Женские страдания

   (часть третья)

  Моросил мелкий липкий дождь.Мы с Людмилой стояли обнявшись около здания областной больницы под одним зонтом. Вода стекала за ворот моей замшевой курточки, за пояс брюк, и Люда была вся мокрющая из-за того, что я и не подумала утром бросить в сумку свой зонтик. Мы провожали взглядом отъезжавших от нас Иру с её мужем, и у нас на глазах всё набухали и набухали слёзы, смешиваясь с дождём.

   Иру выписали из больницы, и мы с Людмилой  наблюдали, как муж  Иры  Сёмка пронёс  её на руках   бегом  от  выхода больничного отделения   до своей машины, осторожно, словно хрустальную, посадив её в салоне автомобиля.
  Любаши с нами не было: у неё встреча была с её Виктором в Харькове, и она, счастливая от предстоящей встречи, проинструктировала нас о том, что мы и сами давно знали.
 
  За то время, что Ира болела, мы неоднократно имели возможность сказать Ириному мужу всё, что считали нужным. Но ещё до наших с ним бесед он никому не давал сидеть около своей жены, ухаживал за нею,лучше всякой сиделки, даже дочь отправляя домой.  Свои разговоры мы с ним вели уже к началу выздоровления Иры, до этого на Сёмку было тяжело смотреть: он следил за каждым вздохом Иры, кормил с ложечки, убегал домой сделать какие-то дела, а возвратившись, опять не сводил глаз с неё, и во взгляде его мы ясно видели не только страх за жизнь Иры, но и нежность, с которой он глядел на её бледное осунувшееся лицо; он почти не выпускал из своей огромной ручищи её худенькую бледную, как мы всегда говорили, аристократичную, руку...

  Семён шептал Ире, что всё будет хорошо, что она  обязательно выздоровеет, он всё достанет, все лекарства, которые ещё будут необходимы  для лечения. 
 
  Когда Ире стало получше, он, наконец, стал замечать и нас: мы периодически приходили в отделение, а также бывали х ним дома, пытались сменить Сёмёна  около постели Иры.

  Любаша, врач-психолог,  незаметно наговаривала Сёме, как бы между прочим, что значат для женщины такие мелочи, как проявление внимания со стороны мужа, в чём бы оно ни выражалось.  Люба приводила примеры, как бы просто рассказывая о случаях из практики, что значит для женщины одно прикосновение любимого мужчины.

 - Бабы все ласку любят, в любом возрасте, а нехватка её очень плохо сказывается и на их здоровье, - как бы не специально говорила Люба мужу Иры, который бессознательно внимал всему сказанному ею.

  А я, не зная как закрепить урок Любы, начала как бы не Семёну, а Любе с Людмилой рассказывать:
  - А что? Меня мой муж до сих пор любит, как молодую! Огладит всю, словно проверяя, всё ли на месте;  я как кошечка понежусь около него,  а он ещё спину мне  помассирует, и нервы  мои   успокаиваются, сплю - как сурок... А уж какие слова говорит, не поверите! В девчонках таких от него не слышала....А ты Семён, сам понимаешь, сейчас ещё она не совсем здорова, с ней как с маленькой нужно...

  - Да что я - не понимаю.... Выздоровеет...  Я, девчонки, иногда и неправ бывал, чувствовал, честно вам говорю...Я теперь многое понял. Мне не нужен никто кроме неё, жалеть буду ужасно, только б жила...Она у меня ещё плясать будет, как раньше, но... только со мной!  Никому не позволю прикоснуться к ней.  Она ещё у меня счастливая будет...

 И вот он увозил её домой, а мы стояли и плакали: рядом стояли наши машины, а мы мокли под дождём, не чувствуя сырости, потому что этот мелкий дождь, смывая наши слёзы, очищал нас от обиды - от обиды на всех мужчин, которые могли допускать грубость по отношению к  женщинам, недопонимание да и просто чёрствость и  бестактность...