Отрыжка прошлого

                Часть седьмая



Пятого ноября  2007 года в начале недели, я хочу сказать, в понедельник, мой начальник старший прапорщик Марфа Ивановна позвала меня, как только я прибыла к месту службы, это было в семь часов тридцать минут.
- Людмила Петровна, - с Марфой на службе мы общаемся исключительно на Вы и по имени и отчеству, - Майор Филиппенко просит Вас, - майор Филиппенко это начальник оперативной части учреждения, а по-простому кум, - зайти к нему, - Марфа вращает глазными яблоками. Неужели я что-то натворила. Начиню округлять глаза, тем самым выражая недоумение. 
- Чего глаза вытаращила, - Марфа пренебрегает правилами конспирации, - Павел Петрович хотел, чтобы ты помогла ему с бумагами. Скоро конец года. Отчетность. А у тебя к бумагам призвание.
Два года я живу и работаю по вольному найму в учреждении УМ 220.
Тогда, в доме тётки Марфы после того, как мы захоронили Мамуку, и было решено, что я некоторое время проведу за решеткой, мне думалось, поживу недельку и поеду в Петербург.
К сожалению, я не скумекала, как бандиты госпожи Гатуриной нашли нас в Карелии, и не где-нибудь в городе, а в лесу. Мне бы обыскать УАЗ. Уничтожить поисковую систему. Жучка. Нет, я этого не сделала, а с готовностью поехала с Марфой на следующий день в колонию.
Сначала я жила там на птичьих правах. Начальника колонии в те дни на месте не было, а с товарищем Филиппенко у Марфы отношения особые. Се ля ви, как говорят французы. Я бы выразилась иначе – мужчина и женщина в любых условиях остаются просто  самцами и самками с набором своих, им присущих, гормонов.
Так прошло десять дней. Ровно столько, сколько потребовалось начальнику колонии для курса избавления от синдрома абстиненции.
Когда для служащих колонии закончился кратковременный внеочередной групповой отпуск, и они разом принялись доказывать начальству свое рвение, я решилась напроситься на доклад к подполковнику Шеремету Григорию Ярославовичу.
Мне не приходилось пребывать в состоянии глубокого похмелья, и потому подполковник    Шеремет Григорий Ярославович показался мне слегка невменяемым.
- Какая статья? – спросил он после того, как я представилась.
- Я не осужденная, - тут я запнулась, а и вправду, кто я такая и отчего нахожусь за решеткой.
- Я спросил, по какой статье чалишься, - гражданин начальник решил, что и я слегка тронутая умом и решил говорить со мной на  понятном им языке.
- Я, товарищ подполковник, хочу у вас работать, - вот так просто сказала я и была немало удивлена реакцией начальника колонии.
- Ты с какой больницы сбежала? Психопатка? Мы с погонами тут по приказу. Надо быть идиотом, чтобы добровольно за решетку лезть.
- Нет, я не псих. Мне просто надо отсидеться нескорое время. Кому хочется валяться с пробитой башкой где-нибудь в лесу или пускай и в городе.
- Сядь, - приказал товарищ Шеремет, - Теперь доложи подробно, кто и за что хочет тебя завалить.
Проблема. Как объяснить ему, что такое рейдерство? Рассказать, кто я сейчас и кем я была раньше? Вряд ли у него хватит терпения. Я вижу, томится мужчина. Ему бы выпить кваску тети Маши.
- Убить меня хотят те, кто позарился на мое дело.
- Ты и дело вещи несовместимые. Ты на себя погляди. В чем душа держится.
В то время я весила пятьдесят пять килограммов.
- Доходяга ты, ну да хер с тобой. Кто тебя, вообще, сюда пустил? Тут зона, - подполковник вышел из-за стола. Я вспомнила кинофильм о трех мушкетерах. Не наш, французский. Там командир мушкетеров тоже сидит за столом, а когда выходит, то оказывается он карлик. Подполковник Шеремет не был карликом, но и ростом не выдался. Его макушка приходилась мне по плечо.
Обошел меня. Оглядел с ног до головы. Почмокал. Вернулся за стол и сел.
- Чего делать умеешь?
Вопросик. Действительно, а чего я умею делать? Я даже готовить не умею. Яичницу и ту пережарю. В школе нас обучали швейному делу. Я получала двойки.
- Я умею руководить. Умею вести переговоры. Знаю английский язык, - хотела сказать, умею в постели то, что твоя жена не умеет, но е стала будить зверя.
- Это как раз то, что нам нужно, - не думала, что подполковник с лицом палача умеет смеяться, - Ну, спасибо, ну, спасибо. Повеселила.
Посмеявшись, начальник колонии задумался, и лицо его посуровело. Сижу и молчу.
- Значит, так, - начал он после длинной паузы, - у меня есть два варианта. Первый, предать тебя в районное управление МВД, и пускай они там с тобой разбираются. Кто ты такая и откуда взялась. Второй вариант, посадит тебя в карцер и самому разобрать с тобой.
В карцер, так в карцер. Мне стало всё по барабану. Не знаю, может быть, Марфа услышала мой голос, может быть это наитие, но тут раздался стук в дверь, и тотчас в дертях появилась она.
- Разрешите войти, товарищ подполковник? – на лице Марфы испуг. Выходит, она слышала последние слова начальника.
- Чего тебе, прапорщик?
- Разрешите доложить?
- Докладай и быстро. Видишь, я тут разбираюсь с психопаткой. Она, видишь ли, желает работать у нас.
- Это я её привезла. Вас не было, но товарищ Пилипенко разрешил.
- Пилипенко разрешил? – спросил начальник, - Превысил. Накажу.
- Не надо наказывать. Разрешите доложить.
- Так, докладывай.
- Прикажите гражданке Фурсовой выйти.
Мне приказали. Я вышла. Черт с ними. Я устала. Все же зараза сидит во мне. Подохну тут.
Стою в пустом коридоре. Где-то за стеной две ведут беседу. Обсуждают.
От нечего делать подошла поближе и слушаю. Первый голос с характерной хрипотцой.
Слышу – А вот ты знаешь, что в  резиденции посла РФ в Париже был торжественно вручён российский паспорт дочери русского генерала Деникина Марине Антоновне Деникиной-Грей. В ответ заядлому курильщику: Ей этот паспорт стоил  значительной доли семейного архива. Он, чтоб ты знал, на аукционе в Лондоне стоил бы миллионы долларов. Меня больше интересует тот факт, что 1 октября в 7 часа 55 минут (московское летнее время) с космодрома Байконур стартовал космический корабль «Союз ТМА-7». Там наш командир русский Валерий Токарев и два твоих американца, Уильям Макартур и Грегори Олсен.
Спорщик ссылаются на какой-то сайт в интернете.
Поразительно! В колонии общего режима служащие пользуются интернетом. Тут меня позвали. Жаль. Хотелось бы послушать, о чем товарищи надзиратели буду говорить дальше.
- Что же, - с ходу начал начальник колонии, - товарищ прапорщик поручился за тебя. Оформим тебя вольнонаемной к ней санитаром, – при этом товарищ  Шеремет похабненько рассмеялся, - Не своротит говно за нашими цириками выносить. 
Меня вскинуло.
- Не своротит даже за Вами говно выносить.
Я думала подполковник рассердиться. Так нет.
- Бой баба. Мне такие нравятся. Встретимся ещё.
Так два года назад Я была принята на работу в учреждении УМ 220 санитаркой в санблок.
Мы вышли из блока начальствующего состава. Конец октября выдался погожим и относительно теплым. Заключенные возвращались с делянок. Крупные овчарки устали брехать. Конвойные спешили загнать зеков в бараки и заняться привычным для них делом. Пить самогонку.
- Ты зачем одна пошла к этому алкашу?
-  Не хотела тебя беспокоить, и надоело болтаться, как говно в проруби.
- Товарищ  Шеремет хоть и алкаш и развратник, но службу знает. Мог бы и в органы передать.
Я, как могла, извинилась перед Марфой и в общежитие мы пришли в мире и согласии. Марфа успокоила меня, мне не придется работать в санблоке и выносить говно.
- Будешь у меня помощницей. Обучу готовить лекарства. У нас тут как в первобытнообщинном обществе. Сами себя обеспечиваем. Травы тут богатые. Государство позабыло о нас.  На лекарства отпускают смешную сумму. Бинтов и тех не хватает.
Мне выделили койку в общежитии. Выдали талоны на питание. С прозодеждой было хуже. Марфа отпадала свой старый халат, а шапочку на башку я сшила, как могла сама.
     Первого ноября, в воскресенье Марфа позвала меня пройтись за зоной.
- Отвлечемся. Ты плохо  выглядишь. Надо подплыть к заведующему пищеблоком. Молока попросить. Молоко у нас деревенское.
Отойдя на приличное расстояние от вышек и колючки, мы решили устроить минипикник. Марфа раздобыла говяжью тушенку, соленые огурцы и бутылку казенки. Так тут называли обыкновенную водку. Тушенку Марфа разогрела на костре, водку охладила в ручье.
Вдали темнел лес. К нему вела утрамбованная тысячами ног арестантов дорога. За тем лесом живет в деревне со странным названием тётка Марфы. Там остался мой УАЗ. В нем есть теплые вещи, а впереди зима и от неё никуда не денешься.   
- Туда смотришь? – прозорлива Марфа.
- Там у меня зимние вещи остались.
- Тебя и меня вдвоем начальник не отпустит. Бросим жребий, - Марфа вытащила из коробка две спички. Одна укоротила, - Кто тянуть будет?
- Как хочешь, - мне было безразлично, кто будет тащить, а  кто держать.
- Бросим на морского, - выпало тащить мне. Я вытянула длинную спичку. Мне и ехать.
- Одну не отпущу. Кума попрошу.
- Неужели ты боишься, что я сбегу?
- Дура. Мало ли что там. Забыла, что ты в бегах.
Прошла неделя. Начальник на наше счастье уехал в Петрозаводск и потому мы поехали в  Мегрегу втроем.
УАЗ колонии был новенький. За руль сел майор Филиппенко. Отъехали на пять километров, и он предложил сделать остановку.
- Надо отметить наш отъезд. Тут ни ВАИ, ни ГБДД нет. Можно и выпить по грамульке.
Мы с Марфой устроили «стол» на капоте вездехода. Паша, так стала называть майора Филиппенко Марфа, как только мы выехали за пределы зоны, ушел в лес и скоро вернулся с охапкой лапника.
- Долой металл, ближе к природе, - провозгласил он, и организовал зеленый ковер. И пускай он был колюч, но мы уселись на него с удовольствием. Начальник оперчасти оказался лириком. После первой стопки он продекламировал.
- Заметался пожар голубой. Позабылись родимы дали. В первый раз я запел про любовь, в первый раз отрекаюсь скандалить, - Марфа отвернула лицо.
Я поняла, у них настоящие чувства. Мне взгрустнулось. Казалось, с Мамукой у нас также нарождались чистые настоящие чувства. Впервые.
- Паша закончил читать стихи Есенина, разлил водку.
- За удачу, за то, чтобы всем нашим врагам крышка, - хорошо сеётся майор внутренней службы.
Остальную часть пути мы проделали в молчании. Марфа отвернулась к окну и все время коротко вздыхала. Бедная девочка. Любовь это болезнь и её надо пережить. Майор выворачивал руль, объезжая рытвины и колдобины. Изредка отпуская пару крепких слов.
В деревню Мегрега мы въехали в десять часов утра.
- Паша езжай к магазину. Неудобно к тётке без гостинцев приезжать, - Паша повиновался. Он знал дорогу к магазину. Выходило, тут он не первый раз.
Мне не пришлось побывать в магазине в прошлый раз, и потому велико было мое удивлена, когда я вошла в него. Я бы назвала его минимаркет на американский лад. Тут можно было купить, к примеру, выходное платье и тут же шансовый инструмент отличного качества. Всё финское. Продовольственная часть не уступала. В гастрономическом отделе я насчитала пять сортов колбасы и более десяти сыров. Не удержалась и подошла к полке с водкой и прочей алкогольной продукцией. Водка Finliandia в бутылках с «изморозью». Виски, как говорят, в ассортименте. Вин полно. Пива я не заметила. Меня позвали Паша и Марфа.
Паша тащил два больших пакета. В одной из них я заметила торчащий хвостик африканской капусты. Тут и ананасы есть. Нагруженный Паша пошел вперед, я  задержала Марфу.
- Ты влюблена в него? – спросила я её.
- Людмила Петровна Вам скажу. Это не любовь. Да и какая может быть любовь за колючей проволокой? Это страсть, - как же ты непроста, русоволосая женщина в форме войск МВД, - От него жена сбежала с одним из отсидевшим срок заключенным. Знаете, по какой статье он сидел? Сто пятая. Убийство. Задушил жену. Паша хотел застрелиться. Я не дала.
- Он так же, как и ты испытывает страсть?
- Он мужчина, - грустно сказала Марфа и хотела продолжить, но навстречу нам быстро, почти бегом возвращался майор Филиппенко.
- Команда, стой! – приказал он и оттащил нас к ограде рядом стоящей избы. Пакетов с продуктами у него не было. Отметила я.
- Паша, что случилось и где продукты? – выходит, не одна я такая маромойка.
- У тёти Маши гости из Москвы. Вы понимаете, что это значить? – спросил он меня.
- Очень хорошо понимаю. Они приехали убить меня. Один вопрос. Какой способ они выберут.
- Она ещё шутит, - отреагировала Марфа.
- Это не шутка, - рассудительно говорит майор,- Как профессионал, я могу сказать, что в зависимости от того, как они намереваются исполнить заказ, будет зависеть и то, какие меры мы предпримем в ближайшее время. Давайте отойдем куда-нибудь.
- Наша машина? – спросила Марфа.
- Это не особо важно. Мало ли машин тут ездит, - ответил майор и повел нас по улочке к околице. От крайнего колодца до леса метров триста. Не больше, - К лесу идти опасно. Место хорошо просматривается. Присядем тут, - он показал на заброшенный сарай.
Укрывшись за стенами сарая, мы стали совещаться.
- Не вдаваясь в подробности, Людмила Петровна, - официально начал майор, - доложите, что послужило этому преследованию.
Я коротко обрисовала ситуацию.
- Что же это выходит, возвращаются лихие девяностые. Вы можете предположить, кто именно заказал Вас?
Ответила.
- Наслышаны. Мы хоть и живем в глуши, но кое-что знаем, - в этом я могла убедиться, - Эти люди серьезные и к ним надо относиться серьезно. Моё предложение. Я сейчас пойду к машине. Объеду деревню и въеду в неё со стороны Сортавала. Заеду к тете Маше, скажу, что ты, - майор глянул на Марфу, - попросила меня завести ей продукты. На месте мне будет легче сориентироваться. Вы сидите тут. Не курить. Не шуметь. Затаиться и ждать.
Ушел наш кум,  и мы задумались. Каждый о своем. Марфа, и это было на её лице, переживала за Пашу. Я представляла себе, как меня будут убивать. И вот что странно. Мне не было страшно. Было такое впечатление, что со мной поработал хороший анестезиолог. Такое же состояние было у меня в Песочном перед операцией.  Я не следила за временем. Солнце подсказало, что подошло время обеда. В деревне обедают рано. Значит, подошел полдень. Со стороны деревни раздавались обычные звуки. Брехали собаки, изредка было слышно мычание коров. Человеческие голоса не вызывали тревоги.
- Как ты думаешь, - нарушила молчание Марфа, - майора не убьют?
- Типун тебе на язык. Товарищ Филимонов не новичок в таких делах. Все-таки он начальник оперативной части.
- Тревожно мне.
- Это от того, что ты не ровно дышишь  к нему.
Мы с Марфой были так напряжены, что не заметили, как небо потемнело, задул северо-восточный ветер. Скоро повалил снег. Он медленно, но неукротим начал покрывать черную вспаханную под пары землю, наряжать ели белыми шапками. В природе воцарилась тишина. Она по колеру стала похожа на эстамповую гравюру.
То ли от напряжения, то ли по сути атмосферных явлений нас с Марфой стало знобить.
- Жаль, что Паша не принес пакеты, - тихо сказала Марфа, - Там водка была.
Я поддержала товарища.
- И еда богатая. Даже ананас был.
Тут мы, глянув друг на друга, рассмеялись. Это был истерический смех. И вновь тишина. Боже мой, хотелось крикнуть мне. Могла ли я представить себя в таком положении ещё полгода назад. Ау, где ты, Всеволод, организатор покушения на Чубайса? С расстояния в несколько месяцев моя поездка в Исландию, Матвей, сварившийся в гейзере, казались мне некоей фантасмагорией. Настоящая опасность тут. Рядом. Я бессильна, что-либо изменить. Улететь куда-нибудь.
- Может быть, пойдем туда? – Марфа начинала вибрировать. Она опасается за жизнь мужчины, к которому испытывает чувства, я мандражирую из-за того, что меня могут убить. Есть разница? И все-таки я не имела намерения идти к тете Маше.
- Ты прапорщик, а приказ дал майор. Нельзя нарушать приказ старшего по  званию, - поразительна сила субординации. Марфа покорно согласилась.
Прошло ещё минут двадцать. Из деревни ни одного настораживающего звука. Зато мы с Марфой одновременно видели едущий по целине УАЗ.
Я узнала нашу с Мамукой машину. У майора не было дополнительных фар.  Лихо, преодолевая ухабы, машина с большой для пересеченной местности скоростью приближается к сараю, где находились мы 
Марфа сидит тихо. Взгляд её уперся в машину. Она будто старается разглядеть, кто править ею.
- Твой майор решил устроить тут ралли наподобие Париж-Дакар, - пытаюсь я шуткой понизить градус напряжения.
- Товарищ Филиппенко мужчина серьезный. Он не станет шалить, - отвечает Марфа и достает из кармана камуфляжа пистолет.
- Думаешь, придется отстреливаться? – мне стало ещё тревожнее.
- Не исключено. Возьми мой мобильный телефон и позвони тетке, она на третьей кнопке.
- И что я ей скажу?
- Не будь дурой. Спроси, что у неё.
УАЗ остановился в небольшом отдалении. Может быть, Марфа права, и это не майор. Тот бы  подъехал к сараю ближе. Мы ждем. Напряжение нарастает.
- Я сейчас описаюсь, - шепчет Марфа. Враз спало напряжение. В этот момент дверца водителя открывается и из машины вылезает тетка Марфы.  Её племянница охает, - Его убили, - и выбегает из сарая.
Я не спешу. Я вижу, как женщины бегут навстречу друг другу, как они обнимаются. Пожалуй, и мне надо покинуть сарай. Тем более что и мне захотелось в кустики. Такова реакция на переживания. Это задержало меня в сарае, кустиков рядом не было, а сарай давно заброшен, на три минуты. Что может произойти за три минуты? Как посмотреть. В критических ситуациях пилот, к примеру, за это время может ввести самолет в штопор  и вывести его из него. Если повезет. Мужчина, страдающий преждевременным семяизвержением, за три минуты может спустить сперму во влагалище женщины. Конечно, в те минуты я об этом не думала. Мои мысли были за трухлявыми стенами сарая.
Не стала я выскакивать, чертик из табакерки, некоторые опасения попридержали меня, я выглянула из-за дверей. И что? Я не обнаружила никого. Имею в виду машину и женщин. Тут меня посетил настоящий страх. Неизвестность хуже явной опасности. Секунду я пребывала в замешательстве, а потом вспомнила о мобильном телефоне, что отдала мне Марфа. О телефоне я вспомнила, а на какой кнопке тётка, позабыла. Была, ни была. Жму кнопку один. Отвечает мужской голос. Кажется, это майор. Если на первой кнопке у Марфы начальник оперчасти, то логично предположить, что на второй сам начальник. Он мне и на фиг не нужен. Точно! Третья конка.
- Это ты! – кричит сама Марфа, - Куда ты пропала?
- Я в сарае, - отвечаю в полном недоумении.
- Какого хера! Я заглядывала в сарай. Тебя там не было.
Вот вам цена трех минут. Была бы я быком, Марфа услышала бы меня. Я баба. А, как отправляют естественные нужды женщины, вы представляете.
- А вы где!? – напираю я.
- Мать твою в дышло. Мы в перелеске. Гляди в сторону леса, - я гляжу, - Видишь стог сена у сосны?
- Вижу.
- Иди к нему. Я жду тебя там. Быстро иди! – в моем положении ослушание чревато плохими последствиями. Сколько есть сил, быстро шагаю по размокшей черной зяби.
Вот он. Стог. Какой он не красивый. Мой мозг старается разгрузить мою психику. Какая корова станет жрать такое сено.
- Эй! Подруга, что встала? – теперь я вижу ставшее милым лицо Марфы.
Я бегу к ней. Долгими были наши объятия. Тётка Маша растащила нас.
- Девки вы не на гулянке. Дело не ждет. Павел наказал сделать это в течение час, а прошло уже больше.
Я не стала уточнять, что за дело поручил нам майор. Мое дело малое. Мой номер шестой. Набралась лагерного сленга.
Гуськом вслед за тёткой мы идем в перелесок. Опять пошел снег. К слову сказать, к покровам в этих краях обычно снег полностью устилает землю. Ноги давно мокры. Терпи девка. По выражению тетки Маши.
Вот и наш УАЗ. Стоит одинокого. Промокший. Интересно. Сколько в твоем баке осталось бензина. И как там мои шмотки. Я же за ними ехала.
- Теперь слушайте меня, тетя Маша взяла на себя роль командира, - Марфа уже знает, что в машине. Тебе скажу. Там два трупняка. Баба т мужик. Павел приказал нам устроить их на сиденья. Очистить машину от лившего хлама и мотать побыстрее.
- Там мои зимние вещи, - сказала я.
- На этот счет распоряжений не было, - отвечает тетя Маша.
- Я позвоню, - и нажимаю первую кнопку. Ни Марфа, ни тётя Маша не успевают воприпятствовать мне.
- Товарищ Филиппенко, - быстро начинаю я. Он прерывает.
- Где Марфа? – как они заботятся друг друге. Завидно.
-Тут она. Мне зимние вещи надо забрать из машины.
- Твои вещи я забрал. Больше ничего из машины не вынимать, – приказывает майор.
- Получила? – зло спрашивает тетя Маша, - отойди. От тебя одни неприятности.
Я отошла. Мое дело десятое. Отошла и наблюдаю. Марфа и тетка усадили труп мужчины на место водителя. Рядом пристроили кое-как тело мужчины. Отошли на два шага.  Осмотрели. Так художник отходит от полотна. Вроде, остались довольны.
- Пошли, девахи в лесок. Там согреемся, - предлагает тётя Маша. До леса рукой подать. Под защитой крон вековых сосен и елей мы устроились на бивуак. Тётя Маша достала из сумки бутылку зеленого стекла, пакет из вощеной бумаги.
- Марфа нарежь лапника, - просит племянницу тетка, и начинает разворачивать пакет. Десяток картофелин, сваренных «в мундире», соленые огурцы и большой шмат сала. Становится ясно, что в зеленой бутылке. Самогон.
Усевшись на лапник, мы приступили к трапезе. Но прежде тётя Маша позвонила Павлу.
- Павел, дело сделано. Мы в лесу. Машину? – спрашивает тетка и ждет ответа, - Нет, не видим. Ясно, ясно. Чего разорался. Сейчас выпьем по сто граммов и пойдем смотреть, - опять слушает. – Я тебе не солдат и мы не на фронте. Иду уже, - разъединилась, крепко и длинно матерно выругалась, - Заканчивайте и приходите к сгоревшему дереву. Я жду, - тётка Маша сердита.
Проваливаясь в снег, мы пошли к тому месту, откуда машина была видно хорошо.
- Эх, девки, - как-то зло и радостно сказала тётка, - Сейчас такое будет. Такое. Вся деревня сбежится.
Прошло минут пять, и яркая вспышка осветила голые ветки мелколесья. Я видела, как вырвало переднюю дверцу, как пламя вырвалось из-под капота. Все стало ясно. Молодец майор Филиппенко. Это я и Мамука разлетелись на кусочки. Ах, какой он молодец.
Запиликал мобильный телефон. На этот раз говорила Марфа.
- Все видели, рвануло дай Бог. Сейчас горит, - слушает, - Есть, товарищ майор. Уходим. Есть. Через большак, разъединилась и приняла команду на себя, - Приказано вернутся в деревню со стороны дороги.
- Эка, какой крюк. Ноги топтать, - злится тетя Маша.
- Тетя Маша, приказы не обсуждаются.
В деревню мы вернулись в темноте. Машина сгорела. Никто и не подумал вызвать пожарных. Паша встретил нас накрытым по-праздничному столом.
- Людмила Петровна, - майор позвал меня на крыльцо покурить, - В вашей машине была установлена система слежения. Поэтому Ваши враги знали, где Вы находились. Одного они не учли.
- Они не знали, что меня там нет? – спросила я.
- Нет. Они не учли, что я появлюсь. Тетя Маша потом сказала мне, что они ждали Вас и Марфу. Не дождались. Хорошо, что у меня есть на месте неучтенные патроны. Не надо отписываться.
- Спасибо Вам, - что ещё я могла сказать.
Заканчивали мы наш пир ананасом и превосходным испанским вином. Спали крепко.
Утором майор Филиппенко вызвал милицию из района. Дожидаться их мы не стали и уехали в колонию. Это был ноябрь 2005-ого года.
Теперь же уже 2007-ой. Декабрь.
Павел Петрович выложил на стол кипу папок.
- Я порошу Вас, приведите в порядок их. Я уеду. К семнадцати ноль-ноль вернусь. Думаю, Вам хватит времени. А потом милости прошу ко мне. У нас с Марфой помолвка сегодня.
Он вышел. Я задумалась. В последнее время я стала замечать, что Марфа часто ходит в туалет и возвращается бледной. Интоксикация. Она беременна. Если они поженятся, то кто-то один из них должен будет оставить службу в колонии. Таков порядок.
Приведение в порядок дел, что ведет Павел Петрович дело довольно муторное. Он превосходный розыскник, но как администратор он никудышный. И все равно это лучше, чем дышать хлоркой и карболовой у Марфы. Я, конечно, не выношу говно из-под больных заключенных. Да и бывший начальник колонии год как на пенсии. Новому надо время, чтобы освоить хозяйство. Ему не до санитарного блока. Заключенные летом устроили небольшую бузу. ОМОН вызвать не пришлось, но нервов попортил много. Это, кстати, стало одной из причин освобождения товарища Шеремета от должности. Одной из причин. Подчеркиваю. Пьянство, переходящее все границы, это первая причина.
С делами я управилась к пятнадцати тридцати, выражаясь языком майор. Следующая операция сшивание дел. Тут нужна недюжинная сила. Вспомним, что я онкологическая больная. Не буду наговорить на себя, но самочувствие моё в данный момент не вызывает беспокойства. Жизнь моя в аскезе сказалась ли. Мой иммунитет оказался на  высоте ли. Кто его знает. Был бы рядом Мамука, он давно бы отвез меня к врачам. 
Я рассказала Марфе о своей болезни, но она всего лишь фельдшер. А врачу открыться, можно и за воротами оказаться. Я пока к этому не готова. Пускай меня считают убитой, но поберегусь пока. Опять же, что такое два года.
Я создавала свое дело семь лет, а лишилась его за полтора месяца.
В шестнадцать часов пришел майор.
- Освободился раньше, - как будто извиняясь, сказал он, - Уже все сделали?
- Сшивать надо, но нет сил дырявить, - ответила я.
- Для этого другие найдутся, - майор выглядел озабоченным, - Товарищ Фурсова, - мои предположения начинают оправдываться, - Вы у нас уже два года. Два года, как умерли те двое, что разыскивали Вас. Два года Вы не были у врача. Я съездил в Петрозаводск и договорился о том, чтобы Вас осмотрели. Если врачи не будут возражать, Вам надо возвращаться, - нашелся новый опекун. Так без всякой злобы подумала я. Он прав.
- Когда едем? – только и спросила я.
- В субботу поедем. Марфу тоже врачам покажу, - Павел немного успокоился, - А теперь идите, умывайтесь и пойдем ко мне. 
Майор жил в блоке начальствующего состава. Внешне он ничем не отличался от остальных, но внутри там было комфортнее. Отдельные номера имели душевые кабины. Туалет один на два номера. Большая комната отдыха с телевизором и средних размеров бильярдным столом. Пол в коридоре покрыт зеленой ковровой дорожкой.
В номере Павла спартанская обстановка. Потому несколько странно, даже чужеродно смотрелась небольшая акварель на стене. Я не знаток в живописи, но вкус кой-какой у меня есть. Лес, небо, все исполнено в тусклой гамме, но очень выразительно. Кроме того в комнате явственно ощущался запах красок. Неужели начальник оперативной части увлекается живописью?  Одна в комнате я оставалась долго. Хозяин комнаты и его невеста в это время готовили еду на кухне. Кухня тут одна на весь блок. В углу комнаты стол. Такие выпускали в то время, когда я ходила в школу. Однотумбовый, со столешницей обтянутой зеленым сукном. Как правило, сукно бывало там, где стояла чернильница, залито чернилами. Я улыбнулась, увидев, что и этот стол не исключение. Неужели майор за этим столом делал уроки. А на чем же он спит? У стены справа от двери полутороспальная тахта. На ней плед в «шотландку» и маленькая подушка в таком же чехле. На полу (!?) книжная полка. Пригляделась. Учебник по криминалистике, справочник патологоанатома. УПК РФ. В основном книги по уголовному праву и юриспруденции. Томик Есенина. Это из него Павел читал нам. Двухтомник американца Эрнста Хемингуэя. Точно такой же стоит и у меня. Стоял. Я не знаю, что стало с моей квартирой. Не исключено, что её тоже отобрали. 
- Скучаешь? – у Марфы лицо раскраснелось, глазки блестят. Дают угля ребята. Они на кухне, судя по их настроению, не только кашеварили.
- Скучать не умею. Есть вопрос к товарищу майору, - Павел с готовностью.
- Любой вопрос.
- Вы занимаетесь живописью? 
- Громко сказано, живопись. Так, малюю помаленьку.
- Кроме этой работы у Вас есть ещё? – я показала на акварель на стене.
- Есть. Хотите посмотреть? – в майоре проснулся творец. Любой творческий человек хочет, чтобы его творения кто-то поглядел или прочел.
- Товарищи, - вступила Марфа, - мы для чего собрались? Люся тут не выставка, - она ревнует. Бог мой! Я только хотела посмотреть картины Павла.
- Не надо Павел, - говорю майору, который уже начал доставать из стенного шкафа большую папку.
Вышло так, что наше застолье началось с некоторым напряжением. Я не была намерена исправлять настроение Марфы. Ревнивая женщина подобна окотившейся кошки. Противно. Да и Павел вел себя так, как будто ничего не произошло. Так и действительно ничего не произошло.  Разлили по стопкам, взяли закуску. Необходим тост. У них помолвка?  Выходит, говорить надо мне.
- Дорогие Марфа и Павел, - начала я, - скоро я уеду, - вот ведь как выходит. Намеревалась говорить о них, а заговорила о своем. Значит, наболело, - два года я жила с вами. Каждый день мы встречались на службе. Много времени проводили вместе на отдыхе. Вы помогли пережить трудный этап адаптации к этим суровым условиям, - вижу, как округлились глаза у них. Оказывается, я умею выражать свои мысли, - Но я не об этом хочу сказать. У вас тоже скоро произойдут перемены. Я уверена, что эти перемены принесут вам радость, - я вспомнила своего сына. Мне он радости в младенчестве не приносил. Постоянные болезни, бессонные ночи. Склоки на этой почве с мужем. О нем не могу сказать. Пусть земля ему пухом будет, - а невзгоды вы переживете легче, если будете рядом, - сказала и залпом выпила водку.
В этот момент ко мне пришло осознание того, что тут я исчерпала здешний мой ресурс. Надо возвращаться в жизнь. За колючей проволокой, даже будучи вольнонаемной, я оставалась в заключении.
Застолье продолжалось, но оно текло своим руслом, меня не касаясь. Я была уже в пути. В пути к той жизни, где ради денег убивают, где измена и ложь стали нормой жизни. Можно сказать, это не норма? А, если почти восемьдесят процентов населения живет хуже рабов, это норма? Если горстка проходимцев обладает преобладающей части национального богатства, это норма? Да, я отрыжка прошлого. Но вынуждена жить в заданных обстятеьствах. Марфа и Павел как моли развлекались, а я строила планы на ближайшее будущее. Я воспользуюсь Пашиным предложением и пройду обследование в Петрозаводске. Отчего-то я уверена, что онкология отступила.
- Людмила Петровна, - майор решил проявить ко мне внимание, - а Вы так и не посмотрели мои акварели. Мы с Марусей все о своем и о своем. Вам скучно.
- Паша, я по определению не могу скучать, а картины Ваши с удовольствием посмотрю.
Павел начал вытаскивать из папки листы. Какое открытие! Что ни лист, то произведение. Какое чувство цвета. И рисунок хорош. Создавалось впечатление, что автор прошел хорошую школу.
- Вы учились где-нибудь рисунку? – спросила я.
- В школе у нас был хороший учитель рисования, - вот так, господа либералы, проклинающие все советское. В обычной школе был такой учитель рисования, что смог дать мальчику такие навыки. Павел продолжал, - А в армии замполит привлекал меня к оформлению Ленинского уголка. Он меня посылал в Петрозаводск за ватманом и красками. Не начнись перестройка я, может быть, пошел учиться в художественный институт.
- Чем же Вам помешала перестройка? – задаю я провокационный вопрос.
- Чем?! – рассержено переспросил майор, - А две Чеченские войны? Они оттуда. Мой старший брат прошел Афган. Там было ясно, за что воюем. А тут? – Павел все больше распалялся и я уже пожалела, что спросила его. Но он сам понизил градус разговора, - Впрочем, дело слабых искать причины того, что якобы помешало исполнить задуманное. Теперь вот, это моё хобби. Вам нравится?
- Подарите мне одну картину.
- Выбирайте. Мне будет приятно, - майор окончательно успокоился.
Я выбрала три акварели. Мы опять пили, ели. Как водится в русских застольях, скоро нас потянуло на песни. Дуэт Марфа+Павел звучал прекрасно. Они пели на два голоса русские романсы.  Потом Марфа солировала. Как проникновенно она пела: Он говорил мне, будь ты моею. И стану жить я, страстью сгорая.
Я сидела у окна и исподтишка наблюдала за ними. Нет, мне не дано испытать такое чувство. Не хочется и вспоминать моих прежних мужчин. С Мамукой промелькнуло вроде настоящее чувство, но и оно было каким-то больным. И чем все закончилось? Логично закончилось. Так я  скажу.
За окном стемнело. Колония умерла. Тишина. Даже овчарки перестали лаять. На вышках зажгли проектора. 
- Пора расходиться. Наш новый начальник на завтра назначил совещание, - сказал майор, вновь обретший казарменный вид, - Ему все неймется. Желает навести в колонии свой порядок.
Марфа и Павел пошли провожать меня.
Спала я в эту ночь крепко и без сновидений.
Седьмого ноября в день девяностолетия Октябрьской революции, которой вернули первоначально данное большевиками название переворот, майор объявил мне, что в субботу мы едем в Петрозаводск. 
Не стану я описывать в подробностях нашу поездку. Коротко, лапидарно. Клинический анализ крови, биопсия, УЗИ, осмотр у хирурга и терапевта. В завершение долгое собеседование у онколога.
- Милейшая, - начал пожилой врач. Умыл руки и теперь сидел напротив и щурил свои семитские глаза, - если бы не шрам, я подумал бы, что Вы меня вводите в заблуждение. Вы, как принято говорить, практически здоровы. Замечу, Ваша печень требует внимания. В детстве Вы страдали глистами? - угадал. Мама выводила из меня их хиной, - Вижу. Не отвечайте. Засим, позвольте раскланяться.
Павел Петрович ждал меня в сквере.
- Что сказали врачи?  - его интерес неподделен.
- Врачи сказали, что я симулянтка. Очень жрать охота.
- Предлагаю отметить это событие в ресторане, - Павел повеселел. У меня создавалось впечатление, что он беспокоится ор моем здоровье больше, чем я сама.
- Хорошо бы, - отвечаю я, а думаю, что денег у меня нет. Вернулась прежняя привычка платить сама за себя, - но я города совсем не знаю.
- С этой точки зрения и я Петрозаводск не знаю.
Решили, спросить у прохожих. Павел выбрал из толпы по внешнему виду приличного горожанина.
 - Вы с дамой желаете просто покушать или у вас более широкие планы? – спросил мужчина в бежевом пальто и кашне, повязанном поверх воротника узлом.
- Просто покушать, - за Павла ответила я. Знаю я таких хлюстов.
- Тогда могу предложить, - он криво усмехается, - ресторан Петровский. Это как таз то, что вам надо, - Павел поехал в Петрозаводск в выходной форме, - Ресторан распложен на улице товарища Андропова.
Хлюст ушел. 
- Вот он, вражина, - опять я вижу злого майора, - Это такие, как он жируют.
Мы влезли в УАЗ и майор газанул. Опять он сердится. Вообще, я стала в последние дни замечать, что наш прежде добродушный майор, часто стал выходить из себя. Не хотелось думать, что это связано с беременностью Марфы. Да, бывает, что мужчина, узнав о беременности подруги, мягко говоря охладевает к ней. Но не в их же случае. Я не слепая и видела, какими глазами Паша смотрел на Марфу в тот вечера. Ну, тогда, когда он мне подарил три свои акварели.
- Скажите, Людмила, - тон официальный, - Вы хотите в ресторан «Петровский»?
- С чего это Вы взяли? – я не намерена стелиться перед ним. 
- Тогда вон, видите вывеску, - вижу. Ресторан «Северный». Название индифферентно. Более того он расположен на улице соратника «Капитала» его товарища господина Энгельса. Мне стало смешно.
Павел поворачивает к этому ресторану. Думаю, меню в обоих ресторанах похожи как близнецы. Обедали мы в ресторане «Северный» недолго. Павел Петрович спешил. Что же, его можно понять. В колонии его ждет любимая женщина.  Вполне приличная еда, позволенные мне сто граммов водки и, главное, вердикт доктора с прищуром глаз, привели меня в превосходное состояние. Мой организм и дух возродились.
Дорога обратно всегда кажется длиннее. Мне в моем состоянии тем более. Мне не терпелось поделиться новостью с Марфой. Все же она женщина и должна понять мои чувства лучше, чем её будущий муж. В семи километрах от учреждения УМ 220 деревня Мегрега. Не самые лучшие воспоминания она навевает на меня. Но кто рулит, тот и правит, куда ехать.
- Марфа просила заехать к тете, - сказал Павел Петрович и свернул на проселок. Я терпелива. Тетя Маша многое сделала, чтобы я сейчас ехала живой и даже здоровой к ней.
Через двадцать минут, все же хороши наши вездеходы, мы подъехали к избе тети Маши. Павел Петрович посигналил. Никто не откликнулся. Вернее, откликнулся пес, привязанный к будке. Майор ещё раз нажал на клаксон. И опять никого.
- Пойду, посмотрю, а Вы оставайтесь в машине.
Я человек дисциплинированный. Сижу и наблюдаю. Майор подошел к дверям. Что-то там делает. Нагнулся. Наверное, достал ключ из-под половика. Точно. Открывает дверь. В этот момент меня пронзило беспокойство. Но тут же взяла себя в руки. Ключ под половиком, а это может значить одно - тетя Маша вышла из дома. Мало ли дел у женщины вне дома.
Скоро Павел Петрович вышел из дома. Машет мне рукой, иди, мол.
- В дом не входите. Там труп тети Маши. Лежит на столе. Постойте тут, а я быстро съезжу за участковым милиционером. Первое впечатление, что старуха умерла собственной смертью. Но все же.
Сколько бы я не повидала на своем веку покойников, но привыкнуть не могу. Тем более что в избе женщина, спасшая мне жизнь. Мамука тоже спас меня, но, то совсем другое дело. Он профессиональный бандит. Как он стрелял с обеих рук!
УАЗ рванул с места и скрылся в конце проулка. Начало темнеть. Север. Подул ветер. Я зябну. Хорошо бы сейчас тяпнуть водочки. Та, которую я выпила в ресторане, свое дело сделала. Совсем продрогла я. А тут ещё какой-то мужик в тулупе пристал.
- Гражданочка, а гражданочка, Вы к кому приехали? – он качается не от ветра.
- Катись отсюда, пока я пса с цепи не спустила, – ругнулась я, и он покорно побрел невесть куда. Да, черт возьми, и я вошла в избу. Пахнет банными вениками. Как мы с Марфой парились. Кроме аромата березового листа различаю тонкий запах чего-то пряного. В полумраке сеней могу различить кадку. Наверное, тетя Маша в ней засолила капусту. И опять воспоминания. Женщина с сумкой на колесиках полной кочанов капусты. Ресторан Гиви с необычным для здешних мест названием – «Голубой Дунай».
Сколько времени я провела в сенях, не знаю. Знаю одно. Тетка ожила. 
- Эй, кто там?! Чего басурмане избу выстуживаете? – это надо же. Начальник  оперотдела и так ошибся.
- Тетя Маша, это я, - громко говорю я, и в этот момент в сени входит сначала милиционер, а за ним и Паша.
- Вы с кем разговариваете? – строго спрашивает милиционер.
- С покойником, - в темноте им не видна моя улыбка.
- С Вами все в порядке, - это уже Павел Петрович.
- Со мной-то все в порядке, а Вам надо бы сходить к психиатру.
Тут и тетя Маша проявилась.
- Павел, что ли? – вслед за голосом появился его хозяин.
- Тетя Маша, Вы живы?
Скажите мне, пожалуйста, если бы вам задали такой вопрос, что бы вы ответили. Тетя Маша нашла, что ответить.
- Я, Павел Петрович живее Ленина, что в гробу живее всех живых. Ты с кем это явился?! – вероятно, тетя Маша разглядела участкового милиционера, потому что тут она разразилась длиной тирадой, передавать которую дословно затруднительно. Смысл же её был таков. У тети Маши приличный дом, тут закон уважают, тут даже сам начальник колонии товарищ Шеремет гостевал, это её глагол, а Павел Петрович умудрился притащить милиционера, как будто тут притон наркоманов.
- А Вы не шумите, гражданка Пирогова, был сигнал, что Вы померли. Я должен реагировать. Мало ли что.
Кто-то догадался включить свет. Мизансцена. Я сижу на бочке с квашеной капустой и жую её же. Тетя Маша, стоит в дверном проеме, обеими руками упершись в боковины, на ней длиннющее платье из сурового полотна и платок на плечах, тет-а-тет ей стоит милиционер с открытым ртом и округлившимися глазами. За ним Павел Петрович. У него в руках сумка. Та самая, в которой я держала зимнюю одежду.
- Чего явились-то? – спокойно говорит тетя Маша, - Не ждала я гостей. У меня репетиция.
- Тетя Маша, - мне интересно, какой спектакль ставит тетя Маша, - какую пьесу Вы репетируете?
- Гамлета репетирую. Сцену явления тени отца его, - не проста эта простая женщина тетя Маша. Она накидывает черный платок на голову, - Что, не похожа?
Так начался наш краткосрочный визит к бывшей заведующей отделом культуры исполкома городского Совета сначала депутатов рабочих и крестьян, позже трудящихся и в конце эры социализма народных депутатов.
Квашеной капусты я в этот день наелась на всю жизнь. Не одной квашеной капустой был богат стол тети Маши. Неудобно как-то теперь, после того, как я узнала, кем она работала до выхода на пенсию, называть её так, по-свойски. Марья Ильинична Панкратова. Вот так.
На столе Марьи Ильиничны были и пироги с визигой, и бок свиной, запеченный в тесте, и рыбка местная, не уступающая каспийской. То, что притащил наш сыщик Паша, никто практически и не ел.
Разговоры вела хозяйка дома. Она очень мудро рассудила последние нововведения в системе образования. Дала квалифицированную, критическую оценку современное искусство.
- То, что нам навязывают посредством средств массовой информации, есть грубая черная пропаганда. Да, я не отрицаю, что телевидение, газеты и радио призваны по сути своей вести пропаганду. Это только полные идиоты или отпетые мошенники могут говорить, что общество может жить без идеологии, - я слушала Марию Ильиничну и поражалась. Как обманчива бывает внешность. С первого взгляда эта женщина может показаться вам полуграмотной сельской труженицей. Кроме своего немудрящего хозяйства, ничего не знающей. Грубоватой и малокультурной. Внимательнее надо быть, корила я себя. А тетя Маша продолжала, при этом не забывая выпивать свою настойку, - Вы, товарищи, не такие уж молодые и должны помнить те годы, что всякие недоумки прозвали застойными. Не спорю, в головах нашего ареопага был не то, что застой. Их мозги окаменели. Поразительна суть русская. Я имею в виду народ, населяющий великую Россию. Ему, этому народу начхать на бояр. Лишь бы не особо донимали. Дают жить и ратать на своем поле и добро, - удивительно, она пользуется словами, смысл которых мы позабыли. Так думала я, - Что же вы не пьете? У меня не двор английской королевы. У меня все по-простому. Наливай Павел Петрович, - неожиданно для меня, - Тебе-то можно уже пить водку? Или думаешь, если не взорвали, то трын-трава? Вот результат их демократии. Баб начали взрывать, - дальше Мария Ильинична выразилась в рифму на «ать» с упоминанием матери.
Больше мы от тети Маши не услышали ни слова. Попрощались сухо.
- Марфе передай, - сказала она Павлу Петровичу, - завещание я оформила. Оно у бабы Веры.
Я оглянулась тогда, когда УАЗ сворачивал на большак. Мария Ильинична и  участковый милиционер стояли на обочине и просто провожали взглядом машину. Они не махали руками. Они просто стояли. Что-то грустное и даже трагичное увиделось мне в их фигурах.
До колонии мы доехали достаточно быстро. Наверное, так подействовали тети Маши пироги на Павла Петровича. Я думала вздремнуть, да где уж. Водитель не жалел машины и мои мозги.
Свет прожекторов на вышках слепит. Лай собак забивает уши.
- Хочешь мира, готовься к войне, - неожиданно говори майор и тормозит машину, - Погодим въезжать в расположение. Что-то мне не нравиться это все.
- Мне страшно, - я не лукавила.
- Вам  опасаться нечего. Если в колонии буза, то она против нас, начальников. Вольнонаемных они не трогают, - помолчал, - Как правило.
- Утешили, - мне ужас как захотелось выпить.
- Глотните, - прочел мои мысли Павел и протянул фляжку. Напиток приятно обжег глотку и скатился вниз, согревая пищевод.
- Теперь поехали, - Павел Петрович тихо тронул машину вперед.
Подъехали к воротам, майор сигналит. Реакции нет. Еще гудок. Открывается дверь. В ней боец с автоматом. Руками прости майора выйти.
- Топай сюда, - не открывая дверцы, командует майор. 
- Товарищ майор, в колонии неспокойно. Заключенные из пятого барака захватили в заложники начальника колонии и фельдшера санитарной части. 
- Прапорщика Пирогова? – голос Павла дрогнул.
- Так точно, товарищ майор. Товарищ начальник колонии приказал ей пойти с ним, так там один заключенный поранил себя.
- Открывай ворота, - командует майор, и мы въезжаем на территорию колонии.   
Что произошло потом, мне описывать тяжело. Если же не расскажу, невольно предам память о тех, ставших мне близкими людей.
Попробую коротко. Сначала майор подъехал к блоку, где размещался арсенал. Приказал мне идти к себе, а сам вошел внутрь. Я не успела отойти на более или мене приличное расстояние, как он уже вышел. В руках у него автомат, он препоясан портупеей, на ней кобура. Так, в выходной форме, майор побежал туда, откуда доносился лай овчарок и крики людей.
Сначала я послушно пошла к себе в общежитие, но пройдя немного, мое природное любопытство развернуло меня в обратную сторону. Хоронясь у стен бараков, я подкралась к месту ЧП. Вижу БМП, фарами освещающей вход в пятый барак. Там, по обе стороны двери стоят люди в камуфляже с оружием. Кто-то в мегафон приказывает бунтовщикам прекратит сопротивление и отпустить заложников. В ответ отчетливо слышна грубая ругань. То, что произошло через несколько секунд никто из тех, кто стоял у дверей, не ожидал. Через дверь изнутри начали стрелять. Как страшно. Но оттуда у заключенных автомат? Своими куриными мозгами соображаю. Выходит, начальник колони в нарушение правил вошел в барак с оружием.
В свете фар я вижу фигуру Павла. Он идет не пригибаясь. Автомат наизготовку. Подошел к дверям. Оттуда больше не стреляют. Вижу, он о чем-то говорит с тем, у кого мегафон.  Взял громкоговоритель. Тут же раздалось.
- Ты слышишь меня, Серый? Я кум. Слушай, что я скажу, - Павел делает ударение на местоимении «Я», - Отпусти женщину. Ты же вор. Не дело вору воевать с женщинами. Жду минуту.
Майор дает команду всем отойти. Повиновались. Теперь в свете фар он один. Жуткая картина. У меня мурашки по спине.
Минута тянется. Прошла. Никакой реакции со стороны бунтовщиков. Майор опять берт мегафон.
- Марфа! Ты слышишь меня? Отзовись, - в ответ выстрелы через дверь.
Майор отходит на два шага.
- Стреляй, подонок. Ты трус Серый. Сейчас я начну тебя убивать. Бешеных псов надо убивать.
Я думала, и он начнет стрелять. Нет. Майор подходит к окну, разбивает его и бросает в него что-то. Мгновение. Хлопок. Ещё. Из окна повалил  дым. 
Что происходила в следующие минуты, я не видела. Меня увидел один из офицеров охраны и увел за четвертый барак. Переждав там минуты три, я опять подошла к месту присществия. Но с другой стороны. Лучше бы я оставалась там, куда меня поставил лейтенант. Тыльная сторона барака имеет одно окно. Оно, как и все, зарешечено. Вопрос в том, как выполнена была работа. Один удар прикладом автомата и решетка вылетает наружу. Вслед за ней буквально вываливается на снег человек. Тут не так светло, как у входа и потому  не могу различить, кто это, мужчина или женщина. Еще несколько секунд и выпрыгивает мужчина. Это я уже вижу, Он рывком поднимает первого. И эту фигуру я отличаю. Это женщина.  Это Марфа. Действие разворачивается с кинематографической скоростью. Такая рапидная съемка.
Вот и третья фигура. Это майор. Наверное, я зажмурилась, потому что не зрительный образ, и истошный мужской вопль привел меня в шок. Я открыла глаза и увидела, как майор буквально разрывает рот мужчины в ватнике. На снегу поодаль лежит тело женщины. Снег медленно темнеет у её головы. От входа, скользя на снегу, выбегают военные. И, когда они оказываются в нескольких шагах от майора правящего расправу, тот, Павел Петрович, медленно опускает руки. Тело вора оседает на снег. Майор также медленно достает пистолет из кобуры, прикладывает его дуло ко рту. Выстрела я не слышу. Зато отчетливо вижу черные брызги фонтаном выбрасываемые из затылка майора.
Я не помню, кто увел меня. Очнулась я на своей общежитской койке. Сапоги и тулупчик сняты. Остальное на мне.
Долго, необычно долго я лежала на постели. В голове полный сумбур. Мысли мешаются. Я, то закрываю глаза, то их открываю. Закрою и вижу фигуру мужчины с пистолетом у лица. Убитую Марфу я не вижу.
В таком, близком к помешательству я пролежала до той поры, пока в дверь кто-то тихо не постучал.
- Товарищ Фурсова, Вы спите?
Пришлось отвечать.
Пришел знакомый мне сотрудник санитарного блока.
- Если Вы в состоянии идти, то Вас требует следователь.
Попросила лейтенанта выйти и стала приводить себя в порядок. Как-никак я женщина.
Допрос у следователя продолжался недолго. Он записал в протокол мои данные, поинтересовался, как давно я работаю в колонии и знала ли я майора Филиппенко и прапорщика Пирогову.
- Вот такая трагедия, - просто сказал следователь, - Майор Филиппенко поступил не по закону, но я его понимаю. Если бы на моих глазах убили жену, то я не выдержал бы. Вам, Людмила Петровна лучше бы уехать.
Я последовала совету следователя и через два дня уехала из колонии. До Петрозаводска меня вез тот лейтенант, что пришел ко мне утром следующего после трагедии дня. Допрос у следователя продолжался недолго. Он записал в протокол мои данные, поинтересовался, как давно я работаю в колонии и знала ли я майора Филиппенко и прапорщика Пирогову.
- Вот такая трагедия, - просто сказал следователь, - Майор Филиппенко поступил не по закону, но я его понимаю. Если бы на моих глазах убили жену, то я не выдержал бы. Вам, Людмила Петровна лучше бы уехать.
Я последовала совету следователя и через два дня уехала из колонии. До Петрозаводска меня вез тот лейтенант, что пришел ко мне утром следующего после трагедии дня.
______________________________________

              Часть восьмая

Прошло пять лет. Мне, страшно сказать, сорок  восемь лет. Вернувшись в Санкт-Петербург, язык сломишь, из Карелии, а точнее из колонии общего режима, что в списках учреждений ГУИН значится под грифом УМ 220, прежде всего я стала собирать информацию по интересующему меня вопросу. Хватило трех дней, чтобы узнать, что фирма моя перешла во владение московской компании «Юником», и ныне занимается вовсе не строительством, а черте знает чем. Арнольд смотался за рубеж. Мой бывший первый зам  умер от цирроза печени. Таким образом, никого из моих бывших соратников по бизнесу в городе не осталось. Я не учитываю рядовой состав и охранников.
Если вы помните, трагедия в колонии произошла в ноябре 2007 года. В декабре неожиданно для меня позвонил Владислав. Я не удивилась. Ему ли не знать, кто и когда убывает или прибывает в город.
- Людмила Петровна, - говорил он после традиционных слов приветствия, - приятно слышать Ваш голос. У нас в Питере, как в деревне, разные слухи бродят, - я прокурорского не  перебиваю интересно, что болтают о тебе в твое отсутствие,  - Говорили, что Вас подорвали.
- Меня и подорвали, - я решила немного пофинтить, - а осталась жива.
Произнесла эти слова и ужаснулась. Мама моя родная. Не причастен ли этот человек к покушению и на меня. Пытался же он подорвать г-на Чубайса.
- Вы живее всех живых, - вспомнила Марию Ильиничну с её «репетицией» собственной смерти, - Предлагаю сегодня вместе пообедать.
Мне потребовалось три секунды, чтобы прокачать ситуацию. В итоге принимаю решение соглашаться. Совместная трапеза располагает к откровенному разговору. Мне же необходимо ещё кое-что разузнать.
Владислав назначил мне свидание у памятника Петру Перовому, что возвысился над Невой и с легкой руки поэта обрел звучное имя Медный всадник. Честно говоря, меня немного удивило это. На дворе мороз минус пять, обычные противные северо-западные ветры, большая влажность при этом. Не лучшие условия для прогулок. А вокруг Медного всадника, насколько мне известно, нет ни одного ресторана.
Встреча назначена на два часа дня. У меня было достаточно времени, и для приведения  себя в надлежащий вид, и на легкий завтрак, и на то, чтобы найти банкомат и снять деньги с кредитки. Облачившись в шерстяное платье, накинув на плечи шаль, я придирчиво оглядела себя в зеркале. Что же, решила я, незначительная худоба, на казенных харчах не разъешься, мне к лицу.
Свой GMC я продала до бегства с Мамукой в Карелию. И не жалею об этом. Я за рулем, это нонсенс. Для чего существуют такси? Тем более что их в городе развелось, как поганок после дождя. Когда я вышла из вокзала на площадь, то эти шакалы буквально оцепили меня. Ехала я домой на белом «Chevrolet», на борту которого крупно начертано семь цифр – четверка и шесть нулей.
Глянула на часы. В самый раз вызывать эти семь цифр. Какая же я все-таки дура. Настоящая отрыжка прошлого. Девушка мне заявила, что такси будет у моего подъезда через десять минут. Не отказываться же. Ничего. Приеду загодя, будет время оглядеться. Солидный мужчина славянской наружности спросил.
- Дама желает проехать через Невский проспект или необходимо выбрать путь покороче?
Дама пожелала проехать по Невскому. Мне торопиться нет необходимости.
В декабре город мрачен. Снега практически нет. Небо темно и низко. Оно давит. Горожане словно ополоумели. Они одеты, что во что горазд. Вот идет девушка. На ней куртенка едва прикрывающая зад, брюки с висячей почти до колен мошной. Они заправлены в сапожки на каблуке размером небольших ходулей. Поразительно, как она умудряется передвигаться. Ей навстречу шествует дама. Она, определенно, страдает комплексом боязни холода. На голове по уши наткнутая шапка из овчины, тело её весьма объемное укрыто шубой до пят. Ног почти не видно. А то, что видать обуто в нечто похожее на унты. Мужики сплошь Рембо. Им все нипочем. Диву даешься, сколько бездельников среди дня. В восемьдесят третьем году прошлого века дружинники вылавливали лоботрясов в кинотеатрах и других местах.
- Мадам, - отвлекает меня от созерцания городской будничной жизни шофёр, - Вам к Медному всаднику надо со стороны Неву или Исаакия?
- Со стороны собора, - решаю я, рассчитывая обозреть его и тем скоротать время.
Шофер принял от меня деньги и на секунду задержал мою руку.
- А я Вас узнал. Вы отстаивали право на подряд на ИТК. Не узнали  меня? Я тогда был членом комиссии.
- Простите, не узнаю, - я действительно не помню его.
- Немудрено. Я тогда работал у, - он назвал фамилию того заместителя Губернатора, что был так искусно расстрелян Матвеем.
- И Вы живы? – вырвалось у меня.
- Ваш человек, - у меня матка опустилась, - меня не заметил, - он сатанински улыбнулся, - Честно говоря, я не думал, что Вас оставят в живых.
- Вы недалеки от истины. Жива осталась.
- Бог уберег, - не стану же я говорить, кто меня уберег сначала от пуль, а потом от взрывчатки.
- Если Вас не затруднит, - пришла мне в голову одна мыслишка, - Дайте мне Ваш телефон. Может статься, что мне потребуются Ваши услуги уже сегодня.
Бывший работник администрации протянул мне визитку.
Я вышла. Он быстро отъехал. На визитке значилось – частный предприниматель, в скобках, пассажирские перевозки в черте города, Фролов Геннадий и номер мобильного телефона. Судя по трем начальным цифрам у него тот же оператор, что и у меня. Мегафон.
Обойдя собор, я не спеша пошла к Медному всаднику. Какие-то чудаки молодожены в легких платьях в окружении таких же сошедших с ума молодых людей пили Шампанское и позировали перед видеокамерой. Позади этой компании стоял Владислав. В руках у него был букет хризантем. Угадал. Это мои любимые цветя.
Я не торопилась обозначить себя. Погляжу, с кем он сюда прибыл. Не стоило большого труда выявить его «свиту». Вот они, голубчики. Двое переминаются за спиной, один шарит глазами впереди объекта. Они профи. Интересно, с долей юмора подумала я, а как бы в данной ситуации поступил бы Матвей.
Пора. Свадебный кортеж убыл, оставив после себя две пустые бутылки из-под шипучки и массу апельсиновых корок. Это центр города. Это бывший когда образцом культуры поведения в общественных местах город. Я отрыжка прошлого. На хер мне такая демократия.
Улучив момент, когда Всеволод обернулся ко мне, я воздела руку. В тот же миг борзые псы придвинулись в body. Идиоты.
Он идет ко мне. Я остаюсь на месте. Таковы правила.
- Это Вам, - Владислав протягивает букет.
Я принимаю его и тут вспоминаю год 1983-ий. Магазин «Цветы» на Садовой улице в полуподвале. Это был магазин, где покупали цветы для нужд Горисполкома. Тогда там работала молоденькая девчушка Наташа. Прелестная блондинка с белоснежной улыбкой и прекрасным бюстом.
- Куда Вы меня поведете? – спрашиваю я и насторожено жду ответа.
- В здании Синода недавно открыли весьма уютное заведение. Мэтры конституционного суда дали разрешение. Мои ребята, - эти «ребята» отошли на три шага, - ознакомились с меню. Думаю, мне не будет стыдно пригласить Вас туда.
Откровенно говоря, походы в ресторан у меня вызывают с некоторых пор идиосинкразию. Покушала с Мамукой в ресторане в Лисьем носу, его убили через несколько часов. Отобедали с Павлом Петровичем, он застрелился сам. В ресторане того же Мамуки был застрелен заместитель губернатора. Отказать я не могу. Иду.
Два часа я провела в подвале здания Карла Росси. К моему превеликому разочарованию от Всеволода я не добилась ни одного бита полезной информации. Оказалось, он вот уже год, как не работает в органах прокуратуры. Ныне он подвизается адвокатом в Северо-западной коллегии адвокатов.
- Меня прочат в заместители председателя, - как-то грустно говорил он. Было очевидно, что он спивается. После двух рюмок водки его развезло. Потом он некоторое время пребывал в унынии, а, выпив третью опять приободрился. Что совсем было противно, он стал приставать ко мне.
- Скажите, Владислав, - я перестала церемониться, - А с какого такого хера у Вас охрана?
- Узнаю, - он ощерился, - Я не только адвокат. Я представляю в Санкт-Петербурге интересы одной весьма влиятельной особы из Москвы.
Все встало на свои места. Дрожь пробежала по моему телу. Живой я домой не вернусь. Надо же так попасться в силки. Дура, идиотка, проклинала я себя и лихорадочно соображала, как бы выскочить из западни. Псы охранники остались снаружи. Не будут они тут учинять расправу надо мной. Выходит, мне надо выйти из подвала незамеченной  ими. Но как? Должен же быть тут туалет. Буду уповать не счастливый случай. Предлагаю Владислав выпить за нашу дружбу.
- Брудершафт, - я пьяной удалью отзывается он, и я наливаю ему полный фужер водки.
Меня чуть не тошнило. Ну и вонь у него изо рта.
Потом естественно мне захотелось в уборную.
- Я жду тебя, моя Дульсинея, - он невменяем.
В туалете окно достаточных размеров, чтобы я смогла пролезть. Но не полезу же я в платье. Набираю номер товарища Фролова. Соединение моментальное.
- Вы можете подъехать к ресторану в здании Синода?
- Буду через десять минут.
Я прошу его въехать во двор.
- Надо понимать, у Вас форс-мажорные обстоятельства?
- Да, я влипла по самые уши.
- Мадам Фурсова, - он помнит мою фамилию, - Ваша шуба на гардеробе? – я утвердительно хмыкаю, - Поедем в платье, а шубу потом я заберу. Ждите. Десять минут продержитесь?
Я продержалась все двадцать минут. Всеволод изъявил желание станцевать со мной, но, так как оркестра тут начинает работать с пяти вечера, мы ограничились ещё одним брудершафтом. Я выдержала. Но за это отпросилась опять  уборную.
Геннадий помог мне выкарабкаться на свет божий. Велико было мое удивление, когда он накинул мне на плечи мою шубу.
Когда мы отъехали от Зданий Синода и Сената, я призадумалась. Они на этом  не успокоятся. Могут убить меня в моей же квартире. Возвращаться туда сейчас мне нельзя.
- Геннадий, - начала я, - у Вас не найдется места, где бы я смогла переждать некоторое время?
- Об этом я уже подумал. Впутывать кого-либо дополнительный риск. Живу я один. Вру. С собакой Марфой, - что за наважденье, - Она сучка с характером, но Вы споетесь, - ценю юмор у мужчин. Едем ко мне.
- Смиряюсь, - отвечаю я и тем удовлетворена. А, что я могу предложить в данной ситуации?  Ничего. Охота на меня продолжатся.
«Chevrolet», покорен водителю и, если бы не пресловутые пробки, то к дому товарища Фролова мы приехали через тридцать минут. Столько времени мне требовалась раньше, я под этим «раньше» подразумеваю время застоя и одновременно великих свершений, чтобы доехать от Исаакиевского собора до Приморского проспекта.
Геннадий жил в доме, где на первом этаже раньше было кафе «Дружба», а ныне располагался ресторан «Околица».
Въехали во двор. Как все тут мне знакомо. Была бы я более лирична, сказала бы – до боли знакомо.  В таком доме, что народ новодеревенский прозвал домами атомщиков жил мальчик Гоша. К нему я и ездила на автобусе № 19. боже мой! Сколько же было мне тогда лет? Четырнадцать. Семьдесят седьмой год. Я восьмиклассница. У меня начались месячные. Я без ума от очкарика. А он весь в математике. Кто бы мог тогда знать, что в тридцать лет ему присвоят звание члена-корреспондента, а в девяносто первом он будет убит подонками, возомнившими себя защитниками демократии.
- Пойдемте же, - как глубоко я задумалась, - Я Вас сейчас запру в квартире. В холодильнике найдет все, что поможет Вам скоротать время. Я пока съезжу на то место и погляжу, что и как там.
Я чужом доме. Даже запахи чужие. Обстановка достаточно архаична и это делает жилище необычайно уютным. Позабыли мы, что такое истинный дом. Дом, где любая вещица имеет свою историю. Возьмешь такую в руки, и нахлынут воспоминания. Какие могут быть воспоминания в квартире, переделанной в программе «Квартирный вопрос»?
Контрастом в этой обстановке выглядел телевизор. Плоский, огромных размеров. Позабыла, как эти телеприемники называются. Жидкокристаллические, что ли? Включать его нет никакого желания, и я пошла искать холодильник. Сказал хозяин, там я найду то, что поможет мне.
Нашлось. Памятуя, в каком положении я нахожусь и то, что мое будущее в тумане, я налила в стакан грамм сорок виски. В фольге я обнаружила ломти масляной рыбы, то есть клыкача. Это, конечно, не севрюга, но тоже очень вкусная.
На запах рыбы из дальней комнаты вышла псина. Чудо, а не животное. Я, вообще, обожаю собак. Любых. Но этот экземпляр сразу покорил меня. Мопс или мопсиха, не знаю, как правильно, без особой опаски подошла к столу и, о чудо, встала на задние лапы. Да, нет. Она просто села на попу. Села и молча смотрит мне в рожу. Внимательно.  Будто спрашивает, ты кто такая и что тебе у меня дома надо.
С моей стороны было крайне невежливо не поделится рыбкой с Марфой. Другого животного тут быть не должно. Марфа кусочек сразу не взяла. Она обнюхала его. Не отрава ли. Потом аккуратно отправила в рот. Чмок и рыбы нет. Губа не дура у этой псины. 
В компании с этой Божьей тварью мне стало веселее. А, может быть, виски были хороши. Марфа, утолив свои изысканные кулинарные запросы, попросту уселась мне на колени. Долго пристраивалась. Вздохнула облегченно и прикрыла веки. Я чувствовала тепло её крепкого тельца. Что за бабская натура. Я вспомнила сына. Напрочь позабыла, как называется то место в США, где он обосновался. Не позвонит. О письме я не говорю. Не то время.  Эпистолярный жанр перестал существовать как класс. Динозавры вымерли, говорят оттого, что на планету упал огромный метеорит. А на нас что упало?
Забегу вперед. Весной я все же свяжусь с сыном и он мне, искренне возмущаясь, скажет, что он постоянно пишет мне в e mail, е. И он прав. Этот самый e mail и есть суть письмо.
Незаметно для себя и задремала.
- An Oil painting, - произнес Геннадий.
- И Вы пишите акварели, - вспоминала Павла.
- Откуда, я рос в семье, где шедевром живописи были лебеди над кроватью. Это так просто, присказка. Марфа не досаждала?
Я рассказала, как мы ели рыбу и Геннадий не на шутку расстроился.
- У Марфы нелады с поджелудочной железой. Ей жирное есть нельзя, - он отобрал от меня пса и ушел в комнату.
Рассердился. Знала, что собаки болеют человеческими болезням, но чтобы поджелудочная железа, это для меня новость.
Геннадий скоро вернулся. Он успел переодеться, и теперь на нем был спортивный костюм олимпийка.
- Не могу предложить Вам, что-либо домашнее. Живу бобылем, - мужчина в расцвете сил и бобыль. Увольте, этому я не могу поверить, - Сына отселил. Растет мальчиком паинькой. В наше время это просто вредно.
- Жена? – спросила я и от этих четыре букв Геннадия передернуло.
- Вам скажу. ****ью оказалась моя жена. На третий день я застал её с соседом по лестничной площадке. Анекдот какой-то. Пока жива была свекровь, не правда ли, парадокс, она занималась мальчиком. Плоды её воспитания теперь мне приходится выкорчевывать. Впрочем, я отвлекся. Могу предложить Вам моё кимоно. Вполне приличное одеяние.
Что же, в колони я ходила в телогрейке. Кимоно по сравнению с ней роскошь.
- Но прежде я бы хотела принять душ, - какая проза. Сколько раз говорила женщина эти слова, прежде чем лечь с мужчиной в постель.
- Естественно, - у него действительно все выходит естественно, - но я первый. Мне готовить ещё ужин.
Опять я одна. Недолгим было моё одиночество. Марфа притопала. Посмотрела на меня. Убедилась, что я ничего не ем и улеглась у дверей ванной. Сторожиха. Собака умора. Обязательно куплю себе собаку.
Геннадий находился в ванной ровно пятнадцать минут.
- Смыл дневную грязь и будто вновь родился, - не терплю штампы и потому ответила дольно грубо.
- Не люблю новорожденных. Они вечно плачут, постоянно они мокрые, - Геннадий улыбается, но молчит.
- Чистое полотенце слева, шампунь на полке, - я ушла в ванну.
Стоя под струями горячей воды, я по привычке, наградила меня природа этой дурной привычкой, размышляла. С чего все началось? Долгая история. В семнадцать лет, когда я окончательно определилась, как существо женского рода, я отчетливо осознала, что быть женщиной довольно погано. Во-первых, с чисто физиологической точки зрения. Жить в зависимости от лунного календаря, испытывать в связи с этим массу неудобств. Выслушивать оскорбительные для нормального человека высказывания о твоих, с позволения сказать, антропометрических данных: хороша жопка, титьки что надо и так далее в том же роде. А потом дома, запершись в ванной по частям рассматривать эти части тела, зеркало был маленькое, и необычайно расстраиваться, что зад большой, груди вовсе нет. Так, прыщики какие-то. Ночами просыпаться от не знакомого чувства, когда тяжесть внизу живота угнетает. Вот тогда я твердо решила вытравить и себя все женственное. Я стала по утрам истязать свое тело физическими упражнениями, которые высмотрела в журнале «Атлетика». Выпросила у отца пять рублей и купили гантели. Скоро я почувствовала, что месячные, которые раньше угнетали меня, пролетали, как пули у виска. Одна тысяча восьмидесятый  год. Год олимпиады. Как мне хотелось побывать там. И сбылась-таки мечта идиота. Не знаю, какими путями, но отцу удалось достать входной билет на закрытие олимпиады. Мы стояли на самой верхотуре, и перед нами открывалась панорама действа. Грандиозно! И я плакала, когда мишка уплывал в темном небе. Правда, потом нас с отцом чуть не раздавили в толпе. Но это пустяки по сравнению с тем впечатлением, что сохранились на всю жизнь.
- Людмил Петровна, - не дал поразмышлять. Я остановилась на том, что благодаря изматывающим физическим упражнениям я изжила из себя комплекс неполноценности связанный со специфическими особенностями женского организма, - стол готов. Я жду Вас.
Последнее, что скажу перед тем, как выйти из ванной, лишение девственности окончательно избавил меня от унижающей и потому ложной застенчивости.
Геннадий оказался никудышным кулинаром. Картошку он не доварил и не солил вообще. Селедку почистил плохо. Правда, мясо было сочным. Следуя совету Антона Чехова, я промолчала. Одно он не мог испортить. Охлажденная водка была хороша.
Более или менее насытившись и напившись, мы начали беседу. Вернее это он начал допрос.
 Пришлось рассказать ему, в этом городе отныне он единственный человек, на которого я могу положиться, о своих проблемах. Конечно, я не вдавалась в подробности, вроде той, что Матвей застрелил Вице-губернатора, но о том, что он, намереваясь убить меня, сам сварился в гейзере, я рассказала.
- Интересная получается история с географией, - отвечал он, - у Вас отобрали дело, лишили средств, - не стану же я ему говорить, сколько денег у меня на счете в банке, - и этого им мало. Они не отставили затею убить Вас. Не вяжется.
Я хотела было обидеться, но повременила. Обижаться, вообще, не в моих привычках. Он же продолжал.
- Когда я приехал в этот кабак, то обратил внимание на молодцов в предбаннике. И вот что я услышал. Один другому говорил: наш алкоголик совсем сошел с ума. Мало ему молодых телок, так стал клеиться к старухе. Вы уж меня извините.
- Пустое. Я знаю свой возраст, - у меня отлегло. Выходит, я зря порола горячку. Мало ли какие задания Всеволод выполнял для госпожи Гатуриной в Питере. Я для неё труп.
- Предлагаю следующее, - в нем проснулся чиновник, - два дня Вы поживете у меня. За это время я проясню обстановку. Уточню, чем именно занимается господин Северин, - до сих пор я не удосужилась узнать фамилию Владислава. Позор, - А потом мы решим, что с Вами делать.
Мне такой план понравился, и мы выпили за успех.
Хотите знать, что было потом? Обойдетесь. Я и так слишком много откровенничаю.
Два дня я наслаждалась бездельем. Не назовешь же делом прогулки с Марфой. Снег покрыл землю, спрятав нечистоты, дворники не утруждали себя, и от дома до магазина приходилось идти по узкой тропинке. Тут воздух чист. Снег бел. Магазин сохранил черты прежних гастрономов. В отдел гастрономии очередь. Сегодня скидка наряд товаров в размере пяти процентов. Если бы покупатели, стоящие в очереди прикинули бы, сколько копеек они сэкономят, то и то продолжали утруждать ноги в очереди. Мне колбаса не нужна. Я покупаю сигареты и минеральную воду. Водки в доме Геннадия достаточно. И закуски тоже.
Марфа покорна. Она приняла меня. Рыбы я больше ей не даю, но, как только я садилась за стол и, что бы я не ела, она тут же усаживалась на попу и начинала просто смотреть на меня, изредка подрагивая передними лапками. Когда я начинала пить чай, то Марфа не выдерживали, и подавала голос. Так мы и жили. Жили спокойно, дружно. До тех пор пока меня не угораздило открыть ноутбук. Притча во языцех. Перво-наперво я открыла свою страничку в сайте «Знакомства». Помните, я включила себя в кондидты на знакомства? Шутки ради я написала, что мне семьдесят лет, а ищу парня в возрасте до двадцати пяти. Мать моя женщина! Воскликнула я и Марфа зарычала. Откликнулись двое. Один из Воронежа. Ну и рожа. Определенно, он страдает ДЦП. Второй очень даже ничего своей физиономией. Перешла на его страничку. Читаю. Денис Попов, год рождения 1980, дата – 16 марта, знак зодиака Рыба. Открываю его фотоальбом. Молодой человек явно страдает комплексом Нарцисса. Выпендривается перед камерой и собой любуется. Но что-то в его облике привлекало меня. Что-то знакомое. Тогда, сидя у компьютера, не знала я, что это сын Геннадия. А то, что фамилии у них разные, так сынок взял фамилию своей бывшей жены. Отомстил папаше так. В сообщениях два не прочитанных. Первое: Вам семьдесят, мне двадцать семь. Созвучно ведь. Женщина не имеет возраста. Я готов быть Вашим другом. Второе, с промежутком в месяц: Вы не отвечаете. Не хочу думать, что Вы нашли более достойного претендента на Вашу дружбу. И все же оставляю надежду на Ваш ответ. С ответом я спешить не буду. Попрошу Геннадия сфотографировать меня. Уж я постараюсь. Перешла в новости. Ничего примечательного. В Москве Митволь воюет с дачами звезд. У них пробки стали бичом.
Больше ничего не усела, пришел Геннадий.
- Неужели прошло два дня? – невежливо спросила я.
- Вы педант, - не рассердившись, ответил Геннадий, - Что, мне уйти? – настроение у него превосходное.
Марфа изошлась, выражая сою радость. Обязательно заведу собаку.
Геннадий не спешил успокоить или расстроить меня.
- Откровенно говоря, я ужасно голоден, - у меня как назло шиш с маслом.
- Могу предложить только яичницу с помидорами.
- Нет. Я купил да килограмма свиной вырезки, но готовить будете Вы. Я не важнецкий повар, - самокритично.
Геннадий ушел в душ, а я стала вспоминать рецепт домашней буженины. В хозяйстве Геннадия нашелся сухой чеснок, перец и другие специи. Необходимо найти пищевую фольгу.
- Одна женщина, - я не стала уточнять, кто это такая «одна женщина», - готовила мясо в обыкновенной оберточной бумаге. Я вопросительно смотрю на него. Через секунду мы смеёмся.
- Теперь вместо оберточной бумаги используют пленку, - говорю я.
- Это настоящая напасть.
Марфе пришлось ждать. Потом мы втроем пошли в магазин за фольгой и кое-чем другим. 
На дворе тихо и снежно. Снег валит большими хлопьями. Одинокая елочка, покрытая им чудо как хороша. Конечно, Карельские ели величественнее, но и  она городская жительница красива.
Отоварившись и нагулявшись, мы вернулись домой. Поразительно, за столь короткий срок квартира Геннадия стала моим домом, и я решила, когда все решится, продам свою люкс-квартиру и куплю такую же. И чтобы рядом.
Буженина удалась. Мы выпили по две стопки водки и Геннадий начал свой доклад.   
-  Первое, Ваш знакомый Владислав Северин в данный момент находится в частной клинике. Лечится от алкоголизма и наркомании. Врач сказал мне, что он никогда не станет нормальным человеком. В его возрасте обратной дороги нет. Со своей стороны скажу, господин Северин никогда уже не сможет чем-либо навредить Вам.
Да, мы общаемся на «Вы».
- Второе, - Геннадий четок, как и подобает чиновнику его ранга, - в кругах близких к властным структурам и бизессообществе о Вас позабыли. Я пытался узнать, что происходит с бывшим Вашим предприятием. Его просто нет. Самоликвидировался он. Не удалось выяснить, кому достались активы и недвижимость. Думаю, это не суть важно. Одно точно. Вам бы не досталось бы ни, - он хитро глянул на меня, - передаю по буквам: Харитон, Ульяна, Яков. Не думаю также, что Вам следует начинать судебную тяжбу. Вакуум, что образовался вокруг Вас Вам же на пользу.
Мы сделали передышку, то есть выпили по стопке.
- Третье, что для меня немаловажно. Вам необходимо пройти обследование. Я договорился.
Как он узнал о моей болезни? Я была сердита.
- Не пыхтите. С той минуты, когда я Вас вытаскивал буквально с унитаза, - мне стало неловко, так оно и было, - я взял на себя ответственность за жизнь твою, - я готова была расцеловать его, - Завтра мы едем в Песочный.
Едем, так едем. Главное, обо мне позабыли те, кто жаждал моей смерти.
Приближался новый 2008-ой год. В канун Нового года Путин объявил всему народу, что согласится на пост Председателя Правительства, если Президентом выберут им выдвинутую кандидатуру. Мне было интересно то, как прокомментировал это Геннадий.
- Что же Путин реализовал принцип наследуемого президентства. Ельцин просто передал скипетр ему, он априори определил, кто станет его приемником. Шаг вперед, но в том же направлении. Положил он, - Геннадий употребил не литературное слово, - на свою партию.
- А как же его выбор между силовиком Ивановым и либералом Медведевым? – решила блеснуть я.
- Имитация и не более того, - этот разговор у нас состоялся после моего визита к врачам в институте имени Петрова. Там, как и в Петрозаводске констатировали мое полное избавление от канцера.
По пути домой в Сестрорецке мы заехали в ресторан  «Тайм-Аут». Его эмблемой является колесо и футбольный мяч. Я решила, что Геннадий фанат. Слава Богу, я ошиблась, просто в баке «Chevrolet» бензина оставалось на пятьсот метров. Пока я уплетала фруктовый десерт, Геннадий сказал, что это для повышения аппетита, он поехал на АЗС. Опять я предаюсь размышлениям. Когда окончила среднюю школу, мне казалось, впереди жизнь полная новых событий, друзей, загадок. Первый экзамен при поступлении в институт. Сочинение. Для меня это не проблема. Беру свободную тему и через час с небольшим у меня готово. Можно бы и уйти, но нет, я не отмороженная дура. экзаменаторы решат, списала и влепят пару. Сижу и изображаю вид, что лью пот. Не таков сосед рядом, чтобы не понять мой финт. Шепчет: помоги. И я, ну не дура ли, помогаю ему. И он-таки поступил. Плохо говорящий по-русски узбек. Мой первый урок. Через месяц он, этот турок польет меня грязью на комсомольском собрании из-за того, что я дала не ему, а парню из Одессы. Сделала вывод, не может быть друзей, должны быть соратники. Сессия. Завалила сопромат. Не то, чтобы я тупила в этом предмете. Просто преподаватель взъелся за то, что я как-то сказала о нем, что ему хорошо бы утром пить рассол и жевать бобы кофе. Иначе рядом с ним находиться можно только в противогазе. Говорила в компании таких же обормотов студентов, как и я. Вывод – мир не без «добрых» людей. Стукачи везде. Если сказал чего нелицеприятное о человеке, жди пакостей от него. Любовь. Тут все проще. Ещё в школе я уяснила, что отношения между мужчиной и женщиной, лучше сказать, между особями разного пола, строятся на обыкновенном влечении. Он, то есть самец, исполнит ритуал, мягко говоря, и вали ты, сучка, куда подальше со своей любовью. Мужчин можно держать рядом с собой, но исключительно в качестве помощника тире негра. В том смысле, что раба. Максимализм юности. Со временем такие убеждения немного трансформировались, но суть осталась.  Одессит оказался парнем смышленым, зря, что ли мама и папа его евреи, и сделав дело, удалился. Мавр сделал свое дело…Чередуя партнеров и соблюдая меры предосторожности, я доползла о четвертого курса. Там вопреки моей воле, химия сильнее, я вышла замуж. Ополоумела баба.
Родила сына. Но что за плод, родившийся не в любви. Грудью я его кормила от силы две недели. Вывод – старайся, баба, держать себя в узде. Иначе будет то, что и случилось. А, что вы знаете.
- Бак полон, - явился мужчина. Находясь в плену воспоминаний, я отреагировала не адекватно.
- Надо понимать, что мы можем ехать?
- Вас кто-нибудь обидел? – Геннадий, хвала ему, невозмутим.
- Милейший Геннадий, - редко я обращаюсь подобным образом. Знаете, в чем разница между обращением Государь и милостивейший государь? То-то, - меня трудно обидеть. Оскорбить, да, но не обидеть. Вы по определению не в состоянии меня оскорбить. Может быть, вы выросли под сенью лебедей на коврике, но меня не проведешь, из Вас так и прет порода.
- Вы на редкость прозорливы. Мой дед был  Протоиереем в небольшой поместной церкви. Он успел умереть своей смертью до прихода к власти большевиков.
- Насколько я знаю, - посмела перебить я, - протоиерей это  правительственная степень, даруемая священнику, иерею белого духовенства в качестве награды за особые заслуги.
- Людмила, Вы не устаете меня поражать. Вы верующая?
- Я верю в теорию Николы Теслы.
-  Оставим эту тему. Тем более что к нам приближается официант.
- И года не прошло, - съязвила я.
- Хотите, он сейчас забегает как угорелый?
- Хочу, - Геннадий начал говорить по-английски, - That you want to eat in this restaurant?
С ходу я не способна перейти на иностранный язык и Геннадий это понял, потому что обратился к халдею, навострившему уши на ломаном русском.
- Товарищ, он хотела бы кушать суп.
- Извольте, - парень старался изо всех сил выказать особе внимание, - У нас очень вкусная сегодня уха.
- Что есть уха?
- Уха это рыбный суп такой, но очень вкусный, - объясняет парень.
- Разве бывает суп невкусный? – Геннадий вошел в роль.
- Дама, - официант обращается ко мне совсем в другом тоне, - Объясните ему, что такое уха.
- Слушай, хам, - чисто говорит Геннадий, - смени тон. А то я могу и врезать. Не погляжу на вашу вывеску. Футболисты хреновы.
- Прошу прощения, - халдей оторопел,  - я не хотел никого обидеть. Просто осточертели эти финики и немчура. Им водки подавай, а на закуску они лишнего пфеннига и марки не потратят. Уха у нас тройная. Не пожалеете.
Геннадий заказал уху и графин водки.
- Вы полагаете, что я выпью пятьсот граммов водки?
- Что Вы. Должен подойти один человек. А с водкой разговор легче пойдет. 
- Настоящий детектив. Вы заранее договорились о встрече тут?
- Нет. Решил воспользоваться случаем. У него в Сестрорецке дом. Хочу привлечь его к нашему делу, - я в полном недоумении.
- Не велите казнить, но я задумал создать свое и настоящее дело. Надоел извоз.
Червь сомнения поселился во мне. Он разузнал о моих накоплениях и теперь желает использовать их.
- Хочу привлечь Вас в качестве консультанта. У Вас богатый опыт работы я нами, чиновниками, - отлегло.
- Кажется, нам несут уху, - официант действительно катил тележку.
Уху мы ели молча. Она не того стоила. Парень не обманул. Я выпила стопку водки.
- А вот и мой товарищ, - от дверей шёл не большого роста мужчина в костюме тройка и темно-синей сорочке с белым галстуком, - Его зовут Соломон Исаакович Штиль. Это я предупреждаю на тот случай, если вы антисемитка.
- Гена, надо предупреждать, что ты с дамой. Я-то вырядился, как для игры в покер.
- Прошу любить и жаловать, - Геннадий вышел из-за стола и подошел ко мне, - Людмила Петровна Фурсова.
- Наслышан, наслышан, - Соломон Исаакович Штиль склонился, чтобы поцеловать мне руку, я же подумала, что же ты слышал обо мне? Что меня убили? – Мечтал познакомиться с Вами.
- Садись,  Соломон, выпей рюмку водки за нашу встречу.
- Соломон только об этом и думает. Как бы выпить водки и набить кому-нибудь рожу, - пьет он красиво. Не поморщился. Крякнул, как полагается и утер губы тыльной стороной ладони, - Чем вас у меня потчуют? – так это его ресторан. Ларчик просто открывался. Вот почему Геннадий выбрал эти мячи. Он не футбольный фанат, а просто приятель хозяина заведения.
Не дождавшись ответа, Соломон Исаакович жестом зовет официанта.
- Фима, организуй нам линя на гратаре. Да, чтобы с золотистой корочкой.
Честно говоря, я пожалела, что не удалось услышать от Геннадия повесть о его родословной.
- Не будем терять время,- начал Соломон Исаакович, - Мы, евреи, ни что так не ценим, как время. Не кто иной, как евреи выдумали присказку: Время - деньги. По телефону ты сказал, что желаешь обсудить со мной один деловой вопрос. Если ты под этим подразумевал ссуду, то я тут вне игры, - это он футбольный фанат, поняла я, - все мои сбережения в деле.
- Соломон, - наиграно возмутился Геннадий, и я поняла, что они давнишние партнеры, - ты помнишь хотя бы один случай, чтобы я одалживался у тебя? Мне нужны твои связи. Согласись, это в наше время дороже денег.
Было видно, что Соломон польщен.
- Ты прав. Соломон благодарен Богу за то, что у него много друзей.
Сима притаранил тележку, на которой синим пламенем горел сухой спирт, не давая остынуть трем рыбинам с заказанной золотистой корочкой.
- Вести деловой разговор в присутствии такой рыбы было бы кощунственно, - шутник Соломон. Мы приступили к поеданию линя.
- Итак, вернемся к нашим баранам, - утерев губы салфеткой, продолжил Соломон Исаакович, - тебе нужны мои советы. В каком русле ты желаешь плыть и какими галсами следовать к цели? – невольно решишь, что он яхтсмен.
- Дорогой Соломон, будем считать нашу сегодняшнюю встречу пристрелкой. Главное, ты не отказал мне. Детали обсудим уже в городе. Когда тебе удобно будет?
- Эта неделя у меня расписана, как у красавицы на балу, - умеет еврей говорить вычурно, - В понедельник, пренебрегая пошлыми приметами, я приеду к двенадцати в ресторан «Метрополь», - Геннадий поморщился.
- Лучше нам встретится где-нибудь в приватной обстановке.
- Опасаешься ушей? Уважаю. Дело, значит, ты затеял серьезное. 
- Да, Соломон, приезжай ко мне. Не позабыл адрес?
- Обижаешь. Приеду. Сто пудов, - Соломон Исаакович Штиль галантно распрощался со мной, крепко пожал руку Геннадию. Уходя, он громко сказала, обращаясь к официанту: За счет заведения.
Ушел еврей, и мы не стали задерживаться. Официант Фима проводил нас до машины. Помог мне усесться в неё и на прощание пригласил посетить ресторан господина Штиля.
«Chevrolet» бежит по запорошенному шоссе. В салоне тепло. На душе покойно. Меня не интересует то дело, что намеревается открыть Геннадий Романов.
Домой мы приехал ближе к ночи, и все-таки Геннадий настоял на ужине. Легкий ужин и его повесть.
- I not tsar and not hero, - отчего по-английски произнес Геннадий, и продолжил по-русски, - Мой дед носил другую фамилию. Романовыми мы стали в четырнадцатом году. Мой отец перед отправкой на фронт сходил к священнику и не знаю уж как, уговорил его перекрестить в Романова. Не думал он, что через три года эта фамилия будет проклята народом. Отца убили в январе семнадцатого.
Его рассказ прервал телефонный звонок. Черт их дери, про себя выругалась я. Не дают дослушать.
- Мне надо уехать ненадолго, - доложил он, вернувшись на кухню. Марфа заскулила. Была бы я собакой, и я заскулила бы.
- На ночь глядя? – я ревную? Ну, нет. Просто беспокоюсь.
- На часик. Всего-то. Вы ложитесь спать.
- Валяться в кровати не хочу.
Он ушел, а я, чтобы скоротать время, влезла в Интернет. Вошла в сайт знакомств. Ага! Денис проявился. Читаю: Уважаемая Людмила, Ваше лицо покорило меня. Не верю, что Вам столько лет, сколько Вы указали. Очень хотелось бы поглядеть на Вас во весь рост.
А  голой тебе не показать себя, мальчик. Дальше он пишет, что одинок, что хотел бы иметь рядом человека, с которым мог бы поделиться своими переживаниями. Молодой человек неврастеник? И тут мне приходит шальная мысль. Пока нет Геннадия, сфотографируюсь я в обнаженном виде. У Геннадия есть цифровой фотоаппарат. Настроила его и начала фотосессию. Управилась за десять минут. На экране монитора я выгляжу вполне сексапильно. Немного отредактировала и выставила. Смотри, юноша. Знала бы я, какие будут последствия, сделала бы я это? Кто его знает. Пути господни неисповедимы.
Выставила и тут же вышла из сети. Струсила? Да! Тем более, что Марфа заскулила. Верный признак, что идет хозяин.
- Не спите? Это хорошо. Есть хорошая новость. Из Москвы, - тон загадочный, - госпожу Гатурину объявили в розыск. Бежала боярыня. Сбежала. Можно по этому поводу выпить.
После того, как были опорожнены рюмки, Геннадий заявил следующее.
- Отныне наш план кардинально меняется. Мы не станем создавать новое дело. Мы вернее старое. Мы покажем им Кузькину мать. Покажем, что можно строить без воровства и обмана. Так, Люся? – как, как он назвал меня?
Стоп машина!
Утро пришло с ощущением радости, граничащей с эйфорией.
В понедельник состоялся саммит. Председательствовал Соломон Исаакович. В итоге было решено завтра же начать работу по подготовке правоустанавливающих документов ЗАО.
Как назвать наше акционерное общество, доверил решать мне. Именно в этот момент Марфа, отчаявшись дождаться прогулки, напустила лужу. Никто на неё не рассердился. Животное не виновато, что люди забыли о ней.
- Давайте назовем наше ЗАО Марфой, - честно говоря, в этот момент я не думала о собаке. Я вспоминал убитую вором прапорщика Марфу.
- Учитесь, Геннадий, - провозгласил Соломон, - женщина во всем гениальна.
За это было выпито достаточно.
Так в канн нового 2008-го года был решен основной вопрос. К марту наше ЗАО было зарегистрировано. В мае я переехала в новую квартиру. Двухкомнатная квартира на улице Савушкина, в той её части, что ушла за бывшую границу города. Окна моей новой квартиры выходили на залив. Некоторые неудобства, связанные с недоделками в благоустройстве с лихвой компенсировались подарком Геннадия. Новенький «Рено Меган» занял свое оплаченное мной место у дома.
ЗАО возглавил Геннадий Романов, я заняла пост его зама по внешним связям. А госпожу Гатурину нашли мертвой в её особняке в Лозанне. Об этом коротко сообщили СМИ.
Все складывалось наилучшим образом. Мы выиграли конкурс на строительство трех домов, так называемого экономкласса, обустроили офис и, что немаловажно, набрали квалифицированную рабочую силу. Никаких гастрбайтеров. Мало ли мужиков в области. Для них мы организовали общежитие, столовую. Я же отрыжка прошлого. Это я настояла на том, чтобы наши рабочие имели красивую рабочую одежду. От общежития до строительной площадки рабочих доставлял автобус.
Прошел год. Я больше не баловалась общением через Интернет с юношей Денисом. Мне достаточно того общения, что есть в реальности.
Не бывает в моей жизни так, чтобы благополучие длилось долго. Проклята я. За грехи свои. Седьмого декабря 2009 года, в понедельник я, как обычно собиралась на работу. Год для нашего ЗАО заканчивался хорошо. Соломон Исаакович Штиль, правда, немного занемог. А так все было хорошо.
В семь утра позвонил Геннадий. Столь ранний звонок насторожил меня. Мы с ним расстались вчера, нет уже сегодня, в час ночи, у входа в мой дом и все было, говорю же, хорошо. Даже более того.
- Люся, не разбудил? – глупый вопрос.
- Если бы и разбудил, то во время. На работу опаздывать не люблю, - ответила я, старясь не сердиться.
- Соломон умер, - это было начало серии неудач, но кто бы знал.
- Причина смерти? – обычный вопрос, необычна реакция.
- О чем ты? У меня друг умер, - у меня было желание просто разъединиться, но удержалась.
-  Приношу свои соболезнования. Но зачем на меня кричать? Не я же его убила.
- Приезжай ко мне, - не узнаю Геннадия.
- Геннадий Андреевич, Вы не забыли, что у нас есть дело. Кстати, к нему и Соломон Исаакович приложил руку.
- Не станет у нас дела. Обстоятельства слишком серьезные. Приезжай, - он разъединился. 
Взволнованность, с которой говорил обычно спокойный, я бы сказала, холодно спокойный,  Геннадий передалась мне. Неужто опять, думала я, садясь за руль машины, подарка Геннадия, началось. Опять идет охота на меня, на дело мое. Я имела право говорить так, ибо 90% капитала фирмы принадлежат мне. Соломон Исаакович заболел позавчера. Обыкновенная простуда. ОРЗ. И вдруг смерть. На Савушкиной улице до развилки свободно. Потом проклятие городов. Пробка. Ехать-то мне с ***ву душу, а простоишь в пробке уйму времени. Не обращая внимания на ругань и проклятия водителей мужиков, я перестраиваюсь в крайний правый ряд, и паркуюсь. Почти бегом устремляюсь к дому Геннадия. Как странно. «Околица» открыта. Все сошли с ума. Соблазн велик и я не могу устоять.
- Гражданочка, - говорит толстая тетка со шваброй, - Вы куда?
- Так открыто же, - возражаю я.
- Так это я прибираюсь тута, - из двери, ведущей в подсобку, выходит другая женщина, по виду только что проснувшаяся.
- Тетя Маша, - и почему все поголовно уборщицы Маши? – кто там?
-  Какая-то сумасшедшая.
Молодая женщина щурит глаза. Она близорука, а очки носить стесняется.
- Вам очень пить хочется? – понимающе спрашивает она.
- Ужас как, - отвечаю я, и она наливает мне бокал пива.
- Мне бы водочки, - говорю я и получаю достойный ответ.
- И то верно. Пивом голову не обманешь, - наливает сто граммов «Посольской», - с тебя семнадцать рублей.
Теперь можно идти к Геннадию. Велика сила водки. Прав академик Чазов. Ох, как прав.
- Проходи, - без ставшего привычным поцелуя в щеку горит Геннадий и, не оборачиваясь, проходит на кухню. Там пахнет спиртным и луком. Не одна я использую спиртное в качестве успокоительного.
- Выпьешь? – вопрос риторический. Он уже наливает в две стопки.
- Помянем Соломона  - предлагаю я.
- Усеется, - странно звучит после тех слов, что я слышала по телефону, - Просто выпьем. Потом я тебе кое-что расскажу, - угрожающе, но мне уже по фигу.
Закусывать водку луком я отказалась. Я не оставляла надежды пойти на работу. Нет. Скоро я получила ответ на свой вопрос, почему мы не пили за упокой, и были развеяна моя надежда.
- Скажи, Людмила, ты же у нас умная, почему убийц хоронят в пределах, а самоубийц вне пределов кладбища? – мой друг помешался от горя, решила я и на всякий случай отодвинулась, - Я не сошел с ума. Твоего Владислава похоронили на Смоленском кладбище, - так я узнала о смерти бывшего прокурорского работника, - а Соломона похоронить на еврейском кладбище не разрешат.
- Ты узнавал? Это первый вопрос, - мы обсуждали этот дикий вопрос спокойно, будто вели разговор о чем-то обыденном, - Второй вопрос, ты уверен, что Владислав убийца?
- Не узнавал, но знаю. Владислав убийца, это точно мне известно, - вот что делает с человеком водка, - Соломон с его весом рассчитал всё точно. Никакой надежды на то, что он выживет, не было. Свидетели сказали мне, что мозги этого умного еврея расплескались на три метра вокруг, - мы выпили ещё, и я получала ответ на вопрос, пойду ли я сегодня на работу, - Пошли спать. Через час придет агент.
Геннадий спал голым. Кожа его источала запахи спирта и лука. Я уснула в том, в чем пила и потому скоро начала задыхаться. Агента пришлось встречать мне. Молодая женщина привычно устроилась за кухонным столом, прежде отодвинув посуду и бутылку. Разложила какие-то бумаги.
- Кем Вы приходитесь покойному? – кем, кем. Какая разница. 
- Я мать его, - Геббельс говорил: ложь, возведенная в степень, становится правдой.
- Предположим, - женщина косо глянула на бутылки, - Будем хоронить или кремировать?
- А самоубийц разве хоронят на кладбище?
- Это не мой вопрос. Все равно гроб вам нужен, - агент раскрыл передо мной каталог.
-  Здравствуйте, - дохнуло на нас луком и перегаром, - я дико извиняюсь, - трезвым Геннадий так вульгарно не говорил, - Мой друг еврей, - сказано с вызовом, - А они, эти, на их кладбище отказались принять тело Соломона. Ну, ни суки ли?  - посмотрел мне в лицо, узнавая, - Послушай, Люся, а давай мы его сожжем и пепел развеем. Классно же.
- Господа, я, пожалуй, приду позже. Вот моя визитка. Звоните прямо мне. Бюро не беспокойте, - женщина собрала свои бумажки.
- Правильно, - сказал Геннадий и застегнул-таки молнию на гульфике. До этого он только пытался проделать столь необходимую процедуру. 
Агент ушел.  На кухне остались трое. Геннадий, Марфа и я. Каждый был озабочен своими проблемами. Геннадий, справившись с брюками, принялся искать выпивку. Так, решила я, он сопьется очень скоро. Марфа уселась на попу и заскулила. Её понять можно. Самоубийство какого-то еврея ей было по фигу. Справить нужду она смогла дома. А чего-нибудь пожрать ей самой не раздобыть. Заскулишь тут. Меня заботили заботы отрешенные от быта. Меня мучил вопрос, что явилось причиной самоубийства здорового и оптимистического человека. Он же заведующий финансами партии и его не могли запрограммировать на самоубийство. Прослушал по телефону фразу код и шасть в окно. 
- Марфа, - прозвучал Геннадий, - иди жрать, - выходит, любовь к собаке сильнее жажды выпить. Марфа, не спеша, гордо перешла в традиционную позу и медленно пошла к миске. Я вам не дворняга какая-то. Я мопс.
- Людмила Петровна, - это уже ко мне. Геннадий соблюдает субординацию, - предлагаю детально обсудить возникшую проблему, - я молча киваю головой, - Вижу суть проблемы в том, что наш компаньон Соломон Исаакович Штиль, покончив жизнь самоубийством, одновременно одним махом лишил наше ЗАО значительной части капитала.
- Факты? – спрашиваю я.
- Хотите фактов? Я представлю их, - Геннадий вышел в комнату, которую он приспособил под кабинет. 
Воспользовавшись моментом, я глянула в тетрадь, что он оставил на столе. Там сплошь цифры. С ходу не разберешь.
- Вот доказательства, - Геннадий вручил мне конверт, - Открывайте и читайте.
Читаю – Завещание. Оформлено по все форме. Вычленяю из текста то, что меня интересует. «Свою долю в ЗАО «Марфа и Ко» передаю господину  Попову Д.Г». что-то знакомое. Попов Д. Попов Д. Денис попов из интернета! Вот кто это! Какая-то чертовщина. Оттуда Соломон знал Дениса?
- Прочли? Что-нибудь поняли? – я в замешательстве. Открыться в том, что искала знакомства в сети? Стыдно.
- Ничего не поняла. Ваш друг передал свою долю какому-то Попову, и что?
- А то, что этот Попов мой сын. Какую подлость учинил Соломон.
-  Остается вопрос, почему он сиганул из окна, - говорю я.
- Посему? Да потому, что у него рак легких был. Неоперабельный, - Геннадий начал ходить по кухне, - Вот что, - он встал у плиты, - поедем сейчас к нему.
- В Сестрорецк?
- В Сестрорецке живет его любовница. Он жил в Питере.
Уехать сразу нам не позволила Марфа. Пришлось её выгулять. Я вызвала такси, ни я. Ни Геннадий сесть за руль не могли, и через двадцать минут мы поехали на Варшавскую улицу, где в доме новостройке, на двенадцатом этаже жил господин Штиль. Мы попали в самый пик. Центр города просто стоял.
- Ей Богу, скоро в Питере будет быстрее добраться дл места пешком, - Геннадий немного пришел в себя и мог уже рассуждать.
- Нам бы Хрущева на несколько месяцев, - вступил в разговор шофёр, - Он бы быстро навел порядок.
- Это как же? – спросил Геннадий.
- Он же предлагал прекратить продажу машин в частые руки, развивать общественный транспорт. А тот, кто хочет покататься, бери в прокате.
- Что ж, резонно, - сказал Геннадий.
На этом их беседа закончилась. Машины тронулись. Рывками, то быстрее, то медленнее едут. Чтоб мне сдохнуть. Мать его в рыло.
Мы в квартире Соломона. Необыкновенная чистота поразила меня. Создавалось впечатление, что ты находишься в номере гостиницы.  Холод властвует в этом прибежище самоубийцы. Они, что забыли закрыть дверь на лоджию? 
- Людмила Петровна, - зовет меня Геннадий, - подойдите, пожалуйста, ко мне. Не бойтесь.
Чего мне бояться? Дура я, дура. Да нег не старый еврей, во всем успешный, любимчик девочек тинеджеров, гурман и эстет самостоятельно прыгнуть с балкона. И, скажите мне, кто надумает зимой открыть хотя бы форточку. Подонок, он ждет меня на балконе. Что ж, господин Романов, там ты и останешься. Не зря я упорно тренировалась.
Мне хватило пятнадцати секунд, чтобы запереть дверь на лоджию и ещё тридцать, чтобы придвинуть к ней горку с посудой.
Последнее, что я увидела, это было искаженное злобой с открывающимся ртом лицо Геннадия. Я нашла ключи, заперла ими дверь снаружи и вошла в кабинку лифта. На дворе, сохранившим следы строителей, не было ни души. Дом-то заселен на одну треть. Набрала 03. скороговоркой сказала следующее: В доме номер пятьдесят шесть пожар.
Если бы я позвонила по 02, то началась бы волокита. Кто звонит? Оттуда звонит? И потом, что я скажу?
Однако надо спешить. На Варшавской как назло машин нет. Быстрее, быстрее к Ленинскому проспекту. Оттуда в офис. Надо успеть. Мой компаньон сошел с ума. Я, отчего-то  была уверена, что Геннадия определять в психушку.
«Левак» довез меня до места и взял с меня за это пятьсот рублей. По-божески.
Сотрудники встретили меня как обычно. Делаю вывод, о смерти г-на Штиля они не знают. Кстати, и я не знаю, когда он погиб.
Вошла в свой кабинет. Достала из сейфа всю документацию, касающуюся нашей фирмы. Устав, документ о регистрации. Отложила. Вот то, что мне нужно в данный момент. Распределение долей. У Соломона Исааковича одна четвертая. У Геннадия тоже 25%. Остальные мои. Теперь же выходит, у нас с ним по равной доле. Они с сынишкой могут меня задвинуть. С них, поповских отпрыском ума и наглости хватит.
Таков расклад. Вызвала юриста. Это мой кадр. Елизавета Федоровна до этого служила в КУГИ, и была там на хорошем счету.
- Лиза, - начала я разговор, не представляя, что я ей скажу в следующее мгновение, - хочу с Вами посоветоваться.
- Готова служить Вам,  - ещё бы. Я оплатила твой кредит.
- Хочу сообщить Вам неприятную новость, - Елизавета насторожилась, - мой один из моих  компаньонов умер.
- Боже мой! – почти искренне воскликнула Лиза, к попе которой, я это знаю, присватался Геннадий, - умер Геннадий Андреевич?
- Успокойтесь, Ваш любимый Геннадий Андреевич жив, - про себя сказала «пока», - Соломон Исаакович покончил с собой.
- Не может быть, - чисто женская реакция.
Тут и я задумалась. Я же трупа не видела. А вдруг Геннадий соврал? А завещание? Черт возьми. Эта Лизка совсем задурила мне голову. Тоже женская логика. Причем тут Елизавета?
Постучали в дверь, явился так называемый менеджер по персоналу. Дань моде. Попросту, начальник отдела кадров.
- Людмила Петровна, мне позвонили из семьдесят первого отделения милиции. Спрашивают, работает ли у нас гражданин Романов Геннадий Андреевич. Я попросил десять минут.
- Зачем? Нам нечего скрывать от органов. Геннадий Андреевич наш Генеральный директор.
- По опыту знаю, так просто милиция не интересуется. Что-то с нашим боссом случилось. Вы не знаете, что бы могло произойти? - неужели на моей роже написано?
- Геннадия я видела, как и вы все вчера. Звони и узнай, - ушел.
- Я чувствую, что-то с Геной произошло, - это, милочка выходит за рамки.
- С каких пор генеральный директор стал для Вас Геной?
- Я с Геннадием Андреевичем знакома с того времени, когда он служил ещё в горисполкоме. А то, о чем Вы подумали, у нас с ним не было. Я с начальством шашни не завожу.
Вернулся наш  менеджер по персоналу.
- Геннадий Андреевич задержан в квартире господина Штиля. Просят приехать кого-нибудь из руководства.
- Вы и поезжайте, - им этого будет достаточно.
Все ушли. Мне стало не до финансовых проблем. Что сказал Геннадий ментам? Почему он оказался запертым на лоджии?  Кто его там запер? Покажет на меня: Что я отвечу?
До трех часов я пребывала в состоянии тревоги. В пятнадцать двадцать зазвонил мой городской телефон.
Звонил старший оперуполномоченный капитан Яблочкин.
Суть разговора. Гражданин Романов задержан за незаконное проникновение в квартиру гражданина Штиля, и за нанесения оскорблений сотрудника пожарной охраны и милиции в состоянии сильного наркотического опьянения.  Капитан интересовался, может ли фирма внести за него залог. 
Я, уточнив сумму, сказала, что такой вопрос мы должны решить коллегиально.
- Тогда мы задерживаем гражданина Романова на семьдесят два часа. Если по истечении этого срока вы не решите вопроса с залогом, дело будет передано в суд.
Отлегло. Кто поверит наркоману? Даже, если он покажет на меня.
В пять вечера и опять вызвала Елизавету.
- Елизавета, я сейчас уеду, а Вас попрошу продумать юридические последствия смерти господина Штиля.
У меня созрел план. Мне не терпелось выйти в интернет. Там тот самый Денис, что стал обладателем 25% процентов акций. Как он там писал – мне не важно, сколько мне лет, лишь бы подружиться. Наивный мальчик. Какая дружба может быть между мужиком и бабой? Я уложу тебя в постель и там сделаю так, что ты станешь моим рабом. 
У меня созрел план. Мне не терпелось выйти в интернет. Там тот самый Денис, что стал обладателем 25% процентов акций, те¬перь был моим джокером. Как он там писал – мне не важно, сколько мне лет, лишь бы под¬ружиться. Наивный мальчик. Какая дружба может быть между мужиком и бабой? Я уложу тебя в постель и там сделаю так, что ты ста¬нешь моим рабом. 
______________________________________

                Часть девятая


- Дорогой, - это я говорю моему послед¬нему, пилоты бы сказали, крайнему «милому другу», - ты до безобразия молод. Ты будто чистый лист, на котором наши до последней капли купленные, иногда это называют чуж¬дым словом, ангажированные СМИ, пишут все, что угодно их хозяевам.
После того, как Матвей «сварился» в од¬ном из гейзеров Исландии, таких «милых друзей» у меня было не счесть числа. Вспом¬нить хотя бы Владислава. Он был младше меня на девять лет, и в те дни мне эта разница казалась чудовищно большой. Бедный Ма¬мука пролетел, словно яркий болид. До сих ощущаю силу его руки, которой он опроки¬нул меня в придорожную канаву и тем спас меня.  Не хочу вспоминать о Геннадии. Залог мы уплатили. Неделю он пробыл в платном стационаре. Что было потом с ним? Помню, как один человек из ГРУ выразился о преда¬телях: Они перестают для нас существовать. Помолчал и добавил, - в прямом и перенос¬ном смысле слова. Я последую его примеру.
В 2010 году я вышла из числа акционе¬ров ЗАО «Марфа и Ко». Кстати мопса Марфу, имя которой я дала фирме, я забрала к себе и мы с ней подружились. Жить на дивиденды не моя доля, и я открыла небольшое  ЧП. Обеспечивала торговые точки тарой. Это приносило мне доход, достаточный для без¬бедной жизни. Подаренный мне Геннадием Рено я продала, и купил двухлетнюю Шкоду. По дизайну она была шкодной.
Денис моложе меня на двадцать два года  Он юн, наивен, как ни странно в наше время, до меня, это он сам сказал и я ему верю, у него была одна девушка, которая в этом состоянии стала его женой.
Как мило он краснел, говоря о ней, о её девственности.
 Маму свою он боготворит. При этом от¬кровенно говорит, что она изменяла мужу. Вообще, в его голове полный кавардак. Этакая эклектика. Смесь старорежимных устоев и но¬вомодных взглядов на отношения мужчины и женщины. Денис, считал, что женщина при¬звана служить, его слова, семье, а все прочее должно не мешать этому высокому предназначению.
Хороша была бы я, если рассказала о наших с его отцом отношениях.
- Денис, - продолжаю я свой speech, - ты в своем развитии остался на уровне подростка времен Сталинского ренессанса. Тогда аборты были вне закона. Тогда женщине была отведена роль матери. Ещё лучше, если она своим пузом добьется звания матери-героини. Женщина труженица. Женщина на пьедестале в скульптурной группе Веры Мухиной. Женщина в полосатой футболке на картине мастеров соцреализма Дейнеки и Пластова. И никак не женщина гетера, женщина предмет обожания и поклонения.
- Ты так откровенна со мной, - он краснеет по любому поводу, - Мы с тобой, - он краснеет до ушей, - близки уже почти три месяца, а я все не могу привыкнуть.
Тут я позволю себе сделать отступление. Когда я вставила в интернете свои фото ню, он разразился посланием в тоне од времен Ромео и его подружки. Кем  только не была я в его посланиях. Совершенством, современной Афродитой, не досягаемой мечтой и так далее. Тогда я зло пошутила – смотри, не кончи, мальчик. Три месяца веду с Денисом своеобразный мастер класс. Юноша в познаниях эротических чист. Я это называю шоркинг-поркинг. Сплошной фрикционизм. Примитив!
Он продолжает.
- Иногда мне кажется, это происходит не со мной. Вот проснусь, и все исчезнет.
Мне чужды  такие переживания и прерываю его.
- Остановись. Так ты дойдешь до истерии. Живи настоящим.
Мы с Денисом приехали в этот пансионат вчера. Раньше тут отдыхали передовики производства самого крупного в Европе, не учитывая владения Онасиса, пароходства. Ныне это владение разбогатевшего на транспортировке наркотиков, тише, это тайна, таджика. Спасибо ему, он не стал тут ничего кардинально переделывать. А то бывает, устроят ремонт «под», такая безвкусица, что скулы сводит.
Наш с Денисом номер в торце здания с г-образной лоджией. Не сезон, чтобы ею пользоваться. Одни от неё сквозняки.
Немного истории нашего знакомства в режиме real. После того, как мы с Елизаветой обезопасили мой бизнес, я решила вытащить на свет Божий из недр Интернета сынишку Геннадия. Как ни как убитый  Геннадием, в этом я убеждена, Соломон Исаакович наследует четверть акций. Мало ли что взбредет в его голову. Продаст неизвестно кому. Потом разбирайся. Я вернулась на сайт.
Вот дословное послание, которое я поместила на его страничке: Денис, Вы заинтриговали меня своими откровениями. Я жажду встречи с Вами. Назовите место и время, где мы могли бы увидеться.
Я предполагала, что этот юноша после столь восторженных посланий, он ответит немедленно. Но прошло два месяца. А это его послание: Уважаемая Людмила, не мог даже мечтать, что Вы захотите познакомиться со мной в режиме real, это от него я переняла. Я живу на проспекте Жукова. Так что будет лучше, если Вы назначите место. Время любое.
Выходит, ты мальчик нерешительный. Это мне на руку. Буду лепить тебя. Я тебя слепила из того, что было.
Зима. Какое место выбрать, если мороз под тридцать? Можно было встретиться в кабаке, но, а вдруг он нищ и жаден. Выход нашелся сам собой.  Все та же Елизавета пожаловалась, что пропадет два билета на концерт в Филармонию. Я даже не поинтересовалась, что будут исполнять. Там хороший буфет. Никто не помешает. Меломаны пьют ситро в антракте. 
Договорились встретиться в фойе за десть минут до начала. Там, в фойе состоялось объяснение. Денис явился с охапкой мною не любимых цветов. Герберов желтого цвета.
Приняв букет, я его тут же отправили в урну. Шок. Не у одного Дениса. Билетерша ахнула и схватилась за парик. Немногие любители музыки, что были в этот момент в фойе, оторопели. Кто-то из дам произнес: Нашли место для выяснения отношений. Отношений как раз и не было. Все только назревало.
Я за руку вывела Дениса на улицу. Напротив ярко светится вход в гостиницу «Европейская». Зарекалась свинья… А куда деваться? Мороз же.
- Вы меня ведете в ресторан? – испуганно спрашивает молодой человек, и по его выражению лица я  понимаю, что у него денег на ресторан нет.
- Другого варианта у нас нет.
Швейцар молодой атлет заявил, что в ресторан проход по приглашениям или по визитке гостя отеля. Это его выражение. О господи! В какие времена мы живем. Этому отморозку на лапу рублик не дашь. Как это было прежде. Что говорить о «прежде». Раньше на входе в такие рестораны стояли отставные полковники, и все они поголовно состояли на внештатной службе  в КГБ. 
Тут-то и произошло то, что решило все дальнейшее. Денис приблизил лицо к роже амбала и что-то тихо, так что мне не было слышно, сказал ему. Как трансформировалась его рожа. Оскал улыбки должен был изображать подобострастное внимание, позвоночник изогнулся, а руки распростерлись в разнее стороны.
- Прошу Вас, мадам, - ну уж нет. Сюда я больше не ходок.
- В баню сходи, а то вонь от тебя за версту, - подхватила Дениса под локоть и поволокла в сторону Невского проспекта.
Не желаю я следовать курсом Дениса. Никогда не было и не будет, чтобы мужчина командовал мной. И не надо меня выдавать за кого-то, кем я не являюсь. Я сама по  себе фигура. Как там, у америкашек? Very impotent person, випы разные. Вот я  есть эта самая Випиха.
Обойдемся без вшивых. Тем более что сейчас этих ресторанов развелось полно. 
А мороз все пуще щиплет нос и щеки. Не погуляешь. Заскочили в какое-то кафе.
- Тут тепло, - сказал, трясясь, Денис и мне стало его жалко.
Кафе как кафе. Пахнет кофе и сигаретами. Парочка в углу пьет этот самый кофе. Больше никого. Я имею в виду посетителей. Девушка за стойкой смотрит телевизор.
В этом кафе мы с Денисом заключили договор. Так я обозвала наш разговор. Он обязуется передать мне акции, что он получил по завещанию Соломона, в доверительное управление.  Дело сделано, в штаны напущено. Это я так шучу. Впрочем, я недалека от истины.
Теперь мы сидим в номере бывшего пансионата бывшего БМП и  пьем горячий чай из термоса. Успели продрогнуть, пока добиралась сюда.  Я не стала садиться за руль, и ехали мы на обычном маршрутном такси.
- Какая тут тоска, - Денис отличается своей инфантильностью. Иногда мне становиться не по себе. Закрадывается подозрение, не заниматься ли он тайком онанизмом.
- Умному человеку ее бывает скучно никогда, - я не щажу его самолюбия.
- Ты можешь меня обижать. Главное, что я тебя люблю.
Какая чушь. Он путает примитивную страсть с высоким чувством. Настоящая любовь, это дар и дается он единицам и столь редко, что об этом слагают оды.
- Вот что, пораженный недугом, распаковывай ты багаж, а я пойду на разведку.
Три месяца, а как я устала от него. Не бросаю лишь потому, что не решила главного вопроса. В моем мозгу зреет план. Мне осточертели дела. Вернее, связанные с ними дрязги, интриги, козни конкурентов. Хочу покоя. Хочу построить домик в деревне. Хочу заниматься живописью, историей. Хочу бездельничать. Из всего этого вытекает и цель. Отобрать у Дениса его долю, лишить его права голоса. Я не такая уж кровожадная, чтобы оставить без средств к существованию. Определю ему бонус и пускай дрочит себе в удовольствие.
На первом этаже я обнаружила: сауну, бассейн, зал для фитнеса, комнату массажа. Ничего наборчик. Это в правом крыле. В левом цент развлечений. Бар, бильярдная, малюсенький кинозал.
Обязательно свожу Дениса в сауну. Обязательно. Такая мысль бьет мне в висок. Бьет и бьет. Отчего бы это? Неспроста. Такое со мной иногда происходит. Засядет мысль, а какая у неё подоплека, пока не ведаю. В таком случае я себя не тороплю. Его величество случай подскажет, чем дело кончится.
В баре выпила сто граммов виски, закусила соленым арахисом и пошла в номер.
Как вы думаете, чем встретил меня юноша? А вот чем. Вам судит. Я промолчу.
- Войду. И не проси – прости. Прощенья я не приму. Казнить или помиловать. Передо мной вопрос такой не возникал. Одно – казнить. Казнить своей лаской. Казнить соей страстью. Колен не преклоню. Хочу я видеть лицо твое, а не, прости уж, прекрасный зад твой. Хотя. Пожалуй, соглашусь его я зреть. Позволь слегка рукой тронуть то место, где берет начал жизнь земная слегка. Едва касаясь. Окно я распахну. Мороз и ветер – вот моя стихия. Твой голос ветер разнесет в округе. Мой рык звериный привлечет праздношатающийся люд. Ликуйте, братья во Христе. Мне женщина явилась!  Она творения волны и ветра. Мгновенье и мы летим.
Каково?
- Ты поэт? – юноша рдеет, - А чемодан ты распаковал.
- Как же ты прозаична. Все вещи на местах.
- Вот и хорошо, – мне ближе проза жизни. Чай, это хорошо, но мой желудок требует большего, - Тогда пошли в столовую.
Подошло время обеда. Начать отпуск с обеда хорошая примета. Это чушь. Пообедала в деревне Мегрега у Гиви, и что? Помните, что было потом.
Под вой ветра за окном, в сумраке и прохладе мы провели три дня. Денисов пенис обмяк. Мои чресла устали от фрикций. Пора отдохнуть. Так сказать, восстановить силы. Нет лучшего способа, чем русская баня. За неимением таковой сойдет и сауна.
Оказалось, сеансы туда расписаны вперед на сутки. Мой план пришлось отложить. Пошли мы с Денисом в бар. Мне нужно было, чтобы как можно больше людей видели, что молодой человек увлекается спиртным. Методично и неуклонно я спаивала его. К ужину он был готов. В столовую я его буквально втащила. Наплевать мне на общественное мнение. Дерьмо мужик? Да, дерьмо, но моё.
Я заставил Дениса съесть все. И добилась желаемого. Он побежал в туалет. Народ возмущенно зашикал. Я их понимаю. 
Пятый день. У нас билеты в сауну на че¬тыре часа. В обед я опять подпалила Дениса и вновь заставила сожрать все. Гороховый суп, биточки по-молдавски с гарниром, два ста¬кана компота и в довершение сдобная бу¬лочка. На этот раз Денис травить в уборную не пошел.  Это не входило в мои планы. Сауна должна быть им облевана.
- Мне душно, - с трудом ворочая языком, сказал Денис после обеда.
- В номере подышишь, - отрезала я, - На дворе сильный ветер. Не хватало, чтобы ты простудился.
То, что двери в парную открываются вовнутрь, я узнала заранее.
Кода. Денис истекает потом, но я требую продолжения. Мотивирую тем, что ему надо как следует пропотеть.   
- Я выйду за морсом, - говорю я и выхожу. Заранее приготовленной палкой я подпираю дверь. Где регулятор температуры, я тоже узнала заранее. Перевела на максимум. Теперь необходимо обеспечит алиби. Опоясала бедра простыней, вылила морс в сливное устройство, и вышла.
- Морс кончился, - говорю я молодому человеку. Он как будто не слышит меня. Его глаза въелись в мой бюст. Я не препятствую ему, когда он запирает на ключ предбанник. Слава богу, молодой человек не страдал преждевременным семяизверженеим. Времени было достаточно, чтобы у Дениса «свернулась» кровь. 
Подобжала некоторое время и отперла дверь в парную. Ногти у Дениса поломаны. Из-под них сочится кровь. Глаза вылезли из орбит. Полог грязен от рвотной массы. Вонь невероятная.
Можно поднимать кипишь.
Молодой человек, что так истово исполнял природой предназначенные действа двадцать минут назад, не очень-то взволновался.
- Это третий. Напьются и лезут в сауну. Посидите тут, а я схожу за начальством.
Потом приехал милиционер и врач. Констатировали смерть от удушья. Выразили мне соболезнования и уехали, а мы с молодым человеком остались ждать труповозку. Ожидание затянулось. Я пропустила ужин, но об этом не пожалела.
Следующий день прошел в хлопотах. Все-таки с меня сняли допрос. Дознаватель попросил меня пока из города не уезжать. Тело Дениса я перевезла в морг больницы в Сестрорецке. И похоронила я его там же, в Сестрорецке.
Как вы думаете, кому отошла его доля в ЗАО? Точно. Мне.
Заканчивался 2007 год. Подвожу итоги. Муж, Витя, Матвей, Всеволод, Мамука, Геннадий и его сын Денис. Угрызения совести? Муж желал разорить меня. Матвей просто убить. Мамука погиб, защищая меня. Это его юдоль. Геннадий убил еврея, своего напарника с одной целью, лишить меня решающего голоса в ЗАО, сын его просто последовал за отцом. Пустой, слабовольный, самовлюбленный человек, ничего путного не сделавший в жизни.
В мае 2008 года я начала процесс банкротства.
На этом можно было бы и прервать мою «исповедь». Если бы вновь Его Величество Случай
Двадцать третьего июня в понедельник мне было нужно явиться в отделение банка «Санкт-Петербург» и произвести последние платежи. Машину я продала. С ней одна маета, а передвигаться на авто по городу стало практически невозможно. Вызвать такси и ехать на нем, что в лоб, что по лбу. Также будешь стоять в «пробах». Метро это единственный вид транспорта, который оставался не подверженным коллапсу. Мне спешить нет нужды и потому до станции метро «Черная речка» я дошла пешком.
В шахту метрополитена я спустилась в около часу дня. Схлынул основной поток пассажиров. В вагоне даже есть свободные сидячие места. Ехать мне долго, но  я осталась стоять.
- Сударыня, - услышала за свой спиной приятный баритон с хрипотцой, - садитесь, пожалуйста. Метро, как и любой вид транспорта, имеет свои риски.
Обернулась. Лицо в лицо мужчина в очках. Ни улыбки, ни одной располагающей черточки на лице. Серьезен и даже строг его взгляд.
- Думаете, нас взорвут? – осадить надо его. Больно нагл его взгляд.
- И это исключать не следует. Но более вероятно экстренное торможение. При скорости в шестьдесят километров в час объект весом в шестьдесят килограммов устремиться вперед с удвоенной скоростью экспресса.
- Мой вес Вы определили на взгляд?
- Это моя профессия.
- Вы мясник?
- Почти угадали, - губы тронула улыбка, - я патологоанатом.
- Тогда к Вам мне рано. Я еще жива, - начался мой новый роман. Знала бы я, что с этим человеком мне предстоит прожить следующие пять  лет.
Металлический голос объявил, что следующая остановка «Маяковская». Это значило, что мне пора покидать метро.
- Разрешите, я Вас провожу? – какой напор! Я бы сказала, Суворовский.
- Следуйте за мной, если у Вас нет более важных дел, - я вышла из вагона. Он последовал за мной. И «следовал» до дверей банка.
- Вы банковский работник?
- Нет. Иду грабить. Не поможете?
- Я знал, я знал, - чего он знал, мне узнать было в данный момент не суждено. Я ушла за вертушку.
Час я была занята своим делом. Оператор попалась дотошной до тошноты. Сверяла буквально каждую буковку и циферку. Это её обязанность. Грех  сердиться.
Проторчать шестьдесят минут у входа в банк и не вызвать подозрения у  security было странно. Патологоанатома провели в помещение охраны. Откуда было мне знать об этом. Я делала вид, что мне безразлично ждет или нет, он. Но вышла и, не увидев его, мне стало грустно. Потолкалась у входа. Собралась уходить и тут охранник говорит.
- Гражданка, Вы не мужчину в очках ищете? – я кивнула, - Так его в офис отвели для выяснения. Вы погодите, я позвоню, чтобы отпустили его.
Так волэнс нолэнс я сама затащила в сети рыбку. Пока ждала, промерзла до кишок. Они дали знать. Жрать давай. Вышел в сопровождении охранника мой спутник по подземке.
- Вы знаете этого человека? – с ходу спрашивает охранник меня.
- Я знаю, что он патологоанатом, - отвечаю и тут соображаю, что больше об этом мужике  ни хера не знаю. Не исключено, что он соврал мне. Ишь, какие у него глаза хитрые.
- Анатом? – с сомнением спрашивает охранник, - А чего тут ошивается? У нас инструкция.
- Вы правы, - мне хочется поскорее уйти отсюда, - Бдительность, прежде всего. Так мы пошли? – без патологоанатома  мне не уйти.
- Идите уж, - разрешает охранник
- Куда Вы меня ведете? – спрашивает человек без имени.
- У меня время ленча. А веду я Вас подальше от банка. Вот уведу и прощайте.
Перешли Невский проспект. Он тащиться за мной. Ему, что делать нечего? Так и спросила.
- У меня сегодня выходной. Работал на трупе в воскресенье. Разрешите угостить Вас?
- Это, надо понимать, Вы ко мне клеитесь? – нарочно грублю ему.
- В наше время говорили иначе, - как с гуся вода, - Мы говорили более определенно, зафаловать кадр.
- Это от слова фал или фаллос? - продолжаю грубить.
- Кто насколько испорчен, - опять на лице подобие улыбки, - Откровенно говоря, идти в ресторан не хочется. Тем более что современные кабаки все американизированы.
Это по мне. Но куда, же он пригласит меня в таком случае? Естественно, к себе домой. С ходу в койку. Это уже такая традиция. 
- Тут недалеко у моего друга, - это, что-то новенькое, - мастерская. Он фотохудожник. Снимает для модных журналов.
Мне становиться понятно, с кем я связалась. Мальчики привыкли «развлекаться» с фотомоделями. Но причем тут я? Из меня фотомодель, как из говна пуля. Сам же определил мой вес. А габариты видны не вооруженным взглядом. Я не комплексую и не истязаю себя диетами. Целлюлит выдумали рекламщики.
- Одно условие, - нахал. Он и условие выдвигает, - Надо зайти в магазин и купить бутылку Мартини. К Егору без бутылки не суйся.
Мне холодно, меня знобит. Не хватало мне подхватить ОРЗ или, что совсем херово, ОРВИ. Вирусы мне ни к чему.
Соглашаюсь и прусь за ним в магазин. Бутылка Мартини стоит тут пятьсот рублей. Это отнюдь не гарантия его качества. Мне все по фигу. Скорее бы в тепло. Быстро идем по Итальянской, поворачиваем и заходим во двор колодец.
Лифт не работает, и мы начинаем восхождение на мансарду. Мы идем по крутой «черной» лестнице, вдыхая застоялый запах кошачьей мочи, перегара и ещё чего-то, что вызывает обратную перистальтику.  Патологоанатом шествует впереди и изредка корректирует мой ход.
- Осторожней, тут дерьмо.
Наконец, мы у цели. Дверь на мансарду обита искусственной кожей, кое-где порезанной. Из порезов торчит ватин.
- Постойте, - останавливаю моего спутника, - Прежде, чем Вы начнете звонить, назовитесь. Неловко как-то приходить, не будучи совсем незнакомыми.
- Я Платон, а моего друга зовут Роман.
- Платон мне друг, но истина дороже, - невпопад говорю я и тоже называюсь.
- Входим? – никак не отреагировав, спрашивает он. Как будто у меня есть альтернатива.
Платон начинает колотить кулаком в дверь. Колотит долго. Никакой реакции. Я начинаю подозревать, что Романа дома нет. Платон от рукоприкладства переходит к ударам в дверь ногами.
Дверь неожиданно открывается. На пороге молодой, красивый человек.
- Платон, ты пьян как обычно. Звонка  не видишь, - угораздило тебя, Людмила Петровна познакомиться с алкоголиком.
- С каких пор у тебя, господин Папарацци, появился звонок?
- Попрошу не оскорблять. Я ничего общего не имею с  отрядом хищников и кровососущих  тварей. Прошу, мадмуазель  входите, - зорок этот Роман. На площадке темень. А в темноте все кошки серы. Невольно станешь девицей.
Вошли. Я ожидала увидеть нечто богемное. Нет. Все строго, даже аскетчно. Стены выкрашены в серый, не тревожащий взор цвет. На них шпалерой фотографии. И опять разочарование. Редко на них изображены женщины. Ещё реже в обнаженном виде. Ландшафты и натюрморты. Городская среда чередуется с деревенскими сюжетами. Много фотоаппаратуры. Светильники всюду. Они стоят, висят, лежат на полу. В дальнем углу я вижу низкий стол. По три стороны его такие же низкие табуретки. Какая-то восточная чайхана. В отличие от лестницы тут воздух свеж.
- Прошу познакомиться, - патологоанатом Платон церемониален, - это Людмила, которая час назад собиралась ограбить банк, - стервец. А я-то думала, он серьезен. Шут гороховый.
- Людмила, - фотомастер берет мою  руку, - наш Платоша в своем развитии задержался в подростковом возрасте. Ему везде мерещатся шпионы и бандиты, - я руку не отнимаю. Я на распутье. Кому из них отдать предпочтение.
- Людмила, - подбирает перчатку Платон, - мой друг находится в некоем анабиозе. Он считает, что на дворе девятнадцатый век. Он полагает, что мы приехал к нему на карете.
Они и дальше бы продолжали соревноваться кто больше идиот, но я была дико голодна.
- Господа, я пришла сюда не для того, чтобы присутствовать на дуэли двух немного сумасшедших мужчин. Я жрать и пить хочу.
- Наш человек, - первым отреагировал Роман.
- Прочь распри, - вторит Платон, - Вперед к вершинам чревоугодия. 
Проходим к столу.
- Сударыня, Людмила, - Роман делает широкий взмах рукой, - прошу к нашему шалашу. Осваивайте пространство.
Я обращаю внимание, что речь его вычурно нагла. Знаю я такой тип людей. Они до крайности стеснительны, и пытаются скрыть это свойство их характера нагловатым тоном.
Мужчины удалились. Усевшись на низкую табуретку, я начала более внимательно рассматривать мастерскую. Небольшой подиум. Задник затянуть холстом. Тут он и вершит свои фото-картины Ню. Но, что это? Рядом на фанерном постаменте бюст Сталина. За ним на стене портрет Ленина. Такие я видала на демонстрациях. Кажется, этот  способ живописи называется письмом сухой кистью. Обрамляет портрет ряд грамот и свидетельств о присвоении тому или иному подразделению звания победителя в социалистическом соревновании. До моего носа дошли кулинарные запахи. Принюхиваюсь. Пахнет жареной курицей. Поразительно! Неужели у Романа тут есть кухня? Впрочем, мастерская так велика, что тут не то, что кухню можно соорудить. Тут и спальню можно устроить. В том, что на мансарде есть спальня не спальня, а вполне приличное место для сна, я убедилась ночью. Об этом не время говорить.
Идут. Впереди Роман. Катит сервировочный столик. На нем большая посудина. Тарелки стопкой. Вазон с овощами. Внизу набор стопок и бокалов. Они, что ждут кого-то? На кой хрен столько?
Платон в обеих руках несет бутылки. В каждой по две. Точно, ждут гостей.
- Сударыня, - если этот фотохудожник ещё раз так обратиться ко мне, я ему рожу разобью, - у меня все по-простому. Может быть, Вы помните первое заведение на сегодняшней Австрийской площади, где из наших Синявинских цыплят на немецком оборудовании готовили кур гриль. Я предпочитаю приготовлять куру дедовским, скорее бабушкиным способом. Гарантирую, что будет вкусно.
Роман открывает крышку. Какой аромат! Молодец бабушка Романа. Передала рецепт.
Решите задачку. Как поровну разделить две курицы на троих едоков?
Роман решил её так. Одну тушку он разломал надвое. Вторую отдал мне.
- Роман, Вы решили, что я обжора, глядя на мою фигуру? – спросила я, приняв курицу.
- Вы прекрасны, как Флора в исполнении Мориса Фальконе.
Вижу я, вижу, как маслянеют твои глазки. Платон возмущается.
- Мой друг плохо знает мифологию. Я бы сравнил Вас с Тихой.
Откуда мне было знать, что эта Тиха имя, а не определение.
- Вот съем, что вы мне дали и выпью, увидите, какая я тихая.
Какой конфуз.
- Тихая, - тихо проговорил Платон, - это в греческой мифологии богиня судьбы и счастья, - в этот момент мне стало ясно, что патологоанатом ко мне дышит неровно.
Тут же мы, как сговорились, начали поглощать курятину. Позабыв о выпивке. Молча. Хищнически. Я вспомнила песенку из детства о неандертальцах.
- Все! – выдохнул Платон, - Надо бы эту куру запить.
Сообщество подателей курятины, приготовленной по рецепту бабушки, дружно поддержало сотоварища. Оказалось, пятьсот граммов водки на троих делиться легко. И, что характерно, быстро.
- Теперь, товарищи, - слово взял хозяин мастерской, - предлагаю немного передохнуть. Роман с трудом оторвал зад от табуретки и медленно, величаво пошел к дальнему углу мансарды. Интересно, зачем он туда пошел. Лениво думаю я.
- Сейчас мой друг начнет Вас соблазнять, - комментирует Платон, - Притащит патефон, и начнет проигрывать винил возраста образования СССР.
- Вспомнили, Союз развалили давно.
- По меркам истории шестнадцать лет миг. Обратите внимание на лежбище моего друга. Сталин, Ленин. Эти раритеты вокруг.
Идет Роман. Платон оказался прав. Тот нес патефон.
- Товарищи, - голосом диктора радио начал Роман, - сейчас вам представится уникальный случай прослушать запись концерта великой русской певицы Клавдии Шульженко, - не ожидала такого поворота.
- Я же говорил, - прошептал мне в ухо Платон.
Шуршащий голос Клавдии Шульженко запел о синем платочке. Роман театрально прикрыл лицо ладонью. Он притворяется? Если нет, то это просто ненормально. Я тоже предпочитаю советские песни, но не до такой же степени. Мне смешно слушать болгарского парня советские, пускай и с хорошими вокальными данными, но поющим столь глупые песни, что невольно начинаешь сомневаться в его умственных способностях. Я не пойду в кинотеатр смотреть американский триллер, но и нашенские поделки мне противны. Наверное, не у меня одной сидит где-то глубоко внутри тяга к таким кинофильмам, как «В бой идут одни старики» или шедевр комедии «Бриллиантовая рука».
- Роман, - подал голос Платон, - ты нагнал на меня такую тоску, что хоть вой. Нет ли в твоей коллекции чего-нибудь повеселее?
- Я люблю лирику. Есть Вертинский. Хотите, Людмила.
Слушать растяжное пение эмигранта мне не хотелось, и я ответила так.
- Пожалуй, на первый раз вокала достаточно. Я шла сюда не ностальгировать. Тоски мне предостаточно, - тут меня дернуло, и я сказала, - Мне достаточно того, что меня трижды пытались убить. Три часа назад моя фирма признана банкротом. Веселья хочу.
- Платон, это твоя стихия, - я не поняла, что есть стихи Платона. Убийство? Доведение до банкротства?
- Платон, Вы по совместительству киллер?
- Сударыня, - возмутился Роман, - Платон у нас в училище был, так сказать, штатным юмористом, - новость. Какое такое училище? Роман фотограф, Платон медик.
- Не удивляйтесь, Людмила, - начал пояснять тот же Роман, - Мы с Платоном после восьмого класса пошли в тогда ещё существующее ПТУ. Теперь их обозвали колледжами. Он газосварщик, я стропаль. Слышали о таком?
- Милейший Роман, я два десятка лет в строительстве. Мне ли не знать. Жду анекдота.
Роман разлил водку.
- У меня только старые анекдоты, - произнес Платон после того, как мы выпили.
- Расскажи о чукче.
- Анекдотов об этом народе уйма. Который  именно? -  я молчу. Мне все равно. Честно говоря, мне хочется домой.
Платон скороговоркой рассказал тот анекдот, где бедный чукча головой проверяет, какой вагон поезда мягкий. Наша случайно собранная вместе компания рассыпалась. Каждый задумался о своем. Мои мысли прозаические. Скорее бы встать под душ и в койку. Платон проявил свои чаяния такими словами.
- Мне завтра вставать в семь утра. Дел накопилось.
- Мне тоже не поспать, - пожаловался Роман, - в девять у меня встреча с главным редактором. 
Роман проводил нас до выхода из мастерской. Наше рукопожатие было коротким, но содержательным. Отпустив руку фотографа, я своей ладони обнаружила клочок бумаги. Как все обыденно в этом поступке. Мужик захотел бабу. Дает свой телефон в надежде, что и ей хочется того же.
- Куда Вас отвезти?
- Поймайте машину. Вам завтра рано вставать, доеду как-нибудь сама.
Июнь радовал. Дождей почти не было. Было тепло и безветренно. Если бы не моя усталость, прошлась бы. Хотя бы до бывшего Кировского моста. Впрочем, нынче не очень-то погуляешь. Того и гляди нарвешься на наркомана в ломке. Такие на все способны.
- И все же я Вас провожу. Я чувствую себя немного виноватым. У Вас такой напряженный день, а мы с Романом устроили такое, - он не уточнил, что имеет в виду, а я не стала спрашивать.
В салоне такси накурено. Помню, раньше шофёр спрашивал разрешения покурить у пассажиров. Раньше, это когда помнили Сталинские времена. Это когда за опоздание на работу могли судить и присудить срок. Правда, отбывал этот срок рабочий на своем рабочем месте. Зарплату не выдавали и всего-то. Что за времена были. Отцу было пять лет, когда началась война, но он отчетливо помнит тот день. Чего же говорить о послевоенных годах. В семнадцать он уже работал учеником слесаря на небольшом заводе.
- Вам к какому дому на Савушкиной? - спрашивает шофер, и я отвечаю. Одновременно начинаю быстро решать вопрос, приглашать или нет Платона «на чашку чая».
- Остановите тут, - прошу я, намереваясь пройтись до своего дома и тем выкроить время для раздумий. Такси тормозит у павильона «24 часа». Это мне на руку. Ссылаюсь на то, что мне надо купить сигареты, и мы входим в магазин.
Долго будет продолжаться эта тягомотина? Никак не возьму в толк, нужен или нет мне этот роман с Романом. Откуда он свалился на мою голову? Ехала себе спокойно в метро. Ни к кому не приставала, а тут он. Патологоанатом. Муж был пьяницей. Матвей убийцей. Всеволод незнамо кем. А этот патологоанатом.
- Вы курите такие крепкие сигареты? – какого черта. Ты, что наставник мой? Опекун? Я девушка взрослая.
- Мне мама говорила, не слушай чужих дядечек. Я курю с пятнадцати лет, а сейчас мне сорок пять, - эх, ты потрошитель трупов, не смог сдержать эмоции. Глаза выпучил, - Что не ожидали? Да, я старуха. Более того скажу, - кассирша обернулась но мой голос, и она была несколько удивлена, - я онкологическая больная. И, вообще, я устала и хочу спать, - неожиданно для себя я заплакала. Сказалось то напряжение, которое я испытывала все последние дни. Процедура банкротства это вам не в бирюльки играть.
Без слов Платон обнял меня за плечи и вывел из павильона.
Июньская ночь светла. Небо в этот поздний час прозрачно. Легкий ветерок не колыхнет листвы. Воздух очистился от гари авто. Я иду, покорно подчиняясь воле Платона. Может быть, это то, что мне и нужно.
- Вам надо отдохнуть, - говорит он тихо, и я ощущаю его дыхание на моей щеке. Слезы высохли. Я шепчу.
- Не уходите сегодня.
- Ни сегодня, ни завтра я никуда от Вас не денусь. Прогоните в дверь, влезу в окно. Мой удел быть рядом с Вами. Довольно Вам плыть одной. Обдирать кожу о камни и коряги, - да он поэт.
Сутки пересекли черту, разделяющую вчера от сегодня. Двадцать четвертое июня 2007 года.
Запомним это число.
Ровно через сорок пять дней. Шестнадцатого июля в понедельник опять же, Платон и я уехали на Валдай. Доехав до Окуловки на поезде, мы дальше двинули на нанятой Платоном машине. Вы бы видели это творение. Опель, на котором, наверное, ездил Штирлиц. Молодой человек, согласившийся доставить нас до города Валдай, постоянно улыбающийся и много говорящий, был нам с Платоном не в тягость. Десять часов назад Платон объявил, что уходит из прозекторской и намерен открыть свое дело.
- Не подумай, что я зарюсь на твои деньги. Слава Богу, - причем тут Бог, - я собрал кое-какую сумму. Роман готов взять меня в долю.
Это ли повод для хорошего настроения. О Романе два слова. Роман после нашего визита кардинально перестроил мансарду, при этом сохранив «ретро-очаги». Бюст Сталина занял центральное место в экспозиции. Грамоты и всякие свидетельства обрели достойный вид. Их мастерски окантовали и повесили на специально сооруженный щит. Патефон также не потерялся. Ему Роман  отвел место у обеденного стола. Вместо низкого прежнего и ужасно неудобного стола  у окна-плафона встал нормальный стол о трех ногах. Если его раздвинуть и вставить доску, то за ним уместились бы человек пятнадцать. Подиум отодвинут в самый дальний угол. И сам Роман видоизменился. Сменил костюм. Стал похож на обыкновенного служаку. Постригся под «нуль» и это ему пошло.
 - Ты решил вложить деньги в фотографию? – спросила я тогда и получила в ответ молчаливую ухмылку.
Теперь же мы с невероятной для такого раритета скоростью в девяносто километров в час мчимся по довольно гладкому шоссе. Молодой человек одной рукой крутит руль, а другой набирает СМС. Так недолго и в кювет свалиться. Машин мало, но те, которые попадаются нам по пути, также не спешат. Определенно тутошняя фауна не располагает к поспешности.
- Через тридцать минут будем в Валдае, - заявляет водитель.
- Дружище, - говорит Платон, подражая голосу актера Броневого, сыгравшего в киносериале роль шефа Гестапо, - Вас не затруднить подвезти нас к гостинице.
- Есть, шеф, - в тон ему отвечает водитель.
Мы въезжаем в город. Парень крутит, вертит и мне уже кажется, что водит нас за нос. Ни черта он не знает в этом городе. Хотя уверял, что Валдай его дом родной.
- Приехали, шеф, - объявляет он и Опель, пришедший к нам из прошлого останавливается у ворот, над которыми вывеска.  Я читаю – Гостевой дом «Завидово». По обе стороны реклама: в наших коттеджах городские санузлы, горячая вода, душ, оборудованная кухня, две спальни, автономное отопление. Нам отопление летом без надобности.
- А ничего более солидного тут нет? – спрашивает  своим голосом Платон.
- Есть, но тут в вашем распоряжении будет отдельный дом. На кой вам соседи. Вы люди молодые, - парень усмехается. Он прав. Мы люди молодые и лишних ушей нам не надо, - Если что, то я к вашим услугам.
Расплачиваемся и на всякий случай «забиваем» его телефон в наши мобильники.
Начался наш медовый месяц. Усекли? То-то. Я вышла замуж. Не хочу и не буду описывать эти дни. Дело сугубо интимное. Мы успели побывать в Иверском монастыре и церквях Валдайского района, а также в Боровичах в. 60 километрах  от нашей усадьбы. Туда нас вез Федя, это владелец Опеля. Везде, где мы появлялись на этом авто, нас встречали с особым почетом. Люди считали, что если люди приезжают на таком автомобиле, они особые. С виду не бедные. Могли бы и на Мерседесе приехать, а тут такая редкость.
Отведенные на пребывание в Валдае семь дней пролетели быстро. На восьмой день я почувствовала легкое недомогание. Меня начало мутить. Пропал аппетит. Грешна, я подумала, что залетела, то есть забеременела. Но подумав, решила, такого со мной случиться, не может.
Платон был решителен.
- Домой полетим. Сейчас я поеду на аэродром и договорюсь о вертолете.
Во вторник мы приехали все на том же немецком раритете на частный аэродром. Такие времена.
Вертолет Eurocopter EC 130 стоял у небольшого строения, что по замыслу авторов должно было служить аэровокзалом.
Мужчина в светло-сером комбинезоне и синей фуражке с кокардой,  предложил нам, пока он оформляет документы на вылет, передохнуть.
- Вы не смотрите, что наш аэровокзал снаружи неказист, - сказал он, - Внутри там все по европейским стандартам.
Дались им эти европейские стандарты. Стекло, пластмасса, хром. Вот эти стандарты.
Я ошибалась. Интерьер этого, с позволения сказать, аэровокзала был оформлен в стиле ретро. Везет нам на старье. Но напитки и закуска в буфете были самые, что, ни есть современные.
- Тебе лучше не пить, - нашелся опекун. Я нарочно заказала себе сто граммов Текилы. Вы знаете, как правильно пить этот налиток? Расскажу. Сжимаете ладонь в кулак. На образовавшуюся между большим и указательными пальцами насыпаете соль. Лизнули и тут же пьете. Класс!
Платон пыхтит. Он всегда пыхтит, когда чем-то недоволен. Попыхтел, попыхтел и замолчал. Обиделся. Ничего, я знаю, как его развеселить. Дайте до дома доехать. Но сначала надо бы долететь. Никогда не летала вертолетом. Округлых форм машинка, иначе не назовешь, стоит на растопыренных лапах. Сплошное стекло впереди создает впечатление чего-то внеземного. Мужчина в комбинезоне  фуражке с кокардой прохаживается рядом. Классическая картина.
- Лететь будем два с половиной часа, - говорит он нам, - запаситесь терпением. У Вас, мадам есть пять минут, чтобы сходить в туалет, - его откровения меня не смущают. Понятно, что им, мужикам с этим делом проще.
Через пятнадцать минут мы уже летим. На удивление в салоне нет того шума, что я ожидала. Четыре кресла расположены по бортам. Я занимаю то, что рядом с окном. Нет у меня желания вести беседы с Платоном. Сердита я на него. Кроме того, несмотря на выпитое, меня беспокоят тянущие боли внизу живота. Мало мне было рака прямой кишки. Теперь это. От судьбы не убежишь. Прилечу в Питер и тут же пойду к  врачам.
Вертолет иногда подбрасывает. Слегка, но у меня в животе холодок. Гробанемся, и никакие врачи не помогут. Хорошо бы выпить. Мои мысли «читает» Платон.
- Мадам, - он передразнивает пилота, - не желаете ли выпить холодного чаю с лимоном.
- Сэр, - отвечаю ему в тон, - мадам желает выпить самогонки.
- Не забывайте, мадам, что в этом летательном аппарате нет сортира. Алкоголь же обостряет желание опорожнить мочевой пузырь.
Нас опять тряхнуло. Из кабины высунулась голова пилота.
- Турбулентность, - успокоительно говорит он. А мне это слово ничего не объясняет.
- А мы с нею в трубу не вылетим? – спрашиваю я.
- Юмор всегда полезен, мадам. Эта машина даже при выключенном двигателе способна сесть. На ротации, - опять он пудрит мне мозги.
Голова пилота скрывается за дверью лазом.
- Пейте чай, мадам. Это тонизирует, - Платон протягивает мне стаканчик.
Мы пьем чай и молчим. Боль отпустила, и я уже не желаю идти к врачам. Таков мой характер. Отчего-то вспомнила сына. Он, стервец, год как не дает о себе знать. Вернусь домой, обязательно выйду в Интернет. Может быть, в Моем мире он оставил послание. Усмехнулась, вспомнив, как я шутки ради дала объявление о том, что ищу парня. Денис. Сожалею ли я о том, что сделала? Нет.  Вы поражены? Так я вам скажу. За два или три дня до нашей с ним поездки в пансионат я совершено случайно обнаружила в его барсетке одну бумаженцию. Это было заявление в прокуратуру с кляузой на меня. Чего только там он не написал. Я и старая развратница. Совращаю малолетних, я и воровка, и убийца я. Это, оказывается, я сбросила гражданина Штиля с балкона. Получи ход это заявление, сидеть бы мне в «Крестах». Мало этого. Там же я обнаружила другой документ. Небольшой листок из блокнота. Это была расписка некоего г-на Федорчука в том, что он получил в качестве задатка за оказание неких услуг г-ну Попову. Какие это услуги, не надо объяснять.
- Подлетаем, - говорит голова с наушниками, - Сядем в Ржевке. Если желаете, могу заказать такси.
Мы киваем головами.
Двадцать пятого июля, во вторник я вернулась в Петербург. Пилот не обманул нас и до дома на улице Савушкина, и мы с Платоном доехали на такси. Дорога до дома заняла почти столько же времени, сколько мы пробыли в воздухе.
Закончилась наша поездка на Валдай.
К врачу я все-таки сходила. Долго он пальпировал меня. Слушал через эндоскоп. Потом заявил.
- Я ничего не нахожу. Однако чтобы Вы успокоились, сходите-ка Вы на МРТ.
Я поняла, он работает «в подряде» с ними. Две тысячи рублей в наше время, когда цены галопируют, а Правительство заявляет, что инфляция в пределах нормы, две тысячи не такие уж большие деньги. Волноваться не в моих привычках и потому поход на обследование магнитно-резонансным томографом я отложила. Есть более срочные и важные дела.
Мы с Платоном вплотную занялись организацией своего ЧП – частного предприятия. Была у меня фирма ЗАО  «Фрося и Ко», будет ЧП «Валдай». Так решила я. Платон не возражал. Я была немало удивлена тому факту, что патологоанатом достаточно легко составил все необходимые для регистрации документы. Мне выпала роль толкача. Это я умею. Проведя разведку боем, я точно определила алгоритм моих действий. Составила смету расходов. Учла пристрастия всех, от воли которых зависела судьба нашего ЧП. Семь дней, с понедельника по понедельник с перерывом на выходные  провела в кабинетах и коридорах разных контор, имеющих властные полномочия.
Двадцать седьмого августа в двенадцать дня, за полчаса до их обеденного перерыва, я получила весь пакет документов. Можно заказывать печать.
Я шла по Каменноостровскому проспекту и наслаждалась погожей погодой. Листва тополей немного пожухла. Трава на газонах оставалась зеленой. Вот дом, где в былые времена находился магазин «Диета». Парадоксы советской торговли. Там водку не продавали. А наборы, куда наряду с деликатесными консервами входили и спиртные напитки, продавали. Ликер Шартрез, Советское Шампанское. Надо понимать так, что эти напитки входят в перечень диетических продуктов. Вспомнила, как мы с моим будущим мужем где-то около десяти вечера бегом добрались до этого магазина и он, пускал пыль в глаза девушке, купил этот набор.  С ним же, упокой его душу, мы гуляли ранним летом в садике Дзержинского, когда там, на глазах гуляющих пустил себе пулю в висок милиционер. Тогда я чуть не задохнулась от пуха тополиного. Теперь Лопухинский сад пущен на продажу. Сволочная жизнь. Интересно, сегодня милиционер, заставший свою жену в постели с чужим мужиком, что сделает?  Думаю, он стреляться не будет. Потребует от любовника мзду, так сказать за потраву. Иначе и быть не может. Лозунг сегодняшнего дня – Обогащайтесь!
Да, я отрыжка прошлого.
Неделю мы с Платоном отдыхали. Нам предстояло очень важное дело, найти помещение для офиса. Мастерская Романа это наша производственная площадка, куда посторонним вход воспрещен. 
Шесть дней мы просто бездельничали. Платон разбирал свой архив. Прелюбопытнейшая штука. Я, то порывалась навести порядок в квартире, то уходила на улицу. Иногда позволяла себе заглянуть в буфет. О болях я позабыла.
В начале сентября мы открыли наш офис. Не было Шампанского и красно-сине-белых шариков. Буднично, по-деловому прошло это мероприятие. Обязанности на «общем» собрании учредителей были распределены так – директором мы назначили Платона,  его заместителем по производству стал Роман. Мне досталась должность менеджера, мы не хотели отставать от времени, по сбыту продукции.
На этом можно закончить эту повесть.
Отмечу одно. Мы, с Платоном продали свои квартиры и купили одну. Настолько я была уверена в нем.


       Завершающая часть




- Дорогой, - говорю я мальчику девятна¬дцати лет, что тут, в санатории «Дюны» работает банщиком, - ты слишком молод, чтобы понять меня.
- Хочешь сказать, что я слишком молод для тебя, - на «ты» Сева начал меня звать сегодня утром, после того, как мы к обоюдному удовле¬творению провели два часа в сауне.
- Начну цикл лекций. Урок первый. Между мужчиной и женщиной  не существует разницы в возрасте, когда речь идет об их интимных отношениях, - так ответила я ему. Хотела добавить, что в дружбе между мужчиной и женщиной всегда что-то стоит. Эту достаточно пошлую шутку я услышала вчера от одной из «вечно молодой» дамочки. Промолчала. Выражаясь языком Teenager, я кайфую.
Я сижу в шезлонге, мои ноги укутаны пле¬дом из верблюжьей шерсти, на голове финская шапка ушанка, руки в варежках. На дворе на¬чало марта 2012 года. Я выбрала это время года для поездки сюда не потому, страсть как люблю весну. Отнюдь, я не намерена здесь прогули¬ваться по берегу залива и лицезреть начинаю¬щие выпирать из-под снега следы прошлогодней грязи. Моя цель, это душ Шарко, ванны с мор¬ской водой, массаж, баня и хорошее диетическое питание. Последнее время до дня кончины мужа, я питалась  в ресторанах, а какая там еда, не вам не рассказывать.
Скоро в нашем государстве должны состояться выборы Президента. Должны, но кто сказал, что состоятся? Кто это сказал – русский мужик долго запрягает? Давно исподволь зрела озлобленность в народе. И не только у русского народа. Те же таджики, коих в город приехало около пятисот тысяч. Зреет, зреет.
Неймется мальчику. Не даст спокойно по¬думать.
- Людмила, Мила, - так он называет меня, я не возражаю. Мне сорок девять лет. Я остаюсь хороша собой. Подкосило меня чрезвычайное обстоятельство. Мой последний муж, Платон в октябре скончался. Не болел и скончался. Врач патологоанатом, бывший коллега Платона, ска¬зал мне: Платон страдал редким пороком сердца. Наше совместное ЧП к тому времени исчерпало себя по простой причине, Роман фотохудожник, на творчестве которого мы и стояли, спился окончательно. Вот и приехала сюда, - Давай, сегодня устроим вечер при свечах, - с придыханием говорит Сева.
Мальчик не без фантазий. Мне это нра¬вится. Он изощрен, и это при его-то годах, в любовных играх.
- Сева, ты романтик или притворяешься? При твоей специальности быть романтиком неприлично.
- Баня есть ступень, но и в ней можно при¬обрести некоторый полезный опыт. Например, вчера я обслуживал Георгия Стуруа. Он не род¬ственник того Стуруа, - глядите, он знает Сту¬руа, - однофамилец, но очень интересный чело¬век. Я делаю ему массаж, а он мне рассказывает разные байки. Рассказал о том, как в ресторане, принадлежащим его соплеменнику какой-то фраер расстрелял заместителя Губернатора, и ему это сошло с рук.
О боги! Как тесно мы живем в этом городе. Кости Матвея давно сгнили, а о его «подвигах» говорят до сих пор. Решаю проверить, знает ли Сева, кем был известный Стуруа.
- Стуруа? – переспрашивает он, я ему не помогаю, - Стуруа это финансист такой. Очень богатый и влиятельный.
Вот она, современная молодежь. На первом месте у них финансы в пошлом понимании. Чем больше денег, тем больше власти и известности. Нет нужды говорить ему, что один Стуруа режиссер новатор, а другой журналист международник.
- Вечер при свечах, - вторю ему, - А dress cod будет?
- Думаю, - поддерживает мою игру Сева, - тебе лучше надеть платье с кринолином и глу¬боким декольте, а в волосах я хотел бы видеть перламутровую заколку, на шее ожерелье из горного хрусталя.
- Сам носи такое ожерелье. Всю  кожу спус¬тишь.
- Тогда колье, - ах ты, Сева, слово-то, какое знаешь.
- Ещё скажи, подвески, - мне стало зябко, час я провела на воздухе.
Я ухожу в номер, там буду пить виски, и курить сигареты. А он, мальчик Сева пускай ублажает в сауне толстых баб. Мне ли не знать, чем заканчивается эта финская баня. Сам похва¬лялся: Одну женщину я довел до экстаза бук¬вально за семь минут.
Сева черпает знания в области сексологии в интернете. Не удивлюсь, если в следующий раз он похвастается тем, что от его пассов руками и ртом женщина даст дуба в сауне.  Я держу его при себе в качестве этакого экземпляра для  моих психологических опытов. Он в том, что каса¬ется его восприятия окружающего мира и само¬сознания дитя, чистый лист. Хочу за отпу¬щен¬ные путевкой дни сотворить нечто с его Эго. Самый верный и более или  менее быстрый способ внедрить в сознание человека какую-нибудь мысль, это понудить  принимать твоё видение мира, как своё, слушать тебя так, как будто это его мысли, а, если при этом вы вместе вкушаете и пьете, то успех гарантирован.  Сколько раз, не добившись нужного мне резуль¬тата в переговорах в официальной обстановке, я устраивала застолье. И добивалась искомого.
В номере чисто и свежо, гор¬ничная успела убрать и проветрить. Виски, кешью и хорошая сигарета, чего ещё нужно для того, чтобы наступил момент легкой нирваны. В данный момент мне более всего необходим покой, так как не желаю вспоминать ничего из того, что было. Отрезано. Бросила ком земли на крышку гроба Платона и зареклась – прошлое не вспо¬минать. Начать жизнь с нуля. Я достаточно обеспечена материально, мне нет нужды трево¬житься о деньгах.
Прикрыв глаза, расслабив чресла, раскачи¬ваясь в кресле качалке, (чувствуете созвучие?) я напиваю песенку: Раз¬говоры, разговоры. Слово к слову тянется. Разго¬воры стихнут скоро, а любовь останется.
- Мадам, - что за черт! Кто посмел войти? – позвольте прервать Ваше пение.
В дверях стоит мужчина, по квалификации Интернет сайта «Секс», самец «М». Определяю его рост, метра семьдесят пять, метр семьдесят семь, узкоплеч и худощав. Грудь впалая, тубер¬кулезная. Нос определяет характер лица его – восточный. Но не семитский. Такие носы «но¬сят» кавказцы, везет мне на них. Первое впечат¬ление, как позже оказалось, было обманчиво. Но не будем торопить события, тем более что я на отдыхе.
- Какого черта Вы вламываетесь к женщине без стука?!
- Простите ради Бога, но я стучал и услы¬шал, что женщина стонет, - каков нахал. Мое пение он назвал стоном. Это мимолетное, се¬кундное, но следом мне становится весело.
- Вот даже мама всполошилась, теперь беды не отвести, - продолжила «стонать» я, - Ну как могла я, как решилась чужого парня увести.
- Я буду жить под солнцем красным, не опуская головы, - подхватил мужчина.
- Споемся, - говорю я и уже не сержусь. Ка¬кое никакое, а развлечение.
- Некоторые обстоятельства понудили об¬ратиться к Вам, - я слушаю, не предлагая ни войт, ни, тем более сесть. Он же продолжает, - Приехал час назад, поселился рядом с Вами, - злое веселье вселилось в меня и перебиваю муж¬чину.
- А отметить приезд не с кем. Так?
- С Вами не соскучишься. Пускай будет так. У меня отличный коньяк и свежая форель сла¬бой соли.
- Предпочитаю анчоусы, - продолжаю я ёр¬ничать.
- Это поправимо. Положим рыбу на бата¬рею отопления, и через час она дойдет до кон¬диции.
Была ни была. Пойду к этому немного чу¬даковатому человеку. До ужина два час. «Убью» время. В этот момент я не вспомнила о предло¬жении Севы об ужине при свечах.
Номер незнакомца копия моего; дорожная сумка лежит на кровати, она даже не раскрыта. Час, как приехал и не распаковал? Чего же ты делал, мил человек? И где твоя рыба в таком случае? В сумке? Тогда она уже провоняла. В номере жарко. 
- Позвольте представиться, - голова пошла в наклон и мне открылась круглая небольшая плешь, - я профессор кафедры истории Санкт-Петербургского Университета, доктор историче¬ских наук, зовут меня Иваном, - улыбка у него противная, - Ивановичем. Такая проза.
- А фамилия Ваша Петров? – поддеваю я его.
- Не угадали, - он юмора не воспринимает. Ничего необычного при его профессии, - я Си¬доров.
Тут мне не удержатся от смеха, переходя¬щего в хохот. 
- Перестаньте смеяться, - он оказывается тщеславен, - Можете поперхнуться, когда будете пить коньяк, - я ошиблась и это меня не рас¬строило.
Коньяк мы пили, но, что касается рыбы, то тут вышла промашка у историка.
- Наверное, оставил  на кафедре, - пояснил отсутствие форели Иван Иванович, - Решил поделиться, и вот итог ненужного респекта к тем, кто того не заслуживает. Будем заедать коньяк миндалем.
И все-таки мне не понятно, что за обстоя¬тельства побудили его вторгнуться в мой номер. Так и спросила.
- Все очень просто. Я увидел Вас на террасе в обществе молодого человека, совсем юнца и мне захотелось познакомиться с Вами, - мое первое впечатление оказалось верным. Он про¬сто самец. Взыграл инстинкт и всего-то. Отбить самку его цель.
- Вы охотник? – начинаю я игру.
- Не сочтите за пошлость, но это верно, все мы охотники и жертвы. Если же Вы подразуме¬вали секс, то отвечу, не лукавя, Вы довольно сексапильны. Но не на столько, чтобы с ходу за Вами можно было б волочиться, - складно врет историк, а он продолжает, - После смерти жены я испытываю дефицит общения с женщинами в приватной, так сказать, обстановке. И не потому, что рядом с Вами был юнец с избыточным коли¬чество тестостерона в крови, как говорится, тестостерон в кровь, моча в голову, а потому, сударыня, что в Вашем облике я угадал страда¬ние и боль.
- Не хотите ли Вы сказать, что я больна? – говорю ему с вызовом. Он реагирует спокойно. Настоящий сфинкс.
- С точки зрения чистой физиологии Вы относительно здоровы. Что же касается, - гово¬рит и разливает коньяк, - Вашей психики, то тут есть проблемы, - выпили без тоста, - Вы перене¬сли недавно большую душевную травму, - он не историк, он провидец, что ему пусто было. Рас¬теребил рану.
В дверь постучали и тем прервали спич доктора исторический наук. Вошла медицин¬ская  сестра, она делает массаж.
- Господин Сидоров, Массаж мы  с Вами будем делать в восемь утра. Прошу перед ним ничего не кушать. 
Она изо всех сил старается сделать вид, будто меня не замечает. А сама так и зыркает по комнате. Ищет следы разврата. Тут, как в былые советские времена, порядки строгие. Никакого секса. При этом почти все отдыхающие и леча¬щиеся тут поголовно развратничают напропа¬лую. Хаять прошлое стало модным. И то было плохо, и другое ни к черту. Один вопрос – сами вы откуда. Если не вы, то ваши родители. Они и передали вам с молоком, к сожалению, одни недостатки.
- Раньше Вы назначить не могли, - отвечает Иван Иванович, - или это у вас тут это знак особого уважения? – он мило сер¬дится. Совсем не страшно.
- До Вас, господин Сидоров, у меня три па¬циента. Желаете в шесть утра?
- Полный идиотизм, - это высказывание доктора наук взорвало массажистку. 
- Хотя Вы и наш гость, но попрошу не ос¬корблять. 
Пора мне сматывать удочки. Того и гляди попаду под горячую руку дамы.
- Куда же Вы?  - остановил меня окрик Ивана Ивановича.
- У меня сегодня вечер при свечах, - на¬прасно я сказала это.
Медсестра вскинула руки.
- Какие свечи?! У нас с противопожарной безопасностью строго. Кто разрешил? - продол¬жает она возмущаться.
Я блефую.
- Главный врач разрешил. Он считает, что такие мероприятия благотворно сказываются на здоровье пациентов.
Медсестра в замешательстве. Оно продол¬жается недолго.
- Главному врачу виднее, но вы у нас не пациенты, а гости, - эта женщина принадлежит к тем типам, что оставляют последнее слово за собой. Бог с ней. Я ухожу. Ничего себе «убила» время. В тот момент я не знала, что последует продолжение моего общения с доктором исторических  наук господином Сидоровым Иваном Ивановичем. 
Вечер при свечах не состоялся и не по моей вине.  Севу начальство отправило в Санкт-Пе¬тербург с какой-то оказией. Я не жалела. Мне было достаточного того, что я пережила в сосед¬нем номере. Не то, чтобы там произошло нечто экстраординарное, но и обыденностью не назо¬вешь. Что-то в историке тронуло меня. Пускай он не выдался статью, но я почувствовала в нем ум и, что особо привлекает меня, неординар¬ность.  Сказано было мало, но от него исходила некая энергия. Таких людей я чувствую остро.
Кое-как приведя своё естество в порядок, я пошла в столовую на ужин. Коньяк вызвал у меня зверский аппетит. Вяжу слово к слову, а в голове моей хаотично бродят мысли. То я вспоминаю последние пятнадцать лет. Кадр и я в Испании. Матвей стоит перед мысленным взором. Как же был он изощрен. И это при его-то годах. Сейчас мне кажется, что все, что случилось в тамошнем отеле, нереально. Перескакиваю на тот период, когда в мою жизнь вошел Платон. Каким же он оказался подонком.
Череду воспоминаний прерывает сосед за столиком.
- Вы слышали? – он не ожидает ответа, - Нашего банщика Севу прогнали взашей.
- Мне сказали, что его отправили в город с каким-то поручением – наивно отвечаю я.
- Все вранье, - продолжает сосед, дожевывая кусок отварного мяса. У него диетический стол, - Коммунисты врали по-крупному. Провозгласил Никита Хрущев, что нынешнее поколение будет жить при коммунизме. Так ему поверили только что умалишенные.  Другой реформатор обещал каждой советской семье отдельную квартиру. Сейчас врут по мелочам. Все поголовно. Это какая-то пандемия.
Мне, откровенно говоря, наскучило выслушивать его, сына бывшего первого секретаря Райкома в области КПСС. Я прерываю его.
- Я не понимаю, какой резон лгать о каком-то мальчишке, не та он фигура.
- For show, - неожиданно для меня отвечает он по-английски, - Для видимости. Все хотят выглядеть в глазах общества лучше, чем есть. Думаете, я не знаю, сколько надо использовать, к примеру, говядины для приготовления вот этого мясо? Воруют, но хотят выглядеть рачительными и гостеприимными хозяевами.
В огороде бузина, в Киеве дядька. Причем тут недовлажения?
Я доела свой ужин и намереваюсь уйти.  Не дал.
- Всеволод перешел грань дозволенного, - хотелось бы узнать, кто устанавливает эту грань, - Он посягнул на честь достойной дамы. Имя её не разглашается, но мне достоверно известно, что эта дама принадлежит к бомонду. Он предложил ей вечер при свечах.
Это же я. Возникает вопрос, кто донес в дирекцию о наших с Севой намерениях. Быстро, с быстротой компьютера «Ломоносов» я вычислила источник утечки информации. Это или медсестра, или историк. Историк отпадает. Он оставался в номере. Остается медсестра.
Принеся извинения и сославшись на недомогание (Ах, эта мигрень), я ушла. 
Мысли мои с этой минуты сконцентрированы на одном – кто «стукач».
В номере прибрано. С этим делом у них полный порядок, горничные отлично вышколены. Воздух свеж и чуть-чуть пахнет неплохим дезодорантом. Можно пережить. Хотя я ужас как не люблю эти навязчивые запахи.
Сбросила с себя одежды и переоблачилась в махровый халат. Согревшись не одним халатом, я принялась соображать. Мне было крайне интересно определить, с кем я должна ухо держать востро. Если это медработник, то алгоритм моих действий таков, в этом случае я просто наплюю и разотру. Более того, я устрою им такой скандал, что они пожалеют, что приютили меня.
Двадцать пять лет назад мне молодой двадцатичетырехлетней женщине пришлось впервые столкнуться с воинствующим ханжеством. Я сошлась с женатым мужчиной моим непосредственным начальником. Наша связь была основана исключительно на сексе. Я не претендовала на то, чтобы он стал моим мужем. Он не хотел портить себе карьеру, и я его понимала. Тогда на нас написали кляузу в райком партии моя, так сказать, подружка. И чего она добилась? Моему начальнику объявили строгий выговор с занесением в учетную карточку, на время «заморозили» продвижение по службе. Меня откомандировали на строительство в город Уренгой. На шесть месяцев. Оттуда я привезла такую сумму денег, что хватило на первый взнос на кооперативную квартиру. А что подружка? Коллектив устроил ей такой бойкот, что она скоро подала заявление об уходе по собственному желанию.
Далеко что-то я ушла в прошлое. Ныне не те времена. Нет «руководящей и направляющей», исчезло чувство коллективизма. На смену ему пришло отчуждение, круто замешанное на зависти. Основная часть населения, преобладающая, я бы сказала, испытывает озлобление. Как же не злиться, когда они ежедневно видят и с экранов телевизоров, и в жизни, как бесятся от жира богатеи, как улицы и проспекты их городов заполонили дорогущие иномарки. Едет такой Hammer, за рулем пигалица и везет она несколько кубометров воздуха. Войдёт гражданин новой России в магазин и глаза на лоб лезут. Вчера он литр молока покупал за двадцать семь рублей, а сегодня тот же литр того же молока подорожал сразу на рубль.
Халат приятно греет тело, слегка щекочет кожу в районе лопаток, это до добра не доведет. Я досконально изучила своё тело с точки зрения нахождения на нем эрогенных зон. Во, как завернула. Усмехнулась, вспомнив одно из первых своих публичных выступлений. Горком комсомола проводил научно-практическую конференцию, тему не запомнила, что-то о роли молодежи в строительстве развитого социализма. Очень я волновалась. Раз пять переписывала текст своего выступления.  Наконец, пошла в райком, что тогда располагался в одном из особняков на Кировском проспекте. Напыщенно серьезный молодой человек, поименованный табличкой на двери, как инструктор, на котором был надет пиджак не по размеру, застиранная сорочка из нейлона и ярко-красный галстук регат, быстро прочел мой опус и заявил.
- Ты, товарищ, Фурсова, не на телеграфе работаешь. Что за скудость фраз, - он поглядел на меня сквозь толстые стекла очков, - Живее надо, ведь перед тобой будет в зале молодежь, а не старые большевики.
Тут я не удержалась и вставила.
- А старым большевикам надо говорить  телеграфным стилем? Они так исстарились, что сложные фразы им было бы не понять? 
- Тут, товарищ Фурсова не цирк, чтобы юмор распускать. Переделай. Завтра представь.
Опять меня унесло в прошлое. А, если это историк проговорился, не могу представить, чтобы он донес на меня со зла. Впрочем, а почему бы и нет? Этакий заход к цели, оседлать меня, иначе его я не представляю. Фигурой он напоминает Дона Кихота. Запуталась я, верный способ в таком случае, отвлечься. Я включила телевизор. Как раз, новости передают. Меня всегда смешит словосочетание: последние новости, как будто больше новостей никогда не будет. Сообщают об автокатастрофе на трассе Дон, гробанулся автобус, три человека погибли, десяток раненых. Причина катастрофы выезд на встречную полосу движения какого-то мудака.  Потом заговорили о половодье.  Мама моя родная, хочу крикнуть я, через месяц выборы президента страны, а вы о чем? Хотела уже выключить «ящик», но тут диктор женщина с раскосыми глазами начала тараторить. Это интересно, прибавила громкость: Председатель Правительства выступил с заявлением. Он обращается к гражданам России с призывом не голосовать за нынешнего Президента, как не исполняющего Конституции Федерации;  от удивления я присвистнула, ничего себе выпад, более того, он заявил, что последние действия Президента подрывают основы безопасности России.
Моему удивлению нет предела.  Что делает русский человек в таких случаях? Вот именно, он выпивает водки. Виски отличный заменитель её. Что наш самогон, что Ирландский, один черт. Крепкий налиток приятно согревает мои кишки и приводит в порядок мои мысли.
Я позабыла те тревоги, что одолевали меня десять минут назад. Боже мой, какая разница, кто настучал Главному врачу о нас с Севой. В конце концов, мне глубоко безразлично, что думают обо мне местные ханжи, я свободная женщина, а Сева не мальчик, он достиг того возраста, когда он отвечает сам за свои поступки, и, если они подпадают под статьи Уголовного Кодекса, то и ответит сам. И, вообще, я не намерена дольше пребывать тут, завтра же уеду. Отдохнула, дальше я выразилась словами абсенной речи. Судя по всему, достаточно громко, потому, что тут же приоткрылась дверь, и голова историка произнесла.
- А Вы умеете не только петь, Вы превосходно владеете матом, и, что вызвало у Вас такую эскападу?
- Опять Вы врываетесь к даме без стука, - так сказала я, но была рада его приходу.
- Приношу свои извинения, но мой долг, как мужчины, приходить на помощь женщине. И, кроме того, мы с Вами не договорили, Вы так стремительно покинули мой номер, что я не успел ничего предпринять. Если бы Вы задержались минут на пять, то стали бы свидетелем прелюбопытнейшей сцены. Эта мегера, как только Вы ушли, устроила настоящий спектакль, - я жестом пригласила Ивана Ивановича присесть, он и сел рядом со мной, пыхнуло жаром, - Она заявила, что не потерпит разврата в учреждении. Этакая местная полиция нравов, - он говорит, а думаю о том, что будет завтра после такого, мягко говоря, неожиданного заявления главы Правительства. Как отреагирует гарант Конституции? Как поведет себя силовой блок? Полиция за последнее время набирает мощь, в Армии тоже произошли существенные изменения, наконец-то «табуреточника» сменил на посту Министра обороны профессиональный военный. Чью сторону займет он?
- Вы меня не слушаете, - подметил-таки историк, - Вас что-то волнует? Если эта мегера, то напрасно. Я знаю таких людей, злобные и трусливые они.
- Да пускай она обкакается со своей злобой, - отвечаю я и тут замечаю в руках Ивана Ивановича какой-то пакет. Не дай Бог, он раздобыл рыбу, от одного её запаха меня стошнит, - Я завтра уезжаю.
- Какое совпадение, - радостно, по-детски восклицает Иван Иванович, - я тоже решил прервать свое пребывание тут, - он или большой чудак, или, что я не исключаю, просто трус, но есть и третий вариант, он втюрился в меня и сейчас на ходу сочиняет. Исходя из этого посыла, я делаю заявление.
- Коли уж мы с Вами решили покинуть это богом позабытое учреждение, предполагаю отметить этот факт грандиозной выпивкой. Как говорится, врежем так, чтобы помнили.
-  Трезвая мысль, - могуч и велик русский язык, решаем выпить, а говорим, что это трезвая мысль. Иван Иванович раскрывает пакет, что все это время продолжал сжимать в руке, - Это не коньяк, но тоже очень вкусная и, главное, полезная штука, - «штукой» оказалась фляжка с изображением действующего Президента. Меня это позабавило. Сосуд такой формы предназначен априори для спиртосодержащих напитков, и на нем лик высшего должностного лица в стране. Что бы это могла обозначать? Меня и раньше коробило от названия одного сорта водки, коих расплодилось не меряно – «Путинка», но там нет изображения. О лидере либералов говорить не приходится, он фигура эпатажная, его изображение, где не помести, он будет рад, - Мое изобретение, - Иван Иванович следом за фляжкой достает из пакета маленькие стопочки из мельхиора, с червленым рисунком и позолоченные внутри, - Медицинский спирт я настаиваю на лимонной цедре, - тоже мне изобретение, ехидно думаю я и вспоминаю свои молодые годы, творили мы со студентами Сангика такую же настойку и не хвастались, что это наше изобретение, - Потом, - продолжает доктор исторических наук, - туда я добавляю жженый сахар и мед. Весьма полезная штука,
Я уселась «по-турецки» на кровать, и Иван Иванович примостился рядом. О, моя забывчивость, я же в халате на голое тело, но тепло же в номере и мне не поддувает, зато Иван зорок. Гляжу, он перестал колдовать с  фляжкой и стопками и впер взгляд в то место на моем теле, кончается живот. Ничего, не ослепнет, решаю я и не предпринимаю никаких усилий, дабы скрыть «лобное место», эпиляцию я проводила три дня назад, а в том, что там достойно созерцания, я уверена.
- Знаете, когда начался крах системы, что поименовали социалистической? – слегка покраснев лицом, говорит историк, - 1956 год потряс общественное сознание публичным обсуждением ранее запретных тем и фактом осуждения правящей партией своих преступных действий, - продолжает говорить тоном лектора Иван Иванович, а сам старается отвести от моего лобка глаза, - И как водится, первым результатом этого оказался всплеск личных протестных поступков среди молодежи. ХХ съезд КПСС, вызвавший волну социального оптимизма, породил и всплеск инакомыслия. Вспомните октябрьские события в Польше и в Венгрии, - мне стало казаться, что доктор наук под впечатлением увиденного на моем теле потерял чувство времени и пространства и потому я перебила его.
- Господин лектор, Вы не забыли, где мы находимся и чем намеревались заняться? Причем тут инакомыслие и события пятидесятилетней давности?
- Нет, любезная Людмила, я не сошел с ума при виде Ваших прелестей, - да он нахал, я задернула полы халата и изменила позу, - Все объяснятся просто, я услышал заявление нашего Премьера, когда политики начинают войнушку среди своих, жди реакции в народе. Обыватель в своем восприятии действительности прост, как собака Павлова. Показали кусок мяса и слюна потекла. Вы молоды, не можете помнить события середины прошлого века. А как разыгралась так сказать свободолюбивая мысль. Мой отец участвовал в конференции студентов ЛГУ по обсуждению книги давно забытого советского классика соцреализма писателя Дудинцева со знаковым названием; «Не хлебом единым».
- Давайте выпьем, - таким призывом попыталась я прервать речь Ивана Ивановича, не удалось, он разлил настойку и продолжил, - Вот Вы, когда впервые услышали о Пикассо? Вот-вот, - я ничего не сказала, историк принадлежит к тому типу людей, которым нужен не собеседник, а слушатель, - А я узнал о нем в пятнадцать лет. Все тот же отец принес домой альбом с иллюстрациями его работ голубого периода, - хотела съязвить, уж не гей ли этот Пикассо, но воздержалась, -  в Эрмитаже тогда была устроена выставка работ этого художника, - опять он задет вопрос и я знаю, он не ждет ответа, - Вы в комсомоле состояли? Думаю. Состояли. Я не только состоял, я был его активным членом, так сказать, функционером. Представляете, комсомольские собрания в институтах стали трибуной для высказываний такого характера, что будь это в тридцать четвертом, тридцать шестом годах, не миновать бы смельчакам лагерей. 
Мне наскучила эта лекция, и я прервала её довольно резко. 
- Наливка Ваша ничем особенным не отличается, - ага, задела самолюбие, Ваня прекратил выступление. 
- Ах, как Вы ошибаетесь, как ошибаетесь, - в этот момент я подумала, что театр потерял хорошего актера, - Моя настойка действует пролонгировано. В этом и заключается её прелесть. Что водка! – настоящий лицедей. Сколько экспрессии, сколько  чувств, - Выпив водки, вы получаете удар в печень и в мозг почти сразу. Ваш организм перестает подчиняться вам. Вы становитесь либо агрессивны, либо неестественно веселы, но скоро это проходит и наступает абстиненция.
Слава Богу, Иван Иванович прервал лекцию. Пускай он рассуждает о преимуществах своей настойки,  а не вспоминает дела давнишние. Я тоже решила высказаться на тему о воздействии алкоголя на организм человека.
- Если водку пить, почти не закусывая, то тогда абстиненция может и наступить. Вас просто вывернет.
- Это Ваш опыт? – опять он не ждет ответа, - Может быть, Вы правы, обильная, богатая жирами пища активизирует отравление организма, его зашлаковывание, - мудрено, но он прав. По себе знаю, - Пьем за добрые отношения между нами, - пошло и я отвечаю.
- За это пить я не намерена, так как не представляю отношений между мужчиной женщиной не иначе, как сексуальными.
- Вы не оригинальны, - как же он бестактен. Женщиной надо восхищаться, её надо обожать, преклонятся. Даже перед её недостатками.
- А Вы бестактны.
- Упаси Боже. Я констатирую факты, а интерпретацией их пускай занимаются люди, лишенные способности реально воспринимать мир. Знаете, от чего страдает наше общество? От коррупции? Нет же. Это стало нормой жизни и иначе быть не может. Если адепты новой так называемой рыночной экономики провозгласили – Обогащайтесь, то наивно думать, что мало-мальски грамотный человек не станет красть все подряд.
- Но мы говорили о прелестях женщин, а Вы опять свернули на политику.
- Что такое политика? Это просто отношения между людьми и группами людей. Возьмем семью. Муж плюс жена составляют, как это ни пошло звучит, ячейку общества. Когда после войны Сталин одновременно отменил смертную казнь и запретил аборты, то тут же произошел всплеск преступности и рождаемости. Тоже происходит и сегодня с преступностью. А что касается семьи, то тут иная картина. Семья, как эта самая ячейка общества перестала существовать. Рождаемость упала. Число разводов подскочило.
- Черт возьми! Я сейчас выгоню Вас. Пейте же Вы!
Иван Иванович молча выпил настойку и замолчал. Мне стало жалко его, и я разрешила продолжить мысль, что он начал излагать.
- Нас погубит, милейшая Людмила, отсутствие живой информации, - не могу не спросить.
- Поясните, что такое «живая» информация. 
- Предлагаю сделать перерыв в алкоголизации и выйти на воздух. Пройдем к заливу, созерцание воды успокаивает нервы и настраивает человека на философский склад, - пожалуй; «И плюс И», так я поименовала я его.
- Можете отвернуться, а можете и не делать этого, я переоденусь, - вот, что я услышала в ответ.
- У мужчин такое называется ингибиционизмом. Как называется стремление женщины демонстрировать свои гениталии, не знаю, - в этот момент я готова была дать ему по роже, но глянула на него и передумала. Столь невинен был его взгляд. Так, наверное, смотрят художники на обнаженную натуру. Секунда и во мне проснулась Гетера.
Я изящно, так, во всяком случае, мне казалось, скинула халат, медленно, ступая подобно деве на подиуме, прошла к стенному шкафу, так же медленно достала предметы нижнего белья, хотела уже начать надевать трусики, но услышала глосс «И» плюс «И».
- Пожалуй, Вам следует походить в фитнес клуб. Скинут пару килограммов. А вообще, у Вас фигура Венеры, - льстец! Я знаю свои недостатки. Слишком широки ляжки, несколько велика грудь. Но приятно. Черт возьми, слушать такое. 
Ханжам прошу не беспокоиться. Я продолжала не спеша одеваться, при этом выслушивая комментарии «И» плюс «И».
- Вы, наверное, грудью кормили не больше трех месяцев.
- Угадали, - прилаживаю бюстгальтер и слушаю.
- У Вас нет характерных разводов на молочных железах, что появляются у кормящих матерей.  Соски девичьи.
На мне уже юбка-брюки, а он все продолжает свои наблюдения. 
- Возраст женщины выдает её шея. Как возраст дерева определяется по годовым кольцам, так складки выдают возраст. У нас это брыли и жир на животе.
Невольно я посмотрела на его живот.
- Не смотрите на мои накопления. Я был прооперирован год назад по поводу камней в желчных протоках, и с тех пор мой живот неестественно вздут.
- Иван Иванович, Вы не заметили, что я уже полностью одета и готова выйти, - я действительно была уже в  плаще и ботах.
- Сударыня! Я восхищен. Обувь такого фасона носили наши матери, или, даже, бабушки.
Гад, какой, сравнил меня с его бабушкой. Я эти ботики купили в бутике, простите за невольный каламбур, в Хельсинки. Об этом я заявила историку.
- Позвольте Вашу ножку, - кто-то просит ручку, этот просит ножку. Отчего бы не дать?
- Так я и думал. Наш «Красный треугольник».  Хвала тому, кто сумел втюхать их финнам. Настоящий коммерсант.
- Гады! – я действительно была очень расстроена, - И это финны. Она мне лепетала, что эта shoos писк моды.
- Она Вас не обманула. Пойдемте, - Иван Иванович открыл передо мной дверь. За дверью стояла та самая медсестра. Она отпрянула и залепетала.
- Госпожа Фурсова, я за Вами, у вас душ, - так бы и врезала этой нахалке; она смеет приходить ко мне в номер после всего того, что она обо мне наговорила главному врачу.
- Не надо мне вашего душа, - гляжу прямо в её зеленые бесстыжие глаза, - Я гулять иду с Иваном Ивановичем на залив. Так и передайте Вашему шефу, дятел Вы наш.
- Мне не понятен Ваш юмор. Какая прогулка? По расписанию у Вас душ Шарко, - она или просто отмороженная дура или она издевается надо мной.
- Людмила, - миролюбиво говорит историк, - не следует ради прогулки со мной нарушать режим,  а Вы любезная подождите госпожу Фурсову в рекреации, и прошу Вас, не стойте под дверью. Так недолго и нос расквасить.
Медсестра вышла, фыркнув, а мы вернулись в номер.
- Чего это Вы решили вмешиваться в мою личную жизнь? – напала я на «И плюс «И».
Он мне глазами показывает – пройдем те в душ. Ополоумел историк, но иду за  ним. Там он включил душ и говорит все равно шепотом.
- Я пригласил Вас на залив, потому что обнаружил в Вашем номере микрофоны. На душ сходите только потому, что это  полезно. Я Вас подожду в баре при биллиардной. Заодно скатаю партийку. Глядишь на порцию виски и заработаю, - неожиданно он поцеловал меня в щеку. Это был поцелуй дедушки. Сухой и бесстрастный.
- Я пойду, но потом пойдем на залив, - мне хотелось узнать, что Иван Иванович скажет ещё о моей фигуре и, вообще, обо мне.
Душ Шарко в этот раз оставил на моём прекрасном и молодом теле синяки. Так медсестра  мстит мне. Не в моем характере оставлять без ответа такое; подожду, подожду и дам достойный ответ. А пока я спешу в бар при биллиардной. Мне тоже хочется смочить глотку, так говорил герои пиратских романов Стивенсона.
Как же они накурили, эти отдыхающие в пансионате санаторного типа. Сквозь мглу сигаретный я пытаюсь разглядеть историк Ивана Ивановича. Звук стукающихся друг о друга шаров и редкие негромкие реплики проникают из зала. Голоса Ивана Ивановича я не слышу, а уж его баритон я бы признала.
Вот и он.
- Людмила! Я тут, - вижу руку его. Мой «И» плюс «И» сидит на высоком табурете  в обществе девицы лет семнадцати. От силы. Педофил и девочка проститутка, определяю я это и иду к ним.
- Маша, - «И» плюс «И» так обращается к девице с бюстом Джины Лоллы Бриджиты, - познакомься, это мой новый товарищ Людмила.
- Очень приятно, - вежливая говорит Маша, - папа только о Вас и говорит. Приехала проведать его, а он тут, оказывается вместо того, чтобы лечиться, пьет виски и курит, как паровоз.
Так и подмывает спросить её, что конкретно говорил её папаша обо мне, но «девичья» гордость не позволяет.
- Маша у меня, - отмечаю, не «у нас», а  «у меня». Разведен? Вдовец?  - уже трудиться. Работает волонтером.
Маша дополняет отца.
- СПИД чума нашего времени, и совладать с нею можно только всем миром,  - слышать такие слова из уст девочки немного странно. Теперь ведь как, впереди у наших политиков бежит бабло. Сидит такой перед камерой и вещает: Проблема такая-то будет стоить столько-то миллионов. Он не говорит о человеческих ресурсах, о материально-технической базе, о научно потенциале. Ему важнее, сколько денег удастся «выбить» из  бюджета, и судорожно соображает, какая моржа достанется ему.
Маша говорит исключительно грамотно, что ныне редкость удивительная. В её речи нет слов паразитов и современного, на грани ругательств, сленга: блин, писец и так далее. Я слушаю  вполуха, честно говоря, проблемы ВИЧ-инфицированных  меня мало волнуют. Перед отъездом сюда я получила по электронной почте, которую такие молодые люди, как Маша, называют попросту  «мыло» сообщение от сына. Он пишет, что они с женой канадской гражданкой китаянкой, отчаявшись сами родить ребенка, удочерили малышку из КНР. Так volens nolens я стала бабушкой для китайского ребенка. Это я так, к слову.
- Людмила Петровна, Вы меня слушаете? – я радостно киваю головой.
- Вы делаете благородное дело. По сравнению с вами Чулпан Хаматова просто подготовишка, - девочка краснеет.
- Вы преувеличиваете, - возражает Маша, но я вижу, моя лесть ей приятна.
- Мы с Вашим папой собирались идти на залив. Присоединяйтесь к нам.
- Лимит времени, что я определила, - эк, как она деловита, - на визит к отцу вышел. В городе много дел. Не провожайте, меня ждет мой товарищ.
Девочка расцеловалась с отцом, приняла мою руку и крепко её пожала и, не оборачиваясь, вышла из бара.
- Людмила, не возражаете, если мы с Вами подсмотрим, с кем она уедет? Отцовская ревность, знаете ли.
Нет, не знаю, но обижать историка не стала и согласилась вместе с ним пошпионить. Особо изображать из себя Пинкертоном нам не пришлось. Маша встретилась со своим другом в фойе пансионата у стойки администратора.
- Как он Вам? – спросил Иван Иванович шепотом.
- Этот мужчина не в моем вкусе, - отвечала я ему, тоже понизив голос.
-  Я не об этом. Как он Вам, как человек?
- Это оригинально, - отвечаю, - Вы разделяете такие понятия, как мужчина и человек.
- Тут не дискуссионный клуб, - было заметно, что «И» плюс «И» сердится.
- Успокойтесь, этот молодой человек ничем не хуже сотен других. 
Как хорошо, что моё чадо за тысячи верст от меня. Решил взять в жены желтокожую женщину, ну и пусть. Не смог народить единокровного дитя и взял китайского подкидыша, черт с ним, его жизнь. А тут ребенок рядом, взял и приехал, без приглашения. Да к тому же приехал с другом. Ломай голову отец, что за человек этот милый друг. Пока я «растекалась мыслью по древу» Маша скрылась в чреве «Нисан» ярко-красного цвета, тот бесшумно рванул с места. Лихач и позёр этот молодой человек не в моем вкусе.
- Чего так рвать? – тревожится отец, - Так и разбиться недолго.
- Тут Вы ошибаетесь, - успокаиваю его, - Тот, кто ездит медленно, рискует не меньше лихача. Все зависит от навыка вождения и Его величества случая. Мы идем на залив? Скоро обед. 
На берегу пусто. Мало охотников со¬вершать прогулки в это время года. Слабый ветер с моря несет запах йода и тины. Боль¬шой валун с одной стороны покрыт серым мхом. И сам камень, и его покрытие изо мха из далекого прошлого, и помнят, наверное, ледниковый период и мамонтов. Интересно, если сесть на него, то он поведает что-нибудь из своего прошлого.
- Присядем? – угадывает моё желание Иван Иванович.  Мой кавалер оказался предусмотрителен – он застелил каменюгу пледом, выложил на него контейнер с бутербродами и свою фляжку.
- Прошу к столу, кушать подано, - голосом актера второго плана сказал он и протянул руку.
Чайки, почуяв запах съестного,  начали кружить над нами, их мерзкие крики навевали тоску  скорбь. Я вспомнила всех, кто при мне ушел из жизни. Чудака еврея, что, то ли сам, то ли ему помогли выпрыгнуть  с балкона, Максима, сварившегося в гейзере.
- Есть у меня традиция, так сказать, местного значения. Я в этот день пью в память жены своей. Двадцать четвертого марта две тысячи пятого года она разбилась насмерть на трассе Скандинавия, - не дожидаясь ответа, он выпил. Закусывать не стал. Вот, значит, каков ты, мой знакомец  «И» плюс «И». Семь лет ты воспитываешь один дочь, варил ей супы и каши, покупал одежду, для девочки это очень важно, пережил с нею период превращения её в женщину. Интересно, как ты объяснялся с Машей в те дни?
- А Вы, Людмила были замужем? Впрочем, о чем я спрашиваю. Такая женщина, и чтобы не была в браке, это нонсенс.
- Иван, выпьем за тебя, - щелкнуло, и он мне стал близким. Не о том Вы думаете.
- За меня, так за меня, - и опять он выпил так, как будто меня рядом не было. Это меня несколько покоробило, но потом я поняла, это тот тип людей, что всегда одиноки, где бы они, ни  находились. Выпила и я. пожалуй, в этом мы с «И» плюс «И» схожи. Не от того ли я некоторое время назад испытала чувство родства с ним? Не кровного. Отнюдь. Родства, то, что называется, душ.
- Жена работала в Русском музее, специализировалась на живописи  XIX века. Специалист высокой эрудиции и, что главное, бессребреник.  До переворота, что совершили либералы, я имел неплохой доход. Имею в виду мою ставку профессора и те гонорары, что получал за публикации. Жене тоже платили вполне достойно. Кроме этого она со студенческих времен увлекалась ковроткачеством. В нашей четырехкомнатной  кооперативной квартире одна комната была оборудована под её мастерскую.
Чайки обнаглели, пролетают так низко, что волосы шевелятся. Это преувеличение для остроты восприятия. Того и гляди накакают на голову. Ивану Ивановичу это также неприятно, как мне, но его реакция неожиданна;  он достает из сумки, в которой принес плед и еду, нечто похожее на старинную пищаль. Ба-бах! У меня заложило уши, две чайки «споткнулись» в воздухе и, кувыркаясь, упали на песок пляжа.
- Ты с ума сошел. Сейчас люди сбегутся.
- Я и их шугану, - в глазах профессора горит огонь охотника, - мой прапрадед был  татем лесным, а его внук уже купцом Первой Гильдии. Прапрадед таким образом выражал свой протест против деспотизма правящей династии монархов. Емеля Пугачев шел своим путем, и с тем вошел в историю. А сколько безвестных сопротивленцев сгинуло в исторической тьме.  Вообще, в русской натуре всегда сидел черт бунтарства. Он может ломать шапку сегодня перед барином, а завтра устроит потраву его угодий. Такая, видишь ли, оппозиция. Шло время, а ничего, по сути, не менялось в природе русского человека.
- Помнится мне, ты в номере что-то говорил о моей фигуре, - попыталась я увести Ивана от рассуждений об особенностях русского характера.
- Всему свое время и место, - невозмутимо отвечал Иван, - На берегу залива, под напором стихии и крик чаек нельзя предаваться восторгам по поводу женских прелестей. Нет так ли? – возражать ему бессмысленно, - Сгинула империя Романовых, ей на смену пришли мы, большевики, - это его заявление немного удивило меня, но я тут, же вернулась в реалии, быть профессором на кафедре Истории и не быть членом компартии не возможно, - Я опускаю период братоубийственной войны, которую назвали Гражданской. Это в Северной Америке была гражданская война; воевали чужие друг другу люди. Но я не об этом. Ещё при Ленине, то есть до марта 1920 года, - я удивленно вздернула брови, - Да, до марта двадцатого года, я не ошибся, тогда Председатель Совнаркома получил первый удар, говоря современным языком, у него случился инсульт. Так вот при Ленине Феликс Дзержинский ввел в практику институт сексотстсва. Эта ставшая нарицательной аббревиатура означает  всего-то секретных сотрудников. Ими становились самые разные люди. Бывшие сановники и простые мещане. Я не говорю о представителях победившего, что весьма спорно, класса, пролетариата. Представитель культуры «стучали» с особой изощренностью. К ним присоединились и научные работники. Этим была сильна власть в её изначальном предназначении – подавление и подчинение. Сегодня нам вдалбливают ложную мысль, будто оплотом демократии являются Соединенные Штаты. Полная чушь! – лицо Ивана покраснело, и я стала бояться за его здоровье, но он продолжал, и я не посмела прервать его, - С первых шагов новое сообщество демонстрировало самый дикий вид узурпации. Индейцы, за ними южные соседи, мексиканцы и пошло поехало. А наивнейшая история! Ирак, Афганистан, который янки превратили  в сплошную плантацию для выращивания опиумного мака.
- Иван, остановись, - прошу я, - Давай поговорим о чем-нибудь другом, более близком нам.
- Что нам близко? Быт? Секс? – было видно, что он недоволен тем, что я прервала его, - Скажи, Людмила, что тебя волнует сейчас, в данный конкретный момент, и что волнует, так сказать глобально?
- В данный конкретный момент меня волнует тот факт, что к нам идет медсестра.
От корпусов пансионата, выбирая более ровную поверхность, пересеченную мини дюнами, берега залива, шла она, наша стукачка, выражаясь языком Ивана.
- Вот он! – почти радостно воскликнул Иван, - Пример того, о чем я хотел поговорить с тобой. Неистребима жажда подглядывать, а потом доносить. И совсем неважно, кому. Лишь бы донести.
В этот момент медсестра заметила нас и взмахнула рукой. Рот её открывался, но шум ветра, крики чаек  не позволяли разобрать, что она вещает. До наших с Иваном ушей долетали отдельные звуки.
- Давай сбежим, - предлагает Иван.
- Ты мальчишка, - с не скрываемым удовольствием отвечаю я, и мы не собрав свой импровизированный стол, скрываемся за павильоном туалета. Уже, будучи за прикрытием этого дурно пахнущего заведения, слышим голос медсестры.
- Господин Сидоров, напрасно Вы от меня убегаете. Вас в пансионате ждет какой-то господин.
- Что за чертовщина, - с тревогой говорит Иван, и выходит из-за укрытия.  Я следую за ним. Не бросать же товарища в беде. А то, что пришла беда я не сомневаюсь. Лихач за рулем всегда предвестник беды.
Следуя за медсестрой, мы почти бегом направились к пансионату.   На ходу я пытаюсь успокоить Ивана.
- Не волнуйся ты так. Определенно, приехали с работы. Ты срочно потребовался на кафедре.
- Я работаю на кафедре Общей истории, а там ничего такого сверхсрочного произойти не может.
Три минуты занял у нас путь от валуна до входа в пансионат. В холле у стойки регистрации видим мужчину в куртке «Аляска» с кейсом-футляром для ноутбука.
- Мать его, - не сдержал эмоций Иван, - это сам заведующий кафедрой, - окликает гостя, - Юрий Львович, что произошло?!
- Иван Иванович, - отвечает завкафедрой, - как я рад Вас видеть. Вы превосходно выглядите.
- Вот, - обижено говорит медсестра, - а Вы на меня все время ругаетесь.
Я почему-то вспомнила мастера нашего участка из Жилкомсервиса. Та тоже постоянно обижается на нас, собственников квартир, когда мы оправданно требуем от неё просто надлежащего исполнения своих обязанностей.
- Ну, что Вы, - говорит приезжий, - Я премного благодарен Вам за то, что Вы привели ко мне моего коллегу, - в ответ неожиданный для нас ответ медсестры.
- Наконец-то приехал настоящий интеллигент, - стрельнула глазками в сторону Юрия Львовича и пошла, вертя задом. К слову, зад у неё волнующий воображение мужчин.
- Иван Иванович, - обратилась я к моему знакомцу, - не стану вам мешать, пойду в номер.
- Хорошо, Людмила Петровна, - смотрит на меня грустными глазами, - За обедом встретимся.
Не удержалась и «стрельнула» глазками в сторону Юрия Львовича, ответил он мне или нет, меня мало интересует. Привычка.
Что мне одинокой симпатичной женщине делать на отдыхе? Есть два варианте. Вариант номер один – засесть в номере и пить виски. Вариант number tow – не запирать себя в номере, а пойти, например, в тот же бар и там «клеить» мужиков.
Стоп, машина! Тебе сколько лет, женщина?  Со стороны поглядеть, с ходу не скажешь, что ты бабушкой могла бы быть. Вывод. Можно и пофлиртовать. Сделала три шага и остановилась. Что-то остановило меня. Я спиной чувствую, кто-то смотрит на меня. Известный приёмчик всех женщина; я не пеша, достаю из сумки косметичку, из неё зеркальце и делаю вид, что разглядываю что-то на своем лице. Вот это фокус. Позади стоит и, улыбаясь, на меня смотрит Юрий Львович. Работало! Все мужики одинаковы. Взглянешь на него игриво этак, он и готов.
- Людмила Петровна, - он, вальяжно покачивая бедрами, ну и манеры, подходит ко мне, - Позвольте составить Вам компанию?
- Позволяю. Я намеревалась скоротать время до ужина в баре.
- Такое намерение можно только приветствовать.
Прошли в бар. В полумраке его можно разглядеть серо-фиолетовые  фигуры любителей аперитива. Сплошь мужчины. Такой расклад меня не смущает. Всю жизнь я провела в окружении особей мужского пола. Кто-то желал моей смерти, кто-то жаждал близости со мной. Некоторые стремились от знакомства со мной иметь свой гешефт. Пускай это будет мелкая сделка, но эти типы не гнушались ничем. Их цель - извлечение личной выгоды в деле, неразборчивая нажива. Что нужно этому барину от истории от меня? Вряд ли он намерен меня убить. Переспать со мной? Украдкой взглянула на себя в барное зеркало.  Что ж, вполне. К тому же и он не юноша. Споемся. Это у меня такая присказка.
Пили мы обыкновенную водку, заедая её пошлым бутербродом. Зато речь профессора была необыкновенна. Я сказала бы, экстраординарна.
Начал он издалека, от Ивана Грозного.
- Иван Васильевич кровью насадил в России государственность. Кровью людей и потом своим. Вы не обратили внимание на характерные черты лица его в скульптурном портрете, выполненном по методу профессора Васильева? Явно проглядываются черты монгола. Другой великий реформатор Петр Алексеевич Романов воспитывался в немецкой слободе. Ульянов Ленина был откровенным космополитом и русофобом. Джугашвили Сталин грузин, семинарист последний собиратель земель русских. Даже саму Русь  основал не славянин. Так что, выходит по всем статьям Россия есть продукт  синтеза славянского начала и иноземного внедрения.
Откровенно говоря, мне все эти его рассуждения были совсем не интересны, но не скажешь профессору об этом. Приходится слушать, тайком поглядывая на часы. Скорее бы обед.
Юрий Львович продолжал говорить. О современной России, о её лидерах и их зловредной для национального самосознания политике.
- Расхожее мнение, что Борис Ельцина, расстреляв Парламент в 1993 году, спас Россию от гражданской войны. А резвее сейчас она, эта война не идет?
- Юрий Львович,  - взмолилась я, - я давно отошла от всяких дел.  Я приехала сюда, чтобы как раз отвлечься от забот и суеты. Помилуйте, давайте поговорим о чем-нибудь другом. Расскажите, по какой такой причине Вы приехали к Ивану Ивановичу. Что-то произошло на кафедре?
- Прошу прощения. Это моя беда, говорить об истории. На кафедре, спасибо Богу, ничего не произошло. Я имею в виду, ничего экстраординарного. Рутина. А приехал я к коллеге с одной целью,  пообщаться.
Что-то в тоне, с которым это было сказано, меня насторожило. Кроме того, его рассуждения об истории России  были, мягко говоря, не совсем профессиональными. Такие речи можно услышать на кухнях интеллигенствующей публики. Решаю задать ещё один вопрос.
- Иван Иванович, какой курс истории читает? Новейшей? Древней?
- Господни Петров читает курс новейшей истории.
Попался, голубчик. Иван Иванович представился Сидоровым. Так кто же вы господа мнимые историки? Странным и настораживающим теперь мне кажется первый визит Ивана Ивановича ко мне в номер, его осведомленность о моих отношениях с мальчиком Севой.
- Это очень интересно, - так отвечаю, чтобы не спугнуть проходимца. Мне жизненно важно узнать истинную причину их пребывания тут. Лицо мое покраснело от пришедшей мне мысли – они намерены убить меня. Неужели госпожа Гарюгина  не оставила мысли уничтожить меня. Вполне вероятно. Будь моим врагом мужчина, тот бы, лишив меня состояния, угомонился бы. Те таков характер женщин. Они злобны и мстительны. Бедняжка Матвей. Госпожа Гарюгина не может простить мне его смерти. Интересно, каким способом они намерены покончить со мной? И почему для этого потребовалось засылать двух мужиков?
- Мне пора на обед.
- Приятного аппетита.
Сказано обыденно, но мне в этой фразе чудиться скрытый зловещий смысл. Ничего я сегодня есть за столом не стану. Если они спелись с персоналом, а медсестра определенно в их команде, то подмешать в мой суп какой-нибудь отравы дело техники.
Черт  возьми! Матвею не удалось подорвать меня в Испании. Вместо меня подорвался добряк грузин Гия на шоссе из Петергофа в Санкт-Петербург. Меня не расстреляли в лесах Карелии. Неужели им удастся извести меня тут, в пансионате санаторного типа? 
Я пошла по направлению к столовой, по пути краем глаза глядя, не идет ли за мной псевдопрофессор. Не идет, но я на всякий случай «нырнула» в туалет. Засеревшись в кабинке, я попыталась собраться с мыслями. Конечно, моему пребыванию тут пришел конец. Надо, как можно скорее уехать отсюда. Но как? Не забыла, как убрали Гию? Не отравят тут, расстреляют по дороге. Можно, конечно, поехать на электричке, но и до неё надо добираться.
Отсиделась на стульчаке и как будто легче стало. Напрасно я паникую. Не факт, что они убийцы. Ну, потрепался мужчина на тему истории государства Российского не очень удачно, ну, обозвал своего коллегу другой фамилией. Чего не бывает.
Голодная, в полной растерянности я вернулась в номер. В номере неестественно свежо. Кто додумался проветривать так комнату в марте, когда на дворе минус три градуса? Это насторожило. Стою у дверей, дальше не иду. Постель застелена аккуратно,  а была она скомкана. И ещё. Мой чемодан чуть-чуть торчит из-под кровати.
Я не страдаю паранойей, но все, же что-то не так. Решение пришло спонтанно - убегаю сейчас же. Бросив все. Тихо, чтобы не дай Бог, кто-то услышит, достала из стенного шкафа пуховик, шарф и, окинув взглядом номер, вдохнув воздуха, вышла. В коридоре никого, обед продолжается. Самое время сматывать удочки. Идти через главный вход, есть риск встретить их или их сообщницу, стукача медсестру. Пожарный запасный выход заперт, а талантами вора домушника я не обладаю. Остается окно. Что же, сил хватит.
______________________________________

Пятидесяти восьми летнюю Людмилу Петровну Фурсову, лежащую под окном пансионата, что выходит на «задний» двор, обнаружил таджик уборщик мусора. Плохо знающий, а точнее почти не говорящий по-русски он долго пытался объяснить дежурной, что он обнаружил. А, когда та поняла, что Рустам обнаружил на ей подведомственной территории тело одной из отдыхающих, она, не поднимая шума, сама пошла, посмотреть, что произошло там. 
Будучи человеком опытным, она не нарушая положения тела, пощупала пульс, но и без этого было ясно, что женщина мертва. От  правого виска тянулась ниточка запекшейся крови. Кожные покровы кое-где покрылись  трупными пятнами. Температура тела говорила о том, что женщина скончалась давно. Само тело окоченело.
Прибывший врач «Скорой помощи» констатировал смерть и, ни к кому не обращаясь, тихо произнес.
- Такую рану невозможно получить в результате падения с высоты собственного роста. А в том, что эта женщина стояла на своих двух, сомнений быть не может.