Пища пигмеев Фантазионный Роман Глава 22

                КОНСТАНТИН ИСТИН

                ПИЩА ПИГМЕЕВ

                ГЛАВА  ДВАДЦАТЬ  ВТОРАЯ

                ПИГМЕИЗАЦИЯ   ИНЕССЫ


* Рекомендация подруги для работы в институте генетики
* Законспирированные уборщицы
* 10 тысяч рублей в месяц за очистку авгиевых конюшен
* Сморительный сон и неприятное пробуждение
* Прятки под хозяйственным столом
* Ужас, множащийся на кошмар
* Инесса поймана и заточена в Горловской «КПЗ»
* «Ты слишком много знаешь, девочка!»
* «Не бойся, детка, я тебя не убью!»
* «Ты у меня будешь знаменитой!»
* Укольный выпад профессора
* «Я очнулась лилипуткой»
* «Мне чудом удалось сбежать!»
* «А санитары с горя – пьют!»


       Инесса рассказала Стасу, как всё произошло. Она в этом году поступила на первый курс института лёгкой промышленности. В шутку сами студенты называли его институт лёгкого поведения, чего страшно не любили преподаватели, а особенно – преподавательницы. За скабрезным названием вуза к лекторшам прилепилось вместо
«преподавательницы» – оскорбительное и остроумное сокращение: «давательницы».

       Смачно звучало, например: «Лучшая давательница института лёгкого поведения». Весёлые в инстлегкопроме (жаргонная местная многобуквенная аббревиатура!) подобрались ребята и девчата. Сплошные шутники и шутницы. Да невесело – не на что было – жить. Стипендия у них мизерная. Почти все подрабатывают, где и как, и сколько могут. Через подругу Агнессу Инесса узнала: в институт генетики требуется лаборантка. Дежурство сутки через трое. А зарплата, Иннесса не поверила своим ушам: 10 тысяч рублей в месяц. При стипёшке в 400 рублей – огромная сумма.

     – Я тебя рекомендую. Просто с улицы в наше учреждение никого не возьмут. Лаборатория, где есть вакансия, то ли полусекретная, то ли уж совсем секретная. Да не тайности её важны, а деньги. Где ты найдёшь десятильник тысяч? На дороге он не валяется!

       Обрадовало Инессу и то, что в институте генетики работал в охране Стас –«почти свой парень», в которого она, похоже, влюбилась. Словом, счастье само плыло ей в руки. Надо было быть дурой, чтобы отказываться от очевидной лафухи.

       Кому не везёт, тому и в везухе выпадает непруха. Завхоз института генетики Наталья Романовна с трудновыговариваемой длиннобуквенной иностранной фамилией, скорее всего, финской, встретила её, почти как мать. Женщина оказалась милой, доброй, участливой. Она ведала всеми уборками во всех помещениях института.

       Инесса представляла себе свою работу – в белом халатике, в чистенькой лаборатории, среди красивых и умных приборов и классного современного оборудования. А вышло? Лаборантками здесь конспиративно называли … уборщиц. Обыкновенных поломоек, грязевыгребальщиц и пылевытиральщиц. Видимо, на компроматную из-за грязи и непрестижности должность уборщицы давно никто не клевал.

       «Все женщины у нас теперь – золотые рыбки!» – говорил Мирон Сергеевич Волокушин, институтский дворник-электрик. – Хрен кто сюда уборщицами пойдёт. Лаборантками – да! Звучит культурственно. А при хорошей зарплате ни о какой непрестижности и грязноте речи уже не пойдёт.

       Институтский мудрец оказался провидцем. Собственно, он не мудрствовал. Он подавал Идею. И сообразительный заместитель директора  института по АХЧ  Сан Саныч Коромыслин суть дела усёк мигом. Выбил несколько ставок. Некоторые объединил. Другие впихнул в теневое совместительство, чтоб ни одна налоговая не прочухала. Так, Инессины 10 тысяч на самом деле наскребались аж с пяти разных премудрственно соединённых ставок-зарплат. У девочки глаза бы на лоб вылезли, узнай она, что перещеголяла бога. Стала единой не в трёх даже, а в пяти лицах. Короче, гоголевские мёртвые души в малооплачиваемой современности вельми пригодились. Они делали заработную плату живым.

       Всю «штатно-заштатную китайскую грамоту» Инессе в первый же час после выхода на работу объяснила сердобольная Наталья Романовна. Знай, мол, что у нас тут всё без обмана – применительно к простым работяжкам, конечно.

     – Работай нормально. Делай дело. И зарплату – обещанные 10 тысчаков всегда и вовремя получишь. – объяснила заведующая хозяйством. Всучила Инессе гору чистых и новых тряпок, несколько швабр, коробку туалетной бумаги, три пачки стирального порошка, пять флаконов моющих и чистящих средств, десять кусков хозяйственного, туалетного и косметического мыла. И тёмный, мышиного цвета халат. При взгляде на него у Иннесы чуть не потекли ручьём слёзы. Едва сумела взять себя в руки.

     – Начинай, девонька, прямо сегодня! – присоветовала Наталья Романовна. – Хозяин лаборатории, куда тебя закрепили, субъект привередливый. Придира, каких поискать. И зануда. Любитель образцовой чистоты и идеального порядка. Хотя сам – неряха страшнейший. Создашь ему уют и комфорт – королевой будешь. Не сумеешь – придётся жить на одну стипендию. Такие вот у нас порядки и нравы! Сейчас его в помещении том нет. Ключ он всегда таскает с собой. Но у меня есть запасной, о чём он, конечно, догадывается, если не полагает, что уборку у него в лабораторных
пенатах делают чистоплотные гномы. На вот, бери его. Мне и вернёшь. Ни в коем случае не ему. Кстати, зовут его Всеволод Вениаминович. Фамилия необычная и странноватая – Горло. Он старенький. Для прелестей твоих вряд ли опасен. Так что не волнуйся и не грусти. Деньги грязи не боятся!

        Инесса уныло поплелась в научные апартаменты профессора Горло. С трудом открыла дверь лаборатории. Свалила уборочные причиндалы в затхлый чуланчик, местоположение его завхоз  обрисовала. Села в профессорское пустое кресло и заплакала навзрыд.

    –   Ну, когда ж я расстанусь с иллюзиями! – тихо причитала она. – Дурёха!Размечталась! Чистенькое  помещеньице. Белый халатик. Лёгкая работка. – Она с тоской оглядела себя в зеркало. Серый грубый халатище. Как будто скроили его из нескольких тысяч мышиных шкурок. Резиновые, тошнотно пахнущие, перчатки. Калоши на ногах. («Эт-то тебе, доченька, чтобы не промочила ножки!», хохотнула, всучивая ей их, завхозица. Швабра и тряпка. Великолепный портрет высокооплачиваемой культурственной лаборантки! Стыдобища  и позорище!

        Стас мне нравится, но он в меня, этакую образину, – никогда не влюбится! Придётся прятаться от него!

        Она зашлась в истеричных, как потом сама определила, рыданиях. Да ведь слезами горю не поможешь. Самым прискорбным было даже не прискорбно унизительное де-факто: «уборщица». А совсем другое. Любитель образцовой чистоты и идеального порядка явно обитал в ужасающем беспорядке. Странный и подозрительный парадокс!

        Через несколько минут Инесса с невесть откуда взятым ею остервенением принялась за работу. За несколько часов она – удивительно! – навела в лаборатории образцовую чистоту и идеальный порядок. Профессор в тот вечер на работе  так и не появился. Он заседал на какой-то научно-практической конференции. И стараний Инессы – по крайней мере при очной встрече оценить не мог.

        А через трое суток поражённая Инесса, войдя в лабораторию, обнаружила в ней настоящие авгиевы конюшни. Бардак был ещё более потрясающим. И всё опять повторилось сначала. Остервенение. Дикая усталость. И – тяжелый беспробудный сон. На сей раз – прямо под  профессорским, правда, не рабочим, а хозяйственным, столом, покрытым – свисающей почти до самого пола плотной, как добротные оконные шторы, скатертью. Здесь профессор столовался и распивал чаи. А может, и не только чаи. Девушка расстелила там, под столом, коврик, врученный ей завхозом. И свалилась – без сил и желания жить. Успела только (вот идиотка-то!) раздеться – догола. В лаборатории было жарко и душно.

        Проснулась она при звуке громких мужских голосов. Инстинктивно прижала руки к обнажённым грудям и обомлела. Она была-цвела – в чём мама родила! А рядом, словно в насмешку стояли её белые туфельки, лежали – прямо на полу любимые розовая кофточка и серая плиссированная юбка. Слава богу, за длинной скатертью и её бахромой, стелющейся по полу, одёжных причиндалов Инессы со стороны не было видно.

        В лабораторию вошли трое мужчин. И тотчас, сразу одеться у неё не было никакой возможности!

      – Дура! Дура! Дура! Влипла! – со слезами на глазах шептала она, прячась под столом. – Только бы они меня не заметили, только бы не увидели! – Губы её шевелились, как в беззвучной молитве. Сердце мертвело от ужаса. Положение было безнадёжным. Безумная мысль пришла ей в голову: схватить одежду, с шумом и грохотом  или с истерическим визгом и хохотом рвануться из-под стола и, пока мужики леденеют в обалдении, растерянности и в шоке, драпануть из лаборатории и больше сюда никогда не показываться. Приняли бы за чокнутую, за  идиотку, за полоумную. Да и чёрт с ними! Ей в их компании детей не крестить.

       Она бы, наверное, так и поступила. Но вдруг страшная мысль пронизала её: «Я-то сбегу-удеру, а  как же профессор?! Я же скомпрометирую его! Те двое, что с ним, примут меня за его развратную молодую любовницу. И его наверняка хватит от неожиданности удар! Боже мой! Да она просто хотела  убить его! Старичок не вынес бы ни стресса, ни стыда, ни позора. Намерение её явно было нелепым. И она только сейчас поняла, какую опасную грань чуть не переступила. Сделай так, она умерла бы со стыда или от угрызений совести. И головка Инессы бессильно и безвольно поникла на грудь. Только в жутком отчаянии можно представить себе подобное избавление от чрезвычайного затруднения. За счёт других. С жертвой. С трупом. Нет, упаси господи! Спаси и сохрани!

       Инесса и подумать не могла, что подстольное её приключение было лишь прелюдией к ужасу, а не самим ужасом. Ужас ждал её впереди. Ужас, множащийся на кошмар.

                (Продолжение этой главы - последует.  К. И.).