Fiat Justitia, кн. 2-я, 17

 17.Anticipant victoriam et amor.
                Предчувствие победы и любви (лат.)

  - Как у тебя дела? – спросил его голос Улафа, когда Санников после изнурительной работы за компьютером собирался лечь спать.
   
  - Нормально, - ответил он, слегка удивившись: Улаф никогда по собственной инициативе не интересовался его делами.

  - Помощь нужна?
  - Нет. Фактов у меня уйма, и все они способны убедить самого тупого  и самого упертого политика. Все сходится на этом чертовом докладе. Надо продумать каждую фразу, каждое слово. И здесь вы вряд ли мне поможете. Как там дела с банками?

  - Все на мази. Правда, я испытал легкий шок, когда ознакомился со счетами ваших государственных деятелей, но мои ощущения значения не имеют. Лишь бы вся эта бодяга всколыхнула народ и заставила его осознать, за кого он голосует.

  - Улаф, - рассмеялся Санников, - когда, наконец,  твой русский язык придет в норму после неосторожного увлечения детективным жанром?

  - Я просто сделал для себя открытие, что это самое выразительное средство для точного выражения своих мыслей, - принялся убеждать его Улаф, и это утверждение шведа развеселило Санникова еще больше.

   - О, ты еще не знаешь самой выразительной лексики нашего языка! – неосторожно заметил он, и ему пришлось долго увиливать от ответа, что он имел ввиду.

  - Сколько дней осталось до форума? – спросил напоследок Улаф.

  Сане пришлось посчитать на пальцах:
  - По-моему, десять.

  - Мало, - вздохнул Улаф. – Тебе надо закончить доклад и собраться.
  Нгамбо Ачоа  говорит, что ты не в форме.

  - Я соберусь. Буду злым и напористым.
  - Ну, тогда до связи.
 
  Он бы и не подумал последовать совету Улафа отдохнуть перед форумом, если бы не звонок Бориса Ивановича.

  - Ну, как тебе русская старина? – спросил он сразу же после приветствия. – Ты доволен  своим гидом?

  - Очень доволен, - ответил Санников. – Но был удивлен, когда узнал, что это по вашей инициативе Лена спасала меня, как она  выразилась, от хандры и скепсиса.

  - Ты уж извини меня, - виноватым голосом сказал  Борис Иванович. – Просто я был свидетелем всех твоих мытарств с нашей службой безопасности, и подумал, что тебе нужен именно такой вид отдыха и общение именно с таким человеком, как Лена Горбунова. Я угадал?

  - Угадали, - успокоил его Саня. – Но все равно было необычно чувствовать себя маленьким опекаемым человечком.

  - В ближайшее время тебе предоставляется возможность почувствовать себя опекуном.
  - Каким образом?

  - Недавно Китти впервые прочла стихи Марины Цветаевой, обругала меня, что именно по моей вине она не знала ничего о ней доселе, и решила перевести несколько ее стихотворений на английский язык. Я сразу предупредил ее, что это почти невозможно, но она сказала мне в своем стиле: «Shut up!» и сняла дачу в Тарусе. Вчера она скинула мне на мой электронный адрес два стихотворения, но ты же знаешь, что я историк и никогда не был силен в поэтических переводах. Может, ты посмотришь ее перлы и скажешь ей, чего они стоят? Я помню, что ты однажды на конкурсе в институте получил первый приз за перевод Лонгфелло. Помоги бедной женщине, возомнившей себя на старости лет поэтессой.

  - И что я должен сделать?
  - Поезжай на недельку в Тарусу, почитай ее опусы, объясни ей особенности языка Цветаевой, чтобы она не тешилась своей дурацкой мыслью. Ты знаешь, сейчас передо мной раскрыта книга стихов Марины, и я не могу представить себе ни на одном из существующих языков, кроме русского, вот эти строки:
                «Свершается страшная спевка, -
                Обедня еще впереди!
                - Свобода! – Гулящая девка
                На шалой солдатской груди!»

  - Я думаю, вы ошибаетесь, Борис Иванович, - возразил Санников. – Человек, глубоко понявший поэзию Цветаевой, сможет выразить ее самые неординарные мысли, высказанные самыми необычными словами, на своем языке. Я в этом почти уверен. Только для этого надо быть почти таким же гениальным, как она.

  - Вот это ты и докажи ей. Я уже порекомендовал тебя  как опытного переводчика и  тонкого знатока русской поэзии. Китти ждет тебя не дождется. Я же знаю, что ты до сих пор числишься в безработных. Записывай адрес ….

  «А чем черт не шутит, - подумал Санников. – Отдохну от всех своих забот с докладом, уйду от его приземленных проблем в чудесный мир поэзии. Да к тому же одно общение с такой замечательной женщиной, как Китти, многого стоит. Беру завтра утром билет до Пекина, потом узнаю, как добраться до Тарусы, и вперед – на отдых!».

  Но утром его разбудил еще один телефонный звонок. Звонили из администрации Президента:
  - Дмитрий Алексеевич очень хотел бы видеть Вас у себя в Кремле  в одиннадцать часов утра.

  - Спасибо. Обязательно буду, - сонно пробормотал Санников и взглянул на часы.  Было уже девять часов. Он быстро принял душ, надел свой парадный костюм и  пешком отправился в центр, чтобы по пути обдумать, зачем за десять  дней до открытия форума он понадобился Президенту.

  «А мог бы и отказаться, - раздраженно подумал он. – Занят, мол, подготовкой к докладу, и точка. А сейчас они точно начнут проводить массу согласований и требовать уступок. И весь твой отдых полетит к черту. Но билет в Пекин я все-таки возьму сейчас.  Хочу хоть в чем-то чувствовать себя уверенным».
 
  И действительно, когда он вышел из авиакассы с билетом в руке и взглянул в голубое небо с ярким солнцем на нем, ему стало  совсем неважным то, о чем он будет беседовать через полчаса с Президентом страны. Он знал, что сразу на следующий же день после форума он будет лететь в самолете туда, где был всеми своими помыслами и мечтами каждый день и каждую ночь.

  Но, когда он вошел в уже знакомый ему кабинет, его очень расстроило то, что в углу комнаты он увидел как всегда сумрачного Премьера. Его присутствие здесь предвещало нелегкий разговор.

  И беседу начал именно Владимир Васильевич, причем в нехарактерной для него манере.
  - Сан Саныч, - сказал он по-свойски, - вы не будете  против, если мы обсудим с вами один возникший у нас вопрос?

  Президент, сидевший на своем месте под штандартом, усиленно закивал головой, подтверждая тем самым, что эта инициатива у них с Премьером общая.
  - Против я не буду, - несколько развязно заметил Санников, - но мы, по-моему, досконально обсудили все вопросы, какие только могли быть.

  - Ну, вы знаете стариков, - продолжал Премьер изображать из себя дремучего русского простачка. – Они спят, а им снится, чтобы еще придумать позаковыристее. Так что не обессудьте, уважьте  вашего Председателя  Правительства.

  - Я очень внимательно слушаю вас, - строго-официально ответил ему Санников, но Владимир Васильевич продолжал в том же тоне:
  - Вам никогда не быть министром финансов, Сан Саныч: вы сразу соглашаетесь с любым нашим предложением. Могли бы и поманежить нас, ретроградов, сказать, например, что у вас есть дела и поважнее.

  И тут же он резко прервал свои разглагольствования и перешел к делу:
  - Речь идет о телевизионной трансляции форума. Нас беспокоит то, что она может вызвать неадекватную реакцию населения, особенно радикально настроенной его части. Могут вспыхнуть крупные беспорядки, а вы, как я понимаю, против них. Равно как и все властные структуры. Мы предлагаем ограничиться коммюнике, над которым будем работать совместно. Вы можете включить в него весь ваш доклад, но и мы свободны в наших  намерениях высказать там открыто и в полном объеме наше мнение.  Вы согласны с нами?

  То, что  говорил один Премьер, подсказало Санникову, что инициатором этого предложения мог быть только он.

  - Согласен, - ответил Санников, долго не раздумывая. – Вы боитесь русского бунта, бессмысленного и беспощадного. Я тоже не хочу его. Но предлагаю вам задуматься о природе этого бунта. Ваши средства массовой информации так плавно спускают на тормозах все острые вопросы, а вы с такой завидной регулярностью кидаете народу,  живущему ниже прожиточного минимума, заветную косточку, которую съедает инфляция,  что сразу видно – радикально эти вопросы вы решать не собираетесь. А потому этот бунт будет не сейчас, но он будет  беспощаднее, чем вы можете себе представить.

  - Ну, вот и хорошо, - сказал Премьер, и Санников понял, что этот бодрый возглас был одобрением лишь  его согласия убрать с форума телевидение.
 
  Насчет всех остальных его мыслей решил высказаться Президент:
  - Вы правы: бунт не нужен никому. Мы очень надеемся, что форум решит многие наши проблемы. А до средств массовой информации пока руки не доходят.

  - Оттого там в изобилии растут пустые головы. На прошлой неделе смотрел репортаж о церемонии награждения выдающихся наших граждан. Награждали человека, который всю свою жизнь и  весь талант  отдал служению Родине. И знаете, что сказали комментаторы? Они с неподдельным воодушевлением провозгласили, что этот орден – подарок Президента, подарок Родины этому замечательному человеку.Награда не может быть подарком, - тем более, Президента, награда  -это то, что ты заслужил.


  После этих слов Президент  неловко промолчал, но расстались они союзниками. Пусть даже в одном вопросе, но союзниками….

  Выйдя из Спасских ворот, он присел под ярким тентом  кофейни, в которой он уже однажды побывал, и существовавшей, его мнению, только в качестве обдираловки иностранных туристов, и заказал свой любимый «Esрresso». Открыв свой вездесущий ноутбук, он узнал в интернете, что от станции метро «Теплый Стан» в 17.20 отправляется прямой автобус на Тарусу. Допив, не торопясь, миниатюрнейшую  чашечку кофе, он позвонил Лене Горбуновой.

  - Сегодня  я увижусь с Китти, - сказал он. – Что ей передать от тебя?
  - Передай, что я люблю ее, несмотря на ее злобный характер и нежелание хотя бы позвонить нам. И где же эта знатная леди назначила тебе свидание?

  - Я еду в Тарусу по поручению Бориса Ивановича. Китти сняла там дачу и решила заняться переводами Марины Цветаевой на английский язык. А мне выпала честь быть ее консультантом. Причем таким консультантом, который по замыслу профессора, должен доказать этой даме, что она взялась за неосуществимое дело.

  - Узнаю Китти.  Ты уж ее сразу не добивай. Я тоже считаю, что переводить Цветаеву на английский – это даже как-то кощунственно. Хотя попытки такие наверняка были.

  - Я по дороге в Тарусу просмотрю в интернете все, что касается ее переводов. Так что встреча Китти может оказаться очень короткой. Я покажу ей существующие переводы, и она сразу увидит, что даже профессионалы оказались не в состоянии справиться с этой задачей. Она снимет парик и уйдет на пенсию.

   Лена рассмеялась:
  - Ты помнишь, да? Кстати, от твоего тибетского друга нет никаких вестей насчет Вовки?
  - Он послал в Москву какого-то  своего целителя, я жду его на днях.
  - А как же он найдет тебя, если ты будешь в Тарусе? – встревожилась Лена.
  - Не беспокойся. У меня с моим тибетским другом надежная связь. И я сразу позвоню тебе, как только что-то прояснится.

  - Хорошо, - успокоилась она и тут же радостно воскликнула: - Ой, я совсем забыла тебе сказать: звонила Лиза Воронкова!  У нее  - полный порядок! Все долги погашены, пособия выплачены в несуществующих размерах, а в их доме сейчас идет евроремонт, о котором она даже не заикалась!

  Они договорились встретиться после его возвращения из Тарусы, и он отбыл в Теплый Стан.

  Через три часа он вышел  из автобуса на уютной площади старинного городка с белой церковью посередине.

  Таксист, которому он показал адрес дачи, где жила Китти, долго чесал в затылке, а потом созвал консилиум из числа многочисленных водителей, загорающих на площади.  Выяснилось, что дача находится вовсе не в Тарусе, в одном из прилегающих к ней сел, и поездка туда относится уже к разряду междугородних.

  - Хорошо, что не международных, - заметил Саня, соглашаясь заплатить по невиданному даже для Москвы тарифу.
 
  Они долго петляли по ухабистым улицам, застроенным деревянными домами, пересекали овраги и перелески, прежде чем водитель сказал:
  - Кажется, здесь.

  Машина остановилась на крошечном пятачке, впереди и по бокам которого  сплошной стеной стоял густой лес.

  - А где же дача? – спросил Санников.

  - Сейчас будем искать, - ответил таксист и, выйдя из машины, внимательно посмотрел себе под ноги, как будто он искал не дачу, а утерянный кошелек.
 
  - Следов немного, но они есть, - сказал он через минуту голосом майора Пронина. – Еще до вчерашнего дождя приезжали сюда на иномарке, здесь она простояла всю ночь. Водила – женщина на высоких каблуках. Вышла из машины, сразу провалилась в грязь, разулась и пошла вон в том направлении.

  Он показал на высокий бурьян, примыкавший к лесу.
  - Ну, точно! – воскликнул таксист. – Эти арендаторы руки боятся приложить к даче!  Пусть все здесь бурьяном зарастет, но они, видите ли, сюда отдыхать приехали, а не спину гнуть. А то, что их за этим бурьяном отыскать невозможно, это им до лампочки.
 
  Теперь  и Санников заметил, что за  высокими зарослями сорной травы виднеется конек крыши. Он пошел в этом направлении, легко раздвинул  бурьян, и перед ним оказалась ярко крашенная голубая калитка, на которой коряво были выписаны название улицы и номер дома.
 
  Затем он расплатился с шофером, оценив его следопытские способности в лишние сто рублей, толкнул незапертую калитку и вошел во двор. Там тоже все дышало запустением, но сам рубленый дом был ухожен и выскоблен до желтизны.

  Санников поднялся на высокое крыльцо и увидел на двери записку на английском  языке: «The key is under the mat» («Ключ под ковриком»)
Наивная Китти рассчитывала на то, что потенциальные грабители не знают английского языка, не предполагая того, что они ищут ключи прежде всего под ковриками. И, как ни странно, находят. 
  Он отомкнул огромный амбарный замок и вошел в дом. В большой, светлой комнате было чисто и уютно. На столе лежал лист бумаги, на котором красным фломастером было написано по-русски:
  «Сан Саныч, я очень рада, что Вы согласились быть моим консультантом. Крюков сказал мне по телефону, что Вы отличный переводчик и можете уделить мне целую неделю.  Но меня неожиданно вызвали на три дня по делам нашей редакции в Витебск. Я очень надеюсь, что вы дождетесь моего возвращения,  и мы поработаем вместе хотя бы оставшееся время. Я приготовила Вам постель в мансарде. В холодильнике – плоды моего кулинарного искусства. Если они вам не понравятся, можете сготовить себе что-либо  на электроплитке сами из продуктов, находящихся там же. Или, в крайнем случае, съездить в город и отобедать в тамошнем кафе. Для этой цели можете использовать скутер, который стоит в сарае. Правда, он не мой, но хозяин разрешил мне пользоваться им, за что я  заплатила ему солидную сумму евро. 
                Китти».

  «Это то, о чем я мечтал, - подумал Санников, выглядывая в окно, за которым сразу начинался темный бор. – Три дня полного одиночества, прогулки по лесу и поездки на скутере по окрестностям. Потом приедет Китти, и я окунусь в мир поэзии Цветаевой.  Как давно я вообще обращался к поэзии?  Последнее стихотворение я прочел, по-моему, еще до моей «командировки» в Африку. Вернее, до нашей размолвки с Леной. Но я хорошо помню, что это был Лорка.  Хотя не помню ни одной строчки, прочитанной тогда. Лорка – это поэзия настроения.    Поэтому для себя я открыл его сам. Буквально, открыл книгу, прочел первую строчку и понял, что это мой поэт».

 Он поднялся в уютную мансарду, и с облегчением растянулся  на постели.
   «Может быть, телефон отключить? – спросил он себя. – Было бы вообще здорово. Оставить только спутниковый для общения с Ленкой, а все остальное  - забыть и вычеркнуть из жизни.   Полная изоляция от всей этой мерзости, которая зовется активным образом жизни».

   Он не заметил, как задремал, и проснулся оттого, что ему захотелось есть. На часах было половина двенадцатого ночи, но Санников вспомнил, что предыдущим днем он ничего не ел, кроме той крошечной чашечки кофе на Красной площади, и решил хоть чем-то заморить червячка, чтобы заснуть.

  Он спустился вниз, зажег свет и отыскал небольшую кухню, где находились  холодильник и электроплитка. Заварив чай и прихватив пару готовых бутербродов из холодильника, он вернулся в комнату и удобно устроился за большим столом, на котором  помещался компьютер и кипы литературы, явно принадлежавшие Китти.

  Санников взял лежавший сверху журнал в пестрой обложке и открыл его. На первой же странице он увидел фотографию улыбающейся, поседевшей  Китти  и название ее статьи, которую можно было найти в этом номере. Она называлась «Culture of modern Russia: а rush to the West». («Культура современной России: бросок на Запад»).

  Он отыскал статью с той же фотографией в углу страницы с подписью Catherine Kryukoff. Санников удивился, что Китти до сих пор носит фамилию бывшего мужа и даже подписывает ею свои статьи.

  Статья была небольшой, всего на три страницы, но очень обстоятельной и резкой. Санников прочел ее залпом, и долго сидел, не двигаясь, пораженный прочитанным.
  «Да, не зря Китти так рьяно изучала нашу древнюю культуру, - подумал он. Теперь она увидела, что мы насаждаем в своей стране по видом новой культуры, и ей стало  страшно. Ей, англичаночке с Пикадилли, а не нашим правителям и дельцам от культуры, которые забыли свои корни и гордость».

  Особенно поразила его концовка статьи, написанная с такой неподдельной грустью, что казалось, слова эти были сказаны не ею, а той мудрой русской женщиной из далекой захолустной деревни, которую односельчане ласково звали Афонюшкой.

  «Культура России, извечно высокая и самобытная, стремительно деградирует. Один из моих собеседников, старый деятель театра, на мой вопрос: «Кто или что для вас является олицетворением нынешней российской культуры?», ответил так: «Современную культуру для меня олицетворяет сейчас солистка, пусть и бывшая, Большого театра, которая на всю нашу огромную страну по десять раз на дню повторяет с экрана телевизора одну и ту же фразу: «Поцелуйте меня в задницу!»

   После прочитанной статьи Санникову стало неуютно и холодно.
  «А у меня в моем докладе нет ни слова о культуре, - подумал он.- А ведь мы создаем, если уже не создали такую культуру, которая так отзовется на наших детях, что мир содрогнется  и спросит, откуда взялись эти уроды».

  Этой ночью спать он так и не лег. Он думал, как в нескольких словах выразить все то, о чем с такой болью и знанием дела сказала в своей статье Китти. А утром он засел за ноутбук, чтобы вставить в свой доклад эти четко сформулированные, выстраданные им за ночь мысли. Но  прочитанные им на экране монитора, они снова казались ему беспомощными и неубедительными, и он вновь погружался в тягостное раздумье, измучивая себя.

  «Хороший отдых получается, - подумал он, когда, наконец, напечатанный вариант более или менее удовлетворил его. – Этак на трибуну форума я выйду дерганым неврастеником со значительными дефектами речами, исключающими мой контакт с аудиторией. Нет, Сан Саныч, в чужие журналы ты больше не заглядываешь, с униженным и оскорбленным населением не встречаешься и вообще, как говорят любимые Улафом криминальные герои, ложишься на дно. Один выезд  на скутере Тарусу,  чтобы купить сигарет и посетить музей Марины Цветаевой, а потом ежедневные походы по  лесным дебрям, где живут одни медведи и лоси».

  Но Санников совершенно забыл, что даже в лесных дебрях существует такой вид связи с внешним миром, как телефон.

  - Ты где? – задал ему Борис Иванович излюбленный вопрос пользователей мобильными телефонами.

  Узнав, что Санников прибыл на место, куда он просил его прибыть и что Китти, вопреки его ожиданиям, не встретила новоиспеченного консультанта по вопросам поэзии Цветаева, он сказал о своей бывшей жене несколько недобрых слов и пожелал Сане приятного отдыха.

  Потом позвонила сама Китти и долго извинялась за свое отсутствие  в доме, где должна была исполнять роль хозяйки. Она была так расстроена этим, что Саня поспешил успокоить ее, сказав, что устроился прекрасно на даче сам и чувствует себя здесь как дома.

  Когда же, закончив все дела и переговоры, взглянул на часы, оказалось, что уже давно миновал полдень и пора обедать. Отварив пару сосисок и приготовив к ним гарнир в виде картофельного пюре быстрого приготовления, Санников без всякого аппетита проглотил этот импровизированный обед и вышел на крыльцо. И тут он в первый раз заметил, что почти весь  двор засажен яблонями, усеянными красными, желтыми и зелеными плодами. На одном из деревьев была прикреплена картонка с надписью опять-таки на английском языке:
  «We are ripe and tasty. Have us, please!» («Мы спелые и вкусные. Съешьте нас, пожалуйста!»)

  «Узнаю Китти из рассказов Бориса Ивановича, - улыбнулся в душе Саня. – Интересно, читает ли он теперешние ее статьи? Может, он сейчас ощутит, как они понимали и как дополняли друг друга. А жить вместе не получилось. Именно потому, что она понимала и любила его».

  Яблоки были прохладные и вкусные. Он присел на крылечке, жуя их, и вдруг почувствовал, что что-то мешает ему в этом прекрасном и тихом мире. Он покрутил головой, и до него сразу дошло: бурьян! Он стоял стеной, закрывая  своим уродством все, что существовало вокруг, красивое и нужное для души.

  Он доел яблоко и решительным шагом направился к калитке. Открыв ее, Санников нагнулся и, прихватив ствол какого-то невиданного им доселе сорняка,  дернул его изо всей силы. На удивление, чертополох легко   выскочил из влажной земли, но в его ладони  остались торчать две колючки, которые могли помешать всей его дальнейшей работе по искоренению бурьяна на этой прекрасной земле.

  «Нужны перчатки, лопата или серп, - подумал он, решив, что не оставит эту работу ни в коем случае. – А остальное все приложится: ведь работал же когда-то на нашей даче в Ольховке».

  Нужный инструмент нашелся сразу в сарае, где стоял  скутер, о котором писала Китти, и Санников принялся за работу.
 
  Трудился он неторопливо, но обстоятельно, с перекурами и взвешенным обозрением результатов своего труда и  часа через три, зайдя во двор, увидел перед собой великолепную картину: перед ним открывался  темнозеленый лес с янтарными стволами вековых сосен, а меж ними бежала желтая песчаная дорога, прячась за ромашковым пригорком. От этого прекрасного вида он ощутил свободу и покой, а, одновременно, гордость за волшебное преобразование окружающего мира. Теперь, сидя на крыльце, он мог вдоволь любоваться этой красотой, не думая ни о чем другом.

  Но тут он обнаружил, что у него совсем закончились сигареты, и поспешил в сарай за скутером, чтобы успеть съездить в Тарусу и вернуться до наступления темноты.

  Навыки езды на мотоцикле у него были, он уже в девятом классе был заядлым гонщиком в деревне на Курщине, где жила его бабушка Шура,  мать его отца. Поэтому ему не доставило никакого труда завести скутер и отправиться в путешествие по лесной дороге. Как они ехали  на дачу из Тарусы, он совсем не помнил, но это его совсем не волновало. Развилки он проскакивал по наитию, будучи твердо уверен, что любая дорога должна куда-то его привести.   И она привела его сначала на асфальтированное шоссе, а по нему – прямо в центр Тарусы, на знакомую ему площадь с белой церковью посередине. Здесь он запасся сигаретами и не торопясь поехал по городу, высматривая его достопримечательности.

  Музей Марины Цветаевой он заметил сразу, отъехав от площади метров триста. Но остановился возле него как раз в тот момент, когда две женщины вышли из него с замками в руках: время посещения музея уже вышло.

  - Вы что-то хотели? – спросила его одна из женщин.
 - Да вот намеревался посетить ваш музей, а вижу, что вы закрываетесь, - ответил Санников, собираясь уже завести свой транспорт.

  - А вы издалека будете? – спросила его другая женщина .
  - Из Москвы.

  Женщины посмотрели друг на друга, и та, что была постарше, махнула рукой:
  - Ладно, заходите, пока не закрыли, Только, извините, экскурсоводы уже ушли, будете сами все осматривать.

  - Спасибо большое. Я вас долго не задержу, только взгляну одним глазом, где и как жила Марина.

   - Проходите, - пригласила его женщина и, отпирая ему внутреннюю дверь, спросила: -  А вы мне не скажете, почему большинство наших посетителей называют Цветаеву просто Мариной?

  - Не знаю, - задумался Санников. -  Я, например, называю ее так, потому что был очень несерьезным читателем. Мне нравились стихи Цветаевой – моей сверстницы. Когда мне было восемнадцать, дальше 1912-го года я не заглядывал, ее «взрослые» стихи казались мне скучными. Потом я открывал их для себя и удивлялся их гениальности. Так и рос вместе с нею и открывал для себя ее мир, который становился моим. А что, вам не нравится, когда ее так называют?

  - Да вы что! – горячо возразила смотрительница музея. – Совсем наоборот!  Но бывают,  конечно, и особые случаи. Вот, например, приезжала недавно к нам одна поэтесса…

  - … поэт, - поправил ее Санников.

  - Да нет, - протянула женщина, - до поэта ей еще далеко. Именно, поэтесса, я не оговорилась. Так она Цветаеву  иначе как Мариночкой не называла, будто они с ней в один детский садик ходили. «Покажите мне Мариночкины письма! Ах, какой у Мариночки прекрасный почерк!» Вот это уж нам не понравилось.

  Она, наконец, открыла трудный замок и пошла впереди, распахивая двери.
  - Я здесь посижу, а вы пройдитесь по комнатам, посмотрите, как вы выразились, где и как жила Марина, - сказала она. – А если захотите что-нибудь спросить, говорите: домик маленький, здесь отовсюду все хорошо слышно.

  Но спрашивать о чем-либо ему не хотелось: все, что он увидел, было искренним и теплым, и он готов был просто стоять в каждой из комнат этого маленького дома, греясь в его тепле и свете…

  Поздним вечером он сидел под звездами на высоком крыльце и думал о прожитом дне.
  «Не знаю, отдыхал я сегодня или трудился, - разговаривал он сам с собой, - но нынешний день я провел чудесно. Сейчас позвоню Ленке, скажу ей, что билет до Пекина у меня в кармане, а судьба мне дарит перед отъездом чудесные дни и впечатления».

  Но усталость взяла все же свое: не дождавшись того часа, когда над Тибетом встанет солнце и Лена проснется, он уснул прямо за столом, уткнувшись головой в очередную Киттину статью под названием «Кто едет в Кембридж?», посвященную проблемам российского образования.

 Прошло еще двое суток, в течение которых он бродил по лесу, собирал грибы, ловил в речке рыбу и сушил яблоки, которые нападали с деревьев. Вечерами он рылся в интернете, снисходительно читая беспомощные английские переводы Цветаевой,  изучал творчество Mrs.  C. Kryukoff  и разговаривал по телефону с Леной. Она была несказанно рада, когда узнала, что билет на самолет он уже купил и готовится к отъезду.

  «Обязательно купи себе дубленку и теплые сапоги! – радостно кричала она в трубку. – У нас выпал высоченный снег! Одни только яки могут пробить себе дорогу в сугробах. Учитель уже третий день ночует в монастыре. Но каждое утро он справляется по телефону о моем здоровье. А вчера он, знаешь, что мне сказал?  Что ты у меня – герой! Правда,  он не сказал, какие подвиги ты совершил, но я согласна с ним хотя бы потому, что ты так мужественно держишься там, вдали от меня».

  Санников понял, что все члены организации всеми силами стараются поддержать его перед трудным делом. Именно после этого разговора с Леной он перечитал еще раз свой доклад и на этот раз остался им доволен.

  За день до приезда Китти он решил навести порядок во дворе и в доме, но рано утром раздался звонок мобильного телефона.

  «Говорил же я себе, что его надо отключить, с досадой подумал Санников, увидев высветившийся на мониторе номер вездесущего Владимира Ильича, помощника Президента.
  - Дмитрий Алексеевич просил Вас встретиться с ним в четырнадцать ноль-ноль, - сказал он почему-то печальным голосом.

  - Извините, Владимир Ильич, но я никак не могу выполнить просьбу Президента. Я нахожусь сейчас в Тарусе и работаю над докладом, - решительно отрезал Санников.
  - К сожалению, эту встречу нельзя ни отменить, ни перенести, - так же категорично ответил помощник. – Сообщите свои координаты, и мы вышлем за вами любой вид транспорта.

  Ровно через час после этого разговора на площадке, недавно расчищенной им от бурьяна, мягко приземлился вертолет.
  Санников с сожалением осмотрел на прощанье свое уютное пристанище и положил на стол записку для Китти:
                «Dear Mrs. Kryukoff,
  Unfortunately I have to leave this wonderful place. My dream didn’t come true: I couldn’t help you to become  a poet. I hope I’ll have done it.
                Yours truly.
                San Sanych».
  ( Дорогая миссис Крюкофф,
     К сожалению, я должен покинуть это чудесное место. Моя мечта не осуществилась: я не смог помочь вам стать поэтом. Надеюсь, что я еще сделаю это.
                Искренне Ваш,
                Сан Саныч.)


   В кабинете Президента царил настоящий траур, причины которого Санников, естественно, не знал.

  - Ну, и как вам это? – сразу в лоб спросил  его Премьер, не зная о его неведении.
  Президент, однако, был более проницателен и сразу заметил, что Санников не в курсе происходящих в Москве.

  - Вы что, телевизор не смотрите? – спросил  он, прикрывая укоряющий тон вопроса подобием улыбки.

  - Там, где я жил, его не было, - ответил Санников, не замечая ни того, ни другого. – А что случилось?

  - В Москве прошла мощная антикоррупционная демонстрация, - мрачно пояснил Премьер. – Хотя она не была зарегистрирована, силовики не смогли нейтрализовать ее, и демонстранты вплотную подошли к Белому дому. Чтобы не допустить беспорядков, я был вынужден выслать к ним своего парламентера, ему были вручены требования, как здесь указано, независимой комиссии по борьбе с коррупцией. Они требуют незамедлительно разобраться с делами о взяточничестве, указанными в списке.

  - Можно взглянуть? - попросил Санников.
 
  - У вас на столе лежит ксерокопия, - указал Владимир Васильевич.
  Взяточников  в списке было немного, всего семь человек. Но пятеро из них были из высшего эшелона МВД, а двое вообще из числа тех чиновников, коих приравнивают к женам  Цезаря.

  - И что вы хотите от меня? – напрямую спросил  Санников.

  Теперь слово взял Президент:
   - Как указано в тезисах вашего доклада, в нем будет уделено значительное место  коррупции в высших эшелонах власти. И мы готовились сразу после форума начать конкретные расследования, согласно вашим сигналам. Но эта демонстрация опережает события и срывает наши планы. Ведь эти дела требуют тщательного расследования. Обвинения, предъявленные демонстрантами, практически голословны, хотя вполне возможно, что факты, указанные здесь, имели место быть. Что бы вы могли нам посоветовать в этом случае? Нам тоже не хочется, чтобы ваш доклад прозвучал как перепев уже произошедших событий.

  В который раз в голову к Санникову пришла мысль, что эти двое уже давно ведут с ним искусную игру, и сейчас у него промелькнуло, что эта демонстрация была организована ими самими. Но он знал, что от политиков можно ожидать чего угодно, и решил действовать как всегда прямо и честно.

  - Вы можете сейчас созвать совещание служащих МВД? – спросил он, пояснив: - Пригласить на него ответственных работников, в чине от полковника до генерала. Повестку дня  совещания можно сформулировать приблизительно так: непрофессиональные действия силовых структур при разгоне демонстрации. Согласны?
  - Согласны-то,  мы согласны, но я не понимаю, что это нам даст, - сразу засомневался  Премьер.

  - А это решит все ваши и мои проблемы, - уверил его Санников и встал, ожидая окончательного ответа.

  - Хорошо, - тоже поднялся со своего места Премьер. – В восемнадцать часов  в зале заседаний Белого дома.

    - Только я попрошу где-нибудь в вестибюле рядом с залом  поставить   десятка два-три столиков со стульями.

  - А это еще зачем? – недовольно кинул Премьер, но тут же махнул рукой, увидев как Санников пожимает плечами.

  «Испортили мне такой день, - думал он, выходя на Красную площадь, - и заставили меня усомниться в искренности  своих намерений. Что-то слишком легко согласились они на мое предложение, Даже не спросив меня, что я буду предпринимать».

  Вспомнив, что Лена советовала ему купить дубленку и сапоги, он зашел в ГУМ и … тут же вышел из него. Его поразила тишина и полнейшее безлюдие в этом некогда  самом оживленном магазине столицы. Неподвижные, важные мужчины в изысканных черных костюмах, стоявшие у входа в каждый бутик, придавали ему сходство с похоронным бюро. К нему подошел другой,  еще более надменный человек  со стеклянным взглядом и спросил, чтобы он хотел купить в их торговом центре.

 Чтобы хоть как-то умерить его ничем не оправданный гонор и вернуть этого шефа – распорядителя к действительности, Санников громким шепотом спросил:
  - Скажите, а где здесь у вас туалет?

  Шеф разочарованно показал ему на табличку, прямо у него над головой, а Санников в это время увидел на лице близстоящего охранника чуть заметную улыбку. Вероятно, для него это было самое большое развлечение за весь  его долгий рабочий день…

   Площадь перед Белым домом была заполнена «раковыми шейками» вперемежку  с черными «Мерсами», «Ауди» и «Опелями».  МВДшное начальство почему-то дружно поддерживало автопромышленность Германии. Вокруг Санникова  было столько людей в погонах, что он почувствовал себя среди них белой вороной и скромно примостился в конце ряда импозантных красных кресел. Но к нему сразу же подошел вежливый молодой человек и, почтительно согнувшись, пригласил:
  -  Дмитрий Алексеевич и Владимир Васильевич просят Вас подняться на сцену. Я вас провожу.

    За длинным столом на слабо освещенной сцене сидели всего три человека: Президент, Премьер и Министр внутренних дел, назначенный на это место вскоре после путча.
   
  Дмитрий Алексеевич  указал Санникову  на  место рядом с собой и тут же встал, чтобы объявить повестку дня:
  - Мы собрали вас в срочном порядке, чтобы обсудить действия сотрудников МВД во время несанкционированной демонстрации  в центре Москвы. Слово имеет…
   … мой советник  по гуманитарным вопросам, - подсказал ему Санников, и Президент послушно повторил его слова.
 
    Санников поднялся со своего места и, чеканя слова, обратился к залу:
  - Прошу встать всех тех, кто в течение этого года брал или  давал взятки.

  Даже он сам удивился, когда увидел перед собой стройные ряды золотопогонников, покорно взиравших на него и ждавших дальнейших распоряжений.
  - А теперь пройдите,  пожалуйста, в вестибюль и за столиками, поставленными там, подробно напишите, когда, где  и в каком размере вы давали или брали взятки. Обязательно полностью укажите фамилию, имя, отчество второго  фигуранта этой сделки.

 Когда толпа взяточников и взяткодателей  потянулась к выходу, у него мелькнула мысль:
  «А столиков-то может не хватить. Ничего, пусть постоят в очереди. По крайней мере, будет выглядеть очень занятно: человек ждет своего часа, чтобы написать донос на самого себя. Впрочем, это называется, насколько я помню, явкой с повинной».

  Но сейчас его больше волновало другое: реакция на произошедшее Президента и Премьера.  Министра же МВД, как лицо заинтересованное, он отключил в самом начале своих действий.
    А два первых лица государства, как он догадался при первом же взгляде на них, вероятно еще не осознали, что произошло. Поэтому Санников поспешил направить их мысли в нужном направлении:
  - Среди этой армии взяточников, я уверен, будут те пятеро, которых требовали наказать демонстранты. Вы можете сообщить в средствах массовой информации, что подозреваемые арестованы и дают признательные  показания. Если вы считаете, что я добыл их признания недозволенными методами, можете ничего не предпринимать. Положить их показания в стол и забыть о них до лучших  времен. Сами фигуранты, как и все участники совещания, ничего помнить о произошедшем не будут. Но на форуме я вынужден буду сказать об этом. И тогда вы будете должны наказать их.

  Выбор был сложный, об этом можно было догадаться по лицам Президента и Премьера. Чтобы не мешать им думать и избавить себя от тягостного созерцания их поверженных лиц, Санников решил откланяться:
  - Когда подозреваемые вернутся в зал, вы можете продолжить совещание по запланированной повестке дня. Считайте, что данного эпизода на нем не было. До встречи.

 У выхода его перехватил вездесущий Владимир Ильич:
  - Вас куда отвезти?
  - Спасибо, я пройдусь пешком. Мне здесь недалеко, на Новый Арбат.

  На Новом Арбате он хотел найти магазин, чтобы вновь попытаться купить теплую одежду для Тибета, но и здесь его ждало разочарование: в роскошных бутиках торговали всем, кроме нужных ему вещей. Он решил вернуться домой и отдохнуть, но на улице его внимание привлек громкий шум, раздававшийся, казалось с самого неба. На огромном экране, укрепленном на торце здания, транслировался футбольный матч. На трибунах горели яркие фальшфейеры, оттуда  на поле летели вырванные с корнем пластмассовые стулья, кое-где вспыхивали драки и потасовки  со стражами порядка.

  - Конец футболу, - сказал остановившийся рядом с ним пожилой мужчина. – Когда-то я ни одного матча на «Динамо» не пропускал, а сейчас совсем не хожу. Раньше можно было и покурить на трибуне, если разволнуешься, и пивка выпить. И никаких тебе эксцессов не было. А потом стали все это запрещать. Дурное дело – не хитрое. Взял да и запретил там, наверху. А исполнители завсегда найдутся… Вот от этих запретов вся эта канитель и пошла. Если тебя перед матчем унизят, как последнего воришку, обшмонают до нижнего белья, то на трибуны ты придешь уже злее собаки, и всеми силами будешь стараться доказать, что у тебя своя гордость имеется. И станешь тогда ты других унижать: фанатов, которые болеют за соперников, ментов, в оцеплении стоящих, да черных легионеров, только за то, что они черные. И понеслось, поехало тогда вот такое безобразие…

   Выговорившись и не дожидаясь реакции Санникова на свою речь, мужчина сплюнул и нырнул в пивбар.
   
  «Прав мужик, однако, - подумал Саня, - запретить легче всего А вот воспитать человека, который не будет жрать этот сладкий запретный плод, гораздо труднее».

  От всего, что случилось в этот день, который обещал быть таким солнечным и спокойным, на душе оставался тяжелый грязноватый осадок.

  Он вытащил из кармана телефон и посмотрел на дату. До  форума оставалось семь дней.