Жить - смешно! Или - смешно жить?

           Записки моего племянника.
    Они поддерживали меня во всех перепетиях последних лет. И, пожалуй, дали возможность выжить после трёх инфарктов и такого же количества клинических смертей, правда не всегда синхронизированных с ними. Скромность, как я ни настаивал, не позволила ему самому опубликоваться. И тогда я решил что, несколько подработав их, попрошу его разрешения на публикацию его записок на своей странице "ПРОЗЫ". - Только что получил!

                МЕСТЬ
(И другие записки племянника - историка)

   …Уже объединенная Германия, 1991 год, незадолго до вывода наших   войск.
   На марше от колонны отстала машина связи на базе ЗиЛ-131 с кунгом и
релейной станцией Р-409. Что-то у них там случилось мелкая поломка. Отстали на 3 часа. Решили догнать коротким путем, где надо было пересечь ж/д переезд, естественно без шлагбаума. И когда пытались рельсы переехать, у них опять какая-то фигня случилась и машина так и осталась. Ну, и как и должно было случиться, шёл поезд…
Машинист не понял, что они заглохли (ну не укладывалось в немецком мозгу, что можно вот так машину поставить на переезде перед поездом), гудел, гудел, и тормозить начал, когда уже до него дошло. Короче в результате метров 30 протащил этого ЗиЛа по путям. Жертв не было, но навернулась релейная станция, и ЗиЛа помял конкретно. Машинист,естественно,не виноват.
   Но это только начало, через неделю в другой советской в/ч на территории Западной группы, наши ребята чего-то отмечали, им оказалось мало и они поехали на БТР менять кильку в томатном соусе (у немцев такие консервы не делали, но они им они очень нравились)на местный шнапс.    Ну и когда возвращались на БТР, а это уже было темно, то заблудились, увидели, что едет какая-то машина и, наверное, там дорога. Это и правда была дорога, только железная и по ней перегоняли дизель со станции на станцию без вагонов. Короче в результате советский БТР свалил дизель с путей, переехал через него и встрял носом в землю.
   Опять без жертв, но с травмами.
   Так вот на следующее утро немецкие газеты вышли с заголовком "Месть русских", где на полном серьезе описывалось, как русские выследили немецкий дизель и отомстили за ЗиЛа.

          Иллюстрация к экзистенциализму…

     Москва 1925г. Один маленький мальчик пошёл в соседний двор поиграть с мячиком. Играл, играл, да и попал в окно на первом этаже. Окно разбилось и через минуту из подъезда выскочил злой дядька и погнался за мальчиком. Мальчик бежал и думал: "Ну зачем я пошёл в этот двор играть в мячик, мог бы сидеть сейчас дома и читать книжку моего любимого писателя Хемингуэя". А в это время писатель Хемингуэй сидел в кафе на берегу Карибского моря, потягивал ром, попыхивая сигарой и думал: "Ну как же праздно я провожу свое время, ведь мог бы я сейчас сидеть в Париже со своим другом Жаном Полем Сартром и обсуждать с ним вопросы экзистенцианализма в литературе". А в это время Жан Поль Сартр сидел в ресторанчике на верху Эйфелевой башни, пил остывший кофе и, глядя сверху на Париж, думал: "Как же бездарно я провожу время. Ведь мог бы я сейчас оказаться в Москве и вести философские беседы со своим другом Андреем Платоновым". А в это время Андрей Платонов, вспотевший и красный, бежал по московским улицам и думал: "Догоню - убью паршивца!"

               Чешский язык.

       Пока вы будете помнить русский, ваша жизнь в Чехии будет одним сплошным весельем. "Вонявки" в переводе с чешского - духи, "чёрствые потравины " - свежие продукты, "падло с быдлом на плавидле " - статный парень с веслом на лодке,- и другие приколы. Говорят, что несколько лет назад русские туристы ржали до икоты, глядя на рекламные щиты "Кока-колы". Там красовалась традиционная замёрзшая бутылочка, а надпись на щите гласила: " Доконали тварь! ". Икающие от смеха русские не сразу и соображали, что в переводе с чешского сия надпись это всего лишь мощный рекламный слоган - "Совершенное творение!".
     В Праге над входом в некоторые увеселительные заведения красуется надпись, -
"Девки даром"... Представляете, как обламываются русскоговорящие особи мужского пола, когда узнают, что значит это всего лишь, что девушки не платят за вход!   
     А еще жилой дом - "барак ", носки - "поноски", привет подружка - "ахой перделка"...

                С В И Н Т У С
                (Рассказ племянника)

                «Если враг не сдаётся, — его истребляют».
                А.М.Горький

     Было это уже больше двадцати лет тому как…
     Я тогда первый год - работал в милиции, участковым в небольшом уральском городке. Здесь, на Урале, оказался после срочной службы, познакомившись с хорошей местной девчонкой  и поженившись…
      Родители - то у меня, значит, в центральночернозёмной России проживали на тот момент. Папенька – военный, а маменька – секретарь-делопроизводитель всё тоже при войсковых частях, куда её любимого Родина посылала служить. Вот. А батя,  сам родом отсюда, с Урала. Тут, в городке нашем, его все мужики знают, с кем он в своё время пацанствовал, да и родни половина района, считай, будет (ну, это конечно с дальними родственниками).
       Решил он меня, да и прочих всех своих навестить - попроведать как-то. Выправил себе командировку в зимний, так сказать, период обучения и самолетом сюда прилетел. Встретили его чин  по чину на машине, в аэропорту областном, в военкомат сгоняли - сразу командировочное отметили, да и к бабушке моей, а к его матери, и завалили толпой. А там уже тоже народу хватало. То ли День Рожденья у кого был, и там все собрались, то ли невесть-какая, но уважительная причина. Воскресенье опять же…
С этого всё и началось.
      Как водится: посидели, попили, поели, поговорили за общим столом. Потом по компаниям – интересам группки образовались. Мы с отцом и несколькими мужиками несколько отдалились от основного процесса, свой серьёзный разговор в углу ведем, под «беленькую», прихваченную с главного стола. Кто из женщин поёт, думая, что хором, кто телевизор смотрит… А тут дальняя родственница, тётя Валя, «божий одуванчик» - сухенькая такая, энергичная, уже как два года мужа своего, дядю Гену, похоронившая, подскакивает к бате и говорит:
- Ой, Володечка, помоги мне, сердешный, задачу решить…
- Да, какую, Валечка?
- Завали свина моего, а то уже середина зимы миновала, да и уже переходил он больно долго. Пора уже ему на мясо…
- Хорошо. Вот на неделе с делами разберусь, а в среду или четверг, после обеда к тебе и загляну.
    Тётя Валя словно вдохновлённая, тут же и упорхнула на «женскую половину».
Мужики, которые с нами в компании были, хмыкнули так,... многозначительно, а дядя Боря сказал:
- Ты, Володь, уже четвёртым или пятым будешь из охотничков на валентининова свинтуса…
     Батя, чуя непонятный пока подвох, уточнил:
- А чё так?
- Гена-то, покойничек, царствие ему небесное, успел поросенка, пока тот молодым был, кастрировать, а вот заколоть не успел, преставился.
- Так, это ж, сколько уже времени прошло?
- Да, считай, скоро три года будет. Валентина то первый год горевала сильно. Не до порося ей было. Так, кормила его, время от времени. А потом выровнялась - давай его отходами да комбикормом понужать. Тот с голодухи - то прежней, как пошел жрать, что за квартал килограммов семьдесят – восемьдесят сразу набрал, против сорока ранешних. К концу второй зимы первый раз его колоть захотела. Тут к ней, как раз, сын  с Севера приезжал, Колька. Тот пошел в сарай с пиковиной, а кабан – то ему руку и сломал.  Валя прохлопотала с Коляном, а на этого борова рукой махнула. А тот жрет себе и жрет. Из сарая никуда не выходит, даже в загон, что в огороде, людей боится видимо. Замаялась Валентина дерьмо за ним выгребать. По осени ко мне с Серёгой Епишкиным обратилась. Уж мы то его бороли – бороли… Хрена с два! Не подсекается, не ложится, колоть себя не даёт! И водкой пробовали поить… Скотина! Два флакона ноль седьмых выкушать, падла, изволил и хоть бы хны! Навалились на него в последний раз в рукопашную: у меня – сотряс, а у Сереги – перелом лодыжки. После нас, правда,  ещё один смельчак находился с месяц назад что ли… Да только ни хрена и у него не вышло. В кульминации сам себе бедро пропорол ножом…
     Батя как-то не по-здоровому так вздохнул и посмотрел на меня.
     Чтобы оказать поддержку родителю я тоже включился в обсуждение темы:
- А если я попробую на службе заехать и шарахнуть его из «пээма»? У меня как раз в среду «сутки по отделу» будут, и два патрона с последних стрельб заначено.
- Ну, попробуй, попробуй… - без энтузиазма в голосе проворчал дядя Боря – Ты его, дурмашину, видал, кабана этого?
- Нет…
- Так вот, мы когда с Серёгой его валить ходили, в нем тогда уже за двести кило было. А кто там, у Вали в сарае, сейчас живет, я себе даже представить не могу. Причем, учти, что у него уже рефлекс. Каждый месяц, плюс минус неделя, к нему в сарай заваливают какие-то незнакомые мужики и пытаются его в прямом смысле заколбасить всеми доступными им средствами. Вот представь себя на его месте, что бы ты стал делать?
Тут мне почему-то вспомнилось моё недавнее армейскодесантное прошлое, и я выдал:
- Что-что, тренироваться стал бы усиленно и постарался побольше вес набрать, чтобы хоть какое-то преимущество у  меня было.
- Ну, с весом у него порядок. Это я тебе, как эксперт по данному представителю фауны говорю. А вот насчет тренировок он наверно и сам додумался. У него не башка, а бидон молочный, двухведерный и, как мне кажется, даже мозг с извилинами. Ты ж Серегу-то знаешь. Он ведь в прошлом самбист не из худших в области был, «на Россию» ездил несколько раз. Так вот он говорил, что свин этот очень грамотно срыв захвата проводил. Ногу свою свинячью, переднюю выкручивал против большого пальца захватившей его руки. То-то…
     Папенька мой, как человек «крайневоенный» и плюс к тому же волюнтаристского склада, да и «под изрядным хмельком», решил прекратить неприятно  его тревожащую полемику:
- Да о чем тут говорить?! Не о чем. Если пообещали, сделаем. Я вот только вас, мужики, не пойму… Одинокая тетка, родственница просит, а вы цацкаетесь с поросем, как с писаной торбой! Пошли за стол… Повернувшись ко мне, он добавил:
- Данька,  в среду, во второй половине дня – заметано! Я до обеда занят буду в облвоенкомате, а часам к четырём вернусь и тебе позвоню на службу. Ты где будешь?
- Да в кабинете участковых, если ни на какую заявку с группой не упрусь… У бабушки мой телефон записан рабочий, в книжке записной. У аппарата лежит. Там на первой странице всё…
- Ну, всё, значит, всё, а то канитель тут развели, понимаешь!
    Застолье продолжилось…
    Со службой, ну той, которая «дни и ночи», как-то незаметно приблизилась и настала среда.
    С утра я успел съездить со следственно-оперативной группой на кражу пиломатериалов в кооператив «Лесовик», что на окраине города, в частном секторе. После этого, вместе с дежурным «дознавалой» разобрались во вчерашней драке на дискотеке во дворце культуры, путем банального допроса всех участников подряд «отделив зерна от плевел, мух от котлет и наших - местных виноватых, от совхозных - пришлых и невинных». Обе компании тихо в коридоре стояли, недвусмысленно предупрежденные о вреде бакланства для молодых растущих организмов, и по очереди к нам в комнату заходили, в лице отдельных своих членов. Бумаги мы с дознавателем исписали столько, сколько хорошая заготконтора за урожайный сезон не исписывает. Потом удалось перекусить в забегаловке рядом с отделом.  И уже в три с минутами пополудни я сидел в кабинете участковых, писал месячную справку о состоянии административной практики на вверенном мне участке.
    Патроны заранее приготовленные лежали в кармане милицейского бушлата.
    Ничто ещё не предвещало катастрофы…
    Без пятнадцати четыре зазвонил телефон на столе начальника отделения. Так как все участковые предпочитали в это время работать у себя на территориях, а «отца-командира» вызвал к себе начальник отдела, то трубку взял я.
     Звонил дорогой предок, освободившийся от дел службы, желающий поскорее избавиться и от родственного долга по отношению к тёте Вале:
- Ты готов, Данька? – в своей непринужденно энергичной манере спросил он.
- Как пионэр, пап. Только радиостанцию в дежурке возьму и предупрежу старшего СОГ, что отлучусь по делу и как меня свистнуть в случ-чего.
- Когда будешь?
- Минут через десять-пятнадцать.
- Жду!..
    В течение пяти минут мне удалось получить занюханную «Виолу-Н» у дежурного и отпросится на час у следователя оперативной группы, который одновременно и является старшим, договорившись с ним о том, что я «на рации» с позывным «Участок-21». Он ещё спросил меня:
- Что значит «Участок-21»?
- Да, участковый я же…
- А двадцать один?
- Возраст слуги вашего покорного.
- Данил, на протяжении практически пятнадцати лет, в течение которых я бороздил просторы МВД, ты – первый  участковый инспектор, который так витиевато выражается, и себя в третьем лице именует.
-Александр Иванович, просю пардона: неизлечимо болен литературщиной, украшательством… Всегда стремлюсь к изысканности в особо извращенной форме. 
- Давай скорей, литератор, блин. Крикну по рации, если понадобишься, чтоб сей момент был!
- Не извольте волноваться, господин штабс-капитан!
- Какой штабс, какой штабс?!.. Капитан звание моё!
- Не-а, Александр Иванович. В царское время погон с одним просветом и четырьмя маленькими звездочками соответствовал чину штабс-капитана, а капитанский погон был чистым как совесть новорожденного, испохаблен был-с только просветом и пуговичкой. Всё что при Сталине введено было, звания  погоны, так… - инсинуация сплошная, бутафория да «игра в солдатики». Хотел новую армию создать, так оставлял бы петлицы с кубарями и прочей геометрией, вкупе с близким его сердцу инглизированным вариантом наименования званий.
- Ну, блин, молодёжь! И откуда столько грамотных попёрло на мою седую голову…
- Держитесь, Александр Иванович! Я скоро! Вместе от грамотных отбиваться будем. Во всяком случае, до завтрашнего утра, точно. Я Вас не брошу…
    Дальше, мне очень повезло с машиной. От райотдела как раз отваливал экипаж ППС, «батончик» уазовский, ещё старой, советскомилицейской раскраски, то есть канареечно желтый с синими полосами. Двое «пэпсов», сидевших в ней, увидев меня, запаленно  вылетевшего на крыльцо, притормозили и  с многозначительными минами на лице достаточно вежливо осведомились о том, что видимо, на меня охотится кто-то из крупных животных, вроде начальника отдела или, может, мне срочно надо на водопой по причине позднего похмелья после воскресной пьянки. (Вы же понимаете -  городок маленький: на одном конце пукнешь – с другого конца интересуются,  мол, туалетной бумагой не нужно, случаем, поделиться…) Однако после минутной пикировки и взаимных подколок  пэпээсники вполне чинно и благородно доставили меня к бабуле, где  и квартировал родитель.
     Как бы то ни было, через десять минут я уже стоял перед батей, который надел  зимнюю авиационную куртку, да и всё остальное на нем было форменное, вплоть до ушанки с авиационной кокардой. (Не хухры-мухры, а представитель славной когорты покорителей неба в совершенно сухопутном, уральском городке, абсолютно не отягощенном аэродромом и наблюдающим небо исключительно с поверхности Земли…) Ну, и прибыли мы к тёте Вале, благо – совсем  рядом.
     Тут надо небольшое отступление сделать, объяснить, что жила тетушка в двухэтажном кирпичном доме, которые популярно было в нашей стране возводить руками пленных фрицев в конце сороковых – самом начале пятидесятых годов, пока не отпустили их ещё к себе домой в Дойчланд. Хозяйственные помещения жильцов были вынесены во двор, в так называемую «шанхайскую застройку» - самодельные сарайчики из дерева, фанеры и того, что удавалось утянуть рабочему классу и ИТР с родных предприятий или из мест, «где, как обычно, всё плохо лежало». Вот и получилась приблизительно такая топографическая схема: дом, затем детская площадка, для выгула подрастающего поколения. Потом: полоса «шанхайки», в натуральном виде – специфического сероржавого цвета, которая предваряла собой  огороды в виде узких, но достаточно длинных полос земли, ограниченных по бокам шириной персональных сараев жильцов и в полевой сезон засаженных капустой, луком и прочими сельскохозяйственными культурами. Кое-кто там так вообще развернулся в своё время, навтыкав парников и теплиц под огурчики – помидорчики.  А сейчас там, кстати, пятиэтажка стоит, а сами сараи и гаражи отнесены дальше в сторону леса. Что тут скажешь? Всё равно окраина…
     Зайдя в подъезд и поднявшись на второй этаж, мы позвонили в тётушкину дверь.
- Кто там?
- Валюш, это мы, – мягко и почти елейно сказал родитель, но потом добавил по-военному сурово – Прибыли свина твоего кончать!
     Тётушка очень обрадовалась и даже, в некотором роде, заволновалась, открыв нам и пропустив двух этаких «гренадеров» в прихожую. Не каждый же день исполняется мечта у человека…
- Ой, ребята!.. А я уж с Фёдором Константиновичем из второго подъезда договорилась, что он паяльной лампой опалит,  освежует и разделает…
- Вот и славно, Валь, а то времени у нас много нет, я хотел у мамы ещё снег убрать во дворе, а Данька, вообще, на службе.
- Вов, может по рюмочке?..
- Можно и по рюмочке. Отчего ж нет? – ответствовал батя, громоздко протискиваясь в своем авиационном снаряжении в небольшую кухоньку
Тут в разговор вмешался я, до того безмолвно перетаптывающийся на месте, как статуя командора в начальный момент пробуждения.
- Тёть Валь, мне нельзя я на сутках, дежурю. Ещё до девяти утра завтрашних кувыркаться. Да и просто нельзя. Куда годится, если мент пьяный?
- А я тебе - то и не предлагаю, Дань. Молодо выглядишь. Да и я что ж, не без разумения ж…
    Улыбнувшись, я умолк, и отвернувшись в угол, стал разряжать магазин «пээма», чтобы снарядить его двумя, заначенными патронами. У них серия разная: те, которые на службу выдаются – одна, а на стрельбы – другая. А перепутаешь, не дай бог? Да ещё, опять же не дай бог, инспектор какой-нибудь проверяющий «ушлый» припрётся из управления «оружейку» на предмет соответствия её приказам проверять? Все мозги высосут, высушат и в результате накажут!..
    Папенька опрокинул рюмку в организм, так закусив хрустящим, солёным огурчиком и бутербродиком  из черняжки с салом, что я в коридоре чуть слюной не захлебнулся, и, потирая руки, вернулся в коридор. Я к тому времени был уже полностью снаряжен и подготовлен к «разборкам» с кабаном.
    Настроение у бати явно поднялось и он, эдак играючи, если не сказать пританцовывая, в пол оборота сказал тёте Вале, хлопотавшей на кухне:
- Валюш, давай ключи от замка и объясни диспозицию. Каков твой сарай на вид?
- Да вон они, на комоде лежат. А сарай мой легко найти. Он третий от угла и пацаны, засранцы, краской слово неприличное на двери написали.
- И какое ж слово?
- А прочитаешь, родной. Буду я тут ещё всякие гадости вслух говорить. Свет с правой стороны от двери включается, на стене. Идите с Богом…
    Вот и пошли мы, значит, с товарищем подполковником и божьей помощью свина убивать.
    Надпись на дверях сарая не блистала остроумием и оригинальностью и представляла собой весьма крупное по размеру изображение математического произведения икса, игрека и ещё одного, вам наверняка известного, символа, начертанное белой оконной эмалью.
    Сориентировались на местности и получили целеуказание, так сказать.
    От второго подъезда за нами пристально наблюдал огненно рыжий, бородатый дед, сидевший на скамеечке и издали кивнувший отцу головой. Батя тоже ему кивнул.
- Фёдор Константинович, блюдет за процессом, блин, холера старая…
- А что ты так его, пап?
- Да он меня и дядю Сашу Журавлёва, когда мы ещё малыми были, всё воспитывать крапивой любил. Надерёт, гад, веник здоровый такой и как мы мимо его проходили всё норовил отстегать по ногам, за то, что мы у него с огорода огурцы и горох с бобами тырили.
- А то вы не тырили?
- Да как не тырили? Тырили. Но разбираться ж надо в каждом конкретном случае.
    Родитель что-то явно не торопился открывать сарай.
- Пап, ты, что резину тянешь? Давай скорей открывай. Мне уже скоро в отделе быть надо. У меня же дежурство.
- Быстрый какой!? Открывай! А ты подумал, как и что ты делать будешь, когда в сарай войдёшь? Нет! Про то, что нужно свет включить, вспомнил? И на улице  уже не зги не видать. Куда шмалять будешь, стрелок? Или квадратногнездовым способом - по пуле в квадратный дециметр темноты? Так у Тебя и патронов столько нет.
- Понятно. Давай, короче, так. Ты открываешь дверь, заходишь и включаешь свет. Я, видя, что свет включен, захожу, взвожу пекаль, целюсь и валю кабана в башку. Идёт?
- Едет!..
     С этими словами папенька открыл замок и, энергично распахнув дверь,  попытался коршуном влететь в хозяйственное помещение. Но дверь, оказывается, была подпружинена изнутри. Пружина была хорошей, крепкой и, наверно, даже почти новой. Со своей пружинной функцией она справлялась отлично и лёгкую, из нескольких досочек, дверь  сразу же постаралась втянуть в исходное положение, невзирая на, летящего «хищным пернатым», представителя ВВС, зацепив его нижним углом дверного полотна  за носок форменного ботинка. Дальнейший полет родителя проходил в сумраке сарая и сопровождался металлическим дребезжащим звоном, звуком рушащихся досок и матюгами.
    Свет в сарае не загорелся. Я стоял перед дверью с математическими символами, грел рукой в кармане пистолет, и сосредотачивался на выполнении задачи. На улице смеркалось.
    Тем временем из сарая послышалось утробное, глухое хрюканье, по децибелам сравнимое  с ворчанием голодного льва в саванне и чавкающие звуки тяжести перемещаемой по болоту. Это категорически мне не понравилось, и я решил вмешаться, наплевав на предварительный план.
    Приоткрыв дверь, я зафиксировал её ногой и в открывшееся мне пространство просунул руку, нащупывая выключатель на стене. Нащупал. Включил свет.
Батя лежал на спине посередине сарая, со стороны головы частично погребенный под старым эмалированным тазом, а далее по корпусу  - двумя лопатами, пустым деревянным ящиком, тяпкой и граблями. Руки его были раскинуты в стороны.
Через щель в досках загона нас обоих без страха, а скорее с интересом рассматривало большое, бесформенное и грязное чудовище, которое, как я сразу понял, нам и предстояло отправить в Страну Великой охоты.
- Папа! Ты живой?
- Ы-ы-ых… Живо-ой... - донеслось    из-под таза – колено  зашиб сильно. Помоги встать.
Неожиданно ворваться и сходу грохнуть кабана не вышло.
Животное с опаской отошло к задней стене и, уперевшись в неё мощными своими окороками покрытыми, наверно, двухсантиметровым слоем грязи вперемешку с навозом, ожидало развития ситуации. Первоначальный интерес в глазах свина сменился тревожным ожиданием очередных неприятностей и, как мне показалось тогда, гневливым недовольством, о котором свидетельствовали чересчур частое дыхание кабана и нервное переступание передними конечностями. Пятак у этого дальнего родственника слонов являл собой выдающееся зрелище: величиной с хорошее кофейное блюдце, он с каждым вдохом чуть ли не утягивался внутрь своей центральной части с двумя крупными сырыми ноздрями.
     Поднявшийся, не без моей помощи, на ноги родитель, как  и я, молча и почти заворожено рассматривал скотину, которую нам предстояло отправить к праотцам их свинячьего рода.  Я не умею на глаз определять приблизительный вес, но что-то мне сказало внутри меня, что никак не менее двух с половиной центнеров, а то и поболе, причем толщина сала, наверняка, составляла от десяти до пятнадцати сантиметров.
    Тут этому «грязнейшему величеству и будущему мясному великолепию» надоело ждать от нас каких-либо действий, и оно решило атаковать первым. Буквально без разбега, с места кабан совершил резкий скачок наискосок, стремясь своим толстым боком проломить борт выгородки и обрушить её на незаконно вторгшихся на привычную ему территорию, которую по праву считал своей. С перекрытия посыпалась труха. Столб, который подпирал несущую балку крыши и одновременно являвшийся опорой и для бортов загона, сколоченных из сороковки, весьма подозрительно затрещал.
- У, дурмаши-ина-а!.. – как-то протяжно и с подвывом вынес свой вердикт батя.
- Что делать будем?, - спросил я.
- Нужно, чтобы он успокоился.
К этому моменту успокаиваться нужно уже было и мне. Отпущенное время истекло. Я выбрал полностью аванс, предоставленный мне Александром Ивановичем.
- Пап, у меня предложение: выходим, курим, он успокаивается, я захожу и валю его. У меня времени нет уже. Если меня хватятся – «по шарабану получу» так, что мало не покажется.
- Курим! – согласился родитель, и мы вышли из сарая.
Совсем рядом с «шанхайкой» оказался Федор Константинович, сидящий уже  на  бортике детской песочницы, а не вдали, у подъезда, как ранее.
- Чё телитесь, сынки?.. – вопросил он.
- Потому што, Константиныч, потому што… - многозначительно произнес, закуривая, батя.
    Тем временем в сарае было достаточно тихо, если не считать шумного дыхания и чавкающих звуков от шагов кабана.
    Моя сигарета стремительно сокращалась в своей длине. Внутренний же мандраж, поселившийся в глубине меня, наоборот набирал обороты. До этого раза я не то, что на охоту не ходил, я рыбалку то не понимал (да и сейчас не понимаю). Мне вообще всякую живность жалко. Так что наступил достаточно решающий миг - проверка, так сказать, моей способности к выживанию в недружелюбной внешней среде, посредством отнимания жизни у собрата нашего меньшего по природе. Окончательно собравшись, я резко, щелчком, отправил окурок в недолгий и стремительный полет до сугроба, и, открыв дверь, уже зная о «западлянской» пружине, твердо вошел в сарай.
    Выхватить «шпалер» было секундным делом. Придав своему лицу неприступный вид, я дослал патрон в патронник и вскинул руку с оружием…
Вы читали «В августе 44-го» Владимира Богомолова? Я читал тоже.
    А в этот морозный вечер, на излёте зимы, впервые в своей жизни я воочию увидел, что значит «качать маятник». Маятник качал кабан. Вот эта здоровая туша, припадая то на передние, то на задние ноги раскачивалась из стороны в сторону, да ещё и башкой своей крутила, не отрывая жесткого, сверлящего взгляда от меня.
    А я просто не мог прицелиться (и это меньше чем с четырех метров!..), совместить мушку, прорезь прицела и свинячью голову.
    А патрона - то только два…
И вот когда мне показалось, что совмещение произошло, я нажал на спуск. Грохнул выстрел. Зазвенело в правом ухе. Кабан, как ни  в чем не бывало, продолжал раскачиваться, и мне показалось, что при этом он злорадно усмехался.  «Дёрнул, спуск, блин! Дёрнул, баклан!..», - пробежала в моей голове отрывистая и жёсткая в транслируемом  самоедстве мысль.
    Патрон остался один.
    Перехватив шпалер на манер американского полицейского в две руки, а точнее подставив левую, под правую, я приставным шагом (как учили на курсах участковых) но достаточно резво сократил расстояние между собой и свином до метра -  полутора.
Ждать кабану, когда же его, наконец, отправят «в объятия к Великому северному пушному зверю», было однозначно «не резон». Он контратаковал: прыгнул с места, всей своей массой влепившись в борт загона, разделявшие нас с ним. Затрещали доски и столб. Уже в очередной раз, со стропил посыпалась  всякая труха с мусором. Свин продолжал качать маятник, сопровождая это дело крайне кровожадными хрюками. Он разве что не вопил о том, что «порвёт мента позорного или на ноль его помножит». Но, по причине нехватки времени да, видимо,  молодости лет, я уже и так, скажем, нервничал.
    Стоя на расстоянии метра от беснующейся туши, в один из моментов сливающихся в пестро-размазанное общее полотно, я вдруг понял, что моё внимание сфокусировалось на громадном, лохматом от грязной щетины ухе животного. «В ухо его, гада, валить!» - пронеслось в моем мозге…
     Всё бы хорошо, уже и спуск был выбран более чем на половину, да кабан совершил прыжок с поворотом вокруг своей оси.
Выстрел!...
Хрена!...
Но почему-то возникла тишина…
Пуля пробила кабанье ухо по центру и, скользнув параллельно повернувшейся туше, ушла, зарывшись куда-то в свинячий навоз.
Кабан, видимо почувствовав что-то необычное  с одним из своих органов, замер. У меня было такое ощущение, что он пытается рассмотреть, что же конкретно произошло с левым из его двух ушей - «лопухов», вывесив их перед своими гляделками.  В «лопухе» же произошла сквозная дырка, из которой лила кровь. Тут видимо осознав, что без его на то разрешения вот этот «субтильный дебил» в сером, милицейском мундирчике сделал ему больно (вот эта «тля протокольная» перфорировала его личное, кабанье ухо), свин продолжил активное излияние своего гнева, выразившееся в ещё более интенсивных попытках развалить место заключения. Сыпалось и трещало уже везде…
    Дрожащей от возбуждения  рукой я отворил дверь и вышел на улицу.
    Сарай трясло так, что могло показаться, будто под ним происходит зарождение нового вулкана.
    Батя и Фёдор Константинович сидели на детской площадке и молча, можно сказать даже как-то загадочно смотрели на меня. На улице уже стемнело, но городское освещение ещё не включили. Я стоял посреди двора, сугробов, дорожек, натоптанных детьми и прочими пешеходами, смотрел то на этих двух мужиков, то на дома с разноцветными светящимися окнами и думал о том, что с задачей по уничтожению противника я не справился. А с неба, как всегда задумчиво и отрешенно, глядели на этот свинский беспредел далекие, мерцающие звёзды.
    Тупое оцепенение…
    Мужики подскочили ко мне вдвоём и что-то заговорили, а Фёдор Константинович при этом ещё и активно начал размахивать руками. Будучи опустошённым и, в следствие того, непоколебимым эмоционально, я не реагировал ни на что. Ещё устало подумал о том, что из этого состояния, видимо, и проваливаются сначала в самадхи и далее, вплоть до нирваны.   На автомате, молча, я уселся на какой-то ящик и принялся снаряжать опустевший пистолетный магазин «служебными» патронами.
    Вдруг, очень резво для своих преклонных лет, Федор Константинович, вскинувшись и даже, так сказать, воспряв до появления прогиба в спине, на предельной скорости, которую ему позволил развить его пенсионерский опорно-двигательный аппарат, скрылся в подъезде, где жила тётя Валя.
    Тем временем я приходил в себя. Это сразу было ознаменовано  полезшими в голову мыслями о том, что Александр Иванович мне вставит «живительного пистона по полной программе».  Хотя?... «Виолка» пока  помалкивала по моему поводу. Лишь иногда в эфире раздавались хрипящие переговоры дежурного по отделу с экипажами ГАИ и ППС. Может не так всё и плохо…
    Спустя минут семь или десять, в течение которых я успел слегка развеяться и перекурить, а батя - утрамбовать нервической походкой снег перед входом в  сарай почти до состояния монолита, из подъезда, прихрамывая, выбежал Константиныч, в одной руке держа двустволку, а в другой пачку  патронов к ней. Приблизившись к нам, он выдал следующее:
- От  ить зар-раза… Ногу об перила ударил в подъезде. Темнота – хоть глаз коли. Волька, Гена-то, покойничек, ведь охотником же был. С него ружжо осталось и патронов пачка. Я глянул, тама и картечь есть. Пара патронов – точно.
- Что Валентина говорит? – вопросил отче.
- Да говорит, что чёт-то долговато мы возюкаемся со свином.
- Скока надо, стока и провозюкаемся! – решительно произнес батя.
    По его тону и общему настрою стало понятно, что когда за дело берутся военно-воздушные силы, то обычно они доводят его до логического и полного завершения и этот вечер, однозначно, станет последним вечером в жизни кабана.
- Значит так, убивцы свиней, слушай задачу… - с этими словами родитель забрал у Фёдора Константиновича ружьё и стал отсоединять от него ремень – делаем петлю из лодочной цепи, что в сарае у стены лежит. Слава, Константиныч, ваше дело – набросить эту петлю кабану на башку. Но!.. К петле мы сначала карабином присоединяем вот этот ружейный ремень и за него, через опорный столб, вы вдвоем пытаетесь подтягивать чудовище ближе к борту загона или хотя бы удерживать его на месте. Я стреляю практически в упор. Свин падает и умирает практически моментально и безболезненно. Все вместе, мы подвешиваем его на перекладине и далее занимается Федор Константинович по отдельному плану. Я убываю домой, а Данька – на службу. Время на исполнение – двадцать минут. Данька!...
- Я!..
- Марш в сарай, за цепью!
- Есть!
    Я резко, по-армейски, метнулся исполнять распоряжение. Заскочив в сарай, быстро забрал обрывок цепи с прикрепленным на металлическом кольце карабином и визуально проверил состояние «расстрельного элемента».
    Кабан, чуть успокоившись, абсолютно молча, стоял у дальней стены  и пристальным, тяжелым взглядом исподлобья наблюдал за моими действиями. 
    Убедившись в том, что все составляющие будущего плана присутствуют на месте, я не менее резко убрался из сарая.
    Обрывка хватило на приличную петлю диаметром значительно более полуметра. Константиныч даже заузил её немного, оказавшейся у него в кармане, по какой-то оказии, сталистой проволокой, смотав и скрутив ею несколько звеньев.
    Выкурили ещё по сигарете. Переглянувшись между собой, втроём пошли на последний штурм. Решимости хватало у всех.
    Кабана мы застали там же, где он и находился в момент подбора мной цепи. Словно мы пришли совсем для другого, я и Константиныч прошли мимо загона, оказавшись с правого боку и чуть-чуть сзади от свина. Папенька, держа ружье на сгибе локтя, стоял прямо перед досками передней стенки выгородки и рассматривал кабана. Кабан так же молча рассматривал батю. Ситуация напоминала чемпионат по гляделкам. Константиныч поднял левую руку в жесте «внимание», в правой - держа наше металлическое подобие аркана или лассо. Я был на подхвате  в качестве основного источника физической силы. И вот тут наш пожилой «подельник» скакнул прямо как молодой, но уже достаточно опытный северный оленевод, и буквально одним движением накинув конструкцию на голову чудовища, перехватив ремень и натянул петлю до упора одновременно освобождая мне конец для хвата. Это у него получилось. И схватить – то  я  успел, но тут кабан так прыгнул, что чуть не втряхнул  в загон легкого Константиныча. Тот заорал в испуге и лежа уже на борту выгородки, прогнулся в висе держа обеими руками цепь, насколько хватало сил пытаясь стянуть петлю на безразмерной шее вонючего монстра. Я бросил ремень и схватил деда за туловище, вытягивая его обратно. Ноги скользили по утрамбованному земляному полу к тому же покрытому небольшим слоем навоза и соломы. Федор Константинович являл собой образец упорства, вцепившись, как клещ в задницу, в старую лодочную цепь.
- Бросай ружьё! Помогай!.. – крикнул я отцу.
    Константиныч тем временем тонко и пронзительно визжал то ли от страха упасть на исконно кабанью территорию, внутрь загона и быть растерзанным, то ли от небывалого усилия своего дряхлеющего тела.
    Батя бросил волыну, до того сжимаемую им в руках, и присоединился ко мне. Практически вдвоём, ценой неимоверного напряжения, мы смогли с ним вернуть вертикальное положение деду и подтянуть свина к борту загона. Свинячье дерьмо и подгнившая солома, устилавшие выгородку изнутри, сыграли с монстром ту же злую шутку, что и с нами несколькими минутами ранее: копыта его проскользнули, как он ни пытался ими упереться их передней заостренной частью… Он, гад, ещё неоднократно пытался укусить Федора Константиновича, но руки того были в мертвой зоне для плотоядно щелкающих челюстей животного – не хватало длины шеи и её поворотливости. Все то время, что мы осуществляли захват и пленение кабана, последний периодически взбрыкивал задними ногами, как заправский жеребец. Обрывки соломы, пропитанной свинячьей мочой, и навоз, совместно взбитые прыгучим кабаном почти в мелкодисперсную фракцию, буквально туманом висели в сарае.
Пот катил градом со всех участников процесса.
- Ну, взялись хором!.. – прохрипел Константиныч, решительно пытаясь прижать кабанью голову к доскам борта – мне цепь надо скрутить на проволоку, а то вырвется, па-адел!..
Мы помогли ему это сделать. Более того, свободный конец ремня я смог обернуть несколько раз вокруг несущего потолочную балку столба и закрепил за торчащий из него ржавый, но крепкий и толстый гвоздь. Кабан был окончательно иммобилизован и зафиксирован. Только задние его конечности могли перемещаться в секторе не больше тридцати – сорока градусов по горизонту, в крайней точке которого для свина, видимо, наступала боль от изгиба позвоночника.
     Я оглядел нашу компанию и понял, что отмываться и отстирываться нам придется явно не один час.
- С меня достаточно. Пошёл воздухом подышу. Валите его, товарищ подполковник, без меня…, - произнёс я и вышел из сарая.
     На улице стояла спокойная и морозная благодать. Вынув из кармана измятую в борьбе пачку «Космоса» и спички, я прикурил. Из сарая сначала доносился негромкий разговор, а потом дверь, звеня пружиной, открылась, на улицу вышел Константиныч и уже вдвоем с ним мы услышали металлические щелчки взводимых батей курков двустволки. Родитель стоял напротив двери спиной к нам и поднимал ружьё.
     Дверь захлопнулась, но спустя мгновение вместо выстрела раздался какой-то невообразимо оглушительный, сдвоенный грохот дуплета. Я ещё успел это разобрать – то,  что папенька «отдуплетил» кабана). «Ружьё так не стреляет…», - едва   подумалось мне, потому что,  вместе с выстрелами дверь, только что вставшая на место, распахнулась, и на высоте около полутора метров от поверхности Земли из неё стремительно вылетело что-то большое, тёмное и тяжелое. Это «тёмное и тяжелое» сшибло нас с Константинычем, перелетело через сугроб и, с каким-то утробным «х-х-хеком»  приземлившись, взбило облако снежной пыли. Почувствовав себя в роли кеглей, мы с дедом грохнулись по сторонам от приземлившегося снаряда. Понимание того, что этим снарядом оказался батя, пришло позже и как-то вяло, а пока моё внимание было привлечено видом и звуками, начавшего разворачиваться катаклизма…
     Со ставшим уже почти привычным треском древесины, дополняемым звуком рушащихся досок и скрежета ржавого металла крыши, сарай, и так-то похожий на избушку на курьих ножках, завалился на свою заднюю часть, словно сиё жилище  Бабы-Яги присело передохнуть после забега по лесам и оврагам. Но этой картинке не суждено было стать завершающим этапом внезапно наступившей разрухи. Передняя стенка не выдержала давления, образовавшегося из-за перекоса всей конструкции, и вместе с уже покореженной крышей завалилась на то, что ещё оставалось от загона, полок, инструмента, инвентаря хранившегося ранее внутри сарая. Стоять осталась только дверь с математическими символами и звонкой пружиной, опирающаяся на два достаточно крепких столба по её бокам.
    Перед нами открылся неожиданный вид на заваленный снегом огород тёти Вали и встающий за ним темной стеной вечерний лес.
    С неба падали редкие, большие хлопья снега. После буйства стихии воцарилась тишина, прерываемая только звуком где-то вдалеке работающей циркулярной пилы и редким шумом проезжающих по улице автомобилей
- Данька, я не понял. Это чё было-то?.. – спросил Константиныч, придав себе сидячее положение на левом отроге сугроба и утирая с лица снег.
- Сё, волшебная сила электричества, Константиныч... – не поворачивая головы, ответствовал я.
- Что ты несёшь?!.. Какое электричество! Встать лучше помоги, балабол. Плечо и спину ударило сильно. – В разговор включился пришедший в себя родитель, до того пребывавший в состоянии крайнего изумления от внезапности полета и весьма жесткой посадки на непредназначенные для этого поверхности тела.
- Ты из чего стрелял, пап? Мне почему-то показалось, что грохнуло как из гранатомета…  – с этими словами я перевалил через сугроб и начал собирать папеньку, по частям.
    Старая тульская двустволка лежала метрах в трех от него. Шапка  с вэвээсной, большой кокардой, вообще, укатилась к песочнице на краю детской площадки. Когда я с ней подошел к отцу и, прихватив его за рукав технической куртки, попытался его поднять на ноги, тот охнул и, судя по активной, но беззвучной артикуляции губ, погрузился в пучину ненормативной лексики. Как водится, именно крепкое выражение позволило воскреснуть настоящему мужчине.
- Из чего, из чего?.. Из хрена своего… - папа пребывал в явном неадеквате, однако на ноги стал твердо. – Руку от плеча и ниже всю осушило, блин, да ещё горбом обо что-то твердое гвазданулся, а ты как варвар за меня хватаешься…
- Я не варвар, я - милиционер, пап. Это профессиональное… А вообще-то откат нормальный, как в артиллерии говорят. Ты, блин, как болид по небу промчался, сбив с орбиты прочих два тела…
    Константиныч, принявшийся осматривать ружье, присвистнул и выдал:
- Эй, Волька, а ружьишко – то отвоевалось. Смотрикось, как стволы раздуло. Оба-на… Ой, да тут ишо и порвало один.
Мы посмотрели с батей на ружье, и мне стало даже как-то страшно за родителя.
- Это из-за чего так, пап?
- Порох слежался, наверно. Патронам – сто лет в обед… Геннадий их, поди, годков так десять назад снарядил, да и не перекатывал более. Ну, да хорош бакланить, мужчины, пошли чудовище искать… - сказал отец, а потом добавил, махнув рукой – и Валентине сдаваться будем.
    Монстра мы нашли уже остывающим, в огороде, в метрах минимум в трех за «взорванным» сараем… Башка у него практически отсутствовала – снесло картечью вырвавшейся из старой тулки с чудовищной скоростью. От сарая до туши по снегу шла глубокая борозда, как после грейдера.  Мощнейшим ударом кабана, по всей видимости, оторвало от Земли и влепило в заднюю стену сарая, которую он и выломил практически, потеряв при этом основную часть своей кинетической энергии. А так как, ещё  при жизни, он был принайтован цепью и ружейным ремнем к главному опорному столбу строения, и отправляясь в полет не мог, естественно, успеть от него отцепиться, то сломал этот столб ровно в том месте, где и был к нему накрепко приспособлен, сровняв старый тётин Валин сарай с поверхностью нашей любимой планеты, являющейся общей колыбелью как для человечества, так и для свинства…
    Тело павшего в неравной борьбе кабана батя с Константинычем на санях уволокли к тому в сарай, где дед его и освежевал, подвесив за ногу на блоке, приделанном к потолку.
    Я через полчаса уже присутствовал в отделе, воняя навозом и оправдываясь перед Александром Ивановичем. Хороший он все-таки мужик: сам выдрал, как сидорову козу, а начальству не заложил. А мне ещё повезло в том, что смена более или менее спокойная выдалась.
    Тётя Валя со мной и батей два года после этого случая не разговаривала и свининой с нами не поделилась. И это несмотря на то, что за оставшуюся неделю до конца отцовой командировки, мы по вечерам поставили ей новенькую сараюшку. Свиней она больше держать не стала. Так, только курочек помаленьку… Сама потом их решала, никого больше не прося о помощи.
    Фёдор же Константинович, дабы отойти от кровавого угара битвы, после свежевания свина и сдачи мяса хозяйке,  недельно запил. Вот таким оказался впечатлительным. Потом же, каждый раз, встречая меня или отца, звал нас не  иначе, как «свинскими убивцами», в конце разговора обычно добавляя: «От ить моменты какие в жизни получаютца - то…» 

                Екатеринбург. Ленинский ГОМ (1998-99 гг.)
    Попался как-то один гнилой жулик в городское отделение милиции. Информация о том, что он совершил кучу пакостей была железная, доказательств вины предостаточно.
    Однако сам он, не признавая свою очевидную причастность, не просто упорствовал, а, как говорится в таких случаях, "быковал", вел себя нагло и развязно (имелся достаточно влиятельный папашка). При этом достал даже самых терпеливых, опытных и много чего повидавших оперов. В ходе небольшого оперативного совещания решено было несколько восполнить пробел в воспитании этого гражданина известным ударно-прикладным методом.
    Учитывая особенности клиента и погоды (на улице был суровый уральский декабрь), процесс воспитания был построен следующим образом: во время задушевной беседы нескольких оперов и злодея в кабинет вошел мужичок крепкого телосложения в плавках, маске для подводного плавания с дыхательной трубкой, ластами под мышкой. Зашел, положил ласты на свободный стол в кабинете, после чего от всей души ввалил опешившем} жулику звездюлей и, спокойно забрав ласты, удалился. После такой процедуры клиент понял, что он был глубоко неправ, искренне и достаточно долго каялся в содеянном.
    Наша Фемида довольно нерасторопна, поэтому дело, по которому проходил подсудимым упомянутый субъект, рассматривалось судом уже жарким летом. В судебном заседании клиент, как это часто бывает, стал строить невинную овцу. жаловаться на жестокость ментов и прочее. Когда судья попросил подробнее рассказать о сотворенном произволе, окрыленный доверием жулик живописал описанную выше сцену в мельчайших подробностях. После чего был немедленно направлен судьей в соответствующее учреждение для прохождения судебно-психиатрической экспертизы на предмет вменяемости. Проклиная   свою   долю   и   несправедливый   СУД.   страдалец   ожидал   отправки   в упомянутое учреждение в камере следственного изолятора. (Напоминаю – «…жаркое лето...» Внезапно открылась металлическая дверь... В камеру вошли два мужика в валенках, тулупах, на широких охотничьих лыжах и в противогазах...

                История жизней...
-А давай наперегонки до горки? - предложил он ей, предвкушая победу.
-Не-а... - отказалась она - Воспитательница сказала не бегать. Побегаем потом.
-Струсила? Сдаешься? - подначил он её и засмеялся обидно.
-Вот еще - фыркнула она и рванула с места к горке.
Потом они сидели в группе, наказанные, под присмотром нянечки, смотрели в окно как гуляют другие и дулись друг на друга и на воспитательницу.
-Говорила тебе - попадёт - бурчала она.
-Я бы тебя перегнал обязательно - дулся он. - Ты нечестно побежала, я не приготовился...

-А спорим, я быстрей тебя читаю? - предложил он ей.
-Ха-ха-ха... - приняла она пари. - Вот будут проверять технику чтения - посмотрим. Если я быстрее - будешь мой портфель до дому и до школы таскать всю неделю.
-А если я, - отдаёшь мне свои яблоки всю неделю! - согласился он. Потом он пыхтел по дороге с двумя ранцами и бурчал:
-Ну и что! Зато ты не запоминаешь, что читаешь, и пишешь медленно Спорим?...
-А давай поиграем, - предложил он - Как будто бы я рыцарь, а ты будто бы дама сердца.
-Дурак! - почему-то обиделась она.
-Слабо? - засмеялся он. - Слабо смущаться при виде меня? И «дураком" не обзываться - тоже слабо.
-И ничего не слабо..., - повелась она. - Тогда вот чего. Ты меня тоже не обзываешь и защищаешь.
-Само собой - кивнул он. - А ты мне алгебру решаешь. Не рыцарское это дело.
-А ты мне сочинения пишешь. - Хихикнула она. - Врать и сочинять как раз - рыцарское дело.
А потом он оправдывался в телефон:
-А не надо было себя, как «дура» вести. Тогда никто бы «дурой» и не назвал. Я, кстати, и извинился сразу...

-Ты сможешь сыграть влюблённого в меня человека? - спросила она.
-С трудом - ехидно ответил он. - Я тебя слишком хорошо знаю. А что случилось?
-На вечеринку пригласили. А одной идти не хочется. Будут предлагать всякое.
-Ну-у.. Я даже не знаю.- Протянул он.
-Слабо? - подначила она.
-И ничего не слабо - принял он предложение. - С тебя пачка сигар,
-За что? - не поняла она.
-Эскорт нынче дорог, - развёл руками он. А по дороге домой он  бурчал:
-Сыграй влюблённого, сыграй влюблённого. А сама по роже лупит ни за что... Влюблённые, между прочим, целоваться лезут обычно...

-Что это? - спросила она.
-Кольцо. Не очевидно разве? - промямлил он.
-Нибелунгов? Власти? Какая-то новая игра затевается?
-Угу. Давай в мужа и жену поиграем. - Выпалил он
-Надо подумать - кивнула она.
-Слабо? - подначил он.
-И ничего не слабо. - Протянула она. - А мы не заигрываемся?
-Да разведемся если что. Делов - то. - Хмыкнул он. А потом он оправдывался:
-А откуда мне знать, как предложения делаются? Я ж в первый раз предлагаю. Ну, хочешь еще раз попробую? Мне не слабо.

Сыграем в родителей? - предложила она.
-Давай. В моих или в твоих? - согласился он.
- Дурак. В родителей собственного ребенка. Слабо?
-Ого как. - Задумался он. - Не слабо, конечно, но трудно небось..
-Сдаёшься? - огорчилась она
-Не, не. Когда это я тебе сдавался? Играю, конечно, - решился он.

-Усложняем игру. Ты теперь играешь в бабушку.
-Правда? - не поверила она.
-3900! - Пацан. Слабо тебе в бабушку сыграть? - А ты. в данном случае, во что играешь? - В мужа бабушки - засмеялся он. - Глупо мне в бабушку играть. - В де-душ-ку. Как бы ты тут не молодился, - засмеялась она. - Или слабо? - Куда я денусь-то...

Она сидела у его кровати и плакала:
-Сдаёшься? Ты сдаёшься что ли? Выходишь из игры? Слабо ещё поиграть?
-Угу. Похоже, что так. - Ответил он - Неплохо поиграли, да?
-Ты проиграл - раз сдаёшься. Понял? Проиграл.
-Спорное утверждение! - Улыбнулся он и умер...
               
                (январь - февраль 2008 год)