Святая ложь или преступление?

В комнату капитана милиции Алексея Ивановича Игнатова вошла стройная девушка. Ее чуть-чуть раскосые черные глаза с беспокойством остановились на лице следователя. Она явно чем-то расстроена. Особенно это было заметно по припухшим, покрасневшим векам.
- Садитесь, - предложил Игнатов.
Вошедшая как-то неуверенно, боком, села на самый кончик стула.
- Что у Вас? – послышался вопрос.  В ее глазах промелькнул страх, но она решилась, наконец, заговорить.
Алексей Иванович услышал взволнованный, прерывающийся голос девушки.
- Видите ли, я разыскиваю своего ребенка… - на секунду голос ее смолк, но, сделав глубокий вдох, она продолжала:
- Я уже обращалась во все детские дома, в роддом, где я лежала когда-то, но все бесполезно. Никто не знает, где моя дочь. Мне посоветовали обратиться к Вам, и вот я здесь, - она вынула из сумочки носовой платок и вытерла слезы.
- Если Вы будете так говорить, - заметил Игнатов, - я ничего у Вас не пойму и вряд ли смогу тогда чем-нибудь помочь. Не волнуйтесь и расскажите все подробно и по порядку.


Девушка слегка откинулась на спинку стула и начала свой рассказ.
- Моя фамилия Лунёва Ольга Сергеевна. Живу я сейчас на частной квартире, через полтора месяца, т. е. после окончания сельхозинститута, мне предстоит начать работу в сельском районе агрономом. Но я не могу уехать, не разыскав свою дочь. – Она снова остановилась, как будто ей не хватало воздуха. Потом Ольга глубоко вздохнула и продолжила начатое.
- Три года назад, будучи студенткой второго курса, я познакомилась с одним молодым человеком и полюбила его. Но он обманул мои надежды. Я готовилась стать матерью.  Меня смущало одно обстоятельство: что делать в общежитии с ребенком. После родов я сказала врачу в роддоме, что не возьму дочь, отказавшись даже ее кормить. Теперь страшно подумать, как могло это случиться. Выписавшись из больницы, я продолжала учёбу, но все чаще и чаще думала о своем поступке, осуждала его  и все-таки не хотела обременять себя заботами, да и кроме того, мне было стыдно иметь ребенка и не иметь мужа. Подругам пришлось сказать, что девочка моя умерла. Они посочувствовали и вскоре забыли об этом. Все это время меня мучает совесть, вопросы один за другим не дают мне покоя: «Где она, жива ли, хорошо ли ей, вдруг она больна или плохо живет?» Я днем и ночью только и думаю об этом. Сначала мне казалось, что со временем все забудется, но, оказывается, чем дальше, тем сильнее я мучаюсь. Мысль о ребенке не выходит у меня из головы.
Игнатов строго посмотрел на Лунёву. Его взгляд говорил: «Как вы могли так поступить?»  - она поняла это и поспешно сказала:
- Не смотрите на меня так. Мой поступок достоин осуждения, но не говорите ничего в обвинение, мне и так слишком тяжело. – в ее глазах стояли слезы, которые она даже не старалась вытереть.
- Я прошу вас, помогите мне.
Лунёва подняла на Игнатова свои чуть-чуть раскосые глаза, которые теперь почему-то показались капитану не такими уж черными, как раньше, и с надеждой, затаив дыхание, ждала его ответ.
Что можно ей ответить? Только осудить, но ведь она сама себя обрекла на мучения? Да, это было необычным. За двадцатилетнюю работу в органах милиции это, пожалуй, первый случай, когда он не мог только осуждать виновного, нужно было ему помочь.
Капитан встал, прошелся по кабинету, потрогал свои поседевшие виски, провел ладонью по волосам и, повернувшись к просительнице, сказал:
- Все, что от меня зависит, я сделаю, чтобы найти вашего ребенка. Сейчас необходимо составить протокол, где вы должны подписаться. Он достал из стола лист бумаги  и стал неторопливо записывать слышанное. Когда Лунёва поставила свою подпись под протоколом, Игнатов сказал:
- Зайдите ко мне через неделю, если нам удастся найти ребенка раньше, мы вам сообщим. До свидания.
Молодая женщина встала, в ее глазах не было неуверенности и беспокойства, они теплились надеждой. Попрощавшись, Ольга вышла.
Алексей Иванович долго смотрел на закрывшуюся дверь, и в его серых, немного грустных глазах промелькнуло сначала недовольство, потом жалость. Он взял телефонную трубку и позвонил в роддом, где лежала Лунёва…

В четверг в кабинет главного врача роддома пришел капитан милиции и попросил вызвать детского врача Нину Владимировну Колосову. Ему ответили, что доктор заканчивает обход и минут через 15 придет. Действительно, вскоре в комнату вошла молодая женщина лет тридцати. Ее большие карие глаза приветливо улыбнулись. Протянув Алексею Ивановичу свою маленькую мягкую руку, она тепло поздоровалась с ним.
- Кому это я понадобилась в милиции, чем провинилась, почему вы мне оказываете честь своим посещением, - смеясь, сказала Колосова.
- Я вас хочу задержать надолго, Нина Владимировна, дело очень серьезное. Садитесь и давайте побеседуем. Скажите, вам о чем-нибудь говорит фамилия Лунёвой Ольги Сергеевны?
Нина Владимировна вопросительно посмотрела в глаза Игнатову и спросила:
- А разве с ней что-нибудь случилось?
- Так, – протянул капитан, – значит, вы помните ее. Расскажите, какой с ней произошел случай.
Колосова подвинула стул ближе к столу, положила локти на скатерть и внимательно посмотрела на следователя.
- Вы знаете, что она отказалась от своего ребенка?
- Да, и вот сейчас Лунёва спохватилась и отыскивает свою дочь.
- Хорошо, вы узнаете всю эту историю и скажите мне, права ли я была, поступив так. Но сначала мы навестим одну мою приятельницу после работы. Не возражайте, пожалуйста, так надо. Итак, я жду вас здесь же к концу дежурства.

В седьмом часу вечера в квартиру Добрых постучали двое: Алексей Иванович и Нина Владимировна. Их приветливо встретила худощавая миловидная женщина лет двадцати пяти. Ее пышные белокурые волосы были собраны в большой пучок. Она предложила пройти им в столовую, сказав:
- Извините, у меня Маринка  что-то капризничает, – и вышла в детскую.
Игнатов стал внимательно рассматривать обстановку и видел кругом чистоту, материальный достаток и удобство. Стол, стоящий посередине комнаты, был накрыт белоснежной скатертью. На диване постлан ковер, на котором лежали черные атласные подушки, вышитые гладью. Работу с вышивкой можно было видеть и на буфете, и на пианино, и на этажерке.
Вскоре вошла хозяйка. Она держала на руках девчурку, удивленно смотревшую на гостей.
- Мариночка, - сказала врач, – разве ты не узнаешь меня?
Маринка ласково улыбнулась и протянула ручонки. Нина Владимировна поцеловала ее.
- Как здоровье девочки, как она спит, кушает?
- Я уж и не знаю, как вас и благодарить за заботу, ведь ваши советы мне помогают. – Молодая женщина радостно продолжала. – О, дочурке гораздо лучше, теперь она кушает с большим аппетитом, а вчера виноград ела ягодками, не дала мне его отжать. Вы видите, Маринка поправилась.
И действительно, Игнатов увидел цветущего ребенка. Мать спустила ее на пол, и она быстро подбежала к Колосовой. (Видимо, Нина Владимировна свой человек в этой семье)
В дверь постучали.
- Это отец, - проговорила Ирина, и пошла открывать. Маринка побежала за ней, крича: «Папа, папа!» 
Вошел невысокого роста молодой мужчина. Его руки протянулись к девочке и подняли ее вверх. Маленькие ручонки обвились вокруг шеи, потом быстро начали шарить в боковом грудном кармане пиджака. Отец засмеялся и достал ей круглую жестяную баночку с монпансье.  Девочка взяла ее в  ручки и попыталась открыть, но у нее ничего не получалось. Тогда папа по-ставил дочку на пол и открыл баночку. Девочка подбежала к маме и стала ее угощать. Все улыбнулись, а папа сказал:
- Вот так всегда, привыкла, что я ей с работы приношу что-нибудь и знает, где искать. Вон мать говорит, что избалуем мы ее. –  засмеявшись, промолвил отец и сел на стул рядом с женою.
- Мы к вам на минутку, - заговорила Нина Владимировна, - шла мимо и решила зайти за рисунком для дорожки, помните, я вам о нем как-то говорила, правда, я шла не одна, потому и затащила к вам этого незнакомца.
Ирина достала из ящика в буфете рисунок для вышивки и отдала его Колосовой.
- Спасибо, Ирина, как только  вышью дорожку, покажу, чтобы Вы ее оценили. Я ведь - начинающая вышивальщица.
Гости поднялись и, попрощавшись, вышли.
- Скажите, какое впечатление произвела на вас эта семья? – Обратилась врач к капитану с вопросом.
- Ну что ж, по-моему, они живут очень дружно, и вообще – это настоящая семья. В ней даже посторонним становится тепло. Я люблю такие дружные семьи.
- Как вы считаете, Маринка родная их дочь или нет? 
- Вы странный вопрос задаете, Нина Владимировна, я не понимаю, к чему это.
- А знаете ли вы, чья это дочь? Ведь Маринка – ребенок Лунёвой. – Колосова быстро повернула лукавое лицо к капитану, желая посмотреть, какое впечатление произвели ее слова на спутника.
Алексей Иванович остановился, резко обернулся, на лице его было словно написано: «Не может быть, это невероятно…» После непродолжительного молчания он произнес:
- Но… как попала девочка к ним, объясните, наконец…
Нина Владимировна взяла его под руку и предложила пройти и сесть на одну из  скамеек сквера, который находился от них справа. Они  сели, и Колосова начала свой рассказ…
День 16 июня был для нас одним из трудных, т. к. в этот день родилось трое детей. Мы едва успевали их обрабатывать. Почти одновременно с Лунёвой у Ирины тоже родилась девочка. Но роды были тяжелые, ребенок шел неправильно, запутался в пуповине. Нам кое-как удалось оживить крошку. Мать очень хотела ребенка, когда девочка впервые закричала, мамаша была счастлива. Отец, Анатолий Васильевич, ожидал в коридоре с большим букетом цветов и с коробкой конфет. Роженицу отправили в палату, сказав, что ребенка принесут кормить только через день, так как девочка очень слаба и нуждается во врачебной помощи. Мать, конечно, заволновалась, но ее успокоили, объяснив, что так обычно поступают, если роды проходят не совсем благополучно.
Девочка же ее прожила всего двадцать часов. Что было делать? Сообщить Ирине, но ее состояние  было так слабо, что это буквально могло убить женщину. Ведь только сознание, что у нее есть дочка, поддерживало силы.
Я приказала сестре (пока только она знала об этом) молчать. Ребеночка осторожно, чтобы никто из мамаш не видел, унесли, а на обходе палат я сказала Ирине, что ее дочке стало лучше. (Главное для нас сейчас было – спасение жизни матери). Вы бы видели ее лицо: оно сразу озарилось, провалившиеся глаза засияли радостью.
Я не могла видеть это и вскоре ушла из палаты. Меня постоянно мучил вопрос, как ей сообщить о смерти ребенка… Неожиданно ко мне подошла сестра и доложила, что одна из мамаш отказывается кормить своего малыша. Я попросила позвать ее. В ординаторскую вошла Лунёва. Она вызывающе смотрела на меня и ждала вопроса.
- В чем дело, почему вы не хотите кормить своего ребенка?
- Не нужны мне уговоры. Все равно не буду кормить. – упрямо заявила она.-  Куда я с ним денусь, если живу в общежитии и учусь в институте. И вообще, я не хочу этого ребенка.
И вдруг у меня мелькнула мысль. Я готова была броситься к Лунёвой и расцеловать ее. Моя голова была полна только мыслями об Ирине, хотелось спасти ее. Я и обрадовалась случившемуся и испугалась… Сделав строгое лицо, я сказала Ольге:
- Вы понимаете, что делаете. Отказываясь от ребенка, вы теряете его навсегда. Мы сохраним жизнь девочки, но вы никогда не станете ей матерью.
- У меня нет иного выхода, - упрямо повторила она уже более приглушенным голосом.
- Хорошо, идите,  вам не принесут кормить вашего ребенка, а вас на днях выпишем из больницы.
Оставшись в кабинете одна, я стала все обдумывать: прежде всего, надо, чтобы никто об этом не знал. Я вошла в детскую, сменила у девочки на ручке номер, написала тот, который был у ребенка Ирины. В карточке Лунёвой зафиксировала смерть ее дочки, а у Ирины – вес и остальные данные этой девочки. Сестре сказала, что завтра ее можно нести кормить Ирине.
На следующий день на обходе я сообщила Ирине, что сегодня ей принесут дочку. У бедной матери на глазах показались слезы – это были слезы счастья.
- Спасибо, - чуть слышно прошептала она.
Итак, участь девочки Лунёвой была решена. Не знаю, права ли я, может быть, следовало сказать Ирине правду, предложив взять этого ребенка, но у меня в те минуты не хватило мужества так поступить. Она была слишком слаба, чтобы перенести горе, это страшное известие могло буквально убить ее, тем более, что больше у нее детей никогда не будет. Я уже говорила вам, что у нее были очень тяжелые роды. Впрочем, вы сегодня убедились, правильно ли я поступила и стоит ли разрушать счастье этой семьи.
Игнатова шокировало это признание. Он откинулся на спинку скамьи и долго молчал, подняв немного вверх голову и всматриваясь куда-то вдаль.
- Да-а, - наконец, протянул Алексей Иванович, - мы не имеем права разрушать счастье этой чудесной семьи. А как же Лунева?  Но меня интересует вопрос, не лучше ли было все-таки тогда сказать правду Ирине, ведь она бы согласилась воспитывать чужого ребенка.
- Вы забываете, что женщина была в то время слишком слаба, она не перенесла бы потери дочки, а о чужом ребенке не захотела бы слушать.
- Допустим, но можно было бы сообщить об этом ей позже, когда она окрепла. По существу Вы совершили преступление, за которое должны понести наказание,- строго произнес Игнатов.
- Я не хотела, чтобы несчастная мать узнала разочарование. Пусть никогда не узнает она правду. Не надо ее разочаровывать.
- А если Лунева узнает о случившемся, она может возбудить уголовное дело против Вас и потребовать вернуть ребенка ей, и суд будет на ее стороне. Что Вы думаете об этом? Чем вы руководствовались, совершая подмену?
- В тот момент для меня главное – это спасение матери. Лунева сама отказалась от ребенка, у меня есть официальный ее отказ. Так что неизвестно, как решит суд в подобных обстоятельствах, тем более, что у Луневой нет условий для жизни с ребенком..
- То, что нет жилья - это не причина, чтобы отказать ей в иске. А вот отказ от ребенка может сыграть положительную роль в пользу Ирины,- произнес капитан.
Алексей Иванович, поймите, что сейчас будет с семьей Добрых. Они уверены, что девочка - их родная дочь. Если они узнают правду, то может произойти непоправимое, ведь Ирина – сердечница. Ну, скажите, зачем нужна подобная трагедия. Вы сопоставьте на чашу весов ложь и правду. Будет ли кто из них счастлив? Лунева? Но у нее нет жилья, значит, предстоит большая проблема, это первое. Но главное – девочка, которая знает Ирину как маму, а Ольгу – как чужую тетю. Сможет ли ребенок привыкнуть к ней и полюбит ли ее. Да и сама Лунева почувствует ли себя матерью Марины. Учтите, для женщины очень важно кормить родившегося ребенка. Тогда она ощущает его своей кровиночкой. Во всяком случае, мы сделаем ребенка несчастным, страдающем по своей той маме и по папе. А уж что станет с семьей Добрых, так это и говорить страшно. Что Вы теперь скажете? Поймите, что иногда лучше не знать правду, ибо правда может убить человека.
- Но ведь это не просто правда, а преступление,- возразил он.
- Да, с точки зрения закона – преступление, а с точки зрения человеческой – святая ложь. Поясню. Представьте, что врачи сказали бы Ирине правду, и она бы умерла, а Лунева все равно отказалась от ребенка, девочка попала бы в детдом, разве это для нее было лучше, чем семья, где ее считают родной, любят, заботятся о ней, - продолжала убеждать Алексея Ивановича  Нина Владимировна.- Кроме того, если правда станет известна всем, то начнется война за ребенка. Семья Добрых непременно будет доказывать свое право на девочку. А что ждет ребенка? Вот о чем надо беспокоиться. Это главное. Лучше, если Вы сообщите Луневой о смерти ее дочки справкой, которую мы Вам дадим. А Вы помните, что Лунева сама сказала всем о смерти дочери, и все поверили, погоревали и смирились. Да не переживайте Вы так, Лунева молода, успеет еще обзавестись семьей. Но жизнь дала ей страшный урок. 
 - Нина Владимировна, Вы забываете, что подмена ребенка – это преступление, и оно должно быть наказано.                -Алексей Иванович, я готова предстать перед судом и понести должное наказание. Хотя  считаю, что мое действие спасло жизнь Ирине и принесло счастье ребенку, поэтому мою ложь называю святой. Я напишу три слова, а Вы подумайте, где надо поставить запятую. «Открыть нельзя закрыть». Вот и принимайте решение, я буду ждать.