Владимир Маяковский. Полемическе заметки

Эта тема вызывает во мне странный трепет.
Кажется, давно сломаны все полемические копья, давно расставлены все точки над «i»,
а истины, как не было, так и нет.

Владимир Маяковский в моём читательском сознании прошёл несколько этапов.
Сначала это был «великий пролетарский поэт», «певец революции».
Так аттестовала его школьная программа.

Потом, в период ослабления коммунистических вожжей, когда появились диссидентские книги,
убедительно доказывающие духовную бедность и поэтическую нищету Маяковского,
разменявшего свой талант
на мнимые духовные ценности, стрелка компаса резко качнулась.
 
В каждом эпитете, в каждой метафоре стихотворного наследия поэта-бунтаря стали видеться наигранность,
ложный пафос, поэтическое бессилие. Но и этот период прошёл.

С годами всё яснее видно, что Маяковский не укладывается ни в одну из схем.
Он парит в воздухе над всеми теориями, пытавшимися загнать его в прокрустово ложе шаблона или антишаблона.
Он парит над этими теориями, ехидно подмигивает и насмехается.
Потому что, как ни крути, Маяковский – гений, а гении неподвластны ни обывательскому суду,
ни обывательским оценкам.

Поняв это, я страшно взволновался.
Как мне быть с Маяковским, куда отнести его – в свой поэтический актив или же в мусорную корзину парадоксов?
Должен признаться, что до сих пор этот небожитель, эта необычная фигура поэтического Олимпа
вызывает во мне трепет своей уникальностью и необъяснимостью.

Со временем оказалось, что я ни в чём неуверен относительно Маяковского, начиная с его жизни и кончая творчеством.
Видно, не я один такой.
Потому что по различным изданиям гуляют теории, касающиеся фактов биографии поэта, его жизни и смерти.

Я читал о том, что Маяковский вовсе не он, Владимир Владимирович, а его старший брат Константин.
Володя, якобы, умер в младенчестве. Отсюда многие загадки его ранней зрелости
и многие несоответствия его жизни. Читал и о том, что поэт не стрелял в себя, а его сразила чекистская пуля,
революция любила расправляться со своими, выходящими из повиновения, детьми.
Верил и не верил написанному, временами охватывало отчаяние – и как всё это терпит бумага?
Временами хотелось систематизировать странные знания, но они рассыпались, как карточный домик.

Я и по сей день не готов ответить на вопросы – кто же такой Маяковский и каково его место в поэтическом строю?
Впрочем, слово «строй» чуждо личности поэта, он всегда выпадает из общего ряда и устраивается особняком,
там, где никто его не ожидает.

Мне трудно охватить всю проблематику Маяковского.
Да это, по-моему, и невозможно.
Но в заметках, представленных на читательский суд, хочется бегло остановиться на теме
«Маяковский и женская любовь», кстати, тоже весьма непростой.

Катаняны, отец и сын, в своих мемуарах, порой убедительных, порой раздирающих душу до сомнения
на уровне непонятного прозрения, пытались убедить нас, что единственной и
всепоглощающей любовью Маяковского была Лиля Брик,
эта фурия высочайшей чистоты и небывалого накала чувств.

Прочитав тысячи мемуарных страниц, я понял, что воспоминания, даже самые убедительные и достоверные,
так же далеки от истины, как человеческое восприятие мира – и сам этот холодный, бесстрастный, равнодушный мир.
Катанянам хотелось, чтобы потомки увидели Маяковского их глазами, чтобы поверили в Лилю Брик,
как в гения чистой красоты.

Но они переборщили.
Ведь никто до сих пор не опроверг с убедительной силой утверждения,
что Лиля Брик и её муж Осип
не были агентами ЧК.
В трагической судьбе Маяковского проглядывет некая мохнатая лапа, и кто знает, кому эта лапа принадлежит.
Может быть, и Брикам.

Но я не об этом.
Память снова уносит меня в студенческие годы.
Я вижу себя первокурсником на полевом стане колхоза имени Микояна, Кагановичебадского района.
Осень, октябрь, разгар хлопковой страды.
Усталые, пришли мы, ребята и девочки, с поля. Ломит все тело, саднят исцарапанные руки. Прилечь бы.

Но по хирману летит шепоток: «Поэтический вечер. Есенин против Маяковского. Кто кого?»
Есенин только что выплыл из долгого небытия.
Его любовная лирика до спазмов в горле заставляет по-новому переосмысливать жизнь, моральные ценности,
открывает новые горизонты в поэзии. А что Маяковский?
Ясен и изучен вдоль и поперёк, как пять надоевших пальцев на руке.

Есенина представляет преподаватель Неверин, хитрован, любитель сладкой жизни,
носитель запретного и манящего зла.
Маяковский – это Библер, будущий великий философ, а пока скромный доцент без имени.

Они сошлись, как лёд и пламень. Первым поёт Неверин. Он жеманится и томно глядит на девочек.
«Шагане, ты моя Шагане». Девочки ахают, прерывисто дышат, им хочется вкусить непонятной и влекущей любви.

Но встаёт Библер.
Его звонкий голос вгрызается в вечерний сумрак.
Что-то тяжёлое, громоздко-величественное наваливается всем своим непосильным весом на чувства:

И в пролёт не брошусь,
И не выпью яда,
И курок не смогу
Над виском нажать.
Надо мною, кроме твоего взгляда,
Не властно лезвие
Ни одного ножа.

Такого Маяковского мы ещё не знали, не вчитывались, как следует, ни в  «Облако в штанах»,
ни в поэму «Про это», ни в стихи, наполненные горечью и смятением.

Маяковский оглушил, ошарашил нас своими необузданными, почти нечеловеческими  чувствами.
И это был первый сигнал – насторожиться. Но прошёл он стороной.
Время играло не на стороне Маяковского. Он ещё долгие годы был трибуном революции.
И благодаря комедии, разыгранной Лилей Брик и Сталиным, живо откликнувшимся на её письмо – гениальным пролетарским поэтом.

По мнению Пастернака, Маяковского стали повсеместно насаживать, как картошку.
Но насаживать односторонне и целенаправленно. В тех действиях не было места теме любви.
Нет, я не совсем точен. Сам Маяковский в период расцвета своего «пролетарского» таланта
выступил с программным стихотворением «О любви», где противопоставлял мещанскому семейному быту,
отношения между мужчинами и женщинами, которые «обязывает» слово «товарищ»:

Я не за семью,
В огне и дыме синем
Выгори и этого старья кусок,
Где шипели
Матери-гусыни,
И детей стерёг
Отец-гусак.
Нет!
Но мы живём коммуной, плотно,
В общежитии грязнится кожа тел.
Нужно голос повышать за чистоплотность
Отношений наших
И любовных дел.

Что это? На мой взгляд, отписка, появившаяся, как отклик на потребу времени.
Вспомним двадцатые годы.
Жизнь ясна в своей коммунистической беспощадности. Кто не с нами – тот против нас.
А в области чувств – полный разброд. Любовь объявлена буржуазным предрассудком.
Ходят упорные слухи о национализации женщин, о том, что они должны стать общим достоянием.
Нет места всяческим любовным волнениям, мужчина и женщина вольны дарить друг другу свои тела,
не заботясь о лишних переживаниях.
 
НЕТ НИЧЕГО ОСОБЕННОГО В ВОЛЬНОСТИ ПОЛОВЫХ СВЯЗЕЙ, ЛИШЬ БЫ ПРОЛЕТАРСКОЕ СОЗНАНИЕ БЫЛО НЕКОЛЕБИМЫМ.

Большой популярностью пользуется теория «Стакана воды».
Переспать с женщиной – обычное физическое оправление, как глотнуть воды из стакана.
Вспомните прекрасный рассказ ныне забытого, а в то время необычайно популярного писателя
Пантелеймона Романова «Без черёмухи».

Власти спохватились, что перегнули палку и стали выправлять положение. Но поздно.
Молодёжь качнулась к забытым чувствам, к буржуазному влиянию, к джазу, к чарльстонам и фокстротам,
к сладости любовной загадки.

Тогда ввели раздельное школьное обучение, стали насаждать полузабытые нормы гимназической морали.
Это привело к ещё большему духовному обнищанию, к тому, что любовная лирика была окончательно изгнана
из школьных программ. И старшеклассницы упоённо переписывали в альбомы блатную лирику типа:
«Но в этот тихий притон зашёл какой-то барон. При свете маленьких свеч снимает шубу он с плеч, и в чёрном фраке своём танцует «Танго цветов».

Маяковский не дошёл на этом скользком пути до логического тупика.
Но он, как атлант, пытался разорвать путы времени.
В нечеловеческих усилиях родилась поэма «Про это» и лучшие любовные стихи:

Слов моих
Сухие листья ли
Заставят остановиться,
Жарко дыша?
Дай хоть последней нежностью выстелить
Твой, навеки уходящий шаг.

Маяковский был весьма раскован в связях с женщинами.
Об этом нам рассказали мемуаристы.
Его уникальная, мужественная внешность способствовала этому.
Во время поездок по стране и вояжей за границу поэт имел немало любовниц.
Впрочем, он, наверно, не смешивал эти глотки воды из стакана с подлинными любовными переживаниями.
Всё – в духе времени.

На исходе Советской власти мы с удивлением узнали об американской дочери Маяковского Патриции,
об его любовных связях в США и Мексике.
Но в угоду требованиям властей Маяковский оставался «товарищем», он писал письмо Тарасу Кострову
о сущности любви, где  утверждал:

Любить –
Это значит
В глубь двора
Бежать
И до ночи грачьей,
Блестя топором,
Рубить дрова,
Силой своей играючи.
Любить –
Это с простынь,
Бессонницей рваных,
Срываться,
Ревнуя к Копернику.
Его,
А не мужа
Марьи Иванны,
Считая своим соперником.

Мне хочется верить этим стихам, но я им не верю, как недостижимому идеалу.
Но мне понятен мятущийся поэт, пытавшийся отыскать созвучное своим высоким требованиям женское сердце.
Пытавшийся, но не нашедший. Я думаю о женщинах, которых он любил – О Лиле Брик и пресловутой жизни втроём,
о парижанке Татьяне Яковлевой, об актрисе Веронике Полонской, поставившей пулей самоубийства точку в жизни поэта.

Думаю и понимаю, он, Маяковский, не нашёл счастья в любви, не нашёл душевного отклика.
Отсюда почти нечеловеческий надрыв его любовной лирики, её космическая, не поддающаяся пониманию сила.

Несмотря на гигантский размах личности и таланта, Маяковский жаждал простого личного счастья.
Он не нашёл его. И сгорел в облаках. Сгорел, как метеор, пронзивший небо.

                Р.Маргулис