Круг

     Итак, когда все это началось?  Когда начинается история? Где начало радуги? Как предугадать, под каким дождем вспыхнет небесный спектр и кто-то совсем незнакомый вдруг предложит "нарисовать барашка".
     Что-то привлекло меня в тебе: не взгляд, не голос, что-то другое постороннее, возможно рисунок, выпавший из потертого этюдника.
     - Графика и моно* акварель, как актуально - улыбнулась я.
Твои плечи нервно вздрогнули: - Не акварель.... - кровь!
       
     Ощущение? Я помню свет от увядающего фитилька в коридоре студенческого общежития, после свет фонаря, одинокого фонаря перед пустырем, где властвуют грязные собаки и люди, которым не нужны грани и границы. Бездонная пропасть зрачков манила, звала, обещала. Твоя рука касалась моего запястья - у красного цвета терпкий вкус горечи...

***
      Любовь... Сколько оттенков у любви?
      Те двое, в грязной маршрутке, не замечают ничего: ни скептического взгляда из-под газеты, ни недоуменного из-за зеркальных стекол, ни плачущего в складках морщин - все обтекает их и опадает лепестками, прорастает ромашками на вересковом поле. Эти двое - дышат друг-другом.Она - всегда «где-то там», чуткая, звонкая, ловит пылинки звезд  и складывает мотыльков из крылышек папируса. Он - всегда рядом, у ее ног, вокруг нее - каменной стеной и свежим ветром. Она –  куколка из хрупкого фарфора, он – лишенный рук художник, они дышат друг - другом в осуждающей толпе...
       Я смотрю в сторону: ветви, утратившие листву - прозрачные и тихие, ветви, где родились ягоды рябины - никогда не умолкают.


***

     ... Когда ты уходила - твои ботинки молили о спасении. 
     Ты уходила, унося с собой свою тайну, твоя тайна была проста и очевидна, я делала вид, что не интересуюсь секретами замочных скважин, я делала вид, что примирилась с утратой, но в моей сердечной раковине жила твоя жемчужина, и это была тайна моя.
     Я могла тебя остановить, ты могла не уходить…. -  неотвратимо распускается цветок сандала, сначала ты с радостью улавливаешь тонкие ноты, но потом музыка аромата оглушает, глушит, душит.  Когда ты приходила, в городе пахло сандалом,  когда ты ушла - запахи погасли.
     А потом было море... Море снега в объятиях сна.  Город заполнили свиристели - маленькие лесные птички с хохолками, пугливые и чудные, словно  попугайчики. Их пение - россыпь хрустальных колокольчиков в теплых рукавичках - сладкое и щекочущее. В такие моменты важно одно: цепочка привычных забот не должна оборваться, но с ягодами рябины было покончено - музыка стихла, на дне остались кляксы,  кляксы слились в  «пуантилистический» образ - зима заплатила рассветом.

***

     - Вам нарисовать барашка? - улыбчивая девушка в лиловых чулочках постукивала карандашиком о мольберт.
     - Нет... - фраза упала тяжело и тускло. Рисунки художницы раздражали своей аляповатостью, хотелось уйти, но: - да, нарисуйте!
Она придвинула  плетеный стульчик, совсем крошечный - воплощение островка в реке движущихся людей. Прохожие шли не торопясь -  шуршали подошвы. Шелест подошв - что-то очень болезненное и знакомое в этом шелесте, что-то угрожающее.
     - Самое страшное не это, - улыбнулась девушка, - страшно, когда ты любишь, а тебя вычеркивают из жизни… асфальт пустой улицы - унизителен! 
«Птенец!» - подумала я и ответила что-то осколочное, чтобы - наверняка…
     - Вы меня совсем не знаете… - вернулось по-детски беззащитное.
     -  Каждый согревается, как умеет:  кто-то торгует откровениями,  кто-то носит перышки на шляпе, Вы зазываете чужой фразой о барашке – все честно!
Она протянула мне рисунок – пустой белый лист,  внизу, в самом углу, вместо подписи - алая капля акварели.