Fiat Justitia, кн. 2-я, эпилог

 Epilogus.
                Эпилог (лат.)   

   
    Не успел он войти в комнату,  как раздался телефонный звонок, и его снова пригласили в Кремль, чтобы согласовать и подписать коммюнике.

  Он прочитал его трижды и ровным счетом ничего не понял. То ли там соглашались с тем, о чем говорил в своем выступлении, то ли не соглашались, мягко указывая на его политический дилетантизм и непонимание текущего момента.  При этом Президент, Правительство и Госдума признавали свои ошибки,  бесчисленное количество раз упоминая о своих попытках исправить положение вещей..

  Он вознамерился перечитать коммюнике еще раз, но что-то подсказало ему, что, будучи прочитанным даже  сотню раз, оно останется вне сферы его понимания.

   - Я подпишу этот документ, - сказал он Президенту и Премьеру, тут же ожидавших его решения, - если сразу после него или перед ним, будет  полностью опубликован текст моего выступления на форуме.

 Это условие было весьма жестким, так как никакое коммюнике не могло смягчить  резких формулировок и требований, высказанных в его докладе. Но, как ни странно, Президент и Премьер сразу согласились.

  Санников вышел к Москва-реке через Боровицкие ворота, перешел мост и присел на скамью у фонтана на Болотной площади. Он чувствовал себя раскрепощено и радостно, уже не думая о результатах и последствиях своего поступка. В голове крутилась только одна мысль: «Я свободен!». Он ждал хоть какой-то реакции своих соратников  на завершенное им дело, но они молчали. И он оценил их молчание: больше всего сейчас ему хотелось не думать сейчас о произошедшем.

  «У меня в запасе есть еще часа четыре, - подумал он, - прежде чем выйдут вечерние газеты и вся эта братия ринется давать интервью. А пока Ленка еще не легла спать, надо позвонить ей».

   - Ну, как ты там, тибетская отшельница? - бодро и не наигранно спросил он. – Спешу сообщить тебе, что я завершил все свои дела и завтра вылетаю к тебе.

   - Да? Уже? – растерялась Лена, и он услышал, как она заплакала.

  Он тактично помолчал с полминуты, а потом спросил:

   - Так какая у вас там погода?

   - Ой, - восторженно закричала она, - у нас повсюду лежит снег, очень красиво, но приходится сидеть дома: даже яки не могут пролезть через эти сугробы.  Ты купил теплые вещи, о которых я тебе говорила?

  - Да, купил, - соврал он, чтобы успокоить ее.

  Но обмануть ее, даже за десяток тысяч километров было трудно.

  - Не ври, - строго сказала она. – Если у тебя нет денег, то так и скажи. А если они у тебя есть, немедленно отправляйся в магазин и покупай, что надо. А иначе ты замерзнешь по дороге из Пекина в Лхасу. Недавно поезд там застрял из-за заносов на целые сутки.

  - Я вижу, ты уже освоилась на Тибете, - усмехнулся он. – У нас так говорят московские кумушки: «Вчера тринадцатого троллейбуса не было целых пятнадцать минут»,

  Она тоже рассмеялась, потом загрустила:

  - Соскучилась по Москве. Снится твоя Пятницкая с колоколенкой на углу и Пушкин на Страстном бульваре. Когда я поправлюсь, а ты тоже заскучаешь по Москве, будет здорово вернуться туда вдвоем.  Правда?

  - Правда, - согласился  он, хотя не мог представить себе, что ждет их  по возвращении в родной город.

  Он отправился к себе домой пешком, по набережной Водоотводного канала. Шел не спеша, отдыхал, облокотясь о чугунный парапет, наблюдал за мирно прогуливающимися людьми, не подозревавшими, какие новости они услышат вечером.

  На Кадашевской его окликнул Улаф:

  - Ты молодец,  Сан Саныч!  Все продумал очень хорошо, выступал спокойно и взвешенно. Я только что говорил по телефону с вашим Президентом. Разговор, как говорится на высшем уровне. Ведь я тоже как никак президент. Договорились, что мы открываем наше представительство в Москве. Поручил Будур-Сину сочинить флаг нашей организации. На каждом уважаемом  себя посольстве обязательно висит флаг страны, которую оно представляет. А  мы чем хуже? Ты согласен со мной?

  - Полностью согласен. И кто же будет нашим чрезвычайным и полномочным послом?

  - До твоего возвращения твой покорный слуга, Улаф Лундквист.  Вчера я окончательно разругался со своим шефом и взял расчет. К тому же, несмотря на мою огромную любовь к Исландии, она мне изрядно надоела. А жить в России всегда было моей мечтой. Кроме меня в представительстве будет работать  Гонсалес. Он, во-первых, опытный бухгалтер, а, во-вторых, радикал, каких свет не видел. Он будет вести наши финансовые дела и круто  разбираться с вашими чиновниками.  А ты отдыхай, но очень не расслабляйся: мы заварили такую кашу, что без тебя нам ее не расхлебать.

  «Еще один деловой разговор, и я – в прострации, - думал Санников, поднимаясь по лестнице своего дома. – Сейчас бы поспать часа три, а потом надо собираться к завтрашнему отлету».

  Но не успел он открыть ключом дверь, как зазвонил его спутниковый телефон. Приятный мужской голос обращался  к нему по-английски с   сильным восточным акцентом и ошибками, свойственными упрощенному разговорному языку, в просторечии называемому «pigeon»:

  - Mister Sannikov? I’m Kumar Rahim, a doctor from  Pakistan. A witch-doctor,  I say. Your friend and my teacher mister Budur-Sin sent me to Moscow to help a sick boy. When and where can we meet? (Мистер Санников? Я Кумар Рахим, врач из Пакистана. Знахарь, я бы сказал. Ваш друг и мой учитель Будур-Син послал меня в Москву, чтобы помочь больному  мальчику. Где и когда мы можем встретиться?)

  Узнав, что целитель находиться на Ленинградском проспекте в здании городского аэровокзала, Санников велел ему дожидаться его там, а сам быстренько позвонил Лене Горбуновой:

  - Только что прибыл доктор из Тибета, посланный моим другом. Где сейчас Заур?
Он  сейчас как раз в Москве, - обрадовалась Лена. – Я сейчас позвоню ему.

  - Скажи ему, чтобы немедленно ехал в городской аэровокзал на Ленинградке. Я буду ждать его там вместе с доктором. Дай ему номер моего мобильного телефона, чтобы мы нашли друг друга. Я беру сейчас такси и еду туда. Пока.

  Кумар Рахима он увидел сразу: тот стоял у входа в аэровокзал, высокий и смуглый, в одежде кришнаита. Он тепло приветствовал Санникова, устав, вероятно, от вынужденного одиночества, без языка и похожих на него людей. Они присели на скамейку, и целитель стал расспрашивать Саню о больном, о том, как случилось, что он впал в кому, и кто его сейчас лечит. На большинство его вопросов Санников ответить не мог и с нетерпением ждал приезда Заура.

  Тот приехал спустя полчаса и заметался по тротуару в поисках Сани и доктора. Санников окликнул его, и Заур подбежал к ним, сразу с надеждой взглянув  в глаза кришнаита. После представления их друг другу, Санников сказал Зауру:

  - Кумар хорошо говорит по-английски, так что проблем с общением у вас  не будет. Я, к сожалению, больше тебе ничем помочь не могу, так как завтра улетаю в Пекин. Если будет нужна квартира, можете поселиться оба у меня, я дам тебе ключи и адрес. Желаю Вовке скорейшего выздоровления. Я почти уверен, что Кумар ему поможет. Иначе бы мой тибетский друг Будур-Син не стал посылать его в такую даль.

  - Спасибо, - взволнованно отозвался Заур. – Мы с тобой теперь кунаки.

  - И братья по несчастью, - добавил Санников. - Моя жена тоже тяжело больна,  и ее так же врачуют народные целители из Тибета.

  Они тепло расстались, и Санников спустился в  метро. Линия была прямая, и он проспал до самой «Новокузнецкой», чуть не проехав ее.

  Дома он упал на диван и тоже сразу уснул.

  Разбудил его яростный звонок в дверь. Едва протерев глаза, он открыл ее и увидел на пороге Диму Терещенко. Он тряс перед его лицом газетой и возбужденно кричал:

  - Ты это читал?!

  - Я спал, - спокойно ответил  ему Санников. – И, вообще, я газет не читаю.

  - Тогда хоть включи телевизор! – продолжал орать друг-стоматолог. – Черт знает, что в стране творится. Какой-то твой полный тезка крушит нашу власть, как хочет! Держи «Вечерку», читай!

  - Не буду, - отвел Саня рукой газету в сторону. – Наверняка очередной политический треп на актуальную тему.  Видимо, хочет в Думу пролезть мой однофамилец.

  - Ну, это ты зря! – обиделся Дима. – Я сейчас ехал с работы мимо Васильевского спуска, там такое творится!
               
  - Что, именно?

  - Что, что… Неужели ты не понимаешь, что может твориться, после такого выступления! А, впрочем, что я тебе объясняю: ты ведь его не читал… На Васильевском сейчас поливают нашу власть почем зря!
  - А я думал, они Кремль штурмуют…

  - Дойдет и до этого, когда наши правители ответят мычанием на это выступление. Слушай, я думаю, по этому поводу надо опрокинуть по чашечке текилы, а?

  - Нет, Димуль, я сегодня не в форме. Давай завтра, хорошо?

  - Завтра, так завтра, - согласился Терещенко и ушел,  посоветовав на прощанье: -  А телевизор ты все-таки включи.

  Но Саня телевизор включать не стал, а решил выйти на улицу и посмотреть, что там творится.

  У подъезда его дома разгорался стихийный митинг. Пьяный сантехник дядя Сеня, подпольная кличка Вентиль, взгромоздясь на скамейку, кричал на весь двор:

  - Наконец-то правду сказали, сволочи!

  Старики и старушки, основные участники митинга, слушали его без одобрения, будучи недовольными его нетрезвым состоянием. Они читали друг другу выдержки из его доклада, выражая ту же что мысль, что и сантехник, только в иной, более лояльной форме.

  Он прошел  почти до Балчуга и у каждого дома бурлили подобные мини-митинги. Они ничем не отличались друг  от друга и постепенно затихали. Но вскоре он обнаружил, что есть эпицентр этого бурлящего недовольства, и находился он, как не странно, в кафе «Дионис». Почти за квартал до него Санников услышал такой шум и грохот, что сначала подумал о погроме питейного заведения, принадлежащего грекам. Но, когда он приблизился к нему, то понял, что там тоже идет обсуждение материалов форума, но только на более высоком уровне, то есть, градусе. Из открытых окон неслись зажигательные речи, густо сдобренные русской ненормативной лексикой, аплодисменты и свист, и даже песня «Отречемся от старого мира…» в весьма нестройном исполнении.

  Санников зашел в кафе и огляделся. За длинными столами,  густо уставленными бутылками «Метаксы», очень плотно сидели разгоряченные мужчины и слушали очередного оратора, который залез на шкафчик для посуды и призывал оттуда почему-то идти громить отель «Балчуг». Слушатели дружно поддерживали его криками и аплодисментами, но с места не трогались.

  Бармен Филя скучал за стойкой, от нечего делать протирая и без того чистые бокалы. Он подмигнул Санникову, улыбнулся и налил ему его норму: сто пятьдесят граммов пахучего и крепкого греческого коньяка.
    
  Санников присел на высокий стул у стойки и спросил:
  - И давно они так бузят?

 -  Нет, недавно. Всего каких-то полчаса. Они сюда все с Васильевского спуска прибежали. Говорят, там полиция в ход дубинки пустила, вот потому они такие горячие.  Хотел послушать интервью Президента иностранным корреспондентам, так они чуть телевизор не разбомбили.

  «Правильно Улаф сказал: «Заварили мы кашу», - подумал Санников и залпом выпил коньяк.

  Он вышел из кафе в половине третьего ночи, и то только потому, что вспомнил о своем отлете в Пекин.  В Шереметьеве он должен быть в  одиннадцать часов,  а добираться туда было ой как долго. Спать ему не хотелось, он вволю поспал днем, но надо было собрать вещи, пусть их было совсем ничего.

  Переулок был тих и пуст. Саня шел прямо посреди мостовой и смотрел на звезды. Потом он заметил, что ему мешает идти развязавшийся шнурок, и нагнулся, что бы завязать его. И в тот же момент из-за поворота, ослепив его фарами стремительно вырвалась  машина. Удар ее пришелся прямо в сердце. Оно захлебнулось кровью и остановилось…

  … Сигнала опасности не было, а это значило, что убивший его водитель не имел намерения убивать его. Просто он  очень быстро ехал по своим делам.

  И тем же утром на далеком Тибете внезапно умерла русская девушка по имени Лена.  Она просто не проснулась после краткого и спокойного сна…

  Мудрый целитель,  пришедший по сугробам из монастыря, взглянул в ее широко открытые глаза, тронул тонкое запястье и сказал:

   - Она умерла от горя. Сегодня утром она получила печальную весть.

   - Она не могла получить ее, - возразил ему Будур-Син, - ее телефон молчал всю ночь и все утро.

   - Иногда вести приходят оттуда сами, - ответил монах и поднял свое истонченное лицо к небу…

  … Ее похоронили  на горе, близ камня, на котором она отмечала дни, оставшиеся до встречи с любимым. Дети приносили на ее могилу цветы и сушеные абрикосы, которые она очень любила…

  … Когда таял снег или шел дождь, по бороздкам, высеченным ею на камне, бежали капли воды, напоминая слезы…

  … Прах Сани был захоронен быстро и незаметно на одном из дальних кладбищ Москвы: при нем не нашли никаких документов. Уходя на время из дома, он сложил их аккуратной стопкой на тумбочке вместе с билетом на самолет, а сверху придавил их двумя телефонами.

  Его приняли за бомжа и быстренько отправили в крематорий.

  Его исчезновение заметили только соратники по организации «Peace and Justice», но и те не могли понять, куда он мог исчезнуть.   
               
                К о н е ц.