Г. А. Замятин-Док. дисс. -часть-3-Очерк-II

Продолжение…
Часть – 3
                Г.А. Замятин

                ОЧЕРК II

     Борьба за шведскую кандидатуру на Московский престол в 1613 году

                Глава 1
/С. 1/
    Во второй части «Собрания государственных грамот и договоров», издававшегося еще в начале XIX столетия, напечатан любопытный документ, которому редактор А. Малиновский дал такой заголовок: «отрывок наказа, данного от Новгородского митрополита Исидор и от боярина и воеводы князя Ив. Ник. Одоевского отправленным из Новгорода посланникам: игумену Дионисию и дворянам Новокрещенову, Лутохину и Секерину для убеждения собравшихся под Москвой бояр и воевод к признанию избранного в Великом Новгороде шведского королевича царем всей России. Писан 1612, в Августе» (1). Документ не имеет начала, не точно датирован, не совсем правильно передано в заголовке его содержание. Не удивительно поэтому, что он не привлекал внимания специалистов по истории СССР. Между тем, этот документ, изучаемый вместе с другими документами того же времени, позволяет подметить в борьбе за шведскую кандидатуру новые не лишенные интереса детали.
    В настоящем очерке мы намерены использовать свои наблюдения и осветить полнее борьбу за шведскую кандидатуру в 1613 г., после воцарения Михаила Романова. /С. 2/
    Посмотрим, прежде всего, что представляется собою интересующий нас источник: подлинник или копию? Оригинала в нашем распоряжении нет. Мы пользуемся 2-ой частью Собрания гос. грамот и договоров. Редактор 2-ой части упомянутого издания, А. Малиновский, сделал к наказу такое добавления: «отрывок сего наказа писан на столбце, на шести небольших листах, по склейкам коих подписано:… Лутохин, Григорей Исаев: приложенные же две восковые печати искрошились». Не воспроизведенное редактором имя Лутохина легко восстановить: Семен. Его подпись мы встречаем под приговором 27 февраля 1613 года об отправлении архимандрита Киприана с товарищами: «Новгородцково государства дьяк Семен Лутохин». Подпись Семена Лутохина имеется и по склейкам упомянутого приговора, подписи Лутохина встречаются под документами и позднего времени. Внешней вид документа («писан на столбце»), подписи двух дьяков, наконец, две восковые печати, – все это заставляет думать, что в руках у А. Малиновского был подлинный наказ, и на каком основании С.К. Богоявленский и И.С. Рябинин утверждают, что наказ «напечатан с копии XIX века», сказать не можем (2). С другой стороны, в документе, как увидим ниже, нет никаких анахронизмов и несообразностей, что могло бы вызвать сомнение в подлинности.
    Начала в документе недостает, но о содержании недостающей части можно составить, хотя и неполное представление. Сравнивая текст наказа Дионисию с товарищами с /С. 3/ текстом приговора об отправлении Киприана в Выборг 27 июля 1613 г., мы видим, что наказ, начиная со слов: «А Ноугородского государства послы архимандрит Никандр» и кончая словами «пришел (разумеется, Карл Филипп) в Выборг июля в 9 день», воспроизводит с незначительными изменениями текст приговора; заимствовано 29 строк (3). Начальная фраза в сохранившейся части наказа: «совершение, что Свейскому королевичу и Российскому Государству меж себя бити в любви и в дружбе, а польским бы и литовским людем быти из Руские земли изгнанным» почти буквально воспроизводит текст грамоты Густава II Адольфа новгородцам 12 июня 1613 г. привезенной в Новгород Офсеем Рязановым 16 июля (4). Очевидно, в наказе передавалось содержание грамоты короля.
    Попытаемся теперь установить точно время написания наказа. А. Малиновский отнес наказ к августу 1612 года. Год А. Малиновским указан неверно. В наказе говорится, что королевич Карл Филипп 4-го июля прибыл «в Финскую землю на Барсунт», а 9-го июля – в Выборг. Из ряда русских и шведских источников известно, что прибытие Карла Филиппа «на Барсунт», а затем в Выборг состоялось 4–9 июля 1613 г. В грамоте 15 июня 1613 г. из Стокгольма Густав II Адольф пишет Делагарди, что его брат, герцог Карл Филипп, должен в скором времени отбыть из Стокгольма в Выборг (5). Инструкция короля шведским комиссарам /С. 4/ для ведения переговоров с русскими в Выборге об избрании Карла Филиппа царем дана была в Стокгольме 18-го июня 1613 г. (6). Наконец, приговор об отправлении посольства из Новгорода в Выборг во главе с архимандритом Киприаном к прибывшему туда шведскому королевичу составлен «121 года июля в 27 день», т. е. 27 июля 1613 года (7).
    Нельзя относить путешествие Карла Филиппа в Финляндию к 1612 г. и потому, что решение отпустить брата в Выборг к концу февраля 1613 г. было принято Густавом II Адольфом лишь в октябре 1612 г., риксдаг высказал свое мнение по этому вопросу 24 ноября 1612 г.
    В трудах Hallenberga, Г.В. Форстена, наконец, в новейшем издании «Sveriges krig 1611–1632» путешествие Карла Филиппа в Финляндию относится к 1613 г. (8). Если отнести путешествие Карла Филиппа к 1613 г., то ясно, что наказ игумену Дионисию и дворянам, посланным из Новгорода в Москву, должен быть датирован 1613 годом, а не 1612-м.
    Представляется возможным еще точнее определить время составления наказа, указать месяц и приблизительно число, А Малиновский справедливо относит наказ к августу месяцу. В подтверждение следует привести такие данные. В наказе упоминается об отправлении из Новгорода в Выборг к шведскому королевичу посольства во главе с архимандритом Киприаном. Приговор об отправлении этого посольства составлен, как указано выше, «121 года июля в 27 день», т. е. 27 июля 1613 года. Бесспорно, что /С. 5/ наказ лицам, отправленным в Москву, был составлен не ранее 27 июля. Мало того. В наказе говорится, что в «августе в 6 день в Ноугородцкое государство приходил из Выборга… Курап Мякинин». Вывод отсюда может быть один: наказ составлен не ранее 6 августа. Так определяется ante guem.       Определить post guem помогает письмо Делагарди королю от 14 сентября 1613 года. В этом письме Делагарди сообщает, что «бояре, которые самое позднее пять недель перед этим посланы с увещательным письмом отсюда из Новгородского государства к московским чинам, еще задерживаются в Торжке» (9). Думаем, что в письме Делагарди речь идет о посольстве игумена Дионисия с дворянами, так как ни о каком другом посольстве в августе-сентябре 1613 года из Новгорода в Москву неизвестно. Из письма 14 сентября 1613 г. видно, что посланные в Москву дворяне отправлены были «пять недель» тому назад, другими словами, не позднее 10-го августа.
    В итоге мы получаем следующее: наказ игумену Дионисию с дворянами составлен между 6–10 августа 1613 г. (но не 1612 г. – Г.З.) (10). К этому сроку надо отнести и самое отправление посольства из Новгорода в Москву. Совсем не лишнее тут припомнить, что 11-го июля 1613 года в Москве совершилось венчание на царство Михаила Романова. Выходит, что посольство из Новгорода в Москву было отправлено месяц спустя после коронования царя Михаила.
    С какими же поручениями ехало посольство в Москву? При /С. 6/ сягать Михаилу Романову? Анализ документа покажет, что о присяге царю Михаилу в Новгороде не думали; совсем наоборот.
    Приступим к анализу. На наш взгляд данные посольству в Москву поручения можно свести к пяти пунктам. Игумен Дионисий с дворянами должны были:
    1. Сообщить о прибытии шведского королевича 9-го июля в Выборг и об отправлении «от Ноугородцкого государства» в Выборг послов архимандрита Киприана с товарищами, побудить Московского государства людей вспомнить «прежний свой с Ноугородским государством совет и присланной свой приговор за руками» и отправить в Выборг полномочных послов от Московского государства и от всех государств Российского царствия для заключения договора; говоря о Карле-Филиппе, послы должны были выставить все достоинства шведского королевича: происхождение от «благочестивого короне», воспитание в страхе божием, храбрость, привычку к смирению, природное милосердие, «великий» разум;
    2. Добиться, чтобы Федор Боборыкин был отпущен обратно в Новгород и чтобы москвичи с Боборыкиным отписали «на все статьи на прежние и на нынешний», дали «отповедь вскоре, чтоб Ноугороцкому государству ведомо было, чево от Московского государства и от всех государств российского царствия чаять»;
    3. Третье поручение необходимо передать словами /С. 7/ источника. «И им бог, всех чинов людем Московского государства, видя над Российским государством милость вседержителя бога и слыша великого государя нашего королевича, пресветлейшего и высокорожденного великого князя Карлуса Филиппа Карлусовича приход в Выборг, недобрым людем, которые еще, омрача очи своею кровию хрестьянскою, от такова обычая, якож и преж имели, не отставают и их на тож приводят, на последнюю погибель приводити не давати, и с Свейским королевством бы такоже не ссоритися, как и с Польскими людми ссорилис, и на государство. Российское его пресветлейшество с радостию хотети, занеж крестьянское кровопролитие не может унятись, еще ли не государьским сыном; а иногоб государя на государство не обирати, чтоб за то кровь крестьянская неповинная не лилась, но его государевым началом и владеньем в Росийском государстве учинилась тишина и покой, и крови крестьянской пролитие унялося, и от неприятелей своих от полских и от литовских людей получити-б свободу, и житии-б всего Российского государства всяким людем под единым кровом великого государя нашего королевича пресветлейшего и высокороженного великого князя Карлуса Филиппа Карлусовича в прежней своей чести и в отечестве»;
    4. Если московские люди не поверят ни послам – Дионисию с товарищами, ни грамотам Новгородского государства, если скажется, что они уже не ждут прибытия шведского королевича в Выборг, послы должны предложить /С. 8/ москвичам послать от себя в Выборг к Карлу Филиппу «кого пригоже», и даже поцеловать крест, иначе, поклясться, что «никакого задержания» посланному из Москвы ни в Выборге, ни в Новгороде не будет;
    5. Заявить, что шведскому королевичу «изменили» «Бежицкие пятины Самойло да Парфен да Богданко Нарбеков, Богдан да Угрим Лупандины, князь Юрий Мещерский», и предупредить, если эти лица, приехав в Москву, «учнут оказывати какое дурно», чтобы им не верили, «потому что ни от каких крестопреступников государства не строятся, но больше разоряюца».
    Считаем не лишним дать к поручениям небольшой комментарий. Что за «совет» с Новгородским государством и что за «приговор» должны были напомнить Дионисий с товарищами московским людям? Объяснение этому находим в грамоте новгородцев в Москву 1615 года. «Приговор за рукою» это приговор об избрании одного из сыновей шведского короля, Карла IX, московским царем, принятый «советом всея рати» 23 июня 1611 года и присланный в копии, скрепленной подписями, в Новгород с Иваном Баклановским 2-го июля 1611 года. Под «советом» следует разуметь сношения с Новгородом Ярославского земского собора в 1612 году. Вспомним, что по вызову из Ярославля приезжали из Новгорода игумен Геннадий с товарищами. Собор вел с посланными из Новгорода переговоры об избрании Карла Филиппа царем, кончившиеся, впрочем, безрезуль /С. 9/ татно. Вспомним, что собор отправил с Порф. Секериным в Новгород грамоту, где заявляли: «мы и ныне того своего приговору держимся», т. е. остаются верными решению 1611 г. выбрать царем шведского королевича. Вспомним, что в грамоте, посланной с Богданом Дубровским 15 ноября 1612 г. и привезенной в Новгород 19 января 1613 г., временное земское правительство, извещая о победе над поляками и о взятии Москвы, просило «наскоро» уведомить о прибытии Карла Филиппа в Новгород, обещая послать туда своих полномочных послов «с полным договором о государственных и земских делех» (11).
    Вполне понятно поручение относительно Федора Боборыкина. Ф. Боборыкин выехал из Стокгольма в Новгород не ранее 22 октября 1612 г. с грамотой Густава II Адольфа, в которой король изъявлял свое согласие отпустить своего брата – Карла Филиппа в Выборг. 26 декабря Ф. Боборыкин вместе с Исааком Розенкранцем прибыли в Новгород.
    В тот же день Ф. Боборыкин был отправлен Делагарди с грамотой к Московским и Владимирским чинам в Москву. В Москву Ф. Боборыкин приехал не позднее 23 января 1613 г. Там его хорошо приняли: сохранилась памятка от 19 марта 1613 г., что должны были давать Ф. Боборыкину на прокорм в Москве.
    После воцарения Михаила Романова отношение к Ф. Боборыкину, видимо, изменилось, и он был надолго задержан в Москве (12). В 1615 г. Ф. Боборыкин служит в Тюмени, а в 1616 г. – в Томском остроге.
    Третье поручение, приведенное нами дословно, частью /С. 10/ повторяет уже ранее высказанные новгородцами мысли в грамоте, присланной из Новгорода в Москву с Богданом Дубровским 6 октября 1612 года. Митрополит Исидор писал, чтобы Московское государство было с Новгородским «под единым кровом государя королевича – Карлуса Филиппа Карлусовича». Таким образом, агитация за избрание царем шведского королевича – не новость. Примечательно то, что новгородские посланные должны были вести агитацию за избрание лишь Карла Филиппа («иного-б государя на государя опроче его пресветлейшества не обирати»), при том в момент, когда на Московском престоле сидел уже коронованный Михаил Романов. Таким образом, агитация за избрание Карла Филиппа являлась в то же время выступлением против царя Михаила, призывом к отпадению от него.
    Четвертое поручение в комментариях не нуждается.
    Зато пятое поручение требует объяснения. Мы имеем перечень «изменников» Карлу Филиппу. Куда же потянулись эти изменники? Этот вопрос может быть решен на основании биографических данных об этих лицах. К сожалению, мы располагаем данными лишь об Угриме Лупандине; они не полные, но все же дают возможность сделать определенные выводы. Для нас важна челобитная Угрима Лупандина царю Михаилу Федоровичу. Она не имеет даты, но по всем соображениям ее необходимо отнести к 1615 году. В челобитной У. Лупандина сообщается, что «в 122-й год» (1614 г.) он был послан от царя «за Онег к казакам головою»; «по госуда /С. 11/ реву указу» ему велено было идти с казаками к боярину Д.Т. Трубецкому на Бронницы. Д.Т. Трубецкой с Д.И. Мезецким отправил Лупандина за реку Мсту в деревню Новоселицы, и приказали ему поставить в деревне острог. Лупандин выполнил поручение. Построенный острог скоро был осажден отрядом шведского войска под начальством Самойла Кобрина (Самуил Коброн). Осада продолжалась пять недель. Когда Д.Т. Трубецкой после поражения от шведов в июле месяце 1614 года отступил от Бронниц, Лупандин с казаками сдался шведам. С. Корбон увез Угрима с собой в Ругодив (Нарву), ему грозила высылка в Швецию, но в то время в Ругодиве случился князь Ив. Ив. Одоевский (сын Новгородского воеводы) и другие дворяне… У. Лупандина отдали им на поруки: «мне, – пишет Лупандин, – за их порукою житии в Нове городе, к Москве не отьехати». По словам Лупандина, живя в Новгороде, он «радел» царю. Видимо, за то, что Лупандин сдался шведам, его поместье по доносу Федора Левашова было отписано на государя. Лупандин просит в челобитной не отнимать у него поместья.
    Сведения, сообщенные Лупандиным, частью подтверждаются другими источниками. Воевода Тихвина Федор Плещеев, извещая царя, что «голова Угрим Лупандин» приехал в Тихвин 21 февраля 1614 г., и его послали «на Пашу» и к казакам, но казаки пошли с государевой службы «с Паши врознь в Заонежские погосты», так что Лупандин их не /С. 12/ нашел на месте, он поехал за казаками. Но о деятельности Лупандина в бытность его в Новгороде мы имеем сведения несовпадающие с его показаниями. Выходец из Новгорода Юрий Третьяков сын Копнин в расспросе на Москве показал, что Угрим Лупандин поцеловал крест шведскому королю вместе с другими. Известно, что Делагарди пожаловал Угрима Лупандина наряду с другими дворянами и детьми боярскими, «которые служили свейскому королю», поместу «в Околорусском уезде» в Петровском погосте. К сожалению, не удается установить точно время, когда Делагарди дал поместье Лупандину. В дальнейшем Лупандин стал служить царю вместе с Яковом Боборыкиным. Вместе с последним Лупандин перебежал к московским послам Д.И. Мезецкому с товарищами. Это произошло 21января 1616 г. (13).
    Приведенных данных достаточно, чтобы сделать определенный вывод: измена новгородского помещика Угрима Лупандина шведскому королевичу выразилась в том, что он перекинулся на сторону московского царя; Лупандин стал сторонником Московской ориентации.
Вместе с У. Лупандиным бежит из Новгорода Богдан Лупандин, видимо, родственник Угрима. Любопытно, что в 1612 году Богдан Лупандин вместе с «королевского величества дворянином Анцом Муком», переводчиком Гансом (Анца Бракилевым, «подьячим Федором Витофтовым» обращаясь к некоему «Максиму Васильевичу», ратным людям и жителям /С. 13/ Заонежских и Оштинских погостов с увещеванием целовать крест шведскому королевичу («государю нашему королевичу») и заплатить денежные взносы. Ясно, что в 1612 году Б. Лупандин – сторонник шведской ориентации. В 1613 году Богдан Лупандин меняет ориентацию (13 а).
    Так как другие, упомянутые в наказе, новгородцы поставлены на одну доску с Угримом Лупандиным, то позволительно и их считать сторонниками московской ориентации. Под приговором новгородцев 25 декабря 1611 года встречаем подпись «Парфенай Нарбеков» (14). Полагаем, что это тот самый Парфен Нарбеков, о котором идет речь в наказе Дионисию с товарищами. Подпись показывает, что Нарбеков в 1611 году принимал участие в отправлении посольства к Карлу Филиппу, стоял за королевича. Что заставило Нарбекова в 1613 г. повернуть фронт, сказать не можем. Любопытно, что Нарбеков действует не один. Нарбековых выступает трое: Парфен – отец, Самуил – сын и Богдан, родственные отношения которого к остальным неясны. Подчеркиваем, что они, как видно из наказа Дионисию, убежали из Новгорода, бросив детей и родственников. Запомним тот факт, что двадцать семь новгородских помещиков дали 20 ноября 1613 г. поручную запись по женам, сыновьям и матерям Лупандиных и Нарбековых; помещики ручались, что родственники Лупандиных и Нарбековых никуда из Новгорода не выедут, а в Новгороде не будут «вести смутных речей» (15). /С. 14/
    Из изложенных поручений самым важным и интересным является третье – агитация за Карла Филиппа. Невольно напрашивается вопрос: неужели новгородцы в августе месяце 1613 года не знали о провозглашении московским царем Михаила Романова? Допустить это крайне трудно.
    Во-первых, новгородцы могли узнать об этом от шведского фельдмаршала, а последнему о провозглашении царем Михаила Романова было известно еще в апреле 1613 г. (16).
    Во-вторых, нельзя упускать из виду, что 16 июля прибыл из Москвы в Новгород слуга Федора Боборыкина с письмом об избрании царем Михаила Романова. Трудно сказать, куда сначала попало письмо – в руки ли родственников Боборыкина, или в руки шведского фельдмаршала, но, думается о письме, и об его содержании новгородцы узнали (17).
    В-третьих. Уже во время первой аудиенции у королевича в Выборге 28 августа новгородские посланные, Киприан с товарищами, передали Карлу Филиппу грамоту от воеводы И.Н. Одоевского, дворян и других жителей Новгорода, в которой сообщалось, что казаки поставили царем Михаила Федоровича, но сам он не желает быть их государем. Грамота была составлена еще в Новгороде. Она убедительно говорит, что новгородцам об избрании Михаила Романова было известно (18).
    Но в таком случае, что же заставило новгородцев отправлять посольство в Москву и дать ему поручение – /С. 15/ агитировать за шведского королевича? Чтобы понять это, необходимо вспомнить наиболее существенные моменты из истории шведской кандидатуры.
Мы уже упоминали раньше о приговоре совета всея рати 23 июня об избрании старшего сына шведского короля, Карла IX, царем. Впервые, однако, заговорили о шведской кандидатуре в Москве не в 1611, а в 1610 году, во время междуцарствия (19). Известия об агитации в пользу избрания царем шведского королевича встречаются задолго до приговора (20).   Новгород Великий признал одного из сыновей Карла IX царем не только Новгородского государства, но также, если пожелают, и Московского и Владимирского государств по договору с Делагарди 25 июля 1611 г. (21). Того же числа состоялась присяга новгородцев королевичу, словом, в Новгороде произошло подобное тому, что было в Москве 17 (27) августа 1610 года, когда последняя присягала Владиславу.
    Необходимо помнить, что новгородские власти согласились на договор после того, как шведы в ночь на 17 июля вломились и захватили острог на Софийской стороне. Каменный город и Торговая сторона сданы были шведам по договору. Решающую роль при сдаче и заключении договора сыграли митрополит Исидор и воевода князь И.Н. Одоевский; в нашем распоряжении нет сведений о каком-либо опросе жителей по вопросу о сдаче Новгорода шведам; да это едва ли было возможно при тогдашних условиях. Новгородские /С. 16/ власти, несомненно, поспешили; это становится особенно ясным, если вспомнить, что Смоленск, осажденный поляками, держался круглым счетом два года. Что побуждало новгородские власти спешить с заключением договора? Наличие на руках приговора совета всея рати 23 июня 1611 г. об избрании царем шведского королевича. На соборе в Ярославле новгородские уполномоченные прямо указали на это: «и митрополит, и боярин, и воеводы, и всяких чинов люди служивые и земские, по тому советному списку и приговору, что прислан из под Москвы от бояр и воевод с Яковом Пунтосовым, договор учинили» (22). Новгородцы были уверены, заключая договор о королевиче с Делагарди, они действуют согласно желаниям собравшихся под Москвой.
    После заключения договора с Делагарди списки с утвержденных записей были отправлены из Новгорода под Москву; туда поехали Дмитрий Зеленин и Joren Brynno. Однако под Москвой после убийства П. Ляпунова соотношение сил изменилось: взяли вверх казаки. Отправленные советом всея рати к Карлу послы И.Ф. Троекуров, В.С. Собакин и дьяк Сыдавной Васильев, вернулись с дороги (23), и дело об избрании королевича приостановилось. Новгородцы продолжают его одни. В конце августа 1611 года в Швецию отправился из Новгорода с грамотой к королю Ив. Якушкин (24), а 25 декабря того же года состоялся приговор об отправлении посольства во главе с архимандритом Никандром в Стокгольм (25). /С. 17/
    Что побуждало новгородцев снаряжать посольство, об этом говорит донесение Делагарди королю от 3 октября 1611 г. В Новгород прибыли из-под Москвы дворяне, сообщившие важные новости; речи одного дворянина Делагарди даже послал королю. По словам этого дворянина, бояре, собравшиеся под Москвой, разъехались по поместьям, так как Ив. Заруцкий после убийства казаками П. Ляпунова стал принуждать их к присяге сыну Лжедмитрия, убитого в Калуге; оставшиеся из дворян высказывают желание, чтобы один из сыновей шведского короля стал их великим князем. Если они услышат, что королевич на пути в Московское государство, они все передадутся ему и примут его достойным образом.
    По этой причине, прибавляет Делагарди, новгородцы считают необходимым отправить послов к королю. По их убеждению, вся страна присоединится к ним, если только они получат королевича (26).
    На основании донесения Делагарди приходится допустить, что толчком к отправлению посольства из Новгорода в Стокгольм послужили сведения, полученные от дворян из-под Москвы. Новгородцы действуют, желая помочь Московскому государству. Послам поручено было просить Карла IX, чтобы он «дал из дву сынов своих королевичей князя Густава Адольфа или князя Карла Филиппа, чтоб им государем российское государство было по-прежнему в тишине и в покое безмятежно». Основанием для такой просьбы служили: /С. 18/
    1) приговор 23 июня 1611 г., полученный в Новгороде 2 июля;
    2) тот факт, что прежние русские государи и «корень их царской от их же Варяжского княженья, от Рюрика и до великого царя и великого князя блаженные памяти Федора Ивановича всеа Русии был».
    Иван Якушкин прибыл в Стокгольм в ноябре месяце, т. е. уже после смерти Карла IX, во время междуцарствия. Он был принят молодым королем Густавом II Адольфом лишь в январе 1612 г. Король изъявил согласие стать московским великим князем (27). Мы поймем, почему вопрос решился так быстро, если вспомним, что в Стокгольме еще в ноябре 1611 г. получена была грамота Лихарева и Беседного с изложением истории избрания под Москвой царем шведского королевича (28).
    Решив взять на себя управление Московским государством, Густав II Адольф немедленно уехал на театр военных  действий: в то время шла у Швеции война с Данией, требовавшая крайне напряжения сил и закончившаяся миром в Кнареде в 1613 г. Новгородские послы, прибывшие в Стокгольм в феврале 1612 г., не могли получить аудиенцию у короля и долгое время жили в Швеции бесцельно.
    Решение, принятое Густавом Адольфом, противоречило планам Делагарди: последний склонялся к тому, чтобы в Россию был послан Карл Филипп и писал об этом молодому королю и вдовствующей королеве Христине. Краткий ответ со стороны короля фельдмаршалу последовал 19 февраля. /С. 19/ Король указывает, что теперь он находится на границе (шла война с Данией); он должен обсудить вопрос с королевою, герцогом Иоанном и братом. Формулировка ответа была нечеткая, но при желании можно было из письма вывести заключение, что король в принципе согласен на отъезд герцога в Россию. Такой вывод и сделал Делагарди. На это наталкивало фельдмаршала и письмо королевы Христины, написанное в марте 1612 г. (день не указан) из Стокгольма и полученное в Новгороде 25 апреля. Королева не сомневается, что Густав II Адольф уже велел написать Делагарди о том, что на риксдаге решено, чтобы ее младший сын отправился в Финляндию; на это и она дала свое согласие, но с условием, чтобы Карл Филипп никоим образом не ездил дальше Выборга. Она каждый день ждет решения от своего старшего сына. Как скоро это решение придет, она отпустит младшего сына в дорогу (29).
    Письма короля и его матери определили поведение Делагарди и новгородцев в сношениях с другими русскими городами и с Ярославским собором (30). Уже в апреле 120 (1612) года пошли из Новгорода грамоты на Белоозеро воеводе с сообщением о договоре новгородцев с Делагарди, об отправлении «Юрьева монастыря архимарита (Никандра) и дворян и всяких чинов людей» к Карлу IX, о том, что Карл «на новгороцкое государство сына своего меньшего Карла Филиппа дал, и ныне он по дороге к Выборгу, а идет к Нову городу», и о псковском воре, о битве, какая была у /С. 20/ новгородцев и шведов «с воровскими и с литовскими людми», и с увещанием, чтобы «на Белоозере и в Кириллове монастыре всякие люди радели государьскому сыну, а не ворам», и были бы с Новгородом «в соединенье», чтоб «они государьскому сыну были повинны и стати бы русским и немецким людем на польских и на литовских людей и не воров за одно» (31).
    О сношениях Ярославского собора с Новгородом о Карле Филиппе говорилось выше. Сейчас мы хотели бы отметить лишь три момента:
    1). Нам думается, что второе земское ополчение потянулось к Новгороду еще в 1611 г. Об этом свидетельствует грамота из Нижнего на Вычегду 7120 г., привезенная Д. Жедринским (32). В конце грамоты читаем: «А что у вас про Новгород Великий каких вестей, и вам бы про то отписати к нам подлинно. Да и в Нов бы город Великий вам от себя отписати, что Казаньские и мы Нижнево Нова города и все понизовых городов всякие ратные служилые люди пойдут все в помочь Московскому государству головами своими». Зачем нужны были второму ополчению вести о Новгороде? Зачем нужно было давать знать в Новгород, что казанские, нижегородские и понизовых городов ратные люди идут на помощь Московскому государству? Не желали ли этим дать надежду новгородцам? Как бы ни отвечать на эти вопросы, стремление второго ополчения завязать сношения с оккупированным шведами Новгородом еще в 1611 г. не подлежит сомнению. /С. 21/
    2). Инициатива отправить посольство из Ярославля в Новгород с целью «проведати» о договоре с Делагарди, в частности, об условиях избрания Карла Филиппа, принадлежит Ярославскому собору. Толчком к отправлению посольства С. Татищева с товарищами в Новгород послужили, видимо, упомянутые выше грамоты новгородцев на Белоозеро и в Кириллов монастырь: воевода Белоозера и игумен Кириллова монастыря написали о них в Ярославль. Но в грамотах не было написано, «на чем» у Новгорода с Делагарди «о королевиче договор был, в какой вере королевич быти и как и ему будучи Новгороцкое государство правити и людей рассужати» и т. д. Д.М. Пожарский с товарищами просили прислать из Новгорода «изс властей и изс всяких чинов человека по два и по три и с ними… отписать за своими руками и за печатми о всем подлинно по статьям на чем… с Яковом договор и укрепленье было» и о другом; они обещались, поговоря с посланниками из Новгорода, отправить к Карлу IX «ото всее земли послов на Владимирское и на Московское государство и на все великие государства Росийского царствия о государе королевиче бити челом», они стремились быть с Новгородом «под однем крестьянским государем по-прежнему» (33).
     Интересно в грамоте обращение Д.М. Пожарского к новгородцам: «а в городы-б вам о том не писати, чтобы им без вашего и всей земли совету быть к Новгородцкому государству». Отсюда заключаем, что решить вопрос о короле /С. 22/ виче хотели всей землей в Ярославле, но совсем не искали перехода отдельных городов на сторону Новгорода, чего пытались добиться новгородцы и сам Делагарди.
    3). Переговоры с новгородскими посланниками в Ярославле состоялись в конце июня 1612 г. Решение, принято собором, находим в грамоте в Новгород от 26 июля 1612 г. Д.М. Пожарский «и всех чинов всякие люди Московского, Казанского государства» сообщали, что они новгородские «грамоты и списки с утвержденных грамот (договора с Делагарди. – Г.З.), и грамоты и приговор и статейный список, что вы присланы… ис-под Москвы» выслушали; при этом они добавляли: «и что к вам писали ис под Москвы бояре и воеводы и всех чинов люди приговор за своими руками, и им и ныне того своего приговору держимся». Сомневаться в искренности этого заявления у нас нет оснований. Отсюда заключаем, что кандидатура шведского королевича была поставлена на обсуждение на ярославском соборе серьезно, это не был дипломатический ход. Тем не менее, послов к шведскому королю не отправили. Почему? Из Новгорода пишут, что королевич будет в Новгороде «по летнему пути, вскоре, а и посяместа (в конце июля. – Г.З.) королевич в Великий Новгород не бывал». Ввиду этого в Ярославле опасались, как бы не повторилась история с Владиславом. В грамоте 26 июля – все же подчеркивали: «а от этого, господа, мы от вашего от доброго совету непрочь /С. 23/ быть» (34).
    Стоит отметить, что шведы придавали этой грамоте большое значение. Об этом свидетельствует следующий факт: сын боярский Иван Мартьянов, присланный из Старой Руссы в Москву в 1615 г., на допросе у дьяка Петра Третьякова показал, что он в бытность в Новгороде был «на съезде у митрополита. И митрополит-де ему да Семен Лутохин сказывали, что немецкие люди сыскали у него, у митрополита, и у приказных людей грамоты боярские, какова прислана за руками из Ярославля о королевиче обиранье, и тое-де грамоты однолично не сыскали, и немцы-де за ту грамоту грозят митрополичим приказным людем, а митрополичи-де приказные люди о той грамоте указывают на Максима Куликова, что та грамота была у Максима и нечто-де ее свез Максим» (35).
    Кто был на соборе в Ярославле, вынесшем изложенное выше решение о Карле Филиппе?
Состав земского собора в Ярославле пытался выяснить П.Г. Любомиров, но, как известно, С.Ф. Платонов не удовлетворился этими разъяснениями (36). Не входя в рассмотрение вопроса, отметим лишь, что в Ярославле преобладали дворяне и посадские земские люди, другими словами, преимущественно средние слои; бояре с Ф.И. Мстиславским во главе сидели с поляками в Москве, казачьи отряды под командой Д.Т. Трубецкого стояли под Москвою. Интересно, что собравшиеся в Ярославле (именующие себя «бояре и воеводы») /С. 24/ действия совета всея рати 1611 г. считают своими. Тем подчеркивается преемственная связь между первым и вторым земским ополчениями.
    Отметим в заключение, как объясняли после воцарения Михаила Романова московские люди свои сношения с Новгородом о шведском королевиче. В грамоте в Новгород бояре в ответ на указания на ссылку Д.Т. Трубецкого и Д.М. Пожарского из под Москвы и из Ярославля о королевиче заявили новгородцам: «и то уже дело бывшее. Преж сего о том к вам и свейского государства Якову Пунтусову с товарыщи писано, и неодинова, и неправды свейских людей и ваша слабость и некрепость против свейских людей объявлены подлинно, и в том отказано ныне, и вперед вам поминати того непригож: то все делалось от вашие слабости и непостоянства, что нимало естя не посидев в осаде в Каменном городе и не обослався з бояры и воеводы под Москву так учинили и на всю Яковлеву волю дались» (37).
    Это объяснение 1615 г. значительно отличается от заявлений Нового Летописца, будто у собравшихся в Ярославле и на уме не было, чтобы выбрать царем иноверца. Замечание Нового Летописца следует признать более поздним и неверным (38).
    Рассмотрим теперь события, происходившие в Швеции. Разумеется, Делагарди писал в Стокгольм подробно о том, что свершилось в России, в частности, и о решении ярославского собора касательно Карла Филиппа. Сообще /С. 25/ ния из России поставили русский вопрос в порядок дня. Уже 28 июля канцлер Аксель Оксеншерна письмом к новгородским послам, бывшим в Стокгольме извещал, что в скором времени последует ответ короля по вопросу об избрании Карла Филиппа великим князем (39). В августе этот вопрос включен был в повестку дня ожидавшегося риксдага. 29 августа приказано было подписать ответ новгородским чинам, но лишь 3 октября 1612 г. король дал свою подпись под грамотой. Король объявил, что Карл Филипп со свитой должен прибыть в Выборг к 28 февраля 1613 г. (40). К этому времени в Выборге должны собраться послы не только из Новгорода, но из остальной России. С грамотой короля поехал в Новгород Федор Боборыкин и И. Розенкранц. (см. выше. – Г.З.).
24 / XI риксдаг, обсудив вопрос об отправлении Карла Филиппа в Выборг, дал свое согласие на это (41). 26 декабря Ф. Боборыкин прибыл в Новгород, в то же день был отправлен Делагарди в Москву и не позднее 23 января, как раз в то время, когда там заседал земский собор, достиг столицы. Но на земском соборе в Москве в феврале 1613 г. провозгласили царем Михаила Федоровича Романова, произошло изменение и соотношение классовых сил. Шведская кандидатура провалилась.
    Отметим вскользь, что на соборе 1613 г. представителей Новгорода не было; нельзя точно сказать даже, посылались ли в оккупированный шведами Новгород призывные грамоты. /С. 26/
    В свою очередь в Швеции обстоятельства сложились так, что отъезд герцога Карла Филиппа в Финляндию замедлился. Боязнь королевы-матери отпустить не достигшего еще совершеннолетия своего меньшего сына в далекий путь зимою, затем затянувшаяся переписка между королевой матерью и королем по вопросу о взаимоотношениях братьев, наконец, недоверчивость короля к русским, вызвавшая у него колебание на некоторое время, – все это отразилось на отъезде королевича. Выше уже упоминалось, что Карл Филипп прибыл в Выборг лишь 9 июля 1613 г. С герцогом приехали и новгородские посланные, Никандр с товарищами.
    С этого момента мы начнем детальное изучение событий.
    Решив отправить своего брата в Выборг для переговоров об избрании его великим князем, Густав II Адольф приказал выработать ряд инструкций и шведским комиссарам в Выборге и Делагарди в Новгороде. Инструкции комиссаров давно уже использованы специалистами. Иначе дела обстоит с инструкциями Делагарди. В.А. Кордт напечатал инструкции Густава II Адольфа Делагарди 29 мая 1613 г. из Стокгольма, но она не привлекла внимание историков (42). Король предписывал Делагарди: коль скоро герцог Карл Филипп прибудет в Выборг, фельдмаршал должен отправиться туда, взяв с собой полномочных новгородских послов и особенно новгородского митрополита и наиболее знатных людей. Прежде /С. 27/ чем отправиться к герцогу, Делагарди должен собрать в Великом Новгороде все королевское войско, местных и иноземных рейтаров и кнехтов и передать командование над ними Эверту Горну. Равным образом Делагарди должен занять сильным гарнизоном другие крепости и на всякий случай Нотебург и Ивангород и устроить, если это возможно, так, чтобы все русские люди были там заперты. Фельдмаршал должен также вывести из Новгорода в Выборг все колокола и др. вещи, находящиеся в городе и в окрестностях, сколько возможно, должен удалить русских из всех крепостей, которые теперь в руках короля или могут еще перейти к нему, и занять крепости шведами или финнами. Он должен руководствоваться дополнительной инструкцией (By – Instruktion) данной комиссарами.
    Надо полагать, что эта инструкция получена была в Новгороде еще до 6 июля: в письме Делагарди от 6 июля о ней уже идет речь. 9-го июля Делагарди получил от короля новое письмо (43). Густав II Адольф, сообщал, что его брат в скором времени отправится из Стокгольма в Выборг, предписывал известить о прибытии герцога в Выборг другие русские государства, чтобы и они послали вместе с новгородскими чинами своих полномочных послов в Выборг для переговоров об условиях, на каких Карл Филипп может взять на себя царское достоинство и управление русским государством, равным образом и о других делах. Как вести переговоры в Выборге, об этом сообщит Делагарди Генрик Горн. /С. 28/
Заметим, что изложенная инструкция получена была в Новгороде 9-го июля, т. е. в тот самый день, когда Карл Филипп прибыл в Выборг.
    Через день после этого из письма Г. Горна из Выборга от 26 июня 1613 г. Делагарди узнал, что герцог уже на пути в Выборг. Г. Горн в соответствии с приказом короля приглашал Делагарди прибыть раньше всех в Выборг и здесь принять участие в качестве одного из комиссаров в переговорах с русскими о Карле Филиппе. Перед отъездом Делагарди должен был устроить все так, чтобы в его отсутствие не было причинено шведской короне никакого ущерба. Как реагировал на инструкции Делагарди, видно из его письма Акселю Оксеншерне от 6 июля 1613 г. Относительно митрополита фельдмаршал высказывается в том смысле, что его поездки в Выборг не может состояться, так как по причине его старости и дряхлости, так и потому что она может вызвать волнение в стране. Равным образом не может ехать и князь Иван (Одоевский): здесь нет никого, кто вместо него мог бы принимать от русских жалобы и помогать им советом. Делагарди подчеркивает, что русские видят, как их послы задерживаются в Польше. Он указывает на задержку послов (Никандра с товарищами) в Швеции. Москвичи распространяют кругом по стране мысль, что послы в Швеции так же задерживаются, как посольство в Польше. Делагарди находит необходимым, чтобы некоторые из посланных были отпущены на родину, /С. 29/ а другим предоставлена была возможность писать своим родственникам и друзьям о своем состоянии. Хотя в Новгороде были последнее время два гонца, но с ними писем не было: это гнетет новгородцев. Замедление с приездом герцога Карла Филиппа, а также задержка новгородских посланных в Швеции привела к отпадению Тихвина и Гдова: жители этих городов стали думать, что они не получат из Швеции ни великого князя, ни помощи. И все же Делагарди находит, что теперь самая пора, чтобы герцог быстро прибыл в Выборг. Он уверен, что Гдов перейдет на сторону шведов, а затем можно будет попытаться счастья и под Псковом (44).
    Письмо Делагарди показывает, что не все пожелания и предписания короля могли быть выполнены.
    Когда Карл Филипп вместе с комиссарами прибыл в Выборг, он не нашел там ни Делагарди, ни новгородского посольства, ни послов из Москвы. «Изанеж мы, – читаем в грамоте королевича новгородцам от 7 июля 1613 г., – ныне свой поход в такой дальней и нужней путь до Выборга, по милости божией, и произволением высокоупомянутыя нашея велелюбительныя государыни матери, и государя брата, для всего Российского государства пользы учинили, обретаем мы противно всего вашего чаяния, что ни наши, ни всего Русийского государства послы наперед нас в Выборг никто не бывали, которым было нас встретити и принятии, как /С. 30/ своего государя царя и великого князя, и королевского величества с большим послы о всяких добрых делах разговариватись» (45). Это не предвещало ничего доброго.
    16-го июля пригнал в Новгород Овсей Рязанов с грамотой короля от 12 июня 1613 г. Король извещал, что отпустил своего брата в Выборг вместе с полномочными своими послами. Дан «полный отпуск» новгородским послам; они «ныне» с королевичем и комиссарами «видимо на пути, водяным путем, в Выборг». Вместе с тем он выражал желание, чтобы новгородцы прислали в Выборг своих послов, «не мешкая, с полной мочью и с полным наказам, как таким полномочным послом пристоит»; он требовал также, чтобы новгородцы «однолично» сослались «ко Владимирскому и Московскому государству, и иным государствам Русийского царствия», «чтобы також их полномочные послы ту наготове были» и договорились с шведскими комиссарами.
    С тем же Овсеем Рязановым прислали грамоту архиепископ Никандр с товарищами. Она написана в Барсунте (Barsund) в Финляндии 4 июля 1613 г.(46). Послы извещают, что королевич 18 июня выехал из Стокгольма и 4 июля приехал в Барсунт, в 40 милях от Выборга. Пусть новгородцы пошлют весть о прибытии Карла Филиппа в Московское и иные государства, чтобы те отправили своих полномочных послов в Выборг.
    Интересно, что перед отъездом Овсей Рязанов принял /С. 31/ присягу. Текст ее сохранился в немецком переводе в Гос. архиве в Стокгольме. Овсей Рязанов поклялся служить Карлу Филиппу верно, без всякой лжи, не отъезжать к Сигизмунду и его сыну Владиславу, не признавать вора за царевича Дмитрия из Углича, служить королевичу согласно договора, заключенного Новгородом с Делагарди (47).
    В день приезда О. Рязанова в Новгород с грамотами Густава II Адольфа и новгородских посланных о приезде Карла Филиппа прибежал из Москвы слуга Федора Боборыкина с письмом к родственникам последнего о воцарении Михаила Романова. Таким образом, в один и тот-же день в Новгороде были получены важные сообщения с разных сторон.
Спустя неделю после того пригнали в Новгород Елизарий Корсаков и Лука Баранов с письмом от новгородских посланных, в котором сообщалось, что королевич прибыл 9-го июля в Выборг (48).
    Как же реагируют новгородцы на эти известия?
Если верить грамоте новгородцев к Карлу Филиппу, привезенной в Выборг князем Мурзою Мышецким 3-го августа, то надо будет сказать, что весть о благополучном прибытии королевича принята была новгородцами «с великою радостью и веселием»; в Новгороде «молебны» пели со звоном по три дни «у соборной церкви Софеи», со слезами молили бога о здоровье герцога и об его скором путешествии в Новгород.
Таковы словесные заявления. Но дела говорят иное. /С. 32/
    Приговор об отправлении послов во главе архимандритом Киприаном из Новгорода в Выборг состоялся лишь 27 июля 1613 года, другими словами, через одиннадцать дней после приезда Овсея Рязанова, а в Выборг назначенные послы прибыли только 26 августа. Видимо, с отправлением посольства в Новгороде не спешили. Почему? Мы подходим к интересному моменту в истории Новгорода. Не ясное указание на причины позднего отправления послов из Новгорода встречаем в грамоте Карлу Филиппу, привезенной Мышецким. Здесь митр. Исидор и др. указывают, что они замедлили с отправлением послов в Выборг «за нынешнею смутою, которую завели в Новгородском государстве воры изменники». Что-же это за «нынешняя смута». В ответной грамоте от 7 августа 1613 г. Карл Филипп призвал новгородцев совместно с Делагарди и шведскими ратными людьми «о том радети и промышляти, чтобы над теми воры изменники, которые на Тихвине, во Гдове, или где они объявятся, поиск учинити и по их злому начинанию им возмездие воздати и разорити» (49). Не отпадение-ли Тихвина и Гдова от шведов является причиной замедления с отправлением послов в Выборг? Не Тихвин и Гдов отпал раньше: Э. Горн явился в Стокгольм с сообщением об их отпадении еще до прибытия Карла Филиппа в Выборг (50). То была уже смута прошедшая, а не «нынешняя». «Нынешнюю смуту» надо искать в самом Новгороде, а не вне его. И «смутою» мы склонны разуметь разногласия между самими новгородцами, борьбу между сторонниками шведской /С. 33/ ориентации с одной стороны, приверженцами московской ориентации – с другой. Вспомним, что писали новгородцы в наказе Дионисию с товарищами о Нарбековых, Лупандиных и других изменниках, вспомним, что Угрим Лупандин, убежавший из Новгорода, оказался на службе у царя.
    К сожалению, восстановить в деталях историю «смуты» в Новгороде перед отправлением посольства в Выборг не удается за недостатком источников (51). Остается неясным, где выступали сторонники московской ориентации, что они говорили. Но исход борьбы не вызывает сомнений: 27 июля 1613 года состоялся приговор об отправлении Киприана с товарищами в Выборг к Карлу Филиппу, а «изменники» Нарбековы, Лупандины и Мещерский вынуждены бежать, очевидно, из опасения репрессий, из Новгорода, бросив жен и детей. К слову сказать, бегство упомянутых лиц необходимо отнести еще до 6 августа, до составления наказа Дионисию с дворянами, в наказе уже идет речь об убежавших. Приговор о посольстве в Выборг, а затем бегство «изменников» заставляют думать, что в Новгороде победа осталась за сторонниками шведской ориентации, приверженцы Москвы остались в меньшинстве и сочли за лучшее покинуть город. 27 июля приговорили ехать к королевичу в Выборг следующих лиц: «Спаса Хутыня монастыря архимариту Киприану, да дьяку Томилу Сергееву, да из пятин дворяном, Воцкие пятины Василию Ивановичу сыну Трусову, Миките Васильеву сыну Вышеславцеву; Шелонские пятины Дмитрею Васильеву Васильеву сыну Лодыгину, Игнатью Жданову сыну Харламову; /С. 34/ Деревские пятины Якову Михайловичу сыну Боборыкину, Ивану Михайлову сыну Оничкову; Обонежские пятины Степану Тимофееву сыну Горихвостову, да для толмачества Ивану Захарьеву сыну Баранову, и от Ноугороцкого государства гостю Первому Прокофьеву да торговому человеку Томилу Пристальцову». Ниже мы попытаемся обрисовать политическую физиономию членов посольства. Сейчас рассмотрим только поручения, данные послам. Судить об этом лучше всего было бы по «наказу, каков им дан в Великом Новом Городе», но наказ, по-видимому, не сохранился. Остается пользоваться лишь приговором. Послам поручалось просить Карла Филиппа идти на Новгородское государство. В противоположность договору с Делагарди 25 июля 1611 г., пункты которого «обязаны» были соблюдать не только Новгородское, но и Владимирское и Московское государство; в приговоре 27 июля 1613 г. о Владимирском и Московском государствах нет ни слова. Это молчание наводит на мысль, что новгородцы решили действовать одни, они уже не надеялись, что Московское и Владимирское государства пойдут с ними рука об руку, – словом, приговор – показатель сепаратистических тенденций в новгородском обществе.
Выборные лица не тотчас отправились в путь-дорогу. В Выборг сперва отправили с князем Мурзою Мышецким грамоту. Она пришла к месту назначения 3-го августа. Грамота сохранилась лишь в немецком переводе. Вначале упомянуты митрополит Исидор, архимандрит, игумены, протопопы и весь освященный собор, ни об одном из светских должностных лиц нет ни слова. Это обстоятельство /С. 35/ наводит на предположение, что грамота была отправлена лишь от духовенства. В грамоте писали, что посылает из Новгородского государства к Карлу Филиппу следующих лиц (перечислены лица, упомянутые в приговоре 27 июля). В заключение просили, чтобы королевич не положил опалы за то, что из Новгорода не отправили скоро послов, из-за смуты, какая ныне произошла в Новгородском государстве (52). Предпринятый шаг, разумеется, дал эффект. 12 августа комиссары – Ю. Боме, Г. Горн, и Арвед Тенниксон – писали королю: от Делагарди у них нет ни одного письма. Равным образом они не приступили до сих пор к переговорам с новгородскими посланными, так как посланные еще не приехали, но их ждут в Выборг каждый день; по словам комиссаров, едва-ли можно надеяться, что Московское и другие государства пришлют своих полномочных послов для переговоров о королевиче (53).
    6-го августа пригнал из Выборга в Новгород Курап Мякинин. С ним арх. Никандр с товарищами прислали грамоту, в которой извещали, что Карл Филипп – в Выборге, ожидает полномочных послов и от Новгородского и от Владимирского и от Московского государств «на встречу» (54). Это, надо полагать, и послужило поводом к тому, что новгородцы решились на новый шаг – послать игумена Отенского монастыря Дионисия, дворян Война Новокщенова, Петра Лутохина и Ивана Секерина в Москву. Они поехали из Новгорода, вероятно, между 6 – 10 августа.
    Поручения, данные Дионисию с товарищами, рассмотрены /С. 36/ в начале настоящего очерка: основное из них – агитация за шведского королевича.
    Таким образом, новгородцы в июле – августе 1613 г. повели борьбу за шведскую кандидатуру в двух направлениях: 1) в Выборге, 2) в Москве.
    Что же за лица поехали с такими ответственными поручениями в Москву, где сидел уже коронованный царь Михаил Романов? Подписи игумена Дионисия, Ивана Секерина и Петра Лутохина встречаем под приговором 27 июля 1613 г. об отправлении Киприана с товарищами в Выборг. Это наводит на мысль, что во время «смуты» в Новгороде, задержавшей отправление послов в Выборг, во время борьбы сторонников шведской и московской ориентации, упомянутые лица оказались в лагере сторонников Швеции. С другой стороны, едва-ли бы поручили такое ответственное дело, как агитация за Карла Филиппа в Москве при наличии другого царя, лицам, в политической устойчивости которых можно было бы сомневаться. По этим соображениям мы склоняемся к выводу, что игумена Дионисия, Ивана Секерина и Петра Лутохина следует признать сторонниками шведской кандидатуры.
    Но, быть может, новгородцы, отправляя посольство в Выборг и Москву, действовали под давлением шведов. Попытаемся выяснить роль Делагарди в событиях, развернувшихся в половине 1613 года в Новгороде.
    Если взять показания Киприана в Москве в 1615 г. на тайном допросе у В.И. Салтыкова, то надо будет ска /С. 37/ зать, что Делагарди играл, чуть ли не решающую роль в отправлении послов. Киприан передавал заявление, будто-бы сделанное им в Выборге шведским комиссарам: «послал их Яков Пунтус из Нова города встречать его, королевича». Само собою, разумеется, что шведский фельдмаршал не мог не выполнять приказов короля, но действия Делагарди свидетельствуют об его формальном отношении к событиям. В самом деле, несмотря на инструкцию короля, Делагарди не поехал сам в Выборг, отказался послать туда митрополита Исидора и воеводу Одоевского; мало того, 12-го августа комиссары в Выборге получили от Делагарди лишь одно письмо (55). 6-го августа дошла до Делагарди инструкция короля 18 июня, данная комиссарам, отправленным в Выборг для переговоров с русскими. Она вызвала в нем чувства раздражения, отразившееся в письме к А. Оксеншерне 28 августа 1613 г.(56); Делагарди раздражен, чтобы не сказать больше, тем, что старшим советником при переговорах с русскими в Выборге назначен Генрик Горн; Делагарди просил оставить его в Новгороде: Верил ли он в это время в успех дела – посадить на московский престол Карла Филиппа, – сказать затрудняемся. Для нас важно отметить здесь пока одно: судя по действиям Делагарди, он не проявлял большой активности при отправлении посольства из Новгорода в Выборг и Москву. Его внимание сосредотачивалось на военных столкновениях с русскими у Тихвина и в других местах. Силою развертывающихся событий новгородцы вынуждались делать определенные шаги, они хотели повер /С. 38/ нуть ход событий в иную сторону. Кто же из новгородцев так действовал?




                Глава 2
/С. 39/
    Что в Новгороде среди русских были лица, служившие шведам, это было известно в Москве даже в то время. При отправлении Андрея Хирина в Новгород в 1614 году ему указывали, что говорить в разных случаях: 1) «а будет учнут его (Хирина) спрашивати Яков (Делагарди) или кто-нибудь немецких людей или русской хто из таких, которые добро хотят Якову, и Ондрею им никаких вестей Московского государства худых не сказывати», 2) «а нечто случитца ему быти у митрополита или где с митрополитом видетца, а наодине, или будет московским говорити и без Яковлевых советников, которые Московскому и Ноугородцкому государству добра хотят, и правити митрополиту от бояр челобитье тайно, а молвити?»…(57).
    В царской грамоте воеводе Старой Руссы Я. Боборыкину от 11 июля 1617 г. названы по именам некоторые русские дворяне, служившие шведам в Новгороде и пожалованные Я. Делагарди поместьями: Третьяк Якушкин, Федор Оболенский, Смир Отрепьев, Угрим Лупандин, Богдан Дубровский, Григорий Негалов, дьяк Пятой Григорьев, боярин князь И.Н. Одоевский. С другой стороны известно, что 3 октября 1617 г. царь пожаловал Никифора Яковлева сына Мещерского, дьяка Семена Лутохина, дьяка Пятого Григорьева, Семена Муравьева, Василь Иванова, Григория Муравьева, Третьяка Якушкина, Никиту Зиновьева, Ивана Кошелева «За ноугородцкую службу, что они будучи в Новгороде, государю служили и к государю и к государевым послом о всяких вестях тайно писал и словом многими выходцы приказывали».
    В свою очередь «Новый Летописец» различает в Новгороде: 1) «московских людей», 2) советников шведов из русских людей (58). Мы ставим перед собой задачу выяснить по мере сил состав этих двух станов, особенно сторонников шведов. В качестве основных источников мы берем четыре документа: 1) приговор новгородцев 27 июля 1613 г. об отправлении Киприана с товарищами в Выборг, /С. 40/ 2) челобитную новгородцев 1614 года Густаву II Адольфу, 3) челобитные, поданные новгородцами в Выборге Карлу Филиппу в 1613 году, 4) приговор новгородцев 25 декабря 1611 г. об отправлении Никандра с товарищами в Стокгольм. Многие из названных источников уже напечатаны, запись челобитных, поданных шведскому королевичу, на немецком языке хранится в гос архиве в Стокгольме. Под напечатанными источниками имеются подписи довольно многих лиц, записи челобитных не только упоминают имена, но сообщают и интересные детали. Мы намерены дать не статистические итоги, а собравши биографические данные, выяснить фактическую физиономию подписавшихся и обратившихся с челобитьями к шведскому королевичу, представить их живьем людьми с определенными симпатиями, а не просто номерами или единицами. Заранее оговариваемся, что исчерпывающих материалов мы дать, конечно, не в силах.
    Начнем анализ источников с рассмотрения приговора новгородцев 27 июля 1613 г. об отправлении посольства во главе с архимандритом Киприаном в Выборг. Мы уже упоминали, что этот приговор составлен победителями в борьбе между сторонниками шведской кандидатуры и сторонниками московской ориентации.
    Начнем знакомство с лиц, избранных в члены посольства. Может быть, они поехали поневоле, подчиняясь решению собрания? У нас нет данных, чтобы утверждать это. Мы склоняемся к мысли, что члены посольства поехали в Выборг по доброй воле: как-никак попасть в число /С. 41/ послов к Карлу Филиппу – было лестно. Воевода в Торжке князь И. Белосельский сам просился, чтобы его отправили в числе русских послов к шведскому королевичу (59). Кто же попал в послы?
    Во главе посольства стоял архимандрит Киприан. В первой половине 1612 года Киприан был игуменом «Олександровы пустыни» на Белоозере, Д.М. Пожарский и совет в Ярославле отпустили Киприана «с Белоозера в Великий Новгород» согласно письма митрополита Исидора.
Политическая физиономия Киприана не представляет чего-либо загадочного. Став архимандритом «Спаса Хутыня монастыря в Новгороде, захваченном шведами, в 1612 году (60). Киприан в 1613–1614 гг., почти год был в Выборге, а в 1615 году послан был во главе посольства из Новгорода в Москву. С речами Киприана в Выборге мы познакомимся ниже. Сейчас лишь подчеркнем одно: в бытность в Выборге Киприан без стеснения заявил, что новгородцы и без согласия Москвы могут избрать себе великого князя (61). Вернувшись из Выборга в Новгород в половине августа 1614 года (62). Киприан остается в городе. Он подписывается под челобитной новгородцев Густаву – Адольфу. В челобитной подчеркивается служба шведам: «и про нашу, государь, прямую службу и радение, – пишут челобитчики, – ведомо… Якову Пунтосовичу Делегарду» (63).
    На основании приведенных данных (участие в посольстве в Выборг, сепаратические высказывания в речах, подпись под челобитной) позволительно причислить Киприана до /С. 42/ конца 1614 года, к сторонникам шведской ориентации. Недаром Делагарди рекомендовал Киприана Генрику Горну и другим комиссарам использовать в качестве лица, могущего склонить членов новгородского посольства в Выборге к присяге на имя короля (См. ниже). В последующее время Киприан меняет ориентацию (64). В начале 1615 года Киприан участник кружка, составившего тайную челобитную царю Михаилу об освобождении Новгорода от шведов «мирною десницею, а не обнаженным мечем» (65).
    Посланный в Москву в начале 1616 года, Киприан ведет себя здесь совсем иначе, чем в Выборге: он рад московскому царю. По возвращению из Москвы в Новгород Киприан превращается в ревностного сторонника Москвы, решительно отказывается от принесения присяги на имя короля, за что попадает в тюрьму и подвергается пытке (66). Отправленные для переговоров со шведами о мире Д.и. Мезецкий с товарищами посылают к Киприану лазутчиков «для вестей». В 1620–1624 гг. Киприан – митрополит в Тобольске, а с 1627 года до 1633 года – митрополит в Новгороде. Будучи митрополитом, Киприан ведет себя самовольно: не слушает, а. наоборот, смеется над грамотами царя и патриарха Филарета (67).
    Не станем пока делать выводов, а познакомимся с другими членами посольства в Выборг.
В качестве дьяка посольство в Выборг поехал Томила Сергеев. Данных о Сергееве у нас немного. Он в Выборге до половины августа 1614 г. Сергеев упоми /С. 43/ нается в числе четырех лиц, которым Делагарди приказывал убеждать новгородцев, чтобы они целовали крест королю. Подпись Т. Сергеев находим под челобитной королю 1614 г. Зато ее нет под приговором 1615 г. об отправлении послов в Москву, нет и под челобитной царю (68). Подпись под челобитной, в которой челобитчики подчеркивают свою прямую службу шведам, – заставляет видеть в Т. Сергееве сторонника шведов.
    Из дворян Водской пятины поехал в Выборг, Василий Иванович Трусов. Он был в Выборге, как и другие, до половины августа 1614 г. Его подпись встречается под челобитной королю. В 1615–1616 гг. он служит судьей в Новгороде. Только в конце 1616 года В. Трусов подписывается под грамотой, адресованной царским послам (69), служит тайно царю. Подпись под челобитной королю, затем служба судьей дают право отнести В. Трусова к сторонникам шведов.
    Вместе с В. Трусовым выбран был ехать в Выборг к королевичу из той же Водской пятины дворянин Никита Васильев Вышеславцев. В 1612 г. Н.В. Вышеславцев был воеводою. Он вернулся из Выборга в Новгород не раньше август 1614 года. Подпись Н. Вышеславцева имеется и под челобитной королю. Это наводит на мысль, что Н. Вышеславцев был сторонником королевича. Подпись Вышеславцева встречаемой под приговором 1615 г. об отправлении посольства Киприана в Москву, но под челобитной царю, подписи Вышеславцева нет. Отсюда заключаем, что хотя Вышеславцев был в начале 1615 года в Новгороде, но к узкому /С. 44/ кружку, который составлял челобитную царю, не примыкал. В нашем распоряжении нет никаких данных о том, чтобы шведы подвергали Вышеславцева каким-либо репрессиям.
    Из дворян Шелонской пятины послан был в Выборг Дмитрий Васильевич Лодыгин. О нем данных у нас немного. Поместье Лодыгина было расположено в Шелонской пятине между Старой Руссою и Сумерской волости в 50 верстах. В 1616 году Дмитрий Лодыгин встречается нам в Москве, бояре расспрашивают его вместе с подьячим из Старой Руссы Григорием Суленевым и Як. Боборыкиным о Сумерской волости, о ее доходности и т. д. Сведения эти были необходимы для решения вопроса, что уступать шведам: Орешек или Сумерскую волость (70). Выходит, что Д. Лодыгин убежал из Новгорода. Когда это произошло, сказать затрудняемся. Любопытно, что подписей Д. Лодыгина нет ни под челобитной новгородских посланных Делагарди 11 марта 1614 г. ни под челобитною к королю 1 сентября того же года. Можно думать, что Лодыгин в бытность в Выборге служил королевичу, но по возвращении в Новгород стал сторонником московской ориентации и бежал из Новгорода в Москву (71).
    Из той-же Шелонской пятины отправился в Выборг «Игнатий Жданов сын Харламов». Подпись «Игнатий Харламов» встречается нами под приговором новгородцев об отправлении посольства Никандра в Стокгольм в 1611 г. (72).
    Из отписки Киприана из Выборга в Новгород 12 января 1614 г. узнаем, что послы «о всем подлинно наперед сего явились /С. 45/ с Игнатием с Харламовым да с торговым человеком с Томилом с Пристальцовым», как они били челом королевичу в походе в Новгород. Из письма шведских комиссаров Делагарди от 23 октября 1613 г. видно, что Киприан настаивал на посылке Харламова и Пристальцова из Выборга в Псков. Видимо, Харламову и Пристальцову дано было поручение ехать и в Новгород и в Псков. Отметим, что они выехали из Выборга после 23 сентября (73). Харламов, вероятно, служил шведам.
    Из дворян Деревской пятины поехали в Выборг в качестве члена посольства Яков Михайлович Боборыкин. Личность Я. Боборыкина, пожалуй, рисуется по документам полнее, чем других послов. Сын Михаила Борисовича Боборыкина, состоящего членом посольства из Новгорода в Стокгольм и умершего в Стокгольме еще до аудиенции у короля (74). Боборыкин пробыл в Выборге, по-видимому, лишь до половины января 1614 года. В наших руках нет данных о каких-либо выступлениях Я. Боборыкина в Выборге.
    По возвращении в Новгород Я. Боборыкин ведет неуклонно политику сближения с Москвой. Получая от брата Егуна Боборыкина, жившего у Делагарди (75) известил о планах шведов, Я. Боборыкин передает их с разными лицами (Филатовым, Хириным) в Москву. В мае 1614 года, приехав с Н. Мещерским к заставам московской рати, он старается предотвратить кровопролитие между русскими и шведами; в дальнейшем категорически отказывается от присяги королю. Взятый в Ругодив, он не поддается ни на какие уговоры даже самого Густава II Адольфа. По возвращении в /С. 46/ Новгород, Я. Боборыкин вместе с С. Лутохиным составили по поручению собрания новгородцев «отказную» на предложение Э. Горна унии Новгорода со Швецией, в 1615 г. участвует в составлении тайной челобитной царю Михаилу об освобождении от шведов; тогда же выбирается в члены посольства в Москву; будучи в Москве, приносит тайную присягу царю и становится тайным агентом царского правительства; по приезде в Новгород высылается Э. Горном в Выборг; взятый Я. Делагарди на съезд с русскими уполномоченными для сообщения важных новостей. Иллюстрацией работы Я. Боборыкина на съезде служит рассказ приехавшего к послам в Тихвин 27 августа 1615 года подьячего Казарина Башмакова. По словам Башмакова, когда был съезд в Дедерино, тогда он был у Делагарди «с переводчиком с Анцою Брякилевым у посольских у тайных дел, и промеж их съездов списывал он у свейских послов те их запросы и всякие вести и про свейского короля из государевою отчиною подо Псковом умышленье и из письма давал тайно Якову Боборыкину, а Яков Боборыкин то письмо присылал к ним, государевым послам, из Ромашова повелищ с человеком своим англинского посла с людьми и государевыми гионцы, которые от них посылави в грамотах и свейским и к англинскому послам». О планах Я. Боборыкина можно судить по следующему факту. 18 января 1616 г. Я. Боборыкин приехал к послам ночью вместе с шведом Анцом Бракилевым. Последний заявил: «будет ему мочно доступить у Монши /С. 47/ Мартынова письма грамот Корелской отдачи и всяких царя Васильевых крепостей, ни он-де, Ари, с ними и на государево имя выедет». Выходит, что Я. Боборыкин в соответствии с желаниями послов замышлял украсть подлинную грамоту Василия Шуйского об уступке шведам Корелы. Сколько нам известно, в трудах, посвященных истории Столбовского договора, внимание концентрируется на ходе переговоров, а помощь, оказанная новгородскими людьми московским послам, остается невыясненной. Работа Я. Боборыкина все же прервалась потому, что о ней узнали шведы.
    Открылось все таким образом. Когда Я. Боборыкин приехал ночью к послам, его увидел «жилец Михайло Климентьев, а был-де он свой по жене Петру Третьякову и жил-де у него». Этот Клементьев «отъехал от государевых послов к Якову Пунтосову» и сообщил Делагарди о поездках Я. Боборыкина к московским послам. К счастью для Боборыкина, в этот момент у Делагарди был Угрим Лупандин. Он передал обо всем Якову Боборыкину. «Тое и ночи» 21 января 1616 г. Боборыкин вместе с Лупандиным убежали к московским послам. В 1617 г. Боборыкин – воевода в Старой Руссе. Дальнейшая судьба Я. Боборыкина в данный момент нас не интересует (76).
    На основании собранных данных нужно признать, что Я. Боборыкин с 1614 года является приверженцем Москвы.
    Из той-же Деревской пятины послан был Филон Михайлов сын Оничков. Подпись Филона Оничкова встречаем под челобитной посланных Делагарди 11 марта 1614 г. о разрешении /С. 48/ им вернуться в Новгород. Вероятно, Оничков приехал обратно в Новгород вместе с другими посланными в половине августа 1614 года. Других сведений об Оничкове у нас нет.
Из дворян Обонежской пятины поехал в числе послов Степан Тимофеев Горихвостов. Подпись Степана Горихвостова имеется под приговором новгородцев 25 ноября 1611 г. об отправлении Никандра с товарищами в Стокгольм. Встречаем подпись Горихвостова и под челобитной посланных Делагарди 11 марта 1614 г. Это наводит на мысль, что Горихвостов вернулся в Новгород в половине августа 1614 года. Подпись С. Горихвостова имеется под Челобитной королю. По всем этим данным можно С. Горихвостова причислить к сторонникам шведской ориентации.
    «Для толмачества» вместе с посланными поехал в Выборг Иван Захарьев сын Баранов. Подпись Ивана Баранова встречаем под приговором новгородцев 25 декабря 1611 г. об отправлении Никандра в Стокгольм. В других документах о Баранове данных не находим. Личность остается неясной.
    Поехал «от Ноугороцкого государства» в Выборг дьяк Первой Прокофьев. Попасть в члены посольства к королевичу было лестно и выгодно в материальном отношении, известно, что согласно памяти за приписью дьяка Семена Лутохина сборщикам Резанову и Задонскому от 2 января 1614 г. за детей Первого Прокофьева по боярскому приговору велено было взять контрибуции в пользу шведов меньше вполовину. В Выборге П. Прокофьев изложил свои просьбы. Из записей мы узнаем, что он уже стар и слаб ногами. Отправляясь /С. 49/ в Выборг, он взял с собою сына Степана. Первая его просьба была та, чтобы его самого отпустили в Новгород, а вместо него оставили в Выборге его сына. Во-вторых, он просил освободить от налогов купленный им в Новгороде по Нутной улице (in der Kenute Ulitra) сад. В-третьих, он жаловался, что в прежние годы потерпел большие убытки. В 1607 году, когда он и оба его сына, Степан и Иван, были с товарищами в Ивангороде, новгородцы передались Дмитрию. Прокофьева заключили в тюрьму, и он сидел там, пока Дмитрия не убили под Москвою. Так как ехать в Новгород, было воспрещено (Новгород был на стороне Шуйского), то он жил три года в Пскове и в Печерах. Вспыхнувший в Пскове пожар уничтожил у Прокофьева товаров на сумму свыше 300 рублей. После того, стоявший под Новгородом Керкозицкий получил от Прокофьева разных вин на сумму до 500 рублей. Еще позднее Лисовский под Печерами забрал у Прокофьева товаров на сумму свыше 700 рублей. Во время пожара в Новгороде у Прокофьева сгорело товаров на сумму до 700 рублей. Всего убытков Прокофьев понес на сумму 3900 рублей. Из-за этого он с сыновьями впал в бедность. Прокофьев просил освободить его с сыновьями от податей и не налагать никакой службы… Подпись П. Прокофьева встречаем под челобитной Делагарди. Значит, он приехал в Новгород не раньше половины августа 1614 г. встретившийся с послами Делагарди приказывает четырем из них, в том числе и П. Прокофьеву, уговаривать новго /С. 50/ родцев целовать крест королю, и этот приказ Делагарди послы выполняют. Вернувшись в Новгород Прокофьев служит шведам: известно, что в декабре 1614 года сборщики забирают «солдатские» деньги по «окладным житам гостя Первого Прокофьева с товарищи». Подпись Прокофьева встречаем и под челобитной королю (77).
    Обращение с челобитной к шведскому королевичу, уговаривание новгородцев целовать крест королю, служба шведам, подпись под челобитной королю – все это показатели, что Прокофьев сторонник шведской ориентации. Интересно отметить, что подпись П. Прокофьева имеется под «грамоткой» новгородцев к Джону Меррику 27 декабря 1616 г., но под грамотами у царю – нет.
    Наконец, поехал из Новгорода в числе послов к Карлу Филиппу «торговый человек Томила Пристальцов». Личность Пристальцова выступает довольно четко. Можно утверждать, не боясь впасть в ошибку, что Пристальцов в Выборге служил Королевичу. Отправленный в Новгород вместе с Игнатом Харламовым, Пристальцов вернулся 2 января 1614 г. в Выборг один. Здесь он, наученный (или подкупленный) шведскими комиссарами, стал говорить, что с ним есть приказ от митрополита, воеводы и новгородцев, чтобы послы целовали крест королю. Это показывает, какой ориентации придерживался сам Пристальцов. Подпись его находим пол челобитной Делагарди. Видимо, Пристальцов оставался в Выборге до августа 1614 года. Повстречавшийся с послами, когда те ехали в Новгород; Делагарди /С. 51/ приказывал четырем из них, в том числе Пристальцову, убеждать новгородцев целовать крест королю, склонять к унии со Швецией. После того подпись Пристальцова встречаем под челобитной королю. Агитация, чтобы послы целовали крест королю, подпись под челобитной Густаву II Адольфу – все это рисует Пристальцова, как сторонника шведской ориентации. Еще определеннее обнаруживаются симпатии Пристальцова, когда он в 1616 г. становится пятиконецким старостою. Несмотря на то, что в это время начались переговоры о мире, несмотря на то, что другие новгородцы потянулись к Москве, Пристальцов ревностно служит шведам. Мы имеем на этот счет неопровержимые свидетельства. Выходцы из Новгорода посадский человек Петрушка Данилов сын Плавков да Солецкого погоста с Волхова дьячок Ондрюша Никифоров, пришедшие в Тихвин, 22 декабря 125 (1616 г.) года в расспросе передавали «как съехал Яков (Делагарди) из Нова города, и после-де его толмач Ирик де посадский человек Томило Пристальцов положили на посадских людей солдатский денег по 350 рублев на 10 ден, а избирали с них по 700 рублев на 10 ден, да на посадских-же людей велют солдатом шубы и рубахи и всякие платье и курты и сапоги, и чулки, и руковицы и подбивают-де посадских людей подьячий Григорий Собакин да Томило Пристальцов до смерти». Из грамоты митроп. Исидора московским послам Д. И. Мезецкому с товарищами от января 1617 года узнаем, что с вязмитина Ивана Воскобойникова, бывшего «в тягле з декабря» толмач Ирик Андреев «велел правити з гроша сто сорок рублей по Томилкину наученью». В той же грамоте рассказывается об участии Пристальцова в деле Григория Собакина. Последнего шведы принуждали переехать с семьей на житье в Копорье, но Собакин отказывался, ссылаясь на письмо Джона Меррика, в котором сообщалось о договоре между русскими и шведами не вывозить насильно русских из Новгорода. Дальнейший ход событий изложим словами грамоты: «И в ночи к девятому на десять числу утеня его (Собакина) всякими морами и взяв его Ирик из Каменного города к нему на двор и забота его досмотря с боярином дворецким да з Баженом толмачем да с Томилкою Пристальцовым и его велели з женою з детми пометати в сани и отпустити в Копорью тотчас». «Или крест целуй, и живот твой там тебе отдадут, как ты съедешь к нам» (78). Понятно, что после таких действий Пристальцову после Столбовского мира не оставалось ничего, как уехать в города, уступленные шведам. Пристальцов, действительно, продает свою лавку в Новгороде за 60 рублей и уезжает.
Мы попытались собрать, где можно, данные о 12 членах посольства из Новгорода в Выборг.  Подведем итоги.
    Из приведенных данных, казалось бы, необходимо сделать тот вывод, что в Выборг поехали лица и из сторонников шведской ориентации (Пристальцов, например) и из приверженцев Москвы (Боборыкин, Киприан), состав посольства был смешанный. Мы придерживаемся, однако, иного мнения. По нашему /С. 52/ убеждению, большинство из посланных пережило глубокий психологический процесс, процесс перехода из одного стана в другой: ведь это обычное явление в период крестьянской войны в России. Этот процесс протекал у одних сравнительно быстро (так, вероятно, было с Я. Боборыкиным), у других медленно. Мы склонны считать всех членов посольства в 1613 году сторонниками шведской кандидатуры.
    Заставляет задуматься тот факт, что Делагарди, выехавший между 5–10 марта 1614 г. из Новгорода в Ругодив к королю, повстречавшись с возвращавшимися из Выборга послами, приказывает убеждать новгородцев присягнуть Густаву II Адольфу только четверым: 1) Киприану, 2) Т. Сергееву, 3) Первому Прокофьеву, 4) Томило Пристальцову. Последнему агитировать за присягу королю было не ново, у него уже был опыт в Выборге. Приказ Пристальцову понятен. Но почему Делагарди дает приказ не всем? Не потому ли, что Киприан, Сергеев, Прокофьев, более чем другие склонялись к присяге королю? Нельзя ли предположить, что среди послов были лица более активные, лица, относившиеся пассивно к делу? Это предположение нам представляется вероятным.
    Посмотрим теперь, кто выбирал послов, от кого они поехали? Приговор за руками свидетельствует, что выборы послов в Выборг происходили на собрании. Оно было 27 июля 1613 г. Кто же присутствовал на собрании? Под приговором имеются печати митрополита Исидора и воеводы Одоевского. Это показывает, с одной стороны, что при /С. 53/ говор официальный документ, с другой, – что стоящие у кормила власти принимали участие в деле отправления посольства в Выборг. В конце приговора после упоминания о приложении печатей митрополита и воеводы Одоевским читаем: «а мы игумен и весь священный собор, и дворяне, и дьяки, и дети боярские и всякие люди руки свои приложили». Всего подписей под приговором 49, а с печатями митрополита и воеводы и с дьячьими скрепами – 53.
    Если, по словам П.Г. Любомирова, «сами по себе рукоприкладства» под утвержденной грамотой об избрании царем Михаила Романова «не представляют состава собора в период выборов царя (79), то про интересующий нас приговор этого сказать нельзя: подписи под приговором собирались, наверное, в день, когда было собрание, им следует доверять. Кто же подписывался под приговором? Вначале идут подписи четырех игуменов, далее встречаем подписи 5 представителей белого духовенства, 3 князей. 1 старосты, 1 митрополичьего дьяка, 1 гостя. У 3-х лиц не указаны ни должности, ни профессия. Подписи свидетельствуют, что на собрании присутствовали лица из разных слоев новгородского общества.
    Нас интересует больше всего вопрос, какой ориентации держались собравшиеся?
Присмотримся, прежде всего, к митрополиту Исидору. Печати митрополита имеются и под приговором об отправлении Киприана в Выборг, и под наказом игумену Дионисию с дворянами, отправленными в Москву. В наказе Карла /С. 54/ Филиппа именуют «нашим» государем. Значит, митрополит был сторонником Карла Филиппа. Этот вывод можно подтвердить и другими указаниями. Митрополит прикладывает свою печать и под договором Новгорода с Делагарди 25 июля 1611 г., которым новгородцы обязались признать своим государем одного из сыновей шведского короля. Печать митрополита имеется и под приговором 26 декабря 1611 года об отправлении Никандра с товарищами из Новгорода в Стокгольм. В октябре 1612 года митрополит писал «боярам и воеводам и людем всей земле, чтоб Московскому государству быти» с Новгородом «под единым кровом государя королевича Карлуса Филиппа Карлусовича». Даже в 1614 году, уже после отъезда карла Филиппа из Выборга обратно в Стокгольм, митрополит выставляет себя приверженцем шведского королевича. В челобитной королю читаем: «Я, преосвященный Исидор митрополит и весь священный собор молили бога и ныне молим за его пресветлейшество» (т. е. за Карла Филиппа). Стоять за королевича обязывало митрополита положение: ведь по договору 1611 года с Делагарди он, митрополит, и воевода И.Н. Одоевский должны были «держать совет» со шведским фельдмаршалом, помогать ему.  Только в 1616 году митрополит переходит на сторону царя, о чем решительно говорит челобитная Михаилу Федоровичу, к которой митрополит приложил свою печать.
    О боярине И.Н. Большом Одоевском следует повторить, что сказано о митрополите. Печати воеводы нет под договором 26 июля 1611 г. но она есть и под приговором 25 декабря 1611 г. и 27 июля 1613 г., и под наказом игумену Дионисию. /С. 55/
    В сентябре 1611 года, спустя полтора месяца после захвата шведами Новгорода, И.Н. Одоевский получил громадное поместье: Я. Делагарди пожаловал ему весь Славятинский погост в Старорусском уезде (80). У Одоевского были с Делагарди дружеские отношения. Выехав из Новгорода в Ругодив к королю в августе 1614 года, Делагарди пишет с дороги Одоевскому письмо, начинающееся такими словами: «Государю моему, сердешному любителю, Князю Ивану Никитичу Яков Делагарди челом бьет». В письме Делагарди обещает Одоевскому согласно слова, данного в Новгороде, ходатайствовать о воеводе перед Густавом II Адольфом. «А как, государь князь Иван Никитич, увижу государевы очи, – пишет Делагарди, – и я, государь, как рекся тебе, государю моему, в Великом Новегороде, и паче того во всем буду за тебя, государя, печальник государю королю; обо всем, государь, про королевскую милость к себе сам, государь, чаю, вскоре услышишь». Невольно поднимается вопрос: неужели Делагарди стал бы выпрашивать милость у своего короля лицу, которое выступало против шведского королевича? Мы считаем бесспорным, что боярин Ив. Ник. Одоевский – сторонник Карла Филиппа. Не следует забывать и того, что шведского королевича приговорили выбрать царем не только в совете вся рати под Москвою в 1611 году; этого приговора «держались» и на Ярославском земском соборе 1612 года (см. выше). Поведение Одоевского, равно как и митрополита Исидора, находится в полном соответствии с указанными решениями. Перемена в настроении воеводы /С. 56/ происходит лишь в начале 1615 года (см. очерк IV) (81).
    Полагаем, что не будет ошибки, если мы отнесем к числу приверженцев Карла Филиппа и дьяка Семена Лутохина. Как указано выше, подписи Лутохина под документами встречаются на протяжении ряда лет. Тот факт, что Семен Лутохина держат продолжительное время на должности дьяка Новгородского государства, заставляет думать, что им были довольны; видимо, и он служил шведам верой и правдой. Добавим, что об этом же говорит и подпись Лутохина под челобитной королю 1614 года. Перемена в настроении Лутохина замечается лишь в конце 1614 года, начале 1615 года. Тогда он вместе с Я. Боборыкиным составляет «отказную» на предложение Горна унии Новгорода со Швецией; тогда же его выбирают послом в Москву (82).
    Сделанный нами вывод как будто противоречит показаниям Я. Боборыкина в Москве в 1615 году на тайном допросе у Б.М. Салтыкова. По словам Боборыкина, «никто так служит государю в Нове городе и за государя бога молит ноугорцкий митрополит Исидор да боярин князь Иван Одоевский, да дьяк Семенка Лутохин да из дворян князь Никифор Мещерский» (83). Нам думается, что Я. Боборыкин имеет в виду время незадолго до отправления посольства в Москву, когда, несомненно, и у митрополита и у воеводы и у дьяка произошел крутой перелом в настроении.
    Рядом с подписью С. Лутохина стоит подпись дьяка Пятого Григорьева. Сохранились записи челобитной /С. 57/ П. Григорьева в Выборге, затем челобитной царю Михаилу (84). Еще Василием Шуйским П. Григорьев был отправлен в Швецию вместе с Сидавным-Васильевым. Вернувшись в Новгород, Григорьев присягнул шведскому королевичу (видимо, 25 июля 1611 года). Московское правительство отняло у него поместье в Коломенском уезде. Он впал в бедность и поступил на службу шведам. В 1613 г. он был дьяком дворцового приказа в Новгороде и получал «годового жалованья по окладу 50 руб.». Взамен отобранного поместья ему было пожаловано Делагарди поместье в Петровском погосте Старорусского уезда. Подпись П. Григорьева имеется под челобитной королю 1 сентября 1614 г. Присяга королевичу, затем служба у шведов, наконец, подпись под челобитной заставляют признать, что в 1614 г. Григорьев П. – сторонник шведской ориентации. Иное видим в 1615 году. «Дияк Пятуня Григорьев» подписался пол приговором 11 января 1615 г. об отправлении посольства из Новгорода в Москву. В дальнейшем П. Григорьев действует рука об руку с С. Лутохиным и даже подвергается репрессиям со стороны шведов (85).
    За подписями дьяков под приговором идут подписи игуменов и прежде всего подпись Антоньева монастыря игумена Павла. Подпись игумена Павла встречаем и под челобитной Густаву II Адольфу 1 сентября 1614 г. и под приговором 11 января 1615 г. об отправлении посольства в Москву; он подписывается из игуменов первым. Об игумене Павле нам встретилось следующее указание. Д.И. Мезецкий с товарищами доносил царю в 1616 году: «а на Тифину, госу /С. 57-Б/ дарь, приехав княгиня (Агафья, вдова воеводы И.Н. Одоевского, отпущенная по ходатайству Джона Меррика из Новгорода) декабря в 15 день, присылала к нам, холопом своим, сына своего князя Микиту, что есть-де, государь, приказ от митрополита и от посадских людей к нам холопем твоим речью, и нам бы, холопем твоим для твоего государева дела с нею видетца, и она все расскажет, как с нею приказывали. И того ж, государь, дни ходили мы, холопи твои, ко княгине Огафье на подворье, и княгиня Огафья сказала нам, холопьем твоим: поезде-де, государь, ее из Нова города приходили к Хутыня монастыря архимарит Киприан да Октоньевской игумен Павел и говорили-де, государь, ей речею, а письма-де, государь, за боязнью от немецких людей дати не посмели, и приказывали-де, государь, чтобы она рассказала нам, холопем твоим, от митрополита и от всяких новгороцких людей, чтоб нам, холопем твоим, с свейся послы делати вскоре, а им-де, государь, перед прежним стали налоги великие и правежи немерные, и нам бы, холопем твоим, застати, покаместа многие люди в бедности королю крест не поцелуют и в их-бы, государь, немецкие городы не разошлися» (86). Как видно, игумен Павел в 1616 году действует заодно с Киприаном, стал к этому времени ревностным деятелем на пользу царю. Надо признать, что и игумен Павел в 1616 году действовал в пользу царя. А раньше?
На основании подписи под челобитной шведскому /С. 58/ королю позволительно думать, что игумен Павел, как и Киприан радел Карлу Филиппу. В 1613 году, подписываясь под приговором 27 июля, Павел действовал, следуя примеру других, может быть, того же Киприана.
    Вторым из игуменов подписался «Николы чудотворца Вяжиского монастыря игумен Генадей». Хорошо известно, что игумен Геннадий был в качестве новгородского посланника в Ярославле и защищал вместе с князем Федором Оболенским кандидатуру Карла Филиппа на заседании земского собора 26 июня 1612 года. Подпись игумена Геннадия встречается и под челобитной Густаву II Адольфу. Есть основания считать Геннадия в 1613–1614 гг. сторонником шведской ориентации. Перемена с ним происходит в начале 1615 года: он подписывается под приговором об отправлении посольства из Новгорода в Москву (87).
Третьим подписавшимся под приговором 27 июля 1613 г. является «Отия монастыря игумен Дионисий». Это тот игумен, которого отправляли в августе 1613 года в Москву вместе с другими дворянами агитировать за Карла Филиппа. Думается, этого факта достаточно для выяснения ориентации Дионисия.
    Четвертым подписался Воскресенского Деревяницкого монастыря игумен Леонтий. Подпись Леонтия встречаем под приговором 25 июня 1611 г. об отправлении Никандра с товарищами в Стокгольм. Затем под челобитной Густаву II Адольфу. Под приговором 11 января 1615 года об отправлении посольства в Москву «Деревяницкого монастыря священник Иона руку /С. 59/ приложил», но не игумен Леонтий. Мы обращаем внимание на подпись Леонтия под челобитной королю, в которой челобитчики подчеркивают свою прямую службу шведам. Это дает нам право отнести Леонтия в 1613–1614 г. к сторонникам Карла Филиппа.
    За подписями игуменов идет подпись князя Никифора Мещерского. «Новый Летописец» рисует Н. Мещерского, как стойкого противника присяги на имя короля. В свою очередь Я. Боборыкин свидетельствовал в Москве на тайном допросе у Б.М. Салтыкова, что особенно ревностно служит царю Митрополит, воевода, дьяк С. Лутохин и князь Никифор Мещерский (см. выше). В наших руках имеются, однако, данные, рисующие Н. Мещерского с другой стороны. Наиболее интересное указание встречаем в грамоте в Новгород из Торжка 27 августа 1613 года, сохранившейся в немецком переводе в гос. архиве в Стокгольме. В грамоте передано содержание отписки новгородцев с просьбой о пропуске послов через Торжок в Москву. В числе послов, направляющихся в Москву, в грамоте из Торжка упомянуты: Отенского монастыря игумен Дионисий, дворяне Воин Новокщенов, князь Никифор Мещерский» (knas Michifor Meserskoi) Иван Секерин и Елизарей Корсаков. Упоминание имени Никифора Мещерского вызывает недоумение. В русском тексте наказа Дионисию с дворянами имени князя Никифора Мещерского не находим. Затем, хорошо известно, что Никифор Мещерский еще в 1614 году, до сражения под Бронницами, приезжает вместе с Я. Боборыкиным к заставам московской /С. 60/ рати и стремится предотвратить кровопролитие между шведами и русскими. Подчеркиваем, что он действует заодно с Я. Боборыкиным. В апреле 1615 года князь Мещерский выступает против присяги на имя короля. Очевидно, по этой причине Э. Горн решил выслать Мещерского вместе с Я. Боборыкиным и М. Муравьевым в Выборг.
Приведенные данные свидетельствуют, что Н. Мещерский живет в Новгороде, тогда как новгородские посланные, задержанные в Москве, не вернулись обратно. Так получаются два вывода: 1) На основании грамоты из Торжка приходится думать, что Н. Мещерский – посол в Москву; 2) пребывание его в Новгороде заставляет признать, что в Москву он не ездил. Как увязать это? Предполагать, что переводчик допустил интерпретацию в грамоте из Торжка, нет оснований. Думать, что в Новгороде было два князя Никифора Мещерских, не позволяют источники – в них выступает один князь Н. Мещерский. Единственное объяснение находим следующее:
    Возможно, что Н. Мещерский был выбран вместе с Дионисием и другими дворянами послом в Москву, но не поехал туда. По этой причине в наказе, данном Дионисию, имя Мещерского вычеркнули, а в грамоте в Торжок, которая была, видимо, отправлена раньше, чем послы выехали из Новгорода, этого не сделали. Видимо, вместо Мещерского поехал Петр Лутохин.
Упоминание Н. Мещерского в числе послов в Москву заставляет думать, что он склонился в 1613 году на стороне шведов. Подобное наблюдаем у Н. Мещерского /С. 61/ в 1615 г., когда Э.Горн решил выслать его в Выборг. Репрессии сломили волю Мещерского. Переводчик Павел Томосов по возвращении из Новгорода в сентябре 1615 года, передавал в Москве: «а князь Микифор-де Мещерский крест целовал королю и дворян всех на то уговорил». На основании приведенных данных вывод, что Н. Мещерский не был политически устойчив (88).
    Следующим подписался митрополичьих дьяк Степан Опячей. Имеются сведения, что «митрополичьих приказных людей с Ивана Лутохина, Степана Опячего» шведы брали налогов в 1616 году по 15 рублей «за каждые десять дней». Личность этого дьяка остается неясной (89).
    За митрополичьим дьяком «князь Михайло Кропоткин руку приложил». Личность неясна.
Следующим – «гость Микифор сын Коковцов руку приложил». Мы встречаем его в числе поручителей по родственникам бежавших из Новгорода Нарбековых и Лупандиных. В июне 1614 года Гость Коковцев бежит «от немецких людей из-за Мсты реки из Самойлова полку Кобрина» к Д. Трубецкому на Бронницы. Этот факт рисует Коковцева, как человека, быстро отказавшегося от шведской ориентации (90).
    Следующим подписался «Василий Мотякин Иванов сын». В 1611 году Василия Мотягина, видимо, намечали в члены посольства в Швецию во главе с архимандритом Никандром. В числе поручителей о князе Мышецком Е. имеется «Василий Иванов сын Мотякин». Едва-ли будет ошибкой, если /С. 62/ мы скажем, что Василий Мотягин – сторонник шведов.
    За Мотягиным – «Василей Аврамов руку приложил». В 1613 году в Новгороде были судьями В.И. Трусов и Василий Тихонович Аврамов. Отметим, что подпись В. Аврамова встречается под челобитной королю 1611 г., как признак тяготения В. Аврамова к шведам (91).
    За В. Аврамовым подписывался Иван Борисов сын боярин, член посольства в Москву в 1613 г. Не ясна роль Федора Дмитриева сына Шаврина. Подписавшиеся за ним Михаил Оничков и Семен Михайлов сын Оничкова возможно, являлись отцом и братом члена посольства Федора Михайловича Оничкова. В числе поручителей по Ефиме Мышецком встречаем Ивана Михайловича Оничкова, – возможно, из той же семьи. Все они – новгородские послы. Больше сказать об них ничего не можем (92).
    Немного мы можем сказать и о Венедикте Тимашове. Известно дело о пожаловании оброчной деревни Деревской пятины по челобитной В. Тимашева в его поместный оклад. Дело относится к маю 1613 г. Предполагаем, что это пожалование может служить основанием для причисления В. Тимашева к сторонникам шведов.
За В. Тимашовым подписался Семен Боборыкин. Однако, – Семен Васильевич Боборыкин – новгородский помещик, поручившийся вместе с другими по князе Ефиме Мышецком. С кем встретилось следующее показание новгородского помещика Бежецкой пятины Пахома Кудашева сына Благово, приехавшего из Новгорода с письмом к Д. Меррику 28 июня 1616 г.: «за две недели до Петрова дня /С. 63/ (т. е. 15 июня) поехал он с Устюжни на Тифину и для своей бедности заехал он в поместье свое в пустошь Колому, и как-де будет он на той своей пустоши, и пришло-де и тут немецких людей 50 человек, да с ними 6 человек казаков, да 4 человека татар Кормовых, да три сына боярских новгородцев Семен Боборыкин, Григорий Негоновский, Мурат Пересветов, и его-де взяли в полон и привели-де его в Новгород к Якову Пунтусову да к Монше Мартынову». Из этого показания видно, что Семен Боборыкин служил шведам (93). В сентябре 1614 года Семену Боборыкину пожаловано было поместье в Деревской пятине, оставшееся после смерти прежнего владельца Корсакова.
    Отчетливо рисуется личность Богдана Дубровского. Это – дворянин из Шелонской пятины. Подпись В. Дубровского встречается под приговором 25 декабря 1611 г. об отправлении Никандра в Стокгольм. В октябре 1612 года В. Дубровский приезжает в Москву с грамотой митрополита Исидора, в которой последний увещевал москвичей быть с Новгородом под единым кровом шведского королевича. В Дубровский вернулся в Новгород лишь в январе 1613 года. В настоящее время полностью опубликованы расспросные речи В. Дубровского в Новгороде по возвращении из Москвы. От них остается впечатление, что В. Дубровский – приверженец шведского королевича: он не сомневается, что Карл Филипп станет царем. Тяготение В. Дубровского к /С. 64/ шведам видно и из того, что он получил при шведах поместье в Петровском погосте Старорусского уезда.
    Однако в июне 1614 года В. Дубровский отъезжает из полка Коброна к Д. Трубецкому на Бронницы. Незадолго до этого на имя королевича поступила жалоба на В. Дубровского со стороны «Олферка Сиверова». Последний написал «з Бронницы» в Новгород к Мурату Пересветову и велел «продать на нужу, жита и пшеницу, окроме иржи…». Грамоту подсмотрел Богдан Бубров и стал распространять, будто Сиверов «велел весь хлеб продать без остатка», а сам хочет «отъехать к Москве». Это донеслось до Делагарди и И.Н. Одоевского, «и про изменное дело стали… государевы бояре сыскивать». О. Сиверов просил королевича устроить с В. Дубровским очную ставку. На обороте заявления имеется пометка: «122, мая 31 день поставили» (т. е. устроили очную ставку). Нет сведений, какой результат имела очная ставка. Не можем сказать поэтому, не ускорило ли это отъезд В. Дубровского в Московские полки. Несомненно, только, что Дубровский сравнительно быстро перешел с одного стана в другой (94). Известно, что он был вместе с Д. Мезецким и другими послами на съезде со шведскими уполномоченными.
    Личность Ивана Блинкова, подписавшегося за Дубровским, выяснить не удается. Что касается следующих Петра Лутохина, то это член посольства Дионисия в /С. 65/ Москву. Едва-ли может быть сомнение в том, что это – сторонник шведской ориентации.
    О князе Василии Белосельском, а также о Матвее Львове Меньшом ничего сказать не можем. Не удается составить ясное представление и о пяти попах, подписавшихся под приговором.
    Несколько яснее личность Истомы Демидова. Из грамотки пятиконецких старост Д. Меррику от 27 декабря 1616 г. узнаем, что Истома Демидов – такой же гость Новгородского посада, как и Первой Прокофьев. Сохранившиеся «книги винные и пивные трех кабаков збору гостя Истомы Демидова» 122 г. свидетельствуют о занятиях И. Демидова. Подпись И. Демидова встречается под приговором 25 декабря 1611 г. об отправлении Никандра в Стокгольм и под челобитной королю 1614 года.
    Думается, что служба шведам может служить основанием, причислить И. Демидова в 1613–1614 гг. к сторонникам шведской ориентации (95).
    22 подписи под приговором ввиду их неопределенности («Семен руку приложил», «Гриша руку приложил» и т. д.) расшифровать не удалось. Отметим, что в числе их остается нерасшифрованной подпись «старосты» Богдан Олферова.
    Попробуем обобщить сделанные наблюдения. Собранные выше биографические данные позволяют составить себе представление о «соборе», на котором выбрали ехать в Выборг к Карлу Филиппу Киприана и других. На собрании в июле 1612 года действительно присутствовали сторонники шведской ориентации, лишь позднее перебежавшие в Московский лагерь. /С. 66/
    Обратимся теперь к челобитной новгородцев Густаву II Адольфу (96). Повторим еще раз, что челобитчики подчеркивают свою «прямую службу и радение» шведам и ссылаются на Делагарди, которому это «ведомо». Мало того, они противопоставляют себя непостоятельным и малодушным людям, которые отъезжали из Новгорода к ворам, просят их не смешивать с теми («не сверстати»), они заявляют, что держатся во всем верно Карла Филиппа. Таким образом, челобитчики сами рекомендуют себя, как пособников шведам. Всмотримся пристальнее в лица челобитчиков. Может нам это поможет установить, соответствует ли заявление челобитчиков действительности или оно сделано с определенной целью – добиться милости у короля.
    Челобитная идет от всех слоев новгородского общества (не забудем, что перед этим происходит опрос пятиконецкими старостами жителей Новгорода по вопросу о присяге королю), но под челобитной подписалось всего 29 человек, считая дьяков, а если прибавить митрополита и воеводу, то подписавшихся окажется 31 человек. Из этих подписей 7 принадлежат представителям черного духовенства, остальные – светским людям.
    Рассмотрим подписи. Челобитная скреплена по скрепам четырьмя дьяками: С. Лутохиным, Иваном Тимофеевым, Пятым Григорьевым, Томило. Сергеевым. О том, что Семен Лутохин служил верой и правдой шведам, говорилось выше. С подписью Дьяка Ивана Тимофеева раньше нам не приходилось встречаться. Разгадать эту личность не пред /С. 67/ ставляет большого труда. Дьяк Иван Тимофеев – автор известного историкам «Временника». О Тимофееве писали немало С.Ф. Платонов, П.Г. Васенко, А.И. Яковлев и др. С.Ф. Платонову принадлежит заслуга собрать биографические данные о Тимофееве. И. Тимофеев, государев дьяк, в конце 1606 или в начале 1607 года был отправлен на службу в Новгород. «Отбыв эту службу, не позже начала 1610 года, Тимофеев желал возвратиться в Москву, но не мог по недостатку средств и остался в Новгороде до взятия его шведами. Там он пробыл и во все время шведского господства, и легко может быть, что по своей бедности временно находился у Новгородского митрополита при каком-нибудь деле». Так пишет С.Ф. Платонов. В его рассказ необходимо ввести корректив: в 1614 г. Тимофеев занимает такое же место, как и С. Лутохин, он – дьяк Новгородского государства, а не митрополичий. Кроме того, в противоположность названным выше исследованиям необходимо обратить внимание на подпись Ив. Тимофеева под челобитной Густаву II Адольфу: это подпись наводит на мысль, что в бытность в Новгороде Тимофеев радел шведам. Разумеется, отношения Тимофеева к шведам могут быть полностью вскрыты путем анализа его Временника. Эту задачу мы себе здесь не ставим (97).
О дьяках П. Григорьеве и Т. Сергееве речь была выше. За дьяками первым подписался архимандрит Киприан; о нем сказано раньше. За Киприаном подписались Антониева монастыря игумен Павел и Николы чудотворца Вяжицкого / С. 68/ монастыря игумен Геннадий; о них также была речь.
    После Геннадия подписался Клопского монастыря игумен Варлаам – личность неясная. За Варлаамом подписался игумен Леонтий, о котором говорилось выше.
Личности подписавшихся, келаря Юрьева монастыря Филарета и игумена Никольского Островского монастыря остаются неясными.
    Из 18 светских лиц, подписавшихся под челобитной пятеро: Василий Трусов, Никита Вышеславцев, Первой Прокофьев (гость Первой Прокофьев), Степан Горихин, Томила Пристальцов являются членами новгородского посольства в Выборг; о них сказано выше. Равным образом выше об Истоме Демидове и Василие Абрамове. Подпись Ивана Никифорова встречается нам под приговором 27 июля 1613 г. Впервые попадаются подписи Мурата Пересветова и Василия Зиновьева. Выше уже приводилось письмо Пахома Кудашева сына Благово о С. Боборыкине. Из него ясно, что Мурат Пересветов служил шведам. Этот вывод подтверждается и другими сообщениями. Присланный к Д. Мезецкому с товарищами 4 июля 1616 г. новгородец, посадский человек Макейка Иванов рассказывал: «да посылал Яков (Делагарди) из Нова города по новгородской дороге за неделю до Петрова дни посылку сына боярского Мурата Пересветова, а с ним казаков, которые зимою отъехали к ним (шведам) изо Пскова, да новгородских татар, но сколько козаков и татар, того не ведает, для того, что-де в Нове городе был, что идут по новгородской до /С. 69/ роге государевы люди войною, другие-де люди идут из Осташкова; и тот-де Мурат с казаками и с татарами в Нов город приехал до Петрова дня за день, а привезли-де с собою много грабежного платья и лошадей, а с какими вестями не ведает».
    Имя Мурата Пересветова хорошо запомнилось и автору сказания об осаде Тихвинского монастыря шведами в 1613 году. Автор повествует о том, что «некий казак, зовомый Тянка. Отбеже от Христолюбивого воинства в немецкие полки», и прибавляет: «и по нем в третий день, такоже оставя свет самоизвольне, стыде во тому Ростовских предел некоего села помещик. Мурат Пересветов, по имени». По словам автора сказания, перебежчики «много…возмутиша поганых на дом божия матерее, сказующе им всех потребных в обители оскудение, такоже и пороху зелейного нимало остатия» (98).
    Тот факт, что среди челобитчиков встречаются члены посольства в Выборг (Киприан, В. Трусов, Н. Вышеславцев, П. Прокофьев, С. Горихвостов, Т. Пристальцов), судьи (В. Зиновьев), дьяки (как П. Григорьев, присягнувший королевичу), боярский сын Мурат Пересветов, служивший в войсках шведов, дает основание сделать вывод: /С. 70/ подписавшиеся под челобитной русские люди, действительно служили шведам; необходимо признать, что указание челобитчиков на свою прямую службу и радение шведам соответствует действительности. Вместе с тем необходимо включить в число лиц, служивших шведам, и остальных челобитчиков, например, дьяка Ивана Тимофеева, хотя мы не можем сказать, в чем конкретно выразилась эта служба.
    Так расширяется и все более уясняется состав сторонников шведского королевича. Подчеркиваем, что среди этих лиц мы находим представителей разных слоев общества, включая духовных лиц (архимандрит, митрополит, игумены, келари), дворян (В. Трусов. Н. Вышеславцев, С. Горихвостов и другие), детей боярских (Пересветов М.), гостей (И. Демидов, П. Прокофьев), посадских (Г. Хамов и С. Поливаев).
    Перейдем к рассмотрению челобитных, поданных в Выборге королевичу. В исторической литературе уделялось мало внимания изучению пожалований Сигизмунда III и Владислава, но о челобитных шведским королю и королевичу, сколько известно, в работах советских историков больше упоминается. Уже поэтому одному наш источник представляет немалый интерес. Для нас он важен, как показатель, какой ориентации придерживались челобитчики: ведь к правительству которого не признают, с челобитной не обращаются.
    В источнике записаны челобитья 23 лиц. Попытаемся вглядеться в их биографии. Первым записано челобитная Василия Кропоткина. В числе захваченных казаками в 1613 году новгородских посланных, ездивших в Выборг значится дворянин «Деревской пятины князь Василий Петров сын Кропоткин». По всей вероятности, ему /С. 71/ и принадлежит челобитная. Князь Василий Кропоткин просил пожаловать «за его верную службу» поместьем из королевских земель (Cronguttern), в виду того, что его прежние поместья разорены врагами; Кропоткин просил также сохранить за ним ежегодный оклад в 24 рубля, какой он получал прежде; наконец, он просил освободить поместье, какое ему будет дано, от всяких налогов (99). Для определения политического лица В. Кропоткина достаточно указать, что его имя упомянуто в числе лиц, присягнувших в Выборге. Королевичу (см. ниже).
    Второй – Василий Бутурлин. Василий Бутурлин заявлял, что он уже пять лет не владеет своими поместьями, расположенными около Пскова, и просил до прибытия королевича в Новгород пожаловать его поместьем из коронных земель в Шелонской пятине – Коростенским погостом с деревнями Podgosey и Gorsaney (100). Имя Василия Бутурлина встречается в переписке между русскими и шведами 1617 г. Из отношения русских послов видно, что Василий Бутурлин попал в плен к шведам. Кто это Василий Бутурлин? По предположению Саблера (101), это бывший Новгородский воевода, Василий Бутурлин. Того же мнения придерживается и В.А. Фигаровский. Он даже заявляет, что «Бутурлин бежит в Швецию, о чем свидетельствует письмо шведского фельдмаршала Гюлленштейна от 23 мая 1617 г. русским послам в Столбове» (102). С высказанными мнениями никоим образом нельзя согласиться. Воевода Василий Иванович Бутурлин при захвате Новгорода шведами в 1611 г. бежал с казаками из города. В апреле 1612 г. он был у Пожарского в Ярославле, с ополчением прибыл в Москву, в январе 1613 года был во Владимире, умер летом 1614 г. /С. 72/ при отступлении Д.Т. Трубецкого от Бронниц (103). Но если Василий Иванович Бутурлин умер еще в 1614 году, причем в пределах Московского государства, как могли в 1617 году русские послы вести переписку со шведами о возвращении его из плена? Вывод, высказанный в решительной форме В.А. Фигаровским, представляется явно неверным.
    В числе новгородских помещиков, поручавшихся родственникам Нарбековых, Лупандиных и др. в ноябре 1613 года, находим подпись Василия Федорова сына Бутурлина (104). Русские послы ходатайствовали о возвращении из плена Третьего Василия Бутурлина юноши, взятого Густавом II Адольфом во Гдове у матери»в науку». Из ответного письма шведского фельдмаршала 1617 г. видно, что отец юного Василия Бутурлина был убит более 8 лет назад.
Третьим челобитчиком является Федор Бутурлин. Познакомимся сначала с его челобитной. Ф. Бутурлин заявлял, что прежними великими князьями ему было назначено в год 450 бочек зерна, но он имеет не больше 240 бочек, да и те земли теперь запустошены казаками и поляками, «потому что он был на службе шведской короны у полковника Эверта Горна против них ввиду того, что его старший брат был убит». Он просил пожаловать за его верную службу поместьями князя Михаила Мезецкого селами Ofvans, Gansin с деревнями Szaru, __molu, Nesin и Dostulin; он еще при жизни князя Михаила обручился с его дочерью, причем был составлен письменный договор, что названные села будут уступлены ему – Бутурлину. Ныне князь Михаил умер /С. 73/ как раз в то время, когда Федор Бутурлин был с другими посланными в Швеции. После него остались жена и дочь, а поместья отданы другим. Бутурлин просил названные поместья передать ему согласно ранее записанного договора.
    Как видно из челобитной, Ф. Бутурлин был в числе посланных из Новгорода в Стокгольм в 1611 году. Как известно, на обратном пути из Выборга в Новгород в 1613 г. посланные были захвачены казаками и доставлены в Псков, а оттуда в Москву. В числе захваченных значится дворянин «с Москвы Федор Васильев сын Бутурлина». Видимо, это был молодой человек: до поездки в Стокгольм он обручился с дочерью М. Мезецкого. Ф. Бутурлин, как и его старший брат, служит шведской короне, сражаясь под командой Эверта Горна с казаками и поляками. Помимо этого, политическое лицо Ф. Бутурлина определяется фактом принесения в Выборге присяги королевичу (105).
    Четвертый князь Даниил Мезецкий. Его подписи в других документах не встречаем. Отчество Мезецкого также неизвестно. В своем челобитье князь Даниил сообщал, что ныне он уже стар, и не в силах показать никакой службы, и выдвигал вместо себя своего двоюродного брата Андрея Мезецкого. У Даниила Мезецкого было 600 бочек зерна, но у него земли отняли и дали другие; его двоюродный брат Андрей имеет 140 бочек зерна. Он просил оставить за ним 350 бочек зерна, чем бы ему с женой и детьми пропитаться (106).
    Мы видим в Данииле Мезецком новгородского помещика, которого никак нельзя смешивать с князем Даниилом Ивановичем Мезецким, служившим до воцарения Михаила Романова /С. 74/ полякам. А в 1615–1617 гг. бывшего послом при мирных переговоров со шведами.
    5. Князь Мурза Мышецкий. Выше уже упоминалось, что с Мурзою Мышецким были отправлены к Карлу Филиппу грамоты митрополита и воеводы, полученные в Выборге еще до 7 августа 1613 года. Возможно, что Мышецкий задержался в Выборге в ожидании послов из Новгорода: он, очевидно, был там еще в сентябре 1613 г. и имел возможность подать челобитную. Князь Мышецкий сообщал, что вначале ему было дано для ежегодного пропитания 450 бочек зерна, но теперь он имеет не больше 235; 215 у него отняты (кем, неизвестно). Оставшиеся за ним земли разорены поляками. Просьба пожаловать его другими деревнями в Водской пятине в Ладожском уезде (Dumna, Sunska, Liguna, Kremisa); это не коронные владения, а Bielengutter. В Выборге Мышецкий присягнул шведскому королевичу.
    6. Гордей Судаков. Это дворянин Обонежской пятины. Подписи Судакова в наших источниках не встречаем. Гордей Судаков писал, что его двоюродный брат – Михаил Судаков был убит, как враг, а земли, которыми он владел много лет князь Мих. Вас. Шуйский отдал татарину по имени Zornde. Однако, татарин ныне перекинулся к ворам. Ввиду этого, он просил, чтобы ему предоставили землю его двоюродного брата. Гордей Судаков присягнул в Выборге королевичу.
    7. Роман Nogleon (под приговором об отправлении посольства из Новгорода в Стокгольм 25 декабря 1611 г. встречаем Романа Неелова). Он жаловался, что по ложному доносу слуги его заключили в Нотебурге в тюрьму и все отобрали; хотя слуга оказался вором и был посажен сам в темницу, но все же Романа не освобождают. /С. 75/ Просьба его: освободить из тюрьмы и использовать на службе шведскому королевичу против врагов.
    8. Юшка или Юрий Копнин – сын дьяка Третьяка Копнина – писарь жаловался, что ему сказано за его поручение 300 бочек зерна без поместья, однако, до сих пор он ничего не получил. Просьба его – обеспечить за службу поместьем с доходом в 300 бочек. 12 октября 1615 года Юрий Копнин отъехал со своим человеком Кондрашкою из Новгорода к Д.И. Мезецкому с товарищи. Будучи допрошен, Ю. Копнин показал, что он был вместе с отцом в Швеции, оттуда приехал в Выборг. Прибывшие в Выборг Копнин с товарищами выпросили Ю. Копнина у королевича, и Копнин вернулся с послами в Новгород. М. Мортенсон не отпустил Копнина из Новгорода, и тот жил там «за поруками». Мать Ю. Копнина и младшие братья остались в Новгороде и после его бегства; что же касается отца, то из других источников известно, что он на возвратном пути из Выборга в Новгород в 1613 году вместе с другими послами был захвачен казаками и доставлен в Псков, а оттуда в Москву.
Факт бегства из Новгорода к русским послам Ю. Копнина свидетельствует об его политической направленности. Но не произошла ли у Ю. Копнина перемена в настроении? Да. В Выборге Ю. Копнин присягнул шведскому королевичу.
    9. Поп Paneiatig (?) просил освободить сад в Новгороде от всяких налогов «ради его верной службы».
    10. Два подьячих, – Петр Копнин и Орефа Башмаков, указывая на то, что их поставили первого на место Посника Аникиева (Possnik Anikengen), второго на место Alabeuchum, просили пожаловать их деньгами и необходимым продовольствием, как были пожалованы их пред /С. 76/ шественники. Оба подьячих присягнули в Выборге королевичу.
    11.Купец Иван Иголкин просил освободить от налогов сад в Новгороде, представить ему, свободно торговать в Московском государстве, пожаловать ему деревню (auf___junchakon lands) без налогов; наконец присвоить ему звание «гостя» подобно его брату Степану, и выдать ему подтвердительную грамоту. И. Иголкин поцеловал в Выборге крест королевичу.
    12. Дмитрий Зеленин заявил, что он верно служил короне шведской с самого начала, как только фельдмаршал Яков Делагарди пришел под Новгород. Известно, что Зеленин вместе со шведом Joren Brynno поручено было отвести копию договора Новгорода с Делагарди 1611 года. Но в то время, как Brynno под Москвою был задержан, Д. Зеленин, видимо, возвратился в Новгород в том же 1611 году и уехал с посольством Никандра в Стокгольм, а оттуда с послами приехал в Выборг. Из Выборга послы, бывшие в Стокгольме, были отпущены в сентябре 1613 г. в Новгород. На пути туда послов захватили «в Копорском уезде в деревне Суйде на стану после Покрова в четвертый день» (т. е. 6 октября 1613 г.) казаки и доставили в Псков. Из Пскова послов доставили 2 апреля 1614 г. в Москву. В списке доставленных значится «Вотские пятины Дмитрей Зеленин», а у него человек Фомка Нечаев». Зеленин просит увеличить его поместье и денежное жалованье, он указывает, что когда он был ныне вместе с другими послами в Швеции, его поместье и крестьяне были ограблены поляками и казаками. Д. Зеленин принес в Выборге присягу королевичу (107). /С. 77/
    13. Никита Калитин. Подробно сведения о нем нами были собраны в другой работе (108). Напомним здесь, что, будучи захвачен казаками вместе с другими новгородскими послами и доставлен в Псков, Калитин сумел убежать в Новгород, спрятавшись на возу с сеном, присягнул королю, стал «у короля думным дворянином», даже отправился с королем под Псков, а в 16120 г. Калитина приняли в шведское дворянство. Таким образом, перед нами, несомненно, изменник своей родине. В Выборге Н. Калитин присягнул королевичу. Не лишнее добавить, что на службе у шведов был тесть Калитина Фед. Григ. Аминев и сын Аминева Исай. Калитин сообщил в челобитной, что в то время, когда он был вместе с другими послами в Швеции, его поместья были совершенно опустошены и разрушены поляками и казаками, так что его жена и дети едва живыми вышли оттуда в Новгород. Поэтому он просил закрепить за ним нижеследующие деревни Pithki, погоста: Zamosiedorph Zumesiedorpff, Osaindorpff, dgindorpff? Тем бы ему жить с женой и детьми.
    14. Иван Барланов заявлял, что он не получил сполна денег за кожи и другие товары, взятые Я. Делагарди при осаде под Нотебургом для нужд войска. Просьба его – уплатить деньги без задержки в Новгороде.
    Мы не можем поручиться, что фамилия челобитчика передана в немецкой записи правильно. В наших руках имеется другой документ – челобитная на немецком языке новгородского купца Ивана Барланова к канцлеру Nils Chesnecopherus о том, чтобы выхлопотать у короля уплату за взятие у него в Нотебурге кожевенные товары. И. Барланов сообщает в челобитной, что он еще в прошлом, 1609 г., выслал из Новгорода /С. 78/ в Ревель разных товаров, но из-за препятствий на дорогах они не были доставлены по назначению, поэтому он приказал оставить их в Нотебурге. Когда жители Нотебурга присягнули Карлу Филиппу, то власти в Нотебурге взяли товары на имя королевича.   Происшедший в Новгороде пожар в свою очередь уничтожил и у Барланова немало товаров. Из-за этого Барланов впал в бедность. Барланов просил вернуть ему товары или уплатить деньги. Мы склонны думать, что челобитчик в Выборге и автор челобитной канцлеру – одно и то же лицо: Иван Барланов, и рассказывает о случае, происшедшим с ним в Петербурге: в рассказе сходятся название и количество товаров.
    15. Степан Иголкин и Иван Харламов – это «гости» новгородские, оба члены посольства в Стокгольм 1611 года (109). Со Степаном в Выборге был брат Иван (см. выше). При возвращении из Выборга в Новгород оба брата были захвачены казаками, доставлены в Псков, а оттуда в Москву. В списках их именуют: «Гости Степан да Иван Юрьевы дети Иголкины». Про Степана немало писали из-за инцидента, устроенного во время первой аудиенции у шведского королевича 28 августа 1613 г. Ниже мы рассмотрим этот инцидент. Теперь добавим, что в бытность в Выборге в 1613 году С. Иголкин и Ив. Харламов принесли присягу королевичу, а позднее Ив. Харламов по своей воле съехал в Колывань (Ревель) (110). Киприан указывает на этот факт в июле 1615 г.
    Степан Иголкин и Иван Харламов просили освободить сады и имущество от налогов. Равным образом также желание иметь право свободной торговли в Московском государстве.
    16. Дьяк Третьяк Копнин вместе с дворянами и людьми, используемыми тогда в Швеции, давал знать, что в их /С. 79/ отсутствие их поместья запустошены поляками и казаками, жены и дети некоторых брошены в тюрьмы, другие бродят между дворами, просят милостыню. Просьба его – снова обеспечить поместьем, освободить поместье от налогов, наконец, устроить, чтобы он мог получить свое годовое жалование за 1611 и 1612 годы, – за время пребывания их в Швеции.
    Личность дьяка Т. Копнина вырисовывается довольно четко. При царе Василии Копнин был послан дьяком в Старую Руссу и жил здесь «по новгородское взятие» (т. е. по 1611 г.). После того Т. Копнин был отправлен с Никандром и другими послами в Стокгольм для переговоров о королевиче. Вместе с королевичем и другими послами Копнин прибыл в 1613 году в Выборг, здесь присягнул королевичу, в сентябре подобно другим отпущен в Новгород, на пути захвачен казаками, доставлен в Псков, а оттуда в Москву. В списке прибывших с Петром Мусоргским 2 апреля 1614 г. послов значится: «дьяк Третьяк Копнин». В 1617 году Т. Копнин командируется вместе с князем Ив. Андр. Хованским и др. в Новгород. Данных о дальнейшей судьбе его у нас нет (111).
    17. Дьяк Пятой Григорьев. О нем говорилось немало раньше, политическое лицо его достаточно ясно. Поднимается вопрос: как мог подать П. Григорьев челобитную в Выборге? Разве он ездил туда с Киприаном и другими? О поездке П. Григорьева в Выборг у нас нет сведений. Приходится допустить, что челобитные посылались в Выборг из Новгорода.
    18. Василий Симогов. Сохранилось пожалование В. Симогову Густава II Адольфа от 10 января 1612 г. Из него узнаем, /С. 80/ что Симогов служил дворецким (Hofmarskalck) у польского шляха в Москве и за свою службу получил поместье в J;rev Pelasken (Юрьев польский) также в Дмитровском уезде. После того как поляки захватили эту крепость, Симогов, не желая оставаться у поляков, уехал в Новгород. В Новгороде Делагарди прикомандировал Симогова к митрополиту, потом пошел с маршалком в Jwanlitzo – город. В. Симогов просил короля дать ему поместье, так как он не может даже бочки с зерном купить, чтобы поддержать себя. Густав II Адольф пожаловал ему поместье в Новгородском уезде из земель дома святой Софии, которые раньше имел дворецкий митрополита. Фельдмаршалу поручено было сделать, что необходимо. Из челобитья поданного Симоговым в Выборге, узнаем, что Симогов, что Симогов жил маршалом у митрополита Исидора. Таким образом, надо думать, что Делагарди выполнил волю короля. Однако митрополит отрешил Симогова от должности и отобрал у него поместье; за что, – в челобитной не указано. В. Симогов просил оказать содействие, чтобы митрополит скорее принял его на службу маршалком и вернул поместье (112).
    19. Новгородский купец Иван Сергеев жаловался, что ему не выплатили деньги за взятие шведами, в том числе и Э. Горном товары. Он просил уплатить деньги и освободить от пошлины.
    20. Князь Никита Кропоткин через брата Василия Кропоткина заявлял, что его поместья запустошены поляками и казаками. Кроме того, прошедшим летом при осаде Тихвина, когда он сражался с врагами шведов, у него убиты были две лошади. Поэтому он просил пожаловать его поместьем /C. 81/ в Водской пятине, в Толинском погосте на 15 бочек зерна, деревнями Dweneborch и Manewoij. Участие в борьбе против отпавшего от шведов Тихвина достаточно ярко рисует, кого мы имеем в лице Никиты Кропоткина.
    21. Овсей Рязанов. Это «Овсей Дмитриев сын Рязанов» – новгородский помещик. Известно, что с ним была послана в Новгород королевская грамота от 12 июня 1613 г. с извещением об отпуске Карла Филиппа в Выборг. Известно, что О. Рязанов был приведен к присяге (см. выше). В январе 1614 г. Рязанов фигурирует среди поручителей по князе Ефиме Мышецком. Можно думать, что челобитная О. Рязанова была подана не лично, а прислана из Новгорода. В челобитной О. Рязанов указывает, что у него было поместье в Тихвинском уезде, но в его отсутствие (видимо, после отпадения Тихвина от шведов) оно опустошено так, что ему с женой и детьми нечем кормиться. Он просил пожаловать ему небольшое поместье под Новгородом (113).
    Сделаем теперь выводы.
    Среди челобитчиков имеются дворяне, купец, дьяки, – словом, представители имущих классов. Часть челобитчиков – члены посольства из Новгорода в Стокгольм и Выборг. Некоторые из них принесли присягу королевичу в Выборге. Уже это одно определяет их политическое лицо. Дворяне челобитчики подчеркивают свою верность шведам, ссылаясь в доказательство на участие в военных действиях под начальством шведских полководцев. Это также отчетливо характеризует их политическое лицо. Гость Иван Харламов переезжает в Колывань, покидает родину. Едва-ли будет ошибкой, если мы всех челобитчиков отнесем к сторонникам шведов. /С. 82/
    Для полноты картины нам остается еще рассмотреть приговор новгородцев 25 декабря 1611 года об отправлении Никандра в Стокгольм. В декабре 1611 года в Новгороде приговорили ехать к Карлу «Юрьева монастыря архимарита Никандру, да Благовещенского монастыря игумену Антонию, да послом Полуехту Матвеевичу Колычеву, Михайлу Борисовичю Боборыкину, да дьяку Третьяку Копнину, да дворянам и гостям Степану Иголкину да Ивану Харламову, и изо всяких чинов людем». Биографические данные об этих лицах скудны. О духовных лицах не можем сказать ничего. Двое из послов, Колычев и Боборыкин, умерли еще до аудиенции у короля, – первый в Або, второй в Стокгольме (114). О Степане Иголкине и Иване Харламове говорилось выше, равно как сообщалось и о дьяке Копнине. Упоминали мы также и о том, что в 1613 году послы из Стокгольма приехали с Карлом Филиппом в Выборг. Отпущенные из Выборга в Новгород в сентябре 1613 года, после принесения присяги королевичу, послы на пути были захвачены казаками и доставлены в Псков, а оттуда в Москву, нам хотелось бы добавить, что в списке лиц, возвратившихся из Выборга в Новгород и захваченных казаками, упомянуты еще (не считая обслуживающего персонала): «дворяне из пятин: от Москвы Федор Васильев сын Батурлин, Деревские пятины князь Василий княж Петров сын Кропоткин, Обонежские пятины Гордей Судаков, Вотцкие пятины Дмитрий Зеленин, гости Степан Третьяков сын Кописына (Копнина) да Орефа /С. 83/ Башмаков». Имеющиеся в нашем распоряжении биографические данные об этих лицах сообщены выше, – при разборе челобитных (115). Полагаем, что всех посланных следует признать сторонниками шведской кандидатуры.
Посмотрим, кто их послал? Сын дьяка Т. Копнина, Юрий, выбежавший из Новгорода в октябре 1615 года к Д.И. Мезецкому с товарищами, на допросе рассказывал про отца: «после новгородцково взятия послал-де его из Руси Яков Пунтусов в Свею Юрьева монастыря с архимаритом Никандром да Полуехтом Колычевым к свейскому королю говорити о королевиче» (116). Что Делагарди принимал активное участие в отправлении посольства в Стокгольм, – это едва-ли можно оспаривать. Нас интересует, кто из жителей Новгорода участвовал в этом деле. Приговор заканчивается после упоминания о приложении печатей митр. Исидором и воеводой И.Н. Одоевским такими словами: «а я архимарит Хутыня монастыря Трифон и игумены, и всякие люди руки свои приложили». Необходимо допустить, что вопрос о посольстве, бесспорно, подработанный ранее, был предметом обсуждения на соборе: Конкретное представление о составе собрания дают подписи под приговором. Подписей всего 75, а если считать митрополита Исидора, боярина Одоевского и архим. Трифона, – 78. Но это не все подписи: конечный лист приговора с подписями утрачен. Среди подписавшихся находим 4 игуменов, поставивших свои подписи впереди других, 3 князей, 4 пятиконецких старосты, /С. 84/ 1 «шолковника», 2 «сапожников», 1 «красильника», 1 «кожевника», 2 «перечников», 2 «ветошника», 1 «котельника» у остальных не указаны или должность или профессия.
    Вглядимся пристальнее в лица подписавшихся. Из игуменов двое – Геннадий и Леонтий нам знакомы: первый ратовал за Карла Филиппа на соборе в Ярославле в 1612 г. (117), второй подписался под челобитной Густаву II Адольфу 1613 г. их политическое лицо довольно ясно. Из светских лиц нам знакомы:
    1. Фед. Бутурлин, – о нем см. выше.
    2. Князь Федор Оболенский. Это «князь Федор княж Тимофеев сын Оболенский». Хорошо известно, что Я. Делагарди пожаловал Оболенского поместьем в Чертинском погосте, будучи послан вместе с игуменом Геннадием в 1612 году из Новгорода в Ярославль, Оболенский выступил за шведского королевича на заседании земского собора 26 июня (118).    Позволительно считать его на данном этапе сторонником Карла Филиппа. Ф. Оболенский остается в Новгороде еще и в январе 1612 г., он упомянут первым из поручителей по Е. Мышецкому, но в июне того же года он переходит на службу московскому царю.
    3. Богдан Петров сын Тушин. Он упомянут в качестве одного из поручателей по Е. Мышецком. Это – новгородский помещик. Больше о нем данных у нас нет.
    4. Богдан Дубровский – о нем была речь выше.
    5. Елизарий Карсаков. В 1612 году он ездил с грамотой в Швецию, видимо, вместе с королевичем и новгородскими послами прибыл в Выборг; из Выборга Карсакова /С. 85/ с толмачем Лукою Барановым послали в Новгород с грамотой о прибытии Карла Филиппа в Финляндию. В Новгород Е. Карсаков приехал 23 июня, а в августе 1613 года его отправили вместе с игуменом Дионисием в Москву, думается, мы не ошибемся, если отнесем Е. Карсакова к сторонникам шведской кандидатуры.
    6. Василий Трусов, это член посольства в Выборг (см. выше).
    7. Никита Милюков – это, вероятно, «Деревские пятины Микита Иванов сын Милюков», в 1614 году перебежавший из полки Коброна к Д.Т. Трубецкому. Очевидно, он рано отказался от шведской ориентации.
    8. Порфений Нарбеков. Это, бесспорно, Парфен Нарбеков, бежавший с Лупандиным из Новгорода в июле 1613 г. Уже самое название его «изменник» в новгородских документах говорит о его ориентации в 1612 году, но, возможно, что в 1611 году и он увлекся шведской кандидатурой.
    9. Князь Ефим Мышецкий. По этом князе в январе 1614 года ручались 57 новгородцев, что он не уедет из Новгорода и не «изменит» королевичу. Неустойчивость Е. Мышецкого ясна (119).
    10. Игнатий Харламов. В Новгороде встречаем: 1) Игнатия Жданова сына Харламова – члена посольства в Выборг, 2) Игнатия Харламова сына Харламова – поручителя по Е. Мышецком. Который из них дал свою подпись в 1611 году, – сказать трудно. /С. 86/
    11. Степан Горихвостов – член посольства в Выборг, о нем см. выше.
    12. Истома Демидов. О нем см. выше.
    13. Первушка Демишев. Это один из посадских, подававших в 1616 году вместе с другими грамоту Д. Меррику.
    14. Иван Боранов. Это, – может быть, Иван Захарьев сын Боранов, посланный «для толмачества» с послами в Выборг, брат толмача, Луки Боранова, приехавшего в Новгород из Выборга 23 июля 1613 года.
    15. Внимание привлекает подпись «Докучайко руку приложил». В упомянутой выше грамоте к Д. Меррику среди других посадских людей назван Докучайко Сласницын. Это, наверное, пятиконецкий староста 1614 года. Ему с товарищами поручено было произвести опрос в Новгороде «по все улицах и в слободах, у гостей, и улицких старост, и у посадских и жилецких и у всех людей» относительно присяги королю. Отрицательные результаты опроса известны. В конце 1616 года Д. Сласницын вместе с Андреем Васильевым совершает смелый шаг: 30 декабря они приезжают тайно ночью к московским послам и передают челобитную посадских людей Новгорода на имя царя: подачу подобной челобитной царю пятиконецкий староста Андрей Ременник поплатился жизнью. Позднее, в 1617 году. «Докучай Дорофеев сын Сласнин» встречается нам в Ругодиве (Нарва). Возможно, что Д. Сласницына заставили туда выехать шведы. Из всех приведенных данных заключаем, что Докучай Сласницын радел царю (120), /С. 87/ но, возможно, в 1611 году поддался увлечению шведской кандидатурой.  Остальные подписи под приговором не удается расшифровать.
     Мы рассмотрели четыре источника, чтобы выяснить сторонников шведов в Новгороде. Нельзя думать, что в этих источниках упомянуты все приверженцы шведов. В бытность в Москве Киприан с товарищами сообщали, что «в Нову городе ротмистр Эверин Бремент, а с ним немецких людей с 100 человек, в русские люди по прежнему живут на посаде, а в городе воевода Федор Аминев, да немцы, а Федор Аминев целовал крест королю». Известно, что по какой-то причине Делагарди велел отнять у Ф. Аминева поместье в Орешковском уезде и Дудоровском погосте (Дудергоф) (121). По этому, Ф. Аминев пишет челобитную Делагарди (122). Она, к сожалению, не имеет даты. В челобитной Ф. Аминев указывает на свою службу шведам: «да и службенко, государь, мое к тебе, государю, по помни, – пишет он. В 1618 году Ф. Аминев был принят в шведское дворянство. Таким образом, перед нами явный изменник родине.
    Служил шведам и сын Аминева, Исай Федорович. Сохранилось донесение И.Ф. Аминева фельдмаршалу Карлу Рюллекгиельму от 1619 г. свидетельствующее, что Аминев информировал шведов о предполагавшемся походе черкес «на Сомерскую волость и на Гдовские места». /С. 88/
    Ю. Копнин, бежавший из Новгорода в 1616 году к Д.И. Мезецкому с товарищами, передавал, что шведов в Новгороде «приводят… на всякое зло русские люди. Богдан да рассыльщики Гришка Собакин да Волотка Устинов» Тот-же Ю. Копнин по приезде в Москву в расспросе говорил «а целовати крест королю Микита Калитин, Мурат Тороканов, Семейка Радов, ездовой подьячий Гришка Собакин, Василий Чеботаев, Угрим Лупандин, Ивашка Шваль, а иным имеян не упомнит. А Микита-де Калитин у короля думной дворецкий».
В декабре 1616 года послы доносили царю, что Пятой Григорьев «писал грамотку да памятцу»; в ней сообщалось, что от непомерных шведских налогов « новгородцы новокрещены целовали крест, а татары жертовали своему королю ноября в 13 день»; послы прибавляли: « а неволил-де, государь, их целовати крест, угроживаючи всеми мерами, твой, государь, изменник Гриша Негановской». Далее послы сообщали: «да от Якова-ж де, государь, Пунтусова приехал из Ладоги в Новгород Тимоха Хахин и многих новгородских людей приводит на королевское имя целовать кресту, прельщаючи всякими мерами» (123).
    О перечисленных людях в приговорах нет ни слова. Имена этих лиц нам знакомы: Никита Калитин, Угрим Лупандин, о них была речь раньше. Интересно упомянуть об Ивашке Шваль. Из «Нового Летописца» известно, что в июле 1611 г. был у шведов «в полону Иванов человек Лутохина Ивашка Шваль». «Он приведе их нощию в город в Чудинцовские врата и в город внидоша, нихто их не видал». Таким обра /С. 89/ зом, Ивашко Шваль – реальная личность. Его владелец, Иван Лутохин, в 1616 г. причисляется к митрополичьим приказным людям. За присягу королю Ивашко Шваль стал дворянином (124).
    Что вязмитин Б. Шорин служил шведам, об этом свидетельствует не только Ю. Копнин, но и другие. Б. Шорин до 1616 года был освобожден шведами от налогов. Этот факт также красноречиво свидетельствует об его направленности. Присягнули ли Б. Шорин на имя короля? Об этом рассказала выехавшая из Новгорода княгиня Одоевская послам, а те донесли царю. В отпуске после пишут: «да у ней-же, государь, по поезде был Богданко Шорин и бил челом, чтобы она рассказала нам, холопем твоим, про него, что боится он твоей государевой опалы, что он жил в новее городе многое время, а немцы с него податей не имывали и к нему-де, государь, были добры по старине, что он преж сего езживал торговать в немецкие городы: и ныне-де, государь, новгородцы грезят ему: только Нов город будет за тобою, государем, и его-де хотят убить, а тело по частям разрезати; и он-де того страшица, а королю-де креста не целовал, только-де как он был у Якова в Ладоге, и его-де Анца Брякиль, поставя перед Яковом Пунтусовым при аглинском после, говорил, что-де он хотел ехати в королевские городы совсем на житье давно, да не едет. «И ныне едешь-ли?» И он де, государь, настрашась того /С. 90/ молил толко, что и ныне едет, а иным-де он болши кто не увяз оприч того слова. А как-де, государь, немцы взяли Нов город, и Яков-де Пунтусов дал им, вязмичем грамоту ему, Богдашку с товарищи штинадцати (16) человеком, что государь, им волно житии и торговать в Нове городе или–де, государь, похотят и в Московские городы ехать, и им волно». Из отписки русских послов к шведским от 23 мая 1617 г. видно, что шведы насильно заставляли ехать в Швецию Б. Шорина. Чтобы избавиться от этого, он дал 240 рублей. Послы требовали от шведов возвращения денег (125).
    Что до подьячего Гр. Собакина, то необходимо признать, что он, начав служить шведам, затем перешел на сторону московского царя и стал действовать заодно с Я. Боборыкиным. Выше, говоря о Т. Пристальцове, мы указывали, как заставляли шведы насильно ехать Собакина в Копорье. Из отписки русских послов 23 мая 1617 г. узнаем, что Г. Собакин откупился от переезда, дав шведам 400 рублей (126). Из названных Ю. Копниным лиц, присягнувших королю, отметим еще Василия Чебатаева: это – новгородец, служивший при шведах воеводою в Копорье (127).
    Кто такие В. Устинов, Мурат Тараканов, С. Радев, – разгадать не удается.
    Достаточно четко вырисовывается личность «государева изменника» Г. Ногановского. Он пожалован был Делагарди /С. 91/ поместьем в Петровском погосте Старорусского уезда. Среди поручателей по родственникам Нарбековых и Лупандиных встречается новгородский помещик «Григорий Посников сын Негановской» (128).
    Не менее четко рисуется политическое лицо Т. Хахина. Это – «корелянин посадцкой человек», умеющий «свейскому языку». Он выступает еще при Василии Шуйском. После захвата Новгорода шведами В. Хахин выполняет разные приказы Делагарди. Известно, что по приказу фельдмаршала Т. Хахин увез из Новгорода в Ладогу «мастериц дворянских жен и дочерей», может быть, с целью распространения ремесел (например, кружевного производства) в других местах (129).
    Данные о Ф. Аминеве, В. Чебатаеве, Т. Хахине свидетельствуют, что сторонники шведов были не только в Новгороде, но и в других захваченных шведами городах.
Вернемся к Новгороду.
    Покончив с собиранием биографических данных, мы можем из этих мозаичных камешков составить картину настроения различных слоев новгородского населения по вопросу с приверженности к шведской кандидатуре. Еще С.Ф. Платонов отметил, что «в Новгороде не было правильного представительного собрания с постоянным составом, а были лишь случайные сходки или совещания, которые созывались воеводою и митрополитом по мере нужды» (130).
К такому выводу С. Ф. Платонов пришел в результате /С. 92/ сравнения имен рукоприкладчиков на разных грамотах. Он пишет, что «состав правительства новгородского дан в Д.А.И., № 1, С. 152 (приговор об отправлении посольства в Стокгольм 25 декабря 1611 г.). П. 5 (надо 4 – приговор об отправлении посольства в Выборг 27 июля 1613 г.) и № 21 (челобитная Густаву II Адольфу) (ГОО)». Наблюдение С. Ф. Платонова нельзя не признать глубоко верным. Разобранные нами источники говорят не о решениях какого-то учреждения, функционирующего постоянно, а о настроениях разных слоев населения.
Начнем с духовенства. При рассмотрении источников три факта бросаются в глаза: 1) незначительное количество подписей по сравнению с количеством монастырей и церквей: из отрывочных описей конца XVI в. видно, что в Новгороде было около 30 монастырей и более 60 храмов; 2) преобладание подписей представителей черного духовенства, точнее, игуменов; лишь под приговором 27 июня 1613 г. мы находим пять подписей представителей белого духовенства; повторение одних и тех же имен представителей черного духовенства.  Последний факт наводит на размышление: не являются ли игумены членами священного собора, действовавшего рука об руку с митрополитом. Мы склонны дать утвердительный ответ. Нельзя не отметить еще четвертого факта: в имеющихся в нашем распоряжении источниках за 1613–1614 г.г. мы не встретили ни одного указания на бегство духовных лиц из Новго /С. 93/ рода, что свидетельствовало бы об «измене» (131). Общее впечатление остается такое, что духовенство выступает сплоченно, оно следует примеру главы, митрополита, – в 1613 году оно стоит за шведского королевича.
    Совсем иное следует сказать о настроении новгородских дворян. Среди дворян наблюдается раскол. В их среде встречаем и сторонников Москвы вроде Я. Боборыкина, и приверженцев Швеции вроде Никиты Калитина. Одни из дворян участвуют в военных действиях на стороне шведов (Ф. Бутурлин, С. Боборыкин, Мурат Пересветов, Г. Негаковский и т. д.), другие бегут к своим единомышленникам (Нарбековы, Лупандины, Ф. Оболенский, Б. Дубровский, Я. Милюков и т. д.). Сколько было дворян на стороне шведов, и сколько перебежало к царю, – кто скажет точно?
    Весьма любопытные выводы получаются, если сравнить фамилии подписавшихся дворян под четырьмя разобранными нами источниками с фамилиями лиц, выступающих в качестве поручителей по родственникам убежавших из Новгорода Нарбековых и Лупандиных и по князе Е. Мышецком. Из подписавшихся 27 помещиков под поручной за Нарбекова 20 ноября 1613 г. лишь один подписался под приговором 25 декабря 1611 года об отправлении Никандра в Стокгольм – князь Федор Оболенский. Из 57 поручителей по Е. Мышецком под приговорами 1611 г. находим подпись Богдана Петрова сына Тушина и Игнатия Харламова, – причем нельзя сказать /С. 94/ с уверенностью, что это Игнатий Харитонов Харламов – поручитель под приговором 1613 г. об отправлении посольства в Выборг, – Никифора Мещерского, Вас. Мотякина, гостя Никифора сына Коковцева, С.В. Боборыкина. Кроме того, в числе поручителей по Е. Мышецком выступают три дворянина, с которыми в разное время присланы были из Выборга королевские грамоты: Овсей Рязанов, прибывший в Новгород 16 июля с грамотой Густава II Адольфа; Курап Мякинин, приехавший с грамотой 6 / VIII, и Степан Теглов, привезший 20 августа грамоту Карла Филиппа от 7 августа 1613 г. Этих трех дворян надо считать имеющими отношение к делу Карла Филиппа. Что же сказать об остальных? Стоит отметить и такую деталь, в противоположность наказу Дионисию и товарищами в порученных записях шведского королевича не именуют «нашим» государем, а пишут просто: «и на нас на поручникех (или на порутчиках) государя королевича и великого князя Карлу Филиппа Карлусовича поня, что государь пеню укажет». Не только возникает мысль: не являются ли поручители противниками шведской кандидатуры? Как бы ни решать вопрос остается несомненным, что в Новгороде не все дворянство приняло шведскую кандидатуру.
    Нам думается, что раскол среди дворянства усилился после того, как в Новгород пришли в декабре 1613 года грамота от Д.Т. Трубецкого «дворянам и детям боярским и государевым дворецовых сел и черных волостой приказчиком и крестьянским и всяким людем» с призывом «отстать» от шведов и служить /С. 95/ царю Михаилу (132).
    По каким мотивам часть новгородских дворян тянулась к шведам? Ответ дают анализированные выше челобитья, поданные в Выборге. В челобитных постоянно попадаются жалобы дворян на разоренье поместий поляками и казаками. Дворяне, видимо, нуждались в твердой власти, которая могла бы защитить их; – этой власти они искали у шведов.
Обратимся к торговым людям. И среди них мы видим раскол: некоторые (Т. Пристальцов, Иван Харламов) совсем уезжают из Новгорода в шведские города, другие (Гость Коковцев) перебегают к царю. Вязмитин Богдан Шорин откупается от переезда в шведские города большой суммой денег. Думается все же, что уехали совсем в шведские города немногие торговые люди. Если бы было иначе, это нашло бы отражение в многочисленных документах, сохранившихся до наших лет. Но в переписке между русскими и шведскими послами 1617 г. идет речь только о двух уехавших – Т. Пристальцове и Иване Харламове.
    Что касается ремесленников, то немногие подписи под приговором 25 декабря 1611 года с указанием профессии (кожевник, сапожник, котельник и т. д.) еще дают основание допускать, что в то время часть ремесленников склонялась к шведской кандидатуре, но в источниках 1613–1614 г.г. у подписавшихся профессия не указана, и это затрудняет решение вопроса. Возможно, что на ремесленников дейст /С. 96/ вовал пример митрополита Исидора и воеводы И.Н. Одоевского. В письме к Оксеншерне от 6 июля 1613 г. Делагарди пишет, что простые люди без ведома митрополита и воеводы не могут ничего решить (133).
    Не лишнее, наконец, обратить внимание на следующий факт: под приговором 25 декабря 1611 г. подписалось 78 человек и это еще не все подписи: конечный лист утрачен; под приговором 27 июля 1613 г. сумели собрать всего лишь 53 подписи. Не говорит ли это уменьшение подписей о том, что ряды сторонников Карла Филиппа в Новгороде в 1613 г. стали редеть? Считаем это вполне вероятным.
    В общем, мы приходим к выводу, что при отправлении посольства в Выборг в Москву в 1613 году активно выступает лишь часть жителей Новгорода, верхушка новгородского общества.

Продолжение следует…