15. Подвал и мастерская

В какой-то момент я понял, что подвал похож на захоронение. Стопроцентный неолит. Я в таком бывал на раскопках в степи под Керчью, почти двадцать лет тому. Не хватало только доисторических костей и девушки из Москвы с беззубой улыбкой. Вместо костей лежали картины. И девушка была бы здесь неуместна. Показалось,  обнять в месте погребения еще живого человека, нехорошо. Ну, ладно, писал бы он натурщиц. Так нет же подзаказные лики. Прости и помилуй…

Стало не по себе. Кто я такой, чтобы решать, кто жив или нет? Ведь худо ли бедно, но творит. Тычу, при этом, в себя пальцем. И нечего сказать. Осекся. Побрел дальше в сторону новой кучи…
…Как назло наткнулся на плакат «Ленин живее всех живых». На меня смотрел человек, на которого я стал похож после операции. Та же выросшая в больнице бородка. Те же проступившие волосы с пролысиной переходящей в лоб. И наигранная картавость. И желание все разнести вокруг себя. Товарищи, мать вашу, депутаты крестьянских, солдатских и матросских советов, славного Староконстантинова! Произношу я по-ленински, что «богу богово, а крестьян в колхозы, а художников кормить досыта, чтоб издохли от тоски», и вскидываю незабинтованной рукой торчащий из кулака, как штык, средний палец. Вот нам всем!

Все то же. Подумалось мне. И эта поза загнавшего себя в угол. Может мне сделали пластическую операцию? Сел на корточки и подумал, лечи не лечи. Режь не режь, а ничего ты не можешь. Тронется поезд через несколько дней, и все начнется снова. И мое «не могу». И ее «когда». И никто не будет виноват. Разве, что машинист поезда, или группа партизан, опоздавшая к моей колее с динамитом….
Под плакатом лежала картина красками вниз. Когда я перевернул, то встретил свои глаза. Напуганные до смерти. Оцепеневшие. Понимающие, что жизнь пройдет только так, и никак не иначе. Что с этим ничего нельзя сделать. Переживающие ужас, от, того, что ты будешь мучаться и ничего не сделаешь, чтобы это прекратить. Я спрашивал себя, разве так бывает? И отвечал, а разве бывает по-другому? Кто это? Я оглянулся. Никого. Значит снова я. И снова глаза. И что страшно, детские глаза. Ничем не спрятанные. Ничему не наученные. Ни к чему не привыкшие. Все еще глаза. Глаза мальчика окутанного леденящим морозом и ночью, смотрящие в пучину. И уже сами пучина. И восстает из воспоминаний та детская тоска, немного похожая на мечту о конце, которая давала, когда-то облегчение. Но теперь нет. Теперь только ближе. Почти сейчас…

…Мои пальцы делали нарисованные глаза глубже и глубже. Я вдавливал холст и ничего не мог с собой поделать. Я ничего не мог...
- К черту причитания! - Доносится из люка…
- Я что кричал? – Изумляюсь…
- Нет, это я ныл про смысл. А все предельно просто – надо взять и закончить. Не «взять и решить закончить», а просто «закончить». И никакой мистики с изотерикой. И мама выздоровела. И твоя операция прошла удачно. И хочется сбегать в магазин. Взять вина и говорить до утра. Ты как?
- На ура? – Ответил я, пряча от себя картину…
- Тогда я бегу, - уже из-за дверей отзывается художник…
- А где «Тайная вечеря»? – Спросил я, стоя перед холстом, на котором была нарисована только  черная точка по центру…

- Батюшка Иосаф уж и не надеялся. А пришел и радуется, как дурень с торбой носится. Целоваться лезет. Ребенок еще, поди. Нашел игрушку, - Мама художника пыхтела сигаретой в дверях мастерской, - И благословляет. И крестится. И поминает всех святых. И подпрыгивает. Как что вселилось. Чуть шею не свернул, паразит. Наверное, и синяки останутся, - она наиграно возмущалась. А и сама была рада. Ее переполняло, что-то настоящее – немного человеческого счастья. Надуманного. Замешанного на эмоциях. На придуманностях. На гонораре сына. На фразе «наконец-то сдыхались». Но все-таки счастья.
Я взглянул на нее, и вдруг откуда-то донеслось, что могу этого, в общем-то, чужого мне человека и не увидеть. И я обнял ее одной свободной от бинтов рукой. Впустил в себя, ее и архиереевы эмоции. И мы смеялись. Пили принесенное вино. И говорили-говорили, у ее ног, до утра. А она дремала и видела сны…
А меня не отпускали глаза мальчика  и то, что мы с ним увидели…

2007г.