Мамочка, не плачь

Я мог услышать в новостях, что неизлечимо болен маленький ребенок или прочитать в интернете, что срочно нужна помощь мальчику, которому всего два года, мог огорчиться, опустить глаза и отогнать от себя мысль, что такое может произойти с моей….  Просто, отогнать эту мысль.  Нет, мы обычная семья, таких миллионы. Миллионы обычных семей, которые болеют ангинами, гриппом, ветрянкой, простужаются, кашляют, но они не болеют раком, или чем-то другим очень страшным и опасным. Это могло произойти с соседями, или знакомыми, с каким-то бывшим одноклассником, или коллегой по работе, или даже с родственниками. Мы с женой сели бы на кухне, поговорили, собрали деньги, съездили бы в больницу… Это могло произойти с кем угодно, там – в кино, в новостях, в интернете, в обрывке случайно услышанного разговора….

Заболел мой сын.  И мы не в кино. Хотя события идут, как кадры из фильма. Я теряю чувство реальности. В голове нет ни одной мысли – наблюдаю со стороны. В горле боль. Память периодически подкидывает кадры из прошлой жизни: вот мы летим в Турцию, вот, он пинает футбольный мяч и шлепается на асфальт, вот, он температурит и мы читаем ему сказку при включенном ночнике, вот…

Ира позвонила мне на работу. Я примчался. Скорая ехала быстро, я за ней на невидимом тросе, прилепленный к задним фарам большой белой машины с мигалками, в которой вся моя кровь, все мое – она, с дочкой в животе, и он, мой сын. Потом он на мне, худой, обмякший, пахнет шампунем и своим запахом, любимым моим запахом. Потом от доктора вышла Ира, я тогда еще ничего не понял, хотел быстрее увезти их всех домой. Ира перестраховывается, ей показалось … сейчас поедем домой, и все будет хорошо. Поднял голову и увидел ее за минуту ввалившиеся глаза и черно-бледное мокрое лицо.  Диабет.

Я не сильный. Мне тридцать два, а ему два. И он сильнее меня. Потому что он все время говорит: «Мамочка не плачь, мамочка не плачь…», а я не могу, у меня немеют губы, чтобы ей что-то сказать. Они лежат под капельницей на узкой кушетке, из форточки несется осенний сквозняк, я накрываю их собой. Целую шею, губы, лоб. Выбегаю, чтобы найти врача, а сам захожу в туалет. Я же говорю, что я не сильный. Почему это все происходит с моим ребенком? Бог, где ты там? Я не верю тебе. Слышишь ты меня?! Почему он, а не я? Мне тридцать два, а ему два. 

Самый тяжелый взгляд у медсестер. Они смотрят и глазами извиняются. Они не могут каждый раз рвать свое сердце на части, видя, как взрослые люди сходят с ума у постели своего ребенка, не могут каждый раз прятать слезы, видя, как отец останавливает в жилах кровь, чтобы улыбнуться своему сыну, как мать заламывает себе руки и кусает губы, чтобы не залить слезами подушку своего малыша. Они не виноваты, что не чувствуют сильно, так сильно как мы. Их глаза  извиняются за это с годами наработанное дежурное сострадание. Тяжелый взгляд добрых людей. 

Доктор не дал нам никакой надежды. Понимаете, погибли клетки. Нет, не излечимо.  Нет, сделать ничего нельзя. Надо жить. Почему? Почему он? Он маленький, почему он? Может ошибка. Не может. Не ошибка. Не излечимо. Нет, ничего сделать нельзя. Надо жить. Откуда? У нас никто не болел. Может сдать еще анализы? Может за границу? Нет, не излечимо, ничего сделать нельзя. Подберем дозы инсулина, научитесь, будете сами все делать. Каждый день уколы? Каждый. Ну, может… ? Нет, не может. С годами наработанное дежурное сострадание. Тяжелый взгляд.

Утром мне нужно первому начинать двигаться. Смотрю на часы, слушаю, что говорят на посту. Дети ходят по коридору больницы, идут на завтрак. Вспоминаю про работу. Неприятно в голову пускать хоть какие-то мысли, кроме как мысли о Сережке. Он спит. Капельница отсчитывает миллилитры. Ира лежит рядом. Ее щеки ввалились еще больше, а живот выкатился. Подросла моя девочка. Кладу руку на живот. Моя.

После работы бегу к ним. Захожу в магазин. Мне вон ту, синюю, да полицейскую. Нет, мелочи нет.  Я и раньше покупал ему машинки. Часто. Но все равно какое-то чувство… какое же это чувство…. Вины что ли. Он смотрит на нас и ждет. Он ждет, что мы его вытащим из этой больницы, спасем от уколов, привезем домой к его игрушкам. Он верит нам. А я не могу ничего сделать, я большой папа, а могу только вот -  да, да вот эту синюю, во втором ряду, с мигалками, девушка я тороплюсь, быстрее, пожалуйста.

Ира просила найти, где лечат. Найти тех, кто вылечил ребенка. В Израиле есть клиники, современные, дорогие. Но мы туда не поедем. Ир, мы не поедем туда. Диабет не излечим. Пока во всяком случае. Израиль, Германия, Америка – у него клетки погибли. Все. Как я могу отобрать у нее эту надежду? Не сейчас. Нет, не сейчас.
Обнимаю моих. Ждали и я ждал. Он обрадовался машинке. Играет. Опять кадры поплыли  - его первый день рождения, лето в деревне, огромный самосвал и он в кабине….
Нашел? Да, нашел. В Израиле есть хорошие клиники. Да, поедем, обязательно поедем. Продадим, конечно, продадим и займем, если не хватит. Целую глаза ее.  Ты не ела. Пошли в столовую, я с тобой схожу. Она не может есть, я вижу. Смотрим в окно. Откусила хлеб, глаза наполнились, не может проглотить, теперь вместе с хлебом ком в горле, у меня такой же, только без хлеба. Родной, я весь день старалась… я стараюсь, чтобы он не видел. Я не могу больше. Я не хочу есть, постой со мной просто, дай я поплачу немного. Мы же поедем, обязательно поедем в Израиль? Поедем.

Приходил доктор, подарил Сереже чемоданчик с веселыми картинками, в чемоданчике глюкометр. Показал, как мерить сахар. Каждый раз до еды. Через два часа после еды. Через четыре часа после еды. Перед сном. Ночью. Каждый день. Всю жизнь. Спасибо, доктор, за подарок. Такая работа.  Дежурное сострадание. Смотрим на веселые картинки на чемодане. Ира пошла к окну, там убежище ее немых слез. У меня опять пошли кадры… Его детская, игрушки. Покупаем Сережке много, мы – все, чем сами не доиграли, бабушки - все, что нам недопокупали, тети, дяди. И вот, подарили ему глюкометр. Здравствуй, диабет.
         
 Она собирается съездить домой за вещами. За руль не сядет, вызываем такси. Стоит. Я знаю, о чем она думает. Не бойся. Теперь уже ничего не страшно. Вру ей, что просто вставил ключ, открыл замок, вошел, помылся, собрал пакеты и вышел. Нет, родная, не плакал…. Я стоял перед дверью как школьник полчаса. Там, за дверью – наша прежняя жизнь. Там только я, моя Ира, Сережка и наша малышка, которая скоро родится. Там еще нет диабета. Там за дверью – только мы. Зашел. В коридоре  - мяч, он пинал его об зеркало, а я ругался. На кухне - кружка с недопитым чаем, на кружке - следы ее помады. В зале на диване ворох вещей – они собирались в гости, торопились, еще не знали ничего тогда. Так и уехали из гостей на скорой. Зашел в детскую. Самолет, крыло оторвано, пилот рядом лежит, на полу его футболка. В футболке его запах. Ложусь на ковер, вытираю лицо и закрываю глаза.   

***
Просыпаюсь у себя дома, рядом с диваном коробки, мы переехали неделю назад. Мне сорок два года. У меня диабет с двух лет. На помпе пищит будильник, я не выключаю - его писк вытягивает меня из сна. Ищу рукой телефон. Включаю … дата, время, фото моего сына. Сережа. Ему двенадцать. Господи, спасибо, что он здоров! Спасибо!
Звонит телефон.
- Макс, привет! Прости, мы только сегодня прилетели в Нью-Йорк, тут бешенная разница во времени, я перепутала дни, с Днем рождения, братик! Люблю тебя! Как вы?
- Спасибо, сестренка! Все хорошо.
- Позвони маме с папой, они вчера не могли до тебя дозвониться. Люблю, целую, пока-пока!
- Пока-пока! Лю…
Звоню маме.
- Мам, привет! Мам, ну ты чего?! Ну, мы просто хотели побыть вдвоем, и я отключил телефон. Мамочка, не плачь….


Ирина Королева