Город, который я любил

Я полюбил этот город с русским характером, расположившийся в нескольких часах езды на автомобиле от бурлящего котла мегаполиса, выплескивающего через край всю накипь нашей беспокойной жизни.
      Средний он во всём:  по количеству народонаселения, по нахождению в центре исконных земель России, по неброской внешности милого  сердцу русского лица.
      Умиротворяющие душу островки патриархальности словно витают над этим городом: в какую сторону света ни глянешь – всюду из тёмной  зелени могучих вязов смотрят на тебя остроконечными шеломами витязей золочёные  и лазурные купола белоснежных церквей, а стоит свернуть с центральных улиц с современными зданиями, электрическим транспортом и автомобилями всех марок и достатков, как окажешься на уютных и опрятных улочках, прекрасных в любое время года.
         Лет десять назад незначительный повод завёл меня на такую улочку, а точнее – в небольшой переулок. Перед восторженным взором открылся не десяток домов, составлявших его, а настоящий музей  декоративно – прикладного искусства под открытым небом. Все эти  дома замечательны по – своему, но один из  них выделялся своей красотой и изяществом. Явственно ощущалась невесомость дома и фантастические воздушные замки  становились реальностью, а объёмная  и вместе с тем сквозная ажурная резьба по дереву не могла оставить равнодушным зрителя.
          Резьба носила горельефный характер, выпуклые  части её были покрыты тёмно-коричневой краской, гладкие же поверхности окрашены в бежевый цвет.
           Карниз и оконные наличники были стилизованы под растительные мотивы с травами и цветами с изогнутыми  стеблями и причудливыми формами лепестков. Черты пышности усиливались тончайшими узорами металлического дымника и похожей на изящную капитель верхнюю часть стока.
             При случайных обстоятельствах  познакомился я с  создателем этого творения. Звать он себя наказал Егором, мол, отчество мудрёное . Старик был когда-то под два метра, косой сажени в плечах, а сейчас только натруженные, переплетённые  верёвками  вен руки говорили о былой физической силе. Окладистая борода с мучнистой  проседью контрастировала с его загорелым лицом.  Глаза у деда  молодые, зоркие. От них бегут  на лицо добрые лучики-морщинки.
            В отличие от сурового и молчаливого архангелогородца или  чересчур разговорчивого южанина, житель средней полосы отличается размеренностью во всех действиях, цельностью натуры и,  если хотите, породистостью.  Каждое слово деда Егора било в точку, ясность мыслей его приводила в изумление слушателя.
    Видя мой интерес к  своему творчеству, пригласил меня, человека незнакомого, на чашку чая. Пил его он не спешно, долго дул на чай, словно что – то  обдумывая, обходясь одним кусочком рафинада.
   Поговорив для порядка о погоде, ушёл в соседнюю  комнату, долго там возился, что – то выискивая. Наконец полусогнуто и неуклюже выполз, да так до конца и не распрямился, рубаха навыпуск пусто болталась  спереди.  Молча развязал крест-накрест завязанный платок и достал пожелтевшую  от времени кипу каких-то бумаг. Они оказались  эскизами множества орнаментов, выполненных в карандаше не менее сотни лет назад.
   Объёмное  изображение остро отточенным карандашом с наложением на рисунки теней по красоте и тщательности исполнения вызывало у меня не меньшее благоговение, чем знаменитые эскизы голов персонажей картин Леонардо да Винчи. Глядя на эту красоту, я не мог вымолвить слов восторга и только до блеска начищенный медный самовар нарушал тишину своим сипением и вздохами.
     Сползав ещё раз в комнату, старик не без гордости подал мне  сохранивший глянец  толстый лист, затейливо украшенный вензелями.
    Это был Императорский  Наградной Лист от 1901 года за подписью самого императора. Им Высочайше подтверждалось, что мещанин Бурков Захарий Ильич за участие  во Всемирной выставке в Париже 1900 года наделяется землёй  в своей губернии и денежным вознаграждением золотыми червонцами. Оказалось, что одним из экспонатов этой выставки был дом, украшенный резьбой по дереву и выполненный Бурковым, который  приходился дедом нашему герою. Собрал Захарий нуждающихся в жилье и артельно застроил этот самый переулок, до революции  называвшийся Захарьевским. А в канун Отечественной войны полыхнул ночью красным петухом тот переулок да почти весь и сгорел. Погорельцам дали жильё  в бараках, а вскоре Егор ушёл на фронт, вернее , уехал на своей полуторке, на которой работал до этого в железнодорожном депо.
   Всю войну подвозил снаряды на передовую, сменил не одну  машину, а сам вот остался в живых. Как и подобает бойцу при  ордене Славы и медали «За Отвагу».
  После войны взялся Егор снова за шоферское дело. В свободное время отстроил с сыном дом на две половины, а там и другие погорельцы потянулись за ним.
  Восстал переулок из  пепла и пошла о мастере резьбы по дереву молва,  докатилась она аж до  Москвы.  Вскоре приехали к нему  столичные реставраторы и пригласили Егора на восстановление одной  исторической дворянской усадьбы.
   Говорят, что экскурсоводы всякий раз  упоминают имя Егора Буркова, украсившего деревянной вязью известный  писательский дом.
Вот такую историю узнал я в этом городе.
***
   Года через два после описанных событий участь командированного снова свела меня с этим местом. До прибытия московского  скорого оставалось около трёх часов и моей задачей было в ожидании его скоротать означенное  время. С осенней ленцой, с короткими перерывами сыпал нудный дождик.     Прикупил я  в кондитерской сладости к чаю и решил попроведовать деда Егора. Два чувства одновременно завладели мною: нетерпеливое от предстоящей встречи и какое-то непонятно-тревожное. Как только свернул на долгожданную улицу, моё тревожное  предчувствие начало сбываться. То и дело  из – за высоких  металлических заборов возвышались  какие – то нелепые средневековые замки с башнями и башенками. Прежде зелёная  улица зияла пустотой от выкорчеванных деревьев. А вот как-будто  и мой переулок, загнанный  в угол  кирпичными чудовищами. Но что это? Тот самый десяток домов предстал передо мною  в бесстыдном, ободранном виде, а вместо  прежних окон с резными наличниками – пластиковые стеклопакеты голо белели из проемов.
     У одинокого пожилого прохожего справился о деде Егоре.
- Егорушки уже скоро год, как нет в живых. Подкрашивал  наличник, сковырнулся с лестницы, пролежал неделю дома да тихо и помер.
     А всю красоту то с наших домиков «попросили» снять «новые  русские», а то обещались подпалить.
      Вот так и живём. По ночам по очереди выходим сторожить, а то веры то людям нынче нет никакой.
Дождь оживился и из моросящего превратился в проливной. Не замечая его, я пошёл на вокзал с единственным желанием побыстрее уехать из этого города. Да только от тяжких мыслей ни уйти, ни скрыться. Их рой настойчиво ищет выход из твоей души и не находит его. Где же он?... Не знаю…