Палата 26 почти по Чехову

               

      Обычное движение - просто нагнулся. Резкая боль в пояснице. С трудом выпрямился. Такое уже бывало, к счастью – давно. «Хексеншусс» - так называют это немцы, а теперь уже и мы. В переводе на понятный – «выстрел ведьмы». Ну, почти как у нас – прострел (ведьму советская власть считала предрассудком, поэтому – просто и понятно – «прострел»- и никаких там ведьм). И вот опять.
«Пройдёт само!» Лёгкий самомассаж больного места.
    Думал, – расхожусь, «оно» встанет на место и к завтра уже успокоится. А нужно было  бы полежать, дать мышцам расслабиться. Но, спешим, спешим…   Ведьма оказалась злее, чем я предполагал. Она мешала мне всю ночь, не давая повернуться, а утром, совсем обнаглев, с размаху полоснула острым ножом: «Лежать тихо! Любое движение считается «попыткой встать» – буду стрелять без предупреждения!». Тогда я решил попытаться её обмануть. Выпил что-то болеутоляющее – ноль. Соседка натёрла больную область  «Финалгоном» - стало горячо, приложили  ещё и грелку –закипело. А ведьма злорадно потирала руки: «Ничего у вас не выйдет, не суетись!». Пришлось прибегнуть к силе немецкой медицины. Правда эта сила сначала не проявила энтузиазма в избавлении меня от ведьмы. Побеспокоенные Илюшей «Перевозчики» с  «Ротэ Кройц» (Скорая помощь) заявили, что  им нужно направление врача, ибо при отказе больницы принять меня я должен буду уплатить за услуги 400 ДМ из своего (а не «социального») кармана.  Это нам не подходило. Риск всегда должен быть разумным и не убыточным. Иначе это не риск, а просто безрассудство. С 8 утра начали бомбардировать звонками  Хаусарцтиху (нашего терапевта). С трудом уболтали, правда, пришлось ждать до перерыва, т.е. до 12 часов.  Двух вскриков и страдальческого выражения лица было для неё достаточно, крепкие русские выражения она из-за вопиющей неграмотности в русском  не могла оценить. И вот заветное направление у нас. Крепко сжимаю его в потной руке, а Илья в это время даёт по телефону  условный сигнал «Нотарцтам». Через считанные минуты уже рёв сирены за окном, видно с бензином у них всё в порядке и скаты всегда накачаны. Ко мне подходят двое в красной униформе, интересуются, смогу ли я  самостоятельно спуститься к машине. Я поднимаюсь на 1,5 мм., ору. Всё ясно: «Будем брать!». Но вынести  меня вдвоём на носилках из резины они не решаются, всё-таки нужно по лестнице спустить, неровен час, уронить можно. Пришлось вызывать подмогу. Вчетвером, под страдальческие взгляды соседей вынесли. И вот я уже в машине, на носилках, пристёгнут и покрыт бумажным одноразовым одеялом. Если учесть, что на мне только «унтерхозы», т. е. плавки,  а на улице  всего 10 град., то оно не лишнее. Машина с рёвом врывается на автобан,
« Ахтунг!, всем отвалить в сторону – Гальперина  спасать везём!». Здесь ни светофоров, ни торможений перед нами. Все машины шарахнулись, понимают, сочувствуют, а может, просто уважают порядок. Через несколько минут мои носилки уже катятся по больничному коридору. И вот я уже на топчане. Врач, убедившись, что у меня нет перелома спинного мозга (а это очень просто: если могу поднять ногу и чувствую уколы, значит мозг этот цел), всаживает в вену иглу (здесь это одна из главных функций врача) и набирает кровь аж в 5 шприцов. Не иначе как в Америку «шпендить» (жертвовать) хочет. Ладно,  для хороших людей не жалко, берите, кровососы! Вот теперь можно и на кровать, она же каталка. В палате  без намёков и открытых ладоней подключают «капельницу», по ихнему - «инфузион». Ладно, пусть будет по-ихнему, лишь бы помогло. Да ещё таблетку дали, правда, только одну. Видно экономят на нашем брате иностранцах-социальщиках. Я сам слышал, как один из «них» сказал другому страшное слово «Социалхильээмпфенгер». Уф, с трудом выговорил это   ругательство. (Получатель социальной помощи).
 Незаметно подошел вечер, привезли ужин. Он у них рано, в 5 часов. Не любят они нажираться на ночь. Ладно, так и быть, поем, ведь с утра голодный, точнее – со вчерашнего вечера. Я знаком показал сестричке, что не могу подняться.  Она мило улыбнулась: «Спокойно!» Затем чего-то там нажала, кровать стала стулом, тумбочка – столом, передо мной возник поднос  с ужином. Не на долго. Хотя я и не любитель колбасной лапши с зеленым горошком в уксусе, на этот раз не вредничал, организм не позволил. В общем, поели мы, а тут  как раз сестричка в палату заходит и каждому ка-ак в ухо вставит какой-то прибор. Оказалось – обыкновенный термометр. За две секунды температуру засекает, не надо десять минут подмышкой держать. Сразу успокою вас: у меня – нормальная была все дни пребывания.  Теперь можно и осмотреться. Палата большая, на три койки. В углу  за занавеской умывальник. Под потолком – телевизор. Три стенных шкафчика, прикроватная тумбочка с прибамбасами. Пульт включения верхнего и нижнего света, кнопка вызова медсестры (работает, проверил сразу – нужно было утку, не заметил, что она уже висит у кровати, накрывшись пробкой  и ждёт меня). У каждого на тумбочке хитрый телефон. В него нужно вставить «тэлэфонкартэ» и только тогда он «функциониирт». А иначе он просто может переключать каналы «фэрнзэера» (телевизора). Делается это так. Снимаешь трубку, она тебе «БИП-БИП». Ты ей - «99». Она тебе - «ПИИП». А ты ей нажмёшь   нежно так указательным пальцем, к примеру, «11» - телевизор сразу на «АРД» и переключается. Немецкая техника, она дрессированная, привыкла к ихнему «орднунгу».
Вроде и не спал, а уже врываются в палату «хэльфэры» (это помесь медсестры и санитара), начинают постели перестилать. «Подождите, она ещё чистая!» А они мне молча: «Ты не на Украине, это там раз в 10 дней, а у нас – Дойчланд,  тут всё наоборот». Попробовал встать – ещё держит немного ведьма старая, не угомонилась за ночь. Ничего, подкатывают мне кресло-каталку , я так осторожненько на него вскочил и к умывальнику. А тут обнаружилось, что в суете и полотенце и мыло дома осталось. Ну да ладно, хорошо, что хоть меня  там не забыли. А «хэльфэр» тут как тут, приносит жидкое мыло, полотенце и 2 рукавички махровые. Видно уже знают нас, «советских». Умылся я и думаю, чего-то мне ещё хочется. А тут как раз дверь раскрывается и вносят поднос, именной, - « Гальперину завтрак». Так и написано на листике: Господину Гальперину и номер палаты. Ну а ниже перечислено всё, что мне «положено». Тут и колбаса (правда всего 2 кружочка диаметром 10 см. – пожадничали), и сыр и масло и конфитюр-«мармеладэ» и чай, конечно. Ну, ладно, съем всё, так и быть, чтобы не обижались. А то ещё подумают, что мы «там»  и есть разучились. Закончил завтрак, вытер рот салфеточкой с надписью : «Команда кухни желает вам, Герр Гальперин, хорошего аппетита и скорейшего выздоровления!», встал потихоньку и пошел. «Ага, ведьма, боишься меня-сытого, то-то!». Вышел в коридор, немножко «шпациирэн-гэен», на разведку. А тут как-раз  хэльфер. «Ауфнамэ-ауфнамэ». А я ему: «Фэрштээ ВАС шлехьт». А он по-русски не бум-бум. Видно, мало наших ещё здесь, в Германии. Нет, чтобы сказать, что на рентген идти нужно. Ладно, ладно, иду. Выходит молодая такая симпатичная турчанка, но без паранджи, приглашает: «Заходите, ложитесь». А я ей: «А вы?» Не поняла она намёк. Или не расслышала. Это я про себя спросил, из вежливости. Мужчина – он всегда должен мужчиной быть.   Через 5 минут снимки были готовы, посмотрел я их на свет – всё-таки сам-врач. Ничего страшного, просто один позвонок чуть криво сидит. Ладно, тут отрихтуют. Снова « инфузион» на три часа. Лежу, отдыхаю.
  Заходит один, весь в белом. «Что Вам на завтра на обед и на ужин?».  «А что у вас есть?» Он мне меню – три диеты на выбор. Это у нас  там были все диеты -  для желающих похудеть, а тут наоборот. Правда, ни борща на воде, ни каши перловой с котлеткой из хлеба, но с запахом мяса у них нет. Да и хлеб они на обед совсем не дают, видно, неурожай был,  всё посохло, или, наоборот, залило. В общем, не наш обед, не советский. Заказал наугад, всё равно их названий не понимаю.
Отдохнул я чуть и опять в коридор, интересно, что там.  А там всё спокойно, никакой суеты. Тот на «рольштуле» (каталке) катается, а другой на костылях идёт и бутылочками на колене трясёт, а тот с родственниками кофе пьёт в специально отведенном месте.  Вдруг вижу в холле разворачивается электропоезд, почти настоящий, правда, вместо вагонов два громадных алюминиевых шкафа. Вкатили эти шкафы в лифт и поехали они по назначению. А в шкафах то этих…. ОБЕД. На подносах, на полочках всё разложено. Так, что там мне «положено?» Ага, суп. Правда, всего 200 граммов, но ничего, вкусный. Что там ещё, под этой толстой термоизолирующей крышкой? Ого! Вот это «Хауптгерихт!» (второе, по-ихнему «главное блюдо»). Не тарелка, а целая вертолётная площадка. Мама, неужели это всё мне? Да такой кусок мяса нам давали на всё отделение и то только на 1е Мая! А какой вкусный гарнир! А куда всё  это уже исчезло? Неужели   я сам  всё съел? Ага, ещё компот из консервированных фруктов типа ананас и ещё чего-то тоже ранее не встречавшегося  на моей даче. Ай да обед, вот это «хлебово по-немецки»! Так, теперь можно и в душ, вспотел я чего-то от этой работы. Жаль, что наша палата на троих, только с умывальником. В двухместных есть свой санузел с полным набором. А тут надо в коридор выходить. Там несколько блоков «душ-туалет». Всё блестит, и туалетная бумага есть, и мыло жидкое, и дезраствор какой-то и для рук бумага. Наверно, древесины у немцев до-чёрта, это вам не Россия-Украина.  В душевой и поручни, и стульчик откидной из белого пластика, и кнопка для вызова медсестры тоже есть. Наверно, когда спинку потереть нужно, зовут. Я было собрался, а потом передумал звать – а вдруг захочет  не только спинку?
 После короткого двухчасового отдыха с дремотой я снова бодр и готов к действию. Так, что у нас по плану на «после тихого часа?» Прогулка по живописным окрестностям с посещением кафе, казино, кирхи. Всё это имеется в наличии и «функциониирт» нормально. Сама больница в 11 этажей и куча вспомогательных корпусов поменьше находится на вершине холма, и видна из любой точки города. Ну а с верхних этажей  главного корпуса открывается такая панорама города – загляденье. Кто не видел – тот  ничего не видел. И дай бог, чтобы не из больницы увидел. Лучше – ходи на экскурсии с нашим натуралистом Виктором Равкиным. С другой стороны больницы – лес. А в лесу том стоят себе виллы. Ну, ничего, это у нас впереди.
 Пролетели выходные, «Вохэнэндэ» по-ихнему. Созвучно. Тот же нудный алгоритм: завтрак, капли (2 литра) внутривенно, обед, променад, отдых, ужин, сон. Привыкать начал. В понедельник  вдруг увидел врача своего лечащего. Он обход делал. Сестричка ткнула в меня пальцем: «Этот контингентфлюхтлинге с люмбаго». Герр доктор глянул ретген-ауфнамэ, мило улыбнулся и вышел. А где же проверка болевой и тактильной чувствительности, сухожильных  рефлексов, пальпация позвонков? Даже таблетки лишней не добавил для видимости.  Хватит с вас и улыбки, товарищ! И так бесплатно лечим, кормим, постель перестилаем. Ладно, проглотим, спасибо и  за это. Пойду лучше погуляю. Дождит - наружу нельзя, в кафе – дорого и невкусно. Пошел вниз. Там ещё 2 этажа под землёй. Всюду чистота, тишина.  Иду, иду по коридору, конца нет. Оказалось, все корпуса  под землёй соединены этим коридором, чтобы в непогоду удобнее было. Или, как у нас «на случай атомной войны»? Иду, иду…
    И вдруг вижу на одной двери объявление. А в нём  чёрным по белому на чистом немецком языке написано, что в этой комнате по воскресеньям  собираются члены группы «АА». Для невежд поясняю, что «АА» в переводе с международного обозначают : «Анонимные алкоголики». Родное дело. Я всю жизнь отдал « борьбе с алкоголизмом», хотя боролись мы несколько иначе, чем в Германии. У нас не было понятия «свобода личности», это считалось выдумкой загнивающего капитализма, который не заботился о здоровье народа и ждал, когда сам алкоголик своим пропитым умом поймёт, что пора «завязать». Мы проявляли отцовскую и материнскую (в милиции) заботу о здоровье народа и не могли пустить такое  важное дело, как отрезвление  и лечение опьяняемого социалистической системой «нового советского человека» на самотёк.  Поэтому мы  «выявляли» алкоголиков, как чекисты  в 1938 году «врагов народа». Не понимавших, что «партия и правительство» проявляют о них родительскую заботу и отказывающихся от «добровольного лечения», мы загоняли в лагеря, называемые  Лечебно-трудовые профилактории. Причём никто не задумывался, почему лагеря для временной изоляции спившихся людей от  семьи и бутылки назвали «профилакториями». Принудительное лечение напоминало лозунг времён Сталина: «Железной рукой загоним народ в счастливую жизнь»: минимум врачей, максимум вертухаев, начальник ЛТП- полуграмотный капитан МВД, штрафной изолятор, вахта,  сера, антабус без меры, условно-досрочная система – всё, как в обычном лагере. Ну и результаты лечения, разумеется, нулевые. Зато страна  «добилась» снижения преступности в состоянии опьянения.
     Уже давно во многих странах были созданы самими же алкоголиками группы взаимопомощи – «АА». А наш осторожный народ из числа моих уже непьющих пациентов, на мои попытки создать группу непьющих для помощи  ещё колеблющимся, отвечал: «Я сам бросил, пусть и они сами бросают пить». То есть как это  «сам»? А я что тебя не лечил, не убеждал, не доказывал?  «Вот и объясняйте другим тоже, а моя хата с краю». Боялся наш народ, и был прав. Лучше пусть никто не знает, что он лечился. Логика простая – раз лечился от алкоголизма – значит алкоголик. А другой пьёт покруче и жену бьёт покрепче и прогулы делает подлиней, но не лечился. Значит просто любитель выпить. Так и помрёт вскоре, не став зарегистрированным алкоголиком. А тот, что лечился глядишь не пьёт 3-5-7 лет и более, но всё равно алкоголик в глазах   партии и народа.
   Да, что-то отклонился я, на воспоминания потянуло, социализмом пахнуло. Стучу я, захожу, «дозвольте?» «Битте, битте!» Сидят трое, пьют колу. Представился я им, мол  врач с Украины, всю жизнь избавлению человечества от алкоголизма посвятил. Поняли. Попросили рассказать подробнее. Видно не знакомы с нашей наркологией. Я, конечно, извинился за свой «шлэхтэ Дойч» и всё рассказал, как было и как есть. Заинтересовались. А с меня пот течёт. Так долго по-немецки я и во сне не говорил. Жаль только, что  в их группе нет «руссланддойче» - так они называют российских немцев, среди которых немало алкоголиков. Правда и наших евреев-алкоголиков я уже  «выявил» четверых, но на учёт взять не могу. Прав нет. Да и подустал я от этой борьбы  с алкоголиками за их трезвость за 37 лет работы.  Пусть пьют, всё равно на работу ходить не надо, немцы и так на «выпить-закусить» дают. Да и не дебоширят они, так,  тихо пьют. А тихопьющих трогать нельзя, иначе произвол будет, нарушение «прав человека» на медленное самоубийство.
   Вернулся я в палату. Тут и ужин подвезли. До нашего ужина ихнему далеко. Два кусочка хлеба, столько же прозрачных ломтиков колбасы и один – сыра, огурчик солено-кислый, чай. Да и ужинают немцы, как я говорил, рано, в 17 часов. Или потом в кнайпах  (пивных) доберут под пиво, или  просто здоровье берегут, не хотят на ночь живот набивать. В общем, по сравнению с нами – всё наоборот. Оттого, наверно, и спят лучше. Просимулировал я ещё пару дней, чувствую – домой пора.  Как говорится: в больнице хорошо, а дома дел много. 
Всё. Чююс!!