Весна

Грязный снег, чернявый Ноздрев, отползал шкериться в тень, но  лёд киргизы добивали вручную.

Шла весна.

Хлопотливый наш райончик задвигался.

Фекалии оттаяли, но пока не воняли. Деревья возбужденно топорщились, голые ветки-поломки помавали трениками, пеленками, парой рваных колготок и одной растянутой мужской майкой. Обувь, подвязанная шнурками, раскачивалась по широкой дуге.

Это был костюм улицы: платье ветра.

Его беспорядочное реяние подчеркивало многомерность пространства, разность - и разделенность - воздушных потоков, условность притяжения земли и обусловленность звуков.

Ветер прочесывал город стеклянными гребнями, обдувал жестяными веерами, обскребал скобяными скребками, приучал к подвижности неподвижного, к беспредметному - и бесцельному – передвижению, гремел водосточными трубами, оконными карнизами, оцинкованными лоханями на балконах.

Освещение «Тень в открытом месте»: так выставлялась экспозиция на «Смене-8М» в 1978.

Мне нравилось, что преобладают серый и белый, что далеко до лета с его безвкусно-синим и попсовым зеленым, с атрибутами китайских настенных календарей.

«Тепленькая труба», - сказала женщина, широко и беззубо улыбнувшись. У нее получилось: Чепренькая. Чепренькая труба. Праталенка.

А у мужчины были наколочки-перстеньки на среднем и безымянном, и он их прятал под перстенями желязными, с камушками, финифтью, глазурью, но наколки все равно синели через край, и хотелось намастырить на всех пяти пальцах: В – Е – С – Н – А.