Исполнитель

СЕРГЕЙ ГОРБАТЫХ - http://proza.ru/avtor/gorbatykh - ПЯТОЕ МЕСТО В КОНКУРСЕ ПОВЕСТЕЙ И РОМАНОВ 6 МЕЖДУНАРОДНОГО ФОНДА ВЕЛИКИЙ СТРАННИК МОЛОДЫМ


                Глава 1
Саше  Мальцеву сегодня  исполняется  десять  лет.
- Ты, сын,  уже мужик! - одобрительно скажет ему папа, когда вернётся с работы и обязательно погладит по голове.
Семья Мальцевых занимала одну комнату в большой коммунальной квартире с широким коридором, заставленным разным хламом. Иногда в гости к кому-нибудь из соседей приезжали родственники из деревни и их укладывали здесь же спать на  старый тулуп, брошенный прямо на пол. Зачастую здесь ночевали и засидевшиеся  гости.
Саша  собирался в школу. Его мама, Зинаида Ивановна,  вошла с горячим чайником.
-  Сашуль, пойдём в столовую, позавтракаем,  - сказала она.
Столовой  в их семье назывался угол у окна, закрывавшийся занавеской. Здесь стоял квадратный дубовый стол. За ним они ели. Саша учил уроки. Мама кроила материал. Впритык к столу стояла швейная машинка «Зингер». Вообще, вся их квартира разделялась на «комнаты» ситцевыми занавесками.  У дверей была спаленка Саши: на большом сундуке (приданном Зинаиды Ивановны)  мама стелила ему постель. Здесь же находилась  этажерка с книгами и тетрадями. Между спальней Саша и столовой располагалась комната родителей.
 - Придёт папа с работы вечером, тогда и чаю с печеньем и вареньем попьём! Отметим твой день рождения, - пообещала сыну Зинаида Ивановна, невысокая женщина с толстой косой  и приятным лицом с широкими скулами.   
 - Скорее бы наступил этот вечер! - думал в школе Саша, мечтая о печенье в большой круглой коробке и душистом клубничном варенье, которым мама обязательно наполнит  старую с трещинками вазочку.
   День пролетел быстро. Дома Саша быстро приготовил уроки. Для него учёба не составляла труда. Он с ходу запоминал всё, что когда-то слышал, видел или читал. Поэтому учился  только на отлично. Саша сел за стол и стал  смотреть на  круглую коробку, откуда исходил запах, от которого во рту скапливалась слюна, а в желудке подташнивало.
  Вот и семь часов. Восемь...
   - Сегодня  снова поздно придёт. Опять партийные дела! - сокрушённо произнесла Зинаида Ивановна.  - Давай начнём без него отмечать  твой  день рождения.
  Саша очень редко видел  своего отца, работавшего токарем на Путиловском заводе. В 1916 году восемнадцатилетним пареньком  Пётр Петрович  стал членом партии большевиков. Принимал активное участие в установлении Советской власти в Петрограде. Добровольцем ушёл на гражданскую войну в 1919 году.  Во  время боёв за Крым неожиданно ударили сильные морозы, и бойцы наступающих частей Красной Армии сотнями выбывали из строя от жестокой простуды. Командир взвода Мальцев заболел крупозным воспалением лёгких. Выздоровление было долгим. После демобилизации Пётр Петрович вернулся на родной Путиловский завод. В 1921 году ему, как  бывшему командиру Красной Армии и большевику, выделили комнату в коммунальной квартире на Забалканском проспекте, который позже переименуют  в  Международный. Сюда он и привёз  жену с четырёхлетним сыном.
     Саша очень гордился своим отцом. Высокий и худой со впалыми щеками,  он  никогда не терял силы духа. В самые тяжёлые минуты находил нужные слова для друзей и своих близких. Часто у них  в комнате собирались  приятели Петра Петровича по работе и его товарищи по партийной организации Путиловского завода.  Мальчику очень нравилось, когда гости разговаривали о гражданской войне, о политической ситуации в стране и в мире. Спорили иногда  до  хрипоты, но  никогда  не  ссорились.  Часто пели песни...
    Хлопнула  дверь.
   - Папа! Папка пришёл! - подскочил с табуретки Саша.
   - Нет, это у соседей, - ответила мама, не отрывая головы от швейной машины.
    Саша прислушался. Да, действительно, за тонкой стеной из досок, обклеенных газетами, где жил служащий железной дороги  Юрий Ивашкин со своей матерью и женой, послышались голоса.
   - Добрый вечер, мама!
   - Здравствуй, сыночек! - ответил писклявый старушечий голос. - Ты - домой, а твоя жена-вертихвостка - из дому!
  - Мама, сколько раз я вам говорил, Вера не вертихвостка! Она учительница школы рабочей молодёжи! У неё уроки по вечерам, - объяснил Юрий.
   - Приличные замужние женщины по ночам не работают! И как ты, сыночек, такой видный мужчина, почти инженер,  женился на ней...
   За стеной продолжалась, ставшая  уже традиционной, перепалка. А мама стала накрывать на стол.
   - Давай, Сашуля, чай пить! С днём рождения! - сказала мама, наливая ему в алюминиевую кружку кипяток.
  Мальчик  черпал ложкой клубничное варенье из вазочки, густо намазывая им ванильное печенье, и пил сладкий чай.
   Зинаида Ивановна принялась рассказывать, как отмечались семейные праздники в их вологодской деревне, откуда она была родом. Саша слушал мать  вполуха. Он думал:
    - До следующего дня рождения придётся ждать целый год! А это так долго!
   Потом он удобно устроился на мамином сундуке и заснул. Мальчик не слышал, как осторожно, без скрипа, открылась дверь. Это пришёл его отец.
  - Петя, ты опять поздно! Ребёнок тебя так ждал! - укоряюще встретила его Зинаида Ивановна.
  - Зинуль, партсобрание затянулось. Повестка дня была очень острой. Много споров, мнений...    Надо было принять правильное  решение, - оправдался  Пётр Петрович.

   На следующий день, вернувшись из школы, Саша столкнулся в коридоре с Софьей Павловной. Это была высокая и статная женщина, как всегда, с красиво уложенными седыми волосами и в праздничном платье.
   -Здравствуй, Сашенька! - поздоровалась она с ним.
   - Здравствуйте, Софья Павловна! - ответил мальчик.
   - Я только сегодня узнала от Зинаиды Ивановны, что у тебя был день рождения.
  - Да, мне уже целых десять лет! - выпалил Саша и хотел было улизнуть в свою комнату, потому что он побаивался Софьи Павловны.
 О  ней ведь ходили разные слухи. Говорили, что до революции не только эта квартира, но и весь дом принадлежал ей. Софью Павловну за глаза все соседи называли не  иначе  как «буржуйкой недобитой» или, в лучшем случае, «эта графиня». Только Мальцевы поддерживали с ней хорошие отношения. Пётр Петрович, несмотря на то, что был большевиком, почему-то уважал эту женщину. Зинаида Петровна же просто в ней души не чаяла.
   - Сашенька, пройдем в мою комнату! - пригласила Софья Павловна мальчика.
   - Ничего себе! - с восторгом прошептал Саша, увидев старинные кресла, диванчики, столики, огромные напольные вазы, картины на стенах. Но самое главное, в высоких, до самого потолка, шкафах из красного дерева стояли книги. Их было  очень много. В кожаных переплётах с золотым теснением.
 - Какие красивые книги! Сколько их?! - снова  непроизвольно вырвалось у мальчика.
 - Много, Сашенька, много, - засмеялась Софья Павловна.  - А тебе нравится читать?
 - Очень! - признался мальчик.
 - А  какие книги ты предпочитаешь?
 - Мне нравятся сказки и приключения.
 - А твои любимые писатели?
 - Писатели? - на мгновение задумался Саша. - Пушкин, Стивенсон, Даниэль Дефо,  Жюль Верн, Конан-Дойль...
  - А  что из произведений Александра Сергеевича Пушкина ты читал? - продолжала задавать вопросы Софья Павловна.
  - «Сказку о царе Салтане», «Сказку о золотом петушке». Но больше всего мне нравится «Руслан и Людмила»,  - ответил Саша и без перехода стал на память читать:
  У лукоморья  дуб зелёный;
  Златая цепь на дубе том:
  И днём и ночью кот учёный
  Всё ходит по цепи кругом;
  Идёт направо - песнь заводит,
  Налево - сказку говорит.
  Мальчик настолько увлёкся, что продолжал декламировать поэму  «Руслан и Людмила», останавливаясь  лишь  на  мгновение   для  того,  чтобы  набрать  в  лёгкие  воздуха.
  Софья Павловна была настолько поражена, что у неё не хватило мужества остановить чтеца. Она только присела на край кресла и продолжала слушать. Наконец,  Саша закончил читать, ни разу не запнувшись.
  Софья Павловна громко захлопала в ладоши:
  - Браво! Браво! Браво, юноша! Честно скажу, что я давно не получала такого эмоционального наслаждения! Сколько времени тебе пришлось учить эту замечательную поэму?
 - Ни сколько, я прочитал два раза и запомнил, - ответил мальчик, удивлённый заданным вопросом.
  - Невероятно! - тихо произнесла хозяйка квартиры. - Просто невероятно!  Саша,  на твой день рождения я хочу подарить тебе полное собрание сочинений Александра Сергеевича Пушкина, - торжественно произнесла Софья Павловна.
   Она открыла один из книжных шкафов и достала оттуда пять толстых томов в тёмно-коричневом переплёте.
  - Большое спасибо! - поблагодарил Саша женщину.
   - Давай, юноша, теперь выпьем  восхитительного индийского чаю с хорошим шоколадом, - предложила Софья Павловна.
   - Давайте, - согласился он.
    В первый раз в своей жизни  Саша ел шоколад. Сначала он,  очень стесняясь, взял из коробки одну конфету. Затем, не выдержав,  вторую,  третью...
  - Сашенька, бери, бери! - уговаривала его хозяйка.
  - Всё! Объелся! Больше не могу! - с сожалением объявил мальчик.
  - Сашенька, я сейчас тебе скажу одну фразу по-французски. Слушай её внимательно, а потом  повтори  её, пожалуйста! - предложила Софья Павловна.
   Она медленно, почти по слогам, произнесла по-французски:
  - Когда я вышла из дому, меня уже ждал экипаж.
  Саша также, почти по слогам, стараясь воспроизвести французское произношение, повторил эту фразу.
   - Не-ве-ро-ятно! У тебя феноменальная память! Сашенька, тебя Бог наградил необыкновенной памятью, - восхищённо сказала Софья Павловна.
   - Мой  папа  и  у  нас  в  школе  говорят, что Бога нет! - резко возразил мальчик.
    В ответ на его слова Софья Павловна почему-то громко рассмеялась.
     Когда Саша вернулся к себе домой, он впервые обратил внимание на убогость квартиры, где они жили. Такая же по размерам комната, как и Софьи Павловны, но разве можно было сравнить их табуретки, сундук, выцветшие занавески с её роскошными креслами, диванчиками и картинами?
   - Когда вырасту и выучусь, обязательно буду иметь свою красивую квартиру! - решил про себя мальчик.
     Следующим вечером Саша уже устраивался спать на сундуке, когда  пришёл  отец.
    - Папка, здравствуй! - кинулся он к нему.
    Пётр Петрович был, как всегда, в своей длинной шинели, пропахшей крепким табаком. Он поднял Сашу на руки и крепко  прижал  к себе.
   - Сынуля, родной, здравствуй! Как дела в школе?
   - Хорошо, папа!
     Отец, сняв шинель, сел с Сашей на сундук и стал рассказывать о молодом парне, который  недавно окончил  университет и теперь работает у них начальником цеха.
   - Представляешь, Сань, ему всего двадцать три года, а он  уже инженер? Вот и я мечтаю, чтобы ты у меня не просто рабочим был, а офицером нашей Рабоче-крестьянской Красной Армии. Или инженером, или,  например, врачом. Нашей стране нужны специалисты, поэтому учись! Хорошо учись!
  - А учусь. У меня по всем предметам «отлично»! - с нескрываемой гордостью ответил Саша.
    - Молодец, сын! А теперь, спокойной ночи!
    - Спокойной ночи, папа!
    Уже засыпая, Саша слышал разговор родителей.
   - Петя, сегодня со мной разговаривала Софья Павловна. Она сказала, что наш сын фимен.
   -Кто? - удивился отец.
   - Фимен. Память у него фименская, - объяснила мама.
   - А, феномен,  - догадался  папа.
   - Так Софья Павловна говорит, что с его памятью он может ещё в детстве выучить несколько иностранных языков.
   - Иностранных языков... - задумчиво повторил Пётр Петрович. - А это очень здорово. Нашей стране нужны переводчики, учителя и работники Комиссариатов внешней торговли и иностранных дел. Это очень хорошая мысль. Я об этом никогда и не думал...
  - Так вот, Софья Павловна сказала, что с удовольствием могла бы заниматься с Сашей французским языком, - сказала Зинаида Ивановна.
   - Это  хорошо! Гораздо лучше, чем ходить к Николаю и заниматься никому не нужной мазнёй. Зина, но  у нас нет денег, чтобы платить Софье Павловне.
   - Петя, я  то же самое сказала и ей.  Ну, а Софья Павловна на меня прямо-таки обиделась. Как Вам, Зина, не стыдно! Мне денег не надо! - говорит. - У вас сын  очень умный. Талант у него  и  его,  говорит, надо развивать».
   - Ну, раз так, то это дело очень  нужное. Пусть занимается французским языком! - сделал заключение Пётр Петрович.
    На следующий день у Саши не было последнего урока, и весь класс отпустили домой.
  - Ой, как ты сегодня рано! - обрадовалась Зинаида Ивановна, увидев входящего в комнату  сына.
   - Давай, Сашуля, ешь быстрее  да  к  Николаю поедем.
   - Так сегодня ведь четверг, мама! А мы к Николаю ездим по пятницам.
   - Завтра у меня очень много работы. Платье к субботе надо пошить. Одна клиентка сегодня приходила. Уже и задаток оставила. К празднику ей срочно надо.
   Они вышли на улицу. Начинало холодать.  Вместо утреннего дождя уже сыпался мелкий снежок.
 - Зима уже на носу. Конец октября, - сказала Зинаида Ивановна.
  Подошёл трамвай. Внутри старого вагона было холодно и неуютно. Саша посмотрел на таблички, развешанные на деревянных стенах: «Дверь затворять», «Во время движения вагона не входить и не сходить». Всё было, как всегда. Трамвай так сильно трясся и жутко скрипел, что   мальчику стало казалось, что  на следующем повороте у вагона отвалятся колёса. Проехали Владимирский игорный дом. На углу Невского и Троицкой стояли извозчики-лихачи со своими колясками на резиновом ходу, дожидаясь богатых  клиентов-нэпманов, выходящих из  ресторана Палкина и из игорного дома.
    - Сашуля, выходим! Сынок, ты что, заснул? - похлопала его по плечу Зинаида Петровна.
     Какой-то здоровенный мужик в вонючем козлином полушубке открыл им дверь трамвая,  и они спустились на скользкую мостовую.
     От остановки до подвала дома, где обитал Николай, было всего два квартала. Вскоре мама стучала в добротную, давно не крашеную дверь. Послышался стук открываемого запора и на пороге появился  невысокий  бородатый мужчина с всклокоченными волосами, одетый в старую латаную гимнастёрку, суконные штаны и лапти. Вся его одежда была обильно забрызгана пятнами белой краски.
   - Зинаида! Александр!  Милости прошу!  - совсем не удивившись неожиданным гостям, тихим голосом произнёс он.
  - Здрасьте, дядя Коля! - поздоровался Саша.
  - Здравствуйте, здравствуйте! - заходите.
    Это был Николай Звягинцев, троюродный брат Зинаиды Ивановны. Раньше они жили в одной деревне на Вологодчине. Двенадцатилетним мальчишкой Николай остался без матери, которая скоропостижно скончалась. Когда же мальчику исполнилось четырнадцать лет, отец   отдал Николая послушником в монастырь. Сын ему являлся помехой для женитьбы на одной молодой девице из соседней деревни.
    В монастыре Николай  работал в иконописной мастерской. Здесь у него обнаружились способности к рисованию.
   - Это был дар Божий, который нашли во мне и развили известные мастера-иконописцы. Они научили  меня и с натуры рисовать, и портреты писать, - любил рассказывать об этом монастырском периоде своей жизни  Николай.
   В 1921 году советская власть добралась и до их монастыря, находившемся в глухом лесу. Монахов всех разогнали. Иконы сожгли. Амбары с  продовольственными запасами разграбили.
   Подался тогда Николай в Петроград. Ему исполнилось тридцать три года. На нём была ряса, а за плечами котомка, в которой лежали три тёмные древние иконы, которые он спас от огня. В Питере хлебнул Николай горя. Кем только не работал, чтобы с голоду не умереть. Но никогда не жаловался на свою судьбу:
   - Это Господь мне испытания посылает. Я и должен их достойно пройти. А то какая же жизнь без испытаний? - постоянно повторял он.
   В 1923 году ему удалось устроиться художником-оформителем в один из спешно   создаваемых  Домов культуры. Ему выделили для работы большое полуподвальное помещение. Здесь же  Николай, с разрешения  директора Дома культуры, оборудовал себе  угол  для  жилья.
    Звягинцев писал объявления, лозунги, афиши, плакаты... Платили ему за это талонами на питание в столовой для работников обувной фабрики «Скороход».
    Зинаида Ивановна и Саша вошли  в комнату с низкими потолками с узкими оконцами, откуда сюда едва проникал слабый свет серого питерского дня. Вокруг царил неописуемый беспорядок. Банки с краской, куски старого кумача, рейки, доски...
   - Коля, у тебя опять беспорядок? - упрекнула  Зинаида Ивановна.
   - Нет времени, - вздохнул Николай. - Директор меня лично сегодня вызывал. Праздник уже, говорит, через несколько дней, а ты, Звягинцев, ещё не закончил транспаранты. Если через два дня  не напишешь - уволю.
   Среди  этого хаоса в подвале существовало одно место, где был идеальный порядок: закуток, где жил Звягинцев. Он  называл его по привычке «кельей». Здесь в углу висели иконы с горящей лампадкой, а на широкой деревянной лавке, служившей Николаю кроватью, лежал тюфяк, аккуратно заправленный серым шерстяным одеялом. На этажерке стояли зачитанные до дыр журналы «Церковные ведомости» дореволюционного издания. На столе из неструганных досок, покрытом белой скатертью, лежала старая толстая Библия с засаленной обложкой.
   - Вот заходите в мою келью! Располагайтесь! Слава Богу, здесь у меня в мастерской сухо и   нехолодно, - предложил гостям Николай.
  - Коля, какой ты худющий! - воскликнула Зинаида Ивановна, всплёскивая руками. - Ты сегодня  хоть  ел  что-нибудь?
   - Сегодня? - задумался Николай. - Да, сегодня в обед щей горячих в столовой похлебал. Макарон  поел с рыбой и кисельком запил.
  - Ну,  а здесь, дома, у тебя есть что-нибудь из съестного.
  - Из съестного? - переспросил Звягинцев. - Яблочко одно мочёное осталось да хлебца четвертушка.
  - Ой, Коля, Коля... - укоряюще покачала головой Зинаида Ивановна. - Вот тут тебе картошки варёной принесла, воблу, чая, сахару, хлеба белого...
  - Зачем, Зинаида! - протестующе замахал руками Николай.
  - Я лучше знаю, - отрезала Зинаида Ивановна.
  - Дядя  Коля, - вмешался в разговор взрослых Саша, - а что мы сегодня рисовать будем?
  - Что рисовать будем? Я  давеча думал об этом. Пошли, Александр!
  -  Пошли! - ответил с готовностью Саша.
   Николай поставил мольберт у самого оконца, чтобы  использовать скудный свет уходящего осеннего питерского дня. На колченогую некрашеную табуретку бросил свою старую рубаху, предварительно измяв её, а  перед нею  положил  мочёное  антоновское  яблоко.
   - Бери, Александр, другой табурет, он у меня в келье стоит, и садись. Вот это и рисуй!- распорядился Николай.
  - Дядя  Коля,  а  зачем  это  рубаху  всю  измятую  рисовать? А  яблоко  я  уже  умею...
  - Александр, ты должен научиться изображать складки на портьерах, на одежде, на… - художник задумался. - В общем, везде. А яблоко я тебе положил не простое, а мочёное! Оно морщинки имеет. Так его так надо нарисовать, что всем было ясно, что яблоко это - мочёное! И чтобы всем хотелось его взять и надкусить! Понял?
  - Понял! - ответил Саша.
   Мальчик   закрепил толстый лист картона на мольберте, удобно устроился на табурете и принялся делать первые наброски.
  - Почему мой папа невзлюбил дядю Колю? - размышлял Саша, пытаясь с помощью теней показать глубину складки на нарисованном рукаве рубахе. - Ведь дядя Коля - это талант! У них в школе нет ни одного учителя, который бы умел так просто и доходчиво объяснять, как он. А папа в прошлом году при всех обозвал дядю Колю «набожным богомазом». После этого он больше не приходит к ним в гости.
   Зинаида Ивановна тем временем обметала паутину по углам, вытирала пыль на полках, где лежали стопки плакатов, валялись старые, давно засохшие кисти  и стояли начатые банки с клеем...
  Николай вернулся к транспаранту,  который он должен был срочно закончить. Он окунул самый кончик кисточки в  белую краску и принялся дописывать лозунг на красном кумаче:
 «Да здравствует 10-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции».
   Периодически он подходил к Саше и  проверял его работу.
  Зинаида Ивановна набрала полное ведро воды и принялась мыть полы. Стало быстро темнеть.
   - Дядя Коля, включить свет надо! Не видно уже ничего! - пожаловался Саша.
   - Ох, уже и вечереет! - удивлённо воскликнула Зинаида. - Как быстро!
   - Сашуля, собирайся! Едем! Николай, а ты давай мне своё бельё грязное. Я постираю и на следующей неделе привезу.
  -  Мама, я второй рукав ещё не закончил. Ещё немножко можно, а? - стал уговаривать Саша.
  - Нет! Нет! Ты, сынок, хочешь, чтобы мы с «висельниками» ехали?! - ответила Зинаида Ивановна.
   - Хорошо. Собираюсь уже... - объявил Саша. Ему тоже не нравилось ездить на трамвае с «висельниками». Так называли пассажиров трамваев, которые висели на подножках и поручнях вагонов. Особенно много «висельников» было в часы пик.
    На следующий день в школе был диктант по русскому языку. Мальцев, как всегда, написал сам и помог всем своим ближайшим соседям. Ведь он учился лучше всех, не прикладывая к этому никаких усилий. Держался Саша обособленно и независимо. Дружить ни с кем не изъявлял желания. Одноклассники Мальцева не любили, но вынуждены были считаться с ним, потому что Саша всегда всем давал списывать. Никто никогда не называл его по имени. Только по фамилии: Мальцев, дай списать! Мальцев, ты решил домашнюю задачу по математике? Мальцев,  посмотри ошибки в диктанте!
    С того самого дня, как Софья Павловна стала давать Саше уроки французского языка, жизнь мальчика изменилась. Теперь он почти каждый день, вернувшись из школы, сразу же шёл в её комнату. Софья Павловна уже его ожидала  с чашкой горячего какао или чая и вкусными кексами или печеньем, купленными в бывшей филипповской булочной, находящейся в квартале от их дома. Саша с удовольствием ел, с наслаждением вдыхая запах комнаты: здесь всегда пахло свежими розами.
    Потом Софья Павловна объясняла ему очередную тему урока. Но, кроме уроков французского языка, она рассказывала мальчику о своих путешествиях в Италию, Францию, Испанию, Германию,  которые посетила ещё до революции. Об истории этих стран, обычаях людей, живущих там. Саша слушал её, открыв рот. Он узнавал другой, неведомый для него мир. Кроме того, Софья Павловна ненавязчиво учила Сашу, как правильно вести себя в гостях. Как надо пользоваться ножом и вилкой. О блюдах, которые подавали в ресторанах Санкт-Петербурга до революции. Саша забывал о времени, находясь с Софьей Павловной. Иногда даже приходила Зинаида Ивановна, чтобы забрать его домой.
   - Софья Павловна, извините, я заберу Сашу. Он Вам  надоел уже?
   - Нет, нет, Зиночка! - вежливо протестовала Софья Павловна. – Сашенька - замечательный молодой человек. Мне с ним очень интересно.
  -  Сашуля, уже девять часов вечера! - обращалась Зинаида Ивановна к сыну. - Тебе ведь уроки надо учить на завтра! Пойдём!
  - Пойдём, мама! - нехотя соглашался Саша.
  Возвращаясь в свою комнату, он снова оказывался среди ситцевых занавесок и убогой мебели, пропахшей табачным дымом и вонью кирзовых сапог.  Саша садился за дубовый стол и быстро готовил домашние задания на следующий день. Рядом, не отрывая головы от швейной машинки, работала мама, делясь с ним последними новостями: что вчера рассказывал папа, что снова натворили дети Щёчкиных.
  Семья Щёчкиных являлась наказанием для всех жильцов их коммунальной квартиры. Их комната находилась напротив дверей Мальцевых. Степан Щёчкин, здоровый тридцатилетний детина, был кузнецом на Путиловском заводе. Когда он вечером возвращался с работы, на него с матерной руганью набрасывалась его законная супруга  Пелагея. Она была невзрачной на вид, завистливой и очень жадной женщиной.
- Ты, бугай, деньги принёс? - встречала она Степана одним и тем же вопросом. - Детям жрать нечего.
 - Меньше  пусть  жрут! - отвечал ей законный супруг.
   После этих слов, как правило, вся коммунальная квартира взрывалась от криков и шума ломающейся мебели. Их шестеро малолетних детей мгновенно выскакивали из комнаты и, как тараканы, прятались в коридоре. Затем, осмелев, они выходили из своих укрытий и начинали настойчиво искать что-нибудь съестное. Воровали на кухне. Стучались в двери соседей, выпрашивая  еду. Софья Павловна каждый день давала этим несчастным детям корзинку белого хлеба, а иногда яблоки, груши или конфеты.
  Пелагея, зная об этом, никогда не благодарила эту благородную женщину. Наоборот, за спиной Софьи Ивановны  шипела змеёй:
  - Могла и больше давать! С неё не убудет! Я точно знаю, что у этой «буржуйки недорезанной» в комнате сундук с брильянтами стоит. Она их продаёт и живёт, как у Бога за пазухой! А мы раньше на них, буржуев, горбатились! Кровушки они попили нашей! Где справедливость?
   Зинаида Ивановна тоже подкармливала малолетних Щёчкиных. А Саша этих детей люто ненавидел. Их крики не давали ему спать. Ночью, выходя в коридор, он часто наступал в лужицы мочи, оставленные Щёчкиными.
   - У меня никогда не будет детей! - решил однажды Саша, проснувшись ночью от хорового детского плача.
  Прошло несколько лет. В жизни Мальцевых ничего не изменилось. Пётр Петрович также возвращался домой очень поздно. Здоровье его ухудшилось. Он сильно похудел, надрывно кашлял, но продолжал  много курить. Зинаида Ивановна днями просиживала за швейной машинкой, выполняя заказы на ремонт или пошив одежды. Брала она за свою работу дёшево, поэтому от клиентов отбоя не было. Саша являлся одним из лучших учеников в школе. У него по-прежнему не было друзей. Он сам под разными причинам старался увильнуть от группового похода в ТЮЗ или кино. По пятницам Саша занимался живописью с Николаем и достиг больших успехов. Он уже сам ездил в подвал, где жил и работал их родственник. Всё же свободное время Саша проводил с Софьей Павловной, которая настолько привязалась к нему, что считала своим сыном. Он уже давно получил её разрешение не только брать в шкафах любые книги, но и деньги, которые хранились в перламутровой шкатулке на ножках. Саша уже сам  покупал продукты для Софьи Павловны  по её просьбе.
  Как-то раз он, доставая книгу с самой верхней полки шкафа, неловко повернулся на стремянке и, чтобы сохранить равновесие и не упасть, уронил книгу. К сожалению, она упала не на пол, а завалилась за шкаф. Для того, чтобы достать книгу, ему пришлось вытащить все книги из шкафа. Сделав это, он с огромным трудом отодвинул шкаф. За ним лежала злополучная книга и какой-то толстый пакет, завёрнутый в мешковину. Саша поднял его.
   - Какой тяжеленный? - удивился он.
   - Софья Павловна, идите сюда! Я что-то нашёл! - позвал Саша хозяйку квартиры.
   - Нашлась! Неужели она нашлась! - с радостным изумлением воскликнула она, увидев пакет. - Это редчайшая книга. В 1922 году, когда меня уплотняли в эту комнату, я упаковала её в мешковину, чтобы никто  не позарился. А потом не могла её найти. Думала, что рабочие украли. Переживала... А книга-то цела! Давай-ка, Сашенька, снимем эту грязную упаковку.
   Саша снял мешковину, и перед его глазами предстала большая книга в кожаном переплёте с серебряными накладками по углам. Он медленно открыл её. Под обложкой оказался нежный бархат. Титульный лист был написан на неизвестном ему языке. Мальчик прочитал и понял, что книга называлась «Хроники открытия Нового Света». Мадрид. 1678 год. Он пролистал несколько страниц.
   - Это, наверное, на испанском языке написано? - спросил мальчик.
  - Да, Сашенька, на испанском, - подтвердила Софья Павловна.
  - А Вы знаете его? Мне так хочется прочитать эти Хроники, - спросил Саша, продолжая листать книгу, разглядывая необычные рисунки каравелл, людей в доспехах с пушками, индейцев,  стоящих на коленях перед высоким деревянным крестом, вкопанным в песок.
  - Испанский язык я знаю, но вот правильного произношения у меня нет. Я тебе объясню, как можно прочитать   эту  книгу и дам французско-испанский словарь.
  - Спасибо! -  обрадовался мальчик.
  В ноябре 1932 года все газеты страны стали печатать историю жизни и трагической гибели Павлика Морозова. Особенно они подчёркивали слова великого пролетарского писателя Максима Горького:
  «Память о нём не должна исчезнуть - этот маленький герой заслуживает монумента, а я уверен, что монумент будет поставлен».
   В школе, где учился Мальцев, в один из дней перед началом занятий была проведена пионерская линейка. Перед учащимися выступила секретарь горкома комсомола. Фамилию её Саша не расслышал. Это была крупная высокая девушка в коротком пальто. Закатив вверх глаза, секретарь горкома протараторила заученный текст:
    - Пионер Павлик Морозов вёл преданную, активную работу с классовым врагом (кулачеством и их подкулачниками), выступал на общественных собраниях, разоблачая кулацкие проделки. В ноябре 1931 года Павлик Морозов подал заявление следственным органам о том, что его отец, будучи председателем сельсовета, был связан с местными кулаками и занимался подделкой документов и продажей их кулакам-спецпереселенцам. В январе 1932 года Павлик Морозов вывел на чистую воду кулака Силина Арсения, который, не выполнив задания по сдаче картофеля, продал местным кулакам целый воз картофеля. Осенью 1932 года Павлик Морозов доносит  на  кулака  Кулуканова, укравшего с  сельсоветского  поля  шестнадцать пудов ржи...
  Секретарь приводила ещё примеры из героической деятельности пионера Морозова Павлика, но Мальцев её уже не слушал. Он вспоминал прочитанную вчера книгу «Мопассана» на французском языке.
   Потом слово было предоставлено пионервожатой их школы Зое Федоровне.
  - Пионер Павлик Морозов - это символ честности и принципиальности юного борца с кулаками. Он был убит собственными дедом и дядей, но дело его живёт и будет жить! - скороговоркой выпалила невысокая бойкая девушка  в  красном платке и  пионерском галстуке.
   Затем зачем-то  выступать пригласили Ларку Пивоварову, отличницу-зубрилку из параллельного класса. Она вышла из строя, открыла рот и ничего не могла сказать. Лицо девочки покрылось большими розовыми пятнами, а лицо вытянулось от испуга.   
   - Забыла, зубрилка! - злорадно прокомментировал кто-то за Сашиной спиной.
   Наконец,  Пивоварова залепетала:
  - Мы... мы... Мы, все пионеры нашей дружины... сохраним память о Павлике Морозове в наших сердцах.
    На этом, к радости Саши, линейка закончилась. Но на последнем уроке в класс к ним пришли завуч школы Лидия Яковлевна и пионервожатая Зоя Фёдоровна.
   -Товарищи пионеры! - обратилась к ним Зоя Фёдоровна. - Совсем недавно, по инициативе пионеров Москвы, Воронежа и других городов и сёл нашей любимой Родины, стали формироваться особые пионерские группы. Они призваны следить за своими родителями и соседями и сообщать об их неблаговидных поступках в органы власти. Мы тоже приняли решение о создании таких групп в каждом классе. Более подробно об их работе расскажу потом на специальном собрании. А теперь, кто хочет записаться в эту группу, поднимите руки!
   В классе повисла гнетущая тишина.
  - Ну! - угрожающе произнесла завуч.
  - Я! - поднял руку Вася Чернов, рыжий, веснушчатый мальчик маленького роста.
   - Молодец, Василий! - с явным удовольствием похвалила его Лидия Яковлевна. - Кто ещё? Ну, где же добровольцы? Среди  вас  что,  нет  честных и принципиальных ребят?
  - Я хочу! - встала Оля Рябунец.
  - Молодец! - похвалила девочку пионервожатая.
  - Мальцев, а ты почему притаился? - вдруг произнесла завуч, - Ты же лучший ученик школы. У тебя отличное поведение!
  - Да, Мальцев, почему ты не поднимаешь руку? - вмешалась пионервожатая.
   Сашу вдруг внутри обдало жаром. Он почувствовал, как стал весь гореть от возмущения. «Как это,  следить за папой и мамой»? - не укладывалось у него в голове.
   Он встал.
  - Я за отцом следить не буду. Мой папа старый большевик! Участник гражданской войны. Красный командир! - твёрдо и с гордостью заявил  Александр.
    Пионервожатая смутилась и не знала, что и сказать. Тогда Лидия Яковлевна негодующе  бросила ему упрёк:
   - У тебя, Мальцев, соседи есть. Я уверена, что среди них имеются антисоветски настроенные элементы!
   - Все наши соседи - пролетарии! - уверенно ответил Саша и вдруг вспомнил Софью Павловну.  - Ну,  нет, об этой женщине я никогда и никому не расскажу! - подумал он.
   -Значит, Мальцев, ты отказываешься войти в состав этой пионерской группы? - в один голос закричали завуч и пионервожатая.
   - Да! - коротко ответил Саша.
   - Тогда завтра пусть твой отец придёт с утра к директору школы на беседу! - раздражённым голосом приказала Лидия Яковлевна.
  - Да, да! И ко мне пусть обязательно зайдёт! - заявила Зоя Фёдоровна.
     Пётр Петрович пришёл с работы, как всегда, поздно.
   - Добрый вечер, Зинуля! - поздоровался он с женой.
   - Как дела, сын? - и похлопал Сашу по плечу.
  Затем, не раздеваясь, прошёл к окну, открыл форточку и принялся курить.
   - Петя, тебе же нельзя вообще курить! С твоими-то лёгкими! Бросай! Тебе же врачи давно велели бросить эту гадость! - стала стыдить его Зинаида Ивановна.
  Пётр Петрович хотел что-то ответить, но тут к нему подошёл Саша и рассказал о происшедшем. Лицо отца помрачнело. Он со всего маху ударил кулаком по столу и зашёлся в долгом затяжном кашле.
   - Сволочи! - только одно слово услышал от него Саша.
   На следующее утро, перед самым  началом занятий, Пётр Петрович уже стоял у дверей кабинета директора школы.
  О чём его отец говорил с завучем, пионервожатой и директором Саша так никогда и не узнал. Папа ему ничего не рассказал. Но после ухода отца Лидия Яковлевна стала ему всегда мило и глупо улыбаться, а Зоя Фёдоровна старалась с Сашей вообще не встречаться.
   Для борьбы с кулацким и подкулацким вредительством в самих колхозах 1 января 1933 года ЦК ВКП (б) принял решение об организации политических отделов при машинно-тракторных станциях, обслуживающих колхозы. В сельские политотделы было направлено семнадцать тысяч партийных работников и коммунистов с большим стажем. Среди них был Пётр Петрович Мальцев.
   Зинаида Ивановна собирала его и причитала:
    - Петенька, тебе лечиться нужно! В санаторий тебе уже сколько раз предлагали поехать?! А ты всё отказываешься! Работа, партийные собрания! Теперь вот кулаки...
   - Зинуля, а кто же порядок в деревне наведёт кроме нас, коммунистов? Люди в городах голодают, а они зерно гноят. Сеять отказываются. Нашу родную Советскую власть люто ненавидят, - спокойно объяснял ей супруг.
    Папа уехал в феврале. Без него в квартире стало неуютно и пусто. Зинаида Ивановна места себе не находила. У неё всё валилось из рук. Саша пытался её успокаивать и старался больше времени находиться рядом с ней.
    Пятого марта он поехал к Николаю Звягинцеву на урок рисования. Как всегда, скрипел и дрожал трамвай. Но улицы Ленинграда изменились. Закрылись все рестораны для нэпманов. Уже не пахло вкусной сдобой в бывших филипповских булочных. Они  тоже прекратили своё существование. Исчезли  нэпманы. На углу Невского и Троицкой уже не стояли  извозчики-лихачи  со  своими  повозками  на  резиновом  ходу.
   - Как хорошо было во время Нэпа, - вдруг подумал Саша. - А сейчас все продукты выдают только по карточкам. Бедная мама! Она вечером и ночью шьёт, а рано утром уходит добывать продукты. Иметь карточки - это одно дело, а выстоять длиннющую очередь - это другое. У кого есть деньги,  тот  может купить еду в специальных магазинах, которые почему-то называют «коммерческими». Софья Павловна покупает все продукты в этих магазинах, там есть всё. Но стоит, говорят, в десять раз дороже! А где Софья Павловна возьмёт еду? Ей ведь карточки не положены как чуждому нам, пролетариям, элементу. И зачем только НЭП отменили?
     Александр вышел из трамвая и поёжился.
    Дул холодный ветер. В лицо бил мокрый снег. День был явно не весенний. Подойдя к повалу, он хотел, как всегда, громко постучать в дверь кулаком. Саша уже было занёс руку, но вдруг остановился. Некрашеная дверь была оклеена полосками бумаги со словом «ОПЕЧАТАНО». Под ним стояла круглая расплывшаяся печать синего цвета, подпись и дата - 2 марта 1933 года.
   Саша застыл от страха. Он сразу понял, что произошло что-то страшное. Мальчик  кинулся  в каморку к дворнику, но что-то остановило его. Саша развернулся и пошёл в хлебный магазин, где Николай иногда покупал хлеб.
    Среди пустых полок сидела пожилая женщина в белом фартуке, ловко гремя костяшками счетов и записывая что-то в толстую тетрадь.
    - Здравствуйте, у Вас по-соседству есть подвал. Там мастерская была, и работал в ней мужчина…  - начал спрашивать он.
   - Забрали его, парень! Приехала три дня назад милиция и увезла! Говорят, что мужчина этот, Николаем его звали, врагом Советской власти оказался! Вот так-то, парень! А ты туда не ходи! Там милиция дежурит. Задерживают, говорят, всех, кто туда приходит! - облокотившись на прилавок,  прошептала она.
    У Саши от страха затряслись руки.
    - Спасибо! - только и смог сказать. Он выскочил из магазина и бегом побежал к остановке трамвая, озираясь по сторонам.
   - Мама! Мама! - с криком вбежал Саша в комнату. - Дядю Колю арестовали!
   Зинаида Ивановна подняла  голову  от  швейной машинки. Её лицо стало белым как мел.
   - К...а..к?   Как  это  а-ре-ре-стова-ли? - заикаясь, спросила она.
  Саша кратко рассказал об опечатанном подвале и о словах продавца хлеба. Зинаида Ивановна  встала и, не произнеся  ни  слова, стала собираться.
  - Ты куда,  мама? - удивился Саша.
  - В милицию! - коротко бросила Зинаида Ивановна и вышла из комнаты.
     Прошло три часа. Потом ещё два. Саша сильно нервничал.
   - Где  же  мама? Может,  и  с  ней  что-то  случилось? - переживал он.
    Была уже  ночь, когда тихо открылась дверь. В комнату вошла Зинаида Ивановна. У неё было  заплаканное  и  какое-то  отрешённое  лицо.
   - Мамочка, ну  что? - с  нетерпением бросился спрашивать её сын.
   - Арестовали Николая по доносу. В отделении милиции  так сразу же поинтересовались: «А  Вы, гражданочка,  кем  ему-то  будете?»
  -  Сестра, -  говорю,  -  троюродная.
  -   Ах, раз Вы родственница, тогда пройдите в кабинет к следователю!
  Я поднялась на второй этаж, зашла в кабинет, а там хлыщ молодой сидит. И давай меня стращать:
  - Ваш брат рисовал иконы в мастерской, принадлежащей Дому культуры. Какая наглость! Но  самое главное, что собирались  у него там троцкисты и плелись антисоветские заговоры! Понятно Вам, Зинаида Ивановна?!  Вы пока пойдёте по этому уголовному делу свидетелем. А там мы  разберёмся.  Может,  Вы  тоже  принимали  участие  в  этих  сходках?
   - После этих слов я как стала белугой реветь. Еле он меня успокоил. Записал мою фамилию, адрес домашний. Сказал, что скоро повесткой вызовет. С Колей увидеться не разрешил и передачи ему приносить запретил. Вот такие-то дела, Сашуля, - грустно закончила мама.
  В комнате наступила тишина. Саша даже не знал, что сказать. Он молча сидел на табурете и смотрел на маму.
   - Сыночек, достань мне с полки сердечные капли! - вдруг прохрипела Зинаида Ивановна, схватившись за сердце.
  Саша сразу же ринулся  в родительскую спальню, схватил пузырёк с валерьянкой и начала капать её в стакан с водой.
  - Пей, мамочка, успокойся! Может, всё будет хорошо. Надо только папку дождаться. Он сразу всё решит, - успокаивал он Зинаиду Ивановну.
   С этого вечера у мамы каждый день стало хватать сердце. Пузырёк с сердечными каплями теперь всегда стоял около  швейной машинки. Тошнотворный аромат валерьянки навсегда поселился в их комнате, вытеснив  вонь  отцовских  кирзовых  сапог и  запах  крепкого табака.
    Девятый класс Саша закончил на отлично. Ему, как всегда, по итогам учебного года вручили Почётную грамоту. Всё было хорошо, но один вопрос не давал юноше покоя: «Что делать после окончания школы? Ведь остался всего один год! Куда пойти учиться? Как сделать правильный выбор?»
   Отец всегда хотел, чтобы Саша поступал в военное училище. Саша и сам хотел, особенно когда  встречал на улице молодых командиров Красной Армии в новенькой форме, которые, скрипя портупеями, спешили по своим делам. Но на одной из встреч  курсантов  военно-пехотного училища (выпускников их школы)  со старшеклассниками Саша услышал их  рассказы о службе в армии. Описание жизненных лишений, которые испытывают солдаты и командиры Рабоче-крестьянской  Красной Армии, сразу же разбили все его мечты о военной карьере. Стать инженером?  Меньше всего ему хотелось руководить грязными работягами  где-нибудь в холодном цеху. Ведь отец два раза брал его с собой на Путиловский завод. В третий  Саша  отказался под предлогом большой занятости уроками. И вообще, от завода у него остались  самые  кошмарные  воспоминания. Нет, это  не  для  него! Так  что  же  тогда  делать?
   Саша попросил совета у человека, которого он очень уважал: у Софьи Павловны. Она сразу же сказала:
    - Сашенька, сама я неоднократно думала на эту тему. Ты очень умный, всесторонне одарённый, душевно ранимый человек. Чем ты сможешь заниматься,  живя в эту эпоху  ужасного репрессивного большевистского режима? Полагаю, что только научным трудом! Я уверена, что в будущем из тебя мог бы получиться выдающийся филолог, лингвист, историк. Подумай над моими словами!
   В середине июня из милиции Зинаиде Ивановне пришла повестка. Прихватив с собой ставший уже привычным пузырёк с валерьянкой, она почему-то попрощалась с Сашей и ушла. Вернулась неожиданно быстро, вся заплаканная.
   - Мама, ну, рассказывай! - кинулся к ней сын.
   - Всё, Сашуля, нет у тебя больше дяди, а у меня брата, хоть и троюродного! - горько произнесла Зинаида Ивановна и принялась  шумно сморкаться в носовой платок.
   - Так что случилось? - нервничая, спросил Саша.
   - Сказали, что Николай умер в камере от разрыва сердца. Уголовное дело в отношении его закрыто. Я им тоже, говорят, уже не нужна! - тихо, как бы про себя, сказала Зинаида Ивановна.
   - Кому это им не нужна? - не понял Саша.
   - Милиции, следователям и всем этим ... Убийцам! - горько прошептала мама.
  - Да это же замечательно! - радостно подумал Саша. - Ну, умер дядя Николай, что же теперь поделаешь? Самое главное - маму трогать теперь не будут. И не придётся мне писать в анкетах, что моя мать была под следствием!
   Через месяц вернулся с Тамбовщины Пётр Петрович.  Начальство отправило его в Ленинград в связи с резким ухудшением здоровья Когда он вошёл в комнату, Саша вздрогнул. Перед ним стоял человеческий скелет, отдалённо похожий на его отца. Зинаида Петровна, прикрыв рот платком, беззвучно зарыдала.
   Отец, открыв форточку, закурил свою огромную самокрутку.
  - Петя, ну тебе же нельзя! - уговаривала мужа Зинаида Ивановна. - Тебе же в санаторий срочно надо! А ты чадишь, как паровоз! Петя, брось!
  - Зинуля,  в санаторий я первого августа поеду. В Крым. Врачи говорят, что южные фрукты, особенно виноград, морская вода и воздух меня быстро вернут в строй. Только вот сейчас, Зинуля, одну только выкурю. Это для того, чтобы нервы успокоить.
   Отец замолчал. Сидел молча, глубоко и жадно затягивался и выпускал густую струю едкого дыма в форточку.
   - Ах, они сволочи! Предатели! - вдруг заорал отец и принялся бить кулаком по столу. -  Как мне, Зина, бросить курить, если не могу я больше видеть, как отошли наши все руководители от заветов Ильича! Нас, рядовых коммунистов, детей  наших заставляют неправильно воспитывать, народ свой обязывают  голодом морить! Я такого на войне не видел!  Все, а в первую очередь дети, старики, от голода пухнут и мрут, как мухи. Я был уверен, что меня партия отправила бороться с остатками кулачества. Да нет их уже, кулаков, нет! Убили их, в Сибирь сослали. Теперь ЦК кулаками и середняками объявил всех мужиков, у кого зерно для сева лежало  и немного для прокорма семьи оставалось. А мы, посланцы партии, выгребали посевное, да в города его отправляли, чтобы  пролетарии и их семьи с голоду не умерли. Зерно же для прокорма  забирали  и в колхозные амбары свозили. Весной заставили обессилевших от недоедания  крестьян его посеять. Начался голод. Это разве можно видеть, как русские люди умирают, потому что ты их приговорил...
   Отец не закончил. Его стал душить сильный кашель. Потом из горла пошла кровь.
   - Саша, срочно позвони из телефонной будки в неотложку! - закричала мама.
   - Не надо, сынок, сейчас всё пройдёт! - прохрипел отец.
   Вскоре Петру Петровичу действительно  полегчало. Вечером он сказал:
    - Сын, давай-ка прогуляемся с тобой по улице.
    Они  прошли  два  квартала. Пётр Петрович,  похлопав  Сашу  по  плечу,  предложил:
   - Давай-ка на лавочку присядем, сынок, поговорим.
   Они сели на лавочку под  раскидистым кустом сирени. Пётр Петрович осмотрелся вокруг и спросил:
   - Что ты после окончания школы собираешься делать?
   - Буду в университет поступать на факультет иностранных языков.       Хочу стать учёным-филологом.
   - Карьера учёного? - переспросил папа. - Что же, ты имеешь право на выбор. Хотя я хотел бы видеть тебя командиром нашей Рабоче-крестьянской Красной Армии. Одно я хочу тебе, сын, порекомендовать: будет возможность - вступай в коммунистическую партию. Ей нужны честные и принципиальные молодые люди. Вы будете строить будущее нашей страны. Но вот об одном тебя прошу: держись подальше от партийных карьеристов! И никогда, слышишь меня, никогда не стремись стать руководящим партийным работником! Это не для тебя!
     На следующий день  Пётр Петрович, не выдержав, пошёл в гости на свой Путиловский завод. Вернулся после обеда в очень приподнятом настроении.
    - Зинуля, знаешь, кого я сегодня совершенно случайно на улице встретил? Дмитрия  Шубина! Помнишь,  я тебе о нём много рассказывал?
   - Это который у тебя был зам. командира взвода? - вопросительно ответила Зинаида Ивановна.
   - Он самый! К себе на дачу приглашает. Он, оказывается, кандидат исторических наук! Декан факультета в педагогическом институте! - воскликнул Пётр Петрович.
   - Да  ну?! - удивилась Зинаида Ивановна.
    Рано утром вся семья направилась в гости. Сначала ехали на трамвае, затем пересели на поезд. И вот он - новый дачный посёлок для нового, уже советского, поколения  учёных и высокопоставленных  партийных  сотрудников  ленинградских  вузов.
    Дача Шубина была небольшая, но в два этажа. Из толстых бревен.
  - Вот, Дима, знакомься.  Это моя семья: супруга  Зинаида и сын  Александр! - представил он их Шубину, невысокому, уже лысеющему, очень подвижному мужчине лет сорока с неприятными бегающими глазками.
   - Очень приятно! Дмитрий Владимирович Шубин! - очень важно произнёс хозяин дачи, пожимая руки Зинаиды Ивановны и Саши своей маленькой потной ладошкой.
  - Моя супруга с дочерьми вот-вот должна приехать. Давайте я вам покажу наш дом, - предложил Шубин.
    Мальцевы вежливо сопровождали Дмитрия Владимировича, который буквально вошёл в экстаз, демонстрируя свои владения.
  - Дачу мне выделили в прошлом году. Вы заметили, в каком сказочном месте находится наш посёлок?
   Не услышав ответа, он с важностью экскурсовода провинциального музея стал, захлёбываясь  словами, рассказывать:
   - Посёлок находится в старом сосновом бору! Грибы, ягоды - летом! Катание на лыжах - зимой! Недалеко расположено тихое глубокое озерцо с кристальной водой! Там мы не только купаемся, но и удим рыбу! Товарищи, а  вы  чувствуете, какой  воздух  вокруг?
   Отдышавшись, Шубин принялся показывать гостиную комнату на первом этаже, кухню, печь. Потом все поднялись на второй этаж.
  - Это наша спальная комната, - ткнул пальцем он в закрытую дверь. - А это спальни наших двух дочерей. А вот это святая святых - мой рабочий кабинет! Мало, кто вхож сюда, но вам, как  моим почётным гостям, я разрешаю.
   Все вошли в большую комнату. Здесь стояли всего два небольших шкафа, наполовину заполненные книгами.
  - Что-то бедновато! - подумал Саша.  - Не сравнить с библиотекой Софьи Павловны.
  - Вот мой рабочий стол, где я творю... - продолжал рассказывать Дмитрий Владимирович, но юноша его уже не слушал.
  Саша смотрел на настольную лампу с зелёным абажуром и представлял себя за этим столом. Ночь. Тишина. Горит лампа. На столе книги, очень много книг, и он, Александр Петрович Мальцев, работает над докторской диссертацией или пишет статью в  известный научный журнал. На столе стакан в серебряном подстаканнике с горячим крепким чаем. Ничто не прерывает его работы...
   - Александр, - оторвал юношу от приятных мечтаний Шубин. -  А ты чем хочешь заняться после окончания школы.
   - Я буду поступать на иняз в университет. Ну, а после его окончания хотел бы заняться научной работой, как Вы,  Дмитрий Владимирович, - объяснил Саша.
  - Похвально, очень похвально! - согласился Шубин. - Но я бы тебе рекомендовал поступать  в наш пединститут.
  - Зачем? - удивился Александр. - Чтобы потом учительствовать в каком-нибудь горном ауле,  обучая  местных учеников иностранному языку?
  - А вот здесь ты ошибаешься! - воскликнул Дмитрий Владимирович. - В университете очень сложно попасть в аспирантуру. А вот в педагогическом институте  это гораздо проще. То есть у тебя есть реальные перспективы.
  - А как это сделать? - спросил Саша.
  - Во-первых, учиться только на отлично, быть комсомольцем, лучше всего коммунистом. Вести активную общественную работу, ну и, конечно, иметь связи среди уважаемых сотрудников института,  - объяснил Шубин.
   - А  вы  уважаемый сотрудник? - вырвалось вдруг у юноши.
   - Конечно! - с нескрываемой гордостью похвастался Дмитрий Владимирович.
   Вскоре подъехала его супруга с двумя дочерьми-близнецами. Она была пышнотелой блондинкой. Ростом выше мужа и характером, не терпящим возражений. Дочки Вера и Надежда были похожи на маму.
   За столом, накрытым в беседке, говорили Шубин и его жена,  не давая  гостям вставить даже слова. Пётр Петрович пытался вспомнить фронтовые  годы, когда они вместе с Дмитрием воевали против белогвардейцев на Юге России. Но  ему  так  и  не  удалось  ничего  произнести.
   Саша на некоторое время отвлёкся, рассматривая высокие сосны, растущие вокруг, и услышал только конец фразы, произнесённой Шубиным:
   - ...Я правильно выбрал тему моей диссертации.
   - Простите, Дмитрий Владимирович, я не расслышал названия темы, - извинился Саша.
   - Повторяю. Название темы: «Решающая роль РКПб в разгроме Красной Армией  белогвардейских  полчищ  Деникина», - очень  важно  произнёс Шубин и поднял  вверх палец.
   Пётр Петрович  неопределённо хмыкнул. Все остальные промолчали.
   Вернувшись домой, отец сказал Саше:
   - Вот видишь, сынок, как важно быть образованным. Я после госпиталя завод поднимал. После работы занимался партийными делами. Колхозы создавал. А Дима другой дорогой пошёл. Окончил  институт, аспирантуру  и  видишь...
   Мама несколько дней собирала отца в санаторий.
  - Петя, я тебе два полотенчика положила. Два  - это так, на всякий случай.
   - Спасибо, Зинуля.
  Через час она снова обращалась к мужу:
   - Петя, я тебе на всякий случай и свитер на самое дно уложила.
   - Спасибо, Зинуля! - отвечал Пётр Петрович.
   Поезд сообщением «Ленинград-Симферополь» отходил в час дня. В десять часов утра вся семья была в сборе, чтобы ехать на вокзал провожать Петра Петровича.
   - Присядем на дорожку! - предложил он и удобно устроился на табурете.
     Потом вдруг захрипел и начал заваливаться на бок.
  - Петя, что с тобой?! Саша, вызывай неотложку. Сынок, срочно! - закричала Зинаида Ивановна.
  Приехавшие через час врачи уже ничем не могли помочь. Пётр Петрович Мальцев, большевик, участник гражданский войны и рабочий Путиловского завода, скончался от остановки сердца.


                ГЛАВА   2

   В июне 1934 года, на следующий день после получения аттестата о полном среднем образовании, Александр Мальцев подавал  документы на факультет иностранных языков Ленинградского педагогического института. При заполнении анкеты всё шло гладко до графы:
 «Какими  иностранными  языками Вы владеете?»
  Александр собрался было написать «французским, свободно читаю, говорю и пишу», но вовремя посмотрел на следующую графу:
  «Где Вы учили иностранный язык? Укажите фамилии преподавателей».
    - Это что, я должен написать про Софью Павловну? - подумал юноша. - Но она же ведь считается чуждым социальным элементом! Если она меня обучала, значит, и я, сын пролетария,  буду  ходить  с  пятном  в  моей  биографии. Нет, надо сделать  по-другому.
   «Владею немецким языком в рамках школьной программы», - написал он  в анкете и решил больше никогда не упоминать о своём знании французского языка.
    Мальцев, как отличник, сдавал всего один экзамен, который проходил в форме собеседования. Председатель экзаменационной комиссии, человек с усталым лицом и  неопределенного возраста, одетый в помятый пиджак, попросил его рассказать по-немецки о своей семье. Услышав произношение Александра и его быстрый и уверенный темп речи, члены комиссии оживились.
  - Просто прекрасно! Есть всё-таки у нас школы, где иностранным языкам уделяется должное внимание! - восторженно произнесла маленькая седая старушка. Все остальные члены комиссии с ней дружно согласились.
  - Мальцев Александр Петрович, Вы зачислены на факультет иностранных языков, - торжественно объявил мужчина в мятом пиджаке.
  А затем после паузы спросил у Саши:
   - Скажите нам, юноша, на каком отделении Вы хотели бы учиться?
  - На французском! - без раздумий ответил Мальцев.
  - Хорошо, но  лично я рекомендую Вам отделение испанского языка, которое  с  этого  года  вводится  на  факультете.
  - Я могу подумать? - спросил Александр.
  - Конечно! - ответил председатель экзаменационной комиссии.
   Мальцев вышел из аудитории и в коридоре увидел Шубина, разговаривающего с двумя женщинами. Дождавшись, когда они разошлись, Александр догнал его:
   - Дмитрий Владимирович, здравствуйте! Вы меня помните?
   - Конечно, Мальцев, помню! Ты думаешь,  что я уже настолько старый, что остался без памяти? - резко ответил Шубин.
    - Александр Владимирович, мне требуется ваша помощь. Я хотел бы...
   - С такими просьбами ко мне никогда не обращайся! Если тебя срезали на экзамене, значит, не знаешь предмета. Приходи на следующий год! - грубо оборвал его Шубин и осмотрелся по сторонам.
    Саша оторопело посмотрел на собеседника, а затем, пожав плечами, объяснил:
   - Извините, но Вы не поняли. Меня уже зачислили. По собеседованию!
   - Так ты отличник! - радостно вздохнул Шубин. - Так какая тебе помощь нужна?
   - Понимаете, Дмитрий Владимирович, это не совсем помощь. Это скорее консультация.
   - Ах,  консультация! Так бы сразу и сказал! - повеселел Шубин.
   - Мне предложили учиться на испанском отделении. Новом в институте. А я же раньше мечтал о французском.
   - Слушай, Александр, - понизил голос почти до шёпота Дмитрий Владимирович.- Когда открывается или начинается что-то новое, то надо обязательно ставить на перспективу. Я рекомендую - на испанский!
    - Спасибо, Дмитрий Владимирович! - поблагодарил Мальцев.
    - Да, Александр, на прощание прошу тебя в следующий раз со мной в таких проходных местах, как коридоры, вестибюли и так далее, не разговаривать. Приходи в мой кабинет, там и поговорим! - строго предупредил Шубин юношу и снова осмотрелся по сторонам.
   - Хорошо, Дмитрий Владимирович! Большое спасибо  за совет!
    Вернувшись в свою коммуналку на Международном проспекте, Александр первым делом зашёл к Софье Павловне.
  - По твоим счастливым глазам я поняла, что ты поступил! - сказала она.
  - Да, Софья Павловна, на испанское отделение! - радостно сообщил Саша.
  - Вот тебе, Сашенька, подарок! - сказала Софья Павловна и протянула юноше книгу «Хроники открытия Нового Света». - Теперь ты сможешь прочитать её на настоящем кастельянском  языке  вслух, наслаждаясь  звучанием  этой речи.
    Александр от радости в первый раз в жизни сам поцеловал эту щедрую женщину в щёку.
   - Спасибо, Софья Павловна! Огромное  Вам спасибо! - закричал Саша, прижимая книгу к груди.
   Зинаида Ивановна  тоже обрадовалась. От счастья она, заплакав, произнесла:
   - Как жалко, что папа  никогда   уже не узнает об этом!
   - Мамуля, да не плачь  ты! Пожалей себя! У тебя сердце очень больное, а ты каждый день рыдаешь да и работаешь день и ночь! Мамуля, а... - пытался Саша успокоить Зинаиду Ивановну.
   Александр почему-то был уверен, что для учёбы в институте ему придётся прикладывать усилия. Но всё происходило, как в школе. Ему достаточно было внимательно слушать лекции или читать учебник. Что касается испанского языка, то, пока его товарищи по группе проходили спряжение глаголов в настоящем времени, Саша уже вслух читал «Хроники открытия Нового Света», стараясь избавиться от акцента. Базовые знания,  полученные от Софьи Павловны, сыграли свою  положительную роль.
     Следуя рекомендациям Шубина, Александр начал выдвигаться на ключевые посты в комсомольской организации факультета. Для начала он сам предложил себя в качестве художника стенгазеты. Получив эту должность, он стал относиться к ней очень ответственно. Каждый день Мальцев оставался после лекций и готовил не только выпуск газеты, но и писал различные лозунги и объявления для деканата.
   «Очень серьёзный и одарённый студент», - так характеризовали его все преподаватели и сотрудники факультета.
    Следуя своей привычке, которая уже давно стала чертой его характера, Александр ни с кем не портил отношения. При возникновении острых конфликтов и споров, старался всегда уйти в сторону. Если это  не удавалось, поддерживал мнение руководства.
    Первого ноября он, усталый от работы над выпуском стенгазеты, посвящённой очередной годовщине Великого Октября, выходил уже из главного корпуса института. У дверей Саша бросил взгляд на круглые часы, висящие на стене.
   - Ого! Уже десять часов! Как незаметно пролетело время! - подумал он.
   - Товарищ Мальцев, стой! - вдруг услышал Саша грубый громкий голос.
   Перед ним стояла секретарь комсомольской организации их факультета  мужеподобная Клара Рябинина. За глаза все её звали Кларой Цеткин. Как всегда, на ней была надета потрёпанная кожаная куртка.
    - Мальцев, здравствуй! Скажи мне, ты в курсе, что десятого числа у нас комсомольское  собрание? - спросила она,  в  упор  глядя в глаза Саши.
  - Да, Клара, конечно,  - ответил он.
  - Я хочу, чтобы ты выступил тоже и высказался по чистке! - приказным тоном заявила Рябинина.
   - По какой чистке? - не понял  Александр.
   - Ты  что, Мальцев, с Луны свалился или до сих пор повестки дня не знаешь? -  в своём привычном оскорбительном тоне спросила Клара и, сжав пальцы в кулак, принялась размахивать рукой:
   - Чистке наших комсомольских рядов, в которые затесались тунеядцы, не желающие следовать  курсу ЦК ВЛКСМ! Мы должны…
   Рябинина орала на весь институт, объясняя Александру всю сложность этой проблемы на данном этапе комсомольской жизни. Но он её не слушал. От криков Клары у него зазвенело в ушах. Саша с грустью смотрел на её большую бородавку на правой щеке некрасивого скуластого лица и мечтал о том, чтобы она  закончила  свой  нелепый  монолог.
   - Так  ты  понял  меня, Мальцев? - поинтересовалась Клара.
   - Да, Рябинина! Я обязательно выступлю на комсомольском собрании. Можешь на меня  рассчитывать, Клара!
   - Спасибо, Мальцев! - поблагодарила его Рябинина и на прощание протянула ему свою костлявую руку.
   Седьмого ноября все студенты факультета приняли участие в демонстрации и торжествах по случаю семнадцатой годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. А десятого ноября в одной из аудиторий состоялось комсомольское собрание факультета иностранных языков. Мальцев знал, что это его очередной шанс не только получить известность в институте, но и сделать  реальную заявку на высокую комсомольскую должность в будущем.  Поэтому он к нему подготовился очень серьёзно.
   За длинным столом, покрытым кумачом, - Рябинина, Косницкий, секретарь комитета комсомола  института  и  ещё  два  незнакомых  Александру  мужчины.
   - На нашем собрании присутствуют товарищ Петров, секретарь райкома партии, и товарищ Речкин, секретарь райкома комсомола,  -  представила гостей Клара.
   - Серьёзное, значит, собрание, если на него пришли такие высокопоставленные личности, - понял Александр.
   Рябинина,  в кожаной куртке, сжав пальцы в кулак, рубила им воздух после каждой выкрикнутой ею фразы:
   Товарищи! Вы знаете, что ЦК ВЛКСМ уже давно проводит чистку комсомольских рядов. Вы знаете, почему это делается? Потому что в наши ряды пролезли не только случайные люди, именующие себя комсомольцами, но и враги! Да, товарищи, не удивляйтесь! Враги! А  Вы знаете, что сказал товарищ Косарев, Генеральный секретарь ЦК ВЛКСМ? Наш дорогой товарищ Косарев сказал: «Врага можно убрать только насильно, в том числе и методом физического устранения».
   - Ага, всё теперь понятно, откуда и куда ветер-то дует! - подумал после этих слов Александр.
    Вскоре назвали и его фамилию. Александр не стал подниматься туда, где сидели за столом почётные гости собрания, а остался внизу. Откашлявшись, он начал:
   - Товарищи! Все мы помним слова нашего вождя и учителя товарища Сталина, который сказал: «Как должен ставиться в настоящее время вопрос о росте комсомола: надо ли в основном и дальше продолжать курс на вовлечение в свои ряды всей рабочей, батрацкой, бедняцкой и лучшей части середняцкой молодежи, либо следует обратить главное внимание на закрепление и воспитание уже охваченных Союзом масс молодёжи? Нельзя говорить: либо-либо. Нужно делать то и другое».
    Эту длинную цитату Мальцев произнёс на память,  у него в руках не было никаких бумаг. Это произвело сильный эффект, особенно на гостей.
   - Я полностью поддерживаю нашего мудрого и великого товарища Сталина! Нужно делать то и другое. То есть, мы должны работать с нашими товарищами, являющимися членами комсомола. Но прежде, чем начинать работу по их политическому воспитанию, сначала надо вычистить тех, кто является комсомольцем лишь на бумаге. Тех, кто позорит нашу организацию, носящую имя Владимира Ильича Ленина! - закончил Александр.
   Рябинина и все сидевшие с нею за длинным столом  одобрительно закивали головами.   
   На этом же собрании была создана специальная контрольная комиссия из числа комсомольцев, как минимум  с пятилетним стажем пребывания в этой организации. Мальцев в неё не попал. Председателем комиссия была избрана Рябинина. Результатом её работы стало исключение  нескольких человек из комсомола  с последующим отчислением их из института.
    Первого декабря 1934 года был убит Сергей Киров, первый секретарь Ленинградского областного комитета ВКПб, член Политбюро ЦК ВКПб. В газетах появилось официальное сообщение, что Киров стал жертвой врагов СССР. На многолюдном митинге, посвящённом трагической гибели популярного как в городе, так и в стране руководителя в педагогическом институте состоялся митинг. На нём все выступающие заклеймили позором убийц Сергея Мироновича и все стоящие за ними «тёмные реакционные силы». Слово, также, было предоставлено студенту первого курса  комсомольцу Александру Мальцеву.
   Сашу предупредили о выступлении заранее. Товарищ из райкома партии проверил его речь, которую юноша написал на бумаге и остался доволен.
   - Молодец, парень! Это то, что сейчас нужно всей молодёжи!
    Саша поднялся на трибуну. Увидев  перед собой огромную толпу людей, он стал  было волноваться, но  тут  же успокоился:
   - Товарищи!  Наша родная коммунистическая партия под руководством мудрого и любимого всем народом товарищем Сталиным делает всё, чтобы улучшить жизнь советского народа!  Одним из  последних примеров является  решение ЦК ВКПб об отмене с 1935 года карточек на хлеб. Но врагам нашей великой Родины не нравится это! Поэтому они и стараются уничтожить  тех, за кем идёт советский народ. Злодейское и подлое убийство Сергея Мироновича Кирова является тому подтверждением! Но враги  СССР глубоко ошибаются! Им не удастся нас запугать. Мы, комсомольцы, самая активная часть советской молодёжи, должны учиться защищать нашу любимую Родину. Мы все, студенты-комсомольцы педагогического института, в ответ на подлые происки врагов  решили записаться в Осоавиахим!  Врагам никогда  нас не запугать!
   Ответом на пламенную речь Александра был грохот аплодисментов. А сам Мальцев стал очень известной личностью в институте. С ним первыми стали здороваться все сотрудники и студенты.
   На следующий день Александр, подавая пример остальным комсомольцам и студентам, пошёл записываться в Общество содействия обороне, авиационному и химическому строительству. Осоавиахим было создано в 1927 году и являлось общественно-оборонной организацией, которая вела  массовую подготовку парашютистов, лётчиков, снайперов, санитаров, водителей автомобилей и трактористов. Саша давно уже мечтал окончить все курсы Осоавиахима. Он мечтал научиться не только водить автомобиль, но и ремонтировать его, а также метко стрелять из винтовки. Но прыгнуть с парашютом стало для  него целью самоутверждения  и  испытания  своей  смелости.
    Мальцеву выдали членскую книжку серого цвета с чёрными буквами по диагонали ОСОАВИАХИМ. Он заплатил свой первый квартальный взнос
    - Так, а теперь с каких курсов начать? - начал рассуждать Александр. - Конечно же, с парашютных!
   Но здесь его ждало разочарование. На эти курсы шла запись только на  март.
   - Ничего, подожду, - решил Мальцев, подавая анкету с заявлением.
   Тогда он стал посещать клуб Ворошиловских стрелков и записался на курсы водителей и механиков автомобилей. Теперь каждый день Александр мчался то в тир, то в автоклуб. Закончив там, снова возвращался в институт и занимался общественными делами. А их нагружали на него и нагружали. Сначала поручили оформлять  наглядную агитацию на факультете, а затем - помогать выпускать  малотиражку института. Теперь Мальцеву, чтобы успеть всё это сделать, приходилось отпрашиваться с лекций. Но времени всё равно не хватало. Обедал он в студенческой столовой на талоны, а ужинал уже придя домой поздно ночью.
   - Сашуля, ты себя не жалеешь! Загонишь своё здоровье, как отец! - предупреждала его мама.
   - Ничего, мамуля, я молодой и сильный! Надо же созидать новое общество и модернизировать страну, - отвечал он стандартными газетными фразами.
  - Достроились уже! - вздыхала мама. - Люди голодают, магазины пустые. Зачем всё это? Вот при царе или даже при Нэпе всё было. Только деньги зарабатывай. А сейчас? Всё развалили...
   - Ты, мама, не понимаешь, что надо немного потерпеть, а там наступит светлое будущее... - опять отвечал сын, как на политинформации
   Верил ли сам Александр в светлое будущее? Конечно, он был уверен, что когда-то в стране создадут социализм, и все будут жить хорошо. Но в то же время он давно уже привык говорить то, что от него хотят. Александр вёл как бы двойную жизнь, нет, даже тройную. В институте, при общении с товарищами или преподавателями, это был один человек.  Дома  он был совершенно другим, но тоже никогда не говорил маме то, что думал. Только Софье Павловне он немного приоткрывал свою душу, но тоже никогда не высказывался начистоту. Мальцев ещё ребёнком понял, что лучше всего промолчать, чем высказывать свои сокровенные мысли  вслух. Да и Софья Павловна не раз ему напоминала:
   - Сашенька, прежде чем сказать что-то, ты должен очень хорошо подумать! Если чувствуешь, что не стоит высказываться - лучше промолчи! И вообще настоящий мужчина должен меньше разговаривать, а больше делать! Да, ещё, Сашенька, никогда не забывай, в какую эпоху мы живём! Ведь  в наши дни говорить правду означает выступать против Советской  власти. А последствия этого, как всегда, очень и очень печальны.
    Александр давно уже согласился с Софьей Павловной. Ведь она была самым мудрым человеком из тех, кого он знал.
    В клубе «Ворошиловский стрелок» после изучения материальной части винтовки системы Мосина образца 1891-30 года  Мальцев научился разбирать и собирать её с завязанными глазами. Теоретический экзамен он сдал на «отлично». Затем начались стрельбы, и здесь Александр не сплоховал. Он выбивал всегда больше очков из всех  двадцати членов их группы. В марте 1935 года ему вручили значок «Ворошиловский стрелок». Мальцев с  радостью прикрутил его к  своему пиджаку  и  стал  носить   с  нескрываемой  гордостью.
     На занятия в автоклуб он ходил с огромным наслаждением. Наконец-то он узнал, почему крутятся колёса у автомобиля и устройство двигателя! Раньше для него это являлось загадкой. Он настолько увлёкся изучением автомобильных двигателей внутреннего сгорания, что несколько раз с огорчением думал:
  - Надо было всё-таки на инженерный факультет поступать! Это так интересно!
   Но потом вспоминал кабинет Шубина на даче в сосновом бору, стол с зелёным абажуром, книги, тишину...  и  решал:
  - Нет, правильно я сделал, что пошёл на иняз!
    Зимнюю сессию Александр сдал на отлично. В дни каникул мечтал отоспаться и почитать вволю. Но не тут-то было. Сразу же после последнего экзамена, откуда не возьмись, появилась Рябинина:
   - Здравствуй, товарищ Мальцев!
   - Здравствуй, Рябинина! -  ответил он, чувствуя что-то недоброе.
   - Мальцев, наша факультетская самодеятельность готовит большой концерт к семнадцатой годовщине Рабоче-крестьянской Красной Армии, - сообщила  Клара.
  - Очень нужное дело! С большим удовольствием на него приду, - ответил Александр.  – А  вот сейчас меня ждёт моя мама. Я иду домой.
  - Товарищ, Мальцев, ты иди, конечно, домой, но в семь часов вечера я тебя жду в актовом  зале, - приказным тоном сообщила Рябинина.
  -Зачем! - оторопел от услышанного Александр.
  - Мы, члены комитета комсомола, решили, чтобы ты нарисовал декорации к этому концерту.
  - Ну, почему... - начал возмущаться Мальцев. В груди у него всё закипело от гнева. Ему захотелось послать эту мужеподобную активистку куда-нибудь подальше и уйти. Но он вовремя сдержался.
  - Хорошо, я приду! - недовольно пробурчал он  и, не прощаясь, ушёл.
  - Ну, почему в дни каникул я должен опять что-то рисовать? Что-то делать? Я  забыл, когда в кинотеатре был последний раз! Читать приходится урывками. И, попробуй, откажись! Эта дура «Цеткин» сразу же сообщит всем о моём «уклонизме» от общественных нагрузок. Тогда меня «вычистят» из комсомола или объявят строгий выговор,   и...  прощай будущее! - с горечью размышлял Александр.
   И снова вспомнил книги на столе у Шубина и лампу под зелёным абажуром...
  - Нет, ради моего будущего я должен выдержать всё! Даже эту косноязычную дуру Рябинину! - пришёл он к выводу и сразу же успокоился.
    С марта Александр начал занятия в авиаклубе Осоавиахима. Здесь к своей досаде он встретился с Кларой Рябининой.
   - Вот угораздило, в институте от неё житья нет и здесь начнёт приставать со своими комсомольскими делами! - огорчился  Мальцев.
   - Здравствуй, Александр! - пробасила «Цеткин»,  в первый раз назвав его по имени, и протянула свою руку.
  - Здравствуй, товарищ Клара! - съехидничал юноша, пожимая её широкую грубую ладонь.
   - Ой, не надо так официально! - смутилась Рябинина. - Мы же не в институте!
   - С такой, как ты, надо только официально! А лучше бы тебя вообще и не видеть!-  подумал  со злостью Александр,  а  вслух сказал:
   - Конечно, Клара!
    После трёх недель теоретических занятий, в прекрасный солнечный субботний день, на аэродроме лётного клуба Осоавиахима состоялись прыжки с парашютом с вышки.
   - Это очень просто! - пренебрежительно говорили все товарищи  Мальцева по курсам.
   Может, это и было очень просто, но уже в пятницу вечером Александр почувствовал, что он сильно волнуется. А в субботу утром у него сильно расстроился желудок. Когда же Мальцев увидел высоченную деревянную вышку, стоящую вдалеке от взлётной полосы, то ему почему-то стало нехорошо.
    - Ну что, добровольцы есть? - спросил инструктор.
    - Есть! -  немедленно рявкнула Рябинина и вышла из строя.
    Саша наблюдал, как она поднялась на площадку, где другой инструктор помог ей закрепить парашют. И «Клара Цеткин», не медля ни секунды, бухнулась вниз. Перед самым приземлением сумела, как их учили на теоретических курсах, поджать ноги и завалилась на бок.
    - Вот, смотрите все, девушка, а как хорошо прыгнула! - похвалил её инструктор.
   Мальцев решил прыгать последним. На душе у него было неспокойно... И вот настала его очередь. Он довольно бодро поднялся по лестнице на площадку и невольно посмотрел вниз.
   - Ой, мамочка, высоко как! - прошептал он.
   Все люди, находящиеся внизу, казались маленькими куклами. У Александра перехватило дыхание. В горле появился тяжёлый комок. Он попытался его проглотить, но он не глотался. Всё тело Мальцева мгновенно похолодело, а мускулы стали как деревянные. Он даже не слышал, что говорил ему инструктор. Затем последовал лёгкий толчок в спину, и Саша стремительно начал падать вниз. От охватившего его ужаса у него застучали зубы, а в паху вдруг сделалось горячо-горячо...
   Он едва успел кое-как поджать ноги, чтобы избежать сильного удара о землю.
   Подбежавший инструктор стал отстёгивать парашют и успокаивать юношу:
   - Ничего, не переживай! Первый блин всегда комом! Научишься скоро прыгать хорошо. Было бы желание.
   - Ну и шлёпнулся, Мальцев! Я уже подумала, что и не увижу тебя живым! - заорала за спиной Рябинина.
   Александр опустил глаза вниз и увидел на своих штанах огромное мокрое пятно. Оно начиналось от пояса и расползалось почти до колен.
   - Обоссался!- догадался он.
   Сзади в плечо его больно толкнули.
  - Давай, Александр, шевелись! Не переживай, первый блин всегда комом! - это снова была Рябинина.
   - Товарищи курсанты, - раздался в этот момент голос инструктора, - через полчаса собираемся в классе для разбора прыжков.
   Рябинина продолжала что-то орать за спиной Мальцева, но он, не оборачиваясь, быстро пошёл к самолётным ангарам.
  - Домой! Срочно домой, пока кто-нибудь не увидел меня с этим пятном! Какой позор!
   Александру пришлось ещё час прятаться за ангарами, пока солнце и ветерок не высушили пятно на его штанах.
   - Что-то сегодня рано, Сашуля! Случилось что-то? - спросила его мама.
   - Да нет, мамуля, всё в порядке. Сегодня вот с парашютом прыгали с вышки. Она такая высоченная, эта вышка… -  объяснил ей сын.
  - Это же так страшно! - испуганно воскликнула мама, а затем как-то очень грустно сказала:
   - Хотя,  не страшнее того, что делается в нашей стране!
   - Ты это о чём, мама? - не понял Саша.
  - Каждый день сотни человек арестовывают. Кого за убийство Кирова, кого за организацию антисоветского заговора, кого за создание подпольных террористических организаций... Мне почему-то кажется, что скоро все мы будем за что-нибудь сидеть в тюрьме.
  - Мамуля, не преувеличивай!- попытался урезонить Зинаиду Ивановну Саша.
   - Почему я преувеличиваю? Сегодня ко мне одна знакомая приходила платье ушить. Её брат двоюродный в НКВД служит. Так он ей по секрету рассказал, а она - мне. В Кремле раскрыли заговор. Группа служащих правительственных учреждений создала террористическую  группу, - объяснила Зинаида Ивановна.
  Саша пожал плечами и ничего не ответил.
    На следующий день, в воскресенье, Александр проснулся от необычной тишины. Не трещала мамина  швейная машинка, не орали Щёчкины... Саша поднялся со своей кровати, вернее, с сундука, и прошёл на их кухню. Размеренно и  успокаивающе тикали часы-ходики, висящие на стене. Мамы не было. Она ещё вчера предупредила его, что в воскресенье рано утром поедет отвозить платье своей знакомой, а потом попытается добыть что-нибудь из продуктов.
   Александр подошёл к большому зеркалу и стал себя внимательно рассматривать. Большой крючковатый нос, под ним начинающие пробиваться усы, глаза серого цвета, торчащие, как лопухи, уши и прыщавые щёки. Если к этому добавить, что у него был рост метр семьдесят, да узкие плечи, то картина получалась грустной...
   - Да ещё и обоссался вчера, прыгая с парашютом! - вслух добавил он  и решил:
   - Нет, не для меня эти парашюты! Окончу курсы водителей-механиков и на другие пойду! Прыгать больше не буду никогда.
   Вдруг из-за деревянной стенки послышались тихие голоса. Разговаривал Юрий Ивашкин со своей супругой Евгенией.
   - В стране массовый психоз! Я боюсь лишнее слова сказать. Да какое там слово! Букву! - возмущённым голосом жаловался Юрий.
   - Тише! Не кричи!- зашипела на него жена, а потом, понизив голос до громкого шёпота, стала рассказывать:
   - Все доносят друг на друга. У нас в школе вчера учителя математики забрали. Говорят, любовница письмо куда надо отправила, в котором сообщила, что он скрытый троцкист!  А ты же, Юрик, знаешь, что такое в наши дни быть троцкистом?!
   - Да, это, как минимум, концлагерь на много лет, - вздохнул её супруг, а потом спросил:
   - Ты же, Женечка, знаешь шесть заповедей безопасности советских граждан?
   - Нет. А  какие?
   - На днях мне друг один рассказал.
   Первая  заповедь - не думай.
   Вторая  заповедь - если подумал, не говори.
   Третья - если сказал,  не записывай.
   Четвёртая - если написал, не печатай.
   Пятая - если напечатал, не подписывай.
   Шестая - если подписал, откажись.

  Саша вдруг вспомнил свой разговор с Софьей Павловной, состоявшийся на прошлой неделе.  В тот день Софья Павловна была очень грустной.
   - Думаю, Сашенька, о будущем нашей Родины. Что же это делается? Брат доносит на сестру. Дети на родителей. Такого в православной России никогда не было. А принятие закона о применении высшей меры наказания и для подростков, достигших 12 лет, меня просто потрясло! Я плакала! Смертная казнь для  двенадцатилетнего ребёнка!!! - тихо сказала она и по её щекам потекли слёзы.
   За стеной продолжали разговаривать Ивашкины, а Саша вдруг подумал:
   - Правильно я делаю, что ни с кем ничем не делюсь! Ведь не зря говорится: «молчание - это золото».
   Апрель для Мальцева выдался очень напряжённым. Не успел он закончить оформлять стенную газету ко дню рождения Владимира Ильича Ленина, как его вызвали в ректорат и попросили написать два транспаранта к первомайской демонстрации. Сегодня, 25 апреля, уже был глубокий вечер, а он в пустой аудитории выводил на кумаче первые буквы длинной фразы:
   «Да здравствует великий друг и учитель советской молодёжи товарищ Сталин!»
  Неожиданно громко хлопнула дверь. В аудитории раздался низкий бас  Рябининой:
   - Ага, вот ты где спрятался, товарищ Мальцев! Здравствуй,  товарищ  Мальцев!
   - Здравствуй, товарищ Рябинина! - не поворачиваясь, ответил Александр.
  - Товарищ Мальцев, есть решение прикрепить тебя к  одному отстающему студенту! - торжественно объявила комсорг.
  - Чьё  решение? - спросил юноша, не поворачиваясь  и продолжая писать.
  - Комитета комсомола факультета!
  У Мальцева от злости потемнело в глазах. Он резко повернулся: перед ним стояла в своей кожаной куртке Рябинина и сверху вниз смотрела на него. Ведь она на целую голову была выше Александра,  да  в  плечах  пошире.
   - Послушай, товарищ Клара, я недавно закончил стенгазету. Теперь вот должен срочно написать два лозунга к первомайской демонстрации. Я в этом месяце домой прихожу на три часа. А сколько я сплю? Ты знаешь?  -  выпалил он гневную тираду.
  - Мальцев, хватит жаловаться!  Комсомолец, строитель нового общества вообще не должен спать! Он должен созидать! - с наглой уверенностью заявила Рябинина.
   -Вот дура! Стоеросовая дура! Беспробудная  дура! - возмутился в душе Александр.
   У него вдруг появилось желание схватить банку с краской и запустить со всей силой в её  хамское лицо. Неожиданно в голове Мальцева промелькнула мысль:
   - А зачем вообще отказываться? Ведь я хочу в будущем быть профессором. Читать лекции, иметь учеников и последователей... Да мне сейчас даже  просто необходимо попробовать себя в роли педагога!
  - Ладно, я согласен. Только с кем? - уже миролюбиво спросил Саша.
  - С Егором Ивушкиным.
 - А почему именно с ним? - удивился он.
 - Он сам попросил.  Хочет заниматься только с тобой, - пожала плечами Рябинина.
 - Хорошо, я с превеликим удовольствием буду с ним заниматься! - ехидно ответил  Александр.
  - Я в тебе, товарищ Мальцев, никогда не сомневалась! - громогласно объявила комсорг  и,  громко топая,  вышла из аудитории.
   На следующее утро, ещё до начала занятий, Александр встретился с Ивушкиным. Егор был крепышом среднего роста, с волосами цвета спелой пшеницы и голубыми глазами. Его отец занимал какую-то очень высокую должность в правительстве Чувашской АССР.
   Ивушкин учился хорошо по всем предметам, кроме испанского языка.  Во время зимней сессии  Егор  с трудом сдал его на удовлетворительно. А сейчас было очевидно, что его вообще не допустят к сдаче испанского языка. У него не было выполнено ни одной контрольной работ и не сдано ни одного зачёта.
   - Егор, скажи мне честно: ты зачем к Рябининой обратился? Мог же сам ко мне подойти. Ведь я всегда всем помогаю!
  - Я знаю, Саня. Но мне надо, чтобы ты мне ни один раз помог, а занимался каждый день, - покраснев, объяснил смутившийся Ивушкин. И добавил:
   - Саня, я с тобой заниматься буду, когда тебе удобно и где удобно.
   - Хорошо, Егор. Давай сегодня после лекций встретимся в 405 аудитории. Я там буду транспарант  писать,  и  ты  тоже  подходи!
  В четыре часа вечера Егор его уже ждал с пачкой книг и тетрадей под мышкой.
  - Егор, расскажи мне, что тебе непонятно в испанском.
  - Саня, да мне всё непонятно!
  - Это как? – изумился  Мальцев.
  - Как, как! Вот так! История, например, или философия, или политэкономия - они по-русски написаны. Прочитаешь один раз, второй, третий... И всё становится ясно. А испанский язык - это для меня какая-то абракадабра. Я одно слово, бывает, два дня учу и не могу его запомнить. Вот  ты, Саня, как слова запоминаешь?
  - Никак. Они сами ко мне «прилипают», - признался Саша.
  - Вот видишь, а ко мне ничего не «прилипает»! -  пожаловался Ивушкин.
   Мальцев задумался.
  - Егор, а у тебя испанские слова с русскими ассоциируются как-то? - спросил он.
  - Как это,  ассоциируются? - не понял Ивушкин.
  - Ну,  вот  ты сейчас какое слово учишь?
  - «Кусать» - зубрю уже второй день. И запомнить никак не могу! - посетовал Ивушкин и принялся стучать себя по лбу кулаком.  - Башка у меня, наверное, деревянная!
  - Нормальная у тебя голова, Егор, - успокоил его Мальцев. - Только смотри, «кусать» - это по-испански будет «мордер». Вот слово «мордер» у тебя ассоциируется с каким-то русским словом или понятием?
  Ивушкин задумался.
  - Нет! - тяжело вздохнул он.
  - Нет, Егор,  мне кажется, что это слово похоже на наше  «Мор-да».
  -Точно! - искренне удивился Ивушкин.
  - Вот теперь «привязывай» каждое испанское слово к русскому, и оно тебя будет запоминаться  по  ассоциации,  - сказал ему Мальцев.
  - Хорошо! А вот тогда со спряжениями глаголов как быть? Особенно с неправильными? - поинтересовался Егор.
   - А для  этого сделай множество таблиц спряжений и наклей на все те места, куда падает твой взгляд. Вот ты, например, просыпаешься в своей комнате в общаге, открываешь глаза, а перед тобой на стене таблица. Открываешь свой портфель, а там тоже она изнутри приклеена  и  так  далее,  - посоветовал Мальцев.
   С этого вечера Егор превратился в  тень Александра. Он неназойливо всегда присутствовал рядом. Мальцев  придумывал для Ивушкина  упражнения, сочинения, задания-ловушки. Егор сидел неподалеку от Александра, который что-нибудь оформлял или рисовал. Иногда только слышалось:
   - Сань, а как здесь будет правильно? Сань, у меня готово, проверь.
    Очень часто Ивушкин спрашивал:
   - Сань, может,  перекусим  чего-нибудь?
  Мальцев соглашался. Тогда Егор доставал из своего кожаного потрёпанного портфельчика кусок сала или палку копченой колбасы, которую в семье Мальцевых ели только по большим праздникам. Перочинным ножиком нарезал большими кусками хлеб. Они не спеша ели, а затем продолжали заниматься.
  Вскоре Александру уже доставляло удовольствие видеть рядом с собой Егора. Ивушкин был простым, честным и открытым парнем. Всегда очень осторожным в высказывании  мнений  на  политические  темы. Он, как Мальцев, предпочитал отмолчаться.
    Несколько раз Егор был в гостях у Мальцевых. Зинаида Ивановна угощала их постными щами и кашей. Несмотря на то, что она сутками сидела за швейной машинкой,  её заработка  хватало лишь на скромное питание для неё и сына.
   - Какой хороший парень! - восторгалась Зинаида Ивановна Егором. - Скромный, вежливый. Всегда опрятный!
   Во время сессии Ивушкин сдал  испанский язык и литературу на твёрдую тройку. Сам Егор от этого был на седьмом небе от счастья. Для него важна была не сама оценка, а появившаяся уверенность в своих силах. Все преподаватели тоже были приятно удивлены успехами  самого безнадёжного студента.
   После  окончания сессии Ивушкин подошёл к Мальцеву и сказал:
   - Сань, нас на вечеринку приглашают сегодня. Пойдём?
   - Кто приглашает? На какую это вечеринку? - опешил Александр.
   - Тоня Касаткина, комсорг второго курса. Ты её хорошо знаешь.
   - Егор, а она что,  так и сказала: Приглашаю Ивушкина и Мальцева.
   - Не, Сань, она пригласила меня с моим лучшим другом. А мой лучший друг - это ты!
  - Хорошо, пойдём! - согласился Мальцев.
   В восемь часов вечера Егор и Александр поднимались по широкой лестнице на третий этаж одного из старинных особняков на Невском проспекте. Дверь им открыла очень симпатичная девушка с накрашенными глазами и губами, с модной причёской и в белом кружевном платье. В ней Мальцев с трудом узнал Тоню Касаткину, студентку французского отделения, комсомолку-активистку.
  - Привет, мальчики! Проходите!- пригласила их хозяйка.
  - Давай сразу на кухню, Тонечка! - предложил  Ивушкин. Они все прошли на кухню. Здесь Егор вынул из своего портфельчика две бутылки водки, три палки колбасы и несколько банок консервов.
   - Держи, Тоня! Это, так сказать, наш  с Александром  взнос в сегодняшнее культурное  мероприятие.
   - Ой, мальчики, спасибо! Какие вы всё-таки молодцы! - обрадовалась Касаткина.
   А  Мальцеву стало очень стыдно.
   - Хорошо, хоть Егор сказал, что это мы принесли, - подумал он.
   Трёхкомнатная квартира Касаткиной была чем-то похоже на комнату Софьи Павловны: картины на стенах, ковры, напольные вазы и старинная мебель. В зале за столом уже сидели трое  ребят  и шесть девушек. Всех их Мальцев знал, ведь они являлись студентами пединститута разных курсов. Юноши выпили по маленькой стопке водки, а девушки по глотку красного грузинского вина. В первый раз в своей жизни Александр попробовал водку.
  - Ну и гадость! – подумал  он, ощутив жжение в горле и желудке.
 Все, перебивая друг друга, что-то рассказывали, шутили, в затем завели патефон и поставили пластинку песен в исполнении Вертинского. А потом фокстрот, румбу. Никто не умел танцевать. Все пытались, но лучше всех получалось у Мальцева. Потом было танго, и, осмелевший от  выпитой водки, Александр пригласил Тоню. Она прижалась своим хрупким телом к нему,  и они стали танцевать...
   Как Мальцев попал домой - он не помнил. Утром он очнулся  на своём сундуке, постанывая от боли, терзавшей его голову.
   - Нет, водка - не для меня! Можно веселиться и жить без неё, - решил юноша.
   К одиннадцати часам утра он приехал в институт. Все студенты разъезжались на каникулы. Егор пригласил его приехать к ним погостить недельку, другую. Но Саша вежливо отказался. Он знал, что у мамы просто нет денег, чтобы дать ему на дорогу. А он не работает.
   - Ничего, лет через десять я буду хорошо зарабатывать. Тогда и попутешествую. Да и вечеринки с хорошенькими девушками тоже у себя на даче или роскошной квартире буду устраивать. Надо только потерпеть! - успокоил он себя.
   В деканате он забрал справку для посещения библиотеки Ленинградского университета.  В коридоре   столкнулся с Ивушкиным.
   - Сань, ты куда пропал? Я тебя уже битый час ищу. Хочу перед отъездом домой попрощаться  с тобой. Но это чуть позже. Мой отец внизу стоит, хочет познакомиться с тобой.
   На улице, неподалёку от входа в институт, стоял невысокий широкоплечий мужчина с бритой головой и усами цветы спелой пшеницы.
   Увидев Мальцева и Егора, он направился к ним. Только теперь Саша увидел, что пустой правый рукав его пиджака был заправлен в карман.
  - Так вот ты какой, Александр! - приятным голосом сказал мужчина и протянул Мальцеву свою левую руку.
  Саша её неловко пожал.
  - Спасибо тебе, Александр, за помощь, которую ты оказал Егору! Я теперь вижу, что у моего сына есть настоящий друг!
    Мальцев, не зная, что ответить,  глупо улыбался, пожимая плечами.
   - Василий! Давай мешки! - вдруг громко приказал кому-то  Ивушкин-старший.
   Как  из-под   земли появился молодой парень в полувоенной форме с двумя вещмешками в руках.
  - Пожалуйста, Яков Степанович! - сказал он, ставя мешки у ног Ивушкина.
  - Это тебе  гостинцы, Александр! - сказал Ивушкин-старший.
  - Нет, нет! Спасибо! Мне ничего не надо! - испугался вдруг Мальцев.
   - Тебе не надо, так маме отдай. Ей-то одной, без мужа, нелегко тебя учить. Понимать надо, Александр! - убедительно объяснил Яков Степанович.
  Поблагодарив Ивушкиных, Александр попрощался с ними. Затем, надев один вещмешок  на  спину, а  другой взяв в руку, пошёл на трамвайную остановку. Он с трудом дотащил   их до дому.
  - Это тебе  гостинцы, мама! От папы Егора Ивушкина, - объяснил он.
  Зинаида Ивановна развязала мешки.
  - Боже мой! - ахнула она. - Это сокровища: мёд, мука, крупа и... окорок. Сашуля, око-рок! Как пахнет! Я такого в жизни не ела!
   Со следующего дня для Александра наступило прекрасное время: он вставал в десять часов утра. Не торопясь, завтракал и ехал в университет. Здесь, в читальном зале библиотеки, он заказывал себе книги,  о которых давно мечтал, удобно устраивался за столом и начинал читать. Тишина, мало посетителей. Все говорят только шёпотом и стараются ходить на носках по скрипучему паркету, чтобы никого не беспокоить. Иногда Саша ловил себя на мысли, что он не смотрит в книгу, а мечтает о том, когда у него будет свой большой кабинет в роскошном доме.
   Прошла неделя. Как-то Мальцев вернулся домой и, едва переступив порог комнаты, увидел стоящую напольную вазу Софьи Павловны.
   - Мама, что  случилось? Почему эта  ваза находится у  нас? - удивлённо спросил он.
   Еле передвигая ноги, к нему вышла Зинаида Ивановна. Она держалась за сердце и всхлипывала.
  - Мама! Что случилось? - испугался Саша.
  Зинаида Ивановна махнула рукой в сторону коридора и прохрипела:
   - Софья Павловна  тебя хочет видеть.
   Александр кинулся в квартиру Софьи Павловны. Здесь он увидел хозяйку, сидящую в кресле посредине комнаты.
  - А, Сашенька, - каким-то отрешённым голосом  произнесла Софья Павловна. -  Добрый вечер. Проходи, присаживайся! Сашенька, я хочу тебя попросить, чтобы ты забрал себе картины, вазы, книги...  Всё!
  - Зачем, Софья Павловна? Что случилось? - недоумевал Александр.
  - Случилось то, Сашенька, что давно должно было случиться. Сегодня ночью, нет, завтра  рано  утром  (ведь они всегда приходят на рассвете)  меня заберут...
   - Софья Павловна, объясните мне, наконец, кто придёт на рассвете? -  взмолился Александр.
  - Как кто? НКВД,  разумеется!
  - А за что НКВД Вас арестовать хочет?
  - За что? - переспросила Софья Павловна.  - Это старая история. Но я тебе её расскажу.
   В нашем московском доме у нас был кучер. Его звали Трофим. Это, конечно, всё было до семнадцатого года. Ещё мальчиком он остался без родителей. Мой муж привёз его в Москву. Его выходили женщины, жившие с нами. Мальчик вырос. Стал юношей и работал у нас кучером.  Трофим был вежливым, опрятным и очень исполнительным. Мы с мужем всегда ему на именины, на Пасху, на Рождество делали подарки. Этот человек ни в чём не нуждался. И вот пришла эта, так называемая, революция. Трофим куда-то исчез. Времена были очень тревожные. Каждый день мы ждали, что к нам придут и всех арестуют. Николай, мой супруг, только начал поправляться после тяжёлого ранения, полученного на фронте. Он едва ходил. И вдруг, однажды утром, в наш дом нагрянула толпа вооружённых людей. К нашему удивлению, их возглавлял наш бывший кучер Трофим.
  - Хватит, бояре, насосались нашей кровушки! Теперь наш черёд! - заорал он и в упор стал стрелять в Николая из револьвера. Я бросилась на Трофима, но он сильно оттолкнул меня в сторону. Я потеряла сознание.
 Очнулась я от запаха дыма. Кругом сновали вооружённые люди с узлами, мешками...
  - Запаливай всё здесь, ребята! Пусть они сдохнут, кровососы! Да, эту суку, Софку, тащите  сюда, в  залу. Карасином  её обливайте! Пусть  горит!- услышала я  голос Трофима.
   От страха у меня появились силы. Я встала и, спотыкаясь, выбежала на улицу, где меня  подобрали наши соседи.
   Через месяц я уехала в Петроград. У нас была эта квартира. Два дня назад, идя по улице, я почувствовала, что за мной кто-то следит, но никого не увидела. А вчера,  лицом к лицу,  у подъезда нашего дома  я  столкнулась с Трофимом. Он сделал вид, что не знает меня.
   - Софья Павловна, а, может быть, Вы ошиблись? - попытался её успокоить Александр.
  - Нет, Сашенька, я не могла обознаться! Ведь Трофим совсем не изменился. Я чувствую, что моя жизнь подошла к концу. Меня завтра увезут в тюрьму, ну, а там я долго жить не смогу! Прошу тебя, Сашенька, возьми, что тебе нравится! Ведь достанутся книги, картины неизвестно кому! Всё пропадёт! А ведь это история, это и искусство. Я Зиночку, маму твою, просила всё себе забрать.  Она отказалась. Нехорошо, сказала, так делать. Взяла вот только одну вазу.
    Мальцеву было очень неловко, но, чтобы не обидеть Софью Павловну, он достал из шкафов десятка два книг, снял  картину с весенним пейзажем и портрет графа Воронцова. Затем отнёс к себе и чайный сервиз, который ему очень нравился.
   - Больше ничего не хочешь? - спросила его Софья Павловна.
   Саша хотел забрать всё, но чувствовал себя очень гадко, поэтому молча покачал  головой.
  - Как хочешь, -  устало ответила женщина и, обняв юношу, прошептала:
  - Прощай, мальчик! Ты  же мне ведь был, как сын! Береги свою маму! Она очень хороший человек!
   Зинаида Ивановна поздно ночью ушла в комнату Софьи Павловны и осталась там. Александр же не мог уснуть. В его голове никак не укладывалось  услышанное от Софьи Павловны. Он  ворочался  с  одного бока  на другой и задремал  только около  трёх  часов.
   Мальцева разбудили громкие удары в дверь коммунальной квартиры, а затем чьи-то голоса и топот сапог. Он вскочил со своего сундука. В окне по-прежнему стояла серость белой ночи, а ходики показывали четыре часа. Надев, что было под рукой, Саша выскочил в коридор. Он был полон народа. Жильцы с заспанными лицами и военные в форме НКВД. Мальцев, вежливо отталкивая всех, протиснулся вперёд. Через открытую дверь он увидел белое, как мел, лицо Софьи Павловны. Рядом с ней стояла его мать. По её щекам скатывались слёзы.
   - Так, граждане, все по своим квартирам! Нам необходимы два понятых! - громко объявил высокий мужчина с двумя кубиками на петлицах и ткнул указательным пальцем  в мать Юрия Ивашкина и Глафиру Фёдоровну, старую одинокую женщину, которая жила в небольшой комнатёнке в конце коридора, являвшейся раньше чуланом. - Вы и Вы, остаётесь! Проходите в квартиру! А остальные - покиньте коридор. Не мешайте работать сотрудникам органов…
   Все в одно мгновение спрятались по своим комнатам.
   - Сашуля, валерьянки  мне! - простонала  Зинаида  Ивановна, едва войдя в комнату.
   Через два часа снова послышались голоса, топот сапог. Громко хлопнула входная дверь...  И всё стихло.
   - Ушли! - прошептал Мальцев и вышел в коридор.  Дверь комнаты Софьи Павловны была  оклеена  бумажными  лентами  с  гербовыми  печатями.
  - Опечатали! Ну и дела, мать твою! - присвистнул старший Щёчкин, выглянувший из своей комнаты.
   Целый день все жильцы  коммунальной квартиры, за исключением Мальцевых, обсуждали арест Софьи Павловны.
   - Сашуля, я передачку сейчас для Софьи Павловны  соберу, а часов в двенадцать ночи пойду на Литейный, 4. Может, к утру и примут её. Ты со мной? - тихо сказала Зинаида Ивановна.
   Саша неопределённо пожал плечами.
  - Ну, я поняла, что нет. Поступай, как хочешь, сынок. Только жить надо по совести, а не по разуму, как ты! - резко упрекнула она Сашу.
   Александр  промолчал. Его уже с давних пор мучил конфликт между его совестью и разумом, терзавший его душу и не дававший жить спокойно.
    Этот день он провёл дома, старясь прийти в себя после шока, полученного от ареста Софьи Павловны.
   Вечером вернулась мама с передачей.
  - Не  взяли! - коротко объяснила она и больше не сказала ни слова.
   Через неделю в коммунальной квартире появился управдом с четырьмя крепкими мужиками и милиционер. Комната Софьи Павловны была открыты и из неё стали выносить всю мебель. Оставили только несколько стопок книг. А через месяц ордер на вселение в эту комнату получила многодетная семья Щёчкиных, которые добились права на расширение своей жилплощади. Младшие Щёчкины стали радостно вырывать листы из книг, оставшихся от Софьи Павловны, и мастерить из них бумажных голубей.
   Александр начал учёбу на втором курсе. Новые предметы, общественная нагрузка  - всё это снова поглотило его. Уходил Мальцев очень рано, а возвращался около девяти часов вечера или ещё позже. Вскоре он успешно сдал экзамены в автоклубе Осоавиахима. От вождения автомобиля он получал истинное наслаждение. Устранение поломок или «копание» в двигателе Александр воспринимал  как обязанность, которую необходимо выполнить. Теперь он записался на курсы санитарной обороны.
   За неделю до его дня рождения Зинаида Ивановна сообщила своему сыну горькую новость:
   - Носила сегодня передачку для Софьи Павловны... Не приняли. Объяснили, что два дня назад она была осуждена по 58 статье. Сказал даже, по какой-то части, но у меня сразу в голове помутнение наступило... Я и забыла часть-то эту... Десять лет лагерей без права переписки...
   У Саши от этой новости больно резануло в груди. В глубине своей души он  всё-таки надеялся, что арест Софьи Павловны - это недоразумение... Но оказалось, что... У юноши неожиданно резко заболела голова. Боль была настолько сильной, что он, схватившись руками за виски, медленно стал садиться на пол.
   - Сашуля!!! Что с тобой?! - не на шутку испугалась Зинаида Ивановна. - На, сыночек, воды выпей! Я тебе сейчас пустырничка принесу.
   Боль исчезла так же неожиданно, как и появилась. Потом весь вечер Александр лежал на сундуке и слушал, как мама беспрерывно сморкается в носовой платок и, не останавливаясь, шепчет:
   - Что же это в стране твориться? Как это все люди зверьми какими-то стали?! Все враги вокруг! Нет Владимира Ильича, рано умер! А эти, что делают!  Всех хороших людей хотят извести...
   У Тони родители уехали в Москву, и девушка снова организовала вечеринку. Были приглашены и Егор с Александром. В этот раз людей было меньше, и все вели себя гораздо раскованнее. Тоня, нисколько не стыдясь, сама затащила Сашу в угол на кресло и, сев ему на колени, стала жадно целовать. Александр сначала оторопел. Ведь он никогда ещё в жизни не целовался! Ну,  а потом он уже не мог оторвать своих губ и рук от горячего тела девушки.
   - Эх ты, учёный! - жарко шептала Тоня. - Сколько же времени мы потеряли из-за тебя!  Ушёл прошлый раз, мне ничего не сказав. И в институте разговаривал только официально! Сухарь  ты  чёрствый...
   В это вечер  Мальцев, не выпив ни глотка спиртного, был пьян. Он был на седьмом небе  от  счастья.
   - Оказывается, кроме книг, учёбы и общественных нагрузок, существует ещё и другая жизнь.  Прекрасная, наполненная  нежностью  и  страстью... -  думал он, вспоминая  о Тоне.
  Перед прощанием они с ней договорились пойти в кино в следующую субботу вечером.
   Родители Тони не вернулись из Москвы, Они были арестованы прямо у поезда на Ленинградском  вокзале. Тоня, бросив  всё, уехала  в  столицу.
  С Егором у Мальцева были очень хорошие отношения. Ивушкин по-прежнему занимался с Александром, но уже реже.
  К весне Зинаиде Ивановне стало совсем плохо. Саша почти каждый день вызывал «Скорую помощь»  и  пропускал  занятия,  ухаживая за мамой.
  - Парень, - однажды сказал ему доктор при выходе из их комнаты. - Твоей матушке срочно необходимо санаторное лечение! Кроме этого, она вообще не должна работать! И питание:  абрикосы, виноград, апельсины, телятина, отварная  курица.
  - Что же делать? - стал отчаянно думать Александр после ухода врача. - Где же взять  деньги на эту роскошь? Надо срочно продать что-то ценное! Завтра быстро сдам зачёт по философии и начну заниматься добыванием денег.
   Зачёт Мальцев сдал первым и хотел быстро бежать домой. Но в это время его, некстати,  срочно  вызвал  декан  факультета.
   - Мальцев! Немедленно, прямо сейчас, пишите свой доклад! Вы будете представлять наш институт на городской студенческой конференции Ленинграда. Это распоряжение ректора!
  - Извините,  я могу это сделать завтра? - робко спросил Александр.
  - Ни в коем случае! Я должен просмотреть ваш доклад, а затем направить ректору института  для  согласования.
 Саша вернулся домой около четырёх часов дня. В коридоре стояла толпа людей. Увидев вошедшего Мальцева, все расступились, давая ему пройти и при этом избегая смотреть ему в глаза. У двери их комнаты стоял милиционер и что-то записывал в свой блокнот. Подняв глаза, он недовольно поинтересовался:
   - А Вы, молодой человек, куда прёте? Не видите что ли, что здесь представитель закона находится!
  - Да это Сашка, сын Зинкин. Повесилась которая! - раздался старческий скрипучий голос  Глафиры Фёдоровны.
  - Ах, Вы, значит, сын покончившей с собой гражданки Мальцевой Зинаиды Ивановны? - оживился милиционер.
  - К-ак, как Вы ска- за-лии, - заикаясь, спросил Александр и вдруг только сейчас увидел в  комнате  носилки  с  чьим-то  накрытым  телом и двух санитаров в грязно-белых халатах.
  - Пройдите в комнату! Сделаем опознание!  А вы, граждане жильцы, расходитесь по своим квартирам. Это вам, чай, не представление! Горе у молодого человека!
   - Как это ты, мама? Зачем это ты сделала, мама? - стал вслух спрашивать Саша и захлебнулся плачем.
     - Гражданин Мальцев, ваша покойная мать оставила Вам предсмертную записку. Вот, возьмите её... Я нашёл её на столе. Покойная обращается только к Вам. Я прочитал записку. Она не представляет интереса для следственных органов. Всё итак ясно. Подпишите вот лучше протокольчик. Вот здесь, где я галочку поставил, и вот здесь. Тело мы отвезём в морг. С завтрашнего дня можете ходатайствовать о выдаче его Вам.
   Александр, размазывая слёзы ладонями по лицу, не  читая, подписал какие-то бумаги, протянутые ему милиционером.
   Маму унесли... Юноша сел на пол. В руках он держал мамину записку, боясь её читать.  Наконец, он развернул этот тетрадный листок в клеточку. На нём простым карандашом было написано:
  - Любимый мой, Сашуля! После смерти отца я потеряла желание жить. Все эти годы я жила только тобой. Работала для того, чтобы ты мог выучиться и стать образованным человеком. У меня была мечта: помочь тебе закончить институт... Но мои болячки не дают мне этого сделать. Я уже устала  терзаться от болей и не хочу больше мучить тебя. Сашуля, ты уже взрослый и сможешь  исполнить свои мечты. Закончишь институт и станешь учёным... Как ты того очень хочешь. Я уверена, что у тебя всё в жизни получится. Я очень тебя люблю! Прости меня, сынок! Я очень, очень тебя люблю! Мама.
   После похорон Зинаиды Ивановны  Саша понял, что стал сиротой. Круглым сиротой! Ведь у него больше не было ни близких, ни дальних родственников. В этом жестком мире он остался один! Их квартира опустела. Не стучала больше швейная машинка, и не слышался больше мамин голос. Только после смерти Зинаиды Ивановны Саша понял, как он  сильно любил свою маму.
  Жизнь Мальцева осложнилась. Теперь он должен был сам стирать и гладить свою одежду, готовить еду, а, самое главное, добывать продукты. На стояние в очередях для отоварки талонов у Александра просто не было времени. Первую неделю он питался продуктами из остававшихся запасов. Потом обедал по талонам в студенческой столовке. Но одноразового питания ему не хватало. Через месяц  началась летняя сессия. Мальцев уже сильно страдал от голода. Его стипендии хватало только на приобретение канцелярских принадлежностей.
   - Что же делать? Переводиться на вечернее отделение и идти работать? А куда? На Кировский, бывший Путиловский, завод подсобным рабочим? Но мне недавно рассказывали, что там зарплата у подсобника два рубля три копейки в час. Что я могу сделать с этими деньгами? Ничего! Но самое главное, что я никогда не смогу осуществить моей мечты! Что делать? Да, можно, конечно, продать все вещи, подаренные мне Софьей Павловной!  Некоторые  из них, несомненно, очень ценны. Но если я их все продам, то дотяну, может быть, до окончания института. Но, а что останется тогда мне?  Что я повешу на стены и поставлю на пол в своей большой квартире, когда стану хорошо оплачиваемым научным работником?  - думал днём и ночью Александр.
  Очень часто он себя ругал:
   - Вот я болван! Вот дурак! Предлагала же Софья Павловна  всё забрать! Если бы я послушался её совета, то сейчас бы и горя не знал! Продал бы только часть вещей, которые неизвестно кому достались после её ареста, и жил бы, как король! Правильно говорит русская пословица:  «Дают - бери, а бьют - беги!»
   У Мальцева порвались две рубашки. В прежние времена он бы отдал их маме на ремонт или полную переделку, а сейчас?
  - Нет, должен быть какой-то выход, кроме продажи  тех вещей, к которым я привык и которые мне нравятся! - думал Саша.
  И вдруг одной ночью он проснулся от блестящей идеи, пришедшей ему в голову во время сна.
  - Это будет гениальным выходом  из  моей ситуации! Только надо сделать всё правильно,  - подумал Мальцев.
   На следующий день, не первой же перемене, он подошёл к Ивушкину.
   - Егор, что-то у тебя лицо сонное. Занимался, наверное, всю ночь? - спросил Александр.
  - Саня, что, правда, сонное? - удивился Ивушкин. - Даже не знаю. Спал вроде бы нормально.  А заниматься  усиленно  начну  уже  с  той  недели. Сессия  ведь  на  носу.
  - Егор, а в вашей общаге тебе дадут хорошо подготовиться к экзаменам? Ведь шумят, наверное? – осторожно  осведомился Саша.
  - Да, бывает шумновато! - вздохнув, признался Ивушкин.
  - Егор, у меня к тебе предложение: переезжай тогда жить ко мне. Квартира у меня большая. Консультации я тебе могу давать днём и ночью. Тебе хорошо, да и мне веселее, - предложил Мальцев.
  - Что,  правда? Можно?! Вот здорово! - искренне обрадовался Ивушкин. - Давай прямо  сегодня  вечером, сразу  после  занятий?
  - Давай! - согласился Мальцев.
 Этой ночью Егор уже спал в квартире Мальцева. Расчет Мальцева оказался верным. У Ивушкина был солидный запас еды. Но самое главное, что теперь два раза в месяц приезжали посланники от Ивушкина-старшего и привозили для них мешки с продовольствием. Вскоре все свободные полки  квартиры Мальцева стал ломиться от банок консервов, варенья, мёда, масла и мешочков с крупами. Егор также избавил Сашу от приготовления еды. Оказалось, что Ивушкину очень нравится готовить, особенно старинные русские блюда. Теперь  Мальцев  делал все задания Ивушкина, а тот «колдовал» над примусом на общей кухне, прекрасно ладя со  всеми  женщинами  коммуналки.
   Накануне сессии в комнату Мальцева одним воскресным утром нагрянул управдом.
  - Так, юноша, готовься к уплотнению! - заявил он с порога, даже не поздоровавшись.
  - К какому уплотнению? - спросил сонный Александр.
  - Глафиру  Фёдоровну забирают в дом достойной старости, а ты переедешь в её комнату!
  - Как в её комнату? Она же очень маленькая! Туда же даже часть моих вещей не войдёт! Да и окно там маленькое! Я студент, мне заниматься надо! - нервничая, громко спросил Саша.
  - А ты,  Мальцев, не нервничай! И не ори на меня, пацан! Здесь я руководящее и ответственное лицо! Сделаешь так, как я скажу! - угрожающе ответил управдом, понижая голос до шепота. - Да, я вижу, что в квартире у тебя живут посторонние люди. Кто это? Прописка  есть?
  - Ленинградская есть, - ответил подошедший к двери Егор. - Я друг Александра Мальцева.  Мы учимся вместе.
  - Ну-ка,  покажи паспорт! - приказал управдом.
  Ивушкин протянул тому паспорт. Пока управдом нарочито медленно его листал,  Александр с ненавистью смотрел на этого толстого лысого мужчину, ходившего  зимой и летом  в засаленном пиджаке и грязных яловых сапогах и кожаной фуражке.
  - Не положено, гражданин Ивушкин! Нарушение Закона о прописке! - официально, почти торжественно  объявил управдом. Затем, указательным пальцем поковырявшись в носу, после паузы предупредил:
  - Ивушкин, в течение двадцати четырёх часов Вы должны покинуть эту квартиру и переехать жить по месту своей прописки. В противном случае я заявлю куда надо.
   Не прощаясь, управдом вышел.
  - Что же теперь будет? - с отчаянием спросил вслух Александр.
  - Всё, Саня, будет хорошо! Я сейчас иду на Главпочтамт звонить моему отцу,  - сказал Ивушкин.
  - А ты,  Егор, думаешь, что он сможет чем-то помочь?
  - Уверен, что да! - ответил Ивушкин.
   Через неделю управдом был освобождён от работы. Новый только любезно здоровался  с  Егором  и  Александром  и  никогда  их  не  беспокоил.
   Новый учебный год начался с ошеломляющей новости: органами НКВД арестован декан исторического факультета Шубин! Его обвиняли в организации антисоветского подполья и покушении на товарища Сталина! Все: и студенты, и преподаватели пединститута  - с ужасом в глазах говорили об этом аресте, но, как  всегда было принято в этих случаях, без комментариев.
  В Испании шла кровопролитная гражданская война. Все советские газеты на первых своих полосах помещали материалы о борьбе республиканских вооружённых сил против франкистских  мятежников,  которых открыто поддерживали Германия и Италия.
   - Они не пройдут! - страстно заявляла по советскому радио руководитель испанских коммунистов Долорес Ибаррури.
  - Они не пройдут! - вторили ей на многочисленных митингах в поддержку законного правительства  Испанской республики советские рабочие, колхозники  и студенты.
  Мальцев обязательно посвящал часть стенгазеты событиям в Испании. Каждый день занятия в институте начинались с политинформации о ходе боёв республиканцев с мятежниками Франко. Егор Ивушкин вообще  стал интересоваться этой темой очень глубоко. Каждый день он делал вырезки из газет и аккуратно складывал их в картонную папку. Над своей кроватью он повесил, неизвестно где добытую, карту Испании и каждый день  чёрными  и красными флажкам отмечал позиции воюющих сторон. Егор наизусть знал фамилии и имена всех военачальников  республиканской  армии  и  деятелей испанской коммунистической партии.
   А Александр... влюбился! Произошло это очень обычно. Однажды, после лекций, к нему  подошла  девушка невысокого  роста лет  восемнадцати. Очень стесняясь, она сказала:
   - Здравствуйте! Это Вы Александр Мальцев? - спросила она, смотря на него своими большущими  голубыми  глазами.
  - Да, это я, - просто ответил Александр. - Но почему на Вы?
   Девушка, поджав свои пухленькие и сочные губки, произнесла:
  - Хорошо, давай на ты! Александр, говорят, ты - гений? - задала она очередной вопрос и  поправила  чёлку своих русых волос.
  - В каком смысле гений? - удивился Мальцев.
  - В смысле испанского языка, - пояснила девушка и добавила:
  - Меня зовут Марина Калинова. Я учусь на первом курсе. О тебе ходят легенды, что ты  владеешь  испанским  языком  лучше  некоторых  наших  преподавателей.
  - Ну, это  только  слухи, а  не  легенды, Марина,  - покраснев,  ответил Саша.
  - Александр, а ты бы смог мне объяснить, что я не поняла, - напрямую спросила девушка.
  - Конечно,  с удовольствием! Хоть  сейчас.
  Так они познакомились. Потом Мальцев пригласил Марину в кинотеатр «Художественный» на премьеру картины режиссёра Герасимова «Семеро смелых». Саше  пришлось проявить чудеса изобретательности, чтобы достать билеты. Теперь почти каждый день после занятий они с Мариной   гуляли по набережной или вместе сидели в библиотеке.  Калинова была  очень скромной и воспитанной девушкой. Её отец работал в  порту, а мать - учительницей в школе. Марина наизусть знала почти все произведения Сергея Есенина, а Саша поражал девушку выразительным чтением длинных  поэм  на  испанском  языке.
  - Сашенька, ты  и  правда настоящий гений! - не уставала удивляться Марина.
    Был декабрь 1936 года. Дома  Егор встретил Мальцева с загадочным видом.
  - Саня, что я  сейчас тебе расскажу! - сказал он загадочно.
  - У нас  что-нибудь  поесть  имеется? - не  слушая своего друга, спросил Александр.
  - Картошки нажарил  на сале. Горячая ещё. Это потом. Ты, Санёк, меня слушай, но это только между нами. Ты знаешь двух преподавателей  кафедры испанского языка. Самые молодые  - Дёмичев и Хасабьян?
  - Ну, знаю, конечно! Что за вопрос? - ответил Мальцев.
  - На прошлой неделе они уехали. В Испанию! Добровольцами! Воевать! У меня данные, что в Испанию отправляют наших военных инструкторов: лётчиков, танкистов,  артиллеристов. Добровольцами! Воевать за Республику. А нашим  инструкторам необходимы переводчики. Вот и уехали Дёмичев и Хасабьян. Я тоже хочу. Завтра пойду к декану писать заявление,  - залпом выпалил Ивушкин.
   У Мальцева засосало в желудке.
  - Нет, на войну? Никогда? Меня ждёт кафедра. Спокойная научная работа. Дача в пригороде, кабинет. Чтение лекций, - подумал  он. Ну,  а  вслух сказал:
  - Да,  это, конечно, очень почётно. Но я с детства помню рассказы моего отца о войне. Это  ужасно.
  - Санёк,  может быть, это и страшно. Но мы же должны помочь испанскому народу? – с  энтузиазмом  сказал  Ивушкин.
  - Да,  конечно, - вслух согласился Мальцев.
  До Нового года оставалось десять дней.  На второй перемене его срочно вызвали к декану.
  - Это, наверное, будет продолжение вчерашнего разговора с завкафедрой романских языков. Он предложил  Александру  после института остаться на кафедре и заняться научной работой.
- Мы нуждаемся в таких талантливых молодых людях, как Вы, Мальцев! - подчеркнул завкафедрой.
   - Я, в принципе, согласен, - очень сдержанно ответил Александр,  желая от радости  прыгнуть  до  потолка.
  А на прошлой неделе с ним разговаривал секретарь партийной организации института и  предложил  вступить в партию. В январе Мальцев должен подать заявление в ВКПб.
  - Всё складывается просто замечательно, -  думал счастливый Александр, подходя к кабинету декана.
    Он  постучал  в  дверь  и  открыл  её.
   - Входите! - произнес  незнакомый  ему  человек, сидящий  за  столом  декана.
   - Разрешите, здравствуйте! Я Мальцев Александр. Меня вызывали?
  - Да, Мальцев, проходите. Меня зовут Николай Николаевич, я лейтенант госбезопасности, - строго произнёс незнакомый мужчина.
  У Саши от ужаса отнялись ноги. Он не мог сделать ни одного движения.
   - Присаживайтесь, Александр! - пригласил  его  сотрудник  госбезопасности.
   - Спасибо! - едва мог выговорить Мальцев и присел на краешек стула.
  - Огромное тебе спасибо, Александр! Такие, как ты, там очень нужны. Я знакомился с твоим личным делом. Ты из пролетарской семьи, отличник, комсомолец, активист. Награждён знаком «Ворошиловский стрелок»... -  торжественно произнёс Николай Николаевич.
  - Где  там? - спросил Мальцев, когда его собеседник закончил последнюю фразу.
  - Как где? В Испании! Декан факультета мне рассказал, что ты неоднократно изъявлял желание ехать в Испанию добровольцем! - объяснил Николай Николаевич.
  - Я? - растерялся Саша. - Да, конечно, - без энтузиазма ответил он тихим голосом.
  - Прямо сейчас пишите заявление на имя товарища народного комиссара внутренних дел Николая Ивановича Ежова. Текст я Вам продиктую.
  Мальцев, как в кошмарном сне, молча сделал, что от него требовал сидящий  напротив  него лейтенант  госбезопасности.
  - А это на сколько времени? Ведь я должен учиться. Мне институт закончить надо,- дрожащим голосом спросил Александр.
   - Возьмите академический отпуск. Ваше руководство будет предупреждено. Послезавтра в девять часов утра  я жду Вас в Управлении НКВД на Литейном проспекте. Пропуск для Вас будет заказан. Самое главное - никому ни о чём не говорить. Вы покинете город неожиданно. Да, собственно, у Вас близких родственников нет, поэтому и предупреждать никого. Хочу особо напомнить, Мальцев, что Вы едете выполнять задание партии и правительства особой важности и особой секретности. Никто из ваших друзей даже не должен догадаться, куда Вы исчезли. Поняли?
  - Да, - едва пролепетал  упавший духом Александр.
  Мальцев вернулся домой с головной болью. Его тело ломило, как во время простуды.
  - Егор, я уезжаю. На год. Мне приказали никому этого не говорить, но ты же мой друг. Я уверен, что ты будешь молчать. Я тебя прошу сберечь все мои книги и вещи. Только  на тебя я  и надеюсь,  - сказал он своему другу тихим голосом.
  - Ты едешь в Испанию! - догадался Ивушкин. - Счастливчик! Повезло! А меня с моим заявлением декан выгнал из своего кабинета.  Сказал, что никаких добровольцев институт не отправляет, что это мои юношеские фантазии и  что я должен больше внимания уделять учёбе.  Я, Саня, все твои вещи сохраню. Даю тебе слово! Год ведь пролетит быстро. Вот тебе повезло!
   Мальцев  исполнил  всё, как ему велели.
   В Управлении НКВД на Литейном проспекте с ним долго беседовал совсем молодой военный в форме с двумя кубиками в петлицах. После чего он вручил Александру анкету.
  - Прочитайте и заполните её, не торопясь, в соседнем кабинете. Как всё будет готово, анкету отдадите мне и получите направление на медкомиссию, - приказал ему сотрудник госбезопасности.
   На следующий день Мальцев успешно прошёл медицинскую комиссию. После чего тот  же самый молодой военный сказал:
  - Собирайте свои самые необходимые вещи. Завтра выезжаете в Москву.
   Дома Александр с тяжёлым сердцем собрал фанерный чемоданчик.
  - Как хорошо всё шло! И на тебе! Ехать на войну, да ещё в Испанию, - тоскливо думал он.
   Мальцев тогда и не мог себе представить, что этот год растянется на целых двадцать лет вдали от Родины. Ночью они с Ивушкиным не спали. Разговаривали вполголоса. Саша просил  своего друга:
  - Егор, прошу тебя, сбереги все мои книги. Особенно эту большую, «Хроники...». Да, плати  за  свет, что полагается!
  - Саня, ты не переживай! Я всё сохраню. За свет буду платить. А ты скоро вернёшься! Что такое один год? Пролетит - и ты не заметишь, - поддерживал его Егор.
   Рано утром они простились. Ивушкин поехал в институт, а Мальцев - в Москву.
   Его очень строго приняли в НКВД на Лубянке. Сначала поселили в каком-то тихом общежитии на окраине столицы. В комнате с ним жил ещё один молодой  неразговорчивый человек лет двадцати двух. Потом последовали бесконечные собеседования  с высокопоставленными сотрудниками центрального аппарата НКВД. Мальцева заставили ещё раз пройти медкомиссию. 30 декабря 1936 года он принял присягу и был зачислен в штат НКВД  в звании рядового.
    В первую неделю нового 1937 года Мальцева представили Быкову Ивану Терентьевичу. Это был кряжистый русоволосый мужчина с серыми глазами и широкими скулами.
  - Товарищ командир полка направляется в Испанию в должности инструктора вооружённых сил Республики. Ты, Мальцев, являешься его личным переводчиком. Для тебя товарищ Быков является как прямым, так и самым главным командиром на территории Испании, - объяснили Александру.
   Быкову и Мальцеву выдали гражданскую одежду без этикеток. Запретили брать с собой все личные вещи, включая даже фотографии и книги. Разрешалось иметь только смену белья  и  гигиенические  принадлежности.
  - Советский Союз официально поддерживает нейтралитет в гражданской войне на территории Испании, поэтому и принимаются такие строгие меры конспирации, - объяснили Быкову и Мальцеву на одном из многих собеседований, на которых они присутствовали уже вместе.
    Им пришлось сдать все вещи в специальную «камеру хранения» на Лубянке. А 15 января Быков и Мальцев сели на поезд «Москва - Одесса».   

                ГЛАВА  3

     В полдень  над станицей  забил  большой  церковный  колокол: бум-бум-бум...
  -  Пожар!  -  заволновались казаки и казачки.  Повыскакивали из хат.
  -  Нигде огня не видно! А, может, убили кого? Или табун угнали? - гадал   народ, собираясь на площади перед станичным правлением.
  - Бум-бум-бум, - продолжал греметь колокол. Вскоре площадь была запружена взволнованными людьми. Все с нетерпением ждали... Наконец, стих звук набата, и из дверей управления  вышел атаман  станицы Гавриил Иванович Битюков  с незнакомым  вахмистром.
  -  Здравствуйте, казаки! – поприветствовал  собравшихся  Битюков!
  - Здравия желаем, господин атаман! - послышался в ответ нестройный хор мужских голосов.
  - Дело чрезвычайной важности. Вчера шайкой бандитов, бывших каторжан, в Екатеринодаре  был ограблен  Азово-Черноморский банк. В перестрелке с полицией несколько лиходеев были ранены. Вахмистр Конячев прибыл из округа с циркуляром. Сейчас он вам его прочитает.
  Конячев, молодой мужик лет двадцати пяти, с выгоревшим от солнца чубом, веснушчатым и усталым  от дальней дороги лицом, ладонью сбил пыль с гимнастёрки, достал из кармана пакет и, вынув из него лист бумаги, принялся громко читать.
   Евлампий  Рябоконь, восемнадцатилетний парень, слушал вполуха.
  - Зачем оно мне всё надо? Чьи-то гроши, каторжане... Это всё для казаков. А  наша семья к ним не относится... Мы для станичников - чужаки, хотя мой  папанька уже лет двадцать здесь живёт и батрачит на казаков-богатеев... Уйти бы сейчас отсюдова, да заплюют же меня потом!  Нельзя! - думал он.
  Рябоконь  хорошо услышал только  последние  слова  вахмистра:
  - Всякий, кто поможет задержать грабителей, получит вознаграждение в двести рублей ассигнациями! Тот  же, кто  укажет их местонахождение,  -  сто рублей ассигнациями!
  -  О-о-о! - загудела толпа.
  - Аха, бестолковщина! Бандюки вас так и спужались! - презрительно подумал Рябоконь и смачно плюнул себе под ноги.
    Вернувшись домой, он повечерял куском чёрного хлеба с кислым молоком.
   - Евлампий, ты  хде  будешь  ночевать? - спросил его отец.
  - На сеновал пойду. Не могу я в хате. Душно очень! - ответил сын.
   Евлампий весной и летом избегал спать в доме. Маленькая хата  с трудом вмещала всю большую семью Рябоконей: отца, мать и его пять младших сестёр.  Спёртый воздух, родительский храп, клопы не давали ему отдохнуть.
   Едва забрезжил рассвет, а из-за горизонта стал медленно выползать красный диск солнца, как Евлампий подскочил. Быстро сотворил утреннюю молитву, плеснул в лицо жменю воды из корчика и вытерся подолом рубахи. Взяв узелок с едой, с вечера приготовленный матерью,   косу с бруском точильного камня и заспешил на сенокос.
   С Кубани тянуло прохладой речной воды. Радостно зазвенел жаворонок, приветствуя первые солнечные лучи. Евлампий спустился в балку, заросшую  колючими кустами тёрна, и вдруг услышал  конское  ржание
   - Кто это? В такую-то рань! - подумал Рябоконь и начал подниматься по пологому склону  балки.
   - А вдруг это лиходеи?  Каторжане из Екатеринодара? - испугался он и, упав на четвереньки,  пополз наверх.
   Выбравшись из балки, он, не поднимаясь на ноги, осмотрелся вокруг. Возле старого кургана стоял красивый жеребец. Один. Вокруг не было ни души.
   - Чей это конь? Ты гляди, седло-то какое? Не наше! И людёв не видно!  Что-то тута не так! - размышлял Евлампий.
   - Ладно, была не была! Посмотрю! - он встал на ноги и, пригибаясь, побежал к кургану.
    Конь продолжал жалобно и призывно ржать. У его ног неподвижно лежал человек.
    Евлампий, охваченный страхом, приблизился к нему. Хороший пиджак,  брюки из дорогой  шерстяной ткани и рубашка незнакомца были залиты  уже местами засыхающей  кровью. Евлампий от ужаса закрыл глаза.
   - Тикать отсюдова надо! - пришла ему в голову первая мысль.
   - Но ведь это человек и в помощи нуждается! - засовестился он.
    Рябоконь, став на колени, приложил своё ухо к сердцу незнакомца.
   - Не дышит! Покойник! - понял он.
   - Надо срочно в правление бечь, оповестить. Нет, сперва  надо пошукать в карманах мертвяка.  Может, что-то и полезное для меня  сыщется? - решил Евлампий.
    В этот момент взгляд юноши упал на перемётную суму, притороченную к седлу коня. Евлампий рывком встал на ноги и кинулся к жеребцу. Снял суму и быстро её развязал. На зелёную траву, покрытую обильной росой, посыпались  деньги.
  - Матерь Божья! - воскликнул он и схватил толстую пачку синих пятирублёвых купюр.
  - Азово-Черноморский коммерческий банк. Город Екатеринодар, - прочитал по слогам Евлампий слова, написанные на бумажной ленте.
   - Это же ворованные гроши! Много! Надо в правление отнести! Ну, это несурьёзно, ведь это я их нашёл! - мучаясь угрызениями совести, рассуждал Рябоконь.
  -  Хрен вам, а не гроши! Мои они! - решил юноша. -  А теперича надо по карманам у покойника  пошукать. Может, ещё что сыщется?
  Евлампий сунул было руку в карман пиджака, но в этот момент ему почудился скрип колёс и человеческие голоса.
  - Хтось идёт! Утекать надо!
   Рябоконь быстро покидал деньги в перемётную суму и ринулся в овраг. Отбежав подальше, он руками вырыл  в  крутом откосе ямку и бережно положил в неё сумку. Засыпал её землей. Сверху накидал сухих веток. Заприметив  место, быстро пошёл на сенокос.
   В тот же день,  в полдень, кто-то из станичных малолеток наткнулся на коня и труп незнакомца. Шум поднялся! На следующий день явились жандармы, ходили по хатам, выспрашивая и вынюхивая. Но уехали, так и не найдя следов денег.
   Евлампий же все эти дни не мог спокойно спать. Он только и думал о суме, зарытой им в овраге. Через неделю Рябоконь перепрятал деньги, подобрав для них более надёжное место: на крыше их сараюшки.
  - Нехай  гроши  рядом  лежат! - решил он.
  Прежде, чем их поместить в новый тайник, Евлампий наконец-то смог  пересчитать деньги.  Десять пачек пятирублёвок  и две  десятирублёвок!   
  - Всего семь тысяч целковых! - прошептал Рябоконь и от счастья чуть не потерял сознание.
   Через три недели  Евлампий собрался уезжать  в  Ростов-на-Дону.
  - Я что, убогий какой или что? Почему я должен на богатеев всю мою жизнь горбатиться? - сказал он своим родителям.
   В ответ на его слова  мама зашлась криком на всю станицу. А отец, схватив плеть, бросился стегать Евлампия.
  - Хватит, батя! Я, чай, уже не молокосос. У меня своя жизнь!
  - Не уезжай, сучье вымя! Забудь даже думать об этом, подлюга, - приговаривал отец, пытаясь посильнее ударить своего сына.
  Евлампий, даже не увёртываясь от плети, спокойно взял котомочку и  уверенно вышел за калитку.
 - Вернись, бисов  хлопец! Вернись! Прокляну! - кричал ему вслед отец.
 - Испужал. Проклянёт он меня.  Да проклинай на здоровье, - бурчал  себе под нос Евлампий, широко шагая по пыльной дороге.
  Заканчивался  июнь 1890 года.
  Евлампий не раз слышал от своих знакомых рассказы о Ростове-на-Дону. Они уверяли, что этот город больше и красивее самого Екатеринодара. Много людей богатых в нём живёт, да и капитал приличный можно быстро сделать. Если, конечно, голова на плечах имеется.
  Ростов-на-Дону настолько поразил Рябоконя, что он три дня ходил, как полоумный, с восторгом и страхом рассматривая многоэтажные каменные дома, фонтаны и парки.
  - А девки-то! Девки! Какие здесь они красивые. Разных мастей: черноволосые, белокурые. Кудрявые или стриженые, как парубки. Ходят по улицам, платьями шуршат, - удивлялся  Евлампий.
   - А магазинов и лавок здесь на каждом шагу. Да, всё правда! Не сбрехали! - думал он, смотря через стеклянные витрины на приказчиков за прилавками. - Вот какая работа мне нужна! В тепле да под крышей. Вишь, какие заразы куцепузые, в костюмах все! Волосы напомажены! Знать, хорошо зарабатывают, - подумал Евлампий.
  Рябоконь  купил небольшой добротный домик, удобно расположенный в  Нахичевани. У него ещё оставались деньги, чтобы приобрести какую-нибудь лавку  да  сесть торговать  в  ней. Но как торговать и чем,  он не знал.
  - Надо посмотреть сначала! Научиться у умных людёв, а потом уже и своё  начинать, - решил  Евлампий.
   Надев недавно купленные  пиджак, брюки и туфли, он пошёл искать место приказчика. В некоторых магазинах с ним даже и разговаривать не захотели. В других  предложили работу грузчика. Только в одной бакалейной лавке, возле старого базара, хозяин, пожилой армянин, спросил:
  - В школе учился?
  - Нет.
  - Мне неграмотные не нужны!
  - Я итак читать умею. Арифметику знаю. Прибавлять, отнимать, делить, умножать. Да я всю таблицу умножения, как  семечки, щёлкаю! Меня дежурный по станичному управлению от скуки всему этому вечерами обучил, - вспылил Евлампий.
  - Скажи мне, сколько будет четыре умножить на пять, - попросил хозяин.
  - Двадцать! - мгновенно ответил Рябоконь.
  - Хорошо, будешь работать! Помощником приказчика, - вынес решение хозяин лавки.
  Последующие десять месяцев Евлампий добросовестно выполнял все обязанности мальчика на побегушках. За это время он многому научился и иногда даже стоял за прилавком. Покупателей обслуживал весело и с улыбкой,  шутками и прибаутками. Но всегда был очень вежлив и предупредителен.
  Однажды  пришёл высокий мужчина лет пятидесяти. В шляпе, в руке трость с серебряным набалдашником. Важный весь из себя. Рябоконь мухой подбежал к нему.
  - Здравствуйте, уважаемый господин! Чего изволите купить у нас? В нашей лавке мы имеем самые лучшие товары в славном городе Ростове. Вот, например... - Евлампий стал предлагать самый лучший чай, самое лучшее какао, самый сладкий сахар ...
  Посетитель слушал его с лёгкой усмешкой, не перебивая.  Когда Рябоконь закончил, мужчина произнес:
 - Ты, соловей курский, мне Леона, хозяина своего покличь. Скажи, Константин Петрович Скоробогатый пришёл.
 - Как изволите, Константин Петрович! - ответил Евлампий.
 По тому, как хозяин бакалейной лавки принял гостя, Рябоконь понял, что Скоробогатый является очень важным человеком.
  А через неделю, после закрытия, когда Евлампий бежал на трамвайную остановку, его кто-то окликнул. К большому удивлению Рябоконя, это был сам Скоробогатый.
  - Слушай, парень, понравилось мне, как ты работаешь. Я вчера своего приказчика-вора выгнал. Пошли ко мне работать, - без предисловий предложил Константин Петрович.
  Рябоконь от удивления ничего не мог ответить. Он стоял перед Скоробогатым, переминаясь с ноги на ноги.
  - Тебе сколько в месяц Леон платит? - спросил  Константин Петрович.
  - Тридцать.
  - Я буду тебе платить шестьдесят! Соглашайся!
  - Я согласен.
   Константин Петрович Скоробогатый тоже занимался бакалейными товарами. Но в отличие от Леона, у него был огромный магазин в самом центре города на улице Большой Садовой. Здесь за прилавками стояли  пять продавцов, а руководить ими должен был приказчик. Сначала Евлампий чуточку оробел, но через день освоился и стал давать нагоняев  продавцам за нерадивое отношение к покупателям или другие нарушения. Особо доставалось грузчикам. Одному из них, повысившему на него голос, Рябоконь молниеносно врезал своим кулачищем по морде. Грузчик, как мешок с мукой, рухнул на землю. После этого случая Евлампий стал пользоваться огромным уважением среди всех работников магазина.  Теперь они его, девятнадцатилетнего юношу, стали звать только по имени и отчеству: Евлампий Васильевич.
  Прошло два года. Рябоконь в принципе был доволен своей жизнью, но хотелось большего: своего магазина. Пусть маленького, но своего.
  - Только тогда и можно сколотить капитал. Горбатясь на Скоробогатого, я так до смерти  и  останусь только приказчиком,  -  иногда с горечью думал Евлампий.
  Для исполнения этой мечты ему не хватало денег. Накопленные им за это время да ещё  те, припрятанные,  составляли приличную сумму. Но их было недостаточно.
  - Евлампий, - вкрадчиво завёл как-то разговор Константин Петрович. -  А что ты о своём будущем думаешь.
  - Свой магазин хочу иметь! Очень хочу! - вздохнув, признался Рябоконь.
  - Хочешь породниться со мной? - напрямую задал вопрос Скоробогатый.
  Евлампия от этих слов холодным потом прошибло.
  - Свою младшую, Катерину, хозяин в прошлом году замуж выдал. У него в девках засиживается Дарья, моя ровесница. Высокая, статная, правда  чуть прихрамывает на левую ногу,  да  правый глаз заметно косит, - стал  он  судорожно  рассуждать про себя.
  А Скоробогатый, не церемонясь, сказал:
  - Моя Дашка от тебя без ума. Женись! В качестве приданого за ней даю дом большой в  центре Ростова. Внизу магазин себе устроишь, а на втором этаже жить будете. А, Евлампий?
  - Дарья мне тоже очень нравится! Чего же не жениться! - ответил Рябоконь.
   В сентябре и свадьбу сыграли. Шумную да весёлую. Почти всё ростовское купечество гуляло. Подарков молодым надарили! А вскоре тесть подарил молодым большой двухэтажный дом. Да ни где-нибудь, а на Большой Садовой улице, напротив городского сада. Кроме этого, Константин Петрович и капитал дал, чтобы магазин бакалейный на первом этаже устроить. Да и Евлампий, не скупясь, вложил своих три тысячи рублей. Магазин находился в бойком месте, и дела сразу пошли в гору. Молодые жили дружно, не ссорились. Вот только родить Дарья не могла несколько лет. Но, наконец, забеременела и восьмого августа 1900 года родила мальчика.
    Евлампий  радовался:
   - Сын у меня! Сын! Продолжение рода Рябоконей! - с гордостью рассказывал он всем знакомым.
  Назвал Евлампий мальчика в честь своего тестя  Константином.
 Сын рос смышленым ребёнком. В пять лет уже бегло читал. Умел прибавлять и отнимать. Знал много детских стихотворений. Одно беспокоило Евлампия и Дарью: уж очень болезненный был Константин.
   - Квёлый какой-то сын у меня, - не раз сокрушался про себя Евлампий. – Может, подрастёт  чуток  да всё и поменяется.
   Но, к сожалению, Константин не рос. С каждым годом он становился всё умнее, но  рост его оставался почти прежним.
  - Неужели карликом  будет? - с испугом спросил как-то Евлампий у доктора.
  - Не думаю. Надо подождать, посмотреть на дальнейшее развитие мальчика, - ответил тот.
 Из-за маленького росточка и не отдали Константина в первый класс. Учителя приходили заниматься с ним на дом. Когда же мальчику исполнилось десять лет, он успешно выдержал экзамены  и был принят в третий класс гимназии.
 Константин Рябоконь по росту оказался ниже всех не только в своём классе, но даже  среди всех первоклассников. В гимназии ему  сразу приклеили язвительное прозвище «Гулливер».  Когда к Константину  так обращались, он сразу начинал психовать и кидаться на своих обидчиков. Тогда несколько одноклассников отлавливали его по дороге домой и давали тумаков. Рябоконь сопротивлялся, как мог. Но что он, маленький и слабый, мог сделать с тремя-четырьмя  ровесниками, которые были выше и сильнее  его?
  Константин тогда выпросил у их кухарки Нюры самую большую скалку. Теперь уже он охотился на  тех, кто ему  докучал больше всего, но по одному. Часами мог выжидать в укромном месте. Как только появлялся его враг и был один, Рябоконь выскакивал из своей засады и без предупреждения начинал бить свою жертву скалкой,  куда попадёт. Заметил тогда Константин, что все его обидчики были трусами. Никто из них один на один не вступил с ним в схватку. Побитые Рябоконем дети жаловались своим родителям, те  шли к директору гимназии и просили оградить их сыновей от «бандита, которому место на Сахалинской каторге, а не в приличном учебном заведении».
   Директор лично приезжал к Рябоконям домой или приглашал на беседу Евлампия к себе в кабинет.
   - Правильно, Костя делаешь! Пусть все знают нашу рябоконевскую силушку да отвагу, - хвалил Евлампий своего сына после неприятных разговоров с директором и учителями.
  - Котик, нельзя своих товарищей обижать! Со всеми нужно дружно жить! - наоборот учила сына мама.
  Неизвестно почему,  но к травле Константина подключились некоторые ученики шестого класса. Однажды, дело было в середине мая, на одной из перемен они окружили Константина  и  стали  сильно толкать  его  друг к другу, распевая нехитрый мотивчик:
  - Гулливер, Гулливер! Ты всем карликам пример!
  Рябоконь от отчаяния и бессилия плевал в лица своих обидчиков. Пытался бить их ногами. Но они продолжали швырять его, как мячик...
  После занятий  он шёл по тротуару. Его всего колотило от ненависти.  Вот и дом. Константин достал ключ и дрожащими до сих пор от злости руками пытался вставить его в замочную скважину двери парадного подъезда. Вдруг совсем рядом послышались полицейские свистки и крики:
  - Стой! Лови вора!
  Рябоконь поднял голову. Прямо на него по тротуару бежал парень лет семнадцати в рубашке-косоворотке, брюках, но босиком. В руках  у него была большая картонная коробка.
  - Спаси меня! -  попросил он испуганным голосом Константина.
    Тот как раз в это время открыл дверь.
  - Забегай! Быстро! - крикнул он незнакомцу и сразу же за ним влетел в подъезд.
    С улицы послышался топот сапог и голоса городовых:
  - Утёк, гадёныш! Вот сволочь!
  -  Воды хочешь? - спросил Константин у парня, прижавшегося к стене и пытавшегося отдышаться.
  - Да! А пожрать у тебя случаем не найдётся? - сказал незнакомец.
  - Найдётся! Пошли!
   Константин повёл его  на кухню через чёрный ход. Здесь никого не было.
  - Садись за стол! - кивнул Костя головой парню и принялся открывать все шкафы.
  - Есть  икра  паюсная, буженина, колбаса, сыр...  Хочешь? - предложил Рябоконь.
  - Очень хочу. Не жрал ещё сегодня, - ответил парень и, вытащив из кармана своих мятых штанов  нож-финку, стал резать большими кусками колбасу, хлеб и жадно запихивать в рот.
  - Слушай, друг, а как тебя зовут? - спросил он, шумно чавкая и громко отрыгивая.
  - Константин.
  - А меня Иваном. Но все меня кличут Ванька Клык.
  - А почему Клык? - удивился Костя.
  - Не знаю. Наверное, по отцу. Моего батю тоже звали Иваном. Тоже был Ванька Клык, - объяснил парень.
  - А где он сейчас?
  - Кто? Отец что ли? Да убили его два года назад, - объяснил Иван  и тут же спросил:
  - А ты, я вижу, из богатеев будешь?
  - Да, нет, - замялся Константин. - Мой папа - купец второй гильдии Рябоконь Евлампий. У нас на первом этаже этого дома бакалейный магазин.
  - Вот я и сказал - из богатеньких! - повторил Иван Клык и тут же добавил:
  - Я вижу, ты настоящий кореш! От беды меня спас. Может, я тебе чем помогу?
  - Помочь? - задумался Костя. И вдруг решил рассказать своему новому знакомому о своих сегодняшних обидчиках.
  Он присел за стол напротив Ивана и начал в подробностях описывать, как над ним сегодня издевались шестиклассники. Прыщавое лицо Клыка стало краснеть, затем покрылось белыми пятнами. Он вскочил со стула и стал орать:
  - Вот суки! На одного!
 Только сейчас Рябоконь смог рассмотреть Ивана. Был он высокого роста, широкие плечи, жёлтые злые глаза, засаленные русые волосы.
  - Так ты чего хочешь, Костя? - резко перестав орать, поинтересовался Клык.
  - Чего я хочу? -  задумался Рябоконь. - Хочу им отомстить... Хочу, чтобы попросили прощения и чтобы больше ко мне приставали... Да, чтобы испугались. Очень сильно испугались!
  - Всё ясно. Застращать, значит, хочешь. Может, подрезать немножко кого-нибудь? - задумчиво произнёс Иван.
  - Нет, нет! - испугался Константин.
  -  Сделаю с моими богатяновскими корешками! Будь спокоен! Вот только... - Клык замялся. - Вот только... только бы. Ты «катеньку» можешь нам подкинуть? Дело ведь сурьёзное!
  - Какую Катеньку? -  не понял Костя.
  - Сто  целковых, чё, не  знаешь  что  ли? - удивился Иван.
  - Сто рублей?! – испуганно  переспросил  Костя.
  -  Так  у меня в копилке рублей двадцать есть. У мамы надо ещё попросить. Папа, может,  даст...  Сто рублей - это же очень большая сумма!  Думаю, что найду... – подумал он.
  - Ну что, друг? - с нетерпением спросил Клык.
  - Через два дня я тебе дам сто рублей!
  -Это точно? - недоверчиво спросил Иван.
  - Честное  слово! - заверил его Рябоконь.
  - Ну, чё, значит,  я тогда пошёл, - сказал Клык, рассовывая по глубоким карманам своих мятых штанов куски колбасы и сыра. - Не забудь,  в четверг!
   Едва за его новым знакомым закрылась  дверь, как  Костю охватил страх:
  - Клык  ведь мазурик богатяновский!  С ним я могу влипнуть в плохую историю. Но я должен отомстить этим шестиклашкам, да и отступать уже нельзя. Стыдно! Дал слово - надо его держать.
  Ростов-на-Дону являлся одним из богатейших городов необъятной Российской империи. Сюда на благодатный «хлебный» юг стекались бродяги и преступники со всей страны. Они селились в трущобах на окраине города, в основном, возле порта. Здесь, в лачугах, сколоченных из досок, с земляными полами можно было приютиться за пять копеек в день. Стакан водки стоил всего десять копеек. Эти трущобы стали называть «наливайками». В Ростове их было много. Наливайка «Окаянка», наливайка «Гаврюшка», наливайка «Прохоровка»... Но особый страх всем жителям города внушали обитатели Богатяновки, трущобного района, раскинувшегося по обеим сторонам Богатяновского спуска, ведущего к Дону. Здесь находились питейные заведения, притоны, игорные дома... Полиция к Богатяновке даже не подходила.
   - Так, надо достать сто рублей! - стал лихорадочно размышлять Константин. - Сначала моя копилка.
   Мальчик бросился в свою комнату. Схватив глиняную хрюшку с розовым носом-пятачком, он с силой грохнул её о пол. Затем, встав на колени, стал сортировать монеты по  столбикам,  как делает его отец:  пятачки  на  пятачки, гривеннички  на  гривеннички...
  - Двадцать  один  рубль  девяносто  копеек, - подсчитал Костя. - Мало, очень мало.
  Мальчик вышел в коридор. По дому неслась негромкая музыка.
 - Ага, мама  опять свои сонеты бренчит на рояле. Пойду к ней.
  Приблизившись к двери, он с силой рванул её и упал на паркет в зале.
 - Ай...а..а..., что я наделал, -  принялся рыдать Костя, размазывая самые настоящие слёзы по своему лицу.
  Дарья Константиновна от неожиданности вздрогнула. Поднявшись со стула, она, сильно прихрамывая, подбежала к мальчику. Став на колени, прижала голову сына к своей груди:
  - Котинька, счастье моё! Котинька, радость моя, что случилось? Что случилось? Скажи мне!
  - Ма-маааа, меня бо..га..тя..новские ма.зууу.риии.киии обокрали! Я дедушке деньги копил ко дню ангела. Раз...бил копиии..куу, шёл по улице, мазурики… - задыхаясь от всхлипов, «признался» он.
  - Котинька, успокойся! Вставай! - уговаривала его Дарья Константиновна.
   Костя  встал. Мама вытерла ему щёки своим носовым платком.
  - Сколько у тебя  украли, сынуля?
  - Тридцать  пять  рублей! - не моргнув глазом, ответил Костя.
  - Сейчас я тебе дам деньги, - произнесла мама и достала свою шкатулку. - Ой, у меня здесь только двадцать пять рублей. Ну, я думаю, что на подарок дедушке вполне хватит, - уверенно произнесла мама и протянула сыну две красных десятирублёвки.
  - Спасибо, мамулечка! -  чмокнул ей в щёку Костя.  - Я побежал.
  - Котинька, только больше никогда не произноси  этих гадких слов «мазурики»! И где ты их только мог слышать? Ты же очень воспитанный мальчик, - попросила его напоследок Дарья Константиновна.
  - Так, теперь к отцу, - решил Костя.
  Евлампий Рябоконь сидел в своём кабинете и, щёлкая косточками счётов, что-то записывал в толстую книгу.
  - А, это ты,  сын! Как твои дела? - подняв глаза, сказал он.
  - Хорошо, папенька! Сегодня возвращался из школы. Зашёл по пути в книжный магазин, а там эциклопедию иллюстрированную на витрину выставляют. С цветным картинками, ты представляешь, папенька! - начал вкрадчиво рассказывать Костя. Он знал, что его  отец  с  глубоким  уважением относится  к  книгам, особенно  толстым.
  - Ты же хотел, папенька, чтобы у меня были все энциклопедии! Я как открыл кожаную обложку,  а там, папенька,  красота  какая....  вот, например... - продолжал Костя.
  - Сынок, так надо обязательно её, эциклопедию эту, купить! - перебивая мальчика, нетерпеливо  посоветовал отец.
  - Так я же то же самое хотел тебя, папенька,  попросить! - убедительно произнес  Костя.
  - Сейчас я приказчика Ермолая пошлю, пусть он и купит! - пообещал отец.
  - Ой, папенька, не надо Ермолая, он тебе нравится, исполнительный он, а по мне он такой  тугодум! Дай мне денег, я сам и куплю!
  - Хорошо! Сколько  она  стоит?
  - Пятьдесят  три  рубля  десять  копеек, -  сходу соврал Костя.
  - Сколь...ко? - поперхнувшись от услышанной суммы,  спросил отец.
  - Пятьдесят два рубля десять копеек, - повторил мальчик.
  Старший Рябоконь, очевидно, что-то заподозрил, но отказывать единственному сыну было нехорошо, тем более в книгах.
  - На, Константин, двадцать рублей. Иди сам. Выбирай, смотри. Понравится - оставь аванс, пусть  тебе  эциклопедию  эту  и  отложат.  Кстати, сколько там томов?
  - Не знаю, я не спросил? - увильнул от ответа мальчик.
  - Ну, я думаю, что много. А ты же сам сказал, что все книги толстые, в кожаных обложках, поэтому и тяжёлые. Как ты один дотащишь их? Тебе, так или иначе, нужен Ермолай! – убедительно  растолковал ему отец.
  - Хорошо, папенька! - согласился мальчик, с трудом скрывая своё огорчение.
   Костя вышел из кабинета.
  - Итак, у меня имеется шестьдесят шесть рублей девяносто копеек. Где же добыть недостающие,  - размышлял он.
  Идея пришла через несколько минут. Рябоконь-младший вытащил из чулана ворох ненужных тряпок и стопку старых газет. Отнёс всё это вниз и сложил за углом бакалейного магазина. К его счастью, прохожих не было. Костя быстро поджёг всю эту рухлядь, и когда пошёл  густой  чёрный  дым, мальчик влетел в магазин.
  - Ермолай, горим! Горим, Ермолай! Тушить  надо! - завопил он.
  Приказчик со всеми продавцами ринулись на улицу. Костя подошёл к кассе, которую бросили  открытой,  и  выгреб все бумажные  деньги. Спокойно, не спеша,  пересчитал  их.
  - Сорок девять рублей. Хватит! - удовлетворённо подумал он и вышел из магазина.
   В четверг, сразу же после последнего урока, Рябоконь, не задерживаясь ни на секунду, вылетел из класса. Он выбежал за ворота школы и, спрятавшись за углом, принялся ждать. Вот начали выходить ученики шестого класса. Константин смело вышел из своего укрытия и громко закричал своим обидчикам:
   - Эй, индюки!  Почему  сегодня  такие  важные? Иль давно вас не щипали?
  - Ты смотри, Гулливер разошёлся! - удивлённо произнесли в один голос сразу несколько  шестиклассников.
   - Ребята, лови его! - закричал кто-то. - Сейчас мы ему покажем,  кто индюк!
   Группа (человек двенадцать) бросилась к Рябоконю. Константин бросился бежать. От страха у него подкашивались ноги. В боку больно закололо. Преследователи были уже очень близко. Кто-то громко свистел. Кто-то запустил свой ранец в Рябоконя, пытаясь сбить его с ног.
  - Ага, вот и переулок, который заканчивается тупиком. О нём мы и разговаривали два дня назад с Клыком! Лишь бы богатяновские не обманули! Пришли бы! Если нет, то не сдобровать  мне  сейчас, - с  тоской подумал Константин.
  Всё, убегать больше было некуда. Впереди красная кирпичная стена какого-то склада. По  бокам - глухие высокие заборы. Рябоконь прижался спиной  к стене.
  - Ага, попался, Гулливер! - радостно завопили его преследователи. - Готовься стать индюком! Ха-ха-ха....
  Вдруг за спинами шестиклассников из-за толстого ствола старой шелковицы вышли восемь парней лет по шестнадцать-восемнадцать. Все в вышитых рубашках-косоворотках, в широких полосатых штанах, заправленных в короткие голенища скрипучих начищенных сапог. Возглавлял их Ванька Клык.
  - Эй, любезныя! Чавой-то тута случилось? Или как? - нарочито ломая язык, громко спросил он.
  Шестиклассники,  как по команде,  остановились и обернулись.
 - Бо-га-тя-нов-ские! -  с ужасом по слогам произнес кто-то.
  Шестиклассники, сбившись в кучку, молча наблюдали, как богатяновские  их брали в кольцо.
  Клык вынул из кармана полуфунтовую гирьку на толстой цепи. Раскрутил её и - бац по деревянному забору.
- Хрясь! - громко хрустнула толстая доска. Ещё раз - бац!
- Хрясь! - разлетелась в щепки другая доска.
Два парня, стоящие по бокам Клыка, достали острые финки и стали, не спеша, вытирать лезвия  ножей  о  свои штаны.
  - Ну, што, мыши серые, вы чего, паскудники дешёвые, моего лучшего друга забижаете? - угрожающе произнёс Иван.
  - Вы, оши-оши-ши-ши-баетесь. Мы ва-аа-ши-их дру-уу-зе-зей не-е тро-гаа-еем,-  заикаясь от страха, ответил самый высокий шестиклассник по фамилии Каштанов. Он-то и был зачинщиком травли Константина.
  - Костик, друг мой лучший! Енто существо в сером пинжаке, грит, что тебя не обижал.
  Рябоконь смело подошёл к Клыку и поздоровался с ним за руку. Затем важно подал руку его друзьям.
  - Обижают, они, гниды, меня, Ванюша. Ох, как обижают! Житья мне прямо не дают,- подыгрывая Клыку, ломаным языком ответил он.
  - Так,  значит,  брешут! Вот  сволочуги! - разыгрывая удивление,  изумился Клык.
  - Так ты, кореш, скажи нам,  хде фраера энти? - вежливо попросил Костю парень с длинными  волосами и шрамом на правой щеке.
  Рябоконь подошёл и, ткнув  в  них  указательным  пальцем, вынес  приговор:
  - Все!
  - Ах, вы, паскудники! Ах, вы, брехуны мышастые! На колени все! - вдруг страшно заорал Клык.
  - Не убивайте нас, дяденьки! - громко заплакал самый толстый шестиклассник. - Пожалуйста!
  Стоящий рядом с ним круглолицый Клеменко вдруг упал и на землю и стал биться в истерике.
  - Кузя, - приказал Клык парню со шрамом, - выпусти из него кишочки! Мучается он грешный! Облегчи ты участь его!
 Каштанов от животного страха, парализовавшего его, стал неожиданно мочиться в свои форменные серые гимназические брюки. Из  правой  штанины  ему прямо на ботинок потекла  тонкая  струя  мочи.
  - На колени, паскудники! - вдруг так громко заорал Клык, что стая голубей с шумом взлетела  с  веток  шелковицы.
  Шестиклассники  стали  на  колени.
  - Костик, иди сюда! Становись, пожалуйста, перед этими мышами, - вежливо попросил Клык  и  спросил:
  - Тебя  как по батюшке? Я  что-то не упомню?
  - Евлампиевич! - с нескрываемой гордостью произнёс Рябоконь.
  - Просите, сволочуги, прощения у Константина Евлампиевича! - приказал Иван гимназистам,  продолжающим стоять на коленях перед Костей.
 - Константин Евлампиевич, - недружно стали повторять за Клыком шестиклассники. - Простите нас, говнюков и паскудников, за то, что мы к Вам относились без должного почтения. Мы всё поняли и раскаялись!
  - Ну что, Костик, прощаешь энтих  фраерков? - поинтересовался Иван.
  - Прощаю! - самодовольно объявил Рябоконь.
  - Так, повторяю, что если мой лучший кореш  хоть раз скажет, что вы его не уважаете, то я вам всем черепки, как арбузы, расколю! Всё пошли вон отсюдова! - предупредил грозным голосом Клык.
  Шестиклассники,  похватав свои ранцы, кинулись  наутёк.
  - Спасибо, Иван! - восторженно произнёс Костя и протянул ему сто рублей.
  Клык, тщательно пересчитав деньги, довольно заулыбался:
  - И тебе спасибо! Нужен буду, приходи на Богатяновку!
  - Да, Костик, держи на память! - вручил он ему острую финку.
  На следующий день по гимназии поползли самые противоречивые  слухи о  вчерашнем происшествии с учащимися шестого класса. Пострадавшие молчали. Им было очень стыдно. Между собой они договорились ничего не рассказывать даже своим родителям. Но всё равно кто-то   из пострадавших проговорился. В гимназии толком ничего не знали, поэтому придумывались самые невероятные истории. Всем было ясно только одно: Костя Рябоконь со своими  богатяновскими  дружками  может  запросто убить любого из них.
  Константин вошёл в класс. Все, как по команде, стихли. Рябоконь вытащил финку и с силой вогнал её в крышку своей парты:
-  Кто ещё раз назовёт меня Гулливером,  сразу,  как мышь серую, подрежу! Поняли?! – предупредил  он  своих  одноклассников.
  В ответ была тишина.
  С этого дня Костя Рябоконь стал настоящим бандитом в глазах всех учеников гимназии. Теперь никто и никогда не называл его ни Гулливером, ни лилипутом. Даже старшеклассники, от греха подальше, старались его избегать. А вокруг Константина образовалась  группка  подхалимов, которые во всём ему старались угодить.
 Третий и четвёртый классы Рябоконь без всякого труда закончил на отлично. В пятом - он потерял всякий интерес к учёбе. Константин стал запоем читать приключенческие книги. За считанные дни он «проглотил»  «Графа Монте-Кристо» и «Остров сокровищ». Теперь он украдкой читал даже на уроках.
 Евлампия после частых общений с другими купцами и долгих  раздумий посетила идея: ему страстно захотелось, чтобы единственный его сын стал дворянином и сделал блестящую карьеру государственного чиновника.
- Это мы-то, Рябокони, можем стать советниками самого Государя Императора! - с благовением представлял он. - Но военным он не будет! Какой из него офицер с таким росточком? - размышлял  днём и  ночью Евлампий. - А вот поступить в университет - это сын мой сможет. Все говорят, что Константин очень способный! Учится ведь лучше всех в классе. Какую же карьеру для него выбрать? Рановато говорить об этом. Надо, чтобы он обучился нескольким иностранным языкам. Даша того же мнения. Да все мои знакомые говорят, что пока  мал ребёнок - должен выучить языки!
  Евлампий Васильевич нанял одного  известного в городе  преподавателя французского  языка Жанну Карловну, которая занималась с детьми всех его друзей.
  Косте жутко хотелось начать читать книгу Конан-Дойля о Шерлоке Холмсе, которую он недавно купил. Вместо этого, высокая и болезненно-худая Жанна Карловна целых два часа заставляла произносить его единственный звук. Костя сворачивал свой язык в трубочку, как она ему показывала, и жутко орал:
   - Рьё...Рьёооо...
  - Это что, теперь эта каланча пожарная будет пытать меня каждый день? Ну, нет! Пусть она издевается над другими!  - принял он решение.
   Вечером Константин вытащил из мышеловки дохлую большую мышь и снял с неё перочинным ножом шкурку. Затем, перепачкавшись с ног до головы, приклеил  её  в  тетрадь.
   - Константин, ты  выполнил то, что я тебе приказала сделать? - грозно спросила Костю  Жанна  Карловна.
  - Будьте  любезны, напомните, что я должен был сделать? - вежливо спросил мальчик.
  - Как  что? Тетрадь  подготовить!
  - Да, конечно, Жанна Карловна, - произнёс он и протянул ей тетрадь.
  - Хорошо, смотри! На первой странице ты должен, вот здесь... - учительница открыла тетрадь...
  Её лицо стало  белым, а потом серым... Она подскочила со стула и стала орать на Константина по-французски. Затем, швырнув тетрадь ему прямо в лицо,  быстро вышла из комнаты.
   Отец с матерью провели с сыном душещипательную беседу, длившуюся три часа. Костя, с лицом, полным раскаяния, молча выслушал. Вернувшись к себе, взял с полки книгу Конан-Дойля  и  забыл о существовании  всего на свете.
    Целую неделю его никто не мучил. Но, наконец, в следующий вторник появился новый  преподаватель  французского языка. Это был живенький толстячок  Павел  Павлович.
  - Юноша, нельзя терять ни одной минуты! Знание французского языка определит в будущем  твоё положение в обществе... - начал он занятие.
  - Как  можно слушать эту чепуху! - с тоской  подумал Костя, вспоминая об очередном  томе  сочинений  Жюля Верна,  лежащем  у него под подушкой.
    Вечером Константин в глубине двора, возле кадки с цветами, поймал маленького ужонка. На следующий день мальчик  лично  встретил  Павла Павловича у входа в парадное. Пока преподаватель снимал свой чёрный плащ, разглагольствуя о капризах погоды, Костя сунул  в  его портфельчик  ужа.
   - Итак, юноша, сегодня у нас очень серьёзный урок, - объявил Павел Павлович и  открыл  портфель.
  - Я приготовил, - начал говорить он и вдруг осёкся. Из его портфеля выползал уж.
   Павел Павлович рухнул на пол без чувств
   Дарье Константиновне пришлось вызывать карету «Скорой помощи», которая и увезла несостоявшегося педагога.
   - Я тебя пороть буду! Плетью! Как ... как... - от возмущения отец не мог подобрать слов.  - Я тебя запорю! Пошёл вон!
   Никогда  ещё  так  Евлампий Васильевич  не кричал на своего сына.
   - Хозяин, это его сглазили! Завистники какие или просто люди мерзкие порчу наслали! Был хороший мальчик и вдруг на тебе... - убедительно заверил  приказчик Ермолай Рябоконя-старшего, узнав о происшедшем. - У меня бабка одна есть. Она  порчу разную снимает.  Хочите,  Евлампий Васильевич, адресочек  Вам  дам?
   - Давай, Ермолай, - равнодушно согласился  Рябоконь-старший.
  Бабка жила в полуподвальном помещении возле Старого базара. Была она старая и неопрятная.  В комнате у неё стояла невыносимая  вонь чеснока и нечистот.
  - Хлопца  давай показывай! - приказала  она  Евлампию
 Кинув один пристальный взгляд на Костю, от которого мальчика стала бить дрожь, знахарка  заявила:
  - Не виновен хлопчик! На тебе страшный грех лежит! Присвоил чужое, думал, счастливым оно тебя сделает...  Вернуть надо было, а тебе жадность глаза застлала.
  У Евлампия от ужаса  стали подкашиваться ноги.
  - Да, уважаемая, грех на мне! Но я не хочу, чтобы сынок мой его нёс за меня! - прошептал он.
  - Молись! Каждый день молись! В церкву ходи! Бедным людям больше денег раздавай! Не скупись! Может,  и  снимешь  с  себя  грех-то  свой!
  - Вот,  стерва! - прошептал Евлампий, покидая зловонный полуподвал.
  Теперь он стал каждый день ходить в церковь, выстаивая долгие службы. Щедро раздавал мелочь нищим, сидящим на паперти. Пожертвовал двести рублей на новый иконостас в храм божий. Невзирая на это, Константин в гимназии был оставлен на второй год. Дома же довёл до истерики очередного преподавателя французского языка, молоденькую и симпатичную  мадмуазель Нину, шумно сморкаясь в её присутствии прямо на пол.
   Был август. Уже несколько дней из Калмыкии дул горячий ветер, сжигая в Ростове листья деревьев и траву. Как-то Константин возвращался с Дона, куда ходил  купаться  с двумя сыновьями Ермолая. Полдень был настолько жаркий, что он мечтал быстрее прийти домой и выпить холодного компота. На Таганрогском проспекте они проходили мимо лоточника, торгующего старыми книгами. Рябоконь, не утерпев, задержался на несколько минут, чтобы посмотреть товар. Среди знакомых ему и давно прочитанных книг он неожиданно увидел одну, без обложки и основательно потрёпанную. Взяв её в руки, мальчик принялся листать.
  - Ох, ничего себе! - воскликнул  Константин от удивления. В книге было множество иллюстраций совокупляющихся мужчин и женщин. Забыв обо всём, он принялся листать её страницу за страницей.  Одно плохо:  книга была на французском языке.
  - Слюшай, малчик, этот книга для взрослых! - пробурчал недовольно продавец- армянин.
  - Сколько стоит? - спросил  Рябоконь.
  - Очень дорогой книга, потому что очень интересный книга! - скороговоркой забубнил армянин,  судорожно  думая, сколько же можно содрать с этого пацана.
  - Сколько? - повторил Константин.
  - Для тебя, толко для тебя - одын рубль! - наконец ответил продавец, внимательно наблюдая за лицом мальчика.
  - Пожалуйста! - протянул Рябоконь армянину коричневую банкноту
   Дома Константин со словарём пытался прочитать книгу. Но  после   долгих усилий понял  только, что речь в ней идёт о гареме турецкого султана.
  - Нет, надо учить французский язык! Серьёзно учить! Тогда я смогу прочитать не только о гареме, но всё, что захочу! - вдруг дошло до Кости.
 Через неделю симпатичная и молодая мадмуазель Нина не могла нарадоваться на своего ученика. Константина как подменили. Он делал все домашние задания. Активно работал на  занятиях  и всё время торопил учителя:
  - Мадмуазель, ну почему всё так медленно? Я  могу учить в три раза больше, чем Вы мне задаёте!
   В гимназии Рябоконь вскоре стал одним из лучших учеников. Особые  его успехи отмечали преподаватели немецкого языка и латыни. К Евлампию Васильевичу вернулось хорошее настроение. Он ещё больше стал жертвовать на богоугодные дела.
  К ноябрю Константину  удалось прочитать книгу. Она его потрясла.
 - Надо попробовать всё, что в ней говорится! Почему нет?! - решил он.
  В один из дней, сразу после занятий, Рябоконь направился на Богатяновку. Он вошёл в хаос деревянных лачуг, из крыш и стен которых торчали чадящие трубы печки-буржуйки. Под ногами хлюпала грязь  от таявшего  снега. Узкие улочки заканчивались тупиками или упирались в покосившиеся нужники без дверей. Редкие оборванцы с подозрением внимательно осматривали его с ног головы, такого всего чистенького да ещё и в гимназической форме. Наконец-то, Костя набрёл на какой-то сарай, на дверях которого масляной краской  вкривь и  вкось было написано «Трактир ивушка». Он вошёл. Земляные полы. Длинные столы из неструганных досок. Скудный свет нескольких коптящих керосиновых фонарей падал на людей, сидящих на лавках, вкопанных прямо в землю.
  - Скажите, а где мне Ивана Клыка найти? - обратился Костя к половому с грязным полотенцем в руках.
  - А ты хто такой? - поинтересовался тот.
  - Знакомый его. Константин  меня зовут.
  - Садись, подожди, - коротко бросил половой.
   Рябоконь присел на краешек ближайшей к нему лавки, стараясь  ни на кого не смотреть.
  Прошло минут двадцать. Открылась дверь, и на пороге появился Клык.
   - О, Костик! Сколько лет и сколько зим! Что тебе нужно, мой лучший друг? – изобразив  на  лице  радость, воскликнул Иван.
  - Ты знаешь, Ваня, как бы тебе это объяснить? Как бы  это...  как его... - замялся вдруг Рябоконь.
  - Да ты говори, как есть! Прямо! - несколько раздражённо порекомендовал ему Клык.
  - Ну, в общем, мне это, как его... Женщина нужна! Для любовных утех, короче, - выдавил  из  себя, наконец,  Константин.
  - Для любовных утех, говоришь... Ха...ха..ха..ха... -  громко заржал Иван. Он смеялся долго, держась за живот и стуча кулаком по столу. Затем, отдышавшись, объявил: Пойдём со мной!
  Попетляв минут десять среди лачуг, они подошли к весьма приличному домику с резными ставнями.
  - Я тебя сейчас сведу с Каблуком. Он – зухер, - сказал Клык.
  - А кто такой зухер?
  - Мужик, у которого девки есть, - пояснил Иван и добавил, - для любовных утех! -  и снова забился в истеричном смехе.   
   Каблук оказался маленьким костлявым мужичонкой неопределённого возраста в  чёрном  пиджаке,  накинутом  на красную атласную рубашку.
  - Рассказывай, чё ты хошь! - спросил он у Костю, предварительно  внимательно выслушав Клыка.
  - Девушку хочу, - коротко ответил Рябоконь.
  - Эй, красавицы, к вам господин пришёл! - громко закричал Каблук.
 По деревянной лестнице спустились пять женщин и выстроились перед гостями. Константин внимательно посмотрел на них. Они ему показались безнадёжно старыми. У всех  испитые опухшие лица, грубо нарумяненные щёки с бровями, подведёнными углём. Самое главное - пять женщин были выше, чем он.
  - Не, - разочаровано протянул Костя, - я таких не хочу.
  - Пошли наверх, - приказал «девушкам» Каблук. Как только они ушли, он, приторно улыбаясь, спросил:
  - Так  каких Вы, уважаемый, хочите?
  - Чтобы была ростом ниже меня. Талия тонкая. Грудь большая. Губки пухлые и не старая чтобы была, - объяснил Рябоконь.
  - Ах, значит, уважаемый господин, хочут иметь ещё не распустившийся  бутон! - догадливо воскликнул Клык.
 - Ну что ж...  Будет тебе и бутон! - подумав несколько минут, сказал он.
 - Слышь, Каблук, пойду я. Некогда мне. Ты уж не обидь друга моего! -  дважды подмигнув  левым глазом, попросил Клык и вышел из дома.
  - Лора, - негромко  позвал сутенер.
  Откинулась боковая штора и  перед ними показалась девочка лет четырнадцати. Хрупкая, маленького роста, с кудрявыми, чёрными, как смоль, волосами, с  заметно выдающейся грудью.
  У  Рябоконя  заколотилось  сердце,  когда  он  увидел Лору .
  - Да! - с восторгом произнес он.
  - А у уважаемого сударя найдётся четвертной билет, чтобы заплатить за эту конхветку? - ехидно осведомился Каблук.
  - Да, - коротко ответил Костя и, достав деньги из брюк, вручил их сутенёру.
  - Пошли, красавчик! - сладким голосом прошептала Лора.
  Она повела Константина в дальний закуток. Ловким движением задёрнула штору.
  - Всё уже готово! - горячо прошептала девушка, кивая головой на расстеленную пружинную кровать.
  - Раздевай  меня! - приказала она ему и призывно засмеялась.
   Вечером Костя дома был сам не свой. Он находился под сильным впечатлением от того, что было между ним и Лорой. Теперь Константин просил у отца каждую неделю пятьдесят рублей, а иногда и больше, чтобы снова  посетить дом с резными ставнями на Богатяновке.
  - Мне на книги, папа! - коротко объяснял он.
  Евлампий Васильевич, счастливый от того, что начинают сбываться его мечты, не уточняя,  на  какие именно  книги, молча давал деньги.
  - Как не дать? Ведь самый лучший ученик в гимназии! Похвальные грамоты имеет! - с гордостью думал он.
    В  один из мартовских дней 1917 года Евлампий Васильевич Рябоконь, как всегда, в шесть часов  сел плотно позавтракать. Кушал он по утрам один.  Ведь жена  поднималась только в  девять  часов, а сын, в половине восьмого выпив чашку чая,  уносился  в гимназию.
  Кухарка поставила ему на стол варёные яйца, колбасу, сальцо, голландский сыр, малосольные  огурцы, сметану. Помолившись, Евлампий, не спеша, приступил к еде.
  Вдруг кто-то постучал в дверь.
 - Кого нелёгкая носит в это время? - подумал он и сказал: Заходи!
   В столовую буквально ворвался Ермолай.
 - Евлампий Васильевич! Государь наш Император отреклись от престола! - с ужасом в глазах прошептал он.
  - Что-о-о-о? - заревел Рябоконь. – Ты  чё, бисова  душа, городишь?!
  - Вот Вам крест, Евлампий Васильевич, в газетах во всех пропечатали! - перекрестился Ермолай.
   В России к власти пришло Временное правительство.
  - Как это, отменяются все сословия? Что, не будет теперь ни купечества, ни дворянства? Отменяется обращение «господин»...  Что же это теперь будет? - думал Евлампий Васильевич Рябоконь. От этих мыслей у него голова шла кругом. Привычный  для него мир, в котором он себя чувствовал надёжно и уютно, разрушался на глазах. Ростов наполнился дезертирами, покинувшими фронта Великой войны. На улицах, почти в открытую, действовали банды грабителей, которые боялись лишь казачьих патрулей. Стало исчезать продовольствие. Магазин Рябоконя стоял почти полупустой.
  Евлампий каждый день ходил в церковь и страстно молился за возврат старой и привычной власти.
  Константину через полгода исполнялось уже семнадцать лет. Но он никак не изменился. То же детское безусое лицо, румяные щёчки и рост один метр пятьдесят четыре сантиметра. Никто не давал ему больше четырнадцати лет. Рябоконю-младшему было всё равно, что происходит в стране. Он жил своей жизнью. Последние два года он стал активно писать. Некоторые его рассказы и статьи  на тему истории Юга России печатались в газете «Приазовский край». Константин  уже возомнил себя настоящим писателем. Вернувшись из гимназии,  он  садился  за  печатную  машинку  и  допоздна работал.
  Восьмого ноября пришла очередная новость из Петрограда: «Свергнуто Временное правительство».  В тот же день при Ростовско-Нахичеванском совете был создан Военно-революционный комитет.  Через неделю вооружённая группа бывших железнодорожных рабочих прибыла в магазин Рябоконя для реквизиции всех товаров. Евлампий безучастно смотрел, как из подвалов забираются последние мешки с крупой и мукой. После реквизиции он закрыл магазин на большие амбарные замки, а витрины приказал заколотить досками. После чего у него началась глубокая депрессия. Евлампий мог часами лежать в постели, читая «Жития святых». Дарья Константиновна уговаривала мужа бросить всё и уехать за границу, как это сделали многие их знакомые. Константин же все события воспринимал,  как зритель фильм в кинотеатре. У него была своя жизнь. Чтение книг. Работа над очередной статьёй и походы в богатяновские притоны.
   Восстал атаман Каледин. Его войска после тяжёлых боёв 2 декабря 1917 года освободили Ростов. На железнодорожной станции были расстреляны, взятые в плен, бойцы революционного ополчения.  Героев-освободителей встречал весь город. По Большой Садовой двигались колонны казаков и офицерские формирования. Впереди - сам атаман Каледин на гнедом жеребце.
  - Слава  освободителям! - кричали студенты, курсистки,  гимназисты, купцы.
   Евлампий Васильевич, не переставая, молился. Его глаза были мокрыми от слёз.
   23 февраля 1918 года в Ростов снова вошли  советские революционные части. В тот же  день было объявлено о создании Донской Советской Республики.
   Снова приходили в дом Рябоконей. Хотели реквизировать продукты питания, одежду, лекарства. Забрали всё, что нашли. Вскоре была объявлена мобилизация в недавно образованную Красную Армию. Вооружённый патруль прибыл в дом Рябоконей.
  - Среди проживающих в этом доме есть мужчины от семнадцати до сорока лет? – строго  спросил какой-то интеллигент в пенсне.
  - Нет! - равнодушно ответил Константин.
  - Советская власть верит вам на слово, - последовал ответ.
 Восьмого мая 1918 года  Ростов был занят казаками  атамана Краснова и немецкими частями.
  Немногие купцы, остававшиеся в городе, рекомендовали  Евлампию Рябоконю вновь открыть свой магазин.
  - Эта власть навсегда! - убедили они его.
  Сам Евлампий уже давно  упал духом и магазином по существу заправлял Ермолай.
  В двадцатых числах июля все газеты вышли с чёрными траурными рамками:
  «В Екатеринбурге большевиками  в ночь с 15 на 16 июля был расстрелян Самодержец Российский и вся его семья». Прочитав это сообщение, Евлампий Рябоконь схватился за сердце.
  - Как у меня здесь печёт, аж горит, Дашенька, - пожаловался он и потерял сознание.
  Евлампию повезло. Врачи его спасли. Но после этого у него была  парализована правая часть тела. Рябоконь-старший едва передвигался по комнате и пытался произносить отдельные слова. Но вместо них  изо рта у него вылетели какие-то нечленораздельные звуки.
   Константин  закончил  гимназию.
  - Куда идти учиться? - иногда  задавал он себе вопрос и тут же отвечал на него:
  - Какая может быть учёба в такое неспокойное время, когда всё в стране разрушено?
   Дарья Константиновна  уговаривала  мужа и сына покинуть Россию.
  - Был бы жив мой папа, он бы так и сделал! - неоднократно подчеркивала она. -  Придут большевики и отберут всё наше имущество, а нас всех поставят к стенке. Если они  расстреляли  царскую  семью, то что можно говорить тогда о нас?!
   Константин  молчал. Он работал над романом «Скифы», который поглощал всё его свободное время. Однажды за ужином,  мать не сдержалась и, срываясь на крик, принялась упрекать сына:
  - Константин, ты  же знаешь, что отец тяжело болен и не может работать. Его приказчик Ермолай ворует! Скоро мы будем голодать! А ты относишься ко всему происходящему в нашей семье и в стране безучастно! Твоё поведение, сын, крайне безответственно! Тебе же уже девятнадцатый год, а ты не хочешь помочь семье! Константин, хватит  бездельничать!
   Костя  молча встал из-за стола и ушёл к себе в комнату.
 - Мама права: не время сейчас заниматься литературным творчеством. Но и стоять за прилавком я не желаю и не буду! В России происходят огромные изменения. Я могу сделать большую карьеру, ведь ситуация похожа на Великую французскую революцию, когда булочники и сапожники становились маршалами.  Командующий 11 советской армией Иван  Сорокин был простым фельдшером! Какая карьера! Жалко, что Красная армия отступает, я мог бы тоже  стать в ней большим человеком! Почему нет?!  Ведь я знаю иностранные языки, у меня  полное среднее  образование...  - размышлял юноша, лёжа на кровати.
   Идти добровольцем в  Армию генерала Деникина ему не хотелось. Ведь  он там  никогда не сможет сделать никакой карьеры. Только  воевать солдатом во имя идеи.
   - Но только какой идеи? Ведь  каждому ростовскому дворнику известно о пьянстве, разбое и грабежах офицеров Добровольческой Армии. Генерал Май-Маевский прославился не своими военными победами, а шумными попойками  с проститутками. А офицеры Осведомительного Агентства? Они ведь не занимаются своими прямыми обязанностями, связанными с разведкой и контрразведкой! Их цель - набить свои карманы во время незаконных обысков и реквизиции ценностей, - мучительно думал Константин всю ночь, пытаясь заснуть.
 С начала лета 1919 года началось широкомасштабное наступление Добровольческой Армии.
  16 июня конница генерала Шкуро захватила Екатеринославль. 17 июня, сломив упорную оборону красных,  войсковая группа генерала Улагая ворвалась в Царицын. 10 августа  захвачена Одесса. 17 августа части генерала Бредова форсировали Днепр и вошли в Киев. 30 августа пал Орёл. 7 сентября 1-й армейский корпус генерала Кутепова взял Курск.
  Все ростовские газеты, от традиционно-умеренной «Приазовский край» до яро-монархической «Заря России» и «Благовеста» Пуришкевича, предвещали скорое падение Москвы  и  вместе  ней  режима большевиков.
  Как-то в середине сентября Константин Рябоконь, возвращаясь из театра-кино «Палас», где он в четвёртый раз посмотрел кинокартину «Умирала цветущая роза, осыпались её лепестки», остановился на углу Таганрогского проспекта и Большой Садовой улицы. Здесь, в витрине магазина, висела огромная карта боевых действий.  Он с интересом стал рассматривать последние изменения на фронте, который был обозначен густой линией трёхцветных  бело-сине-красных  флажков.
 - Эх, растянул силы командующий генерал Деникин! А ведь выпускник Академии Генерального Штаба! Это же чистой воды - авантюра! - услышал вдруг Константин резкий комментарий за своей спиной. Он обернулся. Перед ним стоял пехотный штабс-капитан в старом прожженном кителе  и стоптанных сапогах. Будто бы не замечая Рябоконя, он с горечью в голосе осуждающе бросил:
  - Это, так называемое, широкомасштабное наступление совсем скоро завершится, к сожалению, полным крахом!
  Вечером в дом к Рябоконям пришёл чиновник по мобилизации в сопровождении офицерского патруля.
  - Мобилизации в Добровольческую Армию подлежат лица мужского пола в возрасте от шестнадцати до сорока пяти лет. Проживают таковые в этом доме? - выпалил заученные фразы чиновник в военной форме, но без погон.
  - Таковых в нашем доме не проживают! - ехидно-вежливо ответил Константин. - Мне всего пятнадцать лет, а моему отцу сорок семь. Но он к тому же ещё и инвалид.
  - Ясно, - неопределенно произнёс чиновник и поинтересовался:
  - А Вам, юноша,  когда исполняется шестнадцать лет?
  - Через полгода, - не моргнув глазом, соврал Костя.
  - Я, честно сказать, подумал, что Вам  не больше четырнадцати лет, - признался чиновник.
  - Идиот! - обозвал его про себя Костя, закрывая за незваными гостями дверь.
  Дарья Константиновна, не дождавшись помощи от сына, решила возложить на свои плечи все хлопоты по бакалейному магазину. Теперь она весь день находилась внизу с Ермолаем и продавцом, недавно принятым на работу. С Константином мать старалась вообще не разговаривать. Евлампий Васильевич иногда с помощью Ермолая и  кухарки Кати спускался в магазин. Там он, заикаясь и брызжа  слюной, пытался всех учить, как надо правильно торговать.
   В последнюю неделю октября с фронта стали приходить шокирующие новости. Красный конный корпус Семёна Будённого неожиданно для всех ворвался в Воронеж и захватил его. Затем атаковал белогвардейские части в районе Касторной и погнал их без остановки на юг. В тылу Добровольческой армии активизировались партизаны Нестора Махно. В Ростов хлынул нескончаемый поток беженцев. Город захлестнула волна дезертиров и уголовных элементов. В Ростове было введено обязательное военное обучение для всех чиновников  правительственных  учреждений. Их обучали владеть винтовкой и штыком.
  В начале ноября Дарья Константиновна с самого утра находилась в магазине. Костя недавно поднялся и завтракал. На улице, рядом с домом, послышались беспорядочные выстрелы и чьи-то крики. Потом громко хлопнула дверь парадного:
  - Дарью Константиновну у-би-ли-и-и ! - раздался душераздирающий вопль кухарки Кати.
  Костя, мгновенно швырнув чашку с кофе в сторону, выскочил из-за стола и побежал в коридор. Здесь он столкнулся с отцом, который, сильно хромая, быстро ковылял к лестнице, опираясь на свой костыль.
  - Папа, не ходи! Подожди, я сам! - крикнул ему Костя.
  Но было уже поздно. Евлампий Васильевич стал спускаться по лестнице. Он сделал один шаг, второй... Ноги у него неожиданно заплелись, и он покатился по каменным ступенькам.
  Костя быстро спустился по лестнице. У самого входа лежало бездыханное тело его отца. Из разбитой головы  натекла лужица крови. Константин выскочил на улицу. На тротуаре, напротив  их  парадного  и  входа в магазин,  стояла толпа людей.
  - Уби-ли-и-и  Дарью! - причитала  Катя, ударяясь лбом о стену.
  Костя кинулся в магазин. Здесь на полу лежала его мама. Рядом - продавец. Ермолай с бледным лицом зажимал рану на левой руке, из которой сочилась кровь.
  - Врача! Срочно маме врача! - закричал Костя.
  -Ей нужен священник, - тихо произнёс молоденький прапорщик из офицерского патруля.
  - Ермолай, как это случилось? - заорал Константин.
  - Банда приехала на двух подводах. Зашли человек пять вооружённых и приказали всем поднять руки. Сказали, что только заберут продукты и уедут. Дарья Константиновна толкнула того, кто был рядом с нею, и хотела выбежать... началась пальба.  Прибыл патруль... Вот и всё,  - объяснил Ермолай, корчась от боли.
  - В несколько минут я стал сиротой, -  вдруг дошло до Константина. – Но, может, оно так и должно было быть?
  Юноша выскочил из магазина, вбежав в дом, сорвал с шеи мёртвого отца ключ от сейфа, который тот носил на шнурке вместе с нательным крестом. Затем побежал в кабинет Евлампия Васильевича. Здесь, дрожащими от возбуждения руками, открыл дверь мощного сейфа.
  - Так, что здесь? Ага, пачки «николаевок», пачки деникинских «колоколов», один столбик золотых пятирублёвых монет. Сколько же их? Двадцать. Хорошо! Столбик золотых десятирублёвок. Тоже двадцать штук. Акции, облигации, расписки... И всё?! Неужели больше ничего нет?!
  Костя стал судорожно шарить по сейфу. Больше ничего не было.
 - Так куда же папенька миллионы дел? Ку-да? - заорал он от возмущения.
 - Нет, надо успокоиться... Надо успокоиться! - приказал сам себе Константин. - Это знак судьбы, что надо срочно менять жизнь. Надо строить свою судьбу!
  Всех бумажных денег, найденных в отцовском сейфе, Косте Рябоконю хватило на достойные похороны родителей. После чего он стал разрабатывать план дальнейшей своей жизни. Он мало ел и почти не спал. Бродил по пустому дому, шептал что-то себе под нос и иногда делал какие-то записи в блокноте.
  Потом он поехал на Богатяновку. Клык встретил Константина очень любезно:
 - А, Костик! Здравствуй! Что-то давно ты у нас не показывался, - произнёс он, пожимая гостю руку.
  Клык изменился. Потолстел. Стал лысеть.
  - Иван, мне документы нужны, на чужое имя, разумеется, - без предисловий произнёс Рябоконь.
  - Костик, такого добра у меня цельный ящик, - похвастался Клык, доставая из сундука металлический ящичек.
  - На, смотри. Только на что они тебе сдались? - на всякий случай поинтересовался Иван.
  - Как на что? Скоро Советская власть в город придёт. Что ты тогда будешь делать?
  - Это у вас то царская власть, то деникинская, то советская... А у нас, на Богатяновке, всегда наша, воровская власть была, есть и будет! - высокопарно заявил Клык.
  - Иван, не подходят мне твои документы. Мне полный комплект нужен! - сказал Костя.
  -Как ты, кореш, сказал? Какой такой комплект? - не понял его Клык.
 - Мне нужны метрика для меня, затем метрики, якобы, моих родителей. Все наши фотографии...   В общем, семейный архив полностью.
  - А...а..а, - протянул Иван,- теперь я понял. Сделаем! Чего же не сделать!
 - Только у меня три условия: первое - семья должна быть только пролетарская. Второе - кроме документов, надо всё расспросить об этой семье у соседей: их привычки, наличие дальних родственников и друзей... Всё, что удастся узнать. И третье условие. Самое главное! - Рябоконь сделал длинную паузу. - После того, как у тебя будут все документы на руках, эта пролетарская  семья  должна  исчезнуть  навсегда.
  Константин замолчал и вдруг посмотрел на Клыка таким страшным взглядом своих водянисто-голубых  глаз, что бывалому вору сделалось не по себе.
 - Трудно, но сделаем! - не в силах смотреть больше в глаза Рябоконю, пообещал тот.
  Наступила  пауза.
 - Сколько мне будут стоить все эти документы? - осторожно осведомился Константин.
 - Дорого! Очень дорого! - ответил Клык.
 - Я спросил тебя, Иван, сколько?
 - Тридцать золотых червонцев! - выдохнул Клык.
 - Хорошо! Я тебе плачу тридцать золотых червонцев, но документы меня должны устраивать полностью. Если что-то не понравится, то надо будет повторить, - заявил Рябоконь и вновь  зыркнул на собеседника своими страшными глазами.
   - Хорошо, - ответил Клык, думая, - вот это душегуб! К человеческой жизни не имеет никакого уважения.
  Прошло почти две недели.  В субботу утром Рябоконя разбудила кухарка:
  - Константин Евлампиевич, к Вам какой-то беспризорник рвётся. Пущать его али как?
 - Пусти, пусть войдёт.
  Это был посыльный от Ивана. Мальчишка сказал всего два слова:
  - Иван ждёт.
 Получив деньги на чай, он ушёл. Рябоконь быстро оделся и, не завтракая, вышел из дому. На Большой Садовой улице проводился парад ростовской самообороны. По мостовой шло «войско» из числа чиновников государственных учреждений. Они представляли  собой печальное  зрелище: в потрёпанных пальто, стоптанных ботинках и порванных перчатках.
   - Вот для тебя, смотри! - торжественно произнёс Иван, протягивая Константину мешок.
   Рябоконь с нетерпением высыпал всё его содержимое на земляной пол лачуги. Затем, присев на корточки, не спеша  принялся перебирать кучу бумаг.
  - Ага, вот метрика. «Некрасов Юрий Васильевич». Год рождения - 1904. Место рождения - город Ростов-на-Дону. Вот аттестат о начальном образовании. Отлично! А это что? Это табель успеваемости ученика шестого класса Некрасова Юрия. Великолепно, - комментировал  про себя документы Рябоконь.
  - А вот фотографии. Юрик совсем маленький, лет пять ему, наверное, в матросском костюмчике.  А вот папа с мамой...  А здесь и метрика отца.
  - Меня всё устраивает, - сказал Константин, но тут же добавил: Пока устраивает. Рассказывай, Иван.
  - Отец его, пацана этого, был повешен на вокзале в прошлом году за нападение на казачий патруль. Да, отец его работал в железнодорожных мастерских. Мать не работала. Близких родственников  нет. Дальние живут вроде бы как в Сибири. Соседи сказали, что были все  они  сторонниками  Советской  власти...  Вот всё...  Кажется,  - рассказал Клык.
  - А где сейчас мальчишка и мать его? - поинтересовался Рябоконь.
  - Как где? - удивился Иван. - Сгорели они в доме своём два дня назад. Пожар у них случился...
  - Мне эти документы подходят! - сделал заключение Константин и достал из-за пазухи золотые монеты.
   Придя домой, Рябоконь на пять дней отпустил кухарку.  После её ухода он закрыл на запоры все входные двери, опустил в комнатах  шторы и приступил к сжиганию всех документов семьи Рябоконей. Он бросал в горящую на кухне печку фотографии матери и отца, деда и свои собственные.
   - Всё, не существует больше на свете человека с идиотскими фамилией и отчеством Константин ЕВЛАМПИЕВИЧ РЯБОКОНЬ! Тьфу, язык поломать можно, ЕВЛАМПИЕВИЧ! - рассуждал  он сам с  собой, наблюдая, как  пламя жадно поедает его гимназические  тетради.
  - Всю жизнь я страдал из-за моего маленького роста и детского лица. Но эти мои недостатки не раз мне буквально спасали жизнь. И сейчас я стану Юриком Некрасовым, пятнадцатилетним мальчишкой из семьи железнодорожников. И никто не должен даже усомниться, что мне на самом деле на четыре года больше. Я стану мальчишкой, а потом начну быстро, очень быстро взрослеть. Почему нет!
  Константин практически не ел и не спал. За эти дни он уничтожил всё, что оставалось от семьи Рябоконей. Когда он спустился в свой магазин для того, чтобы взять что-нибудь поесть,  там  он  обнаружил  только  пустые  полки.
  - Дак, Ермолай с сыновьями своими два дня на телеге вывозили всё из магазина. Дак, и кухарка ваша Катерина им помогала, Константин Евлампиевич, - с удовольствием объяснил словоохотливый  дворник.
  - Сволочи! Крысы! - с ненавистью подумал о своих бывших работниках Рябоконь.
   Он взял предпоследнюю остававшуюся у него золотую монету и пошёл добывать себе еду. В ресторане  «Яр» на углу Большой Садовой и Николаевского переулка стоял шум. Из окон раздавалось громкое цыганское пение. Затем крики. Звон битого стекла. Снова цыганское пение. Константин в недоумении остановился.
  - Это его высокопревосходительство генерал Май-Маевский гуляют! - пояснил ему проходящий мимо старичок с седой бородой до пояса.
  - Сволочь! Крыса! - громко вслух выругался Константин.
  Двадцатого декабря  утром Рябоконь проснулся от невообразимого шума. Выйдя на улицу, он увидел, что Ростов погрузился в хаос.  На Таганрогском проспекте творилось нечто невиданное: во всю его ширину шли санитарные двуколки, тачанки, фаэтоны, телеги. На подводах сидели женщины с детьми. Калмыки за своими чёрными кибитками гнали стада коров и табуны коней. Все, обгоняя друг друга, спешили к мостам через Дон.
  - Это уже самая настоящая агония! Крысы бегут с тонущего корабля, - зло обрадовался Константин.
  Метельной и морозной ночью восьмого января 1920 года в Ростов-на-Дону вошли 4-я и 6-я кавалерийские  дивизии  Первой Конной  армии  Будённого.
   На следующий день Константин Рябоконь, взяв уже подготовленный заранее вещмешок, надел сапоги, старый облезлый тулупчик, овчинную шапку-ушанку, тёплые варежки из козьей шерсти. Обильно полил все комнаты керосином  и, выходя на улицу,  бросил в дом зажжённый факел.

                ГЛАВА  4.
   Железнодорожная станция Ростова-на-Дону была забита поездами. Из санитарных вагонов выносили носилки. Раненых бережно укладывали в кареты скорой помощи, грузовики и фаэтоны. Мёртвых аккуратно грузили на подводы.  Сапёрные команды, громко матерясь и проклиная всё на свете, затаскивали на ремонтные летучкиобледеневшие шпалы и тяжеленные длинные рельсы. Свежесть морозного воздуха перебивала вонь угля от паровозных топок, человеческих нечистот и карболки. Дымили полевые кухни.  Возле  многочисленных теплушек стояли  группы красноармейцев.
 - Хлопчик, ты чё, кушать хочешь? Дак сядай с нами! - предложил Константину солдат  в заячьем треухе с нашитой на нём красной лентой.
  - Не, я не кушать. Я на фронт хочу. Возьмите меня! А?
  - На фронт малолеток не берут. Не положено, - ответил Рябоконю  солдат в треухе.
   Костя кинулся к другому эшелону. Здесь еду получали казаки в папахах с красными звёздами.
  - Не, хлопчик. Катись отседова до своей хаты! - прогнали его.
   Константин устал бегать, перепрыгивая через рельсы, спотыкаясь и падая на льду. Лямки тяжёлого вещевого мешка ему больно врезались в плечи. Совсем уже отчаявшись, он, вдруг, увидел на запасных путях длинный эшелон из теплушек. Возле  каждой из них стоял часовой в шинели с тремя нашивками-хлястиками малинового цвета на груди и шлеме-богатырке с эмалевой звездой с перекрещенными плугом и молотом. У всех - винтовки с пристёгнутыми штыками.
  - Дяденька, мне с вашим командиром очень нужно поговорить, - обратился Константин  к одному из красноармейцев.
  - В штабе он. Вон, вишь вагон пассажирский  в середине эшелона, - объяснил тот Константину.
   У пассажирского вагона стояли несколько человек и чём-то негромко спорили.
  - Дяденьки! Дяденьки! - завопил Костя.
   Все мгновенно замолчали и с любопытством уставились на него.
  - Дяденьки, возьмите меня, пожалуйста, на фронт.
  - Иди домой к родителям, паренёк! - строго произнёс высокий худощавый мужчина, лет тридцати, в длинной кавалерийской шинели с тремя нашивками-хлястиками малинового цвета. В глаза бросались  красная суконная звезда  на её левом рукаве и под ней четыре  квадрата такого же цвета.
   Рябоконь понял, что он и есть самый главный.
  - Да нет у меня дома, дяденька командир! - отчаянно стал объяснять Костя, обращаясь к нему. -  Сгорел-то дом! И родителей нету! Мамка от сыпняка два месяца назад померла, а отца беляки повесили. Куда мне идти, дяденька командир?
  - Да... ситуация... - вздохнул невысокий мужчина лет сорока, одетый в добротный полушубок и овчинную шапку с красной звездой.
  - Как повесили? - спросил высокий военный в длинной шинели.
  - Мой папка подпольщиком был, большевиком. Его беляки раненым в плен взяли и повесили... Повесили прямо на  железнодорожном вокзале  на столбе. Некрасов Василий Федотович. Может, вы его знаете?   
  - Нет, не знаем, - очень грустно сказал мужчина в полушубке, и на глазах у него навернулись слёзы.
  - А кем у тебя отец работал до войны? - спросил высокий.
  - Рабочим в железнодорожным мастерских. Они недалеко отсюда находятся, - объяснил Костя и,  наконец, заплакал.
  - Иваныч, разреши я у себя с мальцом поговорю, - обратился мужчина в полушубке к высокому мужчине в  шинели с четырьмя красными квадратами на левом рукаве.
  - Да, да, конечно! - ответил тот.
  - Пойдём со мной, - сказал военный в полушубке.
Костя последовал за ним в штабной вагон. Они зашли в купе, заваленное книгами, газетами, плакатами и папками с какими-то документами.
  - Заходи, садись вот на лавку. Больше места нет. Прибрать всё хочу, да некогда,  - пригласил он Константина.
  - Меня зовут Силаков Егор Кузьмич. Я комиссар полка. Большевик и бывший железнодорожник, как твой отец. Только я в Москве работал. Сейчас я тебя чем-нибудь горяченьким угощу. Подожди.
   Комиссар полка вернулся минут через десять с чайником кипятка и с глубоким блюдцем, наполненным до самого верха вареньем. За это время Константин достал из вещмешка все свои документы и положил их рядом с собой на деревянную лавку.
  - Вот, я тебе даже сладенького принёс. Варенье. Вишнёвое! Давай теперь кипяточка-то попьём! - произнес Силаков, наполняя две алюминиевые кружки.
  - Спасибо, товарищ комиссар! - поблагодарил Константин.
  - Ну, а тебя как зовут, парень? - спросил Силаков, сделав маленький глоточек.
  - Меня зовут Некрасов Юрий Васильевич. Родился  второго июля 1904 года в Ростове. Вот, смотрите, моя метрика! Через полгода мне уже целых шестнадцать лет будет! А меня не хотят брать на фронт! Понимаете, товарищ комиссар, я за батяньку хочу белякам отомстить! Ой, как хочу! Да, вот, смотрите, товарищ комиссар, на фотокарточке мой папа в форме железнодорожника, мама и я. Мне тогда четыре годы было. А вот мой табель успеваемости. Смотрите, всё «отлично». А вот ещё  одна фотокарточка. Я в первом классе гимназии. Вот смотрите...
   В дверь кто-то постучал.
  - Да, входите! - сказал Силаков.
    Это был высокий военный в длинной шинели с четырьмя красными квадратами на левом рукаве.
  - Товарищ командир полка, -  встав с лавки, официально обратился к вошедшему Силаков. - Я, как комиссар, прошу и в то же время рекомендую принять Некрасова Юрия, сына  большевика, зверски убитого белогвардейцами, в наш полк воспитанником. Мы, революционеры, строящие новое общество, не имеем права оставить на улице этого парня. Тем более, у него, кроме нас с вами и советской власти, нет больше никого.
  - Согласен! Определите его в третий батальон. Распорядитесь, чтобы поставили воспитанника нашего стрелкового полка Некрасова Юрия на довольствие! – распорядился командир полка.
  - Спасибо! – радостно  подскочил с лавки Некрасов.
   Юрий с ужасом осмотрел закопчённую теплушку, которую занимал взвод Ивана Саленко. Высокие трёхъярусные нары из неструганных досок  были чуть присыпаны соломой. Вокруг раскалённой до малинового цвета чугунной печки-буржуйки сгрудился весь взвод.
  - Ну что, Некрасов Юрий, полковой воспитанник, кидай свой «сидор» на нары и сядай к нам! - сказал Саленко.
  - Тебя как, хлопчик, зовут? Не услышал я, - спросил высокий худющий  красноармеец с рябым лицом и огромными оттопыренными ушами.
  - С такими ухами, как у тебя, Рябовол, и не услыхать... - раздался чей-то издевательский голос.
  - Цыц, сопля! - взвился рябой.
  - Меня зовут Юрий, - представился Некрасов.
  - Кажи  мне, Юрок, чё тебе дома не сидится? - поинтересовался Рябовол.
  - Нет у меня дома, дяденька красноармеец, - печально ответил Некрасов и, добавляя новые подробности, принялся рассказывать о «матери, умершей от сыпного тифа и отце-герое, повешенном на вокзале беляками». Когда он замолчал, в теплушке царила полная тишина. Было очевидно, что его рассказ потряс всех  слушавших.
  - Во...во..во, оно то же самое и с нами будет! Поубивают всех нас на этой войне, лихоманка бы её взяла, наши жёны поумирают. Детишки же наши с протянутой рукой по свету мыкаться будут, - с болью выдохнул, едва не плача, невысокий белобрысый красноармеец лет двадцати двух.
  - Евсюков, цыц, щучий сын! - резко оборвал его Саленко. - Вечно ты скулишь, как пёс поганый! Тоску на всех наводишь.
  - Наступила тишина. Все думали о чём-то своём. Только в буржуйке громко потрескивали поленья.
   Рябовол достал из кармана шинели тощий кисет:
  - Вот дела! Табачку совсем не осталось. Курить, ох как хочется! Аж ухи пухнут.
  - Не приведи господи, если они у тебя опухнут! Тогда дверь в теплушке придётся распиливать, чтобы тебя наружу вытащить! - ехидно заметил кто-то.
    Вагон затрясло от дружного смеха.
  - Дяденьки, у меня табак есть, - предложил Юра и полез в свой вещмешок.
  - Что, сурьёзно? - не поверил Рябовол.
   Некрасов вручил Саленко три пачки табака в фабричной упаковке.
  - Мать честная! - удивился комвзвода. - Настоящий-то табачок, не самосад. А пахнет то как! Чуете, братцы?
   Действительно, по теплушке поплыл вкусно-пряный аромат дорогого табака.
  - Хлопчик, а где такого табачку-то добыл? - поинтересовался красноармеец лет тридцати в новой форме.
  - С Асмоловской фабрики. Когда из Ростова бежать все начали, то фабрику кто-то поджёг. Кто-то ворота вышиб, ну и люди побежали туда. Я рядом тогда находился, ну и тоже схватил кое-что, - объяснил, несколько смущаясь, Юрий.
  - Ну ты и хваткий, паренёк! - похвалил его совсем молодой красноармеец лет девятнадцати.
  - Некрасов, а у тебя может и какава или чаёк сыщется? - в шутку сказал Саленко.
  - Да, чай у меня тоже есть. Хороший. Да и сахар найдётся, - скромно сообщил Юрий.
  - Вот это хлопчик! Во, молодец! Нам теперь хочь кажный день таких воспитанников пущай посылают! - раздались восторженные голоса.
   Некрасов достал из вещмешка плитку чёрного чаю и четверть головки сахара и отдал всё это комвзвода. Саленко тут же распорядился поставить на печку котелки с водой. После чего принялся делить сахар.
Каждому бойцу досталось по кусочку, а Юре он вручил целых два.
   Эшелон три дня простоял в Ростове. За это время Некрасову выдали форму. Когда он её надел, то весь взвод чуть не умер со смеху. Рукава гимнастёрки у Юры свисали до самых колен, а шинели - почти до пола.
  - Не беда! Снимай мундировку-то свою! - распорядился Черновол,  едва отдышавшись от смеха.
   Забрав с собой всю красноармейскую форму, он вместе с двумя коренастыми мужиками, братьями Залесовыми, принялись отрезать, а потом шить вручную. Через несколько часов Юра уже  надел прекрасно подогнанную под него красноармейскую форму. Вскоре к ним в теплушку пришёл комиссар полка:
  - Воспитанник Некрасов, завтра будешь принимать присягу! - объявил он.
  - Есть! - чётко, как его уже научили, ответил Юра.
   Эшелон медленно двигался. Час ехали, двадцать  стояли.
  - Куда это нас везут? - недоумевали красноармейцы взвода Саленко, поминутно выглядывая в щель двери.
  - Взводный, не томи душу, скажи ... - просили они.
   Но Саленко молчал. Он и сам не знал пункта их назначения.
  - Военная тайна! - загадочно отвечал он, напуская на себя очень важный вид.
   Вскоре стало ясно, что эшелон движется на восток.
  - Странно, а почему не на юг? Почему не на Кубань? - спрашивали друг друга  вполголоса бойцы.
  Эшелон уже четвёртый день стоял на каком-то полузаброшенном разъезде в открытой степи. Было так холодно, что стены теплушки и нары покрылись толстым слоем инея.  А рядом с печкой было невыносимо жарко. Некрасов вынул из вещмешка книги.
  - Юра, а что это у тебя? -  поинтересовался Саленко.
  - Это мои самые любимые книги. Русско-французский словарь. Книга об Александре Македонском и  «Приключения Шерлока Холмса» Конан-Дойля.
  - А чё это такое, Конана... Конан... Дойля? - едва выговорив, спросил комвзвода.
  - Это рассказы  о  частном сыщике Шерлоке Холмсе. Мне очень нравится, как он расследует различные преступления, - объяснил Юрий.
  - Слушай, друг, почитай нам! А то мы тута як цуцики мёрзнем! А? - попросил Рябовол.
  - Хорошо, но только я  лучше вам  перескажу. Ведь я наизусть знаю эти произведения, - согласился Некрасов.
   Он удобно устроился на поленьях возле самой печки и, сняв шинель, принялся рассказывать прозведение  Артура Конан-Дойля «Пёстрая лента», добавляя в него от себя некоторые детали. В теплушке стояла тишина, изредка прерываемая возгласами:
   «Вот гадина!», «Вот сволочуга!», «Ты дывысь, чё задумал?»...
     Когда Некрасов закончил, весь взвод начал бурное обсуждение. На следующий день к ним в теплушку пришёл комиссар полка, командир батальона и командир роты. Они присели рядом с красноармейцами Саленко и тоже начали слушать, как Юра пересказывает повесть Конан-Дойля «Собака Баскервилей».
  - Хорошо рассказываешь, сынок! -  похвалил его Егор Кузьмич. - Но это всё про буржуев и их жизнь. А тебе надо рассказывать о подвигах бойцов непобедимой Красной Армии, о пламенных революционерах, которые боролись с царизмом и гнили по каторгам да по тюрьмам. Ты меня понял, Юра?
  - Так точно! - бодро и, не задумываясь, ответил ему  Некрасов.
   На следующий день Юру вызвали в штаб полка.
  - Некрасов, ты случайно печатать на машинке не умеешь? - поинтересовался начштаба Клинов.
  - Умею, - ответил Юрий.
  - Тогда вот садись, братец, и напечатай мне вот эти три приказа, - Клинов подал ему несколько листов, написанных великолепным каллиграфическим почерком.
   Через двадцать минут всё было готово.
  - Товарищ  начштаба, я всё сделал! - доложил Юрий.
  - Как,  уже? - искренне удивился Клинов.
  - Да, а что там было печатать... - ответил, делая смущённый вид, Некрасов.
  - А наш писарь, который руки сегодня утром кипятком обварил, эти приказы до вечера бы печатал! - возмутился начштаба и тут же приказал:
  - Полковой воспитанник Некрасов, вы назначаетесь на должность писаря нашего стрелкового полка. Приказ будет готов через пять минут. Жить будешь в штабном вагоне в одном с купе с делопроизводителем Яблоковым. Выполняй!
   Через полчаса Юрий разместился в тесном, но очень чистом купе. Здесь вместе с ним жил писарь Мылов, которого все звали не иначе как «Мыло»  и  Семён Маркович Яблоков. Это был человек лет пятидесяти с седыми обвислыми усами, короткой стрижкой, крупным носом, на котором каким-то странным образом удерживались маленькое старое пенсне. Несмотря на большую разницу в возрасте,  Яблоков и Некрасов очень быстро сошлись. Выяснилось, что Семён Маркович почти всю свою жизнь проработал делопроизводителем в Министерстве внутренних дел Российской империи. У него был такой каллиграфический почерк, что написанные им документы были похожи на произведения искусства. Но печатать на машинке Яблоков не научился. «Зачем все эти новшества в нашем канцелярском деле?» - не раз повторял он. Семён Маркович иногда писал документы, но в основном занимался их сортировкой и подшиванием. Когда Некрасов увидел папки, оформленные делопроизводителем, то пришёл в восторг. Аккуратно, красиво, понятно...
  - Семён Маркович, а как Вас мобилизовали в Красную Армию? Вам же пятьдесят лет? -  однажды осторожно  поинтересовался Юрий.
  - А меня, Юрик, не мобилизовывали. Я - доброволец! -  просто объяснил Яблоков.
  - Как это? - Сильно удивился Некрасов.
  - Дело в том, что, как ты знаешь, я всю свою жизнь прослужил делопроизводителем в канцелярии МВД. После октября 1917 года я остался на улице. Ни пенсии, ни талонов на паёк. Жена умерла. Старшая дочь уехала со своей семьёй во Францию, а я отказался. Что я буду делать в чужой стране без знания языка, без профессии?  Младшая дочь в 1916 году вышла замуж за прапорщика, который сейчас является комбригом Красной Армии на Восточном фронте. Так вот, зять мне и порекомендовал поступить на службу в одно из советских учреждений. В Москве меня нигде не хотели брать. Удалось только пойти добровольцем в действующую армию. Ты  знаешь, Юрик, я доволен. У меня почти всегда есть крыша над головой, тёплая кровать, горячая еда и одежда. Я имею ввиду красноармейскую форму. После победы я буду иметь право на паёк, как участник войны,  - подробно объяснил Яблоков.
   Работали Яблоков и Некрасов в другом купе, которое являлось канцелярией штаба.  Печатая различные документы и приказы, Юра узнал, что их полк является резервным в 10-й армии, которая должна будет поддерживать 1-ю Конную армию Будённого в наступлении на линии Царицын - Тихорецкая.
   - Поэтому наш эшелон и движется на Царицын! - догадался Юрий.
   Они, как всегда, пропускали все составы, но всё равно, хоть и медленно, но двигались к Волге.
   В конце января их эшелон стоял в каком-то тупике на железнодорожной станции Царицына. Только что пообедав, Некрасов с Семёном Марковичем сидели в своём спальном купе. Делопроизводитель рассказывал о своей службе в канцелярии МВД, как вдруг за окном послышался странный  шум,  от которого затряслась земля.  Яблоков немедленно прильнул к стеклу.
  - Вот это сюрприз! - вполголоса воскликнул он, открывая окно. - Юрик, смотри.
   Некрасов  выглянул  наружу. Рядом с ними остановился странный поезд. Два огромных локомотива тянули его сзади, а третий находился в хвосте состава. Впереди находились вагоны, защищённые бронёй. К ним была прицеплена  открытая платформа с артиллерийскими орудиями. За ней следовали роскошные пассажирские  вагоны первого класса. С поезда прыгали матросы в чёрных новеньких бушлатах, на рукавах которых красовались нашивки. Юрий напряг зрение и прочитал «ПОЕЗД   ПРЕДРЕВВОЕНСОВЕТА». В руках  матросов - винтовки с примкнутыми штыками. На головах, несмотря на мороз, бескозырки с лентами  «БАЛТИЙСКИЙ  ФЛОТ».
   - Это что такое, Семён Маркович? - удивился Некрасов.
  - Личный поезд народного комиссара по военным и морским делам, Председателя Реввоенсовета товарища Льва Давидовича Троцкого, - почему-то шёпотом ответил делопроизводитель.
   Матросы оцепили поезд. Из  вагона первого класса вышел человек выше среднего роста  с  бородкой клинышком, в шинели, фуражке и пенсне. За ним резво повыскакивали симпатичные молодые женщины. Все в полушубках,  в шлемах-богатырках и коротких хромовых сапожках.
Весело хохоча, женщины лепили снежки и кидали друг в друга.
  - А это сам товарищ Троцкий со своими стенографистками, - пояснил Яблоков.  И тут же добавил:
  - Ты смотри, какой состав! Мне рассказывали, что здесь есть вагон-библиотека, вагон-канцелярия, вагон-медпункт, вагон с телеграфом и радио, походная типография, мотоциклетный гараж и вагон-ресторан с хорошей кухней.
   К Троцкому подбежал какой-то военный, очевидно, высокого ранга  и, взяв под  козырёк, принялся докладывать. Яблоков тут же резко закрыл окно и задвинул шторы.
  - Это так, на всякий случай, - пояснил он.
   Сев на лавку, Семён Маркович вытер платком, почему-то вспотевший ,лоб и вслух высказал своё мнение:
  - Раз сюда приехал сам Троцкий, значит, дела очень серьёзные. Наступление  будет жестоким и безжалостным. С заградительными отрядами ЧОНа  и  децимацией.
  - А какой смысл в данном случае имеет слово «децимация»? - недоумённо поинтересовался Юрий.
  - Это когда расстреливают каждого десятого красноармейца из  числа тех, кто без приказа оставил свои позиции, – объяснил Яблоков.
   1-я Конная армия и части 10 армии начали безостановочное наступление вдоль железной дороги Царицын - Тихорецкая. 15 февраля 1920 года 10-я армия, по льду форсировав Маныч, прорвала фронт противника и  на следующий день заняла станцию Торговую. Потери среди наступающих частей были огромными.
  -  Срочное построение всему личному составу полка! Выдвигаемся на станцию Торговую пешим ходом. Для охраны эшелона оставить минимальное количество людей, - отдал приказ комполка  вечером 18 февраля.
   - Яблоков, Некрасов, Мылов, - поступаете в распоряжение начальника охраны эшелона. Вы все лично несете ответственность за сохранность штабных документов! - распорядился Клинов.
   Юрий,  воспользовавшись наступившими сумерками, улучил удобный момент и выпрыгнул из вагона. Спрятавшись за полевой кухней, которую со страшным скрипом  тащила старая немощная лошадь, он последовал за уходящим полком. Стояла тихая морозная ночь. Ясное небо было усыпано мерцающими звездами. Звонко хрустел снег под ногами сотен людей. При свете яркой луны перешли на другой берег Маныча.
  - Привал! Можно покурить! - последовала команда.
   Воспользовавшись отдыхом, Некрасов побежал искать взвод Саленко.
  - Юрко, бисова душа, чё ты тута делаешь? - удивился комвзвода, увидев юношу.
  - Пришёл вам помогать белых бить! Хочу за батяню отомстить! - сообщил Некрасов.
  - Во дитё непонятливое! - возмутился Саленко. - Ну, раз ты утёк из штаба, давай с нами.
   Под утро полк вышел на окраину Товарной. Поступила команда комполка Звонарёва:
   - Всем  окопаться!
   Во взводе Саленко было два лома, несколько больших лопат. По очереди принялись долбить мёрзлую землю. Красноармейцы работали молча, с каким-то остервенением. Никто не матерился и не отпускал солёных шуток. Дело продвигалось очень медленно. Некрасов взял лом и принялся стучать им по земле. Мгновенно его руки покрылись кровавыми мозолями. Такой работы ему никогда не приходилось выполнять. Юрий бил и бил тяжёлым ломом, но от земли отскакивали лишь маленькие кусочки.
  - И зачем я убежал из штабного вагона? Сидел бы сейчас с Яблоковым  да в тепле чай пил, -  со злостью на самого себя думал Некрасов.
  - Белые! - вдруг раздались крики. - Белые!
  - К обороне! Лягай !  Огонь! - заорал у него под самым ухом Саленко.
   Юрий поднял голову. Из степи, прямо на них, молча неслась конная лава. Они были уже рядом. Некрасов упал на землю и закрыл голову руками. Раздался залп, второй... Затем земля начала трястись от тысяч конских копыт. Кто-то  тяжёлый упал на юношу.
  - Встань! - заорал Некрасов, - встань! Ты меня задушишь!
   С трудом ему удалось столкнуть с себя тяжёлого человека. Это был мёртвый Саленко. Белогвардейская  конница промчалась через их позиции, оставив после себя трупы красноармейцев, и ворвалась на станцию Торговую. Оттуда доносился шум жестокого боя.
  - Тикай, хлопчик! Тикай! - вдруг прохрипел кто-то рядом с Юрой. Это был умирающий Рябовол. Захлебываясь собственной кровью, он продолжал хрипеть:
  - Тикай, тикай...
   Некрасов подскочил с земли и кинулся бежать подальше от станции. Он падал. Поднимался и снова бежал. Уже не было сил. Бок сводило от сильной боли. В висках стучало...   Вот и  Маныч показался...
  - Слава Богу, удрал! - подумал Юрий и в это же мгновение услышал окрик:
  - Стой! Стрелять буду!
   Некрасов осмотрелся. Прямо перед ним на берегу реки стояла цепь красноармейцев с винтовками с примкнутыми штыками.
  - Я же свой... я свой... - задыхаясь от одышки, закричал Юрий.
  - Руки вверх! Ко мне! Шагом! - приказал ему мужчина  с наганом в руке.
  - Заградительный отряд частей особого назначения ВЧК, - понял Некрасов, вспомнив рассказы Яблокова.
   Большую группу красноармейцев, бежавших с поля боя, собрали на берегу Мыныча. Всех их построили в шеренгу. Перед ними  стоял мужчина среднего роста в новенькой шинели с нашивками командира батальона.
  - Командиры взводов, рот, батальонов, выйти из строя! - приказал он громким, хорошо поставленным голосом.
   Шеренгу покинули пять человек.
  - На основании Директивы товарища Троцкого приказываю расстрелять весь командный состав и каждого десятого красноармейца, без приказа оставивших свои позиции. Смерть трусам и предателям революции! - прокричал он.
  - Децимация! - вспомнил опять Юрий свой разговор на станции Царицын  с Яблоковым.
  - Один, два, три, четыре… - считал человек с нашивками командира батальона. - Десять. Выходи!
   Из строя вышел крупный мужчина без шинели, в одной гимнастёрке с головой, забинтованной  окровавленными тряпками.
  - Один, два, три, четыре, пять... десять, - указательный  палец человека с нашивками командира батальона остановился  прямо  на ... Некрасове.
У Юры, от охватившего его животного ужаса, мгновенно свело живот. Он хотел что-то сказать, но не смог. Его челюсти свела сильная судорога.
  - Выходи, чего застыл! - заорал человек с нашивками комбата.
   Некрасов стоял, не в силах даже пошевелиться.
  - А ну-ка, хлопчик, пусти! - вдруг сказал совсем молодой красноармеец в одном сапоге, стоявший справа от него, и вышел из строя, закрыв собой Юру.
  - Один, два, три, четыре... - послышалось снова.
   Всего было расстреляно четырнадцать человек. Они были  казнены на глазах тех, кому повезло остаться в живых. Внимательно наблюдая за этим жутким процессом, Некрасов пришёл к выводу:
  - Я всегда считал себя жёстким человеком, но только сейчас  понял, что я слюнтяй. Чтобы выжить в этой жизни, надо быть жестоким! А чтобы добиться чего-то, я должен быть очень жестоким! Даже по отношению к самому себе! Никогда, ни при каких обстоятельствах я не должен распускать сопли.
В конце февраля,  при  взятия станицы Тихорецкой, погиб комполка  Звонарёв.  Полк принял начальник штаба Клинов. Начальником штаба стал присланный из дивизии  двадцатипятилетний  Александр Егоров, бывший подпоручик царской армии. А Некрасова назначили его помощником. Теперь у Юрки на левом рукаве его новенькой гимнастёрки красовались три красных треугольника. Полк, основательно потрёпанный в боях, оставили в Тихорецкой для доукомплектования личным составом.
   У Некрасова было много работы. Под его началом Яблоков, Малов и ещё один писарь корпели над бумагами день и ночь. А у самого Юрки появилась почему-то страсть хорошо одеваться. Раньше, в другой жизни, когда он был купеческим сыном Константином Рябоконем, ему было абсолютно всё равно, какую одежду покупали ему родители. А сейчас он, Некрасов Юрий, в новых хромовых сапогах, гимнастёрке с треугольниками на рукаве, в скрипящей кожаной портупее производил фурор среди  сестёр милосердия местных госпиталей.
  - Ангел! Чистый ангел! - вздыхали многие уже зрелые женщины. -   Курносенький, челочка кучерявая, глаза голубые, талия тонкая... Просто лапочка! Был бы он чуточку постарше! А сейчас куда? Ребёнок ведь ещё!
    А Некрасов лишь усмехался, наблюдая за тем, какими взглядами провожают его медсёстры.
   Юрий иногда просиживал в штабе ночи напролёт, выполняя все распоряжения Егорова.  Ему было очень интересно изучить всю штабную работу. Юрий сам печатал все очень важные и срочные документы. Однажды вечером, в конце мая, он работал с Егоровым. Начштаба диктовал ему отчёт для комдива. В дверь хаты постучали. Юрий оторвался от машинки.
  - Да, войдите! - сказал Егоров.
   На пороге появился часовой.
  - Товарищ начштаба, до Вас тут пришёл начальник особого отдела дивизии, - доложил красноармеец.
  -  Пропусти! - распорядился Егоров.
   В комнату вошёл невысокий плотный мужчина в кожаной куртке. На боку у него висела огромная деревянная кобура с маузером.
  - Добрый вечер! - произнёс  с лёгким кавказским акцентом вошедший.
  - Здравствуйте, товарищ Арсланьян! Присаживайтесь, пожалуйста, вот сюда, в кресло. Вы бы могли, товарищ Арсланьян, подождать пять минут? Я должен закончить важный документ для комдива, - залебезил перед особистом Егоров.
  - Да, конечно! Я подожду, -  согласился тот и, удобно устроившись в большом кресле, конфискованном в каком-то богатом особняке, принялся с интересом наблюдать за работой Некрасова.
   Он с изумлением следил за тем, как успевают пальцы юноши за быстро диктуемым текстом. А когда Арсланьян увидел, что Некрасов моментами смотрит в окно, не сбавляя ритма печатания, он даже крякнул от восхищения.
  - Так, закончили! Некрасов, организуй нам с товарищем Арсланьяном чайку и  что-нибудь покушать!  - распорядился начальник штаба.
  - Есть! - ответил Юрий и вышел их хаты.
   У входа истуканом стоял часовой. Завернув за угол дома, Некрасов, став на четвереньки, подкрался к окну. Было очень хорошо слышно, о чём говорили Егоров с Арсланьяном.
  - Слюшай, ну ты меня сегодня и удивиль! - послышался голос особиста.
  - Чем же, товарищ Арсланьян? - спросил начштаба.
  - Ни чем, а кем! Помощником твоим. Как печатает! Никогда не видель таких фокусов!
  - Да, товарищ Арсланьян, это очень талантливый парень. Ему нет ещё и шестнадцати лет, а он много знает. Постоянно читает. Самостоятельно изучает французский язык.
  - Мне в особом отделе давно такой человек нужен. Я у тебя его заберу, Егоров.
  - Товарищ Арсланьян, но я не могу оставить штаб без грамотного человека!
  - Слюшай, Егоров, ты что, не хочешь со мной дрюжить? Или как?
  - Хорошо, - грустно согласился начальник штаба полка.
   Некрасов влетел в штаб, держа чайник в левой руке. В правой у него был хлеб, банка мёда и и заварной чайничек. Он быстро поставил всё это на стол.
  - Некрасов, с завтрашнего дня ты переводишься на службу в особый отдел дивизии, - официальным тоном сообщил ему Егоров.
  - Есть, - ответил Юрий, сделав удивлённое лицо.
   На следующий день за Некрасовым прислали легковой автомобиль самого командира дивизии! Начальник особого отдела встретил его очень радушно, как младшего брата. Не задав Юрию ни одного вопроса, Арсланьян сразу же пригласил его за стол.
  - Проходи, Некрасов! Садись! Борщ кушать будем. Слюшай, а тебе нравится борщ с зелёным укропом?
  - Да, товарищ начальник особого отдела, - ответил Юрий.
  - А кто тебе его варыл?
  - Мама и очень вкусно.
  - А где твоя мама сейчас?
  -  Умерла от тифа осенью 1919 года.
  - Ой, Некрасов, несчастье какое! У меня тоже мамы давно нет.
   Арсланьян лично насыпал ароматного борща в алюминиевую миску и подал её юноше.
  - А где вы жили, Некрасов?
  - В Ростове-на-Дону.
  - Я бываль в этом городе. Бываль... А скажи, дом у вас большой быль?
  - Нет не очень, - отвечал односложно Юрий, стараясь понять, куда же клонит особист.
  - У нас тоже дом большой быль, возле Ереваня. Забор синий быль.
  - А у нас зелёный, - машинально отвечал Некрасов.
  - А отец твой где? Что с ним слючилось?
  - Бятя мой был большевиком. Подпольщиком.  Его беляки поймали и на столбе на станции повесили, - грустно произнёс Юрий и сделал печальное лицо.
  - Слава героям революции! - вдруг торжественно произнёс особист и встал.
   Некрасов  тоже подскочил из-за стола...
  - Ну, ладно, давай покушаем, а потом поговорим, - сказал Арсланьян и, сев, продолжил есть борщ, как ни в чём не бывало.
   Но вопросы продолжали сыпаться один за одним. Юрий  отвечал:
  - Он что, идиот? - вдруг подумал Некрасов. - Или прикидывается? Несёт разную ахинею...
  - Так забор синей краской кто у вас красил? - неожиданно резко, почти крича, спросил Арсланьян.
   Юрий от неожиданности чуть не подавился борщом.
  - Мама всегда красила. Зе-лё-ной краской, - ответил он.
   А после обеда Арсланьян долго изучал все документы Некрасова,  продолжая задавать странные  вопросы.
  - Вот у тебя карточки есть, где ты маленький. А почему нет ни одной, где тебе четырнадцать или пятнадцать лет?  А?
  - Всё сгорело при пожаре, товарищ начальник особого отдела, - с готовностью отвечал Некрасов.
  - А школа, где ты учился, далеко от дома находилась?
  - Гимназия, в которой я учился, находилась в шести кварталах от нашего дома, - не теряя спокойствия, ответил  Юрий. И  подумал:
  -  Крыса! Хочешь поймать меня на противоречиях, чтобы потом вывернуть всего наизнанку! Попробуй!
  - А адрес ты свой помнишь? Забыл, наверное, уже?
  - Нет, товарищ Арсланьян, не забыл. Мы жили по адресу: переулок Казанский, 163.
  - Хорошая у тебя память! -  похвалил его начальник особого отдела и без перехода приказал:
  - Пошли! Я тебе твой кабинет покажу.
   Арсланьян провёл Некрасова в соседнюю комнату. Здесь: на полу, на двух столах, шкафах - всюду лежали горы папок, неподшитых документы и отдельные листы исписанной бумаги.
  - Вот это всё надо привести в порядок. Как? Разберешься сам! Ты грамотный! - приказал нач. особого отдела и ушёл.
 Две недели  Некрасов работал с семи утра до часу ночи. Спать ему приходилось здесь же, в кабинете, на узеньком продавленном диванчике. Несколько раз в день его вызывал Арсланьян и заставлял печатать под диктовку различные срочные документы.
   Самого же начальника особого отдела дивизии терзали какие-то смутные подозрения:
  - Всё гладко у пацана! Ни сучка, ни задоринки! Ни разу не ошибся, отвечая на вопросы о себе. Личную анкету заполнил очень грамотно. Вроде бы всё очень хорошо, но не бывает так в жизни. Любой человек забывает что-то из своей биографии. Одни  путают даты рождения  своих родителей, другие забывают фамилии преподавателей в школе, где учились... А Некрасов всегда отвечает, как по писанному. Не бывает так!  А, может, и бывает?  Все люди ведь разные! В любом случае необходимо проверить его согласно  инструкций ВЧК. Для соблюдения установленного порядка и спокойствия собственной совести.
   Арсланьян телеграфом отправил запрос  на Некрасова Юрия Васильевича с грифом «СРОЧНО» в ростовскую ЧК
   Через шесть дней пришёл ответ:
   «На ваш запрос сообщаем, что Некрасов Юрий Васильевич родился второго июля 1904 года в городе Ростове-на-Дону. Отец, Некрасов Василий Федотович, 1882 года рождения, член РСДРП б, участник ростовской подпольной организации. Был казнён белогвардейцами в августе 1919 года. В конце 1919 года дом по переулку Казанский, 163, где проживали Некрасовы, сгорел. Сведений о местонахождении Некрасова Юрия Васильевича и его матери Надежды Никифоровны Некрасовой получить не удалось».
   Полученную телеграмму Арсланьян  с чувством глубокого удовлетворения собственноручно подшил в личное дело Некрасова.
  - Всё сходится! Не соврал! - произнёс он вслух, закрывая тощую папку.
   Теперь Юрий был допущен к работе с самими секретными документами  ВЧК. А через месяц  их стрелковая  дивизия с особым отделом была передислоцирована на Кубань. В станице Старовеличковской особый отдел разместился в добротном большом доме, принадлежавшем ранее станичному атаману. В просторном его подвале был оборудован следственный изолятор. В своём кабинете Арсланьян повесил портрет  Дзержинского Ф.Э., а под ним - транспарант со словами Председателя ВЧК  «ВЧК - лучшее, что дала партия». В смежной комнате находились комнаты следователей. Некрасову приходилось с утра до вечера присутствовать на допросах и печатать их протоколы. В редкие свободные минуты  он, во дворе,  практиковался в стрельбе из нагана по банкам. От маузера Некрасов отказался. Для него это оружие оказалось слишком большим и тяжёлым.
   Стоял жаркий июльский день. Следователь особого отдела Пахомов допрашивал задержанного накануне в окрестностях станицы подозрительного мужчину лет 28-30. Некрасов  сидел за спиной следователя и печатал.
  - Назовите своё настоящее имя и фамилию, - в очередной раз спросил следователь.
  - Кружовицкий Сергей Сергеевич, - в очередной раз ответил задержанный.
  - С какой целью вы находились в районе расположения воинской части Красной Армии.
  - Я Вам ещё раз повторяю, я не знал, что в станице находится воинская часть. Клянусь Вам! - нервно ответил допрашиваемый.
  - А что вы вообще делаете на Кубани? Ведь Вы утверждаете, что живёте в Москве.
  - Да, я действительно живу в Москве. Сюда приехал, чтобы найти  свою родную тётку Свиридову  Наталью  Константиновну. До революции она жила в этой станице. Вы можете навести справки.
  - Наведём, если нужно будет, - буркнул Пахомов и замолчал.
   Некрасов понял, что следователь не знает, что делать дальше. Пахомов был малообразованным членом партии большевиков, совсем недавно работавшим в особом отделе.
  - А выправка-то у Вас офицерская! - вдруг брякнул следователь.
  - Так я и не скрываю, что я бывший офицер Императорской армии! Я Вам, гражданин сотрудник ЧК,  уже показал документы. Но я же не воевал против Красной Армии! - немного нервничая, заявил Кружовицкий.
  - А это надо проверить! - угрожающе произнёс Пахомов.
  - Так проверяйте быстрее! Прошу Вас!
  - Больше  мне делать нечего! Поставим тебя, сволочь, к стенке да и расстреляем, - вдруг заорал Пахомов.
  - Какой дурак! Пещерный человек! Полудурок! - возмутился в душе Некрасов.
  - Не! Мы тебя сразу не расстреляем! Сначала в подвале, морда холёная, посидишь, - заявил Пахомов.
  - Хорошо, - неожиданно вкрадчивым голосом сказал Кружовицкий. - Я Вам, гражданин сотрудник ЧК, признаюсь во всём. Только мне курить до безумия хочется. Верните мне папиросы, отобранные при обыске. Я буду курить и признаваться.
  - Давайте! - обрадовался следователь и, достав из стола начатую пачку папирос «Дюбек», кинул её задержанному.
  - И огоньку, пожалуйста! - обрадовался Кружовицкий.
   Пахомов дал тому коробку спичек.
  - Благодарю! - довольно произнёс допрашиваемый и, закурив, начал:
  - Так вот... Так вот... Родился я, значит... так вот...
   Пахомов напряжённо-тупо смотрел на Кружовицкого, а тот, очевидно, куражась, продолжал:
  - Да, когда же я родился. Моя мама потом рассказывала, стоял страшный мороз. Вы представляете, гражданин сотрудник ЧеКи?
   Задержанный набирал в рот дым и, не затягиваясь, шумно выпускал его в потолок. Снова набирал и так же, не затягиваясь, выпускал, рассказывая при этом следователю эпизоды из своего детства.
  - Что-то здесь не так! - подумал Некрасов, внимательно наблюдая за Кружовицким. - Человек, который очень хочет курить, должен жадно и глубоко затягиваться, наслаждаясь вкусом и запахом табака. А этот? Он только быстро палит папиросы...
   Задержанный, не делая перерыва, вытащил из коробки третью папиросу. Прикурил и стал  быстро выпускать клубы дыма...
  - Он не курит! Нет! Кружовицкий хочет быстро уничтожить редкие сейчас папиросы! - вдруг осенило Юрия.
    Некрасов взметнулся со своего стула и прыгнул к столу. Левой рукой он схватил коробку папирос, а правой вырвал изо рта задержанного окурок, локтём при этом опрокинув Кружовицкого на пол.
  - Охрана, ко мне! -  громко закричал Юрий.
  - Некрасов, что за выходки? - заорал Пахомов. -  Ты что, пацан, охренел? Вон! На своё место!
   В дверь, отталкивая друг друга локтями, вбежали два вооружённых красноармейца.
  - Связать задержанного! - строгим голосом приказал им Некрасов.
  - Прекратить! - завизжал Пахомов. - Ты, писарь, что себе позволяешь?
   Охранники, на всякий случай подняв Кружовицкого с пола, заломили ему руки назад. Услышав шум и крики, в кабинет вбежал Арсланьян:
  - Слюшайте, что у вас здесь творится?
  - Товарищ начальник отдела, писарь Некрасов мешает вести следствие, -  пожаловался  Пахомов.
   Юра, не обращая никакого  внимания на присутствующих, стоя у окна, ножичком разрезал папиросу. Из неё высыпался табак, а вместе с ним  выпал крошечный квадратик тончайшей бумаги. Некрасов поднёс его к глазам и увидел на неё мельчайшие буква и цифры.
  - Некрасов! Слюшай! Что случилось? - гневно закричал Арсланьян.
  - Это шифр. Задержанный является курьером, товарищ начальник особого отдела, - спокойно произнёс  Юрий.
  - Это ты, пацан,  книжек перечитался! - злобно зашипел Пахомов.
   В ответ Некрасов вдруг так посмотрел на следователя своими, ставшими вдруг вместо голубых, жуткими,  водянисто-пустыми глазами, что тот осёкся и замолчал.
  - Смотрите, товарищ Арсланьян, я вскрыл только две папиросы. Каждая  их них содержит шифрованную записку, - объяснил Юрий, вручая квадратики тонкой бумаги начальнику особого отдела.
  - Откривай все папиросы, Юрик! - взволнованным голосом приказал начальник особого отдела.
   Вскоре  выяснилось, что задержанный Кружовицкий на самом деле является поручиком Малининым Сергеем Ивановичем,  сотрудником Осведомительного агентства. Был послан с заданием доставить личное послание  Врангеля командующему так называемой «бело-зелёной армии Возрождения России», орудующей в предгорьях Кавказа, генералу Фостикову. Через три дня Некрасов Юрий Васильевич был назначен уполномоченным особого отдела дивизии.
   Инструктируя Юрия, Арсланьян сказал:
  - Слюшай, Некрасов, с арестованными не церемонься! Почти все они -враги нашей революции. Всегда помни слова члена коллегии ВЧК товарища Лациса: «ВЧК - самая грязная работа революции».  Поняль, меня, а?
  - Так точно! - товарищ начальник особого отдела.
    Работу уполномоченного Юрий представлял себе по книгам о полицейских сыщиках и лазутчиках  в тылах противника. Поэтому он, готовясь к каждому допросу, набрасывал коротенький перечень вопросов.  На это уходило немало времени. Но больше всего его требовалось  на  то, чтобы  заставить  признаться  допрашиваемого. Иногда Некрасову приходилось долго беседовать на темы религии, философии и литературы.
  - Юрий, у меня  за ночь пять человек сознались в принадлежности к белым подпольным организациям на Кубани, а ты всё это время провозился без толку с одним полудохлым интеллигентом в очках! - дал ему нагоняй Арсланьян через две недели работы. - Слюшай, так нельзя! Работы очень много, а нас очень мало!  Ты поняль, а?
  - Понял, товарищ начальник особого отдела! Исправлюсь! - бодро заявил Некрасов.
   Юрий вдруг вспомнил, как  его  чуть  не расстреляли под станцией Торговой. Тогда он  осознал: чтобы добиться чего-то,  он должен быть очень жестоким и безжалостным. За короткий срок из полкового писаря он стал уполномоченным особого отдела  ВЧК дивизии. Уже сами эти три буквы приводили людей в ужас. Служба в этой  организации считалась очень престижной.
    - Раз обстоятельства нашей эпохи  мне диктуют  требования быть безжалостным, я должен им быть! Тем более, очень хочется сделать карьеру в ВЧК, - решил Некрасов.
   Теперь он действовал по-другому.  Внимательно, долго и пристально смотрел  на сидящего напротив него человека, которого ему требовалось допросить и получить признание. Уловив  в глазах того страх, Юрий  шёпотом медленно произносил:
  -  У тебя два выбора: быть убитым сейчас же или признаться и ждать суда трибунала.
   Затем он выхватывал свой наган из кобуры и начинал стрелять вверх над ухом допрашиваемого.  Если  вместо страха в глазах  допрашиваемого  Некрасов  видел презрение или даже насмешку, он громко приказывал:
  - Пальцы на стол!
   Допрашиваемый, не понимая, клал свои пальцы на стол. Юрий, вытащив из ящика стола тяжёлый молоток,  с размаху бил им по пальцам.
  - А-а-а-а-а-а... - разносился душераздирающий крик.
  - Если не хочешь лишиться всех, говори! - тихим голосом рекомендовал  тому  Некрасов.
    Вскоре  Юрий получил прозвище «Мальчик-с-пальчик». Произнося его, все  (как враги, так и коллеги) делали  особое ударение на слове «пальчик».
   Теперь Арсланьян был очень доволен результатами работы  уполномоченного особого отдела Некрасова.
  - Юрий, ты сотрудник ВЧК и должен быть комсомольцем, а потом и коммунистом. Рекомендую поговорить с комсоргом дивизии о твоём вступлении в РКСМ, - сказал он, перелистывая протоколы допросов, которые принёс ему Некрасов.
  - Да, я сам об этом уже давно думаю, товарищ Арсланьян. Только времени не хватает. Но я на этой неделе обязательно подойду к комсоргу, - пообещал Юрий.
    Стоял жаркий августовский день. После обеда Арсланьян собрал всех сотрудников особого отдела на совещание. На нём он принялся зачитывать очень важное циркулярное письмо Коллегии ВЧК. Некрасов слушал невнимательно, ему просто очень хотелось спать. Его слух только улавливал отдельные фразы: «Надо ужесточить меры по борьбе с контрреволюцией», «Активно работать по обезвреживанию антисоветских подпольных организаций»...
 Глаза Юрия закрывались... И вдруг до него донеслось «К сожалению, в наши рядах встречаются сотрудники, присваивающие личную собственность арестованных врагов. Мы калёным железом будем выжигать...»
  - Вот, крысы! Всё хапают, хапают и остановиться не могут! - возмутился  он, и  сразу пропал сон.
   Некрасов  к этому относился крайне отрицательно. Единственное, что он себе позволил, это оставить личные документы различных людей, которых уже не было в живых. Эти метрики, справки о ранениях и лечениях в госпиталях, свидетельства об образовании он нашёл в брошенных домах, среди бумаг, когда приводил в порядок всё делопроизводство особого отдела. В своём сейфе он хранил некоторые из них. А вот в потайном отделении его офицерской сумки лежали три комплекта документов. Два принадлежали ранее мужчинам, а один - женщине. Некрасов приберегал все эти документы на случай своего возможного разоблачения Ведь он никогда не должен забывать, что на самом деле он является купеческим сыном Рябоконем Константином.
  - Даже если у меня случайно и обнаружат эти документы, то в этом ничего страшного нет. Я их имел для оперативных целей или забыл сдать, -  размышлял иногда он на досуге.  Его мечтой было достать чистые бланки всех документов.
  - Некрасов, - вдруг услышал Юрий, - после совещания остаться!
  - Есть! - подскочил он со стула.
  - Слюшай, Некрасов, мне недавно позвонил начальник особого отдела кавалерийской дивизии, которая стоит в Новотитаровской. Говорит, что вчера они задержали  дезертиров, якобы, солдат нашей дивизии. Возьми человек десять чоновцев-кавалеристов и смотайся завтра, с утра, к ним. Разберись. Если действительно наши, то волоки их сюда, в особый отдел. Если нет, пусть они сами там работают! - приказал ему Арсланьян.
   Следующим утром Юрий в сопровождении десяти кавалеристов выехал в Новотитаровскую. Для него эта  поездка была испытанием, так как он не умел, как следует держаться в седле. Кони шли шагом. Впереди - командир чоновцев. Предпоследним  был Некрасов. Вставало солнце. Едва его первые лучи упали на высохшую от жары степь, как откуда-то из балок повалили клочья тумана. Вскоре уже ничего не было видно. Туман усиливался и  усиливался...
  - Ой! Чёрт, ой! - послышалось впереди, а затем последовала команда, передаваемая по цепи:
  - Всем пригнуть голову! Замедлить скорость движения! Впереди - деревья!
   Но было уже поздно:  что-то очень больно ударило Юрия лоб.
  - Ветка, - подумал он и, падая с коня, вытащил ноги из стремян, как его учил инструктор.
   Конь сразу же остановился. Некрасов, поднявшись, взял его за повод и пошёл пешком. Натыкался на стволы деревьев, кусты. Обходил их... Снова натыкался. Туман стал редеть.
  - Чоновцы! - негромко крикнул Юрий. - Чоновцы!
   В ответ лишь была тишина.
   - Надо подождать! Скоро рассеется туман, и мы друг друга увидим, - решил Некрасов.
   Через полчаса он увидел впереди степь, сзади - рощицу деревьев. Чоновцев нигде не было.
  - Куда ехать? - с отчаянием подумал он. Юрий знал, что совершенно не может ориентироваться на природе. Если бы это был город... А здесь, в степи, глазу не за что было «зацепиться».
  - Поеду прямо! - решил он.
  Высохшая трава. Курганы. Отдельные кусты. Пение птиц и крики сусликов... Вдруг слева, совсем рядом, показался хутор. Некрасов приободрился:
  - Сейчас хоть у хозяев дорогу спрошу.
    До большой хаты, крытой камышом, оставалось совсем немного, но Некрасов  вдруг  почувствовал что-то неладное. На хуторе никого не было видно. Юрий спешился, оставил коня и, низко пригибаясь к земле, побежал к хате. У плетня лежал мёртвый мужчина с топором в спине. Кровь ещё не засохла.
  - Недавно зарубили, - тихо прошептал Некрасов и скользнул в открытую калитку. На каменных покосившихся ступеньках крыльца лежала мёртвая старушка в ситцевом в горошек платке. Юрий подполз к окну хаты. Внутри страшно кричала женщина, её перебивал громкий плач ребёнка... Ещё слышались мужские голоса.
   Юрий вернулся к входу в дом. Осторожно, чтобы не заскрипела, приоткрыл дверь. За столом сидели трое мужчин в военной форме. Перед ними большая бутыль с самогоном и много тарелок с едой.
  - Фома, да оставь ты бабу! Сядай с нами! Выпей! - сказал широкоплечий, сидящий ближе всех к двери.
   Некрасов ногой толкнул дверь и ворвался в дом. Выхватив из кобуры наган, он закричал:
  - Всем встать! Руки вверх!
  - О! А ты откель взялся, молокосос? - искренне удивился широкоплечий.
  - Брысь, сатанюга! - едва выговорил  заплетающимся языком усатый, сидящий слева.
  - Я уполномоченный особого отдела дивизии! Кто вы такие?
   Широкоплечий начал медленно вставать, не спуская глаз с вошедшего мальчишки в кожаной куртке и фуражке с красной звездой. Его рука потянулась к винтовке, стоящей в углу.
  - Бум! - навскидку, не целясь, выстрелил Некрасов.
   Изо лба широкоплечего брызнула кровь, и он рухнул на стол.
  - Ещё раз повторяю, кто вы такие?
  - Хлопчик, да ты чого? Хлопчик! - вскочил с лавки худой мужик лет сорока в нижнем белье и потянулся к кинжалу, лежащему рядом с караваем белого хлеба.
 - Бум! - выстрелил Некрасов ему прямо в ухо.
   Худой стал биться в конвульсиях и заваливаться на спину.
   Усатый привстал с поднятыми руками. В этот момент из другой комнаты выбежал совсем голый, огромного роста мужик и кинулся на Юрия. Некрасов выстрелил ему в левое колено, а затем в правую руку. Мужик упал на пол и принялся стонать... Где-то всхлипывала женщина и продолжал плакать ребёнок. В это время усатый прыгнул в угол, рассчитывая схватить винтовку.
  - Бум! Бум! Бум! - всадил в него три пули Некрасов.
   На пороге появилась совершенно голая молодая женщина. Заплаканная, испачканная  кровью. Она была невысокого роста, чуть ниже, чем Юрий, с прекрасной фигурой. Некрасов, раскрыв рот, удивлённо смотрел на неё. Женщина  молча  прошла в угол и спокойно взяла винтовку, к которой так и не добрался широкоплечий. Затем, не говоря ни слова, она приблизилась к голому мужику, катающемуся от боли по полу, и в упор четырьмя выстрелами прекратила его мучения. Швырнув винтовку в сторону, она села на лавку.
  - Сегодня утром появились. Деда с бабкой убили. Эти, трое, самогон нашли и пить стали, а этот, тварь, насиловал меня,-  произнесла женщина.
  - Ты кто? Дочь хозяев хутора? - спросил Некрасов, не в силах оторвать свой взгляд от красивого обнажённого женского тела.
  - Меня зовут Екатерина. Мою дочь - Елизавета. Мой муж погиб недалеко отсюда, когда мы отходили к Новороссийску, - очень спокойно ответила она, продолжая с ненавистью рассматривать мужика, которого только что расстреляла.
  - Так твой муж белогвардеец? - удивился Юрий.
  - Да, мой муж был гусарским ротмистром,  а я  была беременная на девятом месяце.  Стояла зима. Жуткая стужа. Ветер. Степь. Сослуживцы мужа уговорили хозяев хутора приютить меня на какое-то время. Оставили им деньги. Хозяин, Пётр Савельевич, неплохой был человек. Да и жена его, Глафира Ивановна, тоже... Их  двое сыновей погибли в восемнадцатом году от рук красных, поэтому я для них как бы дочерью стала. Помогала  старикам по хозяйству... - Екатерина  вдруг, не закончив фразу, замолчала.
  - Бог ты мой! Как она похожа на Лору с Богатяновки! - вдруг дошло до Юрия. - Но Лора была простой девчонкой-замухрышкой. А в Екатерине даже сейчас, в эти драматические минуты, чувствуются  прекрасное воспитание и внутреннее благородство, - продолжал размышлять он, в упор  рассматривая сидящую рядом красивую голую женщину.
  - Какие у неё грустные и очень красивые выразительные глаза. Тёмные, с поволокой! Длинные ресницы. Густые волосы цвета вороньего крыла. Нежный изгиб шеи. А грудь!
   Кровь прилила к его лицу. Юрий понял вдруг, что неожиданно и безнадёжно влюбился.
  - Так вам с дочерью нельзя здесь больше оставаться! Уезжаем! - приказным тоном заявил Некрасов.
  - Хорошо! Я пойду соберу Лизоньку и сама оденусь, - ответила Екатерина, даже не спросив его, куда  надо ехать.
   Юрий тем временем быстро собрал все вещмешки убитых и стал высыпать их содержимое на стол. Среди разного тряпья, консервных банок, ложек  выпали несколько золотых пятирублёвиков, много колец, два серебряных портсигара, часы,  нательные крестики. Документов не было.
  - Надо бы обыскать этих сволочей! Эх, времени нет! - подумал Некрасов, распихивая найденные драгоценности по карманам.
  - Всё, мы готовы! - послышался голос Екатерины.
   Юрий поднял голову. Перед ним стояла  очень просто и в то же время эффектно одетая женщина. Длинная юбка, блузка с длинными рукавами и белая косынка. В правой руке Екатерина держала дочь, а  в левой - тощую котомку.
  - Это что? Все твои вещи? - удивился Некрасов.
  - Да.
  - Так дело не пойдёт! Зима скоро, а у тебя ребёнок грудной на руках! Забирай хозяйские вещи!
  - Нет! Это не моё! Я чужого брать не буду! - твёрдо заявила Екатерина.
  - Да ты понимаешь, что хозяевам уже ничего не нужно? Они мертвы! Подумай о своей дочери! - попытался он убедить женщину.
  - Нет!
  - Тогда я возьму! Для Лизы! Или  ты хочешь, чтобы она зимой умерла от холода, а?
  - Нет, Лизонька должна жить! Я всё сделаю, чтобы её вырастить! - убеждённо сказала Екатерина.
  - Тогда возьмёшь! Я тебе сейчас эти вещи соберу!  На хуторе найдётся какая-нибудь кляча и телега?
  - Да!
  - Ты сама сможешь запрячь? - спросил Некрасов.
  - Смогу! Я здесь всему уже научилась.
  - Тогда - ступай , запрягай! Только быстро! Я сейчас приду. Да, скажи мне, где хозяева керосин хранили?
  - Вот здесь, в подполье, - ответила Екатерина, наступив на железную скобу  в  полу.
   Юрий бросился в комнаты. Увидев огромный сундук, он открыл его тяжёлую крышку. Достав оттуда большую цветастую шаль, он постелил её на полу и начал бросать всё содержимое сундука: простыни, платки, юбки, платья, рушники...
  - Слава Богу, что хоть Екатерина умеет лошадь в телегу запрячь! - вдруг подумал он. - Я, к сожалению, этому ещё не научился.
   Узел получился внушительных размеров. Некрасов попробовал приподнять его, но не смог. Тогда он схватил его двумя руками и вытащил  волоком на улицу, с трудом протолкнув  через двери.
  - Екатерина! - позвал он.
   Вдвоём они погрузили узел на подводу.
  - Выезжай со двора и жди меня возле коня. Видишь, там, возле кустов, пасётся, - приказал Юрий.
   После этого он схватил труп хозяина и хотел занести его в дом. Но он был настолько тяжёлый, что Юрий едва дотащил его до ступенек. Затем Некрасов вбежал в дом. Спустился в подвал. Нашёл там три бутыли с самогоном и две железных банки с керосином. Поднял их наверх. Отдышался. Потом стал тщательно поливать самогоном и керосином все комнаты. Выбежал на улицу. Убедившись, что Екатерина была уже далеко от хутора, выбил локтём стекло в окне и кинул в дом горящую коробку спичек.
  - Уф-ф-ф-!  - полыхнуло пламя.
  - Давай, гони! В балку! - крикнул Юрий Екатерине, садясь в седло своего коня.
   Они спустились в первую же балку, которая лежала на их пути.
  - Слава Богу, ушли! - облегчённо вздохнул Некрасов.
  - Екатерина, вот тебе документы. Он достал из потаённого отделения своей офицерской сумки бумаги.
  - Вот, смотри, метрика на имя Парамоновой Екатерины Ивановны 1892 года рождения. Место рождения - город Астрахань. Также свидетельство об окончании  3-х классов церковно-приходской школы. Справка о службе сестрой милосердия в одном из госпиталей 11-й красной армии. Командарм - Сорокин И. Так, теперь держи метрику своего мужа Парамонова Григория Григорьевича 1881 года рождения. Умер в госпитале, в котором ты работала, от  полученных на фронте ранений. Вот справка о ранениях и смерти. На самом деле эти два человека никогда не были  супругами. Просто однофамильцы. Да, ещё вот различные документы из госпиталя. Здесь фамилии начальника, хирурга и даже некоторых сестёр милосердия. Тебе может очень пригодиться для того, чтобы начинать жить под другой фамилией. Да, свои настоящие документы сожги! Прямо сейчас! Держи на первое время, - Юрий достал из карманов все драгоценности, найденные им у бандитов на хуторе и насильно всунул ей в руки. - Поезжай в Екатеринодар прямо сейчас. Официально зарегистрируйся  во всех органах советской власти. В военкомате обязательно! Ведь ты сестра милосердия. По дороге придумай себе легенду, то есть жизнь, которую ты вела, как Екатерина Парамонова.  Сними себе жильё, лучше, конечно, дом, но не в центре города и, ни в коем случае, на его окраине. Жди меня. Я приеду через две недели. Да, прежде чем расстаться, покажи мне дорогу на Новотитаровскую. Ты знаешь?
  - Да, знаю!  Выедешь из балки и прямо до развилки, а там налево и всё время прямо. Не заблудишься.
  - Ну, Екатерина, до встречи! Хочешь, чтобы твоя Лизонька живой и здоровой была,  сделай, как я тебе сказал! - бросил на прощание Некрасов и с трудом взобрался на коня.
  - А зовут тебя как, ангел-спаситель? - спросила ему вслед Екатерина.
  - В Екатеринодаре, когда увидимся, скажу, - пообещал Юрий и шагом выехал из балки.
   Но ни через две недели, ни через месяц Некрасов так и не попал в Екатеринодар. 14 августа на азовское и черноморское побережья Кубани высадились врангелевские десанты. Основным являлся  десант на Ахтари (Приморско-Ахтарск). Здесь на берег сошла «Группа особого назначения» под командованием генерала Улагая С.Г. В её составе 3400 пехотинцев, 1100 кавалеристов, 133 пулемёта, 26 орудий, 6 броневиков.
    9-я армия РККА, в которую входила дивизия, где начальником Особого отдела был Арсланьян, была захвачена врасплох и стала отходить. По мере продвижения вглубь территории Кубани к улагаевцам стало примыкать некоторое количество казаков, недовольных  советской властью. К 19 августа белыми был захвачен плацдарм размером  80 на 90 километров. Почти в полночь этого же дня начальник особого отдела дивизии Арсланьян срочно собрал всех своих сотрудников  на совещание.
  - Слюшайте, ситуация на фронте становится угрожающей. Части нашей дивизии, наполовину состоящие из недавно мобилизованных новобранцев, продолжают отступать. В связи, с этим приказываю:
    Первое: немедленно начать эвакуацию в Екатеринодар документации, архива отдела, а также всех арестованных, содержащихся в подвале.  Ответственный Пахомов. Эй, Пахомов, - сорвался на визг Арсланьян. - Сколько можно спать?!
  - Я не спал, товарищ начальник особого отдела! - подскочил со стула задремавший следователь.
  - Слюшай, Пахомов, в случае угрозы захвата, документация и арестованные должны быть уничтожены. Поняль?
  - Так точно!
  - Хватит сидеть, ступай! - сказал начальник особого отдела.
  - Так, второе. Все остальные. Слюшайте! Все - на передовую! С рассветом все вы должны быть в полках. Ваша задача сделать всё возможное, чтобы прекратить отступление частей нашей дивизии. Некрасов, тебя назначаю в полк Бобылёва. Его позиции здесь, смотри на карту! Поняль?
  - Так точно, товарищ Арсланьян! - привычно ответил Юрий.
  - Некрасов, если белые прорвут фронт  на участке полка Бобылева, то я рекомендую тебе застрелиться! Поняль? - предупредил  Арсланьян.
  -  Понял! Застрелюсь, - спокойно ответил Юрий.
   Затем начальник особого отдела распределил всех своих сотрудников по остальным полкам дивизии, не забывая давать рекомендации: «застрелиться» или «утопиться» в случае прорыва обороны.
   С рассветом Некрасов отбыл в расположение полка Бобылёва.  Конь шёл лёгкой рысью. Широкая тропинка петляла вдоль берега речушки. Слева и справа камыши. Крики птиц. Впереди слышался шум боя.  Неожиданно он выехал на просторную поляну. Здесь, в тени раскидистой ивы, сидела группа красноармейцев. У всех усталые лица, перевязанные руки и ноги...
  - Что здесь делаем, герои? - поприветствовал их Некрасов.
   Ответом ему было настороженное молчание.
  - Вы из какого полка? - спросил он.
  - Бобылёва, - неохотно ответил парень лет двадцати с окровавленной повязкой на лбу.
   - Ах, Бобылёва, - громко прознёс  Некрасов и слез с коня.
  - Я уполномоченный особого отдела дивизии, - представился он. - Приказываю всем встать и построиться в одну шеренгу.
   Красноармейцы медленно стали вставать с земли. Только один верзила с наголо стриженой головой, как ни в чём ни бывало, продолжал лежать под ивой, покусывая стебелёк травы.
  -  А ты что, не слышал? Встать! - заорал Юрий.
  - Ты вообще хто такой, молокосос, чтобы орать на меня? - лениво осведомился красноармеец.
  - Я  приказываю встать! -  медленно произнёс тихим голосом Некрасов и глаза его стали страшными, бледно-водянистыми. Юрия от бешенства стала бить нервная дрожь. Он в упор смотрел на верзилу.
  - Как хошь, только вот я встану, а ты лягешь! - с угрозой произнёс тот  и поднялся с земли.
   Красноармеец  оказался двухметрового роста с огромными ручищами. Отряхнув с гимнастёрки прилипшие к ней сухие листья ивы, он стал медленно приближаться к Юрию. Некрасов, не думая больше ни секунды, рывком вынул наган из кобуры и, почти в упор, три раза выстрелил верзиле в грудь. Тот от удивления открыл рот, пытаясь что-то сказать, но рухнул на землю.
   Послышались громкие голоса, и на поляне появилась ещё одна группа красноармейцев. Последним шёл коренастый белобрысый парень лет девятнадцати с нашивками комвзода.
  - Комвзвода, ко мне! - приказал Некрасов.
  - Фамилия, должность? - спросил Юрий, когда тот чётким шагом подошёл к нему.
  - Командир взвода Быков.
  - Кто командир полка? - задал новый  вопрос Некрасов.
  - Бобылёв, - ответил тот.
  - Кто дал приказ отступать, Быков? Быстро отвечай!
  - Командир роты.
  - Где находится командир роты?
  - Погиб, - потупив взгляд,  ответил Быков.
  - Ах, погиб... А ты почему тогда живой? Почему ты, как крыса, прибежал сюда? А, Быков?
  - Слушайте вы, дезертиры, видите этого, - Некрасов пальцем ткнул в недавно застреленного им красноармейца, лежащего на земле. - со всеми вами будет то же самое! В километре  отсюда уже занял позиции батальон особого назначения с десятью пулемётами. У них приказ уничтожить всех, кто будет направляться в их сторону. Неважно кто. Белые или трусливые красноармейцы, оставившие свои позиции и бегущие, как крысы, - Некрасов врал вдохновенно и видел, как меняются лица бойцов. - У вас один выбор - на передовую и стоять до последнего, -   Юрий замолчал, чтобы вдохнуть полной грудью воздуха, и в вдруг в тишине   кто-то  негромко произнёс:
  - Братцы, да это же «Мальчик-с-пальчик»!
  - Вопросы  есть? - заорал Некрасов.
  - Никак нет! - прозвучал недружный ответ.
  - Быков, уводи людей на позиции и предупреди всех, что у них только одна дорога - вперёд! - приказал Некрасов.
    Через день 9-я красная армия, наконец-то развернув все свои, превосходящие  противника в несколько раз силы, нанесла ряд решительных ударов по наступающим белогвардейцам. 7 сентября десант был сброшен в море.
   20 сентября Некрасов приехал в Екатеринодар. Здесь, в военкомате, ему сразу же дали  адрес Екатерины. Юрий шёл по улицам и смотрел вокруг. Стоял прекрасный тихий день бабьего лета. Падали последние жёлтые листья с высоких тополей. В палисадниках красными шапками красовались георгины. Паутина садилась  ему на плечи, фуражку, лицо... Пахло дымом от сжигаемых в садах сухой травы и опавшей листвы. Вот и дом сорок пять на улице Кузнечной. Скромный флигель. Во дворе  пожилая женщина, закутавшись в платок, развешивала только что выстиранное бельё.
  - Гражданочка, добрый день! Не подскажите мне, где проживает Парамонова Екатерина?
   Женщина поставила корзину с бельём на землю и подошла к забору. Став напротив Некрасова, она медленно сняла с себя платок. Копна густых волос цвета вороньего крыла упала ей на плечи.
  - Ека-те-ри-на! - обомлел от удивления Юрий.
   Да, это была она. С посвежевшим лицом, тёмными, с лукавинкой, глазами, выразительными яркими губами...
  - Я тебя, ангел-спаситель, уже давно жду! Проходи! - с искренней радостью на лице произнесла Екатерина и открыла гостю калитку.
   Некрасов вошёл во флигель.
  - Как уютно здесь! Белоснежные занавески. На стенах пейзажи в простых рамках, написанные акварелью. Дорогие шкафы заполнены книгами. Круглый стол застелен кружевной скатертью, - сразу отметил про себя он.
  - Раздевайся! Я сейчас обед быстро приготовлю. Но, самое главное, скажи мне, пожалуйста, как всё-таки тебя зовут? - сказала Катя.
  - Юрий. Юрий Некрасов, - первый раз в жизни,  почему-то смущаясь, представился он.
  - Очень красивое имя: Юрий! - произнесла Екатерина.
  - А Лиза где? - поинтересовался Некрасов.
  - Я её совсем недавно покормила, и она спит, - объяснила она.
  - Я вот бутылку «Абрау-Дюрсо» принёс и продукты. Возьми, приготовь..
  - «Абрау-Дюрсо»? - искренне  удивилась Екатерина. - Какая прелесть! Я уже и забыла вкус этого шампанского.
   Она ушла на кухню, а он подошёл к книжным шкафам и сразу увидел собрание сочинений Оноре де Бальзака на французском языке. Он  взял три тома и, удобно усевшись в глубокое кресло, принялся читать.
   Вошла Екатерина, внимательно посмотрела на него и хотела что-то сказать, но он её перебил:
  - Екатерина, а откуда у тебя столько замечательных книг?
  - Я их на целых две простыни выменяла. А за шкафы и остальную мебель  мне пришлось одно колечко отдать из твоих подарков. Там, в балке, ты мне их в руки сунул. Помнишь?
   - Помню.
  Минут через сорок она накрыла стол на две персоны.  Салфетки, ножи, вилки, рюмки, бокалы.
  - Подожди меня, я сейчас, - попросила Екатерина и вышла.
   Минут через пять она появилась в зале... в роскошном вечернем  длинном платье с глубоким вырезом на спине.  Увидев её, Некрасов привстал и, не зная что и сказать, только шумно выдохнул и произнёс с восторгом:
  - Какая Вы красивая!
  - Мы же были с тобой на ты, Юра! Что случилось? - игривым тоном спросила она и засмеялась.
  - Вот, Юра, ешь и не стесняйся. Вот бутылочка.  Спирт, подкрашенный чаем. Специально для тебя  приготовила. Извини, но ничего лучшего достать не смогла.
  - А я и не пью! - признался Некрасов. - Вот только шампанское и то очень редко.
  - Неужели? - удивилась Екатерина. -  Давай тогда выпьем шампанского! Мне, пожалуйста, налей два глотка.  Ведь я дочь кормлю грудью.
   Некрасов открыл бутылку «Абрау-Дюрсо» и наполнил бокалы.
  - Первый тост, конечно же, должен сказать мужчина, но давай нарушим эту традицию, - предложила Екатерина. - Я предлагаю выпить этого чудесного шампанского за настоящего мужчину, сильного, крепкого, который в нужную минуту приходит бедной женщине на помощь. За тебя, Юрий! За тебя, ангел-спаситель!
   Шампанское было тёплым и ударило Некрасову сразу в голову.
  - Расскажи мне о себе, Юра! - попросила Екатерина.
  - Некрасов, закатив кверху глаза, как по писаному, поведал ей о своём отце, железнодорожнике, казнённом белогвардейцами, о матери, умершей от сыпного тифа. О скромном доме в Ростове, где они жили. О своей службе в особом отделе дивизии.
  - Жаль, что мы с тобой, как сейчас модно говорить, классовые враги. Ведь мой отец гусарский полковник. Погиб на войне в конце 1916 года. Мой брат тоже гусарский офицер. Погиб в 1915 году. Мой муж, гусарский ротмистр, погиб в бою с красными. А мама, как и твоя, скончалась от сыпного тифа в 1919 году. Теперь у меня на этом свете, кроме Лизоньки, никого нет.
  - А я? - неожиданно для самого себя спросил Юрий.
   Екатерина не ответила, а только очень грустно посмотрела на него.
   - Вся моя жизнь прошла в Твери, но и Ростов я тоже знаю. Ведь мы там поженились с Георгием в 1919 году. Я даже один  романс написала в этом красивом южном городе. Хочешь, я тебе его сейчас спою?
  - Да, пожалуйста! - попросил Юрий.
   Екатерина принесла из другой комнаты гитару  и, присев на краешек дивана, прикоснулась к струнам и запела:
          В улицах шумных Ростова
          Кипела и жизнь и борьба.
         Они встретились снова,
         Свела их случайно судьба...
                Мягко звякнули шпоры,
                Он склонился к руке.
                И вспыхнули взоры
                В вечерней мгле.
       Всё было ясно без слов...
      Под снежным покровом
      Безмятежным казался Ростов,
      Таинственно белым и новым.
                А сквозь призрак войны,
                Среди бурь и ненастья,
                В день суровой зимы
                Улыбалось  счастье.  (стихи Лии Слёзкиной).

     Из спальной комнаты послышался плач.
  - Лиза, проснулась, - произнесла Екатерина и, отложив гитару в сторону, пошла за дочерью.
   Потом они сидели втроём. Некрасов рассказывал о десанте генерала Улагая.
  - Это была последняя попытка Белого Движения. Кубанское казачество не поддержало его. Всё, значит, кончено!  Теперь каждый должен думать только о себе и своих близких, - с  горечью произнесла Екатерина.
   Юрий промолчал. Он решил дать Екатерине несколько жизненноважных для неё и дочери  советов.
  - Катя, смотри, как только ты сможешь доверить Лизу няне, сразу же устраивайся на работу в госпиталь сестрой милосердия. Постарайся продержаться там месяца три-четыре. Тебе  ведь, в будущем, нужны будут настоящие документы и люди, которые смогут подтвердить, что ты действительно являешься Екатериной Парамоновой. Потом запишись в школу для рабочих. Походи туда. Получи аттестат... Ты понимаешь, о чём я говорю?
  - Да, конечно! Ты, Юра, прав. Я так и сделаю. Спасибо тебе!
   Наступила ночь. Екатерина уложила дочь спать и они вдвоём молча сидели за столом, на которым тускло мерцала керосиновая лампа.
  - Юра, я пойду постелю нам с тобой кровать, - вдруг решительно произнесла она и встала.
   У Некрасова от этих слов задрожало всё внутри.
  - Да, - только и смог он ответить.
   Утром их разбудил шум сильного дождя, неожиданно застучавшего по крыше. Екатерина, подняв голову с его груди, пристально посмотрела в глаза Некрасова и сказала:
  - Юра, я не знаю, кто ты, но  я точно знаю, что тебе не шестнадцать лет, как ты утверждаешь, и  что ты не из пролетарской семьи, как ты мне рассказывал.
   Некрасов, не отрываясь,  смотрел на Катю. Он тоже знал, что она стала для него любимой и желанной женщиной. Но этого Юрий ей не сказал.
   В декабре Некрасова перевели  уполномоченным в особый отдел армии. У него появилась возможность чаще бывать в уютном флигеле на Кузнечной улице в Екатеринодаре. Юрий очень сильно привязался к Екатерине. Это был первый в его жизни человек, с которым он чувствовал себя спокойно, уверенно и счастливо.
   В июле 1921 года Некрасова переводят в Москву в Иностранный отдел ВЧК. В его характеристике-рекомендации отмечалась его преданность делу революции, честность и врождённые способности к оперативной работе.  В одном из кабинетов в здании на Лубянке сначала с ним беседовал толстячок лет пятидесяти, с седой бородкой и пенсне. Не представившись,  он  сходу стал задавать Некрасову вопросы на французском языке. Юрий, напрягаясь, вспоминал, что знал, и отвечал.
  - Что же, неплохо! Но надо Вам, юноша, много работать. У Вас есть базовые крепкие знания. Теперь надо ставить произношение, увеличивать лексический запас... Очень серьёзно работать, - сделал заключение толстячок.
   Теперь Юрий каждый день занимался с преподавателем французского и немецкого языков. Кроме этого, он прошёл специальную подготовку, где его обучили всем методам слежки и ухода от неё. Ему преподавали тонкости вербовки агентов. Кроме того, научили методам ликвидации людей.
Некрасов был способным учеником. Его хвалили все педагоги. В начале 1922 года Юрий перевёз в Москву Екатерину с Лизой. Они продолжали жить вместе, не регистрируя своих отношений.
   В 1923 году Некрасова отправили во Францию. Здесь он активно включился в работу по  устранению руководителей Русского общевоинского союза.
   В 1928 году  Некрасова отозвали в Москву. Здесь, на Лубянке, из него «сделали» французского  гражданина Шарля Ренье, владельца фирмы по продаже вин и сыров. Теперь он должен работать в Испании, Италии и Португалии. Его задача: подбирать, изучать и готовить к вербовке политических деятелей среднего звена и  старших офицеров армий этих стран. Для этой очень деликатной деятельности ему по легенде нужна супруга. Некрасов порекомендовал своему начальству секретаря-машинистку Народного комиссариата водного транспорта СССР Екатерину Парамонову. После проверки её взяли на работу в НКВД. В 1929 году супружеская пара Шарль и Мадлен Ренье появились в Риме, где сняли роскошный особняк. Быстро завели нужные контакты (благо, денег на это они не жалеют) и начали выполнять задание, полученное на Лубянке. Два раза в год Екатерина выезжала в Москву, чтобы повидаться с дочерью, находящейся в специнтернате.
   С приходом нацистов к власти в Германии  в 1933 году Екатерину отозвали в Советский Союз. Шарль Ренье появился в Берлине в одиночестве. Согласно оперативной легенде, «его супруга трагически погибла в Альпах». В столице Германии безутешный вдовец, как всегда, не жалея денег, установил многочисленные контакты с  влиятельными офицерами СД и гестапо. Они ценили щедрого месье Ренье за постоянную готовность дать взаймы крупную сумму денег или оплатить роскошный банкет. С началом гражданской войны в Испании он неожиданно исчез из Германии.
     17 августа 1936 года Некрасов Юрий Васильевич вышел из  кабинета начальника  Иностранного отдела Главного управления госбезопасности  НКВД СССР  товарища Слуцкого Абрама Ароновича после часовой беседы.
  - Теперь меня будут звать «товарищ  Серхио», а ехать мне в Испанию. Кстати, мне очень нравится эта страна. Прекрасный климат. Хорошие люди. Тёплое море...  У нас с Катей  остались прекрасные воспоминая об Испании. Но тогда у нас была беззаботная, почти богемная  жизнь... А сейчас я еду туда, но уже  на войну, - подумал он.   
                ГЛАВА 5.

   18 июля 1936 года самые консервативные силы испанской армии подняли мятеж против демократически избранных органов власти. Их поддержали карлисты, многочисленный слой общества, выступающий за построение монархического государства на основе моральных и социальных учений католической церкви. Они стали создавать свои вооружённые формирования – терсиос. В них активно вступали добровольцы – рекетес. Зачастую - целыми семьями: от шестидесятилетних дедов до пятнадцатилетних юношей. Рекетес стали носить на груди, слева, нашивку с изображением сердца Исуса Христа, вокруг которого их матери, сёстры или жёны вышивали короткое обращение  к Богу с просьбой о защите и покровительстве. Символами рекетес стали Бургундский крест и чёрный орёл. Каждый терсио имел своё знамя.
   К мятежникам также присоединились вооружённые группы фалангистов - испанских фашистов. Часть гражданской гвардии (служба общественной безопасности) активно выступила на стороне повстанцев. Гитлер направил  двадцать тысяч своих элитных «добровольцев», сформированные в Легион Кондор. Муссолини прислал Добровольческий Корпус из семидесятичетырёх тысяч прекрасно вооружённых и подготовленных человек. Марокканский султан приказал восьмидесяти тясячам своих подданых влиться в части генерала Франко. Кроме этого, в Испанию, поддержать восставших, прибыли: отряд ирландских и английских фашистов, французские националисты, русские добровольцы из числа офицеров-белогвардейцев. Современная боевая техника из Германии в большом количестве  поступала генералу Франко через территорию Португалии. Небо Испании контролировали немецкие, итальянские и франкистские эскадрильи.
   Но настоящие добровольцы сражались на стороне республиканцев. Это были граждане многих стран мира, которые не получив никакой поддержки своих правительств, а в некоторых случаях даже нарушив законы, запрещающие оказывать помощь Республике, прибыли в Испанию.
   Советский Союз неофициально начал поставки  военной техники и отправку лётчиков, танкистов, советников.
    Генерал Франсиско Франко располагал армией с чёткой структурой: корпуса, батальоны, отдельные части, эскадрильи и т.д, где царила жёсткая военная дисциплина. Республиканская армия состояла в основном из   интернациональных бригад небольшой численности, вооружённых формирований коммунистов, анархистов, социалистов, объединённых марксистов и профсоюзов, не признававших единого командования и сражающиеся в этой гражданской войне за свои узкопартийные цели.
   После военного переворота, совершенного Франко, вся территория находящаяся под контролем республиканцев погрузилась в революционный хаос, и повсюду стали возникать новый организмы власти, которые стали бороться между собой. Произошли первые массовые убийства в Мадриде и Барселоне, где неконтролируемая толпа заполонила улицы и стала расправляться со священниками, политиками-консерваторами, землевладельцами, буржуазией.
   В то же  самое время в зонах, оккупированных франкистами, был установлен режим террора, чтобы подавить у врага какое-либо желание к сопротивлению. В Наварре, Майорке, Ла Риохе были проведены массовые казни профсоюзных лидеров, интеллигентов левой ориентации, военных, оставшихся верных присяге и не поддержавших мятеж.
   Вскоре две враждующие стороны поняли, что не обладают необходимыми силами, чтобы одержать быструю победу в этой развязавшейся гражданской войне.  5 августа колонна националистов под командой подполковника Хуана Ягуе вышла из Севильи  на Мадрид. Плохо организованные республиканские войска не могли дать должного отпора и отступали. За неделю войска Ягуе прошли с боями 300 километров. Для того, чтобы повернуть на Мадрид, националисты должны были захватить город Бадахос. За  обладанием им завязались кровопролитная битва. 15 августа Бадахос пал. Все жители города, подозреваемые в связях с «левыми» были казнены на площади, где устраивались корриды.
   Республиканцы, опасаясь, что Мадрид тоже попадёт в руки франкистов, решили перевезти всех заключённых их столичных тюрем в Валенсию. Но для непосредственных исполнителей  этот приказ правительства стал призывом к уничтожению тысяч людей, находившихся в застенках. 7 ноября первая партия заключенных была расстреляна в Паракуельос де Харама.
    В ноябре, ценой огромных потерь, республиканцам всё же  удалось отстоять Мадрид.
   В сентябре, на севере Испании, войска Франко захватили города Ирун и Сан-Себастьян.
   Ранним утром 13 февраля 1937 года сухогруз «Колывань» Одесского морского пароходства вошёл в порт Барселоны. Не мешкая ни минуты, он был поставлен под разгрузку  у одного из свободных причалов. Команда быстро открыла крышки трюмов, и огромный кран стал поднимать из чрева парохода советские танки Т-26. Боевые машины медленно проплывали в воздухе, покачиваясь на толстых тросах и опускались на берег. Вокруг них собралась огромная толпа зевак. Мальчишки карабкались на танки, залезали под гусеницы...
  - Странно всё как-то, - высказал своё сомнение  вслух Быков Мальцеву, стоящему рядом на капитанском мостике, - порт не оцепили. Толпа посторонних. Среди них конечно и агенты противника, которые всё записывают, а может даже и фотографируют. Полная безответственность, одним словом! Давай спустимся  на палубу.
   На  одной из трюмных  крышек стоял командир танкистов, которого все его подчинённые звали Васильевич, но никто за всё время пути не обратился к нему по званию,  и руководил разгрузкой.
  - Васильевич, ты меня прости, что я не в своё дело встреваю, - вежливо произнёс Быков.
  - Что случилось, Иван Терентьевич? - с недовольным видом спросил командир танкистов, отрываясь от наблюдения за тем, как грузчики стропили боевую машину.
  - Смотри, уже пять танков стоят на берегу. День хороший, солнечный. А вдруг налетит авиация противника и нанесёт бомбовый удар по причалам и по берегу? А я же ни одной зенитки в порту не видел, – обяснил Быков свою тревогу.
  - Ты прав, Терентьевич!  Я как-то в суматохе выгрузки и не подумал об этом, – признался командир танкистов и, сняв дурацкую гражданскую фуражку, почесал наголо бритую голову.
  - Все наши военные на пароходе одеты в гражданскую одежду, но за версту же видно, кто они на самом деле, – вдруг подумал Мальцев.
  - Михаил, ко мне! Срочно! Давай быстрее! – закричал громко  Васильевич.
    Откуда появился  один из двух переводчиков танкистов, которого звали ласково Мишой. Молодой мужчина лет тридцати, но уже с кругленьким и заметным животиком. Александр  как-то раньше несколько раз пытался заговорить с ним, но тот отвечал односложно и нехотя...
  - Михаил, переведи испанскому офицеру, чтобы показал дорогу нашим ребятам в город. Танки срочно из порта убирать надо. Не дай бог, бомбить начанут, – приказал командир танкистов.
  - Есть! – бодро ответил Миша и ловко спустился на берег по трапу.
   Там он пошептался с нашими танкистами, а потом что-то сказал офицеру республиканской армии, отвечающему за выгрузку советских танков. Через несколько минут танкисты быстро забрались в свои Т-26 и начали запускать дигатели. Вскоре, грохоча гусеницами по булыжной мостовой и выпуская клубы сизого дыма, танки поползли в город.
   К  вечеру выгрузка была закончена. На судне осталась команда и Быков с Мальцевым. Иван Терентьевич сильно нервничал.  Он взад и вперёд быстро ходил по палубе и курил. Начало смеркаться. Прохладный солнечный февральский день закончился. Подул ветер. Сильный. Холодный и сырой.
  - Никому мы наверное здесь не нужны! – в сердцах сказал Быков, - а ведь приказали мне в Москве ждать на судне, когда за нами придут. А сколько времени ждать? Ну ладно, может ещё одну ночь придётся  здесь скоротать...
  - К Вам пришли, – обратился к Быкову  вахтенный матрос.
  - Ну пусть поднимаются на борт!
   На палубе показался молодой человек лет двадцати пяти.
  - Товарищи Хуан и Алекс? – спросил он внимательно смотря на них.
  - Да! – коротко ответил Быков и прошептал  Мальцеву: - Чего застыл как истукан? Переводи!
 
  - Хорхе Родригес! – представился гость, протягивая для приветствия руку, - простите за опоздание, но мне только час назад сказали, что я должен вас встретить. Собирайтесь.
    Александр перевёл.
   - Скажи, что мы давно уже его ждём! С утра уже собрались! – пробурчал Быков.
   На берег они спустились когда уже было совсем темно. Их ждал легковой автомобиль с водителем.
  - Садитесь, пожалуйста! – пригласил Родригес.
   Все уместились на заднем сиденье. Автобомиль урча мотором и, подпрыгивая на неровностях мостовой, помчался по тёмным улицам Барселоны.
   Родригес, сразу же принялся о чём-то рассказывать. К своему ужасу и стыду, Мальцев его не понимал. Его охватила паника. Александр  напряжённо вслушивался, но  никак не мог уловить смысла о чём  говорит Хорхе. Мальцева, также, смущал странный акцент Родригеса и обилие незнакомых слов.
  - О чём это он всё заливается? Ты мне переводить будешь? Или истуканом так и сидеть будешь? – прошипел на ухо Александру Быков, толкнув его под  бок локтём, - а может ты, переводчик хренов, ничего не понимаешь?
   - Товарищ Хорхе, Вы могли бы говорить чуточку медленнее?! – попросил Мальцев.
  - Ой, простите меня! – спохватился тот, - вы наверное меня не понимаете. Я же мешаю наш каталанский язык с классическим кастельянским.
   Он стал говорить медленно и очень чётко произносиь все звуки. Теперь Мальцев с облегчением вздохнул: он всё понимал.  Монолог был о преступном отношении партии анархистов к гражданской войне.
  - Понимаете, товарищи, мы, коммунисты, на период гражданской войны временно оставили идею социального переустройства нашего общества. Ведь самая главная задача сейчас – это победить фашизм. Анархисты же продожают будоражить общество своими нелепыми утопическими проектами, вместо того, чтобы воевать как следует.
   Монолог неожиданно прервался. Они приехали. На стене старинного дома    тускло мерцал фонарь. Родригес открыл ключом высокую дверь,  и все вошли внутрь. В нос ударило запахом сырости и несвежего белья. Хорхе долго шарил рукой по стене в поисках выключателя.
  - Да где же он? Где же? Ага вот!
    Под высоким потолком зажглась слабая электрическая лампочка и  тускло осветила комнату. Вдоль стен четыре кровати. Две из них заправлены. Посередине - квадратный стол.
  - Вот, товарищи, располагайтесь. Отдыхайте после дороги! - любезно предложил  Родригес и неожиданно осёкся:
  - А столовая то уже закрыта! Где же мне вас покормить?
  - Александр, переведи ему, что у нас есть еда. Спасибо ему за встречу. Пусть тоже отдыхает.
    Мальцев перевёл
  - Очень хорошо! Тогда отдыхайте. Завтра утром я за вами приду. Спокойной ночи! Да, чуть не забыл. Во дворике, налево, туалет и умывальник.
  - Хорошо хоть так встретили, - снова недовольно пробурчал Быков, кладя свой чемодан на стол. Он явно был не в настроении.
   Мальцев тем временем с интересом рассматривал плакаты, которыми были обклеены стены комнаты. На одном- трое мужчин в касках. Негр, азиат и европеец и внизу надпись:
«Представители всех народов мира,  воюют в интернациональных бригадах на стороне Испании».
  На другом плакате автор изобразил лежащие на столе  краюху хлеба, горсть патронов в полосе яркого света, исходящего от электрической лампочки. «Добровольцы, берегите  патроны, еду и энергию!» - гласила фраза сбоку, написанная яркой красной краской.
  « Резервист, вступай добровольцем в армию!» призывал другой плакат с изображением голубых силуэтов мужчины и женщины».
  - Сашок, давай сначала устроимся! Потом будешь рассматривать!
  - Давайте, Иван Терентьевич! – согласился он.
  - Ни стульев, ни шкафов... Ничего нет! Ну ладно не беда, самое главное, что мы располагаем столом. У меня есть неприкосновенный запас, но сейчас пришло время его съесть, – вслух размышлял Быков, доставая из чемодана банку мясных консервов, буханку белого хлеба, луковицу...
  - Я руки помою, - предупредил Александр и вышел.
   То, что Родригес назвал двориком, оказалось крошечной комнатой без крыши. Слева, при ярком свете луны, он увидел две деревянные грубо сколоченные двери. Александр открыл одну. Это был туалет сделанный в толстенной стене старинного здания. За другой дверью находилось крошечное помещение с ржавой трубой, торчащей из стены. Мальцев с трудом нашёл вентиль крана и со скрипом открыл его. С удовольствием  вымыл руки и умылся.
  - Ты где так долго ходишь? Давай доставай кружку, миску, вилку! – встретил его Быков.
  - А у меня нет ничего.
  - Как нет? – поразился Иван Терентьевич, - ну ты, Александр и даёшь! Студент ты! Чистый студент! Тебе надо было в военное училище поступать. Тогда бы и человеком стал! Объясни мне, как ты, военнослужащий, не имеешь ни ложки, ни миски, ни кружки? Это же почти преступление! Запомни раз и навсегда, Мальцев, с завтрашнего дня ты добывешь себе эти самые необходимые солдату вещи и до самой демобилизации имешь их!  С завтрашнего дня я начну делать из тебя солдата Красной Армии. Неважно, что мы находимся на территории Испании! Я твой командир...
   От возмущения лицо Быкова стало багрового цвета. Александра тоже бросило в жар, давно его никто так не отчитывал.
  - Есть, товарищ комполка! – ответил он виновато.
  - Ладно, присаживайся на кровать. У меня две миски есть. Одну я тебе на сегодня дам. Давай выпьем по сто граммов. Сегодня, прощаясь, капитан «Колывани» меня угостил коньяком, – примирительно предложил Быков.
   Он плеснул в кружку жёлтой жидкости и протянул её Мальцеву.
  - Я, предпочитаю водочку, - признался Иван Терентьевич, - вина и коньяки – это не для меня.
   Поужинав, они разделись и легли в узкие кровати, застеленные свежим, но очень влажным бельём.
   Мальцев уснул мгновенно. Ему снился родной Ленинград. Он,  уже профессор, читает лекцию по истории гражданской войны в Испании. А потом за окном послышался удар грома. За ним другой.
  - Мальцев, подъём! Быстро на улицу! – разбудил его громкий крик Быкова.
   Александр вскочил из кровати. Найдя выключатель, принялся им щёлкать. Свет не включался.
  - Да, вырубили электричесво! Одевайся в темноте! Быстро! – кричал Быков.
  - Там же дождь начинается. Зачем на улицу? – спросонья пробормотал Мальцев.
  - Да какой к чертям собачим, дождь?! Это же артобстрел! На улицу!
   Они выбежали. Между домами, в полной темноте, метались люди.
  - Давай факелы жги! – орал кто-то.
  - Прекратить зажигать огонь! – вопил другой.
   Плакали дети.
  - Бум-м-м! – раздалось где-то совсем рядом и задрожала земля. Затем послышался шум обваливающейся стены.
  - Самолёты! Бомбят! Самолёты! –  послышался отчаянный женский крик.
  - Да нет, это не самолёты! Это корабельная артиллерия! – уверенно сказал Быков Александру.
  - Бум-м-м! – и в соседнем квартале зазвенели разбивающиеся стёкла.
  - Бум-м-м! – откуда сверху на Мальцева посыпались мелкие камешки и пыль.
  - Не поддавайтесь панике, товарищи! – призывал невидимый мужчина.
  - В убежище всех людей надо отправлять! В убежище! Интересно у них есть они? – шептал Быков.
   Неожиданно обстрел прекратился, но люди не расходились. Все стояли на улице, прижимаясь друг к другу. Прошло минут сорок.
  - Всё, думаю, что сегодня больше не будут стрелять. Это гражданское население пугали, – объяснил Быков на ухо Александру. - Пойдём спать!
  - Как же можно спать в таких случаях? – возмутился про себя Александр, молча шагая в дом, где их поселил Родригес.
   Быков молча разделся и через пять минут стал громко храпеть. Мальцев лежал с открытыми глазами. Он неожиданно вспомнил свой сегодняшний сон.
  - Я читал лекцию по истории гражданской войны в Испании. Это же идея! У меня после года пребывания здесь будет уникальный материал для написания кандидатской и даже докторской диссертации! А каталанский язык?!  Да это же тоже тема для диссертаций! Надо мне активно заняться его изучением. Всё таки мне повезло, что я попал в Испанию! Подумаешь один год! Он же пролетит и не заметишь! – с этой мыслью он и заснул.
  - Товарищи! Товарищи! Как вы? – разбудил их Родригес.
  - Мы, нормально. Только ночью с корабля обстреливали город. – ответил Быков, не поднимаясь с кровати.
  - Да, правильно с корабля. Это был итальянский линкор «Евгений Савойский». А вы откуда знаете? – удивился Хорхе.
  - Я, уважаемый товарищ Родригес, с 1918 года служу в Красной Армии и отличаю корабельную артиллерию от всего остального. Переведи ему, Студент! – с лёгким раздражением сказал Быков, глядя на часы.
  Мальцев перевёл.
  - Да, вы отдыхайте. Ведь только три часа утра. А в восемь тридцать я жду вас в нашей столовой. Её очень легко найти: выйдете из дома, повернёте налево и через три квартала увидите её.
   Они вышли в восемь часов, повернули налево и пошли по узкой булыжной улице без тротуаров. Кругом были люди. Старики, женщины все были вооружены и куда-то спешили. Мальцев крутил головой, пытаясь рассмотреть какие-нибудь достопримечательности, но кроме высоких стен старинных  домов с осыпавшейся штукатуркой ничего не видел. Столовую нашли сразу по вывеске висевшей у входа в подвал. Родригеса ещё не было. По одному и целыми группами вооружённые люди в военной форме и гражданской одежде спускались в подвал. Родригеса не было. Быков свернул самокрутку и закурил. Наконец появился Хорхе:
  - Вы уже здесь? – удивился он, хотя на часах было уже девять, - пойдёмте.
   В столовой стояли длинные лавки и столы. Свободных мест уже почти не было. Родригес вручил Быкову и Мальцеву по серому картонному квадратику:
  - Это талоны на завтрак. Подходите к раздаче.
   Через несколько минут они втроём пили горячий кофе с поджаренными кусочками хлеба. В столовой стояла тишина. Мальцев крутил головой, стараясь увидеть что-то интересное, но за исключением нескольких плакатов, призывающих разгромить фашизм, криво наклеенных на стены так ничего и не увидел.
  - Ну как, товарищи, подкрепились? – участливо спросил Хорхе и получив утвердительный ответ, предложил:
  - Пойдёмте к нам, в штаб-квартиру компартии. Вас там уже ждут.
    Улицы были заполнены людьми. Ни смеха, ни улыбок. Чувствовалась какая-то напряжённость. Прошагав кварталов одиннадцать, подошли к двухэтажному дому. У входа развивался большой красный флаг с серпом и молотом.  Под ним стоял часовой,  совсем молодой солдат в новой коричневой форме с винтовкой и в каске. Он неумело отдал честь Родригесу. Они поднялись на второй этаж. Здесь стоял громкий шум от звонящих телефонов, громких приказов и трескотни десятков пишущих машинок.
  - Подождите, пожалуйста, здесь! – произнёс Хорхе и постучал в дверь, - разрешите?
  - Да! Входите!
  Быков и Мальцов вошли в большую светлую комнату. Среди клубов табачного дыма за большим квадратным столом, застеленным красной скатертью сидели три человека в военной форме. Увидев вошедших, они, как по команде, встали .
  -  Товарищи, внимание, к нам прибыла помощь из Советского Союза! – почти торжественно произнёс невысокий худой человек с длинными бакенбардами.
   Все вышли из-за стола и  стали жать руки Быкову и Мальцеву представляясь: - Баутиста, Рамон Сальвия, Педро Мерино. Присаживайтесь, товарищи! – пригласил Педро Мерино, высокий совершенно седой мужчина. - Хорхе, распорядись, чтобы нашим гостям принесли кофе.
  - Есть! – ответил Родригес и вышел из комнаты.
   Александр быстро осмотрел помещение, в котором они находились. В углу- красное знамя с серпом и молотом. На стене портрет Ленина и  огромный плакат: на фоне завода красная звезда с серпом и молотом. Сбоку- солдат в будённовке с винтовкой  в руках и слова «19 лет Советскому Союзу и борьбе за свободу и мир на земле». Ему всё это стало казаться каким-то сюрриалистическим сном.
  - Как добрались, товарищи? Есть ли какие-нибудь вопросы по жилью, где вас поселили? – спросил Педро Мерино.
   Мальцев, оторвавшись от мыслей, стал переводить.
  - Вы, товарищ Хуан, прибыли как раз вовремя. Мы начинаем создавать Народную армию, ядром которой станут испанские коммунисты и все нам сочувствующие. Народная армия, разумеется не только вольётся в Республиканскую армию, но в будущем станет её самой боеспособной силой. В этом Вы нам и поможете. Уже формируется первая смешанная бригада, где Вы, товарищ Хуан, займёте должность военного советника. По существу первого заместителя командира, – обратился лично к Быкову Мерино.
  - Прошу прощения, а что такое смешанная бригада? – спросил Быков.
  - Смешанная бригада  состоит из четырёх пехотных батальонов, моторизованного эскадрона, пулемётной роты, сапёрной роты, четырёх  артиллерийских батарей орудий калибра 75 мм, а также медсанчасти, службы связи и других тыловых подразделений, – объяснил  Мерино.
   Вошёл Родригес с подносом, на котором стояли фаянсовые чашки с ароматным кофе. Рядом с ними, в корзиночке, лежала горка круглого печенья.
  - Угощайтесь, пожалуйста! – предложил сухощавый, коротко стриженный мужчина, больше похожий на юношу, по фамилии Баутиста.
  Все взяли по чашеке и с наслаждением стали пить кофе маленькими глотками. Только Быков, почти залпом, влил в себя содержимое и теперь грустными глазами наблюдал за присутсвующими в комнате людьми.
  -  Хорхе, тебе поручается шефство над нашими товарищами из Москвы. Будешь заниматься теперь только ими! – приказал Мерино.
  - Есть! – ответил Родригес, поднимаясь со стула.
  - Первым делом отведи товарищей на склад. Пусть они получат форму. Затем, все остальные виды довольствия. В следующие дни покажи им Барселону. Я надеюсь, что ты хорошо знаешь город?
  - Да, конечно, – почему-то смущаясь ответил Родригес.
  Мерино встал из-за стола. Его примеру последовали Баутиста и Сальвия. Они крепко пожали руки Быкову и Мальцеву.
  - Не понял, Александр, это всё на сегодня? – растерянно спросил Иван Терентьевич уже в коридоре.
  - Нет. Сейчас нам форму выдадут и ещё что-то, – объяснил Мальцев.
  - Да..Да... – разочарованно покрутил головой Быков, - а потом город будем смотреть! Мы на экскурсию сюда приехали или помогать им бить фашистов?
   В  глубоком подвальном помещении со старинными круглыми сводами стояла длинная очередь мужчин разных возрастов в гражданской одежде. Между ними метались несколько  парней в военной форме. Они спрашивали размеры шинели, обуви, головных уборов. Все разговаривали одновременно. Кто-то чем-то восторгался. Кто-то огорчался. От этого в подвале стоял громкий однотонный гул. Увидев Родригеса, к нему сразу же подлетел юноша с тонкими усами в растёгнутом нараспашку кителе.
  - Здравствуйте, товарищ Хорхе! – поприветсвовал он его.
  - Здравствуй, - ответил Родригес и, наклонившись к самому уху юноши, принялся что-то шептать ему, показывая пальцем на Быкова и Мальцева.
  - Сделаем всё, как Вы просите, товарищ Хорхе! – пообещал парень и сразу же подбежал к Александру.
  - Здравствуйте, товарищи! Проходите сюда за стойку. Там увидете лавку. Присаживайтесь, а я сейчас, – сказал он и, внимательно осмотрев Быкова и Мальцева, куда убежал.
   Вернулся он минут через десять с другим парнем, почти мальчишкой. В руках у них были кипы военной формы.
  - Вот примеривайте! – предложил он.
   Быков сразу же нашёл себе соответствующий размер коричневого кителя с накладными нагрудными и боковыми карманами и кавалерийские брюки типа галифе. Иван Терентьевич, немедля, облачился в новую форму. Она сидела на нём, как влитая.
  - Прекрасно! – восхитился парень, - сейчас я Вам подберу сапоги.
   Через минуту Быков надевал длинные коричневые сапоги со шнурками.
  - Прекрасно, товарищ! – одобрил парень, - подойдите к зеркалу, вот здесь, на стене, и посмотрите. Просто великолепно!
   Иван Тереньевич осмотрел себя в зеркале с ног до головы и почему-то горько прошептал Александру:
  - Вот уж никогда не думал, что придёться носить форму чужого государства!
   С Мальцевым было гораздо сложнее. Его широкие плечи с трудом влезали в китель 56 размера, а с тонкой талии падали брюки 48 размера. 46 – также был великоват.
  - Ничего страшного, Александр, бери! Дома всё тебе подгоним как требуется! – приказал Быков.
   Также им выдали фуражки с широкими полями и большими матерчатыми звёздами.   Потом парень принёс им значки на петлицы:
  - Только эти. Других, к сожалению, нет. – Извинился он, вручая им маленькие алюминивые крылышки с красной эмалевой звёздочкой посередине.
  Затем Хорхе повёл их куда-то наверх. Здесь в длинной комнате, заставленной столами сидели человек десять мужчин и женщин. К ним стояли длинющие очереди. Здесь  их сфотографоровали для удостоверений личности. А затем Быкову выдали двести пятьдесят песет, а Мальцеву – двести.
  - А это зачем? – неудомевал Иван Терентьевич, рассматривая денежные купюры.
  - Что он спрашивает? Ему кажется этого мало? – забеспокоился Родригес,  обращаясь к Мальцеву.
  - Да нет, товарищ Хорхе, Хуан спрашивает зачем нам деньги? – покраснев ответил Александр.
  - Как зачем? Вы же военнослужащие республиканской армии с должностными окладами.  Объясните своему товарищу!
   Мальцев перевёл.
  - Если так надо, то мы принимаем деньги! – согласился Быков.
   В другом помещении, где на стене красовался  выцветший плакат « Больше конкретных дел и меньше пустых слов», им выдали талоны на питание на целую неделю.
   - Теперь разрешите с вами попрощаться. Отдыхайте, занимайтесь формой. Не забудьте пообедать и поужинать. Завтра утром встречаемся в столовой, – объявил Родригес, пожимая Быкову и Мальцеву на прощание руки.
   На обед давали разваренную кукурузную кашу – поленту, хлеб и по кусочку сыра.
  - Мамалыга! – сделал заключение Иван Терентьевич, выскребая ложкой дно  алюминивой тарелки.
  - Давай заниматься теперь формой! – приказал Быков, едва они вошли к себе в комнату.
  - А может чуть позже, Иван Те..
  - Никаких позже! Прямо сейчас! – грубо оборвал Мальцева Быков. - Ты, Александр, надеюсь, нитку с иголкой в руках держать умеешь?
  - Нет, – тихо признался юноша.
  - Как это так? Отец был командиром Красной Армии. Всю гражданскую войну прошёл! Мать портниха! А сын – тунеядец! Да, Студент, ту-не-ядец!  Элементарных вещей делать не умеешь! Давай я тебе покажу, а ты учись. Потом будешь мне экзамен сдавать.
    Иван Терентьевич разложил брюки на кровати. Распорол их своим острым ножичком и быстро наметал.
  - Меряй, Студент! Ну как теперь?
  - Да вроде бы хорошо, – сказал Александр.
  - Если хорошо, то смотри теперь, как надо шить. Запоминай! Учись! В жизни тебе очень пригодится.
   Через час Мальцев смотрел на себя в зеркало. Высокий широплечий юноша. Нос тонкий с горбинкой. Волосы тёмные, коротко стриженные. Слегка оттопыренне уши. Густые изогнутые, как у девушки брови. Тёмные глаза. Форма испанской республиканской  армии на нём смотрелась красиво. Даже Быков кашлянул от удовлетворения.
  - Видел бы меня сейчас Егор Ивушкин! – почему-то подумал Александр.
   На следующий день завтрак повторился: кофе и поджаренный хлеб. Быков встал из-за стола и было видно, что он был голоден. На улице у входа в столовую их ждал Родригес. Поздоровавшись и для формальности спросив, как им спалось, он предложил:
  - Давайте совершим ознакомительную экскурсию по нашей красивой Барселоне.
  - Да, конечно! - с энтузиазмом согласился Александр.
   Иван Терентьевич промолчал.
   Да, Барселона был очень красивым и светлым  городом, но только до войны. Сейчас же улицы казались серыми и неуютными от обилия вооружённых, с серьёзным лицами, людей. Многие магазины стояли  с  заколоченными деревянными щитами витринами. Дома поражали своей заброшенностью с облупившимися, давно не красившимися фасадами.
   Они сели в трамвай. Он был забит людьми. Трамвай был деревянный и старый, сильно скрипел, дрожал и угрожающе кренился на поворотах.
  - Похож на наш ленинградский  трамвай, на котором мы ездили с мамой к Николаю, - неожидано  вспомнил Александр и начал рассматривать стены вагона, сплошь покрытые надписями. В основном это были анархистские лозунги, выцарапанные гвоздём или ножом. «Анархия или смерть!» и буква «А» в кругу. «Смерть попам и капиталистам» и снова буква «А» в кругу. В бок Мальцева больно упирался край корзины, которую держала женщина лет сорока, одетая во всё чёрное. Корзина была покрыта чистой белой тряпкой, и оттуда явственно исходил вкусный аромат копчёного мяса.
  -Товарищ Хорхе, а где можно купить продуктов? – спросил Мальцев, когда они вышли из трамвая.
  - Вы знаете, товарищи, после начала гражданской войны мы испытываем серьёзные проблемы с продуктами питания. Почти все магазины закрыты, и еду можно купить только на «чёрном» рынке. Там продаётся всё, но по высоким ценам. Происки врагов Республики! – честно объяснил им Родригес.
   Они шли по улицам, смешавшись с толпой. Людей было много и Мальцев поймал себя на мысли, что они с Быковым ничем не отличаются от остальных. Только быть может новенькой формой и скрипучими портупеями с сильным запахом кожи. Смотреть было нечего. Очевидно, что до войны Барселона являлась одним из красивейших городов Европы, но сейчас ... Александр видел  только  вереницы мулов, запряжённых в телеги с двумя высокими колёсами и колонны грузовиков, тянущихся по улицами среди серых домов.  Люди с озабоченными усталыми лицами. Почти все - вооружены.
  Они прошли мимо  гостиницы «Колон», где на фасаде висели огромные портреты Ленина и Сталина.  Какой-то старик  окунал кисть в ведёрко с клеем и, тщательно размазав его по стене, крепил плакат с изображением   мускулистого мужчина с молотом в руках и кричащей надписью «Хочу работать!».
   Национальный Музей Каталонии был временно закрыт.
  - Не повезло! – вздохнул Родригес, - ну ничего, придём на следущей неделе.
  Каса дель Баро де Куасура (Музей музыки) в этот день был выходной.
  Им удалось быстро пройти по Ботаническом саду Барселоны, который привёл в восторг Мальцева и оставил абсолютно равнодушным Быкова.
   Александр, совершенно случайно, заметил вдалеке необычную высокую ажурную башню.
  - Хорхе, а что это за сооружение? – спросил он.
  - Это недостроенная церковь «Саграда Фамилия».  Без всякого сомнения это самое великое творение нашего  талантливейшего каталанского архитектора  Антони Гауди, – объяснил с гордостью Родригес, но сразу же добавил:
  - Уверен, что после нашей победы, мы закончим строительство этого чуда современной архитектуры, но это уже будет не церковь.  С религией надо поступить также, как вы сделали в Советском Союзе.
   При этих словах Быков, почему-то, начал кашлять.
  - Великий Гауди сорок три года своей жизни посвятил созданию этого сооружения, в котором  гармонично смешиваются готический и авангардный стили архитектуры.  Да, хочу добавить, что сам маэстро похоронен в этой церкви.
  Быков и Мальцев поужинали в столовой. На предъявленные талонны им выдали по чашке чая, хлеб и персикое повидло.
  - Саша, завтра надо идти на «чёрный» рынок, о котором тебе рассказывал наш любимый товарищ Родригес. Я очень хочу есть! – признался Иван Терентьевич, укладываясь спать.
   Следующий день у них был совершенно свободен, поэтому сразу же после завтрака,  Быков и Мальцев отправились на поиски «чёрного» рынка. Слоохотливый продавец газет, дедушка лет восьмидесяти подробно объяснил, куда надо идти.
  - Вы только, уважаемые, поторапливайтесь! После десяти утра там уже никого не будет! – посоветывал он на прощание.
   В огромном дворе-колодце ходили группки людей и что-то предлагали. Другие что-то спрашивали.  Товара не было видно. Мальцев с отчаянием стал крутить головой, стараясь понять в чём же здесь дело.
  - Вы, господа, что ищите? – обратился к ним мужичок в засаленном пиджаке, надетом поверх толстого свитера.
   Быков, как всегда, молча улыбался, а Александр  робко ответил:
  - Вы знаете, мы это.. еды хотим купить. Вот мне и моему дяде посоветовали сюда придти, а..
  - Вы наверное из Мадрида?! -  утвердительно спросил мужичок, - я по акценту сраза понял, что вы приезжие.  Так вам чего надо?
  - Колбаски, сыра, хлеба ... Ну и вина конечно. – Сказал Мальцев.
  - У вас какие деньги есть? -  их незнакомец.
  - Как какие? – не понял вопроса Александр, - песеты, конечно.
  - Вы что там в своём Мадриде не знаете, что существуют респуликанские песеты, франкистские песеты, песеты фирмы «Телефоника», песеты металлургических объединённых предприятий, – объяснил им, ехидно улыбаясь, мужичок.
   Мальцев достал из карманы деньги и показал.
  - Это республиканские! Знайте, что у нас, в Барселоне, лучше всех ценятся песеты «Телефоники». Ну и ваши, тоже неплохо. Пойдёмте со мной, – пригласил их мужичок.
   Минуты через три  они, втроём, спустились в подвал одного из домов. Здесь стоял такой аромат, что Быков даже застонал от восторга. Под потолком висели  целые свинные копчённые ноги, а также окорока, обшитые холщёвой материей и связки колбас. На полках лежали маленькие, средние и большие головки различных сыров. Возле одной из стен, прямо на полу, стояли бесконечные ряды больших пузатых бутылей красного и белого вина.
  - Саша, спроси у мужика, чем окорок в тряпке от копчёного отличается, – прошептал на ухо Мальцеву Иван Терентьевич.
  - Это вяленый окорок. В  помещении с постоянной температурой и влажностью висел четыре года, – объяснил Александр, выслушав ответ хозяина подпольного магазина.
  - Саша, давай возьмём! И кусочек копчёного тоже! И спроси сколько такая бутылочка вина стоит, – Иван Терентьевич ткнул пальцем в большие бутыли.
  Вскоре хозяин им завернул в толстую коричневую бумагу окорока. Саша ещё попросил горсть оливок в маринаде из небольших кадок, стоящих в другом углу подвала. К ним добавились два каравая хлеба и бутыль красного вина. За всё это Быков отдал большую часть недавно полученного оклада.  Из всех покупок Ивана Терентьевича поразила цена вина. Оно стоило всего пять песет! В два раза дешевле, чем хлеб! Хозяин аккуратно сложил всё в мешок и протянул его Александру.
  - Чтобы никто не видел! – объяснил он, считая деньги, полученные  им от Быкова.
  Во дворе, где располагался стихийный «чёрный рынок» уже никого не было. Только у самого выхода стояла бедно одетая худенькая девушка  и продавала посуду. Увидев её бледное истощённое лицо, Мальцев остановился и купил для себя у девушки  алюминивые миску, две ложки, две вилки, кружку и даже фляжку.
   Дома, Иван Терентьевич сразу же принялся накрывать на стол. Он ловко нарезал окорока, хлеб, разложив их на чистой газете. В миску выложил маринованые оливки и мастерски откупорил бутыль вина.
  - Саша, хватит тебе руки мыть! Давай садись за стол! – нетерпеливо приказал он.
   Вино было кисловатым и терпким, но с оливками и вяленым окороком, которые Мальцев ел впервые в своей жизни,  оно ему показалось очень вкусным.
  - И как люди эту гадость едят?! – поморщился Быков проглатывая оливку.
  - А мне они понравились! Очень необычный вкус! Даже и сравнить не с чем, – высказался Мальцев.
   Ивану Терентьевичу хватило этого трёхлитрового бутыля вина ровно на два дня. После чего он приказал:
  - А ну, Студент, смотайся за винцом!
   Теперь каждый день, после завтрака в столовой,  Быков и Мальцев отправлялись  в штаб-квартиру испанской компартии. Здесь их всегда очень радушно принимали. Угощали кофе, иногда даже с бутербродами. Затем Александра просили перевести какой-нибудь документ или  номер газеты «Правда», оказией  доставленный из Москвы. Иногда были вопросы и к Быкову: нарисовать схему укрепрайона или высказать своё мнение по тактике наступления бригадой. Мальцев добросовестно переводил. Когда же приближалось время обеда, Ивану Терентьевичу и Александру крепко жали руки, благодаря за оказанную помощь, и желали им хорошего отдыха до следующего дня. После чего советский военный советник и его переводчик направлялись в столовую. Здесь они съедали всё, что им предлагали и напралялись к себе, где и начинался настоящий обед.
  - К такому окороку сейчас бы водочки! А лучше бы хорошего самогончика! Когда я на Кубани служил,  так там мне приходилось такой ядрёный первач пить! Горло продерало! А это что? Компот кислый! – жаловался Иван Терентьевич, пропуская одну кружку вина за другой.
   Александр выпивал граммов сто, хорошо закусывал и садился за чтение. Каждый день на улицах он находил порванные книги, зачастую без обложек и половины страниц. Но это его не смущало, ведь многие из  них были на каталанском языке, и Мальцев хотел его быстро выучить. Иван  Терентьевич, в гордом одиночестве, пропускал ещё три- четыре кружки вина и затем укладывался спать.
   16 марта Александр и Быков, позавтракав, поднялись из столовой на улицу и хотели было направиться в штаб-квартиру компартии. Как вдруг со стороны порта послышался вой серен. Они остановились. Быков, задрав голову, стал смотреть в чистое и солнечное небо.
  - Бу-м-м-м-! Бу-м-м-м! – под ногами у Мальцева задрожала земля. Верхний этаж здания, расположенного в следующем квартале стал на глазах разваливаться и сыпаться на землю, поднимая тучи пыли.
  - Бу-м-м-м! – раздалось сзади.
   В спину Александра что-то больно ударило. От страха и неожиданности он упал на тротуар, инстинктивно закрыв голову руками.
  - Бум-м-м-м! – раздалось совсем рядом. Мальцеву  показалось, что  земля под  сейчас расколется, и он  куда-то провалится.
   В паху у Александра стало горячо-горячо, точно же так, когда он первый раз прыгнул с парашютной вышки.
  - Обоссался! – догадался он, - да и хрен с ним! Живым бы остаться!
  - Вставай, Мальцев! За мной! – громко закричал Быков и, схватив его за руку, поднял с земли и потащил за собой в подвал столовой.
   Здесь в углах, прижавшись к стенам, сидели несколько женщин и два старых ополченца. У всех от ужаса были серые лица. Мальцев  осмотрел себя. Впереди на брюках явственно виднелось большое мокрое пятно. Его сразу же увидел и Иван Терентьевич.
  - Сынок,  да ты не переживай! В первый раз со всеми это происходит. Бывает и хуже! Ты не стесняйся! – шептал он Александру на ухо, гладя его по спине.
  - Бум-м-м! – донеслось с улицы.
  - Сволочи! Гады! – вдруг заорал по-русски Быков, подскакивая со скамьи и грозя свом огромным кулачищем кому-то вверх, - мирное население бомбите! Детей да стариков убиваете! Нет,сволочи, нас не запугаешь!
   С этого дня жилые кварталы Барселоны стали систематически подвергаться массированным бомбардировкам  немецкой, итальянской и франкистской авиации. Особенно страдали районы Грасия, Побла Ноу, Побле Сек, Сан Андреу. Барселонский порт был почти полностью разрушен. Жители каталанской столицы стали оборудовать бомбоубежища.
   Заканчивался март. Быков, как всегда после обеда, сидел за столом и молча потягивал вино. Напротив него удобно распожился Александр и читал книгу. В дверь кто-то тихонько постучал.
  - Кто бы это мог быть? – подумал Мальцев и ответил:
  - Открыто, входите!
   Через мгновение в комнате стоял офицер республиканской армии в тщательно отутюженной форме. Невысокого роста, тёмные густые  волосы, загорелое лицо, чуточку курносый... Своими глазами василькового цвета  он  презрительно посмотрел на  Быкова и произнёс... по-русски:
  -Тебя, Быков, в Испанию зачем послали? Вином упиваться?
    Александр, ничего не понимая, уставился в Ивана Терентьевича. Того как будто-бы подменили. Увидев гостя, он подскочил из-за стола и дрожащими руками пытался застегнуть пуговицы своего кителя. Губы у Быкова стали мелко-мелко трястись. Лицо побледнело.
  - Здрав-в-вия жел-лаю, тов-ва-рищ Нек-кр-красов! – наконец удалось прошептать ему.
  - Меня, здесь, зовут товарищ Серхио! – представился офицер и обратился  к Александру:
  - А Вы кто такой? Почему не встали?
  - Переводчик Мальцев!
  - Ты чем сейчас занимаешься, Мальцев?
  - Изучаю каталанский язык, товарищ Серхио!
  - Молодец! Хвалю! Выйди, Мальцев, во двор! Подыши свежим воздухом! – приказал Серхио.
  - Есть! – ответил Александр и вышел в крошечный дворик. Туда выходило большой окно их комнаты, поэтому он услышал весь разговор просходящий в комнате.
  - Ты, что Быков, под трибунал захотел? Ты чего, крыса, здесь вино жрёшь вместо того, чтобы выполнять задание по оказанию помощи испанским вооружённым силам Республики!
  - Никак нет, товарищ Некрасов! - испуганным голосом, заикаясь, стал оправдываться Иван Терентьевич, - мы до обеда в штабе находимся, а потом время свободное.. Вот и решил стаканчик пропустить...
  - Кто же это такой этот товарищ Серхио, если такой смельчак, как Быков, герой гражданской войны от страха готов в штаны наложить? – подумал Александр,  невольно слушая  этот разговор.
  - Приведи себя впорядок! Быстро! Ты мне нужен! – приказал Серхио Ивану Терентьевичу.
  - Зачем? – жалобно спросил Быков.
  - Расстреляю!
  - За что?
   - За пьянство и  преступную халатность к своим обязанностям. Я должен был это сделать  ещё тогда, в восемнадцатом году, на Кубани. Помнишь?
  - Так точно, тов-то-товарищ Некрасов!
  - Раз помнишь, выходи на улицу. Там у входа в дом стоит легковой автомобиль с водителем. Садись и жди меня. Я хочу два слова сказать твоему переводчику.
  - Есть, товарищ Серхио! – ответил Быков и вышел из комнаты.
  - Мальцев, ко мне! – услышал Александр.
  - Так, слушай меня, юноша. С сегодняшнего вечера начинаешь заниматься испаским языком с Быковым. Он должен иметь базовые знания. Быкову я прикажу, чтобы он был твоим прилежным учеником. Также, я запрещаю ему употреблять любые спиртные напитки. Ты будешь за этим следить. При следующем моём появлении у вас, здесь, мне доложишь.
  - Я не буду следить за Иваном Терентьевичем! – возмутился Александр.
  - Что-о-о-?!  Ты, мальчишка вообще кто такой? Ты – простой пе-ре-вод-чик НКВД! Я  же принадлежу к старшему комсоставу НКВД! Все мои приказания для тебя являются за-ко-ном! –  некромко, тщательно выговаривая каждое слово, сказал Некрасов и потом посмотрел на Мальцева. Глаза его недавно имевшие васильковый цвет, стали вдруг белыми, без зрачков, как у человека с помутившимся рассудком.
  Александра охватил страх. Он не мог оторвать своего взгляда от этих безумных, наполненных ненавистью и злобой глаз.
  - Я тебя, щенок, по стене размажу! Ты меня  понял?
  - Так то-то-точно! – Мальцев тоже стал заикаться как и Быков.
  - А ещё помни, что ты сотрудник НКВД! В штабе не просто сиди и мух считай, а слушай кто о чём говорит. Как оценивают помощь Советского Союза? Как отзываются о нашей внешней политике? Что планируют? Устанавливай тесные контакты с нужными людьми из штаба, имеющими доступ к полезной информации! В следующий раз я тебе, переводчик, объясню всё подробно. Сейчас же мне некогда.
  И  Некрасов исчез так же неожиданно, как и появился.
   Алесандр не помнил сколько  прошло времени. Он сидел на стуле в какой-то прострации, смотря в книгу, но не видя при этом ни одного слова.
  - Саша! Саша! Что с тобой? Очнись! – толкал его в плечо Быков, - что случилось?
  - Ничего! – пробормотал Мальцев, - который   уже час, Иван Терентьевич?
  - Уже семь часов.
  - Ого, - подумал Александр, - прошло почти три часа! Мне же показалось, что одна минута.
  -  Саша, тебе, что нездоровится?
  - Да нет, уже всё в порядке. А кто он такой этот товарищ Серхио или Некрасов?
  - Кто такой? – переспросил Быков и прошептал:
  - Мальчик с пальчик!
  - Как Вы сказали? – не расслышал Александр.
  - Сотрудник центрального аппарата НКВД, находящийся в Испании, чтобы приглядывать за советскими военными советниками и специалистами, – объяснил Быков и посоветовал:
  - С ним, Александр, будь очень и очень осторожен.
   После визита Некрасова Быков забыл о вине. Каждый вечер он занимался с Мальцевым, стараясь выучить хотя бы несколько слов в день.
    В начале марта смешанная бригада была размещена в казармах имени Ворошилова в городском  районе  Сарриа. Сюда же переселились Быков и Мальцев. Теперь у Ивана Терентьевича было очень много работы, о которой он мечтал в эти месяцы вынужденного безделья. Он проводил занятия с командирами батальонов, начальником штаба бригады, лично следил за обучением добровольцев. Повсюду за ним следовал Мальцев. Ему, как и Быкову, выдали пистолет АСТРА 400, модели 1921 года, калибра 9 мм,  который он стал носил в брезентовой кобуре. До отправки бригады на фронт оставалось меньше месяца. И Иван Терентьевич, хотел, чтобы она  она было подготовлена как можно лучше.
   Рано утром 3 мая бригада была поднята по тревоге. Перед бойцами выступил один из видных деятелей Испанской компартии Антонио Михе:
  - Сегодня ночью, анархисты со своими приспешниками из Объединённой марксистской рабочей партией начали против нас, коммунистов, военные действия. На улицах Барселоны уже льётся кровь наших с вами товарищей. Предатели будут жестоко наказаны! Призываю всех вас сохранять спокойствие и четко выполнять приказы вышестоящих командиров!
   Под руководством Быкова на улицах, прилегающих к казармам, солдаты бригады начали спешно возводить баррикады из мешков набитых песком.  Со всех сторон слышались сюда доносились  звуки боя.
  - Это похлеще, чем у нас в гражданскую войну, - вздохнул Иван Трентьевич, когда остался один на один с Мальцевым, - да и Объединённая марксистская рабочая  партия – это тоже ведь коммунисты!  Коммунисты восстали против коммунистов во время гражданской войны. Я не знаю, кто здесь прав, но думаю, что закончится всё это очень плохо для Республики!
   Уличные бои длились пять дней и ночей, оставив сотни убитых и тысячи раненых. Затем наступило перемирие и противоборствующие стороны снова стали думать об отражении наступлений армий Франко. Ведь ситуация на Северном фронте была угрожающей. В апреле самолёты немецкого Легиона Кондор разбомбили  город Герника в Стране Басков, а ещё через три дня он был захвачен франкистами.
   В конце мая смешанная бригада, получив, благодаря неутомимому Быкову, хорошую военную подготовку, была отправлена на фронт. В начале июня она приняла участие в наступлении на Уэска, с целью отвлечения сил противника от Северного фронта, где  ситуация республиканских войск была очень тяжёлой.
   В Ворошиловских казармах была размещена другая смешанная  бригада, состоящая из добровольцев от семнадцати до пятидесяти лет, являющихся членами копартии или поддерживающими её политику. Её комлектование ещё только начиналось, и Быкову,  вместе с офицерами, предстояла непростая  работа создать за короткий срок боевое формирование.
  Один раз в две недели в «гости» к Ивану Терентьевичу и Александру  обязательно наведывался товарищ Серхио.
  - Ну как вёл себя Иван Терентьевич? – задавал он традиционный вопрос Мальцеву, когда они находились вдвоём.
  - Хорошо. – Односложно отвечал Александр.
  - Пил?
  - Нет, - опустив глаза, отвечал Мальцев, - ну в воскресенье, только после обеда, стаканчик вина. И всё!
  - Ну стаканчик вина  - это можно! Это же не запой, а для расслабления души, так сказать! – соглашался товарищ Серхио и продолжал:
  - А в штабе, что интересного слышал или видел?
  Мальцев рассказывал, что произошло интересного в штабе бригады, об отношениях между командирами, о моральном духе бойцов.
   Товарищ Серхио слушал внимательно, не перебивая, а потом задавал вопросы и давал Александру какие-нибудь конкретные поручения. И горе было если Мальцев их не выполнял или делал не так, как ему объяснил Некрасов. Товарищ Серхио смотрел тогда  на него своими страшными глазами так, что Александру делалось плохо. Мальцев понял, что надо выполнять всё, что приказывает этот человек. Только так он сможет избежать всех проблем, сейчас, и в будущем. Когда Некрасов был доволен работой Александра, он его очень хвалил, говоря при этом:
  - Ты очень умный и старательный  молодой человек! Я уверен, что тебя ждёт блестящее будущее!
   На севере Испании, где территория находилась под контролем республиканцев, ситуация продолжала осложнялась. 19 июля войска Франко захватили столицу Страны Басков город Бильбао. 26 августа националисты, развивая своё успешное наступление, вошли в город Сантандер. 21 октября франкисты после тяжёлых боёв захватили города Хихон и Авилес. С их падением, Северный фронт перестал сущетсвовать. Правительство Страны Басков переехало в Барселону.
   К этому  времени новая смешанная бригада в Ворошиловских казармах закончила свою полную комплектацию и подготовку, и была полностью готова к отправке на фронт. Из штаба компартии Испании поступило распоряжение о том, чтобы с ней постоянно находился советский военный советник товарищ Хуан (Быков). Узнав об этом от Некрасова, Иван Терентьевич обрадованно сообщил новость Мальцеву:
  - Саша, нас отправляют на фронт с бригадой! Хватит сидеть в казармах! Будем воевать! Да и ты со своим другом не расстанешься! Вместе будете!
   Александр воспринял эту новость без особого энтузиазма. Но подумав, решил, что это ещё одна возможность  глубже узнать историю и культуру Испании.
  -  После возвращения домой, у меня будет столько материалов, что я свободно могу не только написать кандидатскую с докторской диссертацией, но ещё и десяток книг. Это реальный шанс, в будущем, стать и академиком!  Да и Быков прав, с Пабло Мачадо мы не расстанемся.
   С Пабло Мачадо, помощником начальника штаба бригады Мальцев сошёлся так быстро, что он сам этому удивлялся. Это был его, по настоящему, первый в жизни друг. Двадцатилетний  Пабло Мачадо был родом из маленькой деревеньки, находящейся неподалёку от города Оренсе в провинции Галисия. Почти одного роста с Александром, он имел такие же тёмные волосы, серые глаза, но сутулые узкие плечи портили его фигуру. Родители Пабло умерли, когда ему ещё не было и десяти лет, и мальчика  взяла на воспитывание его родная бездетная и одинокая тётка Исабель. Тётушка имела два гектара земли, один она сдавала в аренду, а другой обрабатывала сама. Пабло очень любил свою тётю и всегда ей помогал. Вернувшись из школы, он вместе с ней пропалывал грядки, поливал, собирал урожай овощей. Когда ему исполнилось пятнадцать лет, мальчик стал просто ненавидеть эту монотонную тяжёлую работу. Он хотел жить по другому. Тётушка Исабель его поддерживала в этом. Окончив школу, он поступил в Университет Барселоны на юридический факультет.
  - Мой племянник будет адвокатом! – с гордостью сообщила всем знакомым и соседям Исабель.
   Учился Пабло хорошо и закончил первый курс. Его тётя каждый месяц посылала ему из своих сбережений деньги для того, чтобы её любимый племянник ни в чём не нуждался. На втором курсе Пабло примкнул сначала к анархистам, а затем стал убеждённым сторонником коммунистических идей. Он бросил учёбу и полностью отдался партийной работе. Тётя по-прежнему высылала ему деньги, уверенная, что её племянник с успехом «грызёт» науки.
  - Вот закончится война, и я продолжу учиться, но факультет хочу поменять. Мне бы больше подошёл исторический, – делился Мачадо мыслями по поводу своего будущего с Алекасндром.
   Они виделись несколько раз в день. После ужина, зачастую, засиживались до поздней ночи.  У Пабло была толстенная тетрадь в чёрном клеёнчатом переплёте, куда он записывал свои мысли и основные события, которые с ним происходили. А ещё Мачадо писал стихи. Они были романтическими и чувственными.
  -Алекс, - говорил он иногда утром Мальцеву,- сегодня ночью меня  снова разбудил чей-то голос. Он мне читал стихи. Я встал и быстро их записал. Послушай  это:
  Я хочу умереть, когда будет заходить солнце,
  в открытом море и с лицом смотрящим в небо,
  в последнее мгновение этой агонии, увидев
 мою  душу, рвущуюся, как птица, в небо.

  Мне уже никогда не услышать,
  оставаясь с небом и морем наедине
  ни голосов, ни тихих молитв,
  скрывающихся в величественном рёве волн.
   - Как тебе, Алекс? Ответь мне честно!
  - Красиво! По-испански звучит очень красиво, похоже на  грустную мелодию, – признавался Мальцев.
   В свою очередь, Александр часто рассказывал своему другу о Советском Союзе, о Ленинграде, об институте, где он учился.
  - Здорово! – восхищался Пабло, - побывать на родине Ленина – это моя самая большая мечта в жизни.
  - Закончится война и приезжай, Паблито! В чём дело? Думаю, что у тебя будет возможность поступить в какое-нибудь наше высшее учебное заведение.
  - Да?! – восхищённо замирал Мачадо, - здорово! Но для этого надо знать русский язык. Надо будет начинать его учить. Ты мне поможешь?
  - Конечно!
   15 декабря началось массированное наступление републиканской армии на Теруэль.  Поступил приказ: смешанную бригаду под командованием подполковника Овьедо, располагающуюся в Ворошиловских казармах направить на это участок фронта. Но возникла задержка с транспортом, а через неделю  Теруэль  был уже взят. Смешанная бригада так и осталась в резерве.
    Франко решил развить свой наступательный успех. 9 марта 1938 года  франкистская  группировка под командованием генерала Ягуэ вошла в Каталанию после взятия города Лериды. 15 апреля Национальная армия достигла средиземноморских пляжей. Республиканская зона была таким образом разделена на две части.  Цетральную, вокруг Мадрида и Восточную, часть Каталонии с Барселоной.
   Несмотря на эти события , командование продолжала держать бригаду  подполковника Овьеда в казармах. Барселону бомбили. Жертвы среди мирных граждан исчислялись уже тысячами. Многие жилые кварталы были разрушены до тла. Одним днём, Мальцев отправился в город в штаб компартии по личному приказанию Быкова. Почему отправили именно его, Александр не знал. Но эта небольшая вылазка из казарм его радовала.  На улицах женщины и старики разбирали завалы из разрушенных во время бомбёжек домов. Кругом царила неразбериха. Чёрные флаги анархистов с надписями «Победа или смерть» соседствовали с портретами Ленина и лозунгами компартии. По развалинам бродили  подозрительные типы в поисках чего-нибудь ценного. Тощие голодные собаки дрались из-за старой давно уже обглоданной кости.
  - Сеньор, Вам не нужны часы? – вдруг услышал он чей-то старческий голос.
   На углу стояла невысокая  с морщинистым лицом и печальными глазами старушка, одетая в старое поношенное пальто. Мальцев хотел сказать нет, но увидев эту несчастную   женщину, проинёс:
  - Покажите, пожалуйста!
  Старушка достала из кармана пальто карманные серебряные часы с массивной цепью и открыла крышку. Послышалась музыка.
  - Сколько? – спросил Мальцев.
  - А у Вас есть еда, сеньор? – спросила старушка.
  - Нет, к сожалению.
  - Тогда я бы хотела двести песет. – Произнесла она.
  - Двести песет –это же огромная сумма, - подумал Александр, но вид этой несчастной старушки рвал ему сердце, - давайте! Я покупаю!
   Он протянул ей деньги, а она вручила ему часы.
  -  Я вам продала память о моём покойном муже, – горько призналась старушка.
   Глубокой ночью 25 июля несколько армейских корпусов республиканской армии неожиданно для противника форсировали реку Эбро и буквально смели франкистские части.  Несколько дней наступление развивалось очень успешно, а затем стало выдыхаться. В начале августа немецкая и франкистская авиация уничтожила все переправы республиканской армии через Эбро. Наступающие стали испытывать серьёзные проблемы со снабжением продовольствием и боеприпасами. 6 августа части национальной армии перешли в контрнаступление. Республиканские дивизии стояли насмерть. В начале  октября  бригаду подполковника Овьедо, наконец-то, отправили в долину реки Эбро. Это был один из последних резервов Испанской Республики.
    Две ночи бригада переправлялась через реку Эбро на утлых лодках, в которые могли поместиться не больше пяти человек. Артиллерию переправили на плотах, утопив при этом одно 75 мм орудие Шнейдер.
   10 октября бригада подполконика Овьедо стала окапываться на высотах Кавальянс. Строились блиндажи,  укреплённые огневые точки. Копались окопы в полный профиль и ходы сообщения. Связисты день и ночь сновали со свими катушками с телефонными кабелями.
   14 октября в расположении бригады неожиданно появился товарищ Серхио. Сначала он побывал в штабе, где  имел долгую беседу с подполковником Овьедо. К вечеру Серхио зашёл в блиндаж, где находились Быков и Мальцев.
  - Вы уже знаете новость о том, что республиканское правительство отказалось от помощи интернациональных бригад. Их сейчас снимают с фронта, разоружают, и каждый, самостоятельно, как может, выбирается из Испании. Советский Союз по просьбе правительства  Республики Испания  также начинает отзывать всех военных советников, техников и переводчиков. Дело это не  простое и может затянуться надолго. Предупреждаю вас, что в случае попадания в плен к франкистам, вам приказано застрелиться, - сухим тоном сообщил Некрасов, едва поздоровавшись.
    От этих слов у Мальцева по телу пробежал озноб. Заметив его реакцию, товарищ Серхио добавил:
  - Да, да, товарищ переводчик, именно покончить с собой! Или ты хочешь попасть плен к фалангистам или, того хуже, к русским белогвардейцам, воюющим в рядах армии Франко.
  -  Когда же нас будут эвакуировать? – тихим голосом спросил Александр.
  - После завершения битвы за долину реки Эбро. К сожалению, не думаю, что она станет успешной для республиканских войск. Дай Бог, чтобы я ошибся, – ответил Некрасов.
  Затем он долго беседовал с Быковым,  в то время как Мальцев находился снаружи. Потом пришла очередь Александра.
  - Слушай меня и запоминай. Если ты не хочешь попасть в плен и закончить свою юную жизнь выстрелом из пистолета в рот, то подумай об отходных путях заранее. Для того, чтобы застрелиться много ума не надо, а вот обмануть судьбу и выжить, не став при этои предателем – это высшее мастерство! Понял меня?
  - Угу, – грустно ответил Мальцев.
  - Ничего ты ещё не понял. Слушай, Александр, готовься к запасному варианту уже сейчас. Я сегодня был в штабе и заметил невероятное физическое сходство между тобой и Пабло Мачадо. Ты мне всё время говорил, что вы близкие друзья, – Некрасов сделал паузу.
  - Какое там физическое сходство, товарищ Серхио. Мачадо ниже меня на несколько сантиметров. Сутулый, узкоплечий. Волосы зачёсывает на бок, а  у меня «ёжик». Усы он стал недавно  отращивать, – сделал критическое замечание Мальцев
  - Юноша, ты что, полный идиот? Естественно, что вы никогда не станете братьями-близнецами. Но ты должен уже сейчас стараться быть похожим на него. Кроме того, ты должен знать всё о его детстве, юности, родных,  друзьях, болезнях. Когда наступит благоприятный момент, ты похищаешь у Мачадо все его документы, вплоть до семейных фотографий. Вклеешь в его  удостоверение личности свою фотографию и ты уже - Пабло Мачадо! Да, семейные фотографии, конечно надо внимательно изучить и «подработать». Те, на которых ты  совсем не похож на Мачадо - уничтожить, а остальные потереть немного пальцем или водичкой полить.  Превратившись в Мачадо, у тебя появляется реальный шанс покинуть со всеми остальными территорию Испании. Уже сейчас идут переговоры между республиканском правительством и Францией об открытии её границы для свободного  перехода беженцами. Так стань беженцем Пабло Мачадо! Я, конечно, не хочу, чтобы это случилось! Даю тебе этот запасной вариант. Понял?
  - Так точно! – без особого энтузиазма ответил Мальцев.
   На следующий день товарищ Серхио исчез из расположения бригады так же незаметно, как и появился.
   На рассвете 30 октября Мальцев проснулся от сильного гула над головой. Земляные стены и крыша блиндажа вибрировали. Гул усиливался.
  - Саша, наружу! – закричал Быков, вскакивая с пустых ящиков для патронов, на которых он устроил себе ложе.
   Мальцев ринулся в траншею. Подняв лицо к небу, он не увидел восходящего солнца, а только силуэты сотен самолётов. Быков, приложив к глазам бинокль, тихо произнёс:
  - Немецкие бомбардировшики. Вижу «Хейнкели 111»,  несколько «Дорньер ДО -17. А это что... Да это же пикирующие бомбардировшики «Юнкерс-87 СТУКА» Сколько же их ... Один, два, три, пять...
   Раздался жуткий вой. Буквально над их головами пронеслась тень самолёта, а за ней ...
  - Бум-м- м-м! Бум-м-м-м!
   Задрожала земля. Шквал горячего воздуха швырнул Александра на дно траншеи. Он сразу же закрыл уши ладонями, чтобы не слышать этого леденящего кровь воя.
  - Бум-м-м! Бум-м-м!
   На спину Мальцева стала падать земля, засыпав его почти с головой. В паху у него стало горячо.
  - Боже, прости меня, что я не верю в тебя! Прости меня, Господи! Я не знаю молитв! Но я прошу тебя, Господи, помоги мне остаться живым! – шептал трясущимися от ужаса губами Александр.
  - Бум! Бум! Бум! – уже слышалось вдалеке.
  Кто-то стал тащить его за ноги из земляного завала.
  - Больно! Больно! Ноги оторвёшь! – кричал Мальцев изо всех сил.
  Он с трудом открыл глаза, которые резало от попавшей в них земли и песка. Перед ним стоял на коленях Быков и почему-то очень тихо кричал ему:
  - Жив, сынок! Жив! Глаза не три! Не три глаза! Ты меня слышишь, Сашок?
  - Да, только очень тихо! – еле ворочая языком ответил Мальцев.
  - Это тебя немножечко контузило! Не страшно - пройдёт! Давай вставай, сынок.
  Быков поднял юношу. Вокруг висел сизый дым, и ничего не было видно. Мальцеву казалось, что стояла мёртвая тишина. Иван Терентьевич приложил к глазам свой бинокль.
  - Наступают! Да ты смотри, все в тюрбанах! А рожи, рожи чёрные! Марокканцы! Марокканцы наступают! Чёрт возьми, почему никто не стреляет? Неужели нет живых?! За мной, Мальцев! – приказал Быков.
  Александр бежал за Быковым по бесконечной траншее, спотыкаясь об оторванные человеческие головы, ноги и руки. Ноги почему-то вязли в грязи.
  - Неужели дождь ночью прошёл? – подумал Александр и посмотрел вниз. Под ногами стояли лужи крови.
  - Быстрее! Быстрее, сынок! – торопил его Быков.
  Они прибежали на позицию, где находилась батарея пушек Шнейдер. Здесь было сплошное месиво из человеческих тел и металла.
  - Мальцев, ко мне! Одно орудие уцелело! Давай ищи снаряды и тащи мне! Да, давай, сынок, давай! Не медли.
   Александр стал метаться из стороны в сторону. Искорёженные пушки, кровь, тела..
  - Ага, вот ящик со снарядами! – Мальцев став перед ним на колени, с трудом его открыл, - пустой, гад! А этот?
   Он открыл другой.
  - Есть! – обрадовался  он и попытался унести сразу два снаряда, но они были скользкие и падали у него из рук. Тогда Александр крепко схватил один и побежал к Быкову.
  - Молодец, сынок! Давай ещё! – обрадовался Иван Терентьевич.
 - Есть! Ответил Мальцев и ринулся назад.
 - Бум! – услышал он одинокий  орудийный выстрел за своей спиной.
 Он носил снаряды, выбиваясь из сил, и подавал Быкову. И над высотами слышался выстрел:
  - Бум! Затем другой, - бум!
  Приближаются! Сейчас бы пулемёт! Где бы взять пулемёт? – кричал Иван Терентьевич.
  И как-бы отвечая на его просьбу, слевого фланга по марокканским цепям стал бить пулемёт. Потом другой. Третий, но уже справого фланга. Затем послышались редкие винтовочные выстрелы, которые переросли в  череду залпов.
  - Сашок, держи винтовку, давай бей по марокканцам! – закричал Быков, протягивая Александру Маузер.
  Мальцев удобно устроился, почти как в тире ОСОАВИАХИМа и выстрелил в высокого в серой форме и тюрбане, который был совсем рядом. Марокканец упал, как подкошенный. Ещё выстрел. Ещё один упал. По наступающим били уже несколько десятков пулемётов. Марокканцы, не выдержав такого огня, стали медленно отходить.
   Через два часа атака возобновилась. Бригада Овьедо стояла насмерть. Вечером был получен приказ об отступлении. Быков был подавлен. Он даже перестал разговаривать.
  Бригада отошла в Мора ла Нуева.
  - Да, прав был Некрасов, это начало конца! – вслух высказался  Быков, как-то после обеда, свое мнение Александру.
   Сражение за Мора ля Нуева начались  шестого ноября с жестокого артеллерийского обстрела республиканских позиций. От разрыва снарядов, свиста осколков и дрожащей под ногами земли, у Мальцева опять случилось непроизвольное мочеиспускание. Но он уже этого даже не стыдился. Он думал только об одном: эвакуации.
   В ночь на восьмое ноября республиканские части, оборонявшие Мора ля Нуева, стали спешно форсировать реку,  отступая  на Барселону. Битва за долину реки Эбро была проиграна.
 Остатки бригады  подполковника Овьедо были вновь размещены в Ворошиловских казармах каталанской столицы. Настроение у всех было очень гнетущее. Было понятно, что гражданскую войну выиграл генерал Франко. Барселону продолжали бомбить вражеская авиация. Порт был превращён в руины.
  - Не осталось ни одного целого причала, - рассказывал Быков Александру, - где будет швартоваться судно, которое придёт за нами?
  - А когда оно придёт? – с нетерпением спрашивал Мальцев.
  - Уже три недели обещают, что через несколько дней. Ну сам  видишь, что проходят эти несколько дней и никакого судна нет. Мы, Сашок, с тобой люди военные и должны выполнять приказы. Приказали ждать – значит надо ждать!
  - Иван  Терентевич, а где сейчас Некрасов? Что-то он давно не появлялся, – поинтересовался Александр.
  - Как где? На Лубянке уже чай с сахаром вприкуску наверное попивает. – В сердцах ответил Быков.
   У Мальцева было много свободного времени, и он целые дни проводил в штабе  у Пабло.
  - Алекс,  у меня к тебе просьба, - сказал как-то очень грустно его друг.
  - Говори, Паблито, что случилось?
  - Алекс, мне уже которую ночь снится что я погибну...
  - Да прекращай ты глупости говорить, – грубо  оборвал его Александр,-     ты же атеист, коммунист.
  - Нет, друг, это очень серьёзно. Я всегда чувствую, что со мной произойдёт. Религия и мои политические убеждения здесь никакой роли не играют, – объяснил очень спокойно Мачадо. - Ты мне скажи, выполнишь мою просьбу или нет?.
  - Конечно, Пабло. – Заверил Александр.
  - В моём вещевом мешке ты найдёшь письмо в подписанном конверте. Это моё последне письмо тёте Исабель. В нём я признаюсь ей во всем и прощу прощения.Напиши  ей как я погиб, вложи в этот же конверт  и отправь...
  - Пабло, ты что с ума сошёл?! – возмущённо закричал Мальцев.
  -  Также отправь тёте все фотографии, особенно военные, - спокойно продолжал объяснять Мачадо, - тетрадь, пожалуйста, забери себе. Только ты можешь понять смысл моих стихов и мысли, которые записывал я в дневнике. Обещай мне, Алекс.
  - Обещаю тебе, Пабло! Но я уверен, что этого не понадобится, – уверенно произнёс Александр.
  - Как знать? – уклончиво ответил его друг.
   Двадцатого декабря во время очередного налёта на Барселону франкистской  и итальянской авиации, бомбовый удар пришёлся по Ворошиловским казармам. В это время Быков и Мальцев находились в городе. Не успели они появиться на территории казарм, как их вызвал к себе подполковник Овьедо.
  - Товарищи, я прошу Вас о помощи. Это не приказ, а именно призыв к солидарности и помоши. Я, конечно, понимаю, что вы ждёте транспорт для эвакуации из страны.
  - Говорите, товарищ подполковник! - перебил Овьедо Быков.
  -  Во время налёта у нас погибли десять человек и пятнадцать раненых. Есть тяжёлые. Среди них и помощник начальника штаба бригады Пабло Мачадо.
   Услышав это, у Александра защемило сердце.
  - Чем мы можем помочь, товарищ подполковник? – спросил Быков.
  - Я знаю, что Алекс умеет  водить машину. У нас не осталось ни одного водителя. Надо перевести раненых в  Гирону  в местный госпиталь. Здесь никого нельзя оставлять, потому что националисты уже находятся на подступах к Барселоне. Наша бригада уже сегодня должна занять оборону в южной зоне города.
  - А где эта Гирона? – поинтересовался Быков.
  - Восемьдесят километров  к северу от Барселоны. Два часа туда. Полчаса  займёт выгрузка и размещение раненых и два часа назад. Получаетя около пяти часов, – обьяснил комбригады.
  - Давай, Мальцев! Надо людям помочь!  Не волнуйся если судно прийдёт, мы без тебя не отчалим! Будем ждать сколько нужно!  - приказал Быков, - да и вещевой мешок не забудь взять. Он должен быть с тобой и документы!
  - Есть! – ответил Мальцев.
  Александр быстро сбегал в комнату схватил свой вещевой мешок, сунул туда миску, ложку, нож, спички, флягу, фотографии и все документы. Через несколько минут он стоял во дворе у крытого брезентом грузовика  марки «Маратон», которые с середины двадцатых годов производил испанский филиал Дженерал Моторс.
  На носилках подносили раненых и бережно укладывали их на матрасы, постеленные в кузове.
  - Алекс, - услышал тихий голос Мадьцев. Это был его лучший друг Пабло Мачадо, которого только что принесли два санитара.
   Бледное лицо. Синие губы. Он больше не смог произнести ни одного слова, а только молча показал глазами на свой вещевой мешок, лежащий на одеяле, которым был укрыт раненый.
  - Держись, дружище! Всё будет хорошо! Сейчас поедем в Гирону, в госпиталь! – подбодрил Александр Пабло и погладив его по голове, забрал вещмешок.
   Дорога была хорошая, но сзади в кузове находились тяжелораненые, поэтому Мальцев ехал со скоростью двадцать пять километров в час.
  - К вечеру не успею вернуться в Барселону, - понял он, - но что поделаешь.  Приеду завтра. Раненых бы довести благополучно. Через три с половиной часа он въехал на территорию небольшого госпиталя, устроенного в  здании средней школы. Сидевший рядом санитар, быстро вылез из кабины:
  - Алекс, ты отдохни! Попей водички, а мы сейчас выгрузим раненых и поедешь назад.
  - Хорошо! – согласился Мальцев и, взяв свой вещевой мешок и мешок Мачадо, пошёл искать колонку.
  - Бум! Бум! Бум! – задрожала всё вокруг. На том месте, где минуту назад стоял грузовик с ранеными сияла огромная воронка. Теперь бомбы сыпались на здание госпиталя. Крики, проклятия всё смешалось. Несколько франкистских  самолётов, упражнясь в меткости, безнаказанно сбрасывали бомбы на госпиталь, на крыше которого был нарисован огромный красный крест.
  - Где же их зенитки? Почему они молчат? – почти плача кричал Мальцев, укрывшись в сточной канаве далеко от госпиталя.
  Минут через пятнадцать  самолёты ушли.  Александр попытался приблизиться к зданию госпиталя, но это было невозможно. Всё горело. Откуда-то доносились слабые крики людей. Вокруг не было ни одной живой души. Послышались завывания пожарных сирен.
  - Всё, мне здесь делать нечего! –  сказал вслух Мальцев и неожиданно для самого себя разрыдался.
  Он  вернулся в Барселону только ночью следующего дня. Ворошиловсие  казармы были пусты. Бригада  Овьедо обороняла  южные подступы к Барселоне, а Быкова не было.
  - Где же ты, Иван Терентьевич? – спрашивал в отчаянии самого себя Мальцев, бродя по пустым казармам. В ответ слышался вой зимнего ветра влетавшего в разбитые стёкла.
   Только на следующее утро, в порту, Мальцеву удалось  узнать, что вчера, в полдень, какое-то советское судно часа два стояло на рейде. Нашлись свидетели, которые утвержали, что на нескольких шлюпках туда доставили большую группу людей.
  - Ах, Быков, Быков! Бросил меня! Не дождался! – в отчаянии кричал Мальцев, глотая слёзы.
  Он остался один в чужой стране.
  - Так,  надо успокоиться и делать то, что мне рекомендовал Некрасов, – решил Александр.
   Он вернулся в пустые казармы.  Первым делом он сжёг письмо Мачадо своей тётушке Исабель:
  - Прости, меня Пабло! Но я хочу жить! Очень хочу! – прошептал он, наблюдая за тем, как пламя пожирает толстые листы бумаги.
  Затем в огонь последовали фотографии Мачадо военных лет и юности. Мальцев достал  военное  удостоверение личности  Пабло.
  - Очень хорошо, - прошептал он, увидя в графе должность «солдат», -  у командира могут быть какие-нибудь последствия, в случае плена или беженства. А с простого солдата что можно взять?
   Мальцев очень аккуратно содрал фотографию своего друга и вклеил свою. Получилось неплохо.
  -  А действительно, Некрасов был прав, отдалённое сходство имеется, – убедился Александр внимательно рассматривая фотографию в удостоверении, - только надо будет чуть волосы ещё отрастить, да и усы свои привести в порядок. Правильно я сделал, что сразу же последовал совету Некрасова и не стал больше стричься, а пытался волосы зачёсывать как Пабло. Да и ходить стал, как Мачадо, несколько сутулясь. Теперь дело за тетрадью. Да, здесь работы очень много. Надо будет вырвать все листы, написанные Пабло и переписать их только уже своим почерком. Для этого понадобится время. Но у меня его достаточно. Надо только добыть винтовку, ведь простой солдат должен иметь только её, а не пистолет. И самое главное – это еда.
   Бродя по казармам Мальцев нашёл брошенную винтовку системы Маузер, много патронов  и даже две гранаты.
  - Дезертир, наверное какой-то бросил.
  На « чёрном» рынке купить продавалось очень мало продуктов питания. За четыреста восемьдесят песет, которые он имел, Александру удалось приобрести  две булки хлеба, три банки рыбных консервов, плитку шоколада и целое ведро апельсин. Зато свой пистолет АСТРА 400  он  очень удачно сменял на половину свежей курицы и полведра картофеля.
   Оборудовав  в казармах одну комнату для жилья,  Мальцев принялся переписывать тетрадь Мачадо, а также внимательно изучать письма тётушки Исабель, которых была целая пачка. Его никто не беспокоил. Электрического света не было, скромную еду он готовил только днём на костре во дворе, а затем запирался в комнате и писал, писал... Иногда вдруг останавливался и с горечью произносил:
  - Эх, Быков, Быков! Бросил ты меня!
    Мальцев не знал, что  вечером того дня, после того, как авиация противника стёрла с лица земли госпиталь  республиканцев в Гироне, подполковнику Овьедо позвонил военный комендант города и рассказал о трагедии. Также он в красках рассказал о прямом попадании бомбы в грузовик с ранеными бойцами его бригады. Овьедо в свою очередь  передал эту новость, как смог, Быкову. Иван Терентьевич уже знал много слов и понял сразу, что произошло. Он схватился за голову и в первый раз за много месяцев напился. А на следующий день, совершенно неожиданно, ему позвонили из штаба компартии Испании и сообщили, что через час в порт Барселоны зайдёт советское сухогрузное судно.   Так Быков покинул Испанию один,  твёрдо уверенный в гибели своего переводчика Мальцева Александра.
   20 января Мальцев пешком покинул Барселону, направляясь на север  в Гирону. Здесь он присоединился к колонне беженцев, следующих к Перенеям к границе с Францией.
   26 января Барселона практически без  сопротивления была оставлена республиканскими войсками.


                ГЛАВА 6.

   Неширокая грунтовая дорога серпантином поднималась к небу, затянутым тяжёлыми тёмно-серыми тучами. Моросил дождь. Когда он прекращался, на смену ему приходил мокрый снег. Он обильно сыпался сверху, и впереди ничего не было видно.
   Чав, чав. Хлюп, хлюп – слышалось слева, справа, впереди и сзади. По дороге медленно двигался моготысячный людской поток. Ни смеха, ни разговоров. Люди молча, медленно и упорно поднимались к облакам.
   Было очень холодно. Мальцев натянул на самые уши вязанную шерстянную шапочку, на неё надел пилотку, поднял воротник шинели. Но это его не спасало от проникающего повсюду сырого холода. Ботинки, шинель промокли насквозь. Александр очень сильно страдал от того, что у него мёрзли руки.
  - Идиот! – ругал он сам себя, - надо было варежки взять. Прав был Быков: солдат всегда с собой должен иметь всё, чтобы не только просто  выжить, а устроиться в любом месте с максимальными удобствами. Много он мне нужных и полезных советов дал! Я же, идиот, его вполуха слушал. За что сейчас и расплачиваюсь. Теперь надо вспомнить, что он мне говорил, чтобы больше не повторять ошибок.
   Потом Мальцев вдруг вспоминал, как поступил с ним Иван Терентьевич и тихо,  с ненавистью, шептал:
     - Сволочь ты, Быков! Предал меня! А ещё командир Красной Армии!
Слева, справа, впереди и сзади, почти плечом к плечу, брели тысячи людей. Здесь были солдаты республиканской армии с винтовками за плечами, функционеры социалистической, коммунистической, анархистской партии, женщины... Матери несли своих детей на спинах. Гражданские тащили тяжёлые чемоданы а руках.
   Хлюп, хлюп. Чав, чав.Хлюп, хлюп...
   Слева – глубокая пропасть. На её дне въётся быстрая горная река. Справа – чёрная, мокрая, отвесная скала.
  - А жрать то как хочется! В желудке уже три дня ничего не было, – безразлично подумал Александр.
   Вся человеческая масса вдруг неожиданно остановилась. Темнело. Все стали готовиться к ночлегу прямо, здесь, на дороге. Не было ни укрытий, ни дров, чтобы развести огонь.
  - Где бы мне устроиться? – спросил сам себя Мальцев, с тоской озираясь вокруг.
   Он увидел огромный кусок скалы, скатившийся когда-то с вершины и оставшийся лежать на обочине дороги. Подойдя к нему, Александр снял с себя шинель и бросил её прямо в грязь. Сел, прижавшись спиной к холодному камню. Через несколько минут его спина заледенела. Мальцев понял, что так не сможет заснуть. Он встал и до рассвета стоял у куска скалы с закрыми глазами.
    Забрезжил серый рассвет, и люди стали подниматься и идти вверх к облакам. У Александра болела голова, а всё тело ломило...
  - Не простыл ли я? – с ужасом подумал Мальцев.
  - Хлюп, хлюп. Чав, чав, – снова раздалось со всех сторон.
   Александру становилось всё хуже и хуже. Ноги заплетались и не слушались. Голова раскалывалась от боли. Тело уже начало «гореть».
   Вдруг, где-то вверху, Мальцев явственно услышал блеяние овец и звон колокольчиков. Никто из шагающих рядом людей, не обратил на эти звуки никакого внимания.
  - Наверное – это бред! – успокоил себя Александр.
   Но в этот миг снова послышалось блеяние овец, а справа открылась крутая узкая тропинка, ведущая к вершине горы. Мальцев, не раздумывая, резко свернул на неё и, задыхаясь, стал медленно подниматься. Сил у него уже почти не было. Он  спотыкался и падал, вставал и снова шёл. Тропинка вдруг сделалась почти вертикальной, как стена. Тогда  Александр стал на четвереньки и пополз. Мешала винтовка и котелок, но он медленно продигался вперёд. Закончился унылый зимний лес и кустарники. Мальцев  выполз на вершину горы, покрытую сухой прошлогодней травой. Прямо перед ним паслась отара овец, а чуть поодаль- штук двадцать коз.
  - Гав, гав, гав, – откуда не возьмись, появились две большие черные мохнатые собаки.
   Они носились вокруг юноши, не переставая громко лаять. Неожиданно, совсем рядом, послышался свист. Невдалеке появился бородатый невысокий старик в бараньем тулупе и шапке из козинной шкуры. В руках он держал винтовку.
  - Дон, добрый день! Простите меня за вторжение, но я умираю с голоду. Я не ел три дня. Я чувствую себя очень плохо. Вы бы не могли дать мне кусочек хлеба? – выпалил Александр и стал на колени.
   Старик молча и пристально смотрел на него. Затем почесав пятернёй свою длинную, почти до живота, бороду призывно позвал  рукой за собой. Делая невероятные усилия, едва волоча ноги, Мальцев побрёл за ним. Вскоре пришли к  очень низкой хижине, построенной из неотесанных камней разных размеров. Среди стен, покрытых толстым слоем мха, с трудом угадывались два крошечных оконца с мутными стёклами. Мальцеву пришлось очень сильно нагнуться, чтобы войти за хозяином в хижину. В нос сразу же ударил едкий запах чеснока и копоти.  Александр огляделся. Посередине –горящая  печь с чаном. Над ним стояла невысокая старушка с седыми длинными волосами и крючковатым носом, одетая в толстый шерстяной свитер.
  - Добрый день, Донья! – поздоровался с ней Мальцев.
   В ответ старуха только слегка кивнула ему головой. Александр осмотрелся вокруг. Покрытый толстым слоем жирной сажи потолок был сделан из плоских камней. На стенах висели длинные связки чеснока и горького перца. Полы - также  из каменных плит, выщербленных от времени. Стол- из толстых, тёмных от старости или грязи, досок. Два табурета с толстенными ножками. Вдоль стены, под окном, находилось подобие широкой лавки, сделанной из камня и покрытой овечьими шкурами.
  - Садись! – прохрипел старик и показал пальцем на табурет.
  Мальцев присел на самый краешек. Хозяин разместился напротив  и молча сверлил его своими маленькими жёлтыми глазками.
  - Дон, я умираю с голода. Вы могди бы дать мне какой-нибудь еды, – жалостливо попросил юноша.
   Старик молчал.
  - Дон, у меня нет денег, чтобы Вам заплатить за еду. Но возьмите вот мою винтовку. Патроны, – предложил Александр, сняв с ремня подсумок,  положил его вместе с винтовкой прямо на стол.
   Хозяин не проявил никакого интереса, а продолжал молча смотреть на него.
  - Чего же он хочет? А если старик прямо сейчас меня выгонит из дома и натравит ещё своих собак? – отчаялся Мальцев, - что же можно предложить ему?
      В печи трещали дрова. Пахло дымом. Старуха что-то бурчала себе под нос...
  - Часы! У меня же есть часы! – вдруг осенило Александра.
   Он достал из кармана мокрой насквозь шинели серебряные часы на толстой цепочке.
  - Вот смотрите, - с таинственным видом произнёс Мальцев, открывая крышку часов.
   Заиграла музыка. Старик от удивления привстал с табуретки, а старуха быстро подощла к ним и уставилась на часы. Юноша закрыл крышку, и музыка прекратилась.
  - Ха – ха – ха  - ... громко засмеялся хозяин.
  - Хи – хи – хи – писклявым голоском  последовала за ним старуха.
    Старик неожиданно перестал смеяться и что-то сказал жене на странном диалекте. Через несколько минут старуха уже ставила на стол   тарелки из обожённой глины с тёмным хлебом и козьим сыром. Старик вытащил из ниши в стене стеклянную бутыль и налил себе и гостю   до самых краёв в алюминивые кружки  безцветного напитка.
  - Ешь! – сказал хозяин.
   Мальцев  трясущимися руками взял хлеб и сыр и быстро принялся жевать.
  - Пей! – приказал ему старик, поднося к своим губам кружку.
     Прежде чем сделать глоток, Александр понюхал напиток. Он приятно  чем-то сладким.
  - Граппа, виноградный самогон, – догадался юноша и, не отрываясь, выпил половину кружки.
  - Хорошо! Вкусно! – похвалил он вслух и вдруг увидел, как стены и потолок хижины стали качаться. В его голову ударил жар, а глаза сами стали закрываться.
   Прежде чем потерять сознание, Мальцев безразлично наблюдал, как хозяин сняв с него мокрые ботинки и шинель, с трудом   потащил  его к каменному ложу, покрытыми козинными шкурами.
   Проснулся Александр от запаха варенного мяса. Была уже ночь, а может и вечер. На столе тускло горела керосиновая лампа. Старик, сидя на табурете, рассматривал в её скудном свете часы. Он открывал крышку, и когда начинала играть музыка, быстро её закрывал. Старуха  длинной ложкой мешала что-то в чане, и оттуда исходил вкусный запах мяса. Шинель и ботинки Мальцева сушились у печки. Увидев, что юноша проснулся, хозяин показал ему рукой на  свободную табуретку. Александр встал, сунул ноги в бесформенные стоптанные фетровые ботинки, стоящие у ложа и пошёл к столу.
  - Как себя чувствуешь? – спросил хозяин, не отрывая глаз от часов.
  -  Уже лучше, – ответил Мальцев, несмотря на то, что все его тело ломило от боли.
   Старуха поставила на стол три огромные миски. Затем она, вместе с мужем, принесли и водрузили посередине чан. Тщательно размешав его содержимое, хозяйка наполнила до самых краёв все миски. Старик налил в кружки граппы и молча выпил. Его примеру последовала жена. Александр тоже выпил, до самого дна. Затем взяв ложку из обожённой глины, больше похожую на черпак, стал есть. Как называлось это блюдо он так и не узнал. Большие куски козинного мяса с половинками варенной морковки и целыми луковицами. Язык стал гореть от перца. Хозяева брали зубки чеснока, горкой лежащие на столе и, тщательно натерев им хлеб и присыпав его солью, ели с похлёбкой. Старик налил ещё самогона. Все молча выпили.
  - Очень много. Наверное не съем, – подумал Александр, сопровождая  горячую и острую похлёбку чесноком.
   Съел! В его желудке впервые за много дней появилась заполненность и сытость.
  - Спасибо, вам огромное, люди добрые! – поблагодарил хозяев Мальцев и вышел из-за стола.
   Он с трудом добрёл до ложа и упал на козинные шкуры.
  - Эй! Эй! – кричал ему кто-то в самое ухо и тряс за плечи.
   Александр открыл глаза. Это был старик.
  - Утро уже. Тебе надо уходить, – сказал он.
   Мальцев вскочил с ложа. Он чувствовал себя великолепно! Исчезла усталость и боль в теле. Голова была свежей и ясной.
  - Одевай свои вещи! Они уже уже не мокрые, – пробурчал хозяин.
   И правда шинель была сухая, а вот ботинки чуть влажными.
  - Это тебе! – произнёс старик и сунул в руке юноше старый свитер с прожённой  большой дырой на спине, варежки их козей шерсти, маленькую головку твёрдого, как камень, сыра и несколько черствых лепёшек.
  - Твою фляжку я наполнил граппой, – предупредил хозяин.
  - Спасибо Вам, Дон! И вашей жене! – сказал Мальцев и впояс поклонился старику.
  - Чесноку возьми, - пробурчал в ответ хозяин и стал наполнять карманы шинели Александра головками чеснока.
   Александр вышел на улицу. Начинался морозный рассвет в зимних Пиринеях. Он бодро и быстро спустился по крутой тропинке на дорогу. По ней медленно брели тысячи людей.
  - Хлюп – хлюп... Чав – чав...
  Через два дня,  на обеих сторонах дороги, появились стоящие воружённые солдаты в куцых шинелях и плоских касках.
  - Пришли! Французы! – послышались голоса вокруг.
   Мальцев осмотрелся вокруг и увидел щит с надписью на фрацузском языке:
                « ДЕПАРТАМЕТ ВОСТОЧНЫЕ ПИРЕНЕИ».
   Через триста метров мужчин стали отделять от женщин, детей и стариков. Затем было приказано всем, кто имеет оружие, немедленно его сдать.
  - Как я хорошо сделал, что оставил мою винтовку в хижине у пастуха! Всё равно сейчас бы пришлось её кидать в эту кучу, – с удовлетворением подумал Александр.
   Всех мужчин построили а колонну по четыре и под  вооружённым конвоем куда-то повели.
  - А куда это нас, а? – спросил Мальцев у своего соседа слева парня лет двадцати двух с цыганскими чертами лица.
  - Как куда? В концлагерь, – грустно ответил тот.
  - Какой это концлагерь? – не веря, с ужасом переспросил Александр.
  - Ты что не знаешь слово концлагерь? Кон –цен-тра – ци- он-ный лагерь! – объяснил ему по слогам сосед.
  - Но мы же во Франции... Власти должны нас принять, как политических беженцев... – вслух стал рассуждать Мальцев.
  - Политических беженцев не конвоируют... И вообще мы нужны этим французам, как собаке второй хвост, – вздохнул парень.
  - Так оно и есть! – поддержал «цыгана» высокий мужчина лет тридцати, шагающий справа.
   Настроение у всех было очень подавленное, а Мальцев находился в состоянии шока.
  - Может они, эти ребята, ошибаются? Может нас ведут в удобное место, какие-нибудь казармы, чтобы там разместить?
 В дороге давали только хлеб и воду. На четвёртый день пути их загнали на песчаный пляж. С трёх сторон он был окружён колючей проволокой, а с чевёртой – берег лизали морские волны. Ни деревьев, ни бараков... Только песок...
  - Вот, Пабло, смотри! – обратился к нему парень с цыганским лицом, которого звали Фернандо, - это есть уютный концлагерь, который как гласит указатель у ворот назывется «Архелес».А ты, друг, мне не верил.
   Теперь Мальцев собственными глазами видел, что это была горькая правда. Наступал вечер. Надо было готовиться к ночлегу. Мальцев, Фернандо и  его хороший знакомый Сандро, худенький лупоглазый парень, с виду почти  мальчишка, решили   выкопать пещеру в крутом  песчаном откосе. Они работали часа три. Место для сна получилось удобное и сухое. Стемнело. С моря подул сильный холодный ветер. Фернандо закрыл вход в пещеру своим одеялом. Мальцев постелил свою шинель и они втроём легли на неё, тесно прижавшись друг к другу, укрываясь тонким пальтишко Сандро. Перед сном, все сделали по глотку граппы из фляжки Александра.
   Утром концлагерь Архелес представлял странную картину. Люди вылезали из выкопанных руками для ночлега пещер и ям и, как чумные, бродили по пляжу в поисках питьевой воды ...
   Только к вечеру привезли еду. А на следующий день и питьевую воду.Через неделю были доставлены  армейские палатки, доски для строительства домиков для охраны лагеря и нужников... Наладили и кормление. На завтрак давали сладкую горячую водичку тёмного цвета, которая именовалась  «кофе» и хлеб, а на обед куурузную кашу или варёные бобы, а иногда и рыбу.
  - Надо срочно бежать отсюда, - всё время размышлял Александр, - добраться до ближайшей железнодорожной станции для меня не составит никакого труда, ведь язык я знаю хорошо. Только надо немного поупражняться в местном диалекте. Сяду на поезд до Парижа, а там найду наше советское посольство. Приду и расскажу кто я такой и как оказался во Франции. Постой! А вдруг мне там не поверят? Вдруг подумают, что я какой-нибудь провокатор? И что тогда я буду делать? Но самым страшным для меня будет обвинение в дезертирстве! Погоди, а какой я дезертир? Я выполнил приказ Быкова: доставил машину с ранеными в госпиталь...
  От мыслей у Мальцева пухла голова. Бежать из лагеря было проще простого. Три часовых на вышках днём. Ночью по периметру колючей проволоки ходит патруль из двух солдат. И всё...
   Александр решил бежать, но где взять денег, чтобы купить билет на поезд до Парижа?
   На восьмой день из лагеря совершили побег три человека. Они были задержаны жандармским патрулём в соседней деревушке через два часа.Отныне, с утра до вечера, по громковорителю, на весь концлагерь, звучали грозные предупреждения:
  - Все совершившие побег будут заключены в тюрьму Кольёр.
  - Каждый, кто готовит побег, также, будет заключён в тюрьму Кольёр.
  - Каждый, кто будет обвинён в неподчинении властям лагеря, будет заключён в тюрьму Кольёр.
  - Каждый, кто только думает совершить побег, будет заключён в тюрьму Кольёр.
   Мальцев приуныл. Он понял, чтобы исчезнуть из лагеря Архелес, он должен иметь безукоризненную гражданскую одежду, холёную физиономию и деньги. В своей испанской военной форме он далеко не уйдёт. А из тюрьмы, как уверяли все его приятели, совершить побег практически невозможно.
  - С этого момента я должен раз и навсегда отбросить свою порядочность. До конца моией жизни забыть о честности! Хватит быть идеалистом! Ведь у меня в Барселоне не раз была возможность зайти в разбомбленный дом и быстро осмотреть его. Многие  солдаты и офицеры республиканской армии делали именно так. Я же неоднократно видел у некоторых из них дорогие золотые украшения. Сейчас бы мою жизнь решили несколько побрякушек! – пришёл он к такому непростому для себя выводу после долгих и мучительных размышлений .
   Через две недели в администрацию концлагеря Архелес началось паломничество местных состоятельных крестьян. Они приезжали на автомобилях, велосипедах, мотоциклах, верхом на своих конях с большими корзинами окороков, сыров, фруктов и ящиками с вином. Им нужна была бесплатная рабочая сила. Начальник лагеря с удовольствием отдавал узников, томящихся от безделья, на работу в соседние имения.
  - Вот где я могу заработать деньги! – решил Мальцев и попросился на работу.
  - Как твоя фамилия? – спросил зам. начальника лагеря.
  - Мачадо. Пабло Мачадо, господин офицер! – с готовностью ответил Мальцев, изобразив при этом угодливую заискивающую улыбочку.
  - Я отправляю тебя в имение к господину Мулену до завтрашней вечерней проверки. Если не явишься к десяти часам вечера, мы объявляем тебя беглецом со всеми вытекающими последствиями. Ясно, Мачадо? – на корявом испанском языке объяснил зам.начальника лагеря.
  - Так точно, господин офицер! – громко ответил Александр.
   Господином  Муленом оказался весёлый толстый мужичок лет сорока пяти.
  - Меня зовут Мишель, - представился он и тут же задал вопрос:
  - Кто из вас говорит по – французски?
   Братья Фернандес, два высоких носатых парня, выделенных на работу вместе с Мальцевым, в ответ недоумённо пожали плечами.
  - Я чуть чуть говорить французский, – нарочито, сильно ломая язык, произнёс Александр.
  - Это уже хорошо! – искренне обрадовался Мишель.
   Он пригласил  их в свою пролётку с хорошими рессорами и резиновыми колёсами, запряжённую сильным молодым конём. Через час были на месте. Работу для заключённых Мишель приготовил жуткую: сначала надо было вычисть большой птичник. Братья Фернандес оказались сельскими жителями и ловко стали орудовать скребками и мётлами. У Мальцева же через два часа работы заломило спину, а глаза стали сильно слезиться от едучего запаха птичьего помёта. Он вышел на улицу, чтобы глотнуть свежего воздуха и, вдруг, увидел трактор, стоящий под навесом.
  - Как хорошо фунуционировать? – спросил Александр у хозяина, тыча указательным пальцем в трактор.
  - Нет, - с сожалением произнёс  Мишель, - не заводится. Что я только не делал! Ничего не получается. Механика надо звать.
  - Я можно смотреть? – поинтересовался Мальцев.
  - Ну если соображаешь, то почему нет, – ответил хозяин.
  - Часа полтора Александр возился с трактором. Он тоже не очень любил ковыряться в двигателях, но это в данном случае это было гораздо приятнее, чем выгребать помёт.
  - Аккумулятор новый надо и кабли новый надо. Кабли крыса кушал наверное, – объяснил он Мишелю.
  - Правда? Вот хорошо! А я думал, что там что-то очень серьёзное, – обрадовался хозяин. – А ты, Пабло, что в технике смекаешь?
  - Да.
  - Тогда я тебе работы могу предложить очень много. Ведь все мои соседи что-то имеют. Один – тракторишко, другой – велосипед, третий – мотоцикл... А у нас механиков хороших мало.
   В сердце у Александра от радости что-то ёкнуло.
  - За ремонт мне будут платить деньгами! А это хорошая одежда и билет на поезд до Парижа! – с энтузиазмом подумал он.
   На ужин, своим уставшим работникам, Мишель предложил огромную бутыль красного кислого вина, много хлеба, жаренный картофель и по небольшому кусочку старого отварного петуха. А ночевать их он отвёл в конюшню, где из старых попон им удалось соорудить подобие ложа.
   Утром  Мишель отвёз  Александра к своему зятю, который жил в десяти километрах и имел виноградники.
  - Посмотри мой автомобиль. Он уже старый, конечно, но я уверен, что его можно очень легко отремонтировать, – сказал зять, мужчина лет тридцати с красным носом и сильно выдающимся животиком  Александр, не сочтя нужным ни поздороваться, ни представиться.
    Автомобиль «Форд» 1917 года выпуска находился в жалком состоянии. Мальцев полчаса ходил вокруг него и наконец произнёс:
  - Да, но мне надо платить!
  - Что-о-о-о?! – завопел зять Мишеля, - да кто ты такой? Ты забыл, что ты заключённый? Радуйся, что я тебя буду хорошо кормить и угощать вином!
  - Вот они - КУ-ЛА-КИ! Настоящие кулаки! Жаль, что нет на вас советской власти! Рубить лес тебя и твоего тестя надо прямо сейчас отправлять! В Сибирь! – закипело в душе у Мальцева. Вслух он же произнёс:
  - За поесть, я такой сложный работа делать не буду.
   Ох, что тут началось! Мишель, его зять  и ещё, неожиданно приехавший в гости сосед-помещик, начали дружно ругать наглых и неблагодарных испанцев, наводнивших их любимую славную Францию.
   Мечта Александра быстро заработать денег расстаяла, как утренний сон.
   Потянулись серые лагерные дни с их простыми буднями. В марте стало пригревать солнышко. Пришла весна,  и за заключёнными концлагеря Архелес стали приезжать уже почти все крестьяне из округи. Они нуждались в бесплатной рабочей силе. Мальцев соглашался на работу только, когда надо было отремонтировать трактор, грузовик или автомобиль  при условии если за это рассчитывались деньгами. Пусть немного, но деньгами. Александр жил мечтою о побеге.
    Мальцев даже не мог себе представить, что в Москве в эти дни стали развиваться очень важные события, которые изменят всю его последующую жизнь. В одну из мартовских ночей,  ему не спалось, и  Александр, ворочаясь с бока на бок,  размышлял о том каким бы способом  побыстрее добыть денег.
    В это же самое время, в большом кабинете  в здании НКВД  на Лубянке,  сидели два человека: Лаврентий Павлович Берия и заместитель начальника иностранного отдела  Главного Управления  Государственной Безопасности НКВД Павел Анатольевич Судоплатов.  Они,  только что, вернулись из Кремля, куда их срочно вызвал Сталин. Судоплатов молчал, размышляя над приказом вождя:
   - Троцкий должен быть ликвидирован до конца года! В троцкистском движении нет политических важных фигур кроме него самого. С ликвидацией Троцкого исчезнет и опасность развала всего мирового левого движения...
    Берию неожиданно стала мучать сильная жажда. Он, молча, налил себе из графина полный стакан воды и жадно, залпом, выпил.
  - Ну что, товарищ Судоплатов  надумал что-нибудь? – обратился к нему Лаврентий Павлович.
  - Товарищ Берия, я предлагаю для успешного проведения операции по ликвидации Троцкого сформировать несколько независимых друг от друга групп.
  - Да, это правильно! – одобрил Берия, - ведь Троцкий – это очень хитрая змея! Он обставился многочисленной охраной, незнакомых людей к себе не подпускает. Если одна из групп не сможет по каким-то причинам его убить, в действие вступает другая... Принцип морских волн. Одна волна, за ней другая, потом третья... и, смотришь, нет скалы! Разрушилась!
   Берия снова налил себе стакан воды. Выпил и продолжил:
  - Павел Анатольевич, я тебе рекомендую привлечь к операции Давида Сикейроса и его головорезов. Сикейрос – преданный коммунистической идее человек, ветеран гражданской войны в Испании. Иосиф Виссарионович лично знаком с ним и не раз хорошо отзывался о нём. О  друзьях Секейроса, мексиканцах, воевавших под его командованием, я слышал положительные отзывы.
  - Лаврентий Павлович, прошу вашего разрешения привлечь к операции Леонида Эйтингона в качестве моего помощника. Вы же знаете, что это идеальная кандидатура для этой должности.
  - Товарищ Судоплатов, я поддерживаю ваш выбор. Вы, надеюсь, помните, что сказал Иосиф Виссарионович Вам лично? Повторяю:
   «Ваша задача и обязанность найти и подобрать для этой операции людей верных и проверенных. Вы получите любую помощь и поддержку, в которой будете нуждаться. Отчитываться о своей работе будете только перед товарищем Берия и больше ни перед кем. Но помните, что в этой миссии только Вы один несёте основную ответсвенность.»
  - Да, я помню! – сказал Судоплатов.
  - Вот и прекрасно! Прямо сейчас и начинайте! Нельзя терять ни минуты. Времени у Вас очень и очень мало. Идите! – приказал Берия.
     Через час Судоплатов позвонил своему старому другу и коллеге Леониду Эйтингону.
  - Лёня, доброе утро! Ты мне срочно нужен. Я жду тебя прямо сейчас у себя в кабинете.
   Через сорок минут Эйтингон уже сидел на стуле рядом с Судоплатовым.
  - Ты представляешь, Павлуша, они за мной «наружку» установили, а телефон на «прослушку» поставили. Но я то сразу всё засёк, только виду не показывал. Иногда, чтобы развлечься, как начну по телефону чушь нести или «топтунов» веду за собой час, второй... У ребят ноги от усталости отваливаюся, а я раз и исчез, – рассказал он Судоплатову и несколько натянуто рассмеялся.
   Потом сделав глоток горячего чая, признался:
  - Ну честно сказать, ждал, что за мной придут. Каждый день ждал...
  - Лёня, я тебя очень хорошо понимаю. Сам недавно через всё это прошёл, – с горечью признался Судоплатов своему другу.
   Они были знакомы уже пятнадцать лет. Наум Исаакович Эйтингон был уникальным человеком, владевшим многими иностранными языками.  В 1929 году после возвращения из труднейшей командировки в Турцию, где он создал отлично действующую сеть нелегальной разведки, он взял себе оперативный псевдоним Леонид Александрович Наумов. Вскоре все его стали называть Эйтингон Леонид Александрович. До своей следующей командировки в Испанию, где он был заместителем резидента, Эйтингон являлся руководителем секции секретных операций иностранного отдела.
  - Лёня, сегодня Берию и меня вызывал Сталин. Он приказал ликвидировать Троцкого, – просто объявил Судоплатов.
  - Давно надо было сделать это, – нисколько не удивившись словам своего друга, произнёс Эйтингон.
  - Руководителем операции Сталин назначил меня. Берия тебя утвердил моим заместителем. С этой минуты уже никто, ты слышишь меня, Лёня, никто, не будет за тобой следить и прослушивать твой телефон! Никто не придёт к тебе домой рано утром, чтобы арестовать, – заверил Павел Анатольевич.
  - Очень хорошо! А то я уже  очень устал от безделия, – обрадовался Леонид.
  - Я предложил Берии сформировать несколько независимых дуг от друга групп. Одну, в которую будут входить мексиканцы, участники гражданской войны в Испании, возглавит Давид Сикейрос, -  сообщил Судоплатов.
  - Павел, в прошлом году в Испании я завербовал очень красивую и  невероятно умную женщину Каридад Меркадер. Она считала себя анархисткой, но после общения со мной стала коммунисткой и ярой поклоницей политики товарища Сталина. Затем, с её помощью, я завербовал и её сына Рамона. Он тоже – коммунист.
  - Отлично! – обрадовался Судоплатов, - этих людей обязательно надо задействовать в операции. Кстати, где он сейчас они находятся?
  - Во Франции.
  - Совсем хорошо! Там же сейчас находится  и большая часть людей группы Сикейроса.
  - Павлуша, - задумчиво произнёс Эйтингон, - операции надо же дать наименование. Я предлагаю акцию, по ликвидации злейшего врага Советского Союза Троцкого, назвать операция «Утка».
  -  Давай назовём «Уткой», – согласился Судоплатов и добавил:
  - Надо создать ещё одну  группу, резервную. Это дело я поручу Некрасову. У него большой опыт нелегальной работы за рубежом. Он хорошо владеет испанским языком. Как ты думаешь, Лёня?
  - Юра Некрасов? Я его очень хорошо знаю! Мы вместе с ним работали в Испании. Грамотный и очень опытный чекист.  Справится! – ответил Эйтингон.
  -  Хорошо. Ты, Лёня, собираешь во Франции и готовишь две группы: Сикейроса и Каридад. Некрасов прибывает со своей туда же, но позже. Ни одна группа не должна знать о существовании других. Все должны быть уверены, что  в этой операции они являются единственными. В Мексику будем их отправлять также с территории Франции.
   Они попрощались. Едва за Эйтингоном зыкрылась дверь, как Судоплатов стал звонить Некрасову.
   Юрий Некрасов уже пятый месяц сидел в Москве. Его никуда не вызывали и ничего не поручали. Вынужденное безделье его уже не только утомляло, но и очень сильно раздражало.
  - Можно, конечно, столько времени провести ничего не делая, но только в Париже, Вене или Лондоне. А в Москве? Что здесь можно делать? – сокрушался он.
   Некрасов жил с Екатериной, которая официально числилась переводчиким Наркомата иностранных дел, а на самом деле являлась сотрудником иностранного отдела Главного Управления Государственной Безопасности НКВД. Прошедшие двадцать лет её не изменили. Она стала ещё красивее, только в густых волосах цвета вороньего крыла уже появилась лёгкая паутинка седины.
   Лиза училась в Московском Государственном Университете. Отношения Некрасова с дочерью своей сожительницы были очень сложными. Елизавета практически не разговаривала с Юрием. Девушка часто делала вид, что не замечает его присутствия. Это иногда приводило Некрасова в бешенство.
   Проходили дни. Серые и унылые, похожие друг на друга. Юрий устал от неизвестности и ожидания. Ещё нервную систему выматывало вероятность того, что в любой момент его могут арестовать, как уже произошло со многими его коллегами по Иностранному отделу. Но в то же время интуиция подсказывала Некрасову, что в ближайшее время в Москве с ним ничего плохого не случится. А она его, за двадцать лет работы, ни разу не подвела. Интуицию он именовал не иначе как «оперативное чутьё» и в самых сложных и опасных ситуациях больше полагался на неё, чем на холодный расчёт и логическое мышление.
   В последнее время Некрасов всё чаще стал задумываться о своей жизни. В 1920 году, когда он из купеческого сына Рябоконя, «превратился» в сына большевика и убежал на войну, Юрий мечтал стать великим, как Наполеон. Но это были типично юношеские мечты. Его жизнь сложилась так, что Некрасов стал сотрудником советской разведки. Эта работа, точнее сказать стиль жизни, ему очень нравилась. Он часто удивлялся людям, которые долгие годы ходят на одну и ту же работу, живут в той же самой квартире. Это для него было слишком скучно и даже примитивно. Юрий предпочитал жить в европейских столицах, изображая из себя преуспевающего коммерсанта, сорить при этом деньгами, устраивать приёмы для политических деятелей,  банкиров и промышленников. Иногда, по приказу своих начальников с Лубянки, ему приходилось менять роскошное жильё на окопы, как это произошло в Испании. Это только приносило особую остроту в жизнь Юрия и давало ему эмоциональную встряску. К деньгам  он был абсолютно равнодушен. Некрасову приходилось часто рисковать своей жизнью. Но в этом-то и заключался для Юрия смысл его существования. Некрасов не делал карьеру, но в тоже время за девятнадцать лет стал майором госбезопасности, что для многих его коллег являлось почти недосягаемой мечтой.
   Сегодня он почему-то встал раньше обычного. Юрию не спалось. Он, как всегда, тщательно выбрился и уже думал, чтобы приготовить себе на завтрак, не хотелось будить Катю, как раздался громкий телефонный звонок.
  - Юрий Васильевич,  доброе  утро - услышал он в трубке  знакомый голос Судоплатова, - я срочно вас жду у себя.
   Через сорок минут Некрасов вошёл в кабинет замначальника иностранного отдела.
  - Товарищ комисс...- начал докладывать он
  - Юрий Васильевич, прошу Вас, не надо никаких формальностей,- перебил его Судоплатов и, встав из-за стола, подошёл к Некрасову и крепко пожал ему руку.
  - Проходите, присаживайтесь, – пригласил Павел Анатольевич, указывая рукой на стул.
  - Рассказывайте, Юрий Васильевич, как Ваши дела? Отдыхать ещё не надоело?
  - Очень надоело, Павел Анатольевич, - до тоски смертной.
  - Понимаю Вас, Юрий Васильевич. Очень понимаю, – сказал Судоплатов и улыбнулся кончиками губ.
   - Не изменился начальник, - подумал Некрасов, рассматривая Судоплатова, - я его последний раз видел перед отъздом в Испанию. Как всегда тщательно выбрит и причёсан. Форма идеально чистая. Вот только глаза усталые. Наверное от бессонной ночи.
  - Есть очень серьёзная работа, Юрий Васильевич,- официальным тоном произнёс Павел Анатольевич и сделал паузу.
   Некрасов напрягся.
  - Высшее руководство приняло решение ликвидировать Троцкого. Вам поручается эта операция.
   От услышанных слов, у Некрасова перехватило дыхание. Нет он не испугался, но приказ был настолько неожиданный, что у него, очевидно, от удивления вытянулось лицо.
   Судоплатов, заметив это, объяснил:
  - Вы лучший кандидат на рукодство спецгруппой. У Вас очень большой опыт нелегальной работы за рубежом и проведения различных акций по устранению врагов советской власти.
  После паузы, замначальника иностранного отдела перешёл к делу:
  - Вы, в кратчайшее время должны сформировать группу из шести человек. Трёх Вы уже имеете: это Вы, ваш заместитель «Алтын» и «законсервированный» радист, которые находятся на территории Франции.
   При упоминании псевдонима «Алтын» у Некрасова резко испортилось настроение. Он давно знал этого человека, с которым  у него несколько раз возникали конфликты.
  - Так что, - продолжал Судоплатов,- Вам остаётся подобрать трёх человек. Основные требования к кандидатам: преданность коммунистичеким идеалам и свободное знание испанского языка. Все кандидатуры должны согласовываться со мной.
  - Павел Анатольевич, - обратился к своему начальнику Некрасов, воспользовавшись паузой, - а ведь «Алтын», насколько я знаю, испанским не владеет.
  - Да, я знаю. Но он всё равно будет вашим заместителем. Это мой приказ, -  сухо отрезал Судоплатов.
  - Есть! – ответил Некрасов.
  - Операция сложная, но Вы получите всю необходимую помощь и поддержку. Также,  на её проведение Вы можете рассчитывать на безлимитное финансирование.
  - Понял. Спасибо! – коротко ответил Юрий.
  - Вы с «Алтыном»  собираете свою группу в Париже и приступаете к её обучению. С каждым членом группы работаете индивидуально. До самого отбытия в Мексику, они  не должны быть знакомы друг с другом и не знать о цели операции. Ваш оперативный псевдоним «Алмаз».  Вам пока всё понятно, Юрий Васильевич?
  - Да.
  - Очень хорошо! – с удовлетворением ответил Судоплатов.
  - Разрешите один вопрос, Павел Анатольевич? – спросил Некрасов.
  - Да, пожалуйста.
  - Я полагаю, что количество членов группы надо увеличить до...
  - Некрасов,  не надо полагать! Вы – исполнитель! У нас очень мало времени. Выполняйте приказ! – резко оборвал его Судоплатов.
  - Разрешите идти?
  - Да, Юрий Васильевич, ступайте. Помните, что нельзя терять ни минуты! – сказал на прощание Судоплатов и пожал Некрасову руку.
   Юрий вышел в коридор. У него уже был план.
  - Итак до полного состава группы не хватает трёх человек. Надо обязательно включить в неё Катю. У неё большой опыт нелегальной работы за границей. Испанским языком она владеет. Потом надо привлечь Педра Гарсию. Он находится сейчас в Москве. Очень хорошо! – с удовлетворением подумал Некрасов.
   Юрий завербовал члена Испанской компартии Педро Гарсия в Барселоне в 1938 году. Тот оказался очень полезным агентом. В конце того же года Некрасов помог выехать из Испании в Советский Союз жене и пятилетнему сыну Гарсия. Педро был очень благодарен Юрию и всегда подчёркивал, что находится в неоплатном долгу перед ним. Вообще в своей работе Некрасов предпочитал использовать только тех агентов, которые находились от него в какой-нибудь зависимости. Незадолго до падения республиканского правительства Юрий отправил в Советский Союз и самого Педро Гарсия.
  - Но самое главное сейчас - это разыскать Александра Мальцева. Это идеальный человек для моей группы. Он уже давно должен был вернуться  из Испании. Только где он находится в настоящее время? В Ленинграде или в Москве? Так, срочно надо идти в отдел кадров! – решил Некрасов.
   Он быстро шагал по толстой ковровой дорожке, размышляя о гримассах истории.
  - Надо же, как  поворачивается жизнь. Я, юный штабной писарь, в 1920 году видел из окна вагона в Царицине всемогущего Троцкого в окружении его личной охраны – балтийских матросов. А сегодня мне, майору госбезопасности, поручают ликвидировать самого опасного врага советской власти – Троцкого.
  - Товарищ лейтенант, мне срочно нужно  ознакомиться с личным   делом Мальцева Александра Петровича, 1917 года рождения. Переводчика НКВД. Это приказ Судоплатова, – поздоровавшись, сообщил он сотруднику отдела кадров и показал своё служебное удостоверение.
  - Подождите, я сейчас, – ответил тот и  вышел в помещение с металлической дверью.
  Прошло двадцать минут. Некрасов стал раздражаться:
  - Бюрократию развели здесь. Крысы заевшиеся!
   Наконец-то появился лейтенант и, с  несколько виноватым лицом, сообщил:
  - Прошу прощения, товарищ майор госбезопасности, но Мальцев по нашему ведомству не числится.
  - Как это не числится?! – задохнулся от возмущения Некрасов, - Вы что, лейтенант, не поняли, что это распоряжение самого товарища Судоплатова? Или он Вам должен лично позвонить?
    Лейтенант густо покраснел.
  - Подождите, я сейчас! – пробурчал он и снова ушёл.
   Через несколько минут он протягивал Некрасову тоненькую  картонную папку серого цвета.
  - Вот, товарищ майор госбезопасности, держите! В другой секции находилось личное дело. Ведь погиб Мальцев, – объяснил он.
  - Как это, как это... погиб? – не понял Некрасов.
  - Геройски погиб. В личном деле об этом всё подробно говорится. Есть копия представления в Президиум Верховного Совета СССР о награждении Мальцева орденом Красного Знамени посмертно. Да Вы сами посмотрите.
   Юрий взял папку и принялся внимательно изучать её содержимое.
  - Да, действительно есть рапорт военного советника Быкова об обстоятельствах гибели переводчика Мальцева Александра Петровича в городе Герона. Имееется и копия представления о награждении орденом Красного Знамени посмертно, которое было написано на основании этого рапорта.
   Некрасов принялся внимательно изучать эти документы. Прочитал один раз, второй... После третьего -  он понял, что на самом деле всё было иначе. Но как? Надо было искать Быкова и разговаривать с ним.
   Юрий отправился в Управление кадров наркомата обороны. Здесь ему повезло. Оказалось, что комбриг Быков находится в Москве, в ожидании нового назначения.
   Было около двенадцати дня, когда Некрасов вошёл в подъезд бывшего купеческого дома, недалеко от метро «Площадь революции». Обваленные ступеньки, погнутые перила, стены, ни разу не красившиеся  после 1917 года. Запах мочи и карболки... Брезгливо прикрывая нос ладонью, Юрий, в одном из длинных захламлённых коридоров, нашёл фанерную дверь с номером восемнадцать. Он постучал. Никто не ответил. Тогда Некрасов стал бить кулаком громко и настойчиво. Наконец, дверь медленно, со скрипом распахнулась. На пороге стоял небритый, в нижнем белье и босиком Быков. От него сильно разило перегаром.
  - Добрый день, товарищ Быков! Чем занимаешься? –ехидно поинтересовался Юрий.
  - Ах, это Вы! – облегчённо вздохнул хозяин, - а я уже думал...
  - А что ты думал? Рассказывай!
  - Да Вы так громко и требовательно стучали, что я был уверен, что за мной пришли ваши люди. Вы меня понимаете о чём это я говорю? – объяснил Быков.
  - Прекрасно тебя понимаю. Войти позволишь? Или как?
  - Да, пожалуйста!
   Некрасов вошёл в комнату. Она была пуста. Стол, два табурета, узкая кровать, у стены небольшой фанерный шкаф...
  - Жену с дочками в деревню, к матери, отправил, а сам сижу вот какой месяц назначения жду. Мои три соседа по коридору тоже долго ждали. И дождались. Одного месяц назад арестовали, других на прошлой неделе в «воронке» увезли. Вот и я чувствую, что ждёт меня та же самая участь... – тихим голосом рассказал Быков.
  - Так ты, храбрый командир, от страха голову потерял? Сидишь в своей норе, как крыса, и водку жрёшь!
  - Не могу я, товарищ Некрасов, нервы шалят. Ждать каждый день. Поэтому и пью... Ох голова болит! – пожаловался он.
  - Тогда накрывай на стол! Я тебя похмелять буду! – приказал Юрий.
  - На-кры-вать? – задумчиво спросил Быков, - а что накрывать? В магазин сходить надо. Может чего и куплю.
  - Не надо никуда идти. Я уже зашёл. Вот держи водка, колбаса, сыр, хлеб.  Конфеты для детей.
  - Вот спасибо! – обрадовался Быков и, надев форму, стал ставить на стол гранёные стаканы.
   Затем он, резким движением, схватил бутылку «Московской» и, ловко выбив пробку, стал дрожащими руками наполнять стаканы.
  - Ну, давай, Быков, за встречу! – произнёс Некрасов, брезгливо рассматривая водку.
  - За встречу! – повторил хозяин и жадно осушил стакан.
    Юрий едва прикоснулся губами к стакану.
  - Ты, Быков, режь колбаску! Ешь! – посоветовал он.
  - Ох хорошо! Голову попустило! – с блаженством прошептал хозяин.
  - Я хочу парня этого навестить. Как  фамилия  его?  – спросил Некрасов.
  - Какого парня? – не понял Быков.
  - Переводчика твоего.
  - Мальцев Александр его звали. Погиб он. Погиб в Героне, – грустно произнёс Быков.
  - Как погиб? Где погиб?  Не может быть! Рассказывай, как это произошло! – потребовал Некрасов.
  - Прямое попадание авиабомбы в санитарный грузовик  в госпитале в городе Гирона. Мальцев за рулём находился.
  - Ох, горе то какое! – вздохнул Некрасов и тут же поинтересовался:
  - А похоронили где?
  - А что там хоронить было? Я же сказал Вам: прямое попадание авиабомбы, – несколько раздражённо произнёс Быков и принялся наполнять свой стакан.
  - Да, да... Скажи мне, а где конкретно это произошло?
  - Где произошло?  Как это, конкретно? – переспросил Быков и часто заморгал.
  -  На подъезде к госпиталю или во дворе госпиталя? Где находился грузовик, когда в него попала авиабомба? Возле  ворот? Слева? Справа?
  - Э-э-э... – мычал  Быков.
  - Ну, вспомнил? – после долгой паузы поинтересовался Некрасов.
  - Э-э-э. Как э-э
  - Быков, ты своими глазами видел, как бомба попала в грузовик! Отвечай! -  вдруг громко закричал Некрасов.
  - Не-е-ет! – признался тот дрожащим голосом, - мне рас-рас-сказы-вали.
  - Повтори мне то, что тебе рассказывали! – угрожающе потребовал Некрасов.
   Быков,  часто вытерая ладонью пот, обильно выступающий у него на лбу, пересказал историю о гибели Мальцева так, как он понял из информации комбрига подполковника Овьедо.
  - Вы же понимаете, товарищ Некрасов, что я не мог доложить моему начальству, что я отпустил переводчика перевозить раненых. Это же трибунал! Вот я и написал рапорт  о том, что  Мальцев находился рядом с грузовиком, в который упала авиабомба. Конечно я в нём объяснил, что всё произошло на моих глазах. Клянусь Вам, что я не хотел отпускать Мальцева в Гирону, но командир бригады очень попросил. Не было водителя. Да и сам Александр сам очень просил. Ведь в этом грузовике находился его тяжелораненый друг, Пабло Мачадо...
  - Это тот парень из штаба? – перебив Быкова, уточнил Некрасов.
  - Да, он самый. Они с Александром в последнее время стали большими друзьями. Мальцев даже усики дурацкие, как у Мачадо, отпустил. Причёску изменил. Пабло часто к нам приходил. Они всё разговаривали о поэзии да архитектуре. Этот, Мачадо, поэтом был непризнанным... – потупив взгляд, перескакивая с одного на другое, рассказывал Быков.
  - Спасибо! – снова перебил хозяина Некрасов и рывком встал с табурета, -  я обещаю никогда и никому не сообщать о том, что узнал от тебя. Не бойся! В то же время, рекомендую тебе придерживаться версии, которую ты изложил в своём рапорте. Если заикнёшься о том,что произошло в действительности, то точно попадёшь под трибунал! Ты понял меня, Быков?
  - Так точно, товарищ Некрасов! Я клянусь, что нико..
  - Давай, Быков, бывай! – снова бесцеремонно перебил его Юрий и вышел из комнаты.
  - Я так и знал! Я чувствовал, что Мальцев жив! – радовался Некрасов, быстро спускаясь по лестнице, - теперь парня надо искать на территории Франции. Необходимо срочно выезжать туда. Но прежде надо решить вопрос с Педро.
   Семья Гарсия жила в одном из общежитий МГУ. Юрий собирался постучать в двери комнаты, как она неожиданно открылась, и в коридор вышел Педро.
  - Добрый день, дружище! – поздоровался с ним Некрасов.
  - О, Серхио! Какая встреча! – обрадовался Педро и принялся обнимать его, - ты давай заходи. Мои дома. Жена очень обрадуется.
  - Подожди, Педро, слушай мне нужна твоя помощь, –шёпотом сказал Некрасов.
  - Говори! – также перешёл на шёпот Гарсия.
  - Ты мне на несколько месяцев нужен во Франции.
  - Для тебя, Серхио, я сделаю всё, но только вот... – Педро замялся.
  - О жене и сыне не беспокойся. Я даю тебе слово, что они здесь ни в чём не будут нуждаться! – твёрдо пообещал Некрасов,  сразу поняв  о чём  Гарсия хотел  его попросить.
  - Серхио, когда надо уезжать?
  - Недели через две, я думаю. Твоей супруге я на днях объясню, что по заданию партии тебе отправляют на несколько месяцев в Новосибирск. Ты должен ей говорить то же самое. Понял?
  - Конечно, я же не дурак! – немного обиделся Педро.
   Судоплатов утвердил  кандидатуры Екатерины и Педро, получившие  соответственно оперативные псевдоним «Рубин» и  «Топаз».
   Через две недели «Топаз» с фальшивым  аргентинским паспортом через Польшу выехал во Францию. В тот же день, только вечером, в Париж, но уже через Вильнюс отправилась гражданка Польши  Эмма Липиньская, она же «Рубин».
  Последним, через Варшаву, во Францию отбыл «Алмаз». Прибыв в Париж, Некрасов первым делом сразу собрал всю необходимую информацию о местохождении бойцов испанской республиканской армии, интернированных на территории Франции. Оказалось, что большая их часть находится в «пляжных» концлагерях Архелес, Сант-Сиприен, которые были переполнены  выше всяких норм. Французское правительство приступило к спешному строительству новых мест для заключения: Баркарес, Брамс, Гурс.
  - Начну- ка я, по алфавиту, с «Архелеса»! – решил Юрий.
   Он нанял роскошный новый автомобиль «РЕНО» с водителем. Оделся, как подобает очень богатому человеку, знающему себе цену, и направился в Архелес.
    Был тёплый апрель. В  концлагерь «Архелес» долетал аромат неизвестных Мальцеву цветов и трав. Здесь, он перемешивался с  запахом моря... Дышалось легко, полной грудью.  Вот только настроение у Александра было очень подавленным. Основная цель: накопить достаточно денег на осуществление побега, так и оставалась призрачной мечтой. А ещё, его стал беспокоить странный человек, недавно появившийся в лагере.Это был мужчина лет тридцати с перебитым носом и шрамом на щеке. Он всегда очень пристально смотрел на Александра, изучая его с ног до головы и в усмешке кривил свои тонкие губы. Мальцев был уверен, что никогда ранее нигде не сталкивался с этим человеком. Но может это был какой-то знакомый Пабло Мачадо? Ведь Александр сейчас носит фамилию своего погибшего приятеля и  внешне очень похож на него. Может он, Мальцев, уже находится на грани разоблачения? Надо срочно бежать из лагеря! Но как бежать без хорошей гражданской одежды и денег на билет на поезд?
  -  Где же их достать эти проклятые банкноты? – от этих дум у него уже иногда начинали болеть даже зубы.
   Ночью бушевала гроза. Групные капли дождя сильно барабанили по брезенту палатки. Мальцеву спалось очень хорошо. Снилось ему Посольство Советского Союза в Париже. Его принимает сам Посол и торжественно вручает паспорт. Всё - закончилась его одиссея! Он собирается домой, в родной Ленинград!
  - Подъём! Подъём! – раздались крики охраны вместе с противным  завыванием сирены.
   - Такой сон перебили! – с сожалением подумал Александр.
   Дежурный по их палатке принёс завтрак: жидкий кофе и хлеб. Но позавтракать Мальцеву не пришлось.
  - Мачадо! Кто из вас Мачадо Пабло? – спросил, запыхавшийся от быстрого бега, охранник.
  - Я, Мачадо, – ответил он.
  - Срочно к замначальика лагеря, – приказал охранник.
   У Мальцева от страха сразу же заныло в животе и закололо в груди.
  - В такую рань к замначальника лагеря! Зачем? Да ещё не заключённого послали за мной, а охранника! Ох, плохо это. Плохо! – грустно размышлял Александр, медленно шагая по мокрому песку.
  - Господин замначальника лагеря, интернированный Мачадо Пабло прибыл по вашему приказанию! – доложил он, войдя, после полученного разрешения, в кабинет.
  - Ну что, это он? – спросил офицер, обращаясь ни к Александру, а кому-то стоящему в углу.
  - Племянник! Родной! Дорогой мой племянничек! – вдруг услышал Мальцев до боли знакомый голос. Он повернулся и увидел... товарища Серхио, одетого в прекрасный костюм в полоску с модной шляпой на голове. От него приятно пахло дорогим мужским одеколоном.
  - Он приехал за мной! Он увезёт меня на Родину! Я спасён! – вихрем прнеслось в голове Александра.
  - Дя-дя-дюшка! Ро-ро... – пытался выговорить он, но не смог. Вместо этого он зарыдал. Навзрыд, по-настоящему. Он кинулся к Некрасову и крепко его обнял. Слёзы ручьём текли по щекам Мальцева. Юрий тоже обнял своего «племянника».
  - Всё, всё, успокойся – просил он.
   Замначальника лагеря даже рот открыл от удивления, наблюдая за этой сценой.
  - Господин майор, я хотел бы забрать моего любимого племянника. Я начну оформлять ему вид на жительства во Франции, – не терпящим возражения тоном заявил Некрасов.
  - Да, мсье Анри. Но Вы понимаете, что предварительно это вопрос требует согласования с...
  - Разумеется понимаю! – бесцеремонно оборвал офицера Некрасов и подойдя к столу, достал из бумажника толстенную пачку денег и положил перед ним.
  - Да, мы пожалуй, сами потом, после вашего отъезда, оформим все необходимые документы. Вы только распишитесь здесь, пожалуйста. – тихим голоском залебезил перед Юрием замначальника лагеря.
 -  Разумеется я подпишу!  Пусть мой племянник идёт собирать свои вещи, а мы займёмся документами, – сказал Некрасов.
   Мальцев бегом ринулся в свою палатку. Не говоря никому ни слова, он собрал свой тощий вещмешок и, также бегом, бросился к домику администрации лагеря.
  « Дядюшка» уже ждал его у двери.
  - Всё поехали отсюда! – тихим голосом приказал Александру Некрасов.
  Они сели в блестящий черный «Рено».
  - Пабло, водитель не понимает по-испански, но на всякий случай говори только шёпотом. Меня зовут Шарль. Шарль Анри.Ты понял? – придавив Александра своим телом, прошептал ему на ухо Некрасов.
  - Да, понял.
  - Теперь молчи! До Тулузы молчи! – также шёпотом приказал ему «дядюшка».
  Александр с трудом себя сдерживал. У него был колоссальный душевный подъём. Ему хотелось петь, кричать и даже пуститься в пляс.
Ведь он спасён! Спасён и совсем скоро окажется на Родине, в любимом Ленинграде.
  Некрасов приказал водителю въехать в самый центр города. Здесь, возле огромного магазина дорогой готовой мужской одежды, они вышли со своими вещами.
  - Давай быстро внутрь! Не озирайся по сторонам! – зашипел на Мальцева его «дядюшка».
  - Добрый день,- поздоровался Некрасов с десятком продавцов,  сразу ринувшимися  к ним, - мой любимый племянник хочет приобрести два костюма. Один выходной и другой повседневный. Дюжину рубашек ... ну и всё остальное. Покажите ему всё! Да, только он не говорит по-французски. Только что из Испании, позтому я буду играть роль переводчика.
  - Мой любимый дядюшка, как всегда, шутит. Думаю, что мы не будем его беспокоить и всё сделаем сами, – на великолепном французском произнёс Александр.
   Управлющий лично пригласил Некрасова выпить с ним кофе, а Александр в это время, не спеша, выбирал себе вещи, обстоятельно советуясь с продавцами. Через сорок минут  ему упаковали дорогие костюмы, рубашки, носки, нижнее бельё, две шляпы, дюжину шёлковых галстуков. Сумма получилась очень внушительной.
  - Нет, нет, дорогой племянник, одевайся здесь в новую одежду, а старую – заберём с собой, – с кислой физиономией произнёс Некрасов.
  - Наверное огорчился из-за цены?! Но он же сам мне сказал, что я могу выбирать абсолютно всё, что пожелаю, – думал  Мальцев, облачаясь в роскошый однотонный костюм.
  - Прекрасно, Вам, он очень идёт ! – с дежурным восторгом произнёс продавец, вручая Алекасндру два пакета  один с покупками, а другой со  его старой одеждой.
   Они вышли на улицу.
  - Ты, юноша откуда так хорошо знаешь французский язык?  В твоём личном деле об этом не говорится ни слова! – подозрительно прошипел Некрасов.
  - Шарль, я только Вам могу признаться,  что я учил его с самого раннего детства. Не сообщал об этом никому, потому что моим учителем был классовый враг пролетариата, – объяснил Мальцев.
  - А, вот оно что! – успокоился Некрасов, - потом  расскажешь мне подробно.
  - Ах вот почему  у него физиономия была кислая! Не из-за потраченных на меня денег, а из-за моего хорошего знания французского языка! – догадался наконец Александр.
   - Надо же туфли достойные купить к твоим костюмам. Я знаю недалеко отсюда приличный магазин обуви. Пойдём! – сказал Юрий.
   Действительно, в двух кварталах, располагался магазин модной мужской обуви. Здесь Александр выбрал себе две пары хороших туфлей.
   Потом они взяли извозчика и поехали на вокзал. Здесь Некрасов купил два билета в купе первого класса на поезд до Парижа. Никто не обращал на них никакого внимания. Полицейские и жандармы задерживали  только людей в рваной одежде, пьяных или в старой военной форме.
   Всю дорогу до Парижа Некрасов мучил Мальцева вопросами: как  тому удалось выбраться на территорию Франции? Как он вообще остался в живых? Имел ли он контакты с представителями французской полиции или контразведки?
   Александр отвечал спокойно. Если  это было необходимо, повторял свой рассказ по нескольку раз. В конце концов Некрасов остался удовлетворённым.
   К большому удивлению Мальцева, в Париже,  его «дядюшка» Шарль не повёз его в советское посольство, а доставил в очень дорогой отель Астор Сан Оноре, расположенный в центре  французской столицы, недалеко от Елисейских Полей и Площади Конкордия. Впервые в жизни, оказавшись среди такой роскоши, Александр решил пока не спрашивать о своём будущем.
  - Так, я тебя оставляю на два дня одного. За это время ты, Пабло Мачадо, должен основательно ознакомиться с кварталами, примыкающими к гостинице. На их знание мне будешь сдавать экзамен! Вот тебе деньги,
- тоном,не терпящим никакого возражения, приказал Некрасов и положил на столик в прихожей тощую пачку франков.
   Этим же вечером в Москву ушла шифрованная радиограмма:
   «Андрею». Во  Франции  мною был разыскан переводчик НКВД Мальцев Александр Петрович, 1917 года рождения, считавшийся погибшим в Испании. Соответствующая оперативная проверка  Мальцева мною прозведена. Прошу вашего разрешения на его включение в состав спецгруппы. Алмаз».
   «Андрей» – это был оперативный псевдоним Судоплатова.
   Через два дня пришёл ответ.
   «Алмазу». Разрешаю включить Мальцева в состав спецгруппы. Ему присваивается оперативный псевдоним –«Кварц». «Андрей».
   После первой же прогулки по Парижу, Мальцев уже не жалел о том, что задерживается во Франции.
  - Когда мне ещё выдастся случай побывать в Париже, да ещё и пожить в в такой роскоши? – думал он, неторопливо шагая по весенним улицам. Цвели каштаны. Воздух был насыщен запахом фиалок, который не могли перебить даже выхлопные газы многочисленных автомобилей. За два дня Александр успел побывать на Елисейских полях, посетить Собор Парижской Богоматери и подняться на Эйфелеву башню. Он питался в ресторанчиках, где на завтрак ему подавали вкуснейший кофе с нежными, ещё тёплыми, круассанами. На обед он заказывал луковый суп, фуа-гра (паштет из гусиной печёнки) или рататуй, блюдо из перцев, кабачков и баклажанов. Не забывал Александр и о хорошем вине, которое ему очень понравилось. На десерт он просил крем брюле, фрукты или мороженое. От обилия впечатлений и вина, на третий день Мальцев спал, как убитый как  бесшумно открылась дверь в номере. Это был Некрасов.
  - Так, племянничек, хватит спать, уже семь часов. Подъём! – приказал он.
   Александр резко подскочил с кровати, не понимая где он находится.
  - А, это Вы! Доброе утро! Я сейчас быстро умоюсь.
   Через несколько минут он одетый стоял перед Некрасовым.
  - Я готов! Мы, что сегодня едем в советское посольство? – поинтересовался Александр.
  - Какое посольство?  Ты это о чём? – сначала не понял Некрасов, -  нет!  Я должен тебя информировать, что меня назначили твоим начальником, и у нас с тобой дела в Париже.
  - Какие дела? На какой срок?  - опешил Мальцев.
  - Думаю, что на несколько месяцев.
  - Какие несколько месяцев? Вы, Серхио или Шарль, или не знаю как Вас называть с ума сошли? Когда меня отправляли в Испанию, пообещали на один год. Вы слышите? Только на один год! А сколько времени я там находился? А концлагерь? Зачем мне это? Мне институт заканчивать надо! Я домой хочу! – бледный от охватившей его ярости, громко возмутился Мальцев.
  - Ты, юноша, забываешься! Ты, что опять забыл, что ты военнослужащий  НКВД и  дал присягу на верность Родине! Мне глубоко наплевать куда ты хочешь! Я – твой начальник. Мы находимся на войне! Ты, юноша, меня понял? На войне! Не выполнение приказа командира в боевой обстановке наказывается расстрелом. Я тебя  застрелю, как бродячего бешенного пса! Ты думаешь, что я тебя вытащил из Архелеса, чтобы доставить на Родину? Ошибаешься, юноша! Я тебя вытащил и доставил   сюда для очень серьёзного дела! Понял? –  чётко, не поднимая голоса объяснил Некрасов и затем так посмотрел на Александра, что того от ужаса пробил холодный пот.
  - Да, да...Я понял! Простите меня! Не сдержался! Не хотел... Нервы наверное, – извинился Мальцев, - что я должен делать?
  - Во-первых -  полностью подчиняться мне! – резко произнёс Некрасов, - во-вторых -  я получил шифровку из Москвы.  Тебя оставляют здесь, как нелегального разведчика с оперативным псевдонимом «Кварц». Я являюсь твоим  непосредственным командиром.
   У Мальцева от ужаса начало крутить живот:
  -  Вот это я влип!
  -  Прямо сейчас начинаем спецкурс для того, чтобы подготовить из тебя разведчика. Тема сегодняшнего занятия: слежка. Она имеет множество вариантов: первое - скрытное, незаметное для объекта, наблюдение. Второе – открытое наблюдение, служит для оказания давления на объект. Это демонстративная слежка. Виды слежки: за объектом, передвигающимся пешком, на автомобиле, извозчике, трамвае, поезде.
    Затем «дядюшка», не делая паузы, принялся приводить конкретные примеры. Минут через сорок он закончил свой монолог.
  - Теоретическая часть на сегодня закончена. Пошли позавтракаем, - приказал Некрасов.
  - Да, – только и смог произнести в ответ Александр, чувствуя, как дрожат его ноги.
    Они сели за столик на улице ресторанчика, расположенного в одном квартале от гостиницы. Некрасов макал круассаны прямо в кофе и молча ел.
  - Как настоящий парижанин, – с раздражением подумал Мальцев.
  - Пабло, видишь даму за соседним столиком в кофте в полоску? – неожиданно спросил дядюшка.
  - Да, Шарль, вижу.
  - Она уже заплатила за свой завтрак. Проследи за ней так, как я недавно тебе рассказывал. Потом мне доложешь все подробности, – прошептал Некрасов.
   Мальцев встал из-за стола и последовал за женщиной в полосатой кофточке. Он был настолько увлечён, что не заметил как за ним следует Шарль. Женщина медленно шагала по тротуару, рассматривая витрины магазинов. Зашла в булочную и купила там один багет. Пройдя пять кварталов, она  открыла своими ключами дверь обычного трёхэтажного старого дома и скрылась в подъезде.
  - Всё. А где теперь мне искать «дядюшку» - подумал Мальцев и почувствовал как кто-то его дёрнул за рукав пиджака. От неожиданности юноша сильно вздрогнул. Это был Некрасов.
  - Ну что, племянник, для первого раза оценка  в два с плюсом, – сообщил он.
  - Почему? – удивился Мальцев, - ведь я делал так, как Вы мне рассказали.
  - Так, да не так! Пойдём в гостиницу, там я тебе всё расскажу.
   На следующее утро Мальцев с Некрасовым встретились за тем же самым столиком. За соседним- сидел старый  небритый старик в неопрятным клетчатом пиджаке и неглаженных чёрных брюках. Он погружал свой круассан в чашку, затем вынимал его и с громким шумом высасывал кофе. Руки у старика слегка дрожали.
  - Вот с соседом не повезло! – с непрязнью подумал Александр.
  - Это твой «клиент» на сегодня! – наклонившись к  юноше, тихо сказал Некрасов.
   Мальцев с удивлением посмотрел на своего начальника, но ничего не сказал. Старик, оставив под салфеткой деньги за кофе и круассан, взял свою толстую палку и, сильно хромая на левую ногу, медленно поплёлся по улице. За ним, выдерживая нужную дистанцию, последовал Александр. Некрасов, выдержав паузу, пошёл за ними.
  - Бедный мальчишка, он думает, что «ведёт» обыкновенного старика и не позревает, что это легендарный «Алтын». Сейчас будет комедия! – предвкушая весёлое представление размышлял Некрасов.
   Юрий не знал, кем на самом деле был «Алтын». Ему приходилось несколько раз работать с этим мрачным и молчаливым человеком лет пятидесяти. Говорили, что при царе, «Алтын» был жандармским офицером, а после революции превратился в нелегального разведчика иностранного отдела ВЧК во Франции. Некрасов знал одно, что этот таинственный человек являлся настоящим маэстро слежки и перевоплощений. В тоже время «Алтын» немедленно докладывал начальству  о всех, даже самых незначительных, промахах своих коллег.
   Мальцев следовал за стариком. Тот, подошёл к тумбе с афишами и принялся читать какой-то плакат, старательно шевеля при этом губами.
  - Тоска, - подумал Александр и посмотрел на фигуристую девушку с корзиной, - прислуга чья-то...
   Он с сожалением оторвал взгляд от красивого женского тела и вздрогнул. Старика не было! Он исчез!
  - Куда же он провалился, старый хрыч? – запаниковал Мальцев, озираясь по сторонам.
   Старика не было. Александр перебежал улицу.Заглянул через витрину в магазин парфюмерии. Затем зашёл в аптеку. Старика не было!
  - Куда же он делся?! Не мог же дедушка испариться! – с отчаянием размышлял Мальцев, крутя головой и натыкаясь на прохожих.
   Через десять минут Александр понял, что он потерял объект. Ему было очень стыдно:
  - Надо же, деда столетнего и хромого упустил! – сетовал Мальцев.
   Его стала мучить жажда.
  - Сейчас водички выпью, – решил он, открывая двери маленького бистро.
   - Кха-кха-кха... – послышался за его спиной громкий сухой кашель.
   Мальцев обернулся. Это был тот самый старик, который медленно проходил мимо бистро.
  - Появился, мерзкий дедушка!  Дать бы тебе в морду! –  зло обрадовался Александр и последовал за старичком.
   - Ай-й-й – послышался сзади душераздирающий женский крик и визг тормозов.
   Мальцев инстиктивно обернулся. Посреди улицы стояла женщина, схватившись двумя руками за голову, и пронзительно кричала. Почти вплотную с её ногами застыл старенький «Рено»...
  - Дура, кто же здесь улицу переходит! – обругал про себя женщину Александр и хотел следовать за старичком. Но того уже и след простыл.
  - Нечего глаза на баб было пялить! – совершенно спокойно прокомментировал результаты слежки Некрасов, - надо научиться концентрировать своё внимание. Нельзя отвлекаться на совершенно посторонние предметы и действия, которые к твой работе не имеют отношения. Понял, Пабло Мачадо?
  - Да, – коротко ответил Мальцев, обрадовавшись, что так легко отделался.
  - Завтра в девять утра выйдешь из гостиницы и будешь гулять до двух часов дня. Возможно за тобой будут следить. Постарайся обнаружить слежку. Возможно, что это произойдёт в какой-нибудь другой день. Меня завтра не будет. Да, не пользуйся услугами местных проституток. Наверняка подцепишь болезнь. Неизлечимую! – предупредил, вместо прощания, дядюшка Шарль.
  - Как будто бы мои мысли прочитал! – вздрогнул Александр, – но после этого предупреждения, я всех местных женщин буду избегать. На всякий случай!
   На следующий день Мальцев, как ему было  приказано, вышел из отеля ровно в девять часов. Гулял по бульвару Сан-Жермен. Ему показалось, что  его преследует невысокий мужчина в светлом костюме. Он попытался от него «оторваться». Вроде бы получилось. Тогда Александр решил заглянуть в бистро, где плотно пообедал, выпив бутылочку прекрасного бордо. Выйдя на улицу, он вдруг заметил, что  за ним,  соблюдая дистанцию в один квартал, двигалась очень полная женщина в белой шляпке и в длинном платье.
  - Это у меня галлюцинации от выпитого вина, – решил Мальцев и вернулся в гостиницу.
   Утром, ровно в семь часов, его разбудил Шарль.
  - Хватит спать! Подъём! Рассказывай как прошёл вчерашний день! – приказал «дядюшка».
  - Шарль, дорое утро! Я не уверен, что вчера за мной следили. Но мне показалось, что сначала меня преследовал мужчина, а после обеда -женщина.
  - Описать можешь?
  - Я, когда вернулся в гостиницу,  сделал карандашом несколько эскизов, – сказал Александр, протягивая «дядюшке»  блокнот.
   Тот взял, полистал.
  -  Недурно... Весьма недурно! Почему ты мне, Пабло, никогда не рассказывал, что хорошо рисуешь? – раздражённо прошипел он.
  - Так Вы же никогда и не спрашивали.
  - Да, за тобой следили, но специально по дилетантски. Скажу тебе по секрету – это был один человек.
  - Вот это да! – изумился Александр, - а он в действительности кто? Мужчина или женщина?
  - Мужчина,- ответил Некрасов и без всякого перехода сообщил:
  - Тема сегодняшнего занятия «Ликвидация людей или проще убийства». Да ты, племянник, не бойся! Это только чисто теоретический урок, – усмехнулся он, увидев, как вытянулось лицо Александра.
   Был уже конец мая. Из Москвы не поступало никаких приказов, за исключением требований  улучшить качество подготовки всех членов спецгруппы. Мальцев за это время научился многому. Бывали дни, что он так сильно уставал, что едва добравшись до кровати,  мгновенно засыпал. Времени на посещение парижских достопримечательностей него уже не было.
   Стояла глубокая ночь 27 мая 1939 года. Лаврентий Берия в своём кабинете работал с документами. Он вынимал из папки документы, внимательно их прочитывал и писал резолюции, иногда делая пометки для себя в толстой чёрной тетради.
  - Так, это что такое? Это короткая справка об оперативной обстановке в Аргентине, которую я приказал подготовить к сегодняшнему дню, – мгновенно вспомнил Лаврентий Павлович и погрузился в чтение документа.
   «... В настоящее время в Аргентине проживают около 300 тысяч этнических немцев.
   Филиал национал-социалистической немецкой рабочей партии  был создан в Аргентине сразу же после прихода Гитлера к власти в 1933 году. Первые месяцы он насчитывал в своих рядах около 300 членов. К Началу 1939 года его численность увеличилась почти до 3 тысяч.
   В 1933 году в Аргентине, также, был создан и Немецкий Трудовой Фронт. Общественая организация нацистской направленности со строгой, почти военной дисциплиной, насчитывающая в своих рядах более 12 тысяч человек. Её членами могут быть только немцы, которые 20% своих месячных доходов перечисляют в так называемый «Фонд Родины». Членские билеты Немецкого Трудового Фронта подписываются лично министром труда Третьего Рейха.
   Большую активность проявляет и Лига немецкого народа, созданная в 1916 году. В её рядах около 2 тысяч человек. Основные задачи: распростанение гитлеровской идеологии и защита чистоты немецкой расы.
   В Аргентине  насчитывается около 200 немецких школ, где перед начало занятий поднимают гитлеровский флаг и исполняется гимн Третьего Рейха. В каждом классе висит портрет Адольфа Гитлера. Преподавание ведётся только на немецком языке. Испанский – изучается на правах иностранного языка.
    Аргентинский филиал Организации гитлеровской молодёжи располагает собственными спортклубами и летними лагерями. По достижении совершеннолетия, члены этой организации продолжают свою карьеру в командных школах СС в Германии.
   По случаю присоединения Австрии к Германии в 1936 году в самом большом зрелищном зале Буэнос-Айреса,  Луна Парке, собралось более 20 тысяч этнических немцев, для того чтобы отпраздновать это событие.
   В октябре 1937 года в Буэнос-Айресе состоялся парад членов немецких спортивных клубов в форме гитлеровских штурмовых отрядов СА. Надо отметить, что кроме спортивной подготовки, они проходят и специальную - на полигонах, расположенных в сельскохозяйственных имениях, принадлежащих немецким землевладельцам.
   Немецкое Посольство в Аргентине прикладывает большие усилия для распространения гитлеровской идеологии в этой стране. Так, в начале этого года Национальной библиотеке  были подарены 200 тысяч томов с речами и статьями Гитлера.
  Почти в открытую осуществляеет свою деятельность на территории Аргентины местный филиал гестапо.
   С конца двадцатых годов Аргентине проживают несколько тысяч белогвардейских эмигрантов. Активно работает местный филиал Русского общевоинского союза, который положительно относится к гитлеровской политике и идеологии. Русская фашистская партия, ещё пока малочисленная в этой стране, имеет тесные контакты с местными нацистами.
   За последнее время значительно увеличилось количество прогитлеровски настроенных деятелей государственных структур, особенно  офицеров всех рангов в вооружённых силах Аргентины.
   По имеющейся информации, в Аргентине, в любой момент может произойти государственный переворот, в результате которого, к власти в этой стране придут военные, преклоняющиеся перед Гитлером. Тогда, не исключено, что Аргентина объявит себя союзником Германии и превратится в бастион нацизма в Южной Америке. Вожди Третьего рейха очень заинтересованы в этом. Ведь Германия импортирует из Аргентины зерно, ценные металлы, шерсть, технические масла. Тогда  же не исключается возможность и предоставления всех аргентинских  военно-морских баз и портов в полное  распоряжение  гитлеровского подводного и надводного флота. В этом случае  всё судоходство в Центральной и Южной Атлантике перейдёт под полный контроль Германии.
   Советский Союз не имеет дипломатических отношений с Аргентиной, поэтому вся наша работа в этой стране осуществляется с нелегальных позиций. Советская резидентура,  в силу своей малочисленности и недостаточного финансирования, в настоящее время не в состоянии решать в Аргентине  масштабные и перспективные задачи.»
  - Аргентина от нас находится очень далеко, но создавшаяся там ситуация может, в будущем, серьёзно повлиять на развитие мировых событий, – подумал Берия и позвонил Судоплатову:
  - Зайдите ко мне, Павел Анатольевич.
  - Присаживайтесь. Ознакомьтесь! Я жду вашего мнения, – сказал Лаврентий Павлович, протягивая «Справку об оперативной обстановке в Аргентине» вошедшему Судоплатову.
  Тот прочитал:
  - Думаю, что надо срочно усиливать нашу резидентуру в Аргентине, – задумчиво произнёс замначальника иностранного отдела.
  - Согласен с Вами! Надо в самое ближайшее время направить туда двух-трёх толковых человек, – то ли приказал, то ли вслух подумал Берия, протирая своё пенсне чистым носовым платком.
  - Это очень сложно, Лаврентий Павлович. Нет людей. Подготовка одного разведчика-нелегала занимает очень много времени. Если вот только расформировать группу Некрасова...
  - Ни в коем случае. Она нацелена на выполнение операции «Утка», - перебивая Судоплатова, возразил Берия.
   В кабинете наступила тишина.
  - Однако, мы можем взять одного человека из этой группы. Некрасов имеет ещё  время, чтобы найти ему замену. Только это должен быть очень перспективный человек, – высказал своё мнение Берия в форме приказа.
  - Есть, Лаврентий Павлович! Разрешите выполнять? – спросил Судоплатов.
  - Да! Сделайте все быстро!
   В этот же вечер в Париж ушла радиошифровка:
   « Алмазу». В силу изменившихся оперативных обстоятельств  приказываю  «Кварца» срочно направить в  Буэнос-Айрес для укрепления нашей резидентуры в Аргентине. Разработать для него легенду прикрытия и план мероприятий по установлению с ним оперативного контакта на месте. «Кварцу» выдать необходимую сумму денег. «Андрей.»
   От прочитанного текста шифровки у Некрасова от злости заболели зубы.
  - Одного из лучших! Самого перспективного члена группы у меня забирают! Где же я ему найду равноценную замену?
    Мальцев этим  ранним утром спал, как убитый. Вчера, весь день, он с Некрасовым провёл на железнодорожном вокзале и товарной станции французской столицы. Здесь, «дядюшка Шарль» провёл с ним теоретическое занятие по ликвидации человека, симулируя при этом несчастный случай или самоубийство под колёсами поезда. Также, Александр научился добывать важную развединформацию о транспортируемых грузах, путём доверительных бесед со стрелочниками. Вернувшись в гостиницу поздно ночью, Мальцев, не ужиная, упал в кровать и мгновенно заснул.
  - Вставай, Саша! – вдруг услышал он  знакомый голос, который впервые назвал его так ласково.
   Мальцев открыл глаза. Перед ним стоял Некрасов. Он, как всегда, открыл дверь номера своими отмычками.
  - Что случилось, Шарль?
  - Дела хреновые, Саша! – в сердцах ответил его «дядюшка».
  - Почему они хреновые?
  Пришёл  приказ Центра отправить тебя в Аргентину в распоряжение резидента.
  - Ку-ку- да-а-а?
  - В Аргентину!
  - На сколько? Снова на год?
  - Не думаю, Александр. Уверен, что на несколько лет.
   Услышав эти слова, Мальцев впал в глубокий шок.
  - Слушай меня. Ты поедешь в Аргентину под именем Пабло Мачадо. Документы у тебя есть. Историю его жизни ты тоже знаешь. У тебя, якобы, живёт дальняя родственница в Аргентине. Где точно, ты не знаешь. Ты принимал участие в гражданской войне в Испании на стороне республиканцев, но членом никакой партии не был. Сегодня, в Консульстве, на этих основаниях будешь просить  политическое  убежище в Аргентине. Пойдём мы туда, естественно, вдвоём.
   Некрасов вскоре ушёл, а Мальцеву больше так и не удалось заснуть.
   В десять часов они защли в кабинет Консула Аргентины во Франции.  Им оказался невысокий, почти лысый мужчина, неопределённого возраста, одетый в старый костюм. Поскольку Мальцев пребывал в состоянии шока, говорил только Некрасов:
  - Это мой дальний родственник, Пабло Мачадо. Видите ли, он хочет вернуться на родину, в Испанию... Но, увы. Как только он там окажется, Пабло  сразу же посадят в тюрьму. Ведь он воевал на стороне республиканцев. У него есть дальняя родственница в Аргентине, поэтому он хочет уехать к ней.
  - Да, это, в принципе, возможно. Деньги на билет на пароход и на проживание  в Аргентине в течение пяти месяцев у юноши есть? - спросил Консул, думая о чём-то постороннем.
  - С этим у Пабло нет проблем! – заверил Некрасов.
  - Тогда для получения визы ему необходимо предоставить следующие документы: паспорт, свидетельство о рождении, сертификат о состоянии здоровья, что он не болеет заразными в том числе венерическими заболеваниями, сертификат о прививках, двенадцать фотографий размером четыре на пять, заявление о прошении политического убежища на имя Президента Аргентины. Хочу Вас предупредить, что все документы должны быть на испанском языке и  нотариально заверены.
  - Паспорта, у меня нет паспорта, – равнодушно заявил Александр.
  - Ну без паспорта, молодой человек, ничего не получится! – сразу же отреагировал Консул.
  - Паблито, выйди в приёмную! – приказал Шарль,- я поговорю один на один с господином Консулом.
   Через десять минут Мальцева  пригласили   в кабинет. Консула теперь было не узнать. За это короткое  время он превратился  в  любезного и участливого человека.
  - Вы же беженец! Поэтому обойдёмся без паспорта! Я Вам выдам специальный документ, который называется сертификат о  предоставлении политического убежища.
  Остаток дня Некрасов и Мальцев посвятили оформлению всех небходимых документов. У «дядушки» нашлись знакомые врачи, переводчики и нотариус.  К обеду следующего дня, они снова зашли в кабинет Консула.
  - Что, уже всё готово? – недоверчиво спросил он.
  - Да, даже билет на пароход на 3 июня до Буэнос-Айреса! – с гордостью сообщил Некрасов, вручая все документы Консулу.
  - Очень хорошо! Приходите через день, в десять часов. Я думаю, что всё будет готово.
 - Вы мне разрешите посмотреть аргентинские газеты? – почему-то попросил Некрасов.
  - Да, пожалуйста. Сейчас  секретарь  принесёт подшивки основных газет за этот год и Вы можете посмотреть их в приёмной, – любезно ответил Консул.
   Через день на руках у Мальцева находился пакет документов на  выезд  в Аргентину на постоянное место жительства. Но Александр по прежнему пребывал в состоянии душевного смятения. Он почти не ел, не пил и спал урывками. Его мучал всего лишь один вопрос:
  - За  что его так наказывает судьба?
  - Хватит изображать из себя душевнобольного! Приходи в себя! - приказал ему в номере гостиницы Некрасов, - слушай меня очень и очень внимательно. По прибытии в Буэнос-Айрес,   каждое воскресенье,  рано утром, ты должен покупать газету «Ла Насьон» и внимательно изучать раздел некрологов. Как только  увидишь такого содержания « Сегодня  в  первую годовщину трагической гибели моего старшего брата Серхио будет совершена поминальная  служба в церкви  Санта Каталина де Сиена. Алехандро Маури». Ты должен прибыть на утреннюю миссу в церковь Санта Каталина де Сиена, которая находится на углу улиц Сан Мартин и Вьямонте в Буэнос-Айресе. Ты должен быть одет во всё чёрное, не тёмное, а именно чёрное. Чёрный костюм, черная рубашка, чёрная шляпа. Ты должен хромать на правую ногу. Запомни, на правую! В руках у тебя палка, не трость, а палка, на которую ты будешь опираться во время ходьбы. В церковь не входи, а стой возле старой магнолии, растущей у самого входа. К тебе должен подойти человек и произнести фразу:
  - А Вы лично знали бедного Серхио?
  Твой ответ : Да!
   - Хороший был человек! Просто прекрасный! – говорит  далее человек. Если он не произнесёт слов «Просто прекрасный», поворачивайся и немедленно уходи. При этом проверь нет ли за тобой слежки. Если человек скажет : Хороший был человек! Просто прекрасный! Ты отвечаешь:
  - Для меня это невосполнимая потеря.
     С этого момента оперативный контакт установлен и ты выполняешь все задания и приказы местного резидента. Я, конечно, не знаю с какой целью тебя так срочно отправляют в Аргентину, но хотел бы дать тебе несколько общих советов, которые тебе очень пригодятся. Первый: разведчику-нелегалу лучше всего быть независимым в экономическом смысле. Можно, например, купить пицерию, аптеку, ресторан, магазин. Это дело будет приносить тебе доход и давать возможность рапоряжаться своим личным временем. Второй совет: никогда не будь скупердяем. Все свои  заработанные деньги вкладывай  на установление нужных контактов, подкуп должностных лиц и вербовку агентов. Будь открытым, на вид чуточку простоватым, и очень щедрым человеком. Всегда помни, что ты гражданин СССР и все заработанные тобой деньги принадлежат твоей Родине. Тратить их только на свои нужды – это преступление. Третий совет: не вздумай стать крысой!
  - Это как? – не понял Мальцев.
  - Это когда на ум тебе прийдёт шальная мысль бросить всё к чертям и скрыться. Забиться в какую-нибудь  нору, как крыса. Всегда помни, что мы тебя тогда найдём в любой дыре. Найдём и накажем! Смерть твоя тогда будет ужасна! – зловеще предупредил Некрасов и снова посмотрел на Александра своими страшными  глазами с белыми сумасшедшими зрачками, что того от ужаса бросило в дрожь.
  -  Я понял! – шёпотом ответил Мадьцев.
  - Очень хорошо! Оставь себе один хороший костюм, одну рубашку. Остальную одежду   подарим сейчас местным парижским нищим. А тебе купим что-нибудь попроще.
  - Зачем? – удивился Мальцев.
  - Ты что, юноша, не соображаешь? Ты ведь бедный политический беженец! Откуда у тебя дорогая одежда? Купим тебе ещё фанерный чемодан. На пароход билет у тебя тоже второго класса. Поедешь в трюме!  На первые расходы я выдаю тебе тысячу триста долларов США. Понял?
  - Да! – почти плача, прошептал Мальцев.
   Утром третьего июня 1939 года,  в порту Гавр, Александр поднялся на борт пакетбота «Флорида».  Вечером это судно отходило в далёкий и загадочный Буэнос-Айрес.

                КОНЕЦ  ПЕРВОЙ КНИГИ.


Рецензии