Разве боги горшки обжигают?

                Глава первая. 

       
                Как умудриться утонуть в тазике.


Переход дошкольника в разряд младшеклассников меняет   давно уже устоявшийся распорядок жизни всей семьи.  Особенно, если этот ребенок к тому же родился у родителей в то время, когда по возрасту им давно пора обзавестись внуками. В таком случае отношения принимают вид взрывоопасного коктейля. Потому что рождение младенца для мамаши, которая уже готовит себя к роли бабушки, напрочь сдвигает в сторону многие заложенные природой стереотипы поведения. И вот уже сдвинутая мамаша то, подобно нашим очень отдаленным предкам, не спускает дорогого дитятю с рук, то начинает с пеленок обучать тому, что ребенок должен усваивать, уже перевалив  трехлетний рубеж. То осыпает безмерной родительской любовью, то становится не по возрасту и степени вины младенца строгой. То начинает видеть в нежданно-негаданно свалившемся отпрыске саму себя и принимается навешивать на ребенка свои нереализованные мечты и надежды.

Наверное, кое-кто из читающих эти строки и сам побывал в такой ситуации. Потому сможет понять мое состояние. А если к этому присовокупить то, что я ни сном, ни духом не предполагала, а уж тем более, не планировала появления у себя в столь элегантном возрасте дочуры, то все описанные выше телодвижения и душевные порывы у меня проявились даже не в квадрате, а в кубе.

   Каждый чих или легкий кашель малышки мгновенно выбивали из колеи. Каждое  направление в стационар на лечение становилось трагедией. Словом, первые годы ее жизни для меня стали цепью болячек и больниц. И как-то некогда было задуматься, каким образом возникло это скандальное, требующее постоянного внимания существо. 

Не до того было. Да я бы никогда и не заморачивалась этим вопросом. Если бы не очередное приключение, которое вернуло меня мысленно в волнения того времени.

 …Сыну предстояло идти служить в армию. Сложная ситуация на юге страны, страшные подробности военных событий в «горячих точках» не лучшим образом влияли и на меня и на сына. И вот в этот период как-то так в суматохе того времени я и не обратила внимания на то, что во мне зарождается новая жизнь. Хотя потом стала воспринимать ее как дар небес.

Ради ее более целостного и направленного воспитания  я приняла решение уйти на пенсию по выслуге лет, хотя могла бы еще достаточно  благотворно влиять на умы и пополнять знания учащихся еще не один год в роли учителя русского языка и литературы. Но… что сделано, то сделано.

Были, впрочем, и другие причины, о которых не буду распространяться, тем более, что к данному повествованию они отношения не имеют.

С дочурой связаны два моих путешествия на юг. Так случилось, что мне пришлось позапрошлым летом побывать с ней в Крыму. Вспоминать о приключениях того периода не хочу. Коснусь лишь одной темы. Именно там впервые был поднят вопрос ее появления на свет. А потом мне стали известны досужие выводы матери моего приятеля детства. Могу сказать, что, на мой взгляд, все это чушь. Но Алексей почему-то сразу поверил в эту ересь. Переубеждать его я не собиралась, тем более, что настаивать на своем спорном отцовстве он не стал. 
 

В прошлом году на Алексея Лепилова свалилась лавина дел. Правда, к этому, как  оказалось, приложила, сама того не подозревая, изрядную долю усилий  ваша покорная слуга.

Вот от приключений прошлого года у меня до сих пор голова идет кругом. Получить такую встряску, оказаться в логове бандитов, спасаться бегством, жить в ожидании того, что тебя в любой момент могут посадить на иглу, это я вам скажу, отдых не для слабонервных.

В результате всех этих приключений я оказалась на всю зиму прикована стараниями приятеля и своей родни к коттеджному поселку, куда вынудили меня переселиться, и заставили лечиться от  целого букета посттравматических болячек. Так что было достаточно времени  для переосмысления летних событий. А заодно появилась возможность порадовать подруг из районного поэтического клуба парой детективов собственного сочинения.

Приятельницы, правда, не поверили большей части написанного, посчитали все банальной выдумкой, но оценили буйство фантазии. Знали бы они, что было на самом деле…

После прошлогодней эпопеи Алексей Лепилов не то, чтобы уж очень разъярился. Нет, он просто решил заняться нашей с Иркой судьбой основательно. Теперь, согласно его распоряжению,  отдыхать мы будем только в выделенной им резиденции. А вот право жить в своем стареньком деревенском доме я отстояла, правда, в результате этого стараниями строителей он теперь постепенно превращается в бастион. Довольно глупо в нашей провинции, но приятеля я переубедить не смогла.

Дети имеют тенденцию вырастать и становиться взрослыми. Неожиданно сын с подачи моего друга вдруг возжелал учиться в строительном институте. Сейчас он усиленно готовится к экзаменам. Чтобы было удобно посещать лекции, он с семьей перебрался к Арине Романовской. Заодно и стажироваться будет в одной из  фирм Лепилова.

Так вот. Некоторая свобода, которую  мы с дочурой получили в связи с выездом части населения из родительского дома, выразилась в появлении у нас нескольких четвероногих питомцев. Ведь природа не терпит пустоты… На смену одним приходят другие…

Дочура долго  и нудно вымаливала у меня разрешение взять в дом хоть одного щеночка. Она скучала по оставленному в Крыму Чейзу. Я, признаться, тоже с ностальгией вспоминала его щенячьи проделки. Но, пока в доме жили сразу две семьи с маленькими детьми, считала, что появление еще и щенка только осложнит взаимоотношения.

Ирка настойчиво убеждала меня, что она будет послушной, станет ухаживать за щенком и вообще превратится в ангела. К ее обещаниям я отнеслась скептически. Потому что не просто так в народе бытует пословица, что черного кобеля не отмоешь добела. Но мольбам дочуры вняла и пообещала подумать.

 Дочура восприняла мои слова как сигнал к действию. Она обошла всех окрестных владельцев потенциальных собачьих мам, чтобы заручиться их обещанием оставить ей щеночка. Когда я узнала, сколькие владельцы собак готовы нас осчастливить  столь необычным подарком, схватилась за голову. Пришлось перед многими извиняться и отказывать, благо было  еще не поздно.

Я уже давно заметила, что дочура обладает особым  даром  убеждения. А то с чего бы взрослым людям, владельцам породистых и беспородных четвероногих, встречать меня в магазине или поджидать у дома, чтобы поинтересоваться, какого бы щеночка моя дочь хотела на день рождения. Конечно, зарвавшуюся дочуру следовало приструнить и указать ей место, но… Как раз в это время  на меня опять накатила волна приключений. Причем я к их возникновению не имею ровным счетом  никакой причастности.

Словом, я отбивалась, как могла, от настырных приставаний дочуры, от ее тактики выкручивания рук, которая заключалась в вымаливании обещания подарить ей щеночка. «Мама, ну, такого же маленького, как Чейзик», стонала дочура, заглядывая в глаза и сводя ладошки до такого расстояния, что там не мог бы уместиться даже новорожденный мышонок.

Я уже склонялась к тому, что придется пойти на поводу у наглой дочуры и приобрести собаку. Впрочем, ситуация сложилась так, что для охраны двора   потребовался сторож. В последнее время не стало житья от непрошенных гостей, зачастивших с ревизией содержимого наших сараев. И вот, скрепя сердце, я согласилась с доводами маленькой попрошайки, хотя знала, что вырвав у меня обещание, она разовьет бешенную активность. Но я решила, что раз уж дочура стала школьницей, ей надо привыкать заботиться о ком-то. Так пусть этим кем-то будет щенок.


В один из таких дней, когда чаша доводов в пользу приобретения щенка стала склоняться к положительному результату, мне позвонили по домашнему телефону.

В последнее время я в основном пользовалась мобильником и была крайне удивлена нудному и многократно повторенному уточнению, являюсь ли я  той-то и той-то, и знаю ли я ту-то и ту-то.
Можно было просто положить трубку на рычаг. В наше время столь настойчивое уточнение незначительных деталей подчас  вызывает не только удивление, но и  желание сообщить куда следует о таком навязчивом внимании со стороны неустановленных личностей. Но чувство такта не позволило мне сразу  оборвать расспросы неизвестного. Тем более, обороты речи и сам голос позволяли предположить, что звонивший мне, видимо, очень стар.

В результате, потратив достаточно сил и времени, я, наконец, пробилась сквозь туман расспросов и попыталась уточнить, что же нужно звонившему.

-- Вы ведь учились вместе с Олюней, -- всхлипнули на том конце.

-- Ну, да, в параллельных классах были, -- подтвердила я, недоумевая, кому я могла понадобиться. Олюней звали  в детстве девчонку с соседней улицы ее родители.

-- А что случилось? – поинтересовалась на всякий случай. Не будут же по пустякам звонить по межгороду, да еще людям, которые не слишком осведомлены…

-- Убили Олюньку. Вчера. Милиция была, все осмотрели, сказали, что несчастный случай… -- на другом конце голос стал скатываться в истерику.

-- Подождите, подождите, вы кто ей? – заторопилась я, боясь, что сейчас на меня опять хлынет поток подробностей, и я так и не выясню, что же требуется от меня.

-- Я ее отец. Один теперь остался, -- как-то обреченно проговорили на другом конце провода. – Прошу вас, приезжайте. Мне не к кому обратиться…

С одной стороны меня случившееся не должно касаться. Как и чем я могу помочь убитому горем отцу? А с другой стороны, я ведь в свое время обращалась к Ольге  за помощью, и она не отказала. Я должна ехать.

Мой дом находится в сотне километров от Малого Калинова, в котором десяток лет назад была построена частная  клиника «Мать и дитя», в которой ведущим врачом все эти годы работала Ольга Ткаченкова.

Я сидела у окна в рейсовом автобусе, безразлично пропуская взглядом мелькающие за окном пейзажи. И почему-то вдруг мне вспомнились события восьмилетней давности. Вот так же я ехала в автобусе, так же не замечала мелькавшие за окном куртинки берез, поля, засеянные пшеницей и ячменем, и те, что по воле владельцев были просто заброшены. И давно уже привычные разоренные храмы с порушенными куполами, лохматое гнездо аистов с выглядывающими головками птенцов на старой водонапорной башне. А еще сплошной смог от горящих торфяников. Все это проскальзывало мимо сознания, находилось совсем в иной реальности, отличной от той, в которой в тот момент обитала я.

 Сынуле  грозила армия. Грозила в самом ее  непредсказуемом варианте. На юге шла война. Из тех, что в официальных источниках  скромно назывались спецоперациями. Все мои знакомые любыми путями стремились своих детей обезопасить: кто готовил липовые справки о душевной болезни, кто впихивал в вузы с военной кафедрой, кто срочно женил отпрыска на девице с приплодом…

 Мое чадо отметало все эти пути, и в то же время всеми четырьмя, как могло, отбивалось от призыва. Денег на взятку у меня не было. Крутых знакомств тоже. Не помогало и то, что по состоянию здоровья он-то как раз и не тянул на действительную. Но кого-то ведь надо было направлять в войска,  вот выбор и пал на него. Нужно было добиваться справедливости, искать пути решения вопроса правовыми методами…

    Я обзванивала знакомых, выясняла, как мне быть с сыном. И однажды одна из приятельниц посоветовала встретиться с Ольгой Ткаченковой, которая училась  в параллельном с нами классе, потом закончила медицинский, а недавно открыла в одном из районных центров соседней области  клинику. Как говорится, утопающий хватается за соломинку.  Я с ней созвонилась.

    Ольга была рада общению со мной, пообещала помочь, пригласила в гости. Встретились мы с ней очень тепло, вспомнили общих знакомых, как водится, посетовали на свою жизнь.

    Ткаченкова рассказала, что не так давно нашла состоятельного спонсора, который помог ей открыть клинику, оснастил оборудованием. Его-то и обещала задействовать  в решении вопроса с армией.

     Через две недели   я вновь приехала к  Ольге. Та заверила, что вопрос будет решен положительно.  На радостях я согласилась на экскурсию по клинике.

Ольга провела меня по всем отделениям, подробно и с упоением рассказывая о том, что в них делается. Было видно, что Ольга гордится своей работой. Заодно предложила пройти у нее обследование.

 Почему бы и нет, решила я. Ведь из-за загруженности в школе, я далеко не частый гость в женских консультациях. Только при прохождении обязательного медосмотра. А ведь реклама настойчиво твердит, что надо обследоваться не реже двух раз в год. Так что я на себе проверила действие некоторых диагностических процедур, сдала ряд анализов. Причем Ольга  посоветовала побывать в клинике еще разок. У нас с ней завязалось подобие  приятельских отношений, необременительных, ни к чему не обязывающих…

     Между тем, сын психовал, в армию идти не хотел. Предложенный Ольгой вариант с военным училищем он отмел с яростным возмущением. Он хотел быть дома, рядом со мной. Работать там, где ему хочется.

 Я переживала вместе с ним. Было страшно отправлять его, привыкшего  только к дому, куда-то далеко от себя… Все другие предложения Ольги  сына также не устраивали.

 В конце концов, пришлось смириться с тем, что придется ему идти служить…

 Свое болезненное состояние я списывала на нервы. То в сельской школе, где я работала, начались сложности, то дома неприятности…

 Опомнилась я, когда почувствовала себя очень плохо. Состояние было таково, что родных пугать я не захотела. Позвонила Ольге, та сразу же согласилась меня принять.

В результате я оказалась в клинике по поводу выкидыша. Сохранять было уже поздно. Родился ребенок меньше  килограмма весом. Ольга принимала сама. Сказала, что ребенок неживой.

Я даже не задумалась сразу, каким образом  он у меня получился. Потрясена была  самой возможностью беременности. К сожалению, при первых родах в результате недосмотра молоденькой акушерки я перенесла серьезное заболевание. И вердикт  врачей был единогласным – больше детей не будет.

 И вот  ребенок, и у кого? У меня, у той, которая прошла в свое время  череду лечебных учреждений в надежде поправить здоровье и родить.  Самое страшное было в осознании: мне была дана возможность произвести на свет малыша, а я не сохранила ребенка. Мало того, я даже не подозревала о нем до этого дня, занятая проблемами сына.

Нарыдавшись, отпившись успокоительными, я отправилась домой. Ребенка Ольга не отдала, сказала, что сама все устроит. А мне надо думать о дальнейшей жизни.  Она была права. Ситуация с работой складывалась не лучшим образом. Любое мое отсутствие могло стать поводом к увольнению.  В тот момент я была явно заторможена. Но потом,  сколько слез было пролито именно потому, что  не я сама похоронила  новорожденного …

А перед новогодними праздниками, где-то месяцев через пять  мне позвонила Ольга. Я с ней после того случая не общалась. Очень уж тяжело было говорить о случившемся. Да и она меня не тревожила. А тут вдруг позвонила. Ну, поболтали о том, о сем. Потом она как бы невзначай проронила:

-- Что-то ты не интересуешься, что стало с твоим ребенком. А ведь он выжил. Я не стала тебя тогда обнадеживать, уж больно плоха была девочка. Зарегистрировала ее как  рожденную бомжихой. Но малышка выкарабкалась. Сейчас она в доме ребенка…

И  Ольга дала мне координаты. Я еле дождалась рабочего дня. Под благовидным предлогом отпросилась с работы и сразу поехала по адресу. Собрала все необходимые документы… И моя дочь теперь всегда со мной…

И вот теперь я еду, чтобы поддержать убитого горем старика, отца Ольги.


 Коренные сунженские казаки, предки Ольги жили в тех местах, наверное, еще со времен возникновения крепости Грозная, которая потом превратилась в город.

Мой дед купил домик в этой части города, как раз на смычке еврейской слободки, армянской Бароновки и казачьих поселений. В послевоенные годы  их четкое деление было размыто за счет хлынувших в эти места беженцев из разоренных деревень и городов центра России. В их числе были и мои родные.

Мы жили на улице Угловой, одним краем упиравшейся в берег Сунжы, другим пересекавшейся с окраинной улицей Спокойной.  Улица эта  отделяла город от начинавшихся за дорогой садов. Ткаченковы жили с другой стороны квартала, в переулке. Когда-то он был заселен только коренными казачьими семьями. Но после войны превратился в интернациональное общежитие
.
Отец Ольги мне запомнился представительным, уверенным в себе человеком, пользующимся уважением соседей. Однажды узнала, что он работает в министерстве республики, чуть ли не министр. Подивилась, что домик у него маленький, традиционной постройки, как и у большинства соседей. Потом уже  хозяева обложили его кирпичом и несколько приукрасили. И все-таки этому жилищу было ой как далеко до дворцов нынешних даже районных руководителей.

В семье Ткаченковых было двое детей. Девочки-двойняшки. Но не близнецы. Одна, Ольга, была крупной, темноволосой, очень похожей на отца. Вторая, Катя, -- маленькой, кругленькой, с беленькими кудрявыми волосами, вылитая мать.


Квартира Ольги располагалась рядом с клиникой, в красивом пятиэтажном доме новой постройки. Открыл мне высокий, худой и в то же время прямой как палка старик. Я его сразу узнала. Прошло столько лет, а он не состарился, он просто высох и сейчас напоминал ожившую мумию. Резануло в сердце, когда он понял, кто я, и его глаза наполнились слезами. Тяжело видеть, как плачут старики. У этого было огромное горе.

Отец Ольги усадил меня пить чай, а сам все суетился, все переставлял чашки, тарелочки с нарезкой, потом просто теребил в руках полотенце. Он не раз порывался что-то мне сказать, и все не мог решиться.

-- Я рад, что вы откликнулись на мою просьбу. Олюня так мне и говорила, что если что-то случится, я должен найти вас. Она мне рассказывала, как вы обнаружили мать своего одноклассника… Поверьте, мне просто не к кому больше обратиться. Никто не верит, что мою дочь убили. Милиция считает, что это был суицид. Но я не верю. С чего бы моя дочь, известный гинеколог, вдруг, ни с того, ни с сего спрыгнула с моста, -- старик запинался, речь его перемешалась судорожными всхлипами. Из старчески бесцветных глаз текли слезы.

 Конечно, то, что он говорил, заслуживало внимания, но внимания специалиста. Мои способности Ольга перед отцом явно преувеличила. Что я, бывший учитель сельской школы, а ныне пенсионерка могу найти такого, что позволит пролить свет на гибель Ольги? Но отказывать убитому горем старику у меня не повернулся язык. Вдруг всплыло в памяти его имя и отчество – Николай Семенович. А ведь казалось, что забыла напрочь.

-- Николай Семенович, когда это случилось? – спросила, чтобы хоть приблизительно представить ситуацию. Старик мне так и не сообщил ничего конкретного ни по телефону, ни при встрече.

-- Третьего дня. Сказали, что Олюня  спрыгнула с моста в реку. На парапете моста нашли ее сумку и жакет…

-- А саму ее? – осторожно перебила я рассказчика.

-- Нет, в том-то и дело. У нас довольно быстрое течение в этом месте. Доченька моя все рассчитала… А ведь как плавала, в институте даже разряд по плаванию получила, -- с какой-то болезненной гордостью сообщил Николай Семенович.

 А я про себя удивилась. Ничего себе. Это как же надо умудриться, умея плавать, утонуть в местной речке. Уж на что я неумеха и панически боюсь воды, но пришлось как-то раз свалиться в быстрину, и то смогла выбраться.

 В то, что Ольга решила таким способом свести счеты с жизнью, ни на минуту не поверила. Зачем заморачиваться так глупо, если в клинике под рукой столько препаратов, способных увести в мир иной быстро и безболезненно. Нет, тут что-то другое.

-- То есть, насколько я поняла, Ольгу не нашли? – уточнила на всякий случай.

-- Я же и говорю, что нет, -- простонал дед, – прошу вас, найдите ее. Мне бы только знать, где она, только бы видеть ее могилку, принести цветочки, придти поговорить с ней.

-- Вот еще что, -- вдруг встрепенулся старик, -- Олюня не так давно принесла мне вот этот ключик, сказала, если что, чтоб я вам отдал. – Он суетливо поднялся из кресла и побрел в свою комнату. Я подумала, что ему будет очень одиноко в этой огромной квартире из пяти комнат.

-- Николай Семенович, вы кого-нибудь из родни вызвали? К вам приедут хоть на время, чтобы помочь вам?

-- А кому ехать? Олюнины дочери далеко. Лида в Израиле, работает в медицинском центре, Лиля в Австралии, у нее пятеро детей. Обещали приехать на похороны. Но для этого надо найти мою дочь.

-- Но у вас  же есть еще одна дочь, Катя. Она могла бы приехать.

-- Нет, девочки не дружили. Катя очень завидовала сестре, ее карьере. Она всегда и всему завидовала. Да и не любит она меня. Все обвиняет, что  я мать загнал в могилу. Так мне в глаза и  сказала. И чтобы я не надеялся на ее помощь, если что, -- старик безнадежно махнул рукой. – Эх, да что там. Что породил, то сейчас и пожинаю. Вот этот ключик Олюня мне передала.

У меня на ладони  оказался плоский ключик, похожий на те, что в камерах хранения бывают, только без бирки или другой опознавательной дребедени. Если Ольга и придавала ему какое-то значение, то я  ничего в отношении ключа придумать не могла. Если только побывать на вокзалах, посмотреть, есть ли камеры хранения. Но это значит, что мне придется пожить в городе несколько дней. И надо пристраивать дочуру на это время в надежные руки.

Я договорилась с Николаем Семеновичем, что завтра приеду уже с ночевкой на несколько дней. Он сразу же засуетился, обрадованный появившейся возможностью приложения сил, бросился готовить мне комнату. А я отправилась на автовокзал, который располагался рядом с  железнодорожным. До отправления рейсового автобуса в мою сторону было еще достаточно времени, и я его использовала с определенной пользой.

Побродила по площади между вокзалами в поисках камер хранения. Они были, но в таком виде, что никто там свои вещи не оставлял. Все замки были раскурочены, а кое-где и вовсе двери выломаны. Впрочем, и замочные скважины не соответствовали ключу. Он был явно меньше по размеру.

На площади мое внимание привлекла яркая вывеска, даже днем мерцающая новогодними гирляндами. Почему-то принято игорные комплексы украшать подобными атрибутами. Наверное, чтобы у посетителей складывалось впечатление, что они попадают в новогодний рай или сказку, и там их ждет волшебное везение. Заглянула в дверь. Внутри было темно. Только многочисленные дисплеи светились мерцающим отсветом, бросая на играющих фантастические тени. И от этого их лица преображались, превращаясь в уродливые маски.

Мое созерцание было прервано отчаянным визгом и бранью охранника.

-- Пшел вон, зараза. Опять подкинули нам заморыша. Убью гадов. Пошел отсюда, -- охранник поддал ногой что-то невидимое мне, и на улицу вылетел какой-то черно-белый клубок, который сразу разразился коротким визгом и, упав на землю, затих. Мое сердце дернулось вверх и тут же рухнуло вниз. Не могу видеть, как на глазах убивают любое живое существо. А ведь это крохотный щенок.

Подошла к лежащему комочку и увидела, что его глаза жалобно и уже как-то отстраненно смотрят мимо меня. И взяла на руки. Щенок был небольшой, в возрасте чуть больше месяца. Один глаз его прятался в черноте пятна, второй блестел на белой половине мордочки, обведенный черной полосой. От этого он выглядел бандитом с большой дороги с подбитым глазом. Крохотные ушки двумя унылыми треугольничками свисали по бокам мордочки. Словом, обыкновенная дворняжка. Но, насколько я могу судить, пинок охранника ему ничего не повредил. То ли щенок был удачлив, то ли охранник орал больше для проформы и отрабатывал свою службу перед хозяином, а сам не собирался калечить щенка.

Щенок молчал. Он не взвизгнул, когда я его подняла, не заскулил, не дернулся. Он просто замер, ожидая, что будет дальше. Сопротивляться он не мог, и теперь ждал своей участи с покорностью обреченного.

«Ну, вот на что он мне нужен, -- возопила я мысленно, и сама же себе ответила,-- не нужен, но бросить я его не могу, потому что тогда не смогу ни есть и ни спать, думая о судьбе этого малыша».  Если бы он не попался на моем пути, я не увидела его бедственного положения, может быть, его короткая жизнь оборвалась бы уже этим вечером. Но, бог все видит, он решает, кому какая  предопределена судьба. Этому щенку она явилась в моем образе.

Я засунула пушистый комок в сумку, купила у торгующих рядом с вокзалом шаурмой  и пирожками  и того и другого. Причем, ожидающие автобуса знакомые неодобрительно покачали головами. Мол, совсем сдурела учительница, вышла на пенсию и сразу стала чудить. Виданное ли дело, покупать на вокзале мясные изделия. Да они, известно ведь, из кошатины и собачатины сделаны. Но не стану же я объяснять, что купила эти сомнительные деликатесы для одного маленького бандита, сейчас тихо лежащего в сумке.

В дороге я попыталась покормить щенка, но он ничего в рот не брал. Тихо лежал на дне и посапывал. Осторожно ощупав его, никаких видимых и ощутимых травм я не нашла и пришла к выводу, что или щенок еще не умеет есть, или права поговорка, что собака своими не питается, и шаурма все-таки из какого-нибудь Шарика.

Мое приобретение Ирка восприняла с воодушевлением. Схватила щенка, затискала, побежала хвалиться соседским подружкам. Вначале назвали его Пандой. Но кличка была тяжеловата для быстрого произношения. Поэтому, некоторое время спустя, его все-таки нарекли Шариком. Тем более, что оклемавшись, отоспавшись, щенок проявил свой нрав, с аппетитом вылизал чашку супа, молока, не отказался от кусочка мяса, а потом, лихо закинув на спину завернутый бубликом хвостик, кинулся в игру с детьми. Словно и не было вчера ужасных минут, когда его жизнь висела на волоске.

Я договорилась с горничной коттеджа, в котором провела всю последнюю зиму, о том, что дочура некоторое время побудет у нее под присмотром. С Зиной мы за зимние месяцы сдружились. Я не воспринимала себя хозяйкой этого дома, хотя  дружок и осчастливил меня этим подарком. Зина вначале видела во мне конкурентку на свое место и приняла в штыки. Но когда узнала, что мало того, что я не претендую на ее должность, я еще являюсь и хозяйкой и посягать на ее авторитет даже и не думаю, мы с ней сошлись. Она довольно жестко управляется с моей дочурой, ни в чем той не потакает. И я всегда могу со спокойной совестью оставить свое чадо на ее попечение.

Не вдаваясь в подробности, я уведомила Зину, что Ирина побудет у нее некоторое время, причем не одна, а со щенком.

Увидев наше приобретение, Зина неодобрительно покачала головой:

-- Вечно, вы, Ксения Андреевна, дурью маетесь. Выбросьте эту дворняжку. Я вам достану элитного щенка любой породы, только закажите.

-- Нет уж, Зина. Что хотели, то и получили. Элитного надо воспитывать, лечить, пылинки сдувать. А этот вырастет сам. Придется, конечно, подкорректировать характер, а так он, как трава, вырастет крепким и здоровым.

На следующий день я уехала в Малый Калинов.

Мост через городскую речку Вертиплюйку,  с которого согласно рассказу Николая Семеновича спрыгнула Ольга, находился в самом центре города, рядом со сквером, где в любую погоду сидели с ребятишками молодые мамаши.

Я первым делом прошлась по мосту, заглянула в медленно текущие между опорами струи и засомневалась. В принципе, утонуть можно и в тазике, если очень постараться.  Но стоило мне представить стокилограммовую Ольгу, летящую вниз, и в голове сразу появилась картинка, как она не вписывается в узкий извилистый поток основного русла, и смачно впечатывается в илистое дно заводи, разбрызгивая покрытую ряской воду, распугивая лягушек и мальков.

Я даже головой потрясла, чтобы избавиться от наваждения. Ну, не дураки же в милиции, наверное, тоже догадались, что с моста в это время года, даже если и захочешь, в поток не угодишь. А что вещи на парапете оставлены, так это не доказательство.

Тут мои размышления были прерваны самым неожиданным образом. Сзади ко мне кто-то подошел и цепко схватил за локти. От неожиданности я взвизгнула  и дернулась в сторону, как оказалось, перил моста.
-- Не дури, девка, что за моду взяли, топиться в центре, что, ума совсем нет? -- предупредила меня девица в форме. Потом, приглядевшись, добавила, -- Тю, ты, я думала, молодая какая, а тут бабки уже решили себе рекламу сделать…

-- Отпустите меня, какая я вам бабка? Да и не собиралась я топиться, не дура. Здесь, чтобы утонуть, надо очень постараться…

-- Ну, наша докторша, вот, смогла…

-- Интересно, как ее угораздило? Кто это зрелище наблюдал?

-- Не ерничай, а то живо упеку за неуважение. Кто ты такая, что здесь лазишь?

-- Скажем так, я подруга этой самой докторши. Так кто был свидетелем самоубийства Ольги Николаевны?

-- С чего это я буду  тебе докладывать? По какому такому праву? Ишь чего захотела? Этим делом следователи занимаются. А я здесь поставлена, чтобы больше никто не прыгал с моста. Городская управа рядом, совсем обалдели. Скоро выборы, а всякие несознательные элементы подрывают авторитет главы нашего…

-- Чем это они, интересно, подрывают? Тем, что с моста прыгают? Так к главе, я так думаю, это отношения не имеет.

-- Вот, что, гражданочка, иди-ка подобру-поздорову, пока я наряд не вызвала. Понаехали тут всякие, строят из себя умников, -- девица презрительно отвернулась, решив, что со мной больше не о чем говорить.

Я огляделась. Вокруг было много народу, но никто не интересовался тем, что происходит на мосту. Все были заняты своими делами. Ближе всего, в сквере, сидели несколько мамаш. Побродив по аллее, подсела к двум молодым мамам, пасущим своих шустриков. То одна, то другая, периодически вскакивали и бежали разнимать драчунов.

Моих соседок по скамейке занимали только темы детского питания и дороговизны одежды для малышей. Потом они перешли на обсуждение достоинств одежды, купленной на рынке и в центральном магазине. Такое впечатление, что происшествие на мосту их ни в коей мере не интересовало. Я уже подумывала, как бы намекнуть им на интересующую меня тему, расспросить потактичнее. И тут на мое счастье к ним подсела еще одна мамочка, прикатившая коляску с младенцем. Судя по тому, как они между собой обчмокались, хорошая знакомая.

-- Девчонки, что думаете об этом? – новоприбывшая мотнула головой в сторону моста.

-- А что думать? Кто-то, видать, решил рассчитаться. Сколько веревочке не виться… сами знаете, -- тут одна из мам покосилась на меня. Я постаралась ничем не выдать своего интереса, сосредоточив все внимание на играющих детях.

-- Что теперь будет? Я ведь планировала еще одного годика через два. Как теперь…

-- Было бы о чем печалиться, свято место пусто не бывает, -- безразлично проворчала до сих пор молчавшая мамаша. Тут она заметила, что ее карапуз влез на ступеньку и собирался прыгнуть. Внизу была небольшая лужа, образовавшаяся от струи фонтана. Мамаша сорвалась со скамейки и кинулась к малышу.

-- Хорошо ей говорить. Она вон третьего уже договорилась выносить. Что теперь волноваться. Обеспечила себя. А мне каково, -- неодобрительно заметила мамочка с коляской. – Жалко Ольгу Николаевну. С ней все было просто. Как теперь будет?

Тут мамаши покосились на меня, решив, что я слишком уж увлеклась их разговором, а потом дружно поднялись и пошли к своим отпрыскам. А я на некоторое время оцепенела. Чем же двоим из них так не угодила Ольга? Ни слова сочувствия. Много денег брала за услуги? Ну, так есть же в городе и районный роддом.

Мои размышления прервала подсевшая на лавочку женщина примерно моего возраста, но тяготеющая к простонародной одежке.

-- Милая, ты, видать, нездешняя? – неожиданно она решила наладить со мной контакт.
-- Почему вы так решили? – меня всегда удивляет подобная наблюдательность. Иногда коробят некоторая фамильярность, взгляд чуть свысока. Но в целом, в районных городах средней полосы, где последние десятилетия процедили население сквозь частое сито финансовых проблем и несбывшихся ожиданий, оставив на периферии только тех, кто искренне любит свой край, да еще тех, кто по возрасту или каким другим причинам оказался невостребованным в мегаполисах, обычно местные быстро вычисляют приезжих по особенностям поведения и говора. Уменьшающаяся численность жителей позволяет запоминать постоянно живущих.

-- И-и, милая, глаз у меня наметанный. Нет, не из наших ты. А то бы знала, что здесь, в этом сквере гуляют и отдыхают только денежные. А ты, я погляжу, не из состоятельных. Видать, или учительница, или в бухгалтерии где сидишь. Уж не из чиновной братии, точно. Наряд твой бедноват. Но и не из сельчан. Тех руки выдают…-- женщина замолчала, ожидая ответа.

Я рассмеялась:

-- Что сказать? Попали в самую точку: я много лет проработала в школе.

-- Никак уволили? Не дали доработать до пенсии?

-- Да нет. Сама ушла. Есть возможность уступить место более молодым. Им еще расти, делать карьеру. А у меня маленький ребенок. Надо за ним присматривать.

-- Ты часом не здесь своего ребятенка приобрела? – говорившая вдруг построжела, даже несколько отстранилась от меня.

-- Глупости, -- обиделась я на такое предположение. – Сама родила, многие сейчас в сорок лет решаются на рождение ребенка…

-- Многие решаются, да не у всех получается. Наша-то клиника очень таким помогает. Не забесплатно, понятное дело. Популярностью большой пользуется. Особенно у столичных дамочек. А ты, сама-то, что к нам приехала? В гости или по надобности? Может, чем помочь надо?

-- Спасибо за участие. Но, нет. Я к дальним знакомым приехала. Думала, может быть, здесь работу подыщу. Да вот услышала, что здесь женщина на днях утонула. Пришла взглянуть на мост. А потом решила в скверике посидеть.

Моя собеседница неодобрительно покачала головой:

-- Неужели знакомые не пояснили про сквер? Кстати, кто они? Может, я знаю?

-- Да, как вам сказать. Люди мне почти незнакомые. В детстве жили по соседству. Теперь они сюда перебрались. Пригласили меня посмотреть на здешнее житье.

-- Работы здесь на наш возраст нет. Разве только санитаркой в клинику. А что? Дело денежное. Молодежь, правда, не желает идти. Да и то, кому из них охота за больными дерьмо выгребать. Они все хотят карьеру сделать. А то не думают, что дело это хлебное. А в учреждения не суйся. Не возьмут. Своих берут, по протекции только. Ну, бывай. Надумаешь, приходи в главный корпус, спроси Марию Федоровну, я в регистратуре сижу.

-- Спасибо, я подумаю.

Наконец, Мария Федоровна покинула мою скамейку. Я заметила, что она подсела еще к нескольким отдыхающим в сквере женщинам и с каждой о чем-то разговаривала. Никак обрабатывала каждую, вербовала санитарками в клинику. Видно, не так там и сладко, если работников по скверам ищут.


В квартире Ольги меня с нетерпением ждал Николай Семенович. Он не растворился в своем горе. Мое появление помогло ему справиться с растерянностью в одночасье осиротевшего человека. Теперь у него появилась цель – заботиться обо мне.

Угощая обедом, отец Ольги с надеждой поглядывал на меня, не решаясь спросить, есть ли хоть какая информация.

Но что я могу сообщить убитому потерей дочери старику? Судя по обрывкам разговоров, не очень-то опечалены этим известием местные жители. Некоторые внутренне даже злорадствуют.

Скорее всего, узнать больше об интересующей меня теме я смогу, если действительно устроюсь в клинику. Этими соображениями я поделилась с Николаем Семеновичем, чем его крайне удивила.

-- Ксюша, да зачем вам это? Олюню там все очень любили…

-- Но с чего-то же надо начинать. В городе к прохожим с расспросами не пристанешь. А в клинике я смогу между делом порасспросить персонал, да и с больными поговорю. Меня сегодня приглашала на работу Мария Федоровна из регистратуры…

-- А, Маша, хорошая женщина, добрая, внимательная. Правда, Олюня ее не очень жаловала. Но Маша никогда не обижалась, понимала, что Олюня все-таки начальство. Поговори с ней, возможно, она что-то полезное расскажет.

Николай Семенович категорически пресек мою попытку стать к мойке. Он сам умело и тщательно перемыл посуду, все расставил по местам и уточнил, что я хотела бы съесть на ужин.

Я не стала отнекиваться. Понимала,  ему сейчас надо занимать себя делом, чтобы не остаться наедине с мыслями. Пока тело Ольги не найдено, дочь для него остается живой.

Но как же мне отрекомендоваться в клинике? Посоветовавшись с Николаем Семеновичем, я решила пока не афишировать свое знакомство с Ольгой. Хотя, я думаю, для многих это уже не секрет.
 

                Глава вторая.

            Овцам лучше остеречься, когда волки на охоте


На следующий день к Николаю Семеновичу пришел следователь. Он как-то подозрительно смерил меня взглядом, потом долго допытывался у старика, кто я и почему приехала.

Если бы мы прошлым вечером не обговорили все детали придуманной нами легенды внедрения в клинику, сегодня точно запутались бы. А так все прошло гладко и, на первый взгляд, очень убедительно.

Выяснилось, что следователь пришел забрать кое-какие документы и порыться в компьютере. Ему нужно, оказывается, уточнить некоторые детали. Интересно, какие такие детали ему нужны, чтобы подтвердить версию о самоубийстве? Впрочем, я, зная по прежнему опыту, что самое главное может содержаться в наиболее безобидных на первый взгляд бумагах и файлах, еще ночью списала на флешку и забрала из папок заинтересовавшие меня документы.

Пока наша доблестная милиция будет разбираться, время упустим, если предположить, что слухи о гибели Ольги не более, чем «утка».

С Николаем Семеновичем мы решили исходить из этого постулата. А потому все, что связано с жизнью Ольги и ее работой в клинике, мне и самой пригодится в ходе расследования.

До самого утра мы перебирали документы, лазили по файлам в компьютере, но ничего, даже отдаленно намекающего на причины, подтолкнувшие Ольгу к самоубийству, не обнаружили. Вот пусть теперь милиция их ищет.

Закрыв за недовольным следователем дверь, я стала собираться в клинику. Оделась попроще – в джинсы, майку и летние кроссовки.

Здание клиники, вернее, несколько корпусов, соединенных между собой навесными переходами, доминировало над всем микрорайоном. Вокруг них раскинулись многочисленные скверы с обилием цветочных клумб, зеленых лужаек, окаймленных подстриженным бордюрным кустарником. В тени молодых ив и берез стояли элегантные скамейки, возле каждой стильные урны для мусора. Рабочий в униформе бродил по мощенным плиткой дорожкам, смахивая веником в совок на длинной ручке изредка попадавшийся мусор.

На автостоянке было припарковано десятка два иномарок. Некоторые с номерами других регионов. Что очевидно свидетельствовало: клиника действительно пользуется успехом.

В просторном прохладном вестибюле в удобных креслах расположилось несколько женщин разного возраста, все дорого и стильно одетые. Здесь же наблюдались и представители сильного пола. Но в отличие от своих подруг, они в незнакомой обстановке как-то тушевались и старались быть как можно незаметнее.

Я направилась к регистратуре, где виднелась уже знакомая мне Мария Федоровна. И тут была перехвачена очень ярко накрашенной девицей со взбитой гривой перегидрольных кудрей.

 -- Куда прешься, не видишь, очередь. Умная, да? Хочешь вперед всех проскочить? – пренебрежительно протянула она и выдула из жевательной резинки, которую безостановочно жевала, огромный пузырь, который смачно хлопнул и облепил ее пухлые, щедро накрашенные губы.

-- Ну, куда я направляюсь, очередников что-то не наблюдается, -- съязвила я и постучала в стекло, отделяющее вестибюль от регистратуры.

Мария Федоровна  заохала, выскочила мне навстречу, сразу ухватила за руку, словно боялась, что убегу, и потащила, чуть ли не волоком, к служебному входу.

-- Ой, как хорошо, что пришла, правильно сделала, -- тараторила она, не давая вставить ни слова. – Зарплата, конечно, маленькая, но ведь работать где будешь? В клинике, -- тут Мария Федоровна на мгновение остановилась и со значением подняла вверх палец. --  Давай, переодевайся, вот халат,  косынка, ведро, тряпки. Это дезинфицирующее средство. Да перчатки не забудь надеть.

-- Надо бы оформиться,-- попыталась я робко напомнить об официальной части приема на работу.

-- Потом, потом. Иди пока мыть коридоры…

-- Предупреждаю, я вида крови не переношу…

-- Никто тебя в хирургию не отправляет. Там и без тебя людей хватает. Это здесь, в офисном отделении убирать некому. Так что не тяни время, давай, ноги в руки и айда, приступай. Пациенты уже ждут приема, а коридоры не мыты.

В отличие от вчерашней -- добродушной и общительной,  Мария Федоровна сегодняшняя была строга и начальственна.

-- Смотри, не забывай дезинфицирующий раствор добавлять. Начинай с вестибюля. Потом вот тот коридор до перехода, затем этот до входа в хозблок. За день надо провести влажную уборку не менее трех раз. Если больше, это даже лучше.

Дав указания, Мария Федоровна опять скрылась за дверями регистратуры, чтобы руководить оформлением поступающих в клинику пациенток.

Я в душе подивилась такому напору и беспардонности регистраторши. Та даже не дала опомниться, не ввела в курс дела, а сразу сунула тряпку и швабру в зубы и погнала драить полы. Я прикинула примерную площадь предстоящего мне фронта работ. И выходило, что она раз в пять больше нашей школьной. А у нас в школе предусматривались двое техслужащих.

В другое время я бы не отважилась на такой подвиг мытья километровых коридоров. Но тут, как говорится, охота пуще неволи. Техничек обычно никто не замечает, при них говорят о своих проблемах,  даже не снижая голоса. Так что перетерплю ради дела.

Развела раствор в ведре, окунула тряпку и начала гонять воду по наборному гранитному полу. Постаралась  на славу. Протиснулась между кадками тропических растений, протерла мраморные стены, стекло огромного аквариума, разделившего зону отдыха и деловую. Наконец, выбралась в длинный коридор, с многочисленными нишами, в которых скрывались двери кабинетов. На каждом из них был только номер.

Где-то посередине коридора было сделано значительное расширение. Там, почти незаметный со стороны, располагался кабинет главного врача клиники. Единственный с информационной табличкой. Сейчас он был заперт. Дверь опечатана. В самом углу, незаметная постороннему глазу, находилась еще одна дверь, но не такая помпезная, как первая.

Когда я с горем пополам справилась с мытьем этого бесконечного коридора и выползла в вестибюль, там разгоралась  склока. Давешняя девица с жвачкой визгливо требовала от регистраторши проводить ее к главврачу. Мария Федоровна увещевала разошедшуюся скандалистку, как только могла. Но ту никакие доводы уже не могли остановить.

-- Я требую, чтобы меня приняла Ольга Николаевна Ткаченкова. Я специально ехала сюда, чтобы попасть к ней на прием. Когда договаривались, вы обещали все устроить. А теперь говорите, что она не может принять. Как деньги брать, так вы мастера, обещания давать – виртуозы. А как до дела доходит, так подсовываете мне кого-то другого. Хочу только к Ткаченковой…

Я мышкой прошмыгнула мимо. Лишь бы регистраторша не заметила. А то придумает еще какое-нибудь дело.

Постепенно коридоры стали заполняться пациентами. А я довольно таки притомилась в своем деле наведения чистоты и уже не так азартно терла полы. Активность моя уменьшалась по мере того, как я понимала, что среди пациентов я так ничего и не узнала. Женщины были в основном заняты своими проблемами. И если делились по привычке с соседками по очереди, то только рассказами о своих болячках. Каждой казалось, что у нее что-то уникальное. А в принципе все они сводились к одному. Женщины надеялись забеременеть, а у них это никак не получалось. Пройдя череду частных врачей и клиник, они как панацею, выбирали теперь эту. «Говорят, здесь почти стопроцентный успех, -- делились они сведениями, почерпнутыми из только им известных источников.--Все благодаря методике доктора Ткаченковой». Потому все рвались попасть на прием только к ней. Но предварительно каждой предлагалось пройти обследование у ряда других специалистов. Многие иногородние останавливались в гостинице при клинике. И как только всплывала эта тема, дамы тут же переключались на нее.

Потратив впустую первую половину дня, я так и не услышала ничего, сколь-нибудь проливавшего свет на интересующую меня тему. Однажды из хозблока выглянула бабулька-божий одуванчик в таком же, как у меня, наряде и позвала к себе.

-- Что ты так, девонька, надрываешься? И тебя Марь Федоровна обманула? Что же она пообещала? Это же самое  убойное место. За копейки никто не соглашается работать, так она придумывает разные способы. На что тебя поймала? – бабулька доброжелательно полюбопытствовала, одновременно расставляя на столе чашки и кое-что из снеди.

-- Да как-то так получилось. Я пришла устраиваться, а она меня сразу к делу приставила, -- постаралась я объяснить как можно правдоподобнее.

-- Что ж, ты, глупая, согласилась? Паспорт-то свой ей еще не дала? И не давай, а то закабалит, не сможешь и вздохнуть. Отсюда она никогда в другие корпуса не отпустит…

-- А кто она, чтобы распоряжаться?

-- Дак она сестра-хозяйка. Можно сказать, второй человек после директора. Что скажет, то и будет.

-- А почему в регистратуре стоит? – удивилась я.

-- Ну, девонька, там свои интересы. Поработаешь, поймешь. Если выдюжишь. Садись лучше, чайку хлебни. А то все трешь, трешь. Пора и передохнуть.

Не успела я насладиться прекрасно заваренным чаем, до которого бабулька была большая охотница, как в каморку старушки ворвалась Мария Федоровна.

-- Ксения, ты сюда работать пришла или прохлаждаться? Деньги надо зарабатывать. Иди, занимайся делом. А ты, Вирсавия Егоровна, не сбивай с толку работников. Будешь встревать, быстро за порогом окажешься…

-- Ох, ох, испужала. Да кто еще согласится сортиры драить за твои копейки. Иди, лучше, оформи новенькую. Знаю, все словчить норовишь. Когда только наешься?.. Ох, Марья, выйдет тебе боком твое скопидомство, попомни мои слова…

-- Хватит каркать, ворона, забыла, кто тебя из навоза вырвал, к делу пристроил? А ты не стой здесь, иди работать. У нас не принято чаи распивать, -- недовольная перепалкой с Егоровной, Мария Федоровна решила отыграться на мне.

Я в душе рассмеялась. Если бы не желание выяснить, что же говорят в клинике о случае с Ольгой, стала бы я шмыгать шваброй по полам в угоду сестре-хозяйке. Надеялась кое-что выведать у доброжелательной Егоровны, но, видно, сегодня мне это не удастся.

Понукаемая Марьей Федоровной, отправилась по уже знакомому маршруту. Но теперь уже не так усердствовала. Шуровала шваброй под креслами, кружила между сидящими в ожидании приема пациентками. Но все они говорили о чем угодно, только не о том, что нужно мне.

Так я добралась до кабинета главврача. Ниша перед дверями была пуста. Можно будет передохнуть вдали от всевидящего ока сестры-хозяйки. Для виду я поелозила тряпкой по полу, достала из кармана салфетку для  протирки дверей и сделала вид, что увлечена делом. Вдруг дальняя дверь поддалась. Я быстренько юркнула внутрь.

Как говорится, делу время, а потехе час. Хватит из себя изображать стахановку, надо и об основном деле подумать. За дверью оказалось что-то вроде раздевалки, совмещенной с душевой и туалетной комнатой. Наверное, специально для главврача сделали.

Я вольготно расположилась на больничной кушетке, решив десяток минут полежать после ударного труда и подвести итоги первой половине рабочего дня.

Неожиданно за стеной что-то стукнуло, послышались шаги, причитания вездесущей Марии Федоровны и голос… Алексея Лепилова.

Я от неожиданности даже ущипнула себя и чуть не взвыла от боли. Нет, это не сон. И не мания преследования. Хотя у меня в последнее время заметно развился этот комплекс.  Куда бы я не направилась, обязательно встречусь со своим дружком. И было бы по делу. А то ведь пути наши пересекаются в самые неприятные, если не сказать, криминальные моменты моих приключений. И после этих встреч он в очередной раз берет с меня клятву, что я больше ни во что не встряну. Я в полной уверенности, что сдержу слово, ему  даю обещание, но происходит новое событие, и все забывается. Так вот, чтобы овцы не дремали, пока волки на охоте, моя совесть мучит меня подобными ассоциациями. Ну, с какой стати здесь может оказаться Алексей?

Но лирику в сторону. Может ли здесь оказаться Алексей? Может. Но почему в то же время, что и я? Или Николай Семенович и его вызвал на поиски Ольги? Впрочем, я ведь перед отъездом сюда созванивалась с Алексеем по поводу отправки Ирины на летний отдых. Мой друг дал четко понять, что свалившиеся на него дела не дают возможности выкроить время для отдыха, и предложил нам самостоятельно решать этот вопрос или ждать, когда он освободится. А сам, оказывается, отправился сюда.

Между тем разговор в соседнем кабинете становился все интереснее.

-- Так что случилось с доктором Ткаченковой? Почему она взбрыкнула, я так и не понял? – вопрошал мужчина голосом Алексея.

-- Точно не знаю. Но что-то ей стало известно. Она же в последнее время все  что-то вынюхивала. Уволила несколько моих доверенных работников. Стала ко мне подбираться… Я уж ее отца обхаживала и так и эдак, думала, может, старый идиот проговорится, какой у нее зуб на меня… А тут были два срочных аборта на больших сроках, мы их по схеме… Она узнала как-то, кто-то настучал. Был скандал. Она грозилась пригласить какую-то комиссию для расследования. Надо было принимать срочные меры. Ну, вы понимаете…-- голос сестры-хозяйки стал заискивающим.

-- Понимаю, но не одобряю. Надо было действовать хитрее, изворотливее. Так, чтоб не заподозрила. И привлечь на свою сторону. Если не подкупить, так подготовить почву для шантажа. Не мне вас учить. А теперь что? Клиника ведь на ней, на ее опыте, разработках держалась. Как бы не иссяк источник. Кстати, где документы, по поводу которых я вам звонил?

-- Даже не знаю, где искать. В регистратуре нет ничего, в архиве тоже. В кабинете я все облазила. Своего племяша отправила к ней в квартиру под предлогом, что документы потребуются следствию. Ничего нет, -- заюлила Мария Федоровна. – Может, и не было ничего?

-- Может, все может быть. Но ведь не за красивые глаза открывали эту клинику, столько денег вбухали. Не из альтруизма же? Старухе такие понятия были чужды. Она знала только реальную выгоду. Значит, ей клиника была нужна. Да, кстати, где Ткаченкова обычно отдыхала? – в голосе мужчины появилась некая заинтересованность, словно он о чем-то вспомнил.

Мария Федоровна засуетилась. Я услышала, как она зашуршала накрахмаленным халатом, и мне представилось, как она подобострастно делает книксен.

-- Здесь, рядом, мы перевязочную переделали, вот дверца, пройдемте…

Тут я смекнула, что мне срочно надо куда-то испариться. Но куда? Не придумала ничего лучшего, как забраться в кабинку туалета. В крайнем случае, скажу, что решила его помыть. Хотя в свете услышанного, мне такое самоуправство даром не пройдет, если вообще отсюда выпустят.

-- Что ж, неплохо, неплохо. Бедновато только. Могла бы уж себе и поудобнее комнату отдыха отделать. Жаль, что никаких шкафчиков, сейфиков, укромных местечек…-- пренебрежительно протянул мужчина голосом Алексея.

-- Простите, что вы имеете в виду? – не поняла Мария Федоровна.

-- Я имею в виду те места, куда обычно прячут то, что не предназначено для посторонних глаз, -- как маленькой разъяснил ей гость. Затем, судя  по звуку шагов, прошелся по комнате, -- а это что?

Я в страхе замерла. Сейчас он откроет дверь и…  Дальше я старалась не думать. Меньшее, что меня ожидает, это выволочка за несоблюдение уговора. А потом, чует мое сердце, меня с дочурой запрут где-нибудь на даче под присмотром охраны. И я так никогда и не узнаю, где Ольга, что с ней произошло, и какие такие дела у моего дружка с этой сестрой-хозяйкой…

Мои мысли были прерваны торопливыми объяснениями моей нынешней начальницы:

-- Тут унитаз, мы его спрятали за перегородочку, тут душевая кабина, здесь топчанчик, чтобы прилечь…

-- Понятно, -- с неопределенной интонацией протянул мужской голос. Сейчас он мне почему-то уже не казался таким уж похожим на Алексеев. Разве что характерный прононс, некоторые интонации.

Я выглянула в щель, стараясь не производить особого шума, и увидела спину выходящего. Был он в белом халате и шапочке, но, судя по комплекции, явно уступал в  объеме моему приятелю…

«Ну вот, опять нервы разыгрались», отругала я саму себя. «Понапридумывала невесть чего.  С какого перепугу Лепилову здесь оказаться?» И сама себе ответила: «А с такого, что я опять влезла в какую-то историю, которая даром для меня не закончится. А так как у страха глаза велики, то мне и мерещится за каждым углом мой приятель».

С другом детства мы после многолетней разлуки встретились два года назад. Он просил выяснить причины исчезновения его матери. История оказалась криминальной. Я тогда наделала глупостей, за что и пострадала. Слава богу, дочура осталась жива и здорова. В то лето мы с Алексеем стали общими усыновителями двух девчонок, которых освободили из плена и не позволили их переправить куда-то за рубеж в рабство. Теперь Ника и Тина девушки уже взрослые. Обе продолжают учебу в закрытом колледже в Швейцарии. Все расходы по обучению взял на себя Лепилов. Я периодически с ними созваниваюсь, узнаю, как дела, в чем есть проблемы. Судя по настроению, вскоре они собираются возвращаться под крыло Алексея.

Вот эти воспоминания, а также осознание того, что я все-таки нарушила данное слово и опять ввязалась в очередную историю, а то, что она отдает криминальным душком, я уже уяснила из услышанного, в первый момент подтолкнули меня к столь опрометчивому выводу, что говоривший и есть мой друг. С чего я так решила? Голос похож, интонации, характерный прононс? Сколько уже раз я вот также ошибалась? В прошлом году чуть головой не поплатилась. А вот услышу это придыхание и картавость, и уже растаяла.

«Стыдись, ты же взрослая, самостоятельная дама. Какие могут быть в твои годы амурные воспоминания?» -- осадила я сама себя. – «И потом, мне надо помочь отцу Ольги и узнать наверняка, что же случилось с его дочерью».

Тут до меня, наконец, дошло, что посетители кабинета Ольги не только приложили руку к ее исчезновению, но и   что-то в нем искали. Какие-то документы, которые могут быть спрятаны где-то здесь… И, кстати, что они там говорили про посещение дома Ольги лжеследователем. Хорошо, что я заблаговременно прошерстила весь домашний компьютер и Ольгины папки. Ничего там интересного не было, но душа у меня была спокойна. Противнику ведь тоже ничего не досталось.

Я вспомнила переданный Николаем Семеновичем ключик, который мне показался похожим на те, что используют в камерах хранения. А почему я собственно решила, что он оттуда? Может быть, он от обыкновенного шкафчика для одежды? «Это мысль,-- одобрила я сама себя, -- надо проверить. Где-то здесь, в клинике должны же быть шкафы».

Однако у  выхода меня ждал облом. Мария Федоровна, как истинная сестра-хозяйка, заперла дверь с той стороны. Меня сразу обдало жаром. Что же делать? Как выбраться из этой западни? Звонить сестре-хозяйке? Но она сразу вычислит, что я сидела и подслушивала то, что не предназначалось для чужих ушей. И боюсь, мне придется последовать за Ольгой. Тогда уж точно узнаю из первых рук, что с той приключилось.

Окна в обеих комнатах были забраны решетками. О побеге не могло быть и речи. В кабинете увидела на столе телефон местной связи и распечатку номеров. Долго решала, куда бы позвонить так, чтобы не нарваться на  Марью Федоровну. Из-за нее не стала беспокоить и Николая Семеновича. Тот почему-то был слишком расположен к данной фигуре, а меня как раз это и беспокоило. Я несколько раз пробежала глазами список, пока не зацепилась за инициалы В.Е.   Может быть, это моя давешняя сердобольная бабулька?

На звонок никто долго не отвечал. Я уже отчаялась набирать номер, когда услышала в трубке знакомый голос. Обрадовавшись такой удаче, я торопливо объяснила Вирсавии Егоровне, в каком оказалась положении и попросила совета, как из этой ситуации выбраться.

-- Сиди тихо и жди. Скоро буду, -- ответила старушка и отключилась. А мне только и осталось, что последовать ее совету.

Не знаю уж, через сколько времени, но меня от размышлений отвлек скрежет ключа в двери. Благоразумно спрятавшись в кабинке, я убедилась, что это Вирсавия Егоровна пришла  мне на выручку. Она деловито прошествовала к кабинке туалета и посоветовала:
-- Пулей дуй отседа. Щас Кабаниха явится. Потом поговорим.

Я не заставила ее повторять. Схватила свои орудия труда и выглянула в коридор. Никого поблизости не было. Быстро принялась тереть уже опостылевшие мне полы, продвигаясь в направлении перехода в соседний корпус.

Здесь меня перехватила вездесущая Марья Федоровна.

-- Молодец, Ксения, справляешься. Если будешь усердно работать, скоро продвинешься. Но надо приложить усердие… -- бросила она одобрительную реплику, проплывая мимо в ослепительно-белом халате и шапочке. Такое впечатление, что она возомнила себя хозяйкой всей клиники.

Царственно кивнув встретившимся пациенткам, она скрылась за дверью кабинета главврача.

Две женщины, по внешнему облику, мать и дочь, устремились следом за ней. Я услышала часть фразы:

--… к ней. Она всем здесь заправляет. Только за избавление берет вдвойне. Зато все будет быстро и без огласки.

Судя по округлившемуся животику младшей, речь шла об избавлении от ребенка.

М-да, а моя знакомая не такая простушка, как вчера показалась. И халат врачебный неспроста напялила. Ишь, как величественно плыла по коридору. Не она ли возжелала занять место Ольги?

И тут, как обычно, у меня в памяти всплыл обрывок фразы, сказанной Марьей Федоровной в кабинете главврача: «Надо было принимать меры. Ну, вы понимаете…».

То есть, Ольга узнала что-то такое, что знать была не должна. И к ней приняли меры… А кто же был тот мужчина? Руководитель клиники? Или кто-то еще? Как узнать?   По всему видно, дело серьезное. Интересно, что же здесь можно делать такого, криминального? Да что угодно, ответила я сама себе на эти вопросы.

 Вспомнилось мое первое появление в клинике.



Ольга пригласила меня в свою только что полученную квартиру. Я в таких еще не бывала. Пять комнат, масса встроенных шкафов, при спальнях гардеробные, санузлы, ванные комнаты. В одной новомодная тогда душевая кабина с сауной. Больше всего поразила кухня, обставленная мебелью из карельской березы, оснащенная современной техникой, со встроенной в столешницу варочной поверхностью электроплиты.

Я в тот момент еще не оправилась от последствий дефолта, съевшего все мои скромные  накопления и уничтожившего надежды на ремонт дома. Квартира мне показалась роскошной.

Ольга Ткаченкова в детстве со мной не дружила. Учились мы в разных классах. А если учесть, что в нашем выпуске было аж семь параллелей, в школе  уроки велись в две смены, то там мы с ней и не пересекались. На улице было еще  сложнее. Детей тогда было много. Наиболее активные, как бы сейчас сказали, лидеры создавали свои коалиции.  Между уличными группировками периодически возникали  потасовки, которые иногда выливались в серьезные драки.  Между отдельными группами детей существовала неприкрытая вражда. Наш конец улицы и переулок Сенной почему-то всегда находились в стадии трений.

Я человек по характеру тихий, в свары не ввязывалась, но и предавать своих соседок не собиралась. И если они начинали военные действия против соперниц из переулка, я оказывалась на их стороне. И выходило, что против Ольги.

А Ольга всегда отличалась активностью. В школе она была председателем совета  пионерской дружины, затем секретарем общешкольной комсомольской организации. При этом отлично училась и сразу после школы поехала поступать в медицинский в Москву. И поступила с первого раза.

Я сдала экзамены в свой местный госуниверситет на вечернее отделение. Надо было работать, помогать родителям. Так что за делами и заботами повседневными об Ольге я и не думала. И если бы не ситуация с призывом сына в армию, наверное, о ней и не вспомнила.

Потому была очень благодарна ей, когда на мой неожиданный звонок она сразу же откликнулась, обещала помочь и пригласила к себе в гости.

Первые минуты встречи я чувствовала себя скованно. Но Ольга меня вскоре заразила своим неиссякаемым оптимизмом. Всегда эмоциональная в проявлении чувств, она и на этот раз не изменила себе, очень быстро втянула меня в процесс воспоминаний. И как-то сама собой моя скованность прошла.

За столом, накрытым белоснежной скатертью, на котором было щедро расставлено угощение, мы с ней предались ностальгическим воспоминаниям о временах нашего детства. Вспоминали одноклассников. Так получилось, что я дружила с девочками из ее класса, а она с мальчиками из моего.

В отличие от меня Ольга знала много больше об их дальнейшей судьбе. Потом я поняла почему. Закончив учебу в университете, я вняла уговорам родителей и уехала с ними на родину, в соседнюю со столицей область. И все последующие годы преподавала русский язык и литературу в родном Кудеярове.

А Ольга, закончив медицинский, осталась в аспирантуре. Но выбранная ею тема была вскоре раскритикована. Шли какие-то подковерные разборки. Ее научного руководителя, как говорится, «ушли», а вместе с ним и его учеников.

Отец Ольги еще имел  вес в городе, вот и пристроил дочь в первую горбольницу, что на Первомайской.

-- Знаешь, Ксения, я благодарна судьбе, что оказалась там. Ты не представляешь, с какими людьми пришлось работать. Сколько талантливых хирургов встретила, набралась опыта…

--Но ведь ты же гинеколог, а в первой не было роддома, -- удивилась я.

-- Ты наивна, как всегда. Что мне в тебе нравилось, никогда не скрываешь своих  эмоций. Я работала в хирургическом корпусе. Этим все сказано. До самой войны работала. Была на хорошем счету. А когда началось, тогда стало страшно. Мои девчонки уже были подростками. За них боялась. Когда боевики захватили машину с ранеными, среди которых был и мой муж, я молила бога, чтобы он спас их. Но,.. в общем, это грустная история. После этого я взяла самое необходимое и с девчонками бежала из города. Тогда был момент, военные открыли коридор для вывода мирных жителей. Наверное, я нужна была там. Но больше не могла уже ничего делать. Было по-настоящему страшно. Впрочем, тебе этого не понять. Ты ведь в это время там не была… Знаешь, давай лучше вспоминать Грозный нашего детства…

Ольга в очередной раз накапала в крошечные рюмочки ароматный изумрудного цвета ликер и достала из холодильника торт из мороженого. Мы провозгласили тост за нас, любимых. И тут мысли моей собеседницы вновь вернулись  к периоду юношества.

-- С тобой, Ксюша, мне почему-то легко вспоминать прошлое. Помнишь, напротив областного дворца пионеров располагалось кафе-мороженое «Подкова»?

-- Еще бы. Сколько раз там устраивали посиделки, назначали свидания и встречи. Здорово тогда там было. Официантки приносили в металлических вазочках разноцветные шарики мороженого, посыпанные тертым шоколадом. А какой там был лимонад? А «ситро»?  Сейчас уже нигде такой газировки не найдешь…

-- Помнишь, через дорогу от дворца пионеров здание драмтеатра имени Лермонтова…-- подхватила Ольга.

-- Ага. А через площадь здание нефтяного института, рядом остановка автобусов. С другой стороны был старый кинотеатр имени Челюскинцев. Жаль, что его потом разобрали и на его месте ничего не построили…

-- Ну, с этим кинотеатром у меня связаны очень приятные воспоминания. В нем кроме основного зала было еще два, вечерами играли в фойе музыканты. Наверное, там эта традиция держалась дольше всего. Здорово было, -- мечтательно протянула Ольга и зажмурилась от удовольствия:

-- Я тогда часто по пионерским делам во дворец пионеров наведывалась. Заодно с мальчиками встречалась. Помнишь Юрку Турындина? Впрочем, откуда. Он ведь в 41-й учился. Ох, мы с ним и  погуляли в те времена…

-- Где сейчас он, знаешь?

-- Нет его. После школы он на «Красном Молоте» работал. Убили его еще в первую военную операцию. Всю их семью. Но, не будем о грустном…

-- Не будем. Помнишь, я в книжном работала?

-- Еще бы. Как я тебе тогда завидовала. Престижное место, возможность приобрести любую книгу. Они тогда в жутком дефиците были…

-- Глупости. Ничего я не могла. Вот почитать, это да, получалось…

Ольга опять накапала ликеру в наши наперстки. Я, откровенно говоря, не поклонница экзотических видов алкоголя. Предпочитаю, если уж отказаться нельзя, бокал сухого вина, желательно красного. Но в гостях ведь диктовать свои условия не приходится. Ольга от души меня угощала деликатесами, которые я в  обыденной жизни позволить себе  не могла. Но чувствовалось, что воспоминания прошлого все никак не отпускали ее.

-- Помнишь, на улице Чернышевского с тыльной стороны дворца пионеров была глухая стена, а в ней  дверь металлическая и над ней бюст Ермолова. Анекдоты еще по городу ходили, что бюст этот чуть ли не каждую ночь подрывали, а утром он уже отремонтированный стоял как ни в чем не бывало, как новенький… Я у отца спрашивала, правда ли это… И знаешь, что он мне ответил? Что доля правды в этом есть. Не каждую ночь, но несколько раз действительно подрывали, -- Ольга погрустнела.—Начиналось с бюста, а потом и весь Грозный подорвали. Теперь там мало что осталось из времен нашего детства и юности…

-- Да, к сожалению. Но наш город ведь жив в нашей памяти, верно? – решила я перевести разговор в другое русло.

-- Хорошо тебе, Ксения. Ты не видела его в руинах. Да и потом, ведь это родина моих предков. И мне  тяжело сознавать, что пришлось покинуть его в такое время. Но ты права, не будем о грустном. Давай поговорим о твоих проблемах.

На следующее утро Ольга зазвала меня в свою клинику. Она так вдохновенно рассказывала о перспективах клиники, о том, что теперь претворяется в жизнь мечта ее научного руководителя. Оказывается, еще в годы ее учебы в медицинском, там велась разработка методики искусственного оплодотворения яйцеклетки. Направление было новаторское, но несколько отличное от того, которое декларировалось официальной наукой. Тему закрыли. И только теперь нашлись весьма влиятельные спонсоры, которые разыскали ее и еще двоих учеников профессора, построили этот медицинский центр. И хорошо, что не в столице.

Сюда приезжают на лечение женщины не только со всех концов страны, но и из-за рубежа. Сейчас работают шесть отделений, а будет еще больше. Клиника уже наработала авторитет в медицинском мире, здесь делают уникальные операции, сохраняют и помогают выносить самые сложные  беременности. Выхаживают глубоконедоношенных младенцев. И самое главное, здесь женщины обретают счастье материнства.

Ольга провела меня по всем отделениям клиники. Она откровенно гордилась своими достижениями и хотела, чтобы я разделила с ней эту гордость. Поэтому она просто заставила меня пройти ряд процедур, сдать массу анализов, некоторые из них, прямо скажу, не из приятных.

Расставаясь на автовокзале, Ольга пригласила меня приехать к ней в гости через какое-то время. Тем более, что поучаствовать в решении вопроса с сынулей она не отказалась.

Так что в тот год мне пришлось еще несколько раз побывать в доме и в клинике Ольги. Не то, что бы мы стали близкими подругами, но отношения наши приняли облик некоторого приятельства. Мною двигала надежда на благополучный исход вопроса с призывом сынули в армию. Ольге же требовался кто-то из прежней жизни, чтобы мог оценить по достоинству ее достижения.



Я  уже несколько  успокоилась после своего приключения в кабинете главного врача. Вирсавия Егоровна пока из него не выходила, также, как и Марья Федоровна, которая принимала там пациентов. Интересно, в каком качестве она их принимает? Задавшись этим вопросом, я вместо того, чтобы, как мне и полагается по статусу, тереть полы, прислонилась к двери кабинета, прислушиваясь к тому, что же так происходит.

За этим занятием меня и застукал посетитель, неожиданно появившийся в расширении коридора.

-- Подслушиваем? – прошелестел у меня над ухом мужской голос. Я от неожиданности дернулась и ощутимо стукнулась головой о косяк. Не глядя на говорившего, схватила швабру и стала тереть пол, торопливо удаляясь от двери. Голос мне показался знакомым. Глянув из-под косынки, которая сползла мне на глаза, я увидела, что передо мной стоит утренний следователь, который приходил в квартиру Ольги за документами. Только тогда он был хмурый и всем недовольный, а сейчас просто лучился удовольствием.

-- Ай-яй-яй, -- пожурил он меня. – Разве можно подслушивать? Тебя что, не учили, что так делать нехорошо?

Я предпочла ничего не отвечать и, подхватив ведро, ринулась в коридор. Еще не хватает, чтобы он сообщил об увиденном Марье Федоровне. Решила, что больше не буду  рисковать. Лучше подожду Вирсавию Егоровну в ее клетушке.

Тут она меня и застала, вернувшись через некоторое время.




                Глава третья.

                На каталке с мертвяком.


-- Чаво ты такова сотворила? – первым делом осведомилась Вирсавия Егоровна, запирая за собой дверь в подсобку на ключ, -- Марья-то вся желчью исходит. Рвет и мечет. Я как раз убиралась в ейном кабинете, когда туды заявился этот ее племяш, ну тот, что в ментовке какая-то шишка на ровном месте.

Племянник прибыл в самом благостном расположении духа. Еще бы. Задание теткино выполнил и теперь представлял, как зелененькие шуршащие бумажки, которые продемонстрировала ему Марья Федоровна, перекочуют в его портмоне. Это ожидание грело душу.

Тетка Маня быстро перелистала принесенные бумажки. Санитарку Егоровну она давно ни в грош не ставила. Полагала, что раз ее из деревенской грязи в город вытащила, к делу приставила, твердую копейку назначила, та теперь должна быть ей по гроб обязанной. А что ругается на каждом углу, так это как в пословице: собака лает, караван идет.

Егоровна сунулась было при появлении племяша начальницы следом за пациенткой  выскользнуть в коридор, но Марья  ее притормозила:

-- Куда навострила лыжи? А кто полы будут мыть? Ишь удумала, давай работай, неча хлеб даром жрать…

При санитарке Марья Федоровна особо не таилась.

Уже укладывая купюры в бумажник, Игорь Лавренов, по деревенской привычке давать прозвища, известный больше как Лаврушка, вдруг вспомнил, что его все это время скребло в душе, не позволяя по-настоящему порадоваться прибытку:

-- Теть Мань, я тут у тебя санитарку новую застукал, когда она подслушивала под дверью. Так вот, я ее, кажется, видел в квартире этой врачихи… Ольги Николаевны. Ты что, опять с улицы наняла и документов не спросила? Сколь раз говорил, проверяй, кого берешь…

Егоровна поразилась, как мгновенно окаменело лицо начальницы, как подобрались губы, превратившись в тонкую нитку, сузились глаза, а на всегда бледных щеках  проступил лихорадочный румянец:

-- Это ты меня учить будешь, сучонок сопливый? Я за что тебе деньги плачу? Чтобы ты мне указывал, что делать, а что нет? А кто будет собирать информацию на приезжих? И ты мне об этом говоришь, как бы между прочим?

-- А ты што рот раззявила? – повернулась она к старухе, -- быстро зови сюда эту… Да смотри, не предупреди ни о чем. Говорила же тебе, не привечай никого из посторонних. Тебе сделана такая поблажка, тебе оказано доверие… А ты уже за стол готова усадить… Еще расскажи про наши дела… Только попробуй, в асфальт закатаю, ты меня знаешь… Иди, и чтобы через минуту она была здесь…

Лаврушка в это время звонил на пост охраны с предупреждением не выпускать из клиники новую санитарку.

-- Как ее там? – он пощелкал пальцами, привлекая внимание тетки. Та вырвала из его рук трубку и сама продиктовала все данные.

-- Так что вот такие дела, милка моя, -- закончила повествование Вирсавия Егоровна. – Выбраться сейчас из клиники тебе никак не удастся. А потом они все помещения прочешут.

-- Да кто она такая, эта Марья Федоровна?

-- Дык с какого боку посмотреть. С одного, так простая сестра-хозяйка, а с другого – хозяйка всей клиники.

-- Она что, медик?

-- Опять же, с какого боку глянуть. К нам в деревню приехала она фершалом. Да недолго им побыла. Есть у этой бабы интересная способность. Вот и рылом не вышла, а мужиков в постель штабелями укладывала. И все-то вокруг нее какие-то шашни заворачиваются.

Из фершалов ее председатель в счетоводы перевел да к себе на постой определил, а потом и в бухгалтерию переправил. Вот она там и заправляла. Свою родню в нашу деревню перевезла, дома посправили, а потом и хозяйство к рукам прибрали. Председателя-то, дурака, козлом отпущения сделали, на него все  растраты повесили. А Марья от греха в город подалась. У нее и здесь своя рука лохматая оказалась. А когда клинику построили, так ужом проскользнула, в теплое место устроилась. И опять своих стала расставлять на хлебные места. Сама рвалась в бухгалтерию. Но не вышла рылом. Там теперича везде компютеры. Дык она и тут не пропала. Тому взятку, другому… и стала аферы  крутить. Правду сказать, с Ольгой Николаевной у нее не получилось. Никак та не давалась ей в руки. Ну, так ее и обошли…

-- Ты вот что, милдуша, давай-ка, черным ходом, пока про него не вспомнили, через подвал шуруй в хирургическое. Там на третьем этаже найдешь Танюшку Хлебникову. Скажи, что Егоровна прислала… Нет, постой, я сама ей позвоню. Она поможет.  Давай, не тяни резину…

С этими словами бабулька -- божий одуванчик довольно чувствительно ухватила меня за плечи и подтолкнула в угол, где громоздились ведра, ветошь и другое нехитрое оборудование. За этим хламом просматривалась узкая, неприглядного вида дверь. Вот в нее-то Егоровна меня и втолкнула.

-- Туды ступай, налево, никуды не свертай, там, в конце будет лесенка, по ней и подымешься, -- напутствовала она меня и перекрестила.

Я глянула на низкое слабоосвещенное пространство подвала и поежилась. Затхлость и пыль свидетельствовали о том, что он редко посещаем. И это мне только на руку. Но с другой стороны, это обстоятельство меня откровенно ужасало. Я боюсь закрытых пространств, к тому же безлюдных.

Смешно. В наше время все больше боятся людных мест, где запросто могут шваркнуть по голове, ограбить, а то и просто убить. Ну, какие страхи могут быть там, где нет никого и ничего? Но вот это-то обстоятельство меня и пугает.

Впрочем, нет. Это я лукавлю. Мне было жутко в этом пустом бесконечном коридоре, куда не проникали живые звуки, а шарканье кроссовок многократно отражалось от стен неприятным шуршанием, совсем по-другому. Здесь в пустоте, в любую минуту может открыться дверь, и на меня набросятся те, кто расправился с Ольгой. Но она-то владела какой-то тайной, а я? Почему объявлена охота на меня? Чем я могу быть опасна?

Наверное, потому, что я решила изобразить из себя сыщика. Или я тоже, даже не заметив, куда-то не туда влезла? А ведь известна в народе пословица: не буди лихо, пока оно тихо.

Рассуждая так, я неслась по подвалу в предельном для меня темпе. Правда, периодически останавливалась, чтобы унять бешенное сердцебиение и колики в боку. Но в целом пробежка по подвалу обошлась для меня без происшествий.

Вскоре замаячил конец моего пути в виде стены с двумя дверями. А сбоку виднелся еще и лестничный пролет. Куда податься? Хорошо, вспомнились слова Егоровны, что надо идти налево и там будет лесенка. Я по ней поднялась на первый этаж. Странно, двери входа были заперты.

Тут я вспомнила, что Егоровна говорила мне о третьем этаже, и продолжила подъем вверх, отсчитывая пролеты. У третьего этажа меня ждала медичка в голубенькой шапочке и пижамке  с бейджиком на кармашке. Я успела прочитать имя: Татьяна.

-- Что-то долго вы шли. В первом корпусе шорох такой, что уже здесь слышно. Все двери перекрыли. Идемте, проведу вас в реанимацию, туда не сунутся…

С этими словами она втолкнула меня в тамбур с другой лестницей. Через стеклянную дверь был виден обширный коридор с дверями палат, в этот час довольно оживленный. Но Таня сразу потащила меня в боковую дверь, предупредив:

-- Туда не суйтесь, видите, камеры наблюдения стоят.

Через пару минут я оказалась в отдельном блоке с несколькими боксами, разделенными прозрачными стенами.

-- Живо раздевайтесь, ложитесь вот сюда,-- Татьяна ловко сволокла с меня одежду, натянула какую-то хламиду с разрезом сзади, подтолкнула к высокой медицинской кровати, окруженной многочисленной аппаратурой жизнеобеспечения. И спустя мгновение я была опутана  проводами, трубками и капельницами. На штативе у кровати громоздились аж три прозрачные бутыли с лекарством.

-- Не волнуйтесь, это безвредно. А вот организм ваш поддержит. Лежите, набирайтесь сил. Ночью я вас выведу. Если что, я рядом.

Веселенькая перспектива. Если меня здесь найдут, то тут и  похоронят. Я ведь никаким образом не смогу сбежать. Надежда только на помощь Татьяны и Вирсавии Егоровны, хотя я так и не смогла понять, что за нужда толкает их помогать мне. Я ведь совершенно посторонний им человек, а они рискуют, судя по всему, не только рабочим местом.

Смежив веки, я сквозь ресницы разглядывала помещение, наполненное какими-то потусторонними звуками. Они умиротворяли, убаюкивали, клонили в сон.

В какой-то момент я заснула, потом, словно от толчка, очнулась, не понимая, что могло привести в чувство. Наверное, ощущение опасности, из-за которого подсознание привело мозг в действие.

Надо мной склонились двое в медицинской униформе. Третья, Татьяна, давала пояснения.

-- Я же приказал перевести больную из реанимации. Танюша, что за самоуправство?

--Извините, Павел Андреевич,  в журнале вы прописали четыре капельницы, а отмечены были только три. Сейчас закончится последняя, и я займусь переводом.

--   А, ну ладно, ладно. Ты умница. Молодец, что заметила. Оксана, лентяйка, в свою смену только и делала, что бегала в соседний блок, -- молодой, весь словно собранный из острых углов, врач, ласково приобнял медсестру и повернулся к тому, что пристально вглядывался в лежащую на кровати больную.

-- Видите, я же говорил вам, что на нашем этаже посторонних нет.

-- Ладно, ладно. Вижу. Но если вдруг здесь появится тетка в джинсах и майке и с крашеными волосами, задержите и срочно звоните в административный корпус.

-- Что она натворила? – проявил любопытство угловатый врач.

-- Опасная мошенница. Под видом санитарки проникла в палату одной нашей клиентки и похитила ее побрякушки на кругленькую сумму.

-- Ну-у, -- протянул Павел Андреевич, -- тогда она уже давно ту-ту. Такие всегда умеют заранее ходы отступления подготовить…

-- Эта не успела, -- заверил проверяющий и, сопровождаемый врачом, исчез за стеклянной перегородкой. Я уже думала, что опасность миновала, как  угловатый врач  вновь появился в боксе и  тут же стиснул Татьяну, сердито зашипев:

-- Что ты здесь представление устроила? Я же прекрасно помню больную Ярошкину.  Где она?  Признавайся, что у тебя за тайны?

-- Павел Андреевич, вы сами подыграли мне…

-- Потому что меня раздражает вся эта мышиная возня в нашей клинике. Что о себе возомнили эта завхозша и ее родственники… Завели личную охрану, лезут с советами, кого как лечить, с кого сколько брать за операцию. Кого брать, а кого нет. Игры какие-то… Тут еще Ольга Николаевна… Что ей вздумалось с моста прыгать? Или эти помогли? А мне теперь ее больных вести… Да и не верю я в версию этого мудозвона, -- Павел Андреевич еще повозмущался под взглядом смеющихся глаз Татьяны, потом уточнил:

-- Так кто это?

Я предпочла больше не притворяться и объяснить все сама.

-- Я приятельница Ольги Николаевны. Ее отец, Николай Семенович, просил меня разузнать, что заставило Ольгу броситься с моста. Вот я и устроилась в вашу клинику санитаркой, думала, узнаю что-нибудь, -- пояснила я, пока Татьяна снимала с меня капельницу и провода аппаратуры.

-- Ну и что, узнали? Как это у вас смелости хватило влезть в наш гадюшник?

-- Я ведь и не предполагала, что все так обернется. Теперь уверена, что гибель Ольги сымитировали, а ее где-то держат до поры… Только зачем?

-- Ольга Николаевна занималась вопросом воздействия стволовых клеток на организм человека. Это сейчас самое модное направление в околомедицинских кругах. Тема  омоложения муссируется  на всех уровнях. Дело поставлено на поток, приносит баснословные барыши. А Ольга Николаевна пыталась уже не раз выступать с предостережениями о том, что без тщательного исследования вводить стволовые клетки опасно… Что это противно природе. Препараты производятся из материала нерожденных младенцев… Что это богопротивное деяние. Оно не может быть благом…  Есть уже примеры летальных исходов, но… как известно, деньги решают все… Возможно, владельцы конкурирующих клиник, занимающиеся вопросами омоложения, решили избавиться от слишком шумного коллеги?

-- Ну, это вряд ли. Те, что решают омолаживаться за счет стволовых клеток, научную литературу не читают, -- возразила я. – Здесь что-то приземленное, такое, что ударило по самому дорогому – по личному обогащению…

-- Это вы на Кабаниху намекаете, -- поняла Татьяна. – Хочу предупредить, что она не так безобидна, как может показаться. Это гиена, которая только кажется на первый взгляд простенькой и трусоватой, всего остерегающейся, а стоит ей дорваться до добычи, только хруст идет, все кости в порошок перемелет. Я ее знаю по нашей деревне. Ведь всех закабалила. О каждом досье собрала, все тайны выведала, а потом всех к рукам прибрала. Одни на нее в деревне горбатятся, другие здесь за копейки вкалывают. А кто против нее пошел, быстро на зоне оказались. Некоторые уже и в могиле…

-- Что вы за ужасы рассказываете, да она, получается, монстр какой-то. И как вы не боитесь так, в открытую, с незнакомыми людьми говорить? А ну как донесут?

-- Да устали уж бояться. Сколько можно. А она действительно, очень опасная женщина. Для нее нет ничего святого. Уж на что родню оберегает, а поймет если, что кто из них против нее, не задумываясь в землю зароет.

-- Но если устали бояться, почему против нее не подняться? – брякнула я не подумав, и тут же прикусила язык. Не мне судить.

-- Потому что все жить хотят. И я тоже. Приходится ей подыгрывать. Вирсавия Егоровна, уж на что смелая, а вот и она не уходит из клиники, хотя и тяжело ей управляться со шваброй. Ворчит, а все одно здесь остается. Боится за внуков…

Наш разговор прервал угловатый  Павел Андреевич:

-- Хватит тары-бары разводить. Надо думать, как женщину вывести из клиники.

-- Что думать? Ждать надо ночи. Я сегодня дежурю, вот и проведу через морг. Там они, думаю, все уже проверили.

-- Смотри, Танюшка, не попадись. Сама знаешь, что будет, -- напоследок предупредил Павел Андреевич и исчез в коридоре. Спустя несколько минут, меня выпроводили из бокса в процедурную. Там я отсидела в перевязочной довольно долго, мне показалось, что время просто остановилось. Но вот послышался шорох движущейся каталки. Она на мгновение остановилась. Я юркнула под простыню и чуть не завопила от мгновенного ужаса. Там уже что-то лежало.

-- Молчите, терпите, ничего страшного, -- тихо, сквозь зубы произнесла Татьяна и покатила каталку дальше. Я лежала, ни жива, ни мертва, а каталка катилась по нескончаемым коридорам. Раза два спускались в лифте, потом я по запаху определила, что находимся в подвале. Наконец в ноздри ударил свежий влажный запах ночной улицы.

-- Спокойно, подъезжаем к моргу. Я сейчас отвлеку санитара, а вы тем временем идите в противоположный конец зала. Там есть боковая дверь, такая фанерная. Вот через нее и уходите. Домой возвращаться не советую. И звонить отцу Ольги Николаевны не стоит. А, в общем, прощайте. Храни вас бог.

-- Спасибо, Таня.

-- Чего уж там. Хоть таким образом искуплю часть грехов своих. Идите уж.

Татьяна разыграла целый спектакль перед молодым и изрядно выпившим санитаром, дежурившим в морге. Пока она требовала от него какие-то бумаги, я за спиной санитара пробралась в зал, освещенный лишь ночником и, стараясь не производить никакого шума, двинулась в глубину помещения. Лучше бы я этого не делала. На металлических столах лежали тела женщины и… мужчины, вскрытые… Мне стало дурно. К горлу подкатило что-то противное и кислое. Еще мгновение, и меня вывернет… И я погублю мою спасительницу Татьяну. Эта мысль придала мне сил. И больше не глядя по сторонам,  я кинулась к спасительной двери.

В дальней стене в тусклом свете ночника различила две двери. Одна помпезная, широкая, была закрыта на задвижку. А в углу обозначилась еще одна, узенькая, простенькая. Вот эта была приоткрыта. За ней оказалось еще одно помещение, заваленное всякой рухлядью. Из него я и выбралась… через окно. Видимо, это был давно отлаженный и многократно используемый выход в большой мир. Потому что створки даже не скрипнули и тихо стали на место.

Я несколько раз вздохнула полной грудью, очищая легкие от неприятных запахов морга, и тенью шмыгнула к зеленой ограде. И тут же в ужасе притихла. Потому что совсем рядом, в каком-то метре от меня раздались голоса.

-- Тут кто-то зашумел, -- недовольно крикнул один.

-- Да ладно тебе, не видишь, морг. Васька или Потапыч, кто там сегодня дежурит, небось за очередной бутылкой рванул. Не знаешь, что ли? Им, и то жуть сидеть в окружении мертвяков.

-- Фу, умеешь ты, Витька успокоить. Мне теперь всю смену будут мерещиться.

-- Так нечего было разговор заводить.

-- А вдруг эта, которую ищут, отсюда решит пробираться?

-- Тебе что за дело? Оно тебе все нужно? Да и рассуди сам. Ты бы пошел в морг по своей воле?

-- Не-е-т. Не приведи господи…

-- И она не пойдет. Тем более, мало кто знает об этом лазе. Васька с Потапычем даже под пытками его не выдадут…

Голоса стали удаляться. Я нащупала в зарослях проторенную тропинку и вынырнула с территории клиники. По запаху определила, что где-то рядом находится железнодорожное полотно. Так и оказалось. Через некоторое время оно вздыбилось в небо крутой насыпью. Я попыталась вскарабкаться, но тут же отказалась от своего решения. Ночь была темная. Но вверху, на насыпи, меня могли заметить те, кто устроил поиск. Не стоило рисковать.

Решение я приняла правильное. Потому что, пройдя еще немного вдоль насыпи, поняла, что впереди река, а значит и мост, под которым я смогу перебраться на другую сторону.


Под мостом было тихо и пустынно. И темно. Чуть шелестела вода по перекатам. Где-то впереди мелькнула звездочка. Там был выход. Но мне туда идти не хотелось. Да и куда мне податься? Мобильник я благоразумно оставила в доме Ольги, решив, что такая навороченная игрушка не по карману простой сельской пенсионерке. Но в дом я теперь возвратиться не могу. Потому что там меня, скорее всего, будут ждать. И подать сигнал Николаю Семеновичу не смогу. Да и зачем втягивать старика в такие разборки? Так что надо возвращаться к себе домой.

Вот только какую мозоль я отдавила местной преступной клинической группировке? Я ведь только и хотела выяснить, где Ольга, что с ней. А может быть Ольга, сама того не зная, оказалась втянутой во что-то такое, о чем знать была не должна? Не поверю, что она была такой уж близорукой, что не видела того, что вокруг нее творится. А я увидела?

Ну, положим, кое-какие предположения у меня есть. Что можно преступного совершить в клинике? Ну, аборты на больших сроках. Впрочем, для Ольги это не было новостью. Может быть, сама не делала, но вполне могла знать, что за ее спиной такое осуществлялось. Всегда ведь можно состряпать документ о том, что сделан аборт по жизненноважным показаниям. Что еще? Дети. Это в последние годы товар ходовой и востребованный. Молодые мамки в сквере что-то говорили о суррогатном материнстве, может, не открыто, но понять можно, что дело это поставлено на поток. Впрочем, они сожалели, что с гибелью Ольги этот источник их дохода иссякает, значит, об этом она знала. Может быть, какие-то операции делались запрещенные? Штат хирургов, судя по величине клиники, огромный. Там не скроешь криминальную направленность операций. Хотя, учитывая величину морга, (тут я непроизвольно вздрогнула, вспомнив о трупах на столах, огромном холодильнике во всю стену, и о том, что лежало на каталке, когда меня Татьяна везла из хирургии) можно предположить всякое. Хотя какие такие криминальные операции в клинике, занимающейся репродуктивной деятельностью? Что-то я не туда мыслю…

На этом мои размышления были прерваны самым неожиданным образом. Рядом что-то зашевелилось, заворочалось. Я, до этого бывшая в полной уверенности, что под мостом нахожусь в одиночестве, от ужаса взвизгнула и шарахнулась в сторону воды. Там меня перехватила жесткая и сильная рука. Возле уха ощутилось чье-то дыхание, и я услышала шепот:

-- Тихо, дамочка. А то сейчас свои кишки в речке полоскать будешь.

Меня обдало смрадом застарелого перегара, грязного тела, мочи и еще чего-то тошнотворного настолько, что еле сдержала рвотные позывы.

Меня рванули вниз, на землю:

-- Сядь, шалава. Никто тебя не трогает. Что тебе нужно здесь? Вынюхиваешь?

-- Извините, -- я ничего не видела, но по шороху поняла, что меня окружили несколько человек, --  я заблудилась.

-- А ну, обыщи ее, Скворчиха, -- приказал хриплый, пропитой голос, настолько безликий, что сразу не понять, мужской или женский.

По мне довольно умело пробежались чьи-то пальцы.

-- Ничего у ней нет. Штаны да кофта.

-- Давай, колись, как на нас вышла? Кто навел?

Тут говоривший довольно ощутимо сдавил мне горло. Мое сердце тут же проворно скатилось в пятки, а волосы от ужаса мгновенно взмокли:

-- На кого, на вас? Я заблудилась, под мостом хотела перейти на ту сторону насыпи. Здесь решила темноту переждать…

-- Интересно, откуда это она заблудилась? Здесь только клиника, там дальше сплошные заборы… -- усомнилась та, что меня обыскивала, -- где вещи? Не поверю, что шла без ничего… Ты не местная…

У меня в мозгу сразу начался мысленный кавардак. Что такое придумать, чтобы мне поверили. Местности окрестной я не знаю, объяснить этим, под мостом, я не смогу, каким образом очутилась здесь. И тут вспомнила, что санитары из морга куда-то ходят за спиртным. Это идея.

-- Я вдоль насыпи шла, никого из людей не встретила, потом одного увидела, за ним побежала. Хотела его окликнуть, а он как сквозь землю провалился. Там еще стена из насаждений сплошная…

-- Понятно, а вещи где?

-- Я же говорю, потеряла, пока шла, -- я судорожно придумывала версию о том, как я могла потерять и что именно.

-- Не ври, -- пресек мои попытки выкрутиться все тот же пропитой хриплый голос. – Все эти городские шаромыги с шмотками просто так не расстаются… Где документы?

-- Я же говорю, я потеряла, не помню, где оставила…

-- Синтик, отвали от нее, не видишь, дамочка, домашняя, ухоженная…

-- Ага, и больницей от нее несет…

-- Из больницы что ль сбегла? – понимающе поинтересовался еще один голос.

-- Давай, Синтик, сдадим ее старухе. Она за девок хорошие бабки дает…

--Цыц, от тебя, сопливки, я еще советов не слушал. Нужна она там. Ты пощупай, она уже отгуляла свое. Внуков нянчит…

Я мгновенно решила оскорбиться на столь неделикатное упоминание моего возраста, но одновременно и поразилась, как мог этот с хриплым голосом определить в темноте, сколько мне лет.

-- И что с ней делать?

-- Пусть сидит до рассвета здесь. Потом решим…-- вынес свой вердикт старший.

-- Может быть, вы отпустите меня, -- попыталась я определить свою судьбу, -- на что я вам нужна…

-- Ага, ты ее отпустишь, а она ментов приведет, -- та, что предлагала сдать меня какой-то старухе, никак не могла успокоиться в своем  праведном сомнении.

-- Заткнитесь. Рассветет, разберемся. Свяжите ее, -- приказал он. Мне тут же скрутили руки и ноги и волоком оттащили подальше от воды. Через мгновение все угомонились. И вновь под мостом стало тихо.

Мне не спалось. Ну что за напасти на меня? Опять я в какой-то истории. Такое впечатление, что кто-то словно специально направляет меня туда, где я попадаю в очередную неприятность. Хотя это мягко сказано.

Незаметно пролетело время. Вот послышались голоса птиц, простучал колесами по стыкам рельсов поезд, между пролетами моста посерело, стало светлеть… Одуревшие комары, которые грызли меня все это время, под порывами утреннего ветра куда-то унеслись. Сваленное в кучу тряпье зашевелилось, превратилось в оборванку неопределенного возраста. Она проснулась первой, проворно сбегала куда-то за сваю, потом принесла несколько сухих веток, развела костерок, над ним на треноге подвесила закопченный чайник без крышки, воду зачерпнула прямо из речки.

Потом зашевелилась куча тряпья у соседней опоры. Вскоре у костерка собрались пятеро обитателей этих мест.

Синтик, еще не старый, но какой-то потасканный, с наколками на пальцах, мужичонка, обладатель обширной плеши на голове и ряда железных зубов во рту, побрел к реке, долго и с удовольствием умывался. Я даже предположила, что он решит и искупаться. Но он, видимо, не посчитал столь полную процедуру мытья обязательной.

-- Ну, что, убогая, -- повернулся он ко мне, -- будешь рассказывать, почему решила заночевать под мостом?

-- Да не собиралась я здесь ночевать, -- возмутилась я такому предположению, -- говорю же, заблудилась. Не на той остановке из автобуса вышла, заплутала. Вышла на железнодорожный переезд и пошла вдоль путей. Надеялась когда-нибудь к станции выйти. Один раз останавливалась отдохнуть, там вещи и оставила. Потом возвращалась за ними, но так и не смогла найти. А потом и совсем ориентир потеряла…

-- Ловко ты брешешь. Заслушаешься. А теперь говори правду. Почему из клиники сбежала?

-- Синтик, ты на руки ее глянь. Какая она богачка? Видишь, изъедены все… Комарье кормила… Видно, правду говорит… -- вступилась одна из обитательниц этого убежища под мостом.

-- Сам вижу, -- огрызнулся мужичонка. Ему очень не хотелось признавать правоту доводов говорившей. Но он и сам убедился, что попавшая в их обиталище женщина совершенно не соответствует их желаниям: она немолода, и совсем не богата.

-- Вот что, Свиристелка,  отведи ее к полустанку, -- наконец принял он решение.

-- А может, все же к старухе? Она заплатит… -- подал голос еще один обитатель убежища, грязный, спившийся субъект со встрепанными волосами и многодневной щетиной.

-- Ты еще голос не подавал, Шкалик, -- обозлился тот, кого называли Синтиком, -- промой зенки. Нужна она старухе? Тебе лишь  бы залить лупалки… Все, я сказал, ступай, Свиристелка, веди эту…

Свиристелка, та,  которая встала первой и разожгла костер, подхватила меня под локоть, подняла, причем я застонала от острой боли в затекших ногах. Быстро распутала веревки и подтолкнула к выходу из-под моста. Противоположному от расположенной неподалеку клиники.

Она довольно быстро шла впереди, то и дело сбивая прутиком головки полевых цветов и даже изредка подпрыгивала… Такое впечатление, что ей не так и много лет…

Потом остановилась, подождала меня.

-- Ты, правда, потеряла документы? – неожиданно спросила, наклонив голову, -- что теперь будешь делать?

-- Сейчас, если удастся, доеду до дома, подам заявление в милицию…

-- А если не удастся?

-- Почему не удастся? Я ведь живу не так далеко, надеюсь, на полустанке есть телефон, позвоню родным…

-- Так ты местная? – как-то даже с неудовольствием протянула моя спутница.

-- Не то чтобы местная, но живу недалеко, в соседнем районе, -- пояснила я. Та как-то странно оглядела меня, потом подумала немного. При этом она мыском своей изодранной кроссовки что-то рисовала в пыли тропинки. Потом приняла решение:

-- Не надо идти на полустанок. Это далеко. И еще. Берегись наших ментов. Загребут и сдадут на органы в клинику, -- из-под испитого, грязного образа нищенки и профессиональной побирушки проглянул  детский непосредственный и любопытствующий облик.

-- Глупости ты говоришь. Милиция предназначена защищать граждан от посягательств на их жизнь, соблюдать закон…

--Может у вас она и предназначена, а у нас вся купленная. Ни за что никому не поможет. Меня вон тоже загребли, хотели почку изъять…

-- Погоди, как это? А родители?

-- Ха, какие родители? Меня мамка нагуляла, когда на рынке в Москве торговала, наградила болячками и бросила, как только родила. Детдомовская я. Так вот они, эти менты поганые, меня в электричке поймали, отправили в деревню к старухе. Там, правда, хорошо было. Отмыли меня, есть дали. Потом анализы всякие делали. Но оказалось, что нечистая я. Какой-то в крови у меня гепатит…

-- Как гепатит?

-- Да не знаю я. Так сказали. Короче, меня под зад коленом и продали Синтику в шайку. Я теперь побираюсь по электричкам. Ребятенка всунут какого, ну из тех, что забракуют в клинике, вот с ним и хожу. Только они больно быстро мрут.

-- Что ты такое говоришь? Как мрут?

-- А че? В клинике вот там детей искусственно делают, а какие не подходят, нам сдают, не за так, конечно, Синтик платит…

Я слушала бред девчонки и никак не могла взять в толк, что тут правда, а что она придумала, чтобы напугать меня. Хотя какой ей прок пугать?

-- Ты точно из другого района? – ворвался в мои мысли голос Свиристелки. – Не обманываешь?

-- С чего мне тебя обманывать. Я там много лет учительницей работала в сельской школе. А теперь на пенсии…

-- А к нам зачем?

-- Я ехала в соседнюю область к приятельнице. Задумалась и проехала ту остановку, что она мне говорила. Сошла с автобуса, повернула не туда, да и заплутала…

-- Думаю, ты правду говоришь. Вот что, не пойдем на полустанок. Давай, вон в ту сторону, к деревне. Там шоссе, автобусы часто ходят. Может и в твой поселок… А к полустанку не ходи… Прощай…

Свиристелка махнула рукой в сторону  видневшихся вдалеке строений, а сама повернула назад.

Я решила последовать ее совету и направилась к деревне.

Поле, отделявшее  «железку» от домов, показалось бесконечным. Я долго шла его краем, там, где несколько борозд оказались незасеянными и теперь проросли бурьяном, в котором преобладали ромашки, васильки, колокольчики, желтая сурепка. Своими яркими цветами они окаймляли чистое зерновое море, слегка колышущееся под ветерком. В этом разнотравье окраины поля вилась еле заметная тропка. Справа был березняк. Судя по возрасту деревьев, когда-то это было продолжение поля. Потом, в начале девяностых, когда землю разделили на паи, этому участку не повезло. Его хозяин или хозяева больше беспокоились о выделении земли, чем о дальнейшей ее обработке. А у нас в средней полосе так: год-два не обработал – и уже появилась поросль березняка и осинника. Чуть замешкался, забыл об участке – и вот, пожалуйста, готова новая молодая рощица. Как говорят у нас – Кошкин лес. Теперь уже вернуть этот участок в состав пахотных земель сложно. Правда, и владельцы  теперь  мало что поимеют, если не продадут его, конечно, какому-нибудь богачу под дачу.

Я зашла в березняк, походила среди тоненьких стволиков, заросших высокой травой, которая сейчас поникла под ногами многочисленных любителей  земляники. Нашла несколько ягод в нетронутой траве и пошла дальше.

Рощица вывела меня к огородам. За каждым двором простиралось картофельное поле. В основном, ухоженные, окученные делянки уже пестрели белыми, розовыми, фиолетовыми гроздьями цветов. Кое-где они перемежались с участками необработанной земли. Здесь либо хозяева старые, либо умерли или, что еще хуже, спились от беспросветности существования.

Сельская жизнь тяжела и строго регламентирована. Здесь сложно представить сельчанина бездумно загорающим под солнцем. Разве что на прополке бесконечных грядок с овощами или в поле, на выпасе, когда поневоле приходится быть привязанным к десятку коров частного стада. Как мне все это знакомо.

Я прошла вдоль двух огородов по меже и очутилась в проулке. Узенькая тропка вилась вдоль заборов. По всему чувствовалось, что хозяева обеих усадеб люди обеспеченные.

Заглянула в один двор, во второй. Но никого не увидала. Заходить остереглась. В последнее время хозяева домов стали заводить собак как охрану от любителей прибрать к рукам все, что лежит на виду. В первом дворе было тихо. Но и замок на двери ясно сигнализировал непрошенным гостям, что хозяев нет.

Во втором, стоило мне только тронуть щеколду калитки, откуда-то кубарем выкатилась коротконогая, вся такая тугая, как сарделька, коричневая такса, у которой налитые соски волочились по земле. Проскочив у меня между ног, она, забыв о своих обязанностях охранника, проворно покатилась по тропинке вдоль домов.

-- Ах, ты, лярва, вырвалась, улучила момент, проститутка коротконогая, опять к своему кобелю подалась, -- разразилась бранью выскочившая из-под навеса старушка. Тут она заметила меня и неодобрительно оглядела с головы до ног.

-- Ты что ж не удержала шельму? Теперь опять жди приплода. Еще с одним не разобрались, а эта потаскушка скоро новых принесет, -- старушка недовольно поджала губы и кивнула в сторону навеса. Там в большой корзине  как карандаши в пенале, торчали вверх остренькие мордочки щенят. Я мгновенно умилилась. Все они были как на подбор – песочного цвета, коротколапые, тугие, как горячие сардельки, с темными глазами, обведенными угольными ресницами.

-- Ой, какая прелесть. И как их много, -- люблю щенят, котят и прочую мелюзгу и потому всегда найду повод восхититься увиденным. Но бабулька моих восторгов не разделяла:

-- Погляжу, как ты запоешь, когда такая шалава, как наша Изольда, на год по три раза будет рожать. И ведь какая тварь, спрячет куда подальше и кормит, пока не подрастут, а потом выведет, нате, хозяева, думайте, куда пристроить. А куда их пристроишь, когда здесь постоянно живут только десять семей, и все уже осчастливлены Изольдиными отпрысками. И опять вывела восемь штук. У-у, паскуды, куды теперь вас…-- бабулька замахнулась на щенят, те мгновенно спрятались за стенками корзины. Тут, наконец, она вспомнила, что за разговором о своих проблемах так и не выяснила цель моего визита.

-- Мимоходом, али как? – поинтересовалась она. Я ей объяснила, что заблудилась, хочу выйти к остановке автобуса.

-- Этоть кто ж надоумил сюда свернуть?  У нас автобусы редко бывают. Надо будет еще километра три пехом  идти до трассы, а там как удача будет. Может,  и подберут до райцентра, -- тут бабулька на мгновение задумалась и что-то для себя решила.

-- Вот что, девка. Давай, договоримся. Ты берешь одного из щенков этой лярвы, потаскухи криволапой, а я помогу тебе добраться до автобуса. Скоро по трассе пойдет рейсовый. Ну как, идет?

Что мне оставалось? Естественно, я согласилась. И через десять минут уже сидела в раздолбанной «четверке» со щенком на руках. Вел машину дедок, явно переваливший семидесятилетний рубеж. Да еще в бифокальных очках. Но мне было все равно. Лишь бы выбраться из этой деревенской глуши и оказаться у себя дома.

Дедок довольно точно подгадал к приходу автобуса. Я уселась на заднее сиденье и оглядела свое приобретенье. На руках у меня вертелся толстенький коротколапый щенок песочного цвета с длинной мордочкой и угольными глазенками, обведенными черными веками. Взгляд его был глубок и бессмыслен.




                Часть четвертая


                Пиццерия, как средство общения.


Примерно в это  же время  в другом полушарии в древнем наследственном родовом имении встретились двое. В огромном кабинете, обставленном старинной  мебелью, с объемистым камином, над мраморной полкой которого был расположен парадный портрет какого-то предка хозяина в наряде двухсотлетней давности, было довольно темно. Лишь всполохи пламени бросали блики на ковер у камина и временами высвечивали лица собеседников.

У ног старшего  по возрасту расположились два величественных дога. Сейчас они выглядели как  ожившие сфинксы, карауля каждое движение только что вошедшего гостя. Хозяин нежно потрепал обоих по холкам, успокаивая. Те нехотя опустили  свои тяжелые  головы на мощные лапы. Движением руки хозяин пригласил гостя сесть в кресло напротив.

-- Вижу, вы удивлены, думаете, зачем это немощный старик позвал вас для приватной беседы, -- начал старший. Говоря так, он явно лукавил. Для своих почти ста он выглядел на удивление моложаво. Обычно ему больше семидесяти не давали.

Младший промолчал. Пригласивший его в свой загородный дом старик был хорошо известен в высшем свете. Причем, не только как один из богатейших людей планеты. Впрочем, точной оценки его богатств никто не знал. Такие люди предпочитают не афишировать  свои капиталы. Его слово до сих пор имеет огромный вес и в политических кругах старого и нового света, и в высшем обществе, куда так стремятся проникнуть нувориши последнего поколения и ряд современных политиков. Этот старик был чем-то вроде последнего могиканина прошлой эпохи.  Однако к его советам и рекомендациям старались прислушиваться все. Потому что уже не раз бывало так, что пренебрегший его пожеланиями оказывался низвергнутым в самый низ социальной пирамиды. И тут не помогало ни общественное мнение, ни капиталы, ни политическая конъюнктура. Будь ты трижды магнат или правитель государства, но  если впал в немилость, ничто не спасет.

-- Я давно наблюдаю за вами, юноша. Умны, работящи, видите перспективу, ну и не разбрасываетесь на безделушки. Хорошего сына воспитала ваша матушка. Я пригласил вас поговорить о ней, -- старик задумчиво поглядел на огонь, пошевелил полено кочергой. Потом, будто вспомнив о собеседнике, продолжил:

-- Ваша матушка была в некотором роде уникумом. Не имея достаточного образования, она поднялась до вершин власти, о которых мечтают многие нынешние скороспелки. Напилили денег, прихватили все, что плохо лежит, и уже решили, что все им подвластно. Глупцы. Что значат их миллионы, даже миллиарды, вложенные в бумажки, в золото, в спортивные клубы, недвижимость, что там они еще прикупают, -- старик пощелкал сухими падагричными пальцами, приглашая младшего продолжить перечень. Но тот игру не подхватил, пожал плечами и безразлично обронил:

-- А куда еще девать им свои капиталы? Создавать благотворительные организации, раздавать нищим? Жалко, они еще с миллионами не наигрались, не прочувствовали  вкуса настоящего богатства. Вот и тешатся друг перед другом – кто кого переплюнет в выдумке…

-- Хитер, как я погляжу. Не хотите свои мысли ни перед кем обнажать. Что ж, похвально. Не побоялись и мне наперекор идти. Хвалю.

-- Чего мне бояться? К власти я не рвусь, чужого не загребаю. Работаю в своей отрасли…

-- Таким вас мне и описывала ваша матушка. Я ведь не  для пустой болтовни пригласил вас  сюда. Есть серьезный разговор. Думаю, время прощупывания друг друга прошло. Перейдем к делу. Прошу к столу, -- старик проворно встал с кресла и, сопровождаемый догами, прошествовал, другого определения и не подберешь, к огромному письменному столу в дальнем конце комнаты. Молчаливый слуга включил освещение. Искры света заиграли на стеклах огромных книжных шкафов, на боках старинного глобуса и инкрустированном постаменте, в хрустальных письменных принадлежностях. Некоторым диссонансом на столе смотрелся лишь современный ноутбук, но только до тех пор, пока старик не открыл его. По тем уверенным движениям, которыми он стал быстро искать что-то в сети, было понятно, что этот атрибут на столе вполне уместен.

-- Не хочу быть голословным. Потому подготовил некоторую подборку документов, которые вам следует изучить. Но это потом. А пока давайте поговорим о другом. Я хочу понять, что вам известно о деятельности вашей матушки…

Молодой несколько смешался. Действительно, что ему было известно? До последнего времени он был уверен, что мать вполне устраивало положение мелкой предпринимательницы. Лишь когда ее не стало, он узнал, насколько широки и глубоки были ее интересы. Оказалось, они охватывали разные сферы современного бизнеса. При этом, и он это признавал, не всегда законные. Сейчас он входил в права наследования частями ее владений. И только теперь убедился, что многие из них находились в составе транснациональных корпораций, огромных конгломератов, определить истинных владельцев коих не представлялось возможным.

Выслушав предположения младшего, старший рассыпался скрипучим смехом.

-- Вы в принципе правильно определили принадлежность  собственности вашей матушки. А вам не приходилось задумываться, почему так случилось? Почему она не выпячивала свое богатство? Понимаю, можете возразить, что не до этого ей было. Но я отвечу, что она в любой момент могла исчезнуть из той страны и зажить свободной, обеспеченной жизнью. А она не захотела. Потому что кроме вкуса богатства есть еще более лакомый вкус – вкус безграничной власти. Не всем его дано ощутить, а тем более вкусить. Не все его могут оценить по достоинству. Но есть гурманы. Они ни за что не откажут себе в удовольствии попробовать именно этот деликатес. Но за него надо платить дорогую цену. Намного большую, чем все эти нажитые нечестным путем миллиарды…

-- А существует ли честный способ обогатиться? – негромко произнес младший. – Сколько ни изучай историю человечества, во все времена главным и основным способом обогащения был отъем собственности одними у других. Как бы это не пытались приукрасить и облагородить, но суть остается все та же – обворовывание, захват, грабеж…

Старик с любопытством поглядел на собеседника. Потом поинтересовался:

-- Неужели вы нашли иной путь обогащения? Поделитесь со стариком этим способом.

-- Мне ли давать вам советы. Я и сам занимаюсь тем же самым --  присваиваю часть труда своих работников… Но сейчас наступает век Интернета, там…

-- Неужели настолько наивны, что верите сказкам, рассказываемым в сетях? – несколько удивленно и даже разочарованно протянул старик. Он явно терял интерес к собеседнику.

-- Вот уж нет. В сетях идет интеллектуальное закабаление, раскручивание виртуальных капиталов. Но…

-- И там продолжается все то же самое. Такова уж природа человеческая. Обогащаться за счет других, более слабых, более совестливых… Пока они будут существовать на Земле, для нас, сильных мира сего, здесь будет рай. Но довольно упражняться в словоблудии. Ваше направление мыслей мне понятно. Перейдем к делу.

Старик захлопнул ноутбук и достал из стола довольно объемистую книгу в кожаном переплете с отделанными  металлом уголками.  Судя по состоянию переплета и тиснению кожи, очень старую.



-- Хотите знать мое мнение? Развели вас как последнюю лохушку, -- подытожила мой рассказ о поездке бескомпромиссная Зина. – Побоялись, что глубже копнете, вот и разыграли спектакль… с переодеваниями. Да еще щенка вам подсунули. И все так гладко…

Зина споро готовила обед, одновременно слушая мои стенания по поводу пережитого. У моих ног примостился новоприобретенный щенок. Моя собеседница, только взглянув на него, вынесла вердикт: бастард, незаконнорожденный, помесь.

На мой взгляд, так  обыкновенная такса. Ира  была в восторге от новой игрушки. Шарик ей уже поднадоел. Тем более, что он оказался редким строптивцем, заниматься хотел только своими делами и играть с моей дочурой принципиально не желал.

Зина Шарика терпела, кормила, но в остальном полностью игнорировала. Была верна своему мнению: имеешь деньги – приобрети дорогую элитную собаку и занимайся ею. А этим подзаборным шавкам место на помойке.

Так что и второму щенку от ее любви и внимания не отломилось ни кусочка. По поводу имени второго щенка Ирка особо не заморачивалась.

-- Мам, давай его Чейзиком назовем, -- предложила она. И я согласилась. Действительно, что мудрить.

Беспокоил меня Николай Семенович.  Как он там один, в полном неведении? Надо бы ему позвонить. Только как сделать так, чтобы не навредить? Я уверенности Зины в том, что все происшедшее со мной было подставой, не разделяла. Кому нужно попусту пугать или удалять без причин какую-то провинциалку от убитого горем старика?

Поразмыслив на досуге, решила не светиться и не  звонить ни из коттеджного поселка, ни из собственного дома. Впрочем, там и звонить было неоткуда. Строители развили такую бурную деятельность, словно им дрожжевую закваску добавили (хотя, думаю, в этом предположении есть свой резон), и теперь старый деревянный домишко на глазах преображался, вызывая зависть и недовольство окрестных обитателей. Но тут я уже ничего поделать не могла. Потому села в автобус и отправилась в райцентр. Оттуда и позвонила.

Старик был дома. Трубку снял сразу. Но на мой вопрос, все ли в порядке, безразлично ответил, что я ошиблась номером, и отключился.

Не ожидая такого поворота событий, я просто опешила. С чего это Николай Семенович на меня обиделся? Он же должен понимать, что я не по своей воле оказалась за пределами города и не смогла к нему вернуться. Да и втягивать старика во все эти разборки считала негуманным.

Потом в голове мелькнуло предположение: ведь Марья Федоровна в числе его близких знакомых. Уж не она ли наплела про меня небылиц старику?

Однако все последние события не проясняют того, где находится Ольга. Если она пока еще жива. И в чем основная причина ее исчезновения.

Я за чередой неприятностей как-то подзабыла о разговоре, подслушанном в кабинете главврача. А из него можно было понять, что Ольга жива и где-то удерживается. Значит, надо возвращаться обратно, успокоить и обнадежить старика и отыскать приятельницу.
Зина выразительно покрутила пальцем у виска, когда я попыталась ей объяснить, почему мне надо опять ехать в город и продолжать поиски Ольги. Потом, вздохнув, достала мобильник и набрала номер.

-- Надюш, привет, это Зина. Да, да, Всесвятова. Будь другом, пусти на постой мою знакомую. Да, все туда же. Как я? Да как. Ишачу. Сейчас полегче. А что было-о-о… Сама знаешь. Ну, давай. Пока. Сделай так, чтобы к ней внимание не привлекалось. Сама знаешь, как наши могут растрепать на весь свет и придумать то, чего никогда и не было. Да, я потом расскажу… Все, целую.

Зина отключила мобильник и выразительно глянула на меня.

-- Учтите, Ксения Андреевна, делаю это только из уважения к вам. Сейчас напишу адрес. Моя школьная подруга живет недалеко от клиники. Держит частную гостиницу. У нее есть определенные знакомства среди медперсонала. Женщина она твердая.  В любом случае, не подставит.

-- Спасибо, Зинуля. По гроб жизни буду благодарна…

-- Во-во, только и время сейчас о загробной жизни говорить, -- проворчала для порядка моя помощница по хозяйству, но было видно, что она довольна.

Зина далеко не красавица. Крепкая, сбитая, коренастая, с роскошной косой пшеничного цвета, которую она холит и лелеет. При малейшей возможности ее демонстрирует не только представителям мужской части населения, но и женской. От этого имеет много завистниц, которые периодически распускают сплетни о ее образе жизни и пороках. Зина в ответ некоторым из них откровенно гадит, отбивая кавалеров, что, естественно, любви со стороны женской части населения ей не добавляет.

Зина один момент неровно задышала в сторону моего приятеля Алексея Лепилова. А меня необоснованно причислила к числу своих потенциальных соперниц. Но мы это недоразумение очень быстро разрулили. Тем более, что Алексей смог так вывернуться из амурных сетей Зины, что, в конце концов, она стала одной из его воздыхательниц без перспективы дальнейшего продвижения действий. Да и меня она довольно скоро исключила из числа соперниц.

А потому через некоторое время мы с ней вполне сдружились,  и я частенько оставляю свою дочь на ее попечение. Своих детей у Зины нет, но она не тушуется, тренирует свои воспитательные способности на соседских детях, а теперь, и на моей дочуре.

На следующее утро я решила провести некоторые манипуляции по изменению внешнего облика. Для этого договорилась с знакомой парикмахершей Наташей. Та покопалась в своем ежедневнике, с кем-то созвонилась, потом назначила мне время.

С тех пор, как побывала в Крыму, я стала более тщательно следить за своей прической. Волосы у меня не густые, но волнистые. Так что, всегда испытываю затруднение  в решении вопроса, как их лучше уложить.

Потому на мою просьбу существенно изменить прическу, Наташа долго и с сомнением разглядывала меня то в зеркале, то, отойдя, со стороны. Она уже настолько привыкла к тому, как я обычно выгляжу, что сразу не могла ничего предложить. Пришлось ей сообщить, что мне требуется кардинальная смена облика.

Наконец Наталья приняла решение. Пробормотав: -- Ну, глядите, потом не вините меня, -- защелкала ножницами над головой. А у меня в груди шевельнулась противная жаба. Стало жалко волос. Но я сама себя успокоила, что пройдет всего несколько месяцев, и обычный мой облик вновь вернется.

Затем Наташа нанесла краску на волосы. И мне пришлось вытерпеть некоторое время неприятное пощипывание кожи. В отличие  от прежних лет, когда боролась с сединой с помощью хны, на этот раз я доверилась опыту парикмахера.

Мое отражение в зеркале, превзошло все мои  самые смелые ожидания. На меня смотрела жгучая брюнетка с яркими зелеными глазами, опушенными черными  длинными ресницами. Коротко стриженные «под мальчика» волосы кое-где торчали этакими фривольными завитками. Если бы не кожа шеи, предательски выдающая возраст, я себе не дала бы больше трех десятков лет. Мне было очень лестно. Но, главное, меня такую ни одна собака не угадает. Совсем другой типаж.

Подобрав к случаю соответствующее одеяние, я на следующий день убыла в соседний райцентр. Оттуда уже открыто отправилась в Малый Калинов.

Водворение в город прошло вполне успешно. Приятельница Зины, роскошная блондинка с пышными формами и едва заметными темными усиками над полной, ярко напомаженной губой, оформила меня как свою родственницу. И даже паспорт представила на всякий случай, если кому-то вдруг вздумается документы посмотреть. Я глянула на довольно невзрачный снимок в паспорте и успокоила себя, что, на первый взгляд, сходство есть.

Надежда пообещала в ближайшее время свести меня с людьми, которые могут кое-что рассказать о клинике. А пока посоветовала никуда не соваться, вначале осмотреться…

Но меня беспокоил Николай Семенович. Как он там один? Как предупредить его, что я не забыла ни о нем, ни о его просьбе?

Я побродила по комнате, которую мне выделила Надежда, потом перебралась в гостиничный коридор, оттуда продефилировала в кафе. Думала, что в этот час здесь народу не будет, но коренным образом ошиблась в своих предположениях. Две официантки работали на предельных скоростях. Все столики были заняты.

Признаюсь. Я далеко не любитель посещения мест общественного питания. Так уж получилось. В молодости, в студенческие годы меня приглашали и в кафе, и в рестораны. Но, так сказать, мои поклонники, которые хотели пустить пыль в глаза. Я всегда полагалась на их опыт и обычно в общение с обслуживающим персоналом не вступала. В дальнейшем в девяностые, не самые обильные годы, получила довольно неприятный урок, после чего  предпочитаю больше в такие заведения не ходить. В одиночку. Очень уж болезненное воспоминание.

Это был тот период, когда зарплату не выплачивали по нескольку месяцев. Жили за счет собственных огородов. О нарядах даже речи не могло идти. Перелицовывали старые вещи, вязали что-то. Это сейчас вещь ручной вязки считается эксклюзивом. А в то время на их обладательниц смотрели свысока.

Однажды мне позвонила моя давняя приятельница. Когда-то на заре юности мы вместе работали в книжном магазине. Потом пути наши разошлись. Я поняла, что торговля не мое призвание, и продолжила учебу в пединституте.

Так вот, приятельница открывала новый филиал  торгового дома. Ей нужен был свой человек на подхвате. Пообщалась со мной и пригласила на работу. Сделку решено было отметить в ресторане областного центра. Город тогда словно только что проснулся от вековой спячки. В один миг открылись десятки магазинов, игорных заведений, а уж сколько выросло ресторанов, кафешек, забегаловок, не счесть. Так вот приятельница выбрала самый дорогой ресторан. Может быть, поразить хотела, а, скорее всего, не подумала о последствиях.

Я с тревогой поднялась по ступеням этого «Олимпика», гадая, узнаю ли приятельницу. Ведь не виделись больше десяти лет. Хотя та уверила меня, что в это время в ресторане никого постороннего не будет, и мы не разминемся.

На входе стоял важный секъюрити из жвачных. Ну, тех, что беспрестанно двигают челюстями и цедят слова, не разжимая зубов.

-- Чего тебе, тетка? Здесь не подают, -- бесцеремонно преградил он мне дорогу.

-- Меня здесь ждут. Мне назначила встречу Марина Опарнева.

-- Гы-гы-гы, -- заржал его напарник. – Дуй отсюда, попрошайка, будет Марина Аркадьевна с таким чмом общаться. На себя посмотри…-- последовали такие нецензурные эпитеты, что я просто развернулась и ушла. Там, где встречают человека только по внешней обертке, мне делать нечего. Наверное, потому я и не пробилась в жизни, что пасую перед хамством, подлостью, угодничеством. Но мне просто стало противно находиться в этом заведении.

Марина потом звонила, извинялась, что не вышла встретить меня, но я, поблагодарив за предложение, отказалась от работы. Если в этом обществе так относятся к обычному человеку, значит, оно глубоко больно. Его надо лечить, и начинать с детей. Чем я и занималась все последующие годы. И не жалею об этом.

Но тот случай сделал свое негативное дело. Я боюсь одна переступить порог любого более-менее востребованного заведения общественного питания. Почему-то всегда ожидаю проявлений хамства со стороны обслуги, а потому стараюсь обходить стороной такие места.

Убедившись, что столики заняты, а на меня никто не обращает никакого внимания, отправилась на улицу. Время еще рабочее, но на тротуарах, особенно в пешеходной части города, довольно оживленно.

По дороге заглянула в пиццерию. Есть теперь такие заведения и в наших местах. Удобная вещь, эти пиццерии. Неохота готовить самому -- заказал итальянский пирог на дом.  Правда, наши владельцы таких заведений всегда расширяют свой ассортимент за счет местной, привычной народу выпечки. Но и балуют хозяек. То бы мать семейства, прибежав с работы, хваталась за муку и дрожжи, на ходу обдумывая, что бы такое использовать для начинки. И вот уже работа на вечер  обеспечена. А теперь что? Заскочила в пиццерию или отдел кулинарии, схватила то, что уже приготовили другие. И, пожалуйста, семья сыта, а мать семейства может спокойно смотреть мыльную оперу.

Едва переступила порог пиццерии, ко мне подскочила хорошенькая девчушка лет шестнадцати с явным желанием не упустить посетителя без покупки.

-- Здравствуйте, как хорошо, что вы выбрали именно нашу пиццерию. У нас самый широкий выбор пицц, а еще… -- затараторила девчушка, но я ее быстро прервала:

-- Спасибо большое за теплый прием. С удовольствием отведаю вашу выпечку. Но скажи, вы доставляете заказы на дом?

-- Ну, конечно. Сразу же, как получим. У нас без задержек, как только позвонят…

-- А лично, не по телефону?

Девчушка энергично дунув сбоку, взбила над глазами свою челку, густую, идущую клином чуть ли не от затылка, и удивленно глянула на меня. Думая, что она не поняла вопроса, я заторопилась пояснить:

-- Понимаешь, мне надо отправить пиццу одному человеку и с ней письмо…

-- В чем проблема? Давайте письмо, говорите адрес и выбирайте пиццу,  -- девчонка махнула в сторону витрины, где действительно стояло десятка два итальянских пирогов. Я не поклонница зарубежных мучных изделий. Предпочитаю свой классический способ изготовления пирогов с традиционными местными начинками. Но стоящие в витрине круги теста были так мастерски украшены кусочками овощей, грибов, колбасы, сыра, что на мгновение залюбовалась. Мое созерцание витрины было прервано резким окриком:

-- Дарья, в чем проблема? Почему не обслуживаешь  покупателя? – в  проеме внутренней двери показалась полная, ярко-румяная женщина в поварской шапочке и белом переднике на объемистом животе.

-- Все в порядке, мама, -- Даша махнула матери и обернулась ко мне, -- так вы выбираете?

-- Да, вот ту, пожалуй, я бы взяла для подарка, -- я указала на самую большую пиццу, -- только ее желательно сейчас отвезти…

-- Нет проблем, давайте письмо, -- отчеканила Дарья. Ей, видимо, надоело общаться со столь медлительным покупателем.

Чтобы ее задобрить, я приняла решение попробовать здешнюю выпечку и этим решить проблему обеда. Идти в кафе не было смысла:

-- Дашенька, мне, пожалуйста, кусочек вон той пиццы, и, если можно, чашечку кофе…

-- Ща будет. Вам какой, у нас целый список, выбирайте.

Я заказала кофе со взбитыми сливками, не заморачиваясь заумными названиями, коих в меню было никак не меньше двух десятков. Сразу расплатилась и, устроившись за столиком у окна, набросала записку Николаю Семеновичу, в которой уведомила его, что о деле не забыла, занята им, но поменяла стиль расследования и нахожусь на нелегальном положении. Если появится возможность, просила его инкогнито побывать в пиццерии, из которой он получит пирог. Я буду ждать его ежедневно около шести вечера. В завершение советовала никому не распространяться о свидании, особенно его приятельнице Маше.

Письмо я сложила конвертиком и завязала узелком концы целлофанового пакета.

Дарья на эти мои манипуляции взирала со снисходительным недоумением, потом равнодушно хмыкнула:

-- Вы уж извините, но вашу любовную лирику читать мрак…

-- С чего ты решила, что это любовное послание?

-- Да уже с начала. «Дорогой… ну и так далее. Ладно, давайте, вручу лично в руки. А если не будет адресата, тогда куда пиццу деть?

-- Оставь под дверью. Но Николай Семенович уже пожилой господин, он никуда обычно не выходит. Если же откроют другие люди…

-- Да знаю, не первый раз, скажу, что адресом ошиблась.

-- Даша, я посижу здесь, подожду тебя…

-- Ноу проблем. Вот ваш кофе и пицца…

Дарья проворно  поставила передо мной белоснежную чашку с горкой густой пены, треугольник пирога, который при мне вырезала из стоящего в витрине круга, и, крикнув в заднюю дверь, -- мам, я по адресу, -- с коробкой выскочила на улицу, чуть не сбив с ног двоих посетителей.

Из внутреннего помещения тотчас же появилась уже знакомая мне толстуха и поплыла навстречу вошедшим. Те, воодушевленные моим довольным видом, тут же сделали заказ.

Видно, у меня сегодня рука легкая. Я еще не расправилась со своим куском пиццы, а кафешка оказалась переполненной посетителями. Хозяйка крутилась, в прямом смысле слова, как белка в колесе, поглядывая то на входную дверь, то на витрину, где на глазах испарялись заготовленные  пироги.

Наконец Дарья подкатила на своем велосипеде к дверям пиццерии, оценила обстановку и мигом подменила утомившуюся мамашу. Та отправилась печь новые пиццы, а Даша занялась посетителями.

Она изредка кидала на меня заинтересованные взгляды, но не подходила. Не до разговоров ей было. Словно мне в отместку посетители шли нескончаемым потоком. Делались заказы на дом, и Дарья разрывалась между прилавком и необходимостью везти товар по адресам.

В этот момент как-то незаметно ко мне за столик подсел пожилой господин в клетчатом кепи моды начала прошлого века, элегантном пуловере теплого светло-коричневого оттенка, с тростью в руке и трубкой в зубах. Костюм дополняли темные очки.

Я заметила, как ехидно ухмыльнулась Дарья, и внимательно к нему присмотрелась. И только тут поняла, что рядом со мной за столиком сидит отец Ольги.  Надо отдать ему должное, старик выглядел сейчас намного моложе своих лет.

Николай Семенович приспустил очки на кончик носа, подмигнул мне и водрузил их на прежнее место. Затем стал преувеличенно старательно раскуривать свою трубку, испросив на это мое разрешение.

Тут к нам подлетела Дарья и затараторила:

-- Ну вот, видите, все в порядке. Я же говорила…

Она принесла мне еще одну чашку кофе и кусок пиццы и заказ Николая Семеновича, сделанный им, видимо, еще до того, как он сел за мой столик.

-- Барышня уверена, что вы меня пригласили на свидание. Уж очень она смешлива, да и в глазах у нее чертенята пляшут. Я ей и подыграл, нарядился, как на светский раут, -- поделился своими наблюдениями Николай Семенович. – Я ведь, Ксюша, когда вы не вернулись, грешным делом подумал, что и с вами случилось что-то страшное. А потом пришла Маша и стала как-то странно выяснять, кем вы мне приходитесь. Хорошо, что мы заранее договорились, о чем говорить посторонним. Но, -- тут старик развел руки, -- боюсь, не поверила она. Все пыталась в ваших вещах  покопаться, только я на всякий случай документы спрятал.

Очень сокрушалась Маша, что не может узнать точный адрес и фамилию. Напридумывала целый короб небылиц. И что вы кольцо украли у кого-то из пациентов, и вроде бы, документы… Но я ни на минуту не поверил ей. Потому и на звонок не ответил. Не мог в тот момент говорить.

-- Я поняла…

-- Да и испугался, что, как и Олюню,  вас уничтожат…

-- Николай Семенович, голубчик, могу вас утешить. Я стала невольным свидетелем разговора, из которого узнала, что ваша дочь в тот момент была жива, но где-то удерживалась. Что-то она узнала такое, о чем не должна была. Вот ее и убрали, чтобы не мешала. А убивать вряд ли осмелятся. Клиника на ее методиках держится. Что они без Ольги? Пустое место.

-- Ох, не скажите. Когда дело касается больших денег, некоторые ни перед чем не остановятся. Но, судя по всему,  у Маши что-то пошло наперекосяк. Они-то думали, что владелицей клиники является моя дочь. А оказалось, что она подставное лицо. А истинный владелец где-то далеко. Теперь он прислал юристов, чтобы они оценили нынешние возможности клиники. И еще. Им нужны какие-то сведения чуть ли не десятилетней давности. Вот за ними Маша и охотится. Думает поторговаться за клинику. За достоверность сведений не ручаюсь. Возможно, все это она выложила мне специально, чтобы я уведомил вас, Ксюша. Вам решать, что стоит внимания.

Николай Семенович вновь окинул меня заинтересованным взглядом, потом покачал головой.

-- Если бы не эта стрекоза, что за прилавком, никогда бы не поверил, что это вы. Изменения разительные. И очень вас красят. Эх, если бы  мне лет так …дцать сбросить, уж и приударил бы я за вами… -- старик рассмеялся и похлопал меня по руке своей сухой и горячей ладонью.

-- Спасибо за комплемент. Но по-другому и нельзя. Иначе узнают, а тогда, сами знаете… Николай Семенович, у вас нет никаких предположений в отношении переданного мне ключа? Возможно, разгадка этой истории находится там?

-- Что я могу сказать? Олюня меня в свои дела не посвящала. Скорее всего, этот шкафчик расположен где-то в клинике. Дочь нигде не бывала кроме работы.

-- Что ж, будем искать. Клиника мне не по зубам. Оттуда меня очень настойчиво попросили. Значит, надо искать помощников среди медперсонала. Не все же продались Марье. Думаю, найдутся там и порядочные.

-- Только где их найти и как отличить?—с горечью произнес старик.

Мы договорились о способе связи и о том, как ее будем поддерживать.



                Пятая глава.


                Встреча с Татьяной.



Гость старика внимательно читал распечатку перевода старинной книги. Читал и не верил своим глазам, тому, что сообщалось в подготовленной для него информации.

Что миром правят совсем не те, кто стоит у руля официальной власти, ему было известно давно. Не младенец, научился разбираться в политической конъюнктуре. Но то, что в числе этих тайных кукловодов значилась его мать, поверить не мог.

Его суровая, немногословная, всегда словно находящаяся в своем внутреннем мире мать просто не могла быть той, о ком говорил старик. Жившая на грани нищеты, гнувшая всю молодость спину на швейной фабрике для того, чтобы заработать на кусок хлеба, она не могла быть одной из богатейших женщин планеты.

И все-таки документ недвусмысленно давал понять, что старик прав.

-- Она не сразу узнала о своем предназначении. Лишь когда политика в стране изменилась, мы смогли наконец найти потомков одной в давние времена очень известной фамилии. Ваша матушка из их числа. И лишь она прониклась пониманием той судьбы, которая была уготована ей изначально.   Не каждый способен так мгновенно вникнуть в ситуацию. К сожалению, вы не являетесь ее кровным ребенком. Хотя вас она воспитала правильно. Прискорбно, что она ушла так неожиданно. У нас была с ней договоренность, что она представит кровных потомков, которые продолжат ее дело…

-- У нее были братья, племянники…

-- Кровное родство, так повелось издревле, передается только по материнской линии. С вашей матушкой у нас была договоренность, -- повторил старик, -- что она представит своих кровных потомков. Теперь это не так трудно сделать. Выносить, в крайнем случае, может и посторонняя женщина. Для этого было санкционировано создание частной клиники. В глубинке, подальше от любопытных глаз. Знаю, что дело завертелось. Был наработан положительный опыт. Но что было потом, неизвестно. Вы, как опытный человек, должны продолжить дело матери. Хотя многого вам все равно не успеть. А в это время будет подрастать смена.

-- Ну вот, кажется, я все сказал, -- констатировал старик. – Вам необходимо найти этого ребенка. Ему должно быть где-то от восьми до десяти лет. Ваша матушка не оставила координат его нахождения. Так что придется вам самому провести расследование, негласное.


-- Вот черт, -- выругалась я, когда второй раз подряд подвернулась нога, непривычная к обуви на высокой шпильке. Около щиколотки стала на глазах набухать опухоль. Все, со шпильками можно распрощаться на продолжительное время.

Пришлось разуться и босиком возвращаться в гостиницу. Накрылось медным тазом мое желание побывать в клинике в качестве пациентки.

Я надеялась встретиться с Татьяной Хлебниковой. Теплилась надежда, что она человек порядочный и поможет    мне в поисках Ольги.

Николай Семенович, после того, как я его приободрила, рассказав о подслушанном разговоре, несколько ожил и даже вознамерился провести собственное расследование, допросив с пристрастием Марью Федоровну. Еле его отговорила. Не хватало еще, чтобы и старика куда-нибудь упекли. Много ли ему надо? В конце концов, пришли к компромиссному решению: Николай Семенович будет играть роль убитого горем отца, принимать участие от Марьи Федоровны и как-нибудь исподволь выяснять, что же той нужно во всей этой истории, что она конкретно ищет. Но так, чтобы эта дама ничего не заподозрила.

Старик рьяно взялся за дело. И на том, слава Богу. Теперь у него есть цель продолжать жить, а мне стало спокойнее за него.

И вот в моем плане первый же блин получился  комом. Не выдержала стиль богатой и избалованной куклы. Подвели ноги. Кто мне поверит в клинике, когда явлюсь туда босиком и с туфлями в руках.

Нога в щиколотке заметно опухла и начала болеть. Привлекать излишнее внимание к своей персоне в непосредственной близости от клиники не хотелось, да и не время пока. Потому сделала вид, что таким образом прогуливаюсь по скверу. Пришлось пожалеть, что бездумно отпустила такси. Сейчас бы не пришлось придумывать  способы возвращения в
гостиницу. Но того, что сделано, уже не изменить. На мой звонок диспетчеру такси там ответили, что машина прибудет в ближайшие час-полтора. Раньше машин не предвидится.

       Сквер постепенно перешел в липовую аллею, которая тянулась параллельно новому, недавно проложенному шоссе, вплоть до железнодорожного вокзала. В прошлый свой приезд я здесь не была, потому решила восполнить сей пробел и осмотреть окрестности. Не хромать же, в самом деле, босиком через центр города.

       Аллея оказалась довольно продолжительной. Незаметно со стороны, противоположной шоссе, появились древние, покосившиеся домишки, откровенные развалюхи, за ними угадывались железнодорожные пути.

      Места были довольно пустынны. По крайней мере, за все время пути в этот утренний час мне не встретился ни один прохожий. Случись что, никто не поможет.

      Я отчаянная трусиха. И потому, чем дальше шла, вернее, еле-еле хромала, тем больше себя накручивала. Попадись сейчас навстречу какой-нибудь хулиган, и ведь не убегу, и отпора дать не смогу. А на мне дорогие шмотки и побрякушки, одолженные  у Надежды. И о чем я думала, когда повернула в эту сторону?

      Тут, словно притянутые  страхом, стали сбываться мои самые ужасные предположения. Из подворотни одной из развалюх, вросшей в землю по самые подоконники, выползла фигура старушонки, замотанной в драную шаль. На руках у нее постанывал укутанный в тряпье младенец.

      Старушонка перехватила младенчика поудобнее, отчего он пискнул громче.

     -- Цыц, заморыш, -- прошипела бабка злобно, -- щас придем на место, там будешь ныть…

      Через минуту из этой же хибары показалась еще одна фигура с младенцем. Эта, бодрым шагом, потряхивая кулек с младенцем, направилась в другую сторону. В ее облике мне показалось что-то смутно знакомое. Я даже не поняла сразу, что. Но вот фигура повернулась. И я ее сразу узнала. Да это же Свиристелка.

       Я чуть не окликнула ее. Но вовремя вспомнила, что я сейчас изображаю совсем другого человека. А Свиристелка вдруг сама затронула меня, хотя я и постаралась скрыться в кустах.

      -- Эй, дамочка! Вы бы не бродили тут без дела в одиночку. А то можете кое-чего не досчитаться. Идите за мной, я вас выведу к вокзалу, сами заплутаетесь, -- предложила она и перекинула кулек с младенцем на другую руку.

      -- Ну что уставилась, дитя не видела? Пошли, -- и первая свернула в проулок. А я заковыляла за ней. Свиристелке я верила, что она мне ничего не сделает. Через несколько шагов она довольно бесцеремонно дернула меня за сарай. Я хотела уже возмутиться, но моя спутница приложила палец к губам:

       -- Т-с-с, сейчас пройдут…

      Действительно, мгновение спустя мимо прошел небезызвестный мне Синтик, таща за руку рыхлую, крупную бабу, видно, на сносях.

      --Куда это они? – поинтересовалась я, когда угроза быть увиденными, миновала.

     -- Известно, куда, к повитухе. Эта дура приехала с Украины, здесь, на рынке работает. Вот ее хозяин и наградил ребятенком. А он ей нужен? У нее дома осталось своих двое. Ну,  Синтик и договорился с ней, что она отдаст ребенка…

       -- Странные у вас здесь порядки. Рядом клиника. Женщины годами лечатся, ждут того, чтобы родить ребенка, а не получится, так хотя бы усыновить. А тут бросают уже готового…-- подивилась я увиденному.

     -- Вы, видать, из тех, что в клинику бегают, -- пренебрежительно протянула Свиристелка, -- небось, ждете здоровенького, красивенького. Вам ведь такие страшненькие, не по нутру.

      Она неожиданно откинула с головки ребенка простынку. Под ней скрывалось сморщенное личико старичка, ассиметричное, страшненькое из-за расщелины «заячьей» губы.

       -- Такие дефекты сейчас очень удачно исправляются, -- попыталась я возразить.

       -- Да ладно. Никому он не нужен. Инвалид, поживет с недельку, и то ладно. Мамаша его хотела сразу придушить, но Синтик ей косуху за этого уродца дал. Теперь мы ее будем по электричкам  отрабатывать, -- равнодушно ответила Свиристелка. Потом добавила:

      -- А вам туда идти надо. За этим домом уже привокзальная площадь. Только туфли наденьте. У нас не любят, когда женщина босиком ходит. А то примут за проститутку. Прощайте.

       Девушка с ребенком мгновенно исчезла из виду, словно провалилась сквозь землю. А я вышла из проулка почти рядом с игровым залом, подарившим мне в прошлый раз щенка.

     Туфли я надевать не стала. Все равно не смогу устоять на каблуках.

      Водитель такси, оглядев меня с ног до головы, оценил мою платежеспособность и заломил за проезд двойную цену. Но мне было все равно. Лишь бы добраться до гостиницы, доковылять до комнаты и прекратить эту пытку.

       Весь день я лежала на диване с перебинтованной ногой. Боль была, но не такая, чтобы поднимать тревогу. Зато мыслям моим не было удержу.

      Как же так получается, что почти на виду у властей под крышей клиники творятся дела, далекие от закона. И тут же под носом у милиции процветает преступный промысел детьми. Неужели никто ничего не видит и не знает?

       А куда смотрит милиция? Те, кому по роду деятельности положено следить  за соблюдением закона и охранять граждан от преступных посягательств.

      Или местной власти выгодно, чтобы эта тема не была в поле зрения общественности?  Неужели и чиновники имеют свою тугую копеечку со всех этих безобразий?

       Весь следующий день я лежала без дела и изнывала от невозможности продолжить свои изыскания.

      Надежда дважды появлялась в моем номере. И оба раза в образе связной. По моей просьбе она побывала в пиццерии, сделала заказ на доставку пиццы Николаю Семеновичу и передала мою записку. Затем Надежда наведалась в клинику и выяснила, что Татьяна  заступит в смену  только завтра.

     Потом в номер нетерпеливо постучали. Я в недоумении попыталась подняться с дивана, но поняла, что доковылять до двери не в силах, крикнула, чтобы входили, попутно гадая, кто бы это мог быть. О моем пребывании здесь известно очень узкому кругу лиц, а посторонним здесь делать нечего.

      Спустя мгновение мои сомнения были разрешены, потому что на пороге комнаты появилась Даша с коробкой пиццы.

      -- Я, кажется, не заказывала, -- начала я. Но девушка меня перебила:

      -- Подарок. Ваш знакомый дедок, тот, что третьего дня с вами встретился, сегодня решил вам презент преподнести.

      -- Даша, ну какой же он дедок? Староват, конечно,  но еще энергичный мужчина…

     -- Ну-ну, вам виднее, -- усмехнулась молодая нахалка.

     -- Дарья, не хами. Давай коробку. Что Николай Семенович еще передал?

    -- Ой, подумаешь. Уж и пошутить нельзя. Вот записка.

     Поблагодарив девушку, я вскрыла конверт.

     Николай Семенович подробно и обстоятельно описывал свою очередную встречу с Марьей Федоровной. Я обратила внимание, что в письме появились элементы юмора. Значит, старик ожил, он уже воспринимает все происходящее с долей скепсиса и уверенностью, что все, в конце концов, станет хорошо.

     Кастелянша (так Николай Семенович теперь стал называть свою знакомую) на этот раз явилась к нему как в свою собственную квартиру. Сразу у  порога обулась в тапочки, чего прежде никогда не делала. Вооружилась тряпками, салфетками и моющими средствами и пошла шнырять по всем углам.

        Раньше Николай Семенович никогда не замечал за Марьей Федоровной такого рвения. Теперь с внутренней неприязнью смотрел за манипуляциями своей бывшей приятельницы. Та чистила мебель, надраивала полы, просачивалась во все кладовки и закутки. И при этом не переставала сыпать поучениями и советами.

      -- Зачем тебе теперь, Николай, эти хоромы. Одна пыль и запустение. Только пауков и тараканов разводить…  Давай, мы тебе эту квартиру разменяем на однокомнатную с хорошей доплатой…

      -- Не мне это решать, Маша. У Олюни есть дети. Им и думать, что делать с квартирой. Это их наследство. Оно и достанется дочерям Ольги…

      -- Да у твоей Олюни, царство ей небесное, денег на счетах куры не клюют. Хватит ее девкам денег.

     Николай Семенович чуть не закричал от такого святотатства. Желать царства небесного живому человеку. Потому пропустил  еще одну фразу, которая его могла бы заинтересовать.

      -- Нечего господские хоромы занимать. Скоро новое начальство нагрянет. Наследник объявился на клинику. Мы уж думали, что она нам, работникам, по справедливости отойдет. А теперь известие пришло, что новая метла появится. Могут профиль клиники поменять. Вот горе-то…

       Тут Николай Семенович уловил некоторые нотки сожаления и действительно печали. Но в следующий момент его бывшая приятельница продолжила свои сетования:

      -- Вот я и подумала. Что тебе, Николай, в таких царских палатах отдыхать да паутину собирать. Здесь мы поселим новое руководство, оно будет справедливо, а тебе клиника выделит квартиру поменьше…

      -- Маша, ты никак не поймешь. Эта квартира является частной собственностью  Ольги. Она принадлежит… -- он на мгновение запнулся, потом поправился, -- принадлежала моей дочери. Теперь она перейдет по праву ее детям. О какой передаче ее начальству ты говоришь? Причем здесь новое начальство и Ольгина квартира? Как они могут пересечься?

      Марья Федоровна вскинула на него наивные голубые глазки:

      -- Ну и что? Кто узнает, что это ее собственность? Эта квартира сейчас нужна нам. Мы здесь живем. Нам надо умаслить новое начальство. Николай, ты что, не понимаешь? Ты же одной ногой в могиле. Много ли  тебе надо?  А нам еще жить и жить. Так что, договорились? Я все вещи перенесу в ту квартиру, что на первом этаже…

      -- Это что, в дворницкую? А Степаныча куда? – Николай Семенович впервые видел Марью такой деятельно-настойчивой.

      -- Этого-то? Да в деревню, чтоб не позорил нас своим сизым носом…

     -- Ну, он-то и не позорил. Вон как чисто вокруг. Кого же на его место?

     -- А что искать? Ты и займешь его место. Помахать метлой с утреца, оно и полезно, и в радость. И о печалях забудешь…

     -- Все-то ты предусмотрела, Марья Федоровна, всех по местам расставила. А мнения моего спросила, хочу ли я менять свой образ жизни? – Николай Семенович с интересом смотрел на эту женщину, которая некоторое время назад ему даже нравилась своим напором, умением мгновенно решать любые проблемы. И вот теперь он оказался непосредственным объектом ее напора. И даже растерялся на какой-то миг.

      -- А чего тебя спрашивать? Ты свое отжил. Или вторую жизнь решил купить?  Нечего небо коптить. И о наследстве не заикайся. Никто тебе не поможет. Есть у меня знакомые юристы, задним числом все оформят. Все документы подготовят. Не хочешь подобру, вылетишь отсюда, в чем мать родила.

       -- Не много ли на себя берешь, Маша?

      -- В самый раз. Это ты, старый пень, забыл, что здесь ты никто, и пора бросать свои замашки министерские. Что тебе скажут, то и выполняй.

       Кабанова теперь не прикидывалась доброй знакомой. С силой швырнув старика, она продолжила обыск уже без опаски.

       -- Куда эта дрянь спрятала документы?  Мне  необходимо подстраховаться…

       -- А ты у нее спроси, -- предложил Николай Семенович, на мгновение забыв, что он должен прикидываться, будто верит в гибель дочери.

       Марья Федоровна мгновенно вскинула на него свои прозрачно-голубые глаза, которые только что метали молнии, а тут опять стали безмятежно наивными:

       -- Ты что мелешь, старый пень? Как я спрошу, если  она руки на себя наложила? Ты что-то знаешь? Ну-ка, выкладывай. Что тебе эта твоя жиличка наболтала?

     Николай Семенович тут же в душе обозвал себя самым последним дураком. Нашел с кем тягаться.

     -- Да что ты, Маша, это я так. Ведь пока нет доказательств, что Олюня погибла. Тело же не нашли.

      -- И то, правда. Но над предложением подумай. И долго не тяни. Это пока предлагаем хороший обмен. Протянешь время, ни с чем останешься. Пока пакуй вещи…

     Кастелянша убыла восвояси, оставив Николая Семеновича в тяжелом раздумье. Что делать дальше? То, что угрозы его знакомой не надуманные, он уже понял.

       Меня в этом письме заинтересовала информация о том, что клиника переходит новому  владельцу. Возможно, именно это послужило причиной исчезновения Ольги. Значит, надо узнать, кому она принадлежала раньше. Нет, надо, просто необходимо, познакомиться с кем-нибудь, знающим всю кухню возникновения клиники. Жаль, что я пока прикована к постели. Но это позволяет мне более спокойно подумать над ситуацией.

       На следующее утро меня навестила хозяйка гостиницы. Это стало своего рода ритуалом. Она рассказывала о новостях, связанных  с клиникой, которые щедро приносили ей знакомые. Обычно, это чисто бытовые сплетни. Но на этот раз случилось кое-что из ряда вон выходящее.

       Лицо Надежды просто сияло от предвкушения предстоящего разговора. Она была уверена, что принесенная новость меня точно заинтересует.

      -- Ну, Ксения Андреевна, не поверите. Такое дело. Марья с ума сойдет.

     -- Что случилось?

      -- Что случилось? Такое, что замолчать не получится…  Вчера один из ее племянников, ну, тот, что в ГИБДД работает, может, знаете, белесый такой… -- рассказчица глянула на меня в надежде, что вдруг я вспомнила. Меня родственники Марьи Федоровны  интересовали в данный момент меньше всего.  Но чтобы не свести на нет эффект предстоящего сообщения, я сделала вид, что меня эта тема очень заинтересовала.

       -- Что-то такое припоминаю. Так что там случилось?

      -- В общем, он в очередной раз поехал в Белоруссию за машиной. У нас некоторые продолжают заниматься перегоном иномарок из Европы. Так вот этот тоже говорил, что у него такой бизнес побочный – перегонять машины от границы в центральные области страны. И вот он в очередной раз отпросился и поехал к соседям. А там попал в аварию, разбился насмерть. Марья тут же отправила своих прихвостней за телом. Но им его не отдали. Словом, там какой-то серьезный криминал. Сегодня Марья сама двинула.

      -- А что за криминал? – информация меня заинтересовала.

     -- Ой, не хочу, чтобы от меня эта информация вышла. Но вы, я думаю,  не из болтливых. А то Марья со свету сживет, -- вроде поопасалась Надежда, потом желание поделиться только что  полученной информацией пересилило чувство самосохранения:

      -- Там такое дело. Оказывается, наши гаишники там давно разбоем занимались. Ну, тамошние менты долго пасли эту банду, готовились. Когда узнали, что опять к ним приехали с целью ограбления инкассаторской машины, пошли на таран грабителей. Одного убили, других забрали… Резонанс в нашей области будет серьезный. Чьи-то головы должны полететь. Неужели Марья  усидит?

       -- Да что она, заговоренная? Или какое слово знает приворотное, что ее убрать нельзя? – возмутилась я.

       Моя собеседница усмехнулась:

       -- Ну, слово не слово, а вот компромату на все вышестоящее руководство в свое время нарыла. А теперь ими манипулирует.



     Все в городе замерли в ожидании дальнейшего развития событий. Но Кабанова лица не уронила. Привезла гроб с разбившимся племянником, обставила весь процесс похорон по высшему разряду, словно и не разбойника провожают в последний путь, а какого-то чиновника высокого ранга. Ее не смутило даже то, что попрощаться с коллегой не пришел никто из его службы. По городу пролетел слух, что областное руководство запретило своим служащим присутствовать на панихиде. Но этот слух сразу же поспешили опровергнуть. Хотя суть от этого не изменилась. Покойного хоронили в гражданке, без обычных для такого случая почестей.

      Впрочем, некоторые из руководителей, памятуя о подковерном могуществе Марьи Федоровны, под покровом ночи побывали у гроба покойного и выразили свои соболезнования родным. Об этом говорили шепотом и с оглядкой.

       Венков и корзин цветов было несчетное множество. Словно не бандит погиб, а какой-то высокопоставленный сановник.

      Путь к кладбищу проходил мимо гостиницы, потому я поневоле стала свидетелем процессии. Судя по тому, сколько городских жителей пришли проводить покойного и выразить свои соболезнования родным и, в первую очередь, обычной сестре-хозяйке частной клиники, спрут мздоимства и коррупции опутал большую часть чиновничества.

      Я наблюдала из окна за процессией и невольно услышала некоторые разговоры, которые произносились негромко, но в расчете на то, что их услышит кто-нибудь из приближенных всесильной Кабанихи.  В основном,  произносили обычные в таких случаях фразы -- «как живой лежит», «ему бы жить да жить, а он вон что удумал»,  «Господь прибирает к себе самых лучших» и так далее. А мне хотелось им крикнуть: о чем сожалеете? Останься он в живых, сколько бы таких гробов оказалось в других домах, сколько таких процессий пошло бы по улицам других городов? Зачем лицемерить? Он убийца и получил по заслугам. Но я не могла себе позволить такую выходку и поняла, что многие, произнося избитые фразы соболезнований, просто  стараются избежать проблем.

         Мне нужно найти Ольгу и понять, что стало причиной ее исчезновения и чем, конкретно мне, может угрожать неповиновение какой-то там сестре-хозяйке клиники. Какова ее реальная сила и кто ее поддерживает?

       Помпезными были и поминки по усопшему. Но мне, конечно, на этом действе присутствовать не пришлось, да не очень-то и хотелось. Потому что нечего поминать убийцу, да и нет желания выслушивать льстивые славословия в адрес поминаемого и его покровительницы.

       О том, что происходило дальше, мне рассказала вездесущая и всезнающая Надежда. Оказывается, хотя тело отдали родным для похорон, но следствие не прекращено. Более того, один из нападавших попал в руки милиции, правда, тяжелораненым, но он может свидетельствовать о  прошлых делах, в том числе и тех, где фигурирует Марья Федоровна. Следственные действия не прекращаются, дело предполагают довести до логического конца.

       В эти дни Надежда смогла встретиться и договориться с Татьяной Хлебниковой. Гостинице всегда нужны дополнительные рабочие руки. Сейчас как раз такая ситуация.  Татьяна и раньше не отказывалась помочь и подзаработать.


     Татьяна меня сразу же огорошила.

     -- Зря вы так открыто ходите. Я бы вам не советовала этого делать. Понимаю, вы надеетесь, что изменили внешний вид и вас никто не узнает. Но Марья Федоровна не простой человек. Она всех видит насквозь.  А вы, судя по всему,  происходящее воспринимаете как игру. А все достаточно серьезно и опасно, -- предупредила она.

      -- Но как вы меня узнали? Ведь другие… -- удивилась я.

      -- Вообще-то я наблюдательная. И потом, я с вами давно знакома. Это вы меня не узнали. А я вас запомнила еще с первого вашего посещения клиники. Я тогда с Ольгой Николаевной работала, была ее медсестрой. Это потом меня Кабаниха перебросила в хирургию, -- пояснила Таня. — Так что вы хотели узнать?

      -- В прошлый раз я выяснила, что Ольга Николаевна по какой-то причине не угодила Марье, вот ее куда-то и отправили…

       -- Это обычная схема действий Марьи Федоровны, -- усмехнулась Танюша. – Видали, кто у нее в помощниках? Талант у тетки. Всех в кулаке держит…

       -- Как бы узнать, где сейчас Ольга?

       -- Узнать недолго, попасть туда сложно, -- предупредила Таня.

       -- И вот еще что. Марья Федоровна какие-то документы все разыскивает. Решила даже выселить из Ольгиной квартиры ее отца, отправить в дворницкую.

       -- Вот дрянь. На эти дела наглости у нее хватает. А что касается документов… Действительно, ищет. Что-то такое, что поможет ей клинику к рукам прибрать. Какое-то дело. Но какое? Она  столько  здесь всякого наворотила…

       Я вдруг вспомнила отрывок из письма Ольгиного отца.

       -- Таня, Николай Семенович мне писал о том, что приезжает наследник владельца клиники. Что-то  известно об этом?

       -- Смутно. В основном, все нынешние работники пришли уже позже, Марьей наняты. Старых она разогнала. Но кое-какие разговоры шли. Вроде бы у владельца прямых наследников не было. И обычным способом родить не получалось. Вот он и создал клинику…

       -- И у него получился наследник?

       -- Не знаю. Ольга Николаевна  была классным специалистом. У нее свои методики были разработаны. Да и привлекала она в клинику талантливых людей. На первых порах здесь было интересно. Я попала в медсестры к Ольге Николаевне с легкой руки Кабанихи. Той хотелось все знать, своих прихлебателей на ключевые посты поставить. Но к тому времени разговоров о владельце клиники уже не велось. Вроде как ничего не получилось, и он отступился. Хотя, -- тут Таня рассмеялась, -- была у нас одна дамочка, просто умора. Вся в брюликах, сама как сморчок, но желала вырастить несколько своих клонов. Где только такие сведения получают? Ей, видите ли, они нужны для того, чтобы донорские органы под рукой были. Уж очень ей жить вечно хочется. Денег много, решила, что и жизнь продлевать бесконечно сможет. Когда объяснили ей, что другим занимаемся, потребовала вырастить с помощью эко несколько детей…

       -- Ну и как? Сделали?

       -- Смеетесь? Ольга Николаевна очень корректно послала ее по известному адресу. Правда, появились слухи, что эта чумичка договорилась с Кабанихой. А вот был еще один случай. Другая старуха возжелала для своего сыночка наследника. И даже указала женщину, которая должна быть донором. И прикиньте, это была не его жена. Та узнала как-то об этом, явилась в клинику, устроила скандал, требовала уничтожить эмбрионы.  Ну и впоследствии добилась своего. Думаю, не без помощи Кабанихи. Та ради денег на любую подлость пойти готова.

       -- Вот гадина.

       -- Еще какая. Так что у нас здесь такой гадюшник, в который без страховки соваться опасно.



                Глава шестая.


                Какова личина, такова и причина.

В детстве Машенька была страшненьким внешне и совершенно необаятельным   ребенком.  К ней никогда не тянулась заботливая  рука взрослого, чтобы потрепать по волосам, приласкать, вручить конфетку или иное лакомство. Наоборот, взрослые старались отвести взгляд от остренькой лисьей мордочки с маленькими блекло-голубыми глазками и неопрятной, какой-то всклокоченной головки. Даже в три года, когда все малыши умильны и восхитительны, Маша отталкивала своим злым, настороженным взглядом. Она, словно, звереныш, старалась защититься, отгородиться от окружающих. Если не получалось, переходила к нападению.

Ее мама, Надежда Григорьевна, работала экономистом на большом предприятии. Отец, Федор Викторович, был там же главным инженером. Оба любили большие компании, походы в горы, чтобы с палатками, кострами, песнями под гитару. О быте не задумывались. Дети им не мешали. В отличие от большинства друзей на одном-двух не остановились. Может быть, потому, что рожала Надежда легко, беременность почти до конца не замечала. О том, чем кормить такую ораву – не задумывались. Работа была стабильная. Денег хватало на все. Жили не беднее других. Изысков, понятное дело, не было. Но выручали огород и лес. Каждую осень сотни банок с заготовками отправлялись в погреб.

Дети всегда были сытыми, ухоженными, воспитанными. Радовали и родителей и родственников. Из всей их ребятни выбивалась только Машенька, старшенькая из девочек. Все остальные – веселые, жизнерадостные, голубоглазые обладатели пышных белокурых волос – походили сразу и на Федора и на Надежду. А вот Машенька получилась вылитая свекровь.

Поэтому, наверное, та так  привечала эту внучку. И по характеру ребенок был под стать желчной, вечно всем недовольной Марфе Авдеевне.

Свекровь Машу страшно баловала. Всячески выделяла среди остальной ребятни. Шила ей обновки, наряжала как куклу. Но ничего не могло скрыть производимого ею отталкивающего впечатления.

Дети тоже сторонились Маши. Взрослые вскоре заметили, что где бы она ни появлялась, сразу же начинались свары, дети дрались, скандалили. В один момент до того мирно игравшая компания превращалась в скандалистов, не желающих делиться игрушками, уступать друг другу первенство.

А Маша стояла в сторонке и упивалась этим зрелищем. Она довольно рано поняла, что обладает способностью манипулировать сверстниками. Уже в начальной школе все побаивались ее скверного характера. Стоило чем-то не угодить Маше, и в школе и дома ослушника ждала трепка или нудные нотации, что оказывалось еще тяжелее.

А когда начался период взросления, тут уж Маша оказалась в своей стихии. Ей доставляло особое удовольствие доводить девчонок, не сумевших скрыть первую влюбленность к сверстнику. Едва разгадав, к кому из ребят та или иная девчонка неровно дышит, Машенька пускала в дело весь свой арсенал способов: увлекала мальчика, оговаривала девочку, порой рассказывая о ней  такие небылицы, что у взрослых волосы дыбом вставали. И вот, втоптав в грязь девичье имя, Машенька дефилировала перед девочкой под руку с понравившимся той мальчиком. К слову сказать, этого паренька она потом тоже могла ославить перед друзьями, если что-то шло не так, как она задумала.

Сама Маша не гнушалась ни чем. Не понравился ей учитель физики, молодой, подающий надежды педагог, тем, что стал заглядываться на одну из старшеклассниц. Маша и сама была вначале не прочь погулять с ним. Но вот досада. Учитель никак не реагировал на все ее попытки привлечь внимание. И в голове Маши созрела мысль о мести.

Подкараулив, когда учитель с соперницей пошли вечером в дальний угол городского парка, где обычно встречаются влюбленные парочки, Маша позвонила родителям девушки, в милицию, в райком комсомола. В райкоме  она была всегда в числе лидеров  по работе со школьной молодежью, и когда оповестила  о поведении, позорящем честь комсомольцев, ей сразу же поверили. А остальным наплела, что в парке учитель занимается непотребным делом, совращает несовершеннолетнюю девушку.

Шум получился на весь город. Учителя с ученицей застали в интересном положении – они целовались под ивой. Молодого человека обвинили в совращении и растлении малолетней, хотя той до совершеннолетия оставалось лишь несколько месяцев. Опозоренную девушку затравили до того, что родителям пришлось уехать из города. Кстати, два года спустя, бывший учитель и ученица вновь встретились и тихо, не привлекая внимания, поженились. Об этом Маша узнала слишком поздно, когда помешать их счастью не могла. Да и выяснить, куда же они потом переехали, ей не удалось. Но и та месть, которую она совершила над ослушниками, наполняла ее бездонным счастьем. Она просто упивалась своей вседозволенностью, своей властью над людьми.

После школы Маша, не раздумывая долго, подала документы в городское медучилище на фельдшерско-акушерское отделение.

С сестрами и братьями она не дружила. Они платили ей той же монетой. К слову сказать, завидовала Маша им страшно. Но вот напакостить так, чтобы запомнили надолго, у нее не получалось. Был у них какой-то иммунитет против ее козней. Да и родители никогда ни одному ее слову не верили. А если узнавали, что очень уж гадкие сведения распространяет Маша про своих родных, наказание было жестким. Потому на своих ближайших родственниках она не упражнялась, поняла, что это себе дороже. Но злобу на всех, в том числе на родителей, затаила. Потому что они никогда ее не поддерживали в каверзах. А если родители сверстников жаловались на подлость Маши, отец и мать на ее сторону не становились, как ей очень хотелось, и наказывали в соответствии с проступком. Кто ее всегда поддерживал и оправдывал даже самую жестокую проделку, так это бабушка, мать отца.

Потому, поступив в училище, Маша перебралась жить к бабушке. Тем более, что только с ней Маша могла делиться своими планами и намерениями, как наказать ту или иную соперницу, посягнувшую на понравившегося Машеньке паренька. С ней вдвоем они потом долго и обстоятельно обсуждали успех операции по наказанию соперницы.

Не удивительно, что свой  дом бабушка подписала именно Маше. Дом, огромный, удобный, с большим приусадебным участком, который обрабатывала вся семья и получала хорошие урожаи, заготавливая на зиму припасы, очень нравился  Машиной матери  и должен был перейти по наследству к отцу. Но Марфа Авдеевна распорядилась иначе.

А Маша просто не простила бы себе, если бы не попыталась отомстить родне. Потому, как только бабушка умерла, она сразу же продала его, не уведомив родных. И потом потихоньку упивалась счастьем и восторгом, видя, до какой степени расстроены мать с отцом.

Получив диплом, по распределению она уехала в центральную часть страны. Обосновалась там, но чувствовала, что чего-то недоделала. Не давала покоя мысль, что не смогла отомстить до конца своим сестрам и братьям. Обид она никому не спускала. И если братья и сестры на ее каверзы не обращали внимания, их можно ударить больнее через племянников и племянниц. Тем более, что время наступало тяжелое, мутное. Самый подходящий момент  прибрать к рукам этих сопляков, превратить в марионеток…



Прошло уже много лет с тех пор, как  она впервые почувствовала свою власть над людьми, поняла, что может манипулировать человеческой массой, всем этим быдлом, каждого члена которой можно по желанию в любой момент превратить в растоптанное ничтожество, сравнять с землей, вывалять в грязи. И получить потом от этого зрелища острое чувственное удовольствие. Попадались, правда, индивидуумы, которые не подчинялись ее воле. Но таких всегда можно объявить сумасшедшими или подстроить так, чтобы их упрятали в тюрьму за преступления, которых они не совершали. Довести до самоубийства. Да мало ли способов рассчитаться с неугодными…

Марья Федоровна всегда считала себя неотразимой внешне, неординарной внутренне, единственной и неповторимой.  Ну, кто еще может вот так, не нанося на кожу тонны грима, перевоплощаться то в бедную провинциалку, то в столичную гранд-даму. То быть простой кастеляншей, а потом сразу превратиться в главврача и запудрить мозги проверяющему любого ранга.

В ней действительно пропала великая актриса, но зато развилась хитрая и злобная хищница, ополчившаяся на весь белый свет. Ей всегда было мало того поклонения и пресмыкательства, которыми ее окружали подчиненные. Ей хотелось, как той старухе из сказки, владычества морского и золотой рыбки на посылках. Но произойди даже это чудо, неудовлетворенность все равно бы осталась.

         Вот и с клиникой. Все было так гладко. Она приручила, кого надо, убрала неугодных, расставила на ключевые посты своих людей. Живи да радуйся. И вдруг сбой.

         Раскрученное ею дело приносило баснословные доходы. Можно было уже воплотить в реальность свои мечты о престижном домике в Лондоне, о счетах в швейцарских банках, о своей собственной клинике где-нибудь в тихой стране. Оставалось лишь довести дело до логического конца – оформить документы на свое имя.  И вдруг такой облом.

         Но бросать разработанную  ею золотую жилу она не собиралась. Надо было просто выяснить, насколько серьезная опасность нависла над клиникой и конкретно над ней. Возможно, дело не стоит выеденного яйца. Вполне допустимо, что решение вопроса не так уж и сложно. Но надо было получить как можно больше сведений о том, кто же на самом деле является истинным владельцем клиники. Откуда появился этот наследник? Так ли уж он уверен в своем праве на наследство?

        Эта толстая рохля Ольга кичилась своим умением облагодетельствовать жен и любовниц толстосумов, обеспечить их потомством. А чего кичиться? Бог давно все это изобрел сам, и намного проще. Для этого есть мужчина и женщина и масса удовольствия. Надо только вовремя все делать и здоровье не терять. Тогда и дети появятся. А то всю молодость по больницам на аборты бегают, пилюли противозачаточные глотают, спирали вставляют. Все для того лишь, чтобы богатенького буратинку подхватить. А когда улыбнется удача, и этот самый буратинка уже в руках, да только что-то лепечет о детях, о наследниках, вот тут-то и получается облом. Все предусмотрели. А такого развития событий не предвидели. И тогда начинается вселенская беготня по бабкам, доморощенным экстрасенсам, наследственным ведуньям и святым местам, чтобы закончиться в какой-нибудь из клиник, занимающихся лечением женских болезней и бесплодия. Но и они не всем помогают. Да и по-настоящему опытных специалистов раз-два и обчелся.

         А эта лохудра толстая потом носится с такой вот пациенткой. Лечение придумывает, зачатие в пробирке им осуществляет, эмбрионы подсаживает. И денег берет строго по прейскуранту. Да с них бы десять шкур спустить. Хотят детей, пусть раскошеливаются. А она хочет все по-честному.

       А честным, известно, куда дорога. Марья Федоровна долго подбиралась к Ткаченковой. Даже с ее отцом, этим старым хрычом, сдружилась. Все хотела выведать, кто же на самом деле этот мифический владелец клиники. Ольга отмахивалась:

       -- Да какое это имеет значение? Главное, чтобы помощь оказывали, работать не мешали. Считайте, что я владелица, -- однажды обронила в ходе такого разговора.

       Марья Федоровна не поверила, но потом все же решила проверить. Натравила на клинику налоговую, благо в свое время одного толкового человечка туда протолкнула. Как знала, что понадобится.

       Оказалось, когда-то деньги в строительство вложило некое лицо, пожелавшее остаться анонимом. Все документы оформлены на Ольгу, но владеет она по договору, который может быть расторгнут в одностороннем порядке этим самым анонимом, и самое опасное, в любой момент.

       -- Узнать бы, кто это, -- решила Марья Федоровна, и перед ее взором предстала картина того, как она оболванивает этого самого анонима. А потом сама становится владелицей клиники. Можно, конечно, подготовить и организовать риэлтерский захват клиники.  Но прежде, все же, лучше получить достоверные сведения об истинном владельце. Как бы потом не оказаться на нарах, а то и с пулей в голове. Сама злоупотреблявшая нерасторопностью законодательной власти, она отлично знала, что если, не дай бог, влезет в собственность более крутых владельцев, головы может и не сносить. А свою голову, как и жизнь, Марья Федоровна ценила очень высоко.

          Но  осознание того, что она в шаге от исполнения заветной мечты стать владелицей клиники,  грело душу. Давно она уже не испытывала такого сладостного желания.

       Как известно, кто ищет, тот обрящет. В один прекрасный день  в город прибыл молодой человек непримечательной наружности. Он долго о чем-то разговаривал с главным врачом клиники.

       После его ухода Ткаченкова выглядела настолько расстроенной, что прервала прием. Хотя это был из ряда вон выходящий случай. И сразу ушла домой.

       Такое поведение руководителя клиники Марью Федоровну насторожило. Что могло так расстроить начальницу? Позвонив племяннику, она потребовала выяснить, что за посетитель был у главврача, откуда он, где остановился. Все-таки хорошо она своих псов выдрессировала. Через непродолжительное время ей все о нем доложили: кто такой, откуда прибыл, зачем. От него Марья Федоровна узнала, что основной владелец погиб, клиника должна перейти по завещанию наследнику, но тот этим направлением медицины не заинтересован и планирует продать клинику.

       Молодой человек обещал походатайствовать перед  новым владельцем о приоритете в покупке клиники, но в обмен на некоторые конфиденциальные сведения. Его особенно интересовало, выполнено ли желание владельца, и если да, то кто, и сколько человек были в этом задействованы.

       Вначале Марья Федоровна посчитала, что задание пустяковое, и она в момент сможет его разрешить. Недаром так усердно окучивала отца Ткаченковой. Но вскоре убедилась, что старого хрыча проблемы клиники не интересуют.  К главврачихе с таким вопросом не подступиться. Марья Федоровна поняла, что сведения надо искать самой. А это оказалось делом неблагодарным.

        Никто не хотел просто так  делиться с ней информацией. Даже эта строптивица Танька, которую Марья в свое время облагодетельствовала и пристроила в клинику к дармовой кормушке, делала вид, что ничего не знает. А ведь начинала работать рядом с Ольгой, в подружки записалась. Пришлось много нервов потратить, чтобы дружбу эту ненужную развалить. И ведь все в Танькиных интересах делала, собиралась ее замуж за своего племянника выдать. Для того и жениха Танькиного, этого замухрышку Мишку убрала. А она, неблагодарная, не оценила заботы, нос воротит. Ну, ничего, и на нее управа найдется. Да такая, что сама приползет, пятки будет лизать, только чтобы простила ее.
 
        Негодуя по поводу неблагодарности этой дряни Таньки, Марья Федоровна напрочь забыла, как для того, чтобы сломать строптивицу и отправить работать туда, куда ей было нужно, разбила девушке сердце, совратив любимого, продемонстрировав все это опешившей от неожиданности Таньке.

         Но это были естественные издержки работы с неблагодарным стадом. А Марья деревенских простодушных, доверчивых и незлобивых жителей, кроме как быдлом и стадом, не именовала. Встречались, правда, и в той среде достойные ей соперницы, но и те пасовали, боялись порой преступить вековые, от прадедов доставшиеся устои и порядки. Марье это было только на руку. Вот и прибрала деревню со всеми ее жителями к рукам, закабалила, застращала и вертела этой безропотной, безмолвной массой так, как ей в тот момент было нужно.

        Танька долго не могла понять, как мог ее Миша польститься на старуху. Потом узнала, что та посадила его на иглу, и он уже глубоко болен. Простить Марье этого Таня не могла, но и отмстить так сразу не сумела. Ко всему ведь надо талант иметь. Но обиду не забыла. Тлела у нее в сердце надежда, что поквитается она еще с разлучницей. А пока до поры затаилась. Нечего демонстрировать ненависть, да дразнить не ко времени. Просто выполняла приказы ненавистной Кабанихи, проявляя удивительную тупость, вызывающую ярость со стороны начальницы. Была еще одна причина. Младший брат Тани попал в нехорошую историю. Таня подозревала, что там не обошлось без вмешательства Марьи Федоровны. Жизнь и свобода его были тем рычагом, который удерживал Таню от необдуманных поступков, заставлял  пока идти на поводу у Кабанихи.




         Марья Федоровна Кабанова сняла хрустящий от крахмала ослепительно белый халат и бросила его на топчанчик в смотровой. Она только что закончила прием посетителей.

         Незаменимая Фирсовна, как преданная шавка, подхватила его и накинула на плечики вешалки. Марья Федоровна не признавала новомодных униформ. Считала, что только свежий кипенно-белый халат может дать представление о статусе и благонадежности клиники и ее руководителя. И требовала ежедневно по утрам свежевыглаженного накрахмаленного халата.

       Иногда, если настроение было паршивое, могла из-за мелкой складочки, проглаженной не так, как она требовала, устроить выволочку чуть ли не всему штату обслуги. Если такое случалось, провинившиеся бежали на поклон к Фирсовне, чтобы та утихомирила разбушевавшуюся патронессу.
 
       Сегодня день не задался с самого утра. В клинику приехали несколько дальних пациенток со сложными патологиями. Тех, что победнее, с кого особо нечего взять, она быстро уломала, застращала и, определив, что можно с них получить максимально, назначила, лечение.

       Но были две дамочки, которые очень ее заинтересовали. Одна, обвешанная брюликами, как новогодняя елка, была тверда в намерении родить ребенка самостоятельно. Вторая, элегантно одетая, вся такая утонченная и романтичная, на первый взгляд, юная, но не обманувшая наметанный глаз Марьи, хотела ребенка своего, кровного, даже если его выносит суррогатная мать. За деньгами дело не стояло. Но все должно быть тайным, без огласки, чтобы слухи не дошли до мужа.
 
         От обеих пахло нешуточными деньгами. Но Марья не зря протирала платье в медучилище, а потом в клинике. Она сразу убедилась, едва взглянув на результаты анализов, что и у первой и у второй шансы родить собственного ребенка равны нулю. Вариант с подставным тут не прокатит. Дамочки ушлые. Прошли уже не одно лечебное учреждение и о своих возможностях зачатия знают все. Потому и прикатили сюда, в захолустный городишко, в нераскрученную клинику, что наслышаны об удивительной способности главврачихи творить чудеса. 

          Одним из мотивов решения убрать Ткаченкову у Марьи Федоровны была зависть к таланту этой ненавистной толстухи. Если бы можно было перебросить знания из ее головы в собственную, Марья, не задумываясь, это сделала бы. Но не дано. Значит, предстоит подумать над тем, как заставить Ольгу, если не работать на себя, то хотя бы выпытать сведения, как вести лечение этих двух жен богатеньких буратин.

        В своей ярости Марья однажды чуть не поддалась порыву и не уничтожила Ольгу. Уж очень та задирала свой длинный нос и всех поучала. Но потом опомнилась. Кто же убивает курицу, несущую золотые яйца?

          Вот только как заставить эту дрянь разработать лечение этих дамочек? Пощипать их в сложившихся обстоятельствах было бы совсем неплохо.
 
        Если ничего не получится с захватом клиники (Марья не исключала и такой вариант), придется создавать свою, а это влетит в копеечку.  Вариантов «прихватизировать» чужую собственность хоть отбавляй. Но надо продумать дело так, чтобы никакой комар носа не подточил. Была у нее надежда, что в этом ей окажет помощь новый знакомый Тасик.

        Молодого, но довольно потрепанного излишествами повесу, принесшего ей  известия о владельцах клиники, она окрутила в один момент.  Но вот сведений, которые его так интересовали, пока не получила. И уже была в сомнении, а действительно ли в ее клинике (Марья ее так про себя и именовала) были произведены те манипуляции, о которых хочет получить достоверную информацию этот самый Тасик? Если это действительно так, то  кто-нибудь это запомнил и при нужном раскладе может проговориться.

        Нужно ехать к Ольге, решила, наконец, Марья Федоровна. О давнем случае эта дрянь вряд ли расскажет, да оно пока и не нужно. А вот в исследованиях и разработке лечения для двух богатеньких курочек поможет, если все правильно подготовить, да пригрозить расстройством здоровья ее драгоценного папеньки.



         Я приняла решение впредь передвигаться только на автомобиле. Давно ушли в прошлое мои страхи по поводу того, что я могу забыть правила дорожного движения, запутаюсь с педалями газа и тормоза, что не смогу сдать машину назад… 

       Страхов было много. Но пару лет назад мой приятель Петя в отличие от учителей автошколы сумел меня натаскать в вождении машины так, что и спустя время я не шарахаюсь от руля. Обычно, конечно, предпочитаю, чтобы меня возил кто-то другой. Но не всегда это выполнимо. И в таком случае я  сама сажусь за руль.

          На этот раз я поняла, что автомобиль мне просто необходим и без свидетеля в образе водителя. Хотела решить проблему просто – съездить в коттеджный поселок и взять одну из стоящих в гараже без дела автомашин. Но Надежда Земскова, вот умная голова, раскритиковала мое решение. Ежу понятно, что за незнакомой машиной, да еще с неместными номерами будет сразу установлен негласный надзор. Пришлось согласиться с ее доводами и принять предложение воспользоваться одной из ее легковушек.

         Когда я увидела эту побитую жизнью и несколькими авариями развалюху  «Ауди», на некоторое время лишилась дара речи. И совсем не по поводу  ее внешнего вида.   Водительские права у меня есть. И получила я их честно, без обмана. Добросовестно выучила правила дорожного движения и сдала теорию на отлично. Отъездила с инструктором положенные часы практики и тоже  успешно сдала  вождение. Получила заветные корочки и поняла, что ездить я могу только, если рядом кто-то сидит и мне подсказывает. Особенно трудно было с коробкой передач. По неведомой мне причине я так и не могу запомнить порядок переключения скоростей. Сколько мне ни объясняли, теоретически я ответить могла, а стоило перейти к практике – все знания из головы напрочь испарялись. Я начинала метаться, судорожно хвататься за рычаг, вспоминая, куда его двигать в том или ином случае. Видя мои метания, Петя уже два года назад вынес вердикт --  «Ездить вам, Ксения Андреевна, только на машинах с автоматической коробкой передач». Что я и делаю.

       Увидев этот гроб с музыкой, я только отрицательно замотала головой.

       -- Да ладно вам. Кто вас здесь увидит, -- по-своему расценила эту мою реакцию Надежда, -- зато машина примелькалась, все ее знают, нигде не остановят. Я на ней по своим делам частенько по району мотаюсь. Хорошая машинка, безотказная, правда, неказистая…

        -- Я не о внешнем виде. Что он мне? Не на свадьбу собираюсь. По мне, чем неприметнее, тем лучше. Я о другом. На «Ауди» я никогда не ездила. И потом, водитель я специфический. Водить могу только так, чтобы думать не надо было, -- попыталась я внести ясность.

        -- А что тут думать? Крути баранку и кати, -- не поняла моих сомнений Надя, потом решила, что догадалась о моих проблемах, -- это вы о возможном ремонте в дороге? Об этом не беспокойтесь. Машинка отлажена так, что в пути не заглохнет.

        Эх, Пети нет рядом. Тот бы сразу догадался. Ну, как объяснить покорректнее, что не в этом дело, не в машине, а во мне.

       -- Не понимаете вы, Надя. Я могу ездить только на машине с автоматической коробкой передач, -- попыталась я внести ясность в наш диалог.

       -- Да ну? Неужели? А я-то думала, что вы у нас все виды  транспорта освоили, полуторку с толкача заводите, -- съехидничала Надежда. – Я что, по-вашему, водитель-ас? Лучше загляните внутрь. Мне знакомые ребята мотор перебрали, автоматическую коробку поставили. Это снаружи оболочка неказистая, а внутри начинка, просто класс. Не воображайте, что вы только одна такая нежная…

        -- Я и не воображаю, -- посрамленно опустив взгляд долу, я нырнула в салон машины. Надежда очень быстро мне растолковала, где, что и как. Напоследок все-таки решила подкусить и ядовито так поинтересовалась:

        -- Вы как, правила движения хоть знаете?

        -- Ну, вы, Надя, совсем меня за дуру держите. Все-таки права у меня есть. И, заметьте, не липовые, кровью и потом заработанные, -- обиделась я на такое предположение.

       -- Честно скажу, права правам рознь. В общем, мой совет, придерживайтесь правил. Но на перекрестках все же держите ухо востро. А то у нас здесь столько владельцев водительских прав, которые обожают ехать на красный, потому что в этот момент дорога пуста, что скоро от моей «аудюшки» останутся рожки да ножки.

       Напутствовав меня таким образом, Надежда открыла ворота, и я выкатила на машине в большой мир.

       Сразу представилось, как вокруг меня начнут кружить огромные грузовики, стремясь подмять мою машину под свои колеса, а ополоумевшие пешеходы все скопом станут перебегать дорогу прямо перед бампером. Но в этот момент боженька пожалел мои нервы. И я спокойно покатила по совершенно пустой дороге в сторону вокзала.

        Хорошо, что стекла в развалюхе тонированные и меня никто не видел. Частенько встречные водители прижимали    к стеклу растопыренную пятерню в знак приветствия. Я попыталась в ответ делать то же.

        У клиники в этот ранний час было пусто. Потом на черной «бэхе» подкатила Кабанова. Она царственно кивнула подскочившему охраннику. Тот сел за руль и отвел машину на персональную стоянку. А бывшая кастелянша прошествовала к центральному входу.
            
       Да, самомнение Кабановой не по статусу раздувается. 

       Честно говоря, я не знала, что мне предпринять. С одной стороны, хорошо бы проследить за Марьей. Ведь должна же она когда-нибудь отправиться туда, где держит Ольгу. Не такая она уж всезнайка. Что-то да заставит ее обратиться к пленнице лично.

        Но этот день не принес мне ничего нового.



        Так прошло несколько дней. Я каждый раз ставила свою «аудюшку» на некотором отдалении от клиники, но так, чтобы выезд с территории был все время в поле зрения. Но все же не настолько далеко, чтобы она не примелькалась. Потому и дождалась неприятностей.

       Одним не совсем приятным утром в сторону моей «аудюшки» неспешно и в вразвалочку двинулся один из охранников. Он постучал в окно со стороны водителя. И когда я стала опускать стекло, но не так быстро, чтобы  не показать, что испугалась, охранник, даже не заглянув в салон, проскрипел:

       -- Ты уже достала всех, Надька. На неприятности нарываешься? Хозяйка ведь ясно дала понять, что в твоих услугах не нуждаются. Так что ты глаза всем мозолишь? Уезжай подобру-поздорову от греха подальше…

      Он хлопнул ладонью по боку моего железного коняги, словно, давая ему старт. И я не заставила себя долго уговаривать. Еще чего не хватало.

       Но поняла, что если решила следить, значит, надо соблюдать конспирацию. И я своего часа дождалась. Но как раз накануне случилось следующее.

       Позвонила Зина. Ее звонок меня несколько встревожил. Но моя помощница по хозяйству первым делом заверила, что с дочурой все в порядке. Робот Рэмбо, которого по слезной  и настойчивой просьбе Ирки приобрел в прошлом году на выставке  Лепилов, сейчас  столь же настойчиво перевоспитывает мою дочь. Думаю, это пойдет ей только на пользу.

        В отличие от Рембо киношного, наш Рэмбо является экспериментальной разработкой и представляет собой вполне мирного робота, выполненного в стиле раннефантастических рассказов.  Мне больше всего он напоминает старый пылесос в виде ракеты с двумя окулярами в заостренной части и на четырех колесах, скрытых в  имитации сопел. При этом он довольно быстро передвигается. Изобретатели назвали его – робот электромеханический бытовой образец. Сокращенно получилось Рэмбо. Так мы его и зовем.

        Главное его отличие заключается в том, что этот агрегат был изначально настроен на определенный объект внимания, в нашем случае, на мою дочуру, и везде следовал за ней. При этом он не переставал сыпать поучениями, что вещи надо складывать на свои места, а не разбрасывать по дому, что фантики от конфет надо нести в мусорный бачок, а не засовывать в укромные уголки, откуда их потом выгребает Зина, что руки надо мыть, а не вытирать о джинсы или юбку. Словом, все в том же духе.

        Ирка, выпрашивая этого робота, конечно, не подозревала о его каверзном характере. Ей только хотелось поразить окружающих необычной игрушкой. А Алексей предварительно поговорил с создателями образца и выяснил все возможности агрегата, в том числе и то, что сломать его, даже при великом умении невозможно. Программу перезапустили на русском языке, и Ирка получила друга-охранника.

        Теперь это чудо сопровождает дочуру не только по дому, но и по поселку, особенно досаждая, когда она играет с местными ребятишками и пытается мухлевать.

        Стоит ей только во время игры в «сундучок» спрятать карту, как бдительный страж начинает гнусавым голосом вопить, чтобы она вернула ее на место. А если уж вознамерится играть в прятки, то все Иркины тайные места в момент становятся достоянием мелкой общественности. Робот верещит о том, что ребенку недопустимо лежать за поваленным деревом или взбираться на чердак…  Впрочем, Зине этот робот  существенно помогает в воспитании моей дочуры, приучая ту к порядку.

       Но моя мелкая собственница уже давно устала от такой круглосуточной опеки. И решила подарить это чудо на  колесиках кому-нибудь из своих сверстников.

        Как уж они заманили робота в дом к соседям из седьмого коттеджа, где обитают какие-то шишки из Москвы, мне неведомо. Глава семьи работает то ли в МВД, то ли еще в каком ведомстве, часто отсутствует,   его супруга ведет гламурный образ жизни. Их чадо предоставлено в поселке само себе и, естественно, няньке.

        Так вот, это чадо в кудряшках глухо завидовало Ирке по поводу  робота. И когда та предложила обменять его на какую-то игрушку, согласилось. Кстати, чадо это зовется Максимилианом, на улицу выпускается в умопомрачительных нарядах, его волосы всегда уложены кольцами, голубые глазищи скрываются под опахалами длинных ресниц. Но под этой ангельской внешностью скрывается чертенок, который готов каждую минуту сотворить любую каверзу. С Иркой они ровесники.  И находятся в перманентных дружески-враждебных отношениях.

       Потому, передавая Рэмбо Максимилиану, Ирка, я подозреваю, преследовала две цели -- отомстить Максику за какие-то обиды, ну, и избавиться от нудной опеки.

       Максик спрятал робота в своей комнате. Так как домработница и няня следят за чистотой в детской, роботу там делать было нечего. Покрутившись по комнате, как он обычно это делает, и не найдя себе работы, Рэмбо выбрался из комнаты и покатил по коридору, выискивая открытую дверь. Наконец была обнаружена одна, неплотно прикрытая. Да, должна добавить. В роботе есть одна фишка. Он записывает все, что покажется ему стоящим наведения порядка. Потому мы и знаем обо всех проделках дочуры. Ну, и, естественно, узнали об этой истории из первых рук, как говорится.

        Так вот. Выкатился он в коридор и по заложенной в него программе отправился искать Ирку, а заодно и выявлять произведенный ею непорядок.

        В гостиной в это время проходило, скажем так, амурное свидание хозяйки дома с приехавшим к ней дальним родственником. Муж был по делам службы в столице, ребенок с нянькой отправлены на прогулку. Все вроде бы предусмотрели. Но в самый  пикантный момент, когда страсть затмила обоим разум, в комнате раздался гнусавый голосок с металлическим тембром:

        -- Это кто брюлики по ковру разбрасывает? Это чья одежда не сложена… -- и далее подробное перечисление всего увиденного. При этом мерцание светодиодов, очень  напоминающее  вспышки фотоаппарата.

        Бедные любовники получили такую эмоциональную встряску, что дальше ни о каких амурных делах даже и думать не могли.

        Родственник, заподозрив, что робот оставлен мужем следить за женой, а значит, запечатлел его с супругой в явно фривольном положении, кинулся, в чем мать родила гоняться за машиной. Чтобы уничтожить возможный компромат. Но робот, то ли программа у него такая, то ли общение с дочурой на него повлияло, сумел увернуться от преследования и скрылся в детской.

       Незадачливые любовники обшарили все три этажа. Вытащили на свет божий старый пылесос, которым уже не пользовались, хотя он и был еще в рабочем состоянии. Пылесос  отдаленно походил на тот агрегат, который прервал их утехи.

       Прибывший со службы хозяин дома застал странную картину: в гостиной сидят его красавица-жена, в этот час все еще растрепанная и полуодетая, что для нее всегда считалось моветоном, и его дальний родственник и с ненавистью колотят по смятому, почти сплющенному корпусу, бывшему когда-то пылесосом.

       Супругу свою хозяин любит, несмотря на ее порой неадекватное поведение. Но тут он понял, что шутки плохи. Вызвал «неотложку», и обоих отправил в лечебное заведение под присмотр психиатров.

       Максимилиана с нянькой отправили на Канары. Перед отъездом он вернул Ирке робота со словами:

       -- Здоровско твой металлолом разыграл мою мачеху. Теперь, может быть, отец вернет домой маму. Спасибо за Рэмбо…

       Все это Зина мне живописала так, что я представила происходящее в красках. Я поинтересовалась, откуда ей известны все подробности. Моя помощница заверила, что узнала все из записи робота и от няньки  кудрявого ангелочка. Ох, неспроста этот ангел попросил у Ирки Рэмбо. Все, видимо, просчитал заранее.

        Но моя дочура вновь под присмотром своего робота. Я так и вижу ее надутую физиономию, когда металлический голосок отчитывает ее за разбросанную одежду, рассыпанные карандаши и нарезанную бумагу, разлетевшуюся по комнате.

       А у меня между тем по-прежнему  под присмотром Марья Федоровна. Вот только эта дама совсем не собирается никуда ехать.

       После того, как амбал охранник предупредил меня, чтобы я не мелькала перед клиникой, я передала его предупреждение Надежде. Та пренебрежительно отмахнулась:

       -- Не берите в голову. Кабаниха от жадности скоро совсем свихнется. Раньше часть посетителей, приезжающих в клинику, размещалась в моей гостинице, питалась в моих кафе. Но в последнее время, после того, как Кабаниха построила свой гостиничный комплекс, никого из потенциальных пациенток на сторону не отпускает. Обязательное условие – проживание только в ее комплексе. А цены дерет безбожные. Вот и видит во мне конкурентку. Думает, что я   поджидаю у клиники приезжих, чтобы у нее перехватить клиентуру. Бизнес ее подрываю. Особо не беспокойтесь на этот счет. Нам даже лучше, если она так думает. А чтобы соблюсти конспирацию, возьмите в гараже скутер.

        Предложение было отличное. Но при одном исключении. Ездить на скутере я боюсь. Мне бы что-нибудь с четырьмя колесами.

        -- Ну, уж извините, квадроциклом пока не разжилась. Но над этим предложением подумаю, -- съязвила Надежда. – За неимением оного, возьмите вон тот «Москвичок». Ах да, вам же… -- вспомнила она мои проблемы. – Ладно, попрошу у приятеля его тачку. Он в ГИБДД служит. Ничего, он там на хорошем счету. С его колесами не засекут.

        Видимо, приятель Надежды оказался везунчиком. Потому что на его машине я и дождалась, когда Кабанова среди дня вдруг изменила сложившийся порядок и решила куда-то ехать.

       Ее «БМВ» рванул с места так, что сразу оставил меня далеко позади. Но в этом направлении был только один выезд из города, да еще с переездом через железнодорожные пути. Потому я и не торопилась. За эти дни наблюдений хорошо изучила звуки недалекого вокзала и время движения электричек.

        Мое предположение оказалось верным. Когда я добралась до переезда, там скопилось несколько десятков машин. Среди них и та, что везла Марью.

        Вскоре шлагбаум был поднят, а водители, маневрируя между выбоинами в асфальте и рельсами, повели свои авто через переезд.

        Путь к цели у Кабановой  оказался неблизким. Одно успокаивало. Движение на дороге было оживленным, так что мой автомобиль вряд ли вызвал бы у нее подозрение.

       Но потом «БМВ» свернул на грунтовку. Табличка с надписью известила, что до Сабакеевки осталось три километра. Скорее всего, это и есть цель Марьиного путешествия. Притормозив на некоторое время, я двинулась дальше.

      Деревня появилась неожиданно. Только что дорога петляла в густом сосновом бору, и вдруг стена деревьев лопнула, распахнулась, выпуская машину на простор. А впереди, среди полей, как на блюдечке, несколько домов, укутавшихся в зеленой вуали садов.

      В отличие от очевидной заброшенности соседних деревень, утонувших в многолетних, неистребимых зарослях бурьяна и кустарника, здесь вдоль околицы все было окошено, улицы, вернее, улица, прогрейдирована, а дома свежепокрашены, в палисадниках пестрели цветы.

       Машина Кабановой стояла около самого внушительного особняка. Ну, как же? Насколько я поняла, помпезность – это один из обязательных атрибутов присутствия Марьи Федоровны.

      Думаю, здесь она и держит Ольгу. Ехать в деревню сейчас нет смысла. Все, что надо, я узнала. Потому я осторожно, за деревьями, развернула свою таратайку и покатила к шоссе.

         
                Глава седьмая.

                Наследник клиники.



В гостинице меня с явным нетерпением поджидала Татьяна Хлебникова. Судя по нескольким чашкам на столе, она за это время выпила больше литра кофе и полакомилась не только крекерами, но и пирожными. Увидев меня, она молча взяла за рукав и поволокла наверх, незаметно кивнув в сторону ресепшен, где в это время оформлялись какие-то приезжие.

В моей комнате она наконец прервала молчание и сообщила, что узнала некоторые интересные сведения, которые не хотела бы доверять посторонним ушам.  Надежда обеспечила нам завесу прикрытия, распорядившись накрыть стол для намечающегося девичника. Так у нее именовались проводимые частенько пирушки с подругами.

Таня рассказала, что сегодня утром в клинику явился недавний знакомый Кабановой, какой-то Тасик. О чем они с Марьей говорили, не удалось узнать даже Фирсовне, хотя та в степени угождения прихотям патронессы превзошла всех лизоблюдов вместе взятых.

В результате встречи у Марьи испортилось настроение до такой степени, что она бросила прием, отдала самый лакомый кусок – жену одного олигарха – своему заместителю, а сама укатила в неизвестном направлении.

Я в свою очередь сообщила, что сопроводила машину Кабановой до одной деревни. И поделилась предположением, что именно там и содержится пленница.

-- Точно, -- вклинилась в мой рассказ Танюша. – Точно, к Ольге Николаевне поехала эта зараза. Как припекло, так сразу вспомнила о начальнице. Да, я же так до сути  дела и не дошла. А это самое главное. Мне-то потом девчонки из приемной сообщили, что пришла информация о том, что в город прибывает известная главврачу персона, которую интересуют некоторые документы, касающиеся деятельности клиники. В конце была приписка о том, что от главврача ждут полного отчета о деятельности вверенного ему объекта для дальнейшей передачи его новому владельцу. А кто он и что собой представляет, все в неведении. И чем это может грозить Кабанихе? Она-то уж считала клинику своей. Как говорится, сенца подстелила заранее, да просчиталась.

Приезжающий оказался какой-то шишкой такого крупного масштаба, что губернатор сам вызвался сопроводить его в провинцию. В городе сразу начался шорох. Градоначальник своих подчиненных и всех работников бюджетной сферы вытолкал на улицы  наводить порядок.

Тут я вспомнила, что когда возвращалась в город, обратила внимание на интенсивную уборку в центре и еще подивилась, почему вышли на улицы в середине недели, а не в конце, как обычно. Впрочем, у нас в Кудеярове чистоте на улицах всегда уделяется большое внимание, потому и не придала увиденному большого значения.

А оказывается, вон оно что. Прибывает важная персона, пыль ей хотят в глаза пустить. И эта персона, следовательно, связана с клиникой. Странно как-то даже.

Мы обсудили, чем это событие может помочь нам в вызволении Ольги или, наоборот, грозить какими неприятностями. У каждого свои счеты с незаконной захватчицей клиники. Сумеет ли она уболтать наследника? Кем он является, каковы его интересы?

Словом, обсуждение наше затянулось глубоко за полночь. Но к единому мнению мы так и не пришли. Потому решили завтра попытаться увидеть интересующую нас персону, а уж потом думать, что делать дальше.

Надежда возмечтала заполучить такую   влиятельную особу в свою гостиницу. Тем более, что она недавно, вложив все средства и взяв кредит в банке, отреставрировала старинную купеческую усадьбу под гостиницу для вип-персон. Но ее основной конкуренткой в этом вопросе, как всегда, оказалась Кабаниха со своим отелем для богатых пациентов. Уж она-то не подпустит никого постороннего к потенциальному клиенту, тем более, что он, оказывается, к тому же еще является и владельцем клиники.



По случаю приезда в Малый Калинов потенциального инвестора, в администрации было созвано совещание местной бизнес-элиты. Была приглашена и Надежда Земскова. Губернатор, как обычно, решил сделать несколько дел одновременно. Раз уж такая крупная рыба заплескалась в обычном районном центре, почему бы не попробовать ее поймать. Вдруг пришлый олигарх заинтересуется местным производством, поможет в дальнейшем развитии города. А возможно, возьмет что-то под свое крыло. Поддержка среднему бизнесу в глубинке нужна, как глоток воздуха. Пока же, инвесторы приходят сюда только чтобы скупить, а потом раздербанить хозяйство или предприятие, высосать все, что можно, а потом обанкротить. Основной интерес представляет земля. Ее всеми правдами и неправдами выводят из земель сельхозназначения, чтобы потом продать по баснословным ценам под строительство очередных коттеджей для крутых владельцев собственности.

Все это уже не раз проходилось и вновь повторялось. А губернатору хотелось проталкивать в глубинку современные виды производства. Это позволило бы не дотировать слабые районы, а наоборот, получать от них прибыль, создавать рабочие места, чтобы не бежала молодежь в областной центр, и так уже переполненный населением, а оттого и взрывоопасный.

Прибывший олигарх оказался величиной не мелкой, но не желающей светиться на мировых тусовках. Было просто удивительно, что он снизошел до обычного провинциального городка в центре страны. Но тем более следует попробовать заинтересовать его возможностями региона.

Пожелания и планы олигарх выслушал благосклонно. Задал ряд вопросов, по которым окружение убедилось, что предложение губернатора привести свой бизнес в глубинку его заинтересовало.

По сути, многие вопросы, которые были подняты на этой деловой встрече, были легко и вполне цивилизованно решаемы. Существовало только одно препятствие. Приезжий олигарх отлично знал о системе откатов, которые поразили всю бюрократическую структуру регионов. Потому понимал: все такие лакомые подряды, предложения и условия потому и не востребованы, что по каждому пойдет волна откатов и распилов такого размера, что даже не самому среднему бизнесу они просто не по силам. Вот и не идут сюда инвесторы с новациями. Слишком уж непомерные  аппетиты у местных чиновников. И завлекают пришлого предпринимателя обещаниями для того, чтобы потом поставить перед фактом, если вдруг купится на предложения, привлечет средства и увязнет в решении вопросов развития своего бизнеса.

Гость пообщался с местной бизнес-элитой  под бдительным присмотром губернатора и его замов. Потом в соответствии с программой посетил несколько наиболее действенных предприятий, в том числе, и сельских. Побродил в толпе сопровождающих и охраны по исторической части города, когда-то купеческого, а еще ранее бывшего княжеской вотчиной. Правда, войны прошлых столетий не пощадили  исторические памятники. А в последние десятилетия отсутствие денег их почти добило. Лишь недавно с легкой руки губернатора городской голова приступил к работам по восстановлению былых достопримечательностей. Некоторые дома покрылись лесами, по которым сноровисто бегали черноголовые молчаливые жители ближнего азиатского зарубежья.

Гость в душе усмехнулся: ничего не меняется на этой земле. Свои сидят без работы, спиваются от беспросветности жизни, а в это время сюда везут бесплатную и бесправную рабочую силу, которой проще и легче управлять, которую привычно можно обирать, набивая дармовой монетой свои кошельки. Какая модернизация, какие инновации? Здесь надо все менять, начиная с отношения власти к людям… Неужели губернатор не видит то, что с первого взгляда становится очевидным приезжему?

Обсуждая с губернатором темы истории города, его дальнейшей судьбы и возможности расцвета, гость бездумно скользил взглядом по людской массе, столпившейся по обочинам дороги. Любят обыватели поглазеть на пришлых гостей. Ничего с этим не поделаешь. И вдруг его взгляд зацепился за лицо, показавшееся ему знакомым.

Гость даже на мгновение сбился с шага и упустил нить разговора. Но, взглянув еще раз в том же направлении, ничего необычного не увидел и решил, что ошибся. Откуда здесь быть той, о ком он подумал?



Я в этот день отказалась от ежедневной слежки за Кабановой. Какой смысл? Сейчас она будет караулить этого владельца клиники и всячески его окучивать. Так что день у меня вполне свободный. Потому решила сходить поглазеть на пришлого олигарха. С кем это придется пободаться нашей Марье?

Таня отправилась на дежурство. А я свернула в пиццерию к Дарье. Девчушка всерьез решила, что у меня амурные дела с Николаем Семеновичем. И добровольно вызвалась быть нашим почтарем. Я не стала ее разубеждать. Ведь Дарья по первой же просьбе везла отцу Ольги написанные мной записки и пиццу.

Вот и сейчас, хоть и не было сколь-нибудь значимой информации, я известила Николая Семеновича, что прибыла некая персона, и, возможно, удастся что-либо прояснить в его вопросе о жилье.

Старик пока что упирался в своем нежелании съезжать с квартиры. Но это было делом времени. Уже приходили из риэлтерской конторы с предупреждением о смене жилья. Подсовывали на подпись договор, сулили в случае подписания золотые горы. Я понимала, что старика надо спасать. Если он продолжит упорствовать, вполне возможно, вскоре просто исчезнет. А на его квартиру найдется новый перспективный хозяин.

Мы встретились, как бы невзначай, у городской администрации. Всю площадь перед зданием заполонили машины приехавших на совещание чиновников, местной элиты, областного руководства.

Николай Семенович был чем-то расстроен. В руке держал свою трость с набалдашником в виде слоновьей головы. Мы с ним договорились, что если за нами будет вестись слежка, в руках будем держать определенный предмет. Отец Ольги выбрал эту трость.

Что ж, придется подумать, как встретиться со стариком без свидетелей. Надо его поддержать, чтобы не падал духом.

Оглядевшись, приметила, что Николая Семеновича пасут, даже не скрываясь, два охранника из клиники. Понятно, Кабаниха боится, что он может попробовать пробиться к прибывшему олигарху с жалобой и наболтать лишнего. Потому его в нужный момент хотят изолировать. А пока решено не привлекать к нему внимания.

Я помахала перед собой веточкой, сорванной в ближайшего дерева, показывая старику, что поняла. И двинулась ближе к зданию администрации.

Совещание было недолгим. Вскоре на ступеньках администрации появились первые его участники. По виду, руководители сельхозпредприятий. Высказывания, услышанные мной, были явно не в пользу прибывшего олигарха и сводились к тому, что, мол, может понимать в сельском хозяйстве этот лощеный столичный деятель. Нагрел руки на распиле бюджетного пирога, а теперь ходит гоголем. Попробовал бы поработать на земле.

Ну, этих понять легко. Гложет зависть, что основная масса бюджетной поддержки селу протекает мимо носа, оседает в верхних слоях номенклатурной элиты. На село оседают мелкие крошки от бюджетного пирога. А ведь хочется урвать и себе любимому, и подачку деревенской голытьбе кинуть, чтобы не выступала, чтобы и дальше тянула лямку загибающегося сельского хозяйства. Как все знакомо.

Промышленники были более сдержаны в оценках. У этих свои интересы в привлечении сторонних капиталов. А уж чиновники разных уровней, почуяв поживу, рассыпались в славословиях.

Впрочем, критиковать они будут дома, за закрытыми дверями. А здесь приходилось доказывать всеми силами лояльность областной власти и, в первую очередь, губернатору.
Мне пришлось несколько раз сталкиваться с ним на педконференциях и в период предвыборных кампаний, когда нас, сельскую интеллигенцию настраивали на лояльность к предложенным кандидатам в областные и верховные властные структуры.

Мне он нравился своей простотой, размеренностью суждений, умением лавировать и заключать договора, выгодные для нашего региона. Конечно, при этом решались и личные вопросы. Но не в такой жесткой мере, как у иных. Хотя, случись что, и на него нароют компромата. Стоит только  свистнуть.

Моложавый, элегантный, приятной наружности губернатор всегда старался говорить спокойно, негромко, но доходчиво и убедительно.

Когда он вышел из дверей, пропуская вперед гостя, я за раздумьями того и не заметила. Залюбовалась своим областным руководством. Потом меня оттеснили зеваки, такие же, как и я,  любители проводить время без дела. Впрочем, у меня-то как раз оно было. Нужно посмотреть на заморского гостя, определить для себя, что он стоит и потом решать, как к нему подступиться.

Тут мимо меня прошла Надежда и подняла большой палец вверх. Что она этим хотела сказать? Что гость ей понравился? Или что заполучила его в качестве постояльца? Судя по бритым затылкам, окружавшим областное начальство и гостя, свита у того внушительная.

Кляня  себя за нерасторопность, неумение расталкивать толпу локтями и рваться в первые ряды, я побрела следом за зеваками. Потом слегка дистанцировалась от основной массы, выйдя на тротуар. В какой-то момент вдруг обнаружила, что оказалась в голове медленно двигавшейся процессии и неожиданно близко от губернатора и его гостя. И увиденное меня потрясло. Рядом с губернатором спокойно и уверенно, с ощущением собственной значимости и скрытого безразличия и напускного интереса двигался… Алексей Лепилов.

Здрасте вам! А мне пел, что его задерживают непредвиденные обстоятельства в Испании. Что-то с бизнесом, потому не сможет в ближайшее время уделить нам свое драгоценное внимание. А сам, значит, дунул сюда. И, главное, когда я тоже здесь, и занята выяснением обстоятельств исчезновения Ольги, хотя божилась ему, что ни в какие авантюры впутываться не буду. Ну почему всегда получается так, что я не выполняю обещаний? А с другой стороны, как бы я выглядела со стороны, если бы отказалась от поиска Ольги?

Так. Надо сматываться и немедленно. Не хватает еще, чтобы мой дружок сейчас узнал меня и разорался на всю площадь. С него станется. Уже сталкивалась с его эмоциями. Это он с виду такой беленький и пушистый. А если выйдет из себя, что там американский торнадо по сравнению с ним…

Я быстренько скрылась за спинами дефилирующих по окраине площади зевак и торопливыми перебежками от кустов к деревьям, стараясь не привлекать повышенного внимания окружающих, испарилась из поля зрения Алексея и его свиты. Кто может поручиться, что здесь где-то не бродит незабвенный Валерий Яковлевич? Этот лис по части поисков еще похлеще патрона. Так что надо быть настороже.

Словом, я скоренько ретировалась из центра, так и не выяснив, была ли на этом совещании госпожа  Кабанова. Судя по ее амбициям, должна быть.

Тут меня как током шарахнуло. Так ведь этот пресловутый наследник и есть мой приятель. И кому он наследует на этот раз? Насколько я осведомлена, после гибели Липы у него, кроме Ляли, никого из родственников не осталось. Неужели Ляля? Да нет, что это я? Маменька Алексея, дай бог ей долгих лет, впрочем, она сама их у господа вырвет, насколько я знаю, пребывает в здравии и эгоистическом маразме. Ищет средства омоложения и продления своей драгоценной жизни. Проматывает состояния, оставленные ей мужьями, на всяких шарлатанов от медицины, обещающих ей продление жизни и возвращение молодости.


Нет, маменька пока жива, иначе бы Алешка сообщил об этом. Так что наследовать ее состояние он не может. Да и не даст ему ничего скупердяйка, скорее у него все выманит. Бывшая супруга  моего приятеля Виктория  сейчас заперлась в монастыре, отмаливает грехи своего сыночка. Впрочем, она всегда была прагматичной особой, зачем ей создавать клинику, для каких целей?

Другие родственники? Я всегда считала, что у Алешки больше никого нет, не считая, конечно, многочисленных мужей Ляли. Но вряд ли кому из них пришло в голову отдать накопления сыну бывшей жены.

Главным человеком в жизни Алешки была и остается поныне погибшая два года назад Олимпиада Георгиевна. Вот кто душу в него вкладывал. Но она  и так большую часть всего, что имела,  завещала Алексею. Однако я что-то не припомню, чтобы в описи фигурировала здешняя клиника. Хотя Ольга, помнится, говорила мне об Алешке. Но так ведь все мы жили по соседству…

Что-то мои мысли свернули не на ту дорожку. С одной стороны, я рада, что друг здесь, что поможет разрулить ситуацию с поисками Ольги. Но с другой, стоит ему понять, что я опять взялась за свое, и он меня сразу закроет под домашний арест. Хорошо, если в коттеджном поселке на Городце, а если ушлет в Испанию? Я в тех местах уже была, спасибо, больше не хочется. Сиди  там одна, кукуй, когда здесь развернутся самые интересные события.

Ух, как мне хочется посмотреть, каким образом он прижмет эту Марью.

Но тут я некстати вспомнила убиенного племянника Кабановой и те слухи, которые, густо перевитые страхом и ненавистью, быстро расползлись по городу. И испугалась за Алексея. Он, конечно, крутой мэн, и охрана у него, дай бог каждому. Да только перед хитростью и подлостью никакая охрана не устоит. Надо как-то, не афишируя себя, предупредить приятеля. Только как? И главное, кто это может сделать?

Надо подключить Надежду. Вот кто, судя по всему, пробьется к моему другу-олигарху.

 Я с нетерпением ждала появления Нади. Та долго задерживалась. Но все же, наконец, появилась в каких-то растрепанных чувствах и заметно навеселе.

Из ее путанного рассказа я поняла, что гостю была организована роскошная встреча в «Фатиме», лучшем ресторане города, принадлежащем братьям Мирзоевым. Братья давно и прочно осели в Малом Калинове, адаптировались к местным условиям, но теперь решили, что настал их час. Развили бешенную активность, скупая местный развлекательный бизнес. Не брезговали ничем. В ход шли подкуп, угрозы, риэлтерские наезды. Но им очень хотелось заручиться поддержкой губернатора. Ведь без первого лица региона некоторые вопросы так просто не решить.

Хитрый лис, хорошо осведомленный о положении дел в районах области, знает о раскладе сил в городе. Потому держит братьев во взвешенном состоянии, не отказывая, но и не соглашаясь. Этот приезд спонсора подарил им надежду заполучить в свой ресторан и губернатора. Очень хотелось им уверить главу региона, что их попытки поглотить мелких конкурентов и захватить основные развлекательные предприятия, не более, чем стандартная в сложившихся условиях ситуация.

Губернатор поглядывал с усмешкой на городского голову, у которого в этом отношении свои аппетиты. Супруга головы, владелица сети городских кафе и закусочных, тоже возжелала заняться еще и развлекательной сферой жизни города.

Был этот сегмент бизнеса костью в горле еще у одной номенклатурной единицы.

Решение поддержать или даже просто сделать вид поддержки одной из сторон могло создать взрывоопасную ситуацию. А губернатор стремился к равновесию сил.

Потому, сдав неожиданно свалившегося олигарха на руки замов, губернатор сослался на срочные дела, требующие его присутствия, и уехал.

Тогда все обратили свое внимание на заезжего гостя. Никого особо не интересовало, почему птица такого высокого полета почтила их провинциальный город своим вниманием. Приехал, значит, видит здесь для себя выгоду. Никто ведь без прибыли даже чихнуть не захочет. Так что, когда охрана допустила к его драгоценному телу местную бизнес-элиту, та засыпала его своими предложениями.

Лепилов благосклонно выслушивал славословия в свой адрес, усмехаясь на слишком уж откровенную лесть. Вся эта шумиха была ему не нужна, но понятна. В другое время он бы отклонил все это. Но в свете предстоящего вступления в наследство хотел познакомиться с обстановкой в городе. Что делать с наследством он еще не решил. Потому делал вид, что заинтересован поступающими предложениями.

Он мгновенно вычислил руководителя сельхозкооператива, словно переместившегося во времени и пространстве из дней его  молодости. Было видно, что он действительно заботится о процветании своего детища и благополучии работающих в нем  людей. Такие, редко, но еще встречались в глубинке. И в душе сделал себе заметку не забыть об этом чудаке.

Заинтересовало его и предложение гендиректора строительной компании. Намеки этого деятеля были настолько прозрачны, что у Алексея зачесались руки от желания уже сегодня же проглотить его фирму в назидание другим, недалеким и наглым собственникам.

Делая заинтересованный вид перед очередным соискателем  новых возможностей, сам он в это время размышлял над увиденным на площади.  Почему ему померещилось, что в толпе обывателей стояла Ксения? Ведь он недавно с ней общался, выяснял ее планы на лето. И она прозрачно намекнула, что готова ждать в Городце, когда он освободится и отвезет ее и Ирку на отдых.

Алексей не относил себя к личностям сентиментальным или внушаемым. Всегда был твердо уверен в себе и своих действиях.

И все же, почему он решил, что увидел в толпе Ксению? Даже не ее саму, а взгляд, на мгновение скользнувший по его лицу и в удивлении расширившиеся зрачки от неожиданного узнавания.

Ну, это я уже выдумываю, осадил сам себя Лепилов. На зрение он не жаловался, и все же засомневался, что мог бы так четко запечатлеть все нюансы. Скорее, мозг додумал и дорисовал  отдельные детали.

Общаясь с местной элитой, Алексей все ждал, когда же к нему подойдет руководитель клиники. Хотя намеревался обсудить интересующие его темы позднее, в спокойной обстановке. Сам он вопросами здравоохранения не занимался и собирался, получив интересующие его сведения, передать учреждение в собственность коллективу.

Братья-рестораторы ублажали своих гостей с истинно кавказской щедростью в надежде в дальнейшем получить от этой встречи свои дивиденды.

Рядом с гостем, но не переступая черту вежливости, дожидались своего часа, чтобы задать заготовленные загодя вопросы, обозреватель и фотограф местной газеты. В районном городе любое событие обязательно отражается в местной прессе. Алексей уже давно утратил остроту  отрицательных ощущений при повышенном внимании со стороны представителей средств массовой информации. Много лет равнодушно и брезгливо проглядывал желтую прессу, в очередной раз опубликовавшую полную бредятину о нем, его жизни и бизнесе. И не делал никаких телодвижений. К чему?

Наконец поток бизнесменов иссяк, и обе журналистки предприняли попытку взять у него интервью. Обеим дамам было уже глубоко за сорок. Одна с претензией на холеность и изысканность. В разговоре постоянно старалась ввернуть книжные обороты. Но налет провинциализма проглядывал и в неуместно щедром для нее макияже, и в вычурности одежды. Столичные акулы пера предпочитают минимализм и хорошо продуманную небрежность в поведении и одежде. Но в провинции свои законы достижения женской привлекательности.

  Лепилов терпеливо отвечал на вопросы, порой несколько наивные, порой, показывающие, что журналистка далека от темы разговора. Но старался отвечать проще и понятнее. Как и любой бизнесмен, занятый работой, он высоко ценил свое и чужое время. А здесь понимал, что журналистки выспрашивают не для того, чтобы снять сливки с шумихи вокруг очередного денежного мешка со всеми его отрицательными и положительными качествами. Они работали для местного населения, стремились подробнее рассказать о заезжем олигархе, могущем стать спонсором для города. Простой люд все еще надеется на заезжих бар, на то, что, как образно поведал в стихотворении классик, вот приедет барин, барин все рассудит.

Они все никак не поймут, что барам всякого ранга совершенно безразличны чаяния городских обывателей. Им наплевать на всех этих насекомых, копошащихся где-то внизу, выпрашивающих хоть какой-то оплаты за свой труд. Им, сидящим на Олимпе, все стенания простого люда неинтересны и, более того, безразличны. Все эти баре вспоминают о несчастном населении лишь раз в четыре года, когда подходит пора выборов, и возникает нужда в их голосах. Вот тогда обещания раздаются направо и налево. И даже делаются попытки что-то изменить в существовании простого обывателя. Но стоит только проголосовать за слишком щедрого на обещания кандидата, как тот обо всем забывает, как и о своих избирателях. И опять на несколько лет обыватель остается один на один со своими проблемами, вновь уповая на заезжего барина.

Да, нынешним барам куда интереснее блистать в элитных клубах, на светских тусовках, отдыхать за границей на престижных курортах , иметь свое жилье за рубежом.

Но и облагодетельствовать каждый провинциальный город и его обитателей Алексей не намеревался.  Понимал, что просто не хватит сил бороться с местной бюрократией и повсеместной коррупцией. Да и простому обывателю давно уже пора взрослеть и требовать своего от зарвавшихся чиновников и всякого рода прихватизаторов. Хотя, как все это объяснить отчаявшимся, потерявшим веру в лучшее будущее людям.

Потому он так доходчиво и, внутренне сочувствуя, объяснял двум журналисткам свою позицию. Одна из них, впрочем, оказалась просто фотографом. Современную цифровую камеру она использовала в качестве обычного фотоаппарата, совсем не пользовалась ускоренной съемкой. То и дело отходила в сторону, ловила в фокус объектива объект съемки, приникала к видоискателю.

С журналистками Алексей хотел без свидетелей поговорить о том, как реагирует население на присутствие в городе клиники. Ведь прежде чем что-то решать, предстояло понять, насколько важна она для населения. Стоит ли вкладывать и дальше средства в ее развитие или отдать на откуп местной власти. Альтруизмом  Лепилов не страдал. Но ведь это было последнее детище матери. Просто так бросить клинику после получения интересующих сведений было как-то жалко.

Но первый же, вполне невинный вопрос о клинике воздвиг невидимую, но непробиваемую стену отчуждения. Женщины быстро свернули только что казавшийся оживленным разговор о городе и его перспективах, быстро переглянулись и заторопились по своим делам.

Лепилов тоже решил, что для него уже достаточно развлекать местную публику. Напоследок, кивнув охране, позволил приблизиться одному из братьев-рестораторов. Тот пространно и витиевато стал рассказывать о перспективах своего бизнеса, затем в закамуфлированной форме предложил в нем участие в обмен на помощь в получении разрешения на строительство туристическо-развлекательного комплекса.

Лепилов дал понять, что суть предложения ему ясна, и обещал подумать. Что тут непонятного? Строительство будет осуществляться силами родственников и односельчан, привезенных с родины братьев. Это притянет в относительно спокойный городок новые толпы безработных, по большей части не уважающих и не знающих местные обычаи. Пройдет немного времени. И однажды произойдет взрыв возмущения со стороны коренного населения.

Лепилов понял позицию губернатора, который обдумывает и взвешивает десятки таких предложений, определяя не только их значимость, но и возможные последствия для региона.

Наконец к нему прорвалась невзрачная внешне, но уверенная в себе и стильно для провинциалки одетая женщина. Лицедейка, только взглянув на нее, предположил Алексей. Не любил он таких, выставляющих напоказ положение, власть и умение манипулировать окружающими. Даже разговор получился какой-то скользкий, неясный. Словно, дама знала о нем что-то такое, чего он может стыдиться, и всячески намекала на возможность обнародования этих знаний.

Лепилов собирался уже отказать ей в продолжении разговора, как вдруг услышал, что это она в данный момент является руководителем клиники.

Неприятная особа неожиданно выставила условие, по которому он просто обязан поселиться в отеле при клинике на время, пока будет решаться вопрос о ее принадлежности.

Это было что-то новенькое. Уже многие десятки лет условия окружающим ставил только он. И никто, кроме матери, ему. Нынешняя собеседница своей наглостью, напористостью и беспримерным эгоизмом его заинтересовала.  Но идти на поводу у какой-то провинциалки, да еще пытающейся его шантажировать, он не собирался. Хотя,   почувствовал, как она внутренне, усилием воли пыталась сломить его сопротивление. Она пыталась поймать его взгляд и не отпускать его. Но все эти игрушки ему уже давно были знакомы, и он научился противостоять постороннему воздействию. Гипноз на него не действовал.

Потому он изменил прежнее решение переночевать в доме Ксении, до которого было чуть больше сотни километров – полчаса лету на вертолете, отложил его на некоторое время.

Кивком подозвав своего пресс-секретаря, Лепилов распорядился остановиться в городе, в понравившемся ему купеческом особняке. Он просто не обратил внимания,  с какой ненавистью взглянула на него та, чье предложение он только что отверг. Зато это не ускользнуло от других, внимательных и озабоченных глаз.



«Как там поживают Ксюха с Иркой?», -- меж тем думал Алексей. В последнее время он все больше понимал значимость существования этих двоих для своей дальнейшей жизни. Она никогда не была и не будет его женой. Да это и не нужно. Для того, чтобы чувствовать родство душ, радоваться тому, что где-то есть родной человек, никакие официальные рамки не нужны. Благодаря ей он познал радость семьи. Разве мог бы он раньше подумать о том, что можно впустить в свою устоявшуюся жизнь двух бездомных нищенок. Но ведь впустил. Сейчас Ника и Тина стараниями педагогов закрытого частного колледжа превратились в образованных и раскрепощенных девиц. Обе с удовольствием постигают знания, готовятся к поступлению в университет. Обе радуют его послушанием и вникают в проблемы его бизнеса.

Глядя на них, он с удивлением замечает, как они изменились. Одна, благодаря алкоголичке матери с раннего детства прошла через руки череды сластолюбцев, а потом была продана за бутылку водки. Другая потеряла все благодаря разгулу беспредела в стране. Где теперь ее братья и сестры? Нанятые детективы выясняют, куда могли исчезнуть из детского дома трое детей и где теперь самый младший, четвертый.

Есть еще одна – Ирка – существо непредсказуемое, но очень дорогое ему. Уже потому, что мать, Олимпиада Георгиевна, определила ему ее в качестве дочери. Он принял эту информацию сразу, не сомневаясь, не высказывая претензий или подозрений. Тем более, не допустил даже мысли о проведении экспертизы. Не хотел разрушать то чувство восторга, которое пережил, в общем-то состоявшийся, успешный и уже немолодой, мужчина, давно похоронивший надежды на появление наследника. Взял на веру то, что написала ему мать. Никогда не задал ни одного вопроса Ксении, согласился на все ее условия. Никто, кроме них, двоих, не знает этой тайны.

Тут его мысли перекинулись на встречу со стариком и те сведения, которые он от него получил. Клиника – одно из звеньев в цепи поставленных стариком задач. И документы на владение ею он получил не от матери по завещанию, а от старика.

Надо было найти здесь, в этой клинике то, ради чего, собственно, он и предпринял эту поездку, и это совершенно ему ненужное общение с провинциальными чиновниками и предпринимателями средней руки.

И, оказывается, по вопросам клиники придется встречаться и общаться с этой неприятной и назойливой особой.

Нет, встреча с Ксенией и Ириной подождет. Надо решить все вопросы здесь и уже потом выкроить время, чтобы побыть с ними.

-- А потом заберу их, и в Новую Зеландию, как обещал. Залетим за Тиной и Никой, и на отдых, -- мечтательно подумал он.

 Через пару минут, попрощавшись с гостеприимным обществом, указав пресс-секретарю, на тех, кто его особо заинтересовал, и, рекомендовав заняться ими особо, он в сопровождении охраны укатил в приглянувшийся ему особняк.



                Глава восьмая.


                Где тонко, там и рвется.


Надежда весь вечер ходила вокруг меня, по-лисьи приглядываясь и примериваясь. Потом откровенно прижала в углу.

-- Признавайтесь, Ксения Андреевна, что у вас с этим олигархом?

-- С каким? – попыталась я скрыть мгновенную растерянность. Как это проницательная приятельница Зины смогла вычислить меня? Вроде бы я об Алексее старалась не распространяться? Или Зина ей о нем рассказала, ну и обо мне попутно?

--  Не прикидывайтесь невинной овечкой. Я видела, как вы мгновенно вспыхнули, когда он на вас обратил внимание. Как быстренько испарились… -- прояснила ситуацию Надя.

-- Надежда Петровна, это вам показалось, -- сконцентрировав волю на том, чтобы изобразить независимое и равнодушное отношение к разговору, я попыталась откреститься от знакомства с Лепиловым. Не хватает еще, чтобы прямолинейная Надежда брякнула Алексею обо мне.

-- Это точно?

-- Точнее не бывает, -- заверила я и поинтересовалась, в свою очередь, причиной такого разговора: -- А в чем дело?

-- Да, видишь ли, приглянулся он мне. Ну, и я, думаю, ему. Иначе с чего бы он решил выбрать мою гостиницу.

Тут уж у меня сердце брякнулось в пятки. От неожиданности…

-- Как в гостинице? И где он поселился?

-- Ну, не здесь, конечно. Есть у меня новый отельчик в стиле купеческой усадьбы. Штука классная, но дорогая. Для иностранцев делала. Надо же чем-то привлекать зарубежных туристов. Понимаю, что не скоро деньги отобью, но хотелось что-то сделать для сохранения исторической части города. Новоделы забодали уже. Да и туристам они совершенно не интересны. Я ведь депутатствую в городской думе. Народ выбирал, чтобы его проблемы решала. Вот, когда поднялась здесь буча по поводу сноса старого купеческого особняка… В общем, местной власти очень хотелось загрести эту развалюху в свою собственность, снести хлам и возвести современный развлекательный комплекс. Горожане поднялись с протестами, с пикетами… Ну, вот я и взялась за реставрацию. Вначале, правда, заручилась поддержкой губернатора, убедила его, что это принесет пользу городу, ну и рабочие места новые появятся. И копеечка в казну потечет… -- тут Надя спохватилась, что слишком заболталась и вновь вернулась к началу разговора: -- Ну, вот, олигарх этот…   Но вы точно с ним не знакомы?

Я отрицательно покачала головой.

-- Словом, он решил остаться в городе на пару дней, ну и снял на это время весь отель. Сейчас там все мои сотрудники заняты по полной программе…

-- Надежда Петровна, а я-то причем? Не понимаю…

-- Откровенность за откровенность. Хочу закинуть крючок. Вдруг что получится… Женщина я свободная, независимая. Может интрижка какая случится…А нет, так попробую его в спонсоры завлечь. Есть у меня пара-тройка идей. Вдруг проникнется… Поддержит…

-- Интересно, с какой стати этот олигарх осчастливил своим появлением наш богом забытый Малый Калинов? Что ему припекло сюда прикатить? – проявила я ненужный интерес. Надо же было о чем-то говорить. Зная привычки и вкусы своего донжуанистого приятеля, я не сомневалась в исходе дела. Но не разочаровывать же Надю.

-- Вы знаете, Ксения Андреевна, судя по тому, как перед ним мельтешила наша Кабаниха, приезд его как-то связан с клиникой. Правда, не знаю, как. Говорят же, что объявился какой-то наследник, говорят, какой-то крутой. А тут этот олигарх. Прямая связь прослеживается? Прослеживается. Но я  к вам с просьбой. Все эти дни мне придется  провести в новом отеле. А сегодня вернулась из лагеря доча. Мне пока некогда уделять ей внимание, сами понимаете. Но и без присмотра оставить ее не могу. Так как она ужасная лентяйка, я попрошу вас позаниматься с ней русским языком. Ну, и приглядите за ней, хорошо?

-- Я и не знала, что у вас есть дочь. А ее отец, ваш муж, простите уж за бестактность, где?

-- Мой муж объелся груш, знаете такую присказку? Нет его. Как и отца Насти. Да, ладно, -- Надежда как-то безнадежно махнула рукой. – Об этом потом. Ну, я на вас надеюсь…

С этими словами Надежда выплыла из моего номера. А я перевела дух. Ничего себе. А если бы Алексей поселился здесь? Все тогда, пиши, пропало. Но с другой стороны, может быть, все стало бы на свои места. Уж этот разберется во всех перипетиях случившегося… Если он, конечно, не в контакте с Кабановой.

Я опять засомневалась в отношении своего друга детства к нынешним событиям. Кто его знает, каковы его взгляды на Ольгу? А потом, Марья без мыла в душу влезет. Умеет так расположить человека, что многие ей очень верят.

Тут мои мысли были прерваны. В комнату вошла, после негромкого предупредительного стука невысокая пышечка с двумя косами, перекинутыми на уже начинающую набухать грудь. По виду, лет двенадцати-тринадцати. Ее мелковатые темные глазки вопросительно уставились на меня.

-- Ты Настя? – поняла я.

-- Да, мама сообщила мне, что несколько дней она будет отсутствовать, а вы со мной позанимаетесь русским.

Я видела, что девочке совсем не хочется в летнее время заниматься нудной учебой. Ей бы сейчас на улицу, к подружкам. Но мама приказала учить русский. А ее требования нужно выполнять.

Мне тоже не особо хотелось загружать ребенка в летнее время ненужной ему учебой. Кроме того, я до сих пор ничего об этом ребенке не знала, о нраве и воспитании его не имела никакого понятия. Но просьбу Надежды восприняла с ответственностью. Хотя у меня и мелькнула ироническая мыслишка, что таким образом Надежда изолировала меня от приглянувшегося ей Алексея. Знала бы она о его отношении к женщинам, перешагнувшим двадцатилетний рубеж… Впрочем, приятель никогда не проявит к ним видимого неуважения. Просто не оправдает тех надежд, которые могут зародиться у женщин.

-- Вот что, давайте договоримся, -- прервал мои мысли голос девочки. Она неожиданно превратилась из пай-крошки в этакого чертенка. И произошло-то всего минуты две, -- делаем вид, что вы меня учите, а я учусь…

-- А почему бы не сделать этого по-настоящему?

-- На фига? Мамахен думает из меня вундера вылепить. Фигли ей. А я отбашляю, будь спок…

-- Настя, но так ведь неправильно, зачем обманывать маму?

-- Ой, кто бы говорил. Сама туфту лепит. Мне набренчала, что работы много, занята, а  сама к очередному папику улетела. Как какого-нибудь мужика захомутает, так обо мне сразу забывает. Как я ее ненавижу… -- девочка кинулась в кресло, достала из кармана джинсов сигарету и закурила. При этом сощурила глазенки, ее невыразительный тонкогубый ротик искривился в глумливой улыбке.

-- Давайте, тетенька, воспитывайте. Что же не учите меня, как жить?

-- А зачем? Если ты и так знаешь, что можно, а что нельзя. Глупо. Тебе и твоей маме решать, как вам жить дальше…

-- Тут вы правы. Заметано. В общем, так. Вы делаете вид, что меня учите, а я делаю вид, что учусь, и все. Никаких нравоучений и докладов моей мамашке. Попробуете вякнуть, такого о вас ей расскажу… Как вы своими гнусными грязными ручонками… бр-р,..  Ну,  вы меня поняли…

Девчушка усмехнулась, видя мою растерянность, потом барственно протянула:

 -- Ну, ну, я пошутила. А то еще брякнетесь с инфарктом. Короче, не лезьте в мою жизнь, своя спокойнее будет…

После этого она соскочила с кресла и расхлябанной походкой двинулась вон из номера.

Я еще некоторое время посидела в кресле, приходя в себя. Ничего себе заявочки.

Это, оказывается, современная молодежь. Неужели и моя дочура через пять-шесть лет превратится в такого вот озлобленного и циничного монстра?  Особенно, если сейчас уже у нее есть кое-какие предъявы.  Нет. Сделаю все, чтобы она выросла нормальным человеком.

Но как быть мне в создавшейся ситуации? Рассказывать Надежде о случившемся или нет? Угроз со стороны этой сопливки я не испугалась. Но ее поведение может помешать мне в выполнении моего расследования.

Через несколько минут в номер заглянула дежурная горничная.

-- Быстро же Тася уболтала вас, -- желчно заметила она. – Девка совсем от рук отбилась. Из матери веревки вьет. Если бы Надежда Петровна больше ей внимания уделяла. А то растет, как сорняк, никому не нужная. У хозяйки на уме только мужики. Она и родить-то толком не смогла. Лежала на сохранении долго. Потом ребенок постоянно болел. А когда первые отголоски прошли, стала баловать малышку. Многое ей спускала с рук. И вырастила чудовище. Чем вас она взяла? Всех берет на испуг. Придумала, что все ее хотят совратить, унизить. Мужчинам угрожает обвинить в растлении малолетки, женщинам – что совращают ее из ревности…

-- Ах, бросьте. Обычные детские выдумки.

-- Не скажите. Надежда Петровна верит. Тем более, что она сама в подростковом возрасте стала жертвой насилия. А эта стерва малолетняя приводит очень убедительные подробности. Разбила матери жизнь, оболгав ее последнего мужа. И все  для того, чтобы быть главной персоной в жизни матери. А та все больше отдаляется от дочери. Отправляет ее в какие-то лагеря зарубежные… А эта малолетка спуталась с вокзальными попрошайками. Чуть мать из дома,  Тася из школы сразу на вокзал. Так что вы  присматривайте за ней, -- предупредила горничная и вышла.

Странное дело. Почему, стоит только заняться одним, сразу, как снежный ком, меня атакуют другие проблемы.

Я благодарна Надежде, что она помогает мне в решении моих вопросов. Но у самой у нее, видно, тоже не все благополучно на семейном фронте. И не просто так она доверила мне свою дочь. То, что эта малолетняя нахалка возомнила о себе невесть что, понятно. Но она задуривает голову матери, клевещет на окружающих. Словом, вьет веревки из всех, кто только пытается ей помешать. Посмотрим, удастся ли ей такое со мной.

Малый Калинов город небольшой.  Думаю, молодежь друг друга знает. Поспрашиваю об этой Тасе у Даши.  Девчонки не настолько различны по возрасту, чтобы не слышать друг о друге.

Даша опять стояла за прилавком. В пиццерии было пусто, час для посетителей еще ранний. Девчонка протирала оборудование, наводила лоск в витринах. Зеркальные стены за ее спиной  уже сияли первозданной чистотой.

Увидев меня, она явно оживилась:

-- Здравствуйте, Ксения Андреевна. Опять послание? --  полувопросительно, полуутвердительно уточнила она, в надежде завершить нудное занятие. Но мать из внутреннего помещения прикрикнула:

-- Дарья, пока не протрешь все, никуда не отлучайся.

-- Ладно, мам, -- Даша пожала плечами и покачала головой, давая понять, что сейчас она не свободна.

-- Нет, Дашуль, я к тебе за консультацией. Ты работай. Давай, я тебе помогу протереть столики.

-- Что вы, спасибо. Сама управлюсь. Так что вас интересует?

-- Может, ты мне расскажешь, что за штучка эта дочь хозяйки моей гостиницы?

-- А, гиена эта? Сучка перворазрядная…

-- Дарья, что за выражения? – тут же из-за двери послышался гневный вопль ее родительницы. Она, видимо, наводила порядок с той стороны двери.

-- Что, неправда, что ли?  Гиена и есть. Мы с ней в одном классе учимся…

-- Ей, что, уже шестнадцать? – поразилась я, вспомнив детскую пухлость и неоформленность фигуры Насти. В сравнении с Дашей она представала совершенным ребенком.

-- Ну, почему шестнадцать? Нет, ее мама вообразила в свое время, что ее доченька необыкновенно талантлива, просто вундеркинд, и отдала в школу с пяти лет. Обучала ее сначала в какой-то частной школе в Москве. Потом, не знаю почему, перевела Настю в нашу. Она младше меня на два года. Знания у нее, конечно, посредственные, но эта жаба умеет  нажать на учителей. Те ей четверки ставят. А кое-кто и  «отлично». А вот с русским у нее напряг. Тут, как ни шантажируй учителей, и без анализа видно, что с грамотностью у нее швах. Ни писать, ни говорить.  Мама ее на лето отправила в какой-то лагерь международный. А она там пробыла недели три и вернулась.  Да ну, что о ней говорить. Неинтересно. У нее в школе и друзей нет. Какая-то она не такая. Садистка, что ли. Любит, когда другим плохо. И маму свою не уважает. Вечно про нее грязные слухи собирает. И всем угрожает, что если расскажут про нее, им не поздоровится.

-- А с кем дружит?

-- Ой, да с отребьем всяким. Я раз была на вокзале. Видела, как она с этими, оборванцами, в трущобы направилась. И вообще, она с нашими ребятами не тусуется. Вундеркиндом она, может быть, и является, но поговорить с ней не о чем. Все какие-то гадости про всех собирает. Ну и вообще. Вы же видели ее. По виду – неуклюжий медвежонок, а по характеру – сущая акула.

-- Какие страсти ты рассказываешь, Даша, -- поразилась я.

-- Не верите мне, погуляйте по вокзалу. Ну, конечно, не там, где пассажиры, а за платформами, где вагоны стоят. Много интересного увидите.

Дашины слова заставили меня задуматься. Но я еще не сформулировала своего отношения к новой информации. Мысли мои были прерваны  юной собеседницей.

-- Так что, Ксения Андреевна, будете пиццу своему другу заказывать? – уточнила напоследок Даша. Но мне сообщить Николаю Семеновичу было нечего, а по пустякам беспокоить старика не хотелось. Мне еще предстояла разведка в той деревне, где я видела машину Кабановой. Зачем обнадеживать отца Ольги, пока сама точно не удостоверюсь, что приятельница там. Да и об охране надо узнать заранее.



Надежда Земскова несколько кривила душой, когда сказала Ксении Андреевне, что хочет приударить за понравившимся олигархом. Даже у самой разбитной бабенки хватит ума понять, что это птица очень высокого полета. Но не открывать же правду. А она была неприглядна. Когда Надя приехала по распределению в этот провинциальный город, сразу поняла, что пришлась не ко двору. Много чего было устоявшегося, давно поделенного и перераспределенного. К рулям местной власти рвались правдами и неправдами члены семейных кланов.

В годы советской власти они вырывались вперед благодаря своей активности, умению вовремя поддержать инициативу сверху, быть на виду, увлекать за собой молодых, сплачивать для нужного дела старшее поколение. Когда началась перестройка и можно было организовать свое дело, молодежь из этих семей при поддержке старших, увешенных знаками отличия прошлых времен, устремилась к властным рулям.

Где нужно было изобразить выборность народом, активно велась работа среди населения, особенно сельского. Там народ всегда податливее на лесть и посулы. Всегда есть такие рычажки, за которые можно подергать, чтобы протолкнуть своего, удобного, управляемого.

Обычно это происходило так.  Стоило только где-либо собраться нескольким селянам, как к ним прибивался кто-нибудь из местных активистов и заводил разговор о том, что вот, мол, насаждают здесь свою власть пришлые. Все ключевые посты захватили. А потом и все добро и самих селян загребут, антихристы. То ли дело свой. Он за своих, местных порадеет. Куда ж ему от родных мест податься. А то, что этот местный очередное хозяйство развалил, что пил беспробудно, никого и не касается. Он же местный, свой. А когда становилось лихо, то растаскивал все, что под руку попадалось.

Ну и что ж? Это же свой, в ответ на возгласы наиболее продвинутых сельчан отвечали активисты, зато у власти он будет за нас бороться, за наши нужды…

Вот только избранный во власть такой местный, свой, доморощенный деятель, очень быстро забывал о долге, о чести, о совести. Надо ведь было успеть за выборный срок решить свои семейные проблемы – ребенка пристроить в Москве, а лучше отправить за границу на учебу, и, конечно, за бюджетные деньги, прибрать к рукам то, что еще не распродано из земель вокруг города, захватить лакомые куски в местах отдыха по берегам реки. Ну и, конечно, пока власть в руках, обустраивать свою собственную территорию. При этом постараться на ключевые посты протолкнуть всех своих родственников. Главное, чтобы поддерживали, не выносили сор из избы.

При этом до нужд остального населения никакого дела нет. О нем вспоминается только перед выборами, когда для проформы требуется подтверждение лояльности народа к местной и вышестоящей власти. Тогда горстями разбрасываются обещания улучшения жизни населению, очередные прожекты по переустройству городских и сельских коммуникаций, ну и так далее.

 Надежда была активной и не такой наивной, как хотела бы казаться. Потому поняла, что без поддержки ничего в районе не добьется. Разве что выберут в городской совет, где все работают на общественных началах. А в районный, где депутаты уже имеют ощутимую денежку, продвигаются только свои, проверенные.

Однажды ей повезло. Познакомилась в гостях у подруги с мужчиной, который назвался известным ресторатором. Он ей и помог открыть свое дело  в Малом. На первых порах поддержал, подтолкнул ее инициативу. А потом пустил в свободное плавание. Она его любила, но понимала, что для такого крупного деятеля была всего лишь мелким эпизодом. Потому претензий не предъявляла, успокоилась на том, что имела и дальше продолжала выживать в одиночку. Правда, ценные советы своего бывшего патрона выполняла неукоснительно. А они заключались в том, что бизнес свой она зарегистрировала на стороне, в контакты с местными не влезала. Была как бы сторонним наблюдателем.

Правда, при ее деятельном характере такое было трудновато. Она взяла под опеку местный детдом. Помогала, чем могла. Не отказалась от  депутатства в городском совете, хотя, казалось бы, зачем ей лишняя головная боль. Ведь основную часть средств на благоустройство города загребала районная власть, заставляя депутатов работать с населением, собирать благотворительные пожертвования на восстановление то исторических памятников, то наведение порядка на улицах города и деревень.

Все бы ничего. Но все промышленные объекты в свое время были очень быстро разграблены, обанкрочены и распроданы. Горожанам негде было работать. Одна бюджетная сфера не спасет. А создавать рабочие места хлопотно, да и затратно. Вот и приходилось большей части трудоспособного мужского населения подаваться на заработки в другие города.

Земскова знала все эти проблемы населения. Ну не спасут жителей все те прожекты, которые выдумывает местная власть. Понимала, что в основном это одна говорильня. На деле каждый чиновник искал только свою выгоду. Развалились несколько строительных организаций. Безработные строители сбивались в артели и нанимались работать к частникам. А в это время властьпредержащие для работы по госзаказу привлекали мигрантов из южноазиатских республик. Объясняли тем, что работы проходят через аукционы, что все законно. Но местные видели, что все шито белыми нитками. За те объемы выполненных работ, которые местные оценивали в десятки тысяч, из бюджета на оплату пришлым изымались сотни тысяч. И, естественно, «пилились» между заинтересованными фигурантами. Местным в этой дележке госпирога места не было. 

Развернувшись с ресторанно-гостинничным бизнесом, Надежда Земскова подумала немного, посоветовалась со своим благодетелем, о котором не так давно узнала, что он является крупным криминальным авторитетом, и открыла швейный цех. Набрала вначале десятка два горожанок, прежде работавших на развалившейся швейной фабрике. Ее в свое время закрыли, а территорию и цеха превратили в местный торговый центр.

Благодетель подсказал Надежде, с чего начать, что актуально на модельном рынке. А потом пошло-поехало. Очень кстати оказалось, что из детского дома две свистушки-выпускницы возмечтали о карьере дизайнеров одежды.

Земскова им помогла, поддержала в годы учебы. Девчонки побывали за рубежом с ее легкой руки, а потом вернулись в родной город, на ее фабрику. Здесь им были созданы все условия. И они творили. А продукция шла нарасхват в Москве и за границей. Об этом швейном  деле Надежда не особенно беспокоилась. Было оно попутным, создавалось, как способ обеспечить рабочими местами не только население, но и выпускников детского дома. Но барыши стало приносить ощутимее,  чем ее любимый гостиничный бизнес. С этим всегда были проблемы, всегда была конкуренция. О нем были ее мысли и заботы.

А гром грянул с другой стороны. Районный голова, вернее, его супруга, тоже увлеченная бизнесом, просчитала возможности Надеждиного цеха и возмечтала прибрать его к рукам. Но как это сделать так, чтобы не взбудоражить местное население?

Районный голова, мужик ушлый, тоже не прочь был поживиться на дармовщинку. Но просто так оттяпать прибыльное производство, дающее работу и существенную зарплату сотне жительниц города и окрестностей, он понимал,  нельзя. Надо прежде создать отрицательное общественное мнение. И пошли шептать по углам, что в цеху используется детский труд на запрещенных участках производства, что детдомовских откровенно эксплуатируют. Что есть вредные операции, что сбросы в канализацию разрушают очистные, что цех стоит на земле, которая принадлежит городской управе…

Горожане эти измышления слушали и посмеивались. Для умных вся суть разговоров была ясна и понятна. Так что постепенно волна измышлений сошла на нет.

 Но районный голова не успокоился на этом. И однажды, зазвав Земскову вроде бы по общественным делам, один на один, без свидетелей, предупредил ее, что если не получит определенный процент с бизнеса, ей придется несладко. И этот процент оборачивался этой самой швейной фабричкой. В противном случае, ей очень прозрачно намекнули, что пострадает ее дочь.

На кону стояли фабрика или самое дорогое, что у Надежды было – ее ребенок. И материнское сердце в ужасе затмило разум.

Дочь, единственный ребенок, все, что осталось от благодетеля, к этому времени  исчезнувшего из ее жизни при довольно странных обстоятельствах, была основным  смыслом ее существования.

Надежда запаниковала, отправила девочку в международный лагерь, а сама решила за это время разрулить ситуацию.

Сложность заключалась в том, что в гостиничном бизнесе у нее были конкуренты в лице братьев Мирзоевых и Кабановой. Кабанову побаивалась даже супруга районного головы. И в достижении своей цели, она могла заключить перемирие с Кабановой, чтобы свалить Земскову.

Обо всем этом Надя никогда никому не рассказывала. К чему? Кто может помочь? Благодетеля нет. Поручиться за нее некому. Но и бросать в пасть шакалам свое детище она не хотела. Нужен был кто-то со стороны, кто смог бы поддержать ее. В конце концов, возможно, он и проглотит ее цех, но в противостоянии с городским головой и его окружением окажется большей силой.

Случайно забредший в район какой-то олигарх (она внимательно слушала выступления губернатора, но так и не уяснила, в какой сфере деятельности он подвизается) показался ей подходящей фигурой. Предстояло устроить так, чтобы встретиться с ним без свидетелей.

Тут ей улыбнулась удача. Олигарх со всей своей свитой выбрал ее новую гостиницу. Почему? Она не стала вдаваться в подробности. Теперь предстояло за то короткое время, что он оказался в стенах ее отеля, суметь увлечь его перспективным предложением. А для этого предстоит некоторое время пожить в отеле.

Оставалась Тасенька, ее солнышко,  так некстати вернувшаяся из лагеря.

Надежда, подобно части безумно любящих матерей, совершенно не замечала странностей в поведении дочери. Вернее, все их она списывала на уникальность своего чада. Тася для нее была уникумом. Да и кем другим она могла быть? При таком отце?

 Надежда боготворила своего ребенка, прощала все ее выходки, всему давала объяснение и волновалась только о ее безопасности. Странности характера списывала на переходный возраст.

Отправляясь в отель, она приставила к дочери охрану, правда, негласную, чтобы Тася  не взбрыкнула. А заодно попросила знакомую своей приятельницы, раз уж она все равно сидит в гостинице, позаниматься с Тасенькой русским и литературой.



Видит бог, не хотела я идти за Тасей. Но глянула на ее наглую мордашку, это презрительное высокомерие к служащим гостиницы и очень уж мне захотелось щелкнуть ее по носу.

Впрочем, было и еще одно чувство. Надежда поручила мне свою дочь. Она, конечно, прямо не сказала, но намек был прозрачным. Мать хотела, чтобы я присмотрела за ее ребенком. Если окажется правдой то, что рассказала мне Даша, хотя  бы наполовину, Надежде надо бить тревогу. А мне просто необходимо удостовериться в том, что сказанное моей молодой приятельницей правда.

Тася вчера явилась уже за полночь. Хлестко отчитала горничную Марину Владимировну, когда та сунулась с расспросами, и ушла в свой дом, вернее, верхний этаж, где живут они с матерью.

На мое сочувствие горничная лишь махнула рукой, проворчав, что хозяйка сама вырастила этого монстра, который ее же и сожрет с потрохами.

Рано утром я собиралась ехать в деревню. Надо же выяснить, там ли Ольга. Машину мне Надя дала не свою, но тоже довольно примелькавшуюся, с рекламой местной птицефабрики на обеих сторонах. Едва я  выехала со двора и покатила по улице, как меня обогнал довольно резво бегущий скутер, на котором восседала в черной косухе и обтягивающих джинсах Тася. Волосы она распустила, и они гривой колыхались за ее спиной на ветру.

Удивительно, как она не вытребовала у матери настоящий мотоцикл. Или еще побаивается на нем гонять? Интересно, куда это она полетела?

 В этот момент я сразу изменила свои планы. Ольга, если и находится в деревенском доме Кабанихи, никуда оттуда не денется. А вот куда навострилась эта мелкая тинейджерка,  узнать до зуда в ладонях захотелось. Потому я свернула за удаляющимся скутером в проулок и вскоре уже катила вдоль железнодорожных путей по знакомой мне дороге.

Показались приземистые, давно вросшие в землю развалюхи.  Такое впечатление, что их не ремонтировали с позапрошлого века.

Вскоре скутер скрылся во дворе одного из бараков. Я тут же остановила машину у обочины, выставила на всякий случай аварийные знаки, написала записку, где могу находиться, и сунула в стопку квитанций. Об этом у нас с Надеждой была договоренность.

Двор, куда зашла Тася, поразил своей захламленностью и отсутствием элементарного порядка. Огромный ящик для отходов был переполнен, мусор заполонил все окрестности. Из-под ящика вытекал зловонный ручей и исчезал в луже, образовавшейся у покосившихся уборных. И все это в густых зарослях лопухов, сныти, дикого винограда. По периметру ветхого забора их перекрывали заросли цветущей крапивы. Во всем этом царстве сорных трав были протоптаны тропинки, кое-где перекинуты через лужи нечистот гнилые обломки досок. Сорняки разрослись и за давно развалившейся изгородью палисадников и теперь смело заглядывали в замызганные, никогда не знавшие тряпки и воды окошки нескольких, стоящих друг за другом домов.

Тот, возле которого остановилась Тася, был когда-то, как и соседние, длинным бараком с единым входом с торца. Об этом свидетельствовала заколоченная дверь. Повинуясь веянию времени, хозяева комнат былого барака, поделили общий коридор на клетушки, вывели индивидуальные двери в дворовую сторону. И теперь эта стена представляла собой ряд дверей, кое-где скрытых за примитивными навесами.

  Скутер стоял возле третьей по счету двери, ничем особым среди десятка других не выделяющейся. Я осторожно подошла к входу и прислушалась. Звуки голосов доносились глухо и неразборчиво. Пришлось лезть в заросли сныти, чтобы устроиться под прогнившей рамой с замызганными стеклами.

-- Оставь это. Нет у меня, -- голос говорившего был глубоким басом, красивого бархатного звучания.

-- Мне нужно. Достань. А не то, сам знаешь, я ни перед чем не остановлюсь, -- второй, шипящий, какой-то змеиный, был явно Тасин. Вот только злобные нотки и требовательный напор даже здесь, поразили. Одно дело командовать работниками матери, другое – вот так разговаривать с мужчиной.

В ответ на ее угрозы, собеседник Таси неприятно хохотнул:

-- Ой, испугала. Побежишь, как обычно, стучать? Да ты еще до ментовки не доберешься, а уже лапками затрепыхаешь. Ладно, черт с тобой. К вечеру будет. Но уговор, за дело не одну приведешь, а двоих. И чтобы без всяких мамок-папок. Поняла. Иначе разговор короткий. Все, иди.

-- И это все?

-- А что еще? Что ты хотела? Поиграли, и хватит. Иди , выполняй обещанное. А я займусь делом. Да, еще вот что. Не задирай Сиплого. Он когда-нибудь не выдержит, открутит твою пустую головенку. Что ты пристаешь к нему?

-- Ладно, учту. Я поставлю скутер в сарай, чтоб не светиться.

-- И переоденься. Что как пугало вырядилась? Все выделиться хочешь?


В коридорчике что-то звякнуло. Я поторопилась перебраться к следующей двери. Благо, над ней был водружен хлипкий навес из фанеры и что-то типа барьерчика из старых досок. Но это было какое-никакое укрытие от нескромных глаз.

Из дверей, где я только что была, вышла девчонка в платье и косынке, которые сейчас и в деревнях носят разве что, когда на скотном дворе убирают. А следом за ней показалось уродливое туловище мужчины. Широкая спина, крупная голова. И какие-то скрюченные ноги,. Крупные мускулистые  руки опирались на костыли.

Мужчина что-то сказал девчонке. Тембр его голоса спутать  с каким-то другим было невозможно. Значит, и эта замарашка в обносках не кто иная как Тася. Но как преобразилась. Я ни за что бы не узнала в ней дочку Нади.

Тася меж тем открыла покосившуюся дверь одного из сараев и вкатила туда свой скутер, бросила сверток с одеждой. После этого подскочила к скособоченной фигуре мужчины, смачно чмокнула его в щетинистую физиономию. Но тот ласки не принял. Вытер обрубком кисти след поцелуя и напомнил:

-- Плата вперед. Сама знаешь.

--  Да не беспокойся, дядь Паш. Когда я подводила?

С этими словами девочка заторопилась к выходу со двора. А калека исчез за дверью.

Тасе, видимо, были хорошо знакомы эти трущобы. Я еле поспевала за ней. К тому же мне приходилось проявлять определенную осторожность. Угадывать, где спрятаться на случай, если девочка обернется. Но та и не думала прятаться. Вскоре мы вышли к привокзальной площади.

С одной ее стороны  располагался автовокзал, с другой – железнодорожный. У выезда с площади стояла стайка бомбил, ожидающих подхода очередной электрички.

Тася, не останавливаясь, отправилась к железнодорожному вокзалу, перешла на другую платформу и стала бродить среди ожидающих прибытия электрички.

Я поторопилась к кассе и купила билет туда-обратно до ближайшей остановки. Кассирша с любопытством уставилась на меня, но просьбу выполнила. Видимо, очень удивилась моей наивности. Здесь привыкли билеты для проезда на короткие расстояния  не брать. Все равно никто проверять не будет. Я уже знала эту местную особенность, но все же решила подстраховаться. С одной стороны, чтобы не осложнять себе жизнь при встрече с контролерами, с другой – если, тьфу-тьфу, со мной что-то случится, кассирша вспомнит, что я брала билет. И куда.

Я постаралась, как можно незаметнее, проскользнуть на платформу, чтобы не попасться на глаза Тасе. Я ведь не подумала о мерах конспирации, и глазастая дочка Нади может меня в одно мгновение вычислить.

Взяла газету, села на скамейку, и под прикрытием бумажного листа стала издали наблюдать за девочкой. Та между тем купила рожок мороженого у одной из снующих среди ожидающих электрички торговок. Причем что-то ей сказала. Потом с явным удовольствием занялась лакомством. Побродила около киоска с сувенирами, что-то купила.

Засвистела подходящая к платформе электричка. Я увидела, как Тася торопливо устремилась к последнему вагону. Сама благоразумно села во второй. Знаю по опыту, что в этот вагон пассажиры садятся в крайнем случае, когда в других мест нет. Уж очень в нем шумят моторы.

Только устроилась в уголке, прикрывшись газеткой, как по вагону пробежала, оглядываясь по сторонам, Тася. Такое впечатление, что она кого-то ищет. Надеюсь, не меня.

Электричка тронулась. В мой вагон стали перетекать те из пассажиров, кому не досталось места в соседних. Тут же побежали торговцы мелочевкой, мороженым, выпечкой. Запели свои нескончаемые песни инвалиды с гитарами, все как один, представляясь жертвами военных действий. Мамаши с грудничками на руках надрывным речитативом рассказывали о мытарствах, погорельцы просили помощи, больные собирали на предстоящие операции… Такое впечатление, что вся центральная часть России тронулась в путь, чтобы поделиться своими бедами.

Мне показалось, что в череде этих попрошаек я узнала Свиристелку. Хотела подать ей немного денег. Но она так быстро метнулась в другой вагон, что я даже не поняла, точно ли это она.

Впрочем, мне пришлось больше следить за тем, чтобы не упустить Тасю. Она через несколько минут опять протиснулась по вагону, возвращаясь в задний вагон. Я благополучно укрылась за широкой спиной сидящего рядом дедка в ватнике. Интересно, где он хранит свой гардероб. От ватника несло крепким духом псины.  Создалось ощущение,  что эта одежка не один год служила подстилкой для какого-нибудь Полкана. Я уж думала, что такие ватники давно не производятся. Все заполонил китайский ширпотреб, к тому же камуфляжных расцветок. А тут традиционная, выгоревшая до серости когда-то черная ткань. Из драной прорехи выглядывает сбившаяся от времени серая натуральная вата.  Просто удивительно, что такой раритет еще используется в качестве одежки. Да еще в летнюю пору.

Мои умозаключения были прерваны скрежетом останавливающейся электрички. Я протиснулась к выходу, высматривая Тасю. Несколько пассажиров торопливо заскочили в вагоны, никто не вышел. Я немного расслабилась. Даже подошла к тамбуру первого вагона, заглянула внутрь. Народу было много. Весь проход занимали те, кому не досталось сидячих мест. Увидеть в этой толпе кого-либо было затруднительно.

На второй остановке среди вышедших Таси также не было.

Увидела я ее только на третьей остановке. Это была железнодорожная платформа у какого-то садоводческого товарищества. Густая толпа выходящих пассажиров вынесла меня из вагона. Я едва успела отвернуться, чтобы не столкнуться нос к носу со своей подопечной. Правда, она в этот момент выглядывала кого-то за моей спиной и проскочила мимо. Я сделала вид, что у меня проблема со шнурками на кроссовке. За моей спиной раздался голос Свиристелки:

-- Ну, в чем дело? Что ты за мной гоняешься? Видишь, я на деле. Пискуна какого-то дали, все молчит и молчит. Никакого от него проку… Не наберу сегодня норму, Сиплый отсыплет мне пенделей…

-- Слышь, Свиристелка, я тебе оплачу, сколько надо, только помоги. Красавчик сегодня приказал еще двоих к нему доставить. Никого в вагонах не видела?

-- В последнем две шмары есть. Но староваты. С такими не сладишь.

-- Что же делать? К вечеру надо к нему привести. Сама знаешь, не выполним, с живых шкуры спустит.

-- Ой, тебе-то что бояться? Ты ж у него в любимицах ходишь, -- скептически заметила Свиристелка, перекладывая младенца на другую руку.

-- Это не то, что ты думаешь, -- оборвала ее Тася. Сейчас от ее заискивающего тона и следа не осталось. Четко прорезались злобно-презрительные нотки. – Вот что. Идем в твой детбомжатник. Там подберем кого-нибудь.

-- Ты что, Тася?  С ума сошла? Они и так обделены…

-- Вот потому им нечего терять. Подумаешь, сменят одни стены на другие…

-- Нет, я не могу. Так неправильно. Своих предавать. Я помогаю заманивать этих разожравшихся индюшек, потому что они уже ко  всему потеряли интерес. Так им и надо. Они сами острых ощущений ищут. Но…  детдомовские… Они уже и так обделены…

-- Короче, заткнись, Свиристелка. А то расскажу Красавчику, что ты подумываешь свалить на сторону. Думаю, он тебя приголубит, так приголубит…

-- Ты что болтаешь? Когда я собиралась?

-- Неважно. Я скажу, и он поверит. Так что? Идем? Да брось ты эту падаль. Он, наверное, сдох…

-- Нет, что ты, Тася. Он дышит. Наверное, много вина дали, спит… -- испуганно запротестовала Свиристелка.

Я поразилась, как покорно она исполняла приказы Таси, хотя старше по меньшей мере года на три-четыре.

-- Сунь его вон в те кусты и пойдем, -- приказала Тася.

-- Ты что. Народу же много…

Действительно, на платформе было несколько пассажиров. Я справилась со шнурками и, спрыгнув на тропинку, направилась в сторону ближайших построек. Дальше оставаться на платформе рядом с девушками было подозрительно.

Поселок образовался, скорее всего, три-четыре десятка лет назад. Участки были крохотные, не более шести соток. На каждом возвышался небольшой домик, обязательно с мансардой, несколько деревьев, в основном, яблонь, примитивные теплички и обязательные грядки.

Малокалиновцы, приехавшие той же  электричкой, быстро рассредоточились по своим участкам, огороженным примитивной изгородью, кое-где замененной более дорогим и качественным забором. Но на таких участках теплиц и грядок уже не наблюдалось. Все пространство занимали лужайки и цветочные клумбы. Правда, таких участков в этом поселке было мало.

Зеленые посадки отделяли поселок от железнодорожной ветки. Там я и спряталась в ожидании появления Таси. Очень надеясь, что она появится именно здесь. Потому что в непосредственной близости других тропинок не наблюдалось.

И все же оказалась не готова к их неожиданному появлению.

-- Брось его в кусты, -- зло и властно приказала Тася.

-- Хватит командовать. Я за него отвечаю, -- неожиданно окрысилась Свиристелка. – У тебя свои цели, у меня  свои. Мне перед Сиплым отчитываться…

-- Забыла, что я могу с тобой сделать? – маленькие глазки Таси мгновенно сузились в щелки.

-- Заткнись, зануда. Достала уже своими угрозами. А вот этого не нюхала? – Свиристелка как-то молниеносно ухватила Тасю за волосы и, накрутив на руку, пригнула голову девочки к своему колену. А у горла той сверкнуло острое жало ножа. При этом ребенок оказался за спиной у Свиристелки. Я даже не успела отследить всех ее действий.

Но Тася не испугалась, тут же пнула нападающую ногой в голень. Словом, произошла потасовка, в которую я уже намеревалась влезть, опасаясь одновременно и за Тасю, и за Свиристелку, и за младенца, которого изначально определили на гибель.

Но тут Свиристелка, дернув за волосы, подняла Тасю чуть ли не в воздух и основательно тряхнув, поставила на землю.

-- Остынь, малявка. Не тебе со мной тягаться. Не жила ты в детдоме, а потом у Сиплого.  Не ввязывайся, а то твоя нежная шейка познакомится не только с этим, -- девушка демонстративно щелкнула лезвием ножа, который мгновенно исчез где-то в ее одежде, -- а и вот с этим дружком.

В ее руке тотчас появился тоненький блестящий поясок, которым она молниеносно опоясала горло Таси и слегка сдавила.

-- Поняла? Учись. Потом померяемся силами. А пока скажу одно: к детдомовским не лезь. Ищи среди своих, жирующих. Этим не помешает шкурку попортить.

Глазенки Таси ненавидяще сверкнули, но она признала силу Свиристелки.

-- Ладно. Я пошутила. Ты права. Но как выманить этих?

-- Пошли в лагерь. Там конец смены, у воспитателей бдительность притупилась. Цыпочки уже измаялись под тотальным контролем. Вот их и пощупаем…

Две девицы уже скрылись за поворотом тропинки, а я никак не могла собраться с мыслями. Чему я была свидетелем?

Ну, что Свиристелка занимается попрошайничеством с использованием младенца, для меня не было новостью. Особенно после того, как я побывала в их шайке. Но то, как она мастерски владеет бандитскими приемами, как смогла в одно мгновение скрутить Тасю…

А Надина дочь? Знает ли мать о наклонностях своего ребенка? Я убедилась, что характеристика Даши даже слишком мягкая. Но куда впуталась Тася?  И кто тот инвалид, которого она так страстно поцеловала?

Я выбралась из зарослей и поторопилась за девчонками. Но они как сквозь землю провалились. Поселок оказался довольно большим, с узкими улочками и переулками, выходящими то в поле, то на лесные опушки. Несколько грунтовых дорог уходили в глубину леса. По какой из них отправились девчонки, угадать невозможно.

Я увидела за невысокой изгородью женщину, занятую прополкой грядок и решила разузнать дорогу у нее.

Женщина оказалась словоохотливой. Да и разговор давал ней некоторую передышку в монотонной работе. От нее я узнала, что рядом с поселком, примерно в полутора километрах расположены два лагеря для детей. Один стационарный, оставшийся еще с доперестроечных времен, другой современный, организованный на месте спортивной базы. Но находятся они в противоположных местах.


                Глава девятая.


                Сон не сон, явь не явь, одним словом,  морок 


Неожиданное появление в Малом Калинове Алексея меня потрясло еще и по другой причине. В течение последнего месяца меня ночами донимал один и тот же, повторяющийся с удивительным постоянством кошмар. Не подумайте только, что я придаю особое значение всему, что утомленный мозг выплескивает в виде снов, и бегу сразу разгадывать эти туманные знаки. Вовсе нет.

Как всякая впечатлительная натура, с детских лет вижу почти каждую ночь цветные сны. Иногда они превращаются в целые сериалы. Жалею только, что с возрастом перестала во сне летать. А уж любую взволновавшую душу книгу, вернее, сюжет, могу увидеть во сне именно в том варианте, который предполагала и вообразила сама изначально. От этого, перечитывая уже знакомое произведение, порой долго удивляюсь, что не нахожу некоторых эпизодов. Потом понимаю, что именно их мой мозг во сне и додумал.

Словом, яркие сны для меня неудивительны. Иногда они повторяются. Вот и этот. Если бы не приезд Алексея, может, и не придала бы ему значения. Хотя сон этот был из разряда неприятных.

Я опять была в той крымской пещере. Сумрак, журчание воды, вздохи прилива и…  женская фигура в черном, появляющаяся из мрака.

-- Береги его. Он мое продолжение, -- тихий, и оттого почему-то зловещий шепот, как волны, захлестывает уши. – Я доверяю тебе, я надеюсь, -- шелестит в ушах, в мозгу, в подсознании. Я не могу отстраниться от этого навязчивого шума, а сама смотрю на фигуру. И вдруг понимаю, что там, в черной одежде, это тоже я.

Хочу крикнуть, уточнить, кого должна защищать, кого беречь? Но горло сжал спазм. А фигура удаляется, растворяется в темноте… И я опять одна. И  мне страшно в этом первозданном одиночестве. Мне не хватает той, исчезнувшей фигуры. Как будто она унесла с собой половину моей сущности.

К утру тоска утраты тает, дневные заботы заполняют мою жизнь, и мне не до решения вопросов – о ком идет речь во сне.

Увидев Алексея, я в первый момент испугалась за себя. Если увидит, а тем более, узнает, почему я здесь, мало мне не покажется. Но, вернувшись в гостиницу, вдруг вспомнила сон и  подумала, а не вещий ли он. Не об Алексее ли это предупреждение? Вот только почему эта фигура в черном напоминает мне об Олимпиаде Георгиевне, матери Алексея? И почему она была в моем обличье?  Не предостерегает ли меня подсознание о том, что Алексея ждут в этом городе неприятности?

Тогда надо его об этом предупредить.  Но как? Если сейчас появлюсь перед ним с предупреждениями, то очень скоро окажусь в Городце. И тогда конец расследованию. Может быть, позвонить? Нет, это тоже не выход.  Что я ему скажу?  Да и поверит ли он мне?

Остается одно. Присмотреть за ним. Но издалека, ненавязчиво. И когда нужно, предупреждать. Нужно только выяснить, кто  или что ему может угрожать? Судя по тому, что знаю, скорее всего, Кабанова. Хотя, если у него есть документы на клинику, ей ничего не обломится.

Кто еще? Разве есть в городе крупная криминальная группировка, которая попрет на Алексееву десантуру? Что умеют его охранники, я видела в прошлом году в горах. Это сейчас они все цивилизованно беленькие и пушистые.

Да и договорились, думаю, они обо всем заблаговременно. У каждого здесь свои сферы интересов.

 Но есть ведь и сон, который мне о чем-то сигнализирует. И надо понять, о чем именно.

Я  уже достаточно давно живу в Малом Калинове. Но так и не проникла в клинику. Не смогла и узнать, где тот замок, к которому может подойти переданный мне ключик. Предполагаю, где может находиться Ольга, но пока не решаюсь туда сунуться. Как бы той не стало хуже от моей активности. Я не знаю, что делать. А тут еще этот приезд Алексея, который нарушил мои планы. Я  в полной растерянности.



На краю поселка мне встретилась молодая девица в яркой боевой раскраске, крайне неуместной в это летнее утро в таком месте. Я поинтересовалась, не встречались ли ей по дороге две девочки. И кратко описала их.

-- Это Свиристелка-то девочка? Хороша девочка, -- хохотнула девица, -- да и эта ее попутчица. Одна вечно с младенцем таскается, а вторая – такая жаба. Тьфу! – в сердцах сплюнула она в сторону, -- ну что они все в наш лагерь таскаются, порядочных девчонок соблазняют. А мы потом объясняйся. Убила бы этих потаскушек…

Потом прервав себя, добавила:

-- По той тропинке топай, в соседний лагерь пошли. Сегодня там шороху наведут…

С этими словами девица лихо зацокала на шпильках в сторону железнодорожной платформы. А я двинула в указанном направлении.

Узкая грунтовка ужом извивалась в лесном массиве. И одному богу известно, зачем столько таких крутых поворотов. Не проще ли было проложить ровную прямую дорогу, чем петлять в гуще деревьев. Но в этот час так приятно было идти по этой грунтовке, укрытой от летнего солнца густыми кронами деревьев. Изредка по обочинам появлялись сосны или ели. А в основном ее  окаймляли орешник, березняк и осинник.

Пахло в лесу зеленью, земляникой и прогретой сосновой хвоей. И от этих запахов кружилась голова. Хотелось кричать от счастья, как в детстве, и кружиться, закинув голову к небу. Да так, чтобы все вершины образовали один сплошной зеленый обод.

Я схватила рукой горсть листьев, растерла их и вдохнула терпкий запах лета.

В какой-то момент все проблемы откатились на второй план, стали ненужными, надуманными, несовместимыми с окружающей меня первозданной природой. В этом лесном гомоне, шуме и шелесте листвы, перекличке птичьих голосов, редкой дроби дятла и скрипе сломленных недавним ураганом стволов было что-то умиротворяющее, уводящее сознание в состояние нирваны.

Неожиданно это ощущение слияния с природой было прервано младенческим воплем. Этот возмущенный вскрик привел меня в состояние настороженности и тревоги. Сразу вылетели из памяти все недавние восторги. Следом за вскриком послышался голос Свиристелки:

-- Прекрати срывать зло на младенце. Дай его сюда…

Я нырнула в кусты. И вовремя. Не стоило попадаться на глаза девчонкам.

Мимо прошли Свиристелка и Тася. Первая на ходу заворачивала хнычущего ребенка. А вторая вытирала свой живот.

-- Вот гаденыш, ссыкун. Как он умудрился…

-- Руки у тебя крюки. На минуту дала подержать, так он у тебя из пеленок вылез, вот и обоссал, хорошо еще, что не обделал… С пискуном ходить, это тоже искусство. А ты его хлестать…

Голоса постепенно угасали. Окружающий мир возвращался к своей естественной первозданной сути. Но мне уже было не до красот.

Я заметила, что Тася чем-то обеспокоена, если не сказать, озлоблена. Как бы не сорвала свой гнев на Свиристелке. Мне эта девушка была чем-то симпатична.

Поотстав, я последовала за этой парочкой, вернее, троицей, если учитывать хнычущего младенца. Ветер доносил до меня обрывки фраз.

-- … что скажу полковнику? – плаксиво вопрошала Тася. – Он мне ясно сказал, что если не приведу двоих, не даст мне…

-- Меньше гонор свой показывай. А то строишь из себя английскую королеву… -- пеняла ей Свиристелка. – Эти две прошмандовки точно бы согласились, если бы не ты. А теперь думай…

-- Давай в детдом, там найдем…

-- И не думай. Я с тобой туда не пойду, -- предупредила старшая из спутниц. – Забыла, что было, когда Натаха Жилина пропала? Твоя мать всю округу на ноги подняла…

-- Вот же дура, идиотка. Вечно ей все надо… -- взорвалась Тася с такой ненавистью, что Свиристелка даже остановилась:

-- Ты чего? Чем мать тебе не угодила?

-- Дура, кошка драная. Старуха уже. Скоро 35 стукнет, а она все благотворительностью занимается. И по мужикам шляется…

-- Ну, это ты зря. У тебя хорошая мама. Добрая. О сиротах заботится…

-- Ага, о таких, как ты, оборванках…

В следующий момент послышался шлепок и истошный визг.

Я поторопилась догнать девочек, думая, что Тася развила бурную деятельность. Но оказалось, что это ей дала трепку хрупкая на вид Свиристелка.

Тася держалась одной рукой за щеку, а другой за волосы, которые ухватила ее старшая товарка и теперь таскала младшую по дороге, как половую тряпку. Впрочем, она быстро устала и оттолкнула Тасю.

-- Вот что. Скажи спасибо, что мамаша твоя помогает детдомовским. А то бы я размазала тебя по этой грунтовке. Как ты мне надоела своим нытьем. Что ты не угомонишься? Чего тебе не хватает? Мне бы хоть какую-нибудь завалящую, пусть пьяницу, лишь бы знать, что она есть, что она моя мама. Я бы все для нее сделала…

-- Ага, это ты сейчас так говоришь, -- заныла совсем по-детски дочь Надежды, -- знала бы ты, что мамаша моя не дает мне жить спокойно… достала нравоучениями… ничего, скоро разберусь… Но, что мне сказать полковнику?

-- Что ты у меня спрашиваешь? Я и так полдня на тебя потратила. Ничего не заработала. Давай деньги, я пошла на электричку…

Тася, все еще всхлипывая, достала несколько купюр и сунула Свиристелке. У платформы они разошлись в разные стороны.

Мне пришлось предпринять известные методы конспирации, чтобы не попасть им на глаза.

Потому упустила из виду сначала одну. Свиристелка меня не особенно интересовала. А потом и Тасю, которая, как сквозь землю, провалилась. Только что стояла на платформе. И вдруг ее словно ветром сдуло.



Прогрохотала скоростная электричка, не останавливаясь на этой платформе. Потом простучал на стыках рельсов поезд. Я бродила неподалеку от платформы, разглядывала близлежащие дачки и размышляла над тем, о чем говорили девчонки.

Тася озабочена какой-то проблемой. Решить которую может какой-то полковник. Не тот ли ущербный тип, которого так смачно чмокнула Тася? Кто он ей? Любовник? Не похоже. Отец? Возможно. Тем более, что Надежда не распространяется о том, кто родитель дочки. Но почему такая таинственность? Может быть, Надежда стесняется отца Таси? Странно это, не похоже на Надю.

И зачем ему нужны девчонки? Ведь Тася должна доставить ему двух девчонок, для каких целей? Заманить в притон? А что там с ними будет?

Голова пухла от вопросов. Я словно попала в зазеркалье. Еще совсем недавно я жила в своем поселке, не вникая в проблемы остального мира. И вдруг столкнулась с оборотной стороной мира. Даже не могу предположить, не отправься я на поиски Ольги, смогла бы увидеть изнанку  благополучного на первый взгляд существования  респектабельного районного центра. Или мне специально судьба подкидывает все эти ситуации и встречи, намекая на необходимость принятия какого-то решения? Но какого? О чем?

Одно понятно. Этот полковник или кто он там, явно руководитель какой-то группировки, занимающейся совсем не разрешенными законом деяниями. Чем-то связанным с похищениями детей. А Синтик, купивший Свиристелку? Он кто? Там тоже фигурируют дети, попрошайки, бомжи… Как они между собой связаны? И как со всем этим стыкуется Ольга, ее исчезновение? И, главное, какую роль во всем этом играет Кабаниха?



Свиристелка еще в электричке заметила тетку, которую не так давно пожалела и, вопреки приказу Синтика,  вывела к деревне и отправила восвояси. Потом увидела ее ковыляющей по бомжовской слободке. Сделала вид, что не узнала. Хотя узнать, действительно было трудновато. Здорово она переменилась, постриглась, прибарахлилась. А вот о родинке на шее не подумала. Крупная такая родинка, похожая на маленькую малинку. Эта родинка еще в первый день знакомства с этой женщиной заинтересовала Свиристелку. Подумала тогда, что тетка темнит. Скорее всего, приехала в клинику, чтобы убрать эту ерунду с шеи. Но зачем-то придумала, что заблудилась. Подумаешь, убрать дефект. Что тут постыдного? Но ведь многие дамочки стесняются этого. Хотят исправить ошибки природы, и при этом придумывают целые короба небылиц, чтобы оправдать свое решение…

Дальше вдаваться в рассуждения  Свиристелка не стала. Каждому свое. Тем более, что денег при тетке не оказалось. Она хоть и путалась, но отстаивала свои слова о том, что заблудилась.

Когда Синтик приказал ей отправить тетку на переезд к знакомым ментам, Свиристелка засомневалась. С одной стороны, ей дела нет до какой-то лохушки, угодившей в лапы к Синтику. А с другой – что ждет эту тетку там, у ментов? Подумать страшно.

Вот и решила доброе дело сделать. Отпустила эту тетку, а Синтику сказала, что сдала ее с рук на руки этим обормотам с переезда.

А потом, на следующий день, случайно узнала, что в клинике какую-то пациентку или работницу искали. Будто она украла что-то ценное. Но у этой тетки точно ничего не было. Может быть, запрятала где-то?

Эти мысли появились в голове Свиристелки, когда увидела давешнюю тетку, хромающую по слободке. Прикид у нее был классный. Такую не грех и пощипать. Но сделать это надо аккуратно и не сейчас. Девушка предпочла не делиться своей предстоящей добычей ни с кем. Потому проводила тетку переулками подальше от алчных глаз подельников.

Потом узрела эту свою знакомую выходящей из дома Надежды.

Надежду Свиристелка уважала. Она была единственной из богачек, кто обращал внимание на выпускников детдома. Надежда не просто помогла, она устраивала тех, кто заканчивал школу, на работу, создала даже швейный цех, где девушки и ребята строчили одежду и получали деньги. А богачка еще и выбивала им жилье. Квартиры, понятное дело, обязаны были дать чиновники. Но зачем попусту транжирить жилой фонд. Хорошие квартирки можно ведь более удачно пристроить. А детдомовцам сойдет и коммуналка, как будто они в лучших условиях родились? Так что Надежда, используя все свои возможности, отстаивала права этих ребят и наживала себе новых врагов.

Увидев в следующий раз эту тетку в обществе Надежды, Свиристелка свое желание пощипать ее отложила на потом. Решила, пусть пока живет.

Сегодня она обратила на нее внимание, когда тетка порывалась ей всучить деньги. Но в тот момент было не до нее. Сосунок был сегодня какой-то странный. Наверное, больной. Потом привязалась дочка Надежды. Не понимала ее Свиристелка. При такой маме, о которой мечтает каждая детдомовка, Тася оказалась озлобленной и все ненавидящей.

Свиристелка подозревала, что дочь Нади не поддерживает стремление матери помогать детдомовским. Что душит ее обыкновенная жадность и зависть. И еще не понимала, зачем дочь благополучной богатой женщины рвется к общению с самыми низовыми элементами общества. С жиру бесится – сразу припечатал Синтик. Но не прогнал девчонку. Зачем терять такой козырь в борьбе с соперницей. Свел Тасю с Сиплым, а через него со своим  руководством в лице главы криминальной группировки региона, которого все именовали Полковником. Хотя Свиристелка очень сомневалась, что это воинское звание соответствует действительности. Очень уж много было об этом человеке баек.

Свиристелка видела его раза два. Поговаривали, что увечья он получил не на чеченской войне, как любил повспоминать, а на зоне. Но правды никто не знал. Полковник держал в своих руках контроль над торговцами наркотой, живым товаром, игорным бизнесом, сутенерами. Поговаривали, что связан и с торговлей оружием. Но в последнее время в этом направлении государство стало применять жесткие меры, так что об оружейном бизнесе все приумолкли.

Словом, Полковник был штучкой непростой. Занимался всеми этими направлениями , понятное дело, не сам. У него достаточно было бригадиров, да и дисциплинка в каждом из преступных сообществ была еще та.

Вот взять Синтика. Он бригадир местных побирушек. В его ведении все эти несчастные, которые часами сидят на вокзалах, устраиваются на улицах, в переходах. И достают всех своими просьбами помочь им.  Был у него и свой отлаженный бизнес. Он покупал у баб из ближнего зарубежья, что приехали в столицу подзаработать,  нагулянных от нужды и ненужных им детей. Вот с этими младенцами такие как Свиристелка невольники и бродили по электричкам, выпрашивая милостыню.

Еще недавно они могли и в столице обретаться. Но потом произошел раздел сфер влияния. Главари что-то не поделили между собой, а малокалиновцам ход в столицу был заказан. Удовлетворились тем, что хоть в областном центре на них смотрели сквозь пальцы.

Свиристелка в душе жалела попадавших к ней сосунков. Знала, что век их короток. Напичкают вином, пивом, а то и отваром мака. Вот те и загибаются через несколько недель. Но тут уж ничего не поделаешь. Без мамки так всегда. Кто сосунка без нее покормит, перепеленает, пожалеет? Кому они, бедолаги, нужны? Редко какой выживет. Изредка случалось, что удавалось подкинуть в дом ребенка. Синтику объясняли, что на дороге чужие менты отобрали. Но с каждым сосунком такое не прокатит.

Свиристелка вернулась мыслями к занимавшей ее тетке. Что она делала в поселке? Если следила за ними, то с какой целью? А если ее визит не связан с ними, то что она вынюхивала там? Или все-таки следила за Тасей?

Однако надо возвращаться к работе. И так еле отпросилась у шестерки, соврала, что малого надо к бабке свезти, животом мается.  Если не соберет она нужной суммы, малого ей этого больше не дадут. Подсунут другого. А она уже прикипела душой к этому. Пусть некрасив, но борец, всеми своими крохотными силенками хватается за жизнь. Очень ей не хотелось отдавать его бабке Бабарихе. У той разговор короткий. Напоит какой-нибудь гадостью. И все, откинулся сосунок. Свиристелка уже подумывала о том, чтобы объявить его пропавшим, подбросить в детдом, а потом заняться его судьбой. Пусть он  будет в детдоме. Она же сможет его навещать. И защищать… Уж в этом она уверена.



Котенок сидел на самом краю дорожки. Рядом возвышался железный бок контейнера для мусора. Невдалеке бродила собака, выискивая объедки в кучах отбросов, щедро усеявших окрестности. Вот есть в наших жителях такой неприятный штришок – не донести до контейнера мусор, сбросить его в близлежащие кусты. Сделать хоть небольшую, но пакость окружающим. Мне нехорошо, так пусть и окружающим будет плохо.

Из контейнера при звуке моих шагов выскочил облезлый, словно траченный молью, кот. Отсутствие половины левого уха и кончика хвоста свидетельствовали не только о его немолодом возрасте, но и задиристом характере. Сверкнув на меня глазом, он прыгнул в сторону котенка, но тот даже не пошевелился.

Котенок напоминал изящную статуэтку. Худой, длиннолапый, обладатель  черно-белой короткошерстной шкурки, в этом мире помойки он совсем не выглядел ее обитателем. Шерстка прилегала к тельцу волосок к волоску и блестела. Чувствовалось, что оказался здесь он недавно и не по своей воле. Вот только глаза его, полуприкрытые пленкой, уже были  обращены внутрь себя. Он словно бы отгородился от всего мира. Не реагировал ни на собаку, которая, впрочем, также безразлично отвернулась от него, ни на драного кота…

 Было в нем что-то противоестественное. Что именно, я вначале не поняла. И только подойдя ближе, увидела…

Левая лапка котенка была раздавлена. Она в кисти была вдвое больше правой и как-то странно вывернута. Видимо, сломана. Котенок опирался тыльной стороной больной лапки на уровне сустава среднего пальца. Лапка, скорее всего, болела, но уже не так, как прежде. Вот он и позволил себе для отдыха на нее слегка опереться.

Маленький котик, судя по всему, прожил первые недели своей жизни в любви и неге. Но вот неудачно попал под ногу кому-то из хозяев или зазевался в дверях. В результате – перелом лапы. Хозяева не стали переживать по поводу травмы любимца. Зачем ежедневно видеть мучения малыша? Просто вынесли за пределы поселка и бросили у мусорного контейнера. А свою совесть успокоили тем, что болячки на котах заживают быстро, а у контейнера с объедками он  прокормится. Но котик то ли не мог, то ли не хотел жить инвалидом. И принял единственное для себя решение – умереть. Он так и сидел там, где его оставили, уже долгое время. Предательство хозяев было для него хуже смерти. Больше он уже ничего не ждал от жизни и ничего не боялся.

В консервной банке скисло молоко, в нем плавали то ли мухи, то ли жуки. Рядом валялся кусочек хлеба, уже засохший. Были и другие подачки, но их, скорее всего, утащили  постоянные обитатели помойки.

Котик ничего не замечал. В душе он давно находился на рубеже яви и небытия. И только постоянная боль в лапе все еще связывала его с внешним миром.

Все это мгновенно пронеслось в моей голове и сжало спазмом горло.

Рука непроизвольно потянулась к несчастному животному. Тот даже не отреагировал. Я подхватила котенка под животик и устроила у себя на сгибе локтя. Зверек вдруг прижался своим бочком к моей груди, судорожно вздохнул и затрясся крупной дрожью. Я гладила его шерстку и одновременно разглядывала больную лапку. Переломы проглядывали в двух местах. Там, где он  опирался о землю, наметилась болячка.

Я отгородила найденыша газетным листом от окружающего мира, а себя обезопасила от назойливого любопытства и язвительных замечаний случайных прохожих.

Уже в электричке, несущей меня в Малый Калинов, я проанализировала случившееся. Я опять взяла ущербное животное. А смогу ли дать ему кров и обеспечить нормальное лечение?  В Малом Калинове ничего этого сделать я не смогу.

-- Куда же я тебя дену? – спросила я у котенка,  который притих на локте под газетой и только мелко дрожал, хотя ответа и не ждала. Вопрос задала себе.

В гостинице котенку точно не место. Никто ему не посочувствует. Хозяйки все эти дни дома не будет. Тася специально, чтобы мне напакостить, котенка может запросто уничтожить. Что ей котенок, если она ребенка может обидеть. Горничным гостиницы до моих проблем, как до солнца.

Единственно правильное решение – отвезти приобретение в Кудеяров. Там у меня в соседях фельдшер ветклиники Валя. Она поможет зверенышу адаптироваться к этому миру. Ну, а Ирка получит кота, о котором долго и нудно просила все последние месяцы.

Беспокоило меня и присутствие в Малом Калинове Лепилова. С чего бы олигарху, озабоченному глобальными проблемами, заниматься каким-то наследством, которое не составляет и миллионной части его состояния.

Все это нагромождение случайностей меня угнетало и, скажу откровенно, кумарило.

Исчезновение Ольги, странный рейдерский наезд на клинику, появление здесь Лепилова в компании сонма охраны. Какие-то  криминальные личности, которые окружили меня в последнее время.  Всего этого было слишком много для моей психики. Захотелось вернуться в родной Кудеяров, где все так стабильно, тихо, спокойно и надежно.

К тому времени, когда электричка прибыла к вокзалу, я уже твердо убедила себя, что должна вернуться домой.  Но уехать, ничего не сказав хозяйке, пусть даже на непродолжительное время, не в моих правилах. К тому же, я  не собиралась терпеть выходки Таси. Пора  открыть глаза Надежде на недостойное поведение дочери.

На привокзальном рынке я выпросила у продавца ближайшего киоска небольшую коробку из-под обуви, уложила в нее котенка так, чтобы ему было удобно и мне не пришлось укрывать его от любопытных глаз. С этим свертком я отправилась в гостиницу, чтобы узнать точный адрес нового отеля Надежды.

Была опасность, что нарвусь на кого-то из свиты своего приятеля. Но я решила, что смогу выкрутиться.

Отреставрированный купеческий особняк в старорусском стиле, с высокими крылечками, резными светелками и многочисленными флигельками во дворе, пленял своей нарочитой простонародностью и сказочностью, обилием лепнины и резьбы по дереву. Хотелось пройтись по его внутренним покоям, полюбоваться убранством помещений. Но чувство осторожности умерило мое любопытство. Я уточнила у одной из  горничных, где начальница и узнала, что Надежда  отбыла по срочному делу в областной центр. По крайней мере, до полудня завтрашнего дня ее не будет. Что ж, это меня вполне устраивало. Я поудобнее взяла коробку с котенком и отправилась к автовокзалу.

На  выходе из усадьбы столкнулась с инвалидом-колясочником в военной форме. Он проворно прокатил  в ворота и направил свое мотосредство к центральному входу. Кого-то он мне напоминал. Я оглянулась, всматриваясь в  инвалида.  Показалось или нет, что он похож на того мужика, которого целовала Тася?

Через час я уже тряслась в раздолбанном пазике. Домой  добралась поздно, потому  в Городец  не поехала. Да и не за чем. Остановилась в своем доме. Благо, строители спальни наши не тронули. Накормила несчастного котика тем, что нашла в холодильнике, и устроила на ночевку в кресле, решив, что потом смастерю ему гнездо поудобнее.

Ночью проснулась от того, что рядом с ухом кто-то смачно чмокал. В свете ночника увидела, что привезенное мною создание решило перебраться на мою постель и теперь беззастенчиво обсасывало край пододеяльника, толкая его здоровой лапкой. Больная недвижимо лежала так, чтобы не причинять боли. По этим действиям котика я  поняла, что мысли о смерти его покинули, а ощущение опустошенности он восполнял наиболее приятными воспоминаниями детства.

 Утром я поручила котика заботам соседки, которая ухаживать за животным и лечить его не отказалась, но не преминула попенять:

-- Опять приволокли в дом какого-то инвалида. И охота вам свое время тратить на такое добро?

Что я могу ответить? Словом, устроив котика, которого назвала, сама не знаю, почему, Шах-Мурзой, я решила вернуться в Малый Калинов.  Мне было просто необходимо довести дело до логического конца. Успокоить отца Ольги, разыскать ее саму. А попутно узнать, что же за наследство и от кого его получает мой дружок.

На автовокзале меня встревожило какое-то нездоровое оживление. Люди переглядывались, говорили недомолвками, на что-то намекали. На площади было довольно много милиционеров. Они выборочно выхватывали из толпы людей, проверяли документы, досматривали вещи.

По обрывкам фраз поняла, что ночью произошел взрыв в одной из гостиниц. Предполагается теракт.

Взрывы у нас в стране в последнее время были не столь уж неожиданны. Но как-то раньше все это воспринималось отстраненно. И вдруг такое случилось совсем рядом, можно сказать, по соседству.

 Пока добралась до Надиной гостиницы, наслушалась разного. Каких только предположений не выдвигалось. И все же увиденное потрясло.

Персонал гостиницы забился в углы. На ресепшен никого не было. Я поднялась на хозяйский этаж. Здесь впервые встретила адекватно воспринимающую действительность горничную.

-- Что случилось?-- Это единственное, что я хотела знать.

-- Ой, вы здесь? А говорят, что… -- тут горничная  прикусила язык.

-- Да что происходит? Где Надежда? – пришлось  мне возвысить голос. В ответ из гостиной донесся слабый ответ:

-- Я здесь. Заходите…

Надя лежала на диване. На голове повязка, на ноге что-то вроде гипса. Кожа на лице посечена мелкими осколками стекла.

-- Где это вас?– поразилась я увиденному. Вот уж не ожидала встретить хозяйку в таком состоянии.

-- А вы-то где были? – уточнила она в свою очередь.

-- Вот те раз? Я же вчера приходила в ваш купеческий особняк, просила передать, что отлучусь ненадолго. Надо было домой съездить. Разве вам не передавали?

-- Не успели, видно. Нет теперь моего отеля. Взорвали… И люди пострадали…

Тут уж мне стало почему-то страшно. Ведь в отеле должен был находиться Лепилов со своей свитой. Что с ними? Сейчас уж не до конспирации. Узнать бы, что с приятелем и его людьми.

Но путного я ничего не выяснила. Надежда вдруг замкнулась и ни на какие вопросы отвечать не стала. Единственно,  я узнала, что вчера после обеда вип-постоялец вдруг в один момент собрался и куда-то исчез. Следом растворилось, как сахар в кипятке, все его окружение. Все было сделано настолько незаметно, что даже дежурная обслуга не обратила на эти телодвижения никакого внимания.

К вечеру в отель вернулась хозяйка, которая по делам фирмы ездила в областной центр. Она тоже ничего особенного не заметила. То есть, думала, что вип-жильцы отеля все на месте. Надежда пока не оставляла надежд заполучить этого по виду сверхсостоятельного клиента себе в спонсоры, потому занялась обдумыванием еще одного варианта предложения, касающегося развития турбизнеса в регионе. Она успела набросать небольшое резюме, заранее предвкушая тот момент, когда увидит, как воспримет его вип-постоялец. Не просто же так она ездила на прием к губернатору.

И тут раздался взрыв. Ударной волной выбило все стеклопакеты, сорвало с петель двери. С потолка рухнула хрустальная люстра, которую Надежда с великим трудом заказала в одной из мастерских Чехии по старинной фотографии.  Она не успела даже проанализировать возникшую ситуацию.  Просто инстинктивно  кинулась под старинный дубовый стол. Сверху на нее посыпалось содержимое шкафа, монитор, пахнуло горелым. В следующий момент от удара по голове чем-то жестким она потеряла сознание.

Очнулась, когда один из сотрудников пытался вызволить ее из-под обломков мебели. В здании работали пожарные, заливая пламя. Спасатели разбирали завалы, выискивая пострадавших.

Надя возблагодарила бога, что в этот  вечерний час в здании оказалось так мало людей. Зато потом ей пришлось долго и мучительно размышлять над тем, куда делись ее  постояльцы. И кто взорвал отель.

 На вип-этаже оказалось лишь двое охранников ее крутого постояльца. Оба они пострадали, но в целом их жизни ничто не угрожает. Серьезную травму получили сидевший на ресепшен клерк и находившийся на входе секъюрити отеля.

Прибывшие на место взрыва следователи быстро установили, что сработало взрывное устройство, высчитали величину  его в тротиловом эквиваленте. Осталось выяснить авторство этого взрыва, ну и причину. Сразу было выдвинуто несколько версий. О бытовом случае даже не заикались. Проведенные сразу же по горячим следам поверхностные обследования показали, что взрыв произошел в результате приведения в действие взрывного устройства.


Глава  десятая.


                Одно дело – бояться, совсем другое – остерегаться.


Вначале мальчишки занимались починкой снасти. Потом им это надоело. Хотелось пошалить. Но на пыльном и пустом чердаке особо не поиграешь. То ли дело на улице.

Неподалеку за шикарной кованной оградой располагался новый отель. Все трое знали, что принадлежит он матери этой злюки и задаваки Таськи из девятого класса. Как-то само собой пришло решение досадить  надменной толстухе из параллельного класса. Чтобы впредь не задирала свой нос.

Попробовали стрелять  из окна в бассейн отеля. Занятие интересное. Но сколько же надо заготовить гальки, чтобы не прерываться на ее поиски?  Потом их внимание привлекло движение на заднем дворе отеля. Всего они не видели. Да и не все можно было увидеть. Обратили внимание, когда задние ворота разъехались в стороны, и из гаража с некоторым промежутком выехали несколько автомобилей. Потом ворота вновь разошлись и уже во двор въехали другие машины. Одна из них известная всему городу – мерс Кабанихи. Все знают, что она командует в городе, как у себя дома. Ох, и вреднющая тетка. Чуть что, ее племянник, ну, тот, который в милиции командует,  тут же стучит родителям.  А те скоры на разборки. Такой трепак устраивают. И, главное, за что? Подумаешь, по больничному скверу на скейтбордах или роликах покатались. Кому это мешает?

Так вот, к этой Кабанихе выскочила с заднего хода Кристинка, она там то ли официантка, то ли горничная. Какая-то неприятная особа. Артем однажды слышал, как старшие пацаны как-то сказали, что она знатная давалка, но еще круче умеет стучать, чем разожгли любопытство младших собратьев.

Эта Кристинка что-то то ли спросила, то ли сказала тем, кто был в машине. Потом скрылась в отеле. А вскоре махнула рукой. Вроде как приглашала войти. Из машины вышла сама Кабаниха, следом ее племяш, ну, не тот, что правит в милиции, а другой, который вроде как в банде. А с ними еще кто-то. Но этот был точно незнакомый. Его ребята никогда не видели. Все они скрылись в отеле. И долго не показывались.

На вопрос, было ли у вошедших что-либо в руках, один из мальчишек ответил, что незнакомец нес что-то вреде портфеля или сумки с ноутбуком.

Потом  мальчишек  отвлекло другое зрелище. По улице к центральному входу в отель подкатила крутая тачка всем известного в городе криминального авторитета Павла Огородникова. Он, говорят, был военным, получил ранение еще в первую чеченскую. Был комиссован, организовал общество ветеранов войны, получил льготы на открытие дела. У него действительно какое-то производство, на котором работают инвалиды военных конфликтов. Но это просто прикрытие. Свои доходы он получает совсем из других источников. На самом деле, все в городе знают, у него крутой отряд бойцов. В основном, все они прошли военные действия, а на воле не нашли себе места.  Они боевой кулак Огородникова. Держат в страхе всех предпринимателей не только в районе, но и в целом по области. Крышует всех, кто хоть что-то понимает в бизнесе. Но не это главное. В его отряд боевиков мечтают попасть почти все старшеклассники. Говорят, там такая жесткая дисциплина. Хуже чем в армии. Зато дедовщины нет. А уж если показал себя в деле, можно приличную карьеру сделать. Кое-кто из старших ребят, что окончили школу и отслужили в армии, это, кстати, обязательное условие, приходят к нему в отряд. И уже получили крутые тачки, имеют свой маленький бизнес.

А что еще привлекает – этот Огородников  делает так, что перед ним спину гнут и все менты, и эта ненавистная Кабаниха. И говорят, все, даже жена мэра, отстегивают ему ежемесячную плату за право вести бизнес на территории  области.

 Так вот этот Огородников вылез из машины, сел в коляску, которую ему из багажника достал водитель, и покатил к центральному входу в отель. На коленях у него лежала какая-то коробка.

Увидев это, Артем прокомментировал приятелям:

-- Все, кранты Таськиной мамашке. Теперь Полковник и с нее сто шкур сдерет. Ишь, устроила тут себе гостиницу. Небось, стрижет бабло с крутых мэнов. А ее Таська нос дерет, зараза, строит из себя…

-- А как раньше здесь здорово было, -- мечтательно подхватил рыжий очкарик Витька, -- в войнушку играли в развалинах, в бандитов…, а помните, как девчонок вампирами пугали…

-- Ага, а нас потом их приятели так отделали, что мама не горюй, -- заметил язвительно Олежек, самый состоятельный из приятелей. Он обещал взять отцовский газик для поездки на рыбалку. – К чему вспоминать. Правильно сделала тетя Надя, что прибрала к рукам эти развалины. Только не долго  ей радоваться. Все равно отберут. Потому что не делится…-- авторитетно продолжил он. Но не закончил, отвлеченный тем, что увидел внизу. У входа в отель мотоколяска Огородникова остановилась, пропуская женщину с коробкой, выходящую из здания. Ребята не заметили, когда она пришла в отель. Но это точно была не постоялица и не обслуга. Женщина не местная. Не из богатых, шла пешком, направилась в сторону центра.

Огородников пробыл недолго. За  ним следом в отель приехала на своем скутере Таська. Она тоже что-то в руках держала. Потом появилась мать Таськи тетя Надя. Ее водитель внес такие сумки…

А потом был взрыв.

-- Так, -- подытожил рассказ мальчишек Валерий Яковлевич и повернулся к следователю и оперу, -- ну так что вы думаете по этому поводу?

-- Марья Федоровна здесь не при делах, -- в один голос рявкнули те, -- и господин Огородников тоже. Он человек известный, зачем ему подрывать отель? Надька ему и так отстегивает каждый месяц. А вот тетка эта незнакомая, ею стоит поинтересоваться…



-- Что за Дикий Запад? – возмутился Лепилов, когда начальник службы безопасности доложил о первых итогах расследования, -- по каким критериям они определяли, кто может быть причастен, а кто нет? По родственным линиям или бандитским связям? Вот что, Яковлевич, бери дело под свой контроль. Чувствую, что это не простой взрыв. Это вызов мне… И я на него отвечу. -- И про себя добавил: -- Я так отвечу, что всем мало не покажется…

Пока одни вели разработку Огородникова, другие занялись Кабанихой, третьи проводили опрос всех, кто видел и мог опознать входивших в отель, Валерий Яковлевич занялся подозрительной женщиной с коробкой.

Мальчишки оказались наиболее наблюдательными, и уже через полчаса на компьютере был создан довольно сносный фоторобот подозреваемой, по уверениям опрошенных очень точно воспроизводящий облик незнакомки.

Заскочивший в комнату, где с ребятами работал оперативник, Валерий Яковлевич лишь взглянул на  рисунок, тут же присвистнул и вылетел за дверь.

-- Алексей Александрович, хотите поглядеть на фото террористки? – поинтересовался он у своего патрона, который в этот момент задумчиво разглядывал на свет тяжелый стакан с янтарной жидкостью. Жидкость маслянисто колыхалась от малейшего движения, чуть изменяла свой цвет. Патрон глубокомысленно любовался игрой бликов. Начальник службы безопасности уже давно в мельчайших деталях изучил повадки своего неспокойного хозяина и сразу понял, что за столь мирным и неторопливым любованием игрой света скрывается  жесткое планирование предстоящей операции. И совсем не важно, финансовой или оперативно-разыскной. Увидев перед собой Валерия Яковлевича, Лепилов вопросительно поднял брови.

-- Уверяю вас, получите большое удовольствие, -- пообещал  начальник службы безопасности, приглашая последовать за собой. Хмыкнув на столь фамильярное поведение, Лепилов все же отвлекся от созерцания стакана. Через минуту они вдвоем с таким же глубокомысленным видом разглядывали  на экране составленную по описаниям ребят картинку.

-- Ну, как, впечатляет? Похожа? – нарушил тишину  Валерий Яковлевич.

-- М-да, умеешь ты удивить, -- констатировал Лепилов, разглядывая изображение женщины, очень хорошо узнаваемое даже в таком примитивно-схематичном исполнении. – Интересно, что ей здесь понадобилось? Не могла же она знать, что я здесь нахожусь? Или могла? – Лепилов вдруг вспомнил видение на площади. Тогда он подумал, что обознался. Оказывается, нет. – Поверишь ли, Яковлевич, я чувствовал, что она здесь. Еще в первый день показалось, что увидел ее.  Ох, чует мое сердце, что с клиникой все  совсем не просто. Меня сразу трясти начинает, когда я вижу ее физиономию в тех местах, где мне приходится решать свои вопросы. Боюсь, придется вводить тяжелую артиллерию. Займись этим, -- Лепилов вдруг встрепенулся, словно проснулся, -- вот что, Валер, --  назвав своего начальника службы безопасности просто по имени, что бывало лишь в исключительных случаях, -- найди мне ее и как можно быстрее, пока другие ее не перехватили…

-- Вы серьезно думаете, что она причастна к взрыву?

-- Ты что, Валер, с дуба рухнул? Ищи быстрее, пока ей здесь голову не открутили. Неужели не понял, что эта ненормальная опять впуталась в какую-то аферу? Сейчас эти очень активные родственники местной мафии свалят на нее все свои грехи. Может быть, она  во что-то влезла или перешла дорогу кому-то из местных. То-то  они так рьяно взялись за нее…

-- А что с этими? – Ясонов кивнул на отчет, который Лепилов машинально перелистывал, не вникая в суть.

-- Ну, и с этими пора разобраться.  Посрослись тут мафия, милиция, бюрократия, криминал. Не разберешь, где кто…

-- Не будет ли это неким вызовом местным властным структурам?—вскользь поинтересовался Ясонов.

Лепилов вперился в него своим тяжелым взглядом. Было у него такое качество. В один момент мог набычиться и непонимающе взирать на собеседника. А тому приходилось срочно решать, что же он сделал не так, что пропустил из распоряжений. Ясонов старался четко отслеживать все приказы патрона, потому сразу понял, что упоминание о районной власти для того сейчас как тряпка для быка.  А тот процедил нехотя:

-- А я что, не власть? У меня что,  собственности здесь нет?  Нет? Чтоб к утру была. Что там мне предлагали? И клиника, она моя. Область меня поддержит. Вон как губернатор расстилался. Так что, Валер, даю твоей службе карт-бланш. И вот еще что… Словом, разыщи Ксению, пока она дров не наломала и никуда не влезла… Ребята, я думаю, здесь серьезные… Они, правда, не знают, какие мы. А что, Валер, не показать ли им, какие мы на самом деле?

Тут Ясонов вдруг понял, что патрон пьян, мало того, он просто неадекватен, что с ним бывает  крайне редко и эти моменты командой запоминаются навсегда. Потому что такой фейерверк не забывается.


 
Тася самым наглым образом игнорировала все увещевания сотрудников гостиницы, советовавших проведать пострадавшую мать и, уйдя к себе, куда-то собиралась.

Я не выдержала. Поднялась на хозяйский этаж. Надежда выглядела бледной тенью. Здорово же ей досталось при взрыве. Не хотелось мне впутываться  в это дело. Но кто еще откроет глаза матери на  действия ее дочери? Сотрудники побоятся. Да и не поверит она им. Сомневаюсь,  не случится ли это и со мной. Но, будь что будет.

Начала я разговор издалека. Вначале поговорили о погоде, о состоянии Надиного здоровья, потом о детях. Как бы между прочим я поинтересовалась, где сейчас отец Таси.

-- Почему это вас заинтересовало? --удивленно вскинула на меня глаза хозяйка. – Вроде к делу это отношения не имеет…

 Я не стала юлить и честно призналась, что, раз уж Надежда поручила мне свою дочь,   решила проследить за Тасей,  дабы оградить ту от неприятностей. И дальше поведала об увиденной мною сцене поцелуя Таси и инвалида…

-- Понимаете, Надя, как-то  она по-дочерни чмокнула его. Вот я и подумала. Не отец ли он ей. Ну, и потом, очень уж он по-хозяйски с ней обращался…

Надежда встревоженно вскинулась на подушках в порыве подняться, но тут же со стоном вновь откинулась на ложе. Ушибы пока еще очень остро напоминали о себе.

-- Нет, он не ее отец. Впрочем, здесь никто не знает доподлинно, кто  отец. Вы будете первой. – Надежда на мгновение запнулась, судорожно вздохнула, собираясь с силами, а потом, словно в омут с головой кинувшись, выпалила: -- Виктор был крупным авторитетом одной подмосковной  группировки. Когда я познакомилась с ним, он занимался игорно-развлекательным бизнесом. Помог на первых порах с организацией моего дела. Была у нас с ним любовь. Но потом ему пришлось уйти в тень. Так было нужно. А затем его арестовали, ну и дали по полной. Тасе я не стала говорить, кто ее отец. Зачем травмировать ребенка?

-- А зря. Может быть, знай она точно, кто ее отец, вела бы себя по-другому…

-- Чем же это она себя плохо ведет? – опять вскинулась Надя. Она в один миг ощетинилась как ежик, встав на защиту дочери. Хотя все эти телодвижения давались ей с великим трудом.

-- Остынь, --  перешла я на ты, как бывало в самые откровенные моменты, -- давай начистоту. Ты забаловала девчонку. Лучше бы она знала доподлинно, кто ее отец. Возможно, это  помогло бы ей адаптироваться в обществе. Подумаешь, сидит. Да у нас каждый второй прошел эту школу. Полстраны сидит, вторая или сидела или скоро сядет. Никто от этого не застрахован. Зато она бы точно знала, кто ее родитель. С ее характером, всем бы рты заткнула. А так, она об отце не знает, и тебе в вину ставит, что ты ее нагуляла…

-- Да, нагуляла. Виктор хорош был для меня. Но ребенка не хотел. Вот я и не сообщала ему…

-- Надя, твоя девочка спуталась с бомжами, с какими-то преступниками… Ты не боишься, что она пойдет по наклонному пути, что ее ждет то же самое, что и ее отца?

-- А ты думаешь, я этого не боюсь? Сколько я денег потратила, чтобы только оградить от всего этого…

-- Да разве это поправишь обманом? Вот ты и упустила девчонку… И справиться с ней не можешь… Не проще ли признаться ей по всем? Возможно, ты еще исправишь положение. Боюсь, Тася впуталась в историю, довольно серьезную…

Надежда покачала головой, что далось ей с большим трудом, потом отвернулась к стене.

-- Помоги, спаси дочь! – вдруг, всхлипнув, попросила она. – Я в отчаянии. Она мне не верит. Связалась с бандитами. Кто-то ей сказал, что она мне не родная. Что я ее взяла из детдома для своих целей. А когда она мне станет ненужной, я ее, мол, вышвырну. Я  не знаю, для чего все это. Но мне страшно…Кто-то целенаправленно разрушает  жизни мою  и дочери… Но  за что? Тася стала как звереныш. Что бы я ни делала, что бы ни предлагала, все воспринимает в штыки… Уходит из дома, где-то пропадает сутками… Берет деньги без спроса… Помоги… Я  просто в отчаянии… Что мне делать?… -- из глаз Нади полились слезы. – Ты знаешь, грех такое говорить, но я боюсь даже подумать, что это она причастна к взрыву…

-- Ты что, с ума сошла? Зачем?

-- Чтобы мне досадить…

-- Веселенькое дельце! Взорвать мать вместе с гостиницей и постояльцами, чтобы досадить матери? Ты в своем уме?

-- Она все время требовала в самой неподобающей форме сведений о своем отце…

-- Вот и сообщила бы, спесь-то с нее пооббила, на землю-матушку спустила… Иногда это очень охлаждает…

-- Если бы я могла… Я его любила… Но он мою любовь воспринимал как должное… Как бы это сказать…

-- Короче, использовал тебя…

-- Можно и так сказать. Словом, сразу предупредил, что дальнейшего развития отношений не будет. Чтобы никаких надежд на замужество я не питала. Думаю, у него есть семья, и он не желает обременять себя внебрачными детьми…

-- Ну, так бы и рассказала Тасе…

--Да не верит она мне. Твердит,  докажи… А как? Да она вся в него. И внешне и по характеру. Жесткая, беспринципная. Как я ей докажу?

-- Чего проще. Поговори с ее отцом. Думаю, связаться с ним сможешь. Объясни ситуацию. Ты же не требуешь от него признавать Тасю его дочерью. Пусть просто подтвердит твои слова…

Надежда затравленно глянула на меня, сдавленно всхлипнула:

-- Что же мне делать? Как поступить? Если не докажу Тасе, что она моя дочь, я ее потеряю окончательно…

Я вспомнила, как Тася смачно чмокнула того инвалида, и поняла, что Надя права.

-- И все же, единственный способ изменить ситуацию, это сказать правду…

-- Но как! – с надрывом вскрикнула Надя, -- Виктор ведь тоже ничего  не знает о дочери. Я ему никогда не говорила. Боялась, он решит, что я буду его шантажировать, и отберет Тасю у меня…

-- Ох, подруга, как я тебя понимаю. И все же. Мой тебе совет: объяснись и с отцом Таси, и с нею. Сообщи ему о девочке. Хуже уже не будет… Потому что дальше некуда…

--Может быть, ты и права. Сейчас это единственный возможный вариант поправить ситуацию… Вдруг он сработает…

Надежда взяла с прикроватного столика свой навороченный, украшенный стразами мобильник, набрала текст эсэмэски. Потом повернулась ко мне:

-- Прошу тебя, найди Тасю, убеди ее вернуться домой. На мои звонки она уже давно не реагирует…

-- Хорошо, попытаюсь…

          Мне не оставалось ничего другого, как выйти из спальни. Во дворе Тася заводила скутер, намереваясь куда-то ехать. Состояние матери ее совсем не интересовало. На меня она даже не взглянула, словно я для нее была пустым местом, да и слова мои пролетели мимо ее ушей. Она удобно устроилась на сиденье своего двухколесного дружка и выкатила за ворота. Скорее всего, она опять отправится на встречу с инвалидом в район железнодорожных развалюх, решила я.

Машина, оставленная мною в прошлый раз, так и стояла у обочины дороги. Во дворе  я заглянула в  знакомый сарай. Скутер уже был на привычном месте. Пробралась под окно хибары инвалида. Из-за створок доносились голоса. Инвалид за что-то отчитывал неведомого мне собеседника. Судя по голосам,  было там несколько человек. Один принадлежал Тасе.

-- А я че? Я ничего не брала. Что я, дура, что ли, свое добро подрывать? – хныкала она довольно натурально. – Очень надо. Я просила вас, думала, что это вы сделали…

Кто-то, находящийся в дальней части комнаты, что-то пробубнил. Голос инвалида прогремел неожиданно близко от окна:

-- Вы идиоты? Да этот взрыв всех переполошил. Теперь нас не оставят в покое… И это сейчас, когда столько намечено. Такие связи… Какие друганы? – вскинулся он на неслышное мне замечание, -- Вы что, не видели, кто там понаехал? Столичные штучки. Знаю я их. Таких не отстрелять. Штучный товар. Приказываю всем залечь на дно. Чтобы тишина в районе была… Не хватает нам, чтобы по мелкому делу прихватили…

-- Ты что, Полковник, боишься? – возмущенно взвизгнула Тася.

-- Одно дело, бояться, другое – остеречься. Все. Пока все дела прекратить, курьеров предупредить…

-- А я все равно поеду… -- строптиво возразила Тася.

-- Твое дело. Но нас не впутывай. Хочешь потерять голову, твои проблемы.

Какой-то непонятный шорох в глубине двора заставил меня нырнуть в самую глубину крапивных зарослей. И вовремя.

В следующее мгновение двор заполнился крепкими мужскими фигурами в камуфляже. По внешнему виду было не разобрать, к какой категории населения они относятся – к тем, кто грабит, или к тем, кто защищает. Сейчас наступил тот период, когда с первого взгляда ничего не разберешь. Потому я посчитала за лучшее не покидать свое  убежище.

Двое в масках ударами ног вышибли дверь и ворвались в жилье инвалида, как его там? Полковника. Двое других с оружием наизготовку замерли перед окнами. Внутри послышался визг, трехэтажный мат, вскрики и стоны. Мгновение спустя в проеме выломанной двери показались двое, выводящие, вернее, почти несущие под локти инвалида. Даже со связанными за спиной руками он извивался и пытался сопротивляться. При этом верхней частью фигуры явно превосходил своих захватчиков. Он матерился все громче, надеясь привлечь внимание соседей. Но те, робко выглянув из окон и дверей, мгновенно пропадали из виду. Может быть, кто-то и понял намерения соседа. Но помочь никто не отважился. Да и кто решит переть на автоматы и пистолеты?

Следом, изогнувшись дугой в руках другой пары камуфляжников, почти рылом в землю, просеменил Сиплый. Он что-то хрипел, но негромко. Однако кулаком по шее получил, так что в автобус, каким-то образом втиснувшийся во двор, он был водворен уже без проблем.

Затем, ведомая под локоть, так как руки были связаны за спиной, выползла… я не поверила своим глазам… Фирсовна, правая рука Кабанихи. Я от удивления чуть не подавилась крапивной метелкой, которая нагло сунулась в мой разинутый от неожиданности рот. С трудом сдержалась от чиха и кашля.

Потом вывели еще двоих, мне незнакомых. Я ждала, когда появится Тася. Но ее все не выводили. Потом один, видно, командир, приказал водителю автобуса с задержанными двигаться на базу. Двое или трое камуфляжников, не уследила, остались в доме. Они должны были произвести обыск. Вытащив из соседней квартиры полуживых от страха жильцов, к ним присоединились  еще двое. Ничего себе, десант высадился. Только будет ли от него польза? Или, как обычно, подержат денек-другой, пока нужные людишки за задержанных, где надо, словечко не замолвят. Ну и, соответственно, кое-что отслюнявят кое в какие мохнатые лапки.

Я бы давно уже убралась из своего кусачего, колючего и пылящего убежища. Но как? Встать и пойти? Да меня сразу заметут. Мало того, что влепят по пятое число, так еще и соучастие припечатают. Объясняйся потом, что ты не верблюд. И так удивляюсь, что до сих пор не обнаружили. Ну и потом, кто мне поверит, что я сама занимаюсь  расследованиями. Нет, как пить дать, заметут в ту же каталажку, что и остальных. Только за меня поговорить будет некому, и окажусь я главным фигурантом, за неимением других. Нет, уж, спасибо, потерплю.

Солнце пекло, тень постепенно смещалась к другому краю двора. Кожа чесалась нещадно. У меня в мозгу свербила единственная мысль: когда же, наконец, эти, в камуфляже, уберутся со двора?

Потом я вдруг задумалась. А где же Тася? Почему она не появляется? Может быть, дает в доме показания? Но о чем?

Мне показалось, что прошло уже немерено времени, когда на пороге показался один из камуфляжников. Он с кем-то говорил по мобильнику. Судя по долетавшим обрывкам фраз, в комнате ничего не нашли. Потому, составив протокол, люди в камуфляже отпустили понятых и укатили на ожидавшей их машине. А я еще некоторое время  продолжала сидеть в своем укрытии, недоумевая, куда могла деться Тася. Не пристукнули же ее ненароком? А если так, то куда дели тело? От этих предположений, сердце у меня рухнуло вниз, а вслед за ним и все остальное. И мне пришлось еще достаточно долго себя уговаривать, чтобы собраться с силами и покинуть свое укромное местечко.



Когда дверь, кое-как прислоненная к проему, слегка отодвинулась и из-за нее протиснулась плотненькая фигура девочки, я от неожиданности вздрогнула и чуть не взвизгнула от ужаса. Потому что за последние несколько минут успела уверить себя, что Таси в живых нет.

Девчонка оглянулась по сторонам, выскользнула во двор и торопливо побежала к сараю, где стоял ее скутер. Минуту спустя она довольно  бойко покатила его на улицу, на ходу заводя мотор. Я бросилась за ней, не беспокоясь уже о том, какое произвожу впечатление на окружающих.

На улице сразу отправилась к оставленной третьего дня машине. Скутер Таси рокотал уже где-то далеко впереди, у переезда. Но это меня не беспокоило. Когда выезд из города в этом направлении только один, беспокоиться не о чем. Нагоню. Главное, чтобы машина была в порядке.

Я убедилась, что автомобиль, слава господи, на ходу. Только бензин, судя по показаниям счетчика, почти на нуле. А ведь я хорошо помню, что заливала полный бак. Но тут  уж нечего пенять на других, коли сама лопух. Ведь знаю же, что у нас в глубинке живут виртуозы отъема собственности. Какой бы запор не ставили на бензобак, все равно доберутся до его содержимого. И, уж поверьте, выльют все. Хорошо, если оставят пол-литра, чтобы хозяин мог  добраться до заправки.

Переезд, как я и предполагала, был закрыт. Скутер Таси маячил в первом ряду. Она нервно постукивала своей пухлой ладошкой по ручке своего коня. Вся ее фигура выражала обеспокоенность и нетерпение.

Я подъехала к заправке, попросила залить полный бак. Черт с ним, если опять сольют остатки. Зато сейчас буду уверена, что топлива хватит надолго. Однако на этот раз ехать за девочкой было одно мучение. Она мелькала между машинами, подрезая их и создавая тем самым аварийную ситуацию. Вслед ей неслись потоки брани. Она же изредка, чтобы позлить водителей, показывала им средний палец. Привилась же у современной молодежи эта привычка из зарубежных фильмов к непристойным жестам. Я боялась, что кто-нибудь из агрессивно настроенных владельцев иномарок может и не совладать с эмоциями. И тогда только держись. Но все обошлось более-менее благополучно. В том плане, что кроме брани, никаких других действий не производилось.

Вскоре я убедилась, что девочка едет  в ту же деревню, что и первый раз. Потому не стала ей мозолить глаза. Зачем? Я и так приеду по адресу.

Наконец съехали с центральной трассы на грунтовку. Машин, за которыми я могла бы спрятаться, стало значительно меньше. А потом и последние исчезли, свернув на проселочные.

Я остановилась, рассудив, что Тася никуда здесь не денется. Но потом все же двинулась дальше. А вдруг есть другой выезд из деревни. Тася сейчас в таком состоянии, что за ней нужен глаз да глаз. Поди узнай, что она там сможет выкинуть.

Я подрулила к знакомому дому как раз в тот момент, когда стрекот скутера уже затихал в густоте молодого ельника. С трудом отыскала тропинку, ведущую в чащу. Брало сомнение, смогу ли на машине пробраться в этой чащобе. Но за густым частоколом молодняка обнаружилась вполне укатанная дорожка, которой пользовались довольно часто. Тем более, что начиналась она, если я правильно сориентировалась, прямо от забора Кабанихиного дома. Покружив по лесному массиву, дорожка эта вывела на старую бетонку, уже довольно разбитую. Ехать по ней было все равно, что по железнодорожному полотну. Ощущения незабываемые.

Вскоре бетонка уперлась в металлические ворота с выпуклыми, когда-то красными, а теперь старательно закрашенными пятиконечными звездами. Рядом высилась полуразрушенная проходная. Судя по всему,  бывшая воинская часть.

Я оставила машину в кустах, но так, чтобы, в случае чего, удобно было удирать, не тратя времени на маневры. Ну и от посторонних глаз подальше. Мало ли что.

За воротами увидела небрежно брошенный скутер Таси. А еще поняла, что если это и бывший военный объект, то какой-то непонятный. Ворота старые, явно еще из той, советской эпохи, полуразваленное помещение проходной. А забор новый, уже из современных бетонных плит. Внутри ничего примечательного. Какие-то развалины. Далеко в глубине участка просматриваются полуразобранные здания. Только в центре высится современный металлический ангар или склад. Такие раньше, в пору колхозов возводились для хранения и подработки зерна, картошки. Только этот был совсем новым. Странно все это как-то. Непонятно.  На проходной никого. На территории тоже пусто.

Дверь ангара была приоткрыта. Первым порывом было желание срочно рвануть в его прохладное нутро. Хотя кто сказал мне, что там сейчас прохладно? Но потом желание пропало. Потому что у меня вдруг заломило затылок. Мой организм моему мозгу очень живо напомнил, что бывает, когда влетаешь в темный незнакомый дом. И что обрушивается на непутевую глупую голову.

Потому я осторожно подобралась к проему, медленно потянула дверь на себя. Подождала немного, привыкая к полумраку, прислушалась, не дышит ли кто по ту сторону двери. Вроде никаких подозрительных шорохов не было. Тогда я осмелела и проскользнула в проем. И сразу прижалась спиной к стене, каждое мгновение ожидая нападения. Но в помещении никого не было. И ничего не было. Одна пустота. Только в центре какой-то провал, огороженный металлической решеткой. А в ней дверца.

Ой, как мне не понравилась эта дверца. И то, как она нарочито распахнута. Но я понимала, что Тася могла пойти только туда. А если девочка там, то и мне следует идти за ней.

Решетка огораживала широкую яму или скорее трубу, первоначальное предназначение которой сейчас уже определить было просто невозможно. Потом вспомнила, что в свое время в этих местах располагались воинские части противовоздушной обороны. По крайней мере, так говорили. Потом части расформировали. Может быть, это одна из шахт? Хотя дальнейшее зрелище мои предположения определенно поколебало.

Я стала спускаться по спирали лестницы, которая была укреплена вдоль стен этой самой шахты. Судя по их состоянию, мародеры здесь собрали баснословный урожай. То тут, то там из облицовки торчали обрезки толстых кабелей, скрутки разноцветных проводов. Все это кто-то варварски кромсал кусачками, вырубал из бетонного основания стен…

Неожиданно рядом, почти под ногами, послышались голоса женщин. Я непроизвольно прижалась к стене. Как будто она могла меня защитить или поглотить в свои глубины. Прислушалась.

-- Я не договаривалась бегать по тайникам, -- возмущенно верещала обладательница довольно неприятного тембра голоса, -- я уже на сносях. Что, прикажешь здесь рожать? Где обещанная палата с удобствами?

Ей вторил второй, почти детский, с капризным растягиванием гласных:

-- Ну что это такое? Я должна хорошо питаться. Мне обещали все условия…

-- Цыц, верещалки. Щас вас всех здесь приласкаю, -- перекрыл их стенания голос Таси, -- с минуты на минуту подойдет машина, и мы поедем в другое место. Вы же не хотите здесь загнуться? Ну, вот и ладненько. Собирайте манатки и топайте наверх. А я пока с пискунами разберусь…

Ее последние слова заглушил отчаянный плач ребенка. У меня от предчувствия чего-то ужасного мгновенно затряслись руки. Я кинулась вниз по лестнице. И неожиданно увидела приоткрытую дверь… Нет, это положительно не ракетная шахта, как я вначале предположила. К чему в той строить какие-то помещения…

Я благополучно укрылась в найденной комнате. Для чего она предназначалась, теперь определить трудно. Потому что приборы и оборудование были разбиты, варварски сорваны со своих мест. А все пространство помещения заполняли совершенно фантастического вида искореженные конструкции.

Я только собралась с духом, чтобы осуществить дальнейшую пробежку вниз, как сверху послышался топот множества ног. Видимо, прибыли те, о ком говорила Тася.

От греха подальше я сунулась в дальний угол. Тотчас же по стенам пробежал луч света. Невидимые мне люди проверяли, есть ли в комнате кто живой. Затем дверь захлопнулась.

Для меня ужаснее всего ощущение запертого пространства, притом в кромешной темноте. Я взвыла от ужаса. Тут ничего не поделаешь. Всевозможные фобии людей стали порождением мегаполисов. А я, к сожалению, принадлежу к их числу. Те, кто родился и жил на природе, просто не поймут  проблем, которые волнуют горожан. Правда, часть жителей глубинки тоже подвержена страхам. Знаю тех, кто в ужасе бежит прятаться при первых ударах грома. Но их понять можно. Еще не так давно грозовыми разрядами убивало тех, кто оказывался на открытом месте. И еще многие боятся пожаров. Это страшное бедствие там, где дома в основном  построены из дерева, а отопление, несмотря на начало 21 века, до сих пор печное.

Оторванная от первозданной природы в первые годы жизни, я панически боюсь запертых комнат и темноты. Эти страхи сидят во мне независимо от сознания. Поэтому я в отчаянии бросилась к захлопнувшейся двери в надежде кулаками напомнить о своем существовании. Совсем не думая о том, что меня может ожидать, если закрывшие меня люди вернутся.

Но тут снаружи  донеслись совсем не обрадовавшие меня звуки. Это были выстрелы, крики о помощи, детский плач, резкие, пересыпанные отборным матом приказы…

Вдруг сзади кто-то больно сдавил мне горло. От неожиданности я так яро заработала локтями, что попала нападавшему куда-то в чувствительное место.

Послышалось шипение и падение чего-то тяжелого. Я почувствовала, что хватка ослабла и заняла оборонительную позицию. Хотя так и не смогла разобрать, кто же на меня напал.

-- Дура, идиотка, это ты навела ментов? – послышался голос, который я ни с кем другим не перепутаю.

-- Тася? Ты почему на меня напала? Что я такого сделала? – я не верила ни своим ушам, ни сознанию. Оказывается, меня хотела задушить эта толстушка неполных четырнадцати лет.

-- Что вы лезете не в свое дело? – опять зашипела девчонка, правда, несколько умерив свою ярость. – Что вы за мной бегаете? Кто вас нанял? Моя мамаша?

-- Господь с тобой, Тася. Я по просьбе твоей мамы просто хотела тебя защитить.

-- Не надо меня защищать. Я сама кого угодно защищу. Есть у меня защитники. А вы зачем лезете не в свое дело? Только все порушили…  И эта… мамаша…

-- Замолчи, девочка, -- неожиданно на меня накатила волна ненависти к этой сытой, избалованной и заласканной без меры нахалке, -- не знаю, что ты себе напридумывала. Но ты впуталась в такую историю, что вряд ли теперь твоя мама…

-- Мама? – взвизгнула как ужаленная Тася. – Эта всеобщая подстилка не может быть ничьей матерью. И меня взяла к себе, чтобы какую-то выгоду с этого поиметь. Для нее только деньги главное, ее бизнес. Ради него и меня взяла. Строит из себя любящую мамочку. А на самом деле чего-то ждет, высчитывает, как бы не прогадать, как бы побольше дивидендов со своей благотворительности получить… Я, скорее всего, дочь каких-нибудь крутых, вот она меня и присвоила. Я ведь не дура, много чего здесь посмотрела. Ждет, когда можно будет за меня получить откуп…

-- Тася, ты в своем уме? Откуда вся эта бредятина? Кто тебе этим голову забил? Катаешься, как сыр в масле и еще выставляешь какие-то претензии. Вспомни Свиристелку, сопоставь свою и ее жизнь. Каково ей жить?

-- Сравнили. Она же простолюдинка, подзаборная нищенка. А я…

-- А что ты без твоей матери? Кто? Пустышка без роду, без племени… Чем лучше Свиристелки?

-- Ага, все-таки Свиристелка. Эта иуда. Это она навела на след…-- опять зашипела Тася. – Ради этого мелкого засранца готова продать тех, кто ее пригрел… Говорила я, что нельзя ей доверять…  Вот что, некогда здесь засиживаться. Идемте.

Однако Тася направилась не к входной двери, как я ожидала, а в дальний угол. Там оказался какой-то лаз, прикрытый решеткой. Стало понятно, каким образом она оказалась в этом помещении.

Девчонка решительно подняла решетку и кивнула мне:

-- Лезьте, не бойтесь.

Слабый свет фонарика освещал металлическую лестницу. Я на ощупь стала спускаться вниз. Следом за мной Тася.

-- Что это за место? – спросила я, чтобы только не молчать.

-- А вам не все равно? – равнодушно ответила вопросом на вопрос Тася.

-- Ну, все-таки интересно, что здесь было раньше…

-- А мне по барабану что было. Главное,  что здесь сейчас. Какого черта вы приволокли за собой эту ораву?

-- Да никого я не приводила. Я думала, что это ваши люди, ну, бойцы твоего знакомого инвалида…

Девчонка от неожиданности споткнулась:

-- Откуда вы знаете? Эта, моя мамаша наплела?

-- Причем здесь она? Я за тобой шла. Хотела поговорить. Почему ты уцепилась за этого инвалида? Кто он тебе?

-- Он мой отец…

-- ???  -- брови мои взлетели к границе волосяного покрова: --  С чего это ты взяла? Кто тебе об этом рассказал? Мама?

-- Будет эта мочалка сопли жевать. Сам Огородников признался. Знаете, какой он? Отважный, смелый. Ничего не боится. И мама моя, -- девчонка гордо вскинула голову, -- не эта, -- она пренебрежительно дернула подбородком куда-то в сторону, -- а настоящая, которая меня родила, была красавицей, моделью. Но умерла при родах. Отец хотел меня забрать, но он тогда был в армии, воевал, а тут эта перехватила. А потом все прятала меня по всяким школам…

Да, а самомнение у этой тинейджерки прямо запредельное. При самой заурядной, незапоминающейся внешности она придумала себе красавцев-родителей с мелодраматической историей. Поделом Надежде. Не будет баловать  попусту. Но эту зарвавшуюся девчонку надо как-то опустить на землю.

-- Это кто же тебе такую душещипательную ерунду рассказал? – не утерпела я от комментариев. Мы как раз спустились в помещение, которое, судя по наличию кроваток, было предназначено для младенцев. Только сейчас здесь было пусто.

-- Мне сказал отец. Вы думаете, он инвалид? Нет, он большой человек… Даже эта подлая Кабаниха, которая продала меня тогда этой местечковской лохушке…

-- Интересно, отец красавец, мать твоя тоже, по твоим словам, модель. Тогда в кого же ты такая уродина? – неожиданно для себя вспылила я. Надоело слушать, как родная дочь поливает свою мать  грязью. Очень хотелось спустить нахалку на грешную землю. Мне это удалось в большей степени, чем я даже ожидала. Девчонка словно налетела на невидимую преграду. По инерции открыла рот для отпора, но ничего не могла сказать. Видимо, я затронула самую болезненную для нее тему.

-- Молчишь. Тогда послушай меня. Не могу понять пока, для каких целей тебе забивали голову этой бредятиной. Но знаю одно: Надежда твоя настоящая мать. А твой отец, настоящий отец, намного серьезнее и круче этого Огородникова. Настолько круче, что они находятся в совершенно разных финансовых категориях. Твоя мама боялась признаться тебе, что твой  папа находится сейчас в заключении. Но его финансовая империя продолжает работать. Тася, тебя ввели в заблуждение для каких-то целей… Но ты точно не дочь этого Огородникова. Может быть, он за что-то хочет отомстить твоей матери… или отцу?

-- Вы все врете… -- завизжала, приходя в себя от потрясения, девчонка.

-- Думай, что хочешь. Кстати, у мамы есть фотография отца. Он очень похож на тебя. Вернее, ты на него. Увидев этот портрет, ты сразу поймешь, что именно он твой отец. Ну и потом, я считаю,  лучше быть принцессой финансовой империи, чем шестеркой у какого-то провинциального криминального авторитета. Подумай.

Девчонка с нескрываемой ненавистью смотрела на меня. В свете люминесцентных ламп лицо ее было мертвенно бледным и безжизненным. Глаза казались пустыми и ничего не выражающими. Наконец она справилась с эмоциями.

-- Ладно, я подумаю на досуге. Но вам здесь оставаться не стоит. Без меня вам отсюда не выбраться. Идемте.

Тася вела меня какими-то запутанными переходами. Мы то спускались вниз на несколько этажей, то поднимались вверх. Прошли какое-то помещение с конвейером и металлическими кубами. На конвейере стояли рядами бутылки. Скорее всего, какой-то цех подпольный. Но людей нигде не было.

 Наконец девчонка подняла крышку над головой, и мы выбрались из колодца, который, судя по наличию толстых и влажных труб, был то ли водосборным, то ли канализационным. После затхлости нижних этажей, ворвавшийся в легкие прохладный, напоенный ароматами леса, воздух показался восхитительным. Его хотелось вдыхать без остановки. Но девчонка торопила меня убраться из этого места.

Время уже было позднее. Над лесом сгущалась ночная тьма. Машина оказалась на месте. Тася отказалась оставлять свой скутер, но заверила, что никуда не сбежит от меня. Ее заинтересовало мое сообщение, и она собиралась все проверить. Она поехала впереди, но совсем по другой дороге, глухой и почти не используемой. Моя машина долго грохотала по бетонным плитам, которыми в этих местах в былые времена выстилались подъездные пути к некоторым военным объектам.

На выезде из леса моя провожатая притормозила и, развернувшись, подкатила ко мне.

-- Остановитесь. Пропустим кое-кого, -- предупредила она. И я увидела среди деревьев огни фар множества машин. Они углублялись в лес.

Дальнейшее наше продвижение прошло без происшествий. Мы миновали деревню, выехали на автотрассу и вскоре были в гостинице.



                Глава одиннадцатая.

 
                Лучше бы не знать.


Свиристелка сидела в засаде у гостиницы Земсковой. Уже не первый час она караулила дочку хозяйки. С тех пор, как поняла, что больше не сможет отдать как ненужную вещь приглянувшегося ей сосунка, ее не оставляла мысль бросить все и бежать с ребенком подальше от этих мест.

Малец был не хуже и не лучше предыдущих. Но сразил ее своей жаждой жизни. В отличие от остальных, болезненных и плаксивых, этот молчал. Голос подавал, только когда было больно или уж очень неудобно. Когда не спал, он неотрывно смотрел на нее своими круглыми серыми глазенками, словно гипнотизируя. Он уже признавал ее своей. Сразу вскидывался, казалось, всем своим тельцем тянулся к ней. Впрочем, возможно, это ей только казалось.

Обычно Бабариха заворачивала своих подопечных в какое-то тряпье, но скручивала так, что не вырвешься. А этот малец умудрялся и в этом коконе показать, что рад ее видеть.

Но просто так из паутины, которой опутал ее и товарок Синтик, Свиристелке, она это знала, не выбраться. Документов нет. Первая же проверка, и она в ментовке. А там опять в лапах Синтика. И пощады уже не жди. Никто не защитит.

Перебрав мысленно всех своих знакомых, Свиристелка, наконец, остановилась на Тасе. Не потому, что питала к ней какие-либо добрые чувства. Просто поняла, что в своих личных интересах, помогая друг другу, они получат обоюдную выгоду. Об этом совсем недавно толковала ей толстуха, и Свиристелка обещала подумать. А теперь этот час настал.

Сосунок уже выходил из возраста покорно спящих младенцев. В ближайшие дни его начнут пичкать всякой гадостью. А потом однажды просто не вынесут на раздачу. Бабариха, поджав губы, на вопрос, где он, процедит, что это не ее собачье дело, что парня отправили куда надо. И Свиристелка больше уже сосунка никогда не увидит. Так было уже не раз. А этого она почему-то терять не хотела. И когда вчера увидела, что малыш стал как-то странно пассивен, поняла, что дальше тянуть нельзя.

Шестерка, следивший за побирушками с детьми, проводив Свиристелку до гостиницы, на некоторое время успокоился. Хотя Синтик приказал ему походить за этой тощей воображалой, но конкретно ничего предпринимать в ее отношении не советовал. Шестерка знал, что Свиристелка часто общается с той сдобной пампушкой, дочерью хозяйки гостиницы, которую Полковник явно выделял среди своего окружения. Хотя, что могла дать шефу эта невзрачная малолетка?

Но это уже не его, шестерки, ума дело. Он хорошо это понимал. Потому не особенно беспокоился по  поводу отсутствия Свиристелки на рабочем месте, то бишь, в вагоне электрички. Знал, гулянки гулянками, а свою копеечку она в клювике вечером принесет. Иначе будет наказана. У Сиплого не забалуешь. Там все строго. Недобрала денег на основной работе – Синтик  доложит Сиплому. А у того разговор короткий -- отправит в бордель отрабатывать натурой. А то сошлет на заводы. Там, говорят, уже не до радостей жизни. Каково тамошнее существование, все находящиеся под бдительным оком Синтика и  шестерок Сиплого знали доподлинно. Было даже поставлено на широкую ногу дело привлечения рабов для заводов --  одни высматривали  на вокзалах и платформах электричек одиноких приезжих. Другие завлекали их в укромные места. А потом… Кому стакан с отравой, кому укол в шею – и все: очередной бессловесный работник  готов. Кто и когда хватится пропавшего? Скольких сейчас ищут по стране?

Поэтому шестерка не особо и приглядывал за Свиристелкой. Знал, что никуда она не денется.



Между тем Свиристелка уже стала проявлять нетерпение. Время приближалось к вечеру, а Тася так и не появлялась. Рушился ее план, еще утром казавшийся таким надежным и вполне выполнимым. Надо было на что-то решаться. Свиристелка вспомнила, как сопровождала однажды Тасю в Сабакеевку. Там жила эта командирша из клиники. Тогда Таська завела Свиристелку в какой-то гараж. Посмеялась, сказав, что это такой лабиринт, из которого без нее никто никогда не выберется. И сейчас Свиристелка подумала, почему бы там не спрятаться на некоторое время? Кто надумает ее там искать? Даже если не обнаружит тот потайной ход, на первое время спрячется в сторожке, возле задних ворот. Только надо отвязаться от сопровождающего.

Поняв, что сегодня она уже не встретит Таську, Свиристелка устроила за спиной сосунка на манер рюкзака и отправилась на вокзал. Надо было зарабатывать деньги. Вернее имитировать активную деятельность, а тем временем улучить минуту и скрыться от бдительных глаз сопровождающего. Что могут с ней сделать в случае провала задуманного побега, девушка не думала. Не хотела думать.

В электричке она привычно пошла по вагонам. Немногочисленные пассажиры почти не обращали внимания на ее призывы оказать помощь ребенку на лечение. Если ежедневно видеть подобные картины и слышать просьбы о помощи, у самого сердобольного пассажира выработается стойкий иммунитет на такого рода обращения.

Впрочем, сегодня Свиристелка не особенно усердствовала. Она переступила уже черту страха. Осталась только звериная осторожность и желание уже сегодня покончить с прошлым. Но для этого надо было так усыпить бдительность сопровождающего, чтобы он расслабился и не особенно приглядывал за ней.

На обратном пути,  почти в темноте, Свиристелка сумела исчезнуть из электрички. Впереди оставалось всего три остановки, а там отдых, возможность оттянуться пивком с ребятами… Сопровождающий размяк. За этими мечтами он и не заметил, как девка с ребенком в самом конце заднего вагона электрички в самый последний момент выскользнула из дверей на полустанке и сразу растворилась в сумеречном лесу. Впрочем, он не особенно взволновался. Куда она денется здесь, где все схвачено? На первом же посту ее остановят и доложат Сиплому… А дальше уже не его дело…

Электричка привычно просвистела мимо. Свиристелка устроила малыша поудобнее, вытащила из кармана баночку детского питания, которую незаметно стащила в супермаркете. Теперь предстояло добраться до деревни и суметь забраться в тот гараж. А там она накормит сосунка. Лишь бы не стал горланить раньше времени.



Тася всю дорогу домой мрачно молчала. Я настояла на том, чтобы она зашла к Надежде. Что там было дальше, не знаю. Потому что отправилась к себе в номер. Пусть мать и дочь наедине решат все свои вопросы. Что могла, я для них сделала.

В  холле второго этажа меня поджидала Татьяна Хлебникова.

-- Ксения Андреевна! Наконец! А я вас жду-жду! – зачастила она с преувеличенным оживлением. Или мне это показалось? Я в последние дни со всеми этими проблемами Нади совсем забыла об основной цели своего пребывания в городе. И об Ольге, и о Николае Семеновиче, и о Кабанихе, хотя эту бы век не видать, будь она неладна.

-- В чем дело, Танюша? – поинтересовалась для приличия. После сегодняшних приключений как-то совсем не хотелось взваливать на себя еще что-либо, -- пойдем чайку выпьем, а то с ног валюсь, -- предложила я, отпирая дверь номера.

-- Честно говоря, я на минутку, -- начала Таня.

-- Да вижу я, какая это минутка, -- прервала я ее, -- идем, идем. Мне в любом случае надо немного перекусить. С утра маковой росинки во рту не было. Так в чем дело? Почему ты ждешь меня в столь поздний час? Неужели нельзя подождать до утра?

-- Ксения Андреевна, я  узнала, где может находиться интересующий вас замочек, -- начала девушка. Потом она настороженно огляделась, словно ожидая кого-то здесь увидеть, и замолчала, передернув, точно  в ознобе, плечами.

-- Ты замерзла? – удивилась я.

-- Нет-нет. Но как-то неспокойно мне. Может быть, сегодня посмотрите? Время удачное. Сегодня в клинике затишье. Вы ведь в курсе, что в Надином отеле подорвали нашего нового хозяина?

-- Как подорвали? – у меня от неожиданности сердце рухнуло в пятки. – Там ведь только Надя и два охранника пострадали…

-- Темнят, точно. Не хотят будоражить население. Мне верные люди сказали, что в куски его разорвало. Только все шито-крыто сделали. Собрали останки и увезли в столицу. Теперь нагрянут московские сыскари, всю клинику перевернут. Так что, если хотите узнать, что там Ольга Николаевна оставила, сегодня самое время.

Известие, принесенное Таней, с одной стороны потрясло меня. Ведь разговор шел об Алексее. С другой стороны, я от самой Надежды знала, что моего приятеля в момент взрыва в отеле не было. И возникал вопрос: зачем Тане нужно, чтобы я именно сегодня пошла в клинику? Но с другой стороны, она ведь не может знать о моих с ним взаимоотношениях… Словом, я запуталась.

Но в одном Татьяна права. Если Алексей уже в курсе взрыва, он так просто этот случай не оставит. И завтра клиника будет оккупирована его службой безопасности. И тогда я точно не узнаю, что же мне оставила Ольга. А ведь там, вполне возможно, есть информация и о ее нынешнем местонахождении. Так что, если хочу сама распутать это дело, я должна побывать в клинике.

-- Хорошо, Таня. Я сейчас соберусь. И мы идем, -- поставила я точку своим внутренним размышлениям.

Я наскоро прожевала несколько печеньиц и запила чашкой чая. Потом натянула свежие джинсы и майку темных тонов и почувствовала, что готова к новым подвигам.

-- Давайте выйдем черным ходом, – предложила Таня. -- Ни к  чему всем знать, что мы  куда-то направились.  У меня такое ощущение, что за мной последнее время кто-то следит. Так что, на всякий случай, и от слежки избавимся.

-- Ну, не знаю, может быть, ты и права, -- протянула я в сомнении. Больше потому, что надеялась добраться до клиники на машине. А Таня, по всему видно, предлагала пройтись пешком.

-- Давайте не будем привлекать внимание, -- попросила она, добавив на этот раз другой аргумент, -- вам ведь все равно, а мне еще здесь работать. И неизвестно, кто будет руководить клиникой в дальнейшем. И что меня ждет…

-- Я поняла, -- прервала я ее поток объяснений.



Мы вышли на задний двор, затем через калитку на соседнюю улицу. Не хотелось мне идти пешком. Я  за сегодняшний день где только не побывала. Откровенно говоря, хотелось в душ, постоять под тугими струями, потом обмазаться новым кремом для тела, рухнуть в кровать и дать отдых всем своим членам. Но… как говорится, охота пуще неволи. Так что я отодвинула свои видения приятного отдыха на задний план и покорно пошла за Таней.

Примерно через полчаса мы подошли к клинике. Я вопросительно  взглянула на спутницу. Та успокаивающе заверила:

-- Никто на нас не обратит внимания. Идемте в раздевалку для персонала…

Мы спустились в подвальное помещение под хирургическим корпусом. Оно ничуть не напоминало мне мое первое пребывание в клинике. Удобные коридоры, перемежающиеся холлами, резные двери с табличками, комнаты психологической разгрузки, душевые, раздевалки, тренажерные залы… Я шла мимо дверей, за которыми персонал клиники мог отдохнуть и расслабиться после трудового дня, и не понимала, почему так разнится жизнь здесь и там, за стенами, за сквером, за оградой. Почему там взрывы, нищета, обездоленные, мечтающие хоть о каком-нибудь элементарном ночлеге, а здесь избыток удобств, роскошь обстановки так и бросается в глаза…

Впрочем, додумать мысль мне не удалось. Таня остановилась перед одной из дверей.

-- Это персональные раздевалки для руководства. Обычно ключи от дверей берут с собой хозяева кабинетов. Но раз уж с Ольгой Николаевной случилось… Да и хозяин должен был прибыть… Вот Фирсовна и достала дубликат  ключей и отправила Вирсавию Егоровну убраться в раздевалке главврача. Та убиралась и передвинула шкаф, а за ним такой, типа сейфа, только маленький…


Я с интересом осмотрела странного вида ящик, окрашенный светло-серой краской. Меньше всего он  походил на сейф.  На первый взгляд, хлипкая дверца, слабенький замочек. Если что там и можно хранить, то разве что тапочки. Но проверить, подойдет ли ключик, не мешает. Чем черт не шутит, когда бог спит?

Я достала из-за пазухи висящий на шнурке ключик. Да и где его еще хранить? Вставила в скважину и повернула. Замок щелкнул, и дверца распахнулась. Из ящика на пол спланировал верхний листок и по закону подлости почему-то сразу исчез под шкафом, словно его туда кто-то засосал. Только собралась наклониться за ним, досадуя на себя за неуклюжесть, как вдруг над ухом раздался пренебрежительно-равнодушный голос, кого-то мне напоминающий.

-- Что и требовалось доказать. Как все предсказуемо и пресно. Никакой работы для ума.

Я от неожиданности дернулась, рука с кипой бумажек разжалась, и они веером рассыпались по полу.

Надо мной стоял незнакомый мужчина. Ничего запоминающегося. Встретившись со мной взглядом, он усмехнулся и подмигнул:

-- Молодец! Разыскала документы. Возьмешь конфетку на полочке. Нет, нет, не утруждай себя сбором бумажек. Они тебе ни  к чему. Этим  у нас займется Танечка. Правда, Танечка? – обернулся он к Хлебниковой. Та стояла точно в ступоре, вжавшись в дверь, и квадратными, в полном смысле этого слова, глазами, вылезающими из орбит, глядела на вошедшего. Она пыталась что-то сказать, но из горла вырывалось лишь мычание.

Таня перевела на меня взгляд и покачала головой. И тут в раздевалку вкатилась сама Кабаниха. Сейчас лицедейка изображала светскую даму в модном костюме, подобранных в тон ему шляпке и туфлях на высоких каблуках. Вот только взгляд хищницы меня не обманул.

Кабаниха подсеменила к мужчине, по-свойски положила ему свою руку в тонкой перчатке на плечо и проворковала:

-- Ну что, дорогой, это то, что ты искал?

-- Посмотрим, посмотрим. Эй, кто там есть, уберите этих, -- мужчина пренебрежительно махнул в мою сторону. Я подумала, что это меня он величает во множественном числе. Но  вскоре поняла, что ошиблась.

На призыв мужчины из коридора в комнату ввалились двое дюжих охранников и бесцеремонно вытолкали меня, а следом и Таню за дверь. Я еще успела заметить, как в раздевалку проскользнула востроносенькая стукачка и любимица Кабанихи Фирсовна. Как я и предполагала, ее уже выпустили. Она, повинуясь приказу начальницы, кинулась собирать рассыпавшиеся по полу бумажки. Тут мне невыносимо больно заломили за спину руки и почти поволокли к выходу. Куда исчезла Таня, я так и не увидела.

Было обидно и невероятно больно от мысли, что Таня, которой я доверяла, просто подставила меня и предала. Она ведь в начале нашего знакомства была так расположена ко мне, помогала в поисках Ольги. Неужели эти записи, справки об анализах и истории болезней, что лежали в ящике, стоят больше дружбы, честного имени, человеческого участия? Или в них скрыто что-то такое, что может стоить чьей-то жизни? Потому и хотят заполучить эти сведения, а Ольга так старательно прятала их, и так опрометчиво я ее подставила. Можно сказать, своими руками отдала документы тем, для кого чужая жизнь и счастье ничего не стоят. Для кого главное -- найти покупателя и подороже продать добытые документы. Срубить побольше бабла,-- как теперь в таких случаях выражается молодое поколение.

Зачем-то ведь Ольга прятала эти бумаги. Что-то такое она знала. И за это поплатилась. Я теперь была полностью уверена, что именно из-за этих медицинских карт ее и убрали. Вот только непонятно, почему прятала в клинике, а не вынесла за ее пределы? И зачем ключ передала мне? Неужели действительно считала, что я такой уж грамотный и профессиональный сыщик, что не просто найду, но и сумею оградить документы от чужих глаз? Должна с сожалением констатировать, что она глубоко ошибалась.

Самокритично окинув внутренним взором весь период моего пребывания в Малом Калинове, должна признаться, что Ольга мне явно польстила, когда поверила в мои сыскные способности. Глупее меня в этом деле разве что деревянный истукан, стоящий в сквере перед клиникой…

Я не узнала, где Ольга, не смогла ознакомиться со спрятанными документами. Даже не знаю, что в них такого, крамольного, ради чего исчезла приятельница, предала меня Таня, а я оказалась в руках каких-то головорезов. Впрочем, они просто исполнители чьей-то воли. Ну не Кабанихиной же? Хотя, что я, по большому счету знаю о ней? И о Тане? Я просто оказалась не в том месте и не в то время…

Одного не могу понять. Почему я опять втянута в какую-то историю? И к ней косвенное отношение опять имеет Алексей Лепилов. Я вспомнила свою жизнь до того момента, когда два года назад мой сынуля позвал меня из цветника к телефону, сообщив, что мне звонит какой-то мужик.  Это и был тот рубеж, который разделил мою жизнь на два отрезка – до и после.

До звонка моя жизнь была строго размеренна и четко выверена на годы вперед. Работа в школе, участие в творческих кружках. Строго по плану, составленному в голове, реконструкция отчего дома, придание ему более-менее городских удобств. Воспитание дочуры и помощь сынуле. Раз в год поездка на отдых куда-нибудь к морю. Лето и осень посвящались лесу. Потому что нет ничего прекраснее, чем прогулки по лесу, сбор ягод, поиски грибов. Даже если на одной поляне порой собираются десятка два грибников.

Словом, жизнь моя была продумана до мелочей и запрограммирована  на многие годы вперед. Исключались всякие отступления от намеченных планов.

После звонка моя жизнь превратилась в сплошную цепь приключений, в которых адреналина через край, хоть захлебнись. И большая часть событий в той или иной мере связана именно с Алексеем. Последнее время мы с ним то дружим, то он напрочь забывает обо мне. И все равно я оказываюсь в каких-то двусмысленных ситуациях.

Сколько себя помню, раньше ни у кого не появлялось желания просить у меня помощи. Теперь же, когда я по стечению обстоятельств и благодаря  своему приятелю детства оказалась свободной финансово и не обремененной обязанностью ежедневно весь день находиться на рабочем месте, предложения возникают с пугающей регулярностью.

И быть бы к пользе. Но большая часть приключений выходит мне боком. Особенно,  когда попадаю в самую гущу событий, о которых, порой имею самое смутное представление или не имею вообще.

Вот и теперь. На какую мозоль я наступила этой шайке из клиники, если они не бросили меня после получения этих непонятных документов, на которые я даже не успела взглянуть, а, запихнув в машину и натянув мне на глаза какую-то тряпку, повезли неизвестно куда.



Тайная калитка, показанная в свое время Свиристелке Тасей, отворилась совершенно бесшумно. Девушка со своей ношей быстрой тенью проскользнула внутрь. И все же не так тихо, как надеялась. Мгновенно сжалось сердце, когда почти рядом послышался глухой рокочущий рык. Но она тут же вспомнила предупреждение Таси, что собаки в этой части двора отгорожены крепкой сеткой.

Слева виднелась темная громада задней части дома. Чтобы добраться к месту путешествия, надо пройти вдоль высокого фундамента дома, затем стены гаража до задней сторожки. Помещением этим, она случайно узнала от Таси, в летнее время не пользовались. Все же, перестраховываясь, Свиристелка некоторое время простояла, прижавшись к двери, вслушиваясь в царившую с той стороны тишину.

Убедившись, что все спокойно, девушка, наконец, отважилась войти внутрь. Правда, пришлось испытать несколько неприятных мгновений. Дверь была заперта. Свиристелка совсем не подумала, что помещение может оказаться под замком. По тому, как пренебрежительно отозвалась о сторожке Тася, девушка решила, что она никому не нужна и не заперта. Пришлось вспомнить те навыки, которые в свое время вбивал в своих подопечных Синтик.

Повозившись немного с замком, она осторожно приоткрыла дверь внутрь. Пискун тревожно завозился. Свиристелка привычно похлопала его по спинке, успокаивая.

Ребенка нужно было покормить. За день он проголодался. Нужно было заняться им раньше, чем он поднимет голодный крик.

В сторожке, на лето превращенной в склад старья, девушка быстро устроила из нескольких коробок небольшое ложе для малыша. Уложив его на разостланное на коробке старое пальто, Свиристелка развернула пискуна, сняла использованный подгузник, обтерла нежную детскую кожу, смазала остатками детского крема и натянула свежий подгузник. Все это она проделывала не раз и раньше, когда младенцы уж очень досаждали криком. Несколько минут полюбовалась потягивающейся крохотной фигуркой младенца. Потом опять запеленала. Тот, зацепившись за ее лицо своим серьезным задумчивым взглядом темных, глубоких глаз, казалось, разглядывал ее. Он ждал, когда же его покормят.

Свиристелка достала из кармана стянутую в магазине баночку детского питания, из сумки достала бутылку воды и пакетик с детской смесью. Задумав бежать, она позаботилась о пропитании малыша. Нагреть воды  было негде. Потому смешала ее с молочной смесью, как есть. Встряхнула несколько раз, чтобы порошок растворился. Натянула соску, сунула малышу. Тот попробовал, скривился, собираясь заплакать.

-- Нечего привередничать, -- прикрикнула Свиристелка. Но все-таки попробовала смесь на вкус. Напоминает молоко, правда, холодновато. Ну, да Бабариха тоже не придерживается точного расписания и температурного режима для своих подопечных.

-- Ешь, сегодня ничего больше нет, -- приказала  девушка, сунув соску в жадно раскрытый ротик, который сразу же активно засосал. В животике у младенца заурчало, запереливалось. Но Свиристелка перетаскала на своих руках уже стольких младенцев, что к подобным звукам особо не прислушивалась.

Насосавшись, пискун завозился, пытаясь выпутаться из пеленок. Чтобы он не поднял лишнего шума, Свиристелка прижала завернутое тельце к своей груди и стала раскачиваться, согревая икающего младенца и одновременно укачивая его.

Вскоре малыш затих. Девушка аккуратно уложила его на подготовленное ложе, подоткнув с двух сторон, чтобы не свалился во сне. Решила, пока есть возможность, осмотреться, подготовить на крайний случай пути отступления. Проверила еще раз ребенка. Он тихонько посапывал.

Свиристелка тенью проскользнула на задний двор, спрятавшись в густой тени дома, осмотрелась. В свете луны окружающий пейзаж пробирал до дрожи своей нереальностью и потусторонностью. И шорохи, и ночные звуки были совсем не такие, как под привычным мостом, где она обычно проводила летние месяцы. Легкий ветерок шелестел в листве березы за забором, в шуме ельника слышалась какая-то угроза.

Девушка передернула плечами. Что-то сегодня ее охватило тревожное чувство. Она уже и не знала, правильно ли сделала, решившись на этот шаг неповиновения, в любой момент могущий завершиться для нее и малыша плачевно. Потом вспомнила, что для того маленького человечка, спящего сейчас на чужих старых ношеных вещах, завтрашний день может в любом случае оказаться последним, и приняла решение на заре отправиться в дом ребенка. Надо только продумать свой маршрут так, чтобы нигде не пересечься с оживленными дорогами. На них ее будут искать в первую очередь.  Эх, она надеялась пересидеть здесь неделю-другую. В этом заброшенном на лето домике ее никто искать не будет. Но надежда была на помощь Таси. Когда планировала побег, все казалось таким простым. А кинулась, как в омут, обо всем забыла. Не обговорила с Таськой  ничего. Та как сквозь землю провалилась. Что теперь делать? Возвращаться? Но что будет с малышом? О себе не вспоминала. Знала, что ничего хорошего.

Пора было идти в сторожку. Свиристелка напоследок окинула взглядом двор, примечая, как лучше поутру выбраться за ограду.

Неожиданно послышался шум подъезжающей машины. Нет, даже двух. Свет фар сквозь металлическую решетку скользнул по двору. Прятаться сейчас в сторожке, только лишний раз продемонстрировать свою глупость. Те, в машинах, наверно, сразу обратят внимание на открывающуюся дверь. Свиристелка медленно сдвигалась в самую тень к углу сторожки, прикидывая, что распахнувшаяся створка ворот надежно прикроет ее от пассажиров машин.

Машины неспешно втянулись во двор. Водитель первой, выбравшись из-за руля, кивнул второму, приказывая закрыть ворота.

-- Да ладно тебе, -- отмахнулся его напарник. – Кто нас увидит. Отпирай гараж.

Обе машины скрылись в слабоосвещенном пространстве под домом. Двери гаража решили тоже не закрывать. Может быть, закройся двери, Свиристелка бы и не отважилась на слежку за машинами. Но призывно распахнутый вход ее просто притягивал. Оглянувшись на сторожку, она решила, что с пискуном ничего не случится за то время, пока она посмотрит, что там, в гараже, делается. Она совсем не думала, что может случиться с ней, если ее увидят эти амбалы-водители.

В гараже было пусто, если не считать эти две машины. Из одной вразвалку вылез еще один амбал. И теперь их стало трое. Но вот он наклонился к двери машины и что-то выволок наружу. Это что-то оказалось женской фигурой, у которой руки были связаны за спиной, а на голове что-то вроде мешка. Подхватив эту фигуру под руки, двое амбалов поволокли ее куда-то в дальний угол, темный от колонн, закрывающих свет.

В этот момент из другой машины на свет была извлечена еще одна женщина. У этой был заклеен скотчем рот, а руки связаны на груди. Ее сопровождал  один охранник. Любопытство Свиристелки стало безграничным и грозило вылиться в какой-то безумный поступок. Она поняла, что должна посмотреть, что же сделают с женщинами.

Охранник последней жертвы ничего не опасался. Он даже не оглянулся вокруг. Спокойно поволок женщину к стене, что-то там нащупал. Часть стены сдвинулась в сторону, открывая проход. Едва мужчина с женщиной переступили порог, плита вновь стала на место.

Не думая о последствиях, Свиристелка подскочила к стене, стала ее ощупывать, стараясь понять, что же приводит механизм замка в движение. Наконец ее рука нащупала выступающий чуть больше других кирпич.  Едва надавила на него, плита поползла в сторону. Внутри было светло от дежурной лампочки над входом, но дальше все скрывалось во мраке. Вначале идти было просто, в спину светила лампа, и можно было разобрать, что там впереди. Но вот ход повернул в сторону. Дальше можно было двигаться разве что на ощупь.

Девушка старалась запомнить, сколько прошла шагов, чтобы сориентироваться на обратном пути. Ее подсчеты были прерваны недовольным возгласом:

-- Посидишь, подумаешь. Хозяйка решит, что делать. Ты знаешь, что бывает за неповиновение.

В следующее мгновение дверь с шумом распахнулась. Девушка едва успела скрыться за выступом стены от вышедшего мужчины. Тот, не глядя, захлопнул дверь, привычно запер на ключ и двинулся по темному коридору куда-то вглубь. Присутствия постороннего он не заметил. Когда шаги затихли, Свиристелка пошарила по двери рукой и нащупала торчащий ключ. Рука сама собой провернула его, тело, не слушая доводов разума, проскользнуло в комнату.

Микроскопическую клетушку комнатой можно было назвать только с большой натяжкой. Какая-то кладовка для хранения запчастей для  машин. Свиристелка в этом не разбиралась. В углу на нескольких покрышках колес лежала, скрючившись, женская фигура. В слабом свете маломощной лампочки она выглядела растерянной и какой-то беззащитной.  Свиристелка  сорвала с ее рта скотч, потом развязала руки.

-- Ты кто? – первым делом поинтересовалась пленница. – Как ты тут оказалась? Ты с этими или тоже…

-- Это не важно. Я не с ними. Увидела случайно, как тебя тащат. Хотела помочь. Я сама скрываюсь. Слышала, как этот угрожал…

-- Зачем же влезла? Ведь, если поймают, не пощадят. Знаешь, куда отправят?

-- Не маленькая, понимаю. Но что сделано, уже не вернуть.

-- Вот что. Эти пошли в дом. До утра они не вернутся. Думаю, и распоряжений на мой счет еще не получили. Надо сейчас уходить, пока тебя не обнаружили. Пошли.

Бывшая пленница оказалась натурой деятельной и авторитарной. Она сразу же приняла на себя роль старшей. Назад возвращались со всеми возможными осторожностями. Пришлось немного повозиться возле выхода. Но быстро разобрались с системой запоров.

Свиристелка, выйдя из гаража, двинулась к сторожке. Напарница остановила ее.

-- Куда ты? Надо срочно уходить. Сейчас ворота закроют. Там в доме есть пульт управления. Что ты забыла в этом курятнике?

-- Ты иди, я сейчас догоню. Мне надо на минутку. Иди, иди, -- махнула рукой Свиристелка, заскакивая в сторожку. Пискун почему-то кряхтел и постанывал. Она схватила его на руки и торопливо выскочила во двор. Ворота уже были приведены в действие. Створки неторопливо сходились. Девушка юркнула в еще остающуюся щель. За ее спиной створки с легким лязгом сомкнулись. Не оглядываясь, она заторопилась к темнеющим кустам.

-- Что ты там взяла? Не хватает еще, чтобы воровками объявили, -- выказала недовольство новая знакомая.

-- Ну, к воровству мне не привыкать, -- усмехнулась Свиристелка. – А это мой сынок. Только он что-то хныкает. Не пойму, то ли животик болит, то ли еще что.

-- Идем отсюда побыстрее. Отойдем подальше, там посмотрю, что с твоим ребенком. Поторопимся…

-- А ты что, врач? – удивилась девушка.

-- Нет, я медсестра, но работала с неонатологом.  Кое в чем разбираюсь.

Дальнейший путь они проделали молча. Каждой нужно было подумать, решить, что делать дальше. У Свиристелки постанывал пискун. И она волновалась, что это с ним. Раньше такого она за ним не замечала. Потом ребенка у нее забрала спутница. Она на ходу вслушивалась в его дыхание, постанывание, определяя, что же беспокоит младенца.

По дороге они познакомились. Новую знакомую звали Таней. Свиристелка сначала назвалась прозвищем, но Таня хотела знать ее настоящее имя. А какое настоящее? То, которым все погоняют. Ну, а по паспорту она значилась Светланой.

-- Сына твоего как зовут? – поинтересовалась Таня. – Или тоже прозвище придумала?

Свиристелка хотела по привычке назвать его Пискуном. Но вдруг призадумалась. А действительно, как его назвать? Одно время нравилось ей имя Коля. Был у нее в детском доме дружок с таким именем. Давно их пути разошлись, но доброе отношение помнится. Пусть у малыша будет это имя, решила она и ответила: -- Коля.

-- Когда ты его родила? Сколько ему сейчас?

И опять Свиристелка встала в тупик. Как объяснить своей спутнице, что это не ее ребенок, что она просто хочет его спасти, что у малыша  нет других взрослых, которые бы позаботились о его жизни.

Но Таня восприняла ее молчание по-другому.

--Что, от мужа сбежала? – уточнила она. И не дожидаясь ответа, добавила:

-- Вот что. Есть у меня здесь знакомые. Никто о них не знает. Заскочим туда, пересидим. Тем более, что скоро начнут искать, до города не успеем добраться…

-- Ой, мне туда не надо, -- пискнула Свиристелка.

-- Да и мне тоже, -- согласилась Таня. – Так что идем к моей троюродной бабке.

Таня уверенно свернула в проулок, прошла сквозь ельник и оказалась на опушке леса рядом с изгородью из старых жердин. За грядками виднелся  темный силуэт дома. Сейчас, ночью, он казался вполне приличным. Но Таня знала, что с рассветом волшебство лунного света пропадет. А солнечные лучи обнажат старую, проржавевшую во многих местах крышу, торчащую между бревнами паклю, которую еще не вытаскали до конца птицы для своих гнезд. Покосившуюся терраску с прогнившими ступеньками, заваливающуюся будку уличной уборной. Всю убогость глубинной деревенской жизни одинокой старухи. Она знала также, что хозяйки дома нет. Ее недавно забрали к себе родственники.

Ключ нашелся на обычном месте. В единственной комнате, разделенной перегородками на горенку и кухню, пахло печной золой, старой печеной картошкой, кошачьей мочой и еще чем-то неприятным. Таня задернула окна плотными шторками, чтобы со стороны не было видно света, потом включила ночник.

В его свете она развернула ребенка, кивнув Свиристелке на драный топчанчик: присаживайся.

У младенца болел животик. Это было ясно. Снимая подгузник, Таня обратила внимание на большое темно-коричневое пятно в нижней части спинки. Очень знакомое пятно. Не так давно она такое уже видела. Сразу вспомнилось, как в конце весны, чуть больше двух месяцев назад, она заскочила в родильное отделение к приятельнице Аньке. Собирались вместе сходить вечером в кафе потусоваться. Та занималась новорожденным. Когда перевернула на животик, стало видно яркое коричневое пятно на спинке. Так, значит, эта Света рожала в клинике?. А по виду не скажешь. Вылитая бомжиха. Странно. Ребенка Анька обряжала в дорогие одежки. Таня тогда посочувствовала его родителям, которым придется разоряться на косметическую операцию.



                Глава двенадцатая.


                Когда звереет волк, только держись.


В гостиной было благодаря кондиционеру прохладно и сухо, как ночью  в пустыне. Ветерок  ощутимо овевал спину. Лепилов передернул плечами. Он был обеспокоен и даже не старался  таить это чувство от своего окружения.

После того, как вечером  Ксения  так и не объявилась, а местная правоохранительная  власть очень угодливо заверила, что на данную гражданку у них  ничего нет, Лепилов отдал приказ отбыть на запасные позиции – подразумевая дом Ксении в Городце. Дело принимало довольно-таки интересный оборот. Рейдерский захват клиники захлебнулся ввиду того, что все документы на собственность были надежно спрятаны и сразу же продемонстрированы захватчикам. И новый собственник, не церемонясь, дал жесткий отпор.

В связи с тем, что документы на клинику были переданы стариком Алексею, как наследнику, никаких уступок захватчикам он делать не собирался и довольно откровенно дал это понять действиями своей охраны.

Армия его юристов, специалистов и советников по ведению бизнеса сразу же оккупировала все возможные инстанции, перегородив пути захвата собственности, и теперь рьяно выясняла, кто же это оказался таким прытким в желании проглотить его собственность.  Лучше бы и не пытались. Лепилов был довольно крупной акулой в сфере бизнеса, уступать противнику свою собственность не собирался. А наглое вторжение чужаков в сферу своих интересов воспринял как объявление войны и не замедлил с ответом.

Алексей вновь вернулся мыслями к Антипкиной. Он уже смирился с тем, что благодаря Олимпиаде жизнь его теперь плотно переплетена с Ксенией. И не только посредством Ирки, но и двух удочеренных девчонок – Тины и Ники. Девицы эти уже вошли в возраст, вполне сформировались и физически и эмоционально. И у Алексея, он сам стал это замечать, неожиданно для него проявилось неприятное ощущение отеческой ревности,   как только на этих юных особ стали заглядываться представители мужского племени. Он в первый момент даже сам себе не поверил. Возможно ли такое? Еще недавно сам рассматривал юных девиц лишь как повод интересно провести время и не более того. И вот теперь с подозрением воспринимает любое проявление знаков внимания от поклонников своих девчонок. В конце концов, он пришел к неутешительному выводу, что это старость, и на какой-то момент расстроился. Но потом взглянул на все с философской точки зрения и махнул на свои переживания рукой. Девчонок он рассматривал уже не с позиции самца-потребителя, а в качестве собственника уникальных произведений искусства, ревностно следящего за тем, чтобы его шедевры попали в достойные руки ценителя и хранителя этих сокровищ.

При этом размышления свои Лепилов старательно прятал от окружающих, и в первую очередь от Ксении. Видимо, настолько старательно, что вскоре все знали, что заигрывание с приемными детьми Лепилова чревато  последствиями.

Как всегда, когда появлялся в этом доме, Лепилов первым делом поинтересовался, чем же занимается Ирина. Худосочное, загорелое, патлатое существо с лупатыми серыми глазами его постоянно притягивало, но одновременно и заставляло быть настороже. Он ни минуты не сомневался в информации, полученной от матери. Даже если документы и не подлинник, а искусная подделка, для него главным аргументом было мнение матери. После ее гибели, еще более  ценное, как последний привет.

Свое родство с Иркой, этим бесенком, носящимся по дорожкам Городца в окружении сверстников, он воспринимал с некоторым сомнением. Были на то причины. Но даже они не снижали его чувства гордости за этого ребенка, за ее умение командовать и манипулировать окружающими, даже за скандализм и обиды по пустякам.

В молодые годы Алексей не был примерным семьянином. Не стал им и в зрелом возрасте. Виктория после заключения брака стремилась навязать ему своего сына. Но Виталий был уже достаточно взрослым и не в меру циничным подростком, умело манипулирующим своей матерью. С отчимом он и не стремился найти общий язык.

То, что не видела в своей слепой всепоглощающей любви Вика, Алексей сразу разглядел. И это узнавание оттолкнуло его от пасынка. В дальнейшем их взаимная антипатия только разрасталась.

Так что Алексей за прожитые годы не испытывал особых отеческих чувств к детям. Они его не особенно трогали и оставляли сердце равнодушным. Потрясение от гибели матери, а потом запоздалое письмо от нее, перевернули его душу. Олимпиада, словно предчувствуя беду, понимая, что ее уход может выбить почву из-под ног у приемного сына, подарила ему дочь, обставив получение  информации  об этом в довольно мелодраматичном ключе.

Потом Ксения передала ему второе послание матери – несколько страниц написанного ею письма. Прислала в обычной посылке старого плюшевого медведя с сапфировым паззлом и этими драгоценными листками, исписанными рукой  матери.

И судя по поведению, приятельница точно не читала записок матери. Исходя из этого предположения Алексей обозвал Ксению в душе честной идиоткой, по которой плачет дурдом. Но после этого она стала ему еще ближе и надежнее. Нутром чувствовал, что она его не предаст. В огонь полезет, в дерьме вымажется, чтобы только спасти его. Хотя последний постулат дался ему с великим трудом. Лепилов все время боялся выявить охватившие его чувства напоказ. И оттого постоянно придирался к приятельнице, чем все больше отталкивал от себя.

Сейчас, изнывая от безделья в ожидании завершения событий с клиникой, Алексей уже в который раз прокручивал ситуации, в которые может быть вовлечена Ксения. Ну не просто же так она оказалась в Малом Калинове как раз в то время, когда там заварилась эта бодяга с наследством.

Впрочем, унынье и безрадостные размышления Алексея были прерваны грохотом распахнувшейся двери, топотом маленьких ног, радостным воплем и вторящим ему гнусавым голосом Рэмбо, требующего вытереть ноги, закрыть дверь, не кричать, поднять бумажку, не бегать по комнатам, не сбивать палас, не кататься по паркету…

Словом, домой из пробежки по Городцу вернулась Ирка. Она вихрем влетела в гостиную второго этажа, где расположился в элегическом настроении Лепилов, и с визгом бросилась ему на шею.  Следом за ней, смешно извиваясь тельцем на коротеньких ножках, семенил щенок, обладатель довольно большой порции генофонда таксы. Но в нем уже проглядывали и признаки безродности. Слишком толстый для таксы хвост, коротковатые ушки. Глазки, как черные агаты на желтовато-коричневой мордочке, умильно помаргивали, хвостик дружелюбно помахивал.

-- Дядь Леш, ты надолго приехал? Вот здоровски. А мне мама собаку подарила. Я его Чейзом назвала. Это мальчик. А на улице еще Шарик есть. Он совсем как мишка, ну, этот, который где жарко живет. Он еще черно-белый…

-- Панда? – догадался Алексей.

-- Ага. Только тетя Зина не разрешает его брать в дом. Говорит, что он грязи нанесет.. а у него знаете какие лапки? Они все беленькие, чистенькие, и пяточки розовенькие…

Дальше последовал рассказ о коварстве Рэмбо, который не дает возможности ей проявить изобретательность в ходе детских игр…

Выяснив, какие препоны устраивает робот Ирке во время игр, Алексей порадовался за себя, что не поскупился и приобрел это чудо техники. Потому что если судить по рассказам проказницы, без Рэмбо  она уже не раз сломала бы себе шею, свалилась с дерева, балкона, крыши дома, утонула в колодце, в реке… Представлять дальше подобное он был уже не в силах. Руки так и чесались схватить эту мелкую вертихвостку и отстегать всем, что под руки попадет. С трудом сдержал свои порывы провести воспитательную работу.

Вспомнилось письмо матери. Он все чаще обращался к воспоминаниям о ней. Порой корил себя за то, что мало уделял внимания. Но это удел всех детей. Только потеряв родного человека, начинаешь понимать, сколько еще не успел сказать, узнать, расспросить. Многое так и остается за чертой понимания. Родители уходят, так и не досказав того, что хотели передать детям. А те, в погоне за новым, необычным, за острыми ощущениями бытия, общение с родителями оставляют на потом. Считая это не главным, второстепенным.

Алексей с горечью вспоминал попытки  матери поговорить с ним по душам. Его не раз окатывало душной волной жара, когда в памяти всплывали пустые отговорки. Мать, конечно же, понимала, что ему ее проблемы не интересны. И отступала. А потом было уже поздно.

В ее записках, которые переслала Ксения, было так мало сведений, лишь намеки на них, что он с острой досадой на себя понимал: время упущено, нить разорвана. Где-то когда-то найдутся записи размышлений матери, ее воспоминания. Но это уже не будет живое общение с ней. Не ответит она на многочисленные вопросы, которые с течением времени все больше накапливаются в его сознании.

Вспомнился старик. Бесспорно, мать с ним была не просто знакома. Иначе, зачем ему проявлять такой интерес и участие к приемному сыну какой-то, пусть супер-богатой, но посторонней особе.  Не лучше ли было под шумок прибрать ее неафишируемые капиталы? Благо, только ему о них все известно.  Но ведь не воспользовался. Снизошел до общения. Расщедрился на советы. Вот и о клинике Алексей узнал именно от него. И о тайне, которая должна быть разгадана именно здесь, в Малом Калинове.

Вспомнился недавний разговор с Ясоновым.

-- Извините, Алексей Александрович, за откровенность, -- начал тот несколько смущенно, -- не подумайте, что сужу предвзято. Все-таки это была собственность вашей матушки…

-- Не тяни кота за хвост. Что ты мямлишь? Что это за реверансы? – недовольно оборвал его Лепилов. – Ну, что там нарыли? Можешь не беспокоиться. В обморок, как кисейная барышня, не упаду.

-- В общем. Там такой гадюшник… Такая клоака…

-- Хватит красочных сравнений, ты меня уже сразил. Я все понял. Давай конкретику…

-- Я и даю… -- несколько обиделся начальник службы безопасности, -- но вначале проясню ситуацию. Внешне это вполне добропорядочная клиника, врачи делают благородное дело: помогают женщинам обрести счастье материнства…

-- Это я и без тебя знаю, -- недовольно обронил Лепилов, -- давай, что нарыл…

-- Все-то вы торопитесь, Алексей Александрович. А без предыстории не обойтись. Когда клиника начала работать, вашей матушке предложили расширить перечень, так скажем, услуг по оздоровлению. Ну, сами знаете, тогда все просто было. Появился хирургический корпус, там, кстати, делают очень серьезные операции. И хирурги классные подобрались. Потом открыли косметический центр…

-- Это еще что за хрень?

-- Да это я так назвал. Наши дурошлепки коррекцию фигуры делают, ну, лицо подтягивают…

-- Ладно. Это все допустимо. Хотя, зачем матери оно было?

-- Думаю, это ваша Ляля подсуетилась вкупе с Викторией. Сами знаете их наклонности.

-- Знаю, -- кивнул Лепилов, соглашаясь. Ни для кого ведь не секрет, что, та, которая произвела его на этот свет, давно свихнулась на почве омоложения и теперь во всеуслышание объявляла, что является его младшей сестрой. Но на эти выпады Алексей смотрел со снисходительностью взрослого на шалости ребенка. Виктория, до недавнего времени находившаяся в статусе его супруги, обладала хваткой и умом талантливого экономиста. И если где-то видела выгоду, устремляла туда свои капиталы. Ничего удивительного, если приняла участие в этом проекте.

-- Думаю, не это тебя беспокоит, -- уточнил Лепилов, прервав паузу.

-- Не это. Тем более, это легальный бизнес, на который есть вся разрешительная документация. Но под сенью официальной деятельности здесь велась и незаконная, больше скажу, преступная…

-- Да? Ну-ка, поподробнее, -- заинтересовался Лепилов. Что мать занималась делами, далекими от норм общепринятой этики и морали, для него давно не было секретом. Сам он во времена оны грешил делами, идущими в разрез с законами. Но то был период становления. Давно всю свою деятельность он привел в соответствие с требованиями права и морали. Но до сих пор не желал ничего слышать о том, что мать могла нарушать закон, и тем более, ее осуждать.

-- Дело в том, что в последние годы пошла мода на омоложение с помощью стволовых клеток. Это когда…

-- Не объясняй. Не тупой, наслышан. В прессе и инете почитываю информацию…

-- Тогда вам будет понятно. Мы выяснили, что под прикрытием официальных процедур в клинике занимались, в том числе, и проблемами омоложения…

-- Узнаю почерк Ляли. И тут свои прихоти на первый план вывела…

-- Вы думаете, что ваша м.., пардон, Ляля была в числе спонсоров клиники, о возможности быть в руководстве я умолчу…

-- Когда это Ляля себя утруждала работой, а тем более, тратой денег на проекты, которые будут работать не только на нее, любимую, -- скривился патрон, как от зубной боли, -- продолжай, что вы там нарыли.

-- Если бы это были только прихоти Ляли. Вы же в курсе, из какого материала стволовые клетки берутся?

Лепилов кивнул. Он уже догадывался, что сообщит ему начальник службы безопасности. И тот не обманул его ожиданий.

-- Да, да, делаются аборты на критических сроках. Уничтожаются вполне жизнеспособные дети…

-- Надо же. С одной стороны лечат бесплодие, а с другой…

-- Ага, готовят себе будущих пациенток. Кроме того, не все понятно там и с новорожденными. Официальных расследований нет, но зафиксированы случаи  смертей новорожденных… Какие-то темные дела. Как установили наши юристы, на клинику завязан местный криминалитет при полном попустительстве милиции и прокуратуры. И над всем этим стоит местная власть. Там все повязано. Копнешь в одном конце, сразу отзывается в другом…

-- Есть проблемы? Привлеките областные структуры…

-- Боюсь, волны пойдут высоко наверх…

 – Я так понимаю, нужна поддержка?

-- Считаю, пора выдвигать тяжелую артиллерию, -- вздохнув, сознался Ясонов.

-- Даже так? -- Лепилов изогнул левую бровь, что бывало в моменты его крайнего удивления. – Впрочем, за этим дело  не станет. Только постарайтесь без эксцессов. Чтобы не пришлось потом самим доказывать, что мы не верблюды. Кстати, что там с передачей собственности?

-- Официально все прошло нормально. Хотя местная элита была крайне шокирована известием, что клиника уходит из сфер ее влияния.  Внешне восприняли известие стоически.

-- Что клиника?

-- Сегодня, еще до объявления о передаче собственности, наши люди заняли все помещения. Сейчас идет проверка документации. Но возможно, на некоторых участках мы припоздали и интересные нам сведения исчезли…

-- Ты, Валерий Яковлевич, давай, без этого, без нагнетания страстей. Да, кстати, что там с Ксенией? Нашли ее?

-- По информации опрошенных, жила она в гостинице. Общалась с некоторыми лицами, часть из которых как-то связана с клиникой…

-- Подробнее…

-- Приехала в город вначале к отцу не так давно утонувшей приятельницы. Которая, кстати, многие годы была руководителем клиники и научным разработчиком некоторых направлений лечения бесплодия…

-- Даже так? И что с ней случилось?

-- Женщина неожиданно решила свести счеты с жизнью, спрыгнула с городского моста и…

-- Ты хоть видел, какая там речка? Воробью по колено. Продолжай…

-- А что продолжать? Весь город верит, что умерла. Говорят, совесть замучила.

-- Не-е-т, если здесь засветилась Ксения, что-то явно не так. Надо заняться этим вопросом. Я так и знал, что эта правдоискательница опять ввяжется в криминал… С кем еще она общалась?

-- С хозяйкой гостиницы, нашей любезной Надеждой Петровной. С ее дочерью видели. Хотя какие могут быть у Ксении Андреевны дела с этой отмороженной?

-- Ладно, не отвлекайся. Дальше…

-- А что дальше? В пиццерии часто бывала… Все про клинику расспрашивала… Со всеми фигурантами ведется работа.

-- Думаю, пора мне возвращаться в город, -- хлопнул по колену рукой, как припечатал, Лепилов. – И не возражай. Ничего со мной не случится. Вы-то для чего свой хлеб едите?



Надежда только что поговорила с дочерью. Разговор был тягостный. Всегда неприятно, когда ребенок обвиняет мать в предосудительных делах. А тут на больную голову Надежды вылилось столько грязи и помоев, что она просто не знала, что сказать в оправдание. Хотя в чем оправдываться? Да, любила мужчину. И сейчас любит. Не разобралась, что это за человек, не увидела в нем преступника. Но он ведь и не афишировал  этого, был корректен, внимателен, не жаден, не давил авторитетом, не требовал противоправных деяний. Помогал в становлении бизнеса, подсказывал на первых порах.  Поддерживал во всех ее начинаниях. То, что не остались вместе, не ее вина. Так распорядился он.

Тася  же поставила все свои проступки в вину матери.

Впервые Надя пожалела, что так потакала прихотям дочери, что с малых лет не наказывала, а старалась уладить все лаской, увеличением внимания, потаканием всем капризам дочери. И вот во что все вылилось.

Не хотелось ссориться с дочерью, но тут пришлось открыть той на многое глаза. Ошарашить такими известиями, от которых у той дух захватило. Хотя Ксения Андреевна уже кое-что сообщила.

Тогда, после ухода Ксении Надя отважилась послать эсэмэску по знакомому номеру. Вскоре ей пришел ответ, что с ней свяжутся. Через некоторое время позвонил мобильник.  Голос, раздавшийся в динамике, был настолько знаком, что она мгновенно захлебнулась воздухом от подкатившей радости.

-- Надюша, в чем дело?  Понимаю, неспроста ты искала адрес. Что случилось?

-- Я должна покаяться. – Надя представила, как ее собеседник поморщился. Он не любил всех этих предваряющих пустых разговоров. Потому заторопилась сообщить о том, что ее волнует, -- я не сообщила тебе, что у меня есть ребенок…

-- Ты за этим позвонила? Не кажется ли тебе, что несколько поздновато?

-- Тася твоя дочь, -- собравшись с силами, точно в омут с головой нырнув, произнесла страшную для себя фразу. Возможно, сейчас этот человек откажется от нее, возможно, обвинит в том, что она лжет, возможно, сообщит, что отбирает дочь. Пусть будет все, что угодно, лишь бы он спас ее ребенка. Ответ его поверг Надежду в транс.

-- Я знаю. Трудно усомниться, видя в ней свою фотографию. Что ты хочешь?

-- Витя, -- она впервые назвала его так, не задумываясь ни о чем, забыв, кто он и где находится, -- помоги. Тася попала в ужасную историю. Я виновата перед тобой, что не сообщила  о ее рождении, что прятала от тебя, боялась, что ты отберешь ее у меня. Но сейчас мне просто необходима твоя помощь…

-- Смешная ты, Надя, чем я могу помочь, находясь здесь?

-- Поговори с Тасей. Ты умеешь убеждать. Умоляю тебя, скажи ей, что ты ее отец.
-- А она, что, не верит?
Надежда, сдерживая рыдания, рассказала обо всех событиях, произошедших в последнее время, о взрыве, о поведении дочери и о ее последних обвинениях. По мере того, как она рассказывала, насмешливый вначале голос ее собеседника становился все более сочувствующим, а затем и серьезно заинтересованным.
-- Выяснили, кто и почему взорвал твой отель? – перебил он ее рассказ.
-- Пока нет. Здесь работают люди нового владельца клиники. Они думают, что это на него покушение…
-- А ты думаешь иначе?

-- Я не знаю, что думать. Этот владелец с охраной выехал, а потом взрыв… Мне намекнули, что это дело рук Таси… Но ей это зачем? Меня убить? Мне страшно, Витя. Не за себя. Что будет с нашей девочкой? Ей ведь нет даже четырнадцати. Во что она вырастет? Я не справляюсь с ней. Она такая упрямая…

-- Я понял. Когда появится Тася, позвонишь по этому номеру. Я с ней поговорю…

Разговор Таси с отцом был тяжелым для девочки. Она ушла от матери в другую комнату. Была на удивление послушна и выслушала все, что сообщил ей человек, назвавшийся ее отцом. Лишь однажды перебила его и уточнила, действительно ли он сейчас в заключении. Потом примолкла и вопросов больше не задавала. По завершении разговора молча принесла мобильник матери и сунула в руку.

Виктор сообщил Надежде, что за Тасей приедет его человек, он отправит девочку в пансионат. Дочь у матери он отбирать не собирается, но мозги вставить малолетке требуется. Этим и займутся учителя пансионата. Самой Надежде он обещал помочь разобраться с финансовыми проблемами. Затем попросил некоторую информацию о  новом владельце клиники.

-- Надя, я тебя не предам. Нас связывает дочь. Постараюсь исправить ситуацию и помочь тебе. Но больше не звони по этому номеру. Потребуется связаться, воспользуешься старыми методами. Не прощаюсь.

Тася после разговора с отцом как-то примолкла и затихла. Надежда могла только гадать, что же сказал Виктор дочери. Какие нашел слова и аргументы. Нет, Тася не стала мягче и послушнее с матерью. Но она больше не дерзила, не бежала из дома. Она вообще не выходила из своей комнаты.

На следующий день прибыла кавалькада машин со столичными номерами. Пока одни из прибывших общались с руководством местной милиции, другие встретились с представителями нового владельца клиники. Состоялся обстоятельный разговор на интересующие обо стороны темы. Затем главный из прибывшей команды встретился с Надеждой  Егоровой, обсудил с ней ряд вопросов, касающихся бизнеса, потом пригласил Тасю и в присутствии матери провел с ней беседу на тему недавнего взрыва.  После этого она собрала кое-какие вещички и в сопровождении охраны уехала из города. С матерью она так и не попрощалась. Надя, сдерживая слезы, проследила за ней из окна. Она чувствовала, что потеряла своего ребенка. Пройдет время, и, возможно, Тася поймет, что поступила с матерью подло. Но это будет потом. А пока сердце Надежды было разбито. И во всем она винила только себя.



Тяжелая артиллерия, о которой напоминал Лепилову его начальник службы безопасности Ясонов, прибыла в Малый Калинов на следующий день после взрыва. Это был отряд быстрого реагирования элитного подразделения столичного ОМОНа. Следом слетелись спецы следственного комитета, генпрокуратуры, ряда надзорных органов. Дело было настолько резонансным, что могло затронуть довольно известные фигуры в верхних эшелонах власти. А это перед предстоящими выборами  для многих было совсем некстати.

Лепилову по большому счету было безразлично, что будет предпринято в данном, конкретном, случае, и как будут отмазываться замешанные в этом криминальном скандале представители власти. Его больше беспокоило, где искать сведения, о которых говорил ему старик. И которые, по словам его, можно получить только в клинике. Потому он ждал результатов завершения расследования и возможности пообщаться с теми, кто может пролить свет на интересующую его тему.

На третьи сутки операции Ясонов доставил обнадеживающие сведения. Хотя руководительница клиники, которую мать Лепилова Олимпиада Георгиевна в свое время поставила у руля власти, и свела счеты с жизнью столь странным способом, но в клинике почти ничего не изменилось. Правда, основной штат сотрудников за это время  кардинально поменялся, но еще можно найти тех, кто в то время работал. Сейчас этим заняты адвокаты Лепилова.

 Вдруг на горизонте появились некоторые одиозные личности.  Они хотели бы встретиться с господином Лепиловым в обход находящихся в Малом Калинове представителей официальных властных структур.

Встреча состоялась на нейтральной территории, в соседнем районном центре без официоза и демонстрации мускулов.

В непритязательном для гламурных посетителей, но хорошо зарекомендовавшем себя в некоторых кругах ресторанчике Лепилова ожидал лысоватый и неприметный на первый взгляд мужчина примерно его возраста. Но Алексея не обманул ни внешний вид бизнесмена средней руки, ни легкий прищур словно бы близоруких глаз. С этим человеком он был знаком не первый год по делам фирмы Виктории. Обычно она сама справлялась со своими проблемами и лишь в очень редких случаях привлекала Алексея.

Увидев Лепилова, мужчина встал навстречу, склонил в приветствии голову, жестом предложил сесть за стол. Алексей  внутренне усмехнулся. Пригласивший его демонстрировал все признаки уважения.

-- Не ожидал меня увидеть? – осведомился мужчина, откинувшись на спинку стула.

-- Слышал, вы сейчас отдыхаете на северных территориях, Щербатый…

-- Обойдемся без имен. Мы друг друга знаем. Этого достаточно. У меня к тебе личный интерес, не связанный с деловыми вопросами. Поэтому давай поговорим  спокойно и беспристрастно. Я понимаю, у тебя есть на меня зуб из-за Виктории.

-- Оставьте, господин Щербатов. Вам уже должны донести, что ваша соперница в определенных сферах бизнеса  с некоторых пор не является моей супругой.

-- Да знаю я. Делить нам нечего. Но и обратиться, кроме как к тебе, в некоторых вопросах не к кому. Сам знаешь, годы идут, алчные волчата подрастают. А стоит только на некоторое время выпасть из обоймы, как твое дело стараются растащить на куски те, что удачливее.

-- Все это словеса. Что нужно, конкретно? -- Лепилов понимал,  человек, что сидел напротив, пригласил его на встречу совсем не за тем, чтобы поплакаться в жилетку. Потому нет смысла тратить время на пустую болтовню.

-- Слышал я, господин Лепилов, что  ты приобрел Малокалиновскую клинику.

-- Можно сказать и так. Скрестились интересы?

-- Нет. Меня медицина не напрягает. В городе живет моя знакомая…

-- Наслышан.

-- Даже так? – сделал вид, что удивился собеседник. Но потом посерьезнел. – Мою знакомую кто-то подорвал. Знаю, твои люди работают над этим. Есть подозрения в отношении дочери моей знакомой. Хотел бы  узнать из первых рук, какие есть улики против нее?

-- Никаких. Девчонка, конечно, не подарок, и матери она насолить мечтала. Но это не она. Есть кто-то еще, заинтересованный в этом деле. Пока найти его не удалось.

-- Благодарю за честный ответ. Девочка мне не безразлична. С ее помощью могут свести счеты со мной. Я ее вывел из-под удара.  Мне не нравится, что пострадал бизнес ее матери. Хочу поучаствовать в его защите. Сам понимаешь, спустить любому, кто посягнул на мое, я не могу. Мои люди пошерстят там немного. Надеюсь, наши интересы не пересекутся?

-- Как знать? – усомнился Лепилов. – Боюсь, все завязано на клинику. И многие вопросы решатся именно там.

-- Понимаю. Это не моя сфера. Уверен, наши интересы не пересекутся, -- собеседник Лепилова жестом подозвал официанта, сказал тому несколько слов. Потом извинился за необходимость покинуть собеседника и вышел из зала через служебный вход.

Алексей подождал несколько мгновений, повернул голову в сторону сидевшего у окна Ясонова и кивнул. Тот подошел и сел за столик.

-- Да, Алексей Александрович, умеете удивить. Встретиться  с такой акулой… -- покачал он головой.

-- Прошли его годы. Еще пять лет назад он был грозой  не только столичной элиты. Теперь все по-другому. Мир меняется. Категории влияния сдвигаются. Но согласен, господина Щербатова не стоит списывать в утиль. Этот еще покажет себя. И ведь не боится. Он же сейчас в отсидке. Но случилось что-то для него непонятное, и он преспокойно вышел на свободу.

-- Деньги делают все. Хотя для него сейчас проще находиться там, под охраной, -- заметил Ясонов. – Он хотел лично заручиться вашим расположением. Видно, знает что-то такое, что делает вас единомышленниками.

-- Возможно. Но как он дважды отмежевался от клиники. Действительно, что-то знает…


                Глава тринадцатая. 


                Чей ребенок? Что он стоит?


Татьяна  привычно осмотрела малыша. Коля, на первый взгляд, тощенький и неухоженный, уже давно перешагнул заявленный Светой месячный рубеж. Обычно у мальчиков в этом возрасте часты проблемы с животиком. Он был явно заторможен, но глазками ловил движущиеся предметы, пытался приподнять головку. Странно, почему у нее появилось чувство, что именно этого малыша она  видела чуть больше двух месяцев назад в родильном отделении клиники. Родимое пятно на спинке ни с каким другим не спутаешь. Да и не часто рождаются дети с похожими дефектами.

         И все же не могла  понять, как случилось, что тот младенец в эксклюзивных одежках оказался у этой бездомной. Наметанный глаз Тани сразу определил социальный статус матери ребенка. Патлатые немытые волосы, которые не знали ножниц и расчески парикмахера, анемичная фигура, серая, нездоровая кожа, которую не украшал, а наоборот,  старил летний загар, неухоженные руки… Словом, это была даже не деревенская девчонка, а типичная  привокзальная побирушка. Присмотревшись, Хлебникова даже пришла к выводу, что не раз видела ее в тех местах.

         -- Света, это точно твой ребенок? – неожиданно для себя произнесла она с сомнением в голосе. Та, к которой был обращен вопрос, мгновенно вскинулась, внутренне ощетинившись, готовая биться за свою добычу. А Таня в этот момент с внутренним ужасом осознала, что, возможно, эта девица похитила малыша у родителей. И теперь прячется, ожидая выкупа от безутешных родных. Но это должно было произойти не так давно, иначе об этом уже судачили бы на каждом перекрестке. А ребенок, судя по его внешнему состоянию, давно не мыт и не ухожен.

        Можно предположить, что девица украла ребенка в другом городе и привезла сюда…
       В этот момент она увидела в руке у девицы нож. Та перехватила рукоятку поудобнее и хрипло прошипела:

      -- Отойти от Коли. Это мой сын. Слышишь? Я никому его не отдам…

      -- Ладно, ладно, успокойся, -- примиряющее произнесла Таня, отходя от ребенка. Не хватало еще, чтобы эта вокзальная побирушка прирезала ее здесь, в доме бабки. И это после того, как совсем недавно помогла выбраться из серьезной передряги. Не стоило ссориться с девушкой. В конце концов, какое ей дело до того, где девица взяла ребенка. – Извини, это у меня так, по глупости вырвалось. Мне никакого дела до твоего ребенка нет. Волнует только его здоровье. Ты его грудью не кормишь. Это видно. Дала ему какую-то гадость. Вот у него и разболелся животик.

       Света, или как там она себя назвала, Свиристелка, кажется, молча подошла к столу, на котором корчился, постанывая, малыш, привычно запеленала его и прижала к груди. Таня заметила, что ребенок мгновенно притих, почувствовав знакомый запах. Кто его знает, может быть, она действительно его мать? А пятно? Сейчас Таня уже не была так уверена, как минуту назад. Бывают ведь  такие совпадения, хоть и крайне редко.

        -- Сейчас я кое-что приготовлю Коле от колик, -- как ни в чем не бывало, продолжила она разговор, точно и не видя, настороженности матери ребенка.—Ему станет полегче. А потом выкупаем его.

       Свиристелка, уже собравшаяся уходить, меж тем, озабоченно и с явной тревогой  разглядывала кривящийся в подступающем плаче ротик Пискуна. Ей было страшно оставаться с этой женщиной, оказавшейся такой неблагодарной и опасной. Но идти было некуда. Да и ребенок, она это видела, был болен. И она осталась, решив, что сбежать сумеет в любой момент. О себе она сейчас не думала. Ее  беспокоил Пискун. Как бы с ним ничего не случилось. Ведь тогда вся ее авантюра с побегом окажется простым безумием.

        Меж тем электрочайник, поставленный Таней, вскипел. Она разыскала в шкафу семена укропа, заварила  их и поставила настаиваться. Сама в это время проверила, есть ли в доме съестное. Троюродная бабка последнее время жила в городе у одного из внуков, а домишко ее превратили в подобие дачи для всей большой городской родни. Потому и в холодильнике от прошлой гулянки были кое-какие запасы, и в банках хранились на всякий случай крупы, макароны. Нашлось и несколько банок сгущенки.

        Готовя отвар и перекус, она незаметно разглядывала девицу, успокаивающую малыша. Внешность отталкивающая. Даже если предположить, что она была суррогатной матерью этому ребенку и теперь украла его у официальных родителей, что-то здесь не стыкуется.  К тому же Таня отлично знала, что Кабаниха подбирала в суррогатные матери женщин здоровых, привлекательных, чтобы дети рождались крепкими, внешне красивыми.  Суррогатных матерей  обеспечивали качественным питанием, максимальным отдыхом и мелкими женскими радостями. Там, где пахло большими деньгами, Кабаниха не скупилась. Весь этот детопроизводящий конвейер  Тане был хорошо известен. За это, видимо, и поплатилась. Слишком много знала. Или Кабаниха решила, будто Таня знает нечто такое, что может угрожать  ее благополучию.

       Внезапно Таня поняла, что это нечто содержалось в тех бумагах, которые с подачи Тани нашла Ксения. За ней следили. Подкинули идею, натолкнули на мысль и устроили слежку. Так и на Ксению вышли. То-то ей все чудилось, что ей в спину кто-то смотрит. Аж мороз пробирал. Она все списала на собственную трусость. Боялась мести Кабанихи. А месть уже осуществлялась.

      Руки Тани привычно делали свою работу, готовили питье для малыша, потом купали в тазике  щуплое, анемичное тельце ребенка.

       Свиристелка с интересом наблюдала за этими манипуляциями. Мыться она не любила. Это ощущение неприятности после длительного пребывания в холодной воде у нее осталось с периода жизни в детдоме. Став самостоятельной, она разве что изредка обтиралась мокрой тряпкой. Потому и Пискуну предпочитала  протирать только попку, все остальное и так сойдет. Если видела прыщики, смазывала постным маслом или остатками какого-нибудь крема. Вечером его забирала Бабариха, а что она с младенцами делала, одному богу известно. Но уж точно, купанием их не занималась.

       Малыш от воды разомлел. Он и вообще-то терпеливый, плакавший в очень редких случаях, в тазике с водой лежал спокойно, терпеливо сносил мытье и только лупал глазенками, когда в них попадала вода. Таня его намылила, проворно смыла, попросила Свету полить сверху приготовленной чистой теплой водой, приговаривая что-то типа «с гуся вода, с мальчика худоба». Потом промазала все немногочисленные складочки постным маслом и укутала в чистую простыню, достав из комода.

       Все ее действия были для Свиристелки неожиданны и удивительны. Ей не приходилось прежде наблюдать за тем, как ухаживают за младенцами. И теперь она ловила каждое движение, чтобы потом воспроизвести его, когда окажется с Пискуном одна.

      Но вот Таня закончила возиться с малышом, напоила его теплым отваром, дала разбавленное молоко, и он мгновенно уснул. Потом они со Светой напились чаю, и та тоже размякла и осоловела. Мать и ребенка Таня уложила на бабкину кровать за занавеской, а сама устроилась на продавленном диване, не так давно сосланном в ссылку в деревенский дом одним из внуков.

       Тане не спалось. В голове набирали обороты нескончаемые вопросы и воспоминания. Права поговорка, что бог шельму метит. И она считала случившееся расплатой за содеянное. Хотя в чем ее вина, понять не могла.

          Свету с большим трудом удалось убедить, что против нее и ребенка она ничего не замышляет. Да и глупо было бы ответить подлостью на доброе дело. Девчонка, а то, что эта безвозрастная побирушка на самом деле очень молода, она уже убедилась, вполне могла  исчезнуть из сторожки со своим ребенком без вмешательства в случайно увиденную картину. Но, судя по всему, помешало детское любопытство. Благодаря ему, Таня оказалась на свободе. Только надолго ли?

      Тане ли не знать, на что способна ее начальница. Конечно, ее не собирались убивать. Это слишком легкое наказание за любой проступок. Да и возиться с трупом накладно.

       Не на пустом месте в городе и поселках плодились слухи о подпольных заводах, на которых использовался рабский труд. Да и в окрестностях слишком много случаев пропажи людей. Сельские мужики собирались на заработки, отправлялись на вокзал. И дальше их следы пропадали.

       Все соседние областные города и районные поселки были наводнены суррогатным спиртным. Даже покупая элитные сорта виски, джина, текилы, не говоря уже о брендовых сортах водки, нельзя быть уверенным, что это не подделка. Не из-за рубежа же их привозят? Очень удобно стало производить  подделки. Особенно если водишь дружбу с органами власти.

       Как умеет обтяпать любое дело Кабаниха, Таня хорошо усвоила на собственном опыте. Вначале идет задабривание, потом, когда необходимые сведения получены, угрозы, шантаж, удары по самому больному. Если и это не помогает, фабрикация уголовного дела и отправка по этапу.

       А как Кабаниха опутала паутиной клинику и весь персонал? И ее, Таню, прибрала к рукам. Как паук, сидит в центре паутины и ждет, когда же очередная муха созреет и ее можно будет сожрать.

       Вспомнился прошлый вечер. Таня только закончила смену, пошла в раздевалку. Туда к ней и наведалась Вирсавия Егоровна.

       -- Ты вот что, девонька. Поищи-ка нашу знакомку. Я тут кой-чево  та узнала, -- прошептала старушка, оглядевшись по сторонам. В раздевалке уже никого не было. Таню удивило, что обычно такая бесстрашная Егоровна сейчас проявляет признаки беспокойства.

        -- О ком ты, бабуш? – полюбопытствовала она. Егоровна приходилась ей сродни, правда, в пятом колене, но обычно общалась с ней как с родной внучкой. Деревенские родственные связи крепче городских, там и родственные узы помнят на многие поколения вглубь времен.

       -- О знакомке нашей. Ольги Николаевны раздевалку ноне убирала, за шкапом нашла ящик в стене запертый. Не его ли искала знакомка? Завтрева  сюды придут новые хозяева. Можа там есть сведения, за што Ольга руки на себя наложила? Ох, чую, не без помощи Кабанихи. Как бы не убрала сведений-та. Ступай, девонька, поищи знакомку-та. А то чай поздно будет.

      -- Не проще ли сломать замок?  -- усомнилась Таня.

      -- Ты што, ты што? А как он с секретом? Все пропадет, ничиво не узнаем. Шибко мне Николая Семеновича жалко. Так он убивается. Я вот намедни была у ево, он мне много чево поведал. И про ключик, который доченька ево оставила. Потрудись уж, девонька, разыщи.

      Почему Таня сразу поверила ей, почему вместо того, чтобы направиться домой и заняться тем, что планировала  на этот вечер, пошла в гостиницу? Может   быть, не приведи она Ксению в раздевалку, ничего бы не случилось?  Вопросы, вопросы. Есть ли на них ответы? Случившегося уже не вернуть. Видно, правда, от судьбы не уйдешь. Все предопределено. И кто-то незримый постоянно дергает за ниточки, направляя людей на свершение тех поступков, о которых они и не помышляют.

       Вот и с Ксенией Таня постоянно сталкивается в самых непредвиденных ситуациях.  Это Ксения думает, что они прежде  не были знакомы. Но Таня хорошо запомнила, как столкнулись они впервые еще несколько лет назад. При довольно странных обстоятельствах.

       Таня только что была приставлена к главному врачу Ольге Николаевне Ткаченковой в качестве медсестры. Ольга Николаевна казалась ей чем-то вроде богини. Она сама работала в лаборатории, оснащенной сверхсовременным оборудованием, проводила опыты по оплодотворению изъятых у женщин яйцеклеток, чтобы потом внедрить их в тело матери и тем самым подарить счастье материнства. Правда, в большей части сложных ситуаций приходилось привлекать доноров или суррогатных матерей для вынашивания потомства. Чтобы попытки завершались успешно, Ткаченкова имела запас изъятого материала, хранила который в одном ей известном месте. Эмбрионы внедряла сама, но Тане стала оказывать доверие, видя у той не корыстную заинтересованность, а желание учиться помогать другим.

       Кабаниха в то время еще только примеривалась к клинике, еще вникала в суть, и без масла ввинчивалась в незаменимые помощники главврача. Но алчность уже тогда из нее ключом била. Как же так? Молодость, здоровье прогуляли, в свое удовольствие в богатстве, как сыр в масле катаются, и ничем за оказанную им помощь не делятся. Таню она специально приставила к Ткаченковой, когда поняла, что той богатство само по себе не нужно. Врачиху интересовали результаты опытов, появление детей у, казалось бы, совершенно бесплодных пар. Как осчастливить их, как подарить совершенно здоровых ребятишек. Вместе с Ткаченковой работали такие же увлеченные люди. А Кабанихе надо было их знания направить на свое личное обогащение. И она начала плести паутину. Постепенно опутывая каждого шантажом, угрозами и подкупом.

       Ольга Николаевна не жадничала. Все показывала, рассказывала. Потом доверила Тане проводить подготовительные процедуры, стала учить финальным манипуляциям. Той, правда, приходилось потом все до мельчайшей детали докладывать Кабанихе.

       В тот давний день она пришла с выходных по настоятельной просьбе Ольги Николаевны. Кабаниха очень удивилась такому расположению главврача к одной из ее ставленниц. Тем более, что операция по подсадке эмбрионов трем суррогатным матерям была плановой и неинтересной. Разве что в плане  выяснения основного заказчика. С ним у Кабанихи дело не сладилось. Кто это был, когда и у кого предварительно изымался материал для оплодотворения, Ольга сохраняла в тайне. Работавшая в паре с Таней сменщица Алена была Кабанихе более выгодна в виде информатора. Ее исключение из числа участников этой операции, Кабаниху насторожило. Но так как Ольга пригласила Таню, она особых действий по установлению организатора заказа не предприняла.

     Словом, все шло своим чередом. Ольга Николаевна отследила две подсадки эмбрионов, похвалила  Таню  за четкость и слаженность действий. И тут ее срочно вызвали в операционную. Что-то чрезвычайное произошло с одной из лежащих на сохранении женщин.

       Таня как сейчас помнит. Вот Ольга Николаевна отрывается от мобильника, смотрит на часы и произносит:

      --  Танюша, в третьей осталась еще одна женщина. Готовьте. Если не успею, сделаете сами.

      В третьей смотровой сидела знакомая Ольги Николаевны. Не так давно она проходила здесь полное обследование. Ольга сама занималась ею. Сказала, что ничего интересного нет, но приятельница хочет провериться.

      Удивило, что проверку главврач проводила сама, а вот подсадку эмбриона доверила Тане. Проще было бы наоборот. Но долго заморачиваться этим вопросом  не стала. Раз Ольга Николаевна распорядилась, она выполнила.

      Правда, чуть позже, пришлось поскандалить с одной из женщин, которая доказывала, что ей сегодня назначена подсадка эмбрионов. Тут у Тани словно пелена с глаз спала. Скандалистка располагалась в третьей палате и должна была пройти курс  обязательных процедур. Почему же Таня решила, что следующая пациентка должна быть в смотровой? Наверное, потому, что там была знакомая Ольги. Это и сбило с толку. Сказались множественные заморочки Кабанихи, постоянно выясняющей, можно ли такие процедуры проводить вне клиники и без присмотра главврача.

        Словом произошла чудовищная ошибка. Таня испугалась. За подобную халатность Ольга по головке не погладит. Тем более знакомая не проходила подготовительных процедур, и значит, эмбрионы утеряны. И что делать со скандалисткой? Тут все разрешилось просто. Таня имитировала подсадку. Извинилась за задержку.  И все вроде бы обошлось. По крайней мере, для нее. Естественно, третья претендентка на суррогатное материнство надежд не оправдала. Обследование показало, что внедренные эмбрионы не прижились. Но такое бывает по многим причинам.

        Однако скандалистка нажаловалась Ткаченковой, а заодно и Кабанихе. Та устроила допрос с пристрастием. Но Таня молчала, как партизан, понимая, что за случившееся ее по головке не погладят. И вскоре все стало на свои места. Правда, потом с теми первыми двумя женщинами, кому подсаживала эмбрионы сама Ольга, случилось непредвиденное. Одна попала в аварию и погибла. Вторая просто куда-то исчезла. И все решили, что у нее сработал материнский инстинкт и она не захотела отдать вынашиваемого ребенка. Странно было только то, что дома у нее на попечении матери осталось двое родных малышей.

     Таня после случившегося сказалась больной. Даже больничный взяла. Боялась разоблачений. Но все обошлось. Знакомая Ольги через день уехала. И Таня о ней до нынешнего лета ничего не слышала. Кабаниха вскоре высказала неудовольствие тем, что Таня слишком уж сблизилась с главным врачом, и путем некоторых манипуляций и подлогов расстроила зарождающуюся дружбу. А потом и вовсе перевела ее в хирургическое отделение к самым тяжелым больным.

      Потому месяц назад, увидев присланную Вирсавией Егоровной женщину, которую та просила спрятать на время, а потом выпроводить за пределы клиники, Таня испытала некоторый шок. В ней она узнала ту, давнюю знакомую Ольги, третью пациентку, которой она в тот злополучный день подсадила эмбрионы. Вначале испуганно сжалось сердце. Впрочем, посланница Егоровны ее не узнала. Таня предположила, что у женщины ее давняя оплошность последствий не имела и та никаких претензий  ней предъявлять не будет. Потому выполнила просьбу Егоровны, как бы искупая свой давний грех.

       Теперь вот судьба опять подбрасывает ей испытание. Таня познакомилась с Ксенией уже официально через посредничество Надежды Земсковой. Но это знакомство было основано на общей проблеме поисков сведений о гибели Ольги и причин, подтолкнувших ее к этому решению.

       Ведь чувствовала Таня какой-то подвох. Не со стороны Егоровны. Та простая душа, не в меру шумливая, но честная, искренняя. От самого предложения. Зачем той надо было, чтобы Таня привела Ксению в раздевалку? Хотя в тот момент никаких сомнений не возникло? Откуда Егоровна узнала о ключе? Впрочем, о нем мог сообщить старухе отец Ольги. Но откуда обо всем этом узнала Кабаниха?

     В который раз прокручивала Таня в голове события того вечера. И опять охватывало удивление, почему пошла на поводу у Егоровны? Почему не усомнилась в тот момент?
      Когда в комнату ввалился тот знакомец Кабанихи, а потом и она сама вкатилась, Таню охватило чувство внутренней безысходности. А когда Ксения взглянула на нее с удивлением и осуждением, Таня почувствовала, что у нее почва уходит из-под ног. Что рушится ее внутренний мир. Что она теряет часть себя, свое внутреннее уважение к себе, как личности, свою честность и правдивость. Это страшно, когда вот так, вдруг понимаешь, внутренне, не в глазах окружающих, а ты сам, что  предал другого, а через него и себя, и свои убеждения…

        Как много бы она отдала сейчас за то, чтобы все вернулось назад, чтобы не ощущать даже мысленно этот осуждающе-удивленный, потом переходящий в презрительный взгляд. Чтобы не было этих страшных безысходных мыслей  о бесперспективности дальнейшего существования, если с Ксенией что-то случится. На плаву ее удерживало только смутное чувство, еще не сформировавшееся, но уже выползающее наружу, что еще не все потеряно, что еще можно что-то предпринять… Вот только что?



         Сон так и не шел. Мысли перебегали с одного на другое, потом опять возвращались к случившемуся. Где теперь Ксения? Таня боялась себе признаться, но подспудно у нее формировалось сознание того, что из-за трусости за свою жизнь и обычной недальновидности, возможно, погубила Ксению. Ведь для чего-то же она нужна была Кабанихе. А эта кобра просто так добычу не отпускает. Может быть, ее уже давно в живых нет, мелькнула трусливая мыслишка, и тогда мне надо бежать, пока не хватились, пока прихвостни Кабанихи голову не открутили. Но Таня усилием воли заглушила трусливые  поползновения души. Она отлично знала, что Кабаниха ничего не делает по первому желанию. Она любит помучить жертву, потянуть из нее жилы, унизить и насладиться этим. Как кошка, играющая с мышью. Значит, надо искать, куда могли отправить Ксению.

       Светало. Таня решила выйти из дома во двор, осмотреть окрестности, скрыть следы пребывания в доме. А ну, как кто из деревенских пойдет этой стороной да поднимет шум? А он сейчас ей совсем ни к чему.

       Прикрыв калитку и навесив на дверь амбарный замок, сигнализирующий окружающим, что в доме хозяев нет, но совсем не спасающий от тех, кто желает поживиться немудрящим добром бедного сельского жителя, Таня юркнула в лопухи, буйно разросшиеся за покосившейся будкой дворовой уборной. Входить в это убогое строение, построенное еще при царе Горохе, она всегда опасалась даже днем.

        Вдруг ее внимание привлекли голоса на улице, и она решила пока не покидать убежище. И своевременно. Потому что послышался звук открываемой калитки. В какой-то момент она решила, что это городская родня нагрянула полоть грядки в огороде. Самое время. Но тут же осадила себя.  Какая родня? Сегодня среда. Кто среди недели отправится в деревню? Все ждут выходных. Значит, это чужие.

         По двору прошелестели шаги.

         -- Есть следы? --  прошептал рядом кто-то, шумно дыша.

        -- Замок висит. Вроде все заперто. Да не пойдет она сюда. Совсем е…нулась, что ли.  К станции махнула. Или на шоссейку, -- ответил другой голос, уже не таясь. Таня узнала в нем своего сопровождающего.

        -- А все же проверь…

       -- Да че проверять? Замок висит. Ключ вот он, на месте, где обычно. Как она в дом-то может попасть? Окна заперты. Внуки бабкины разве что решетки на них не повесили. Говорю же, на станцию надо. Скоро первая электричка. А там ее потом ищи-свищи, -- подытожил рассудительно  еще один, обстоятельный и неторопливый. Таня даже вспомнила  обладателя этого  голоса. Невысокий, плотный, в годах, не из местных. Работает в охране клиники.

        -- Марь Федна тебе отсыплет пенделей за это ищи-свищи…

       -- А я-то причем? Ты запирал дверь. Куда смотрел? Почему ключ в двери оказался? Заткнулся? Вот и не рыпайся…

       -- Ах ты, паскуда, -- взвился Танин бывший сопровождающий. – Ты, падла, будешь мне указывать? А сам где был? Куда смотрел? Вместо мониторов в пивную бутылку?

       --  Оба пасти заткните, -- рявкнул в голос первый из пришедших. И тут Таня узнала в нем своего давнего воздыхателя, переметнувшегося в услужение к Кабанихе. Трусоватого, и от того готового на любую подлость любителя пива и женщин. Она в свое время хорошо его изучила и отлично знала, что в любой момент он мог продать или убить любого, будь то хоть мать родная. С такими, обычно, надо держать ушки на макушке. Но, видимо, и спутники были не лучше, потому щедро пересыпая слова изощренным матом, они дали понять, что покрывать трусость и подлость первого не собираются. И если он вякнет об их проступках, они сообщат о его проделках. И ему мало не покажется. Так что пусть лучше молчит в тряпочку.

       Из их перебранки Таня смогла понять, что вторая пленница тоже где-то там, в гараже. Но как до нее добраться?

       Все это время она сидела в неудобной позе, боясь пошевелиться.

       -- Пошли, -- процедил, наконец, первый, -- неча время терять.

        Тут только Таня смогла  перевести дух. Попутно, один из пришедших заглянул в покосившуюся уборную.

        -- Ага, ты еще в яме поищи ее. Нет там никого, -- недовольно проронил охранник из клиники.

        Наконец  калитка хлопнула, шаги затихли. Таня порадовалась своей предусмотрительности. Она, пригнувшись к земле, чуть ли не по-пластунски, чтобы не заметили нежелательные свидетели из рано встающих соседей, пробралась к дровянику, заполненному березовыми поленьями.  Протиснулась между двумя поленицами в дальний угол. Там года два назад, когда хозяйка еще была в силах и собиралась зимовать в доме, наследники прорезали дверь в заднюю терраску, по совместительству исполняющую роль кладовки. Сделали это для того, чтобы хозяйке не было нужды в морозы идти за дровами вокруг дома по сугробам. А из задней терраски легко было попасть прямо в кухню. Дверь эта была мало кому известна.

         Нынешнее приключение убедило Таню, что торопиться покидать убежище ей не стоит. Надо пересидеть, переждать первые волны поисков.

         Пробравшись на кухню, она увидела свою спасительницу, стоящую у окна  и вглядывающуюся в сереющий рассвет.

        -- Ложись спать, Света, рано еще, -- посоветовала ей как можно спокойнее.

       -- Кто это был? Кого ищут?

       -- Ну, кого? Меня, конечно. Это ведь я сбежала с твоей помощью. Успокойся. О тебе они, думаю, ничего не знают.

        Таня взглянула внимательнее на стоящую у окна девушку.

        -- Давай начистоту. Почему ты боишься? Тебя тоже должны искать? Что ты такого сделала? Думаю, нам теперь придется какое-то время быть вместе в целях безопасности. Возможно, я смогу тебе помочь. Но мне надо знать, что с тобой произошло…

       Свиристелка чувствовала, что в сложившейся ситуации ей с Пискуном действительно нужно держаться Тани. Хотя и понимала, что не просто так эту красивую ухоженную женщину заперли в подвале дома Кабанихи. Но эта женщина могла ей помочь сохранить Пискуна, спасти его. В той среде, где обычно обращалась Свиристелка, ее порыв благотворительности сочли бы непростительной блажью, и малыш сгинул бы в каком-нибудь колодце, а она отправилась в подземелье. Много страшилок об этом месте бытовало среди ее товарок по промыслу. И уже не понять, что в них было вымыслом, а что правдой.

       Пока она с Таней, ее не достанут ни Синтик, ни шестерки Сиплого. Просто потому, что они здесь не будут искать. И Свиристелка рассказала, как оказалась в банде. Вначале она думала, что Синтик главный над  побирушками. Он держал своих подопечных в черном теле. За каждую провинность следовало наказание. И очень жестокое, несоразмерное с проступком.  Таких же детдомовок, как Свиристелка, прибившихся к банде, он обучал некоторым способам отъема сбережений у глупой толпы горожан, а особенно, у деревенских.

       Свиристелка просто не могла взять кошелек у зазевавшейся старушки или замотанной семьей и проблемами деревенской торговки, привезшей продукты на продажу на привокзальный рынок. Дважды она срывала подготовленные Синтиком операции, за что и получила жесточайшую выволочку. Когда оклемалась, Синтик отправил ее к Сиплому на разборки. И тот определил ее в побирушки с ребенком. Работа эта требует определенного таланта, умения обращаться с детьми, вовремя разжалобить попавшегося лоха, растормошить мальца так, чтобы он в нужный момент заверещал. Детей Свиристелка жалела и берегла.

       -- Только мерли они часто, -- с сожалением сообщила она Тане. – Только начнешь привыкать, играть с ним, а он вдруг захворал… и все. На утро Бабариха нового подсовывает…

       -- Бабариха? – удивленно переспросила Таня, услышав знакомое прозвище. Бабарихой в деревне звали заведующую продмагом Шустрову. Одно время она ходила в закадычных подругах у Кабанихи. Потом меж ними пробежала черная кошка. Что-то они меж собой не поделили.

       -- Ну да. Она живет на Слободке за железкой. Детьми заведует. Там у нее, говорят, подпольный родильный цех…

        -- Как это? – не поняла Таня.

       -- Как бы объяснить попроще. В общем, на рынки в столицу, в областной центр и в другие города приезжают из других республик работать женщины. Нанимаются к хозяину. Вот у них и рождаются дети. Не от хорошей жизни, конечно, от принуждения. А они им нужны? Вот и избавляются. Есть у нас в городе такой человек – Сиплый, он этот промысел держит. Его шестерки шастают по соседним городам, выясняют, где какая из баб на сносях, а детенка некуда деть, они ее уговаривают продать им. Потом к Бабарихе привозят. Она роды принимает, а потом этих пискунов нам дают, -- Свиристелка на мгновение задумалась, -- только знаешь, много среди них увечных…

      -- Каких? – не поняла Таня.

      -- Ну, увечных, то заячья губа, то личико страшненькое, покореженное, то головка уродливая. Жалко мне всех их. Только не живут они долго, умирают часто. Бабариха их каким-то отваром поит, чтобы не кричали. Они вот так спят, спят, а потом…

       -- А Коля? Он ведь не увечный, -- поинтересовалась Таня. Купая малыша, она убедилась,  что мальчик истощен, но здоров, без каких-либо патологий, если не считать родимое пятно. Но оно никогда не было причиной отклонений в развитии.

       -- Такие, как Коля, попадаются редко. Обычно их забирают в клинику. Мне напарницы говорили, -- тут Свиристелка на мгновение остановилась, скорее, не передохнуть, а решить, стоит ли дальше рассказывать. Таня ее не торопила.

      -- Так вот, они говорили, что увечных из клиники тоже присылают, а здоровых, которых у Бабарихи родили мигрантки, туда забирают. Вроде бы, там эксперименты над людьми делают, детей в пробирках растят. А они уродами становятся. Так потом этим богатеньким цыпочкам, которые сами не хотят рожать, этих, мигрантских детей и подсовывают…

      Таня хотела было усомниться,  объяснить Свете, что все это досужие вымыслы необразованных людей, не понимающих, какую пользу приносит клиника. Но неожиданно вспомнила один случай. Он не был забыт. Просто подсознание запрятало его в укромный уголок мозга, чтобы не травмировать сознательное существование Тани.

        Тогда одна из новых русских с ногами от ушей решила удержать своего мужа с помощью ребенка. Сымитировала беременность. Муж растаял. Но надо же было где-то раздобыть ребенка. Вот и приехала в клинику. Быстро столковалась с Кабанихой. Та дело просекла, цену заломила. Но была еще не всесильной. Надо было ребенка где-то брать. И естественно, здоровенького.

       Таня в то время еще в родильном отделении работала. Кабаниха заставила ее принять роды у приехавшей из деревни девчонки. Сказала, что она одиночка, брошенка. Парень не захотел на ней жениться, ребенок ей не нужен, обузой будет. И она не расстроится, если у нее мертвый родится. И заставила подменить новорожденного на умершего в отделении патологии. Но девушка версии о мертвом ребенке не поверила. Получился громкий скандал. Дело замяли. Кабаниха тогда  сильно струхнула. Но доказать свою правоту роженице и ее родне  не удалось. Богачка с ребенком благополучно уехала. И дай бог, чтобы этот ребенок был любим и обеспечен.

       Ничего удивительного, если Кабаниха и сейчас промышляет такими делами. Не своими, понятно, руками. Привлекла к этому делу приятельницу.



      Свиристелка и Таня уже дважды делали попытки пробраться на территорию дома Кабанихи. И оба раза неудачно. Начали они с того, что установили наблюдательный пост на чердаке своего дома, откуда вполне удовлетворительно можно было следить за тем, кто появляется или уезжает из интересующего их поместья. Вскоре они заметили, что в доме стало твориться что-то невообразимое. Вначале в дом съехались представители криминального клана. В основном, все родственники Кабанихи. Явился даже помощник областного прокурора. Его хорошо знала Таня Хлебникова.

       О чем совещались в таком широком составе, узнать не пришлось. А вот, то, как накрыли эту шайку-лейку, увидели не только Таня со Свиристелкой, но и все жители деревни. Кто это был, к какой категории населения относился, разобрать было невозможно. Впрочем, деревенским, давно уже усвоившим, что любое обращение за помощью к местным правоохранительным органам оказывается чреватым последствиями как раз для того, кто эту помощь и просил, не особо и огорчились тому, что увидели.

       Тогда, под шумок, пока одни в камуфляже выводили под прицелами автоматов других, Таня и Свиристелка попытались проникнуть в гараж под зданием.

      Их взорам предстал полный разгром еще вчера великолепной усадьбы. Собак слышно не было. Скорее всего, с ними расправились так же, как и с их хозяевами.

       Но попасть в гараж так и не удалось.

       Потом на дом налетели какие-то братки. Правда, поживиться им не удалось. Но жителей деревни ввели в состояние такого ужаса, что те несколько дней носа не показывали из домов.

       Когда в деревне  чуть поутихло, Свиристелка позвала Таню опять наведаться в знакомый особняк. Ворота стояли нараспашку, гараж тоже был открыт. Но поход по знакомым переходам ничего не дал. Проникнув в уже знакомый подземный проход, они методично, помещение за помещением, осмотрели весь подземный этаж и убедились, что никого из живых там нет. Не было никого и на верхних этажах, куда можно было попасть из уже знакомого подземного перехода.

      Никаких потайных дверей больше не обнаружили. И спросить, где же он находится, было не у кого. Тася больше не появлялась, мобильник ее молчал. Ехать в город в сложившейся ситуации девушки не решались.

       Таня чувствовала свою вину перед Ксенией и поклялась в душе, что должна исправить свою ошибку. Хотя, чем больше времени проходило после их пленения, тем страшнее было думать, что могло приключиться с Ксенией. И все-таки теплилась надежда, что она жива.

      Все эти дни они со Свиристелкой, которую Таня упрямо продолжала звать Светой, скрывались в стареньком домике ее бабульки. Старались соблюдать меры предосторожности. Что творится в городе, не ведали, потому меры конспирации соблюдали. Таня по опыту знала, что Кабаниха умеет выйти сухой из любой передряги. А вот прощать кому-либо из не угодивших ей, не привыкла. Так что, увиденное в деревне, может быть воспринято совсем по-другому в городе.

       Свиристелка тоже хорошо знала нравы и тяжелую руку Сиплого. Она хоть и числилась за Синтиком, но украла ребенка, который принадлежал Сиплому. А тот за такое самоуправство по головке не погладит.

        Коля за эти дни  заметно изменился, стал более резвым, улыбчивым, ловил взглядом Свиристелку и тянулся к ней. Таня  нет-нет да поглядывала на малыша, подспудно с сомнением думая о том, не ошиблась ли, не обозналась ли тогда в родильном отделении. Но уж больно заметным было родимое пятно. А, зная нравы своей начальницы, все чаще приходила к выводу, что из каких-то своих расчетов Кабаниха решила убрать ребенка. Но не сразу. Он должен был быть каким-то свидетельством. Потому его и отдали Бабарихе, а родителям, скорее всего, подсунули другого. Таня давно убедилась, что Кабаниха никаких случайных действий не совершает. Если что и делает, то осознанно, хорошо продумав, каким образом побольнее наказать провинившегося.

         Почему-то вдруг вспомнилось, как накануне самоубийства Ткаченкова узнала, что из криохранилища, к которому никто не имел доступа, исчез необходимый ей донорский материал. Потребовала проведения расследования. Начала расспрашивать персонал, когда, кто и с чьего разрешения мог проникнуть в ее лабораторию. В результате на следующий день она погибла. А дня за два перед этим Таня видела этого новорожденного с пятном на спинке. Не связаны ли эти события? Раньше, может быть, и не подумала об этом. Но в свете последних событий выводы напрашивались сами собой.


      

         Ночью Свиристелке не спалось. Все предшествующие события ее пугали, казались предзнаменованием чего-то страшного, пугающего. Ей хотелось спрятаться с Пискуном так, чтобы ее никто не смог найти, и переждать это страшное время. В ее понимании таким местом могло быть только то убежище, о котором ей рассказывала Тася. Где есть запасы еды и воды, и можно не опасаться, что кто-то туда набредет. Вот только Тася тогда не показала конкретно, где этот вход. Или показала? Свиристелка вдруг отчетливо вспомнила, как толстушка любовно поглаживала кирпичный орнамент на стене дома в тот раз, когда они приехали в деревню. Только стояли они с другой стороны от гаража. Может быть, это и есть вход в подземелье?

       Осознав это, Свиристелка уже не могла больше ждать. Растормошив Татьяну, она стала ей рассказывать о том, что вспомнила. Но так как в силу небольшого, да и то специфического запаса слов, объяснить все, что хотела, не смогла, а Таня спросонья ее просто не поняла, девушка подхватила спящего Колю и выскочила из дома. Вскоре ее догнала Таня.

         В усадьбе Кабанихи никого не было. Она так и стояла разоренная, с распахнутыми воротами. Только никто из местных даже желания не проявил взглянуть, что там и как. Все и так хорошо знали крутой нрав, а главное, возможности хозяйки, чтобы бездумно просовывать голову в петлю.

        Свиристелка вновь шла тем путем, которым вела тогда ее Тася, вспоминая в подробностях, что та говорила. В основном, все сводилось к хвастовству и преувеличению девчоночьих возможностей. Той очень уж хотелось избавиться от назойливой опеки матери, а Тасю заставляли жить с ней. Полковник требовал какую-то информацию. Свиристелка не вслушивалась в девчоночьи хвастливые речи. Много было своих проблем. Неожиданно она споткнулась на фразе, произнесенной Тасей:

      -- Но если уж и он достанет меня своими нравоучениями, то я уйду в подземелье. Знаешь, как там хорошо? Тишина, покой, на полках и в холодильниках еды, завались. Вода есть и даже сортир для чего-то сделали.  Вот он, мой красавчик. --  При этих словах Тася погладила часть орнамента, искусно выточенного из кирпича. Но когда увидела, что Свиристелка проявила любопытство, захихикала и перевела разговор на другое.

       Теперь девушка шла вдоль стены дома, вглядываясь в темнеющие ряды кирпича и вспоминая каждое движение и слово, сказанное тогда Тасей. Она точно говорила о подземелье, хвасталась своей причастностью к тайным знаниям, но, увидев заинтересованность спутницы, показывать вход не решилась, может быть, чтобы набить себе цену. А потом рассказала про гараж.

        Но вот и  орнамент. Он ничем не отличается от других. Разве что, расположен не под окном, а под проемом, бывшим когда-то окном.

       
                Глава четырнадцатая.


                Вот те раз.


Дверь с грохотом захлопнулась. Не удержавшись, я рухнула на пол. Меня только что самым постыдным образом проволокли от машины до какого-то входа. Потом скинули в какую-то яму, опять волокли некоторое время, пока не уперлись в дверь. И вот я здесь.

В свете тусклой лампочки в мою сторону, насколько я смогла рассмотреть через  ткань, окутавшую голову, тут же метнулась неясная тень. Она что-то пробормотала. Потом с моих глаз слетела повязка. Я с недоумением всмотрелась в  растрепанную, грузную старуху. И вдруг поняла, кто это. Бывает так. Видишь вроде бы незнакомого человека. Но вот какой-то жест, ужимка, мимолетное движение всколыхнут что-то в памяти. И ты уже твердо уверен, что знаешь его. А услужливая память тотчас же подсказывает, кто это.

Я поняла, что наконец-то нашла Ольгу.

-- Ксюша, ты все-таки докопалась. Я была уверена, что ты все распутаешь. Ты нашла документы? – тут же запричитала она.

-- Ольга, слава богу, ты жива и относительно здорова, -- я оглядела приятельницу и заметила, что ее объемы значительно уменьшились.

-- Ну, с чего ты взяла, что я относительно здорова? Ничего не относительно. Мне все пошло на пользу. Да и не собирался никто меня убивать и морить голодом, -- Ольга рассмеялась, -- по крайней мере, пока я еще могу нести золотые яйца.

-- А если серьезно? Почему ты здесь? В чем причина?

-- Ты, я так понимаю, не разгадала головоломку? Не нашла документы?

-- Нет, конечно. Я честно пыталась. Но тут начались какие-то заморочки. Так что пришлось отвлечься на другие дела. Я, вообще-то, до чего-то добралась. Но посмотреть то, что нашла, не успела… А потом меня схватили, и вот я здесь.

-- То есть, ты здесь не по своей воле?

-- Ольга, ты шутишь? Я что, по своей воле сюда приползла с мешком на голове и связанными руками? Кстати, развяжи их, пожалуйста. Я даже не знаю, где нахожусь. И уж тем более, не знаю, как отсюда выбраться. И что вообще с нами будет…

-- Ну, я-то знаю, что ждет меня потом, -- Ольга жестом показала, что с ней будет, -- вернее, догадываюсь. Но пока нужна здесь…

-- Ты тут вспоминала о документах. Может быть, ты просветишь меня на их счет, если уж мы с тобой встретились, -- предложила я.

-- Прости. Твоя правда. Тем более, что спешить, я так понимаю, нам пока некуда. Располагайся, -- предложила Ольга, жестом указав на дальний угол, где стоял широкий топчан, заваленный какими-то лохмотьями.

Начала она издалека.

Когда Ольга с девочками вырвалась из военного ада и добралась до родных, сразу поняла, что здесь она никому не нужна, вернее, ее появлению не рады. Мать с отцом уже не обладали  теми привилегиями и благосостоянием, как в былые времена. Жили в довольно скудных условиях, на мизерные пенсии. С ними вместе жила ее сестра, которая сразу дала понять, что не в восторге от приезда Ольги. Родственники хороши, когда приезжают с подарками, к тому же на недельку, не больше. А уж безработными, без денег и тем паче без жилья, они  и на фиг не нужны. Все это сестра сразу же выложила прибывшим. Родители попытались защитить права Ольги и внучек, но сестра жестко пресекла их, напомнив, что живут они в ее доме, а потому она решает, кого прописать, а кого нет. Ольга не стала осложнять жизнь родителей. Через день она перебралась на квартиру. Перед ней остро стал вопрос о том, где обосноваться, как жить дальше. Обзвонила кое-кого из бывших однокурсников, коллег по работе в столице. Вскоре отозвалась институтская подруга. С ней они в годы учебы жили вместе в общежитии. Она и предложила перебраться в центральные области, поближе к столице.

 Несмотря на близость к Москве, буквально в двухстах километрах от мегаполиса  многие районные больницы  просто вопили о потребности в ряде медицинских специальностей. Проблемой оставалось жилье для врачей. Но Ольга ухватилась за эту мизерную возможность хоть как-то устроить свою жизнь. Так она попала в районную больницу Малого Калинова. Вскоре жизнь стала налаживаться. Институтская приятельница подсуетилась, оповестила, кого нашла,  о проблемах Ольги.

Потом девчонки поступили учиться. Тут как раз пригодились давние связи институтской приятельницы. А потом один из бывших аспирантов ее научного руководителя предложил продолжить работу над закрытой прежде темой. Оказывается, какой-то денежный мешок решил спонсировать исследования. Скорее всего, сам был заинтересован в положительных результатах. И Ольга оказалась в клинике.

-- Знаешь, кто был этим заказчиком? – вдруг спросила Ольга и, не дожидаясь ответа, продолжила, -- тетя Липа с улицы Спокойной. Я ее сразу узнала. Она почти не изменилась. Чуть усохла, правда. Но как выглядела! Элегантная, самодостаточная, окруженная свитой. От нее пахло огромными деньгами.

-- Олимпиада Георгиевна   обсудила с каждым из претендентов на должность руководителя научной лаборатории представленные ими проекты. И выбрала тот, который подготовили мы с Гошей.

-- С Гошей? Это кто?

-- Гоша, это Игорь Анатольевич, бывший аспирант моего руководителя. Теперь он мой зять, -- усмехнулась Ольга. – Младшая втюрилась в него. И он тоже.  У него сейчас свое дело в Израиле. А я осталась здесь. Руководить этой клиникой. Олимпиада Георгиевна дала мне карт-бланш на все разработки. Построила суперсовременную лабораторию. Впрочем, это к делу не относится, -- прервала себя Ольга. – Так вот, когда Олимпиада Георгиевна убедилась, что клиника действует, исследования ведутся, появились первые положительные результаты, она сделала один заказ. Прости, если сейчас услышишь что-либо неприятное… Словом, она поручила мне разыскать тебя. Вернее, она знала, где ты обитаешь… Нет, не так. Она предложила мне завлечь тебя в клинику и сделать ряд анализов…

-- Зачем?

-- Ты слушай, не перебивай…

Ольга рассказала, как она  придумывала всевозможные варианты моего приглашения в клинику. И вдруг эта история с армией. Скорее всего, Олимпиада Георгиевна могла бы откупить Костю от службы. Но она решила: пусть служит, это ему пойдет на пользу.

-- Наверное, она была права. Служба действительно пошла сыну на пользу…

-- Думаю, она все же кое-где соломки подстелила… -- съехидничала приятельница.— Все же  родная кровь…

-- Как это? – у меня, как говорится, челюсть отвисла. Такого поворота событий я не ожидала. – Что ты несешь?

-- Не перебивай. Дай высказаться. Столько лет в себе держала. А сейчас, кто знает, сколько еще нам с тобой придется побыть вдвоем…

-- Не пугай меня…

-- Молчи. В общем, Олимпиада Георгиевна приказала проверить, есть ли между вами родственные узы. А потом, как бы это проще объяснить… Словом, я должна была изъять твои яйцеклетки, провести оплодотворение, а эмбрионы подсадить нескольким  подготовленным суррогатным матерям.

-- Для чего все это? Почему у меня?

Я кое-как сгруппировала вопросы и воспоминания тех месяцев и понемногу пришла в себя.

-- Ольга, ты открываешь мне такие вещи…

-- Может быть, не открыла бы. Если бы не нынешняя ситуация. Кто знает, не связано ли это с прошлыми событиями. Я уж думала, что все быльем поросло. Тогда много чего произошло. Суррогатные матери вынашивали детей. Потом начались несчастья… У одной не получилось, другую машина сбила, третья просто исчезла. Был, правда, еще запас эмбрионов. Его должны были подсадить… Впрочем, неважно…  Так вот,  это было время, когда  ты как раз ко мне приехала в очередной раз. Помнишь, надеюсь?

-- Ты хочешь сказать, что это ты осчастливила меня беременностью?

-- Фу, как глупо. Естественно, нет. Уж кому-кому, а мне лучше всех известно состояние твоего здоровья. Я была бы последним человеком, который мог с тобой такое сотворить. И, насколько знаю, Олимпиада Георгиевна тоже такого не планировала.

-- Но это случилось. Сколько я голову потом ломала, как умудрилась забеременеть. Прямо непорочное зачатие какое-то… Потом решила, что волнения с предстоящим призывом Костика в армию меня настолько выбили из колеи, что из памяти выпало буквально все… Так как же случилось?

-- Таню Хлебникову благодари. Она   допустила ошибку.  Когда готовили  суррогатных матерей, она была в отгуле. А когда вернулась, тут все и завертелось. Стечение непредвиденных обстоятельств.  А тут ты, к тебе внимание повышенное, все знали, что ты моя приятельница… Вот она и перепутала. Просто удивительно, как все удалось, без подготовки…-- Ольга покачала головой. – Как-то все спонтанно получилась, вопреки всему…

-- То есть, Танюшка стала причиной того, что у меня появилась Ирка? – я почувствовала, что нахожусь на грани истерики. Еще бы, узнать такое.

-- Не истери, -- пресекла меня Ольга. – Что случилось, то случилось. Я, когда ты оказалась  у меня, была просто в шоке. С твоей историей болезни, да еще и с состоянием здоровья выносить ребенка даже до такого срока, просто чудо. Было удивительным и то, что малышка оказалась такой живучей.  Потом я сообщила Олимпиаде Георгиевне о случившемся. Она как-то странно повела себя. Сказала, чтобы я отдала ребенка тебе и никому об этом не распространялась.

-- Действительно, как-то все странно. Просто в голове не укладывается, все, что я услышала…

-- Вот и у меня не укладывается… и, знаешь, почему-то этот наезд на клинику мне кажется неслучайным.

-- Что же будет?

-- Что будет, что будет… Узнаем. Я до этого дня была уверена, что все разъяснится, как только ты получишь документы…

-- Ольга, что за документы? Я от тебя уже в который раз слышу о них.

-- Это документальное подтверждение того, что я тебе сейчас сообщила…

-- Ну и что в них такого? Кому это интересно, кроме меня?

-- Не скажи, судя по всему, кому-то это очень интересно, -- Ольга тяжело опустилась на топчан.

-- Ох, что же с нами будет? – до меня стало потихоньку доходить, что ситуация у нас с Ольгой очень серьезная.

-- Интересуешься? Могу сказать. Меня, скорее всего,  отправят на круизный лайнер  призрак «Ла-Монада». Слышала о таком? Нет? Тогда поясню. Несколько лет назад в одной из южноазиатских стран был спущен на воду некий лайнер,  возможно не один, построенный вроде бы для увеселения власть имущих и прочих богатых бездельников. На деле это суперсовременный медицинский центр. Там работают самые талантливые, самые продвинутые специалисты. Меня тоже приглашали. Я отказалась. Теперь я попаду туда в другом качестве, -- Ольга вновь вскочила с топчана, начала кружить по помещению. – Так получилось, что я много знаю о нем. От кого, не скажу. Случайно узнала. Этот лайнер принадлежит международному преступному синдикату. Для виду лайнер действительно построен с невиданным размахом, оснащен самым современным оборудованием для  отдыха и  приятных путешествий вокруг земного шара. Но он не приписан ни к одному порту. Он заходит в крупные международные порты под разными названиями. Потом благополучно отчаливает и исчезает. Его поисками заняты серьезные силы за рубежом.  Потому что под этим прикрытием  вершатся чудовищные  преступления. Насколько я знаю, там производятся операции, скажем так, не всегда отвечающие нормам законов…

Ольга на мгновение остановилась у одного из столов, заставленных лабораторным оборудованием. На соседнем громоздились горы книг, стопки документов. Не было только компьютера. Представляю, каково Ольге без него. Она сама признавалась, что без него она, как без рук.

-- Да, мне придется там работать. А знаешь, что там делают? Нет? Там многим богатеньким Буратинкам помогают сохранять их драгоценное здоровье. А их не менее богатеньким Мальвинкам личико реставрируют, ну и все остальное. А  чтобы  заменить изношенные органы, ищут доноров по всему миру. Если есть деньги, о морали не думают.

-- А я тогда куда? На органы? – горько пошутила я.

-- Не обольщайся, -- жестко отрезала приятельница. – С твоим здоровьем тебя где-нибудь просто прикопают. Им нужны молодые…

Ольга прекратила свой бег по кругу, села рядом со мной, обняла за плечи.   

-- Прости, подруга, что втянула тебя в этот ад, -- она вздохнула, -- знала ведь, что все бессмысленно…

-- Давай, не будем падать духом!

-- Давай! – согласилась Ольга.

-- А ты, как я поняла, не очень-то удивилась, когда я сказала о твоем родстве с Олимпиадой Георгиевной…

-- Что-то такое я уже слышала. В прошлом году, в горах. Там один намекал на свое отцовство…

-- Это Магомед-Али, что ли?

-- И это тебе известно?

-- Ой, господи! Да он еще в годы нашего детства такие слухи распускал…

-- Как интересно. А почему я ничего этого не знала? – разговор меня отвлек от печальных размышлений.

-- Олимпиада Георгиевна мне это рассказала, когда просила о… ну, в общем, о ребенке.

-- Не об этом надо сейчас думать, а о том, как выбраться отсюда, -- я с сожалением вспомнила свои усилия избежать встреч с Алексеем и его охраной. Где там сейчас Валерий Яковлевич?

Я кратко рассказала Ольге о событиях последних дней.

-- Странно, кому пришло в голову тягаться с законным владельцем, -- покачала головой Ольга. – По документам все переходит наследнику. Я еще понимаю потуги нашей Кабанихи завладеть клиникой и моим имуществом. Но и она не потянет на борьбу за наследство. Это здесь, на местном уровне, она крутая, окружила себя прихлебателями. Расставила свою родню на престижные должности. Но за пределами района она уже почти никто. А за пределами области – вообще ноль. Но раз уж ведет себя так смело, значит, чувствует за плечами поддержку. Я ведь не для красного словца вспомнила о лайнере. Подслушала случайно, что меня планируют туда переправить. Не в качестве свободного специалиста, понятное дело… У Кабанихи таких связей нет. Она больше по местному контингенту работает. Это теперь у меня глаза открылись, а раньше она очень хорошо  их умела замазывать. И про аборты, и про суррогатных матерей, и про продажу детей, и про подлоги…  Только здесь, в заточении поняла. А что сделаешь? Сама взрастила…

Ольга села на топчан, на мгновение задумалась.

-- Как все переплелось. Сколько лет прошло, а то, что когда-то случилось, до сих пор откликается.

Я тоже задумалась. Все свалившееся на меня требовало осмысления и систематизации сведений.

Ладно. Я согласна, что являюсь родственницей Липы. Хотя, каким образом? Своих родителей я почитаю, и все годы даже не сомневалась в том, что они мои родители. Был случай, когда мне требовалось прямое переливание крови, и мои родители были моими донорами. Но что за инсинуации со стороны Магомеда-Али там, в  горах?  И Ольга тоже намекала…

Все странно и непонятно. Еще одно белое пятно, заморочка, которую необходимо решить.

Но сейчас меня больше волновало, кто стоит за нашим с Ольгой похищением. И что она говорила о детях, заказанных Липой. Значит, благодаря ей я обрела дочуру?  А остальные? В свете того, что я раскопала здесь, в Малом Калинове, у меня большие сомнения на счет их гибели.   Вернее, ранней гибели. Вполне возможно, что кто-то из них воспитывается теперь в семье, в свое время отвалившей за фиктивные роды очень приличную мзду Кабанихе.

 Вот кого следует потрясти на предмет сведений. Но мне она не по зубам. Меня она видит насквозь. Я еще только подумаю над тем, что сделать, а Кабаниха уже на несколько ходов  вперед все просчитывает. Нет, мне с ней не тягаться.

Для меня главное сейчас, чтобы ничего не случилось с Иркой. Хотя она под присмотром Зины. И мою помощницу по хозяйству никто не обманет. С тех пор, как она узнала о родстве дочуры с обожаемым хозяином, с головы мелкой вертихвостки не упадет ни волоска. И на том, слава богу. Может быть, и Алексей заехал в поселок. Зина вряд ли проговорится, а Ирка не знает, где я. Ну и пусть. Не будет знать, сам целее будет. А мы с Ольгой уж как-нибудь.  Может, выкрутимся.

Мы еще долго в тот день вспоминали радостные и не очень события из своей прошлой жизни. Часто перескакивали с одного на другое. Каждая пыталась заглушить тревожные мысли о  своем будущем. Но в редкие минуты перерывов в разговорах, прислушивались, не слышно ли шума извне. Но ничто не прерывало мертвой тишины нашего заточения. Так прошло довольно много времени. Хотя часов у нас не было, но по тому, что организм требовал воды и еды, а голову сковывала усталость, я предположила, что прошло уже больше суток. Мы ложились спать поочередно, чтобы нас не захватили врасплох.

Ольге коротать время  было проще. На столе высились стопы научной литературы. Она время от времени раскрывала то одну книгу, то другую, погружалась то ли в чтение, то ли в свои мысли. Я ее не отвлекала.

Мне заняться было нечем. В медицинской  литературе я ничего не смыслю, даже просто полистать книгу мне не интересно. Особенно, если есть картинки внутренних органов, которые напоминают мне о малоприятных событиях.

Случайно я обнаружила пачку писчей бумаги и несколько карандашей. Решила, раз уж появилось свободное время, изложить события последнего времени на бумаге. Возможно, систематизируя полученные сведения, я смогу понять, в какой оказалась ситуации. Почему  меня предала Таня. И является ли то, что случилось, предательством. Или это был тактический ход. Или я ничего не смыслю в людях.

Наверное, на вторые, а может быть, на третьи сутки, в дверь вдвинули канистру с водой, хлеб, вареную картошку. Мы не успели среагировать, как дверь захлопнулась.

Но уже то, что нам принесли еду, вселило надежду, что о нас, по крайней мере, не забыли.

-- Лучше бы забыли. Это все-таки было бы гуманнее. А так… ждать, когда отправят… -- Ольга вздохнула, -- одно успокаивает. Что-то у них там не срастается. Слышала краем уха, что они собирались уезжать еще неделю назад. Потом что-то случилось… Вот и меня отлучили от исследований, а Кабаниху от меня. Она ведь надеялась и дальше за мой счет решать свои дела…

Прошло еще два или три дня. Наши захватчики о себе известий не подавали.

У Ольги все валилось из рук. Она привыкла даже во время пленения быть с головой в работе. А тут вдруг образовался неожиданный вакуум. Это ее раздражало, выводило из себя.

Я старалась ей не докучать. Сидела себе на топчане и строчила листок за листком. Однажды Ольга не выдержала, взяла один из только что написанных, прочла, хмыкнула:

-- Прикольно. Особенно, о моем отце. Можно? – она протянула руку к исписанной стопке. У меня в первый момент в груди шевельнулась жаба жадности. Но потом разум ее охладил. Что плохого в том, что Ольга прочтет мой опус. Я ведь пишу для того, чтобы занять время и излагаю события, которые случились здесь со мной и совсем недавно.

Я пододвинула стопку исписанных листков:

-- Читай. Ты мой первый читатель, а, значит, и критик. Но не суди строго.

Ольга перелистнула несколько листков, потом начала читать с самого начала. Она изредка хмыкала, выражая то ли недоумение, то ли удовлетворение. Иногда  делала кое-какие замечания. Так, однажды она на полном серьезе поинтересовалась:

-- А что это ты нигде не упомянула, как доказывала мне, что у тебя, как у девы Марии непорочное зачатие? Что тебе ветром надуло?

-- Ну, что ты такое болтаешь? – возмутилась я, но тут же прикусила язык. Действительно, возникали у меня в связи с появлением дочуры такие мыслишки. Ими я поделилась тогда с Ольгой, которая, несмотря на трагичность ситуации, довольно язвительно рассмеялась, чувствительно постучала своим твердым пальцем по моему лбу, а другим покрутила у своего виска. Но время тогда было совсем не подходящим для проведения ассоциативных параллелей. Ну, я и забыла об этом. Это сейчас я могу вполне адекватно воспринять ту ситуацию.  А тогда? Не до того мне было.

Довольно долго нас никто не беспокоил. Первое время нам было не до анализа происходящего. Ольга критиковала мою писанину, требовала использовать специальные термины, обязательно ввести их в уста героини, изображавшей ее саму. Я как могла, отбивалась. Объясняла, что повествование веду от первого лица. И как дилетант просто не могу запутывать читателя всей этой научной галиматьей. Тем более, напомнила приятельнице, что сами мы разговариваем без всех этих выкрутасов…

-- Ага, тогда уж и нецензурную лексику введи. Что стесняться?

Тут уж я примолкла. Потому что Ольга отличалась крайней невоздержанностью на язык. И если цитировать ее реальную речь, пришлось бы через слово ставить многоточия…

Словом, по некоторым вопросам у нас с Ольгой назревали  довольно серьезные разногласия, которые способны были, при благоприятных условиях, перерасти в ссору.

Но в какой-то момент я заметила, что Ольга стала меньше внимания уделять написанному. Чаще подходила к двери, подолгу прислушивалась. Наконец удостоила и меня своим вниманием.

-- Знаешь, Ксюха, что-то мне страшно становится. Вокруг тишина. Ни звука. Раньше так не было. То меня постоянно теребили по всяким пустякам, а теперь даже еду не приносят. Может быть, о нас забыли? Но как же мы выберемся? Об этом подвале никто не знает. Если нас бросили здесь, для нас это равносильно смерти, -- Ольга пыталась говорить спокойно, но голос у нее изредка срывался, выдавая ее беспокойство. Глядя на нее, и я ощутила в душе панику. Действительно. Никто не знает, куда я подалась. Не хотела втягивать в это дело своих знакомых. В результате оказалась в западне.



Свиристелка вспомнила, как любовно погладила один из фрагментов узора Тася, когда рассказывала о подземелье, и решительно надавила на рисунок. Она ждала, что, как и в гараже, появится проем в стене. Но на этот раз сдвинулась в сторону часть цоколя под соседним окном. Вниз села удобная каменная лестница. И девушка без сомнений стала спускаться по ступенькам вниз. Таня последовала ее примеру. Потому что оставаться наверху было неразумно. В любой момент плита может стать на прежнее место и отрезать их друг от друга. И действительно, как только Свиристелка оказалась на последней ступеньке, сверху зашуршало, и проем, усыпанный звездами, исчез во тьме. Таня включила фонарик, взятый на всякий случай. Дрожащий лучик обежал стены, утонул во мраке прохода, вернулся назад, уперся в боковую дверь.

Таня мысленно представила расположение дома и поняла, что эта дверь ведет в гараж. Именно через нее вполне могли провести Ксению. Значит, надо идти туда, во мрак прохода. С ней согласилась и Свиристелка.

Они двигались почти на ощупь, изредка включая фонарик, чтобы сориентироваться. Однажды пришлось опять по ступенькам лестницы спуститься еще ниже метра на три. Таня с удивлением воспринимала все происходящее. Зачем Кабанихе такой переход, да еще подземный, если она и на поверхности чувствовала себя королевой, знающей, что ей нечего бояться. Или здесь у нее скрыто такое, чего не знают окружающие?

Путь их продолжался довольно долго. Если Свиристелка стремилась к концу путешествия в надежде обрести, наконец, долгожданный покой и чувство защищенности от внешних угроз, то Татьяна Хлебникова с каждым шагом становилась все настороженнее и тревожнее. Кто построил этот переход? Куда он ведет? Что ждет их в конце пути? Не окажется ли он западней? И все же, она шла вперед, не останавливаясь. Потому что в конце пути могла ожидать награда ее совести в облике живой и, она на это очень надеялась, невредимой Ксении.

Неожиданно они вышли в какой-то узкий колодец. Таня посветила фонариком. Вверх поднималась труба метров на пять, закрытая какой-то крышкой. Вниз уходила лесенка из скоб и терялась в темноте. Напротив была дверь с полустертой надписью. 

-- Это бомбоубежище на случай атомной войны. Судя по всему, строилось еще лет тридцать-сорок назад. А я-то думала, что это Кабаниха замутила такую грандиозную стройку, -- предположила она на вопросительный взгляд спутницы. – Тогда понятно, почему тебе Тася говорила и о продуктах, и о воде. Боюсь только, что использовалось это убежище не по назначению. Но, может быть, нам удастся найти здесь Ксению…

-- А мне бы только спрятаться, отдохнуть, чтобы никто не нашел… -- вздохнула Свиристелка.

К сожалению, ее надеждам не пришлось сбыться. Потому что мостик, перекинутый от одной двери к другой, вдруг стал подниматься, перегородив путь. Таня едва выключила фонарик. Снизу показался луч света, шарящий по стенам. Девушки отпрянули вглубь хода. По скобам вверх поднялся, судя по одежке, охранник. Он нес ведро, за плечами висел рюкзак. Нажав рычаг, он опустил мостик, но пошел не в сторону девушек, а открыл противоположную дверь. Закрывать ее ему было неудобно, и он оставил ее распахнутой. Татьяна проследила, как он скрылся в следующем помещении, и торопливо перебежала через мостик. Следом за ней кинулась и Свиристелка. За распахнутой дверью находилось что-то вроде тамбура с рядами шкафчиков с обмундированием.

-- Ну, точно, как я и думала, бункер  на случай атомной войны. Вон и одежда приготовлена, -- подтвердила свои предположения Таня шепотом. – Иди сюда. Подождем, когда этот вертухай назад пойдет.

Ждать пришлось довольно долго. Коля проснулся и завертелся, недовольный тугим свивальником. За последние дни он часто лежал голеньким на кровати и уже привык к свободе. Свиристелка, привычно облизав пустышку, сунула ему в ротик. Таня в очередной раз поежилась при этом от ощущения брезгливости. Но Свиристелку отговорить от этого она так и не смогла. Впрочем, сейчас было не лучшее время для чтения нравоучений. Потому что по  решетке загрохотали чьи-то шаги. Таня втиснула спутницу с ребенком в нишу за шкафами. В помещение через мостик прошли  двое, продолжая  разговор.

-- Уверен. Она сюда направилась с медсестрой. Нам пришлось долго следить за ними.

Свиристелка при звуках этого голоса задрожала крупной дрожью и только что не заорала от ужаса, мгновенно охватившего все ее существо. Хорошо, что Таня зажала ее в узком пространстве, иначе она бы выскочила из убежища.

-- Ну, что ж, идем, побеседуем с вашей пленницей. Боюсь, времени…-- закрывшаяся дверь оборвала его на полуфразе. Таня поняла, что мечта Свиристелки спрятаться от всех своих врагов и отсидеться здесь, рассыпалась как карточный домик. Но одновременно и ее надежда найти и освободить Ксению, оказалась под угрозой. Потому что одним из прошедших был как раз хороший знакомый Кабанихи, захвативший тогда ночью в раздевалке ее и Ксению.

-- Надо выбираться отсюда, -- шепотом предложила она своей помертвевшей от страха спутнице, -- отсидеться здесь не удастся.

Действительно, не удалось. Потому что опять загрохотала решетка мостика, теперь  уже под ногами нескольких человек. В дверь ввалились люди в камуфляже, с оружием в руках. Они, не останавливаясь, ринулись дальше. Пришедшие следом, остались в помещении, отрезая путь к отступлению. Еле слышно щелкнули выстрелы, раздались крики, потом все смолкло.

Несколько минут спустя из бункера вывели первого пленного, потом второго. Третий вырывался и ругался на ломаном языке, изображая  иностранца. Насколько поняла Таня, грозился привлечь внимание мировой общественности к  незаконному захвату иностранного гражданина. В ответ ему один из сопровождавших  на чистом английском заверил, что у того будет возможность это сделать.




         Мы с Ольгой сидели в комнате по своим углам, занимаясь уже привычным делом. Извне не доносилось ни звука. Такое впечатление, что кроме нас на всей планете нет ни одного живого существа.

        Неожиданно моя приятельница насторожилась, оторвалась от записей, потом приблизилась к двери. Теперь и я услышала с той стороны какой-то шорох. Потом дверь приоткрылась, в щель протиснулось ведро и мешок. В следующий момент дверь захлопнулась. Все. Это было как одно мгновение. Все наши надежды навалиться и не дать двери захлопнуться, рухнули. Мы просто оказались не готовы мгновенно сконцентрироваться на действии. И это промедление не замедлило сказаться. Наша охрана тоже не спит.

         Неудача нас просто сломила. Ольга опустилась на топчан, свесила руки между колен и заплакала. От безысходности. А я забегала по свободному пространству точно белка в колесе. Требовался выход накопившейся энергии. Иначе я могу просто взорваться. Но выхода не было. И от этого хотелось завыть диким зверем.

         И тут Ольга вновь преобразилась. Она вся подобралась, побежала к двери и прижалась к косяку. Я вначале удивленно на нее посмотрела. Потом услышала приглушенные голоса. Вновь щелчок замка. На этот раз дверь распахнулась. Но мы рано радовались.  В проеме появились три дула автоматов. Как завороженные мы смотрели в эти черные маленькие жерла, из которых в любой момент могли вырваться смертоносные пули. Потом разглядели их владельцев.

         Из троих вошедших мне знаком был лишь один. Его я видела дважды. Один раз в кабинете Ольги, когда подслушала разговор Кабановой с этим человеком, показавшимся мне тогда врачом, и второй раз  в раздевалке, когда я доставала документы.

         Верховодил всеми именно этот человек. Как я убедилась, он был знаком и Ольге.

        -- Что, думали сбежать? Не удастся. Мне нужно знать, чьи эмбрионы ты, тварь, хранила в своем сейфе? Кому они принадлежали? Почему подняла такой вой, когда увидела, что их нет? – вопросы сыпались градом. При этом на губах у спрашивающего змеилась злобная усмешка. Его оскал, этот шипящий голос кого-то мне напоминали. Не могла вспомнить кого, но это было что-то на грани узнавания.

       -- А ты? – тут его взор  обратился ко мне. – Что ты здесь вынюхивала? Что тебя связывает с клиникой? Почему ты вечно лезешь под ноги? Думаешь, получишь власть? Нет, умоешься соплями. Я найду этого щенка. И все будет в моих руках. Вся власть…

       Тут вопль его прервался на самой эпической ноте. Потому что за спинами этих троих появились люди в камуфляже. Они не стали церемониться и вступать в переговоры, а каждого приголубили ударами по голове и шее. За мгновение до этого я, едва увидев знакомые фигуры, рухнула вниз, толкнув Ольгу. Следом просвистели пули, гулким эхом бабахнули выстрелы.

       Обе мы отделались ушибами и царапинами. Камуфляжники заломили руки только что угрожавшим нам врагам. Причем их худосочный главный оказал яростное сопротивление, и даже в коридоре, когда его вели, были слышны его проклятья и угрозы, правда, уже на ломаном русском.

        Тут ко мне приблизился один из камуфляжников, стянул маску…

         Я взвыла от радости, облегчения и счастья:

        -- Валерий Яковлевич, дорогой, вы меня разыскали…  я же все время представляла себе, как вы придете и выручите меня…

        Тут мои нервы не выдержали, и слезы градом покатились из глаз, а все мое существо сотрясли рыдания. Весь страх, ужас ситуации стали выходить из меня с этими рыданиями.


      
        Таня и Свиристелка с ужасом смотрели, как через помещение, где они спрятались, провели сначала Сиплого и того, первого, наверное, охранника.   Затем протащили невзрачного вида мужчину в дорогом прикиде. Хорошо знакомого Тане, но совсем не знакомого Свиристелке. Впрочем, оно и к лучшему.

         А потом случилось невообразимое. В дверях показалась под руку с камуфляжником пропавшая докторша. Свиристелка вытаращила глаза, а Таня подалась вперед, чтобы выскочить. Но остановилась. Не стоило выдавать свое присутствие, пока все не прояснится. А вдруг понадобится  помощь.

        За этими размышлениями Таня пропустила главное. Следом за докторшей вышла Ксения, за ней шел мужчина в камуфляже, но без маски. И в нем Таня узнала начальника службы безопасности нового хозяина клиники. Он перед их с Ксенией похищением как раз выяснял, где может она находиться. Теперь узнал. И Таня поняла, что если Ксения ей не поверит и скажет, что Таня ее подставила, за свою жизнь она ломаного гроша не поставит.

        Когда все скрылись в переходе, шедший последним начальник службы безопасности, оглянулся на шкафы и произнес:

        -- Хватит прятаться. Все уже позади. Идите наверх, мы вас подвезем.

        Свиристелка чуть не закричала от страха, но Таня поняла, что таиться больше незачем. Все равно их местонахождение раскрыто.

 
                Глава пятнадцатая.


                Черного кабеля не отмоешь до бела.


Я в раздумье бродила по берегу залива. Подумать было о чем. Вот уже более полугода мой приятель держит меня в своем именье у черта на куличках. То ли это Боливия, то ли Аргентина. Прислуга вся местная. Хрен что от них добьешься. Одно радует, в результате упорного труда с моей стороны и  при   активном противоборстве подавляющего большинства остальных  победила все-таки я и с горем пополам научила всех работников разговорному русскому. Причем победа в учебе оказалась на их стороне, потому что сама я их языку обучилась намного хуже. Может учителя из них такие, а может, ученица ленива. Только вот выяснить, где я нахожусь, мне не удалось.

Короче, мой любезный приятель осуществил свою давнюю угрозу упечь меня в непролазные джунгли, если я не прекращу свои сыскные занятия. Так как меня вновь вызволили  из  плена, где я находилась  с перспективой в ближайшем будущем оказаться с оторванной головой, он привел свое обещание в действие. И вот я брожу как неприкаянная по берегу океана, вдали от родных мест. И когда бывает особенно тяжко, подолгу смотрю в ту сторону, где, как мне кажется, находится мой дом.

К чести Алексея, он периодически появляется в этих местах. Не знаю уж, что его сюда влечет. Дочуру он отправил на учебу в закрытую школу. Представляю, как тяжело малышке там быть одной. Впрочем, с ней ее вездесущий Рэмбо. А мне, чтобы я не скучала, он прислал однажды, где-то через месяц после моего водворения в этом имении, девицу с ребенком.

Мне хватило одного взгляда, чтобы узнать в ней мою давнюю знакомую Свиристелку. Интересно, она-то с какого боку заинтересовала  моего приятеля. Если честно, неприятнее, неухоженнее и строптивее я еще девиц не встречала. Но Алексей предложил мне позаниматься с ней, навести минимум лоска и обучить нормальной лексике. Кое-что мне было по силам. Я этим и занялась.

 Да, с ней был ребенок. Мальчик был тоже неухожен, тощеват, но молчалив и замкнут не по летам. Хотя о каких летах может идти речь. Ему от силы месяца два-три. Ну, может быть, четыре. Вот на его воспитании мы со Свиристелкой и сдружились. О себе она ничего не говорила, о ребенке тоже. Но всем советам моим, как заботиться о малыше, внимала старательно. Этот малыш, которого Света звала Колей, благодаря нашей заботе и вниманию, вскоре заметно окреп, поправился, стал активен и энергичен. Вот только постоянно ловил взглядом Светлану. Если она исчезала из его поля зрения, нижняя губа его изгибалась, как говаривала моя бабушка, сковороднем, и на глазах появлялись слезы. Он никогда не плакал в голос. Только по щекам стекли крупные капли, да губы кривились в гримаске отчаяния.

Временами мне казалось, что в его чертах проявляется что-то неуловимо знакомое, где-то и когда-то виденное. Его серые глазки опушились опахалами ресниц, не совсем темных, но густых. На прежде лысенькой головке пробился светлый пух, который с каждым днем становился темнее. Под южным солнцем он подзагорел, посмуглел, хотя мы предпочитали его не выставлять под солнечные лучи. На его спинке, ближе к ягодицам располагалось крупное родимое пятно. Я побаивалась, что активное солнце может навредить здоровью малыша.

Так я и жила в заботах о Коле, обучении и минимальном воспитании Свиристелки, которую теперь предпочитала называть только Светланой, и местных работников. И преуспела в ряде случаев. Но бывали минуты, когда мне становилось тошно от одной только мысли  о том, что я заперта здесь, на берегу океана, как в темнице.  А там, в Малом Калинове, все решается без меня. И я так никогда и не узнаю, чем же все закончилось. И получили ли по заслугам те, кто ранее вершил судьбы малокалиновцев по своему хотению. И кто стоял за Кабанихой…

И почему я должна торчать в этом именье, а моя дочура в закрытой школе, куда нельзя позвонить? И когда все это кончится?



Старик привычным движением поворошил затухающие угли в огромном камине, зябко передернул плечами. Он последнее время постоянно мерз. Понимал, что как ни храбрись,  а годы берут свое. Думать о смерти не хотелось. Хотя, что такое смерть – переход души из одного состояния в иное. Но ему предстояло еще завершить дело, которое держало его здесь, в этой жизни. Передать знания и опыт новому хранителю. Старик ждал гостя. Его красавцы доги, опустив головы на мощные лапы, внимательно наблюдали за его движениями, готовые повиноваться первому же его приказу.

Наконец его камердинер, а по совместительству друг и наперсник, открыл двери, впуская гостя. Старик откинулся в кресле, кивком приглашая вошедшего сесть. Последовал обычный в таких случаях ритуал приветствий и обмена любезностями. Старик мог бы обойтись и без предисловий и сразу приступить к разговору, но многолетняя привычка была сильнее его. Наконец все обычные в таких случаях фразы были произнесены. Старик задал вопрос, который его так волновал:

-- Найден ли тот, о котором был у нас с вами разговор?

-- Да, -- лаконично ответил собеседник.

-- С ним ничего не случилось? Вы успели?

-- Сейчас уже все в порядке. Хотя пришлось поволноваться.

-- Что сказали генетики?

-- Показатели положительные.

-- Хорошо. Вам доверено его воспитание. С условиями вы знакомы.




Мое вынужденное заточение подошло к концу. Это объявил сам Алексей, неожиданно появившись в имении. Я вначале решила игнорировать все его попытки помириться. Но он быстро меня обезоружил одной только фразой:

-- Хватит дуться. Или ты не хочешь узнать, чем кончилось дело?

Еще бы! Да у меня целый каскад вопросов по всему случившемуся. И что там с клиникой, и как поживают Ольга  и Николай Семенович, и Таня Хлебникова, и…

Но Алексей быстро пресек мой словесный поток :

-- Успокойся. Думаю, ты уже нафантазировала себе по этому делу кучу детективных историй. Но готов биться об заклад, что и на йоту не приблизилась к разгадке того, что было на самом деле.

-- Но ты разобрался с этой бандой под руководством Кабанихи?

-- Ну, ты слишком высокого мнения о какой-то мелкой мошеннице.

-- Мелкой? Ничего себе, подмяла под себя клинику, все местное руководство, банду какую-то организовала.

-- А что тебя удивляет? – вскинул брови мой приятель. Он удобно устроился  на открытой террасе  с толстостенным стаканом в руке, в котором маслянисто золотился какой-то коктейль из соков и льда. В последнее время, насколько я заметила, он перестал употреблять любое спиртное, предпочитая соки. -- В обществе, где правят бал деньги, где все продается и покупается, что стоят честь, достоинство, благородство? Если можно  получить большой навар, к чему заморачиваться такими вопросами как мораль, соблюдение законов страны, в конце концов? Если заплатят большие деньги, почему бы и не аннексировать у подходящего объекта его печень, почку, а то и сердце? Что значит в нашем обществе какой-то его субъект и его конкретная жизнь, если кое-кто может за них заплатить звонкой монетой?

Господи, как же прогнил наш мир. Коррупцией опутана вся власть сверху донизу. Если делишься прибылью, на все беззакония закрываются глаза у тех, кто по должности должен следить за исполнением закона. Неужели  я вывел бы весь свой бизнес за рубеж, если бы была хоть мизерная возможность работать честно? Я люблю свою страну, то место, где я родился. И никогда ее не предам. Потому что она мне как мать, даже если оказывается, что она продажна как подзаборная шлюха. Но гнить в этом дерьме и маразме не могу. Потому что знаю, там, вдалеке, я смогу для нее сделать больше, чем, живя на ее территории. Пока есть возможность трудиться, буду все делать для оздоровления страны. Правда, своими методами…

-- А как же Кабаниха?

-- А что Кабаниха? Дитя своего времени и общества. Думаешь, она бы поднялась, если бы не благоприятная для нее окружающая среда? Ты посмотри вокруг. Чиновничество сплошь коррумпировано, продажно и преступно. Идет разгул вседозволенности. Они же чихнуть не согласятся без взятки. И так повсеместно сверху донизу. К власти рвутся не самые достойные, а те, кто умеет вовремя лизнуть начальство, кто делится и безропотно выполняет все приказы сверху. А, как известно, власть развращает, а еще больше -- вседозволенность. Посмотри на ту же Кабанову? Почему она процветала? Потому что у каждого чиновника есть за душой темные пятна, свои скелеты в шкафу, которые он бы не хотел обнародовать, потому что ему еще важен и имидж радетеля за народ. А откройся что-то нелицеприятное,  он  вполне может лишиться тех привилегий и благ, к которым так быстро привыкаешь. Думаешь, почему депутаты не спешат принимать удобные для народа законы, но невыгодные для элиты? Потому что каждый заботится о своей шкуре и своем благополучии. Это только на словах они за народ.

Но вернемся к Кабановой. Она, как санитар леса, эти темные пятна выявляла, но  использовала знания по своему усмотрению. Держала в узде местную власть. Да что там местную, она собирала компромат и на тех, кто тепло устроился в верхних эшелонах власти. Но соблюдала определенные условия игры. Она не обнародует эти сведения, а жертвы компромата будут закрывать глаза на ее делишки. И такое положение вещей всех устраивало. Это ведь давно известные и проверенные временем правила игры. Редко когда дающие сбой.

Вначале она играла помалому. Но аппетит приходит во время еды. Вот и она вошла во вкус. Правда, и на нее нашлась узда. Так что она не самый главный злодей в этой истории. Клиника Кабановой приглянулась. Но оттяпать ее, как прежде другую собственность, не могла. Узнала, что на нее имеет виды более крупный преступный клан. Его представители внушили ей, что возможности клиники можно расширить. Так что кроме помощи семьям в рождении детей, тут процветала и продажа младенцев, и принуждение к рабству, и торговля органами, изымавшимися преступным образом у здоровых людей. И подпольные производства по изготовлению суррогатного спиртного и наркотиков. Со всем этим одна Кабаниха никогда бы не справилась. Всем заправлял преступный синдикат, во главе которого стояли очень серьезные личности из столичного криминалитета. Кабанова лишь с помощью своих манипуляций  обеспечивала прикрытие творящимся беззакониям на территории своего района. Ну и занималась тем, что ее больше всего интересовало: устраивала мелкие подлости жителям, так или иначе чем-то задевшим ее.

-- А этот Огородников, которого тогда накрыли на слободе? Он кто?

-- Обычный бандит. Выполнял поручения вышестоящего руководства синдиката. В его ведении были мелкие делишки. Так, руководство местными группировками, контроль за тем, чтобы не борзели, крышевание криминальных производств. Ну и похищения людей, и их переправка затем за рубеж.

-- Ничего себе. Зачем же ему было Тасю втягивать? Вообще, какую роль она там имела?

-- С Тасей другая история. Она дочь одного из руководителей соперничающей группировки. С ее помощью они хотели добраться до отца и поставить его в зависимость. Теперь девчонка под хорошим  присмотром. Думаю, отец ей мозги вставит.

-- Ты знаешь, мне не дает покоя тот взрыв в отеле. Против кого он был направлен? Я так боялась, что это тебя подорвали.

-- Ты не поверишь, но я к этому не имел никакого отношения. Свели счеты с Надеждой Земсковой конкуренты. Хотя у нас в ходе расследования была масса версий. Ведь в тот день в отель с подозрительными предметами входили разные люди. В том числе, и ты. Что ты там делала с коробкой?

-- Я? Да я приходила, чтобы сказать Наде, что еду домой, отвезу котенка.

-- А у милиции ты была подозреваемой номер один. Потом оказалось, что и Огородников приезжал к хозяйке с презентом. Ему надо было пообщаться с Тасиным отцом. И Кабанова со своим гостем побывала там. Прослушек понаставили в наших номерах. И Тася там отиралась. Вот она бы точно  организовала взрыв. Но  Огородникову эта самодеятельность путала все планы. Так что он пресек порывы мести мелкой хулиганки. Она ему для другого была нужна, как и ее мать.  Словом, потом выяснили, что в отеле работал стукач  конкурентов. Он и известил, когда в отеле Надежда останется одна. Он же и привел в действие взрывное устройство. Оно давно находилось в здании. Как это не смешно звучит, но заказчиком этого взрыва оказалась жена мэра.

-- Ничего себе! И что, ей ничего не будет?

-- Наверное, в другом случае все списали бы на одну спасительницу бездомных котят. Потому что у нее ни мохнатых рук, ни криминальной поддержки не наблюдалось. Удобная фигура для навешивания преступлений. Но в это время в городе находился некий  влиятельный магнат, который занимался вопросами вступления в наследство. А так как на наследство это нацеливался еще кое-кто, никакого отношения к этому не имевший, да еще планировался рейдерский захват собственности, то этот магнат обратился за помощью в одно столичное очень засекреченное подразделение, занимающееся пресечением и раскрытием преступлений в среде высокопоставленных радетелей благополучия государственного.  Вот с их помощью удалось перекрыть канал отправки рабов на лайнер-клинику, где их использовали в качестве подопытных доноров.

-- Мне об этом говорила Ольга. Кстати, как она?

-- Да все нормально. Оклемалась. Опять вся в идеях о том, каким образом помочь бездетным обрести ребенка. Пусть работает. Такие, как она, нынче редкость. Только я в отличие от матери не стал взваливать на ее плечи груз административной работы. Клиникой руководит верный мне человек. Там придется еще много что менять. Но только не основное предназначение клиники.

-- И все же? Как там Николай Семенович?

-- Ну, старик в ударе. Храбрится. Поет дифирамбы в твой адрес. Говорит, если бы не ты, то Ольга бы так и пропала. Это ты закрутила все. Уверила его в том, что все будет хорошо…

-- Я рада, что Николай Семенович здоров и у него все хорошо. Может быть, ты мне расскажешь и о Надежде Земсковой?

-- Могу. Она отстраивает новый отель на месте взорванного. В этом ей я помог. Скучает по дочери, но поняла, что не всегда надо идти на поводу у детей. И еще то, что тайное всегда станет явным. Потому лучше не иметь тайн, особенно от своих детей.

-- Одно мне не понятно. Из-за чего начался весь этот сыр-бор. Ну, ладно, Кабаниха. Она хотела завладеть клиникой. Но из-за чего она упекла Ольгу в подземелье? Что было первопричиной всего этого?

         -- Давай так. Я расскажу о том, что было предысторией всех этих событий. А если в моем повествовании тебе будет что-то непонятно, спросишь. Но начну со времен, далеко отстоящих от нас. Случилось это, дай бог памяти, в самом начале прошлого века. Хотя истоки истории уходят корнями в глубокое прошлое нашей родины. Некогда могущественный и влиятельный род, давший стране ряд видных деятелей, которые боролись за сохранение и приумножение славы земли русской, стал неугоден нуворишам, захватившим власть в государстве.  Потому что говорили правду в глаза о безобразиях, творившихся на престоле. Но, как и сегодня, к власти рвались личности, далекие от идеала. Для которых личный карман важнее благополучия государства.

        -- Как все знакомо. Все повторяется на просторах земли нашей. – Я, наконец, перестала бродить по террасе, присела в соседнее с Алексеем кресло. Рассказ его был нереален, но почему-то я  верила в его правдивость. Потому что все сказанное перекликалось с тем, что творится сейчас в стране.

       -- Ты права. Но продолжу. В результате правдоискатели, хоть и принадлежали к верхушке власти, однажды  допрыгались.  На представителей рода было объявлено гонение. Захватчикам ведь не нужны свидетели, к тому же более родовитые и имеющие более древние корни. Наиболее непримиримые из рода уходили в Сибирь, создавали  там дружины, своими способами боролись с несправедливостью. А их праведные деяния потом замазывались черной грязью. Менее непримиримые из рода оставались в стране, гибко подстраивались под власть, исподволь пытались влиять на умы и настроения в обществе. Но когда к власти приходят те, кто ее захватил неправедно, то и опираются они не на представителей коренного народа, а призывают себе помощников со стороны, из других стран. Так проще договориться. К тому же, управлять и грабить с помощью варягов народ и государство много легче.

-- Все как сейчас. Дорвались до власти и хапают, и растаскивают страну по кусочкам.

-- Во все времена так было. Пока народ не стряхнет паразитов, они пируют. Но я вернусь к истории. Так получилось, что часть рода оказалась в изгнании, перебралась за океан, осела там. Но о своем предназначении не забывала. В России оставалась старшая ветвь рода. Люди богатые и родовитые. Но, как бы сказать, не приемлющие новых порядков. Потому и жили какое-то время в тиши, вдали от мировых потрясений до самого конца позапрошлого века.  Потом одному представителю младшей ветви рода, возможно, не без подсказки со стороны, пришло на ум, что он имеет больше прав на принадлежащие роду богатства и власть. И он стал методично убирать возможных соперников. По разным причинам в течение десяти лет погибли, умерли от неизвестных болезней, оказались в тюрьмах почти все представители старшей ветви рода.

Тогда патриарх рода, человек далеко не глупый, провел некоторое расследование и узнал суть проблемы. Все оказалось, как всегда, прозаично и мерзко. Опять всему причиной явились деньги и власть. И опять заполучить их хотят не те, кому они принадлежат по праву, а более алчные и нетерпеливые. И тогда старик составил завещание, по которому все богатства и атрибуты власти получит наследник мужского пола, рожденный правнучкой  оставшейся в живых младшей дочери погибшего сына. Душеприказчиком и распорядителем воли он назначил своего родственника, друга и соратника, все последние годы проживавшего в эмиграции и открывшего там адвокатскую контору. Самое интересное заключалось в том, что внучку свою он спрятал неким странным образом. Подменил в свое время ребенка. В покоях его усадьбы жила совсем не его внучка.

В дальнейшем эта девушка получила блестящее образование, вышла замуж и благополучно уехала за границу, когда началась революция. Женился на ней сын того самого представителя младшей ветви рода, так мечтавшего о богатстве и власти. Но просчитался,  так же, как и его отец. Наследства они не получили. Для этого надо было кое-что знать, что передавалось только по старшинству очередному прямому наследнику рода.

А прямая наследница, последняя из этого рода, спокойно, ничего не зная, проживала в глуши Смоленской губернии под присмотром одной из доверенных нянек. Та выдала ее за свою дочь, прижитую от барина. Нянька была посвящена в тайну подмены ребенка, ждала прибытия гонца от родственника ребенка. Он должен был через какое-то время забрать и увезти девочку. Но гонец не появился. А нянька неожиданно скоропостижно скончалась. Девочка осталась в семье брата няньки в роли воспитанницы. Пришло время, и ее выдали замуж за соседского парня в бедную семью. Да и какую еще партию могла составить безродная бесприданница.

Была ли она счастлива в своей жизни? Кто знает. Другой ведь она не знала. Первыми родились два парня. Но прожили недолго. Потом девочка. Вот о ней и пойдет разговор. К этому времени  тот, кто так жаждал заполучить наследство, каким-то образом узнал, где находится основная наследница. Женщина его не интересовала, нужна была ее старшая дочь. И ее похитили и увезли на Кавказ.

Мать долго убивалась по своему ребенку. Но тяжелая доля жизни в крестьянской семье, рождение следующих детей притупили горе. Хотя, наверное, самое тяжелое для матери, это неизвестность. Если бы схоронила родное дитя на погосте, ей было бы легче. В поминальные дни приходила бы на родные могилки, убирала их, разговаривала с теми, кто скрыт под слоем земли, и душа ее была бы спокойна. А исчезнувший ребенок бередил душу. Что с ней? Где она? Может и не жива? И бродит душа ее неприкаянная по белу свету, и некому ее пожалеть и приголубить.

К ней мы еще вернемся. А теперь поговорим о девочке, которую похитили. Родители звали ее Катериной. Но похитители, отдав на воспитание бездетной паре, назвали Марией. В пятнадцать лет новые родители выдали ее замуж за контрабандиста Георгия Стефаниди. Ты поняла, куда я клоню?

Алексей уставился на меня прищуренными глазами. Но я только пожала плечами. Олимпиада Георгиевна, оказывается, принадлежит к древнему роду? Что удивительного? Сейчас многие раскапывают свои родословные, а некоторые  просто придумывают родство с  блистательными когда-то российскими родами.

-- Когда мать впервые познакомилась со своим родственником и хранителем семейных документов, она просто пожала плечами на предложение о генетической экспертизе. Богатства ее не интересовали. Она к тому времени уже была владелицей миллиардного состояния. Да и власти ей хватало. И родить сына она уже не могла, как того требовали условия завещания. Но родственник ее убедил это сделать для блага будущего страны. Вот  для этого она и построила и оснастила эту клинику. Сама была уже не способна произвести ребенка. Вернее, как я думаю, не хотела плодить потомков своего отца, которого ненавидела лютой ненавистью. Потому стала  искать родных своей матери. Так вышла на твою семью. Твоя бабушка была следующим по счету ребенком после Марии. Дальше шли сыновья. Из трех дочерей бабушки две родили только сыновей, лишь у твоей матери была дочь. Так что ты была единственной женщиной детородного возраста и ближайшей родственницей по женской линии. И мать сделала ставку на тебя. Дальше ты знаешь. Благодаря матери у тебя и у меня теперь есть Ирка.

-- Да уж! Умеешь ты преподнести сюрприз. Хотя последняя новость для меня не столь актуальна. Я это узнала много раньше. А вот по поводу родства, да еще такого запутанного… Тут от такого может запросто крышу снести…

-- Продолжу, потому что это не конец. По завещанию, вступить в наследство мог только ребенок мужского пола.  Ольга тебе рассказывала, думаю, что были выбраны три суррогатные матери. Вместо одной из них ребенком осчастливили тебя. Две другие… Одна погибла. Она могла бы произвести мальчика. Другая исчезла. Теперь знаем, что она родила-таки, но девочек. Их судьба неизвестна. Насколько я смог узнать, к гибели первой приложила руку Виктория, вернее, ее сынок. А в отношении девочек… Возможно, я отыщу их где-нибудь в окружении Ляли. Ведь эта беспутная старуха совсем свихнулась на почве омоложения…

-- Слушай, а кому все это нужно? Ну, бился в свое время один за наследство. Так уже, считай, два века прошло. Он-то давно уже на небесах. В стране у нас была революция, потом гражданская, потом Великая отечественная. Какое наследство? Какая власть?

-- Ну, на чужое наследство всегда охотники найдутся. А власть? Ох, и сладкая это штука. Так что, свято место пусто не бывает. Нашлись преемники. Среди них и небезызвестный тебе Тасик, мой бывший пасынок. Я так и думал, что этот скользкий вьюн выскочит из наших сетей. А так как свой свояка видит издалека, то и Тасик захотел поиметь кусок пирога с общего стола. Тем более, что он уверен в своем родстве в матерью.

-- То-то мне знакомым показался этот мужик, который тогда меня с Таней Хлебниковой в раздевалке поймал. Эх, жаль, что я так и не прочитала те документы. Ольга мне потом кое-что рассказала, но не все. Как-то так получилось. Вроде и времени было много. А до конца так и не договорили.

-- Мне  потом кое-что Хлебникова рассказала, кое-что Ольга, а кое-какие факты из Кабановой выудили. Когда с суррогатным материнством ничего не получилось, мать на время отодвинула эту тему. С Ольгой договорилась, что вернутся к этому через некоторое время. Оставшиеся эмбрионы Ткаченкова убрала в криоконтейнер, который был у нее в лаборатории.

 Однажды Кабанихе было сделано предложение, от которого она просто не могла отказаться. Одна крутая дамочка возжелала себе ребенка. Но портить фигуру не хотела. И проводить болезненные мероприятия по изъятию клетки не желала. Словом, выдвинула целый ряд претензий по поводу суррогатного материнства. Кабанова знала, что в криоконтейнере  Ольга хранит уже готовый биоматериал. Она добыла шифр от сейфа, извлекла один из мини-контейнеров без подписи… Через некоторое время одна из суррогатных матерей забеременела. Казалось, все идет своим чередом, как вдруг Ольга обнаружила пропажу и подняла шум. Начала поиски. Стала допрашивать работников. Кабановой такая огласка была не нужна. Вот она и сымитировала самоубийство Ольги. Но убивать ее не собиралась. Ведь многого еще не знала, нужно было довести начатое до конца. Без Ольги все теряло смысл.

-- А ребенок? Он родился?

-- Естественно. Когда он родился, крутая дамочка осмотрела ребенка и подняла крик, что ей хотят всучить бракованный экземпляр. На спине у новорожденного было пятно. А у ее ребенка все должно быть идеальным.  Вот Кабанова, обозлившись, и принесла ей от Бабарихи из слободы младенца, которого только что родила какая-то миргантка. А бракованного отдала взамен. Уже потом, когда приехал Тасик и у них состоялся разговор о детях, Кабанова рассказала ему об этой подмене. Тасик быстро смекнул, что к чему. Тем более, что был причастен к гибели первых суррогатных матерей. Он потребовал найти и передать ему ребенка. Но тут взбрыкнула Света. Она полюбила малыша и решила его спасти. И сбежала с ним. Но об этом она сама тебе расскажет. И о том, как они с Таней тебя спасали, и еще о многом.

-- Но, тогда получается, что и Коля появился благодаря нам?

-- Лучше сказать, благодаря моей матери. Это ее проект, это ее задумка. Мы с тобой лишь  технические  объекты его возникновения.

-- Странно. Если уж на то пошло, и я являюсь родственницей Олимпиады, то почему она не остановилась на моем сыне?

-- Во-первых, потому что он только твой. А рожденный с помощью экстракорпорального оплодотворения ребенок становился  официально ее сыном. К тому же, она мечтала, чтобы в ребенке была и моя кровь.  А во-вторых, твой сын уже является сформировавшейся самостоятельной личностью со своим мировоззрением. Его уже не переделать. Он ко всему будет относиться с определенной долей скепсиса. Нет, она считала, что только этот ребенок станет наследником и продолжателем дела своего рода. Для этого его будут учить и воспитывать в должных традициях.

-- Значит, этого будут воспитывать в должных традициях, а мою дочуру сунул в какую-то заморскую школу, чтобы она забыла родной язык, -- сварливо выкрикнула я, задетая за живое и характеристикой, прозвучавшей в адрес сына, и пренебрежением к дочуре, и острой ревностью к этому ребенку, которому предстоит стать кем-то значимым в дальнейшем.

-- Ты, что, ревнуешь? – удивленно вскинул брови Алексей. – Глупая ты, право слово. И Коля, и Ира наши дети. Я забочусь об их будущем. У меня теперь есть цель моей дальнейшей жизни. Я постараюсь исполнить ее достойно. Что касается Ирины, она обучается в закрытой школе, но это русская школа, где все обучение идет только на русском языке, где изучается история страны, история языка, прививаются нравы и поведение, присущие нашему народу. Таким же образом будет воспитываться и  Николай.

-- Ты оставил ему это имя?

-- А что? Вполне нормальное имя, давно приемлемое в русской среде.

-- Почему ты оставил с ребенком Свету? Кто она ему? Чему научит?

-- Странно, что ты забыла все то хорошее, что сделала для тебя эта девушка. Вспомни, именно благодаря ей мы обрели Колю. Ну, и потом, мальчик с первых дней жизни видел добро только от Светы. Она была для него тем светлым лучиком, который помогал ему бороться за свою жизнь. Он счастлив пока только с ней. Он считает ее своей матерью. И Света любит малыша.  Не забывай, ради него она бросила все, не побоялась рассориться со своими хозяевами, рисковала своей жизнью…

-- Ты прав. Все, сказанное мной, просто глупость и обыкновенная ревность…

-- Не переживай. Ведь и Костик не забыт. Я сделал все, чтобы его жизнь была интересной и насыщенной. Что поделаешь, он родился в период межвременья, когда были попраны многие моральные ценности. Но он придет к пониманию того, что мы будем делать. Обязательно придет. И станет нашим помощником. Я в это верю. А теперь собирайся домой. Пора. Нам  придется много работать. Так что не будем терять время.



                Эпилог.


В моем родительском доме за прошедшее время произошли разительные изменения. Из обыкновенной деревянной избы, чуть облагороженной в соответствии с веяниями времени, он превратился в некое подобие коттеджа в стиле новых русских с обихоженной стриженной лужайкой, бассейном и дорожками из новомодной плитки. По одной из них мне на встречу ковылял, припадая на левую лапу, роскошный черно-белый кот, гладкий и лоснящийся, словно его специально смазали гелем. Он с достоинством подковылял ко мне, обнюхал, затем, вздернув хвост, отправился на веранду. И это то несчастное, умирающее существо, ради которого я  чуть не попала в число подозреваемых во взрыве отеля? Никто не поверит. Если бы не изломанная расплющенная лапа, и я не признала бы в нем того заморыша.

Дома мне было скучно и тоскливо. Дети далеко. Родителям, к сожалению, в большинстве случаев уготована эта участь – расставаться с детьми. Но всегда хочется отодвинуть этот момент как можно дальше. Вспомнился последний разговор с Алексеем. Он провожал меня в аэропорту. И перед посадкой в самолет, когда еще оставалось немного времени, сказал:

-- Не грусти. Время быстро летит, не заметишь, как наступят каникулы, и ты сможешь увидеться с детьми. Но, знаешь, в стране столько брошенных, бездомных детей. Займись ими. Я тебе помогу.

 

           -- Этот негодяй уничтожил весь птичник соседей, -- надрывалась на том конце связи Зина.

Какой негодяй? Кого таким нелестным эпитетом наградила моя помощница по хозяйству? Но хотя бы успокоило, что это не сынуля и его семейство.

-- Спокойно, Зина. Давай по порядку. Кто негодяй, и что он сделал? – постаралась я охладить пыл собеседницы.

-- Ксения Андреевна, вы что, издеваетесь? Я вам толкую: этот раздолбай с Покровки залез в птичник Ольховских и уничтожил всех их цесарок…

Час от часу не легче. Мне не хватает только разборок с соседями по Городцу, и прямо скажу, основателями этого поселка.

Высокий начальник из столичной мэрии Виктор Владимирович Ольховский в начале девяностых вдруг вспомнил, что его бабка по отцу родом из этих мест. Потому быстренько уболтал тогдашнее руководство района и выкупил на берегу  реки несколько гектаров земли. Потом поделил на участки, оформил соответственно, благо, все было в своих руках, и продал нужным и полезным на тот момент людям.

Так образовался коттеджный поселок, очень скоро получивший название Городец.

С тех пор Ольховский заматерел, поднялся по служебной лестнице почти на самый верх. Но в последнее время чувствовал там себя несколько неуютно. Снизу напирали молодые и шустрые, намекая, что владелец начальственного кресла уж больно засиделся на теплом месте.

Сосед проблемы по службе переживал сложно. Однажды ему посоветовали заняться для души разведением какой-либо живности. Он не придумал ничего лучше, как прикупить несколько пар цесарок и павлинов. Интересно, для каких целей?  Ну, первые, положим, в чем-то полезные существа. Но павлины? Кроме демонстрации распущенных веерами хвостов, дикого ора и периодических драк проку от них никакого.

Но, поди ж ты, они вдруг благотворно подействовали на растрепанные нервы московского чиновника. Он неожиданно успокоился и стал смотреть на мир  философски. Если перевести на общечеловеческий язык – уступил место более молодому и наглому, но оставил за собой возможность обитать в чиновной среде, пусть и на вторых ролях, пользоваться по-прежнему блатными номерами,  спецсигналами и крякалками на дорогущем автомобиле.

В поселке, где в принципе все равны, кроме меня, понятно, к нему относились с почтением. Умеет этот господин из всего извлечь выгоду. В любой ситуации может найти выход, подсказать нужного человечка для решения насущных вопросов.

И вот у этого господина, так сказать, всемогущего вельможи среднего пошиба, какой-то негодяй разгромил любимый птичник.

-- Так кто этот негодяй, этот раздолбай? --  попыталась я выудить из разъяренной Зины хоть какие-то сведения.

-- Я вам толкую, ваш, этот проходимец, этот недостойный представитель собачьего племени, этот бастард бомжовского происхождения…

У меня с души свалился огромный камень. Значит, это не мои чада. Уф, и на том спасибо, господи. Судя по эпитетам, которыми расцветила свой ор Зина, это касается Шарика или Чейза. Оба они подпадают под характеристику моей помощницы по хозяйству. Но как могут что-либо сделать щенки, размером с мою ладонь?

-- Зина, успокойся, разъясни, в чем дело? Насколько я поняла, ты имеешь в виду  Иркиных Шарика или Чейза?

-- Причем здесь Чейз? Он, конечно, пародия на порядочного пса, но еще маленький. Я про вашего Шарика. Этот раздолбай… -- дальше началось очередное перечисление отнюдь не положительных эпитетов.

Я на время отстранила мобильник от уха. Не могу представить, что Шарик, пушистый колобок размером с небольшой детский мяч, мог стать причиной разгрома птичника. Согласна, он может придушить цыпленка, но чтобы цесарку? Наверное, схлестнулся с собачьей стаей. Те набедокурили и убежали, а бедный щенок остался.

Эти свои соображения я выдала Зине.

-- Бедный щенок?! – взвилась она вновь: -- Ксения Андреевна, вы когда его видели в последний раз?

Вопрос Зины застал меня врасплох. А действительно, когда я видела его в последний раз? Я периодически первое время наведывалась в поселок, чтобы  проследить за дочурой, дать очередные указания строителям, которые  те просто игнорировали, потому что платили им за работу другие. А вот о приобретенной живности как-то не вспоминала.  А потом события завертелись так, что было не до щенков.

-- Если бы больше интересовались тем, что притаскиваете домой, давно бы знали, что этот ваш мячик, как вы выразились, вымахал в огромное чудовище…

-- Зина, ты преувеличиваешь. Если щенок маленького размера, он не может за несколько месяцев вымахать в огромного пса.

--  Какие  месяцы? Вы хоть вернитесь в реальность. И потом, я  не говорю, пса, я говорю, чудовища. Наглое и самовлюбленное, которое ничего и никого не хочет знать и слушать. Вы как хотите, но разбираться с соседями по поводу птичника я не собираюсь. Это хозяйское дело. Приезжайте и извиняйтесь. И желательно как можно скорее. Все.

    Зина раздраженно отключилась.

Я поняла, что улаживать конфликт придется мне. И в мозгу сразу закрутились суммы денег, которые придется выпрашивать у Алексея. Не хочется, а надо. И еще меня коробило то, что я могу увидеть на соседском птичнике.

Пришлось бросить все намеченные дела и ехать разбирать ситуацию.



В поселке меня ждало потрясение, размеры которого я даже и не предполагала. Нет, не то, что я увидела в соседском птичнике. Там-то я представляла итоги учиненного разбоя. А вот в нашем коттедже…

Вместо очаровательного бамбукового мишки-панды, увальня с черными отметинами вокруг глаз на белой мордочке, и в уморительных треугольниках опущенных ушек, передо мной предстал верзила на высоких лапах, крупных, белых, заканчивающихся по-детски розовыми пяточками. Морда у Шарика вытянулась, вокруг губ появилась щетина усов и бороды, как бывает у фоксов. Глаза в черных кругах очков стали удивительно светло-карими. И все это безобразие венчала белая грива длинной шерсти. И это еще щенок. А что с ним будет дальше? Сколько же пород намешано в этом собачьем отродье? Очаровательными щенячьими остались лишь маленькие черные треугольнички ушей,  несоразмерные всему остальному облику.

Да, природа-матушка вдоволь поизголялась, изобретая это чудо.

А чудо, увидев меня, злобно зарычало, но, на всякий случай, приветливо помахало своим хвостом, закинутым на спину тугим бубликом. Осознав, что бить его я не собираюсь, Шарик (хотя, какой он Шарик после всего мной увиденного) радостно взвизгнул и кинулся мне на грудь. При этом лапы его ощутимо придавили мне плечи.
-- Так, стервец, признавайся, что натворил? – строго спросила я. И пес мгновенно убрал лапы с моих плеч и опустил голову, всем своим видом показывая раскаяние. Но стоило мне из сердобольных соображений отцепить привязь, как пес мгновенно вывернулся из рук и ринулся через участок к соседям. Разом перемахнул ограду и с рычанием и радостным лаем ворвался в птичий загон. Там все еще лежали тушки загубленных им птиц.

Не знаю, как у меня хватило сил догнать это исчадие ада. Я даже не заметила, как перемахнула через довольно высокую ограду на соседний участок и настигла пса уже в птичнике. И увидела результаты былого побоища.

Шарик перебегал от тушки к тушке, шевелил лапой, толкал носом, потом отбегал к следующей, недоумевая, почему они не убегают, не кричат и не хлопают крыльями.

Короче, поиграл, называется.

Масштабы побоища меня ужаснули. Было погублено не меньше сотни голов. Представляю, какое разбирательство мне предстоит. Сосед разве что не спал со своими цесарками. Хорошо, что Шарик не добрался до его павлинов.

Я привязала к ошейнику поводок и поволокла упирающегося пса к выходу. С балкона на меня с презрением взирал хозяин коттеджа. За все время пребывания на его территории он не удостоил меня ни словом.

Вызванные рабочие привезли стройматериалы. И к вечеру на нашем участке был возведен вольер, зарешеченный даже сверху. В него и поместили упиравшегося и протестующего Шарика. Через несколько дней из столицы прибыл выписанный по совету соседа специалист из собачьего питомника для коррекции поведения пса. Он забрал Шарика в питомник, чтобы поработать с ним в стационарных условиях.

Наверное, Зина права. Брать собак надо только у проверенных заводчиков и чистопородных. Но, возвращаясь мысленно к событиям начала лета, я была уверена, что повторись они, даже зная о будущих последствиях, щенка в тот момент без внимания не оставила бы. Так что, судьба, господа. Все предопределено изначально. Никуда от нее не деться.

Что меня потрясло в этой ситуации, так это поведение Ольховского. Я ждала чего угодно, но только не этого. Вместо того, чтобы предъявить мне иск за загубленную птицу, а то, чего лучше, и судебное разбирательство, он вполне благосклонно принял мои извинения. Я, грешным делом подумала, что здесь не обошлось без вмешательства моего приятеля, решившего за меня столь щекотливую ситуацию. Но потом вспомнила, что, отправив меня домой, он занялся   вопросами  бизнеса и пока о себе известий не подавал. И вряд ли в курсе происходящих событий.

Словом, в тот день я пришла к соседу сразу после того, как выдворила Шарика из птичника и посадила на привязь.

Виктор Владимирович принял меня в своем кабинете, обставленном, видимо, так же, как и на своем рабочем  месте, сразу прервав поток моих извинений.

-- Голубушка, будет вам. Ну, подумаешь, поиграл песик,  -- посочувствовал он. – Не в том дело. Он мне глаза открыл. Ну что я с этой пернатой сворой делаю? Кормлю, ублажаю, а они пыжатся, строят из себя невесть кого. А их надо вот так, как ваш Шарик, за шею и в грязь… Не переживайте. Что ни делается, все к лучшему. Хватит хандрить. А то придумают эти психологи, птичек им разводи, нервы успокаивай… Все, все, голубушка, извинения приняты. Не волнуйтесь вы так. Все в порядке…

На следующий день сосед убыл в столицу. И, говорят, опять активно включился в чиновничью жизнь.

Я осталась на несколько дней в поселке. Ирке в скором времени пора приехать на каникулы. Вспомнила, как дочура страдала оттого, что Шарик оказался таким неблагодарным псом, полностью игнорирующим все ее предложения поиграть. Вернее, у него были свои представления об играх и правилах, которые полностью расходились с желаниями дочуры.

А вот Чейзик, хоть и качал права, всеми силами показывая, что он главнее, дочуру вполне устраивал. Он уже не казался  карандашом на лапках. Глазки приобрели осмысленное и умильное выражение. Он любил, когда его брали на руки, и каждый раз стремился лизнуть своим розовым язычком в лицо в знак признательности. С ним дочура выходила погулять, ведя, как породистую собаку на поводке. И он с этим соглашался. Хотя нет-нет, да и срывался в веселый бег, оглашая окрестности басовитым лаем. А я удивлялась, как это такая кроха может производить столь громогласный лай, присущий больше собакам крупных пород.

Но моя идиллия  отдыха в поселке быстро закончилась. Неожиданно позвонил Николай Семенович:

-- Ксюша, извините, ради бога, что беспокою. Понимаю, что зря вас тревожу. Но, опять что-то затевается. Если сможете, приезжайте. Мне с вами как-то спокойнее. Может быть, что-то подскажете.