольно всплывало всё, что он знал о землетрясениях…

  Мужчина не то где- то слышал, не то где- то вычитал, что землетрясение не длится весьма продолжительно. Подземные разрушительные толчки, от которых города превращаются в руины, продолжаются какие- то секунды. Так, что мысль о том, что сейчас в горах произошло землетрясение, отпала сама собой. Ведь всё, что происходило за пределами юрты – эти толчки, доносящиеся, откуда-то из-под земли, Ильяс уже слушал на протяжении нескольких минут. Он отдавал себе отчёт в том, что всё
происходящее с ним, не сон,  пусть даже самый страшный и фантастический, в который, может быть, трудно поверить, а явь.  Да, да, явь.  И этой явью, скорее всего, является не землетрясение, а селевой поток…

    Чабан не спешил выходить на улицу. Ливень не прекращался, и он отчётливо слышал, что откуда-то из глубины земли уже,  по меньшей мере, несколько минут подряд доносились подземные толчки…  Да, да, по руслу горной речушки, за которую улизнули непослушные овцы, сходил селевой поток. Эх, молодо- зелено… Ильяс опять вспоминал тех ребят, которые помогали ему устраивать быт на горном пастбище. Он понимал, что у парней из-за непогоды просто не было возможности поставить юрту и сделать загон для животных где-нибудь  подальше от речки, например, за полкилометра от лога, по которому пробегала эта самая, казалось бы, безобидная речушка. Но это вовсе не значило, что и загон, и юрту надо было лепить едва не у самой воды. Мы уже рассказывали о том, что в том месте, где обосновался Ильяс, край пастбища уходил косогором вниз и плавно соединялся с руслом речушки. А до воды было, каких- нибудь два или три десятка метров. Склон, по которому можно было спуститься к речке, был не крутым, а, в общем- то достаточно доступным для того, чтобы животные могли нормально спуститься на водопой. Юрта же находилась метрах в тридцати от того места, где ровный участок пастбища плавно переходил в некрутой склон. Загон для овец находился приблизительно в тридцати метрах западнее юрты. Ильяс пытался уверить себя в том, что если снова сошёл селевой поток, то ни с юртой, ни тем более с загоном, в котором находились овцы, ничего не случится. Но даже если бы овцам и угрожала явная опасность, чабан был готов в любое время открыть загон для того, чтобы овцы могли уйти на пастбище, подальше от речки. Мужчина пытался в это поверить и ловил себя на мысли, что  всё может произойти по-другому. Ведь время от времени куда-то исчезает же кобыла с жеребёнком. Быть может она, первая учуяла опасность и ушла в глубь пастбища, но почему тогда жеребец и пёс не покидали территории джайляу, близко примыкавшей к юрте. Но овцы, скорее всего, хотели покинуть загон. Ведь они принялись собираться возле западной стенки загона, возле той самой, которая была подальше от речки.

  Ильяс пытался внушить себе, что всё будет хорошо, но вместе с тем из головы никак не выходили те непослушные овцы, которые сбежали с пастбища. Да, чабану и раньше приходилось слышать, что животные накануне стихийного бедствия ведут себя как- то по- особенному. Они при помощи своего необыкновенного поведения делают всё, чтобы мы поняли, что надвигается опасность. Нам надо только научиться понимать о том, о чём тот же пёс или конь пытается нас предупредить. Нет, не случайно перед тем, как сошёл селевой поток, жеребец грёб копытом землю и носился возле юрты как угорелый. А Табун … Он вначале по сути дела устранился от того, чтобы помочь  своему хозяину вернуть сбежавших упрямцев в загон, а после этого пытался рыть землю у входа в юрту и скрёб передними лапами кошму, занавешивающую вход в жилище чабана. Казалось бы, что животные сделали всё, чтобы предупредить человека об опасности. Но попробуй, пойми, о чём именно они хотели сказать…  Нет, животные всё знают наперёд, но только ничего нам об этом сказать не могут, пытался уверить себя Ильяс и вспомнил о том, что ему не раз приходилось слышать, что крысы бегут с тонущего корабля. Им- то, несмышленым на первый взгляд, откуда, сидя в трюме, знать, что корабль вот-вот уйдёт на дно… Да, в природе много непонятного и, скорее всего, есть какие-то необъяснимые связующие нити между всем живым… Узнать бы вот только что они из себя представляют… 

  Мужчина теперь начинал понимать, что ему чуть раньше, когда жеребец начал носиться возле юрты, надо было подумать, что вот-вот должно что-то произойти. Но то, что должно было произойти, о чём его пытались предупредить животные, уже случилось – по горной речушке, которая ещё вечером никакой опасности не могла  представлять, сошёл селевой поток. Ему бы к овцам, убедиться, что они на месте и с ними ничего не случилось… Или отправиться на поиски кобылы… Но где там… Он сам не знал чего хотел… В конце концов чабан решил отправиться к тому месту, где ещё вечером пробегала безобидная речушка. С одной стороны он чего- то побаивался, а с другой стороны не хотел лишний раз мокнуть под дождём… Ильяс медлил… Однако рано или поздно
любопытство взяло верх. И ещё через какое- то время мужчина надел промокший до нитки брезентовый плащ, зажёг факел и вышел на улицу. Вокруг него была та же кромешная тьма и промозглый ветер... Ветер, едва не сбивающий с ног и крупные капли дождя, беспощадно бьющие в лицо…

  Ильяс пытался прятать факел от ветра за своим туловищем, но вместе с тем делал всё, чтобы поток света, исходящий от потрескивающего пламени, освещал хоть какое-то пространство перед собой. Он уверенно шёл в сторону русла реки. Вспоминая рельеф пастбища восточнее юрты, чабан прикидывал, что до края горного плата оставалось шагов двадцать, пятнадцать…  А вот и невысокий кустик можжевельника. Ильяс хорошо помнил, что он рос буквально в нескольких метрах от того места, где начинался плавный спуск к реке. Но что это…   Пройдя ещё несколько метров, мужчина остановился. Факел отчётливо высвечивал не плавный спуск к речке, к которому привык чабан, а край обрыва, из нижней части которого отчётливо доносился шум воды и удары камней друг о друга, летящих по ходу воды. Ильяс не ошибся. По руслу речушки сошёл сель. Он основательно размыл лог и теперь вместо плавного спуска к реке был обрыв…

  Чабан много раз слышал про сель, но ни разу не был свидетелем этого стихийного бедствия. Но вместе с тем наш герой был наслышан о тех причинах, по которым в горах сходит селевой поток. В летнюю пору селевые потоки случаются в результате того, что продолжительное время идут обильные дожди. После ливней земля на крутых склонах сильно пропитывается влагой и под своим чрезмерно увеличенным весом сходит к основанию лога оплывиной, перегораживая его. Через какое- то время место, отгороженное оползнем, набирается водой. Рано или поздно то препятствие, которое природа учинила воде, не выдерживает напора реки или ручья, несмотря на то, что в нём много камней и дёрна, и даже поваленных деревьев. Стихия прорывает воздвигнутую собой же плотину и вода устремляется вниз, разрушая на своём пути всё, потому что камни, дёрн, кустарники и деревья накручиваются как снежный ком и вместе с водой сходят вниз с сумасшедшей скоростью, разбивая берега небольших оврагов и даже ущелий…

  Ильяс зримо представлял себе то, как образуется сель, потому что ему не раз приходилось видеть оголённые участки земли на крутых склонах, с которых к основанию ущелья оползнем сошла почва
 вместе с растущими на ней кустарниками, деревьями и травой. Но ни ему, ни его товарищам, которые тоже нередко пропадали в горах, ни разу не приходилось быть свидетелями того, как зарождается и начинается селевой поток. По стечению обстоятельств, как неоднократно слышал наш герой, сель обычно сходит ночью. Но из правил бывают исключения. Кто знает, может быть, не Ильяс, а другие чабаны или туристы были свидетелями того, как зарождается сель. Ведь съехала же тянь-шаньская ель в речку, едва не на глазах у Ильяса, когда он решил сходить в юрту, чтобы переодеться и переобуться…

  Ильяс знал многих мужчин, которые, как и он, выпасали  домашних животных в горах. Например, в соседнем предгорном посёлке жил школьный товарищ нашего героя Аманжол. Он, как и Ильяс, в летнюю пору кочевал с овцами по горным пастбищам. Как-то прошедшей зимой Аманжол, встретив товарища, рассказал ему, что в окрестностях горного пастбища, где он выпасал овец, после обильных ливней сошёл сель. Ильяс тогда не придал этому значения. Но сейчас серьёзно отнёсся ко всему, о чём рассказывал Аманжол, потому что всё, что произошло на джайляу с Ильясом, могло случиться и с другим человеком. И  как теперь не верить рассказам других, если едва не у самых ног нашего героя начинался крутой обрыв…
 
  Ливень прекратился, но вокруг чабана сыпались капли моросящего дождя. Он уже не забивал пламя, как несколько минут назад. Пользуясь этим, чабан то поднимал факел над собой, то отводил его в сторону, то переходил с места на место, пытаясь сделать всё, чтобы как можно больше осветить край пропасти, образовавшейся в результате схода селевого потока, но речку, бегущую где-то внизу, так и не увидел. Она текла где-то под покровом кромешной тьмы, по самому низу углублённого оврага. Так вот что такое сель, думалось в те минуты Ильясу. Много лет назад ему приходилось бывать в низовьях той безобидной речушки, текущей сейчас где-то в глубокой пропасти, у края которой он сейчас находился. Речка выбегала с горного пастбища и дальше
текла по ущелью с отвесными берегами. По склонам косогоров, образующих ущелье, высились тянь-шаньские ели и росли многолетние кустарники. Ёлки местами стояли сплошной непроглядной стеной. По мере того, как вам удосужится спуститься с горного пастбища на тот участок горного плата, где высота не превышает полутора тысяч метров над уровнем моря, пояс хвойного леса заканчивался и постепенно сменялся лиственным лесом: осина, боярышник, рябина, тополь, клён и некоторые другие породы лиственных деревьев. Они росли по склонам косогоров, образующих ущелье. Но затем хребты, образующие ущелье, становились всё ниже и ниже, в конце концов сходили на нет и перед вами открывалось небольшое горное плато, на котором вы, кроме берёзы, ничего не обнаружите. В юношеские годы Ильясу не раз приходилось бывать в этих берёзовых рощах. Здесь повсюду  глухомань – ни одного населённого пункта. Бродя по берёзовым рощам, Ильяс обращал внимание на большие валуны, которые то здесь, то там встречались между деревьями и на полянах. Некоторые глыбы были до трёх- четырёх метров в поперечнике, а камни – величиной с хорошую бочку, в которой мы на зиму солим помидоры и квасим капусту. Ильяса, естественно, интересовало, откуда среди деревьев взялись камни. Многочисленные туристы и жители из близлежащих посёлков рассказывали нашему герою, что много лет назад по тому ущелью, у самой верхней части которого сейчас находился Ильяс, тоже сошёл селевой поток.

  Многочисленные камни стихия притащила в берёзовую рощу либо из района горного пастбища, либо вывернула из грунта на пути к берёзовой роще. Наш герой не хотел верить тому, что люди рассказывали, но теперь приходил к выводу, что был не прав. Это какой же величины были камни, летящие не так давно вниз по ущелью, если юрта и топчан, на котором лежал чабан, ходили ходуном, думалось в те минуты Ильясу. Мужчина теперь вполне допускал, что валуны в берёзовой роще появились потому, что много лет назад по ущелью сошёл селевой поток.

  В эти минуты чабану ничего не оставалось, как поверить в то, что ему когда-то люди рассказывали и смириться с тем положением, в которое он попал по стечению обстоятельств. Он отдавал себе
отчёт в том, что не всякое стихийное бедствие можно предотвратить. Например, можно сделать всё, чтобы не случился пожар. Достаточно соблюдать правила пожарной безопасности и беды не случится. Можно горящий дом залить струями воды. Но как противостоять той стихии, которая по иронии судьбы, разыгралась неподалёку от горного пастбища, мужчина не знал. Он теперь отдавал себе отчёт в том, что не стоит делать загон для животных неподалёку от речки. Но кто знал, кто мог предугадать, что сегодняшней ночью сойдёт сель. Ильяс пока не видел явной опасности, которая могла угрожать ему и его животным в ближайшее время. Он считал, что самое страшное уже позади. Но мужчина допускал, что возможен ещё один, а может быть и не один сход селевого потока, ведь дождь не прекращался. Но вместе с тем чабан был уверен, что с его отарой ничего не случится. Он не допускал того, что селевым потоком за ночь разобьёт тот участок грунта, который разделяет юрту и обрыв. Но даже если он был бы убеждён, что такое возможно, он считал, что у него хватит сил в темноте, по дождю, разобрать своё временное жильё и перенести его вместе  с имеющимися в нём пожитками подальше от обрыва.

   Дождь не прекращался. Воображение Ильяса рисовало одну картину страшнее другой. К ущелью, по которому совсем недавно протекала безобидная речушка, примыкало несколько логов. В любую минуту в каком-то из них мог сойти оползень, и тогда всё могло повториться. Но как быть…  И всё-таки, что будет, если сель сойдёт во второй, в третий и даже в четвёртый раз…  А ничего страшного, пытался внушить себе Ильяс. До наступления светлого времени суток  ни один, даже самый сильный селевой поток, не успеет размыть участок земли, находящийся между юртой и краем обрыва. Но если овцам всё-таки будет угрожать опасность, чабан был готов  в любую минуту выпустить животных из загона, чтобы они ушли подальше от стихии на пастбище. Мужчина был почему-то уверен, что ни овцы, ни кони, ни тем более пёс, ни за что не ринутся в пропасть, а, наоборот, уйдут в западную часть пастбища. А там уже наверняка найдётся место для того, чтобы переждать эти тяжёлые удары стихии. Ведь на все стороны света от юрты, за исключением восточной, распростёрлось горное пастбище. Эх, и всё-таки…   

  Всё-таки что стоило нашим мужчинам и юрту, и загон для                животных  разместить хотя бы на две-три сотни метров западнее того лога, где они сейчас находились. Ильяс и упрекал мужиков, и пытался войти в их положение. Кому лишний раз хочется мокнуть под дождём…  Но стоит эти проблемы списывать на природу и на чью- то беспечность…

  Ильяс не думал, что животные проголодались. И всё-таки он хотел, чтобы как можно скорее наступила хорошая погода. Ведь без неё овцы не смогут полноценно питаться подножным кормом. Да, проще всего указывать на чужие ошибки. Но попробуй по-настоящему оценить ситуацию, когда в короткое время приходится из двух зол выбирать одну. Ильяс перестал вдруг упрекать мужиков, установивших, по его понятиям, и загон для овец, и юрту, не там, где хотелось бы, и снова пришёл к тому же выводу, к которому уже неоднократно приходил: в его ситуации ничего не изменишь. Надо лишь быть готовым ко всему, что может преподнести непредсказуемая стихия.

  Чабан долго бродил вдоль обрыва, который образовался в восточной части пастбища после того, как сошёл сель, под напором которого обрушились берега. Всюду зияли пропасти. О том, чтобы перебраться через них вблизи юрты, не могло быть и речи. Задумываясь над этим, он приходил к выводу, что ему всё равно будет необходимо, во что бы то ни стало перебраться на противоположный край пропасти. Ведь туда, как мы уже рассказывали, с вечера улизнули непослушные овцы. Их надо разыскать и вернуть в отару. Но как это сделать… Ильяс утешал себя тем, что где-нибудь в верхней части русла, поближе к тому месту, где зародился сель, ему всё-таки удастся найти такое место, где берега размыты селем не так сильно, как возле юрты, и он сможет перейти на противоположный берег.

  Вдоволь набродившись вдоль обрыва, образовавшегося на месте плавного спуска в неглубокий овраг, с довольно-таки пологими берегами, по которым животные раньше могли запросто спуститься на водопой, чабан решил вернуться в юрту. В ней, конечно, не обогреешься, но есть возможность скоротать время, находясь под крышей, защищавшей хотя бы от дождя, и это уже что-то значило в его положении. Шагая в сторону юрты, мужчина вдруг услышал чуть левее себя тихое жалобное ржание.

  Он огляделся вокруг, но в кромешной тьме, конечно, ничего не смог разглядеть. Однако сердце подсказывало, что где-то рядом находится кобыла с жеребёнком. Чабан знал и верил: исчезнувшие животные дадут знать о себе. Они где-то рядом и обязательно найдутся.

  Ильяс никогда не держал коней на привязи. С окончанием лета чабан переселялся в свой предгорный посёлок и здесь обычно жил до окончания весны. Всё это время, пока земля была под зимним одеянием, кони Ильяса стояли в сарае, где для них был оборудован небольшой специальный загон. Но когда снег начинал только-только сходить, чабан выпускал коней на улицу и они паслись неподалёку от предгорного посёлка. Кони никогда не уходили далеко от места своего обитания. На горном пастбище они вели себя обычно точно так же, как и в своём посёлке. Кони обычно паслись в стороне от овец, но держались ближе к человеку, ведь сразу за юртой на джайляу был обильный травостой. Ильяс не мог припомнить случая, чтобы кони уходили далеко. Вот и сейчас чабану подумалось, что кобыла с жеребёнком находятся где-то рядом. Услышав призывный голос животного, чабан уверенно отправился чуть правее от юрты, туда, где, по его представлениям, могли находиться кобыла с жеребёнком. Своих четвероногих друзей мужчина обнаружил в полусотне метров от юрты. Кобыла стояла в той позе, в которой Ильяс ожидал её увидеть – понурив голову и подставляя спину дождю. Жеребёнок же, едва заметив, что в его сторону приближается человек, тут же отправился навстречу. Детёныш кобылы подошёл к хозяину едва не вплотную.
  - Промокли,- сочувствовал животным Ильяс,- что ж поделаешь… Непросто эта дождливая погода и вам, и мне достаётся…

    Протянуть бы ладонь, приласкать как обычно, но в руках – горящий факел. Ильяс пытался ещё что-то сказать жеребёнку, но потом поймал себя на мысли, что уж больно часто в эту ночь пытается разговаривать с животными на обычном человеческом языке. Он отдавал себе отчёт в том, что ни кони, ни овцы, ни собаки в буквальном смысле не понимают то, о чём с ними говорит человек. Но, вместе с тем чабан был уверен, что на подсознательном уровне животные чувствуют доброе к себе отношение и для них важны не сами слова, а тот тон, которым к ним обращается человек. Ильяс был готов выложить свою душу, излить всё, что в ней накипело и накопилось. Но как подобрать нужные слова.    Слов нет, одни эмоции. Он чувствовал себя сейчас маленькой частицей огромного мира, которым называется наша Земля, Вселенная. Такой же маленькой, как конь или овца, и, глядя со стороны, можно было спросить, кто больше сейчас нуждается в поддержке, он – или животные. Да, чабан готов был сделать всё, чтобы сохранить своих четвероногих друзей. Но ведь и они его в каком-то смысле поддерживали – спокойно вели себя в эти тревожные часы и были покорными, если не считать того, что сотворили непослушные овцы, исчезнувшие перед закатом солнца.

  Да, он мог в каком- то смысле  защитить своих четвероногих друзей. Но, кто защитит его в эту беспокойную ночь… Кто поймёт, кто оценит… Уже, может быть, завтра, если будет ясный солнечный день, группа туристов, появившись на горном пастбище, как это нередко бывает в тёплую погоду, проходя мимо, станет равнодушно взирать в сторону его одинокой фигуры. Но, хуже всего, если среди этой толпы зевак найдётся  самый рассудительный  и обязательно скажет, что баранов может и дурак пасти.  А быть может это действительно так. А быть может, действительно не нужна вся эта щепетильность и головная боль. Но, тогда как вести себя в критический момент, когда животным угрожает опасность? Сесть в юрте и ждать. Но чего ждать. Но с другой стороны, какой прок оттого, что Ильяс несколько часов подряд мок под дождём. Где результат. Наш герой задавал себе много вопросов и не находил на них ответа. И, на самом деле, что изменилось бы, если бы чабан с самого вечера и до сих пор сидел в юрте, а хуже того, если бы спал непробудным сном, несмотря на то, что за пределами жилища не прекращался ливень, а неподалёку с загоном, где находились овцы, прошёл селевой поток. Кто ответит на эти вопросы, если не он сам…  Согреться бы… Прикорнуть бы на топчане… А что, если за это время … Но что, собственно, может произойти… Ещё один натиск стихии… Можно ждать чего угодно.     Ноги не поворачивались в сторону юрты. И всё-таки живая плоть просила хоть небольшого перерыва от излишнего напряжения мышц и мозга, от этой нескончаемой ходьбы по грязи и сырости, и он отправился в юрту. Войдя в неё, Ильяс потушил факел и зажёг свечу. Глядя на её мерцающее пламя, чабан пытался отвлечься от гнетущих мыслей.

   В памяти снова всплывали родной посёлок, лица близких людей…  Но о чём бы не вспоминал чабан, мысли волей-неволей возвращались к событиям минувшего вечера и ночи. Исчезнувшие овцы…  Ах, эти упрямцы… Ах, эти промокшие животные  и он сам, вымотавшийся не меньше, чем его четвероногие друзья… Как медленно тянется время… Как быстро стемнело и как долго тянется эта кошмарная ночь… Но чабан чувствовал, что близится тот момент, когда начнёт заниматься новый день. Ильяс любил в погожие дни наблюдать рассветы в горах. Ему нравилось, как из-за хребтов, находящихся восточнее пастбища, занимается заря, как первые лучи солнца ударяют в скалы и вечные снега. Эту прелесть невозможно описать. Её нужно увидеть, чтобы в полной мере насладиться рождением нового дня в горах. Но каков рассвет в горах в тот момент, когда небо затянуто тучами, и без конца хлещет дождь, Ильяс не обращал внимания. Чабан встал и протянул руку к стулу, на котором висел его пиджак. В его внутреннем кармане лежали наручные часы. Мужчина достал их. Стрелки циферблата показывали без четверти четыре. Интересно, а в какое время начался весь этот кошмар?

  На какой- то миг он потерял счёт времени. Да, и на самом деле, какая разница который сейчас час, если одна проблема наваливалась на другую. Вначале досаждал дождь, который, кстати, не прекращался до сих пор, потом улизнули из отары непослушные овцы, и, наконец, сошёл сель…    Какая разница во сколько всё это началось и во сколько закончилось… И закончится ли это всё вообще… Ильясу сейчас было понятно одно:  в настоящее время, когда в районе горного пастбища по-прежнему сыро, промозгло, а самое проблематичное то, что до сих пор темно, ничего изменить невозможно. Он мог бы, конечно, несмотря на кромешную тьму, отправиться на поиски тех овец, которые так искусно сбежали из отары. Чабан был уверен, что для этого у него сейчас ещё и сил, и выносливости хватило бы. Но вместе с тем он видел уже своими глазами, что лог, через который необходимо
перебраться, прежде чем можно приступить к поиску овец, сильно размыло и на противоположную сторону в районе юрты уже не перейти.  Ильяс помнил, что чуть выше того места, где он сейчас находился, лог был не очень глубоким, а его нижняя часть была
каменистой. В таком месте селевой поток не должен был сильно разбить ущелье. Именно там чабан и намеревался перебраться на противоположную сторону лога, чтобы вернуть сбежавших овец. Но всё это он, конечно, рассчитывал сделать не сейчас. Для этого надо дождаться светлого времени суток.

  Чабан в эти минуты чувствовал всё, что угодно  и отчаяние, и холод, но, странное дело, сил не убавлялось, напротив, какой- то необыкновенный приток энергии входил в него. Накануне грядущего дня, когда темнота ночи начала переходить в утренний полумрак, чабан потушил свечу и вышел на улицу.
   Дождь наконец-то закончился. Омытое нескончаемым потоком воды, хлынувшей с небес, пастбище сверкало мириадами капелек росы. Она была всюду  на нежных листьях травы, на лопухах, на шерсти овец, начинающей едва отрастать после весенней стрижки. Конь, кобыла, жеребёнок, на удивление Ильяса, уже не проявляли признаков беспокойства и агрессивности. Они больше не стремились быть поближе к юрте, а ушли подальше от загона, где находились овцы и удалились где-то на сотню метров от юрты. Силуэты их фигур, сквозь утренний полумрак сразу бросились в глаза Ильясу. Едва чабан обнаружил коней, как перед ним появился пёс. Табун пока не норовил искать ласки у хозяина, а медленно брёл вслед за человеком, когда тот направился в сторону загона. Подойдя к изгороди из длинных деревянных жердей, чабан обратил внимание на то, что овцы тоже не проявляли никакой активности. Несмотря на то, что было сыро и промозгло, одни животные лежали на земле, но их было меньшинство, а другие бродили, пытаясь щипать изрядно потоптанную за ночь траву под ногами.

  Чабан вначале внимательно смотрел в сторону овец, но потом перевёл взгляд в сторону Табуна, внезапно появившегося возле него. Пёс, некоторое время бродивший неподалёку от юрты, всё-таки решил подойти к своему хозяину. Вертя хвостом, кобель то топтался впереди Ильяса, то пытался рыть землю, то задирал морду 
и смотрел на мужчину. Чабан помнил, что пёс иногда так поступал, когда чувствовал за собой вину.
- Ну, ладно, ладно, что поделаешь, если мы с тобой овечек прохлопали,- приговаривал Ильяс.

    Мужчина положил левую ладонь на голову пса и Табун замер. В эту минуту Ильяс чувствовал и верность, и покаяние животного, и готов был простить кобелю всё…  Но, собственно говоря, что он должен был прощать кобелю. То, что овец на противоположную сторону оврага упустил. Но опять-таки, думалось Ильясу, не пёс, а я сам в этом виноват. Вы, наверное, помните, как мужчина боялся, что кобель спугнёт овец, убежавших в лог, и те побегут неизвестно куда. Но, кто его знает, может быть, наоборот, надо было в те минуты призвать на помощь пса и ещё неизвестно, допустил бы Табун то, что овцы спокойно бродили по реке или помог бы их вернуть к общему скоплению своих собратьев. В конце концов,  я сам оплошал, нечего было спокойно сидеть, когда овцы находились рядом и спокойно опускали морды в воду. Он, наверное, уже забыл, что у него в то время и ноги болели, и поясницу ломило. Но, всё- таки, видел же, что овцы напились воды и надо было отправить их в сторону загона, упрекал себя Ильяс. Какие только мысли не лезли в те минуты в голову мужчины. Но самое главное, в том, что овцы убежали на противоположную сторону лога, он винил только себя, но не в коем случае не кобеля. С этими мыслями он решил обойти загон по периметру. Ильяс медленно шёл вдоль забора и, как вы догадались, остановился в том месте, где изгородь в западной части загона почти на тридцать сантиметров провисала над небольшим углублением в почве. Два столба, удерживающих изгородь, уже не очень надёжно сидели в земле, а почти висели на жердях. Животные, сбившиеся в западную часть загона, перед тем, как сошёл сель, видимо, надавили на изгородь и столбы теперь были едва не полностью вывернуты из земли. Ильяс тут же пришёл к выводу, что надо, во что бы то ни стало поправить изгородь загона. Он отправился к юрте, взял кувалду и принялся при помощи неё забивать в землю шатающиеся столбы, на которых жерди провисали над небольшим углублением в почве.

  Деревянные колья входили в землю как в масло. Но мужчина тут же обратил внимание на то, что, по мере того, как столбы, удерживающие жерди, провисающие над углублением, входят в
землю, то те столбы, которые находятся за пределами небольшого ложка, напротив, приподнимаются из неё. Он тут же отказался от своей затеи. Жерди были довольно- таки сильно закреплены на столбах и за счёт этого после каждого удара кувалды ослабевали те
столбы, которые находились рядом. Всё, казалось бы, встало на свои места, но мужчина на этом не успокоился. Он не переставал переживать за то, что загон в том месте, где жерди провисают над небольшим углублением, не надёжен. Если случится ещё один удар селевого потока, а овцы, как в минувшую ночь будут тесниться в западной части загона, и как следует, приналягут на жерди, то изгородь не выдержит, упадёт на землю, и тогда животные  разбредутся по горному пастбищу. Хорошо, если чабан в это время будет находиться рядом с отарой, а если он будет занят чем-то другим… Сможет ли он собрать всех овец, если они разбредутся. Он бы не переживал за свой не совсем надёжный загон, если бы животные находились подальше от речки. А здесь, неподалёку от оврага, по которому только что сошёл селевой поток, можно ждать чего угодно. Воображение рисовало одну картину страшнее другой…   Вот прошёл второй поток селя… Вот овцы испугались и сбились в западной части загона… Вот изгородь рухнула… Вот овцы разбрелись… Вот половина из них каким- то образом оказалась там же, где бродят сбежавшие овцы, то есть на противоположной стороне лога, по которому прошёл сель. Нет, что ж это я, упрекал себя Ильяс…    Ведь сбежавшие упрямцы ни за что не смогут перебраться к отаре… Значит, и вся отара не сможет возле них оказаться. Это просто невозможно. Ведь сбежавших  овец  от основного пастбища отделяет большой лог с довольно- таки отвесными берегами. Но, с чего бы это вдруг голову переполняют мысли одна тревожнее другой…  Нет, не дьявол в меня вселился, а сам бог велит оставить основную часть отары и идти выручать тех безумцев, за которыми я не смог усмотреть.

  Ильяс искал помощи , заботы, поддержки, наконец, утешения…  Но кто поддержит, утешит, защитит, и тем более поможет ему. В эти минуты, когда вот-вот в очередной раз разразится ливень. Погода вначале  была не предсказуема, а потом небесная канцелярия давала знать о том, что вот-вот разразится ливень. В западной части неба, тучи на какое- то время разорвались, и показалась кристально-чистая синева. В эти минуты у мужчины от души отлегло. Но, со стороны нижней части ущелья вновь хлынули тёплые потоки воздуха, тучи сомкнулись и в западной части неба вновь забурлили огромные тёмные клубы – туман стелился едва не по всему горному пастбищу. Увеличение облачности, по понятиям Ильяса, говорило о приближении дождя. Ему просто мерещились струи ливня. Он не мог успокоиться. Надо что-то предпринять. Надо действовать.

   Он волей-неволей вспомнил, что в логу, по которому прошёл сель, чуть выше юрты есть одно необычное место. Нижняя часть лога там была каменистой и она, скорее всего, не поддалась селю. Да, да, лог в том месте, скорее всего, не размыло. Там-то и можно будет переправить сбежавших вчера из отары овец на горное пастбище. Он тревожно бросал глазами в сторону противоположной части лога, где высились тянь-шаньские ели. Но сбежавших овец  Ильяс на ней не обнаружил. И всё-таки чабан был уверен, что упрямцы находятся там, где он их вчера вечером упустил - среди ёлок. Да, да, они там, надо действовать. Но вначале надо найти то место, где овец можно переправить на пастбище, а потом уже идти на поиски сбежавших из отары упрямцев. По-другому просто нельзя поступить. У Ильяса поднялось настроение, но вслед за этим он пал духом. А вдруг я ошибся, что где-то рядом находится то место в логе, где есть каменистое дно…  И что делать, если такого места, по которому можно будет переправить овец на пастбище, поблизости нет… 

   Ильяс пытался не допускать этих тревожных мыслей, но они почему-то без конца лезли в голову. Нет, надо искать такое место, где в логе каменистое дно и не очень крутые берега. Чабан пытался внушить себе, что всё будет хорошо, и отправился в юрту за инструментами, при помощи которых он надеялся сделать тропинку по краю обрыва, чтобы можно было спуститься в лог. Взяв ломик и лопату, Ильяс медленно побрёл вверх вдоль обрыва. Он, конечно, снова обратил внимание на то, что той ёлки, которая вчера вечером съехала с обрыва, перегородив своими корнями лог, уже не было. Её, скорее всего, унесло первым, самым сильным натиском селя, в то время, когда Ильяс лежал на топчане, раскачивающемся из стороны в сторону. Но за то на том склоне, по которому вчера овцы сбежали из оврага, лежали сразу четыре могучих тянь-шаньских ели, вывернутые с корнем из земли. Макушки этих ёлок лежали на той стороне лога, на которой находилась юрта, а корни на противоположной стороне. Это давало надежду на то, что мужчина сможет в любое время перебраться на противоположную сторону лога и вернуться обратно. Правда, Ильяс не очень-то на это надеялся.

   Он с трудом представлял, что сможет при помощи этих ёлок переправить овец на пастбище. Да, можно связать животным ноги, и по одному перенести их в мешке, пользуясь ёлками, лежащими через лог. Но не всё так просто. На это он рассчитывал, в крайнем случае, если не сможет найти в логе то необычное место, где каменистое дно не размыто селем и берега не очень круты. Но где это самое заветное место в логе с каменистым дном и некрутыми берегами… Где то самое место в логе, которое, по представлениям Ильяса, не должно было сильно размыто селем…  Чабан шёл вверх по краю пастбища и поражался тому, как всего за одну ночь, вернее всего, за какие-то минуты, изменился рельеф местности. Слева от него находился крутой обрыв, возникший оттого, что берега размыло водой и разбило ударами  валунов. Смотришь вниз, - и  голова невольно начинает кругом идти. По обрыву всюду валялись огромные оголённые камни. Они торчали из самого обрыва, свисая над кручей. Большими валунами было уложено и само ущелье, размытое селем. То там, то здесь по всей протяженности лога валялись деревья, в основном ёлки, разной величины. Здесь были и маленькие ёлочки, величина которых не превышала двух-трёх метров, и могучие тянь-шаньские ели. Ветки на деревьях, как правило, были сломаны, или вовсе отсутствовали. Стволы ёлок довольно-таки основательно отшлифовало и отесало, когда упавшие деревья несло вниз по логу вместе со всей селевой массой.

   Вдоль русла и в самой воде лежали искромсанные кусты можжевельника и разных других кустарников, породу которых теперь было невозможно определить, настолько они были изуродованы стихией. Пройдя вдоль оврага сотню или полторы сотни шагов, Ильяс нашёл то, что искал. По середине лога находилась разрушенная временем скала, оказавшаяся вместе с тем неподвластной недавней стихии. Берега в этом месте расширялись,
и расстояние от одного берега до другого, по представлениям нашего героя, было что-то около сотни метров. Чуть выше по течению речушки  берега расширялись и оказались такими невысокими, что мужчина смог запросто спрыгнуть в русло. Речушка сейчас, конечно, была совсем безобидной. Она была не такой, как ночью, когда бурлила селем. Сразу за скалой дно было каменистым, и по нему можно было запросто перебраться на противоположный берег. В этом месте не было сплошного русла. Метрах в тридцати от Ильяса, где начиналось каменистое дно, вода разделялась на многочисленные ручейки, через которые можно было запросто перешагнуть, текла по скалистому дну, а чуть ниже снова соединялась в одно русло. Чабан немного побродил по воде и снова вернулся к берегу. Перед ним был невысокий обрывчик, доходящий ему лишь до плеча. С противоположной стороны лога природа сотворила нечто подобное. Ильяс прикинул, что если по обрывчику наискось прокопать небольшую тропинку, которая бы соединяла его нижнюю и верхнюю части, то по ней можно будет запросто переправлять овец с одного берега на другой. А если они побоятся своим ходом перебираться по круче, то Ильяс надеялся на свои силы и рассчитывал перенести овец на себе. Оценив масштабы предстоящей задачи, мужчина принялся лихорадочно работать лопатой, которую прихватил с собой, отправляясь из юрты. Верхняя часть грунта поддавалась легко. Лопата запросто входила в землю едва не на штык. Ильяс энергично скапывал землю и швырял её в русло реки. Он радовался тому, что дело, в общем-то, продвигалось неплохо.

   Чабан работал и работал лопатой, не наблюдая за временем. Да, первые полметра грунта, в котором не было камней, поддавались легко. Но после этого дело продвигалось сложнее. Лопата время от времени упиралась в камни. Ильяс их старательно выворачивал ломиком. Единственно чего сейчас боялся чабан, так это того, что в грунте попадётся большой валун, с которым он не справится. И тогда придётся выбирать новое место для того, чтобы сделать более или менее подходящий спуск к руслу речки. Но Ильясу, видимо, повезло. Во время работы ему попались только пару больших камней, с которыми наш герой быстро справился. Он трудился и трудился, не придавая значения тому, сколько понадобится времени, чтобы добиться поставленной цели.               
Уже через каких-нибудь полчаса, может, чуть больше, чабан скопал грунт настолько, что к речке образовался довольно-таки подходящий спуск.

    Со стороны он был похож на тропу, пересекающую обрывчик. Мужчина посчитал, что овцы, так же, как и он, свободно смогут в этом месте выбраться из русла речки, или, наоборот, спуститься к воде. Найти бы их только…        Эх, овцы, овцы…  Недаром их в народе баранами называют. Ильяс редко, лишь в исключительных случаях, употреблял по отношению к животным, которых он выпасал, такое негативное слово, как  «бараны». Ведь слово «баран», в его понимании, как и в понимании многих из нас, часто ассоциируется с каким- то упрямым существом, лишённым мозга, и подчиняющемуся не здравому смыслу, а чему-то непонятному, что не идёт на пользу не себе, не другим. А вот овцы, по его представлениям, являются нормальными и покорными животными, которые обычно покорно пасутся на пастбище, не совершая опрометчивых поступков и выполняющих всё, что от них хочет человек. Именно такими и были чаще всего овцы в отаре Ильяса. Но из правил бывают исключения. И этим исключением вчера вечером для нашего героя явились те непослушные овцы, ради которых, собственно говоря, приходилось теперь потеть и ждать неизвестности – найдутся они или нет.
 
   Он несколько раз спустился к речке и выбрался обратно по той тропе, которую только что сделал своими руками при помощи лопаты и ломика, и отметил про себя, что наконец-то справился с первой половиной дела, которое ему предстояло выполнить. После этого он собрал инструменты и отправился на противоположную часть русла. Здесь было то же самое, что и на том берегу, возле которого только что Ильяс хорошенько потрудился. Мужчина остановился перед невысоким обрывчиком, доходящим ему всего лишь до пояса. Он положил ломик и лопату на берег, а после этого сам выбрался из русла. Медлить было нельзя. Ильяс обратил внимание на то, что туман, не так давно показавшийся у западной части пастбища, всё больше и больше заволакивает горную долину.
   Больше всего мужчина боялся не того, что всё вокруг будет затянуто непроглядной пеленой  « он днём и ночью, в любую               
погоду, хорошо ориентировался на местности, в том числе и в окрестностях горного пастбища, ведь не первый раз тут находился»,  а того, что снова пойдёт дождь, хуже того-ливень, и тогда, возможно, сойдёт очередной селевой поток. В результате этого сложнее будет присматривать за основной частью отары, и искать исчезнувших животных. Поэтому, долго не раздумывая, Ильяс принялся за работу. На восточном берегу русла грунт поддавался ломику и лопате труднее, чем на западном. Хотя почву у края обрыва чабан убрал, в общем-то, без особых проблем. Здесь лопата входила в землю, как в масло.  Но после этого начались сложности. Больших камней, конечно, не попадалось, но за то штык лопаты постоянно нащупывал мелкий галечник, перемешанный с глиной.
 
 Камни, конечно, раскопать проще. Не составит труда и галечник раскидать. Проще простого разрыхлить самую уплотнённую почву. Но когда в грунте, состоящем преимущественно из глины, попадается галечник, возникает проблема. Невозможно работать ни ломиком, ни лопатой. Лопата, вонзаясь в землю, не входит на необходимую тебе глубину, без конца останавливаясь даже перед мелкими камешками. А ломик после себя оставляет лишь отверстия, равные его толщине. Только при помощи ломика с грунтом не справишься. Но Ильяс не унывал. Он уверенно брал в руки то ломик, то лопату, и дело, хоть с трудом, но продвигалось. Конечно, всё шло не так, как хотелось бы. Однако чабан убирал грунта всё больше и больше, оставляя после себя новые и новые сантиметры тропинки, при помощи которой он рассчитывал вывести животных из речки. Раньше мужчина и предположить бы не смог, что, работая чабаном, ему придётся вот таким, не совсем обычным способом, прокладывать дорогу для своих непослушных овечек.
 
   Всякое случалось с Ильясом за долгие годы его нелёгкой чабанской жизни. Нередко приходилось блуждать с овцами по горным хребтам, прежде чем удавалось вдоволь напоить животных, случалось, что ранней весной отара в степи в снежную пургу попадала. Не раз бывало и такое, что по нескольку часов подряд приходилось мыкаться с овцами под проливным дождём. Но вот о том, что возле горного пастбища сойдёт сель, который тоже, оказывается, может преподнести свои сюрпризы, чабан даже не помышлял, и не был готов к этому. Что поделаешь…     От жизни
можно ждать чего угодно, и даже самых неожиданных поворотов судьбы не в лучшую сторону…
 
   Нет, он вовсе не отчаялся оттого, что ради того, что необходимо переправить овец с одного берега на другой, ему придётся хорошенько попотеть с ломиком и лопатой в руках. Мужчину это не останавливало. Начиная копать землю, чабан чувствовал, как болят ноги в коленях и ноет поясница, но сейчас, разогревшись от работы, он больше не чувствовал ни боли, ни усталости. Ильяс по-прежнему за временем не наблюдал. Второй спуск к реке давался труднее, чем первый. Но мужчина не позволял себе передышек, и разогнулся лишь тогда, когда второй спуск к речке был полностью готов. Ильяс вначале обрадовался тому, что нашёл выход из трудной ситуации, но когда дело было сделано, он отчаялся. Да, он неплохо постарался и теперь, как ему казалось, и человек, и животные могли запросто спуститься к реке и выбраться на берег. Но ведь самая главная цель не достигнута. Овцы пока не найдены. И ещё не известно, сколько ему придётся мыкаться по ущельям и косогорам, прежде чем удастся разыскать непослушных сбежавших животных. Ильяс хотел верить, что найдёт их. В памяти волей-неволей всплывали события вчерашнего вечера, случившиеся с ним накануне наступления полной темноты. Вот овцы сбежали на косогор…  Вот он входит под кроны ёлок… Вот он гонится за овцами и они скрываются в вечернем полумраке… А что, если я не смогу отыскать тех упрямцев, которые отбились от отары и убежали неизвестно куда… Тогда ради чего вся эта суета… Ради чего эта бессонная ночь и всё прочее…
   Нет, как глупо всё получилось… К чему было вчера вечером сидеть и наблюдать за теми упрямцами, которые вначале спокойно пили воду, а потом убежали… Надо было вовремя их вернуть в отару и всё было бы нормально. Всё это лень, но больше всего жалость…  Хотелось напоить этих упрямых, непослушных овечек.  А те овцы, которые уже находились в загоне… Разве они пить не хотели…  Задаваясь всё новыми и новыми вопросами, Ильяс вспоминал маршрут, по которому возвращал овец на горное пастбище. Овцы не раз переходили вброд ту речушку, по которой сошёл сель, и чабан давал животным возможность, чтобы они могли утолить жажду. Хотя о какой жажде можно было речь заводить - ведь в то время, когда овцы возвращались на пастбище, дождь то прекращался, то начинался снова.
   Животные на пути к месту своего ночлега без конца хватали влажную траву, и жажда их, по представлениям чабана, вовсе не мучила. Так что и те непослушные животные, которые сбежали с горного пастбища, не столько хотели пить, сколько хотели показать свою капризную натуру, потому что для этого появилась возможность. Нет, для чего он уступил овцам…  Но что теперь… Укоряй себя -_не укоряй, упрекай - не упрекай, хочешь- не хочешь, будешь считаться с тем, что произошло. В конце концов можно было и смириться с тем, что пропали какие-то три с лишним десятка овец, вдруг подумалось Ильясу… Подумаешь, не найду… Люди поймут, простят пропажу… Стихийное бедствие - не тяп- ляп. Ну, а если не простят и не поймут…  Придётся возмещать недостачу. Это тоже труда не составит. У него свои овцы не только с собой на горном пастбище. Кроме них в предгорном посёлке осталось четыре десятка голов, за которыми присматривают престарелые родители. Одним словом, он запросто возместит своим односельчанам убыток. Но проблема вовсе не в этом. Ильяс хорошо понимал, что килограмм мяса, шерсти и овчина имеют на рынке свой денежный эквивалент. Но как с его помощью выразить бессонные ночи во время окота овец, если, почти, не смыкая глаз, приходится принимать пополнение. Как соотнести с деньгами бессонные ночи, промозглый ветер, дождь, сырость, грязь, слякоть… 
 
  Стоит ли столько мучиться, выращивая овцу, а потом потерять её только по той причине, что ты вовремя её в загон не закрыл. Нет, всё-таки интересно, сколько сейчас стоит килограмм баранины… Цены постоянно менялись, а наш герой давненько не был на рынке. Он вдруг поймал себя на мысли, что не вовремя занялся подсчётом убытков. В нём вдруг возобладал здравый смысл. Да, овец в народе считают глупыми животными, но всё-таки животными, то есть живыми существами. И ещё неизвестно, хорошо ли себя сейчас чувствуют те овцы, которые вчера убежали из отары… Да, каждое живое существо, в том числе и человек, хотят быть свободными, когда никто не будет указывать, куда идти, что есть и что пить. Но что лучше для овец, подчиняться чабану, и быть сытыми да напоенными или бродить неизвестно где, подвергая себя опасности.    
   
   Ильяс не припомнил случая, чтобы специально морил голодом овец или не позволил им напиться, когда они испытывали жажду. А вдруг там, куда сбежали животные, и травы мало, и напиться негде. С утолением жажды у его сбежавших овец проблем, скорее всего, не возникнет. Ведь после сильного дождя - всюду влажная трава. А она в каком-то смысле компенсирует то количество воды, которое необходимо овце. Ильяс больше переживал о том, что есть ли хорошая трава в том месте, куда сбежали овцы. Он знал, что среди тех ёлок, в которые сбежали овцы, есть большие поляны с обильным травостоем. И всё-таки…
   Мужчина пытался поставить себя на место овец. Он пробовал представить себе такую ситуацию, когда человек ушёл из дома неизвестно куда, потому что рядом не оказалось человека, который бы наставил на путь истинный. А Ильяс ведь и был для овец ни кем иным, а именно тем человеком, который должен был вовремя проследить за упрямцами. Что ж, не смог вчера повести овец куда следует, так пусть теперь меня ведёт провидение, а может быть кривая…    Говорят же, будь, что будет, куда кривая выведет…  «Кривой»  в нашем случае для Ильяса был его внутренний голос, который подсказывал, что надо идти и искать исчезнувших вчера вечером овец, а за это время с отарой ничего не случится. Наш герой не был суеверным человеком…   Но кто из нас в критической ситуации не скажет, о, господи, или, ну, и дьявол с тобой…
 
    Как неумолимо быстро летит время. Чабану казалось, что он, делая спуск к речке, затратил на это всего-то ничего, каких-нибудь несколько минут. Но на самом деле прошло часа полтора. Наручные часы, хранящиеся во внутреннем кармане пиджака, показывали без четверти семь. К тому времени окончательно рассвело. Окрестности довольно-таки хорошо просматривались, если не считать того, что со стороны западной части пастбища всё больше и больше надвигались тёмные, свинцовые тучи. Они ползли в сторону юрты Ильяса. Ничего хорошего погода не предвещала. Чабан всем своим существом готов был воспротивиться непогоде, но небесной канцелярии не прикажешь… Снова будет дождь, возможно, даже ливень… В хорошую погоду в это время на горном пастбище обычно уже появляются туристы, или, наоборот, просыпались путешественники, оставшиеся здесь с ночёвкой. Но сегодня, как, впрочем, за всю последнюю неделю, в горах шаром
покати. Люди не торопились выбираться на природу. В ближайшие дни на джайляу тоже, скорее всего, никто не появится, подумалось в те минуты чабану. Ведь ещё не известно, что сель натворил в его предгорном посёлке и в тех населённых пунктах, по которым протекает речушка. Воображение чабана рисовало развороченные селевым потоком мосты, затопленные дома, которых было немало у самого русла реки. Эх, непогода.  Ильяс жалел себя, своих животных и всех тех, кто, по его представлениям, мог пострадать от селя. Но, что он мог изменить? Чем помочь? Задумываясь над этим, он возвращался к своей проблеме. Надо идти и сделать всё, чтобы найти потерявшихся овец. Ильяс забросил на плечо ломик и лопату, и медленно побрёл в сторону юрты.
 
    Ещё вчера чабан с трудом бы поверил в то, что произошло с ним и с его отарой за прошедший вечер и ночь. Но что бы не случилось, наш герой готовил себя к новым испытаниям. Он постоянно наблюдал за туманом, который надвигался с западной части пастбища. Тучи, упавшие вдруг с неба, уже были всего в двух или трёх сотнях метров от загона. С грустью, глядя в их сторону, чабан подошёл к юрте, поставил возле неё ломик и лопату, и отправился осматривать загон с овцами. Он волей-неволей посмотрел в сторону коней, находящихся неподалёку от его жилища. Гнедой жеребец, кобыла и жеребёнок по-прежнему паслись ниже юрты. Табун не преследовал хозяина, когда тот отправился к реке, чтобы сделать тропинки к воде. Всё это время он бродил где-то возле загона с овцами. Но когда чабан вернулся к юрте, пёс тут же завертелся возле него.
 
   -Ну, иди, иди ко мне, - приговаривал чабан. Он заглянул собаке в глаза,- ничего, скоро и для тебя работа найдётся,-  Ильяс протянул впереди себя правую руку, а Табун, в свою очередь, поднял свою правую лапу, и положил её в ладонь своего хозяина.

   - Ну, а теперь иди, иди,- ласково произнёс мужчина.
 
   Ильяс оставил пса и отправился в сторону загона с овцами. Табун вначале медленно побрёл вслед за хозяином, но, убедившись в том, что в его помощи пока не нуждаются, снова опустил голову, и, принюхиваясь к земле, словно ищет след исчезнувшего животного или человека, удалился за юрту. Переживает, промелькнуло в голове человека, когда он провожал взглядом своего верного помощника. Ничего, то ли ещё будет, подумалось
вдруг Ильясу, когда он отправился к загону, в котором находились овцы.
   
   Чабан, в общем-то, не был суеверным человеком. Да, он пытался верить в народные приметы, пробовал разобраться в них, но ничего полезного из этого для себя, увы, не извлёк. Он слышал про народную мудрость, в которой говорится, что если по ясному небу начинают плыть лёгкие перистые облака, вытянутые в более или менее различимые линии, то жди непогоды. Ильяс обращал внимание, что вслед за этим иногда действительно начинался дождь. Но испортившуюся погоду мужчина никогда не связывал с народной приметой, а считал её просто совпадением. Но вместе с тем случалось так, что какое-то недоброе предчувствие вселялось в нашего героя, и вслед за этим действительно происходило что-то из ряда вон выходящее. Если вы помните, Ильяс минувшей ночью обратил внимание на то, что и кони, и пёс, и овцы излишне, по его мнению, беспокоились. Перед тем, как сошёл селевой поток, Табун то принимался рыть землю, то протяжно скулил, кони носились, как угорелые, а овцы собрались в кучу возле западной стенки загона. Ильясу тогда казалось, что всё это не спроста. И вот тебе результат… Сель сошёл во второй раз. Неужели он сойдет в третий раз, и в четвёртый? Но не это теперь пугало чабана. Возникновение какой-то новой проблемы  Ильяс начал связывать с ёлками, стоящими сразу за северной частью загона. Нет, всё-таки неудачно мужики выбрали место для ночлега овец. Ведь можно же было его сделать чуть подальше от хвойных деревьев. А то установили загон прямо возле леса.
 
   Возле того места, где Ильяс провёл минувшую ночь, росло чуть больше дюжины невысоких тянь-шаньских елей. Их высота не превышала десяти-пятнадцати метров. Кроме этого, в восьми или десяти метрах от изгороди загона  стояла большая одинокая тянь-шаньская ель. Диаметр её ствола у основания, по меркам чабана, составлял около метра. На высоте семи или восьми метров ствол разделялся надвое, неся на себе сразу две макушки, вымахавших метров на пятнадцать. Ёлки и овцы казались нашему герою несовместимыми вещами. Овцы, считал Ильяс, по своему происхождению, по своей сути являются степными животными. А в степи, как известно, ёлки не растут. И только по стечению обстоятельств, только потому, что рядом с предгорным посёлком
травы не хватает, овец приходится на лето отправлять на горное пастбище. Ильяс, конечно, выпасал овец неподалёку от хвойного леса. Это было выгодно, потому что рядом с ёлками, как правило, много сочной и питательной травы. Но это вовсе не значит, что животные должны укладываться на ночлег рядом с ёлками. Итак, это, во-первых. Во-вторых, Ильяса не устраивало соседство загона с ёлками по той простой причине, что в горах водятся снежные барсы и рыси. Да, мы уже упоминали о том, что эти хищники пока не создавали проблем для нашего героя. И всё-таки чабан был наслышан о том, что рыси и снежные барсы иногда забираются на деревья, ждут жертву, а когда она появляется под кроной, прыгают на неё сверху и умертвляют её.
 
   В какие-то минуты Ильясу мерещилось, что на том месте, где у большой ёлки ствол разделяется на две макушки, притаилась рысь, выжидающая момент, чтобы напасть на овцу. И, наконец, третьей причиной, по которой чабану не нравилось то место, где находился загон, являлось то, что рядом была речка. Мужчина был далёк от мысли, что селевая масса затопит овец, закрытых возле юрты за деревянными жердями. Он боялся, что если снова сойдёт селевой поток, то овцы опять собьются к западной части изгороди. Потом сильно на неё приналягут, и она упадёт, а после этого животные разбредутся по пастбищу, и попробуй их собери, когда всюду туман. Чабан снова и снова приходил к выводу, что загон необходимо переносить в другое место. Если бы овцы не исчезли, чабан был готов этим заняться прямо сейчас. По представлениям Ильяса это большого труда не составляло. Он мог бы выпустить животных, отогнать их как можно дальше от речки, а после этого бы делом занялся. Ведь и раньше ему приходилось одному переносить загон с места на место.
 
   Ильяс внушал себе, что в ближайшее время с овцами, находящимися в загоне, ничего не случится. Он, конечно, с грустью смотрел на животных, огороженных деревянными жердями. За минувшую ночь и за утро, которое только-только начиналось, они практически уничтожили траву под своими копытами, и есть животным было практически нечего. Но чабан всё-таки надеялся, что в ближайшее время найдёт овец, сбежавших из отары. С этой надеждой он решил отправиться на поиски животных. Он верил, что в этом ему поможет Табун и гнедой жеребец.
 
    Ильяс оседлал коня, взобрался в седло и медленно отправился в сторону тропы, которую он сегодня при помощи ломика и лопаты сделал для того, чтобы можно было перебраться на противоположную часть лога. Вначале он ехал вдоль обрыва, поторапливая коня тем, что иногда легонько прикасался каблуками сапог к бокам животного. Конь охотно подчинялся хозяину. Он вдоволь насытился свежей травой, находясь со вчерашнего вечера без работы. Поэтому жеребец даже не пытался наклонить голову, чтобы ущипнуть траву. Конь покорно шёл вдоль обрыва, образовавшегося после схода селевого потока, изредка похрапывая и вскидывая головой. Табун вначале бежал вровень с жеребцом, но потом немного отстал и принялся рыть землю. Он время от времени тыкал мордой то в какую-то ямку, то в какую-то кочку. Ильяс не придавал значения тому, что пёс без конца отстаёт. Он был уверен, что Табун в любое время догонит его и если надо будет, то обязательно сослужит верную службу.
 
   Ильяс всё больше и больше удалялся от юрты. Какой-то сиротливой и одинокой она казалась ему в эти минуты. Мужчина много раз оставался один со своей отарой в горах. Его не пугало то, что он остался один на один с природой, с овцами, с этим небом, затянутым сейчас тучами. Не само одиночество раздражало мужчину, не то, что рядом нет человеческой души. Ильяс нормально чувствовал себя в горах, если рядом не было ни жены, ни сына. Ему было терпимо, если не заглядывали туристы, отважившиеся подняться на горное пастбище. В данные минуты Ильяса больше всего пугала неизвестность. Что будет дальше?  Какой сюрприз природа ещё преподнесёт?  Смилостивится ли она или будет по-прежнему такой же коварной, как вчерашним вечером и минувшей ночью.
   Ильяс обычно не очень-то беспокоился, если пастбище заволакивало туманом. Но сейчас, оглянувшись в сторону юрты, чабан не на шутку забеспокоился. Клубы тумана, надвигавшиеся с западной окраины пастбища, вплотную подошли к месту обитания нашего героя. Они вначале как будто проглотили загон с овцами, затем юрту, а после этого в клубах белого тумана со свинцовым оттенком исчезла кобыла с жеребёнком, пасущаяся возле жилища чабана. Туманом заволокло край пастбища, у которого мужчина сидел вчера вечером, когда сильно болела поясница, но надо было, во что бы то ни стало спуститься к речке и
вернуть овец, сбежавших их отары. Он уже пожалел о том, что, может быть, проявил излишнюю жалость к овцам, позволив им напиться. Не стоило вообще отпускать их к реке. Ну, что стоило ему не отпускать коня и не «на своих двоих», а при помощи гнедого жеребца собрать вовремя всех овец и закрыть их в загоне. Теперь ищи их, свищи…   Ах, эта вечная жалость к животному существу…  Ильяс и корил себя, и ругал, но что теперь…  Что было-то было…  Заварил кашу-расхлёбывай…
 
    Осторожно ступая, конь спустился к речке, по той дорожке, которую чабан сделал сегодняшним утром. С такой же осторожностью, петляя между всюду торчащими камнями, гнедой жеребец  преодолел скалистое основание русла, и вынес своего хозяина на противоположный берег. Ильяс обратил внимание на то, что небольшая пойма реки была всюду устелена слоем грязи, выброшенной селевым потоком. Везде валялись камни, размером с хорошую тыкву. Кое-где встречались и валуны, за которые могла бы запросто спрятаться овца. Виляя между камнями, конь, утопая в грязи, перенёс чабана на противоположный берег. Табун, бегущий вслед за конём, тоже перебрался на косогор, по которому сейчас поднимался Ильяс. Кобель вначале шёл медленно, озираясь на свои лапы, вымазанные грязью. Но потом, видимо, смирился со сложившейся ситуацией и, обогнав хозяина, побежал в сторону леса. Ёлки росли в полусотне шагов от реки. Войдя в них, кобель остановился, ожидая Ильяса. Вслед за этим конь вынес чабана к ельнику и, петляя между хвойных деревьев, медленно поднимался по косогору. Мужчина неплохо ориентировался в здешнем лесу.    

   Он вначале решил пересечь его с запада на восток. Проехав в этом направлении сотню, другую метров, Ильяс остановил коня, давая ему отдышаться. Рассматривая ели, растущие по косогору, чабан ловил себя на мысли, что каким-то угрюмым и унылым казался ему сейчас этот привычный безмолвный лес. В это время года обычно в горах повсюду слышались птичьи голоса. Но сейчас стояла какая-то необыкновенная тишина. Ни карканья ворон, ни говора сорок, ни ударов дятла по дереву… Горные животные тоже не давали знать о себе. В хорошую погоду в эти ёлки нередко заходили теки, спускаясь со скал. Но сейчас не было даже признаков того, что эти козлы, обитающие в высокогорьях Заилийского Алатау, появлялись здесь.
 
  Всё, как будто притаилось или вымерло. Ильяса эта тишина настораживала. Нет, не случайно птицы и дикие животные держатся подальше от ущелья, по которому уже дважды за последние сутки сошёл селевой поток. Неужели всё-таки возможен ещё один, а, может быть, и не один удар беспощадной стихии. Весь этот безмолвный лес, вся эта настораживающая тишина говорили о приближении непогоды и новых испытаний. Ильяс тронул коня каблуками сапог под бока, и отправился дальше. Перед его глазами открывалась местность, свободная от хвойного леса. Деревья, как будто раздвинулись перед мужчиной, а впереди него распростёрлась огромная поляна, поросшая разнотравьем да мелким кустарником. Продвигаясь по ней, Ильяс постоянно опускал глаза к земле, надеясь увидеть овечий помёт или истоптанную траву. Но ему, к сожалению, не удалось обнаружить даже признаков того, что здесь вчерашним вечером или сегодняшним утром появлялись овцы. Но где они могут быть?  Ильясу почему-то казалось, что сбежавшие овцы будут находиться именно здесь, в той части леса, которая находится восточнее юрты. Но он ошибался.
   
  И всё-таки чабан решил осмотреть ту часть склона, напротив которого находилась юрта. Конь послушно отправился вниз по косогору. Скользя передними копытами по мокрой траве, конь осторожно передвигался между высохшими кустами можжевельника, спуская своего всадника всё ниже и ниже. Проехав метров четыреста или пятьсот, чабан оказался напротив юрты. Здесь была совершенно иная картина. Под копытами коня всюду валялся овечий помёт. Ильяс вначале обрадовался, что наконец-то вышел на след своих исчезнувших животных. Но спустя минуту, другую приуныл, овечий помёт был не свежим. Животные здесь были вчера, сразу после того, как сбежали из отары. Чабан пришёл к такому выводу, когда обратил внимание на то, что испражнения животных сильно раздроблены каплями дождя. Мужчина не рассчитывал, что овцы уйдут ещё ниже, и поэтому решил возвратиться в лес. Он снова поднимался в сторону ельника и оживился, что нашёл способ, при помощи которого можно обнаружить животных. Но не долго чабан наслаждался приподнятым настроением.   
 
   
   Он снова упал духом, когда обратил внимание на то, что юрта, которая хорошо просматривалась с горы, исчезла в клубах тумана. Неужели снова хлынет ливень и опять сойдёт селевой поток… Обычно плохая погода не страшила чабана. Вот и сейчас, несмотря на то, что промокла рубашка, и брюки от влаги буквально прилипали к ногам, Ильяс не унывал. Всё происходящее с ним он воспринимал как должное. Мужчина боялся лишь того, что снова обрушится ливень и где-нибудь в горах сойдёт оползень, который может стать причиной очередного селевого потока. В этом случае возникнет ещё одна проблема. Необходимо будет не только самому перебираться через затопленный лог, но и найти способ, чтобы переправить коня на пастбище. А овцы найдутся… Куда им деваться… Утешая себя этим, чабан вместе с тем беспокоился. Он с трудом представлял себе, что сможет переправить коня на пастбище через лог, если по нему снова сойдёт селевой поток. Нет, надо спешить. Нельзя расслабляться. Чабан тронул коня каблуками сапог под бока и отправился дальше. Перед нашим героем открывалась почти та же самая картина. Под ногами коня была такая же мелкая трава, как возле юрты, а вокруг высились тянь-шаньские ели.
   
   Пересекая лес и петляя между кустами можжевельника, Ильяс вслушивался в безмолвие леса. Его настораживала и пугала, царящая вокруг тишина. Он раньше не придавал значения тому, что в этом захолустном и довольно-таки диком уголке природы бывает такая необыкновенная тишина. Мы уже говорили, что чабан много лет подряд находился на горном пастбище. Однажды он с женой и сынишкой отправился за дикой малиной, которая поспевает здесь лишь в конце лета или начале осени. Они долго петляли поблизости с ёлками, прежде чем наполнили свои крохотные корзинки ягодами. Во время передышек чабан и его близкие обращали внимание на то, что тут же над их головами появлялись сороки. Эти беспокойные птицы без конца верещали, перепрыгивая с дерева на дерево. Обращая внимание на это, Ильяс пришёл к выводу, что если где-то рядом беспокоятся эти неугомонные птицы, то с вами по соседству находятся либо люди, либо животные. Он нередко наблюдал за тем, что если над макушкой ёлки кричали сороки, то тут же из-под неё появлялся дикий козёл или стая птиц. При помощи этих неугомонных белобоких птиц Ильясу иногда удавалось отыскивать овец. Сороки нередко верещали именно там, где паслись животные, отбившиеся от стада. Это происходило в
любую погоду. Вот и сейчас чабан постоянно вслушивался в тишину леса, но ни сороки, ни что-то другое не подсказывало ему то, что где-то рядом находятся овцы.
 
   Раньше Ильяс с трудом поверил бы в то, что ему придётся бродить по этим крутым косогорам со столь необычной целью. Разыскивая животных, он и раньше нередко попадал в более сложные ситуации. Однажды весной он потерял овец прямо возле своего посёлка. Как-то в середине марта наступила сильная оттепель. На некоторых солнцепёках земля, оттаявшая от снега ещё в конце февраля, обильно зеленела молоденькой травой. Чабан выгнал своих овец за пределы своего приусадебного участка. Животные почти до полудня щипали траву, и ничего не предвещало беды. Но вдруг поднялся сильный ветер, со стороны посёлка, в котором жил Ильяс налетел туман, а вслед за этим поднялась пурга. Ветер едва не сбивал с ног. Овцы жались друг к другу, а снег мёл, как в январе. Туман застелил окрестности, и даже по солнцу было трудно ориентироваться. Его ярко-белая точка едва не тонула в свинцово-серых облаках, застилавших небо. Ильяс долго блуждал возле своего посёлка, прежде чем вернулся с овцами домой.

   Конечно, если человек привыкает к горам, то в них проще ориентироваться, чем в степи. Сообразить, казалось бы, проще простого. Например, если ты ушёл от своей юрты вверх по косогору, то возвращаться к ней нужно, передвигаясь вниз. Чабан с молодых лет зарубил себе это неписанное правило, как в народе говорят, «на носу». И всё-таки он боялся заблудиться. Мужчина опять забеспокоился, когда клубы тумана, заволакивающие пастбище, юрту и загон с овцами, хлынули по косогорам, на которых высились тянь-шаньские ели. Он то подгонял коня, то останавливал его, и снова прислушивался к безмолвному лесу. А гнедой жеребец то выносил его на невысокий хребет, то опускал в небольшое ущелье. Перевалив три или четыре хребта, Ильяс остановил коня, давая ему перевести дыхание. Он чувствовал, как у жеребца подрагивают мышцы ног и живота, но конь, отдохнувший за ночь, вёл себя, в общем-то, покорно. За то Табун никак не мог угомониться. Он то забегал вперёд чабана, то отставал,  то принимался лаять в сторону нижней части косогора.
   
   В какой-то момент чабан призвал кобеля к порядку, прислушался к безмолвному лесу и … Опять никаких результатов. Вокруг - ни звука. Овцы, как будто канули в воду. Нет, нет, нет, чабан не
допускал мысли о том, что овцы исчезли навсегда, и не прекращал поиски. Наступали минуты, когда Идьяс, пытаясь отвлечься от грустных мыслей, вспоминал прошлое. Так, вспоминая о былом, мужчина спустился ещё в один лог, и обнаружил на земле ствол полусопревшей тянь-шаньской ели. Она лежала макушкой вниз по ходу ущелья. Ветки на стволе давно сопрели, но за то вокруг погибшей лесной красавицы выросло множество лоз дикой малины. Здесь были как молодая поросль, так и прошлогодние лозы, на которых ягоды едва достигли размера спичечной головки, несмотря на то, что стояла вторая половина лета. Где-то в низовьях малина давно отошла, а здесь, высоко в горах, ещё и спеть не начинала. В районе пастбища она созревает в конце августа или в начале сентября. Вот тогда-то можно будет пройтись по этому лесу не только ради спортивного интереса, думалось в те минуты Ильясу. Он надеялся, что сходит за малиной в этот лес вместе с женой и сынишкой, а зимой, как обычно, на его столе будет малиновое варенье…  Не мешало бы и сейчас ложечку проглотить… Вкусно… Ароматно…

 
   От воспоминаний о малиновом варенье началось обильное слюноотделение во рту, и заурчало в желудке. Он со вчерашнего дня ничего не ел. Но голод почему-то не одолевал его. Всякое воспоминание о пище и отдыхе тут же исчезало, едва перед глазами вставали образы исчезнувших овец…  Но где они могут быть, беспокоился Ильяс. С того времени, как он отправился на поиски овец, прошло с полчаса, а ему казалось, что прошла целая вечность… Не зря говорят, что хуже всего ждать и догонять. Чабан снова и снова убеждался, что народная мудрость права. Наступали моменты, когда ему просто мерещилось, что за кустами и деревьями мелькают спины овец. Но когда он подъезжал к этим деревьям и кустарникам, то убеждался, что овец рядом с ними нет. Обманчивое видение иногда мешало мыслить и принимать правильное решение.
 
    Лес по-прежнему был окутан туманом. Окрестности просматривались только на сотню-полторы сотни шагов. По мере того, как Ильяс всё больше и больше углублялся в лес, видимость, по его представлениям, ухудшалась. Только бы не сломаться, только бы обнаружить овец. Эта заветная цель постоянно преследовала чабана. Мысли волей-неволей сосредоточивались на одном и том же. Но, ему внезапно пришлось остановиться оттого, что не давало покоя. Ильяс обратил внимание, что на правом рукаве плаща появились свежие капли дождя. Погода снова закапризничала. Небо, затянутое непроглядной туманной пеленой, опять расщедрилось на осадки…  И когда всему этому будет конец…  Или снова придётся мокнуть… Это же сколько надо терпения и выносливости…  И зачем вчера вечером отпустил коня раньше времени… Для чего, спрашивается, овец к реке отпустил…

   Они ведь в общем-то пить не хотели… Нет, довольно жалеть этого жеребца и кобылу. На то они и кони, чтобы на них ездили. В конце концов, зачем взял с собой два коня. А для того, чтобы на одном ездить, а другой в это время пусть отдыхает…  Сколько раз чабан пытался поступать так, как пробовал сейчас себе внушать. Но всякий раз, когда появлялась возможность обойтись без коня, он отпускал его. Такая практика ухода за животными давала, по представлениям Ильяса, свои результаты. Кони успевали хорошо отдохнуть, и в любую минуту были готовы к большому переходу отары, выручая хозяина в трудной ситуации. Но вчера, похоже, был не тот случай, когда надо было отказаться от услуг того же гнедого жеребца…  Чабан и клял себя, и корил уже в который раз, но что было-то было…  Теперь ничего не изменишь.
 
    Слякоть, сырость, грязь, то прекращающийся, то начинающийся дождь,- всё это однообразие, словно, усыпляло сознание  и притупляло чувствительность. Ильяс ловил себя на мысли, что какое-то безразличие одолевает его. Наступали моменты, когда хотелось на всё махнуть рукой и вернуться в юрту. Но вместе с тем что-то останавливало от этого опрометчивого шага. Нет, он должен, он просто обязан найти исчезнувших овец. Сил и уверенности, наверное, прибавлялось, когда он обращал внимание, что погода ещё больше испортится. Всё говорило только об ухудшении погоды - и моросящий дождь, и туман, и холодный ветер, которым тянуло вверх по ущельям. А, может быть, чабану просто мерещилась непогода. Ведь ветер, дующий со степей, обычно приносит в горы тепло. Но сегодня, по мнению чабана, всё было наоборот. Неужели Ильяс воспринимает окружающий мир не так, как раньше…  А может быть и в нижней части гор воздух настолько остыл от обильных дождей, что в горы он, кроме тумана
и дождя, больше ничего не приносит. В голову лезло только плохое. А что хорошего может прийти на ум в его положении.
Передние ноги коня, несмотря на хорошие подковы, вдруг разъехались в стороны, и жеребец напрягся всем телом, оседая на задние ноги. Чтобы не упасть вместе с конём, Ильяс потянул уздечку на себя, а затем правый гуж вожжей потянул на себя сильнее левого.
   
  Конь вначале остановился, но потом, повинуясь хозяину, взял чуть вправо и прекратил спускаться по косогору. Когда жеребец успокоился, мужчина прислушался. Тишина… И ничего, кроме неё… Лишь макушки дикой рябины, которая то здесь, то там появлялась между ёлок, раскачивало от внезапно нахлынувшего ветра. Конь неожиданно дрогнул ушами, а пёс, сидя на задних лапах впереди чабана на мокрой траве, вдруг повёл мордой в сторону нижней части ущелья. Затем он довольно-таки громко тявкнул несколько раз, и повернулся в сторону хозяина. Молчание пса насторожило Ильяса. Он тоже стал вслушиваться в тишину. И вдруг ему не то показалось, не то померещилось, что откуда-то из нижней части ущелья донеслось едва уловимое для слуха блеяние овец. Вот они… Да… Да… Они там… Эх, вы, мои беглецы… Ильяс верил и не верил своему слуху. Но теперь почему-то больше доверял не глазам и ушам, а своей интуиции, которая редко подводила его. Метрах в тридцати от мужчины высилась могучая тянь-шаньская ель. Её нижние ветки свисали почти до самой земли.

    Что-то звало и подсказывало, что надо обязательно побывать под кроной этого дерева. Ильяс подъехал поближе, сошёл на землю и отправился под ёлку. Здесь лесная подстилка была всюду усыпана свежим овечьим помётом. Чабан услышал своё учащённое сердцебиение, и ощутил, как в такт ему запульсировала вена на правом виске. Порывы нахлынувшего ветра снова и снова доносили блеяние овец… Они… Они… Точно… Это мои овцы, обрадовался мужчина. Угораздило же их занести в эту глухомань. Здесь ведь даже негде напиться. По небольшим ущельям, которые преодолел Ильяс, ни одного родника… Да овцы, по понятиям чабана, в настоящее время и не нуждались в воде. Её хватало в виде росы на траве. Мы уже об этом говорили. Но тогда что их занесло в такую глухомань… Свежая и сочная трава… Но чем она хуже на пастбище…  Нет, скорее всего, человеку ни за что не понять, почему овцы отбиваются от отары.

   Ильяс вышел из-под ёлки, сел в седло и направил коня вниз. Он оживился, когда спустился по косогору ещё на сотню, другую метров, и увидел, что возле кустов дикой рябины пасутся овцы.  Нет, надо же, а… Для чего ушли в такую даль… И чего им на пастбище не хватало… Чабан задавал себе одни и те же вопросы. Ильяс почувствовал себя уже не жалким просителем, что он готов на всё лишь бы овцы нашлись, а хозяином положения. Объехав раскидистые ветки рябины, чабан едва не вплотную подобрался к животным. Они бродили рядом с кустами рябины и смачно щипали траву.
   
   - Табун, ату их, ату!- кричал чабан. Пёс в тот же миг быстро пустился вниз. Виляя между ёлок, он принялся за своё привычное дело. Кобель старался собрать овец где-нибудь в одном месте. Чабан тоже не оставался в стороне. Он направил коня правее, проехал пару десятков метров и решил спуститься вниз по косогору. Где-то в нижней части ущелья раздался громкий лай Табуна. Чабан был уверен, что кобель спустился в самую нижнюю часть косогора и уже едва не наполовину обогнул ту площадь, по которой паслись овцы. Пёс без конца лаял в сторону непослушных животных, и они, подчиняясь собаке, послушно шли навстречу Ильясу. Это и радовало мужчину, и вместе с тем угнетало, потому что ветер усиливался, а капли дождя всё сильнее и сильнее ударяли в лицо. Чабан, несмотря на то, что доверял кобелю, всё-таки решил спуститься в нижнюю часть косогора, откуда доносился лай его верного помощника. Он знал, он верил, что Табун постарается не оставить в этой глухомани ни одной овцы, но всё-таки… Животное есть животное… Вдруг что-то не доглядит.
 
   Ильяс решил вслед за Табуном проехать по периметру того места, по которому разбрелись овцы.  Иногда чабану казалось, что раньше ему не приходилось насиловать коня так, как в эти минуты. Гнедой то скатывался, почти падая на передние ноги, то, опускаясь на задние, едва не скользил крупом по мокрой траве. Ильяс мысленно жалел и поддерживал своего верного помощника. В его голове было только одно, выручай и вынеси. Он просил об этом и коня, и не прекращал молиться, вскидывая голову к небесам, и всевышний, наверное, услышал человека. Чабан добился того, чего хотел. Он всё-таки спустился в ту нижнюю часть косогора, куда, по его представлениям, могли уйти овцы. Но ни одного животного здесь не обнаружил. Молодец, Табун. Всех собрал до одного, ликовал Ильяс и принялся подниматься вверх. Жеребец теперь шёл с большей уверенностью, несмотря на то, что ему приходилось не спускаться, а идти на подъём. Ильяс опять почувствовал, как стучит в висках и учащается сердцебиение. Но это состояние охватывало человека не оттого, что проблема, наконец, решена. Он понимал, что предстоит сделать ещё немало, прежде чем непослушные овцы окажутся на месте. Но всё же то главное, к чему стремился чабан, было сделано. Он нашёл овец.
 
    Ветер то затихал, то усиливался. Капли непрекращающегося дождя уже хлестали в спину, а не в лицо. Петляя между ёлками, чабан следил за тем, чтобы овцы все до единой поднимались вверх по косогору. Лай кобеля доносился то справа, то слева от чабана.
    
 
   -Табун, так их, так !- кричал чабан вслед за тем, как впереди него появлялись овцы, которых кобель выгонял из-под ёлок. Видя, что Табун служит старательно, чабан радовался, вчерашние грехи несчастный отрабатывает. И тут же задавался вопросом, а какой, собственно говоря, у него грех передо мной? Тот, что овцы вчера сбежали. Ну, давай всё теперь валить на кобеля, на коня, на погоду, на селевой поток. Ильяс всё больше и больше приходил к выводу, что сам во всём виноват. И в том, что вовремя не переобулся, и в том, что не воспользовался услугами своего коня, и в том, что вовремя не закрыл животных в загон. И на самом деле… Для чего я взялся пасти овец после того, как мои помощники уехали. Надо было сразу овец в загон закрывать… И точка… Ведь ясно же было, что погода испортится… Нет же… Надо было убедиться, что возникнут проблемы… И вот, пожалуйста… Чабан решил больше не рисковать животными, как это он сделал вчера. В эти минуты он обратил внимание на то, что овцы, идущие впереди своих собратьев, достигли того места, где всех животных надо поворачивать вправо…   Да, да, именно здесь надо разворачивать овец. Вон та самая ель со сломанной макушкой, возле которой я поворачивал вниз, когда забеспокоился Табун, и я услышал где-то внизу блеяние исчезнувших овец.

     Ильяс направил коня влево, обогнал животных, поднимающихся вверх, и через пару минут животные шли уже не вверх по косогору, а брели на запад, в ту сторону, где находилась юрта.  Ильяс не хотел, чтобы в это непогожее утро у него возникали новые проблемы с животными. Ухаживая за животными, можно сказать, всю жизнь, чабан частенько угадывал, когда могут возникнуть проблемы, и пытался их предотвратить. Правда, интуиция иногда подводила Ильяса. Например, вчера вечером наш герой не смог предположить, что из-за какого-то незначительного упущения ему придётся лихорадочно работать лопатой и дважды мотаться по лесу в поисках овец. Сейчас он тоже боялся, чтобы животные не разбежались. Поэтому внимательно сопровождал своих подопечных.
    Они послушно шли всё дальше и дальше на запад, то, спускаясь в лог, то выбирались из него по крутому косогору, и выходили на очередной хребёт. Незадолго до того, как Ильясу оставалось преодолеть всего два небольших лога, снова налетел шквал сильного ветра. Вслед за этим повторилось то же самое, что произошло вчера вечером, когда чабан вошёл в юрту, чтобы переодеться. Где-то в стороне от него вначале что-то сильно хрустнуло, потом что-то громко затрещало и, наконец, раздался сильный удар чего-то тяжёлого о землю. Чабан вздрогнул всем телом оттого, что не ожидал этого громкого звука. Животные тоже отреагировали на этот неожиданный грохот. Табун принялся лаять, конь с усилием дёрнул головой, едва не вырывая из рук мужчины уздечку, а овцы бросились бежать в разные стороны. Ильяс предполагал, что произошло. По его представлениям где-то недалеко от юрты рухнула макушка ёлки. Именно макушку оторвало от ствола, а не целое дерево упало, уверял себя чабан. Неспроста окрестности наполнились звуком, напоминающим о том, что сломалась древесина. Вот бы видеть всё это, машинально подумал Ильяс. Да, он втайне мечтал увидеть, как падают ёлки и ломаются их макушки, не выдерживая натиска стихии. Но потом вдруг отметал эту мысль, считая, что уж пусть лучше растут лесные красавицы и радуют глаз всех тех, кто поднимается в горы.
 
    Кобель, оживлённый весьма неожиданным громким эхом ломающейся древесины, быстро забегал то с одной стороны передвигающихся впереди хозяина овец, то с другой, и чабану оставалось лишь не упустить из вида самых непослушных. Объезжая невысокие ёлки и проезжая под кронами больших лесных красавиц, Ильяс пытался делать всё, чтобы ни одна овца не осталась в этой глухомани. Животные, подгоняемые чабаном и
собакой, послушно шли в сторону пастбища. Мужчина помаленьку приходил в себя и пристально смотрел по сторонам. Метрах в тридцати от него, чуть ниже того места, где сейчас шли овцы, было огромное поваленное дерево. За многие годы и кора, и ветки у ёлки давно сопрели, а ствол покрылся мхом. Толщина ствола у основания поваленного дерева была около одного метра. А расстояние от макушки до корня составляло около тридцати метров. Таких ёлок, уничтоженных стихией в горах Заилийского Алатау, Ильясу приходилось видеть немало. Вспоминая о них, наш герой постоянно размышлял о той несправедливости, которая не даёт покоя каждому человеку.
    Он вспоминал то время, когда был мальчишкой. В те далёкие годы Ильяс жил в небольшом степном посёлке, где, кроме высоких карагачей да саксаула, ничего не росло. Когда с дровами возникали проблемы, он вместе с отцом и старшим братом частенько бродил по кустам, вдоль берега небольшой степной реки, собирая хворост и высохший саксаул. А здесь, в горах, много дров, и они никому не нужны. Попробуй, доберись в эту глухомань за дровами, думалось в те минуты Ильясу. От этих поваленных ёлок, находящихся недалеко от горного пастбища, для чабана проку не было почти никакого. Польза была лишь в том, что вокруг поваленных ёлок с годами вырастает много дикой малины. Вот и возле той ёлки, мимо которой сейчас проезжал Ильяс, росла молодая поросль и прошлогодние лозы малины. Чабан нередко вспоминал, как пару лет назад он вместе с женой и сынишкой отправился в лес за ягодами, и они не вернулись с пустыми руками.
 
    Воспоминания о близких людях бередили душу и отвлекали от тех проблем, которые свалились на чабана вчера и сегодня. Но как бы далеко не находился Ильяс от своих родных, он чувствовал их внимание, любовь и поддержку. Это придавало сил и уверенности. Вот бы только выдержки хватило, и природа была бы не такой жестокой по отношению к нему. Но какие бы мысли и чувства не бередили бы душу нашего героя, он всё больше и больше приближался к месту своего обитания. Овцы, наконец, выбрались из последнего лога, а потом он вместе с ними поднялся на тот хребёт, с которого в ясную погоду хорошо просматривалась юрта. Но так было в хорошую погоду.

   Сегодня Ильяс ориентировался по ёлкам чисто интуитивно – всё вокруг было затянуто туманной пеленой. Окрестности просматривалась лишь на несколько десятков шагов. Но и этого было достаточно, чтобы не упустить ни одного животного. Подъезжая к руслу реки всё ближе и ближе, чабан видел, как овцы начали спускаться к воде по той тропе, которую он сегодня утром отвоевал у правого берега. После этого они смело вышли на каменистое дно, где речка разделялась на множество ручейков. В эти минуты Ильяс уже не торопил ни себя, ни овец. До юрты оставалось каких-то три или четыре сотни метров. И эта близость живого очага прибавляла сил и уверенности.
 
   Ильяс не торопил овец. Но животные вчера его проучили, и чабан не позволял им долго задерживаться в русле. Мужчина не давал овцам расслабиться у воды, и старался как можно быстрее переправить их на горное пастбище. Тесня друг друга, овцы выбирались на край пастбища из русла реки по той дорожке, которую он старательно сделал сегодня утром при помощи ломика и лопаты.
   
   -Ну, пошли, пошли… Я вам… Хватит, вы меня вчера научили… Напоил я вас вчера… Хватит… Разрешил повольничать… Довольно!- кричал без конца Ильяс. Он строжился до тех пор, пока последняя овца не выбралась из русла реки. После этого чабан делал всё, чтобы животные шли к месту своего обитания подальше от берега реки. Вернее, не от берега, а от края обрыва, образовавшегося за счёт того, что минувшей ночью сошёл сильный селевой поток. Теряясь в тумане, животные покорялись человеку и шли в том направлении, куда их направлял Ильяс. Видя, что животные послушны, чем когда бы то ни было, чабан был  ими доволен. Нет, не правы те, кто считает, что власть портит человека. Может быть это действительно так. Только не в моей ситуации, считал мужчина. Нет, я уж, пожалуй, больше не оставлю овец на произвол судьбы, как вчера на водопое…  Хватит расхлябанности… Теперь-то я им не позволю бродить по реке столько, сколько захочется…  Но едва Ильяс подумал об этом, как что-то огромное и беспощадное сжало его крохотное существо…

   Господи, о чём это я, взмолился чабан. Сам себя по живому режу.  Они-то здесь, при чём…  Бараны есть бараны.  Не досмотрел, вот они и разбежались. Это меня надо сечь, меня…  Кнутом да вдоль спины…  Им-то что…  Лишь бы вырваться на свободу…  Нет, что
стоило мне вчера вместо того, чтобы рот раскрывать, быть внимательнее.  А при чём тут животные…  Он снова упрекал то  себя, то овец, то эту разбушевавшуюся стихию.  Но потом приходил к выводу, что надо самому быть внимательнее.  Не стоит лишний раз расслабляться.  Но о чём бы в эти минуты не думал чабан, он отдавал себе отчёт в том, что даже если с сегодняшнего дня установится хорошая погода, то перед ним встанет ещё одна проблема. Волей-неволей придётся кочевать вместе с отарой и своими пожитками на новое место...  Ведь край оврага сильно размыло и животным просто негде будет спуститься на водопой к реке, как это они могли сделать раньше.
   
   Ильяс понимал, что за счёт того узкого прохода, который он сделал сегодня к реке, всю отару не напоишь. Но где выбрать место, чтобы установить юрту и сделать новый загон для животных, ломал голову наш герой. Он пытался вспомнить русло реки в её верхней части и терялся…  Интересно, в каком именно месте зародился сель? Какое расстояние до его исходной точки?  Может, два километра вверх по течению, может, три?   И крутые ли там берега?  И нет ли обрывов?  Ильяс напрягал память и приходил к выводу, что непросто ему будет теперь выпасать овец в районе этого пастбища. Да, да, возможно юрту придётся устанавливать в верхней части реки, где она зарождается за счёт того, что несколько родников стекаются вместе. Но ведь это место находится километрах в пяти от юрты, и оно не самое подходящее для стоянки…  Там река выходит из ущелья с отвесными берегами, а рядом скалы…  Ему не хотелось находиться по соседству с рысями и снежными барсами…  Нет, это не выход…  Скорее бы погода наладилась…  Скорее бы жена и сынишка пришли…

    Ильяс надеялся, что они вернутся из посёлка не сегодня, так завтра. С их помощью он рассчитывал решить свою проблему. В первую очередь чабан хотел отправить сынишку обратно в посёлок, чтобы он рассказал местным жителям о том, что произошло в районе горного пастбища. Может, мужики соберутся и сделают хорошую дорогу к речке, по которой овцы смогут спускаться на водопой. А может его односельчане поставят вопрос о том, чтобы вообще отказаться от этого пастбища. А может местные жители захотят, чтобы Ильяс перекочевал со своей отарой за хребет, окаймляющий джайляу с южной стороны…  За ним тоже привольное пастбище, но и там речка…  А вдруг и по ней сель сошёл…  Ильяс неплохо знал свои горы. От его стоянки горная долина на семь или восемь километров простиралась к западной части гор. За противоположной частью джайляу тоже протекала речка. Интересно, а по ней прошёл селевой поток или нет.   
   
   Чабан не хотел этого допускать, но считал, что это вполне возможно.  Ведь вдоль реки крутые берега и возможно, что по ним сошли оползни.  Нет, что ж это я преждевременно голову себе забиваю всякими проблемами.  Решить бы сегодняшние…  Мне бы благополучно пригнать своих непослушных овец к юрте да закрыть их в загон…  После этого надо немного передохнуть, а потом, несмотря на непогоду, всё-таки придётся выпустить всю отару, чтобы животные хоть немного подкрепились. Ильяса сейчас больше беспокоило не то, что овцы проголодались. Возникала ещё одна проблема.  Несмотря на дождливую погоду, животные  нуждаются в воде. Но теперь их, как прежде не напоишь. К речке не просто подойти. И сколько всё это будет продолжаться, ещё не известно. Он не рисковал отправлять всех овец на водопой по той тропе, которую ему удалось сегодня сделать к реке при помощи ломика и лопаты. Но вместе с тем мужчина был уверен, что если овцы будут пастись, то они утолят жажду. Потому что вода после обильных дождей всё равно влажная.

     Клубы тумана с новой силой хлынули навстречу Ильясу. За каких-то три или четыре минуты всё вокруг заволокло так, что окрестности просматривались не больше, чем на тридцать или сорок шагов. Чабан делал всё, чтобы овцы близко не подходили к обрыву. Мужчина не беспокоился за кобылу с жеребёнком, и считал, что они в пропасть не угодят. Кони привыкли самостоятельно бродить в окрестностях пастбища, и с ними ничего страшного не происходило. В прошлом году гнедой жеребец и кобыла много раз паслись в тех ёлках, в которые сегодня убежали овцы. И с конями ничего особенного не происходило. А вот если овец оставить без присмотра, то они могут и со скалы упасть, и в пропасть свалиться. Ах, эти овцы…  Чабану приходилось слышать, что если одного барана сбросить со скалы, то все остальные могут за ним броситься. Но  с овцами из его отары, слава богу, пока ничего подобного не случалось. И мало ли о чём могут рассказать другие… 
 
    Когда до юрты оставалось около сотни шагов, клубы тумана неожиданно раздвинулись. В этом пространстве, находящемся возле юрты, чабан увидел не три десятка, а сотню, может быть, даже две сотни овец…  Бред какой-то, испугался чабан. Откуда их столько?  Ведь вчера сбежало только три с половиной десятка. Но в какую бы сторону Ильяс не сворачивал, он в тумане обнаруживал всё новых и новых овец. Да, вначале мужчине казалось, что он бредит. Потом ему подумалось, что он вертится вокруг своих беглецов на одном и том же месте. Но когда клубы тумана снова раздвинулись перед Ильясом, он понял, что всё, что с ним сейчас происходит, вовсе не сон и не бред. Рядом с ним действительно бродило около двух сотен овец. Да, да, именно такое количество овец, по представлениям чабана, выхватывали его глаза из туманной пелены. Ильяс не допускал, что на пастбище в эту непогоду мог появиться другой чабан со своей отарой. Это всё мои овцы, стучало сердце нашего героя. Это вся моя отара разбежалась. Но почему?  От одной мысли об этом сердце ёкнуло. Как быть, что делать и что произошло.  Почему овцы вышли из загона?  Кто их выпустил?  Да, он боялся, что ночью овцы разобьют изгородь и разбегутся, испугавшись того, как гремят камни, летящие по ущелью вслед селевому потоку. Но что сейчас могло произойти?

   Ильяс подумал, что дождевой водой могло подмыть те столбы, на которых закреплялись деревянные жерди, и изгородь загона упала. Он верил в это и не верил. Однако мужчина первым делом направился именно туда, где, по его понятиям, изгородь была не в порядке. Чабан не сразу понял, что произошло, потому что окрестности были затянуты туманом. Ильяс осмотрел почти всю изгородь вокруг загона, добрался до юрты, и настроение вовсе упало. Перед его глазами была такая картина, которую он рассчитывал увидеть меньше всего. Мы уже рассказывали, что рядом с загоном находилось несколько небольших тянь-шаньских елей и одна огромная ель с двумя макушками. Во время урагана, который поднялся тогда, когда чабан возвращал беглецов в отару, мощными потоками воздуха сорвало одну макушку и бросило её на изгородь. В результате этого жерди, которые удерживали животных в загоне, оборвались и упали на землю. С одной стороны от обломанной макушки лежало сразу пять столбов с закреплёнными на них жердями, а с другой стороны сразу шесть.
 
   С обеих сторон по три пролёта изгороди были плотно прижаты к земле. По этой причине вместо изгороди образовалось довольно-таки широкое пространство, через которое овцы вышли из загона. Неприятности ожидали Ильяса вовсе не те, которых он ожидал. Теперь-то он понял, почему возник хруст ломающегося дерева, который он слышал ещё на горе, когда пытался вернуть сбежавших овец на пастбище. В то время шквалом ветра сломало одну из макушек ёлки. В голове мужчины возникла та же самая нелепая мысль. Он никогда не видел, как падают ёлки. Посмотреть бы.  Глупо…  Нелепо…  Он тут же отмёл эту мысль. Но как быть?  Что делать?   Он считал, что новая проблема, свалившаяся на него, разрешима. Вот бы дождь только прекратился. Но погода не хотела щадить чабана. Ильяс обратил внимание, что на рукавах плаща снова возникли следы от капель дождя.
 
    Ильяс тронул коня каблуками сапог под бока и тот понёс его к обрыву. Он ехал к тому месту, где вчера решил овец напоить. В эту сторону пастбища всё больше и больше разбредались овцы.
 
    -Пошли, пошли ! Фьють! Фьють! Фьють! – кричал чабан. Он взмахивал ручкой кнута, а затем резко опускал её. В результате этого длинная гужевая бечева резко поднималась, пролетала по воздуху извивающейся змеёй и опускалась вниз. Табун, тряся промокшей шерстью, бежал вровень с конём чабана. Видя, что собака принялась верно, служить, Ильяс одобрил её самостоятельность.

     -Молодец, Табун, молодец! Так их, так! Фьють! Фьють! Фьють! – свистел чабан, подгоняя коня тем, что многократно трогал его каблуками сапог под бока. Он знал, что стремена в это время не причиняют боли его верному помощнику, а лишь дают ему понять, что он вместе с хозяином сейчас делает доброе дело. Ильяс промчался около сотни метров вдоль края обрыва, образовавшегося минувшей ночью за счёт того, что сошёл селевой поток. В результате этого овцы убежали от края пропасти на полсотни шагов. После этого он повернул обратно, и делал всё, чтобы животные ушли на пастбище как можно дальше от обрыва. Туман по-прежнему заволакивал окрестности. Вначале из поля зрения чабана исчезла юрта, а потом и загон. Ильяс посчитал, что он обезопасил овец от того, чтобы они не упали в обрыв. Мужчина
больше не расслаблялся, давая понять овцам, что с ними больше никто церемониться не будет. На пастбище постоянно звучал грубый и настойчивый голос чабана, и по округе разносились звуки взвивающейся плети да лай кобеля.

  Ильясу приходилось в разных условиях ухаживать за животными. Для него не составляло труда переправить отару с одного места на другое в такую же погоду как сейчас, когда постоянно шёл дождь и стоял туман. Но в такой чрезвычайной ситуации, какая возникла минувшей ночью и сегодняшним утром, мужчина работал впервые. Частенько какое-то неведомое чувство подсказывало Ильясу о том, что все овцы на месте. Но сейчас он решил полагаться не на интуицию, а на свои глаза и уши. Чабан по нескольку раз просматривал одно и то же место, затянутое туманом. Он внимательно следил, чтобы ни одна овца не потерялась. Овцы, собранные как можно плотнее друг к другу, покорно шли впереди чабана. В тумане плохо просматривались те животные, которые находились в передней части отары. Из-за плотной белой пелены Ильяс не мог охватить взглядом всех животных, но он чувствовал, что не все овцы были на месте. И если бы сейчас мужчина принялся пересчитывать животных, то голов сто, а, может быть и больше, он бы не досчитал. Такова грустная арифметика. По крайней мере, сейчас не хватает тех овец, которых он с большим трудом вернул с противоположного берега реки. Что ж теперь? Надо хорошенько попотеть, прежде чем жизнь войдёт в нормальную колею. Только бы погода восстановилась.  Это было сейчас самое заветное желание чабана. Мужчина взывал к небесам, но они оставались безмолвны. Природа не очень-то миловала его. Чабан снова потерял счёт времени, но не только времени, но и овцам… 
 
   Оставив животных в паре километров от юрты, Ильяс возвратился к тому месту, где он не так давно переправлял овец-беглецов с противоположного берега оврага. Проехавшись вдоль обрыва, чабан обратил внимание, что ему действительно не удалось собрать  всех овец и угнать в безопасное место. В туманной пелене он то здесь, то там обнаруживал фигуры животных…  Но сколько же их, отбившихся от стада…  Сотня…  Может больше, может меньше… 
 
               
В те минуты, когда Ильяс переправил беглецов через реку, и ехал в сторону юрты, он хотел закрыть овец в загоне и немного
передохнуть. Но теперь ему было не до отдыха. Необходимо было присмотреть и за основным стадом, находящимся на пастбище, и отремонтировать загон и, конечно же, собрать тех овец, которые то здесь, то там бродили вдоль обрыва…  Но с чего начать…  Ильяс почему-то боялся, что овцы опять убегут за речку через тот проход, который он так старательно делал сегодня утром при помощи ломика и лопаты. А, может быть,  часть овец уже сбежали туда, откуда он их сегодня вернул, затратив немало труда и времени. Чабан решил спуститься в речку, выбраться на противоположный косогор и тщательно осмотреть его.

   Много лет подряд Ильяс проводил лето на горном пастбище. В день по несколько раз ему приходилось объезжать горную долину и её окрестности. До недавнего времени ему казалось, что он достаточно хорошо изучил и само пастбище, и лога, и косогоры, и хребты, прилегающие к нему. Но сегодня, столкнувшись лицом к лицу с проблемой, о которой он знал только понаслышке, чабан, честно говоря, растерялся. Наступали моменты, когда он чувствовал себя человеком, заблудившимся в трёх соснах. В те минуты, когда Ильяс угнал овец подальше от юрты, он не знал чем заняться в первую очередь. Ему хотелось всё успеть. С одной стороны он боялся, что овцы разбредутся по пастбищу. С другой стороны необходимо было найти беглецов и, конечно же, отремонтировать загон. Работы, казалось бы, немало. Но необходимо ещё распилить ножовкой макушку ёлки, сломавшую изгородь загона и убрать её к юрте. И дела, казалось бы, пустяковые, которые он мог сделать сам, без помощи посторонних, но проблема в том, что на всё нужно время. Если заняться восстановлением загона, то овцы, отбившиеся от основной отары, уйдут неизвестно куда. А если искать овец, сбежавших за речку, то разбегутся те, которые находятся на пастбище.
 
   По-прежнему моросил дождь. Ильяс боялся, что по руслу реки сойдёт очередной селевой поток. Если овцы сбежали за речку, то их потом трудно будет вернуть…  Сказано-сделано. Ильяс привык придерживаться этого правила. И приучал к этому других. Но сегодня это он мог сказать только себе. Вот и сейчас он себе
постоянно повторял, я здесь нахожусь для того, чтобы овцы были в целости и сохранности. Ильяс решил тщательно прочесать территорию, прилегающую к обрыву, по которой прошёл сель. Он тронул коня каблуками сапог под бока, и тот перешёл с медленного шага на лёгкую рысь. Вначале чабан ехал вдоль обрыва. Но когда юрта скрылась в туманной пелене, чабан снова поторопил коня.

  Жеребец перешёл с быстрой рыси на лёгкий галоп. То, подъезжая к обрыву, то, удаляясь от него, Ильяс пристально осматривал пастбище, прилегающее к руслу реки. Рукотворная спасательная тропа находилась в трёх или четырёх сотнях метров от юрты. Осмотрев половину местности, где, по представлениям чабана могли находиться овцы, Ильяс остался при своих интересах. Но когда он приблизился к своей рукотворной тропе метров на сто-сто пятьдесят, то в туманной пелене стала появляться то одна фигура потерявшейся овцы, то другая. Чабан не торопился собирать животных и гнать в сторону юрты. Ильясу вначале хотелось понять, сколько овец находилось на окраине горного пастбища, и сколько могло перебраться за речку. Шестое чувство подсказывало, что какая-то часть овец находилась за речкой, и, если, не дай бог, в ближайшее время сойдёт сель, то он снова столкнётся с той же проблемой, которая возникла вчера. То есть, возможно, придётся ломиком и лопатой скапывать обрушенные селем берега, делая с обеих сторон от юрты спуск к реке. После этого необходимо будет искать овец среди ёлок, и возвращать их обратно. Сами события, развивающиеся независимо от воли Ильяса, подсказывали, что надо понять, сколько потерявшихся овец находится на окраине пастбища. После этого необходимо предположить, сколько животных могло убежать на противоположный берег, и только после этого можно отправляться на поиски беглецов.

    Ильяс долго петлял в тумане вдоль берега реки, превратившегося в обрыв. То там, то здесь перед его глазами в тумане появлялись фигуры овец. Всего он насчитал около сотни животных. После этого он поднялся выше той территории, на которой, по его представлениям могли находиться овцы. Затем объехал эту территорию с западной стороны, и снова подобрался к пропасти чуть выше своей юрты. Нет, не ошибся Ильяс. На окраине пастбища находилось около полсотни овец. Следовательно, столько же могло перебраться за противоположный берег. Волей-неволей
придётся его осмотреть. Эх, лишь бы снова сель не сошёл и ливень не начался…  Уверенность в себе и отчаяние боролись в эти минуты в душе нашего героя… 
 
  Чабан долго бродил вдоль края обрыва. Он то поднимался вдоль его, то спускался обратно. Глаза чабана обнаруживали в тумане то одну фигуру овцы, то другую…  Ильяс отчаянно взмахивал кнутом и животные с неохотой, как ему казалось, брели в ту сторону, где находилась юрта. Табун старался не отставать от своего хозяина. Кобель норовил бежать впереди чабана и гнал навстречу хозяина потерявшихся овец. Он то лаял на них, то легонько хватал животных пастью за бедро или за ногу.
  - Так их, так! – подбадривал пса Ильяс,- будут знать, как бегать куда попало!

    Табун старался верно, служить, несмотря на то, что он, как и его хозяин, сильно вымок и вымотался за последние сутки. Но выбора не было. Необходимо было трудиться, и трудиться…   Ильяс верил, что этот кошмар, связанный с непогодой, рано или поздно закончится. Но только когда наступит этот долгожданный конец. Сегодня, завтра?  А, может быть, всё это растянется ещё на несколько суток. Что тогда. Ильяс теперь жалел только об одном. Не стоило ему в горах оставаться одному. Надо было с собой хотя бы сынишку оставить. Эх, был бы рядом сынок.  А, может быть, бог специально послал чабану это испытание, чтобы на его примере научить других, что не стоит быть очень самоуверенным. Ну, что теперь гадать.   Невозможно всё предусмотреть. Чабан хорошо понимал, что ту кашу, которую он вчера заварил, пока придётся расхлёбывать одному.
 
   Овцы шли в сторону юрты с большой неохотой. Они так и норовили то где-нибудь задержаться, то шарахались в сторону, чтобы сбежать на пастбище. Однако Ильяс настаивал на своём. Но потом животные, скорее всего, устали от настойчивости хозяина, и капризничали всё меньше и меньше. Они уже не шли влево, чтобы скрыться в тумане, и сбежать на пастбище. Животные собрались плотно друг к другу и шли впереди чабана. Табуну уже почти не приходилось забегать то вправо, то влево от овец. Чабан пытался пересчитать животных. По его подсчётам их было около пятидесяти. Скорее всего, столько же находится за противоположным берегом. Эх, голова моя, головушка, снова и
снова упрекал себя Ильяс. Он клял себя, непогоду, этот противный, моросящий дождь и всё прочее.  Но, в каком бы настроении он сейчас не находился, дела сдвинулись, как ему казалось, с мёртвой точки.  Вначале среди тумана показался купол юрты и часть изгороди загона. Потом чуть севернее юрты стали просматриваться фигуры кобылы и жеребёнка. Нет, почему одни животные очень покорны, а другие на удивление упрямы и своенравны. Да, всё-таки не зря люди назвали овец баранами.  Ну, кто может быть упрямее…  Упрямый, как баран…  Ильяс пытался рассуждать над тем оскорбительным, на первый взгляд, эпитетом, который в виде ярлыка люди навешали на овцу. Это, в каком-то смысле, отвлекало от постоянного ощущения холода и сырости, но не меняло сути возникшей проблемы…

    Ильяс оставил овец возле юрты и решил отправиться на противоположный берег речки за сбежавшими животными. На этот раз он решил не допускать той оплошности, которую мужчина позволил себе сегодня утром. Лучше ещё раз ломиком и лопатой поработать и уничтожить спуск к реке. После этого не придётся жалеть о том, что овцы сбежали на противоположную часть лога по той тропе, которую он сам для этого приспособил.
 
  Ломик холодил кисти рук, а лопата, время от времени выскальзывала из ладоней. Придерживая инструменты впереди себя на седле, чабан снова почувствовал, что во время дождей на горном пастбище достаточно прохладно. Ильяс отчётливо улавливал, как из ноздрей коня иногда вырываются едва заметные струйки пара.  И это в середине июля…  Чабан не видел в этом ничего удивительного. Здесь, на высоте более двух с половиной тысяч метров над уровнем моря, в середине лета и такое возможно. Он вполне допускал, что на горных вершинах, затянутых сейчас туманом, выпал снег. Ведь их макушки находятся на гораздо большей высоте. Чабану приходилось видеть карту окрестных вершин и хребтов. Перед его глазами пестрели четырёхзначные цифры, вначале которых неизменно стояли четвёрки.  Это со стороны может показаться, что в тех условиях, в которых сегодня находился Ильяс, нет ничего особенного. Подумаешь, появился какой-то чабан на высоте двух с половиной тысяч метров над уровнем моря, улыбнётся кто-нибудь из альпинистов, читая эти строки. Ему бы с автором этих строк на какую-нибудь
вершину в Гималаях подняться…  Да, там, конечно, рассуждать будешь по-другому. Но не следует забывать, что чабан отправился в горы не для того, чтобы устанавливать рекорды восхождения. Он будет два или три месяца жить и работать на этой высоте. И это, в каком-то смысле, тоже рекорд.
 
   Конь больше не скрывал, что ему больше не доставляет удовольствия бродить по этой сырости, слякоти и грязи. Гнедой время от времени капризничал, с усилием взмахивая головой и подбрасывая седока широким крупом. Но Ильяс крепче натягивал уздечку на себя и плотнее прижимал каблуки сапог к бокам своего верного помощника. Оставив ломик и лопату на краю пастбища у спуска к речке, чабан преодолел водное препятствие и выбрался на противоположный берег.

    Вдоль русла речки, там, где мужчина выбрал место для переправы на противоположный берег, узкой полоской тянулась небольшая равнина. Она всюду была устелена слоем глины, гравия и песка, которые принесло селем. То там, то здесь валялись небольшие, величиной с тыкву, камни да коряги всяких деревьев и кустарников. Сквозь туман хорошо просматривались пару стволов небольших тянь-шаньских елей, которые принесло селем откуда-то с верхней части ущелья. Ёлки были небольшими. Длинна стволов составляла не больше дюжины метров, а их диаметр у основания был около тридцати пяти-сорока сантиметров. Ветвей на деревьях почти не было. Стволы бросались в глаза своей едва не отшлифованной поверхностью. Это сколько же силы надо затратить на то, чтобы вывернуть с корнем такие, казалось бы, небольшие деревья, ободрать с них ветки с корой, и унести на определённое расстояние. Жалко, что люди не научились использовать силу стихии. Столько энергии пропадает…

    Ильяс преодолел полосу грязи и щебня, вытянувшуюся вдоль берега, и направил коня в сторону косогора. Учащённо дыша, и время, от времени похрапывая обеими ноздрями, конь послушно взбирался на гору, не скрывая, что очередное путешествие за противоположный берег не доставляет ему удовольствия. Чабан угадывал настроение своего верного помощника и приговаривал:
  -Ничего…  Бог милостив…   Вот соберём всех вместе овец, а потом отпущу тебя, и вдоволь наешься. Отдохнёшь ещё…
 

  Последние слова Ильяса были обращены, скорее всего, не к коню, а к себе. По-прежнему ныла спина от непрерывного нахождения в седле. Эх, погода…  И когда она установится, вздыхал чабан.
 
Возле русла реки росли невысокие тянь-шаньские ели, а чуть выше по косогору, стояли могучие хвойные деревья. Ильяс объехал с десяток огромных зелёных крон, и оказался возле затяжного подъёма, в сотню или полторы сотни метров. На нём не было ни деревьев, ни кустарников. Лишь где-то в конце этого затяжного подъёма, заканчивающегося гребнем хребта, стояли невысокие тянь-шаньские ели.    Ильяс быстро обнаружил беглецов. Овцы не успели далеко убежать. Несмотря на туман, который то расходился, то сгущался перед чабаном, мужчина увидел часть животных, сбежавших из отары. Они паслись у самого гребня хребта. До овец было рукой подать.  Ильяса и его непослушных подопечных разделяли около сотни метров.

 -Вот вы где, мои непослушные!- кричал чабан. В его голосе было и отчаяние, и радость оттого, что, наконец-то, вернёт беглецов на пастбище.   Нет, уж, хватит.  Больше глаз не спущу с отары.
  Овцы, маячившие перед глазами, придавали сил и уверенности в себе. Чабан отправился чуть левее животных, и решил осмотреть всю площадь, которую они занимали. Около десятка самых отчаянных овец находились возле гребня хребта…  Ничего, и до вас доберусь, приговаривал Ильяс, поднимаясь по горе всё выше и выше.

   -Вот я вам покажу!  И, что с вами делать!- приговаривал мужчина.
 
 Чабану много времени приходилось оставаться с отарой наедине. Часами и сутками, днём и ночью, а иногда и неделями Ильяс находился возле отары один, без помощников и членов своей семьи. Всё это время мысли усиленно работали, и он начинал обращаться к животным человеческим голосом, без конца упрекая себя в том, что, может быть, зря это делает. Но снова и снова разговаривал то с овцами, то с конями, то сам с собой…  Потребность в общении не исчезала, и он самым естественным способом выплёскивал скопившиеся эмоции.
  Объехав то место, по которому бродили сбежавшие овцы, Ильяс, наконец-то, выбрался на самую верхнюю точку хребта. На его противоположной стороне росли невысокие тянь-шаньские ели.
               
Хвойные деревья стояли не очень густо, и местность возле них хорошо просматривалась.  Ильяс не обнаружил возле этих ёлок сбежавших овец, и облегчённо вздохнул, оттого что животные не сбежали так далеко. Но что-то внутри чабана заговорило и звало в этот глубокий лог. А вдруг одна или другая овца всё-таки пасётся где-нибудь внизу...   Ильяс хорошо знал, что тот лог, в который он хотел спуститься, соединяется с тем ущельем, где вчера вечером и сегодня ночью сошёл сель...  Интересно, а не по этому ли самому логу сошёл оползень, перегородивший ущелье...  Интересно, как лог выглядит после оползня...
 
   Петляя между ёлок, Ильяс всё ниже и ниже спускался в лог. Дождь не прекращался, а усиливался. Чабан переживал и за себя, и за овец, но больше всего беспокоился о коне. Он понимал, что тому достаётся немало. Но гнедой жеребец не подводил хозяина, наоборот, не скрывал свою силу, выносливость и ловкость. Осторожно переступая копытами, конь всё ниже и ниже спускал своего наездника. Лог до сих пор не просматривался. По представлениям Ильяса до его нижней части оставалось метров шестьдесят или семьдесят. В нормальную погоду чабану на коне ничего не стоило преодолеть это расстояние. Но сейчас, в тумане, когда местность всё хуже и хуже просматривалась, а копыта коня постоянно скользили по раскисшей земле, приходилось волей-неволей осторожничать. Заглядывая то за одну ёлку, то за другую, чабан пытался обнаружить овец. Но ни одного животного, к счастью, здесь не оказалось. Это радовало Ильяса. Он решил побывать в самой нижней части лога. Конь вначале покорно шёл в том направлении, которое ему задавал человек, но потом завертел крупом, вздёрнул головой и отказался идти дальше. Чабан изо всех сил ударил жеребца каблуками сапог под бока. Конь покорился, но не скрывал, что идти тем маршрутом, который ему указали, для него не доставляет удовольствия. Вслед за тем, как конь взялся капризничать, за деревьями что-то ухнуло...  После этого что-то затрещало...  А потом Ильяс отчётливо слышал, как о землю что-то сильно ударило. Вслед за этим раздались звуки, говорящие о том, что где-то рядом камни ударяют друг о друга. Эти удары явно отличались от другого шума. Они раздавались то в верхней части лога, то в нижней, то прямо напротив чабана...  Оползень...  Да, да, только что сошёл оползень, догадался Ильяс. 

  Он, скорее всего, перекроет ущелье, по которому уже дважды сошёл селевой поток. И этот селевой поток, скорее всего, сойдёт в третий раз, подумалось в те минуты чабану. Он понимал, что пора возвращаться. Но эта неугомонная сила влечения...  Эта необъяснимая страсть...  Любопытство...  Он никогда не видел, чтобы на его глазах падали ёлки...  Он никогда не видел, как зарождается сель...  Успею...  Хоть одним глазом посмотрю...  Но к чему этот риск и ради чего...  Чабан понимал, что ему, возможно, придётся оставить овец, сбежавших из отары. Ведь он, скорее всего, не успеет переправить их на пастбище...  Но...  В лог бы посмотреть...  Хоть одним глазком бы увидеть, что там сотворилось...
 
   Где-то внизу, гораздо левее лога, по которому только что сошёл оползень, раздался громкий и протяжный лай...  Служит Табун, стучало в висках у Ильяса. Бедняга пытается чем-то помочь. Пёс, оставшись с основной частью сбежавших овец, не понял, что от него хочет чабан, и не знает, как с овцами поступить...  Куда их гнать...  А, может быть, животных надо просто собрать в одном месте...  Да, будь, что будет, уже не думал, а бурчал себе под нос наш герой.  Он спустился чуть дальше, и выбрался за пределы ёлок. Перед Ильясом была ужасная, но довольно-таки впечатлительная картина. Он увидел, что в логу только что сошёл оползень. В результате этого лог превратился в большой обрыв. Почва, вместе с растущими на ней деревьями, кустарниками и травой напиталась дождевой водой настолько, что не удержалась больше на склоне, и под давлением своего же веса сошла вниз. Перед Ильясом была оголённая от растительности полоса. Её средняя ширина, по мнению нашего героя, в среднем составляла от четырёх до пяти метров. Оголённый обрыв протянулся от основания лога и до своей верхней части метров на пятнадцать.  А где-то внизу, за лёгким занавесом тумана, глаза Ильяса нашарили только что образовавшуюся плотину из дёрна, камней и глины, которая только что перегородила лог. Бурля, речушка всё больше и больше наполняла водой препятствие, возникшее в результате сошедшего оползня.

  Чабан знал, чем всё это закончится. Почти восьмиметровую плотину, воздвигнутую самой природой, рано или поздно прорвёт, и вслед за этим сойдёт сель...  Медлить больше               
нельзя...  Да, чабан понимал, что он просто не успеет собрать овец и пригнать их на пастбище. Наверное, лучше будет, если он оставит беглецов здесь. Возвращать их на пастбище, возможно, придётся  совсем не так, как чабан возвращал тех овец, которые сбежали вчера. Ещё неизвестно, что сотворит тот селевой поток, который вот-вот должен сойти. Но Ильяса утешало то, что он может представить масштабы предстоящего стихийного бедствия, и знает, как поступить. После того, как сойдёт сель, ему придётся подняться чуть выше того места, где зародилась стихия, и объехать обрыв сверху. Потом надо будет разыскать овец и возвращать их на пастбище в обратном порядке. Хотя кто знает, как придётся поступить...  Какое-то внутреннее чутьё подсказывало Ильясу, что надо оставить сбежавших овец...  Ведь он и без того немало времени потерял...  Надо спешить...  Чабан выбрался из лога на гребень хребта и, подгоняя коня, отправился вниз. Жеребец мелкой рысью нёс хозяина по косогору, всё ближе и ближе к руслу реки...  Вот осталось до неё метров семьдесят, вот осталось шестьдесят, вот этих самых метров оставалось всё меньше и меньше...  откуда-то сверху выбежал Табун. Он с каким-то испугом посмотрел в сторону хозяина и принялся лаять. Овцы, видя чабана, не обратившего на них внимания, шарахнулись в сторону. А Ильяс делал всё, чтобы как можно быстрее спуститься к реке...  Вот он добрался до нижней части косогора, на котором он обнаружил часть сбежавших овец...  Вот он въезжает в ёлки...  Вот он покидает территорию, занятую хвойными деревьями, и приближается к речке...  Что-то непонятное и страшное творилось в её русле...  Несчастная речушка...  Она не успела еще отойти от первых двух селевых потоков, как вот-вот по ней сойдёт третий...  В ней текла очень мутная вода. Её было не больше, чем в погожие дни.

   Конь с большой неохотой шагнул в эту муть и быстро направился к противоположному берегу. Но едва его копыта нащупали твёрдую породу, как он стал идти осторожнее, потихоньку ступая среди торчащих повсюду острых камней...  Перебравшись через русло речки, Ильяс выехал на окраину горного пастбища и вздохнул с облегчением. Он, конечно же, глянул в сторону лома и лопаты, находящейся  неподалёку от края обрыва...  Ещё совсем недавно чабан их оставил здесь для того, чтобы обрушить спуск к реке, сделанный им же самим. Но теперь начинал понимать, что инструменты могут ему пригодиться совсем с другой    
целью. Возможно, снова придётся рыть землю, выворачивая из неё камни, чтобы восстановить эти два спуска к реке...  Ещё немного, и сойдёт селевой поток...  Он и без участия Ильяса уничтожит тропинки, по которым можно было перебраться с одного берега на другой. Сейчас сойдёт селевой поток...  Ещё немного и...  Мужчина ждал, что на его глазах разразится ещё один удар стихии. Но вода в речке, увы, не прибывала. Её, наоборот, становилось всё меньше и меньше. Когда мужчина обратил на это внимание, в верхней части ущелья что-то громко ухнуло. Всё...  Началось...  Не то сошёл ещё один оползень, не то прорвало ту плотину, которую совсем недавно Ильяс видел своими глазами.

  Он спрыгнул с коня и на всякий случай отнёс ломик и лопату подальше от берега...  Сейчас...  Вот-вот, и началось. Но где же Табун...  Где мой пёс, подумалось чабану. Мужчина на какое-то время растерялся. А потом вдруг обратил внимание, что Табун бродит на пастбище, подальше от обрыва, принюхиваясь к земле в том месте, где его хозяин только что оставил инструменты. Но как он там оказался. Ильяс поймал себя на мысли, что действительно не видел, как кобель оставил овец, как  перебрался вслед за ним через речку, и как оказался на пастбище.
 

  В эти минуты где-то вверху снова что-то ухнуло. Вслед за этим гулким эхом разнеслись звуки ломающейся древесины, и удары камней друг о друга. Ущелье забурлило, загрохотало...  На глазах Ильяса уже в который раз сотворилось что-то невероятное. Вода в речке заметно прибавилась. Но её было не столько, чтобы она вышла из берегов. В том месте, где чабан обычно переправлялся на противоположный берег, русло было достаточно широким. А поэтому не вода, не селевая масса, хлынувшая вслед за водой, не достигли берегов. Ущелье ревело и клокотало от очередного селевого потока, мчавшегося мимо Ильяса. Конь иногда вздрагивал всем телом, прядал ушами, так и, норовя повернуться и уйти подальше от обрыва. Но любопытство пересиливало этот инстинкт самосохранения, и чабан продолжал наблюдать, как сходит селевой поток. Ещё вчера мужчина бы и подумать не мог, что на его глазах  сотворится это невероятное стихийное бедствие. Раньше он видел последствия селя, но ему никогда не приходилось наблюдать, как зарождается, и как сходит селевой поток. Ещё недавно чабану казалось, что за всем этим стоит  магическая сила.  Но сегодня он
убедился, что ничего сверхъестественного за этой страшной, разрушительной стихией нет. Всё, оказывается, достаточно буднично и прозаично...  Нет, если бы не овцы, он, скорее всего, набрался бы терпения, и постарался бы от начала и до конца понаблюдать за тем, как стихия зарождается, как достигает своей кульминации, и как заканчивается. А так...  А так лишь сильнее обычного работало человеческое воображение. Вот сошёл оползень...  Вот он перегородил ущелье...  Вот вода наполнила плотину, возникшую в результате оползня...  Вот её прорвало...  И летят, летят по ущелью камни, наполняя его гулким эхом.
 
   Селевая масса внезапно появилась в русле горной речушки. Затем её количество резко увеличилось до такой степени, что со стороны было видно, как  речка вышла из берегов. Она затопила прилегающую территорию с обеих сторон на два-три метра, а после этого количество селевой массы резко пошло на убыль. Мимо Ильяса какое-то время летели камни, и проносились ветки сломанных деревьев и кустарников. Но весь этот кошмар закончился так же внезапно, как и появился. Селевая масса в русле вдруг совсем исчезла, и вместо  неё хлынула грязная вода. Она тоже заливала прилегающую к речке территорию, расширяясь с обеих сторон на пару шагов. Подставляя плащ крупным каплям непрекращающегося дождя, Ильяс продолжал сидеть в седле, наблюдая за тем, что сотворила стихия. Нет, будет всему этому конец, или всё это бесконечно...  Неужели и следующий день придётся блуждать на коне по этой грязи, слякоти и сырости...  Ильяс взывал к небу, к всевышнему, просил у него погоды, и в который раз винил себя...  Зачем, зачем он допустил, чтобы овцы отправились пить в эту злосчастную речку. Почему он так долго сидел и наблюдал, как овцы пьют воду...  Мало ли капризов может появиться у животных...  Нет, почему он спуск к речке не уничтожил ещё утром, сразу после того, как возвратил первую партию овец на пастбище с противоположного берега этой капризной речушки...  Для чего, для чего он согласился, чтобы его молодые односельчане сделали загон для овец возле ёлки...  Конечно, ошибки проще проанализировать после того, как они допущены. Но разве мог чабан предположить, что сойдёт сель и
поднимется сильный ветер.

  Много лет подряд Ильяс кочевал по горам. За это время он ни разу не попадал в такую критическую ситуацию, в которую попал ещё вчера. Он и юрту, и загон ставил у речки, и животные нередко ночевали под самыми ёлками, но ни чего особенного с ним не случалось...  И сель ему не угрожал, и ёлки не падали на изгородь загона...  Так, что никто этого кошмара не смог бы предусмотреть. Ни сам чабан, ни его коллеги, ни их помощники, которые приезжают в горы специально для того, чтобы в чём-то помогать чабану. И всё-таки, Ильяс продолжал вспоминать каждый свой шаг, и всё думал и думал над тем, что же он всё-таки сделал не так. Но о чём бы сейчас не думал Ильяс, в голове волей-неволей появлялись совсем иные мысли. По чьей бы вине не заварилась эта каша, ему ничего не остаётся, как её расхлёбывать.

    Горная долина была по-прежнему затянута туманом. Окрестности просматривались метров на шестьдесят, от силы на семьдесят. Где-то там, за клубами этого беспощадного, остывшего пара, находилась основная часть отары Ильяса. Но чабан не очень-то за неё переживал. В такую погоду, как говорится, хороший хозяин собаку из дома не выгоняет. И едва  ли, кто-нибудь из туристов в горы сунется. Поэтому чабан исключал, что кто-то может расхитить его овец. Рыси и снежные барсы, как мы уже говорили, тоже на пастбище не спускались. Ильяс боялся только того, что овцы, находящиеся на пастбище, сильно разбредутся, и ему придётся долго бродить по туману, прежде чем он сможет собрать животных. Об этом он думал до тех пор, пока не подъехал к юрте. У входа в неё чабан  спрыгнул на землю, разнуздал коня, привязал уздечку к седлу, расслабил подпруги седла и отпустил своего верного помощника. Жеребец тут же принялся хватать пастью траву. Ильяс понимал, что коню надо немного подкрепиться. Пусть часок, другой попасётся. Ещё неизвестно, сколько времени сегодня придётся мыкаться по дождю и туману, прежде чем чабан решит при помощи коня свои проблемы. Отпустив коня, чабан вошёл в юрту. Первым делом глаза пытались нашарить ножовку и топор. С их помощью мужчина хотел разделить на части макушку ёлки, упавшую от утреннего урагана на изгородь загона. Он решил взяться за дело, но в юрте появился Табун. Ильяс не видел, как пёс вошёл в его жилище. Чабан хотел первым делом взять ножовку и топор, но вдруг почувствовал, что в юрте кто-то присутствует. Оглянувшись, он увидел кобеля. Тот сидел прямо у входа.

  В обычной ситуации мужчина, может быть, и не глянул в сторону собаки, но сейчас просто не мог не уделить внимания своему верному помощнику. Но  пёс этого заслуживал.  Кто делал всё, чтобы вчера вечером собрать овец на противоположном от юрты склоне оврага и вернуть их обратно...  Табун. Кто сегодня утром помог собрать сбежавших овец и пригнать их на пастбище...  Табун. Кто постоянно находился рядом и во всём поддерживал его... Снова Табун. Нет, кто он без него...  Кто Ильяса сейчас понимает больше всего...  Опять Табун. И как после этого пройти мимо взгляда собаки...  Мимо этих не моргающих глаз, устремлённых на него. Нельзя, нельзя пройти мимо этого взгляда. И чабан решил уделить собаке хоть немного внимания.
  -Намыкался, бедняга,- приговаривал Ильяс, заглядывая в глаза кобелю,-  Что ж теперь...  С этими непутёвыми овцами я совсем забыл тебя накормить...

    Ильяс вспомнил, что давно не давал собаке ничего съестного. Чабан приподнял крышку сундука, в котором хранились продукты, и достал булку хлеба. Он отломил от неё небольшой кусок и положил перед собакой. Табун с жадностью принялся есть. Обратив внимание на то, что у собаки разыгрался аппетит, чабан тоже почувствовал слюноотделение во рту. В животе невольно заурчало. Ильяс тоже не ел со вчерашнего вечера. Будь, что будет. Не лишать же себя еды из-за этих непутёвых овец. Мужчина тоже отломил от буханки кусок.
 
   Чабану много раз приходилось заготавливать дрова. Ещё в детстве, когда он жил со своими родителями в таком же небольшом посёлке, как сейчас, они вместе с отцом отправлялись на речку. Там они бродили между камышей и собирали сухие сучья. А потом возвращались и топили печку. Здесь, в горах, возможностей для заготовки дров, конечно, больше, чем в степи. Летом, в то время, когда Ильяс со своей отарой находился на горном пастбище, он тоже занимался заготовкой дров. На тех косогорах, где сейчас блуждали овцы, отбившиеся от отары, было немало упавших елей, обломанных макушек от хвойных деревьев и сухого рябинника. Всё это Ильяс припасал для того, чтобы готовить пищу и греть воду для повседневных нужд. Так что рубить сучья с поваленных деревьев
для мужчины было таким же привычным делом, как набирать воду в горной речушке.
 
   Мы уже говорили о том, что односельчане, помогавшие Ильясу обустраивать быт на горном пастбище, выбрали для юрты и загона не совсем подходящее место. Они установили их возле большой тянь-шаньской ели. И вот теперь, в то время, когда  чабан возвращал сбежавших овец, одну из макушек ёлки во время урагана сломало. Она упала и сломала  часть изгороди загона. Оторванные от столбов жерди были прижаты к земле ветками макушки. По этой причине овцы вышли из загона и разбрелись по пастбищу. Чабан старательно рубил сучки макушки  в том месте, где они прижимали сосновые жерди к земле. Ильяс невольно обратил внимание на то, что многие ветки были без хвои. Они давно высохли и начали преть. Убирая сучья, чабан задавался вопросом, почему в горах ёлки сохнут. Ему не раз приходилось видеть высоко в горах высохшие тянь-шаньские ели. Он не раз интересовался причиной гибели ёлок у своих односельчан, которые были старше его. По их мнению, это происходит, потому что тянь-шаньская ель, по своим биологическим особенностям, не приспособлена нормально расти на высоте двух с половиной тысяч метров над уровнем моря. Пояс тянь-шаньских елей в местных горах находится намного ниже, где воздух не так разряжен. А здесь, возле пастбища, хвойные деревья испытывают кислородное голодание и в результате этого сохнут на корню. Спрашивается, почему они растут там, где для них нет нормальных условий. Попробуй, ответь на эти вопросы. У природы много загадок. Задумываясь над этим, Ильяс махал и махал топором. Он рубил все ветки подряд, но складывал их отдельно. Те, которые были с хвоёй, мужчина складывал в одну кучку. А те, с которых высохшая хвоя осыпалась - в другую. И те, и другие годились на дрова. Вот бы только в хорошую погоду их немного ветерком продуло, и можно костёр разводить...  Очистив макушку от веток, Ильяс разделил её на четыре части и убрал с поломанной изгороди. Затем он снова отправился к юрте, и принёс ломик с кувалдой. А ещё через несколько минут мужчина вытащил из земли все столбы изгороди, которые вместе с сосновыми жердями уронил               
ураган. Но как быть дальше... Стоит ли изгородь восстанавливать на том же месте...  А может весь загон перенести подальше от
ёлки... 
 
   Ильяс понимал, что и для того, и для другого дела нужно время...  Но его сейчас явно не хватало...  Для того чтобы перенести загон в другое место, времени уйдёт много. Его он потратит гораздо больше, по сравнению с тем, если возьмётся восстанавливать изгородь на том же месте. Но в первом случае больше не будет угрозы того, что в результате  очередного сильного ветра с ёлки обломит вторую макушку, и из-за этого снова будет сломана изгородь. А если восстанавливать изгородь на том же месте, то во время ещё одного урагана может сломать вторую макушку ёлки, и изгородь снова будет повреждена, и овцы опять разбегутся. Ильяс на минутку задумался, и принялся оценивать масштабы предстоящей работы.
 
   Мы уже говорили о том, что на попечении чабана в горах было около шестисот овец. Для такого количества животных на пастбище был оборудован достаточно вместительный загон. Ильяса не пугало, что для того, чтобы перенести загон с места на место, ему придётся потратить немало времени и сил. Но это не пугало нашего героя. Он в спешном порядке принялся убирать со столбов прикреплённые к ним жерди и выдёргивать столбы из земли...

    Чабан трудился, не покладая рук, несмотря на то, что и руки, и ноги, и поясница просили отдыха. Но как быть...  Надо прямо сейчас исправить ошибку, которую он допустил вчера. Нет, что стоило ему предупредить односельчан, чтобы они сделали загон подальше от ёлок. Но кто мог предположить...  Да, Ильяс жалел всё живое, в том числе и растительный мир. Но, встречая в лесу упавшие тянь-шаньские ели, он мечтал о том, чтобы увидеть, как сильный ветер выворачивает их с корнем...  Для чего...  К чему эта наивная, полусмешная и какая-то детская мечта. Конечно, плохо, что лес гибнет от урагана, но куда денешься от искушения...  Провидение, видимо, всё-таки есть...  Оно услышало просьбу Ильяса...  За тот период, когда он находился на горном пастбище, во время ураганов наломало много ёлок. Но последняя сломанная ель ничего хорошего нашему герою не принесла.

   Ильяс считал себя человеком, вообще-то не суеверным. И всё-таки теперь, выбирая место для нового загона, он заботился не только о том, чтобы рядом не было деревьев. Но и о том, чтобы то место, на котором будут ночевать животные, было более или менее ровным. Он пытался устанавливать столбы таким образом, чтобы жерди, которые были прибиты к ним, не провисали над всякими ямками. Или, наоборот, не упирались своей нижней частью в невысокие кочки.
 
   Пастбище, за счёт своих необъятных размеров, только со стороны казалось ровным, как стол. Но на самом деле оно имело небольшой уклон с южной стороны в сторону северной. Поэтому дождевая вода постоянно стекала с него в речку, оставляя после себя всякие ямки и арыки.
 
   Ильяс старательно снимал со столбов жерди и выдёргивал столбы из земли. Всё это мужчина переносил подальше от небольшого ельника. Потом он снова устанавливал столбы и крепил к ним жерди. Чабан махал и махал кувалдой до тех пор, пока не сделал загон в другом месте...

    Наверное, всякому мастеру нравится полюбоваться тем, что он сделал. Но Ильяс не собирался разглядывать новый загон. Работая, он сразу заботился о том, чтобы загон был надёжным и более вместительным для овец. Закончив своё дело, мужчина собрал инструменты и отправился к юрте. Шагая к своему жилью, Ильяс снова и снова задумывался над одним и тем же вопросом. Почему одни животные кажутся слишком глупыми, а другие, наоборот, могут запросто понимать человека, подчиняться ему и даже знать, какое у нас настроение. Перед его глазами стояли глаза Табуна...  Они не давали ему покоя со вчерашней ночи. Вы, наверное, помните, что сразу после того, как сошёл второй, самый мощный селевой поток, превративший берега русла реки в огромный обрыв, кобель сидел перед хозяином, слегка наклонив голову и устремив взгляд на него. Да, да в этом взгляде, считал Ильяс, было всё. И тоска, и сочувствие, и готовность в любую минуту прийти на помощь...  И кобель, за последние сутки, как никогда раньше, подтвердил свою верность...  А гнедой жеребец...  А кобыла с жеребёнком...  Нет, почему мамаша с детёнышем пасутся неподалёку от юрты...  Вот и жеребец далеко не уходит...  Он тоже рядом...  Ильяс смотрел в сторону коней, пасущихся в полусотне шагов от юрты, и снова задавался одним и тем же вопросом. Почему кони и собака не бегут от него, а овцы, напротив, постоянно ищут возможность, чтобы куда-нибудь убежать... 
 
  Наверное, в каждом животном что-то заложено от рождения...  Это как у человека...  Говорят же, что один человек работящий, а другой ленивый. Но при этом неизменно упоминают, что и тот, и другой в отца...  Или, в мать...  Но у одного отец работящий, а у другого лодырь... Так, наверное, и у животных...  И, наверное, многое зависит и от породы, и от вида наших четвероногих друзей. И, скорее всего, от Табуна  родится такой же преданный пёс, способный сослужить ему верную службу. А вот от барана родится баран...  Ильясу не хотелось называть подопечных овцами. Это более ласковое название сейчас его подопечным не подходило...  Они не овцы, а именно «бараны», кричало всё существо чабана. Тупые, безмозглые...  И всё-таки, куда без них...  Вся жизнь...  Все лучшие годы...  Нет, Ильяс не жалел, что многие годы ухаживал за овцами. С одной стороны он считал, что этим кто-то должен заниматься...  А с другой стороны видел в своём занятии немало романтичного. Ведь не всегда возникают проблемы...  В хорошую погоду с овцами, в общем-то, проще. Выгнал отару на пастбище и паси...  Частенько можно расслабиться. В солнечную погоду можно лечь на траву и отдыхать, наблюдая со стороны, как овцы пасутся. Нет, не всё так плохо, как кажется. А то, что произошло вчера и сегодня, преходяще. Временно. Да, да, временно. Всё перетрётся, перемелется, и жизнь войдёт в нормальную колею. Чабан в это верил. Верил с надеждой на лучшее. И с трудом верил вовсё то, что с ним сотворилось за последние сутки. Но что было, то было. И никуда от случившегося не денешься. Ильяс оставил инструменты возле юрты, и пришёл к тому же выводу, к которому уже приходил накануне. Не стоит торопиться возвращать овец, находящихся в ёлках и отрезаных от пастбища селем. Лучше найти животных, находящихся на пастбище за сплошной пеленой тумана. Ещё неизвестно, какой сюрприз они могут преподнести.

    Ильяс с трудом вспоминал бы те дни и часы, когда ему приходилось использовать коня столько, сколько он его использовал вчера и сегодня. Время едва перевалило за полдень, а чабану казалось, что он уже много суток не покидает седла. И все эти томительные часы рядом с ним был Табун. Вот и теперь пёс послушно бежал вслед за своим хозяином, а вот конь не скрывал, что ему доставляет не много удовольствия то, что он снова находится под седлом. Он и отдыхал-то только тогда, когда Ильяс
разделывался с упавшей на изгородь загона макушкой ели да переносил загон с одного места на другое. Жеребец время от времени задирал голову, подбрасывая крупом, но чабан сильнее натягивал узду на себя, и с большим усилием прижимал ступни ног, находящиеся в стременах, к бокам своего верного помощника.

    Туман быстро проглотил место расположения нового загона для овец, ёлку, с оставшейся на ней единственной макушкой, и юрту, не говоря уже о том, что от взгляда чабана исчезли кобыла и жеребёнок. На все стороны света вокруг Ильяса распростёрлась непроглядная туманная пелена. И, кроме неизвестности, вокруг ничего нет...  Куда ни глянь - везде непроглядная матовая муть да склизкая трава под ногами. Всё вокруг однообразно и весьма прозаично. Неискушённому человеку заблудиться пара пустяков.
Но чабану на пастбище каждая кочка и ямка знакома.  После нескольких  минут езды, Ильяс обратил внимание, что чуть левее от него было небольшое углубление, окаймлённое земляным валом, высота которого не превышала сорока-пятидесяти сантиметров. Из рассказов отца, который, так же, как и Ильяс был чабаном и тоже выпасал овец на том же самом пастбище, Ильяс знал, откуда взялись эти небольшие углубления. Как-то раз, много-много лет назад, на пастбище появились геологи. Они привезли сюда буровую установку и взяли пробы грунта. Полезных ископаемых, говорят, не обнаружили, но лето было таким же дождливым, как и нынешнее, и члены экспедиции обнеси свою палатку невысоким земляным валом. Уезжая, геологи палатку, естественно, свернули, а вот земляной вал, вокруг неё, не сравняли с поверхностью пастбища. С годами его затянуло травой, а со стороны место пребывания геологов выглядело как ямка. Выпасая овец, Ильяс обратил внимание, что отметка, сделанная геологами, находится приблизительно в семистах метрах южнее юрты. Вот так и ориентировался чабан на горном пастбище...  Вот здесь, на горной долине углубление...  А вон там разбросана груда камней...  Её собрал какой-то другой чабан, который провёл лето на этом же пастбище вместе с Ильясом...  Чуть южнее этих камней находились кусты можжевельника.
 
   Чабан тоже неплохо запомнил расположение этих кустов. Раньше, когда мужчина находился на джайляу, эти кусты тоже постоянно бросались в глаза. На самом горном пастбище можжевельник почти не рос. Но его было много
на хребтах и косогорах, находящихся возле горной долины. Но вот на самом джайляу можжевельник рос только в одном месте. Его Ильяс тоже неплохо запомнил. Юрта и загон для овец находились приблизительно в двух километрах от того злополучного лога, по которому сошёл сель. Но вот овец приходилось поить именно там, где находилась юрта. Когда животные находились на водопое, чабан часто рассматривал горную долину. Его взгляд невольно останавливался на одиноких кустах можжевельника, растущих едва не по середине джайляу. Глядя в их сторону, чабан постоянно задавался вопросом, почему они выросли именно на этом месте, а не на другом. Хотя, по его представлениям, можжевельник вовсе не должен расти на горной долине. Пусть бы рос себе на косогорах и горных хребтах...  Нет, вырос же на самом пастбище, едва не на его центре. Одним словом, Ильяс хорошо себе представлял, в каком именно месте по отношению к юрте находились кусты можжевельника. Достаточно было переместиться пару километров на восток, а потом подняться чуть правее, и можно оказаться там, где животных удобнее всего напоить в горной реке. Почти каждая пядь земли была чабану приметна на горной долине.
 
  Он в любую погоду, в любое время суток по своим приметам ориентировался на джайляу. Вот и сейчас, несмотря на туман, мужчина был уверен, что не заблудится. Но найти бы только животных поскорее. Ему вдруг показалось, что удача отвернулась от него. Каких-то пятнадцать минут назад он покинул то место, где находилась юрта. Но пока не обнаружил даже признаков того, что где-то рядом бродят его полтысячи с лишним овец. Шутка ли, полтысячи с лишним...  Это же не иголка в стоге сена, которую можно запросто потерять...  Эх, была бы погода...  В ясный день он бы не бродил такое продолжительное время, как среди этого тумана. И не вспоминал бы, что вот эта ямка связана с таким-то событием из его жизни, а вот эта кочка с таким-то. Эх, глаза бы мне всевидящие да уши всеслышащие... Ильяс мечтал стать героем сказки, который мог проходить сквозь стену, и видеть в любую тьму...  Но результат был тот же. А всякий сверхъестественный феномен оставался недостигаемым. Потому что сквозь стену видят только в сказках, и только в сказках слышат за тысячу вёрст, прикладывая голову ухом к земле.

  Да, в отличие от некоторых, верующих во всякое сверхъестественное, чабан был до мозга костей материалистичным. Но вместе с тем он не хотел верить в то, что мало зависело от нашего, так сказать, материалистического восприятия действительности. Его в этом снова и снова убедило вчерашнее поведение животных перед селевым потоком. Ведь чувствовал он, что Табун неспроста роет землю и скребёт кусок кошмы, который занавешивал вход в юрту. А потом вдруг поднялся сильный ветер, и всё началось...  Нет, есть какая-то необъяснимая взаимосвязь между всем происходящим. Она ничего общего со сверхъестественными явлениями  не имеет, напротив, у неё есть вполне материалистическое объяснение. Может быть, в то время, когда сходит оползень, почва становится похожей на какой-то токопроводящий элемент, по которому распространяются сигналы, распространяемые с места возникновения стихийного бедствия. А потом, наверное, эти сигналы улавливаются животными...  Кто знает...  Мысли путались. От размышлений о каких-то глобальных законах бытия, Ильяс вернулся к своей вполне понятной земной проблеме. Вот знал бы сейчас Гнедой то место, где находятся овцы. А потом взял бы да привёз хозяина именно туда...  Вот тогда-то чабан и поверил бы в это сверхъестественное...

   Разные мысли будоражили существо этого маленького человека, который находился в одиночестве на этой огромной горной долине. И цель у него была одна, найти бы поскорее овец. И средство достижения одно, конь да пёс. Едва чабан вспомнил о кобеле, как ему тут же захотелось увидеть Табуна...  Но где он...  Ещё пару минут назад Ильяс  несколько раз подряд оглядывался, и видел, что Табун плетётся чуть сзади коня. Сейчас он тоже повернулся, но кобеля не обнаружил. Нет, мужчина не паниковал оттого, что пёс вдруг исчез. Просто было как-то непривычно без него среди этого тумана и сырости.
  - Табун! Табун! Табун! Фьють! Фьють! Фьють!-  разносился по
 пастбищу голос Ильяса. Мужчина прислушивался к окружающей его тишине, но не услышал ни звука. Это не то, чтобы расстроило мужчину, а просто вывело его из терпения,- овцы разбежались...  Осталось только собаку потерять...  Тогда садись и волком вой...  Да, завоешь тут волком...
 
               
 Чабан растерялся, но взял себя в руки. Он знал, он был уверен, что Табун где-то рядом, за этой туманной пеленой. И настроение поднялось оттого, что Ильяс, проехав ещё с полсотни шагов, увидел перед собой можжевельник, а чуть в стороне от этих кустов в глаза нашему герою бросился свежий помёт. Овцы...  Есть...  Вот они, родимые...   Теперь-то я до вас доберусь...  Хватит...  Набегался за вами по этому туману...

    Ильяс повернул чуть севернее кустов можжевельника, проехал ещё с полсотни метров, и перед ним сквозь туманную пелену вначале появилась вначале одна овечья фигура, потом вторая, а потом все остальные...  Он ещё немного проехал в том же направлении, и перед ним уже бродило едва не сотня овец. Чабан был уверен, что это были овцы именно из его отары. Они не имели каких-то особых примет. Овцы как овцы, со своим естественным видом и чуть-чуть отросшей после весенней стрижки шерстью. Ильяс не метил своих животных. Он не надрезал своим овцам уши и не красил бока животных, как это делали другие чабаны. Конечно, некоторые другие овцеводы тоже не метили своих овец. Но сейчас наш герой  ни за что бы не перепутал своих овец с чьими-то другими непомеченными овцами. Ильяс был просто уверен, что, кроме его овец, на пастбище никаких других животных просто нет и быть не могло. Последние дни не прекращались дожди и сюда, на джайляу, никто другой не смог бы переправить своих овец.

    Из-за тумана пастбище по-прежнему плохо просматривалось. Несмотря на это, чабан хорошо знал то место, где сейчас находились овцы. А поэтому он понимал, в каком именно направлении надо перегонять животных, чтобы они вышли к своему загону. Ильяс позволил коню немного передохнуть, и отправился дальше. Всюду были овцы. Они паслись то там, то здесь...  Одни бродили по одиночке, а другие – группами  по десять, пятнадцать голов. Где же заканчивается то место на горной долине, за пределы которого животные ещё не ушли...  Ильяс направлял коня то вправо, то влево, и всё больше, и больше удалялся в западном направлении. С одной стороны он был доволен тем, что быстро обнаружил исчезнувших овец. Но вместе с тем чабан был обеспокоен, что животные сильно разбрелись. И теперь придётся потратить немало времени и сил, прежде чем он сможет собрать
овец хотя бы в пределах видимости. А видимость в этой непроглядной туманной  пелене оставалась прежней. Окрестности просматривались только на пятьдесят-шестьдесят шагов. Туман рассеивался только на какие-то мгновения. И тогда Ильясу
удавалось убедиться, что животные сильно разбрелись. Некоторые овцы находились от чабана на расстоянии трёх или четырёх сотен метров. Всё это и радовало чабана, и огорчало. Радовало то, что он, наконец-то, избавился от той неизвестности, которая ещё совсем недавно одолевала его. Но с другой стороны мужчине необходимо было, как следует помыкаться по этой слякоти и туману, прежде чем жизнь войдёт в нормальную колею.

    Чабан снова пришпорил коня. Он всё больше и больше углублялся в туман, направляясь к западной границе того места, по которому разбрелись овцы. Сделана была только половина дела. И ему будет трудно без помощи Табуна. Но где же кобель, беспокоился Ильяс. Обычно пёс бежал вслед за чабаном, но сейчас наш герой снова не мог обнаружить собаку где-нибудь поблизости.

    -Табун! Табун! Табун! Фьють! Фьють! Фьють!- изо всей силы кричал мужчина. Но вокруг - тишина. Даже признака никакого, что где-то рядом находится его верный помощник. Что же могло произойти...  Где он...  Чабан был, в общем-то, уравновешенным человеком. Но в критической ситуации он, бывало, терялся, и в нём исчезала надежда на всё. И на себя, и на коня, и на погоду. В те минуты Ильяс почему-то подумал, что Табун изменил ему. Мужчина помнил, что у кобеля была привычка, найдя нору, принюхиваться к ней, хуже того - рыться в этой норе. Несмотря на то, что не было признаков того, что в этой норе есть какое-то живое существо...  Ни сурка, ни барсука, ни тем более лисицы Табун до сих пор не помог чабану добыть... 

    С отчаянием, выкрикивая кличку кобеля, Ильяс без конца трогал коня каблуками сапог под бока. Пытаясь рассечь туманную пелену, он мчался и мчался по пастбищу, сворачивая то в одну сторону, то в другую. Слыша топот коня и крики своего хозяина, овцы бежали в нужном для человека направлении. Ильяс радовался этому. Но вместе с тем огорчался, что проблемы не кончаются. Топот копыт, блеяние овец и шум дождя...  Одна и та же обстановка угнетала до тех пор, пока он не услышал лай Табуна...  Да, да, это был  Табун... 

Он появился откуда-то с восточной стороны пастбища и мчался прямо на Ильяса.
  -Табун! Табун!- снова кричал чабан. Кобель внезапно появился из туманной пелены, и через некоторое время уже вертелся у ног жеребца,- Табун! Почему ты бросил меня! – кричал мужчина.
Пришпоривая коня, Ильяс мчался по периметру того места, которое занимали овцы. Кобель вначале бежал за жеребцом. Но потом он обогнал хозяина, сидящего в седле, и снова верно служил. Из туманной пелены едва не на перерез чабану, бежали овцы, напуганные лаем Табуна...
  - Господи, помоги же ты нам!- молился Ильяс, - о, аллах, о, небо! О, солнце!
  В эти минуты чабан был готов произнести любую молитву, лишь бы поскорее закончился весь этот кошмар. Но где он, этот конец... 
 
   Копыта коня без конца чавкали то по грязи, то по лужам, то утопали в мокрой траве едва не по самые щиколотки. А непослушные овцы волей-неволей покорялись человеку и его верным помощникам...  Жеребец и Табун...  Табун и жеребец...  И как бы Ильяс не ругал иногда коня и пса, он хорошо понимал, что он без них никто...  Чабану иногда приходилось пасти овец в пешем порядке, без помощи жеребца и собаки. Но это было  совершенно в других условиях и с небольшим количеством животных...
 
   Подгоняя овец, которые  норовили то убежать в сторону от маршрута, который им указывал чабан, то отстать от основной массы своих собратьев, мужчина пытался себе внушить, что всё будет хорошо. Он верил, что его проблема сегодня решится. Надо только пригнать овец к юрте да закрыть их в загон. А после этого необходимо сделать всё, чтобы вернуть в отару сбежавших овец, отрезанных селем...  И всё...  И всё кончится...  И что всё это значит по сравнению с тем, чтобы пару лет выращивать овцу, а потом её по халатности потерять...  Потерять только потому, что пастбище затянуто тучами, и сошёл какой-то селевой поток...  Но что будет дальше...  Ильяс внушал себе, что выдержит, что вынесет все испытания, и это придавало ему сил и уверенности в себе...  Вот бы только погода наладилась...  Вот бы только не пенять на погоду...


  ...Чабан без конца подгонял коня и поворачивал его чуть вправо, туда, куда, по его представлениям могли завернуть овцы. Табун, вначале отставший от хозяина, видя, что Ильяс поменял
направление, бросился вперёд коня, наперерез животным, и громко лаял в их сторону. Овцы, идущие впереди основной массы своих собратьев, тут же отправились чуть левее...  Всё шло своим чередом...  Ильяс не падал духом. Его верные помощники тоже старались не подводить...  Но, несмотря на оптимизм человека, природа диктовала свои условия...  Туман по-прежнему не рассеивался, а моросящий дождь то прекращался, то начинался снова.
 
  Ильяс возвращался к юрте не тем путём, которым он отправился на поиски овец. Его подопечные передвигались теперь чуть севернее своего загона. Но и здесь едва не каждая кочка и каждая ямка были знакомы чабану. Поэтому наш герой неплохо ориентировался в условиях плохой видимости...  Достигнув того места, где находился загон, Ильяс вначале обрадовался, но потом сдержал положительные эмоции, потому что была сделана только половина дела. Пришпоривая коня, он собрал отстающих овец и отправился в переднюю часть отары. Мужчина не хотел допускать того, чтобы хотя бы небольшая часть овец  оказалась у края пропасти, образовавшейся за счёт схода селевого потока. Он до сих пор не верил в рассказы людей о том, что если хотя бы одна овца сорвётся в пропасть, то вслед за ней на явную погибель бросятся все остальные. Но всё-таки бережёного -  бог бережёт. Чабан встал наперерез овцам, бегущим в сторону юрты. Овцы оказались возле мужчины не сразу. Лишь через пару минут  животные, идущие в передней части группы, стали заходить в загон. И только тогда на душе стало легче. Ильяс волей-неволей вспоминал тот урок, который ему вчера преподнесли овцы, сбежавшие за речку...  Нет, теперь я коня и собаку раньше времени не отпущу...
 
   Многому научила чабанская жизнь Ильяса. Он обычно угадывал, в каких случаях можно обойтись без коня и собаки, а в каких случаях, наоборот, без верных помощников будет плохо. Но иногда интуиция подводила чабана. Например, вчера Ильяс решил пожалеть коня, а потом сам пожалел об этом. Что ж сегодня он просто не должен допустить, чтобы хоть одна овца сбежала. Мужчина то мчался к воротам, следя за тем, чтобы овцы не сбежали к обрыву, то подгонял животных, идущих в загон. Овцам ничего не оставалось, как подчиняться чабану. Табун, верно, служил хозяину до тех пор, пока все животные не зашли в загон.
   
   - Вот и сделано главное дело!- потирал руки Ильяс, спрыгивая с коня. Чабан понимал, что расслабляться не стоит. И ещё неизвестно, сделал ли он своё главное дело. А, может быть, только какую-то часть его. Но вместе с тем Ильяс понимал, что надо ещё немало потрудиться. Однако ноги от непрерывного нахождения в седле затекли, и чабан уже не мог без разминки.
 
    Прохаживаясь взад и вперёд вдоль закрытых ворот загона, за которыми находились овцы, Ильяс пытался привести мысли в порядок. Он никак не мог успокоиться. Мужчина весь был на нервах. Кто бы мог подумать, что за такой короткий промежуток времени случится столько непредвиденного...
 
   Обслуживая овец, Ильясу  приходилось быть не только пастухом, но и лесорубом, и акушером, и строителем. Он своими руками заготавливал дрова, строил кошары и принимал у овцематок только что вышедших из утробы ягнят. Мы уже об этом рассказывали. Но Ильяс не мог припомнить случая, чтобы ему, спасая овец, пришлось бы перекопать столько земли, сколько он перешвырял её сегодня утром, делая спуск к руслу реки. И неизвестно, сколько ещё придётся работать ломиком и лопатой, прежде чем он раскопает берега, размытые селем. Надо снова сделать всё, чтобы можно было запросто спуститься к реке. А со стороны может показаться, что работа чабана полна романтики.
    Это только тот, кто не попадал в такие ситуации, в которые попадал Ильяс, может сказать, что и дурак сможет баранов пасти...  Мы уже на эту тему рассуждали. Но давайте вдумаемся в эти обывательские рассуждения и зададимся вопросом, а сможет ли дурак баранов пасти...  Да разве человек «без царя в голове», у которого руки, как говорят в народе, «не из того места выросли», сможет найти выход из таких ситуаций, в какие попадал наш герой...  Я бы спорил и спорил. Нет, настоящему чабану, такому, как Ильяс, не обойтись без трудолюбия, высокого интеллекта, выносливости и смекалки. Потому что жизнь иногда такое преподносит, что выход приходится искать на ходу. Вот и думай после этого, нужен ли человеку, пасущему баранов, «царь в голове»...
 
   ... Ах, этот непутёвый лог...  Ах, этот непутёвый обрыв...  Глаза бы на него не смотрели...  Но как быть, что делать...  Ильяс то поднимал верхний конец лома до уровня головы, то опускал его.
Грунт послушно обрушивался. Когда камни при помощи ломика не нащупывались, мужчина брал в руки лопату, нажимал правым сапогом на штык, и комья земли летели и летели, падая в русло. Чабан знал, чабан чувствовал, что эти два прохода к руслу реки, которые он старательно делал второй раз, скорее всего, больше ему не пригодятся. По крайней мере, Ильяс пытался всё просчитать вперёд, и сделать сейчас всё, чтобы возвратить сбежавших овец на пастбище. Но кто знает, что ждёт каждого из нас через минуту, через час, через день...
 
   В жизни столько непредсказуемого. В конце концов, чабан хотел сделать всё, чтобы овцы снова не сбежали за речку. По крайней мере, мужчина решил, что после того, как он вернёт беглецов на джайляу, так сразу закроет их вместе со всей отарой в загон. А потом попытается содержать их там хотя бы до того времени, пока не установится хорошая погода. А если вся эта сырость, слякоть и грязь будут досаждать ещё сутки, двое, трое...  Конечно же, овец придётся отпускать на пастбище, чтобы они хоть немного набрали сил. Но если это придётся сделать, то Ильяс попытается сделать всё, чтобы овцы не сбежали за речку.
 
    И всё-таки...  И всё-таки вдруг в ближайшее время, сразу после того, как он вернёт непослушных овец в отару, возникнет необходимость отправиться за русло реки. Нет, те два спуска к реке, которые чабан сейчас так старательно делал, ни в коем случае нельзя уничтожать после того, как он вернёт в отару овец. Мало ли что...  А ведь утром наш герой хотел оба спуска к реке уничтожить. Но не пришлось. Очередной селевой поток за него постарался. Эх, кто бы мог подумать...
 
   Ильяс старательно поработал ломиком и лопатой, после чего оба спуска к реке были готовы. Со стороны они смотрелись, как небольшие тропинки, перечёркивающие обрывы под углом приблизительно сорок пять градусов. Прежде чем отправиться к юрте, чабан несколько раз поднялся и спустился по этим тропинкам к реке. А после этого отправился ловить коня. Ломик и лопату Ильяс оставил на краю обрыва, в том месте, где он намеревался переправлять овец на пастбище...  Мало ли что...
 
   Жеребёнок, которого кобыла принесла в прошлом году, уже подрос, и мог обходиться без материнской опеки. И мамаша достаточно окрепла. Она не носила в брюхе очередного детёныша, и готова была помогать хозяину. Но чабан не спешил её седлать.
Ильяс считал, что тех передышек, которые он позволяет жеребцу, вполне достаточно для того, чтобы в очередной раз отправиться на нём за овцами. Поэтому чабан снова поймал жеребца, а кобылу оставил в покое. Тот вовсе этому не противился. Конь позволил хозяину сесть в седло и покорно отправился туда, куда его направили.
 
    Ильяс любил лес в любое время года. И в хорошую погоду, и во время дождя он мог увидеть в нём что-то необыкновенное. В жару, когда овцы находились на пастбище, чабан частенько ложился в тень ёлки, возле которой находилась муравьиная кочка. А потом он наблюдал, как муравьи-трудяги переносили на себе тяжести, превышающие их собственный вес во много раз...  Ильясу приходилось бывать в горах и зимой. Ему нравилось, когда перед закатом солнца безоблачное небо отражалось синевой на снегу. А снег от этого казался таким, как будто его синькой присыпали. В дождливую погоду чабан любовался малюсенькими капельками дождя. Ими были облеплены и каждая травинка, и каждая иголочка на ёлке...  Но сейчас ему было не до прелестей природы, хотя ими можно было любоваться и в ненастье...  Его не привлекали даже огоньки, стоявшие неподалёку от ёлок, с поникшими, промокшими цветами. Он был безразличен и к мелким кустикам чабреца, привлекающего к себе неповторимым ароматом...  Ильяс весь был в себе, в своей проблеме... 

     Перебравшись через речку, мужчина направился в ельник, по которому он совсем недавно блуждал. Но тогда овцы бродили в лесу неподалёку от воды, и лишь какая-то незначительная часть животных ушла за перевал. Чабан осмотрел затяжной подъём, который заканчивался гребнем хребта. Потом спустился к логу, где сошёл оползень, и вслед за этим зародился сель, но овец, увы, не обнаружил...  Где же они...  Что с ними...  Шутка ли, около полусотни овец, как будто в воду канули...  Это Ильяса  опять насторожило. Мозг продолжал непрерывно работать. Где овцы, куда могли подеваться, стучало в висках чабана. Они, наверное, как конь и кобыла с жеребёнком, почуяли что-то неладное. Скорее всего, ушли в безопасное место, как кобыла с жеребёнком, перед сходом селевого потока...  Ильясу вдруг стало интересно, а могут ли овцы предчувствовать приближающуюся беду...  Как ответить на этот вопрос...  Он считал, что животные, в каком-то смысле,
 «видят наперёд», и как-то необычно себя проявляют. Ещё вчера чабан не думал, что сойдёт сель. Но кони и собака накануне стихийного бедствия вели себя беспокойно.
   
   Кобель выл, не переставая, скрёб кошму, занавешивающую вход в юрту. А кони носились возле жилища чабана, как угорелые, и тоже рыли землю...  Но, вот овцы...  Их действительно не понять.  Когда овцы находились в загоне, то незадолго до первого натиска стихии, они сбились в тот уголок загона, который находился подальше от лога...  Одним словом, с одной стороны чабан верил, что животные перед стихийным бедствием как-то необычно себя проявляют. Но вместе с тем, Ильясу было кое-что непонятно. Вчера вечером тоже сошёл небольшой селевой поток. Но овцы, буквально перед этим, отправились в речку, готовую вот-вот разразиться стихией. Странно всё как-то получается. Может быть, овцы в одном случае вообще не реагируют на таинственные сигнала, которые  им подаёт природа перед стихийным бедствием. А в другом случае они могут предчувствовать беду...  Чушь, бред...

   Мужчина не хотел  верить в то, что постоянно преследует суеверных людей. Он пытался себе внушить, что миром правит его величество случай, а ни какая-то там судьба. Или нечто такое, как считают некоторые, предопределённое  «сверху». Ильяс был верующим человеком. Он мог в чём-то сомневаться и ошибаться. В конце концов, мужчина приходил к выводу, что у любого из нас проблемы возникают потому, что мы делаем что-то неправильно.
  Он принялся искать овец. В первую очередь мужчина осматривал то место, где их сегодня пришлось оставить. Какое-то внутреннее чутьё подсказывало чабану, что животных рядом нет. Они просто ушли оттуда, где сошёл оползень и зародился селевой поток. Несмотря на то, что Ильяс явно убедился, что овец по близости нет, и не может быть, мужчину почему-то тянуло в то место, где сошёл оползень. Чабан не сумел преодолеть собственного любопытства и направил коня по крутому склону вниз...
 
   Лишь спустя некоторое время мужчина понял, что выбрал для спуска в лог вовсе не тот маршрут, по которому он отправился сюда же накануне. В том месте, где раньше спускался Ильяс, ёлки были большими, и трава под ними встречалась лишь кое-где. А там, где чабан сейчас хотел спуститься вниз по косогору, ёлки были пониже, и между ними находились достаточно привольные
лужайки, поросшие травой. Но как бы то ни было, едва наш герой начал спускаться вниз, как перед ним открылась весьма жуткая и непривлекательная картина. Лог протянулся от речки и до вершины хребта метров на двести. Повсюду, вдоль лога, сверху и донизу, стояли тянь-шаньские ели, маленькие и большие. Кое-где просматривались кусты можжевельника. Но всю эту красоту теперь перечёркивал обрыв. Он начинался у самой речки, а потом тянулся вверх по логу метров на шестьдесят. Ильяс находился в самом верху обрыва. Ширина обрыва составляла метров шесть или восемь.
   Мужчина пытался представить себе, что всё это оголённое место занимал грунт с растущими на нём деревьями и кустарниками. А теперь он съехал в речку, не выдержав собственной тяжести в результате переувлажнения. По всей протяжённости обрыва из грунта торчали небольшие камни и огромные валуны. А по его краям свисали оборванные корни травы, деревьев и кустарников.
 
   Жутко, страшно, опасно...  И чего только стихия не сотворит...  Ильясу не хотелось долго оставаться у этого, прямо скажем, опасного места. Он покинул его, поднявшись на гребень хребта. Чабан догадывался, что если отправиться вверх по этому самому гребню хребта, то можно максимально приблизиться к тому месту, где зародился ещё один оползень. Он понимал, что нельзя терять драгоценного времени. Сейчас каждая минута дорога. За эту минуту исчезнувшие овцы могут пройти, и пять, и десять, и пятнадцать шагов. И их, естественно, будет труднее найти. Но вместе с тем ему вдруг захотелось побывать там, где зародился ещё один оползень. Ильяс пришпорил коня, и направил его вверх по гребню хребта. Перед ним была та же самая картина, которая сопутствовала ему на протяжении всего того времени, на протяжении которого он искал овец.

   Всюду росли невысокие ёлки, стоящие друг от друга на весьма приличном расстоянии, достаточном для того, чтобы увидеть овец. Но чабан тут животных не обнаружил. А они так и мерещились, так и будоражили воображение...  Ильяс понял, овцы ушли вовсе не туда, куда он отправился. И трава здесь не помята, и овечьего помёта нет...  И всё-таки мужчина поднялся на верхнюю часть хребта, спустился в лог, и оказался в том месте, где зародился ещё один оползень.
    

   Здесь не было чего-то особенного. Чабан увидел обыкновенный обрыв, на края которого свисала трава и ветки кустарников. Кое-где с края обрыва стекали струйки воды. В глаза бросались оголённые ветки и камни. А ещё Ильяс обратил внимание на то, что на крутых склонах в местных горах практически отсутствует чернозём. Взгляд улавливал только лишь чуть заметную, толщиной в два-три сантиметра прослойку чёрной земли между растительностью и глиной. Он понимал, что чернозём создаёт основную питательную среду для растений. А его здесь практически нет. За счёт чего же тогда растут эти могучие тянь-шаньские ели, если из-под них дождевая и талая вода без конца вымывает питательную основу...  За счёт чего деревья вырастают до огромных размеров...   Да, до огромных, задумывался  Ильяс, по сравнению с теми возможностями, которые даёт этим ёлкам, кустам можжевельника, и всему прочему природа...
    Это какая же жизненная сила должна быть у всех этих ёлок, кустов можжевельника и всего прочего, если они могут расти там, где, по нашим представлениям, ничего расти не должно. И всё это создала природа. Создала и тут же забрала. Одним взмахом, словно волшебной палочкой, доставшейся стихии, способной в миг уничтожить то, что создаётся десятилетиями, а, может быть, веками... 

   Чабан знал, что чернозём образуется за счёт того, что на землю попадают органические вещества, которые за счёт бактерий превращаются в почву. И за год толщина этой почвы в нормальных условиях увеличивается приблизительно на один миллиметр. Нет, всё-таки как несправедлива природа по отношению к себе. Она ценой больших усилий, за очень продолжительный промежуток времени создаёт такую бесценную вещь, как чернозём. А потом сама же эту бесценную вещь за один миг уничтожает...  Ильяс почему-то подумал о вечности...  Это со стороны может показаться, что горы Заилийского Алатау, в которых он жил, и десять, и двадцать, и тридцать лет назад выглядели одинаково. Что вечно здесь были ущелья и хребты, по которым стоял непроглядный лес из тянь-шаньских елей. Но на самом деле в этом реликтовом лесу природа иногда сотворяет такое, чего человек себе бы и представить не мог.

   Он поймал себя на мысли, что отвлёкся от главного. Но сложившаяся обстановка диктовала свои условия. Надо во что бы
то ни стало найти овец. Ильяс решил продолжить поиски. Не выходя из своего романтического настроения, чабан отвернул коня от обрыва. Он решил подняться на хребёт по тому логу, в нижней части которого сошёл оползень...

    С трудом, переставляя ноги, конь медленно шёл на подъём. Копыта иногда соскальзывали с перекатывающихся под ними камней. Но жеребец, храпя и учащённо дыша, без конца взмахивая гривой, продолжал нести наездника к верхней части лога...  Ильяс больше не торопил своего верного помощника. Он понимал, что коню и без того нелегко в эти минуты приходится. А жеребец, в свою очередь, делал всё, чтобы угодить своему наезднику. Он по-прежнему старался идти, как можно быстрее, твёрдо печатая шаг и тряся гривой. Но, пройдя три или четыре десятка шагов, остановился, и повёл мордой влево.

    Ильяс тут же отреагировал на лёгкий каприз животного, тронул его каблуками сапог под бока, и отправился дальше. Жеребец свернул чуть левее, сделал ещё пару десятков шагов и опять остановился. И только после этого чабан понял, почему его верный помощник изменил маршрут. Чуть выше того места, где конь остановился, мужчина увидел то, что он много раз встречал в горах, и чему не придавал значения. Перед ним было небольшое углубление в виде трещины в земле. Она пересекала всю ширину лога, протянувшись с одной стороны до другой. У трещины были довольно-таки внушительные размеры. В некоторых местах её ширина составляла сантиметров тридцать-тридцать пять. А глубина доходила сантиметров до восьмидесяти. И весь этот разлом в почве протянулся от одного куста можжевельника до другого метров не шесть или на восемь. Ильяс тут же сообразил, почему образовалась эта трещина. Ему и раньше приходилось встречать в горах нечто подобное. То там, то здесь на крутых и не очень крутых склонах, ему встречались углубления в почве в виде трещин и траншей. Они были свежими и старыми, поросшими травой и оголёнными.

   Раньше чабан не придавал этим сюрпризам природы никакого значения. Но теперь он догадался, что подобная трещина-это предвестник оползня. То есть определённая часть почвы, не выдержав своего постоянно увеличивающегося за счёт переувлажнения веса, отрывается от материнской основы грунта и медленно ползёт вниз, разрывая монолит почвы. Только в одном случае почва, оторвавшись от монолита, по каким-то причинам
задерживается на месте. А в другом случае огромный пласт земли сходит оползнем, перегораживая лога и ущелья и создавая возможность для образования селевого потока. Ильяс пришёл к выводу, что возле его юрты снова забушует стихия. Ведь теперь
для этого имеются все предпосылки. Он снова растерялся на миг. И опять в голове эти вечные вопросы. Как быть и что делать...  Может быть, пока не искать овец и вернуться на пастбище...  Нет, он так поступать не собирался...  Столько сил и времени потрачено...  Но что же тогда предпринять, если снова сойдёт оползень и возникнет угроза селя... 

   Вывод напрашивался сам собой. В этом случае придётся обрыв объехать сверху, и спуститься к речке в том месте, где зародился оползень. Для этого необходимо будет потратить немало времени, но другого выхода не было. Но о чём бы не думал мужчина, сейчас он решил уйти от греха подальше. Чабан пришпорил коня, повернул чуть левее, подъехал к ёлкам, между хвойных деревьев поднялся на гребень хребта и устремился к верхней его части.
 
   Покачивая наездника в седле, конь шёл быстрым шагом, едва не переходя на рысь. Виляя между кустами, тропа бежала всё выше и выше. Затяжной, но довольно-таки лёгкий подъём, жеребец преодолевал, не напрягаясь и не очень-то торопясь. Ильяс был доволен своим верным помощником. Он его не подгонял и не останавливал, а лишь изредка бросал глазами в сторону кобеля, бегущего вровень с конём чуть левее тропы. В то время, когда мужчина рассматривал обрыв, образовавшийся за счёт того, что сошёл оползень, Табуна рядом не было. Он, скорее всего, как это нередко случалось, опустив морду к земле, бегал где-то рядом в кустах, пытаясь уловить запахи следов от диких животных. Но теперь Табун опять находился рядом с хозяином. Какое-то время Ильяс молча смотрел в сторону кобеля. Но, испытывая постоянную потребность общения с живым существом, Ильяс повернулся в сторону Табуна и буркнул:
 
    - Сдрейфил, наверное, когда я решил обрыв посмотреть! Испугался!
 
   Пёс абсолютно не отреагировал на иронию хозяина и продолжал молча бежать вровень с конём.
 
   Кому пожалуешься, кому выложишь всё, что в душе накопилось. Вот и Табун не обращает на меня никакого внимания, подумалось в
те минуты Ильясу. Да, он отдавал себе отчёт в том, что собака никогда не заговорит, что она никогда в буквальном смысле не поймёт человеческих слов. Но вместе с тем мужчина считал, что в те минуты, когда он обращался к своему верному помощнику с какими-то словами, то тот его всё равно в каком-то смысле
понимал. Да, странным каким-то казался со стороны Ильяс, когда обращался к животному обыкновенным человеческим языком.

   Многие считают, что оно никогда не поймёт того, о чём ему говорят. Спрашивается, для чего заводить разговор, если знаешь, что тебя не поймут. Но давайте представим себя на месте чабана, у которого несколько дней подряд рядом никого нет, кроме животных. В такой ситуации мозг без конца работает, а мысли почему-то сами приобретают словесную оболочку. Тут не только с животными заговоришь, но и сам с собой разговаривать будешь!
 
   Петляя между ёлок по тропе, чабан преодолел затяжной подъём, и оказался на самой верхней части хребта. С этого места хорошо просматривалось соседнее ущелье. Ильяс допускал, что овцы могли в него спуститься. Ведь с тех пор как они исчезли, прошло немало времени. Но стоит ли осматривать это ущелье? В душу закрадывалось сомнение, но вместе с тем, ему хотелось убедиться, что животных внизу действительно нет.
 
   Чабан знал, что до нижней части ущелья метров шестьсот или восемьсот. Неужели овцы рискнули уйти вниз по этому отвесному склону, задумывался чабан, глядя в сторону нижней части ущелья. Просто так, ради спортивного интереса, он бы ни за что не отправился вниз: до того крутым показался ему предстоящий путь. Нет, прежде чем решиться на весьма непростое дело, наш герой решил найти хотя бы признаки того, что здесь были овцы. Ильяс старался ехать медленнее, чем обычно.

   Он внимательно смотрел по сторонам, и под ноги коня, пытаясь обнаружить следы животных или овечий помёт. Но ничего подобного на глаза не попадалось. И всё-таки Ильяс посчитал, что ему всё-таки придётся спуститься в ущелье. Отсутствие следов и помёта ещё ни о чём не говорило. Овцы могли спуститься вниз совсем не тем путём, какой хотел выбрать чабан для того, чтобы добраться до нижней части ущелья. Ильяс вначале с большой неохотой отправился вниз по косогору, но потом оживился: овцы, скорее всего там, внизу. Где же им ещё быть? Ничего страшного нет, если ещё пару километров отмотаю, утешал себя мужчина. В конце концов, из нижней части ущелья можно попасть в любую сторону. Можно объехать хребет с южной стороны, и оказаться на пастбище, где раньше был водопой для животных. А можно выбраться на пастбище там, где находится юрта. Ну, что ж...

     В голове возникала то одна идея, то другая. Читатель, скорее всего, не сможет разобраться, как лучше Ильясу поступить. Это только наш герой умеет хорошо ориентироваться на местности.   
Нам с вами до конца, естественно, не понять, куда отправился чабан, и в каком направлении ему лучше ехать, чтобы найти овец. Но, тем не менее, давайте отправимся с нашим героем. Конечно, не для того, чтобы изучать окрестности джайляу. А хотя бы для того, чтобы понять, что из себя может представлять  труд чабана. Для того чтобы понять, что человеку, выпасающему овец, приходится тратить немало времени и сил. И душевных, и физических. И только тогда отара будет в полном составе.               

   Поворачивая коня то влево, то вправо, Ильяс осторожно спускался по косогору. Он не рисковал направлять своего верного помощника просто вниз, потому что, во-первых, косогор был, в общем-то, крутым. А, во-вторых, несмотря на то, что конь был довольно опытным, чабан боялся, что его верный помощник всё равно может споткнуться и, не дай бог, повредит себе ноги.
  Чабан чувствовал, что, несмотря на трудности, животные вели себя покорно. Они, как будто понимали, что надо довести до конца всё, что затеял хозяин. Но поведение кобеля через некоторое время изменилось. Когда Ильяс добрался до того косогора, по которому можно было спуститься в нижнюю часть ущелья, Табун повёл себя беспокойно. Он то останавливался и подолгу лаял, то начинал рыть землю едва не под ногами коня. Чабан не понял, что произошло. Не то мышиные норы его привлекают, не то что-то неладное почувствовал, думалось в те минуты Ильясу. Видя, что пёс ведёт себя беспокойно, мужчина насторожился. Ещё вчера, пытаясь найти овец едва не в кромешной тьме, чабан обратил внимание, что лес был абсолютно безмолвным: ни крика горных козлов, ни уханья филинов, ни ударов дятла по дереву... Утром он пытался списать всю эту тишину на то, что живность притаилась накануне опасности. Она, как будто чуяла, что сойдёт селевой поток.

   Вспоминая спокойствие вчерашнего леса, Ильяс опять вслушивался в окружающую тишину, и невольно молился. О, аллах! Неужели ты решил послать мне ещё одно испытание? Но сколько можно, сколько можно меня испытывать?  Да, грешник я...  Грешник...  Что ж теперь? Да, я вчера, перед тем, как был это сель, не взял в помощники коня...  Вот ты и наказал меня за это. Наказал за то, что я решил собрать овец при помощи собаки да при помощи своих ног. Но теперь, теперь-то, что я сделал не так, взмолился чабан, обращаясь к всевышнему. Он хотел получить ответ, но ответа не было. Ильяс надеялся, что ответ появится в его голове сам собой, в виде каких-то случайно возникших мыслей. Но, никаких новых мыслей в голове, увы, не возникало. И, до каких же пор я буду оставаться один в этом безмолвном лесу, разрывалась душа чабана. Его явно не устраивало, что вокруг тихо, безмолвно и пустынно...  О, аллах, сколько же мне ещё бродить по этому лесу, взмолился чабан. И, не то в жизни бывают совпадения, не то аллах действительно услышал нашего героя, что он не доволен одиночеством, тишина была тут же нарушена. Из-под зелёных лап могучей тянь-шаньской ели, находящейся от Ильяса чуть левее, в полусотне шагов, раздался не то рёв, не то рык...  Эти странные звуки кому-то могли сказать о том, что где-то рядом появился какой-то грозный зверь.

  Ильяс тоже вздрогнул...  Но вовсе не оттого, что испугался. А оттого, что эти звуки неожиданно отвлекли его от бурлящих в голове мыслей. Он то был уверен, что никаких львов, тигров и других подобных зверей в здешних горах не водится. Но вздрогнул из-за своего обычного недостатка. Ты, дорогой читатель, конечно же, запомнил, что чабану нередко приходится оставаться в одиночестве. Мы уже об этом не раз говорили. И всё это время у мужчины в голове без конца то возникают, то исчезают какие-то мысли. Ильяс иногда настолько уходит в себя, что когда возникают какие-то посторонние звуки, то он непроизвольно вздрагивает всем телом, возвращаясь к реальности. Хотя ничего особенного рядом не происходит.

  Вот и сейчас, вздрогнув всем телом, чабан поймал себя на мысли, что ничего сверхъестественного рядом не произошло. А таким неожиданно грозным звуком напомнило о себе безобидное, в общем-то, существо – горный елик. Это невысокий дикий козёл с рыжей спиной и белым задом, обитающий в предгорьях Заилийского Алатау. Но, тем не менее, чабан непроизвольно
вскинул голову в сторону деревьев и с удовольствием наблюдал,  как через какое-то мгновение дикое животное выскочило из-под нижних веток могучей тянь-шаньской ели и, очертя голову, понеслось вверх по косогору. Табун кинулся вслед. Но едва пёс пробежал за животным несколько метров, как Ильяс остановил его:
 
  - Нельзя, Табун, ко мне!- крикнул чабан.
   
  Кобель тут же остановился и, свесив язык, потихоньку стал возвращаться к хозяину. Табун ждал, что чабан снова будет
отчитывать его за опрометчивый поступок, но мужчине было не до него. Ильяс был захвачен совсем не тем, чем был обеспокоен кобель. В чабана всё больше и больше вселялась уверенность в том, что всё будет хорошо. А как же иначе? Вот и дикие животные дают знать о себе. Значит не всё так плохо, как мне казалось раньше, внушал себе Ильяс. С этой уверенностью он петлял между ёлок, спускаясь всё ниже и ниже по косогору. Через небольшой промежуток времени он добрался до склона горы, на котором не росли тянь-шаньские ели. Спустившись чуть ниже хвойных деревьев, наш герой оказался в верхней части небольшого лога, разделявшего косогор на две равные части. Этот лог тянулся от середины косогора и до самого низа ущелья.
    Где-то внизу, метрах в двухстах от себя, среди невысоких скал и кустарников, чабан увидел фигуры овец. Вот они, братцы-кролики...  Братцы-тунеядцы...  Добрался я всё-таки до вас...  Ну, теперь я вам покажу...  И чего вам неймётся...  Паслись бы да паслись на пастбище...  Ну, что, здесь...  Трава лучше что ли, думалось в те минуты Ильясу. По мнению чабана, трава на джайляу была нисколько не хуже, чем здесь. Но попробуй, пойми этих животных...  Что им не хватало, что заставило уйти в такую даль, вслух возмутился мужчина. Вслед за этим он снова поймал себя на том же, о чём мы уже неоднократно рассуждали. В голове без конца роились мысли, возбуждая воображение и всё его существо. А потом они снова выплёскивались наружу, приобретая определённую словесную оболочку. Ильяс опять начинал выбрасывать эмоции в виде обыкновенной человеческой речи, хотя хорошо понимал, что сейчас его никто не услышит и не поймёт. Он часто упрекал себя в том, что зря сам с собой разговаривает, но никак не мог от этого избавиться.
 
   Мужчина был, конечно, не доволен своим положением. Любому терпению приходит конец. Но вместе с тем он понимал, что начатое дело надо доводить до конца. Поэтому чабан настойчиво спускался всё ниже и ниже по косогору. До нижней части ущелья, по его представлениям оставалось метров триста-четыреста. Ему не очень-то хотелось спускаться в самый низ. Но как быть, если животные, разбредаясь по логу, не учитывают того, к чему стремится человек.
 
    Если честно признаться, то Ильясу не хотелось перебираться на северную сторону лога. Но сделать это пришлось, потому что туда ушли около полутора десятка овец. Ильяс направил коня чуть левее, спустился в лог, и стал медленно спускаться всё ниже и ниже. Он сразу обратил внимание на то, что трава здесь гораздо выше, чем в лесу. Она доходила даже до ступней ног чабана, находящихся в стременах. Но это нисколько не мешало коню передвигаться.
 
   Овцы по-прежнему оставались там же, где их обнаружил Ильяс. Они спокойно паслись, не обращая никакого внимания на то, что появился чабан. И это ещё больше его раздражало. Где ваша совесть, кричало в душе нашего героя. Нет, должны они понимать или нет, что не стоит отбиваться от отары и уходить в такую даль. Но что с них возьмёшь...  Мужчина не хотел лишний раз называть животных, за которыми он ухаживал, баранами. Но это унизительно-оскорбительное определение само срывалось с языка. Всё его существо кричало от досады и непонимания животных: бараны вы, а не овцы! Не овцы, а бараны! Безмозглые существа, которым всё равно, что ты из-за них всю ночь не спишь, переживаешь, как идиот, мечешься, как дурак, под дождём...  А они пасутся неизвестно где, как ни в чём не бывало...  Нет! Всё! Хватит! Довольно! 
 
    Чабан спустился в самую нижнюю часть той территории, по которой разбрелись овцы, и крикнул изо всех сил:
 
   -Табун! Ату их, ату! Фас!
 
  Вы, наверное, обратили внимание, что чабан, находясь на пастбище, частенько пользовался услугами собаки, но очень редко отдавал ему команду, которая только что невольно сорвалась с его губ. Команда  «фас», по мнению Ильяса, да, наверное, по мнению, многих других, отдаётся собаке только в исключительных случаях.
Она необходима только тогда, когда для человека или его животных возникает какая-то явная опасность и эту опасность можно отвести только при помощи собаки. Никакой подобной опасности сейчас, как видите, не было. И, тем не менее, грозная команда прозвучала...  Это до какой же степени надо отчаяться, вымотаться и выйти из себя, чтобы травить овец, как будто врагов...  Но, с другой стороны, как относиться к животным, если они,
несмотря на трудности, которых и так предостаточно, создают всё новые и новые проблемы...
 
   Табун, естественно, понимал, что те крайние меры, на которые шёл его хозяин, говорили вовсе не о том, что возникла угроза какой-то опасности, а появился какой-то ответственный момент. Что овцы уже, как говорится, достали, и что не стоит с ними церемониться. Он весьма щепетильно принялся выполнять просьбу чабана. Кобель тут же спустился в самую нижнюю часть той территории, которую занимали овцы, долго и громко лаял, рычал, хватал особо непослушных пастью то за одну из задних ног, то за бедро. И животные под его напором бежали и бежали вверх по косогору. Ильяс был доволен тем, как служит кобель. Он вслед за собакой тоже осмотрел всю нижнюю часть той территории, где, по его мнению, могли находиться овцы. Но мужчина убедился, что Табун сделал всё, чтобы животные отправились вверх. И только после этого чабан повернул коня на сто восемьдесят градусов и пришпорил его.
    Жеребец не скрывал, что ему не доставляет удовольствия без конца мыкаться среди этой мокрой травы, где под ногами практически ничего не видно, где можно в любое время оступиться, споткнуться и упасть. Но, продолжал идти и идти, иногда вскидывая голову и подбрасывая Ильяса крупом. Чабан понимал, что всему есть предел. Он чувствовал, что и конь уже устал без конца бродить по этому едва пригодному для верховой езды бездорожью, но просил выдержки у коня. Обращаясь с молитвой то к богу, то к небу, мужчина ловил себя на том, что навстречу ему как будто никто не идёт, что помощи он ни от кого не дождётся, и всё придётся преодолевать самому. Но, потом его мысли почему-то начинали работать в противоположном направлении. Нет, всё-таки есть на свете что-то святое. Как бы трудно мне не было, слава богу, ни разу не упал, и с конём ничего не случилось. Это, скорее всего, и есть помощь всевышнего.

   Мои проблемы, наверное, ничто иное, как испытание, которое аллах мне послал за мою нерасторопность, за мою халатность и беспечность. Ведь сам же во всём виноват. Ну, что мне стоило не отпускать коня, а собрать овец вчера вечером с его помощью. Он продолжал вспоминать всё то, что с ним произошло накануне, и всё больше и больше убеждал себя в том, что во всём сам виноват. И это тоже придавало ему сил, уверенности в себе, и он продолжал гнать овец всё выше и выше, всё больше и больше приближаясь к самой верхней части хребта.
 
   Овцы послушно поднимались вверх по косогору. Они уже не пытались убежать ни вправо, ни влево от того направления, которое для них выбрал чабан. Ильяс, с одной стороны, оставался, доволен, что овцы стали покорны. Но, чем ближе мужчина подбирался к самой верхней части хребта, тем всё больше и больше он сомневался в том, что ему удалось собрать всех овец, сбежавших из отары. Наш герой был почему-то уверен, что с теми животными, которых он сейчас гнал, ничего не случится. И что-то нашёптывало ему, что не стоит пока переваливать за хребет, а нужно вернуться, ещё раз осмотреть косогор и лишний раз убедиться, что он обнаружил всех овец в этом мрачном ущелье. Ильяс решил сделать это без помощи Табуна. Поэтому он не стал беспокоить собаку. Чабан оставил группу овец, которая, по его представлениям, сама поднимется ещё выше, повернул коня в обратную сторону и снова отправился вниз по косогору. Шаг за шагом, уверенно преодолевая крутой спуск, конь всё ближе и ближе подходил к тому месту, где косогор разделялся надвое и начинался обрыв. В памяти непроизвольно всплывало всё, что произошло с ним недавно накануне того, как он обнаружил овец. Вот здесь из-под нижних лап ёлки выскочил козёл, и Табун попытался догнать его...  А там, за кустами рябины, дикое животное исчезло...  А здесь конь остановился, потому что спускаться стало труднее из-за высокой травы...  Он снова потянул поводья на себя – конь встал, как вкопанный, а чабан прислушался. Тишь да глушь...  Только из глубины лога едва доносился говор ручья, рождённого родником...  Лёгкий шелест травы...  И лишь через пару минут Ильяс уловил едва доносившееся до его слуха блеяние...  Может быть, показалось?  Да, да, скорее всего, показалось...

    Чабан хотел внушить себе, что голос овцы ему померещился, но потом вспомнил, что и по одиночке животные отбивались от стада, и он снова прислушался...  Блеяние повторилось...  Ах, ты, непослушная...  Перед глазами вставал образ овцы, отбившейся от отары. Ильяс посчитал, что она сейчас находится где-то в сотне метров. Именно на таком расстоянии, по представлениям чабана, от него стоял куст рябины, растущий на правой стороне косогора, из-за которого доносилось блеяние. Нет, зря я всё-таки не взял с собой Табуна, пожалел в эти минуты Ильяс. Кобель сейчас прочесал бы все закоулки и выгнал бы заблудившееся животное из кустов. Но что теперь? Придётся отправляться вниз. Чабан тронул коня каблуками сапог под бока и направился вниз по косогору. Пройдя пару десятков шагов, жеребец остановился, дёрнул головой и протяжно захрапел. Чабана возмутила непокорность животного, и мужчина сделал всё, чтобы подъехать к кусту рябины. Но конь стоял как вкопанный...

  Он храпел, пытался ударить правым передним копытом о землю и, виляя крупом, давал Ильясу понять, что у него нет желания спускаться в эту пропасть...  У чабана эта пропасть почему-то ассоциировалась с ручьём, бегущим где-то в нижней части лога, но она была ближе, и конь её уже видел воочию...  Тут же её увидел и мужчина. Буквально в пяти метрах от коня часть грунта отошла от материнской породы и сползла вниз. В результате этого на земле образовалась трещина. По представлениям Ильяса, её ширина составляла около тридцати сантиметров, а длинна – около дюжины шагов.
 
    Мужчина не думал, что наступит день, когда едва не на каждом шагу ему придётся сталкиваться со стихийным бедствием, его последствиями или с его предпосылками. Да, ему иногда хотелось своими глазами увидеть, как сходит в горах селевой поток. Но, он никогда не думал, что всё это для людей, находящихся рядом, всегда сопряжено с риском, с дополнительными и непредсказуемыми трудностями. Пытаясь посмотреть на себя со стороны, Ильяс  почему-то не задумывался о самом главном: уйдя от пастбища на довольно-таки приличное расстояние, он подвергает риску и себя, и отару. Ещё неизвестно, что может случиться с овцами, находящимися в загоне на пастбище, и с теми, которых он оставил на перевале. Ещё неизвестно, что может случиться с ним самим в этой глухомани, где люди, по его представлениям, не появляются и день, и месяц, а, может, и целый
год. Конечно, где-то в глубине души затаился страх, но он пока не просыпался – чабан верил, что с ним ничего не случится...
 
   Поворачивая коня то вправо, то влево, мужчина спускался всё ниже и ниже. Он остановился от куста рябины буквально в дюжине шагов, и стал прислушиваться к тишине. Но снова тот же самый результат: вокруг – ни звука, ни шороха. Ильяс попытался удвоить внимание, но и это ничего не дало. Неужели померещилось? Неужели здесь нет никакой овцы, беспокоился он?  За свою
долгую чабанскую жизнь мужчина иногда попадал в подобную ситуацию. Случалось, что он терял овец и во время их поиска голоса животных мерещились ему. В результате этого приходилось напрасно терять немало драгоценного времени. Простояв у
 рябины минуту, другую, чабан хотел отправиться под ёлки, которые находились в десятке метров от него, но в это время, наконец, произошло то, чего он сейчас ожидал больше всего. Слух мужчины снова уловил едва доносившееся до него блеяние овцы. Но на этот раз оно раздавалось с противоположной части лога. Одна овца, по представлениям Ильяса, давала знать о себе справа, а другая –  слева. Неужели сразу две овцы заблудилось, подумалось в те минуты нашему герою.
    Он решил не перебираться на противоположную часть лога, а хотел отправиться за те ёлки, которые стояли неподалёку от рябины. Конь быстро преодолел  расстояние, отделявшее чабана от хвойных деревьев, и наш герой оказался под ёлками. Здесь было темно и сыро. Хвоя и в ясную погоду плохо пропускает дневной свет, а во время тумана под ней и вовсе как в полумраке. Но, нижние ветки деревьев свешивались не до самой земли, и за счёт этого всё вокруг неплохо просматривалось. Перед Ильясом распростёрся косогор, поросший разнотравьем, с восточной стороны от которого высились могучие тянь-шаньские ели. Рядом с ними чабан увидел сразу пятерых овец...  О, аллах, сколько же их ещё потерялось и отбилось от стада...  Сколько же ещё придётся бродить под этими деревьями, пока все овцы не будут на джайляу...  Как надоели эти дожди...  Эх, если бы хорошая погода...  Да, если бы сынишка был рядом со мной...
     Ильяс пытался оправдать себя в том, что произошло. И во всём теперь винил не себя, а ситуацию...  И бог для него не милостив, и госпожа фортуна отвернулась, и одиночество съело...  Его настроение время от времени менялось. Меньше всего он
теперь винил себя в том, что вчера раньше времени отпустил коня...  Но, теперь ничего не изменишь. Расхлёбывать-то самому...  Но, не разорваться же надвое... 
 
   По восточному склону лога, где  сейчас находился чабан, подниматься было труднее. Косогор был гораздо круче, чем западная сторона ущелья. Здесь росло много деревьев и кустарников – немудрено снова овец потерять. Поэтому Ильяс
решил отправиться на западную часть лога, осмотреть её, а потом вернуться за теми овцами, которых ему сейчас удалось обнаружить.
  Он не торопился подниматься на хребет. Чабан думал, что, кроме тех овец, которых ему удалось обнаружить, в ущелье есть ещё животные, спрятавшиеся за кустами и высокой травой. Мужчина не допускал того, что овцы спустились в самый низ, где протекал ручей. Ведь влаги и на траве было в избытке. Её вполне хватало для того, чтобы утолить жажду. Но, несмотря на это, Ильяс решил спуститься между ёлок ещё ниже и добраться до ручья. И только потом хотел перебраться на противоположный косогор.

    Мужчина направил коня в сторону нижней части лога. Животное снова не скрывало, что ему не доставляет удовольствия брести вниз по сырой траве, доходящей до нижней части брюха. Но деваться некуда – и жеребец брёл среди этой высокой травы и камней, иногда останавливаясь и опуская морду к земле. Несмотря на то, что наш герой не переставал переживать за себя и за своего верного помощника, конь сравнительно легко шёл вниз по косогору. Чабан быстро спустился вдоль ёлок, объехал заросли рябинника и оказался в самой нижней части лога. Ущелье, уходящее вверх и вниз от него, неплохо просматривалось. В его нижней части Ильяс увидел скалу. Она едва не свешивалась всей своей тёмно-коричневой громадиной к ручью. Сверху скалы росли невысокие берёзы.

    Здесь, высоко в горах, эти деревья выглядят не так, как на равнине. Из-за недостатка света и разряжённого воздуха листья на берёзах очень мелкие, а стволы искривлённые. Но, не это бросилось в глаза Идьясу. Прямо на скале, под берёзами, паслись овцы...  О, аллах, и куда вас только не занесёт, взмолился чабан. Острый слух и какое-то необыкновенное чутьё, выработанное годами, снова выручили его. Но как теперь быть...  Не разорваться же...  Одну овцу, конечно же, проще пригнать к тем пятерым, которых он не так давно обнаружил, но как её спустить со скалы?
Ильяс решил вернуться к тем пяти овцам, которых он не так давно обнаружил, и пригнать их к логу. И только потом он решил заняться этой одной, самой эгоистичной овцой...  А, может, всё-таки не одной...  Может, за той скалой, на которую забралась эта настырная животина, есть ещё заблудившиеся животные? Ильяс не знал чем заняться в первую очередь. Он то хотел снять эту строптивую овцу со скалы, то, наоборот, хотел тех пятерых пригнать к этой строптивице. Но, мужчина занялся вовсе не тем, к чему стремился.

  Чабан решил немного подняться вверх по ручью, и только потом рассчитывал отправиться к тем пятерым упрямцам. Вопреки ожиданиям чабана, подняться для него вверх по ручью оказалось проще простого. Конь уверенно шагал по замшелому грунту, над которым то там, то здесь виднелись мелкие камни. Ильяс внимательно смотрел по сторонам и прислушивался к шуму воды. Где-то в верхней части ущелья находился родник. Чабану приходилось бывать у этого необыкновенного источника хрустально-чистой воды. В другой ситуации наш герой обязательно поднялся бы туда, где из-под земли появлялась вода, чтобы насладиться прелестью природы. Но сейчас было не до этого. Он проехал вверх по ущелью, но овец больше не обнаружил. Здесь не было признаков того, что сюда заходили овцы – ни овечьего помёта, ни помятой травы. Ильяс не стал подниматься в самый тупик ущелья, а решил вернуться к тем животным, которых ему удалось обнаружить.
 
    На удивление мрачным и каким-то унылым ему показалось ущелье. Когда Ильяс из него выбирался, то обратил внимание на то, что повсюду лежали стволы упавших тянь-шаньских елей. Оказывается, не только возле пастбища, но и здесь, вдали от него, стихия не щадила красоты наших гор. Стволы ёлок, упавших много лет назад, уже затянуло мхом. Обычно возле таких, лежащих на земле ёлок, росли грибы и малина. Но здесь из-за избытка влаги и недостатка солнечных лучей, как казалось Ильясу, грибов и малины не было. Ему, конечно, сейчас было не до рыжиков, сыроежек и опят, которых можно насобирать в хорошую погоду сразу после дождя в окрестностях пастбища. Но, всё-таки мужчине, неплохо изучившему горы, казалось любопытным, что в этом глухом ущелье трудно обнаружить что-то съестное. Туристы редко забредали сюда. Здесь не было признаков того, что когда-то сюда
заходили люди. А, может, это и к лучшему, невольно подумалось Ильясу. Иначе природа просто не сохранится в своём первозданном виде...
 
   Пробравшись между стволов могучих тянь-шаньских елей, наш герой наконец-то выехал на ту часть косогора, с которой он увидел своих исчезнувших животных. За то время, пока Ильяс пытался убедиться, что в верхней части косогора нет заблудившихся овец, пятеро упрямцев, оставленных на произвол судьбы, ушли метров за триста от рябинника. Мужчине казалось, что животные в эти минуты вели себя беспокойно. В то время, когда чабан обнаружил овец, они спокойно паслись, передвигаясь лишь по мере того, как попадалась более или менее подходящая для употребления в пищу трава. Но теперь наш герой видел совсем иную картину. Животные не стояли на месте. Они без конца старались изменить своё расположение, смещаясь всё больше и больше к ёлкам. Чабан по-своему отреагировал на это странное поведение его подопечных. Он расценил его как каприз. По представлениям Ильяса овцы давали ему понять, что они не хотят возвращаться к своим собратьям в отару. Но, чего бы они не хотели, я всё равно должен призвать их к порядку, решил чабан.

   Он пришпорил коня и направился к животным. Услышав удары копыт приближающегося коня, овцы прекратили щипать траву, подняли морды от земли и замерли. Простояв в таком положении несколько секунд, животные вдруг сорвались с места и рванулись вверх по косогору. Они бежали и не теснили друг друга, как это часто случалось, а бросились врассыпную, прячась за камнями и низкими кустарниками. Ильяс ничего хорошего от этого не ожидал.


     - Гоняйся снова за вами! Эх, был бы рядом Табун! – в сердцах кричал чабан, уже в который раз пожалев о том, что рядом нет кобеля. Он верил, он знал, что пёс быстро бы решил ту проблему, которая сейчас возникла, и гораздо быстрее собрал бы разбежавшихся овец. Но, Табуна рядом не было. Ильяс понимал, что никто его проблем не решит. Он снова направил коня вверх по косогору. Жеребец твёрдой поступью шёл в сторону скалы, за которой только что исчезли овцы, а чабан всё больше и больше думал о том, что непросто будет вернуть этих упрямцев в отару. Овцы вдруг замерли, повели ушами, а затем, подбрасывая зады, кинулись вверх по косогору, прячась в кустах таволожки. Но,
Ильясу было уже не до каприза животных. Чуть выше него, за ёлками, где оставался тот самый лог, по которому чабан спустился в ущелье, что-то не то хрустнуло, не то треснуло. Мужчина отчётливо услышал странные громкие звуки ломающейся древесины. Затем по ущелью гулким эхом разнеслись тупые, но очень громкие удары чего-то тяжёлого о землю. А ещё через мгновение начался камнепад.

    Чабан отчётливо слышал, как где-то рядом летели камни. Всё это происходило за теми самыми ёлками, рядом с которыми находился наш герой, когда обнаружил овец. Ильяс догадывался, что могло произойти в эти минуты. Скорее всего, сошёл оползень, подумалось чабану. Мы уже не однократно рассуждали об этом: где-то на косогоре почва не выдержала переувлажнения и под весом собственной тяжести съехала в ущелье. Это произошло в том логу, по которому мужчина спускался к роднику...  Да, да, именно там для этого были все предпосылки... Перед глазами вставало то, что с ним произошло совсем недавно: конь внезапно остановился, захрапел и не захотел идти дальше, а его путь пересекла трещина на поверхности почвы, до дюжины метров длинной и около тридцати сантиметров в ширину. Ему вдруг захотелось побывать на месте свершившегося природного катаклизма.

   Оползень, скорее всего, сойдя вниз, всей своей массой перегородил лог, создавая все предпосылки для схода селевого потока, ведь по ущелью тёк ручеёк...  На первый взгляд это была совсем безобидная струйка воды. Но и она рано или поздно наполнит плотину, воздвигнутую на её пути. А потом вода прорвёт её и вместе со скопившейся глиной, почвой и камнями хлынет вниз, разрушая нижнюю часть склонов ущелья...  Ильяс считал, что селевая масса остановится далеко внизу, где-то в десятке километров от пастбища, там, где хребты снижаются и сходят на нет. Там, где вместо хвойного леса предгорное плато покрывает берёзовая роща...  Мы уже рассказывали о том, что нашему герою приходилось бывать в тех местах. Он видел в той берёзовой роще много огромных валунов и больших камней, среди которых туристы ставили палатки. Но сейчас мужчина вовсе не переживал за тех, кто любит отдыхать на природе. Он был просто уверен, что сегодня, в дождливую погоду, как обычно, не будет желающих провести свой досуг на природе. И всё-таки...  И всё-таки за счёт этого селевого потока может исчезнуть много подходящих мест возле речки, где можно было поставить палатки и наслаждаться красотой леса.
 
   Ильяс оставался на месте до тех пор, пока шум, доносившийся из лога, не прекратился. Он пытался зримо представить себе все последствия оползня: оголённый участок почвы в виде обрыва, селевая масса, скопившаяся где-нибудь в нижней части ущелья и овцы...  Мужчина был далёк от мысли, что та овца, которую он увидел на вершине скалы среди невысоких кустарников, так и осталась на своём месте. Ильяс не хотел верить, что животное
сорвалось со скалы и разбилось. Ведь овцы по-своему чувствуют опасность и всегда пытаются уйти от неё. Поэтому чабан посчитал, что и с этой одинокой и бесстыжей овцой ничего не случилось. Она просто исчезла. Хорошо, если овца одна осталась за противоположной частью лога. А если чуть дальше скалы, на которую она забралась, ещё были овцы? Ильяс беспокоился об этом, потому что как следует, не осмотрел противоположную часть лога.
 
    Всё дальнейшее представлялось нашему герою  в сослагательном наклонении, с разными нежелательными для него в данное время последствиями. Если всё-таки сошёл оползень, то ему непросто будет отправиться на поиски одинокой упрямой овцы...  Для этого, по крайней мере, необходимо будет подняться до того места, где в почве образовалась большая щель, перед которой даже конь остановился. По представлениям Ильяса, именно там зародился оползень. А как быть, если возникнет необходимость подниматься выше? Если я брошу те пять овец, которых мне удалось недавно обнаружить? Если брошу всех овец? Скорее всего, односельчане простят...  Ведь стихийное бедствие...  Нет, нет и ещё раз нет...  Ильяс не мог себе такое позволить. Это не в его правилах. Решено, значит, надо делать. Надо спасать всех овец, решил чабан и направил коня в сторону северной части лога.
 
   Нет, сколько можно...  До каких же пор всё это будет продолжаться? Сколько же надо сил, терпения и настойчивости? Когда, когда всему этому будет конец? Когда наступит конец этим скитаниям по лесу, когда не знаешь, какой сюрприз тебе преподнесёт судьба спустя час, полчаса или спустя минуту...  Эх, эти напряжённые часы и минуты ожидания...  Прилечь бы...  Вздремнуть...  Высушить бы одежду, размечтался мужчина. Он
вдруг снова почувствовал, что брезентовый плащ на нём очень сильно потяжелел от дождя... 
 
   Да, он в каком-то смысле пытался противиться всем своим существом этому промозглому ветру, едва заметному моросящему дождю и туману, хлынувшему с новой силой вверх по ущелью. Но противься – не противься, погоду не переделаешь. Она человеку не подвластна. И с ней приходится считаться...  Вот и наш герой, несмотря на ненастье, пересёк косогор, с которого только что сбежали непослушные овцы, и отправился в ёлки, растущие вдоль
лога. Проехав хвойный лес, Ильяс увидел ту страшную картину, которая несколько минут назад просто мерещилась ему. Да, действительно, там, где  мужчина недавно обнаружил большую трещину на поверхности почвы, сошёл оползень. В нижнюю часть ущелья сошёл огромный участок почвы. От нижней части ущелья и едва не до верха, вместо травы и мелких кустарников, теперь был сплошной обрыв, протяжённостью около полусотни метров.

   Грунт, сошедший в виде лавины, перегородил ущелье. Высота плотины, которую недавно воздвигла стихия на пути течения воды, по меркам Ильяса, составляла около шести или восьми метров. Чабан видел, как в том месте, где природа учинила препятствие безобидному ручейку, постепенно скапливалась вода. Он понимал, что рано или поздно плотину прорвёт и снова сойдёт селевой поток. Ильяс пытался представить масштабы неотвратимой катастрофы, но утешал себя тем, что вдоль нижней части русла реки нет населённых пунктов, а туристов в плохую погоду возле речки просто не бывает.
 
   Нет, сколько можно...  До каких пор природа сама себя будет истязать? Перед глазами мужчины сейчас стоял не только тот обрыв, перед которым он находился, но и та пропасть, которая образовалась возле пастбища. Ему просто мерещилось бесчисленное количество деревьев, поваленных во время урагана. Сколько сил, времени и терпения уходит у нашей матушки природы для того, чтобы создать всю эту красоту, думал он в те минуты, глядя на сплошной зелёный частокол из тянь-шаньских елей, стоящий по обеим сторонам ущелья. И почему природа допускает, чтобы эта красота могла исчезнуть? Эти мысли теперь всё больше и больше беспокоили чабана. Но он не собирался замыкаться на том, что природа занимается самобичеванием...  От
каких-то общефилософских, глобальных проблем бытия Ильяс быстро возвратился к реальности. Он умел оценивать ситуацию, и понимал, что прошедшего не вернёшь; и сколько бы человек не переживал о том, что природа сама себя истязает, его проблема от этого не решается... 

   Раздумывая над этим, чабан растерялся. Он, во-первых, убедился, что в нижней части ущелья, кроме тех пяти животных, которых ему удалось обнаружить, больше не оказалось овец, отбившихся от отары. А во-вторых, мужчина сожалел, что не забрал одинокую овцу со скалы, и не пригнал её к тем пяти овцам, которые скрылись за кустами таволожки. И теперь эту овцу просто так не вернёшь. А, может быть, бог с ней...  Подумаешь, овца...  Односельчане поймут, простят, войдут в положение, попытаются себя поставить на его место, думал Ильяс, когда представлял себе, что рано или поздно за потерявшихся овец придётся перед односельчанами отчитываться. И тут же в голове появлялись мысли, далёкие от чисто материальных представлений.

   Овцы, по его понятиям, такие же живые существа, как кони, коровы или курицы...  И все они в этом смысле чем-то сродни человеку. И даже если они безмозглы и упрямы, то всё равно чувствуют боль, и ждут, что их тоже пожалеют.
 Чабан пытался представить себя на месте заблудившихся животных, и не хотел допускать мысли о том, что и ему в трудную минуту никто не придёт на помощь...  Нет, нет, не стоит унывать, замыкаться на своих проблемах, на том, что сейчас трудно только  тебе...  Надо спешить...  Надо во что бы то ни стало вернуть всех овец на пастбище, а там уж, что бог даст...  Смогу, так отправлюсь за этой одинокой овцой, а не смогу – бог рассудит, решил в те минуты Ильяс. Он потянул левый гуж уздечки на себя, и конь послушно повернул влево. Решение принять было нелегко. С одной стороны, не хотелось бросать всего одну овцу...  А с другой стороны, чабан не мог больше рисковать теми овцами, которые остались с Табуном на хребте. Но, больше всего наш герой переживал за основную часть отары, находившуюся на пастбище в загоне.

  Он не допускал, что с ней что-нибудь сделают туристы, случайно появившиеся в горах. Подобного, слава аллаху, пока не случалось. Да, и едва ли в такую скверную погоду кто-то появится на джайляу. Но на душе было как-то неспокойно оттого, что Ильяс не знал, что его ждёт впереди. Поторапливая коня, мужчина всё
выше и выше поднимался по косогору. Тех овец, которые скрылись в кустах таволожки за скальником, он обнаружил быстро. Все пять беглецов, вопреки ожиданиям чабана, вели себя послушно. Они больше не норовили разбредаться по сторонам, а покорно шли впереди чабана. Овцы уже не пользовались теми лазейками, которые то там, то здесь были приготовлены для них в виде раскидистых деревьев и кустов. Они охотно покорялись человеку, как будто чувствовали, что капризничать больше не стоит, что в любом случае их вернут в отару и поставят на место. С одной стороны, Ильяс был этим доволен, но с другой стороны боялся, что и его терпение может кончиться...  И что же тогда, спросите вы?  Этим же вопросом задавался в те минуты чабан, но не находил ответа. А действительно, что...  Да, его терпение иногда было на пределе...  Да, он часто был в таком состоянии, что вот-вот выйдет из себя...  Да, он часто, разозлившись, пытался сказать: «Ну, всё!»  И это «Ну, всё!»  частенько было обращено к овцам...

   Мужчина нередко попадал в такие ситуации, когда терпению наступал, казалось бы, конец. Но, невольно, после грозных, беспощадных слов «Ну, всё!», в нём пробуждалось смирение. Разум брал верх над эмоциями, и ему ничего не оставалось, как терпеть, терпеть и терпеть...  Вот и сейчас мужчина терпеливо гнал пять непослушных овец вверх по косогору. Петляя между кустарников, ёлок и осин, он, спустя несколько минут, оказался вместе с животными на гребне хребта. Здесь, в небольшом лиственном лесу, его встретил Табун. Заметив хозяина, кобель вначале пустился навстречу ему, а потом побежал вдоль гребня хребта. Тех овец, которых мужчина оставил на попечение кобелю, на месте, естественно, не оказалось. Они разбрелись на все стороны света. Ильясу пришлось потратить немало времени и сил, прежде чем животные были собраны в одну более или менее сплочённую группу, которую было бы удобно перегонять в сторону пастбища. Чабан присоединил к ним пять непослушных овец, и со всеми животными отправился дальше.
 
  Овцы послушно шли вверх вдоль тропы. Табун принялся верно, служить своему хозяину. Он бежал то вправо, то влево, заходя за пределы той территории, которую занимали идущие животные, благодаря чему Ильясу не приходилось лишний раз осматривать ёлки и кусты, чтобы найти овец, пытавшихся отстать от всех остальных. За него это делал Табун.
   
  Чабан обратил внимание на то, что до самой верхней части хребта ему оставалось подняться каких-нибудь полсотни шагов. К тому времени овцы, идущие впереди группы, уже находились на верхней части хребта и даже перевалили за его противоположную сторону. Ильяс не хотел, чтобы животные, перевалив хребет, сами для себя выбирали дальнейший маршрут. Если их не контролировать, то они уйдут как раз к тому логу, где зародился селевой поток. Мы уже рассказывали о том, что Ильясу удалось побывать там, где вчерашним вечером и минувшей ночью сошёл оползень, и вслед за этим возле пастбища разразилась стихия. Чабан не хотел, чтобы овцы оказались вблизи у обрыва. Поэтому, поторапливая коня, мужчина выгнал с десяток овец, отставших от всей группы, на самый верх хребта. А после этого чабан сделал всё, чтобы животные спускались в сторону реки по более безопасному маршруту.

  И всё-таки какая-то неведомая сила призывала его побывать в том логе, где сошёл оползень, а потом зародился селевой поток, сошедший минувшей ночью. Но, здравый смысл возобладал над эмоциями, и чабан отказался от искушения.
 
   Ильяс был доволен, что овец больше подгонять не приходилось. Они сами по себе шли вниз по гребню хребта, и чабан лишь иногда сворачивал то влево, то вправо от той территории, которую занимали животные. Некоторые из них иногда всё-таки норовили задержаться в кустах, чтобы опустить морду и хоть немного поесть травы. Это снова раздражало нашего героя:
 
   - Нет, вы только гляньте, какие они непокорные! Им никак нельзя волю давать! – кричал Ильяс, вспоминая о том, как он мыкался по косогорам, чтобы разыскать своих непослушных животных. В голове невольно вставал образ одинокой овцы. И к чему она на эту скалу запёрлась, думалось в те минуты чабану. Всех перещеголяла своим упрямством...  Зря, зря я  сразу её не заставил спуститься к скале и присоединиться к тем овцам, которых я обнаружил возле ёлок. Ищи теперь её, свищи...

    Чабан понимал, что найти эту одинокую овцу теперь будет непросто. Для этого придётся второй раз спуститься в ущелье вдоль лога, по которому сошёл сель, но только по его северной стороне. Ильяс пожалел о своей грубой ошибке. Но, утешало то, что он
нашёл всех остальных потерявшихся овец, и худо ли, бедно ли, но гонит их на пастбище. Когда животные останавливались, чабан резко поднимал кнутовище и так же резко опускал его. Двухметровый гуж, используемый в качестве бичивы, издавал громкий хлопок в воздухе, от чего животные сбивались в одну группу и, тесня друг друга, бежали вниз по косогору. Теперь мужчина, наоборот, был доволен, что животные ему покорялись. Они больше не пытались задерживаться в кустах, и Ильяс вместе со всеми овцами  быстро спускался всё ближе и ближе к реке. Чабан видел, как животные, идущие впереди своего небольшого стада, находились уже едва не у самой воды. Она хорошо просматривалась с тех ёлок, среди которых сейчас находился мужчина. Животные быстро сориентировались у обрыва. Они одна за другой стали спускаться к речке по тому проходу, который сегодня утром чабан сделал при помощи ломика и лопаты.
 
    Неужели всё...  Неужели всё...  Неужели заканчиваются испытания, ниспосланные аллахом? Ильясу верилось в это и не верилось. Ещё недавно ему казалось, что всем его проблемам, бесконечной езде и мытарствам по этим логам и косогорам не будет конца. Но больше всего ему не верилось в то, что рано или поздно восстановится погода, и можно будет, наконец, спокойно выпасать овец на джайляу, подставляя лучам июльского солнца спину и плечи для загара...  Но, когда это будет, когда...  И будет ли вообще...  Ильяс предполагал, что это ненастье, эта грязь, сырость и холод продлятся, скорее всего, до утра. Погода так и шептала, так и давала знать о том, что могут возникнуть новые трудности. Клубы тумана с новой силой нахлынули на горное пастбище. На этот раз они пришли не со стороны западной части гор, как это бывало обычно, а откуда-то снизу. Находясь в горах, Ильяс неоднократно сталкивался с тем, что непогода приходила откуда-то с севера, со стороны нижней части гор, куда, возможно, тучи пригоняло со степей.

     Чабан пристально всматривался в туманную пелену, окружающую его со всех сторон. Он, безусловно, был расстроен тем, что видимость вдруг ограничилась. Окрестности просматривались не больше, чем на сотню шагов. Но, и этого хватало для того, чтобы не потерять ни одной овцы. Мужчина оставался, доволен, когда видел, как животные, строго следуя его приказаниям, одно за другим спускались в русло реки и, преодолевая его, покорно выбирались на противоположный берег. Видя, что овцы успокоились и больше не норовят исчезнуть с пастбища, Ильяс успокоился и почему-то вдруг вспомнил своё детство. Когда наш герой подрастал, и ему ещё не приходилось самостоятельно ухаживать за животными, он нередко задумывался над тем, что не грех овец потерять зимой в пургу или в такой туман, какой сейчас окутал всё горное пастбище. Попробуй, разгляди каждую овцу, если снег швыряет в глаза, а белая туманная пелена до предела ограничивает видимость. Но, подрастая, мальчик прислушивался к взрослым.

   Они часто утверждали, что в непогоду проблемы с животными возникают не из-за тумана и снежной пурги, а потому что люди за ними плохо присматривают. Вот и сейчас, когда все испытания, как ему казалось, были уже позади, Ильяс  по-прежнему приходил к выводу, что во всех проблемах, возникших у него вчера и сегодня, он виноват сам... В голове снова и снова всплывали все ошибки, совершённые им за последнее время. Ведь не стоило вчера отпускать коня раньше времени. Надо было воспользоваться его услугами и тогда овцы не сбежали бы за речку. А какую глупость я допустил, когда оставил овцу на скале...  И, наконец, не нужно было допускать, чтобы мои помощники сделали загон почти у самой реки. Но, кто знал, кто мог предвидеть, что такое случится, раздумывал мужчина.
 
    Ильяс внимательно следил за тем, чтобы все до единой овцы перебрались через русло реки, и вышли на пастбище. Его уже не пугало, что туман застилает глаза. Он делал всё, чтобы животные близко не подходили к обрыву, образовавшемуся за счёт того, что сошёл селевой поток. Но, вместе с тем, чабан внимательно следил за тем, чтобы самые непослушные животные не сбежали на пастбище...  Нет, хватит...  Он уже однажды прозевал и достаточно намыкался...  Довольно... Надо во что бы то ни стало всех до единой овцы пригнать на пастбище и закрыть их в загоне со всей отарой. Пусть стоят себе там до лучших времён...
 
   Овцы послушно шли вниз, направляясь в сторону того места, где стояла юрта чабана. Когда в тумане появился её купол, Ильяс пришпорил коня, и повернул овец чуть левее, ведь загон для животных теперь находился западнее его жилища. Клубы
тумана, который никак не рассеивался, просто проглатывали от взгляда чабана то одну фигуру животного, то другую. Но, мужчина делал всё, чтобы из-за ограниченной видимости ни одна овца не потерялась.
 
    Чувство исполненного долга всё больше и больше наполняло душу чабана. Наверное, любому из нас хотя бы один раз в жизни приходилось попадать в такую ситуацию, когда и час, и два, и гораздо больший промежуток времени приходится жить на нервах. В такие часы, кажется, что абсолютно всё настроено против тебя, и ты пытаешься, во что бы то ни стало что-то изменить, как-то повлиять на ситуацию, но у тебя ничего не получается...  Ты нервничаешь...  Переживаешь...  Но, потом вдруг находишь в себе силы преодолеть себя, сделать всё возможное, и проблема всё-таки решается...  А вслед за этим хочется расслабиться. Например, появляется желание просто лечь на диван, ни о чём не думать, а просто лежать, наслаждаясь чувством исполненного долга. У Ильяса сейчас было именно такое настроение. Он закрыл овец в загон и отпустил коня. Чабан не торопился снимать седло со своего верного помощника. С одной стороны, мужчина боялся, что конь, находясь под седлом, сильно вспотел и теперь без защиты от потника может просто переохладиться. А это чревато...  А с другой стороны, чабан считал, что в любой момент может возникнуть  какая-либо проблема и конь, самым неожиданным образом, может пригодиться.
 
   Конь быстро присоединился к своим собратьям. Он, как ни в чём не бывало, пасся рядом с кобылой и жеребёнком, размахивая длинным хвостом. Ильяс вначале внимательно наблюдал за этой неразлучной троицей, а после этого вошёл в юрту и развалился на топчане. Он лежал с закрытыми глазами, пытаясь расслабиться и выйти из нервного напряжения, в котором ему пришлось находиться со вчерашнего вечера. Чабан мечтал вздремнуть и уйти в забытьё. Его уже не очень-то удручало, что вокруг по-прежнему сыро, промозгло и холодно. Ильяс, конечно, мог встать и развести костёр.  Но, ему хотелось полежать, хотелось понежиться, хотелось расслабиться, но о чём бы хорошем не пытался размышлять чабан, у него возникали всё новые и новые вопросы.  Всех ли овец он собрал?  А вдруг на пастбище остались овцы?  А вдруг животные затерялись в тумане?

   Он помнил всё, что с ним произошло. Когда
упавшая макушка повредила изгородь загона, глаза застилала непроглядная молочная занавесь...  А вдруг не всех овец удалось собрать в том далёком ущелье, где едва не на его глазах сошёл оползень...  И что вообще ждёт его? Что делать дальше? Погода рано или поздно, конечно же, наладится. Овец можно будет выпасать не этой горной долине, но как быть с водопоем? Ведь после дождей в горах может наступить жаркая погода. Животные будут постоянно нуждаться в воде, а у чабана нет возможности вдоволь напоить овец в том месте, где они могли раньше запросто спуститься к воде. Мы уже рассказывали о том, что речка, возле которой находилась отара Ильяса, зарождалась у каменистого хребта. Он хорошо просматривался с пастбища, и находился приблизительно в пяти километрах от джайляу. Истоками речки являлись многочисленные родники, бьющие у подножья горы.

    Ильяс был обеспокоен тем, что берега русла реки полностью размыты селем, и к нему не подступишься. Из этой ситуации, по мнению чабана, был только один выход. Отару придётся переводить на противоположную, западную часть пастбища, по краю которой протекает ещё одна горная речушка. И, скорее всего, овец лучше будет содержать возле неё...  А как быть, если и по руслу той далёкой горной речушки тоже сошёл селевой поток...  Как быть, если и там к воде не подступишься? Возможно, тогда придётся кочевать за тот самый каменистый хребёт, возле которого зарождается горная речушка, протекающая теперь возле пастбища по глубокому обрыву. Ильяс знал, что там есть привольные пастбища с обильным и сочным травостоем. Но, чтобы перевести отару на новое место, нужно время, и чья-то помощь. Он не сможет один перекочевать. Одному человеку просто невозможно перегонять отару и одновременно с этим перевозить имущество...  Нет, всё-таки, сколько проблем возникло из-за этого селя...  Кто бы мог подумать, что безобидная горная речушка так разбушуется, что теперь из неё запросто воды не напьёшься, потому что берега размыты. Рассуждать, конечно, можно о многом. А у Ильяса, тем временем, были конкретные проблемы. И как ему теперь поступить? Что делать? Забегая вперёд, скажем, чабан действительно пришёл к выводу, что ему со своей отарой на прежнем месте оставаться не стоит.
   
  Он долго брёл вверх вдоль русла реки, прежде чем убедился, что поблизости нет более или менее подходящего места для водопоя животных. Но всё это произошло на следующий день... И на следующий же день чабан перекочевал со своей отарой к речке, бегущей у западной окраины пастбища. Природа смилостивилась перед Ильясом – по горной речушке, находящейся у западной стороны пастбища, сель не сошёл. А сегодня, после того, как рассеялся туман, и установилась хорошая погода, на джайляу появились жена и сынишка чабана. Они пришли в ужас оттого, что произошло возле горного пастбища. Но, Ильяс просил не унывать своих близких родственников. Всё это было спустя некоторое время. А пока он решил отправиться в то далёкое ущелье, где сошёл оползень.

  Мужчина боялся, что в нём остались овцы. Чабан долго блукал на коне с левой стороны лога, по которому сошёл сель. Он прочесал все ёлки, прилегающие к тому месту, где разразилась стихия, и нашёл одну овцу. Скорее всего, это было то самое животное, которое забралось на скалу, а потом исчезло в неизвестном направлении. Кроме этой упрямицы, овец в том далёком логу обнаружить не удалось, и чабан, успокоив душу, вернулся с потерявшимся животным на пастбище. После этого Ильяс отправился в западную часть пастбища, и вернулся с радостной вестью, что туда можно смело перекочевать. Всё это было на следующий день. Но, накануне всего этого чабан, едва пригнав овец на джайляу, лежал в юрте, и ломал голову над теми проблемами, которые одна за другой сваливались на него.

    Ильяс несколько минут лежал на спине, уставившись в потолок. Всё, что с ним произошло, невольно будоражило душу. И это могло длиться бесконечно. Но, мужчина вдруг ощутил, что в юрте он не один. Чабан машинально повернул голову влево и увидел Табуна. Он сидел у входа в жилище. Кобель вёл себя вначале спокойно, но когда понял, что хозяин обратил на него внимание, поднял правую переднюю лапу вверх, и на какое-то время замер в таком положении. Ильясу было понятно, что обозначает этот жест. Табун ждёт, что хозяин возьмёт его лапу в руку, и в знак дружелюбия потрясёт её. Но, мужчина не спешил это делать. Хозяин лишь поднялся с топчана, а потом присел на него.

   - Что будем делать, Табун? – спрашивал Ильяс, обращая свой вопрос, скорее всего, к себе, а не к собаке,- овец теперь напоить, не сможем...  Сель всю речку размыл...  К воде не доберёшься...
 
   Что мог ответить кобель...  Естественно, ничего...  Он лишь протяжно зевнул, оголяя пожелтевшие зубы и закрыв глаза.
 
   Ильяс опять решил расслабиться и приляг. Веки невольно сомкнулись, и страшно тянуло спать. С одной стороны, ему хотелось расслабиться, но вместе с тем, необходимо было что-то предпринять, чтобы сделать что-то для животных, попавших, как и он, в непростую ситуацию. Но, что чабан мог сделать сейчас? Конечно, спустя какое-то время, хочешь или хочешь, а придётся выгонять животных на пастбище. Они ведь рано или поздно вытопчут всю траву под ногами в загоне, и захотят, есть, пить...  Пить...  Пить...  Пить...  Перед глазами Ильяса вдруг вставал образ человека, изнемогающего от жажды в пустыне. Вот он от бессилия закрывает глаза...   Потом он в предсмертных судорогах размыкает потрескавшиеся от жажды губы...  После этого он снова раскрывает веки, и перед его взором речка, озеро, океан...  Но, бессильные, потрескавшиеся губы тщетно пытаются уловить хотя бы каплю воды...  Жажда...  Сушь...

    Прямо перед лицом Ильяса воображение рисует пасть овцы, пасущейся на скале...  Вот она, несмотря на то, что льёт и льёт непрекращающийся дождь, раскрывает от жажды пасть...  Пить, пить, пить...  Животное мучается от жажды, несмотря на то, что идёт дождь, нет, не дождь, а настоящий ливень...  Есть...   Пить...  И, всё-таки, всё-таки, что произошло с той одинокой овцой, отбившейся от отары и оставшейся на скале за хребтом? Были моменты, когда Ильяс хотел откреститься от животного...  Один голос в нём так и нашёптывал: пропади она пропадом, эта безмозглая барашка. Односельчане войдут в положение. Они всё поймут и простят. Но, другой голос звал в далёкое ущелье...  Нет, надо, во что бы то ни стало разыскать эту упрямую овцу, и вернуть её в отару. Он не боялся, что если односельчане не войдут в его положение, то овцу придётся возмещать. Да, он мог выплатить деньги за утраченное животное, а мог расплатиться натурой. У Ильяса были свои овцы. Но, не денег, не собственной овцы жалко было чабану.
 
   Он пытался себя представить на месте одинокого
животного, которое могло и со скалы сорваться, а могло и уйти в горы, подальше от пастбища, и стать добычей для рысей или
снежных барсов. Чабан хорошо знал, что хищники на горную долину не спускаются, но они обитают возле ледников, до которых туристы проложили тропы. Что-то сидело в нём сейчас такое
особенное, что звало его в далёкое ущелье за тем, чтобы, во что бы то ни стало найти там потерявшуюся одинокую овцу, и вернуть её в отару. Да, Ильяс понимал, на что ему надо пойти. Он отдавал себе отчёт в том, что если он отправится на поиски одинокой овцы, то всю отару придётся оставить на попечение госпоже фортуне. Но, вместе с тем, чабан почему-то верил, что сегодня на пастбище никто не появится, ведь погода никак не хотела восстанавливаться.

  Небо по-прежнему было затянуто тучами, и помаленьку накрапывал дождь. Нормального человека в такую погоду в горы не выгонишь, а ненормального – тем более...  Поймав коня и прихватив с собой Табуна, мужчина отправился на поиски одинокой овцы. Он не допускал, что, кроме неё, в ущелье остались ещё другие животные. Но, перебираясь через речку и поднимаясь вверх по косогору в сторону верхней части хребта, Ильяс всё-таки прислушивался к тишине, и пристально всматривался в туман. Мужчина надеялся обнаружить хоть какие-то признаки того, что здесь совсем недавно могла появиться одинокая овца, исчезнувшая потом в неизвестном направлении. Прислушиваясь к безмолвному лесу, Ильяс почему-то подумал, что та одинокая овца, которая осталась с противоположной стороны хребта, просто не могла бы за то время, пока он пригнал на пастбище основную часть отбившихся овец, появится здесь. Ведь для этого необходимо было ей подняться вверх по косогору и, как минимум, спуститься вниз по гребню хребта. Но, всё-таки чабан допускал малую вероятность того, что животное могло само отправиться в сторону горного пастбища.

   Он заезжал то за одну ёлку, стоящую вдоль тропы, то за другую, но животного не было. Нет, неужели ей нравится одной оставаться в этом сыром, неуютном лесу. Чабан пытался хоть как-то понять отбившуюся от отары овцу, но не находил на свои вопросы ответов. Ильяс всю жизнь держал домашних животных, и всякое случалось на его веку. И коровы, и кони, и овцы иногда оставались где-нибудь в горах на большом расстоянии от дома, но всегда возвращались к родному очагу. То же самое нередко
случалось и на горном пастбище. В летнюю пору вместе с овцами на джайляу паслись и кони, и коровы Ильяса. Но, если овец в конце
дня приходилось собирать в загон специально, то кони и коровы, которые паслись очень далеко от юрты, сами возвращались на ночлег. Нет, почему всё так происходило? Почему одни животные
всегда стремятся быть поближе к человеку, а другие, наоборот, бегут от него?  Что не хватало той овце, которая неизвестно для чего забралась на небольшую скалистую горку. Ведь на ней и травы-то толком не было, несмотря на обилие дождей. И вообще, что хотели доказать овцы, отбившиеся от отары.

  Чабан хоть как-то пытался понять овец, покинувших загон сразу после того, как упавшая макушка ели повредила изгородь. В то время животные, наверное, чувствовали, что в любую минуту может сойти селевой поток. Но, какую опасность могла предвидеть та овца, которая неизвестно для чего забралась на скалу? Может быть, она, так сказать, «предвидела», что вот-вот сойдёт оползень? Но, неужели для того, чтобы сохранить свою жизнь, ей, по её представлениям, необходимо было забираться так высоко? Да, в те минуты он пытался понять ту одинокую овцу, пытавшуюся незадолго до оползня подняться повыше от поверхности земли. Но, тогда почему остальные овцы, отбившиеся от отары, спокойно паслись с противоположной части лога, где в то же самое время разбушевалась стихия? Если ты, дорогой читатель, помнишь, то оползень сошёл едва не на глазах у Ильяса.

   Вначале мужчина, находясь на косогоре, обнаружил, как небольшой участок грунта оторвался от своей основы и начал медленно съезжать вниз. Если помните, то он видел, что между основной частью грунта верхней части лога и той частью грунта, которая должна была вот-вот сойти в виде оползня, образовалась трещина, чем-то напоминающая траншею. Ильяс посчитал, что это явный признак того, что вот-вот сойдёт оползень. Но, если человек может видеть явные признаки надвигающегося стихийного бедствия, может их предчувствовать, то почему не все животные способны реагировать на это? Он снова вспоминал, как вчера вечером, накануне схода селевого потока, беспокоились кони и его верный пёс. И овцы тоже себя проявили.

  Перед его глазами стояла незабываемая картина, когда ночью, во время ливня, вся основная часть отары, находящаяся в загоне, сбилась к западной части изгороди. А вслед за этим разразился мощный селевой поток, изуродовавший лог до неузнаваемости. Только сейчас чабан начинал понимать до конца, почему животные
ночью вели себя беспокойно. Но, одновременно с этим, Ильяс никак не мог разобраться в том, почему перед сходом оползня
одинокая овца не убежала со скалы...

   Чабан любил иногда пофилософствовать. Он пытался одну и ту же ситуацию проанализировать то с одной точки зрения, то с другой. Но, в любом случае мужчина ловил себя на той же самой назойливой мысли: как бы не чувствовали себя животные перед сходом селевого потока или сразу после него, страдать приходится ему. Это только он думает и переживает за каждую овцу, как за самого себя, а овцам – всё безразлично. Они не ломают голову над тем, как им придётся спускаться на водопой, если сель основательно разрушил речные берега. А для него, куда не кинь – всюду клин.
 
   Ильяс не боялся работы. Его не пугало, что отару в срочном порядке придётся переводить на другое место горного пастбища, или, может быть, появится возможность остаться на прежнем месте, но в этом случае необходимо будет много трудиться, прежде чем животные смогут свободно спуститься к воде. Больше всего Ильяса пугала неизвестность. До каких пор будет плохая погода? Сколько времени продержится туман? Когда, наконец, он избавится от этой сырости и холода? Нет, наступит всё-таки то время, когда человек не будет так сильно зависеть от природы, как сейчас. Чабан иногда пытался фантазировать: вот бы мне волшебную палочку...  Вот бы взмахнуть ею – и тучи разбежались...  Он был далёк от мысли, что это когда-нибудь произойдёт. Но, согласитесь, в голове невольно появляются мысли одна нелепее другой, когда, может быть, не всё, что хотелось бы, зависит от тебя. А ты и час, и два, и три часа мечешься, хочешь чем-то повлиять на ситуацию, но всё вокруг как будто настроено против тебя...
 
   Любой человек, наверное, чувствует себя более или менее нормально, когда он трудится и видит результаты своего труда, или у него есть возможность предвидеть, что он обязательно добьётся поставленной цели. Многим из вас, дорогие читатели, наверное, приходилось пилить дрова. Представьте себе, что перед вами брёвнышко толщиной всего десять сантиметров. Если у вас хорошо наточенный инструмент, а древесина не очень тверда, то вы с полной уверенностью можете рассчитывать, что вы распилите полено за короткий промежуток времени. И, если вы действительно
старались, то не пройдёт и пары минут, как ваше брёвнышко будет разделено пополам...  В отличие от этого труд чабана
непредсказуем. Можно потратить уйму времени и сил, прежде чем вы чего-нибудь добьётесь, а может, вовсе не добьётесь ничего. Вот в таком же положении сейчас находился и наш герой. Прошли целые сутки с тех пор, как он остался с овцами один. Чего мужчина добился за это время? А чего он мог бы достичь, если бы стояла нормальная солнечная погода? И на самом деле, чем бы занимался чабан, если бы не стоял туман, не лил дождь, и не сошёл селевой поток?

  Скорее всего, он бы спокойно выпасал отару до вечера, а с утра пораньше снова бы выгнал её на пастбище. И всегда следил бы за тем, чтобы животные сильно не разбредались и вовремя были напоены. Добросовестному человеку всегда работа найдётся. Это лодырь – и в дождь не работает, и в солнечную погоду – не больно-то разбежится. Это лодырь не ломал бы голову над тем, что овец придётся на противоположную сторону пастбища переводить, потому что на прежнем месте теперь нет нормальных условий для водопоя. А Ильясу до всего есть дело. Он в любую погоду без работы не сидел. Он и в солнечный день беспокоился бы за отару...  И опять бы нервничал, и опять бы переживал...  Так стоит ли рассуждать о его состоянии души? Она в любое время чего-то ищет и не может успокоиться.

   Нет, какому нормальному человеку придёт в голову ради какой-то одинокой овцы бросить всю отару, перевалить за соседний хребёт, и внимательно осматривать территорию возле лога, по которому недавно сошёл оползень. А вот Ильяс на это отважился. Его действительно ошеломило то, что вместо привычного для взгляда лога, поросшего травой, теперь был обрыв, образовавшийся за счёт того, что грунт сошёл оползнем в овраг. Всюду по краям обрыва висели оборванные корни травы, деревьев и кустарников. Во многих местах с краёв обрыва капала вода. Она потом собиралась в ручей и продолжала размывать обрыв. Чабан с грустью смотрел на то, как природа сама себя истязала. Что ему оставалось... 

   Мужчина продолжал ехать с левой стороны от обрыва, и спускался всё ниже и ниже. Конь осторожно обошёл заросли можжевельника, после этого миновал кусты дикой рябины. И
только затем взгляду чабана открылась та одинокая скала, на которой он не так давно видел овцу. Ильяс внимательно осматривал замшелые каменные глыбы, но животного не обнаружил. Если честно признаться, то чабан не очень-то был уверен в том, что застанет овцу именно в том месте, где он видел её накануне того, как сошёл оползень. Но что теперь? Конечно, надо, во что бы то ни стало продолжить поиски. Но где искать?  В каком направлении могла уйти упрямая овца? Он почему-то считал, что животное не стало спускаться в ущелье, по которому вслед за оползнем сошёл сель, и направил коня чуть в сторону от скалы. Ильяс пересёк косогор и оказался в ёлках. Остановившись, чабан прислушался. В окружавшей его тишине, мужчина хотел уловить хотя бы один звук, говорящий о том, что где-то рядом находится животное...  Но, нет, нет, нет...  Ни звука, ни шороха...  Ни одного признака...  Сквозь ветки ёлок по-прежнему просматривалось небо, затянутое тучами...  Ильяс бросил взглядом вверх, и снова немного понаблюдал, как из тёмно-матовой бездны летели и летели капли дождя...

   О, аллах, в чём я прогневался?  А, может, не аллах виноват в том, что чабан мучается, а его совесть? Согласитесь, для бессовестного человека всё проще. Но, где граница между тем, что мы называем совестью, и её отсутствием? Где граница между ответственностью и отсутствием этой ответственности? Да, в тех условиях, в которых сейчас находился Ильяс, он поставил перед собой, казалось бы, неразрешимую задачу: во что бы то ни стало вернуть в отару всех до единой овцы. Цель, естественно, благая...  Но, вот средства её достижения...  Стоит ли ради одной овцы рисковать всей отарой, ведь в течение того времени, пока его нет на пастбище, с животными может произойти всё, что угодно. Это тоже не выходило из головы нашего героя. Но, он утешал себя тем, что в плохую погоду на джайляу никто не появится.

    Ильяс на минуту, другую задержался под кронами елей, а потом тронул коня каблуками сапог под бока. Жеребец послушно отправился вверх, туда, куда направил его чабан. Проехав хвойные деревья, наш герой оказался возле лога, в нижней части которого он обнаружил овцу...  Вот ты где...  Непослушная...  Да, чтоб тебе...  Да, я ради тебя...  Ильяс щупал штаны, прилипающие к его коленям холодной мокротой, и разрывался от возмущения. Да, он был весьма разгневан, что из-за какой-то одной овцы пришлось снова
блудить по этим логам и косогорам, мокнуть под дождём и переживать. Что делать? Такова чабанская доля.
Для него не составило особого труда, чтобы управиться с животным. Но, мужчина пока не торопился. Он оставил коня, и некоторое время смотрел в сторону обнаруженной им овцы. Животное продолжало щипать траву, понемногу переходя с места на место. Ильяс понимал, что медлить нельзя. Ведь, кроме этой овцы, на пастбище остаются ещё шесть сотен таких же, как она, может быть, непутёвых, но, в конце концов, тоже живых существ, за которых он тоже в ответе. И сейчас ему, по представлениям многих из нас, надо бы схватить упрямицу, и тащить её на джайляу. Но, чабан не спешил. Отпустив поводья и позволив коню щипать траву, мужчина смотрел вокруг себя, стараясь запечатлеть в своей памяти всё то, что едва не на его глазах ещё пару часов назад сотворила стихия.

   Мы уже рассказывали о том, что приблизительно в том же месте, где Ильяс обнаружил овец, сошёл оползень. Чабан слышал, как из-за ёлок, отделявших от него лог, доносился шум сходящего оползня и грохот перекатывающихся с места на место камней. Сразу после того, как природа в очередной раз сама над собой надругалась, мужчина не рискнул отправляться к логу, по которому сошёл оползень. Он боялся потерять овец, которых ему потом удалось вернуть в отару. И только теперь, добившись, наконец, того, к чему он стремился, то есть, отыскав овцу, наш герой решил немного расслабиться и посмотреть, что же натворил ещё один оползень, сошедший в горах. Перед ним была та же самая ужасная картина, которую ему уже приходилось видеть за последние сутки не раз. Вместо привычного для взгляда лога, поросшего травой и кустарником, перед Ильясом  был обрыв. По его краям всюду свисали корни травы и деревьев.

   Обрыв протянулся от основания лога и до своей верхней части, метров на сорок, а его ширина в некоторых местах достигала шести и даже восьми метров. Сквозь пелену тумана наш герой пытался рассмотреть нижнюю часть ущелья, куда он спуститься не отважился. Но, бледно-мутная пелена, окутывающая пространство, временами расходилась в стороны, и тогда взгляд чабана выхватывал картину не менее ужасную, чем ту, которую он уже видел. Как мужчина и предполагал, оползень вначале перегородил ущелье. А после этого ту плотину, которую сама же природа  воздвигла на пути текущей по логу воды, уже давным-давно прорвало, и по логу сошёл сель. Он, по представлениям чабана, не уступал тому стихийному бедствию, которое произошло минувшей ночью возле пастбища.

    Работая чабаном, Ильяс испытал немало. Мы уже неоднократно рассуждали об этом. Да и читатель, следя за нашим героем вместе с автором этих строк, наверное, неоднократно убедился, что человеку, выпасающему животных в горах, жизнь может преподнести самый неожиданный сюрприз. И мужчина всегда был готов к любым испытаниям. Но, теперь, найдя, наконец, последнюю из потерявшихся овцу, он решил доставить её на пастбище не в пешем порядке, а верхом на коне. Ему не хотелось без конца метаться за идущим впереди него животным, то в одну, то в другую сторону. Мало ли куда она решит завернуть. И поэтому Ильяс связал овце по отдельности задние и передние ноги, сел в седло, положил овцу поперёк седла впереди себя, и стал медленно подниматься с ней вверх по косогору. Жеребец не испытывал удовольствия оттого, что его ноша стала где-то в полтора раза больше, чем прежде, и не скрывал этого. Он натружено храпел, с силой ударял копытами о землю, иногда пытался вскидывать задом, но упорно шёл вверх, наискось косогора, обходя то одни ёлки, то другие.

   Прислушиваясь к резкому, учащённому дыханию коня, мужчина, напротив, вздыхал с облегчением. Вот и закончились, наконец, его мытарства...  Вот и он, наконец, сможет расслабиться и почувствовать себя свободнее...  И на самом деле, не может же всё это продолжаться бесконечно – дождь, сырость, туман...  Должна же фортуна в его сторону повернуться. Не зря же восточная мудрость гласит: только идущий осилит дорогу. Разве он не идущий? Разве он мало приложил усилий для того, чтобы спасти себя и свою отару. Разве мало он сделал за минувшие сутки. Конечно, дорогой читатель, может быть, с твоей точки зрения наш герой допустил много ошибок. А потом страдал, потому что рассчитывался за собственные грехи? Но, разве кто-нибудь знает, что случится с нами в будущем? Кто мог предвидеть, что рядом с пастбищем сойдёт селевой поток? Ведь такое, поверьте, очень редко происходит. Например, по мнению Ильяса, то, что произошло рядом с джайляу, случается один раз за
полвека. К такому выводу наш герой придёт, когда послушает старых людей, живущих в предгорных посёлках.

  И надо же было такому случиться, что именно он, Ильяс, а не кто-то другой, стал сильно зависим от этого, не очень часто повторяющегося стихийного бедствия...
 
   Петляя между ёлок, чабан всё выше и выше поднимался по косогору. Он старался не заезжать под кроны хвойных деревьев, потому что их ветки почти всюду опускались до самой земли, и чтобы пересечь ту территорию, которую занимали ёлки, необходимо было бы поднимать ветки. Но, вместе с тем, наш герой старался держаться поближе к хвойному лесу, потому что возле него трава была ниже, и коню было легче передвигаться. И только один раз чабан нарушил своё правило. Ему, по стечению обстоятельств, пришлось подняться к такому месту, где рядом с могучими тянь-шаньскими елями высились скалы. Чабан сразу сообразил, что между скалой и хвойными деревьями ему не пробраться. Здесь крутой склон был усыпан камнями. Ильяс боялся, что на осыпи конь не сможет удержаться на ногах, и направил его под кроны хвойных деревьев. Но, и тут перед мужчиной возникло препятствие: из-под нижних зелёных лап всюду торчали ветки рябины. Чабан не раз обращал внимание, что это дерево, с едва не чёрными стволами и красными поспевающими ягодами, выбирает место для себя каким-то необычным образом. Рябину мужчина встречал как на восточных склонах, так и на западных. Она вырастала особняком от других деревьев и кустарников, но случалось так, что рябина росла едва не под самыми ёлками. Ильяс нередко задавался вопросом, какие же условия больше подходят для её нормального роста и развития?

   Она и на солнце растёт, и в тени других деревьев неплохо приживается, и где бы рябина не росла – всегда на ней ягоды...  Да, наш герой любил поразмышлять. В каком-то смысле, у него была романтическая натура. Но, сейчас ему, похоже, было не до романтики. Спустя некоторое время, Ильяс пожалел, что поленился объехать эти злополучные ёлки. Но, незадолго до этого, мужчина осторожно отодвинул ветки тянь-шаньской ели, и въехал под её крону. Навстречу ему растопырились ветки рябинника. Чабан пытался отодвинуть их в сторону, и одновременно с этим тронул коня каблуками сапог под бока.
   Жеребец сделал пять или шесть шагов и споткнулся. Одновременно с этим ветка ёлки, которую мужчина пытался отвести от себя, выскользнула из его руки и ударила Ильяса в лицо. На какой-то миг чабан растерялся и выпустил из рук овцу, лежащую впереди него посреди седла. Падая, он ощутил, что и конь тоже не удержался на ногах. Наверное, только по велению судьбы все трое после падения оказались порознь друг от друга. Связанная овца рухнула вперёд всех и выкатилась за пределы нижних веток ёлки, свисающих чуть ли не до земли. Ильяс, после падения, оказался чуть выше неё. А конь, не удержав равновесия, рухнул последним. В подобных ситуациях конь обычно не мешкал.

   Он энергично двигал всем корпусом, поворачивался с бока на живот, и тут же, опираясь на передние ноги, вставал. В эти мгновения жеребец пытался сделать то же самое. Мужчина видел, как его верный помощник усиленно двигал крупом, но его тело не слушалось. Ильяс не сразу оценил то, что произошло. Мужчина лежал чуть ниже коня, и его правая стопа была зажата боком животного. Чабан пытался высвободиться, но сил не хватало. Ощущение боли усиливалось оттого, что тело его верного помощника сползало всё ниже и ниже. На какой-то миг потемнело в глазах и мужчина начал прощаться...  С небом...  С землёй...  С родными...  Но потом он вдруг посчитал себя смешным, хотя было не до смеха.

   О, аллах, столько всего пришлось преодолеть, а тут, из-за какой-то чепухи...  Выкарабкаться бы...  Но, как? Почему конь не встаёт? В эти секунды мужчина оценил всю критичность сложившейся ситуации. Но, конь вдруг вздрогнул мышцами всего своего тела и, храпя, скатился чуть левее Ильяса, освобождая его ногу. Мужчина, превозмогая боль, встал и обнаружил, что поводья животного натянуты как струна. А один из обломленных стволов рябины, торчащий над поверхностью земли, удерживал коня, пройдя между верхней подпругой и животом. Чабан понимал, что его верный помощник не сможет сам по себе высвободиться из ловушки. Мужчина редко попадал в такие критические ситуации, когда ему во что бы то ни стало, требовался нож. Сейчас ему без острого лезвия тоже бы туго пришлось.

  У мужчины не хватало сил освободить поводья и подпругу седла. Складишок у Ильяса постоянно находился в левом кармане брюк вместе с носовым платком. Он тут же схватил нож, перерезал подпругу и уздечку, и конь тут же сполз чуть ниже, перевернулся
на другой бок через спину и встал на ноги. Первые секунды жеребец казался неуправляемым. Он быстрым шагом удалился от хозяина на несколько метров, но потом тряхнул гривой, протяжно заржал, и как ни в чём не бывало, принялся щипать траву. А овца продолжала неподвижно лежать. Она лишь время от времени приподнимала веко правого глаза, вздыхая, глубоко и натружено. Что ей оставалось делать... Ильяс почему-то был уверен, что с ней в результате падения ничего не случилось. Чабан не спешил предпринимать каких-то решительных мер для того, чтобы как можно быстрее добраться до пастбища. Он вначале бродил возле нижних веток ёлки, свесившихся едва не до самой земли, а потом вошёл под крону дерева, пытаясь понять причину, по которой конь не удержался на ногах.
 
   Вы, дорогие читатели, уже поняли, что нашему герою часто приходилось находиться в горах. Его жеребец уже привык самостоятельно выбирать себе путь по бездорожью. Коню чаще всего было нипочём, если перед ним были кустарники, высокая трава, кочки или камни. Животное, как правило, свободно преодолевало любые препятствия, в том числе, запросто заходя под ёлки и выходя из-под них. Скорее всего, потому что предчувствовало опасность и могло её обойти. Но, почему на этот раз природный инстинкт вовремя не проснулся в жеребце и не предупредил об опасности. Ильяс это понял лишь только после того, когда увидел, что небольшая нижняя часть ствола у ёлки была едва заметно обуглена. И только после этого чабан вспомнил, что на том косогоре, где он сейчас находился, несколько лет назад случился пожар. Лето было жарким и засушливым. В течение августа и сентября – ни одного дождя. Трава на косогоре между кустарниками в буквальном смысле слова выгорела под палящими лучами солнца.

  Горожане, как это часто случается в хорошую погоду, хлынули на природу. Скорее всего, кто-то из них бросил непотушенный окурок, спичку или костёр. Косогор занялся огнём...  Рабочие лесхоза потушили пожар лишь на третьи сутки. После этого пожара десятки гектаров земли зияли чёрным пепелищем. Больше всего досталось тем ёлкам, в которых сейчас находился Ильяс. Огонь часто становился неуправляемым. Рабочие лесхоза делали всё, чтобы пожар не подобрался к хвойному лесу, но пламя всё-таки добралось до ёлок, и тогда они вспыхивали, как свечи... 
Но, не только этим опасен огонь в лесу.

  За многие годы возле деревьев скапливается лесная подстилка из мелких веточек и постоянно опадающей хвои. Её толщина в некоторых местах достигает пятидесяти и даже семидесяти сантиметров. Страшнее всего, если лесная подстилка начинает тлеть. Огонь может на несколько суток затаиться в земле, и способен в любое время выйти на поверхность. Там, где сейчас находился мужчина, скорее всего, произошло то же самое. Лесная подстилка долгое время тлела,  но потом огонь выбрался наружу, пытаясь уничтожить ёлку. Она лишь чудом уцелела. В тот миг, когда дерево загорелось, не то рабочие лесхоза подоспели, не то огонь сам по себе погас...

  Ёлка чудом уцелела от полной погибели. И лесная подстилка, видимо, тут же тлеть перестала. Но, в ней, скорее всего, образовалась пустота, после того, как подземные, скрытые от глаза слои из мелких веточек и хвои истлели. Вот в такую подобную, невидимую пустоту, конь Ильяса, скорее всего, и угодил правой, передней ногой. Конечно, чабану оставалось только гадать о том, что же всё-таки могло произойти такое, в результате чего конь рухнул на землю. Но, чего бы не случилось, выбираясь на хребёт, мужчина старался держаться подальше и от скал, и от хвойного леса...

   Погода по-прежнему не хотела учитывать интересы и потребности человека. Да, ему наскучило едва не целые сутки метаться одному между этими кустарниками, скалами и ёлками в поисках непослушных овец. Но, с другой стороны, Ильяс иногда чуть не боготворил эту сплошную матово-белую пелену тумана, застилавшую окрестности. В такое ненастье едва ли кто-нибудь из туристов сунется в район горного пастбища, и он пытался внушить себе, что за время его отсутствия с отарой, оставшейся на джайляу без присмотра, ничего не случится.

   ...Конь то уверенно ступал по тропе, то осторожно ставил передние копыта, едва заметно скользя, когда приходилось идти по бездорожью. Благодаря тому, что жеребец обладал каким-то необыкновенным чутьём, наш герой благополучно преодолел перевал и спустился к реке. Больше всего чабан боялся, что усилится дождь, и что в верховьях реки сойдёт ещё один оползень. Это грозило сходом очередного селевого потока, который мог бы отрезать нашему герою путь, по которому можно вернуться к отаре.
Но, всё обошлось. Чабан благополучно добрался до юрты, а потом всё лето спокойно выпасал овец на горном пастбище.

   Читателю, скорее всего, наскучило вместе с моим беспокойным героем без конца мотаться по горам в поисках овец... Что ж...  Может быть, и так...  Но, согласитесь, из этих, порой, нескончаемых мытарств, бесконечных скитаний и просто спокойной обстановки, когда человек уверен, что с отарой ничего не случится, и состоит труд настоящего чабана, каким является Ильяс. Он и ночь не доспит, и куска не доест, но сделает всё, чтобы ни одна овца не потерялась, и чтобы все животные были сыты и напоены.
 
   Намыкавшись под дождём, мужчина благополучно добрался до своей стоянки. Прибыв на пастбище, чабан отпустил коня, закрыл последнюю из потерявшихся овец в загон к своим собратьям и вошёл в юрту.
 
  Он пытался вздремнуть, но не мог. Лёжа с закрытыми глазами, Ильяс снова и снова вспоминал всё то, что с ним произошло за последние сутки...  Вот он гонит овец на пастбище...  Вот непослушные овцы бегут в лог, и вслед за этим сходит селевой поток...  Вот он бесконечно, казалось бы, бродит по лесу в поисках одинокой овцы...  В памяти шаг за шагом, словно кадры кинохроники, прокручиваются события последних двух дней...  Всё, что произошло, кажется нескончаемой полосой неудач...  Нет, я больше не могу...  Он открыл глаза и обратил внимание на то, что в юрте стало как будто уютнее и теплее...  Да, да, уютнее и теплее, потому что из-за куска кошмы, занавешивающего вход в жилище чабана, проникал солнечный свет... Долгожданный, многообещающий...  Ильяс тут же встал и вышел на улицу.

    Часы показывали половину четвёртого. Тучи на западе раздвинулись, и между ними отчётливо просматривалась небесная голубизна...  И небесное светило...  Солнце...  Солнце...  Долгожданное дневное светило! Трава парила, играя бесконечным количеством капелек искрящейся росы. Мужчина лишь несколько секунд любовался всей этой прелестью природы, а потом снова вошёл в юрту. За сундуком, в котором хранились продукты, лежали сухие дрова. Ильяс набрал охапку, развёл костёр и закрепил чайник над огнём. Когда языки пламени едва не полностью объяли бока металлической посудины, мужчина отправился туда, откуда ему
пришлось убирать загон для овец. Он принялся энергично обламывать ветки, с той самой макушки ёлки, которая упала на сосновые жерди и повредила загон, в результате чего
животные разбрелись по пастбищу. Вспоминая о том, как он мыкался в поисках животных, Ильяс утешал себя тем, что пока нет необходимости специально готовить дрова...
 
 ... Он сидел у костра в ожидании того, что вот-вот закипит чайник. Когда множество пузырьков, отрываясь от горячего дна, начали бурлить по поверхности воды, Ильяс как-то непроизвольно оторвал взгляд от костра и посмотрел в ту сторону, где тропа из ущелья выходила на пастбище. По ней шли двое. Это была женщина, одетая в красную куртку и синие джинсы, и парень, на котором костюм защитного цвета плотно прилегал к его стройной фигуре. Наш герой, естественно, ещё издалека распознал сына и жену. Наконец-то он не один. (Конец).