Нога

Нога
                Ничему, не учащая запись.

     В четверть десятого я открыл дверь своей квартиры. Вдыхая приятный, персональный домашний аромат – не разделимый, исключительно родной, я разулся и прошел в гостиную.
   
    Отточенное годами искусство комплексного быта в условиях однокомнатной квартиры – рукой включаешь чайник, правой ногой дотягиваешься до кнопки включения компьютера, разворачиваясь к холодильнику, виртуозно снимаешь футболку. Доставая из холодильника бутылку пива даже не замечаешь, как левая нога раздраженно кидает снятые джинсы в область, заочно назначенную твоей гардеробной. В недолгом перелёте моей задницы, из пункта «а» в пункт «б», носки телепортируются в угол комнаты, предназначенный для «не совсем свежих», там перемешиваются со своими синтетическими родственниками, что бы с утра представить мне невероятные комбинации цветов на ногах. Расположившись в кресле, дотягиваешься до виртуальных списков новостных лент, под завязку набитых сиськами, вагинами, котятами, качками, откровениями замониторных, комплексующих социопатов. Пара минут возмущений, посвященных тому, что у всех нормальных телок окружение составляет одна пидорасня. Вот как, сука, так?! К середине бутылки подумываешь, о том, не написать ли вот этой бабе с модными партками,  затем видишь новую серию какого – то сериала и отвлекаешься. Примерно через полтора часа я полностью, с головой погрузился в раствор домашнего быта.
    
    Звонок прозвучал коротко, один раз, я подумал, что показалось. Прислушался к звукам за дверью. Поняв, что до меня не доходит звонок брякнул настойчивей. Я вскочил с кресла немного встревоженный поздним визитом.  За дверями темно, я угадываю несколько силуэтов, отступаю назад, что бы дать пройти гостям.
   
    Я сел на кресле. Покой и чувство безопасности обволакивают меня как теплое одеяло, сотканное из горячей воды.
   
    Напротив меня стоят четверо – три девушки альбиноса в платьях, сшитых на фарфоровых кукол. Их кожа как чистый, нетронутый грязными ногами цивилизации арктический снег, огромные добрые глаза, розоватые волосы. Их колени расцарапаны – разочаровывающее напоминание человечности. Идентичные струйки крови протекают из вздернутых носиков, пересекая матовые, пухлые губы, слегка приоткрытые. Кровь стекает по подбородку, жирными каплями падает на игрушечные платья. Они стоят неподвижно, странно изломанные, смотрят в пустоту.

    Одна из девушек держит за руку мальчика лет пяти. Он одет в смешной красный  пиджак, поверх голого тела, на голове смешная фуражка – старые миллионеры любящие делать вид, что трахают молоденьких моделей, носят такие на своих шикарных яхтах. На этом мальчишке фуражка смотрелась особо мило.  Его глаза невозможно живые, цвета сладкого кофе, теплые. Он смотрит на меня по- дружески. Он невероятно не ребенок. Что-то вроде молодо выглядящего старого карлика.
Я взираю на своих гостей сквозь пелену счастья.

- Вы не будите против, если я присяду? – голос послушного ребенка.

- Конечно нет! – я вскакиваю с кресла, желая ему уступить, но напарываюсь на плотный как чугун взгляд и мешком падаю обратно.

- Нет-нет сидите, мы сами расположимся.
   
    Одна из девушек ушла на кухню, затем вернулась от туда со стулом, вторая села и расправила платье, третья посадила мальчика на колени своей сестре – кукле. Он устроился на коленях и по-детски обнял девушку за шею.

- Надолго мы вас не задержим. Девочки преступайте.
   
    Девочки засуетились.
   
    Сняли платья, аккуратно сложили на кровати. Бледные, худые и молчаливые. Позвоночники похожи на гребни странных, давно вымерших рептилий. Я смотрю на их обнаженные тела - кровь, идущая из их носов, капает на мой грязный пол.
Мальчик начал говорить:

- У нас были золотые рыбки и они все кружили и кружили
в аквариуме который стоял на столе рядом с тяжелыми занавесками
закрывающими вид из окна и
моя мать всегда улыбалась и хотела чтобы мы все
были счастливы, говорила мне "будь счастлив, Генри!"
   
    Девушки одевают фартуки – такие игрушечные. Хирургические перчатки на их руках – сброшенная кожа змей – лекарей. Наверное, так выглядели ангелы, сшивающие атомы в биомассу бесполезных прямоходящих.
 
- И она была права: лучше быть счастливым, если это возможно
но мой отец продолжал поколачивать ее и меня по нескольку раз в неделю
пока его тело бушевало злобой
потому что он не мог взять в толк, что дёргает его изнутри.
   
    Напротив меня поставлен табурет – я кладу на него ногу. Рядом две тени в фартуках ****ских барби.  Рядом кладут чемоданчик. Куклы заливают меня своей кровью.

    Моя нога смазана йодом…

    Жгут стянул плоть чуть выше колена…

    Первая – аккуратно разрезает мою ногу скальпелем по кругу…

    Вторая – помогает, как может…

    Третья – укачивает грустного мальчика на своих коленях…

- Моя мать, несчастная рыбка,
хотела быть счастливой, избиваемая два или три
раза в неделю, говорила мне быть счастливым "Генри, улыбнись!
почему ты никогда не улыбаешься?"
и затем она улыбалась, показывая пример, и это была
самая грустная улыбка, которую я когда-либо видел.
   
    Ножовка с противным визгом перепиливает большую берцовую кость, фартуки кукол стали тяжелее от моей крови. Я лишь смотрю на мальчика, он так далеко от меня, он так далеко…
   
    Первая – усердно перепиливает мою кость…
   
    Вторая – помогает, как может…
   
    Третья – укачивает грустного мальчика на своих коленях…
   
    Ножовка добралась до малой берцовой, я так хочу обрадовать мальчика. Пусть отрезают от меня, что угодно, полосуют в ленты, пусть подарят ему мое дымящееся сердце.

- Однажды, золотые рыбки умерли, все пять
они плавали на поверхности воды, на боку, и глаза их
всё ещё были открыты
и когда отец пришел домой он бросил их кошке
на кухонный пол и мы таращились как
улыбалась наша мать.
   
    Мою ногу подносят мальчику, он наконец-то рад. Если бы я знал, то отгрыз бы её сам и подал её на грёбаном блюде.
   
    Первая – надевает платье…
   
    Вторая – поспевает за первой…
   
    Третья – подходит ко мне, держа мальчика за руку, у него подмышкой моя нога. Мальчик смотрит на меня, как не смотрели бы тысячи матерей. Он кладет мне в руку шоколадку.
   
    Они ушли, а я так и остался один, в пустой квартире… Блять.


    В тексте использовано стихотворения Ч. Буковски – Улыбка на память.

 Оригинал:   

a smile to remember

we had goldfish and they circled around and around
in the bowl on the table near the heavy drapes
covering the picture window and
my mother, always smiling, wanting us all
to be happy, told me, "be happy Henry!"
and she was right: it's better to be happy if you
can
but my father continued to beat her and me several times a week
while
raging inside his 6-foot-two frame because he couldn't
understand what was attacking him from within.

my mother, poor fish,
wanting to be happy, beaten two or three times a
week, telling me to be happy: "Henry, smile!
why don't you ever smile?"

and then she would smile, to show me how, and it was the
saddest smile I ever saw

one day the goldfish died, all five of them,
they floated on the water, on their sides, their
eyes still open,
and when my father got home he threw them to the cat
there on the kitchen floor and we watched as my mother
smiled

   

Страница автора "Вконтакте" - http://vk.com/public40572800